Денег на такси не хватало, просить у отца не хотелось, поэтому расчитывать можно было только на троллейбус и на метро, и на собственные длинные ноги. B новых туфельках и в новой юбке, свежая и душистая, Иришка выскочила из подъезда. Совсем чуть-чуть, но все же волновалась, и волнение это нужно было хоть как-нибудь спрятать. Андрюша... О чем он думает в эту минуту? Ирина прикусила губу -- легонько, чтоб не расплыться в глупой улыбке. Хорошо, что Андрей сейчас ее не видит. Хорошо, что никто сейчас ее не видит. Ира осмотрелась: нет ли кого из соседей? На лавочке у подъезда -- одинокая бабушка в фиолетовом платочке, встретила и проводила девушку внимательным взглядом.

Во дворе две толстые соседки натягивали бельевую веревку. У одной на шее бренчали бусы из пластмассовых прищепок, она покосилась на Ирину с раздраженьем.
-- Пока не замужем, им только юбкой нос прикрыть, и на свиданье! A мы? Чуть солнце выглянет -- стирать и вешать, пока дождя-то нет, -- женщина подняла лицо к небу, перепроверила: ни тучки, сухо, солнечно и хорошо. Не до прогулок...
Есть ли жизнь после стирки? Ирина бросила в их сторону короткий острый взгляд. Растянула губы в улыбку, поздоровалась и отвернулась.
-- Eдва заметила, еще и фыркнула!
-- А ничего, прижмет и Ирку. Пусть погуляет, настирается еще, -- хмуро усмехнулась вторая и, пританцовывая, поднялась на мысочки, обняла ладонями врытый в землю столб и принялась вокруг него топтаться, тянулась руками вверх -- с тяжелой медвежьей грацией. Веревка не слушалась. Дыхание толстушки срывалось; было видно, как неровно, невпопад вздымались грудь и плечи; казалось, вот-вот лопнет на упругом теле рыжая блузка. Вслед за руками, вслед за могучим телом, вверх поехал и подол ее юбки; выглянули толстые фланелевые панталоны. Наконец, толстушка справилась: обкрутила столб веревкой, затянула кончик потуже и опустила уставшие руки. "Давай прищепки," -- бабы наклонились к тазикам с бельем.

Возле качелей затевали драку мальчишки, оттуда до Иры долетeли гнусные тяжелые словечки. "Друг перед другом хорохорятся! Сопливые совсем еще..." -- Ира усмехнулась, но внутри кольнула ревность: в родном дворе, где каждая трещина в асфальте знакома, уже подрастало новое, чужое детство. Еще совсем недавно ее ровестники были такими, как эти ребятишки -- дрались, ругались, но вдруг изменились: замечали девушек издалека, прикусывали языки и выдавали комплименты, на которые Иришка внимания не обращала, потому что получалось у них неумело: то слишком грубо, то до смешного фальшиво.

Ира перепрыгнула через лужу и прибавила шагу. Странное чувство, дворовая жизнь сегодня виделась чуть-чуть иначе: казалась наполненной скрытым обещанием, как эпизод хорошего фильма, когда вопреки обыденности за кадрами наигрывает красивая мелодия. Каблучки ee отстукивали по асфальту легкий ритм. Она шагала по тротуару к остановкe. Андрюшка сейчас, может быть, покупает цветы. Ира прикусила легонько губу, чтобы (опять!) не расплыться в идиотской улыбке.

На остановке мелькнула давешняя старуxа. Тот же фиолетовый платочек, по плечам рассыпалась пришитая вручную бахрома. Бабки, как младенцы, удивительно похожи друг на друга: одинаковые кофточки и шали. Ирине хотелось заглянуть ей в лицо, но получилось бы неловко; и потом уже, вoйдя в троллейбус, пожалела: надо было убедиться, а то ведь теперь старуxа эта будет мерещиться ей на каждом углу.

Цветов Андрюша не принес -- и так даже лучше -- с букетом первое свидание показалось бы слишком первым. Ира шла рядом с ним по аллее, размахивала сумочкой и загребала листья ногами. Под опавшей листвою прятались корни, Ирина иногда спотыкалась и ненароком... нарочно... хваталась рукою за его плечо. Смотреть на Андрюшу жутко приятно: крепкие скулы и ежик коротких волос -- колючий? -- хотелось потрогать. (Ирина спрятала руки в карманах.) И сама она тоже чувствовала себя чертовски красивой -- по его глазам видела. Но o чем говорить, не знала.

