Demonheart : другие произведения.

Осенняя симфония: Увертюра

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
  • Аннотация:
    Можно убить врага - но не страх. Можно спастись от войны, эпидемии, преступников или стихийного бедствия - но невозможно спастись от кошмара, который сам же придумал. Мир погружается в хаос - в тенях городов крадутся хищные тени, тысячи людей гибнут за одну ночь, сходит с ума природа. Но находятся те, кто бросает вызов безумию. Те, кто вчера думал о сессиях и квартальных отчетах, сегодня вынуждены взвалить на свои плечи тяжесть битвы с практически непобедимыми врагами - с трусостью, невежеством и алчностью. И вот в инфополе уже разносятся первые ноты самой грандиозной симфонии всех времен. Симфонии, посвященной осени этого мира... за которой обязательно настанет весна.

    Обновлено 26.12.2016
    ЗАКОНЧЕНО
  
'Осенняя симфония' by Demonheart
  
  
'И он мне грудь рассек мечом,
  
И сердце трепетное вынул,
  
И угль, пылающий огнем,
  
Во грудь отверстую водвинул.'
  
  
А.С. Пушкин, 'Пророк'
  
  ОГЛАВЛЕНИЕ:
  
  
  • ПРОЛОГ
    •   
  • Глава 1: Однажды вечером
    •   
  • Глава 2: Рождение
    •   
  • Глава 3: Предчувствие
    •   
  • Глава 4: Первый вдох
    •   
  • Интерлюдия первая
    •   
  • Глава 5: Отравленный край
    •   
  • Глава 6: По другую сторону
    •   
  • Глава 7: Начало песни
    •   
  • Глава 8: Токката для неба и ветра
    •   
  • Интерлюдия вторая
    •   
  • Глава 9: Размышления на пепелище
    •   
  • Глава 10: Маленькие просьбы
    •   
  • Глава 11: Увертюра под первым снегом
    •   
  • Интерлюдия третья
    •   
  • Глава 12: Отшельник
    •   
  • Глава 13: Крещендо
    •   
  • Глава 14: Зима грядет
    •   
      
    ПРОЛОГ
      
      Храм Христа Спасителя на своем недолгом веку повидал всякое. И эпатажные танцы хулиганствующей арт-группы, и скандалы с участием местных продажных священников, и воинственные рейды активистов, стремившихся разоблачить незаконную торговлю. Если бы здания умели общаться между собой, то соседние дома, особенно построенные еще при императорах, наверняка поддержали бы своего молодого и неопытного коллегу, помогли бы ему справиться с грузом стыда за все эти происшествия. Может даже поделились бы байками из своей многовековой истории, богатой войнами и революциями, кризисами и изобилием.
      Государственный музей изящных искусств мог бы рассказать о том, как много лет все его экспонаты были увезены в Сибирь, а потом немецкие бомбардировщики разрушили перекрытия, и потом целых три года его залы стояли под открытым небом. Большой литейный мост мог бы поведать о множестве своих предшественников, находившихся прежде на его месте еще со времен царя Михаила. Много их стояло, и если сойдутся звезды, много еще будет стоять. Стоящий чуть поодаль Дом Пашкова, превосходящий возрастом их обоих вместе взятых, мог бы рассказать о страшном пожаре 1812-го года и занявшей город французской армии, и о демонстрациях шокированного проигранной русско-японской войной народа, и даже о тайном визите в тридцатых годах двадцатого века в Москву некой персоны, облеченной властью превыше любых императоров, генсеков или президентов. И лишь краснокаменный Кремль молча взирал на эту возню с высоты своей семисотлетней истории, надменно и снисходительно. Что же, они имел на это право.
      Но если эти здания что-то и говорят, то их никто не слышит, ибо они сложены из мертвого камня, чьи слова длиной в эоны не способны задержаться в человеческом сознании. И Храм продолжал стоять, неловко пытаясь спрятать свою громаду в закатных тенях, стыдливо и трогательно. Не подозревая, что стоять ему осталось совсем не долго.
       Внутри было полно народу - шла вечерняя служба по случаю Покрова. Молельный зал, хотя и крупнейший в стране, с трудом вмещал всех прихожан. В основном - сливки общества, которым было по карману оплатить прилегающую платную стоянку, и которых пропустил фейсконтроль, но в заднем ряду теснились люди попроще - воспитанники и работники церковных приютов, получившие пропуск в рамках благотворительности. В силу того, что эти приюты в столице можно было пересчитать по пальцам, место нашлось.
      Снаружи же было пусто - на территорию Храма кого попало не пускали, и стоящий у дверей охранник, немолодой уже сухопарый мужчина, честно отрабатывавший свою немаленькую зарплату, грозно косился на какого-то подозрительно типа, прислонившегося к внешней ограде и меланхолично поедавшего орешки из пакетика. Охраннику он почему-то не нравился. Вроде бы не бомж, не кавказец и не таджик, не пытался митинговать или кого-то разоблачать, но все равно, не нравился и все тут. Что-то было в том типе неправильное, неприятное, и сам факт его нахождения в пределах видимости раздражал неимоверно. Взять бы его за шкирку и вышвырнуть подальше... но вот незадача, он уже вне охраняемой территории, и что-то делать нет повода.
      Охранник зябко поежился - осень в Москве выдалась прохладная - и для очистки совести еще раз обошел периметр и проверил автостоянку. Все было спокойно и скучно. Любители критиковать церковь давно занялись более прибыльными делами, а патриархат благоразумно решил свернуть публичную деятельность. Всех развлечений на рабочем месте с тех пор было изредка гонять попрошаек. Впрочем, за такие деньги можно скуку и потерпеть, пусть даже сам Храм не вызывает теплых чувств. Вот был же здесь отличный бассейн - зачем понадобилось его заливать бетоном? Москва даром что не резиновая, а места-то достаточно для строительства. Охранник помнил бассейн, ходил в него еще школьником, и временами ударялся в ностальгию.
      Он вдруг дернулся, как от удара, оглянулся и уставился прямо в стену. Непонятное ощущение, толком не оформившееся... что-то там возникло, внутри Храма. Что-то непонятное, неописуемое... но совершенно точно вызывающее...
      Ужас.
      Отнявшиеся ноги. Чуть было не разорвавшееся сердце. Опорожнившийся мочевой пузырь. Пересохшее горло.
      Страх, охвативший все его существо, был всеобъемлющим, затопляющим собой каждый нейрон мозга. Ощущения лягушки в террариуме, вдруг осознавшей, что из-за прозрачной границы ее уютного и теплого мира за ней наблюдает нечто огромное и непостижимое.
      После чего обрушившийся шквал стер хрупкий человеческий разум в пыль.
      Оболочка из семидесяти трех килограммов воды, белков и кальциевых солей мешком повалилась на землю.
      Странный тип, до этого вдумчиво разделявший внимание между наручными часами и пакетиком с орешками, разом утратил всю расслабленность и со всех ног кинулся к Храму. Он бежал, выжимая из собственных мышц и сухожилий все до последней капли и немного сверх того. Бушующий вокруг Храма информационный шторм, способный уничтожить сознание обычного человека за секунды, он даже не замечал. Более того, с каждым шагом в этом невидимом аду он словно напитывался силой. Достаточно, чтобы с разбегу снести плечом с петел тяжелые четырехметровые двери.
      Когда он вбежал внутрь, его взгляду предстал подлинный Хаос. Под хтонической мощью 'первичного импульса' пространство молельного зала стонало и корчилось, раздираемое на части неведомыми науке силами. Свет и тень перемешивались и тут же распадались, краски вокруг менялись самопроизвольно и бессистемно, каменные стены и пол сжимались и расширялись, будто мускулы какого-то исполинского зверя, а роскошный, покрытый слоем золота алтарь окутывал странный, неземной свет. Наверное, по сравнению с этим местом даже древний Р'льех выглядел цитаделью порядка и логичности. И все это происходило в полной тишине.
      Могильной.
      Неизвестный человек быстро обвел взглядом зал. На лежащие вокруг тела он внимания не обратил - все равно им бы не помог даже бог, которому они тут молились. Искомое он обнаружил ближе к алтарю. Девушка, почти девочка, светловолосая, очень небогато одетая. Интуиция подсказывала, что обычно таких как она заворачивали назад еще в ста метрах от входа. Вцепившись в лицо руками, она стояла на коленях, сотрясаясь всем хрупким телом в такт конвульсивному дыханию. Ее можно было принять за больную эпилепсией во время припадка...
      ...если бы не пульсирующее вокруг нее облако неземного света.
      Неизвестный шагнул к ней.
      В следующую секунду пространство вокруг девушки разверзлось, вывернулось наизнанку, исторгая из себя какие-то сотканные из света исполинские фигуры. Они напоминали людей, но с огромными крыльями за спиной и с пылающими мечами в руках. На лице человека отразилась смесь неясных эмоций, но страха среди них не было. Только раздражение пополам с брезгливостью. Фигуры грозно двинулись к нему, занося мечи, но он лишь выставил вперед ладонь, словно приказывая остановиться.
      - Нет!
      Слова были произнесены вне акустического диапазона, на уровне более глубоком, нежели предположение или констатация факта. Это была установка правила, утверждение закона. Абсолютного и непреложного закона совершенно безумного микрокосма.
      Сияющие фигуры мгновенно исчезли без следа.
      Человек подбежал к стоящей на коленях девушке, провел ладонью перед лицом, толкнул в плечо, потряс, ущипнул за руку. Бесполезно. Та не подавала никаких признаков сознания. Ладно, придется пожестче. Он зашел ей за спину, слегка потряс руками, примерился...
      И изо всей силы нанес рубящий удар ребром ладони в шею. Виновница творящегося вокруг хаоса и эпицентр информационного шторма повалилась на пол, как марионетка с подрезанными нитками.
       По пространству прошла последняя, самая сильная судорога и вдруг все прекратилось. 'Импульс' погас так же внезапно, как и вспыхнул. Окружающий мир вернулся к нормальному состоянию. Человек облегченно выдохнул, вытер со лба холодный пот и посмотрел в лицо девушки - глаза закрылись, дыхание стало более глубоким и редким - худшее для уже закончилось. Надо только вынести ее подальше...
      - Какая сцена, какая кульминация, - прозвенел у него за спиной высокий голос. - Какой момент катарсиса! Романтический герой явился к деве, оказавшейся в беде, и молча все поправил! Давайте напишем сочинение на эту тему! Объем - три тетрадных страницы, время - до конца урока.
      Человек полуобернулся, одарив пришельца - худого рыжего мальчишку лет четырнадцати-пятнадцати на вид, в черных очках - строгим взглядом.
      - И тебе добрый вечер. Если ты тут уже был, чего сам ее не остановил, сразу же? Пока я бежал сюда, у меня отлетела подошва на ботинке, а одна пара стоит пять тысяч, на минуточку.
      - И всего то? - мальчишка медленно начал приближаться. - Висельник, я тебя не понимаю. Как можно в твоем положении думать о деньгах?
      - Не так уж и сложно, на самом деле, дело привычки. А я в свою очередь не понимаю, как можно плевать даже на своих. А, Дьявол?
      - Какая она мне 'своя'? - искренне удивился тот. - Для меня своих нет. А ты все равно сам справился.
      - А если бы не справился? Если бы тут возникла вторая Карантинная Зона?
      - Было бы круто! - названный Дьяволом мальчишка мечтательно улыбнулся. - Наверное, в этой помойке чуть меньше бы начало вонять. Слушай, а может, бахнем? Ну так, чтобы наверняка?
      - Руки поотрываю и в уши вставлю, - спокойно пообещал человек. - Ты меня знаешь.
      - Боюсь-боюсь, - тот, кого назвали Дьяволом, примирительно поднял руки. - Куда уж мне.
      - Всему свое время и место, в том числе иронии. От тебя проблем больше, чем от всех остальных вместе взятых, - названный Висельником снова наклонился к девушке, все еще находившейся без сознания. - И, раз уж мы в христианском храме, позволь напомнить тебе, что гордыня - смертный грех.
      Дьявол в ответ криво усмехнулся и подошел к алтарю. Приблизившись вплотную, он несколько секунд водил по нему руками, после чего развернулся к Висельнику.
      -А зачем нужна эта фигня? - спросил он, тыкая в алтарь пальцем.
      - Не знаю, - раздраженно ответил Висельник. - Не отвлекай меня. Тут, кажется, растяжение на лодыжке и гастрит, пытаюсь нейтрализовать.
      - Люди странные все-таки. Поставили тумбочку какую-то, золотом облепили, какое-то покрывало сверху постелили, тоже явно недешевое, натуральный шелк вроде бы, - по-детски задумчиво протянул Дьявол, внимательно ощупывая алтарь с разных сторон. - Да тут и подсвечники из золота, и стены им обиты. У меня всего один вопрос - зачем?
      - Это помогает им справиться со страхом.
      - Все равно не понятно. Ну, вот отгрохали здоровенное здание за миллиарды, битком набили золотом - и теперь все зашибись? Если чего-то боишься, не лучше вложиться в охрану там, в прививки...
      - Страх неизвестности так просто не побороть. Тем более что смерть, как правило, необратима, и потому никто толком не может объяснить этим баранам, что 'там' ничего нет, - Висельник тяжело вздохнул. - Кстати, раз уж ты все равно здесь, сделай раз в жизни что-нибудь полезное и огради территорию. Хотя бы на полчаса, чтобы нам успеть уйти отсюда, пока не нагрянули свидетели.
      - Да не вопрос вообще.
      По воздуху на секунду прошла легкая дрожь. В этот момент девушка, голова которой все еще лежала на руках Висельника, открыла невидящие глаза. Некоторое время она просто озадаченно крутила головой, после чего задала вопрос:
      - Я умерла, да?
      Дьявол подавился смешком и отвернулся. Висельник озабоченно нахмурился.
      - Нет, - спокойно ответил он, мягко удерживая ее за руку. - Теперь все будет в порядке. С тобой все хорошо.
      - А вы кто?
      - Это в двух словах не объяснишь. Чуть позже расскажу, ладно?
      - А где я сейчас? Нас в храм повели, на службу...
      - Все вопросы - чуть позже. Сама идти сможешь?
      - Попытаюсь, - девушка попыталась встать и тут же с тихим стоном опустилась на пол. - Кажется, ногу подвернула.
      - 'Пытаюсь нейтрализовать', - передразнил Висельника Дьявол. - Так бы сразу и сказал, что до сих пор не научился быстро лечить. Давай я...
      - Тебя бы я фельдшером на скотобойню не взял, животных жалко.
      Висельник подхватил девушку на руки и легко побежал к выходу. Дьявол, чье прозвище дико контрастировало с безобидной, даже немного жалкой внешностью, проводил его взглядом, после чего уселся на алтарь, скрестив ноги, разглядывая лежащие кругом тела прихожан и священнослужителей. Вид необратимо ставших овощами людей его не трогал ни в малейшей мере, за свою недолгую жизнь он повидал вещи пострашнее.
      Он вообще выглядел очень странно. Черные очки в пасмурный вечер смотрелись дико, черные брюки явно требовали стирки, а черный, некогда стильный кожаный плащ - починки. Грязные и криво подстриженные рыжие волосы были единственным ярким пятном, оживлявшим его блеклую, если не сказать мрачную, внешность. Издалека они чем-то напоминали не то сияющий нимб, не то языки огня.
      И было кое-что еще. Какая-то неуловимая взгляду неправильность сквозила в облике мальчишки, в словах, которые он произносил, в его жестах, мимике, походке, даже запахе. Что-то непонятное, отталкивающее, нелогичное, неимоверно чуждое - и от того ужасающее. Нечто такое, что не должно было существовать в мире, но оно существовало, оно жило, дышало тем же воздухом, что и люди, и говорило с ними...
      Дьявол спрыгнул с алтаря, подошел к одному из тел, присел рядом на корточки и поднял за волосы.
      - А ведь был богатый, - рассеянно проговорил он, обращаясь к покойнику странно изменившимся, совсем недетским голосом. - И на законы наверное плевал с высокой колокольни. И все равно так боялся, что тратил время на оттаптывание ног в этом месте. От неизвестности прятался? Или от смерти? Ну?! - он ударил голову овоща об пол. - А ну отвечай мне! Хм... Простите, как я мог забыть! Вы ведь тут все покойники!
      Его нога поднялась и обрушилась вниз. Череп человека треснул под сокрушительным ударом, словно куриное яйцо, расплескивая по полу мозговое вещество, кровь и осколки черепа.
      - Ну, ну, не расстраивайтесь так, - ласково сказал рыжий. - Такими вы мне даже нравитесь. Прямо как египетские фараоны!
      Он озорно цыкнул языком.
      - Эй, фараоны! Хотите себе пирамиду?
      Дьявол закрыл глаза и склонил голову.
      Окружающий мир, едва успевший стабилизироваться после бушевавшего здесь 'первичного импульса', скорчился в неописуемой людским языком муке. В единый момент все помещения Храма, от молельного зала до кладовок с инвентарем, охватило всепожирающее пламя. Пылала каждая поверхность, даже то, что в принципе не могло гореть. А потом где-то в вышине, в нескольких километрах над землей зародилось движение. Нечто невидимое глазу с огромной скоростью неслось вертикально вниз. И это нечто, подобно исполинскому кулаку, обрушилось на храм, смяв его так, будто он был сделан из картона. Величественное и по-своему красивое здание в единый миг стало бесформенной грудой камня.
      А огонь продолжал полыхать, поглощая все на своем пути. Его жар был столь силен, что камень, бетон, и металл сплавлялись в единый монолит. И посреди этого противного всем законам природы ада на каким-то чудом уцелевшем алтаре беззаботно сидел рыжий мальчишка, устремив к небу слепые глаза, и довольно улыбался.
        
      
      
    ГЛАВА 1: Однажды вечером
      
      Пасмурная осенняя погода мало кому нравится.
      Людям свойственно тянуться к солнцу, ведь оно обеспечивает саму возможность их существования, и когда небо превращается в сплошную серую пелену, они впадают в хандру, становятся вялыми и подавленными. А их эмоции приобретают привкус поролона. Кто-то скажет, что множество великолепных картин и стихов посвящены и вдохновлены именно осенью, но они имеют ввиду осень в целом, как неизбежную часть вечного круговорота расцвета и увядания жизни. А не типичную осень в типичном сибирском городе.
      Серые здания, которые стоили советские архитекторы, мало заботившиеся об эстетике.
      Серые люди, которые одеваются в дешевую одежду темных тонов.
      Серый воздух, в котором держится мелкая грязевая взвесь, поднятая тысячами автомобилей.
      Серые автомобили, которые собирают на себя эту взвесь.
      Серые деревья, почти сбросившие листву.
      Серое осеннее небо.
      Мне тоже не нравится унылый городской пейзаж, но небо - это другое дело. Не свинцовые до синевы грозовые тучи и не густые облака, а сплошная плотная пелена, которая затягивает собой все от горизонта до горизонта. Просто идеально ровный серый цвет. Каждый раз, созерцая эту бесконечность, хочется шагнуть за пределы балкона, взлететь ввысь и раствориться там. В серых небесах нет промозглой осени, нет депрессивного города с уставшими жителями, нет ежедневного давления... там вообще ничего нет. Надо просто сделать шаг и раствориться там, перестать удерживать добровольно навешенные цепи. Всего один шаг...
      С усилием я остановил разыгравшееся воображение и отвел взгляд от неба. О некоторых вещах лучше не думать, они слишком легко могут стать реальностью.
       Я подошел к старому, видавшему еще Горбачева, холодильнику и открыл дверцу. Со средней полки на меня с немым укором взирала одинокая луковица, а кусок копченого сыра стыдливо притулился в углу. Будто его угнетало пребывание в таком мрачном и пустынном месте.
       "Здравствуй, завтрак", - мысленно поздоровался я.
       "Ужин", - поправила луковица.
       "Какой смысл спорить о названии, если суть от этого не меняется?" - кисло вопросил кусок сыра.
       С последним утверждением я был полностью согласен, выложил лук и сыр на стол и поставил кипятиться чайник. Тем временем висящие на стене старые-престарые часы с кукушкой издали один за другим пять захлебывающихся всхрипов. Пять часов вечера, а это значит, что надо покинуть пока еще почти пустой многоквартирный дом, где тихо и спокойно, и выбираться наружу. Надо выйти на затопленные чужими эмоциями улицы, которые с пяти до девяти вечера больше всего напоминают помойные канавы. К горлу подкатила тошнота. Уже сколько времени прошло, а привыкнуть все никак не получается.
       Лук с копченым сыром я сжевал на минуту. На вкус как бумага. Нет, пенопласт. Нет, сложенный стопкой картон и пластилин, точно. Может, это и к лучшему, что я не способен различать вкусы, иначе бы не смог питаться такой дрянью. Впрочем, горячий чай смыл неприятное ощущение на языке и немного взбодрил.
       Выходить наружу не хочется, но необходимо. Время немного поработать, работа сама себя не сделает. Да и работа по сути ерундовая. Прибраться в доме и во дворе, приготовить еды, разобраться с нехитрой бухгалтерией и счетами, починить чего-нибудь, если возникнет необходимость, почитать книги или новости в интернет. Сущие мелочи на первый взгляд, но калеки на то и калеки, что не в состоянии позаботиться о себе сами.
       Этот симбиоз образовался в момент нашего знакомства, и продолжался уже почти пять лет. Странный, ни на что не похожий симбиоз двух людей... ну или не совсем людей. Когда стало ясно, что наше появление в мире не уникально, то я задумался - а кто мы вообще? И чтобы как-то одолеть собственное невежество, выдумал нам название.
       Эспер - слово короткое, но достаточное, чтобы дать общее представление. Extrasensensority Perseption, если по-английски, или сокращенно ESP - сверхвосприятие мира образом, отличным от пять стандартных чувств. ESPer - личность, обладающая этим сверхвосприятием. Конечно, такое короткое слово может дать общее представление - но только общее.
       Эспер - это не виртуоз от психологии, вроде Вольфа Мессинга, заставляющий людей обманывать самих себя. Эспер - это и не шарлатан, выкачивающий деньги из суеверных клиентов или членов своей карманной секты. И даже не гротескный супергерой, моду на которых ввела американская массовая культура. В первую очередь мы видим мир немного под другим углом. В другом спектре, если угодно. Все последующее - результат этого различия. Наверное.
       'Время, время!' - поторопил я себя, отгоняя бесполезные мысли.
       Быстро одевшись и проверив карманы, я вышел из квартиры. Дверь запирать не стал - все равно в квартире брать было нечего даже самому непритязательному вору. Да и не сунется туда никто по доброй воле - люди почему-то сторонятся и нас самих, и наших убежищ. Может, дело в неразличимом запахе, может, в остаточном психическом излучении или еще каких-то скрытых механизмах. Точно никто не знает, потому что некому заниматься изучением феномена. Нас слишком мало, а способных к научной работе и вовсе раз-два и обчелся.
       'Но кто-то все равно должен этим заниматься'.
       Улица встретила меня тошнотворной смесью вкусов, густо замешанной на прогоркло-соленом ощущении усталости, в сочетании с легкой примесью раздражения и злости, острой до изжоги. Каждая эмоция имеет свой вкус, и если наблюдать отдельных людей иногда бывает даже приятно, то эмоции большой толпы, заполонившей улицы по случаю окончания рабочего дня, вызывали такие ощущения, что приходилось ежесекундно сдерживать рвоту.
       'Сколько лет прошло... к такому действительно невозможно привыкнуть'.
       Но это были еще цветочки. Настоящее веселье начиналось ближе к полуночи, когда большинство людей засыпало. Это было одной из причин, заставивших меня перекроить свой образ жизни на ночной. Потребность в сне даже у эспера никуда не делась, и засыпать, когда вокруг вяло бурлит тошнотворное месиво подсознания, немного сложно. Так что с часов с одиннадцати вечера и до половины седьмого утра лучше было находиться где-нибудь подальше.
       Проходя к метро мимо магазина, я остановился и задумчиво посмотрел на вывеску. Надо бы прикупить продуктов, в последний раз запасов оставалось немного, а прошло больше недели. Взять сразу впрок, чтобы лишний раз тяжести не таскать. Я прикинул количество наличных денег, поморщился - в последнюю поездку пришлось поиздержаться сильнее, чем ожидалось - и вошел внутрь.
       Стоя в очереди перед кассой с нагруженной немудреными продуктами тележкой, я достал телефон и принялся пролистывать новостную ленту, пестревшую громкими заголовками: 'Взрыв в Москве: кто осмелился?'. 'Число жертв превысило пять сотен'. 'В Госдуме предложили придать религиозным сооружениям вооруженную охрану'. 'Ответственность за теракт взяли уже восемь террористических организаций'. 'Правительство Москвы выступило с инициативой введения въездных виз в город'. 'На заседании Совбеза ООН была принята резолюция, осуждающая теракт'.
       'Увижу Дьявола в следующий раз - уши отручу, - подумал я с легким раздражением. - И полувека здание же не простояло! Анархист недоделанный...'
       - Молодой человек, вы пробиваться будете?
       Я обернулся на звук, но это была всего лишь бочкообразная кассирша, которая недовольно наблюдала растущую очередь.
       - Прошу прощения, - ответил я, стараясь не смотреть ей в глаза. - Задумался.
       От звука моего голоса кассиршу слегка передернуло, но заметного дискомфорта в присутствии эспера она явно не испытывала. Пониженная восприимчивость, ничего необычного. Чего нельзя было сказать о стоявшем следом в очереди полном мужчине, который тут же отшатнулся на полметра назад, даже не осознавая своих действий.
       - Вам пакеты надо?
       - Да.
       - Скидочная карточка есть?
       - Где-то была... вот.
       Кассирша со сноровкой, необычной для такой комплекции, ловко прокатала покупки через сканер. Я сгреб все в пакеты, расплатился и торопливо вышел из магазина. Людей здесь было слишком много, большинство возвращались с работы, заполняя торговые залы своей горько-кислой усталостью и желанием поскорее грохнуться на диван, и мне их общество было столь же неприятно, как и мое - им.
       На улице уже стемнело, но количество людей уменьшаться не думало. Я прокрутил в голове возможные ощущения от поездки в битком набитом вагоне метро, с последующей пересадкой на электричку. Прикинул стойкость своего желудка, ослабленного тремя перелетами и аэрофлотовской овсянкой из эконом-класса. Мысленно пересчитал остатки наличности. После чего малодушно чертыхнулся и пошел к стоянке, где как шпроты в банке теснились такси.
       Водитель попался болтливый. Очень болтливый. Настолько болтливый, что у моменту выезда за городскую черту я начал серьезно опасаться, что он случайно откусит себе язык и дальше мне придется вести машину самому. Таксист говорил обо всем подряд, начиная дорожными пробками, перескакивая на цены на бензин, оттуда его вдохновенный монолог перетекал на очередные 'перемоги' на Украине, на агентов госдепа, правительство, опять войну, на этот раз на Ближнем Востоке... после чего каким-то логически непостижимым образом соскальзывал в тему дочери-младшеклассницы, которая на уроках по закону божьему получает одни пятерки, и которая вчера вечером возвращалась с продленки и увидела какую-то здоровенную собаку...
       - Вот веришь, нет - прибегает она домой, вся белая, говорит, значит: 'Там собака страшная на улице'. Ну, я и пошел посмотреть, что там как, биту с собой взял, - таксист явно лукавил. Скорее всего, на улицу он пошел не по своей воле, а был выгнан обеспокоенной женой. - Выхожу, значит, а там как налево от подъезда смотришь, там еще вход в погреб, а рядом мусорные баки стоят. А за ними гляжу - натурально два фонаря таких зеленых, во те крест. Да еще рычит так, сука! Ну, я в нее биту кинул, она и удрала, - тут таксист опять лукавил, пытался скрыть свой испуг. - Я значит поближе подошел посмотреть, а там ящик один перевернут да бита моя рядом валяется, пополам перекушенная. Ты биту-то видел? Ее ж не об каждую башку сломаешь, а там прямо перекусили. Я вон еще щеглом на заводе пахал, там станок был такой, листы стальные гнул, и один дебил туда руку сунул, так ее охватило прямо. Вот и тут так. А ящик-то, ящик! Он пустой весит не маленько, а так еще и забитый битком. Что творится-то, а... - водитель погрустнел. - Может с Зоны зараза прибежала? Тут же всего триста километров по прямой.
       - Вряд ли, - ответил я. - В Карантинной зоне ничего живого не водится. Там стерильно как в операционной, даже в научных журналах писали.
       - Да че они там писали, на заборе тоже вон пишут, и че? Жиды эти госдеповские все врут, мрази...
       - А где это было?
       - Рядом с восемьдесят шестой школой, там, где хрущевки стоят.
       - Ну и как бы эта гадость на левый берег перебралась? Наверное, просто дворняга была. Звоните в Спецавтохозяйство, это их работа бродячих собак ловить.
       - Да во те крест, там биту пополам перекусило!
       - Всякое может быть.
       На счет биты водитель говорил правду или искренне верил, что говорил правду. Во всяком случае, фальши не чувствовалось ни в голосе, ни в мыслях. Сходить что ли, проверить? Вроде бы собака и собака... это даже не запах серы, еле слышный запашок. Но он есть, потому что не укладывается в логику. Волк в город сам не пойдет, бродячие псы нападают стаей, а по одиночке очень пугливы.
       'Ладно. Схожу, - решил я. - И буду надеяться, что это просто чей-то сбежавший мастифф'.
       Можно считать это паранойей, но я считаю это простой предосторожностью. С одной стороны, за пять лет я не встречал никакой хрестоматийной нечисти, вроде вампиров, оборотней, барабашек, фей и прочих леших с домовыми. С другой, иногда приходилось сталкиваться с вещами, существование которых было очень сложно объяснить с точки зрения науки, а то и вовсе шло вразрез с законами природы. Но менее опасными они от этого не становились.
       До нужного места добрались только к половине седьмого. Таксист вполголоса ругал неосвещенную проселочную дорогу, которая вела к стоящему на отшибе невзрачному домику. Рядом пока никого не было - с посетителями было договорено, что прибудут они к восьми. Что же, можно успеть прибраться и приготовить ужин.
       Такси чихнуло измученным в условиях сибирского климата немецким дизелем и укатило прочь, увозя с собой последние купюры. Я поднял тяжелые пакеты и направился к калитке, рядом с которой висела аккуратная деревянная табличка:
      
      
      
    'Белый маг, провидец и целитель Пересвет Аввакумов.
      
    Часы приема: с 18:00 до 03:00. С собаками и беременными женщинами вход не рекомендуется.
      
    Дети старше 60 лет в сопровождении родителей - обслуживаются бесплатно'.
      
