Таня ехала к мужу. В их маленьком городке работы не было совсем никакой, пособия мужу не платили, потому что она работала -- была секретарем в конторе архитектора, -- вот муж и уехал в большой город, работал там.
Приезжать к Тане он не мог: у него был всего один выходной день, который весь пришлось бы потратить на дорогу, а потом целую неделю впахивать, не отдохнув как следует. Ему, если честно, и этого одного выходного было маловато: годы брали свое. Вот Таня и ездила -- раз в две-три недели, у нее было два выходных дня, да и хозяин всегда соглашался пойти навстречу, в последний рабочий день недели отпускал пораньше, чтобы она могла успеть на поезд.
Туда было выгоднее ехать на поезде, да только он ходил два раза в день всего -- утром и вечером. Вот на вечерний поезд Таня и норовила успеть, чаще всего успевала.
Возвращалась она на автобусе. Ехать приходилось немного дольше, чем на поезде, три часа, иногда с лишком, зато этот последний автобус развозил всех по домам, можно было не брести одной по пустым ночным улицам.
Таня считала, что большой нужды уезжать у мужа не было, но он страшно хотел купить машину, вот и поехал копить на нее деньги. Без машины, правда, было нелегко, но ведь и содержать ее тоже нужны деньги. Бензин дорожал все время, да и других расходов она требовала. Но Таня понимала, что иначе мужу не утвердиться в этой жизни, поэтому она его отпустила почти без возражений и теперь безропотно ездила к нему, возила домашнюю еду, чистое белье и саму себя, хотя, не исключено, ее ценность имела уже сомнительный характер. Хотя как знать, как знать...
Вот этот человек, Алекс, часто ездил в том же поезде и всегда норовил сесть рядом с ней. На взгляд, был он немного старше, но выглядел прекрасно: высокий, подтянутый, всегда в хорошем костюме при галстуке и отлично вычищенной обуви. Багажа у него никогда не было -- разве что дипломат и небольшая сумка натуральной кожи, висевшая на плече. От него всегда слегка пахло дорогим парфюмом, и Таня стеснялась своих сумок, джинсов, кросовок -- всего своего дорожного дешевого вида.
А что было делать? Муж жил в общежитии, далеко от вокзала. Если добираться на автобусах, нужно было бы делать несколько пересадок, это было дорого, столько же стоило такси, но Таня и помыслить о такси не могла: она экономила каждый грош, чтобы оставить мужу денег, если вдруг у него оказывался пустой кошелек. Так что от вокзала она тащилась пешком, даже в дождь, поэтому и экипировка у нее была соответствующая.
В этот раз, мало, она везла свою здоровенную сумку, так еще мать Сони упросила отвезти дочери кое-какие продукты и вещи.
Соня с мужем Арнольдом тоже уехали в город, жили в том же общежитии, что и муж Тани. Сейчас они сидели без работы, но возвращаться пока не хотели: за комнату было уплачено на месяц вперед, и они надеялись за этот месяц найти заработок. Мать Сони из своей пенсии поддерживала, сколько могла, дочь и зятя, но ездить к ним, конечно, не могла, вот и упрашивала то одного, то другого соседа, едущего в город, отвезти дочери передачу.
Таня сначала отказала старухе. Вот ведь, действительно, она свои сумки еле доволакивает, а тут еще Соньке что-то тащить, она что, лошадь тягловая, что ли!
Но старая сонина мать так просила, плакала даже, что сердце у Тани дрогнуло, и она согласилась.
--
Вот спасибо, спасибо, - бормотала старуха, хлюпая носом. - а я все в тележку упакую, тебе и не будет тяжело, тележка ж, она сама катится, колеса у нее, и подставка есть, устанешь -- можно ее поставить и облокотиться даже. Я всегда так отдыхаю, когда с рынка иду.
--
Облокотиться! - Таня была зла сама на себя, на свою жалость к этой бабке, которой не тележки с базара таскать и не дочь с зятем содержать, а провести бы спокойно и беззаботно, хотя бы то последний отрезок жизни, что ей еще остался.
В дороге Таня успокоилась. Хотя бы пару часов от нее ничего не зависело, можно было смотреть в окно, пока не стемнело, можно было разговаривать с симпатичным спутником, смеяться его шуткам, шутить самой и с удовольствием чувствовать, что нравишься мужчине, а значит, не все еще потеряно, живем пока.
В городе Алекс вдруг взял из рук Тани ее тяжеленную, словно камнями набитую сумку, и сказал:
--
Я вас провожу, пожалуй.
--
Что вы, зачем! - переполошилась Таня. - Вы не обязаны, у вас свои дела есть!
--
Обязан, обязан. Вы ведь не позволите, чтобы я вас на такси отвез? - Таня только мотнула головой -- то ли соглашалась, то ли отрицала его слова, не понять, но он понял правильно. - Вот видите. А как же я могу позволить вам таскаться со всеми этими тяжестями? Почему муж вас никогда не встречает?
--
Не успевает он. Его с работы раньше не отпускают, я, бывает, добираюсь до общежития раньше него.
--
Понятно. - Алекс удобнее перехватил ручки сумки, и пошел к выходу из вокзала, Таня с тележкой бросилась за ним.
Они являли собой странную пару -- она видела это по глазам прохожих и страшно стеснялась идти рядом с импозантным Алексом, все норовила отстать, но он останавливался и поджидал ее. В конце концов, она плюнула и пошла рядом с ним.
Идти нужно было очень далеко, обычно, Таня часа полтора-два тащилась по оживленным улицам, но сегодня ей казалось, что время летит быстрее, тем более, что Алекс ни на минуту не прерывал разговора с ней. Таня благодарно поддерживала беседу, пока вдруг не поняла, что он ее "клеит" - так в дни ее далекой юности называли начало флирта.
Да, сомнений не оставалось: Алекс с ней флиртовал и ждал, что она ответит ему тем же.
Но, к его удивлению, спутница его вдруг скукожилась, умолкла, как бы, ушла в некий невидимый панцирь, неуловимая связь, которая, которая, ему казалось, уже давно протянулась между ними, исчезла. Рядом шла незнакомая и недовольная его обществом женщина средних лет.
Алекс остановился, поставил сумку Тани на тротуар, протянул руку, погладил ее по голове и спросил:
--
Таня, в чем дело? Я вам не нравлюсь?
--
Нравитесь, - сдавленным голосом ответила Таня.
--
Тогда что?
--
Как -- что? Замужем я, вот что!
--
Но ведь вы, по сути дела, живете одна. Мужу до вас и дела нет.
--
Это не вам судить, есть ему до меня дело или нет. Вы не знаете о нас ничего.
--
Я знаю только, что он вас оставил, а вы его содержите.
--
Вы не можете так говорить, это неправда. У нас сложный момент, но мы его переживем. Я ему, когда женились, обещала верность, и я слово свое сдержу. Мы уже почти тридцать лет вместе, как по-вашему, могу я себе позволить бросить его вот так, когда трудно стало?!
Алекс с минуту смотрел на Таню, потом молча поклонился и повернулся, чтобы уйти, но вдруг замешкался и сказал:
--
В ста метрах впереди остановка автобуса, который вас прямо до общежития довезет, хоть это себе позвольте, - и ушел, высокий, красивый, в свою непонятную жизнь, а Таня осталась.
Она последовала его совету и дождалась автобуса, так что приехала в общежитие гораздо раньше, чем думала, и, конечно же, мужа еще не было.
Таня заглянула сначала не в его комнату, а в соседскую: он в прошлый раз говорил, что хочет перебраться в нее, она была меньше и дешевле, люди, муж и жена, жившие в ней, решили вернуться домой, и муж Тани не видел резона переплачивать для себя одного за большую комнату.
Но в соседской комнате было пусто. Стояла мебель -- и все. Значит, муж не перебрался, это было странно, но мало ли что! Может быть, на нее уже кто-нибудь претендует и уже дал на лапу смотрителю дома.
Таня стала отпирать дверь комнаты мужа, но та оказалась незапертой, распахнулась, и не ожидавшая этого Таня, просто ввалилась в комнату.
Ввалилась и остолбенела.
Кровати мужа, которая раньше стояла прямо против двери, не было. Вместо нее был диван, на котором в груде разного тряпья, полулежала женщина в цветастом халате и смотрела телевизор.
В комнате царил невероятный хаос: стол заставлен грязной посудой и завален какими-то пакетами, стулья не видны за грудами одежды, на полу -- корзина с огромными грушами, такими, как любила Таня -- зелеными с красными боками.
--
Для меня купил! - радостно подумала Таня. Она уже увидела, что аккуратно застланная койка мужа стоит в другом углу, а на столике напротив -- его телевизор, привезенный им из дома.
--
Здравствуйте, - приветливо сказала Таня. Она решила, что муж находится в стадии переезда в меньшую комнату, а эта женщина будет вместо него жить в этой, большей, вот уже и перетащила вещи, потому и беспорядок. - Влад еще не приходил?
--
Нет, - лениво ответила женщина. Она, казалось, нисколько не удивилась появлению Тани, словно бы знала, что та должна приехать.
--
Ну, я подожду, отдохну пока, - и Таня села в кресло рядом с кроватью мужа.
--
Отдыхайте, - так же лениво отозвалась женщина. Она была поглощена тем, что происходило в телевизоре и ела апельсин, бросая корки прямо на пол.
Таня блаженно откинулась на спинку кресла. Кроссовки и носки она сняла и положила ноги на спинку заваленного тряпьем стула. Женщина не обращала на нее никакого внимания.
Тут раскрылась дверь, и в комнату вошел Влад. Он, казалось, слегка оторопел, увидев Таню, хотя она ему позвонила, что приедет. Потом он справился с собой и сказал:
--
А, приехала! Ну, привет.
--
Привет! - Таня спустила ноги со стула, встала и поцеловала мужа в щеку. Он почему-то смутился и зыркнул в сторону женщины на диване. Та не обращала на них внимания.
--
Я в душ схожу, - сказал муж. Сказал он это куда-то в воздух, не понятно к кому адресуясь.
И она полезла в сумку за чистыми полотенцами и прочим.
--
Да не нужно, - сказал муж, - все есть.
И правда, на спинке кровати висело чистое полотенце, а в комодике, откуда раньше Таня выгребала его грязное белье и рубашки, стопками лежали чистые трусы, майки и носки. Таня удивилась, но не слишком, все же она очень устала от дороги, была уже сонной, думать ни о чем не хотелось.
Женщина на диване смотрела телевизор.
Муж вернулся быстро, разложил по местам все, что брал с собой в душ и сказал женщине на диване:
--
Приготовила бы что-нибудь.
Та, ни слова не возразив, тут же выключила телевизор и полезла в холодильник, стоявший справа от двери, стала доставать из него продукты: курицу, овощи, масло...
--
Я тебе помогу, - сказал муж Тани женщине, - ты пока отдыхай тут, -
это он уже к Тане обратился, - мы быстро.
Это "мы" как-то странно зацепило Таню, и она, онемев, стояла и смотрела, как ее муж выходит из комнаты, неся в руках миску с овощами и еще что-то в бумажных свертках.
Таня не успела сказать мужу, что готовить ничего не нужно, что она привезла полный обед на два дня, причем, борщ даже греть не придется: она купила большой трехлитровый термос специально для таких случаев.
Котлеты, конечно, остыли, да и гречневая каша с грибами, но их разогреть -- несколько минут всего, зачем же курицу жарить?!
Но муж вышел из комнаты, она осталась и пару минут еще смотрела на дверь.
Потом она раскрыла свою сумку, вынула и положила на кровать мужа пакеты с чистой одеждой и бельем. Борщ из термоса она вылила в кастрюлю, найденную ею на полке позади холодильника. Пакет с котлетами сунула в холодильник, туда же отправила коробки с салатом и винегретом, а пирожки оставила на столе, только себе взяла парочку, чтобы съесть в автобусе -- она еще могла успеть на последний, а не ела она ничего с самого утра. Она еще написала записку, чтобы муж передал тележку Соне.
Потом она обулась, взяла свою необъятную сумку и вышла, стараясь не хлопнуть дверью. Она знала, что кухня в противоположном конце коридора, так что увидеть, как она уходит, они не могли.
И она еще запросто успеет на последний автобус: деньги-то остались, можно будет взять такси.
Так и получилось. На автобус она успела, народу в нем было мало -- и то подумать, кто это на последнем автобусе накануне выходных в их захолустье поеедет?!
Таня прошла в хвост автобуса и села на последнее длинное сидение. Сначала она съела пирожки, запила их колой, купленной в автомате, затем положила сумку на сидение, легла на нее головой, а курткой прикрыла плечи и спину.
Мыслей не было, автобус мчался в непроглядной темноте ночи, Таня даже задремала.
Автобус остановился возле калитки ее дома, Таня вышла, автобус уехал.
Она вошла в дом, поставила сумку на стул, прошла в спальню.
Уже светало, Таня лежала на спине в своей постели и думала.
Дочери жили далеко -- одна в Америке, другая в Англии. Судя по всему, возвращаться они не собирались, да и нечего им было тут делать, Таня не хотела, чтобы они вернулись.
Женатый сын жил в другом городе, родителей почти не вспоминал, делами их нисколько не интересовался.
Матери не стало несколько лет назад, а отца у Тани сроду не было. Был еще брат, тоже далеко, но он даже с днем рождения поздравлял Таню, только если она сама ему звонила -- такой был экономный человек. Всякие двоюродные и троюродные, и вовсе, никогда о себе знать не давали и Таней не интересовались.
Таня лежала и думала, что как же это так получается: если сама о себе не напомнишь, никто и не вспомнит о твоем существовании. Она как-то подустала махать руками, прыгать и стоять на голове, дрыгая в воздухе ногами, чтобы на нее обратили внимание. Как-то надоело ей это.
Она лежала одна в постели, смотрела на потолок, видела пятно на побелке: это два года назад в сильный дождь натекло -- веткой разбило черепицу, а она прозевала это дело.
Теперь можно будет не откладывать деньги на поездки к мужу, теперь она побелит спальню, и потолок опять станет чистым.