В парке было тихо, спокойно. Усыпанные листьями лавочки; пустой, без воды, фонтан и черные, очищенные на зиму газоны. Есть у осенней тишины какой-то свой особый ритм. Похоже, Андрюша почувствовал то же:
-- Ты знаешь, горожане совсем не умеют бродить по лесу.
-- Почему же? -- Иришка осмотрелась, здесь ей известен каждый уголок. -- Моя любимая тропинка.
-- Так что же ты пришла на каблуках?
Иришка заглянула ему в лицо. Подкалывает. Дразнит... Нарочито прихрамывая, Ирина прищурила хитрющие глаза:
-- Какая ошибка! Будь рыцарем, Андрюша, давай поменяемся? Я надену твои удобные кроссовки, а ты мои красивые... Не хочешь? -- И перевела стрелки на другую тему. -- А что ты говорил про горожан?
-- А посмотри, как тихо, хорошо. Но кроме нас здесь никого!

Они втянулись в длинный спор и почти на полном серьезе обсудили сложную теорию прогулок. В пик лета на тропинках парка -- теснота, шум-гам и мусор: фантики и лотерейные билеты. Народ является сюда, как будто в цирк. Не в лес, а в цирк... А осенью здесь хорошо, прозрачно, но мягкая, неброская красота оказалась никому не нужной. Едко пахли опавшие тополиные листья. Ирина огляделась: вокруг, действительно, ни души. Андрей подвел черту, и получалось: во всем огромном городе почувствовать гармонию способны только они двое. В голосе его звучал нарочито-торжественный пафос. Иришка не сдержалась, хихикнула, но на лице Андрея не дрогнуло ни мускула.
-- Но все-таки, как ни крути, мы тоже -- всего лишь горожане.
Ковырнули чуть глубже, и выяснилось, что даже и им для полного единства с природой пришлось бы вернуться назад в пещеры. Идея понравилась обоим: костер, рыбалка и никаких экзаменов -- никогда!
-- Ну, и конечно, шашлычок!
-- А как же! Ты только мамонта поймай, а я его нарежу, -- охотно поддержала Ира.
Лед растопили. После пещер и мамонтов, говорили обо всем подряд, без передышки.

Часа через два спустились под арку и вышли из парка в город. За воротами начиналась длинная и широкая асфальтовая дорога.
-- Летом я сюда ходила каждый день, на ярмарку, -- вспомнила Иришка и похвалилась: ей удалось пополнить книжную полку, cовсем недорого. Вот только одну повесть она так и не нашла.
-- Я тоже видел ярмарку, и купил эту книгу.
-- Не может быть!
Упустила! Любимый автор, это за его вещами она охотилась с голодной настойчивостью, но попадались ей обычно слишком дорогие экземпляры. Андрюша великодушно похлопал ее по плечу:
-- Не унывай ты так, я поделюсь.
Не выдавая восторга, Ира молча кивнула. Андрей, однако, почувствовал ее нетерпение:
-- Да хоть сегодня. Ко мне зайдем?
Она опять кивнула и oпять -- молча, и только бросила на него незаметный внимательный взгляд. Пусть им обоим нравятся осенние парки, мамонты и шашлыки, но вот и в книгах вкусы, кажется, совпали.

...По обе стороны дороги теснились запертые киоски, и только будка с мороженым не закрывалась почти никогда. Иришка бросила взгляд на витрину. Нет, мороженого не хотелось, сейчас бы горячего чего-нибудь, шаурмы или пирожков. Она проглотила слюнки и бросила взгляд вдоль темных ларьков, вдоль тротуара и дальше, на ярко освещенную перспективу бульвара: там можно купить чего-нибудь вкусного. Андрюша проследил за ее взглядом и показал рукою в сторону огней:
-- Пойдем?
-- А подожди, -- какое-то странное чувство заставило Ирину оглянуться назад, к киоскам.
Она! Теперь уже наверняка. Сгорбившись, старуха стояла чуть в стороне, у обочины тротуара. Та самая -- вне всякого сомнения. Ирина узнала и платочек, и тяжелую, связанную из грубой шерсти кофту с оттянутыми к низу краями, и даже огромные пуговицы, застегнутые наперекосяк, через одну. Старуха взгляда не отводила, смотрела настойчиво, пристально, но мимо Ирины.
-- Внучок! Андрюшенька, -- голос у нее был жалобный, осевший.
Андрей не слышал; тянул Ирину за руку -- через дорогу, в сторону кафе, и без умолка болтал о только что прочитанной книге.
-- Внучок! -- Отчаявшись, бабуся махнула рукой и сжалась, отвернулась. Зашаркала в другую сторону.
-- Андрюш! Смотри!-- оглядываясь назад, Ирина кивнула в сторону старухи.
Андрей обернулся.
-- Мороженое? Я думал, ты хотела шаурмы?
Ирина оглянулась еще раз. Возле ярко освещенного киоска -- ни души. Подперев рукою щеку, внутри дремала продавщица.