       Табличку я изготовил лично, и иногда было забавно наблюдать, как посетители пытаются понять, где заканчивается серьезный текст и начинается шутка. Сам двор представлял собой сплошной ровный газон с дорожкой из плотно утрамбованной щебенки и насаженными по периметру ограды кустами крыжовника и шиповника. Рядом с крыльцом вертикально стояло толстое обтесанное бревно, земля вокруг него была очень плотно утоптана
       Дом встретил меня непередаваемой атмосферой мистического таинства. Она не рассеялась даже тогда, когда я включил свет. Прихожая казалась гораздо больше и просторнее, чем была на самом деле, блики света лениво колыхались, производя на непривычного человека гипнотический эффект, а стены, казалось, наблюдали за каждым моим движением своими узорами на обоях и сучками досок. Чего-то подобного стоило ожидать. В конце концов, Смерть не просто жил в доме, он в некотором смысле и был домом. Словно в ответ на эту мысль, я ощутил вежливое прикосновение к собственному микрокосму - со мной поздоровались.
       'И тебе добрый вечер, - мысленно поздоровался я в ответ. - Сегодня должны прийти люди. Сможешь им помочь?'
       Утвердительный ответ пришел спустя пару секунд. Это радовало, поскольку Смерть вполне мог отказаться, не объясняя причин. И тогда бы пришлось звонить посетителю, переносить, а то и вовсе отменять встречу... морока, короче.
       Начать я решил с ужина, так что первым делом прошел на кухню, надел фартук, переложил большую часть продуктов в холодильник, остальное разложил на кухонном столе и придирчиво оглядел. Приготовить еду несложно, достаточно помнить рецепт и хоть немного уметь обращаться с ножом. Но вот приготовить еду так, чтобы это было не просто вкусно, но еще и съедобно - это уже задача не для первого встречного, и подходить к процессу надо ответственно.
       Передо мной было четыре картофелины, пакет макарон, две головки репчатого лука, банка тушеной оленины, банка шпрот, пакет с мукой, три морковки, какие-то кости с мясом для бульона и томатная паста. Конечно, чтобы приготовить отличный ужин, все это не обязательно, но когда входишь в кулинарный раж, бывает трудно остановиться. Единственное, что у меня вызывало сомнения, были шпроты. Сложно придумать что-то более вредное, токсичное и канцерогенное, чем латвийские шпроты в масле. Но когда альтернатива - сырная замазка, колбаса из рогов и копыт, да рыба с глистами, и не такую дрянь будешь есть.
       Дальше - больше. Есть старинная задачка про волка, козу и капусту. Готовка трех блюд на четырех конфорках - из той же оперы. А именно суп, спагетти и мясной соус к ним. Все готовится разное время, все требует предельного внимания, но должно быть готово в одно время. И желательно побыстрее. Предел мечтаний - не подгоревшее и не пересоленное.
       За возней с готовкой пролетел почти час. К тому моменту смазанные маслом спагетти и соус отстаивались на столе, прикрытые полотенцем, а бульону нужно было кипеть еще столько же, так что настало время для других дел. Не снимая фартука, я направился вглубь дома.
       Планировка была такова, что из прихожей по длинному коридору, окна которого с одной стороны выходили на улицу, можно было попасть на кухню или, не доходя до конца, войти в гостиную. И уже из гостиной одна дверь вела в санузел, а другая - в собственно комнату, где Смерть обитал большую часть времени. Или... я поправил себя. Правильнее говорить: 'где я обычно находил его, когда приходил в этот дом'. Потому что кто знает, что здесь происходит, когда никого нет... Я пересек гостиную, положил руку на дверную ручку и мгновенно ощутил сопротивление. Не физическое, нет. Дверь не была заперта, ее можно было распахнуть и легким толчком. Но глубинное ощущение запрета, границы - оно было почти непреодолимым. Существо, обитающее за дверью, по каким-то своим причинам не торопилось впускать меня в свое личное пространство.
       [Извинение.]
       На этот раз пришедшее извне прикосновение было более четко оформленным, передавая уже конкретные понятия.
       Дверь легко подалась.
       Смерть, одетый в джинсы и черный свитер, стоял у окна, заложив руки за спину и 'глядя' на затянутое серой пеленой небо. 'Глядя' - потому что его глаза закрывала плотная белая повязка. Я невольно вздрогнул. Он терялся на фоне комнаты в перепадах света и тени и одновременно притягивал взгляд. Казался хилым и беспомощным и одновременно буквально излучал мощь. Неопределяемый возраст, андрогинное телосложение, не удерживающиеся в памяти черты лица, голос, звучащий как сто тысяч голосов одновременно - таков был Смерть. Черт возьми, он был достоин этого прозвища. Стоп, не прозвища.
       Карты.
       'Смерть' - лишь название карты таро. Спасительная ниточка, с относительным успехом заменяющая ему имя. Собственное иметь он иметь просто не способен.
       - Через полчаса они должны подойти, - сообщил я.
       Смерть не шевельнулся.
       [Хор, неровное звучание. Помехи. Страх.]
       - Что-то серьезное?
       [Умолкни, неизбывный сладкий зов. Ступай к небесным стражам-овчарам. Пускай кочуют до скончания веков тебе во след сияньями вот тьме.]*
       Он обернулся ко мне.
       [Вопрос: нечто, сходство.]
       - Нет, ничего подобного я не слышал, - честно говоря, я мало что понимал из его речи. Ну, это дело обычное.
       Он не ответил, только снова развернулся к окну.
       [Иль не слыхал ты, что душа стара, что ты - в прибое, в шелесте дубов, и в крике птиц, и в ветре на холме? Умолкни, неизбывный сладкий зов!]
       - Это Йейтс?
       Смерть кивнул.
       [Желание, продолжение, слух.]
       Я вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Когда надо - сам выйдет, главное что полностью не ушел в себя, отключившись от реальности. Время еще было, так что я быстро прошелся по гостиной и коридору с метелкой для пыли, а потом еще раз - с пылесосом. Рефлекторно потянулся стащить со стола с компьютером наброшенную сверху ткань и протереть пыль и там, но вовремя одумался - связываться с этим цифровым садистом, не имея в запасе полночи времени, было бы опрометчиво.
       Наконец, снаружи замерцал свет фар. Я прикрыл суп крышкой, поставил завариваться чай и пошел встречать посетителей. Язык не поворачивается называть приходящих сюда людей 'клиентами'. 'Клиент' - это существо из капиталистической эпохи, нечто капризное и требующее внимания больше, чем блины на сковородке. Они же... я отворил дверь за секунду до того, как зазвенел звонок. Эти пришли просить, а не потреблять.
       Первым был грузный, одетый в дорогой костюм седой мужчина, который больше всего напоминал хорошо загорелую помесь человека и медведя - бизнесмен или чиновник, а скорее всего и то и другое одновременно. С ним была женщина лет тридцати пяти-сорока, одетая роскошно, но без вкуса - видимо, жена. Эти двое наполняли воздух вокруг себя кофейно-мятным вкусом беспокойства со слегка приторной примесью остро-пряного недоверия. Страха в них пока не ощущалось, но до этого еще дойдет. Третьим человеком был долговязый парень приблизительно двадцати лет, с мелированными волосами и непропорционально тонкими руками. Он терялся за спинами родителей и именно для него предназначался этот визит. В нем тоже пока не чувствовалось страха - скорее раздражение. С ними были еще два телохранителя, молча стоявшие рядом, но кого волнует мебель?
       'Наркоман, алкоголик или игроман? - я повнимательнее присмотрелся к рукам парня. - Скорее, наркоман. Рутина'.
       - Добрый вечер, - просто дань законам человеческого общества, не более. - Мы вас ждали.
       - Здрасте-здрасьте, - хмуро буркнул мужчина.
       Очевидно, во всякую чертовщину он не верил, согласился на эту авантюру только по просьбе жены и в глубине души считал это пустой тратой времени и денег. Но приходится ли выбирать, если обычные наркологические клиники не помогают?
       - Проходите.
       Шесть человек в одной прихожей - это многовато. Даже если пропустить всех в коридор - все равно тесно.
       - Вы не забыли об оплате?
       - Да мы-то не забыли... - начал было закипать седой мужчина, но осекся, стоило мне подойти к нему на пару шагов.
       - Я не сомневался, что вы подготовили деньги, - с нажимом сказал я. - Но я имел ввиду вторую часть оплаты.
       Женщина неуютно заерзала, но раскрыла свою сумочку и достала из нее потертую книжицу. Фотоальбом.
       - Простите, я не понимаю, откуда вы знаете про мои студенческие фото и зачем они вообще вам нужны.
       - О них знал он. Для него такие вещи так же естественны, как дыхание для вас. Что до фотографий, мне они не нужны. Ему, - я указал глазами на дверь гостиной, - они тоже не нужны. Однако они нужны вам, и это позволяет им быть вашей платой. Всякое приложение силы должно быть скомпенсировано, всякая затраченная энергия - восполнена. Вы отдаете ваши дорогие воспоминания в обмен на ребенка - достаточная оплата.
       - Тогда зачем вам деньги? - холодно осведомился отец семейства.
       - Затем что еда, одежда и электричество из воздуха не берутся, - ответил я.
       Дверь в гостиную отворилась. Сама.
       - Вы можете входить, - сказал я мелированному парню. - Только вы, и никто больше.
       - Мне кажется, вы много на себя берете, - все так же холодно заметил седой мужчина.
       - Мне кажется, наша репутация достаточна, чтобы выставлять те условия, которые мы считаем необходимыми, - я развернулся, собираясь вернуться на кухню, но задержался на секунду. - Конечно, вы можете зайти внутрь. Я вас останавливать не стану. Но в таком случае последствия могут быть непредсказуемы. Господин маг беседует с душой человека один на один, вмешиваться в этот разговор просто не вежливо.
       Снова слабый импульс извне. Он это серьезно?
       [Желание доказательств. Одобрение. Доказательства, обмен, уверенность в правоте.]
       - Хм... господин маг разрешает вам так же войти. Вы же, - обернулся я к женщине, - вы можете подождать на кухне. Есть чай, если хотите.
       Я вернулся на кухню. Не стоит перегибать палку, даже с людьми, у них от этого портится вкус. Не стоит беспокоиться из-за этого бизнесмена, который не достиг бы своего положения, не научись чувствовать людей. Не стоит беспокоиться и из-за его жены, которая явно наслышана от кого-то из знакомых о том, что мы делаем.
       - Что он делает? - спросила женщина, имея ввиду происходящее в гостиной.
       - Чудеса, - пожал я плечами и принялся наливать чай.
       Она вздохнула, приняла чашку и склонилась над ней. Распространяемая ею горечь неотвратимо заполняла все помещение. Охранники на этом фоне слегка острили раздражением, но в целом почти никак себя не проявляли. Для них, наемных работников, эта семейка была не более чем неодушевленными объектами, вроде дорогих ваз.
       Время тянулось мучительно медленно. Нет, дело было простецкое. Даже героинщика с приличным стажем Смерть мог без проблем исцелить за один сеанс, раз и навсегда. Даже не за один сеанс - за пару секунд. И объяснения тому что он устраивает маскарад с белой мантией и многочасовыми сеансами, было два. Во-первых, ему приходилось себя сдерживать. Для эспера его ранга исправлять тонкости гормональной биохимии - это все равно, что тушить зажженную спичку, подставив ее под Ниагарский водопад. Во-вторых, ему почему-то было интересно разговаривать с людьми. Разговаривать нормально, лицом к лицу, с помощью слов. Тем более странно, ведь за те годы, что я его знаю, он так и не научился как следует говорить.
       - Знаете, мне вас порекомендовала одна моя знакомая, - вдруг начала женщина. - Возможно, вы помните ее, у нее муж много играл.
       Быстро перебрав в памяти всех посетителей, я нашел нужного. Да, был один человек, спускавший огромные суммы на игровых автоматах. Что же с нее потребовал Смерть... не помню.
       - Вы сказали ей отдать какую-то книжку...
       - Да, это была старая детская книжка. Кажется, 'Денискины рассказы' Виктора Драгунского, - теперь я вспомнил.
       - Я сама раньше не верила, но она с такой радостью об этом рассказывала... вы ведь и Леше сможете помочь?
       - Сможем, - сухо ответил я. Кажется, у нее так же была пониженная восприимчивость, и мое присутствие не вызывало у нее достаточного дискомфорта, чтобы не пытаться завязать разговор.
       - Мы просто столько клиник обошли... ничего не помогало, каждый раз срывался...
       Мне тут только слез на кухне не хватало.
       - Запомните одну вещь. Не сомневайтесь в силе господина мага, - произнес я, добавляя в голос строгости. - Он вернет вам вашего сына, чего бы ему это ни стоило. Вот только сможете ли вы воспользоваться плодами его труда?
       - Конечно! Уже все решили, что если выздоровеет...
       - Вы все решили? А ему вы право голоса оставили?
       - Раньше предоставляли. Вон к чему привело.
       Я решил не спорить. В глубине души шевелилось колючее раздражение и, стыдно признаться, даже злость. Казалось бы, какое мне дело до людских проблем?
       Прошло еще полчаса. В какой-то миг дверь гостиной снова отворилась, выпуская наружу парня-теперь-уже-бывшего-наркомана и его отца. Оба были явно вымотанными, осунувшимися, молчаливыми. Даже думать не хочется, через что им пришлось пройти. Заглянув на кухню, отец семейства окинул меня задумчивым взглядом, после чего молча вытащил смартфон.
       - Реквизиты, - коротко потребовал он.
       Я по памяти продиктовал номер счета и код банка. Тот быстро ввел данные, подтвердил перевод, кивнул охране, и вся компания тут же удалилась. Примерно через минуту с улицы донесся звук заводящихся моторов. Ну, вот и 'поработали'. Подумав мимоходом, что этот человек слишком уж поспешно ретировался, я пошел проверить, как там дела в гостиной.
       Смерть сидел в единственном кресле, облаченный в длинную белую мантию. Возможно, смотрелось комично, но нужно же хоть немного соответствовать архетипу мага. Хотя бы из жалости к посетителям.
       - Тяжелый случай? - поинтересовался я.
       [Было интересно. Схема мышления, большая редкость.]
       - У этого клубного мальчика?
       [Сознательное затворничество. Сходство, карта 'Висельник'.]
       - Я тебе на Новый Год толковый словарь подарю. Затворничество - это совсем другое.
       [Смысл, постоянство, закрытое помещение, отрицание.]
       - А в чем тогда смысл?
       Молчание.
       [Висельник?]
       Висельник - это не я. 'Висельник' - это просто название карты, позволяющей посторонним идентифицировать меня. Если говорят 'Висельник' - это значит, что обращаются к карте, которая лежит в кармане напротив моей груди. Я должен ответить на обращение, но все равно, 'Висельник' - это просто название карты...
       - Что?
       [Новый голос. Неуверенность. Колебания.]
       - А, ты про ту новенькую с картой 'Жрица'. Да, для нее это было ударом. Как всегда, впрочем. Успокоить ее было довольно сложно, - я недовольно поморщился, вспоминая сникшую светловолосую девчонку с ослепшим взглядом на две тысячи ярдов. - Пока она попросила несколько дней, чтобы уладить кое-какие дела, договорились, что потом найдем ей жилье и сделаем новые документы. Ну и в школу, наверное, на экстерн. Правда, с рангом А ей будет сложно, учебник-то она не прочитает, но трудности займут ее мысли. Честно говоря, я думал забрать ее сразу с собой, раз уж она еще несовершеннолетняя и жить ей негде. Заодно перед глазами будет. Боюсь, как бы она чего с собой не сделала...
       [Сходство, карта 'Алхимик'.]
       - Если не хуже. Его добил только гнет Хора, через полгода после рождения.
       [Убийство, разрыв, душа. Воспоминания о книге. Разорванная душа, уязвимость. Восстановление, шов, возможность, ошибка.]
       - Давай без намеков. Я не дипломированный психолог, но кое-что соображаю.
       [Врач, возможность, исцеление, самостоятельность?]
       - Мне кажется, эта тема закрыта. Мой случай немного отличается от прочих. Мне не нужно помогать, - я оглянулся на настенные часы. - Слушай, там суп сварился. Сейчас будешь ужинать?
       [Позже.] - Смерть встал с кресла и направился к себе. - [Хор, песня, необычно. Желание понимания.]
       Я лишь пожал плечами. Будет голоден - съест. Смерть вообще очень мало ел, даже с учетом его комплекции. Тем более что в этом доме еда не портится. Вообще.
       Перемыв посуду и закинув в стиральную машинку вещи, я с удовлетворением потянулся и смахнул со лба воображаемый трудовой пот. Со всеми бытовыми делами было покончено, со счетами я разберусь утром. Теперь можно заняться кое-чем более важным.
       Компьютер отозвался на нажатие кнопки сытым урчанием. Чем-то он мне иногда напоминал здоровенного черного кота. То ли тем, что захватил самый теплый угол в доме, то ли тем, что в грош не ставил пользователя (то есть меня), зависая, самопроизвольно перезагружаясь в самый ответственный момент, или выдавая такие финты, что впору было звать не мастера, а священника. Или санитаров. Антивирусы, чистка реестра, переустановка системы, обновление BIOS, даже замена железа - все было бесполезно. Треклятая машина словно издевалась над моими усилиями, нагло подмигивая сетевым индикатором. Некоторое время я после каждого финта этого железного негодяя просил Смерть проверить, что с ним не так, и каждый раз тот только разводил руками. Так что оставалось только терпеть.
       Сегодня вроде бы все было в относительном порядке. Быстро проверив через Интернет наличие долгов за электричество и откачку отходов, я открыл окошко экселя и принялся вбивать свежие данные. Еще одна крупица знаний, которые может быть помогут пролить свет на три главные вопроса: кто мы, откуда мы, и почему мы?
      
       Карта: Жрица
       Настоящее имя: установить не удалось
       Пол: женский
       Возраст на момент Провала: пятнадцать лет
       Период Провала: 14 дней
       Период дозревания: около шестидесяти часов
       Присвоенный ранг: А
       Группа крови: вторая, резус отрицательный
       Врожденные заболевания: отсутствуют
       Заболевания и травмы на момент первичного импульса: растяжение левой лодыжки. Получено предположительно непосредственно в момент Первичного импульса.
       Вредные привычки...
      
       Я в сомнении задержался пальцами над клавиатурой, после чего переборол себя и напечатал:
      
       ...отсутствуют
       Семейный статус на момент Провала: не замужем, детей нет, сирота.
       Социальный статус на момент Провала: пребывание на попечении в приюте при Покровском женском монастыре в Москве. (примечание - сделать запрос с целью установления подлинного имени и деталей биографии)
       Психологическая реакция: отрицание, замкнутость, развитие посттравматического синдрома.
      
       В памяти всплыло лицо девчонки, в тот момент, когда видел ее перед отбытием. Потерянное, пустое. В руках у нее был новенький телефон, но она не обращала на него внимания. Если бы она вцепилась в него до побелевших пальцев - это было бы хорошим знаком, значит, в ней оставалось достаточно воли к жизни. Нет, ее определенно следовало забрать сразу. Надо будет позвонить Магусу, чтобы навестил ее. Пока же я просто добавил еще одну строчку:
      
       (примечание - взять на особый контроль, риск суицидальной попытки)
      
       Пока на этом все. Чуть позже папка с одиноким пока файлом разбухнет от записей телефонных переговоров, импровизированных отчетов о состоянии здоровья и записанных по памяти исповедей. Но это позже, а на сегодня вроде бы все. Можно и потренироваться немного.
       С книжного стеллажа я взял толстую общую тетрадь и сборник задач по газодинамике. Самый обычный сборник, который есть в библиотеке любого технического университета, и который можно купить в любом интернет-магазине за сравнительно скромные семьсот рублей. Да, обычно под тренировками подразумевают бег, битье груши или поднятие тяжестей... но кто сказал, что тренировать можно только мышцы? Отнюдь. Мозг тоже поддается тренировке, что давно доказано экспериментально. Но почему-то люди довольно часто тратят время на штанги и беговые дорожки и почти никогда - на математические формулы.
       Странно это. Если интеллект ценится выше мускулов - значит нужно развивать его, правильно? Хотя кто этих людей разберет. В конце концов, для меня и чтение литературы по всем областям науки, и решение бесчисленных задач - все это не каприз или хобби, а жизненная необходимость.
       Я раскрыл сборник на заложенной странице. 'Распространение ударных волн в однородной среде'. Звучит намного интереснее, чем есть на самом деле.
       'В ударной трубе по азоту при нормальной температуре распространяется ударная волна. Найти соотношение давлений, при котором скорость распространения будет превышать три числа Маха'.
       Хм, это считается в уме за три секунды. Ладно, может дальше посложнее будет...
       Время неторопливо близилось к одиннадцати часам. Страницы тетради передо мной постепенно заполняли ровные строки решений, местами дополненные схемами, если сходу не получалось представить картинку в уме. Задач уровня третьего-четвертого курса было недостаточно, чтобы полностью занять мой мозг, и в голову невольно лезли беспокойные мысли. Например, о том, что Жрица была уже четвертым эспером за этот календарный год.
       Просто примерно год назад я как-то от нечего делать набросал график за последние пару лет, на котором отметил моменты рождения новых эсперов и кое-какие события. Некоторые из них оказывались достоянием прессы и интернета, другие происходили в безлюдных местах или нам удавалось сработать на опережение. Все эти события были различны на первый взгляд, как по внешнему проявлению, так и по эффекту, но объединяла их одна общая особенность - они были одинаково невозможны с точки зрения законов природы. Будучи эспером, я привык видеть мир в ином свете, но то, что происходило там...
       Ни в одном языке нет слов, чтобы точно описать это.
       Возьмем, к примеру, события, которые широкой публике известны как Трирская резня. Всего за одну ночь в городе с населением сто тысяч человек было с особой жестокостью умерщвлено десять тысяч. Десять тысяч переселенцев из Ливии, Ирака и Турции. Все без исключения, от младенцев до глубоких стариков. И далеко не все из них были так плохи, как это представляли правые движения. Мало кто вспоминал потом, что резне предшествовало почти два месяца загадочных исчезновений людей - только немцев, и только в промежуток времени с полуночи до шести утра. Дьявола с нами тогда еще не было, и вершить расправу взялся лично Смерть, потому что больше никто не решился. Ужас, испытанный местными жителями на утро, не поддавался описанию, но к нему примешивалась изрядная доля облегчения. После этого пришлось держаться мучительно долгие шесть часов, чтобы не пострадал никто, пересиливший себя и вышедший наружу в запретное время - и аномалия была уничтожена. Разбираться с последствиями сил уже ни у кого не было, так что потом целый год всю Европу трясло от межэтнических столкновений и последствий их подавления под истеричные вопли правозащитников о восставшем нацизме и попранной толерантности. Да и сейчас немногим спокойнее...
       Или тот случай в прошлом году, когда без электричества остался весь Ростов. При том, что линии электропередач были целы, а генераторы электростанций работали без перебоев. Однако напряжение в сети было на нуле, а батарейки и аккумуляторы разряжались с небывалой скоростью. Тогда обошлось без жертв, если не считать тех, кто не получил за эти дни срочной медицинской помощи - благо дело было на исходе лета, а расквартированные вокруг города армейские части привлекли к охране порядка. Собственно, вычистить эту заразу оказалось не так сложно, как докопаться до корня проблемы, на что и ушла почти неделя. Но все же справились всего лишь вдвоем с Шутом, после чего единственной проблемой осталась обильная седина у местных энергетиков, коммунальщиков и метеорологов.
       Бывали случаи и помельче, которые разрешались в одиночку, а то и вовсе мимоходом. И вот теперь, после почти годичного затишья, за восемь месяцев в мир приходят один за другим четыре новых эспера, у меня непрерывно болит голова от необходимости за всеми ними приглядывать, и остается только гадать, какая гадость и где ухитрится вылезти на этот раз.
       На часах уже была почти полночь. Я протер глаза и перечитал последнее решение, после чего решительно перечеркнул все крест-накрест. Ошибка допущена в самом начале, неправильно взял производную, в результате получилась бессвязная каша из ничего не значащих символов. Досады я не ощущал, только еще раз убедился, что приучить себя к внутренней дисциплине намного сложнее, чем научиться решать задачки. Потянувшись, я решил, что раз уж мозги начали пробуксовывать, то стоит немного размяться на улице, поотрабатывать броски на бревне...
       Видимо, у судьбы на этот счет были свои планы. Я едва успел выйти в прихожую и переобуться, когда резкий и сильный психический импульс, похожий на ожог от кипящего масла, заставил меня на мгновение замереть, а потом со всех ног броситься обратно в дом, в жилую комнату. Смерть стоял на коленях возле окна, одной рукой не давая себе упасть, а другой - вцепившись в голову так, будто хотел пальцами содрать с себя скальп. Сквозь стиснутые до хруста зубы капала слюна, он использовал всю свою силу воли, чтобы просто не потерять от боли сознание.
       - Твою ж дивизию! - только и смог выдохнуть я.
       Пятый раз за год! Пятый! С интервалом всего в десять дней! Мир, ты пьян, иди домой! Я подскочил к Смерти и положил руку ему на голову. Первое, что я сейчас должен сделать - подавить возможные искажения, чтобы случайно не случилось катастрофы. Второе...
       - Висель... ник... - прошипел Смерть вслух, задыхаясь от боли. - Бери! Быстро!
       - Беру!
       В мой мозг хлынул целый поток образов: видения, звуки, тактильные ощущения, запахи, даже давно забытые вкусы. Неудержимый шквал чистой, не искаженной электронными протоколами информации фиксировался в мозгу и трансформировался в цельное представление о конкретном месте и конкретном человеке. О человеке, который только что по неизвестной причине перестал быть собой.
       Смерть испустил тихий стон и окончательно сполз по стенке.
       - Хор... Хор боится... очень, - прошептал он глухо.
       - Тебе сейчас не стоит говорить, - я взвалил на шею обмякшее тело и оттащил Смерть в его комнату на кровать. - По крайней мере, это совсем рядом.
       - Да, - еле слышно подтвердил он. - Она рядом.
       - Дела, - я уже не мог даже ругаться. - Сколько у нас времени?
       - Завтра. Вечер.
       - Понял. Отдыхай... и прикрой меня, как оклемаешься.
       Я схватил куртку и пулей вылетел из дома. Там, на севере, светил ночными огнями город. Где-то среди них ткань бытия только что разорвалась, и в родовых муках исторгла из себя нечто, еще недавно бывшее человеком. Где-то там в мир ступил новый эспер, и я должен был его найти, чем скорее, тем лучше.
       *- стихи Дж.Б. Йейтса
      
      
      
      
    Глава 2: Рождение
      
      Три недели назад
      Осень.
      Для поэтов это время увядания, время смерти. Природа засыпает, готовится к зиме, птицы улетают на юг... в общем, все что талдычат в средней школе на уроках литературы трясущиеся от маразма училки.
       Для нормальных людей осень - это такое время, когда надо доставать с антресолей теплую одежду и демисезонную обувь. Когда надо устраивать детей в детский сад или школу. Когда нищета выкапывает посаженные на даче овощи а кто побогаче - возвращается с Черного моря или из Тайланда в родные холодные края и хвастается перед знакомыми отпускными фотографиями.
       Для окружающих студентов осень знаменовала начало нового учебного года, с тяжелым вхождением в режим и осознанием того, что до сессии еще прорва времени, и можно пока не напрягаться.
       Лена осень тихо ненавидела.
       Это время года у нее ассоциировалось с исключительно промозглым ветром, с неотвратимо укорачивающимся световым днем и вечно затянутым серой хмарью небом. Солнечный свет сменялся мертвым светом ламп, свежие овощи и фрукты - безвкусными, привезенными из-за границы. Наконец, исчезала возможность целыми днями сидеть дома, предаваясь праздному безделью, зато появлялась необходимость ежедневно появляться на парах. По отдельности все это было еще терпимо, но все вместе превращалось в изощренную пытку, в ходе которой в сумочке Лены постоянную прописку, вдобавок к косметике и всяким мелочам, получала пачка флуоксетина, благо в аптеке никто ни разу не интересовался наличием рецепта.
       Впрочем, последнее время переставали выручать даже таблетки. Лена не могла объяснить, откуда взялась ее депрессия. Ничего плохого с ней никогда не случалось, болезненных расставаний или трагических потерь не было и не предвиделось, с учебой тоже все было в порядке. Просто раз и возникла на пустом месте. Девушка вздохнула и для разнообразия решила послушать, о чем уже минут пять без умолку болтает ее подруга.
       - ...А потом мы прямо из клуба с ними на вписку поехали, - Светка разливалась соловьем, описывая свои приключения на выходных. - Ну, догнались вискарем, еще спайс у одного был. Хороший, кстати, штырит с одной щепотки. О, еще прикол был: решили групповушку замутить а тут этот мне звонит. Ну любимая как ты там, я по тебе соскучился. А с меня в этот самый момент трусы стаскивают! Прикольно, да?
       - Угу, - без особого энтузиазма кивнула Лена. Поведение подруги она не осуждала, но выслушивать почти одно и то же каждый вторник было скучно и утомительно. Сама она в разнообразных оргиях не участвовала с одиннадцатого класса - много сил уходило на подготовку к экзаменам, а потом в ее жизни появился флуоксетин. - Не помнишь, что у нас там следующая пара?
       - Экономика... вроде. Сейчас посмотрю, - Светка принялась рыться в смартфоне в поисках файла с расписанием, а Лена уткнулась в окно.
       Скучно.
       Дни становятся все холоднее и короче, лекции в университете - все унылее, жизнь кажется безрадостной и лишенной любых перспектив. Хотя, казалось бы, девятнадцать лет, время жить на полную катушку. Ведь и внешностью природа не обделила, и сама далеко не дура, а родительский кошелек и связи предопределили будущую превосходную карьеру. Но нет, не хочется ни клубов с боулингом, ни старательно учиться, ни думать о будущем, а хочется по утру швырнуть об стену надоедливый айфон, укутаться в одеяло и спать до полудня. А потом сварить кофе, сесть с ним за ноутбук и почитать что-нибудь ненапряжное, посмотреть сериалы, или просто еще поспать. И чтобы ничего не беспокоило, не надоедала напоминаниями и заботой мать, не надрывался телефон, а список непрочитанных сообщений был девственно чист. Чтобы за окном лили дожди, и ветка растущей рядом с окном осины под порывами ветра хлестала в окно - а в комнате было тепло и уютно.
       'Эскапизм, - вспомнила Лена умное слово с каким-то мазохистским удовольствием. - Шоколадку что ли после занятий купить? Говорят, помогает'.
       Пока она ограничилась тем, что зашла с телефона в Интернет и установила себе новый статус на своей страничке: 'Ничего не хочу... Или хочу, чтобы ничего...' После чего принялась от нечего делать просматривать свежие картинки в каком-то паблике.
       - Слыш, Ленка, ты того своего не кинула еще?
       Того? Это она про кого? Девушка наморщила лоб. Ах да, это же про 'него'.
       - Пока нет.
       - Да он зануда же! Еще и нищеброд. Нельзя позволять так к себе относиться!
       - Да фиг с ним, кушать не просит, - Лена только отмахнулась. - Он полезный, взялся курсовую делать.
       - А, ну это правильно, обойдется, - Светка вдруг встрепенулась. - Слушай, меня на выходных на днюху пригласили, поехали! С парнем одним могу познакомить, он клевый! У него отец шишка большая в управлении 'Э'.
       - А зовут его случайно не Магомед? - без интереса спросила Лена.
       - Нет, Салман, - ее подруга непонимающе захлопала глазами. - А ты почему интересуешься?
       - Да так, - девушка сделала неопределенный жест. - Угадать попыталась.
       - А, ну... пойдешь или нет?
       - Да нет, наверное. Устала я чего-то...
       - Ну, вот и развеешься!
       - Спать я хочу, - буркнула Лена.
       Разговор начал откровенно утомлять ее. Она посмотрела на мигающие в углу экрана часы - до конца перерыва между парами оставалось три минуты. А может... Лена в раздумьях принялась накручивать на палец рыжий локон. Все равно экономика идет зачетом, а это значит, что в конце семестра надо будет на итоговой работе всего лишь уметь связать два слова. А тухнуть еще целую пару - это просто невыносимо. И вообще, ничто человеческое нам не чуждо, и слабости в том числе. Выговорив себе такое оправдание, она положила телефон обратно в сумочку и направилась к лестнице, ведущей на первый этаж. По дороге она разминулась с преподавателем экономики, но он ее, похоже, просто не заметил.
       Выйдя на воздух, Лена подставила лицо прохладному осеннему ветру. После духоты учебного корпуса свежий воздух слегка пьянил и наполнял тело приятной легкостью. Может даже не стоит сразу ехать домой, а пройтись по скверу? Там сейчас все усыпано опавшими листьями, можно медленно идти по аллее, а они будут тихо шуршать под ногами. Гул машин теряется среди деревьев, можно помечтать о чем-то воздушном и приятном. И главное, на мозги никто не капает. А шоколадку можно купить и потом.
       В парке было пустынно - всего половина третьего, будний день. Неспешно вышагивая по мощеной плиткой дорожке, Лена отвлеклась за писк смартфона - пришло SMS. Ей даже не нужно было смотреть на определившийся номер, чтобы понять, от кого оно. Боже, ну кто в наше время пользуется SMS-ками? А этот нищеброд даже не хочет купить себе нормальный телефон, ему видите-ли доисторическая 'Нокия' надежнее и заряда на дольше хватает. Вдобавок ездит на уродливой ржавульке производства АвтоВАЗа - значит родители те еще нищеброды. А если родители нищеброды - значит сам сгниет в том же болоте, потому что лучшие места приготовлены заранее для небольшого числа избранных. Да, вот так вот все несправедливо, и если кому-то что-то не нравится - пусть сходит побьется головой об стену. Сергею стоило бы радоваться, что она вообще держит его при себе.
       'Лен прости не могу сегодня за тобой заехать на работе завал', - гласило сообщение.
       'Да не больно и хотелось, - недовольно подумала девушка, нажимая кнопку удаления. - Еще я в российскую машину прилюдно не садилась'.
       Строго говоря, Лена не считала себя плохим человеком и не видела в своих действиях ничего предосудительного. Приличные девушки не воротят нос от 'Лад' и 'Логанов' - они поддерживают статус. Приличные девушки не скидывают курсовые работы на знакомых парней - они грамотно распределяют задачи. И, наконец, приличные девушки не прогуливают занятия в университете - они заботятся о своем здоровье. А если родители девушки работают в ФСБ - как ее вообще можно считать неприличной?
       Разумеется, Лене случалось слышать в свой адрес, что она 'зазвездилась'. Особенно от классной руководительницы в школе. Если подумать, она и правда с пеленок ни в чем не знала отказа, более того, родители не уставали напоминать ей, что она самая замечательная... хотя на то они и родители. Но уже в более сознательном возрасте она сличала себя с одноклассниками, с подругами в школе танцев, потом с одногрупниками - и приходила к выводу, что да, она лучше. Учеба Лене давалась легко, от поклонников всегда отбоя не было, можно было весьма придирчиво выбирать, и до самого выпускного ее слово на параллели было законом. Последним, впрочем, она не злоупотребляла - чтобы не доставлять проблем родителям, которым бы наверняка пришлось потратить немало сил в случае скандала. Плохо ли это? Разумеется, нет. Ведь нет же ее вины в том, что ей от рождения досталось больше, а кому-то меньше.
       - Ай! - девушка вскрикнула от неожиданности, но удержала равновесие.
       Споткнуться на ровном месте - это надо уметь. Еще круче то, что ее смартфон вылетел из руки, ударился о каменный бордюр и упал на траву.
       'Разбился, однозначно', - подумала Лена и сошла с тротуара, чтобы подобрать аппарат.
       Нарастающий звон в ушах возник в тот момент, когда она взяла смартфон с земли. Звон шел одновременно отовсюду, казалось, что звенит даже сам мозг. Девушка потерла виски, но звон не проходил.
       'Давление, что ли?' - подумала она, в то же мгновение ее скрутил жестокий приступ тошноты.
       Ноги предательски подкосились, перед глазами все начало плыть. Хотелось убежать как можно дальше, или хотя бы закричать, но тело отказывалось повиноваться а воздух застревал в горле. С каждым мгновением это становилось все более пугающим, Лена с непередаваемым ужасом ощущала, как границы ее собственного тела размываются, как мир вокруг буквально выворачивается наизнанку.
       Удар сердца - исчезают звуки.
       Удар сердца - пропадают деревья, тротуар, опавшая листва, даже земля, даже небо.
       Удар сердца - исчезает свет, запах, ощущение одежды на теле.
       Удар сердца - исчезает даже она сама.
       Не остается ничего.
       ...
       Где было тело - остаются лишь клетки. Где были клетки - остаются молекулы. Где были молекулы - остаются атомы. И каждый атом начинает неуловимо изменяться.
       И так продолжается считанные секунды. Или миллионы лет, потому что время тоже исчезло.
       А потом процесс обращается вспять.
       Атомы сливаются в молекулы, молекулы образуют клетки, те формируют кости, органы, мышцы, кровь, сухожилия, волосы и кожу.
       Живой организм был разобран на мельчайшие частицы и воссоздан вновь. Немного другим.
       ...
       Свет ударил по глазам так, что девушка вынужденно зажмурилась. Грудь и горло словно стискивали стальные обручи, вызывая мучительное до боли желание сделать что-то невероятно простое, но почти забытое... девушка схватила себя за горло, широко раскрыла рот... и вдохнула немного воздуха. Вот что было нужно! Как можно забыть настолько элементарную вещь? Он попыталась сделать шаг, но потеряла равновесие и тут же опустилась на колени, чтобы не упасть. Она толком не понимала, что произошло, и в ее сознании последние воспоминания о сквере, находившегося через дорогу от университета, накладывались на воспринимаемую глазами картинку знакомой на вид двери и не менее знакомого крыльца. Знакомого...
       'Я дома?' - мелькнула на краю сознания робкая мысль.
       Девушка подняла правую руку к глазам - пальцы сжимались на смартфоне, на поверхности которого не было ни единой трещины. Часы в верхней части экрана показывали без двадцати четыре, расположенный рядом индикатор рапортовал о почти полном заряде батареи. Но сверху светил подвешенный над дверью фонарь, а вокруг было почему-то темно.
       Ей стало страшно. Случилось что-то непонятное, невозможное.
       'Почему я дома?'
       Через тонкую одежду начал пробирать сильный холод, которого не могло быть в середине сентября. Ее начала бить мелкая дрожь.
       'Почему я здесь?!'
       Повинуясь скорее инстинкту, чем голосу разума, девушка с усилием приподнялась и дрожащей рукой нажала на кнопку звонка. Знакомый звон, донесшийся из глубины дома, немного успокоил ее, но ощущение необъяснимой неправильности усилилось еще больше.
       - Кто там?
       Она замерла. Надо было ответить на вопрос, который задал знакомый женский голос. Но нужное слово будто исчезло из головы, оставив на своем месте лишь зияющую пустоту. Но надо что-то ответить...
       - Это я, - выдавила она через силу.
       'Я - это кто вообще? Кто это - 'я'?! 'Я' - это... это... '
       Девушка почувствовала, что задыхается, теперь уже от ужаса. Дверь отворилась. На пороге стояла подтянутая женщина лет сорока, еще не растерявшая былую красоту, одетая в темно-серый форменный китель. На ее лице медленно, как капля чернил по поверхности воды, расползалось выражение сильнейшего шока.
       - ****! Боже ж ты мой! - она кинулась к девушке и изо всех сил стиснула ее в объятиях. - Это... это правда ты?!
       - Пропадала? - тупо спросила девушка, чувствуя, как очередная волна паники накрывает ее с головой. Ощущение неправильности стало настолько острым, что причиняло почти физическую боль. Неправильность в речи матери, неправильность в том, что первое произнесенную ею слово словно прошло мимо ушей, неправильность в ощущении объятий. - Я только что с занятий ушла...
       - Посмотри сюда! - потребовала мать, со слезами в голосе. - Ты только что вышла из университета?! Ты правда так думаешь?!
       - Да, - девушка дернулась. - А что случилось?
       - Да тебя же три недели не было!
      
      
      
    * * *
      
       Нравятся мне коттеджные поселки, особенно такие. Территория под застройку здесь расчищалась точечно, а само строительство шло предельно чистоплотно, что большая редкость. Как следствие - и сами жилые участки, и территория между ними густо поросла соснами, так что весь поселок был как бы скрыт в лесу. Жизнь в единении с природой, вдали от городского шума - деревья служат неплохой звукоизоляцией, и главное - плотность населения тут очень низкая. Настолько низкая, что даже сейчас, в одиннадцатом часу вечера, когда домой уже все вернулись, но никто еще не лег спать, я ощущал себя вполне комфортно просто стоя посреди поселка. Во всяком случае, ощущения чужих чувств не накладывались на фисташки, купленные неподалеку. Жаль, что я уже забыл вкус этих орехов, но от этого они не теряют в питательности.
       Другое дело, что торчать здесь безвылазно в течение почти шести часов мне начинало откровенно надоедать. Точнее, я хотел спать, замерз и проголодался, потому что одними фисташками и шоколадными батончиками наесться сложно, а согреваться путем искажения - трудно и непродуктивно. А еще откровенно выматывало само ожидание.
       От нудного созерцания окрестностей меня отвлек запиликавший в кармане телефон. Вытащив его, я взглянул на определившийся номер - сообщение прислал Магус. Занятно. Магус был эспером категории В, что значило, что при выходе из Провала он потерял слух, и текстовые сообщения были для него единственным способом дистанционной связи.
       'Ашалом алейкум, Висельник, - гласил текст. - До меня тоже отдача дошла, значит, у нас пополнение, так? У меня есть идея для одного эксперимента, найдется минутка обсудить?'
       В прошлой жизни Магуса звали Федор Аббасович Курин-оглы, хотя, разумеется, он этого не помнил. Был он доцентом в петербуржском университете имени Герцена на философском факультете. Преподавал, как ни странно, тоже философию, и даже знал свой предмет далеко за пределами учебной программы. После второго рождения работать преподавателем уже не мог, а потому с изрядным облегчением оставил кафедру, продал квартиру в историческом центре и уехал в пригород, где занимался выращиванием шампиньонов. Философию, однако, не бросил. Более того, живо интересовался собственным феноменом и иногда с его подачи мы ставили кое-какие опыты. Иногда они даже оказывались полезными. Что же он придумал на этот раз?
       'Излагай', - напечатал я.
       'Как известно, Первичный Импульс всегда происходит в примерно одинаковых условиях, и имеет схожие последствия. Предлагаю вмешаться и немного нарушить обычную цепь событий'.
       'Уточни'.
       'В 93% случаев Первичного Импульса были человеческие жертвы. В 7% жертвы были в силу нестабильного психического состояния эспера непосредственно после Импульса. Улавливаешь?'
       Еще бы тут не уловить.
       'Предлагаешь не допустить жертв? А смысл?'
       'Да вот есть пара мыслишек... долго объяснять, на йоте не получится'.
       Я оглянулся на коттедж, в котором жила новорожденная. Прикинул возможную силу Импульса, сличил с собственными возможностями. Тяжко будет, определенно.
       'Оно того стоит?'
       'Говорю же, долго объяснять. Нужно пронаблюдать разницу в развитии'.
       'Сделаю, что смогу. До связи'.
       Я убрал телефон и прислушался к внутренним ощущениям. Происходящее явно нервировало. Я бы даже сказал, что боялся. В Москве из-за пробок я успел к самой раздаче, ждать пришлось всего полчаса. Тут же у меня была масса времени на то, чтобы навоображать всяких ужасов. 'Первичный импульс' - страшное испытание для того, кого он настигает, но не менее тяжело придется тому, кто попытается это остановить. К тому же ожидание неприятностей выматывает зачастую сильнее, чем сами неприятности.
       Тем временем кончились фисташки. Я огляделся в поисках урны, ничего не обнаружил и затолкал пустой пакетик в карман. А ведь это элитный район. Казалось бы, мелочь - но так раздражает. Мелочи раздражают сильнее всего, потому что большинство не обращает на них внимания, а в сумме они дают кумулятивный эффект. Отсутствие урн и общественных туалетов там, где им стоило бы быть. Лежащий посреди тротуара окурок. Торчащий из почтового ящика рекламный буклет. Отсутствие бордюра вокруг участков открытой почвы. Раздраженный тон на другом конце провода при звонке в 'скорую помощь' или полицию. Маленькие, незаметные, раздражающие мелочи, мелкие как мошки, неопасные и не особо болезненно кусающие... но в тайге стаи такого гнуса могут убить человека за несколько часов, не выпив кровь, а отравив своим гемолитическим ядом. Так же и привычные мелочи отравляют человеческое общество. Если люди смогли избавиться от этих мелочей, это вряд ли бы решило проблемы коррупции, кастовости общества, религиозного мракобесия и наплевательского отношения всех ко всему... но может быть, я смог бы ходить по многолюдным улицам и не чувствовать тошноты.
       С некоторым усилием я вернул бесконтрольно скачущие мысли в рабочее русло.
       Даже находясь на удалении, можно было без труда ощутить тот тугой клубок страха и отчаяния, в который конвульсивно скрутилось сознание новенькой, наверняка сжавшейся в комок на своей кровати. Она была уже на грани.
       'Значит, свести к нулю количество жертв?'
       Рождение эспера складывалось из нескольких стадий. Первая - Провал. Абсолютно обычный человек, который до этого вел абсолютно обычную жизнь, просто исчезает, без каких либо следов. При различных обстоятельствах, но всегда в уединенном месте и без свидетелей. На какой срок, предсказать нельзя. Минимальный рекорд составил тридцать два часа, максимальный - почти два месяца.
       Потом он появляется - всегда в том же состоянии, в каком исчез. Волосы и ногти не отрастают, имеющиеся при себе электронные устройства не разряжаются, он не успевает даже проголодаться. Если при себе есть часы - они не фиксируют какого-либо расхождения с моментом исчезновения. Сам теперь уже эспер тоже не замечает прошедшего времени, но почти сразу понимает, что что-то с ним не так. Ведь именно с момента выхода из Провала он начинает чувствовать инфополе и Хор, и тогда же одно из его чувств исчезает, навсегда.
       Неизвестно, становится ли эспером каждый из ушедших в Провал, или происходит какой-то отсев. В России ежегодно пропадают бесследно десятки тысяч людей, вести сколько-нибудь точную статистику практически нереально, не говоря уже о соседних странах. В сухом остатке есть лишь один факт - всякий, вышедший из Провала, человеком объективно считаться не может.
       Есть так же зависимость, которую удалось отследить эмпирически, анализируя собственный опыт и в ходе бесед с другими эсперами. Эспер всегда появляется в месте, которое ассоциируется у него с комфортом и безопасностью. Как правило, это собственное жилье, но было два исключения: районная библиотека в небольшом городе и тыловой лагерь украинской армии где-то в районе Краматорска.
       Третья стадия - это так называемое дозревание. Временной промежуток между выходом из Провала и Первичным Импульсом. Длиться может от нескольких часов до нескольких суток. Зарегистрированный минимум - три часа и двадцать минут, максимум - около пяти суток. За это время происходит значительное ухудшение психического состояния эспера, его охватывает паника, отчаяние, он ничего толком не понимает и спросить не у кого. Как правило, он боится сказать кому-то о своем состоянии, опасаясь, что его сочтут сумасшедшим. А те, кто находится рядом с ним, не спешат с расспросами, потому что считают, что после пережитого стресса их другу или родственнику надо прийти в себя. Но даже если эспер решается открыться - это лишь немного оттягивает развязку...
       Мимо прошуршала машина. Глаза на автомате зацепились за нее, потому что новенький 'Фольксваген' элит-класса, наверное меньше полугода назад сошедший с конвейера в Германии, был даже для респектабельного района чем-то выдающимся. Кто-то из родственников? Коллега? Или... 'Фольксваген' затормозил возле дома новенькой, из нее выбрался какой-то молодой парень и уверенно направился к входу. Видимо, он тут не в первый раз. Значит - приятель новорожденной? Видимо, хорошо знакомы, если тут же поставили в известность.
       В голове моментально звякнул тревожный колокольчик. Если и это и правда ее парень - значит, их встреча гарантировано вызовет еще больший эмоциональный стресс. А значит, Первичный Импульс произойдет точно в этот момент.
       Внутренности невольно сжали в комок, хотя мне было далеко не в первой.
       'Не в первой? Окстись. К этому невозможно подготовиться'.
       Густой воздух с силой ударил в лицо, будто прижатая к лицу подушка.
       Кости ног с каждым шагом угрожали треснуть.
       Швы на одежде и обуви готовы были вот-вот лопнуть.
       Быстрее! Еще быстрее!
       Мысленно я рисую схему собственного тела. Упрощенную, но сложности сейчас не требуются. Вот мышцы, вот сухожилия. Они сокращаются - и облепленные плотью кости приходят в движение, отталкиваясь от земли.
       Момент толчка, то, что надо!
       Еще сотые доли секунды уходят на разбор действия. Толчок - это использование силы упругости и силы ускорения. Я выстраиваю свою парадигму, используя Второй закон Ньютона, согласно которому противоположные векторы сил уравновешиваются.
       Уравновешивались.
       Я переписываю формулу Второго закона, добавляя в правой части уравнения дополнительный коэффициент...
       'F=0,3a×m'
       Увеличивая силу каждого толчка более чем втрое. Второй штрих...
       'ρ= 0,1×(p×M)/(R×T)'
       Воздух почти перестает оказывать сопротивление.
       Это имеет свою цену. Законы природы, описанные уравнениями, должны быть незыблемы. Я ломаю их в угоду себе, ради сиюминутной цели, и вместе с ними я ломаю себя. Выбиваю подпорки из-под собственной личности, расшатываю каркас своего же сознания, чтобы втиснуть в него допущение о том, что бытие куда пластичнее, чем есть на самом деле. Корчится от боли и окружающий мир, потому что энергия не берется из ниоткуда, и если за свою скорость не плачу я, эту цену заплатит воздух, почва, растения...
       Расстояние в сто пятьдесят метров я покрываю менее чем за шесть секунд - мировой рекорд в спринте остался далеко позади. Преодолеваю полутораметровую металлическую ограду одним прыжком, но торможу только у самого крыльца, резко, рискуя сорвать подошву у новых ботинок.
       'Через главный вход нельзя, - вовремя сообразил я. - Избавиться от свидетелей будет сложно'.
       Свернув с дорожки, я оббежал дом кругом, перепрыгивая через пустые по случаю поздней осени клумбы. Дилемма буриданова осла: в какое окно лезть? В коридорное или сразу в комнатное? Ммм... ладно, пусть будет коридорное.
       'g = 1'.
       Оттолкнувшись от земли, я плавно взлетел на высоту второго этажа и уцепился пальцами за раму. Еще секунду спустя расплавившийся стеклопакет просел внутрь помещения полужидкой массой, и я смог протиснуться в получившийся проем. Тут же остудил стекло, чтобы не возник пожар. Прислушался.
       Снизу доносились голоса. Надо полагать, родители новорожденной о чем-то разговаривали с нежданным визитером. Вкус всех троих был сейчас не особенно приятен, но в них чувствовалось что-то основательное, волевое, похожее на корочку черного хлеба, натертую чесноком. Таких людей с наскока не прожуешь, подавишься. Впрочем, Первичному импульсу это безразлично.
       'Первичный импульс'. На мой взгляд, достаточно точное название. Именно в этот момент эспер впервые полностью проявляет себя в новом качестве. Пока неизвестно, какова его природа, но суть всегда одна и та же. Больше всего это напоминает прорыв плотины. Нечто в течение определенного времени скапливается, после чего следует мощнейший информационный выброс, и в этот момент рядом лучше не стоять. Весь объем пространства вокруг эспера скручивается в его персональный микрокосм, где законы природы и вселенной действуют абы как или не действуют вовсе, где даже фундаментальные константы могут меняться как угодно, где единственная Власть - это рассыпающееся в прах от дикой сенсорной перегрузки сознание самого эспера.
       Что можно встретить в микрокосме?
       Все. Что. Угодно.
       Однажды на моих глазах весь мир внутри такой области начал стремительно разлагаться. В нем все гнило и ржавело со скоростью, в тысячи, если не в миллионы раз быстрее нормальной. Наверное, не останови я процесс, то в итоге там бы начали распадаться даже стабильные атомы.
       В другой раз я увидел, как внутри микрокосма четвертая пространственная координата развернулась каким-то непонятным образом, так что все события как минимум нескольких десятков лет прошлого и будущего происходили там одновременно.
       Еще я видел, как все виды информации поменялись местами, и звук воспринимался глазами, цвет - языком, вкус - ушами, а запах - вестибулярным аппаратом.
       Что меня ждет на этот раз?
       Я положил руку на дверную ручку. Там, за двумя сантиметрами дерева пульсировал и бился микрокосм, готовый прорваться в реальный континуум из скорлупы пока еще человеческого сознания. Выдержать его удар - это все равно, что водрузить себе на плечи целый мир. Человеческий мозг не выдерживает этого шквала, записанная в нем информация искажается и повреждается - от кратковременных воспоминаний до генетически заложенного знания о том, как надо дышать, сокращать сердечную мышцы и продвигать каловые массы по кишечнику.
       К счастью, я немного прочнее среднего человека.
       Но, черт побери, мне все равно страшно!
       Мысленно я фиксирую перед глазами пять фундаментальных констант - скорость света, гравитационную постоянную, постоянную Планка, элементарный заряд и постоянную Больцмана. Накрепко заученные числа, описывающие физический базис мироздания. Добавляю туда же число 'пи' - фундамент стандартной геометрии, и число Эйлера - важнейшую константу высшей математики. Это примерно половина дела. Сосредотачиваться сразу на семи числах различной размерности сложно, но это сделает микрокосм немного более понятным.
       И, собравшись с духом, поворачиваю ручку.
       Новорожденная, как и ожидалось, скорчилась на кровати, обхватив себя руками. Взгляд у нее был пустой, обратившийся в себя. Но стоило ей обратить на меня внимание, как пустота моментально заполнилась страхом.
       - НЕ ПОДХОДИТЕ КО МНЕ! - ее истошный вопль ударил по ушам.
       'Я что, настолько страшный?' - мелькнула в мозгу неуместная удивленная мысль.
       Потом времени на любые мысли уже не был. Первичный импульс явил свою мощь.
       Всего за долю секунды до того, как меня смел этот шквал, я рефлекторно выставил самую мощную защиту, которую смог представить. Здесь не было времени для точных формул и скрупулезного манипулирования тепловой энергией. Я просто закрыл глаза, и провел воображаемую черту, отсекая у высвобожденного микрокосма почти половину его зоны раскрытия в трехмерном мире. И одновременно заслоняя собой всех троих людей.
       - Это противоречит законам природы!
       Слова были произнесены почти шепотом, но кричать и не требовалось. Все, что было необходимо - это предельно четко себе внушить: то, что предстало передо мной, неестественно. Оно не имеет права существовать, и поэтому оно не должно существовать. Мой собственный микрокосм расширился за пределы физического тела, распространился на весь дом, устанавливая собственные законы. Полностью совпадающие с законами нормальными, только теперь уже подкрепленные моей волей.
       Полдела было сделано.
       Только после этого я решился открыть глаза.
       Пространство передо мной непрерывно искажалось так, что три метра, отделявшие входную дверь от кровати то становились отвесной вертикальной стеной, то растягивались на многие километры, то скручивалось в бесконечно сужающуюся спираль. Ничем не сдерживаемое подсознание эспера рвало и кромсало саму суть мира, следуя лишь эмоциям и примитивным инстинктам. Передо мной было окно в ад, где все рациональное было уничтожено, замененное кипящим конгломератом страха, отчаяния, непонимания и пока не сознаваемого, но уже оформившегося желания получить помощь, неважно какую и из чьих рук. Войти в эту зону - все равно, что добровольно шагнуть в адскую пропасть. Мне же предстояло не просто войти туда, но и заглушить Первичный импульс прежде, чем микрокосм новорожденной убьет мир в накрытой им области, высосав все до капли.
       Я попытался сделать шаг.
       Наверное, с тем же успехом можно было попытаться сдвинуть с места дело в продажном суде. Атлант, державший на своих плечах небесный свод, ощущал меньшую тяжесть. Девчонка раньше явно отличалась очень сильным эго. Еще бы, с такими-то родителями. В Москве было не в пример легче, в микрокосм Жрицы можно было погрузиться полностью, защищая только себя.
       - Деформация пространства в земных условиях невозможна!
       Удалось сделать один шаг, продавить микрокосм новорожденной менее чем на метр, после чего я снова уперся в 'стену'. Деформация возможна. В мощнейших ускорителях или под действием земной гравитации, едва доступная наблюдению - но возможна.
       - В комнате, имеющей форму параллелепипеда, ни один прямой путь не может превышать ее диагональ.
       В каком-то смысле, это уже был успех. Промежуток между мной и кроватью, в норме составлявший два метра, продолжал изгибаться самым невероятным образом - но в пределах указанных габаритов. Но продолжать в том же духе было нельзя, я не смог бы держать в уме столько параметров, не отвлекаясь от семи основных констант. А сопротивление со стороны девчонки нарастало. В складках бьющегося в агонии пространства я мог разглядеть ее лицо - выпученные глаза, раскрытый в беззвучном вопле рот, из которого стекала струйка слюны. Ее микрокосм содержал одни посыл: 'Не подходите ко мне!', и был полностью сосредоточен на нем. Нужно что-то более радикальное...
       - Это всего лишь оптическая иллюзия!
       Два шага. Всего два шага. Микрокосм новорожденной не собирался сдаваться, мое правило потеснило его, но не уничтожило. Я смог сделать только два шага, продавливая своей волей хаос непрерывно меняющихся размерностей и координат.
       Этого хватило.
       Левая нога выносится чуть вперед, вес полностью на правой. Вдох.
       Я бью длинную 'двойку' с подшага. Удары приходится в подбородок девчонки и сбоку в челюсть, но их истинная цель - мозжечок. Два импульса легко проходят сквозь эластичные ткани мозга, и входят в резонанс в одной точке. Новорожденная валится на спину. И в этот миг все заканчивается.
       Не важно, как силен эспер, или по каким правилам выстроен его микрокосм. Если нарушить работу мозга настолько, что мыслительная деятельность становится невозможной и эспер теряет сознание - он становится не опаснее человека. До сих пор этот жесткий и примитивный способ еще ни разу не подводил, когда мне приходилось принимать 'роды'.
       Я вытер со лба выступивший холодный пот и только сейчас обратил внимание на ударивший в спину оглушительно-острый вкус ярости. Развернувшись на месте, я инстинктивно заслонился рукой и вовремя - кулак приехавшего на 'Фольксвагене' парня уже летел мне в лицо. Круговым шагом я скользнул чуть в сторону и крепко схватил его за плечо, не давая высвободиться. Было ясно, что сейчас вызванное шоком молчание прервется, и в меня полетит в лучше случае нецензурная брань и обвинения. В худшем - пули.
       Опыта общения со свидетелями у меня не было - обычно их не оставалось. Убивать или даже просто прямо причинять вред я не мог. Стирание памяти - это слишком сложно, его из всей нашей компании могли уверенно проделать только Смерть и Императрица. Но оба далеко.
       Дилемма: сбежать или пытаться договориться?
      
      
    * * *
      
       Первым, что она ощутила, открыв глаза, была боль. Очень сильная боль, начинавшаяся в левой части челюсти и отдававшая в затылок. Потом она почувствовала легкую тошноту и привкус крови во рту. Руки и ноги были тяжелыми, будто сделанными из свинца, тело слушалось плохо и ей пришлось сильно напрячься, чтобы просто вертикально сесть на кровати. Перед глазами до сих пор стояли кошмарные фантасмагорические видения, в которых все вокруг плыло и искривлялось, будто в зеркальном лабиринте, а потом в них же появилось какое-то похожее на ожившего мертвеца чудище, которое тянуло к ней жадные костлявые лапы.
      
       Девушка попыталась оглядеться. С огромным трудом она смогла сфокусировать взгляд на двух стоящих перед ней людях. В первом она узнала Сергея. Вторым был черноволосый парень примерно тех же лет, небритый и вообще весь какой-то потертый и всклокоченный. Незнакомец держал Сергея за руки, тот безуспешно пытался вырываться. Оба, как ни странно, молчали. Оторопело девушка наблюдала за этой абсурдной сценой, не в силах раскрыть рот, чтобы издать хоть звук.
       'Что они тут делают?' - подумала она тупо.
       Остальные, куда более уместные вопросы утонули в волнах тошноты и головной боли. Она закашлялась, и только после этого те двое переключили внимание на нее.
       - Я же говорю, что с ней все в порядке, - сказал незнакомый парень.
       - Да посрать мне, что ты там говорил! - взревел Сергей во весь голос. - Валерий Михайлович, сюда! Я вора поймал!
       От крика Сергея девушку словно обдало волной кипятка. Она зашипела от боли, обхватив себя руками, и попыталась отстраниться. Интуитивно она чувствовала, что если держаться подальше - то ощущения будут слабее.
       Незнакомец выпустил Сергея, метнулся к ней и положил ладонь на голову. Обжигающая боль тут же сменилась приятной прохладой, как от свежих простыней.
       - Спокойно, не надо паники, - быстро произнес он. - Я уже тут и все исправлю. Все нормально, все хорошо. Смотри на меня, - он заглянул ей прямо в глаза. - Помоги мне успокоить твоих родителей, а я объясню, почему ты так странно себя ощущаешь.
       Хотя девушка от шока не разобрала толком слова незнакомца, она уловила главный смысл - он знает, он все объяснит и поможет. Спустя сутки после ее возвращения домой она уже находилась на грани нервного срыва - не столько из-за шумихи, которая поднялась вокруг ее исчезновения и поисков, сколько из-за собственных ощущений.
       Напуганная своим непонятно изменившимся телом, напуганная угрозой провести остаток дней в психиатрической больнице, она с утра заперлась в комнате. Облегчения это не принесло. Только чувство постепенно распадающегося сознания. С каждым часом ей все труднее было дать ответ на вопрос - кто она?
       Постепенная потеря связи с реальностью. Постепенное переполнение некой невидимой чаши отчаянием, страхом и жалостью к себе. А потом...
       Девушка снова согнулась вдвое, пытаясь подавить рвоту. Теперь это удалось легче - сказывалось ободряющее присутствие незнакомца. Она пришла в себя достаточно, чтобы услышать топот ног по лестнице. Через секунду в ее комнату ворвались папа с мамой, оба еще в форме, не снятой после работы. Ворвались и тут же резко остановились, словно налетели на невидимую стену. Только теперь девушка увидела, что Сергей вцепился в одежду незнакомца и пытался оттащить того в сторону. Без какого либо эффекта.
       - Эй, - незнакомец пощелкал пальцами у нее перед лицом и указал себе за спину. - Скажи своему парню, что если он еще раз так сделает, я его стукну.
       'Он не мой парень', - подумала та, но произнести что-то вслух сил ей уже не хватило.
       Незнакомец встал и повернулся к ее родителям.
       - Добрый вечер. Знаете, я понимаю, что плохо поступил, вломившись в чужой дом без приглашения и испортив окно, но давайте вы не будете разводить из-за этого панику? Между прочим, я мог бы рассказать, что с вашей дочуркой случилось.
       Слова эти произвели явно не тот эффект, который стоило бы. Папа моментально вытащил из-за пазухи табельный пистолет и навел его на незнакомца.
       - В полицию звони! - крикнул он маме. - А ты стой на месте, или пристрелю как дворнягу.
       Незнакомец сделал какое-то движение пальцем.
       Что произошло, девушка не поняла. Выглядело все так, будто и Сергей, и ее родители потеряли вес и начали плавно подниматься к потолку на манер воздушных шариков. Она потерла глаза, но жуткое видение не желало исчезать.
       - Так, - голос незнакомца не изменился ни на йоту, легко перебивая испуганные крики и потоки нецензурной брани. - Поверьте, я не испытываю удовольствия, ставя вас в это унизительное положение. Я бы с превеликим удовольствием обошелся без применения силы. Но вы первыми наставили на меня оружие, а этот молодой человек почти минуту пытался меня избить. Ночи осенью длинные, и могу держать вас в таком виде хоть до утра. Или же вы пообещаете, что не будете делать опрометчивых действий, и мы все дружно спустимся вниз и поговорим как взрослые люди.
       Сергей и папа с мамой ругались страшными словами. Незнакомец терпеливо ждал. Девушка не шевелясь сидела на кровати и пыталась проснуться. Казалось, что это был кошмарный сон, что этот странный человек в поношенной одежде явился из какого-то далекого и непонятного мира, принеся с собой его частицу - такую же жуткую и непостижимую.
       - Ну так как, разговаривать будем? - поинтересовался тот. - Или предпочитаете барахтаться дальше?
       Ответом ему было лишь злобное молчание.
       - Истолковываю это как согласие.
       Все трое рухнули на пол.
       - Предупреждаю сразу. Бить меня или стрелять в меня бесполезно и опасно только для вас самих. Позвонить куда-то вы не сможете, потому что телефоны не работают. Сейчас вы, все четверо, пойдете вниз. Или снова подвешу на полчасика.
       Через пару минут все уже успели разместиться в гостиной.
       - Ну что же. Давай знакомиться, - незнакомец подчеркнуто игнорировал остальных, обращаясь только к ней. - Как ты уже могла заметить, с тобой произошли кое-какие изменения.
       Девушка кивнула. Она не могла вспомнить, как ее зовут - слова миновали ее сознание. Не могла прочесть свое имя - буквы просто расплывались перед глазами. Родители, особенно отец, сами того не осознавая, держались от нее на расстоянии, иногда даже в упор не замечая. Она ничего не ощущала при прикосновении, вообще ничего, даже боли.
       - Поэтому первое, что нужно - это дать тебе то, что послужит заменой имени. Вот, возьми.
       Он протянул ей какой-то пластиковый прямоугольник. При ближайшем рассмотрении это оказалась карта таро, на которой были изображена луна и дорожка света на поверхности воды. Ниже шла подпись на английском: 'Moon'. То есть 'Луна'. Она несколько раз проговорила подпись про себя, но решительно ничего не ощущала. Эти слова было посторонними, и к ней никак не относились.
       - Понимаю твой скептицизм. Но такие, как мы, не помнят своих имен. Более того, новые получить мы тоже не можем. Приходится изобретать вот такой эрзац. 'Луна' - это наименование карты, а не твое собственное. Так что если услышишь его - сможешь ответить.
       - А вас тогда как звать?
       - Можешь звать меня 'Висельник', - парень полез во внутренний карман и продемонстрировал другую карту, изображающую подвешенного вниз головой человека и подписанную 'Hanged Man'.
       - То есть, нормального имени у вас нет?
       - Есть. Могу дать прочесть его в паспорте. Но пользоваться им не могу - проскальзывает мимо мозга.
       - Хорошо, - она потерла виски. Ей самой казалось странным, почему этот подозрительный и довольно жуткий с виду тип так легко смог расположить ее к себе. Впрочем, после такого шока она, наверное, была готова поверить кому угодно, кто предложил бы складное объяснение. - Тогда объясните мне, наконец, что происходит?
       - Чудно, вот и почва для конструктивного диалога. Ну, слушай. Несколько дней, а то и недель назад ты просто взяла и исчезла. Тебя искали, долго и упорно. Привлекали все возможные средства, но ты как сквозь землю провалилась. Не помогло даже спутниковое позиционирование телефона. А около суток назад ты взяла и появилась здесь, на пороге своего дома. Для тебя прошло всего лишь одно мгновение, все выглядело так, будто ты мгновенно переместилась из одного места в другое. Я прав?
       Девушка, еще не успевшая привыкнуть к прозвищу 'Луна', опять кивнула. Она начала понемногу успокаиваться, шестое чувство подсказывало, что человек перед ней явно знает куда больше нее, и самый большой страх, страх неизвестности, теперь отступал.
       - Этот период, когда человек бесследно исчезает, мы называем Провалом. Такое название мы дали неспроста, поскольку по всем признакам в этот период человек в буквальном смысле проваливается из этого мира.
       - Куда проваливается?
       - Не знаю. Точнее, никто не знает. Может, в параллельный мир. Может, просто переходит в другую мерность пространства. А может материальный объект расщепляется на кванты, а потом с нуля собирается его копия, - парень назвавшийся 'Висельником' ненадолго замолчал, задумчиво выписывая пальцем вензеля по столешнице. - Однако кое-какие закономерности мы смогли отследить. И самая важная из них - никто и никогда не возвращался из провала прежним. А теперь ответь мне на небольшой вопрос, - он поднял глаза. - Что изменилось в твоих ощущениях?
       - Простите, не понимаю.
       - Раньше у тебя было пять чувств. Зрение, слух, осязание, обоняние и вкус. Сейчас одного у тебя нет, оно как бы отключилось. Так какое именно?
       - Ну... - 'Луна' неуверенно оглянулась по сторонам. Папа, мама и Сергей внимательно слушали, но молчали. Она поглубже вдохнула, набираясь смелости. - Я не чувствую прикосновений.
       - Категория 'С' то есть. Ну да, как и предполагал... - пробормотал 'Висельник'. - Неприятно, но не смертельно. Скажу по секрету, хуже всего, когда пропадает слух. А боль ты чувствуешь?
       - Боль? Нет.
       - Не повезло. Знаю одного мужика, у него тоже вместе с осязанием отрезало болевые рецепторы. Ему приходится каждый день осматривать себя, чтобы не пропустить какую-нибудь травму... Ладно, об этом потом как-нибудь.
       - Так что все-таки со мной случилось?
       - Если вкратце, ты больше не человек.
       - В смысле - не человек? - в животе у девушки свернулся холодный ком.
       - В прямом. У пусть тебя не смущает, что ты была человеком предыдущие двадцать лет жизни. Мы для удобства называем себя эсперами.
       - Почему эсперами? - тупо спросила 'Луна'. От переизбытка новой и слишком уж невероятной информации мозг начал понемногу пробуксовывать и угрожал вот-вот обидеться и отключиться совсем.
       - Ну, надо же нам было как-то обозначить себя? - 'Висельник' развел руками. - С тем же успехом мы могли назваться Ночным Дозором, Лигой Справедливости или Космическими Летучими Мышами.
       - Вы говорите - 'мы', 'нас'. То есть вас много?
       - Нас. Нет, нас немного. Вернее сказать, нас очень мало. Нас нельзя называть даже какой-то организацией, скорее просто кружок взаимопомощи. Я тебе потом скину контакты, сможешь пообщаться, если возникнет желание.
       'Чудесно. Просто чудесно. Меня что, затаскивают в какую-то секту?'
       - А если эсперы не люди, то чем они отличаются?
       - А ты не помнишь, что тут устроила пять минут назад?
       Что она устроила пять минут назад? 'Луна' напрягла память... и от нахлынувших воспоминаний ее чуть не стошнило прямо на пол.
       Стены извиваются, будто змеи в террариуме.
       Пространство комнаты расширяется до размеров бескрайней пустыни.
       Окно и дверной проем закручиваются во фрактальные спирали.
       Полы превращаются в отвесные скалы.
       Не подходите, не подходите, не подходите...
       - Спокойно, только не надо истерик, - большие и теплые ладони легли ей на лечи. - То, что только что случилось, мы называем 'Первичным импульсом', что-то вроде первого крика младенца... или появления бабочки из кокона, если такая аналогия тебе больше нравится. Мне пришлось прорываться через созданные тобой искажения с боем, иначе твои родные могли погибнуть.
       - Что?!
       - То. Спокойно, никто тебя не винит. 'Первичный импульс' невозможно контролировать и ему почти невозможно сопротивляться. Сейчас все уже позади.
       - Нет, нет... - 'Луна' мелко затрясла головой. - Я же не могла! Вы мне врете!
       'Висельник' нахмурился. Ощущение мягкой прохлады вдруг неуловимо быстро сменилось чем-то металлически холодным и шершавым.
       - Ты не веришь, что такое возможно? - строго спросил он. 'Луна' яростно мотнула головой. - Отлично, взгляни на свой чай.
       Девушка опустила глаза и остолбенела. Только что в чашке был налит горячий черный абхазский чай, но теперь он превратился в темно-коричневый лед. Сама чашка была настолько холодной, что к ней был нельзя притронуться, замерзшая керамика обжигала руки.
       - Если тебе это кажется неубедительным, вот тебе еще одна демонстрация, - спокойно произнес 'Висельник'. - Какая там у нас длинна волны видимого света? От трехсот восьмидесяти до семисот сорока нанометров? Отлично, пусть будет пятьсот пятьдесят!
       Мир стал зеленым. Весь, без исключения. Зелеными стали стены, зеленым стал стол, паркет, и даже 'Висельник' выглядел зеленым с ног до головы. 'Луна' часто заморгала, пытаясь прогнать морок, но все вокруг сохраняло насыщенный цвет свежей листвы.
       - Убедилась? - добродушно спросил 'Висельник'.
       - Верните все как было! - взвизгнула девушка.
       Тот только пожал плечами, и мир вокруг стал прежним. Чай в чашке снова стал жидким и горячим. 'Луна' с опаской дотронулась до чашки. Та вела себя смирно, как и положено чашке с горячим, ароматным чаем.
       - Что вы сейчас сделали? - девушка буквально впилась в небритого парня взглядом.
       - В первом случае я на короткое время изменил неравенство Клаузиуса, заставив чай очень быстро отдавать теплоту в окружающее пространство, и распределил ее по большому объему. Ты не заметила, но пока чай был замерзшим, в комнате было чуть-чуть теплее. Что касается второго случая, я изменил длины волн для всего видимого спектра, жестко задав конкретное значение, - 'Висельник' вдруг замолчал и пощелкал пальцами. - Ты хоть слово поняла из того, что я сказал?
       'Луна' не понимала, причем вообще ничего. 'Неравенство Клаузиуса' было чем-то вообще незнакомым, относящимся, скорее всего, к физике, про длину световых волн она что-то помнила со школы, но это было не главное. Как вообще человек может вытворять что-то подобное?! Это немыслимо... это кошмарный сон... она в панике посмотрела на свои руки. Воспоминания о тех мгновениях, уместившихся в промежуток между последними словами мамы и пробуждением с болью в голове с каждой секундой становились все четче, и все яснее становилось, что это она сотворила какой-то непонятный даже ей акт надругательства над миром, что это она теперь не человек, а какая-то неведомая тварь...
       - Да... да как же такое вообще... - она с трудом сдерживала плач.
       - В этом вся суть эсперов, - пояснил 'Висельник' тихо. - Мы способны в буквальном смысле перестраивать мироздание по своей воле. Временно, искажения рассеиваются, стоит перестать на них сосредотачиваться, но и это очень и очень серьезно. Но если в обычном состоянии мы очень жестко ограничены собственным сознанием и интеллектом, и способны привнести только те изменения, которые можем понять и осознать, то при 'первичном импульсе' никаких пределов нет вообще, и мир меняет свою структуру просто повинуясь бессознательным желаниям.
       - Почему я?! - 'Луна' сорвалась на крик. - Что я такого сделала, что меня превратили вот в это?! Объясните - за что?!
       - Да ни за что, - 'Висельник' только досадливо скривился. - За просто так. Это могло случиться с кем угодно, но произошло с тобой. В этом нет ни чьей вины, в том числе твоей. Позволю себе дать хороший совет: разорви все, что тебя связывало с прежней жизнью и начни с нуля. Вообще с нуля. Уйди из дома, переедь куда-нибудь подальше, попытайся понять, ради чего ты готова жить. Тебе сейчас как никогда нужен якорь, который бы удержал тебя в устойчивом положении и я надеюсь, что ты его найдешь. Потому что если ты его не найдешь...
       'Висельник' неопределенно махнул рукой, показывая, что все кончится очень плохо. После чего встал с дивана и направился к выходу
       - Что, уже уходите? - 'Луна' огляделась и только сейчас заметила, что и папа с мамой, и Сергей все так же молчат и с интересом смотрят в то место, где сидел 'Висельник'. Внутри нее все похолодело. - И что вы с ними сделали?!
       - Просто для них остановилось восприятие. Только это сделал не я, а кое-кто у меня на подстраховке. Не волнуйся, они придут в норму, когда я уйду.
       - Не смейте! - закричала 'Луна'. - Прекратите, не трогайте их!
       - Да успокойся ты, это абсолютно безвредно. Мне тоже не нужно, чтобы твой папаша натравил на меня весь ФСБшный карательный аппарат. Не то, чтобы это было опасно, просто хлопотно.
       Потом он заставил 'Луну' забить в смартфон несколько номеров и оставил визитную карточку на имя некоего 'белого мага Пересвета Аввакумова'.
       - Если возникнут вопросы, или захочется выговориться, или просто будет одиноко - можешь приехать по этому адресу. Там живет один из нас, и для своих двери всегда открыты. Ну и я там частенько бываю. Он тебе сможет объяснить многие вещи намного лучше меня. Ближайшие пару дней тебе лучше попытаться освоиться в новом качестве и подумать, как жить дальше.
       - Так-так, постойте! - 'Луна' подняла руки. - С какой стати я вообще должна что-то такое делать? Это все очень интересно, что вы мне тут рассказали, но меня полностью устраивает моя жизнь, и...
       Она стушевалась под тяжелым взглядом 'Висельника', почему-то чувствуя, что сморозила какую-то глупость.
       - Ты сможешь жить прежней жизнью, не имея имени? С близкими друзьями, настоящими друзьями, такое может и пройти, но преподавателям ты тоже будешь карту показывать? Или другой момент, еще более неприятный... ты заметила, как на тебя смотрят родители? Словно ты вдруг превратилась в что-то склизкое и ползучее? К врачам тебя еще не возили, но поверь, их будет передергивать просто от необходимости прикоснуться к тебе, - эспер вздохнул. - Пойми простую вещь, мы бы с радостью жили в человеческом обществе, пользуясь всеми его благами, но оно отторгает нас. Это не вопрос убеждений или дискриминации. Это, итить ее в душу, биология.
       Висельник направился к выходу и, уже стоя в дверях, добавил вполоборота:
       - Не злоупотребляй своей силой. Договорились? Закон сохранения энергии никто не отменял, если где-то прибыло - значит, где-то убыло, - он почесал затылок, что-то припоминая. - А, еще. Извини, что окно сломал. Сама понимаешь, очень торопился.
       И ушел, не дожидаясь ответа.
       'Луна' осталась одна посреди холла, в компании трех посапывающих тел, со смартфоном в одной руке и исписанным листком в другой. Она чувствовала, что что-то в ее жизни круто перевернулось, и была совершенно точно уверена, что ей это все не нравится.
      
