Аннотация: Маленький смешной рассказ о кошках, утре и болельщиках.
Мне, как всегда в последнее время, плохо спалось. Мешало всё: духота, от которой не спасало даже открытое окно, подушка, большой уже живот, скачущий в нём ребенок (на акробата он, что ли, сдаёт по ночам?), пружина, вчера внезапно вылезшая из матраса. Но сейчас ещё и тонкий кошачий мявк, регулярный, как тиканье ходиков. Полудрёма не отпускала, но этот рыдающий какой-то даже котеночий пронзительный писк сквозь утренние сумерки разбудит кого угодно. Поворачиваюсь на другой бок. Да, кого угодно, кроме, пожалуй, моего любимого, громко спящего рядом. Всё, теперь точно не усну. Ещё и малыш пнулся так, что слёзы на глазах.
Ещё рано. Часов пять, наверное. Не слышно дворников, которые спешат по утреннему холодку подмести дворы. Первый троллейбус ещё не проехал. Его слышно, наверное, за три остановки до и остановки четыре - после нас. И маршрутки не ходят - самое тихое время. И только разрывается где-то совсем рядом котёнок.
Я вылезла из кровати и высунулась на улицу сколько позволил живот. Два платана под окном перекрывают вид на группу кипарисов, стоящих чуть дальше. Их почти не видно за плотной листвой. А звук идет, похоже, оттуда. Жаль, котенка мне не видно. Да, в предрассветной тишине звук разносится далеко, как над площадью или над рекой. Ещё и отражается от двенадцатиэтажки, что нависает справа. Не удивительно, что так всё слышно.
Пойти полежать, что ли?
Опять мешает живот, скачущий малыш, подушка, пружина. Поворот на другой бок. Хрррр. Вот спокойный ребенок - мой любимый! Только тот, который его отпрыск, который в животе, продолжает скакать. Ну и кошачья детка, с периодичностью хорошо смазанного механизма мяу! мяу! Сон не идёт. На другом боку всё то же самое. Ну может только не вижу источника хрррр и пружина упирается не в живот, а в спину. И опять - мяууу! мяууу! Ну хоть бы дворник уже пришел и прогнал эту изнурительную животину, что ли?
Вдруг тихие голоса и позвякивание чего-то металлического. Прислушиваюсь и пытаюсь угадать по звуку, что же это такое. Мужчины, нет парни, голоса молодые, и хоть говорят приглушенно, слышно отлично.
- Кис-кис-кис! - Кто-то тихим придушенным шепотом пытается подманить киску. Ага, наивные вы мои, эти хвостатые верхолазы обычно на такое не ведутся. И опять приглушенно:
- Не хочет. Давай лестницу поближе. Нет, не здесь, чуть в сторону ставь. - Звяк, дзынь. Тот же голос: - А ты его видишь?
- Да вон он, е... кот! - и ничего подобного, что шепот на улице не слышен. Ещё как слышен! Сползаю с кровати - кто же там такой человечный, что в пять утра со стремянкой лезет на кипарис за котёнком? Но опять всё перекрывают деревья. Видны только темные силуэты сквозь листву.
Ой, фу! Ещё и курят? Обострившийся нюх - та ещё прелесть беременности. Принюхиваюсь. Э, нет. Это сосед с первого этажа в соседнем подъезде. Он всегда молча курит свою вонючую трубку на своем пристроенном балкончике. Видно, не только я не сплю в этот глухой час. У кипарисов продолжается возня и приглушенные голоса продолжают вводить в курс спасательной экспедиции.
- Ты лестницу крепко держишь?
- Да крепко, крепко. Лезь уже, не тормози. Спать, блин, хочется.
- А почему она перекосилась?
Кот продолжает мявкать. Тот, что, видимо, внизу и держит лестницу, злится.
- Млин, земля тут, под кипарисами, такая - проседает. Лезь уже! Сил нет это слушать.
Возня и пыхтение. Потом снова приглушенное:
- Слушай, я не могу до него дотянуться, нужно лестницу передвинуть!
- Е... вашу маму! - Ругательство, сказанное в сердцах, шепотом звучит даже проникновеннее. Звяканье, звяканье, хруст.
- Ой, мне кора глаза запорошила.
- Ты окосел, что ли? - Возопил в полголоса тот, что держал лестницу.
- Ладно, всё, я уже почти дотянулся.
Пауза и возня. Мяуканье то прекращается, то возобновляется на какой-то новой, ещё более отчаянной, ноте. Со стороны "свечки"-двенацатиэтажки женский голос среднего возраста в полсилы:
- Ребята, колбаской подманите. Так не снимите ведь.
Откуда-то сверху и слева (наш дом), тоже в полсилы, но мужской:
- Вы не сначала смотрите, они уже пробовали.
Спасатели у кипарисов продолжали, не обращая особого внимания на болельщиков, свои тихие переговоры.
- Слышь, братан, он не дается. Выше переползает.
Этот, внизу, уже распсихован не на шутку, шепотом орёт:
- Дай-ка я сам залезу, сверну гадёнышу шею!
Что там троллейбус! Маршрутка со своей стертой тормозной колодкой, воющей возле нашей остановки, как подбитый истребитель, и та курит в сторонке. Вот это шепот, вот это я понимаю!
Опять потянуло табачным дымом. Только запах другой. Высовываюсь чуть сильнее - с другой стороны на балконе соседей кто-то тоже курит. Это Яна, соседка через стену. Видимо, тоже болеет за "наших". Но ей лучше видно, у неё нет под балконом такой поросли, как у нас под окном.
- Да тише ты! Перебудишь всех!
- Да нах... Этот засранец и так всех разбудил. Доставай давай уже скорее!
Возня, возня, ещё возня, шуршание веток, победное:
- Есть! - И побежденное: - Скотина! Царапается!
- Слезай уже, Дон Кихот!
Звяк, металлическое громыхание.
- Пошли давай!
И тут раздались сперва одиночные, а затем дружные, хоть и тихие аплодисменты. Хлопали не только тот, с трубкой, не только Яна, немолодая дама с колбаской и её оппонент, хлопали ещё с десяток, а может и больше болельщиков от двух домов. Они провожали тихой утренней овацией благородных и самоотверженных - того, что нес за пазухой котёнка, и того, что, матерясь, тащил стремянку.