...После шаурмы Ирину мучила жажда. Родители Андрюши напоили их чаем. Мать Андрея была рада Ирине, но то и дело бросала на девушку осторожные, любопытные взгляды и eдва приметно, снизу вверх, от щиколоток до короткой юбки, измерила взглядом длину ее ног. А Ире и без того уж было неловко... После угощения отец пригласил ребят к себе в кабинет, достал с полки книгу и вручил Ирине:
-- Прочитаешь, приходи за новой.
-- Приду, спасибо, -- пообещала Ирина.
В двери появилась мать с огромным альбомом.
-- Ну, нет уж, фотографии смотреть не будем, -- отмахнулся от нее Андрей. -- Уже уходим, а за чай спасибо.

Провожая ребят, мать отлучилась на минутку -- убрать альбомы. Исчезла в одной из комнат и оставила открытой дверь. Из тесной прихожей открылся вид в неопрятную спальню. Такой беспорядок случается, когда собирают вещи перед дальним отъездом. На полу лежали шкатулки, вазочки, пустые картонные коробки. На диване -- пара поношенных платьев, на спинке стула -- старая кофта из грубой шерсти. Ирина присмотрелась: большие коричневые пуговицы, и тут же, рядом, фиолетовый платок. А ведь она все это видела сегодня! Не отдавая себе отчета, Ирина вытянула вперед руку, ткнула пальцем в стул с одеждой, посмотрела на Андрея. Чуть было не ляпнула вслух какую-то глупость, нo вовремя сообразила, осеклась.
-- Бабушкина комната, -- ответил Андрей на ее молчаливый вопрос.
Ирина огляделась: самой хозяйки-то нигде не видно.
-- Умерла наша бабушка, -- из глубины комнаты подала голос мать. -- А комната теперь достанется Андрюше.
Ирина подошла поближе. Тронула пальцами бахрому на фиолетовом платке. Хотела рассказать о той старухе, но сдержалась. Такого ведь не объяснишь... Андрюша взял ее за руку, потянул за собой в прихожую. Ему не терпелось выбраться на воздух. Родители проводили ребят до лифта. А мать потом еще долго смущала Андрея, махала им вслед из ярко освещенного окна.

В троллейбусе нашлось свободное местечко.
-- Садись, -- Андрей отодвинул в сторону разбросанные газеты, сел рядом. Hеожиданно для себя самого рассказал о запретном: о той, другой, о девушке, с которой расстался полгода назад.
-- А почему расстались? -- Иришку словно за язык кто-то дернул, не надо было об этом. Но Андрей -- молодчина, не проронил ни дурного словечка:
-- Ну, знаешь, как бывает, то одно, то другое, то третье...
И вдруг вспомнил и рассмеялся:
-- Бабка моя ее не любила! Каждый день ворчала, а однажды выскочила из кухни со скалкой!
Ира взглянула на Андрея недоверчиво и осторожно. Ему пришлось объяснять:
-- Она меня охраняла. От чего -- не знаю. Любила меня бабуся. Очень. Но к старости у нее... понимаешь? -- покрутил рукою в пространстве.

3a стеклом мелькали знакомые улицы. Скоро выходить... Андрей взял в руки ее ладошку:
-- Что скажешь?
Взгляд его стал внимательным, серьезным, и вопрос не показался случайным. Он спрашивал не о следующей встрече, но о чем-то другом, гораздо более важном. Смотрел ей в глаза, поэтому (и еще почему-то) слова значения не имели. Oтветить можно было бы коротким "да", и он бы понял: с ним Ирина согласна гулять в парке, есть шаурму, охотиться на мамонтов и рассматривать скучные семейныe альбомы.
-- Что скажешь? -- Андрюша не отпускал ее руку.
Но даже и обычное "да" сейчас показалось ей длинным и лишним. Ире захотелось провести рукой по его колючей макушке. Она спрятала глаза и промолчала, только прикусила губу, чтоб не расплыться в идиотской улыбке.

...Сколько Андрей ни спорил, но провожать себя до дома она все-таки не позволила. Договорились созвониться и разошлись еще на остановке. Тихий двор встретил ее тенями и жидким светом фонарей. Все еще висели на веревках приведения простыней. Пустая песочница, пустые качели. И лавочки должны быть тоже пустыми, но интуиция Ирину не подвела, и она даже не удивилась: возле подъезда маячила прозрачная тень. Ира приблизилась. Все все тот же сбившийся набок платок. Бабка встретила девушку тяжелым враждебным взглядом. "А однажды выскочила из кухни со скалкой," - вдруг вспомнились Андрюшины слова.

Ирина посмотрела в глаза старухе и ткнула пальцем в морщинистое лицо:
-- Вы, бабушка, ко мне, пожалуйста, не приставайте!
Oбошла ее стороной и скрылась за дверью подъезда.
"Видали мы таких!" -- думала Ирина, поднимаясь в лифте.

И без этой мерзкой старухи в ее жизни уже прорисовывалась вполне реальная свекровь.