      
    * * *
      
       Выйдя за ограду, я первым делом несколько раз провел по лицу ладонями, разминая застывшие мимические мышцы. Ну и характер у девчонки, ничего не скажешь. Хотя... наглость - это второе счастье, как говорится. С позицией 'весь мир мне должен' можно выстроить для себя очень мощный микрокосм. Это при условии, что она возьмется за ум и воспитает в себе достаточную самодисциплину. Не хотелось бы, чтобы она закончила как Фортуна или Алхимик...
       Я обшарил карманы в поисках пакетика с фисташками и вспомнил, что уже все съел. Надо бы зайти в круглосуточный, купить что-нибудь посытнее. Даже если я не ощущаю вкусов, потребность в питательных веществах никто не отменял.
       - Слюшай, товарищ, машинного масла не найдется? - окликнул меня шлагбаум на выходе их коттеджного поселка.
       - Извини, брат, - я только развел руками, отмечая про себя молдавский акцент агрегата. - Сам пустой.
       Шлагбаум только устало скрипнул. Я вздохнул и провел ладонью над подъемным механизмом, инициируя восстановительную химическую реакцию. Это конечно не смазка, но хоть ржавчину уберем.
       Ночной воздух вливался в легкие освежающим потоком, разгоняя усталость и одновременно слегка туманя мысли. Обычно на это время у меня приходился пик активной деятельности, но более суток без сна делали свое черное дело... Я провел рукой по поросшему щетиной подбородку. Тащиться до Смерти сейчас долго и бессмысленно, да и не на чем. До дома в принципе не слишком далеко, километра два, но ночью там находиться не слишком приятно. Сбегать на левый берег, поглядеть, что за собачки возле ипподрома поселились? Тоже вариант.
       В голове, однако, вертелась навязчивая мысль. Сегодня мне действительно удалось сделать так, чтобы Первичный импульс не унес ни одной жизни. И последствия были заметны, в первую очередь по поведению Луны. Она была куда живее и адекватнее контактировала с реальностью, чем все, с кем я сталкивался прежде. Это конечно хорошо, но... я беспокойно нахмурился. Личность формируется окружением. Особенно родственниками и любимыми. Как ведет себя эспер, собственноручно отнявший их жизни, мне было известно. Как поведет себя эспер, имеющий якоря из прошлой жизни?
       Это я увижу в ближайшие месяцы. А для себя пока стоило сделать заметку, что Магус - только с виду полноватый и добродушный старичок. У Йозефа Менгле и Ишии Широ тоже на лбу не было написано 'маньяк'...
      
      
      
    Глава 3: Предчувствие
      
      Однажды один человек решил поставить над собой эксперимент, чтобы понять, каково жить слепым, и заклеил себе глаза пластырем. В таком состоянии он провел всего один день но, по его собственным словам, этого опыта ему хватило до конца жизни. Первым на помощь бросился слух - тончайшие интонации, тихие шорохи и скрипы, главные тона - все это моментально разложилось по полочкам и не сливалось в неразборчивую какофонию. Разобрать что-то на ощупь у него не получалось, но вот запахи он начал различать настолько хорошо, что мог определить, в какой части дома находится. Из-за залепленных глаз он не мог есть быстро, и поэтому различал тончайшие оттенки вкусов, на которые прежде не обращал внимания. 'Просмотр' телевизора оказался полностью бесполезным занятием, поскольку воображаемая картинка никак не соотносилась с той, что была на экране. За шестнадцать часов эксперимента этот человек ни разу не вспомнил о существовании цветов - эти слова потеряли для него смысл.
      Иногда вспоминая этот случай, сидящее в кресле существо гадало, что бы испытал тот человек, если бы вдобавок к глазам залепил уши, заткнул нос и вырвал язык. Отрезал себе все источники внешней информации об окружающем мире. Сошел бы он с ума от сенсорного голода, или человеческое тело начало бы адаптироваться, чтобы выжать максимум сведений об окружающем мире из тех систем, которые у современного человека еще толком не развились или наоборот, атрофировались?
       Или возьмем противоположный случай - если бы у того экспериментатора каким-то образом появилось новое чувство, неважно, случайная это мутация или плод технической мысли - каким образом бы его мозг адаптировался к возросшему уровню сенсорной нагрузки? Мобилизовал имеющиеся резервы или пожертвовал чем-то из имеющихся мощностей?
       Для сидящего в кресле существа этот вопрос имел в некоторой степени практический смысл. Глаза, уши, нос, язык, даже чувствительный слой кожи - все это было для него лишь бесполезными кусками плоти, не выполняющими ровным счетом никакой полезной функции, они просто висели мертвым грузом. Любая попытка исправить положение находилась за чертой табу. Так же, как любая попытка вспомнить собственное имя или принять новое. Так же, как невозможность перестать слышать Хор. Так же, как неспособность закрыться от рвущей все естество боли, пронизывающей тело и душу в миг рождения нового эспера. Боли, чем-то до отвращения напоминающей родовые схватки.
       Но, несмотря на это, вечная безмолвная темнота ему не грозила. В нескольких сотнях метров сияла россыпь переливающихся несуществующими цветами фантомов и образов, шершаво и тускло благоухающая. Соседи по пригородному поселку спали, и даже с расстояния в их снах можно было различить отдельные образы. В нескольких километрах к северу полыхало настоящее зарево, напоминающее исполинский пожар, но оно было далеко, и неразборчивый шепот полутора миллионов голосов сливался в единый и почти не мешающий тихий гул. Слабый такой, незаметный, который заползал прямо в мозг, минуя отказавшие органы чувств, подтачивал и разъедал волю, манил покинуть старое продавленное кресло и вместе с ним - болезненный, с трудом удерживаемый в целостности кусок плоти, именуемый 'телом'...
       Существо беспокойно дернулось и коснулось лежащего на подлокотнике прямоугольного кусочка пластика. Осторожно провело пальцами по поверхности. Оно не ощущало гладкой структуры, не могло прочесть надпись на нем - но информационный отпечаток, оставленный на этом незамысловатом предмете, позволял идентифицировать себя. Тоненькая ниточка, удерживающая индивидуальность от полного распада, существующая только благодаря одному из младших.
       Существо снова прикоснулось к Хору. Где-то вдалеке, на самом краю чувств еще мерцало сознание Висельника. Он сутки почти непрерывно смотрел его глазами и слушал его ушами, но теперь смысла непрерывно наблюдать больше не было. По мнению существа, даже в подстраховке не было большого смысла. Висельник, хотя и имел в выдуманной им классификации самый низкий ранг, сумел взрастить в себе качества, благодаря которым мог справиться с чем угодно, в чем-то даже превосходя его само.
       Он слабо улыбнулось темноте и расслабленно обмякло в кресле, позволив сознанию углубиться в тоннель сна. Физиологической потребности в этом у него не было, равно как и в пище, воде и, вероятно, даже в воздухе. Но иногда хотелось действительно ощутить себя человеком, а не притворяться им. А еще смотреть собственные сны гораздо интереснее, чем наблюдать издалека за чужими.
      
       Снег, снег, снег - куда ни кинь взгляд.
       Чистый белый снег, который простирается, насколько хватает глаз, до самого теряющегося в темноте горизонта. Его видно глазами, которые давно ничего не видят.
       Свистит ледяной ветер, жестоко обжигающий незащищенную кожу. Его свист слышно ушами, которые давно ничего не слышат.
       Здесь очень холодно. Холод - это невыносимый жар, которого слишком мало. Холод ощущается кожей, проникает в легкие, он ощущается всем окружающим пространством, даже само знание о нем заставляет мерзнуть мысли. Снежная крошка бьет в лицо, больше не закрытое матерчатой повязкой.
       Белый снег. Черное небо. Восхитительно примитивный и изящный контраст, наполненный беззвучной мольбой.
       Исполненный страха и боли зов исходит откуда-то издалека. Там. В холоде, кому-то больно. Кто-то очень боится. Кто-то нуждается в помощи. Тело, приняв решение самостоятельно, минуя логический центр мозга, само бросается вперед, сквозь холод. Тот по-прежнему впивается в лицо, оставляя глубокие царапины. И тормозит, не дает пробиться сквозь себя.
       Защитить. Защитить, во что бы то ни стало.
       Снежная крошка режет лицо до крови, ветер давит в грудь с такой силой, что грозит опрокинуть на спину. Это неважно, нужно продолжать движение. Не осмысляя причин, просто делая то, в чем заложен смысл собственного существования.
       С каждым шагом все ближе цель. С каждым шагом нарастает сопротивление. Сама природа не желает, чтобы состоялась эта встреча. Приходится напрягать всю волю, чтобы просто сделать шаг. Метель сдирает кожу с лица, вырывает кусочки мяса из тела, но кровь замерзает прямо в ранах.
       Вперед, вперед. Не обращая внимания на боль. Защитить, защитить. Даже если придется пробираться дальше, цепляясь за лед сломанными пальцами. Нужно оградить, заслонить собой, ощутить в себе - хоть одной частицей, хоть мельчайшей каплей крови, единственным осколком кости, последним нейроном, но добраться до того, что так отчаянно нуждается в помощи.
       Быстрее, быстрее...
       Лед больно бьет в колени. Руки, покрытые коркой замерзшей крови, из-под которой проглядывают белые кости, тянутся вперед - к крохотному голубому цветку, из последних сил тянущемуся ввысь из холодного ада.
       К единственной искорке жизни среди замерзшей бесконечности.
       Защитить. Защитить, во что бы то ни стало...
      
       Существо встрепенулось и пробудилось. Сон мгновенно рассеялся, только бешено ухало в груди сердце, как после долгого бега. Конечности свело судорогой, но характерных для ран информационных оттисков на них не было. Мучительно хотелось свежего воздуха.
       Оно поднялось с кресла и медленно направилось к выходу из дома. Благодаря своему добровольному помощнику, снабжавшего обстановку своими информационными отпечатками, существо могло ориентироваться и внутри, и во дворе не хуже зрячего человека.
       Ночной холод пробирал сквозь тонкую домашнюю одежду до костей, но существо с картой 'Смерть' не обращало внимания на эту мелочь. Его больше интересовал Хор. Что-то неуловимо изменилось в бестелесном шепоте голосов. По-прежнему кружились в хаосе сновидения людей, спавших в поселке. По-прежнему медленно дышало зарево над городом. Но теперь появилось что-то еще. Слабое. Почти неуловимое и в то же время отчетливо выделяющееся, как звон камертона в безумной какофонии цыганских скрипок.
       'Смерть' стоял в ночи на холоде и слушал.
      
      
    * * *
      
       'Мда, не повезло', - это я подумал, когда в темноте наступил в лужу.
       'Блин, да что за ночь сегодня такая?' - когда чуть не поскользнулся на брошенной посреди тротуара пластиковой бутылке.
       'Это уже не смешно!' - когда наступил на собачью какашку.
       Яростно оттирая подошву об асфальт, я огляделся вокруг. Левый берег во все времена был небогатым районом, но за последние несколько лет запаршивел окончательно. Доходило до того, что некоторые улицы не подметались вообще, а мусор из контейнеров возле домов вывозился один-два раза в месяц, когда большая его часть лежала не в баках, а рядом с ними. До откровенного скатывания в трущобы дело доходило в единичных случаях, но тенденция, тенденция... Началось это давно, еще в пятнадцатом году, на волне экономического кризиса. В людоедских условиях нового псевдо-рынка выживали либо те, кто имел надежную крышу во власти, либо госкорпорации. Коммунальные управляющие компании ко вторым формально не относились, зато принадлежали они городским и областным чиновникам. За счет лоббизма они взвинтили цены до невиданных высот, выжимая все до последней копейки в погоне за сверхприбылью, в результате чего большинству местных пролетариев стало просто нечем платить. Компании с неплательщиками боролись - отключали отопление и электричество среди зимы, насылали рейды полиции с дубинками и щитами, подавали воду только по расписанию. Мусор, разумеется, тоже перкращали вывозить. И теперь в грязных, тонущих в мусоре домах ютились обнищавшие, замордованные до потери человеческого облика люди. Их было даже немного жаль. Наверное, именно такими были двести лет назад крепостные крестьяне - бессловесные, бесконечно терпеливые, и безмерно обожающие тех, кто их мучает.
       'Люди похожи на свои дома, - подумалось мне почему-то. - А дома похожи на людей, которые в них живут. Двусторонний процесс, если приглядеться'.
       Местные же дома представляли собой построенные еще при вменяемом Брежневе однотипные прямоугольные девятиэтажные коробки, изначально белые, а теперь серо-коричневые. Тратить деньги и нанимать людей для помывки никому и в голову не приходило, грязь стала настолько привычной, что местные на нее практически не обращали внимания, а официальные лица из столицы сюда с визитами не заезжали, и к их приезду никто не облагораживал даже фасады.
       Сами 'местные' тоже были тут. Вокруг жилых домов вился смрадный, неприятный морок, который одновременно сочетал в себе все мыслимые вкусы, и пропорции этого несочетаемого букета менялись ежесекундно. Морок медленно перетекал из одной формации в другую, вздымался и опадал в такт смене фаз сна. Я невольно поежился. Раствориться мне не грозило, я был достаточно закален, чтобы противостоять Хору, но все равно было довольно неприятно. Когда человек спит, его бессознательная часть ничем не контролируется, и наружу выплескивается бурлящая смесь из инстинктов, подавленных желаний, и собранной за день информации. Тошнотворная смесь, если не сказать более.
       Я осмотрелся, вспоминая, как пройти до ипподрома, и где поблизости от него должна школа. Давно тут не был, если честно. Но в прошлый раз бродячие собаки никаких проблем не создавали, если не считать 'мин' на тротуарах.
       До подходящего по описанию двора добираться пришлось еще пять минут. По пути встретились еще несколько следов собачьего присутствия, но я, наученный горьким опытом, в них не вляпался. Искомый двор оказался не обычным 'колодцем' а открытым пространством, плавно переходящим в пустырь. За пустырем, по идее, должен был находиться ипподром, но его не было видно в темноте.
       Я подошел к мусорным бакам, внимательно глядя при этом под ноги. Баки как баки, переполненные, побитые погодой и временем, со следами поджогов мусора, но ничем не выделяющиеся. Рядом валяется парочка шприцев, явно не из-под инсулина, с остатками крови внутри. Воняет.
       Ничего необычного...
       Со стороны пустыря донесся протяжный вой.
       Хор всколыхнулся, разом подернувшись вяжущей горечью страха.
       По нервам ударило склизкое ощущение искажения.
       В животе резко похолодело.
       Это было не такое искажение, которое генерирует эспер при 'первичном импульсе'.
       Не такое, какое эспер может создать во вменяемом состоянии.
       Что-то странное даже по нашим меркам, что-то чуждое настолько, что разум отказывался воспринимать его реальность. И, в то же время, взывающее к самым глубинным инстинктам, к генетической памяти, хранящей в себе древний образ блестящих белых клыков за кругом света от еле теплящегося костра. Да, людям от природы положено бояться хищников, какие бы совершенные средства убийства они ни изобретали.
       Я отступил назад, вглядываясь в ночную темноту. Естественный страх во мне смешивался с любопытством, злостью - какой-то слепивший себя из неясных обывательских страхов мусор вздумал свить гнездо чуть ли не у меня на пороге, и радостью - интуиция не подвела! Хе-хе. Так мог бы радоваться выживальщик, наблюдая через перископ усердно вырытого на даче убежища инверсионные следы падающих боеголовок.
       'Собачки, да? Бродячие?' - я размял кулаки.
       В уме я сделал пометку завтра отписаться на форуме дог-хантеров, чтобы накидали здесь 'вкусняшек', а сам начал осторожно спускаться к пустырю. Двигаться приходилось медленно, чтобы не угодить ногой в промоину или не споткнуться о какой-нибудь мусор. Будь я хоть сто раз эспером, но чистить одежду после валяния в грязи - дело нудное, проще просто оставаться чистым.
       Медленно шагая через покрытую увядшей травой и мусором грязь, я всем телом ощущал, как нарастает сопротивление. Нет, воздух не становился более плотным, не ощущалось давления, но что-то мешало сделать еще один шаг. Смутное ощущение чуждости постепенно переходило в явное ощущение враждебности. Где-то там, в темноте, находилось нечто, желающее причинить мне вред, целенаправленно и осознанно. От такого становилось не по себе. Да, я много раз нырял в бешеный шторм 'первичного импульса', много раз приходилось кропотливо, часами и сутками взламывать аномалии, используя в качестве отмычки страхи и надежды окружающих людей, но у меня всегда было преимущество в виде собственного разума, позволявшего малым усилием отклонять слепое, стихийное давление. Прямая агрессия - это в сто крат хуже. Это значит, что аномалия начала мыслить. Пусть и на примитивном, животном уровне, но все равно это очень плохо.
       Я замер, напрягая все оставшиеся у меня чувства. Западный ветер нес вонь экскрементов, вероятно лошадиных, дуновение тлена от преющей травы, тонкие миазмы гнили от стихийной свалки, еле различимый запах автомобильных выхлопов. Запах псины.
       Теперь враждебное давление ощущалось еще более четко. Оно исходило из оврага, находящегося чуть южнее, слева от меня. Я собрался, припоминая подходящие случаю формулы, и закрепляя в сознании те величины, которые могли лучше всего помочь. Формула гравитационного взаимодействия. Плотность воздуха. Кинетический импульс. Сила межмолекулярного взаимодействия. Формула Планка. Достаточный арсенал, чтобы выйти в одиночку против армии. Хватит ли этого против того, что засело там, в тенях - неизвестно.
       Ощущающееся лишь внутренними чувствами присутствие оформилось окончательно. Темнота впереди сгустилась настолько, что едва можно было разглядеть хоть какие-то очертания. И в этой темноте, на дне оврага смутно блестели два зеленых глаза.
       Раздался глухой рык.
       Низкий, переходящий в инфразвук рокот, входящий в резонанс с внутренними органами, вызывающий панику и парализующий волю.
       В лицо пахнуло запахом псины, перемешанным со сладковатым смрадом разложившегося трупа и металлическим амбре полусвернувшейся крови.
       Искажение ощущалось уже совершенно явно.
       Интересно. Здесь что, люди пропадали? Почему это не появилось на новостных порталах и на странице городского управления МВД? Или это были бомжи, которых никто не хватился? В любом случае, местные дети, забредающие на пустырь, должны были наткнуться на останки... или это они и наткнулись? Нет, новостей об этом не было, я бы знал. Тогда в чем дело? Я медленно присел на землю, не опуская глаз, стараясь не демонстрировать в позе неуверенности. Нашарил рукой картонную пачку из-под сока, скомкал ее в кулаке и, переписав уравнение Второго Начала термодинамики, собрал в нее всю теплоту, до которой смог дотянуться. Температура в радиусе нескольких метров сразу упала на пару градусов, картонка вспыхнула оранжевым пламенем, и я швырнул ее в овраг.
       Огонь осветил и залежи мусора на дне оврага, и земляные стенки, и торчащие из них корни. Ничего больше там не было. А зеленые глаза уже злобно мерцали с дальнего края, куда не добирался свет. Оказались они там мгновенно, строго в момент броска. Так-так, все интереснее... враждебное чувство усилилось настолько, что подкашивались ноги, грудь стиснуло так, что с трудом можно было сделать вдох. Там, внизу, двигалось и мыслило что-то, обладающее сознанием и волей, но не имеющее формы... Я на мгновение перевел взгляд на догорающую пачку из-под сока.
       Вектор воздействия гравитации изменяется на отрицательный.
       Все волны инфракрасного диапазона переводим в видимый спектр.
       Поток света от взлетевшей ввысь картонки залил все вокруг...
       Овраг был пуст. Но и не пуст. Что-то невидимое, и видимое одновременно. Неосязаемое, и занимающее объем. Не издающее звуков, и глухо рычащее. Не имеющее запаха и нестерпимо воняющее.
       Словно мое ESP-восприятие изо всех сил пыталось втиснуть существование этого в доступные моему слабому белково-липидному мозгу протоколы. В животе зашевелился набирающий силу рвотный спазм. Сквозь страх и адреналиновую завесу пробивалась простая, в сущности, мысль...
       Эта МЕРЗОСТЬ не должна существовать!
       В тот же миг оно рванулось ко мне, и времени на то, чтобы бояться, просто не оставалось. Расстояние, разделяющее нас, было чуть менее пятнадцати метров. Нужна примерно секунда, чтобы оно добралось до меня. Решение всплыло в памяти само собой, собравшись из воспоминаний о последней прочитанной книге.
       Мысленно я обозначаю прямую линию, которая задаст вектор, и приседаю, отклоняя центр тяжести назад. Искажать существующие величины сложно, но еще сложнее создавать из ничего новые. Фиксирую в сознании три предельных соотношения и начальные параметры...
       И едва успеваю зажмуриться и приоткрыть рот.
       Фронт ударной волны двинулся вперед со сверхзвуковой скоростью. Оглушительный хлопок расширяющегося воздуха ударил по ушам, но сама волна меня не задела. Но через мгновение воздух снова вернулся в нормальное состояние, опрокинув меня на спину упругим толчком.
       Я тут же вскочил на ноги, всмотрелся в темноту. Отлично. Созданная второпях и с огромными погрешностями волна, однако, отшвырнула тень обратно в овраг, чувствительно приложив об стенку. Плюс контузия... эта штука не была материальна в прямом смысле - но воплощаясь из людских страхов, перенимала и слабости, которыми был наделен страх.
       Хищник - это страшно, это опасно. Даже вдвое уступающая по весу собака представляет смертельную угрозу для человека. Еще бы, ведь ее мышцы и зубы изначально заточены под убийство крупных животных. Человеку сложно голыми руками одолеть крупную собаку, не говоря о ком-то покрупнее. Но хищник в понимании человека - такое же живое существо, пусть даже сильное и опасное. А живые существа испытывают боль, они могут быть ранены и убиты.
       Тень рванула по оврагу в сторону. Удрать вздумало? Не в этой жизни!
       Резким взмахом руки я очертил воображаемую окружность. Которая мгновенно обрела воплощение в виде кольца огня, набросившегося на пожухлую траву и мусор. Мгновенно... я даже не вспомнил, какие законы для этого надо изменить.
       Ужас, несравнимый с прежними страхами, сдавил внутренности ледяными тисками, но отступать было поздно. Либо эта тварь меня сейчас растерзает, либо я выйду победителем и возможно, сумею собрать свои мозги по кусочкам.
       Кольцо огня начало сжиматься. Медленно, примерно по полметра в секунду, но оно заключало меня и тень в огненную ловушку. Времени оставалось немного, мне уже трудно было отслеживать прошедшие секунды. Слишком я перегибал палку последние дни... еще несколько минут в таком темпе - и начнутся провалы в памяти, снизится интеллект, помутится восприятие. Первые симптомы худшего, что может произойти с эспером. Растворения.
       Надо торопиться.
       Я спрыгнул в овраг. Верх идиотизма - пытаться голыми руками сцапать такую псину. Безумству храбрых поем мы песню. А песни довольно одной, чтоб только о долге в ней пело... тьфу, блин. Я закрыл глаза, отрезая себя от визуального восприятия, полностью концентрируясь на инфополе. На языке свербел мерзкий вкус, почему-то ассоциирующийся с собачьей шерстью, тухлым мясом и кровью. Тень металась всего в паре метров передо мной, запертая в овраге горящей травой с трех сторон. С четвертой выход закрывал я.
       Тень неукоснительно следовала спетой для нее Хором логике зверя. Если раненного зверя загнать в угол - он кинется на преследователя. Что она и сделала, сберегая мне драгоценные секунды ясного рассудка. Не имея возможности видеть ее, я ориентировался только по искажению инфополя. Вот она разгоняется, собирается для прыжка, отправляет стремительное тело в полет. С точки зрения Хора, это был полноценный вещественный зверь, а не полубесформенное нечто. А вещественного зверя можно и убить вещественными средствами.
       Не разжимая глаз, я выбросил руку туда, где должна была находиться пасть зверя, уже нацелившаяся вырвать из моей шеи шмат мяса. Готовые хватать пальцы сомкнулись на чем-то мокром и мягком. На языке. Удар тяжелого тела сбил меня с ног, вдвоем мы покатились по земле. Мощные лапы упирались в меня, у самого уха хрипел не то рык, не то лай. Вот только на земле у меня было преимущество и в силе, и в весе. Вывернувшись и придавив зверя собственным телом, я вцепился в его шею пальцами. Я мог ощутить сопротивление мышц и связок, мог осязать грубую шерсть. Но открой я глаза - увидел бы в лучшем случае бесформенный сгусток ночной темноты, или вообще ничего.
       Не знаю, сколько времени прошло. Скорее всего, только несколько секунд. В какой-то миг я почувствовал, что шейные позвонки зверя поддались с беззвучным хрустом и его бешено отбивающееся тело обмякло. А потом оно просто исчезло.
       Я открыл глаза.
       Вокруг валялись кучи мусора. Нестерпимо воняло. По краям оврага плясали отсветы - сухая трава все еще горела. В горло лез едкий дым, от него же сильно щипало глаза. Я схватил валявшийся под ногами пластиковый пакет и принялся карабкаться по склону оврага. Выбравшись на верх, я бросился бежать в сторону федеральной трассы, по дороге отщипывая от пакета кусочки и подбрасывая их в воздух, а через каждые пять кусочков подпрыгивая в воздух двумя ногами сразу. В голове вертелся всего один вопрос, но я не мог на него ответить, как не силился. Изредка отвлекаясь от раздирания пакета, я пытался загнуть пальцы, но перед глазами все плыло, и сообразить, сколько будет три плюс два, все равно не получалось.
      
      
    * * *
      
       '2 + 3 = 5'.
       '2 + 3 = 5'.
       '2 + 3 = 5'.
       '2 + 3...'
       Я не сразу понял, почему на тетрадном листе перестала увеличиваться колонка из одинаковых строчек вычислений. Озадаченно потряс ручку, попытался ее расписать, и только потом сообразил, что кончилась паста. После чего рассерженно швырнул ее об стену. Я ведь больше не мог писать. Не мог напомнить себе, что два плюс три - это пять. Два плюс три - это пять, а не редиска, и не категорический императив Канта. Два плюс три это просто пять...
       'Спокойно, спокойно, - я вцепился пальцами в волосы. - Сколько раз так уже было... посидеть надо немного, все придет в норму. Все будет нормально'.
       Да-да, все будет. Самосознание уже в пределах нормы, речевые функции полностью восстановятся к следующему утру, вычислительные - в течение двух-трех дней. Полное восстановление интеллекта и личности до докризисного уровня займет от недели до полутора, смотря чем питаться и много ли напрягать мозг. Главное что не докатился до уровня некоторых граждан, для которых поворот в обратную сторону часовых стрелок и обращение вспять потока времени суть одно и то же.
       'Еще бы вспомнить, что значат слова 'день' и 'неделя', было бы вообще круто'.
       [День - один оборот планеты вокруг своей оси, определяемый по солнечному циклу. Неделя - семь дней.]
       Я скосил глаза в сторону. Рядом стоял Смерть, появившийся неслышно, как привидение.
       - Спа-па-аа-сибо, - выдавил я, с трудом вспоминая, как нужно шевелить языком и проталкивать воздух через голосовые связки.
       [Заинтересованность о вчерашнем происшествии.]
       [Отрицание важности.] В таком 'полурастворенном' состоянии общаться через инфополе, посредством не звуковых слов, а понятий, которые они обозначали, было намного проще. [Помойка, собаки, стая. Страх обывателей перед бродячими животными. Последующая манифестация страха. Прибытие эспера и уничтожение]
       Смерть слегка дернул щекой. [Потребность в тщательной проверке.]
       [Сомнение в целесообразности], сообщил я. [Отвлечение внимания возникшим пожаром. Бегство настоящих собак. Исчезновение почвы для манифестации.]
       Смерть лишь неопределенно мотнул головой, набросил пальто и исчез. В буквальном смысле.
       [Крайняя заинтересованность], пояснил он напоследок. [Желание обследовать все лично.]
       И буквально растворился в воздухе.
       'Вытрясу все, что только можно', - решил я, возвращаясь в гостиную.
       В любом случае, допрос с пристрастием придется отложить до тех пор, пока Смерть не вернется. А пока... я перевел взгляд на компьютер и поморщился, как от зубной боли. Электрический негодяй издевательски подмигнул оранжевым огоньком индикатора на мониторе. Обойдешься, ведро с болтами. Я сегодня не буду вносить никаких сведений о Луне. Я завтра, когда прояснится память, составлю таблицу на смартфоне. А ты мне нужен только чтобы связаться с Магусом.
       Компьютер издевательски загудел в ответ на нажатие кнопки питания. Я уселся за клавиатуру и размял пальцы. Из-за скотского характера этой железки приходилось хранить данные на двух резервных флеш-картах и в облаке, но сколько Смерть не осматривал компьютер, ничего странного или аномального не находил. Что не мешало последнему регулярно доводить меня до белого каления.
       Впрочем, пока все было нормально, и я первым делом запустил джаббер. В наше время рискованно было иметь не одобренное Роскомнадзором программное обеспечение, но должны же быть в жизни эспера хоть какие-то плюсы? Одна из немногих сетей, надежно защищенных от слежки, стоит риска. В списке контактов нужный ник был помечен желтой звездочкой - пользователь находился в сети. Пальцы легли на клавиатуру, набирая текст:
      
      [22:15:17] [Void] привет магус как тове ничего
      [22:15:30] [FAKo] Добрый вечер, Висельник. Все, как обычно.
      [22:15:34] [Void] все плохо
      [22:15:39] [FAKo] Я бы не сказал.
      [22:15:54] [Void] я сделла как ты просил
      [22:16:11] [FAKo] Чудно, спасибо. Не мог бы в дальнейшем ставить меня в известность обо всех наблюдениях?
      [22:16:17] [Void] ок а тебе зачем вобще
      [22:16:29] [FAKo] Что это с тобой? Ты странно как-то пишешь.
      [22:17:22] [Void] вчера пернпрягся всю ночь шлялся черт знает где пришел в себя дома лежу весь в грязи и говне собачьем с подушкой вобмнику
      [22:17:38] [Void] еле вспонмил кто я где я пальцы плохо слушаются по кнопкам не попадаю
      [22:17:46] [FAKo] Ну как так можно? Ладно я старый, ты-то чего могилу себе роешь?
      [22:17:53] [FAKo] Что там случилось-то?
      [22:18:19] [Void] ерундв проходили все это прсто слишком много всего сразу наложилось
      [22:18:28] [Void] через недельку как новый буду
      [22:18:45] [Void] так зачем тебе надо было чтобы не было жертв?
      [22:19:01] [FAKo] Объяснять долго. Я не уверен, что ты в таком состоянии поймешь. Я сам толком не понимаю, будто руками в мутной воде шарю.
       [22:19:08] [Void] я попытаюсь если что потом логи перечитаю
       [22:19:18] [FAKo] В общем, начну ab ovo. Знаком со Вторым правилом термодинамики?
       [22:19:23] [Void] а то
       [22:19:44] [FAKo] В виде, изучаемом в курсе физики, это правило описывает лишь передачу тепловой энергии в системе. Однако если взглянуть более обще... расширить горизонты, так сказать... то можно сделать вывод, что это правило является базисным для любых природных систем.
      [22:19:51] [FAKo] Можно назвать это Принципом энергетической целесообразности.
      [22:20:13] [FAKo] Формулировка примерно такая: 'Всякое действие будет совершаться по пути наименьшего увеличения энтропии'.
      [22:20:42] [Void] не катит как всеобщая теория имхо
      [22:20:55] [Void] я могу отрезать хлеб ножом а могу отоквырять ложкой
      [22:21:02] [FAKo] Это потому что ты не природная система, и можешь действовать нерационально.
      [22:21:07] [Void] я долэн этим гордится?
      [22:21:11] [FAKo] Ты должен не сбиваться с мысли.
      [22:21:45] [FAKo] Меня заинтересовал сам процесс зарождения эспера. Условно всякое действие можно охарактеризовать как природное и разумное. Природное подчиняется Принципу энергетической целесообразности, разумное - воле совершающего действие субъекта. Так? Так.
      [22:22:28] [FAKo] Используя бритву Оккама, я предполагаю, что рождение эспера - природный процесс, ибо разумный субъект есть дополнительная сущность. То есть рождение эспера как оно есть энергетически целесообразно. Все сопутствующие процессы - Провал, Первичный импульс - все это является наименее энергетически затратным способом достигнуть требуемого состояния.
      [22:22:40] [Void] а причем здесь гибель обывателей при Первичном импульсе?
      [22:22:45] [FAKo] Тоже часть процесса.
      [22:22:59] [FAKo] Смотри, я возьму не совсем корректный но достаточно наглядный пример. Кукушка.
      [22:23:47] [FAKo] Кукушка подкидывает свое яйцо в гнезда других птиц. Вылупившийся птенец выкидывает из гнезда других птенцов, чтобы без конкуренции получать весь приносимый родителями корм. Это не является проявлением злой воли, это инстиктивное действие, энергетически целесообразное с позиции выживания.
      [22:23:54] [FAKo] Статистическая выборка невелика, но и ее достаточно, чтобы сделать простой вывод.
      [22:24:41] [FAKo]То, что эспер выходит из Провала в самом близком для него
      месте. То, что дозревание происходит в том же месте. То, что при Превичном импульсе гибнут люди, как правило близкие эсперу - это энергетически целесообразные процесс.
      [22:24:48] [Void] Процесс чего?
      [22:24:55] [FAKo] Знал бы прикуп - жил бы в Ницце, как говорится.
      [22:25:27] [FAKo] Могу предположить, что это необходимая часть развития эспера в своем качестве. Упомянутый кукушонок развивается в половозрелую особь, способную к дальнейшему размножению, выполняя заложенную генетически программу.
      [22:25:32] [Void] эсперы стерильны
      [22:25:36] [Void] с добрым утром
      [22:25:42] [Void] с позиции эволюционных механизмов мы ходячие ошибки
      [22:25:49] [FAKo] Я не сказал, что процесс необходим для размножения.
      [22:25:55] [Void] тогда смысл все затевать?
      [22:26:17] [FAKo] Тоже не знаю. Для того я и попросил тебя вмешаться в естественный процесс, чтобы проследить будущие отклонения.
      [22:26:49] [Void] дырявая теория
      [22:26:57] [Void] живая материя существует для бескоенчного продолжения себя
      [22:27:05] [Void] все прочее различные пути к этому
      [22:27:12] [Void] в том числе эта сранаф цивилизация
      [22:32:21] [Void] это скорее выглядит разумным действием по твоей теории
      [22:32:32] [Void] и тогда все шикарно объясняется банальной лажей со стороны действующего субъекта
      [22:32:39] [FAKo] Бритва Оккама, молодой человек, бритва Оккама.
      [22:32:44] [FAKo] Да и кто может быть этим субъектом?
      [22:32:53] [Void] в принципе кто угодно
      [22:33:00] [Void] даже сам эспер
       [22:32:14] [Void] если предположить что 'эспер' - врожденное свойство инициируеоме в течени жизни
      [22:32:35] [FAKo] С убежденным атеистом вроде тебя этот спор не имеет смысла, я пожалуй промолчу.
       [22:32:44] [Void] не надо вешать ярлыки
      [22:32:49] [Void] я не атеист
       [22:32:56] [Void] я отрицаю слепую веру и абсурд
      [22:33:27] [FAKo] Ладно-ладно. Только, пожалуйста, за новорожденной пригляди повнимательнее. Я на тебя надеюсь. Какая, кстати, у нее карта?
       [22:33:31] [Void] луна
      [22:32:36] [FAKo] Занятно.
      [22:32:43] [FAKo] И как она тебе?
      [22:33:56] [Void] бесит
      [22:34:07] [FAKo] уже неплохо
      [22:34:15] *** FAKo покинул чат
      
       Я потянулся и размял пальцы. Проблема нашего происхождения, безусловно, была фундаментальной. Однако, как и, к примеру, проблема возникновения жизни на земле, она едва ли имела какую-то практическую ценность. Расшифровка генетической программы? Геном может и изменяется после перерождения, но едва ли настолько. Впрочем, Магуса едва ли интересовал вопрос 'для чего?'. Ему было достаточно самого наличия нерешенной проблемы, и не мне его судить за непрактичность. Чем еще заниматься в жизни философу, как не философией?
       Взгляд сам собой переполз на лежащий рядом с клавиатурой телефон. Надо позвонить Жрице. Договаривались же. Или лучше подождать до утра? Я сейчас два слова с трудом свяжу. Черт... Ну хоть SMS отправлю. Но стоило мне протянуть руку за телефоном, как компьютер тут громко заскрежетал, загудел кулером и, как мне показалось, злорадно провалился в синий экран смерти.
       Я потыкал клавиши - ноль реакции. Пробовал перезапустить систему - синий экран очистился от всех символов, и по нему побежали новые строки.
      
      
      
    Т Ы П Р О С Т О Т Л Е Н Н А Я Б И О М А С С А Б Е С П О Л Е З Н О У В Е Л И Ч И В А Ю Щ А Я Э Н Т Р О П И Ю В С Е Л Е Н Н О Й
      
    К У С О К Н И К Ч Е М Н О Й О Р Г А Н И Ч Е С К О Й М А Т Е Р И И
      
    Г Н И Ю Щ Е Е М Я С О
      
    Т Ы Н И Ч Т О Т В О И М Ы С Л И Н И Ч Т О Т В О И Д Е Л А Н И Ч Т О Т В О Е С У Щ Е С Т В О В А Н И Е Н И Ч Т О Н И Ч Т О Н И Ч Т О Н И Ч Т О
      
       Я встал со стула и решительно выдернул кабель сетевого фильтра из розетки. Монитор продолжал издевательски светиться. Через несколько секунд первая надпись исчезла, и появилась другая:
      
      
    В Ы К И Б ЕР У Н И Ж Е Н Ы
      
       Только после этого мерзкая железка соизволила отключиться.
       'Сука, - подумал я и посмотрел на настенные часы. - И где там пропадает...'
       Смерть возник посреди комнаты из ниоткуда, словно отвечая таким образом на невысказанный вопрос. Его домашние тапки и штаны по щиколотку были все перемазаны в грязи, которая теперь вся оказалась на ковре.
       - Э? - выжидающе спросил я.
       [Темна вода в облацех] тихо ответил Смерть и медленно побрел в свою комнату. Грязь с пола и одежды исчезла в ту же секунду.
       [Просьба менее витиеватого пояснения.]
       [Прошлый вечер. Выдернутая заноза.] Он тяжело опустился на кровать и вытянулся на ней во весь немалый рост. Было заметно, что пальцы свешивающейся с края руки заметно дрожат. [Только что промытые раны.]
       [Принятие. Надежда на окончательное проблемы.]
       [Облегчение, Хора, время, конечность.] Смерть полуобернулся в мою сторону. [Предположение, беспокойство, причины, различие.]
       [Согласие. Место, будущее, катастрофа, предположение.]
       Он лишь покачал головой.
       [Аномалия, нападение. Нетипичность поведения, животное.]
       [Сомнения...]
       У меня нехорошо зазудело под сердцем. Как я сразу не заметил? Бродячие собаки редко, крайне редко нападают на людей, только если стаей и с большой голодухи. Этим гораздо чаще грешат бойцовые и сторожевые породы. Значит, я либо не правильно понял смысл аномалии, либо...
       [Предположение: аномалия, атака, эспер, злой умысел.]
       [Неведение.] Смерть окончательно растекся на кровати и, судя по всему, задремал.
       Я запустил пальцы в волосы и тоже уселся на стул. Это был тот редкий случай, когда я достаточно ясно понял, что имел ввиду Смерть, и возразить мне было нечего. Прежде подобного не случалось, но все бывает в первый раз, верно? Тем более что до сих пор мы неоднократно выдергивали аномалии с корнем... значит ли это, что аномалии - результат разумной деятельность? Или это просто защитная реакция, как иммунитет? Блин, ничего не соображаю... хоть бы пару дней подождать, пока мозги в норму придут.
       Так еще раз. Имеем - аномалия повела себя не совсем так, как следовало. А именно атаковала эспера, игнорируя до этого людей. Предположение - аномалии целенаправленно атакуют эсперов. Повторяя слова классиков: 'Если где-то запахло серой, мы не имеем права рассуждать о молекулярных флюктуациях. Мы обязаны предположить, что где-то объявился черт с рогами и начать производство святой воды в промышленных масштабах'. Хотя бы потому, что нас так мало, что можно по пальцам пересчитать.
       Я развернулся к столу, подтащил к себе тетрадь с ручкой и принялся рисовать схему, потому что собственный мозг наотрез отказывался что-то удерживать в памяти. 'Исходные данные' - 'Предположение' - 'Возможные варианты действий'.
       Мысль забуксовала.
       Ожидаемо.
       Ломать законы собственного микрокосма - это плохо. Примерно как отпиливать самому себе ногу. С той небольшой разницей, что ногу отпилить очень трудно, боль остановит руку.
       Стоп-стоп-стоп. Если есть 'нападение' - должна быть 'защита', так? Я для наглядности написал оба слова на бумаге, провел между ними стрелку. Если допустить, что на нас могут напасть - надо защититься. Просто на всякий случай.
       А как у нас с этим?
       А по-всякому. Смерти-то вряд ли что-то грозит - слишком силен. Еще бы чуть чаще снисходил до реального мира... Правосудор и Дьявол - за этих я тоже спокоен, они уверенно владеют своими силами, и не станут мешкать, чтобы пустить их в ход. Особенно Дьявол... так, не стоит об этом к ночи. Императрица, Шут, Магус, Отшельник, Фортуна - ну, вот оно, наше большинство. Они выбрали жизнь среди обывателей, и если опустить спор о качестве этой жизни - это их выбор. Но это делает их уязвимыми, а больше всего рискует Шут, не имеющая постоянного жилья, в котором имела бы преимущество. Но ее поди найди. И остаются новорожденные - Жрица и Луна. Наиболее уязвимые, даже более уязвимые, чем обыватели. И если Луна живет всего в нескольких километрах отсюда, и в случае чего Смерть может прикрыть ее, не вставая с кровати, то у Жрицы будут проблемы.
       [Вопрос: возможность движения, карта 'Жрица', немедленно.]
       - Ходить один, - шепотом ответил Смерть вслух. - Возврат - я.
       То есть, добираться до Москвы мне предстоит самостоятельно. Я с унынием вытянул из памяти карту. Почти три тысячи километров. С учетом необходимости разгона, набора высоты, огибания населенных районов, торможения и поиска нужного места - около десяти минут в состоянии искаженного микрокосма. Остается только надеяться, что Смерть с расстояния подстрахует, и не даст случайно отправить Москву на лунную орбиту.
       [Подтверждение. Просьба, наблюдение.]
       Я быстро оделся и вышел во двор. Мороз ощутимо пробирал сквозь тонкую замшевую куртку, даруя ощущение реальности. Скоро это чувство исчезнет, и единственным стержнем для меня останется собственное сознание. А у метеорологов, авиадиспетчеров и военных будет трудная ночь. Закрыв глаза я слушал инфополе, которое Хор наполнял своим вкусом, где отвратительным, где прекрасным. То, что я сейчас собирался сделать, было равносильно попытке обнять штормовую волну и попытаться потанцевать с ней на мелководье. Невозможно. Но не в моем мире.
       Земля осталась где-то внизу.
       Скрытый ночной темнотой горизонт рванулся на встречу.
      
       ..................................................................................................................
      
       Из мутного транса меня вырвал удар перегрузки и толчок в ноги.
       Несколько секунд я еще держал глаза закрытыми, после чего рискнул осмотреться. Перемещаться на большие расстояния искажением мне никогда не нравилось. Слишком резкая смена плана. Только что вокруг был двор небольшого загородного домика - и через мгновение они превратились в укрытый сумраком просторный сквер. Покровский монастырь был сооружением старым, и занимавшим большую площадь, но неизменно хорошо ухоженным, особенно на фоне окружающих улиц.
       Куда идти я уже знал. Находиться здесь мне было нельзя, но у нестабильного состояния были свои плюсы - любой встреченный человек изо всех сил старался бы меня не видеть .
       Войдя в жилой корпус, до нужной кельи я добрался без происшествий. Отбоя еще не было, но в коридоре было пусто, железная дисциплина держала немногочисленных воспитанниц взаперти. Немногочисленных, потому что большая часть погибла в вихре Первичного импульса. Я немного задержался на пороге, давая понять, кто и зачем пришел, после чего осторожно толкнул дверь.
       Обстановка внутри была спартанской, как и следовало ожидать от монастыря. Голый дощатый пол, деревянные стены, всей мебели - одинокая книжная полка, тумбочка и грубая койка, на которой съежившись сидела русоволосая девушка пятнадцати лет. Ее глаза чем-то напоминали перегоревшие кострища, и на мое появление она никак не отреагировала.
       Я подошел ближе и мягко взял ее за руку.
       Жрица подняла невидящие глаза.
       Все было понятно без слов. Ее мучила совесть, ее пугало свое новое состояние, она боялась кому-то исповедаться, но крепко вбитые с малых лет религиозные догматы удерживали ее от радикальных действий. От самоубийства к примеру. Вот только я сейчас был не в той форме, чтобы возиться с чужими душевными ранами. Все, на что хватило моего самообладания - это громко крикнуть в инфополе, обозначая свое местоположение.
       Келья опустела.
      
      
      
      
    Глава 4: Первый вдох
      
      Через несколько дней
      'Луна' могла гордиться собой. Ей не только удалось выдержать все три пары в университете подряд, но и уйти после занятий шагом, а не бегом. Причин, по которым обыденное дело превратилось в подвиг, было две. Во-первых, свое имя она до сих пор не могла не только вспомнить, но так же услышать или прочитать. Сокращения и прозвища, которыми ее пытались окликнуть, она тоже пропускала мимо ушей - словно они не имели к ней никакого отношения. Лишним будет упоминать, что нормальное общение кануло в Лету. Впрочем, она быстро обнаружила, что прекрасно осознает, когда обращаются лично к ней, и в этом заключалась вторая причина ее желания поскорее оказаться в уединении дома.
       Прикосновения.
       'Луна' не чувствовала надетой на себе одежды, не ощущала сырого ветра на лице. Даже ручка в руке распознавалась только по сопротивлению пластика, мешающего сжать пальцы еще сильнее. Но недостаток этих привычных раздражителей с лихвой компенсировался чем-то новым.
       Когда она с отцом ехала на машине, то ощущала неудобство - отец словно плотно прижимался к ней боком, а не сидел на соседнем сиденье. Еще кожа слегка чесалась, но на это можно было не обращать внимания до поры до времени. Проблемы начались в университете. Пока 'Луна' шла по коридорам, ей все время казалось, что до нее кто-то дотрагивается. И хотя прикосновения казались легкими и почти неосязаемыми, но они заставляли ее непрерывно вертеть головой в поисках нахалов. Без какого-либо толку, потому что при всем желании обвинить было некого, прикосновения продолжались, даже когда на расстоянии вытянутой руки не было ни души. Потом 'Луна' вошла в аудиторию и на ней скрестись все взгляды, и вот тогда пришло понимание.
       Сил ее хватило только на то, чтобы поздороваться. Потом шквал вопросов со всех сторон, помноженный уже не на мягкие прикосновения, а ощутимые рывки, точки и нажатия, заставил ее с вскриком отпрянуть. Как ни странно, это подействовало. Светка старательно отогнала от 'Луны' всех, и хотя скользившие по ней взгляды все еще отзывались касаниями, сносить это было легче. Ну и Светка тоже, но ее взгляд-касание казался чем-то более-менее привычным, и от того не таким раздражающим. От шквала вопросов, впрочем, не спасало ничего - как от подруги вслух, так и от одногрупников, на телефон.
       'Почему потерпеть не могли?! - зло подумала девушка. - Все же давно в интернете обсудили! Не видно, что плохо мне?!'
       А куда ты пропадала? А ты правда ничего не помнишь? А выкуп требовали? А в больницу ездили? А что родители? А в полицию пойдете? А как ты себя чувствуешь? А сможешь досчитать до десяти и обратно не сбившись?
       Каждый заданный вопрос, мимолетный взгляд, даже направленная на нее мысль отзывалась ощущением прикосновения. Ближе к концу третьей пары 'Луна' ощущала себя грязной, облапаной с головы до ног, чуть ли не изнасилованной. Все остатки силы воли она употребляла на то, чтобы не перейти на бег. Лишь бы поскорее оказаться дома, где поблизости нет никого постороннего, и ничего не мешает.
       Она торопливо выскользнула из дверей университета и поспешила в сторону парка. Заходить на территорию почему-то очень не хотелось, но на этой стороне улицы было меньше народу. Достав смартфон, 'Луна' попыталась набрать Сергея, но в ответ робот лишь сообщил ей, что 'аппарат абонента выключен'. Вот это было неприятно. Она уже собиралась вызвать такси, как рядом с ней затормозила побитая жизнью и еще чем-то потяжелее 'Лада'. Прикосновение на это раз было широким и плотным. Теплым, влажным, немного липким.
       - ***, это ты?! - окликнул ее утомительно знакомый голос. - Привет!
       - А... привет Семен, - ответила 'Луна', содрогаясь от противного липкого прикосновения. - Как дела?
       - Да у меня-то все нормально, скажи, что с тобой? Где ты пропадала?
       'Чтоб тебя... пооригинальнее ничего не мог придумать?'
       - Да сама не знаю.
       - А в полицию уже сообщали? Там же дело заводили, я точно знаю.
       'Дежа вю...'
       - Этим папа мой занимается, наверное, дело закроют. Все же нормально.
       - Ну ладно, хорошо тогда... - Семен смущенно замялся. - В любом случае, я рад что с тобой все хорошо.
       'Да-да, только свали уже...'
       - Не волнуйся, все прекрасно.
       - О, кстати, пока тебя не было, я твой курсовик сделал, распечатать осталось. Есть куда скинуть?
       'Оно еще и на флешке... не мог файл в облаке сохранить и ссылку послать? Программист недоделанный... - 'Луна' на секунду задумалась и чуть смягчилась. - Ладно, по крайней мере, хоть не просто покапать на мозги приехал'.
       - Раз уж ты на машине, может подбросишь до дома, там и скинем на комп.
       Семен моментально просветлел лицом и кинулся открывать дверь. 'Луна' позволила себя усадить на переднее сиденье, хотя ее внутренне все же передернуло от скромного до беспросветной нищеты салона 'Лады' в минимальной комплектации. Хотя это все же лучше чем добираться на маршрутке. 'Луна' инстинктивно притулилась поближе к стеклу и сжалась всем телом, пытаясь отстраниться от теплого и липкого ощущения. Толку, правда, от этого не было. Невольно ее мысли раз за разом возвращались к отпечатанной на дешевом картоне визитке. В какой-то момент она даже достала ее из сумочки и повертела в руках но, перехватив внимательный взгляд Семена, поспешила убрать ее обратно.
       В середине дня пробок на дорогах еще не было, доехали до дома минут за двадцать. Скинуть курсовик на домашний компьютер тоже было минутным делом, после чего 'Луна' как можно мягче намекнула Семену, что ему пора удаляться, сославшись на плохое самочувствие. Лукавить даже не пришлось - ощущение грязи и чего-то кисельно-склизкого были так сильны, что ей уже хотелось расчесать себя до крови. Выпроводив друга за порог, 'Луна' поплелась в душ.
       Чередование напора горячей и холодной воды немного привело ее в чувство. Тугих струй она не чувствовала, но в шуме воды было что-то успокаивающее. Способность приблизительно отличать горячее от холодного ей тоже осталась, хотя утром она обожгла палец паром от чайника, и заметила ожог только в середине дня. Пока 'Луна' просто вспоминала, сколько раз нужно повернуть вентили, чтобы вода не была слишком горячей.
       Только стоя под душем, она позволила себе разреветься.
       С текущими слезами уходило напряжение, но его место тут же занимал страх. Страх перед произошедшими непонятными событиями, перед странным человеком, появившимся в ее комнате из ниоткуда, и тут же исчезнувшим без следа, оставив после себя лишь визитку. Страх перед собственным словно чужим телом и изменившимся восприятием. Но в первую очередь - страх перед неизвестностью, перед неопределенностью.
       Плачущая под потоком горячей воды девушка понятия не имела, что делать и как жить дальше. От нее словно пытались оторвать часть ее самой, медленно и болезненно. Она почему-то ощущала себя зубом, который неумелый дантист пытается выдернуть без анестезии, каким-то грубым и очень неприятным с виду инструментом. Это инструмент уже стиснул ее своими зубцами, и еще не в полную силу, но уже настойчиво пробовал на прочность, примериваясь, чтобы нащупать слабину и вырвать из десны одним резким движением.
       Выбралась из душа 'Луна' только тогда, когда начала кружиться голова. То ли от плача, то ли от перегрева. Слезы давно кончились, только легкая судорога то и дело взбиралась из груди вверх по горлу. Заварив на кухне чая, она со стаканом поднялась к себе, уселась на кровать с планшетом и принялась бесцельно проматывать страницы в браузере. Без какой либо цели, просто в надежде, что привычные действия позволят хоть как-то забыться. Наконец, она не выдержала, кинулась к шкафу и принялась выгребать всю одежду. Остановилась она тогда, когда нашла очень плотные брюки и толстый свитер с высокой горловиной, и тут же натянула их на себя. Затем схватила смартфон, вытащила из сумочки визитку и с ожесточением принялась набирать номер.
       Ждать ответа пришлось довольно долго, после чего на другом конце ответил девичий, почти детский голос:
       - А-алло... да?
       'Секретарша что-ли?'
       - Я хочу слышать господина 'Пересвета Аввакумова', - терпеливо сказала 'Луна'.
       - Вы хотите на прием? - ответил тот же голос после долгой заминки.
       'Нет, секретарша бы столько не копалась'.
       - Мне по другому вопросу, - девушка помолчала, соображая, как лучше представиться. - У меня карта 'Луна'.
       - Да, хорошо! - на этот раз пауза была короче. - Он говорит, вы можете приехать, когда вам удобно.
       - А могу я с ним лично переговорить?
       Снова пауза.
       - Он не может говорить.
       - Понятно. Хорошо. До свидания.
       'Дурдом какой-то, - подумала девушка, и перевела взгляд на зеркало. - А я в нем пациент. Только не хватало связаться с мутными кадрами какими-нибудь...'
       В памяти всплыла покрывшаяся инеем чашка, наполненная темно-коричневым прозрачным льдом. Остекленевшие глаза папы с мамой и Сергея - они пришли в себя сразу, как закрылась за спиной 'Висельника' дверь, но не помнили ничего из произошедшего, только обрадовались, что 'Луна' наконец-то вышла из комнаты. Спокойный и пронзительный взгляд странного человека, не назвавшегося по имени, лишь показавшего карту 'Висельник'. Если бы не очевидная потеря осязания, она бы с радостью убедила себя, что все это ей показалось, приснилось или она сама все выдумала от нервов.
       'Луна' вдруг поймала себя на мысли, что не может вспомнить его лица. Отпечатавшиеся в памяти отдельные черты упорно не желали складываться в единую картину, но зато сразу вспоминалось теплое и мягкое ощущение комфорта, как верный признак того, что он желал ей только добра. И что-то еще. Неуловимое, сложно объяснимое, но очевидное ощущение чего-то, заставлявшего молча слушать его слова, подчиняться его требованиям, верить его утверждениям. Девушка невольно поежилась. Тот человек чем-то напоминал ей отца, и не только с лучшей стороны.
       Экран смартфона бесшумно засветился. Взяв его в руки, 'Луна' обнаружила автоматическое SMS от провайдера - 'Данный абонент появился в сети'. Далее шел номер Сергея. Это было очень кстати. Судя по адресу на визитке, путь был неблизкий, да и одной ехать было страшновато. Она нажала на кнопку дозвона.
      
      
    * * *
      
       Где-то в Интернете Сергей встречал ничем не подкрепленное мнение, что смысл существования русского народа - в превозмогании чего-нибудь, и что только превозмогая русский может проявить себя с лучшей стороны, а в комфортных условиях наоборот, расслабляется и дряхлеет. Свое генеалогическое древо он мог проследить еще до времен Империи, и иногда начинал подозревать, что судьба пытается сделать его еще больше русским, чем он был от рождения. Иначе как объяснить то, что на его шее повисло такое существо как Ленка? Послушал, блин, батю, батя же фигни не посоветует... а теперь и желания нет продолжать, и отказать как-то неудобно. Батя опять же юмора не поймет.
       Он покосился направо. Девушка смотрела в окно все с тем же потерянным выражением, которое не сходило с ее лица все последние дни. По сравнению с ее прежним поведением - небо и земля. Достаточно того, что она позвонила первой и прямо попросила ее подвезти. Да еще и ни разу не выразила возмущения по поводу пробки на центральном проспекте. Словно подменили, честное слово. Может так и есть, кстати говоря. Вот где она три недели пропадала, где? Никто не знает, она сама в том числе. Отец-то ее наверняка всех, кого мог, поднял, да только толку никакого.
       - Ленок, поясни еще раз, куда мы едем?
       Ноль внимания.
       - Лен?
       Ноль внимания.
       - Блин, - Сергей поморщился. - Луна?
       Ленка дернулась, будто только что проснулась, и непонимающе посмотрела на него.
       - Да? Что ты спрашиваешь?
       - Едем к кому, напомни.
       - А... - она неопределенно качнула головой и достала из сумочки визитку. - Написано 'белый маг и экстрасенс', но говорят, не все так однозначно.
       'Секта', - зло решил Сергей.
       Нельзя сказать, что к Ленке он питал какие-то особенные чувства или тем паче боготворил ее, как многие ее поклонники, нет. Просто так получилось, что их отцы были старыми знакомыми, еще с армии, и дружили семьям. Соответственно, Ленку Сергей знал очень давно, но виделись они крайне редко и друг другом не интересовались, пока батя не вызвал как-то на серьезный разговор и не намекнул, что пора бы заканчивать маяться дурью и подумать о женитьбе. На ком? Кандидатура очевидна.
       Ясное дело, перспектива в скором времени отправиться в брачную кабалу застала обоих врасплох и не обрадовала ни капли. Чисто из уважения к отцу, Сергей попытался проделать какие-то шаги к сближению, узнал полузнакомую подругу детства поближе и решил для себя, что лучше проведет остаток дней в Интербригаде, чем позволит ей получить над собой власть путем штампа в паспорте. Впрочем, особой неприязни он к ней не испытывал, и когда Ленка исчезла, Сергей искренне беспокоился наравне со всеми. И уж точно постарался бы не дать ей увязнуть в компании сумасшедших фанатиков. Что-то ему подсказывало, что именно эти люди были причастны и к ее исчезновению, и к внезапному появлению, которое не засекли даже камеры наблюдения на въезде в коттеджный поселок.
       - Слушай, может, ты все-таки будешь пользоваться нормальным именем?
       - Да я же сто раз уже говорила! Я просто его не слышу! Можно подумать, мне это самой нравится!
       - Ну я же серьезно спрашиваю.
       - А я серьезно отвечаю!
       - А почему не слышишь?
       - Не знаю!
       Ленка отвернулась к окну, глядя на пролетающий мимо придорожный пейзаж. Сергей полностью сосредоточился на дороге, уже мысленно представляя, как берет тамошнего духовного лидера за шкирку и выбивает из него дурь.
       Дорога заняла довольно прилично времени, поскольку пришлось в сгустившихся сумерках выискивать дорогу среди пригородного поселка, где указателей на улицах не было с тех времен, когда только шла застройка. Экономия, мать ее разтак. Искомый одноэтажный домик обнаружился на отшибе, значительно в стороне от основной застройки. Что-то в нем Сергею не понравилось с первого взгляда. Вроде бы аккуратный забор, чистая площадка на въезде и ухоженный двор, но все равно, интуитивно ощущалась какая-то неправильность, которая очевидно есть, но не сразу получается сказать, в чем именно дело.
       Сергей припарковался возле калитки, вышел из машины и открыл дверь Лене. Та подошла к калитке и принялась сверять надпись на деревянной вывеске с содержанием визитки. Сергей тоже подошел поближе и, прочитав вывеску, озадаченно приподнял бровь.
       'Юмор уровня КВНа', - подумал он.
       - Ты уверена, что тебе стоит туда идти? Что-то мне здесь не нравится.
       - Больше просто некуда, - грустно ответила девушка. - Зря я, наверное, тебя сюда потащила...
       - Ты мне можешь объяснить, что происходит?
       - Ты не поймешь.
       Сергей заглянул через невысокий забор. Во дворе вокруг вертикально стоящего бревна кругами ходил парень на вид немного старше Сергея. Во всяком случае, ему можно было дать лет двадцать пять или около, он был раздет до пояса, но сырой промозглый ветер его, похоже, не беспокоил. Национальность по его лицу не угадывалась, в чертах лица сквозило такое смешение генов, что разобраться было просто нереально. Сергею он не понравился с первого взгляда. Лицо у парня было пустым, без единого проблеска мысли. Он, как заведенный автомат, равномерно нарезал круги вокруг этого бревна, подняв перед собой руки в боевой стойке. Кажется, это было упражнение из какого-то восточного единоборства, но не получалось вспомнить, откуда именно. Впрочем, в копилку неприязни упала еще одна монетка. Эффектные и бесполезные танцы в разноцветных пижамках Сергей не без оснований презирал.
       'Секта, как есть секта. Этот, видимо, обычное зомбированное до потери рассудка мясо. Больше никого не видно, наверное, все в доме', - Сергей подумал о лежащем в бардачке травматическом пистолете и пожалел, что сразу не переложил его в карман куртки. Можно достать и сейчас, но Ленка же напугается, она вида оружия не переносит.
       Несносная же девчонка тем временем уже открыла калитку и направилась внутрь. Прямо к странному типу. Тот не обращал на нее внимания, продолжая ходить по кругу.
       - Висельник, привет, - поздоровалась она.
       Шикарно, блин. Они что, знакомы? Она уже давно в этом котле варится? Почему раньше никто ничего не заметил? И что за дебильная кличка? Сергей шагнул во двор следом. Странный тип по-прежнему никак не реагировал на происходящее. Ну чисто автомат. Живой механизм с начисто стертой личностью. Ленка вдруг замерла на полушаге, будто к чему-то прислушивалась.
       - Сереж, побудь пока здесь, я скоро вернусь, - сказала она через несколько секунды и быстро пошла на другой конец двора, где виднелся спуск к берегу реки.
       - Не-не, погоди, - он попытался ухватить ее за руку. - Ты куда? И что это за придурок?
       - Все хорошо, - ответила она необычно терпеливо. - Я вернусь через пять минут. Придурка зовут 'Висельник', по имени тоже обращаться бесполезно. Не знаю, чего он сегодня не разговорчивый.
       Ленка выскользнула из его хватки и почти побежала к спуску. Сергей в нерешительности замер, не желая оставлять за спиной этого бродящего вокруг бревна зомби и дом, предположительно набитый сектантами. Ленка к тому моменту уже скрылась из виду. Сергей двинулся было следом, но тут же ощутил на спине пристальный взгляд.
       Он обернулся.
       'Зомби' уже не ходил кругами, а смотрел прямо на него безмозглым и в то же время, как показалось Сергею, неприязненным взглядом. Из носа у него сползала мерзкая серая сопля, но даже это проявление явной душевной болезни не скрадывало полностью безмолвного давления. Он не излучал открытой враждебности, но четко давал понять - посторонним тут не рады.
       - Чего уставился, придурок? - резко спросил Сергей. Он уже был готов к тому, что сейчас на него попытаются напасть.
       'Зомби' не ответил. Только медленно осмотрел его с головы до ног, потом повернулся к бревну, схватил его обеими руками, легко поднял в воздух и принялся вертеть, как гимнастический снаряд.
       'Нечего время на психа тратить', - решил Сергей, и направился было к спуску, но 'зомби' с неожиданной прытью его обогнал и преградил дорогу, все еще держа бревно на плече. Как бы намекая, что к Ленке он его не пропустит. Решение было принято буквально за долю секунды, и Сергей с места нанес длинный хук в челюсть 'зомби'.
       Точнее, попытался.
       Потому что тот каким-то неразличимым движением моментально сместился почти на метр в сторону. В ту же секунду он с глухим стуком поставил бревно рядом с собой на землю и встал в боевую стойку.
       Теперь оставалось только драться. Сергей поднял перед собой кулаки, прикрыв голову, напружинил ноги и, быстро рванувшись вперед, пробил молниеносную 'двойку'. По пустому месту. Мгновение спустя его похлопали по плечу. Он резко оттолкнулся, провернулся на пятке и попытался нанести лоу-кик туда, где предположительно был противник. Снова в пустоту. Снова легкий хлопок по плечу. Удар не глядя локтем за спину и тут же мощнейший левый кросс с разворота. Сергей даже успел разглядеть безжизненное лицо 'зомби', в которое летел его кулак. А потом это лицо за бесконечно короткий миг сместилось чуть в сторону.
       И всю мощь удара приняло на себя бревно.
       Из какого оно было дерева, Сергей не знал. Но стоя на коленях, сквозь туман адской боли, он сообразил, что оно было явно прочнее его костей. Крик застрял в горле, шок парализовал легкие, не давая сделать ни вдох, ни выдох. Но худшим было даже не это. Надвинувшееся сверху ощущение чего-то огромного и устрашающего перебило даже боль в сломанной кисти. Головокружение при взгляде в пропасть. Дуновение ветра от огромной циркулярной пилы на лесопилке.
       Шестым чувством Сергей понял невероятно простую вещь: сейчас его убьют. Он умрет. Просто прекратит мыслить, чувствовать, двигаться. Последняя краткая вспышка боли в размозженном черепе, а потом - небытие.
       - Не надо, - прозвучал тихий, почти даже умоляющий голос.
       Повисла тишина.
       Тяжело дыша от боли, баюкая сломанную руку, Сергей поднял глаза. 'Зомби' нависал над ним с отведенным для удара кулаком. За его спиной стоял какой-то тщедушного вида молодой человек... или это была худая женщина? Он... или она... был одет в мешковатую одежду, скрадывающую фигуру, на глазах у него была плотная белая повязка. Одной рукой это существо мягко держало 'зомби' за плечо.
       - Не надо, - повторил тот же голос.
       'Зомби' испустил тихое клокотание и резко довернувшись, обрушил удар на бревно. Раздался громкий треск. Бревно медленно развалилось вдоль на две половины, одна из которых падая чуть не задела Сергея. Зато на лице 'зомби' впервые появилось что-то осмысленное. Он немного растерянно огляделся по сторонам, шмыгнул носом, и наконец его взгляд сфокусировался на Сергее.
       - О, простите, - пробормотал 'зомби' со странной интонацией, будто ему с трудом давалась человеческая речь. - Это я так? Простите, я... немного того... в небесах витаю, увлекся очень...
       - Нет, - сказал (сказала?) не то мужчина, не то женщина. И не молодой, а явно в возрасте. - Дерево.
       - О... ну, это не сильно лучше, - он протянул Сергею руку. - Сможете встать? Кажется, у вас сломано одна или две пястных кости. В доме есть обезболивающее и можно наложить шину.
       - Да иди ты! - прошипел тот отстраняясь.
       Злость и раздражение уступили место вполне понятному страху, и резкая смена настроения этого психа была не главной причиной. Бревно, которое он развалил ударом кулака, имело сантиметров тридцать в диаметре, а высотой было в человеческий рост. А это непонятное бесполое нечто появилось буквально из ниоткуда, потому что до спуска к реке было метров двадцать, оно бы никогда не преодолело их незаметно. Здесь определенно творилась какая-то чертовщина, и Сергей был готов прозакладывать голову, что ничего хорошего в этом нет.
       - Но у вас сломана рука, вам больно, - 'псих', казалось, был искренне обеспокоен. - Вы не сможете вести машину.
       - Сереж?! Что там с тобой? - из-за края спуска показалась удивленная Ленка, следом за которой, прихрамывая, поспевала какая-то светловолосая девчонка лет пятнадцати. И тоже с повязкой на глазах.
       - Ничего, - прошипел он и попытался встать.
       Ленка сначала непонимающе приподняла брови, потом с яростью уставилась на 'психа' и уже открыла было рот, чтобы, обрушиться на него. Сергей поморщился - не хватало еще чтобы за него девушка заступалась.
       - Ленок, оставь. Я сам виноват. Решил по бревну стукнуть, ну и силы не рассчитал. Что это, дуб?
       - Лиственница. Ее достать гораздо легче, но она обладает достаточно высокой плотностью, - виновато ответил 'псих'. - Ладно, раз уж сегодня больше гостей, чем предполагалось, проходите в дом. Я пока соображу что-нибудь на обед. Или ужин уже?
       - Почти шесть часов, - ответила Ленка. - Сереж, так что с рукой? Сломал?
       - Да черт ее знает.
       - Сломал-сломал. Ничего, сейчас мы починим это живое существо, - пробормотал 'псих' и направился к крыльцу.
       Белокурая девчонка засеменила за ним следом. Ленка оглянулась и поманила Сергея за собой. Тот поморгал глазами и его мороз по коже продрал - бесполое существо неопределяемого возраста исчезло так же внезапно, как и появилось, а расколотое пополам бревно стояло рядом. Совершенно целое.
       Сергей грязно выругался - девушек поблизости уже не было. Стоящий на отшибе дом, на первый взгляд показавшийся базой сектантов, на деле оказался логовом какой-то жуткой чертовщины, к которому и приближаться было страшно. С другой стороны, стоять на улице одному было просто глупо. Особенно когда Ленка уже зашла внутрь. Он еще разок напоследок, уже тише и более витиевато, высказал свое отношение к происходящему в целом, этому дому в частности, а так же к бесполому нечто и лично к 'психу' и моральным качествам его родителей. После чего решительно зашагал к входу.
      
      
    * * *
      
       Луна сидела, сложив руки на коленях, и пыталась разобраться в своих чувствах.
       Страх - перед неизвестностью.
       Изумление - когда увидела, как стройный мужчина ведет за руку юную девочку, ступая по поверхности воды как по твердой земле.
       Беспокойство - когда не получается подобрать слова.
       Снова страх - когда тот человек просто растворился в воздухе.
       Волнение - когда увидела Сергея, держащегося за руку и кривящегося от боли.
       Невольное восхищение - из-за сущего пустяка.
       Мужчина за плитой с точки зрения Луны был чем-то из ряда вон выходящим и парень, не пренебрегавший готовкой, сразу получал в ее глазах лишний плюс. Сейчас же ей выпала возможность наблюдать за работой виртуоза. Висельник перемещался по кухне очень быстро, но без суеты, без единого лишнего движения превращая куски различного мяса в шарики фарша, нанизанные на металлические шампуры.
       Она перевела взгляд на Сергея - тот сидел в стороне, мрачно насупившись и разглядывая свежую аккуратную перевязку на руке. Бинты наложил Висельник, причем когда Сергей попытался протестовать, тот с всепрощающей улыбкой святого мученика пообещал сломать вторую руку, если он не уймется. К удивлению Луны, это подействовало. Хотя чтобы Сережка послушался чьей-то угрозы... звучало невероятно, конечно.
       - Висельник? - на кухню зашла та белокурая девочка с повязкой на глазах. - Простите, могу я помочь?
       - Спасибо, Жрица, но на этой кухне есть место только для одного мастера - то есть для меня, - Висельник не улыбался, но его голос немного потеплел. - Мне и так нечасто удается похвастаться своим искусством. Будь любезна, перемой эту посуду и мясорубку.
       - Вы уже можете нормально говорить? - уточнила она.
       - Да, теперь все нормально. Руку только немного оцарапал.
       Девочка кивнула и молча принялась за работу. Не смотря на повязку, она не испытывала никаких видимых затруднений. Луна достаточно осмелела, чтобы самой подать голос. Раз уж с тем человеком с повязкой на глазах поговорить толком не успели.
       - Висельник, ты говорил, что сюда можно прийти по любому вопросу.
       - Да, было такое.
       - Ну вот, у меня кое-какие назрели.
       -Я слушаю.
       Луна немного помолчала, собираясь с мыслями, после чего ее буквально прорвало. Она в деталях пересказывала все, что произошло за последние дни, изо всех сил пыталась объяснить, каково это - жить без осязания, без возможности пользоваться именем, но при этом ощущая на своей коже прикосновения чужих мыслей. Она говорила долго, сбивчиво, но почти без остановки. Висельник молча слушал, не перебивая и не комментируя. Только сквозь излучаемое им ощущение мягкого тепла постепенно пробивалось что-то твердое, металлическое и холодное.
       - Понимаю. Это обычное дело, - пожал он плечами, когда Луна, наконец, замолкла.
       'Обычное дело? ОБЫЧНОЕ ДЕЛО?! Я ему душу изливаю, а этот... этот...'
       - Я ему душу изливаю, а этот козел даже не посочувствовал? Это думаешь, верно? - предположил Висельник.
       Луна насуплено молчала. Потому что это она и думала.
       - Скажи, а ты сразу сюда поехала?
       - Ну да.
       - Вроде бы, я упоминал, что, скорее всего, тебе придется переехать. Начать жизнь с чистого листа. Так намного проще свыкнуться со своим новым качеством.
       - Я не хочу никуда переезжать!
       - Ну, тогда не обессудь. Ты больше не человек, и тебе остается только принять это.
       - Я - человек! - выкрикнула Луна. - И это я буду решать, что принимать, а что нет! Слушай, ты обещал помочь - я пришла. И а ты все на меня валишь!
       -Я предупредил тебя о последствиях еще в тот вечер. То ли ты прослушала, то ли не восприняла в серьез, то ли решила, что именно тебя это обойдет стороной. Не суть. Однако ты все прочувствовала на себе, а теперь пришла сюда, в надежде, что мы решим все твои проблемы. Так?
       - А ты чего мне грубишь? - взвилась Луна, только что не задыхаясь от гнева. - Ты же обещал, а меня теперь виноватой выставляешь?!
       Висельник прищурился одним глазом. Девушка вскрикнула от обжегшего щеку ощущения острой боли. Это не могло быть пощечиной, их разделяло все пространство кухни, но по значению это была именно она. Взгляд эспера говорил об этом ясно. Через секунду последовал еще один невидимый удар, уже по другой щеке. Краем глаза Луна заметила, что Сергей попытался вскочить со стула, но замер в неудобной позе, будто застыв в цементе.
       - Закатывай истерики сколько угодно. Но, пожалуйста, не на моей кухне, - прохладно заметил Висельник. - У меня есть правило - никогда и вне зависимости от обстоятельств не использовать свои полномочия против человека. Но только против человека. Улавливаешь?
       Теперь уже молчала 'Луна' - от шока слова просто застряли в горле. Никогда с ней не происходило ничего подобного. Никто и никогда не поднимал на нее руки. Внезапное осознание того, что кто-то может просто взять и намеренно причинить ей боль, было для нее едва ли меньшим потрясением, чем все предыдущие события. Она почувствовала свою уязвимость перед грубой силой - и испугалась. Калейдоскопической чередой перед девушкой пронеслись воспоминания о недавнем вечере, напоминая, что она имеет дело с чем-то необъяснимым, таинственным, и очень могущественным.
       Висельник тем временем приблизился вплотную. Он ни на йоту не изменился в лице, только прикосновение взгляда было не нежно-теплым, а почти ледяным.
       - Позволь поделиться с тобой парочкой своих мыслей. Начну издалека, - проговорил он тихо, без злости. - Знаешь, я всегда считал, что личность каждого зависит от того, как он видит мир. Как вариант, ребенку по мере роста кажется, что его комната сжимается вокруг него, а высокие люди гораздо спокойнее относятся к подъему по ступенькам. Личность каждого человека формируется ежесекундно тысячами различных факторов, от вкуса пищи до выражений лиц в окружающей толпе. И поскольку нет в мире двух людей, испытавших полностью идентичные раздражения - нет и абсолютно одинаковых точек зрения. Иногда они разнятся незначительно. Иногда - радикально. К примеру, слепому от рождения просто нет смысла объяснять, что такое 'цвет'.
       В нашем случае проблема еще глубже. Ведь мы не только лишены одного из чувств, но и имеем то, чего лишены люди - возможность воспринимать то, что можно назвать 'информационным полем мира'. Или просто инфополем. Ты успеваешь за мыслью?
       Луна сочла за лучшее кивнуть, хотя на самом деле слабо понимала, куда клонил Висельник.
       - Ну, надеюсь, ты и правда что-то понимаешь. Из доказанного мной выше утверждения происходят два следствия. Первое - каждый живет в том мире, который он воспринимает. Мир каждого абсолютно уникален, и существует лишь до тех пор, пока существует сенсор. Если сенсор умирает - умирает и мир. Однако пока сенсор жив, он является определяющим тензором своего мира, ведь только от его призмы субъективного восприятия зависят качественные характеристики этого микрокосма. Второе - эспер, на основании иных путей формирования микрокосма, не является человеком.
       Второй вывод можешь просто принять к сведению, сейчас это не интересно. Важен первый. Что он означает? А означает он, что всякое осознанное действие сенсора есть акт творения в рамках микрокосма, тогда как внешние воздействия, изменяющие микрокосм, являются актом деконструкции. А теперь вернемся к нашему вопросу, почему я не спешу что-то для тебя делать. Допустим, я придумаю за тебя рецепт того, как тебе обустроить твою новую жизнь. Ну и что это даст? Это будет мой план, созданный на основе моих взглядов и оценок. В лучшем случае тебе не понравятся отдельные его элементы. В худшем, он будет для тебя смертелен. Хотя вряд ли конечно.
       Висельник склонился к самому лицу Луны, так что она могла почувствовать его запах. Без одеколона или иного парфюма, только естественный запах живого тела. Не неприятный.
       - Таким образом, мы выяснили, что единственный способ внести изменения в свой микрокосм - это произвести их самостоятельно. Точнее, даже не произвести, а нацелить себя на них. В конце концов, идти на радикальные перемены может быть страшно, может не хватать денег, знаний или навыков. Вот тут-то и появляюсь я, уже не направляя, а лишь поддерживая на выбранном пути.
       - Блин, ты говоришь тут всякие умные слова, только я ни слова не понимаю из этой галиматьи, - Луна лукавила, все-таки, общий смысл до нее дошел, но вдумываться более глубоко ей было просто лень. - Объясни проще, человеческим языком.
       Висельник скосил глаза куда-то в сторону, и пробормотал что-то тихо и неразборчиво, но очень эмоционально. Потом выдохнул и снова повернулся к Луне.
       - Короче, давай ты сперва сама шевелиться начнешь, а потом уже я подтянусь. Иначе полная лажа получится. Так понятно?
       - Понятно, понятно... - буркнула Луна недовольно и одновременно пристыженно.
       Висельник поморщился, но сделал вид что поверил на слово и вернулся к разделочному столу, принявшись мелко крошить ножом полкочана капусты.
       - Жрица, возьми в буфете тарелки и вилки, и расставь их. Нам нужно... четыре прибора. Да, пожалуй хватит. А этого можно уже отпускать, - бросил он через плечо.
       В ту же секунду Сергей, про которого девушка уже успела забыть, разразился нецензурной бранью, но тут же перехватил взгляд Луны, поперхнулся очередным эпитетом и пробормотал извинения. После чего гневно воззрился на Висельника. Излучаемая им ярость была осязаема, Луна даже отодвинулась, чтобы она не так сильно ее обжигала.
       - Слушай, ты... - начал Сергей, очевидно, с трудом подбирая вежливые слова. - Ты что сейчас сделал?!
       - Пытался привить твоей подружке немного самостоятельности, - ответил Висельник.
       - Да я не про то, я про...
       - Это не я. Видишь ли, мой микрокосм довольно специфичен. Мне сложно делать что-то неестественное. Иногда на несколько дней превращаюсь в натуральный безмозглый овощ, если перенапрячься. Нет, тебя держал не я.
       - А кто?
       - Ты его видел. Это хозяин этого дома. Смерть.
       - Вот не надо, тут нет его.
       - Весь этот дом - его микрокосм. Если я скажу, что он тут всемогущ, то не сильно ошибусь.
       - Так, стой. Что значит всемогущ?
       - А то ты не понял? То и значит. Или ты думаешь, что все, что ты тут видел, тебе просто показалось? - Висельник снова обернулся. - Хотя ты какой-то странный. Сейчас ты в одной комнате с тремя эсперами. Нормальному человеку просто находиться здесь было бы крайне тяжело. А ты вполне себе держишься. Настолько низкая чувствительность? Хе-хе... занятно.
       - Что тут занятного?
       - Да так... пустяки...
       - Слушай, я уже понял, что у вас тут не просто секта. Вы кто такие?
       - Я мог бы тебе рассказать - но смысл? Утром ты даже не вспомнишь дорогу сюда, а лишний раз грузить людей проблемами я не люблю - вкус у них от этого портится, - Висельник сложил нашинкованную капусту в железную миску, вытащил из холодильника морковку и принялся ее чистить. - Так что просто расслабься и лови момент. Скоро вон кебаб приготовится. Впервые пробую этот рецепт, кстати. Обычно там используется баранина и курдюк, но у нас это стоит довольно дорого, так что я попробовал заменить их смесью мелкого говяжьего и куриного фарша со свиным салом. Ну и кое-какие добавки. По идее, должно получиться неплохо. Как думаешь?
       Висельник оглянулся таким невинным, даже щенячьим, выражением лица, что Луна в какой-то миг была готова съесть все, что бы он ни предложил - лишь бы не расстраивать. Сергей же не ответил - то ли не хотел лишний раз случайно нагрубить, то ли переваривал вываленную на него одним духом информацию.
       - Ммм... слишком затупился. Куда же я засунул точильный брусок? - Висельник попробовал пальцем лезвие ножа и быстрым шагом удалился куда-то вглубь дома.
       Кухня как-то сразу осиротела, будто оживлявший ее дух улетучился. Сергей продолжал молчать, излучая колючую подозрительность и оглядываясь по сторонам, а девочка, которую Висельник называл 'Жрицей', закончила расставлять на столе приборы и теперь смущенно пыталась слиться со стеной. Приглядевшись, Луна заметила, что та теребит пальцами маленький нательный крестик. Верующая? В таком месте? Почему-то Луне казалось, что если и есть какое-то внятное объяснение происходящему, бог, даже если он есть, тут точно не при чем.
       'Интересно... а она такая же? Кажется, в колоде таро есть карта с таким названием, наверное, она тоже эспер. Почему тогда они выглядят настолько разными?'
       - Прости, к тебе можно 'Жрица' обращаться?
       Девушка дернулась, и почему-то прикрыла рукой завязанные белой тканью глаза.
       - Да, - тихо подтвердила она.
       - Скажи, ты давно... вот так? - Луна сделала неопределенный жест. - Ну...
       - С прошлой недели, - все так же тихо ответила та.
       Луна отпрянула. С каждым звуком голоса этой светловолосой девчушки в нее вонзались тысячи ножей, а раны немедленно засыпались тоннами соли. Она была сплошным сгустком боли, без единого живого места. Желание задавать какие-то еще вопросы как ветром сдуло. Но если она такая с прошлой недели - получается, тоже новичок.
       Обжигающее прикосновение, пришедшее откуда-то с улицы, отвлекло Луну от размышлений. Она повернула голову в сторону источника, который успел остыть, остыть до почти ледяного, и выровняться до чего-то нейтрального. Раздался хлопок входной двери и стук легких шагов. Через несколько секунд на кухню ворвался невысокий рыжий мальчишка, лет четырнадцати с виду. Одет он был довольно странно - кожаный плащ, некогда стильный, а сейчас больше подходящий бомжу, вымазанные понизу в грязи брюки. Совершенно неуместные пасмурной осенью черные очки.
       - Оба-на! Кто это тут у нас? - прохрипел он вместо приветствия.
       Луна не ответила. Само присутствие мальчишки со страшной силой вжимало ее в стул, давило на плечи многотонным грузом. Без всяких слов, одной интуицией она поняла, что он тоже был эспером, неописуемо сильным эспером. И настроен он не слишком дружелюбно.
       - Э-хе... тебя я уже видел... а ты та самая недоделка? - мальчишка прислонился к косяку, скрестив руки на груди. - Висельник где? Мне перетереть с ним надо.
       - Он только что отошел, - пролепетала Жрица.
       - Э? Спасибо, хоть не отъехал. В первый раз тут, да? Мой совет - не прикасайтесь к стряпне этого зануды. И на вкус дерьмище, и потом ночевать будете в обнимку с унитазом.
       Возникшего у него за спиной Висельника он заметил только тогда, когда тот схватил его рукой за голову.
       - А слабо сказать мне это в лицо? - с подчеркнуто-фальшивым дружелюбием поинтересовался он.
       Ошпаренным зайцем рыжий бесенок вывернулся из его хватки и попятился к противоположному краю кухни. Впрочем, напуганным он не выглядел.
       - Ну че сразу за волосы хватаешься? Нормально же общались.
       - Нормально - это когда разуваются на пороге, а не топчут лапами своими бесстыжими свежевымытый пол, - Висельник грозно надвинулся на незваного гостя, плотоядно улыбаясь. - А сейчас взял ведро с тряпкой, и все вымыл.
       - А чего мыть? Я и так могу... - мальчишка повел в воздухе рукой.
       Луна почувствовала какое-то зарождающееся могучее движение, навевавшее ассоциации с отступающей от берега водой перед цунами... Висельник деликатно прокашлялся.
       Движение моментально погасло.
       - Ручками, ручками. Труд облагораживает.
       - Тяжелый физический труд озлобляет и скотинит человека, - возразил рыжий.
       - А ты себя уже с людьми ровняешь? Уже выбрал, в какую школу пойдешь?
       Мальчишка скривился, как от горечи, что-то зло прошипел, тут же снял ботинки и вышел с кухни. Висельник проводил его тяжелым взглядом.
       - Знакомьтесь, - он обернулся к присутствующим и ткнул пальцем за спину. - Это Дьявол. Любить не прошу, а жалуйтесь лучше сразу мне. Эспер с невероятными полномочиями, и при этом подросток. Контролировать его может разве что Смерть.
       - Он сказал, что у него к тебе какое-то дело, - напомнила Луна.
       - Так и сказал? Если нашел время петросянить, значит не настолько важное, - Висельник подошел к разделочной доске и принялся шинковать морковь.
       Вернулся рыжий мальчишка с полным ведром воды, снова обутый, но в чисто вымытые ботинки. Поставив его на пол, он сердито уставился в спину Висельника. Тот словно почувствовал взгляд.
       - Раз уж здесь, метнись до магазина за яблоками. Мне для салата.
       - Самому ноги отвалятся?
       - Я отвлечься не могу. Деньги в куртке во внутреннем кармане, хватит одного большого или двух маленьких.
       - А пол что?
       - Потом как-нибудь.
       Дьявол скривил жуткую рожу, и растаял в воздухе. Висельник отложил нож, взял тряпку и принялся отмывать с пола нанесенную грязь. Быт на фоне абсурда. Луна чувствовала себя слишком уставшей, чтобы удивляться волшебному исчезновению рыжего. Для себя она решила, что эти двое только для вида хорохорятся, а на самом деле хорошие друзья.
       - А что это вообще сейчас было? - наконец вымолвил, наконец, Сергей. Он озадаченно смотрел на пустое место, оставшееся от Дьявола.
       - А... ну ты же слышал, в магазин пошел. За яблоками.
       - Я понял, что за яблоками! В смысле, он же только что был вот тут, а потом...
       - Ну был да сплыл. Ему так удобнее.
       - Да он же просто исчез!
       - Я же сказал - не забивай себе голову. Даже объясни я тебе всю суть - ты просто не примешь моего объяснения, потому что оно не укладывается в твои представления. Продолжай себя убеждать, что мы мелкая тоталитарная секта и живи спокойно.
       С глухим стуком на стол упали два румяных яблока. Мгновением позже на одном из стульев появился Дьявол. Луна на всякий случай заглянула под стол - на этот раз его ботинки были чистыми. Но когда он успел обуться? Последовав совету Висельника, который забрал яблоки и принялся крошить их в салат, она решила просто не забивать голову.
       Прошло еще сколько-то времени.
       Висельник колдовал над салатом и извлеченным из духовки кебабом, наполнявшим кухню аппетитным ароматом.
       Жрица все так же жалась к стенке, явно не зная, чем себя занять.
       Дьявол выписывал пальцем кренделя на столе. Свои странные очки он так и не снял.
       - Прошу к столу, - объявил Висельник, выставляя на стол салатницу и блюдо с кебабом.
       - Садытэсь жрать пожалуйста, - добавил Дьявол и тут же получил по голове прихваткой.
       - А Смерть не выйдет? - шепотом спросила Жрица.
       - Есть захочет - сам выйдет, - отмахнулся Висельник. - У него с чувством времени не очень. Пока мы тут рассусоливали, в его комнате могло пройти всего несколько секунд.
       'То есть, он мог не заметить, как пролетело время?' - подумала Луна удивленно.
       Однако грузить себя лишними загадками ей не хотелось, так что она просто сосредоточила внимание на еде. На удивление вкусной. Даже не просто вкусной. Нежный кебаб буквально таял во рту, когда из под тонкой поджаренной корочки изливался мясной сок. Аромат растормаживал воображение, будил в памяти какие-то давно забытые образы из далекого-далекого детства, когда в городе было еще много уличных шашлычных, и весной, когда она с мамой гуляла по набережной, все вокруг укутывала аппетитная дымка. От этого сразу начинали течь слюнки, и мама начинала терпеливо объяснять, что шашлык только пахнет вкусно, а на самом деле его делают грязными руками и вообще на него мухи садятся. А людей, которые рядом ели эти шашлыки, она называла глупыми.
       При мыслях о семье защемило сердце. Как им объяснить, что произошло. Один тут советует разорвать все связи - но остаться в одиночку наедине с миром просто немыслимо! Не заменять же самых близких людей вот этим сообществом чудаков? Луна посмотрела на Висельника и заметила, что он ест не кебаб или салат, а какие-то консервы прямо из банки. Вроде бы шпроты.
       - Я никогда не ем то, что приготовил своими руками, - пояснил он, перехватив недоуменный взгляд.
       - Почему?
       - Боюсь забыть вкус.
       Глухой голос и направленный внутрь себя взгляд. Сквозившая в словах тоска была рождена не просто из-за невозможности чувствовать вкусы. Это Луна поняла интуитивно. Что-то намного более глубокое, но что именно... этого она не знала. А та же интуиция подсказывала, что время для расспросов не лучшее. Эта тема определенно была слишком личной.
       'Все эти люди... эсперы... - Луна обвела взглядом сидящих перед ней. - Как они уживаются с собой? И как они умудряются делать то, что делают? Вот этот рыжий словно родился с умением появляться и исчезать...'
       Вилка царапнула опустевшую тарелку.
      
      
    * * *
      
       - Подгорело. И недосолено, - вынес свой вердикт Дьявол. - А капуста в салате слишком жесткая.
       - В таком случае тебе выпадает честь перемыть посуду, - обращать внимание на его подколки я давно перестал. - Как самому болтливому.
       - Мне до тебя как до Луны пешком. Зануда.
       - Ты зачем храм сломал, придурок? - спросил я, убирая посуду. - И тридцати лет не простоял.
       - Прост... новодел не нужен, кароч. Я дичайше угорел по духу старой школы, кароч.
       - В таком случае, давай тебя тоже на метан переработаем. Ты у нас тут самый новодел, да еще и рыжий.
       Любой разговор с Дьяволом - это игра в фантик на веревочке с диким тигром. Сейчас он сидит расслабленно, и с ленцой ковыряется в зубах зубочисткой - но где гарантии, что ему не захочется в следующее мгновение сжечь вот этого человека, которого Луна притащила с собой, в трехтысячеградусном факеле, или не решит устроить в поселке поблизости филиал поверхности Плутона? Раз за разом прокручивая в уме основные уравнения и константы, я заочно пресекал его попытки что-то натворить, но реши он взяться за дело всерьез - меня уже не хватит, чтобы ему противостоять. Я только-только смог собрать себя воедино, и все еще был слишком расшатан, чтобы противостоять такой всепоглощающей ненависти.
       Не стоило обманываться тем, что Дьявол выполнял мои мелкие просьбы. Он никогда меня не слушал, в лучшем случае принимал к сведению, и пугался угроз скорее для вида. Наверное, надеялся так задеть мое самолюбие. Впрочем, мне хватало ума не слишком давить и не пытаться его унизить, а он не упирался рогом. В конце концов, это Луне я мог отвесить пару эмпатических оплеух для успокоения, а вздумай подраться мы с Дьяволом - один бы гарантированно умер. И не факт, что я.
       Но проверять что-то не охота.
       Убранный стол Луна правильно истолковала как намек, что ей пора домой. Пусть идет. Сейчас ей уже есть над чем подумать. Вернется она сюда еще не раз, и говорить будет уже не со мной. По каким-то своим причинам Смерть счел, что его очередь еще не пришла. Для порядка я все же решил проводить ее до ворот, молодняк увязался за мной.
       - Хочешь прикол? - спросил Дьявол, наблюдая, как Луна со спутником направляются к машине.
       - Нет.
       - Полдня назад я был в Риге. Там все гниет.
       С достойной самурая выдержкой я подавил в себе желание приложить его лицом об макивару. Специально же тянул, черт рыжий!
       - Уже как-то проявляется?
       - Вроде нет. Но это было полдня назад.
       Ну, вот и дождались. Если Дьявол говорит про 'багряный' - значит, дело хуже некуда. Проще говоря, в этой области вот-вот состоится манифестация аномалии, и поди угадай, какую форму она примет, и какая гора трупов вырастет до того, как нам удастся ее купировать.
       - Так, всем стоять не двигаться. Жрица, мы достаточно злоупотребляли гостеприимством Смерти, так что можешь некоторое время пожить у меня, ключи сейчас дам. Луна, вы на колесах, скажи своему ручному многоклеточному, чтобы довез ее до туда, адрес я скажу, - решения возникали в голове сами собой и тут же лезли на язык. - Дьявол, если не собираешься помогать, то хотя бы под ногами не мешайся.
       - Больно надо. А ты правда эту новенькую собираешься в своем свинарнике поселить? Там же даже тараканы от депрессии дохнут!
       - От бомжа слышу.
       Дьявол фыркнул, оттолкнулся ногами от земли и взлетел на десяток метров, приладив к плечам какие-то очерченные пылью и потоками воздуха подобия крыльев. Дешевый позер.
       - Лучше быть бомжом, чем земляным червяком, йоу! - выкрикнул он, и с громким хлопком прорванного звукового барьера исчез в вышине.
       Убедившись, что он ушел, я тут же выкинул его из головы. У меня была проблема посущественнее - как не дать Прибалтике превратиться в одну большую Карантинную зону.
      
      
      
    Интерлюдия первая
      
      'Двадцатый век. Еще бездомней,
      Еще страшнее жизни мгла
       (Еще чернее и огромней
      Тень люциферова крыла...)'
      Александр Блок, 'Возмездие'
      
      Давайте взглянем правде в глаза - людям надоел современный мир.
      Он слишком хорошо изучен, слишком знаком и обжит. Люди живут почти везде, от арктических пустынь до экваториальных джунглей, от тибетских горных плато до низин Восточно-Европейской равнины. Планету опутывает плотная сеть из автомагистралей, железных дорог, воздушных коридоров и навигационных путей. Пространство кипит от радиоволн. Даже если куда-то нельзя легко и с удобствами добраться лично - ничего страшного, бесчисленные фотографии, видеоролики и виртуальные туры к твоим услугам.
      Только нажми на кнопку.
      Нажми на кнопку - и окажется на другом конце мира.
      Нажми на кнопку - и взлетишь на орбиту.
      Нажми на кнопку - и нырнешь к самым потаенным глубинам океанов.
      Легко? Очень легко. Слишком легко!
       Закон убывающей полезности работал как часы. Первое путешествие, виртуальное или реальное, приводило в восторг. Второе доставляло радость. Пятое не производило особого впечатления. Десятое вызывало отвращение.
       В конце концов, весь мир начинал казаться таким же скучным, пресным и серым, как повседневная жизнь любого обывателя. Но расширение своего ареала, поиск новых горизонтов - все это заложено в человеке многими миллионами лет эволюции. Люди тосковали по неизведанному, и эта тоска нашла свое отражение во многих фантастических произведениях. Знали ли те многочисленные писатели и режиссеры, создававшие вымышленные миры, что однажды их мечты станут реальностью, и на Земле действительно появится место, которое людям недоступно?
       Оно появилось.
       И людей это совершенно не обрадовало. Скорее, до смерти напугало.
       Оглядываясь назад, можно понять, что случившаяся цепь событий была неизбежна и проистекала из самого устройства мира, в котором мы живем. Человечество с тщанием и усердием соорудило свою гильотину, само улеглось на ложе и зажгло свечу, пережигающую веревку, что удерживает тяжелый нож от падения. Беспощадная логика механизмов разума и древних генетических программ привела людей к краю пропасти еще в конце девятнадцатого века. В каковую они радостно прыгнули с разбега, и весь двадцатый век провели в свободном падении, полагая, что голова у них кружится не от невесомости, а от успехов. И если бы свое время некоторые личности дали себе труд оторваться хоть на минуту от приумножения богатств и власти, оглядеться и подумать - а куда мы вообще катимся? - как знать, может, убийственная цепная реакция и не началась бы. Но что сделано, то сделано, деструктивные процессы были запущены и давно перешли в необратимую стадию. Первое же видимое их проявление началось с того, что в небольшом сибирском городе, на его северо-восточной окраине, среди тщательного оберегаемого соснового бора, в психиатрической лечебнице, в интернате для умственно отсталых, один из пациентов проживал очередной день своей пустой и никчемной жизни.
       Пациент этот был примечателен по двум причинам. Во-первых, он от рождения был, слеп, глух, нем и частично парализован, а его пол удалось установить только микроскопическим анализом. Во-вторых, с самого его рождения ему неизменно сопутствовала удача.
       Когда он только родился, родители отказались от него почти сразу же. По странному совпадению обстоятельств, через несколько недель в их доме ночью взорвался бытовой газ, похоронив под обломками целый подъезд. Младенец отправился в приют, учрежденный совсем недавно каким-то бизнесменом, одним из первых в стране. Там он провел почти семь лет, прежде чем бизнесмена не изрешетили из автомата на пороге собственного дома, а здание приюта не конфисковала РПЦ по праву реституции. Ребенку крупно повезло, что серьезная компания была заинтересована в улучшении имиджа, и много вкладывалась в благотворительные проекты, и несколько капель золотого дождя пролились и на него, оплатив его пребывание в отделении интенсивной терапии еще на четыре года. Через четыре года компанию конфисковало государство, руководство частично отправилось в тюрьму, а частично - на тот свет. Платить стало некому, и девятилетний калека должен был пополнить длинный список таких же никому не нужных детей, проданных балканским 'черным хирургам' и выпотрошенных на органы. По счастливой случайности, главный врач больницы и его подельники уже находились в разработке, и штурмовая группа спецназа вломилась в операционную всего за десять минут до того, как будущие запчасти для успешных людей получили свой последний наркоз.
       В конце концов, перипетии судьбы привели слепоглухонемого ребенка в палату интерната, где ему было суждено провести остаток своих дней. Врачи и медсестры отделения глядели на него без сочувствия, профессиональная деформация психики давно лишила их способности сопереживать. Но они искренне желали, чтобы дни этого их пациента были недолгими - назвать такое беспросветное существование жизнью было сложно. Но годы шли, ребенок постепенно рос, даже в своем жутком состоянии ухитряясь как-то мириться с окружающим миром. Медсестры не могли вспомнить, чтобы пациент, странный даже по меркам этого учреждения, хоть раз споткнулся, что-то потерял или натолкнулся на стену. Запертый в тюрьме собственного изуродованного тела, он при этом безошибочно различал персонал и других обитателей интерната. Часто его можно было заметить рядом комнатными цветами или осторожно касающимся книг, стоящих на полке в творческом уголке. И, кроме того, он совершенно не выносил прикосновений.
       Август в России традиционно не любили. Август считался проклятым месяцем, потому что не проходило и года, чтобы в августе не случилось какой-то катастрофы. Было ли то несчастливое совпадение, или были правы ученые, указывавшие на повышение солнечной активности - не суть важно. Важно то, что в август 201* года страна вступила с тревожным ожиданием чего-то страшного. Люди начинали день с просмотра новостей, многие из них впервые в жизни решились приобрести страховку от несчастного случая или смерти. Водители подсознательно сбрасывали скорость, с опаской поглядывали по сторонам - и статистика дорожных аварий упала до самого низкого за двадцать лет значения. Биржевые спекулянты осторожничали и выбрасывали на торги гигабайты фьючерсных контрактов. Тревога распространилась и на высшие эшелоны власти, с удвоенными темпами формировались финансовые резервы, армия не вылезала с полигонов, сотрудникам ФСБ отменили отпуска.
       Все ждали удара, хотя вслух, конечно, не признавались.
       Текли дни, безразлично отсчитываемые электронными календарями. Словно в насмешку над всеми мерами предосторожности, ничего не происходило. До двадцатых чисел народ лишь еще больше настораживался, но когда за половину перевалила вторая декада месяца, напряжение начало быстро спадать.
       'Ну, пронесло', - с такой мыслью миллионы людей встретили утро 31-го августа. И окончательно выбросили из головы все свои тревоги. Хотя не стоило винить их за то, что они расслабились.
       Гром грянул, когда дело уже клонилось к вечеру. Несколько дней назад в небольшом сибирском городе во время утренней прогулки на улице бесследно исчез один из пациентов интерната для слабоумных. И 31-го августа, ровно в 16:30 по местному времени этот уже-не-человек оказался прямо перед входом в корпус.
       Человек, несколько минут проведший в темноте, жмурится от яркого света.
       Человек, несколько пару недель проживший за городом или в дикой природе, оказывается подавлен шумом и обилием раздражителей.
       Слепой от рождения, впервые в жизни открывший глаза после операции, испытывает стресс, рядом с которым меркнет даже смерть близкого человека.
       Пытка, которой подвергся новорожденный эспер, просто ступив во плоти в материальный мир, не была сравнима ни с чем. Нет ни в одном языке слов, способных выразить глубину испытанного им потрясения, ужаса и страданий. Единственное сознание, сиявшее в инфополе подобно сверхновой звезде, отчаянно выло в Хор от невыносимой боли, и этот душераздирающий вопль не мог пройти бесследно.
       Неописуемой мощи психический крик рвал и комкал реальность, как бумажную салфетку. В радиусе сотен метров привычный мир просто перестал существовать, превратившись в нечто совершенно непостижимое, как области за горизонтом событий или вне пределов радиуса Шварцшильда. На расстоянии нескольких километров люди замирали от внезапного приступа иррационального ужаса, а порой и падали с остановившимся сердцем. И нечто, явившееся незваным и чуждое всему на этой земле, жадно вцепилось в жирный ломоть зародившегося страха, жирело и росло на нем, словно присосавшийся клещ.
       По злой иронии, эпицентром этого мерзостного акта партеногенеза стал одинокий эспер, корчащийся под пыткой собственного восприятия, и не способный ни на секунду оградиться от него. И когда он ощутил внешнее чужеродное прикосновение, которое стремилось сожрать его, насытиться им, то всю свою волю, всю заложенную от рождения способность действовать, направлять себя - все до последней капли он сплавил в единственную мысль.
       ПУСТЬ ВСЕ ИСЧЕЗНЕТ.
       И все исчезло.
      ..................................................................................................................
      Первая волна паники улеглась так же внезапно, как и зародилась.
      Наступил краткий период затишья, в ходе которого люди обзванивали родственников, чтобы убедиться, что все в порядке. Большинство и правда отделались легким испугом, меньше повезло тем, у кого не выдержало сердце или кого психический удар застал за рулем автомобиля, в одночасье по всему городу и окрестностям случилось несколько сотен аварий. На предприятиях, на те несколько минут, что персонал утратил дееспособность, управление взяла на себя автоматика, так что ничего серьезного не произошло. Настоящая проблема вскрылась позже, когда жители поселков в северной части агломерации попытались добраться до города. Увиденное ими невозможно было объяснить с позиций здравого смысла, и вторая волна паники не заставила себя ждать. Через час после удара о случившемся знали местные СМИ. Через три часа информация дошла до мэра и губернатора. Через шесть - в город стали слетаться, как мясные мухи на труп, журналисты со всей страны. На следующий день о феномене, который с легкой руки одного из корреспондентов окрестят впоследствии Карантинной зоной, знал уже весь мир.
       Через два дня начало шевелиться даже правительство. Все шло по накатанной схеме - вылетевшие борты МЧС со спасателями, оборудованием гуманитарными грузами, выражение глубокой обеспокоенности президентом, обещание в кратчайшие сроки во всем разобраться, помочь пострадавшим, найти виновных, бла-бла-бла. Сложности начались, когда спасатели и подтянутые из ближайших частей солдаты гвардии прибыли на место и увидели, что спасать некого, и что делать - непонятно.
       Взглядам новоприбывших предстала правильная окружность диаметром около полутора километров, внутри которой не было ничего. Ничего. Вообще ничего.
       На месте, где прежде была территория психиатрической больницы с несколькими корпусами, а так же конно-спортивных клуб и несколько кварталов частной жилой застройки, теперь была гигантская яма со скальным дном. В четко очерченных пределах раны на теле земли исчезло все - люди, деревья, здания, дороги. Даже слой почвы и осадочных пород. Только в самом низу виднелись какие-то неоднородности, но рассмотреть толком ничего не удалось. Один из спасателей принял решение спуститься вниз, чтобы осмотреться, но это было его последней ошибкой. Стоило ему, обвязавшись страховочным тросом, перешагнуть невидимую границу, как его тело моментально рассыпалось в пыль и лужицу воды. Та же участь постигла его одежду, снаряжение и даже сам трос. Уцелел только серебряный крестик на цепочке.
       После этого зевак отогнали подальше, пораженную территорию оцепили, установили карантинный режим, в экстренном порядке повыдергивали со всей страны не успевших умереть от старости ученых и поставили вопрос ребром: что тут творится? Ученые проверили окрестности счетчиками Гейгера и химическими датчиками, собрали пробы воздуха и почвы, не обнаружили ничего необычного и развели руками. Попытки как-то изучить область за границей ни к чему не привели - лабораторные животные моментально гибли, роботы и дроны рассыпались в пыль, стоило им закатиться или залететь за невидимую черту. Радиолокационное и ультразвуковое сканирование так же ничего не дало. Исчерпав все доступные методы, ученые установили небольшой контрольный пост в нескольких сотнях метров от границы Карантинной зоны, и принялись ежедневно докладывать о том, что изменений нет, и в окрестностях все показатели в пределах нормы.
       Пока труженики науки бились над фундаментальными проблемами, власти решали вопросы более насущные. Трассу, 'перерубленную' краем Карантинной зоны, экстренно прокинули немного западнее, почти у самого берега реки. Около двадцати тысяч человек пришлось срочно переселять в другие районы. Саму Карантинную зону обнесли грунтовой стеной и рвом по военной технологии быстрого возведения фортификаций, после чего уже более обстоятельно стали строить стену бетонную, более высокую и широкую, по верху которой могли патрулировать бойцы на квадроциклах и вооруженные сторожевые роботы. С внешней стороны стена обрастала постепенно жилыми вагончиками для военных и исследователей, лабораториями, появилась собственная малогабаритная электростанция. Научный состав активно пополнялся иностранными специалистами, которые привезли собственное оборудование, собранное на основе космических радиотелескопов, которое и позволило сделать, пожалуй, самое важное открытие - выяснить состав атмосферы в Карантинной зоне. А состояла она из метана, циана, аммиака, углекислоты и лишь в ничтожной степени - из привычных кислорода и азота. Другими словами, состав воздуха за границей был идентичен тому, который существовал на Земле четыре миллиарда лет назад, на самой заре существования планеты. При этом каким-то невероятным образом он никак не смешивался с воздухом за ее пределами.
       В течение нескольких месяцев удалось собрать все возможные данные о Карантинной зоне, которые только возможно было собрать. Факт первый - Карантинная зона имела строго 1453 метра в диаметре, ни миллиметром больше или меньше.
       Факт второй - Карантинная зона имела форму правильного цилиндра, и не имела ограничений по высоте. Во всяком случае, даже самые высотные аэростаты не смогли определить верхнего предела. Вероятно, она распространялась так же вглубь, вплоть до самого центра Земли. По этой причине предполагался высокий уровень естественной солнечной радиации в ней.
       Факт третий - в Карантинной зоне не могло существовать ни одной живое существо вне зависимости от вида и уровня организации. Млекопитающие, птицы, земноводные, бактерии, вирусы - при пересечении границы все они рассыпались в атомарную пыль. То же самое касалось любых искусственных материалов, горных пород осадочного типа и большинства металлов. Пересечь границу могли только предметы из магматических пород или таких металлов как серебро, железо, платина, золото и некоторые другие. Ну и вода, но это мало чем могло помочь.
       Факт четвертый, наиболее значимый - все, что было в Карантинной зоне, там и оставалось. За все время наблюдений она не расширилась ни на метр, но и не сузилась. Состав воздуха и почвы, радиационный фон даже в считанных сантиметрах от границы всегда оставались нормальными. Разве что удалось взять пробы воздуха с помощью специально изготовленных емкостей.
       Указанные факты, особенно последний, были немедленно распространены для всеобщего ознакомления но, как оказалось, поздно. Разнообразные апокалиптические секты плодились как саранча. Пострадавший город, еще недавно славившийся на всю страну своими университетами, научными институтами, техно-внедренческими зонами и Академгородком, теперь стал мишенью для десятков тысяч паломников со всего мира, приезжавших поклониться 'месту явления господня'. Или 'следу от стопы Аллаха'. Или даже 'Поцелую Кришны'. К самой Карантинной зоне они пролезть не могли - брешей в стене не было, а периметр круглосуточно патрулировали солдаты с собаками снаружи, и роботы, в чью программу была заложена безусловная директива стрелять по любому, кто не имел разрешающего инфракрасного маячка - внутри. Однако они шлялись по улицам, докучали горожанам и всячески способствовали моральному разложению своими проповедями о грядущем конце света, которые настанет уже в эту пятницу. В принципе, полиция и армия могли бы разогнать этот балаган за считанные дни, но дело неминуемо вылилось бы в кровопролитие и массовые беспорядки и погромы. Кроме того, на защиту паломников неожиданно встала городская и областная администрация. Это было объяснимо - со всех концов планеты в далекую и холодную Россию ехали люди небедные, ежедневно пополнявшие местную казну почти на миллион рублей. Гораздо хуже дело обстояло с теми сектами, которые собирали бедных граждан, а таких на излете глубочайшего экономического кризиса, сопряженного с кризисом идеологии, накопилось огромное количество.
       Охват сектами принял настолько угрожающий размах, что спустя два года после 'Августовского инцидента' с подачи Патриарха и Совета муфтиев, в Государственной Думе был принят закон, окончательно перечеркнувший больше ста лет развития общества. 'Закон о культурной обороне' фактически закреплял в стране статус православия никонианского толка как государственной религии, за исключением нескольких национальных республик, где предпочтение отдавалось исламу или буддизму. Закон божий был сделан обязательным к изучению в школах, богословие выгнало из институтов философию. Пропагандистские церковные программы получили огромное финансирование, какого прежде не получала ни одна общественная инициатива. Но самое страшное было в том, что церковь получила власть в важнейших светских отраслях - образовании, науке, медицине и культуре. Формально это было необходимо, чтобы впутанные в секты люди не навредили себе и другим, распространяя свои бредовые идеи. На деле это дало церкви право без суда запрещать любые неугодные книги, фильмы или сайты, увольнять любого врача, преподавателя или журналиста, устанавливать свои нормы и правила подачи информации, и переписывать учебники. Конечно, было очень много недовольных, но возмущенные голоса граждан потонули в дежурном визге московской интеллигенции и громких судебных процессах против 'экстремистов' и 'оскорбителей чувств верующих'.
       Как бы то ни было, через пять лет после 'Августовского инцидента' шум вокруг Карантинной зоны улегся окончательно, только раз-другой в месяц в новостях проскальзывал скучающий рапорт о том, что изменений нет и в окрестностях все в порядке. Активность сектантов тоже резко пошла на спад, после того силами ФСБ были истреблены духовные лидеры а рядовых членов принудительно подвергли калечащему лечению нейролептиками. Страна вернулась к относительно спокойной жизни, пускай уже по новым правилам. Информации в современном мире было слишком много, чтобы воспринимать ее всю. Где-то случались кое-какие происшествия - но о большей части из них никто не слышал. Некоторые из этих происшествий нельзя было объяснить рационально - но всем было безразлично. Исполинская язва на теле Земли оставалась предметом интереса для немногочисленных иностранных ученых, но не для рядового обывателя.
       В небольшой сибирский город больше не приезжали толпы журналистов. Поредел поток паломников, да и местное население сократилось почти на треть. За стену никто без чрезвычайной необходимости не ходил, но поскольку все вернулись обратно живыми и здоровыми, об этом тоже постепенно перестали беспокоиться. Даже туповатые солдаты гвардии из караульных рот умудрились ни разу никого не подстрелить.
       Лишь однажды, когда еще не было высокой бетонной стены, к Карантинной зоне пришел один человек. Он выглядел как юноша, не старше двадцати лет, но вел себя так, словно единственный имел право здесь находиться. Он спокойно прошел мимо всей охраны, и долго, бесконечно долго стоял у самого края образовавшегося котлована. Его лицо имело странное выражение, отсутствующее и в то же время напряженное. Только живые глаза отражали напряженную работу мысли. В полной неподвижности юноша простоял несколько часов, полностью погрузившись в размышления, а потом пришел к какому-то решению, и исчез, словно его здесь вообще не было.
       Но этого никто не заметил.
      
      
      
    Глава 5: Отравленный край
      
      - А не боишься, что я все расскажу про вас? - напоследок спросило млекопитающее.
      - Рассказывай на здоровье, - я подал руку Жрице, прижимавшей к груди пакет с немногочисленными пожитками. - Все равно тебе никто не поверит. А, Луна!
       - Да?
       - У меня есть небольшая просьба.
       - Я слушаю.
       - Можешь завтра заехать к Смерти, на столе в гостиной лежат счета за газ и электричество. Их нужно оплатить, деньги я верну тебе, когда из Латвии вернуть.
       - Эм... - кажется, она была немного удивлена. - Ладно.
       - А, еще. Меня не будет, по меньшей мере, неделю, это еще если повезет. Можешь какой-нибудь еды ему привезти? Которая уже готовая, чтобы даже разогревать не надо. В общем, кормить раз в три дня, выгуливать не обязательно.
       - А сам он никак?
       - Вообще никак. Он же слепой. И глухой.
       - Ужас, - протянула Луна. - Ну... ладно.
       - И за Жрицей пригляди. Она несовершеннолетняя, документы мы ей еще не сделали, зрения она тоже лишилась, и со своим психическим восприятием не до конца освоилась.
       - Слушай, я все понимаю, но у меня учеба, да и вообще...
       - Ты готова бросить слепую сироту на произвол судьбы в чужом городе?
       - Блин, чтоб тебя... ладно, уговорил.
       - Спасибо, я с первого взгляда понял, что на тебя можно рассчитывать. Ну, спокойной ночи.
       - Я только не поняла, с чего это ты вдруг подорвался на ночь глядя, да еще за границу.
       - Карантинную зону знаешь?
       - Знаю.
       - Это то, что нас ждет, если я туда НЕ поеду.
       На лице Луны, да и ее ручного примата, отразился неподдельный ужас.
       - А что тогда там случилось?!
       - В другой раз расскажу, когда времени побольше будет. Жрица, идем.
       Оставив за спиной Луну наедине со своими домыслами, мы поднялись на пятый этаж. Идти пришлось по лестнице, потому что лифт опять не работал. Точнее, все еще. Второй месяц, если точно. Кажется, все уже привыкли к такому положению вещей, и не думали трясти за шиворот управляющую компанию, воспринимая необходимость тащиться пешком как должное.
       Ожидаемо, дверь так и была не запертой, и ожидаемо дома все оставалось на своих местах. Я украдкой взглянул на Жрицу. Слепота - это неудобно даже для эспера, но лучше ослепнуть, чем созерцать холостяцкую берлогу. Хотя кажется, она задержалась на пороге. Даже интересно, как для нее выглядит эта квартира...
       К большой удаче, удалось разыскать комплект чистого постельного белья. Пока Жрица устраивалась на ночлег, я пошел на кухню и вытащил из буфета сверток вощеной бумаги. У меня были некоторые сомнения, стоит ли брать это с собой... Из-под бумаги в лунном свете приветственно блеснул металл пистолета.
       Глупо.
       Просто глупо.
       Там, где в плоть мира запускает свои когти аномалия, стрелять просто незачем. А зачастую и не во что. Кошмар редко имеет физическое воплощение, потому что прошли времена, когда люди боялись чего-то конкретного. Несчастья и беды прошлого обретали плоть в образах чертей и мифических существ. Современные страхи плоть потеряли. Может от того, что стали намного ближе и понятнее?
       - П-простите... а что у вас в руках? - Жрица появилась в дверях кухни и теперь 'смотрела' на оружие.
       - Это? Пистолет, обычный 'Макаров'. От деда остался. Сам тоже старый, ему больше полувека, но он до сих пор в рабочем состоянии.
       - Он... страшный.
       - Разве?
       Жрица кивнула. Ее реакцию можно было понять. Информационные следы могут не выветриваться очень долго, и чем дольше вещь была в употреблении - тем прочнее метки. А эта железка, прошедшая Афганистан, Чечню и постсоветский ад, наверняка убивала.
       Пистолет вскоре занял свое место между бритвой и сменой белья. Сменной одежды вообще стоило взять побольше. Не известно, сколько придется провозиться, а покупать что-то на месте слишком дорого. Кстати про деньги... с того, что получили несколько дней назад, многое уже ушло на платежи и закупки. Нужно было экономить - в том числе на транспорте. Путь до Латвии неблизкий, и влетит не в один десяток тысяч. Это если добираться поездом или самолетом.
       Альтернативного варианта хотелось бы избежать. Я только-только пришел в норму, и вздумай снова играться с физическими законами, в Риге приземлился бы ничего не соображающий эспер в полном беспамятстве. Что немногим лучше аномалии. А Смерть, телепортировав меня и Жрицу из Москвы, выбрал свой лимит на пару месяцев вперед. Дьявола просить бесполезно. Правосудора тоже - не его профиль.
       Мысль описала график загадочной функции и приняла значение 'Магус'. Жил он неподалеку от Санкт-Петербурга, а оттуда до Риги можно было добраться сравнительно быстро и недорого, на автобусе. Я вытащил смартфон и отправил сообщение. Ждать пришлось недолго - сказывалась разница в часовых поясах, он еще не успел лечь спать.
       'Добрый вечер. Что случилось?'
       'Сущие пустяки. Можешь переместить меня к себе?'
       'Ух. Может что попроще попросишь?'
       'Ты же умеешь'.
       'Я-то умею. А потом неделю отлеживаться придется'.
       'Магус, у меня тут вот-вот в Риге аномалию прорвет'.
       'А самолетом? Всего одна пересадка в Москве'.
       'Дорого. И визы нет, а в аэропорте контроль строгий'.
       'Так ты и на автобусе или поезде без визы не проедешь'.
       'Границу я и своим ходом перейду. Кто меня там остановит? В вот цены на билеты - это проблема'.
       'Денег тебе жалко, а старого человека не жалко'.
       'Тебе прибалтов не жалко, так Ригу пожалей. Красивый город же. Наверное. Я там не был. Кстати, сегодня Луна в гости заходила'.
       'И как она себя вела?'
       'Расскажу при личной встрече'.
       'Чтоб тебя, жук такой... Ладно, только выйди в безлюдное место'.
       'Хорошо. Отпишусь, когда буду готов'.
       Напоследок я затолкал в рюкзак книгу по газодинамике, вытащенную из сваленной в углу кучи, и оставил на столе несколько тысячных купюр для Жрицы. Настроил переадресацию на ее телефон, кратко проинструктировал, что делать, если кто-то позвонит, объяснил, где находится ближайший магазин. Вроде, ничего не забыл... разве что мысленно пожелать ей удачи. Слепота все равно остается слепотой, даже частично скомпенсированная психическим восприятием. Было бы времени побольше... но обстоятельства всегда против нас.
       - Ну ладно, если что - можешь звонить. У тебя в телефоне номера идут по порядку - сначала мой, потом Луны. До свидания.
       Потом я ушел. Через силу, потому что задержись еще немного - нашел бы с десяток дел, которые надо обязательно доделать, и этим бы нанес больше вреда. Жрице одной тут будет трудно - но хотя бы найдется чем заняться. Выгоняя из головы левые мысли, я торопливо шагал по направлению к набережной. Места там было достаточно, чтобы никого случайно не задело, и добираться ближе всего. Всего через двадцать минут я уже стоял у самой поверхности воды, и отправлял Магусу сообщение из одного слова:
       'Готов'.
      
      
    * * *
      
       В месте, отдаленном от той набережной на многие тысячи километров, пожилой и довольно полный человек с недовольным видом несколько раз перечитал полученный текст и захлопнул давно вышедший из моды телефон-раскладушку. Возраст и жизненный опыт утверждали, что нельзя ввязываться во всякие авантюры и идти на такой риск, но их одергивали совесть и чувство обязанности тому странному человеку, который в свое время спас его от участи худшей, чем просто смерть. Человек ли?
       Используя вместо имен карты, они могли сохранять свое самосознание, и хотя называли себя эсперами, но в большинстве своем мало отличались от людей. Они обладали той же способностью мыслить и чувствовать, бояться и радоваться, и даже капризничать и лениться. Некоторые даже ухитрялись вести бизнес или работать по найму.
       Но этот... человек, четыре года назад при первом знакомстве вместо того, чтобы представиться, продемонстрировавший карту с надписью 'Hanged man', был другим. Первое время старик сомневался, есть ли у него вообще личность. Как позже оказалось - да, была. Но не подавленная или разрушенная, как это иногда случалось у наркоманов или шизофреников. Висельник производил впечатление маленького ребенка во взрослом теле, знающего обо всех понятиях добра и зла, дозволенного и запретного - но не вкладывающего в них никакого смысла. В ходе долгих их разговоров, когда лично, а чаще посредством Интернета, он жадно ловил каждую мысль 'Магуса', но не принимал безоговорочно на веру, а своим поистине невероятным интеллектом, расчленял и перерабатывал, приходя к порой людоедским и аморальным, но всегда непоколебимым выводам. В прежние годы Магус бы правую руку отдал за такого студента. Теперь, сидя в темноте с книгой на коленях, он начинал задумываться - а кому кого пристало учить?
       Старик перелистнул несколько страниц. Мысль, которую он пытался сформулировать, упорно ускользала от сознания, подгоняемая страхом перед неестественностью того, что он собирался совершить. Понимание того, как делать невозможное, к нему пришло давно, но вместе с ним пришел и ужас перед собственной властью. Он отслеживал собственную мысль, притягивал к себе, облекался в нее как в одежду, позволял ей полностью себя пропитать, заместить собой все его естество, и только потом дрожащим голосом заговорил:
       - Что есть пространство? Пространство есть воспринятая разумом свобода. Говоря 'пространство' - мы подразумеваем 'свободу'. Но это свобода воспринята разумом - а восприятие может быть ложно. Но слово 'свобода' - эфемерно, ибо заложенный в него смысл относителен. Так эфемерно ли пространство так, как эфемерна свобода, и ложно ли оно так, как ложно восприятие? Мы должны принять тот факт, что восприятие есть единственный способ получения объективной информации об окружающем мире. Ставя под сомнение свое восприятие, мы ставим под сомнение существование мира вокруг нас. Существование мира же неоспоримо, ведь он слишком сложен и гармоничен, чтобы его мог измыслить лишь воспаленный ум человека. Неоспоримо существование мира - неоспоримо и восприятие пространства, а пространство есть свобода. Следовательно, существование мира подразумевает свободу того, кто его воспринимает. И конкретное значение слова 'свобода' не играет принципиальной роли, ведь его изменения тоже происходят из свободы, пространства смысла. Способность воспринимать мир означает свободу - и это главный вывод из обозначенных тезисов. И если всякий волен распоряжаться своей свободой - то почему считается, что он не волен распорядиться пространством, которое воспринимает?
       Магус продолжал говорить, развивая логическую цепочку рассуждений. Его мысль росла, ширилась, заполняя объем небольшой скромно обставленной комнаты. Мысль крепла по мере наполнения ее формы каркасом логических приемов и доказательств, и постепенно мир стал сдаваться под ее напором. Мысль заставляла его принимать собственные очертания, жить по своим законам, с каждым новым обдуманным и произнесенным словом все четче обрисовывая новые правила. В какой-то миг старик понял, что уже не может контролировать ее ход, потому что мысль зажила собственной жизнью, и развивалась по определенному в ней самой порядку. Он попытался отстраниться от нее, перестать думать - но в панике обнаружил, что слишком глубоко увяз в собственных умозаключениях.
       А потом перед креслом, в котором сидел Магус, явилось нечто, появление которого определила бесконтрольно захватившая всю комнату мысль. Нечто ощутило свое присутствие, осознало свое бытие - и выставило собственные правила, куда более четкие и приоритетные, чем те, которые описал в своих размышлениях пожилой философ. Он приоткрыл зажмуренные глаза, ощущая, как его притянутые суждения были сметены иным миром, где все исчислимо и все измеримо, который в любой точке и в любой момент своего существования может быть описан математически, где действуют лишь доказанные экспериментально и описанные формулами законы.
       [Все. Все.] - тяжелая рука похлопала его по плечу. - [Магус. Возвращайся. Ты сделал достаточно.]
       Старик попытался встать, но слишком кружилась голова.
       'Все нормально', - попытался сказать он, но из его рта вырвались только бессвязные звуки.
       Он дрожащими пальцами полез в карман нагрудный карман рубашки за картой. На кусочке картона был изображен человек в белых одеждах, одной рукой указывающий на землю, а другой - поднимающий над головой скипетр. Ниже шла подпись, название карты. Старик смотрел на карту, ощущал пальцами рельеф изображения - и его разум избавлялся от чрезмерно разросшейся мысли, втискивался в пределы, в которых может почти нормально существовать почти человеческая личность.
       Магус почувствовал, как неодолимая сила, установившая здесь свои правила, поднимает его из кресла, взваливает себе на шею и волочит куда-то. Прикосновение простыней дало понять, что тащили его до койки.
       [Отдыхай.] - шептал в его голове бестелесный голос, говорящий не словами, а понятиями. - [Теперь я сам.]
       Старик закрыл глаза и расслабленно выдохнул. Он не видел в темноте лица человека, который прошел в этот дом сквозь пространство, но это было и не нужно. Микрокосм Висельника, в точности копировавший естественное состояние мира, нельзя было спутать ни с чем. Его присутствие успокаивало, ведь ничего действительно страшного, чего больше смерти боялся Магус, случиться уже не могло. Зато на утро вполне могло случиться еще горячее ризотто со свежими шампиньонами на столе. Последняя мысль немного подняла настроение, и бывший доцент с облегчением направил себя в объятия сна.
      
      
      
    * * *
      
       - Пааспорт, пожаалуйста.
       Тягучий акцент латышского таможенника, медленно шествующего по салону, пробудил от неглубокого сна. Вечером мне удалось заскочить автобус, отходивший в половине одиннадцатого, так что прибытие на место ожидалось в девять утра. А пока часы показывали шесть утра - пересечение границы и паспортный контроль.
       - Пааспорт, пожаалуйста.
       Я отвернулся к окну, разглядывая пропускной пункт. На языке свербело неприятное ощущение, спрессованное из семи с половиной часов поездки в жестком кресле и, что более важно, в компании полусотни спящих пассажиров.
       Спящих!
       Черт побери, когда мы только проехали Псков, я уже был готов поубивать половину автобуса за то, чтобы задремать хотя бы ненадолго! Впрочем, в районе Острова усталость взяла свое, а дорожные рабочие, строители и прочие любители перфораторов, пил-болгарок и отбойных молотков доказали справедливость своей профессиональной мудрости: 'Спать захочешь - уснешь'.
       - Пааспорт, пожаалуйста.
       Голос таможенника отозвался уже из задней части салона. Меня он просто не заметил. Точнее, изо всех сил постарался сперва не увидеть, а потом поскорее забыть то, что все же увидел. Я только что ныл по поводу недосыпания? Беру свои слова назад, иногда быть злым и раздраженным бывает полезно.
       Полезно - не значит 'приятно'.
       Автобус снова тронулся, уже пол латвийской территории. Я прикрыл глаза, стараясь удерживать себя на самой границе сна, чтобы тело могло отдохнуть, но сознание при этом не теряло естественной защиты от внешних факторов. А защита была. Аномалию я почувствовал еще на пропускном пункте. Слабо, но автобус проезжал мимо населенных пунктов, и в эти моменты ощущение присутствия чего-то омерзительного, инородного усиливалось. Это были лишь метастазы, основная же масса ощущалась где-то дальше на северо-западе, в районе Риги.
       По спине пробежали вполне человеческие мурашки. Приходилось сталкиваться с аномалиями, накрывающими многие квадратные километры территории, даже целые города - но чтобы целую страну? Впрочем... это не играет роли.
       Что есть аномалия? Аномалия - это область пространства, реже - материальный объект, испытавший на себе воздействие чего-то чуждого, и из-за этого поменявший свои свойства. Нечто необъяснимое, пришедшее извне, то, что я не могу даже представить своим скудным интеллектом, делает определенную область мира восприимчивой к эмоциям людей. Точнее к самой сильной из них.
       К страху.
       И мир изменяется, порождая фантомы и явления, которые невозможны в нормальных условиях - но которые с некоторого момента убивают и своих невольных создателей, и сам мир, давший им корни.
       Поэтому грубой силой аномалию все равно не сокрушить, потому что сокрушать зачастую нечего. За редкими исключениями, в таких местах нет ни чудовищ из плоти и крови, ни вообще материальных объектов, на которых сосредоточены мысли людей, облекающих аномалию в форму своих кошмаров. Куда чаще приходится иметь дело с чем-то неосязаемым, или даже абстрактным. И мнимого врага приходится бить мнимым оружием.
       Хитростью.
       Уловкой.
       Манипулированием.
       Планированием и инсценировкой.
       Сделать аномалии подсечку, выбив из-под нее фундамент в виде страха, намного эффективнее грубой силы. Несколько правильно и к месту сказанных слов порой сделают куда больше, чем исполинский огненный шторм. Энергетически целесообразно, как наверное выразился бы Магус.
       Заснуть больше не получалось. Чтобы скоротать время до прибытия в Ригу, я достал из рюкзака 'Газовую динамику' и раскрыл на разделе, посвященном сжимаемым средам. Читать, однако, тоже получалось с трудом. Набранные мелким шрифтом формулы и не слишком удобный текст из-за тряски и недосыпа сливались в кашу, так что пользы от этого занятия не было никакой. Вдобавок, на краю сознания свербело ощущение, что за мной кто-то следит. Следить было некому и незачем, но предчувствие исчезать не собиралось. Черт те что... оставшиеся два часа пути оно периодически напоминало о себе, но слишком слабо, чтобы отследить источник. На исходе этих двух часов я с облегчением выбрался из автобуса, только для того чтобы угодить из огня да в полымя.
       Рижский автовокзал сам по себе не представлял ничего примечательного - ни с хорошей, ни с дурной стороны. Слабый запах нечистот, поднимавшийся от мусорных баков на набережной и от самой Даугавы, перебивался бензиновыми испарениями. Мусора на улице практически не было, исторический центр поддерживали в хорошем виде. Вокруг мелькали небогато, но довольно опрятно одетые люди и сравнительно чистые, хотя и не новые автомобили. А я опирался рукой на стену автовокзала и изо всех сил сдерживал тошноту.
       Город был отравлен.
       Яд пропитывал воздух, яд окрашивал собой небо, ядом были вымазаны стены домов и асфальт улиц. Лица прохожих были отмечены симптомами отравления. Яд сочился в мои уши и ноздри, вливался в зрачки глаз, проникал сквозь поры кожи. Он хотел сожрать меня так же, как заживо жрал Ригу и все ее население. Рукой я скользнул во внутренний карман куртки за картой. Внимательно всмотрелся в изображение подвешенного за ногу человека, вчитался в название. Прогнал в памяти все события последних суток - свои поступки, впечатления, воспоминания, принятые и отклоненные решения. То, из чего состоит любая личность.
       Яд отступил. Люди тоже.
       Вокруг меня моментально образовалось пустое пространство радиусом почти в три метра. Взгляды большей частью скользили мимо, но нет-нет, а проскальзывало на чьем-то лице отвращение или испуг. Едва ли они осознавали причины внезапной неприязни, скорее их подсознание требовало держаться от меня подальше, а уже сознание придумывало подходящую причину.
       Я приобрел в обменнике немного евро и пошел вглубь города. Сейчас предстояло самое сложное - отследить проявления аномалии, найти ее первоисточник. И, что еще сложнее, облечь его в доступные пониманию формулировки. Я шел по улицам, никуда конкретно не направляясь. На ходу что-то ел, не пытаясь вникнуть в состав, внешний вид или даже название купленного в автомате блюда. Только следил за глазами людей. У одних они были уткнуты в землю, другие с вызовом смотрели перед собой - но при этом одинаково пустые. Лица - все как одно, сероватые, хмурые. Зрелые или старческие - почти не видно молодых. Да, это был будний день, и люди направлялись на работу. Ничего странного в таком недружелюбии не было. Никто из них не выглядел напуганным. Скорее, они были подавлены.
       Странно.
       Сколько я ни бывал в местах, где пускали корни аномалии, везде в воздухе висела какая-то нервозность. Ожидание грядущей беды или как минимум опасения. Но пробираясь через человеческий поток, я не чувствовал в нем ни одной ноты страха. Я чувствовал аномалию, разлагавшую собой каждый кубический метр окружающего пространства - и в то же время не понимал, как она может здесь существовать. А если я чего-то не понимаю, то начинаю нервничать.
       'Кажется, придется прибегнуть к посторонней помощи'.
       Я достал телефон и принялся набирать сообщение:
       'Суп отшельник. Есть что по Латвии? Новости-происшествия'.
       Можно было купить пару местных газет или просто зайти в магазин или кафе, где включен телевизор с новостным каналом. Даже не зная языка, я бы смог уловить общий смысл заложенной в тексте или звуке информации. Но в СМИ попадает далеко не все, а вот Интернет - совсем другое дело. И чтобы в этой яме дерьма найти жемчужину ценной информации, нужен очень опытный ассенизатор.
       'Надеюсь, он не забыл зарядить телефон'.
       Ответное сообщение пришло всего через минуту. Я даже удивился такой оперативности со стороны Отшельника. Обычно его трудно было растолкать.
       'Ваш баланс менее...'
       Черт. Роуминг.
       Постепенно я уходил от узеньких улочек исторического центра, забираясь в менее респектабельные районы, и чем больше углублялся в них, тем очевиднее становилось, что ухоженный, заставленный небольшими старинными домами в стиле 19 века домами центр - просто небольшой красивый пятачок, окруженный морем карикатурно-уродливой даже не российской, а советской действительности. Большинство домов вокруг было намного старше меня, построенные по общесоюзным типовым проектам; по улицам, заваленным опавшей листвой, которую никто не собирался убирать, скользили красные, видавшие виды трамваи; тротуары были просевшие по краям, все в трещинах, заставлявшие помянуть добрым словом выложенные морозостойкой плиткой пешеходные дорожки в своем городе. Только одежда европейских марок на прохожих и автомобили позволяли определить, что я не провалился во времени на тридцать лет назад.
       В целом это создавало какую-то завораживающую картину всеобщего увядания. Казалось, что люди вокруг с огромным усилием сегодня заставили себя встать с постели, выбраться на улицы, где дул промозглый морской ветер, и отправиться на работу, в школу или институт. Их шаги приглушал ковер из опавших листьев, и он же готов был их подхватить, если кому-то не хватит сил, и он рухнет прямо на улице.
       И всех их покрывал собой все тот же яд. Нет, не так. Чем больше я смотрел на прохожих, тем больше формулировка 'яд' отступала на задний план, пропуская вперед 'семена' или 'паутину'. Или даже 'паразитов'. Хе-хе, подходящее определение. По сути, я сейчас был единственным здоровым в пораженной чумным поветрием стране, будучи защищен от внешнего влияния собственным микрокосмом, развернутым внутри тела.
       Запиликал телефон, дав знать, что Отшельник прислал ответ:
       'Тебе куда пасту запилить?'
       'При чем тут паста?' - не понял я, и только потом сообразил, что речь идет не о спагетти, вермишели или макаронах, а о тексте, где он собрал найденную информацию.
       'Скинь так архивом как док'.
       Потому что лезть в интернет мне тут будет ну слишком накладно. Через несколько секунд пришло еще одно сообщение, к которому был прилеплен довольно объемный файл. Наверное, Отшельник второпях копировал содержимое страниц целиком, а не только текст.
       'Потом почитаю', - решил я и зашагал дальше.
       Внешне Рига, за исключением центра, выглядела уныло и депрессивно, но не более уныло, чем большинство городов России осенью. Ничего странного внешне не наблюдалось. Обычно в случае чрезвычайных происшествий первыми на ноги поднимали полицию, а то и внутренние войска - но единственная замеченная мной патрульная машина излучала то же самое склизкое уныние. Можно было сделать вывод, что никакого толку от простого наблюдения не будет. Надо было общаться с местными.
       Вопрос на тысячу рублей: как это сделать, если не знаешь латышского?
       Я развернулся и пошел обратно к центру. Время уже было к одиннадцати часам по местному времени. От свежего воздуха и долгой прогулки сонливость прошла, оставив после себя только пощипывание в глазах и легкую ломоту в висках. Прохожие уже не обходили меня явно стороной, но по-прежнему старались не замечать. Что же, так даже лучше.
       В центре людей уже было намного больше. В глаза сразу бросилось то, что прилично одетых людей мелькало уже намного меньше - видимо, добрались до рабочих мест и там оставались - а их место заполнили собой какие-то явные маргиналы. Рядом прохаживался пеший патруль полиции, и ему было явно наплевать, что рядом с туристическим районом ошиваются какие-то непонятные типы со спиртным. Или ему было наплевать до тех пор, пока эти типы не попытаются пролезть на площадь? Впрочем, пройдя чуть в сторону от автовокзала, я наткнулся на рынок, и все встало на свои места. Вглубь я идти не рискнул, чтобы лишний раз не подвергать желудок риску вывернуться наизнанку.
       'Попытаться подслушать разговоры или заговорить по-английски самому?'
       Что-то решить я не успел, потому что мимо меня пронесся какой-то пахнувший духами вихрь, быстро щелкающий каблуками туфель и звонко тараторящий в телефон на чистом русском. Память запоздало напомнила, что в Латвии русских почти треть населения.
       Я направился следом, одновременно пытаясь привести себя в максимальное равновесие и придумывая повод для разговора, но уже метров через пятьдесят оказалось, что русская речь привлекла не только мое внимание. У перекрестка женщину перехватили несколько молодых парней, едва ли старше двадцати, и теперь энергично что-то пытались выяснить. Насколько я мог судить, слушая отзвуки их речи в Хоре - на каком основании она говорит на русском, а не на латышском. Их было пятеро, но на них никто не обращал внимания, и всех были нарукавные повязки в цветах национального флага и с какой-то буквой латышского алфавита. Значит, действуют организовано, и подобное здесь обычное дело. Да уж, дела. Про 'языковые патрули' я конечно и раньше знал, но знать - это одно, а увидеть этот абсурд воочию - совсем другое.
       Или... абсурд ли? Я осторожно приблизился, чтобы не спугнуть группу своим присутствием в Хоре. Чем-то происходящее напоминало охоту гиен. Несколько особей нападают на добычу, отделяют ее от стада и вцепляются в нее одновременно. Они охотятся на крупных животных, которые могут справиться с гиеной даже один на один, но против всей стаи шансов нет. Они действуют как единое целое, повисая на антилопе или зебре грузом почти в тонну, и начинают есть еще живую жертву, отрывая от нее куски шкуры и мяса. Эта торопливость продиктована тем, что добычу у гиен может отнять более грозный хищник.
       'Стоит ли попытаться отбить добычу? - подумал я, уже просчитывая возможные модели поведения. - Думаю, это будет хороший мост, чтобы завязать разговор'.
       - Так, что тут творится? - я подошел еще ближе, накрывая всех шестерых своим присутствием. - Чего налетели стаей, как петухи на кормушку?
       Шесть пар глаз с некоторым трудом сфокусировались на мне. Более крупный хищник должен заявить свое превосходство - размерами, громким низким рыком, тяжелым ударом лапы. Или просто наглостью и самомнением, если прочим природа обделила.
       - Хуле тэу щейт ваяг? - резко спросил один из них.
       Но не тот, кто выглядел лидером группы. У кого-то нервы не выдержали встречи глазами с эспером - слишком быстрая и агрессивная реакция для представителей полуофициальной организации. Проще говоря, у меня спросили, какого... кхм... мужского детородного органа мне тут нужно. Следуя роли крупнейшего хищника, вопрос я проигнорировал.
       - Ну че притихли, шпроты? Русского языка что ли не понимаете, фашня недобитая? Ох, мало прадедушка мой вашего брата по лесам ловил да к стенке ставил. Не всю погань повывел.
       - Рууна латвиски, ту бля, криеву суудс, - это уж огрызнулся лидер группы.
       Отлично, от меня потребовали говорить на латышском. И, судя по злобной горечи на языке, местные меня прекрасно поняли. Мысленно извинившись, я продолжил гнуть свою линию.
       - Слыш, чухня, я твое бульканье не разумею. Я сюда приехал тратить деньги на местное бухло и шлюх, а всякое нацменское бормотание я и дома послушать могу.
       - Туристс варбуут? - послышался вопрос, адресованный внутри группы.
       - Ась, турист? Ну, вроде того, - я вытащил из внутреннего кармана куртки паспорт и продемонстрировал на манер футбольной штрафной карточки, одновременно сделав еще один шаг на встречу.
       Сложно сказать, что оттолкнуло 'языковой патруль' сильнее - моя психическая 'аура' или же вид красной книжицы с двуглавым орлом. Простая озлобленность сменилась могучим потоком удушающей ненависти, от которой пересыхало горло. На всякий случай я убедился, что двойка патрульных ушла не слишком далеко, и в случае чего добежать до них я успею. Главное не забыть, что на помощь надо звать по-английски.
       - Эй пройаам, - резко бросил лидер.
       'Вали отсюда' то есть. Я бы с радостью, не люблю доставлять кому-то неудобства. Но один я отсюда не уйду.
       - А это... вот ты, - я ткнул пальцем в женщину. - Сколько за час?
       - Э... это вы мне? - обидеться она еще не успела.
       - Ну а кому еще, больше я тут шлюх не вижу. А ладно, пофиг даже сколько, пошли так.
       - Я не...
       - Иди за мной, - произнес я одновременно вслух и в Хоре.
       Женщина направилась ко мне, не переставая гневно протестовать против своей предполагаемой профессии. Я развернулся и пошел прочь, так чтобы быть в одном ракурсе с полицейским патрулем. Спину мою жгли пять взглядов оставшихся без обеда гиен, у которых уже загнанную и обездвиженную антилопу гну утащил прямо из-под носа мимо пробегавший лев.
       - Сукааси мано мазо, кад НАТО буус щейт! - последнее слово 'патруль' все же оставил за собой.
       Казалось бы, при чем тут НАТО и кто это - 'мы'? Выяснять подробности желания почему-то не было. И вообще, не успело перевалить за полдень, как я оскорбил шестерых человек и еще использовал полномочия эспера на одном из них. Не со злым умыслом, но и это немногим лучше.
       'Ну, это же для пользы дела. Такая вот она... польза эта...'.
       Метафизическая польза дела коварно хихикнула, оскалила мелкие острые зубы и юркнула в ближайшую ливневую канализацию, помахав на прощание пушистым хвостом. Я с укоризной посмотрел ей в след, потому что эта мерзавка вечно сваливала в ответственный момент и повернулся к женщине, которая исчерпала доводы в пользу того, что не является девочкой по вызову, и теперь ожидала моего согласия с ними.
       - И часто у вас такое случается? В смысле, нацисты.
       Пытаться оправдаться было бессмысленно. По заветам боевых искусств, превосходящую силу следовало завлекать и отклонять, а не блокировать в лоб, а убежденность в своей правоте в исполнении женщины - это вещь жуткая, к контраргументам неуязвимая и на вкус крайне специфичная. Хотя находятся любители...
       - Да бывает... просто не доводилось как-то сталкиваться раньше.
       - А сейчас вы куда-то сильно торопились, что зазевались?
       - Нет, не тороплюсь... стойте, вы чего вообще до меня докопались?
       - Так-с, - я оглядел свою 'добычу' более внимательно.
       Мое присутствие влияло на нее так же, как на членов 'патруля'. Невооруженным глазом можно было различить, что она делает над собой усилие, чтобы взглянуть на меня, но не выдерживает и отводит взгляд. Поведение, голос, манера говорить позволяют оценить возраст примерно в двадцать шесть-двадцать восемь лет, но выглядит значительно старше, поскольку плохо за собой следит. Волосы покрашены, но у корней цвет меняется, неокрашенная область примерно три сантиметра. Обувь стерта на носках. На лице макияж, но торопливый и не особенно тщательный. Кольца на руке нет, но небольшая деформация костяшек безымянного пальца говорит о том, что оно там было в течение нескольких лет. Под глазами темные круги. Запаха алкоголя или табака не чувствуется, но движения глаз слишком частые и быстрые. Общий настрой можно описать как саморазрушительный энтузиазм отчаяния.
       - Вас недавно уволили с работы. Причем в обход всех законов, возможно даже без выходного пособия. Находиться на улице в середине дня для вас непривычно, да и вообще вы прежде не давали себе труда оглядываться по сторонам. Новую работу вы еще не нашли, да и вряд ли найдете. Примерно три месяца вы в разводе, и за это время сильно сдали, хотя и в лучшие времена изобилием вас жизнь не баловала. Сейчас вы не просто в депрессии, а на грани нервного срыва и делаете вещи, о которых наверняка потом пожалеете, но ничего не можете с собой поделать - например, прием препаратов, которые даже по рецепту в аптеке не купишь.
       - Вы за мной шпионили?
       Ого. Так я что-то даже угадал?
       - Я приехал сегодня утром, вот билет с автобуса. Просто, как говорил Сальвадор Дали, 'пока вы смотрите на мои усы - я смотрю на вас'.
       - Вот побриться бы вам точно не помешало.
       - Небритый человек меньше притягивает взгляд, а его лицо хуже запоминается.
       - А, то есть вы не пьянствовать приехали? - почему-то она произнесла это с вызовом.
       - Нет. По работе.
       - ФСБ что ли? - уточнила она зачем-то.
       - Вы всерьез надеетесь на положительный ответ?
       - Нет, - ответила она еще более резко. - Чего вам вообще надо?
       - Хочу чтобы кто-нибудь побыл моим проводником. Как видите, я не знаю латышского, и вообще в этом городе впервые.
       - Вы же по работе?
       - Это и есть моя работа.
       - И что за работа?
       - Скажем так. В Риге, да и во всей Латвии ближайшее время будут происходить очень необычные вещи... и я имею к этому непосредственное отношение. О подробностях не спрашивайте.
       Все. Без единого слова лжи создано впечатление, не имеющего ничего общего с реальностью. Причем усилиями даже не моими, а 'добычи'. Лишнее подтверждение моей гипотезы о том, что человек живет не в абстрактном 'реальном' мире, а в том, который воспринимает. Эта стареющая женщина сама придумала себе реальность, сама в нее поверила, и спустя какое-то время будет отстаивать ее с яростью самки, обороняющей гнездо. А я, произнеся всего несколько слов, дал толчок к возникновению этой новой реальности.
       - Что, и за нас взялись... - какие странные интонации. Радость, смешанная с обреченностью. - Надеюсь, с землей ровнять не будете.
       - Постараемся обойтись вообще без крови, - честно ответил я. - Отнимать чью-либо жизнь в любом случае нежелательно.
       - От меня-то вы что хотите?
       - Можете показать город? И рассказать о настроениях в нем?
       - Вы мне не нравитесь, - вдруг заявила она. Без какой-либо резкости, наоборот - устало и горько. - Не знаю почему. Вы какой-то страшный, и лицо у вас неприятное, и пахнет от вас странно, гнилью будто. И наверняка у меня из-за вас будут проблемы. Ну, пойдемте, чего тянуть.
       Ядовитая паутина, невидимая глазу, но очевидная для эспера, заполняла многолюдный центр тысячами своих нитей. Эти нити струились по улицам, заползали в двери и окна домов, захватывали в свои объятия людей - кого то слабо, кого-то сильнее. Женщина, шедшая рядом со мной, казалась опутанной ими с головы до ног. Яд проник в нее уже очень давно, и отравление, насколько я мог судить, уже перешло точку невозврата.
       Аномалия, непосредственно влияющая на людей? Почему бы и нет. В чужой микрокосм пробиться крайне сложно. Но если человек сам оставляет лазейку - вопрос снимается.
       - Знаете, нас тут всегда притесняли.
       'Нас', надо полагать - это тех, кто говорит по-русски.
       - Фактически, под прямым запретом школы, это давно уже. За русскую речь на рабочем месте работодателя оштрафуют, а работника уволят. Языковые инспекции специально делают контрольные звонки под видом клиентов, и только попробуй ответить не на латышском.
       - Вас за это уволили?
       - Нет. Сама ушла. Иначе бы уволили с соответствующей пометкой. Тогда работу точно не найдешь, та же комиссия запретит.
       - Меня не удивляет нацизм латышей, но меня удивляет то, мой паспорт подействовал как репеллент.
       - Ну так вы же из России, - зло пояснила женщина. - Это вас боятся, а мы здесь на правах негров, если не хуже.
       - Вы говорите, что вам здесь плохо - но не заикаетесь о переезде.
       - Не на что. И некуда.
       - Я слышал, программу репатриации в 2017-м расширили для жителей Прибалтики. И подъемные, и помощь с трудоустройством, и временное жилье. Чем-то напоминает эвакуацию.
       - Да-да. Трудоустройство где-нибудь в тайге на Дальнем Востоке, а на подъемные можно купить веревку и мыло, чтобы повеситься на ближайшем кедре.
       - Однако там вы будете равной среди равных.
       - Лучше подожду этих ваших 'вежливых'.
       - Кхм... я несколько удивлен. Во-первых, этическое воспитание морских пехотинцев и десантников ограничивается умением не стрелять по гражданским без приказа. Во-вторых, меня вы встретили десять минут назад, но уверены в своих словах уже давно.
       - Вас тут уже давно дожидаются. Причем не только русские, но и часть латышей, которых этот маразм достал.
       - Те господа из 'языкового патруля' вряд ли кого-то дожидались. Точнее, дожидались, но дома у них заготовлены не флаги, а оружие.
       - Так то из нацистского кружка какого-то. Им даже платят, фонды какие-то, кажется. Вот и стараются. Работы-то для молодежи нет вообще. Если не хватило денег да мозгов выучиться и уехать в ЕС - пиши пропало. Вот и идут на прикормленные места. Ну и пропаганда... столько лет орать, что Россия вот-вот нападает, вот прямо сейчас.
       - Если бы все были уверены, что Россия нападет - то местных русских не кошмарили бы, вы не находите?
       - Они уверены, что нападение будет, но прекратить не могут. Это массовый психоз, что-то совершенно иррациональное. Как крысы, загнанные в угол. Они на нас отыгрываются и убеждают себя, что из последних сил сдерживают натиск Орды. Еще несколько лет назад читала в газете, успокаивал какой-то журналист. Дескать, все будет хорошо, у русских нет традиции этнического геноцида. При оккупации просто уклоняйтесь от сотрудничества, саботируйте работу и помогайте партизанам.
       - В Латвии тяжелая экономическая ситуация. Не удивительно, что правительство пытается найти пути консолидации. Нет ничего эффективнее, чем настроить большинство против меньшинства.
       - Я не понимаю, вы на чьей стороне вообще?
       - На стороне хорошей кухни и здравого смысла. Возможно, поведение латышей сильно напоминает попытку погибая забрать с собой как можно больше врагов - то есть русских. Ну что же, будем гуманны и пожелаем им умереть без долгих страданий. Вопрос в другом - почему вы, имея в активе явную дискриминацию по национальному признаку, не пытаетесь бороться за свои права? Международные законы не работают - так берите в руки оружие.
       - Потому что дураков нет! Тут американских военных столько, что любой мятеж в крови утопят за пару дней.
       - В этом и суть. Они готовы умирать, зная, что после никого не останется, что их народ будет уничтожен, причем за дело. Вы не готовы. Стоит ли спасать того, кто не желает сам себе помочь?
       - А почему мы вообще должны куда-то ехать? Мы тут дома.
       - Если вы дома - нужно или избавиться от тех, кто мешает вам жить дома, либо искать новый дом. Есть и третий вариант - попытаться договориться и жить совместно, но этот вариант кажется несбыточным, поскольку для сосуществования нужно что-то, что объединит различные группы людей, собьет их в стаю, и направит внутреннюю агрессию вовне. Я не вижу чем можно объединить две стаи - 'русские' и 'латыши' - в одну.
       - Да ну вас. Вы зануда. И отодвиньтесь в сторону, от вас гнилью пахнет.
       Я решил не отвечать. Только слушал в инфополе, как в ходе разговора яд сотнями своих метастаз укутывал мою собеседницу, совершая глотательные движения в такт произносимым мною словам. Интересно. Получается, давление с моей стороны пробило дополнительную брешь? Выглядит похоже на правду. Тогда каковы корни страха? Что подпитывает аномалию? Страх расправы и дальнейшей травлей со стороны латышского населения и правительства? Это выглядит правдоподобно на первый взгляд, если бы не реакция аномалии. Страх перед российским вторжением? Это объясняет реакции, но выглядит глупо. Как минимум, эта женщина воспринимает возможное вторжение как освобождение. Кроме того, поражена не только она, но и большинство людей вокруг. Яд не различал ни национальности, ни языка, он одинаково жадно жрал всех без исключения.
       - Предположим. А что думают рядовые граждане? Молодежь настроена радикально, как я понимаю.
       - Мне кажется, вы не из ФСБ. Слишком много вопросов задаете с очевидными ответами. Молодежь настроена скептически и уезжает при любом удобном случае. Здесь работы мало и зарплата кот наплакал, зато куча всяких поборов сверху обычных налогов. Про пенсии не говорю...
       Силки яда стиснулись еще крепче.
       Мы шли по городу, снова удаляясь от центра, все дальше и дальше забираясь в лабиринт серых панельных домов. Я понемногу осваивался с местной атмосферой, и тошнотворном амбре аномалии теперь мог различить более тонкие ноты. Солоноватая сода хронической усталость, слабая горечь застарелого страха, который не был вызван чем-то конкретным, а существовал сам по себе, укоренившись глубоко в личности. Уксусная вонь старости - возраст, изменения в химии мозга и метаболизме сказываются и на отражении в Хоре. Ее тут было непривычно много. Острая, как тертый хрен, ненависть слабо тлела, лишь изредка проскакивая ослепительно яркими искорками. Яд накладывался на этот букет, и хотя был крайне отвратителен, но, как ни странно, прекрасно с ним гармонировал.
       Это выбешивало.
       Я чувствовал, что корень аномалии прямо у меня под носом, перед глазами - но я не мог сформулировать ускользающую мысль.
       Бесчисленные нити яда огибали стороной границу моего микрокосма, радиус которой пришлось сузить до полуметра, чтобы слишком не нервировать мою спутницу. Они не ничего не могли сделать с теми естественными законами, которые мое сознание не рушило, а наоборот - подтверждало и укрепляло, но и сами оставались недосягаемы.
       Будто издевались надо мной.
       - Ну, вот и пришли.
       Я взглянул на дом. Это была 'хрущевка' типового проекта, какие строились многими тысячами по всему Союзу, с целью максимально быстро снабдить население полноценным жильем взамен бараков и коммунальных квартир. Построенная по еще не испорченным правилами капиталистической экономики стандартам и технологиям, она должны была выдержать войну и обстрелы, но превзошла все ожидания своих творцов, пережив даже страну, построившую ее. Внешне она выглядела не так серо и уныло, как ее товарки в России, стены были обшиты утеплителем и покрашены в теплые тона, а вместо газонов и деревьев под окнами был плотный и ровный слой бетона. Но ее отсвет в инфополе был точно таким же - тяжелым, немного затхлым, но спокойным, лишь слегка отмеченного отзвуком пестрого безумия снов. Здесь люди отдыхали, ели, спали, проводили выходные, растили детей и дожидались смерти. Здесь они чувствовали себя в безопасности.
       - Это значит, что мне пора разворачиваться и уходить?
       Мне была интересна ее реакция. Никто в здравом уме не пустит в дом незнакомца, с которым встретились полчаса назад. Особенно если этот незнакомец - подозрительный не местный мужчина, который явно сильнее приглашающей его женщины. Особенно если это мужчина - эспер, от близости которого у нормальных людей мороз по коже дерет. Однако реакции этой женщины, направляемые отравляющей ее аномалией, нормальными назвать было трудно. А мне нужна была информация. Ради пользы дела, разумеется.
       Она колебалась, и результат было сложно предугадать, наложилось очень много факторов.
       Естественная боязнь.
       Депрессивная апатия.
       Отталкивающее присутствие эспера.
       Влечение к уверенно ведущему себя мужчине.
       Текущий через инфополе яд, проникающий прямо в мысли, минуя органику.
       - Нет, что вы. Если вы не слишком торопитесь, можно чайку заварить, - какие необычные интонации. Сильный страх причудливо смешался с обреченной решимостью и смирением.
       'Я тебя сейчас саму заварю, куце', - сварливо крикнула пролетавшая над домом чайка.
       - Буду весьма благодарен, - я вежливо кивнул, одновременно одаривая чайку эмпатической оплеухой. Оскорбленная птица резко развернулась и направилась в сторону моря.
       Женщина принялась возиться с магнитным замком на двери, а я постарался как можно быстрее восстановить границы личности. Если начал слышать голоса вещей - это еще не значит, что северный пушной зверь пришел по мою душу, но о своей реальности он уже напомнил, а терять самоконтроль сейчас никак нельзя. Тем временем дверь открылась, и мы зашли в подъезд.
       Уже через пару минут мне было предложено сесть за стол, а хозяйка принялась кипятить чайник и что-то доставать из холодильника. Я же тем временем осматривал дом. Любой дом похож на своего жильца, и этот не был исключением.
       Когда-то, еще совсем недавно, здесь было красиво и уютно. Да и сейчас внешние атрибуты былого благополучия сохранялись - красивые шторы, довольно качественный с виду ламинат, почти новый ковер, бытовая техника. Но глаза цеплялись за мелкие детали, которые выдавали с головой неотвратимый полет в пропасть. Ковер давно не чистили. Две из трех лампочек в люстре были перегоревшими. Даже блюдо, которое хозяйка вытряхивала из кастрюли в стеклянную миску чтобы разогреть - это были голые макароны. Даже... я принюхался. Определенно, без масла. О, кажется, она что-то собирается добавить... в тот же миг я вскочил со стула и бросился к ней. Достаточно быстро, чтобы успеть перехватить руку.
       - Стойте!
       - Вы что творите?!
       - Вы серьезно собираетесь это сюда налить?! Вот ЭТО - СЮДА?!
       - Майонез в макароны? А что такого-то?!
       - Что такого? ЧТО ТАКОГО?! Ну конечно, что в этом такого. Давайте плюнем туда! Наступим! Что в этом такого, в самом деле!
       - Не нравится - готовьте сами!
       - Вызов принят. Передайте, пожалуйста, фартук. Что у вас сейчас есть - яйца, ветчина или колбаса, сыр, овощи, какие-нибудь специи? - я взял лежащий рядом нож и попробовал пальцем лезвие. Тупой, как жертва йододефицита. - И точильный брусок, если можно.
       Не то, чтобы я был фанатиком от кулинарии или утонченным гурманом. Последнее для меня и вовсе невозможно, ведь я не различаю вкусов. Но верность некоторым привычкам сохранять необходимо.
       Просто чтобы оставаться собой.
      
      
    * * *
      
       Немного позже
       - Ну что я могу сказать... вы неплохой повар.
       - И что, это все? - я сполоснул нож под краном, поймал отполированной поверхностью свое отражение и потрогал полуторанедельную щетину. - Не слышу грома аплодисментов во славу Великого Маэстро Всея Кастрюль и Сковородок.
       Хлоп. Хлоп. Хлоп.
       Как удары комьев земли о гроб.
       Я стоял к ней спиной, но глаза были не нужны, чтобы ощутить ее отчаяние, ненависть и отвращение. К себе. Ее эмоции били через край, и маска вежливого внешнего спокойствия и сдержанности обмануть меня не могла. Женщина сидела за столом и бессмысленно водила вилкой по пустой тарелке.
       Депрессия. Хроническая, глубокая, запущенная. И, насколько я мог судить, заботливо напоенная разлитым в инфополе ядом. Любая аргументация, любые слова и действия будут истолкованы негативно мозгом, который потерял способность испытывать счастье.
       Пристали на улице нацисты - сама виновата.
       Не можешь уехать - тряпка.
       Нет работы - бездарность.
       Ушел муж - уродина и неудачница.
       Нет детей - больная скотина.
       Познакомилась на улице с мужчиной - шлюха.
       Пригласила его к себе после короткого знакомства - шлюха в квадрате.
       Вопреки ожиданиям, он оказался не грабителем или насильником а приготовил отличную лазанью - никчемная иждивенка.
       И так далее, в том же духе. Самоуничижение, чувство вины перед всем миром, стремление причинить себе еще больше боли, чтобы наказать себя - а потом апатия, полная безучастность, когда человека можно резать живьем, а он разве что зевнет. А случайная вспышка энергии будет летальной - доведенный до предела мозг даст команду на самоликвидацию.
       Крайне интересно. Значит ли это, что появление аномалии может быть спровоцировано не только страхом, но и любыми другими сильными эмоциями?
       - Кстати, вы не представились.
       - Не вижу смысла. Что вообще есть имя? Ничего не значащая последовательность звуков, позволяющая как-то персонализировать себя. Причем имена не уникальны - а тогда какой в них смысл?
       - Вы по национальности случайно не украинец? Говорят, очень болтливые люди.
       - Хоть евреем назовите, только в печку не сажайте.
       Снова наступила тишина, не прерываемая даже чернотой, разливающейся в Хоре. Сейчас ее нота заглушала собой все вокруг, ее ощущали даже домашние животные в соседних квартирах. Смерть не спутаешь ни с чем.
       - Передайте, пожалуйста, нож.
       Я выполнил просьбу без лишних вопросов. Женщина приняла прибор и направилась, насколько я помнил типовую планировку, в санузел. Опутывавшие ее нити яда образовали уже плотный кокон, и которого самостоятельно она не имела никаких шансов выбраться. Он становился только плотнее все то время, что я стоял у плиты, и теперь, кажется, дозрел. Я быстро перемыл посуду, составил их на место и проверил через инфополе обстановку.
       Хех, закрыла дверь на защелку. Слышен шум воды. И, судя по оглушительно-черному фонтану сорвавшего все оковы мортидо, воду она набирала не для помывки. Хм... ладно. В других условиях я бы потребовал платы, но будем считать, что она расплатилась со мной, побывав в роли лабораторной крысы.
       Я достал из рюкзака маузер, потом подошел к двери ванной, мысленно представил себе схему шпингалета и наметил необходимое приложение векторов усилия, после чего дал им отмашку.
       Защелка открылась.
       Женщина лежала в ванне прямо в одежде, спиной к двери. В правой руке она держала наточенный мною нож, а левую рассматривала. Надо полагать, прикидывая линию разреза.
       - Знаете, вскрытие вен - калечащий, но крайне ненадежный способ. Если хотите, я могу принести вам фен. Если боитесь электрического тока, у меня есть пистолет.
       - Убирайтесь.
       - Еще чего. Я отсюда не уйду, пока не закончу с вами.
       - Чего вам от меня надо?! - она захлебывалась сдерживаемыми рыданиями.
       - Хороший вопрос. Начнем издалека. Как я выгляжу?
       Молчание.
       - Вот именно. Вы понятия не имеете. Вы не можете вспомнить мое лицо, вы не можете сказать, сколько мне лет, во что я одет. Отдельные черты лица ваша память сохранила, но в цельную картинку составить их уже нельзя. А ведь эти черты вполне обычны, вы могли видеть их на улице ежедневно. Как думаете, - я выдержал небольшую паузу. - Я вообще реален? Может, вы меня просто выдумали?
       Молчание. Она даже не попыталась обернуться. Ожидаемо.
       - Вы спрашиваете, как меня зовут? Отлично, давайте знакомиться. Я - ваш здравый смысл. Вы не поверите, но я у вас есть. Может быть, в честь нашего знакомства, сделаете мне приятно: перестаньте пороть горячку и немножко подумайте головой.
       Сжимавшая нож рука немножко расслабилась. Значит, меня хотя бы слушают.
       - Я предполагаю, что самоубийство само по себе не является поступком, достойным осуждения. В силу того, что человек является стайным животным, это нормально когда одна особь жертвует собой для блага стаи. Солдат может пойти в самоубийственную атаку, сохранив жизни нескольких товарищей. Неизлечимо больной, согласившийся на эвтаназию, экономит ресурсы своих родственников и больницы. Часто самоубийства совершают шизофреники, доведенные до истощения своими приступами - и это тоже нормально. Нежизнеспособный организм вычеркивает себя из экосистемы, чтобы дать место здоровым особям. Поступок достойный уважения, а не проклятия. Другое дело, когда на самоубийство идут под гнетом внешних обстоятельств, и тут моя оценка скорее всего будет отрицательной. Не в силу общественного порицания, и не в силу преступления перед несуществующим богом, а в силу своей нерациональности. Лишение себя жизни - необратимое действие, вот в чем суть. Оставаясь в живых, вы еще можете отвернуть, и найти какие-то иные пути разрешения проблемы, однако стоит вашему сердцу перестать биться - и все. Дальше только вечный сон без грез, полное небытие. Конечно, перед этим будет несколько минут довольно мучительной агонии, но не будем про это - в конце концов, это всего лишь несколько минут. Хотя, как я вижу, вы не хотите искать пути и решения, у вас не осталось сил для борьбы. Что же, позвольте мне оказать вам небольшую услугу.
       Я взвел маузер и положил оружие ей на грудь.
       - Держите. Он уже готов к стрельбе. Лучше всего вложить дуло в рот, тогда пуля вынесет вам весь затылок. Вы не успеете почувствовать боль.
       Ее рука потянулась к пистолету и сомкнула пальцы на рукоятке.
       - И последнее. Мне безразлично по большому счету, решитесь вы спустить курок или нет. Я одобрю любое решение, которое вы примете самостоятельно и осознанно. Но! Вы уверены, что вы принимаете решение самостоятельно?
       - Что?
       О, ответная реакция, прекрасно.
       - Вы не самостоятельно приняли решение лишить себя жизни. Вам его навязали.
       - Кто?
       - Кто-кто... те, кто вас ненавидит. Те молодчики, которые готовы разорвать человека за русскую речь, но при этом жиденько серят от вида российского паспорта. То правительство, которое кормится с рук множества международных фондов в обмен на нацистскую политику. Те люди со снулыми рыбьими лицами, которых вы ежедневно видите на улице, и которые ничего не сделали для того, чтобы облегчить вашу боль. Это они виновны, это они желают вам зла, это они уничтожили вашу самооценку, растоптали вашу гордость, это они заставили вас лечь в ванную и взять в руки нож!
       Я присел рядом с ванной на колено, и раздвинул пределы микрокосма сразу на пару метров, выдавливая щупальца яда прочь. Женщина в панике забилась в воде, даже эта малая толика мощи эспера пугала ее до безумия, но я крепко ее схватил за плечи и принялся шептать на ухо:
       - Вы ведь не доставите им такого удовольствия. Вы не позволите им радоваться вашей смерти. Им будет плохо, если вы будете жить - и вы будете жить, чтобы было плохо им. Чтобы с радостью видеть их бессильную злобу. Что бы гордиться своей принадлежностью к русскому миру, пока их мелкое племя вымирает и растворяется на просторах Западной Европы. Ненавидьте их. Будьте против них. Радуйтесь их горю. Мстите им. Втрое отплатите им за все, что они сделали с вами.
       В этот момент я ощущал себя дешевым пропагандистом от какой-нибудь мелкой националистической секты, промывающей мозги не слишком сообразительным людям и заставляющей их жертвовать огромные суммы на поддержку 'русского мира', и мне это не особо нравилось. Но это был самый простой способ дать полуразрушенный личности якорь в реальном мире - заставить ее почувствовать себя частью большой и сильной стаи, которая даст чувство безопасности и уверенности. И одновременно с этим - дать естественный щит от аномалии. Ведь даже меня защищала не какая-то 'сила' эспера, а всего лишь барьер собственной индивидуальности. Я просто мог чуть лучше организовать процесс.
       Женщина продолжала трепыхаться в моих руках, хотя уже не так активно. К счастью, она не сообразила схватить со дна ванны нож или пистолет. Зато я про него вспомнил очень кстати. Отпустил неудавшуюся самоубийцу, тут же подобрал маузер и нацелил его на нее. Может, ей трудно было разглядеть мое лицо, но вот черноту пистолетного дула не заметить сложно, особенно если там калибр девять миллиметров.
       - А теперь последний штрих. Сейчас я вас убью.
       И нажал на спусковой крючок.
       Грохот выстрела в тесной ванной больно ударил по ушам.
       Пуля остановилась в сантиметре ото лба цели, гильза осталась висеть в воздухе.
       Женщина даже не вскрикнула, уже не могла. Только зажмурилась от страха.
       - Вот и все. Слабая и надломленная вы только что умерли. Сейчас есть только та вы, которая хочет отплатить ненавистным нацистам, - я взял из воздуха пулю с гильзой и спрятал их в карман. - А вообще вылазьте уже. Одежду же испортите.
       Она помотала головой. Надо полагать, сама не могла подняться. Ну ладно, не такая уж и тяжелая с виду...
       - А все-таки, как вас зовут? - тихо спросила она через несколько минут, уже переодеваясь в сухое.
       - Я никто и звать меня никак. И это не самоунижение, а объективный факт.
       - Секретничаете все?
       - Сейчас я уйду. Когда закроется дверь, вы не вспомните ни моего лица, ни моего голоса. К вечеру у вас в памяти останутся лишь обрывки воспоминаний обо мне. Утром вы вообще не вспомните, что произошло. Ведь вы могли самостоятельно приготовить лазанью, и принять самостоятельно все решения.
       - Ну пожалуйста, мне очень важно это знать. Я никому не скажу.
       - Важно?
       Я подошел к ней и двумя пальцами надавил на сонную артерию.
       - