Аннотация: СССР-2061 Рассказ написан для конкурса СССР-2061. О том, как непросто даже в конце XXI века надолго уезжать из дома. Даже в интересные экспедиции к далёким планетам.
Ржевский В.П.
Шум дождя
Я проснулся от того, что услышал шум дождя. В полудрёме долго не мог сообразить, то ли он мне просто снится, то ли на самом деле доносится со стороны приоткрытого окна. С героическим усилием открыв глаза, бросил взгляд на браслет. Три четырнадцать. Рано. Недолго же я проспал... Заторможенно вылез из-под одеяла, сел на кровати. Помедитировал с минуту, мутно рассматривая открытое окно. Надо бы закрыть его, что ли. Чтоб не шумело так. Ещё спать да спать.
Я осторожно встал, нетвёрдыми шагами побрёл к окну, открыл раму до конца, облокотившись на подоконник, выглянул на улицу. Как говорится, не видно ни зги. Ну, почти. "Тьма упала на Город... - подумал я. - Или накрыла? - А, без разницы". Всё небо было затянуто тёмной сумрачной пеленой, соседние деревья и дома скрадывались в какой-то серый комковатый фон, в котором кое-где смутно проблёскивали редкие квартальные фонари. Их бело-жёлтые мерцающие искры складывались в эдакие растянутые пунктирные линии какого-то чертежа, в правильной перспективе уходящие куда-то в бесконечность.
Дождь разошёлся вовсю, мерный плотный монотонный шелест доносился со всех сторон, заглушая любые другие звуки. Казалось, он заполнил и растворил в себе всю Вселенную. Листья на тополе, издавна стоящем под окном, колыхались под глухо щёлкающими ударами тяжёлых капель, собирали их в мелкие струйки и сбрасывали вниз. На земле эти струйки сливались в извилистые ручейки и утекали под высокую мокрую тёмно-серую ночную траву в сторону оврага. По откосу периодически с жестяным звоном стучали капли, занесённые лёгким ветром откуда-то сверху. Брызги яростными фонтанчиками разлетались в разные стороны и на излете доставали даже до моих голых рук на подоконнике.
Остро пахло свежей влагой. Я несколько раз вдохнул полной грудью и голова моя куда-то поплыла. Хорошо всё же, туда-сюда. Небо. Ветер. Дождь. Воздух. Вода...
Я живу в лучшем месте на Земле, здесь есть всё, что нужно, и нет ничего лишнего. Не бывает ни землетрясений, ни извержений вулканов, ни потопов, ни цунами с тайфунами, а последний смерч прошёл почти восемьдесят лет назад. Нет постоянной удушающей жары, как на юге, нет постоянных надоедливых морозов, как на севере, нет постоянной мерзкой сырости, как в тропиках... Здесь дождь и снег идут именно тогда, когда нужно, и три месяца летнего умеренного тепла - это именно столько, сколько нужно, чтобы не надоело, а три месяца несильных зимних морозов - это именно столько, сколько нужно, чтобы в полной мере насладиться снегом и начать скучать по лету. Здесь осень напрочь прочищает мозги убийственной красотой осеннего леса, а весна - вообще лучшее время года. Особенно май. Как сейчас. Я живу в лучшем месте на Земле. Жил. До сегодняшнего дня. А сегодня я улетаю на Марс.
Я прикрыл окно и побрёл назад, к кровати. Лёг, накрылся одеялом, согревая остывшие руки. Вообще одеяло - величайшее изобретение человечества. Ну, может, после обуви и одежды. Вот уже несколько десятков тысяч лет оно надёжно защищает хрупкий организм индивидуума от ужасов и угроз негостеприимной окружающей среды. С этой мыслью я уютно закутался с головой, высунув наружу только нос. Всё, нужно спать. Осталось меньше трёх часов, вставать рано. Утром придёт машина, нужно успеть собраться. Я, собственно, практически всё собрал ещё вчера, с утра останется только попить чаю с двумя-тремя припасёнными бутербродами, да вынести последний мусор. Оставлять его в доме на четыре года как-то нехорошо. Мало ли что из него за это время вырастет. Даже в герметичном кислотоустойчивом мусорном пакете. Да и родители, если зайдут, будет неприятно. Тем более, если Петька кого приведёт. А если и не приведёт... Его дело...
Я постепенно уплывал назад, в сторону сна, и в смурной голове моей мелькали обрывки каких-то картин, звуков, голосов, мыслей и забот, оставшихся от вчерашнего суматошного дня, смешались в кучу кони, люди, какие-то собаки, птицы, за ними - почему-то птеродактили, потом родители, потом Петька с Палычем...
...Вчера Петька с Палычем завалились аж около десяти вечера.
- Привет, отъезжающий, - бодро произнёс Петька сразу же, как только я открыл дверь. - Не кричи, мы сами с Виталием Палычем не надолго, нам с утра завтра на работу рано выходить.
- Да я, собственно, и не кричу, - растерянно ответил я. - Заходите.
- Привет, студент, - протянул мне руку Палыч, перешагнув порог. - Мы в самом деле не надолго.
- Да ладно, - сказал я, здороваясь. - Я, в общем-то, уже и не занят ничем особо. До утра, можно сказать, совершенно свободен.
- Что, уже окончательно готов? - спросил Петька, разуваясь в прихожей. В пакете, поставленном им при этом на пол, что-то явственно звякнуло.
- Я бы даже сказал, бесповоротно. Вон, видишь, рюкзак уже собранный стоит, - согласился я, внимательно приглядываясь к пакету.
- У нас с собой было, - сообщил Петька, перехватив мой взгляд. - Не бойся, он такой большой не из-за этого. Там не только оно, там ещё и еда всякая. Я-то знаю, что у тебя дома постоянно жрать нечего.
- Ну, так я и не жру. В отличие от некоторых, - рассеянно сказал я. - Я питаюсь по мере необходимости и в нужных дозах. А нам не лишку будет, на ночь-то глядя? - кивнул я на пакет. - Сами сказали, что вам с утра на работу. Да и мне тоже вставать рано.
- Не бойся, студент, - убедительно пробасил Палыч, - Там не совсем оно. А что будет трем здоровым мужикам с бутылки хорошего марочного красного сухого?
Тут он посмотрел на нас обоих несколько скептически и уточнил: - Ну, ладно, одному здоровому мужику и двум тощим студентам. Всё равно ничего не будет.
- Не такой уж я и тощий, - возразил я. - И уже почти год как не студент. Это вот Петька, тормоз гидравлический...
- Сам тормоз, - мгновенно откликнулся Петька, подхватывая пакет, - Интеллигент недобитый, туда-сюда. Юноша, обдумывающий в своём институте житьё, в то время как мы, рабочий класс, упорным трудом приближаем общественное удовлетворение успешным решением жилищной проблемы... Стол-то у тебя где, скоростной ты наш?
- Пойдем на кухню, - сказал я, - стол там. И стулья тоже.
Мы прошли на кухню. Палыч сразу же просочился на коронное место за столом в углу кухни, и оттуда одобрительно наблюдал за тем, как Петька вытряхивает из пакета всяческие брикетики, банки и упаковочки, а я расставляю посуду и хлопаю дверцей практически пустого холодильника, доставая оттуда приготовленные на завтра бутерброды.
- Слушайте, - протянул я, с испугом разглядывая заваленный всяческой едой стол, - мы это всё не съедим.
- А ты сначала убери свои бутерброды себе на завтра, - ответил Палыч, - а потом мы попробуем. Если что, унесём с собой, завтра на работе доедим.
- Ладно, сели, - скомандовал Петька, закончив разворачивать упаковки и открывать банки. - Пора и начинать.
- Штопор в этом доме есть? - спросил Палыч, доставая из пакета странную бутылку тёмного цвета с затянутым во что-то вишнёвое горлышком.
- А как же, - ответил я, доставая штопор и три фужера. - Мы, интеллигенты, привыкли к достижениям цивилизации, и одними посконными лаптями всё подряд не хлебаем.
- Липовые они, - заметил Петька.
- Кто липовый?
- Лапти. Из липы их делали, грамотей хренов. А посконь - вообще тряпка. В неё одевались.
- Да хоть из дуба. Мы, интеллигенты, всё равно будем бутылки открывать штопором, какие бы ты лапти нам не предлагал.
- Дай-ка лучше сюда, - протянул руку за штопором Виталий Палыч. - Не верю я в стойкость юных, не бреющих бороды...
Я машинально погладил ладошкой подбородок. Да, в самом деле, сегодня не брился. Некогда как-то было, совершенно суматошный день... Сплошные сборы, разговоры, буераки, косогоры... Н-да.
Палыч профессионально зарядил штопор в пробку, схватил одной лапищей бутылку за горлышко, другой потянул за ручку штопора и медленно, но верно завершил процесс откупорки.
- Да, мастерство не пропьёшь! - заявил Петька, внимательно наблюдая за процедурой. - Чувствуется, что не одна дефицитная бутылка пошла на обретение профессионального навыка!
- И даже не две, - удовлетворённо подтвердил Палыч, аккуратно разливая тёмно-красную жидкость по фужерам. Затем он свернул странную тёмно-жёлтую пробку со штопора и поставил ее на горлышко бутылки.
Вон оно что. Пробка-то, похоже, настоящая. А бутылка? Уж не стекло ли? Как интересно...
- Можно посмотреть? - потянулся к бутылке я. Не каждый день случается увидеть настоящую стеклянную бутылку. Не модно это нынче. Практически везде разливают в пластик, идентичный стеклу. Дешевле и технологичней.
- Чего ж нет-то? - ответил Палыч, поднимая фужер к носу и принюхиваясь. - Смотри. Только не пролей. Пожалеешь потом.
Я аккуратно взял бутылку, стукнул ногтем по горлышку. Звенит, однако. Посмотрел сквозь бутылку на свет, а потом долго всматривался в странные письмена на этикетке, из которых понятны были только числа "2059", "11.9%", да некоторые другие. Такое чувство, что где-то я что-то похожее уже видел, но вот где и когда - не упомню.
- Что это? - спросил я у Палыча, тыкая пальцем в непонятные надписи.
- Глаголица, - ответил тот.
- Вино так называется?
- Нет, вино называется "Плавац", а глаголицей текст на наклейке написан. Это алфавит такой славянский. Очень старый. Ладно, не отвлекайся, давай начнём, а потом я расскажу.
- Да! - взбодрился тут Петька. - Не отвлекайся!
Он схватил фужер за ножку, вскочил со стула и встал в картинную позу, подняв локоть руки с фужером горизонтально, а левую протянув куда-то в сторону верхнего угла кухни.
- Мы собрались здесь потому, что кое-какая сволочь... Не будем называть ее по имени, - и он в упор посмотрел на меня. - Решила смотаться от нас по-тихому, не устроив правильных проводов!
- Я не сволочь, - вяло отозвался я. - Просто последние три недели кручусь, как вечный двигатель первого рода, времени нет совершенно, даже поесть не всегда успеваю. И поспать тоже не всегда получается. Сегодня вот весь день бегаю, только кончил собираться перед вашим приходом... Вставать завтра рано, выспаться опять некогда...
- Не ной! - категорически отвёрг мои отговорки Петька. - А кому сейчас легко? Мы вон тоже с Виталием Палычем завтра с утра на работу. Так нам, в отличие от тебя, работать нужно. А ты в дороге отоспишься. У тебя теперь на это вообще чуть ли не полгода будет - спи, не хочу.
- Ну да, как же, - ответил я. - Во-первых, не полгода, а всего лишь пять месяцев. С небольшим. А во-вторых, мне тут программу обучения на все эти месяцы выкатили, не поспишь особо.
- Но-но-но! Не увиливай! - Петька строго погрозил мне пальцем. - Следствие не обманешь. Итак, в связи с крайней безответственностью вышеупомянутого товарища, мы решили взвалить это нелёгкое бремя в свои натруженные руки.
- Какое бремя? - поинтересовался из угла Палыч.
- Что? А! Бремя организации правильных проводов нашего безалаберного, но дорогого нам старого и заслуженного товарища на пенсию... Тьфу ты! То есть, в дальнюю дорогу. За что и предлагаю выпить.
За что выпить? За бремя? Или за пенсию? Что-то я так и не понял. Впрочем, без разницы. Нужно его заткнуть, а то не остановится. Мы аккуратно чокнулись фужерами, и я осторожно пригубил тёмно-красное вино. Странный вкус. Слегка кисленький и чем-то напоминает гранатовый сок. И что-то ещё.
- Ну, как оно? - спросил Палыч, просмаковав пару глотков и отставив практически нетронутый фужер на стол.
- Не знаю, - честно ответил я. - Интересный вкус, никогда такого не пробовал.
- Дык. Ещё бы, - усмехнулся Палыч, - такое вино в Городе есть только у меня. И только потому, что мне его присылают прямо от производителя. По две бутылки от каждого урожая. Вот уже почти двадцать лет. Эта вот урожая трехлетней давности, неплохой, кстати, был урожай.
Петька сосредоточенно выцедил полфужера, сглотнул, возвёл очи горе, подумал несколько секунд, и вальяжно изрёк:
- Да, неплохо, неплохо. Не амонтильядо, конечно, урожая одна тысяча девятьсот четырнадцатого, но тоже ничего.
- Трепло, - беззлобно заметил Палыч. - Амонтильядо ему подавай. Откуда только слов таких понабрался? Вон, лучше сыром заешь. Такое вино хорошо с сыром.
- А что это всё же за алфавит? И откуда такие странные бутылки? - решился напомнить я. У меня в голове уже минут пять крутилось какое-то смутное детское воспоминание, связанное именно с такой же бутылкой и такими же буквами на ней.
- Бутылки, говоришь... - задумчиво вздохнул Палыч. - Ну, есть у меня один старый знакомый... Да наверно уже и друг, двадцать лет уже всё же знакомы, да и в гости друг к другу ездим иногда... Живёт он в Далмации, оттуда и алфавит, который глаголица, он там чуть ли не больше тысячи лет используется, местные говорят, что он старше нашего...
- Палыч, - влез тут Петька, ускоренно прожевав сыр. - Ты не темни. Где ты, а где Далмация! Колись давай, что ты делал в этой самой Далмации! Если ты там вообще был. А может, наоборот, этот твой знакомый - далматинский шпион, и сам сюда ездит платить тебе вином за секретные сведения о нашем стройуправлении?
- Чего, говоришь, я там делал? - криво улыбнулся Палыч, сооружая себе бутерброд с ветчиной. - Я там, детишки, воевал. Был такой Балканский конфликт... Ну, вы ещё пешком под стол ходили, вряд ли помните чего... Так вот, там мы с ним и познакомились... И с твоим отцом, кстати, тоже, - посмотрел он на меня. - Ну, а у него там свой виноградник и он делает своё вино. Не слишком много, потому как технологии у него ещё дедовские и прадедовские, современную химию и пластмассу он не признаёт. В широкую продажу вино из-за этого не поступает, расходится по местным магазинчикам и всяким коллекционерам. Вот такая, примерно, история.
"Вон оно что, Палыч... А я ведь знаю эту твою историю", - подумал я, опустив взгляд на фужер с недопитым вином. Потому что слова "Балканский конфликт" щелчком встали на недостающее место в мозаике моих подспудных детских воспоминаний и происходившее десять или одиннадцать лет тому назад всплыло из недр моей памяти в цветах и красках, как будто всё было чуть ли не вчера.
Я вспомнил, как в один прекрасный, тоже, кстати, майский день пришёл домой и застал там весьма тёплую компанию, состоявшую из моего отца, Виталия Палыча, которого я знал с самого раннего детства, и какого-то незнакомого смуглого мужика. Сидели они на кухне втроём, дым там стоял коромыслом, потому что Палыч и смуглый мужик курили без остановки, а на столе стояла целая батарея как раз вот таких же пустых и ещё полных бутылок с такими же непонятными надписями. Я тогда ещё удивился, что за странные буквы, непохожие ни на русские, ни на латинские, которые к тому времени были мне уже хорошо известны. Отец представил меня незнакомому мужику, тот долго тряс мою руку, а потом на не слишком хорошем русском сказал, что у него тоже есть сын, чуть младше меня, и зовут его Виталием. На что Палыч почему-то поморщился и отвернулся к окну.
Потом с работы пришла мать и выгнала меня с кухни под предлогом, что уже поздно, и мне нужно делать уроки. Я ушёл, а они сидели до вечера, потом Палыч со смуглым ушли, а я подкатил к отцу выяснять подробности - что за мужик, откуда взялся и почему отец с ним знаком. Отец был несколько не в себе, что случалось с ним крайне редко, поскольку любителем жидкостей он не значился никогда, и, наверно, поэтому оказался заметно более говорливым, чем обычно. Он рассказал, что лет десять тому назад Палыч был на войне, которую сейчас принято называть Балканским конфликтом. Так вот, отца с его вертолётным звеном как-то раз послали срочно вывозить двоих своих с места боя возле какой-то горной балканской деревни. Когда звено подлетело к деревне, отец увидел на узкой и обрывистой горной дороге два танка, один из которых густо чадил на самом повороте, а второй застрял в щели между первым и крутым каменистым склоном. За поворотом, выше по склону, посреди виноградника возле дымящихся развалин какой-то хижины обнаружились Палыч с его капитаном, Ржевский, кажется, была его фамилия. Они отстреливались от пехоты, выползающей из-за танков. Там же, в кустах, прятались ещё два человека в гражданском. В общем, пока оставшаяся часть звена методично отрабатывала по пехоте и танкам, отец увез всю компанию прямо на территорию ближайшей санчасти. Капитан и Палыч были серьёзно изранены, а один из штатских оказался женщиной, она была практически невредимой, не считая ссадин, ушибов и нескольких небольших ожогов. А кроме того, она была ещё и беременна, месяце примерно на четвёртом, и ребенок не пострадал. Потом, уже много позже, она родила сына, которого отец ребёнка, тот самый смуглый мужик, назвал в честь Палыча, потому, что именно Палыч вытащил будущую мать, почти совсем уже задохнувшуюся, из подвала дома, загоревшегося после попадания из гранатомёта.
- Ладно, - стукнул ладонью по столу Палыч. - Сейчас не об этом. Давай-ка лучше выпьем за то, чтоб дорога удалась. Пять месяцев лететь - это тебе не на Кубу по выходным кататься. Ты ведь как обычно, через Луну? - спросил он у меня.
- Да, завтра с утра самолёт до Циолковского-два, вечером старт на Луну, на Луне пять дней на сбор экспедиции, медкомиссию, акклиматизацию, а потом - старт от Луны, если ничего не случится.
- Петька, постучи по голове, - сказал Палыч, пробарабанив пальцами по столу. Напрасно, стол-то пластиковый.
- Вот ещё, - отозвался Петька, озираясь вокруг. Но, не найдя ничего, похожего на дерево, всё-таки постучал. Чисто символически.
- Ты в аэропорт на своей поедешь? - поинтересовался он. - Что-то я её у подъезда не заметил.
- Нет, свою двойку я сдал, - ответил я. - Чего ей тут без дела стоять четыре года? Приеду, возьму новую. Глядишь, получше будет, модель посвежей. А за мной завтра с утра машина придёт.
- Родители-то как? - поинтересовался Палыч. - Давно я что-то их не видел.
- Да ничего, привыкли уже. Я ведь им сразу сказал, за три-то недели поуспокоились. Говорил с ними сегодня, часа три назад, у них там был поздний вечер, вроде бы нормально всё.
- Ну, давай тогда за родителей, - Палыч добавил нам в фужеры по чуть-чуть и поднял свой. - Чтоб у них и дальше всё было нормально.
Мы чокнулись и отпили слегка из фужеров. Взяли с тарелок нарезки, заели.
- Ты им пиши с дороги, - продолжил он. - Хотя бы в почту, текстом. Уж текст-то всяко должен проходить.
- Это понятно, - ответил я, - чем же мне ещё заниматься долгими зимними вечерами? Да и фотографии с роликами тоже должны досылаться. Постепенно. Если не очень большие. Там, конечно, лимит на личную почту, ну, так мне много и не надо. Было бы что снимать, пять-то месяцев в одном и том же купе.
- Это почему же сразу зимними? - спросил Петька. - У нас тут лето на носу. Ещё осень не кончится, как вы долетите. А по дороге у вас зимы вообще не будет.
- Пока летим - не будет, - отозвался я. - Но мне там ещё больше трёх наших лет жить. Мы прилетим туда как раз марсианской зимой. И улетать будем тоже поздней осенью - почти зимой. А зимы на Марсе длинные, что-то около полугода по нашему календарю. И холодные. Не разгуляешься особо на улице. Без шапки. Да и в шапке, кстати, тоже.
- Да, - вздохнул Петька. - Всё-таки четыре года это... Дохрена. Но я всё равно подам заявление. Вот только диплом защищу, и подам. Жалко, на этот старт я уже не успел. Следующая экспедиция когда?
- Года примерно через два, - ответил я. - Там снова будет противостояние, самый короткий перелёт получается.
- Нормально, - сказал Петька. - Как раз успею стаж наработать и второе высшее получить. Что-нибудь типа макшейдерского дела. Вроде бы макшейдеры там тоже нужны. Я на Колыме долго работал с макшейдером, смысл примерно понятен. Осенью поступлю на второе, а по первой специальности стаж у меня уже есть.
- Ну, прилетай, - пригласил я. - Я к тому времени все злачные места разведаю, повеселимся.
- А ты назад этим же рейсом не улетишь? - спросил Петька.
- Да не должен. У меня контракт на два срока. Хотя, теоретически, можно, короткие контракты, на два года, существуют. У врачей там, у геологов с макшейдерами, кстати, тоже. Но это не мой случай. Что там за год успеешь построить? Только если сарай какой, или начальный цикл под что-нибудь серьёзное.
- Ладно, - решительно произнёс Петька. - Договорились. Пиши, если нужно будет чего-нибудь привезти.
Петька вообще-то мой одноклассник. А то, что я на два года раньше его отучился везде, где только можно, так это судьба. Он не то чтобы разгильдяй, просто турист-фанатик. Ещё в школе постоянно ходил в лес, лазал в горы, байдарки там, гитары, романтика, туда-сюда. После школы он внезапно уехал на молодежную стройку в Лабытнанги, а потом еще сезон ходил с геологами по Колыме, так и отстал от меня почти на два года. Затем все-таки вернулся в Город, поступил на вечернее в наш строительный институт и устроился на работу в стройуправление, что было рядом с его домом. Палыч с Петькой работают вместе, в одной бригаде. Давно уже, года четыре. Как при этом солидный, зрелый мужик Палыч уживается с гиперактивным Петькой, мне лично непонятно.
- Кстати, о дипломе, - встрепенулся Палыч. - Ты у нас когда на защиту уходишь? Тебе ведь отпуск положен? Пиши-ка заявление, пока не поздно.
- Да напишу... - вяло отозвался Петька. - Успею. Там где-то месяц ещё остался. В первых числах июня защита. Где-нибудь за неделю до конца июня и уйду.
- А что у тебя с дипломом? - спросил я. - Дописал ли, чучело?
- Всё у меня хорошо с дипломом, - ответил он. - Я же отсылал тебе проект. Там всё нормально, а что запас по прочности, так это как раз то, что нужно для Марса. Мало ли какие там песчаные бури. Или марсотрясения. Ходил я тут вчера в институт, показывал диплом руководителю научному. Василий долго его крутил, и сказал, что всё бы ничего, да только уж больно он похож на какой-то танк КВ-1. В смысле, весом и груб. И посоветовал посмотреть проекты Селезнёвой. Этой, которая тоже у нас в институте училась. Она ещё конкурс тут недавно выиграла. На здание космопорта Луна-три. Ну, посмотрел я её проекты. Красиво, да, такое всё миленькое, ажурненькое и воздушненькое. Как изящное кружевное женское бельё. Понятно, чего б на Луне так не строить. Ни атмосферы тебе, ни силы тяжести. Но Марс-то совсем не Луна. Не знаю, ни к чему, по-моему, там такие художества. Там надёжность нужна. С запасом.
"Селезнёва, - подумал я, - это, случайно, не жена ботаника Игоря из первого подъезда? Он ещё недавно её, сильно беременную, в машину у подъезда усаживал... Тоже, вроде бы, архитекторша. Может быть даже та самая, про которую Петьке говорили. Я её в институте плохо помню, она училась на три курса старше и на другом факультете. Впрочем, не важно".
- Ну, студенты, - сказал Палыч, посмотрев на браслет, - давайте-ка допивать, да и пора нам двигать. Не ночевать же у тебя тут.
- А можно и ночевать, - бодро предложил Петька, подставляя фужер. - Завтра всё равно на соседнюю улицу ехать, объект как раз тут недалеко.
- Да ночуйте, собственно, - почесал я затылок. - Но кровать у меня одна, так что если только на полу.
- Нет уж, - отмахнулся Палыч. - Стар я стал дома не ночевать. Да и жена удивится очень.
Он аккуратно разлил остатки вина из бутылки по нашим фужерам.
- Ну, и за что теперь выпьем? - спросил Петька у меня. - Говори ты, теперь твоя очередь.
Я подумал слегка, в голову ничего интересного не пришло. Да и ладно.
- За успех всех наших безнадёжных предприятий, - произнёс я наконец, - пусть всё у нас всех сбудется.
Мы чокнулись, выпили до дна, заели мясом с сыром и зеленью.
- А что тут у вас за объект на соседней улице? - поинтересовался я, прожевав. - Что-то не припомню тут в окрестностях никаких новостроек.
- Да это пока что и не новостройка, - ответил Палыч. - Даже не нулевой, а минус первый цикл. Там дом где-то сорокалетней давности. Даже, наверно, старше лет на пять. Проект времён тотальной экономии и эффективного менеджмента. Стены в два кирпича, наружное утепление пенопластом... Тоска, короче. Его тут недавно обследовали на предмет капитального ремонта, так у всей комиссии волосы дыбом встали. По всему телу. От эффективности менеджмента и экономии. Решили, что проще снести его в пень, да и построить на его месте новый, нормальный. Вот мы и корячимся. Сегодня почти до темноты ковырялись, завтра решили выйти пораньше. Время-то уходит, лето скоро, а до лета нужно успеть, чтобы на зиму стройку не затягивать.
- Успеем, - ответственно заявил Петька. - Ломать - не строить. С нашими-то талантами. Да мы за это время полгорода сломаем!
- Так, талантливый ты наш, - скомандовал Палыч. - Давай-ка сгребай всё, что не доели, в пакет, да будем закругляться.
Петька деловито принялся укладывать остатки еды в один пакет, мусор в другой. Я тем временем собрал посуду, расставил её по полкам в мойке, потом закрыл дверцу и одним касанием включил стандартное мытьё.
- Мусор твой не вынести? - спросил у меня Палыч. - Всё равно наш потащим.
- Что? - рассеянно отозвался я. - Да нет, я завтра сам, не велика проблема. Вдруг ещё чего выкину.
Мы гуськом проследовали в прихожую, мужики сели на банкетку обуваться, а я сунул ноги в шлёпанцы.
- Ну, - сказал Палыч, вставая и протягивая мне руку, - давай, не скучай. На самом деле четыре года - это немного. И не заметишь, как пройдут. У меня вон двадцать прошло - а я и не заметил. Не успел оглянуться, а тут и жена вдруг, откуда ни возьмись, и дети уже выросли...
- Ладно, - ответил я. - Постараюсь. Не уверен насчёт жены и детей, но уж скучать мне точно не дадут.
- Веди себя хорошо, - продолжил Петька. - Завтракай вовремя. И обедай тоже. И никогда не забывай плотно поужинать. Правильный режим питания - это наше всё. Первым делом построй там кухню и столовую. И бар с блэкджеком и... Ещё чем-нибудь. Ну, это - главное, сам понимаешь. И, коль что у тебя там не заладится, пиши. Мы тут же к вам заявимся. С лопатами и вилами.
- Да уж, - сказал я, пожимая ему руку. - Без вил мы точно не обойдёмся. А по поводу бара я подумаю. По дороге.
Палыч с Петькой подхватили по пакету и двинулись к лестнице, Палыч впереди, Петька прицепом сзади.
- Что такое? - недоуменно обернулся он. Палыч уже успел спуститься ступеньки на две, но тоже остановился и, вскинув бровь, глянул в мою сторону.
- Я забыл тебя в Доме прописать, - сказал я, - иди сюда, встань под камеру.
Петька подошел к двери и уставился на глазок камеры:
- Сюда, что ли?
- Сюда. Стой смирно.
Я коснулся сенсора и включил Голос.
- Дом! - важно произнес я. - Познакомься! Это Пётр Витальевич! Он - гость!
Потом не удержался и так же важно добавил:
- Пётр Витальевич! Познакомьтесь, это Дом!
- Очень приятно, Пётр Витальевич, - бархатисто промолвил Дом. - Я запомнил Вас. Заходите в гости.
- Обоюдно. Благодарствую. Всенепременно, - с кривой ухмылкой процедил Петька и изобразил церемонный поклон в сторону двери. Потом обернулся ко мне и ласковым голосом пропел:
- Вдруг ты тут обрастешь, как павиан, или наоборот облысеешь. Или придешь с такой мятой физиономией, что Дом тебя не узнает. Так, давай большой с правой руки, сюда.
- Знаю, не дурак, - сказал Петька и прислонил палец к сенсору. Я ввёл отпечаток в Петькину запись.
- Теперь с левой.
Петька поменял палец. Я зафиксировал отпечаток и сохранил запись.
- Запись Петра Витальевича сохранена, - вежливо произнес Дом.
- Ну, и замечательно, - произнёс я и выключил Голос. Хватит, поиграли.
- И зачем тебе это? - поинтересовался Петька. - Что, теперь мне можно скрываться от родителей в твоей квартире? - Или устраивать здесь романтические свидания?
- Да какие хочешь устраивай, - ответил я. - Только хотя бы раз в месяц. Мало ли что может за четыре-то года произойти. Родители, конечно, будут заезжать, но раз в год, не чаще. Не близко из Сибири, однако. Я добавлю твой адрес на аварийные сообщения? Надеюсь, не пригодится, но вдруг... Ты всё-таки здесь поближе будешь. Придёшь, глянешь, если что. Пожар там, или наводнение... Поговоришь с сервисной командой. Они не любят квартир без присмотра.
- Ладно, вписывай, - махнул рукой Петька. - Ближайший год я точно буду в Городе, а там посмотрим.
- Ты что, Сторожа не оставишь? - спросил Палыч, наблюдавший нашу комедию, удобно облокотившись на перила.
- Конечно, оставлю, - пробормотал я, ковыряясь в настройках Дома. - Понятное дело, стандартный мониторинг, температура, влажность, задымление, все дела. Но всё равно проверять периодически будет совсем не лишне. А вдруг какая мышь заползет и сдохнет? Дому будет неприятно.
- И это говорит человек с высшим архитектурным образованием! - картинно потрясая перстами возопил Петька. - И со вторым по робототехнике! Как может быть роботу неприятно? Он же программа! Тупая и бесчувственная! Какая мышь на пятом этаже современного кирпичного дома?! Со всеми стандартными системами и коммуникациями?!
- Ну, это может быть летучая мышь, - задумчиво протянул я. - Вдруг залетит случайно, когда Дом будет квартиру проветривать. Да и дом, кстати, не совсем современный. Сто лет скоро будет. Лет через двадцать. И программа совсем даже не тупая...
- Да-да. Летучая мышь, спасаясь от летучей кошки, залетит в окно. А тут я, весь из себя романтичный на свидании. В самый романтичный, так сказать, момент. Акт первый... Нет, наверно, уже второй, сцена третья - те же и летучая мышь. Представляю, сколько визгу будет... А вдруг потом осложнения какие? С обеих сторон? Да хоть и с одной? И на кой хрен мне такое счастье? Что-то ты темнишь со своими мышами. Наверняка что-то скрываешь. И Дом твой, кстати, тоже подозрительный, какой-то не такой, как остальные. Нестандартный. Ты что ли Голос сам переписывал? Что-то он у тебя слишком говорливый.
- Ну, переписывал, - согласился я. - Типовой какой-то уж очень такой типовой. Да и добавил тут кое-чего...
- Это я заметил, - деловито кивнул Петька. - Дашь списать?
- Ладно, кину тебе на почту, поменяешь потом сам. Мне уже некогда, сам понимаешь.
- И описание не забудь. Откуда я знаю, чего ты там понаворочал?
- Хорошо, прямо сейчас и пошлю, только архив найду...
- Так, студенты, закругляйтесь уже, - скомандовал заскучавший Палыч. - Хватит трындеть тут после полуночи. Устроили, понимаешь, мизансцену на лестнице. Театралы, туда-сюда, любители мельпомен с психеями. В двух актах. С летучими мышами, извращенцы. Домой пора, нам на работу завтра, да и тебе вставать рано. Письмами перепишетесь, если забыли чего.
Мы ещё раз приобнялись, пожали друг другу руки, постучали по спинам, потыкались кулаками... Ну, в общем, всё как положено. А потом они ушли вниз по лестнице. А я остался. Стоял и слушал, как удаляются их шаги, как бормочет что-то Петька и подрыкивает басом вполголоса Палыч. Потом хлопнула выходная дверь и всё стихло.
Я медленно развернулся, вошёл в квартиру и осторожно закрыл дверь. Всё, спать. Только вот Голос Петьке отослать... И Дом тоже, а то мой Голос со стандартным Домом не совсем стыкуется... Сейчас, а то завтра или забуду, или будет некогда. Выключил в прихожей свет, прошёл в комнату, сел на кровать, развернул экран на браслете и полез искать последние архивы. Так, вот они, тексты с документацией тоже здесь... Отсылаем... Петька... Ага, ушло. Ну, всё, теперь точно спать. Завёл будильник в браслете на шесть утра, браслет на торшер, одежда, одеяло, свет... Спааать...
В этот раз я проснулся окончательно и вовремя. Ровно за тридцать секунд до будильника. Телепатия, однако. А может, нечистая совесть. Впрочем, откуда у меня совесть? Какая бы ни была? Петька ещё лет пятнадцать тому назад неоднократно и авторитетно утверждал, что нет у меня её, ни чистой, ни нечистой, никакой. И некоторые другие, кстати, тоже с месяц назад намекали... Ладно, проехали. Нет - да и ни к чему. Совесть вредна для здоровья, так что будем вести здоровый образ жизни. А для этого мы сейчас оперативно сходим, куда надо, потом умоемся-побреемся, съедим здоровый завтрак и будем ждать машину.
Я бодро вскочил с кровати, по быстрому убрал всё постельное и побежал по своим утренним делам, крикнув по дороге Дому, чтобы он подогрел чайник и бутерброды. Потом в ванной после душа намылил физиономию брильным кремом, сосчитал про себя до десяти, смыл остатки щетины вместе с пеной в раковину, оделся и прошёл на кухню. Чай уже поспел, а от бутербродов с ветчиной и сыром весьма заманчиво пахло аж в прихожей. Схватил старую, подаренную ещё дедом трофейную бело-зелёную кружку с рисунком клевера и надписью "Baile Atha Cliath", налил в неё чаю, лимон, сахар, раздавить и перемешать... Прихватив это всё и один из бутербродов, выбрался из кухни на балкон.
Дождь, видимо, кончился ещё ночью, и не осталось от него ничего. Ну, только свежий влажный воздух, да изумрудно искрящаяся на низком утреннем солнце мокрая трава во дворе. Небо было чистое, глубокое и прозрачное, нежно-голубое, как акварельная краска. И это хорошо, погода лётная. Впрочем, она нынче и в дождь типа ночного, наверно, лётная, но так всё равно приятней и веселей.
В воздухе стояла пронзительная тишина, только слегка шелестели остро пахнущие майской свежей зеленой листвой тополя и где-то там, за домом, в овраге еле слышно пела какая-то птица. Соловей, что ли? Не знаю, не ботаник я. И даже не зоолог, туда-сюда. Может, это вообще воробей, кто ж его знает. Или свиристель какая. Вон как свистит, сердешная.
Кстати, о птицах. Не один я, оказывается, такой ранний любитель свежего воздуха. Внизу, во дворе под тополем сидел в своём робокресле старик Поликарпыч. Он в самом деле старик, ему даже на вид лет семьдесят, а по факту, говорят, чуть не сто. Вообще про него много чего говорят, я даже не знаю, чему верить. Будто бы родился он ещё в первом Союзе, а нынче - секретный ветеран сами знаете какой конторы и по жизни объездил полмира. В командировки, так сказать, летал. Ну, или как ещё это назвать. Непонятно, правда ли это, сам я не слишком близко с ним знаком, так, здороваемся, но вот кресло у него - да, хорошо. Это я как профессионал ответственно заявляю. Я, в общем-то, сам в силу второго образования имею кое-какие специальные знания о роботах в целом и медицинских в частности, поэтому могу примерно представить себе текущий уровень массовых медицинских кресел. Так вот, кресло Поликарпыча отличается от них как мой Дом от типовой домашней программы. Я как-то набрался наглости спросить, что это за модель, на что он ответил, что сам толком не знает, потому как в этом не разбирается. Но делали, как ему сказали, под заказ специально для него, потому что, знаете ли, возраст его даже для нынешних времён весьма серьёзен. Потом мы вместе с ним вывели на экран кресла страницу о версии, которая мне не сказала ни о чём вообще. И в Сети я потом про неё тоже ничего не нашёл. Вот такая вот странная история.
Я на всякий случай помахал старику рукой. Не видит. Ну и ладно. Кричать не буду, рано всё-таки, нормальные люди ещё спят...
Ага, насчёт нормальных - это я, пожалуй, погорячился. В семействе ранних пташек пополнение. Из распахнутой настежь двери первого подъезда выскочил сосед Игорь, муж той самый Киры Селезнёвой, которую мы вчера с Петькой вспоминали. Что-то он как-то странно встал возле двери, зачем-то задрал голову, глядя куда-то вверх и замер, как статуя астронома. Что это с ним? И чего это он там выглядывает? Я попробовал проследить его взгляд и ничего не обнаружил. Ну, небо там, собственно, и ничего, кроме неба. Хорошее такое небо, чистенькое, так и что? Звёзды уже не видно, Луна зашла, Солнце в другой стороне... Птицу какую, что ли, углядел? Он как раз, вроде бы, ботаник, в смысле, биолог, видел я его пару раз в Сети с докладами из какого-то биологического института...
Поликарпыч из кресла сказал ему что-то, тот опустил голову, посмотрел на старика и пошёл в его сторону. Здороваются. Говорят о чём-то. Слышу, что разговаривают, голоса в утренней тишине разносятся далеко, но что именно говорят - не разобрать. Поликарпыч постучал пальцами по сенсору на подлокотнике, и кресло медленно двинулось из тени в сторону солнца. Игорь пошёл рядышком. Беседуют. Кресло выехало на солнце и остановилось. Что-то они ещё друг другу сказали, покивали головами и разошлись. В смысле, старик с креслом остался, а его собеседник бодрым скоком ломанулся в сторону остановки. Торопится. Куда это он ни свет, ни заря? Впрочем, не важно.
Я ушёл на кухню, долил в кружку горячего чаю, взял ещё один бутерброд и вернулся на балкон. Откусывая помаленьку, запивал мелкими глотками и смаковал каждый кусочек, рассеянно озирая окрестности. Взгляд мой самопроизвольно скользил то на угол дома, за которым прятался старинный многоэтажный архив, то на пустынную по раннему времени дорогу, что плавно изгибалась, уходя за дом, то на кусты в овраге за дорогой, то на растущие во дворе старинные тополя, покрытые свежей весенней зеленью, потом на одинокого в безлюдном утреннем дворе Поликарпыча с его креслом...
Из-за угла дома во двор въехала городская двойка весёленькой канареечной окраски. Модель, похоже, свеженькая. Ой, что-то мне это смутно напоминает... Слишком знакомая машина. Хотя все они, конечно, стандартные, но сдаётся мне, что именно эту я совсем недавно видывал часто и регулярно. Так, проехала по двору и остановилась возле моего подъезда, прямо в тени. Водитель... Эээ, нет, водительница... Открыла дверцу, выскочила, как чёртик на пружинке. Она? Точно. Она... Кто ж ещё так криво машины ставит...
Я вышел на кухню, поставил по дороге кружку на стол, прошёл в прихожую и, уперевшись лбом в дверь, слушал, как она поднимается по лестнице. Бегом. Стуча каблуками. На пятый этаж. Сейчас примчится. Может, не открывать? Может, я уже уехал? - Нет, бесполезно. Открыл дверь, прислонился к косяку, жду.
Она вбежала по ступенькам на площадку и резко остановилась, увидев меня в открытой двери. Запыхалась, говорить начала не сразу. Стою, молчу, жду.
- Привет, - наконец отдышалась она.
- Привет, - медленно, почти по слогам сказал я. - Ты что так рано? И так внезапно? Прямо как-то неожиданно...
- Может, ты всё же меня впустишь? - оглядевшись по сторонам и нервно передёрнув плечами спросила она.
- Да, заходи, конечно.
Я посторонился, она судорожно, одним движением вошла, я аккуратно прикрыл дверь и повернулся к ней. Она подняла голову и очень внимательно на меня посмотрела. Я соорудил задумчивое выражение лица, почесал бровь и спросил:
- Может, чаю? Или кофе? Есть еще пара бутербродов, я разогрею...
- Нет, ничего не надо, - быстро ответила она. - Я не надолго.
Потом вздохнула, моргнула пару раз и, наконец, решилась:
- Я слышала, ты улетаешь сегодня?
Вот оно что. Интересно, а от кого это она слышала? От Петьки, что ли? Они, в общем-то, соседи, да только он постоянно то на работе, то на учёбе, дома-то бывает только по праздникам. Да и то не всегда. Опять же, в лес регулярно ходит с такими же фанатиками. Мог, конечно, сболтнуть впопыхах между делом, да я, собственно, и не скрывал особо. За три-то недели где угодно могло проскочить. В той же Сети, например. В местных новостях.
- Улетаю, - монотонно подтвердил я. - Сегодня.
- А я? - как-то всхлипнула она.
- А ты... Ушла, - очень спокойно сказал я. - Уже почти месяц назад.
И ровно за неделю до того, как мне сообщили, что я зачислен в основной состав экспедиции.
- А ты? - задохнулась она. - А ты?!
- А я... Улетаю, - задумчиво повторил я. - Сегодня. Скоро. Буквально сейчас.
Где-то минут через полчаса максимум должна прийти машина. Заберут меня и мой небольшой, килограмм на двадцать, рюкзак. Лимит, однако, больше крайне не рекомендовали. Я сначала сказал, что доберусь в аэропорт сам, но Михалыч очень угрюмо посмотрел на меня и заметил, что дурью маяться я могу и здесь, а там это никому не нужно, так что или я остаюсь, или слушаю, что говорят старшие товарищи и молча глотаю всю животрепещущую конструктивную критику. После чего собираю барахло строго согласно вот этому списку и жду в полной готовности, когда за мной придет специально выделенный транспорт. Я хотел щелкнуть каблуками и козырнуть, но как-то не решился. Не всегда у Михалыча хорошо с юмором.
Кажется, она что-то сказала.
- Что? - переспросил я. - Извини, задумался.
- Я сказала, что не буду тебя ждать. Четыре года - это слишком много.
- Хорошо, - ровно ответил я.
- Что "хорошо"?! - нервно вскинулась она.
- Хорошо, я буду знать, что ты не будешь меня ждать, - послушно объяснил я и подумал: "Стихи, однако".
- Ты! Ты мог бы сказать мне раньше!
- Я не мог, - терпеливо сказал я. - Я сам узнал об этом только через неделю после того... Как ты ушла. А потом было ни к чему. Ты уже всё решила. Сама.
- Мало ли что я решила! А ты откуда знаешь?! Я, может, передумала!
- Ну, извини, - отрешённо вымолвил я. - Не заметил. Мне никто не сказал, а сам я... Не догадался.
- Не догадался он! Ты и не хотел!
- Не знаю... - протянул я. - Наверно, мне как-то не хватило времени. Или чего-то ещё...
- Да и ладно, - вдруг почти спокойно сказала она. - Ты что же думаешь, я по тебе теперь плакать буду?! Не дождёшься!
- Не надо плакать, - согласился я. - Мне бы не хотелось. Извини.
Она не ответила, яростно сверкнула глазами, резко развернулась, пролетела мимо меня, толкнула дверь и выскочила на лестницу. Затем захлопнула её с такой силой, что наверняка шваркнула бы её о косяк, если б не амортизаторы.
- До свидания, - произнёс я в закрытую дверь, слушая, как стучат по лестнице вниз каблучки. Почему-то сегодня никто не хочет пользоваться лифтом.
Я прошёл на балкон и задумчиво смотрел оттуда, как маленькая машина ярко-жёлтой окраски стремительно выезжает со двора. В голове моей крутился какой-то дурацкий анекдот про то, как к мужику пришла Смерть, а дома-то его и не застала. Потому как не судьба. Улетел на Марс, туда-сюда. Смешно. Ха-ха. В самом деле, кстати, как земная Смерть может оказаться на Марсе? И может ли? - Непонятно. Ладно, пора запрягаться. Уже прямо сейчас должна прийти машина.
Я закрыл балконное окно, вернулся в кухню, притворил и запер дверь на балкон, сгрёб крошки со стола в мусорный пакет и запечатал его. Сполоснул кружку, внимательно, как будто увидел в первый раз, изучил надпись "Eire" на донышке. Дед принёс её на день рождения, когда мне исполнилось десять лет. Он сказал ещё тогда, что обязательно свозит меня на родину предков, когда я немного подрасту. Не успел. Я сам тоже так и не собрался... Взяв полотенце, я тщательно вытер кружку досуха, вытащил из ящика пару пакетов, аккуратно упаковал в один из них кружку, во второй - оставшиеся два бутерброда. Незачем их здесь оставлять. Съем где-нибудь по дороге.
Прихватив пакет с мусором, я вышел в прихожую, где уже ждал меня с вечера собранный рюкзак. Отстегнул верхний клапан, вскрыл замки, засунул кружку поглубже между пакетами с одеждой. Невелик вес, а последние тринадцать лет я пью чай только из этой кружки. Во всяком случае, дома. Так, бутерброды в верхний клапан, замки застегнуть. Готово.
Я пробежался по комнатам и кухне, ещё раз бегло огляделся, потом подошёл к панели в прихожей и вызвал Голос.
- Дом, - сказал я, - включай Сторожа.
- Готово, - отозвался Дом. - Сторож включен. Все датчики в норме. Вы уходите?
- Да, уезжаю... - рассеянно пробормотал я, изучая панель. - Не скучай тут без меня...
Так, Сторож точно запущен, всё вроде бы нормально. Окна прикрыты, балкон заперт, вода отключена, электричество в дежурном режиме... Температуру на подогрев выставим градусов не выше пятнадцати, хватит, если кому будет нужно - поправят... Охлаждение выключим вообще, оставим только вентиляцию, опять же если что - поменяют...
- До свидания, - вежливо произнес Дом.
- До свидания, - задумчиво ответил я, - до свидания...
Выключил Голос, сел на банкетку, обулся. Прислонился к стене и, закрыв глаза, глубоко вздохнул. Теперь точно всё. Можно идти. Посидел. Потом открыл глаза и взглянул на браслет. Время. Нужно выходить, сейчас приедут. Спать больше некогда. Во всяком случае здесь, на Земле. Ближайшие четыре года спать будем совершенно в других местах. Только вот дождей там, судя по всему, не будет.
Я не знаю, что приснится мне там, на Марсе. Может быть, это утро, наш двор со свежезелеными древними тополями, или сидящий под ними старик Поликарпыч, встречающий рассвет в своем кресле, или так хорошо знакомая мне выезжающая со двора канареечного цвета городская двойка, или свист проходящего троллейбуса... А может, просто шум дождя.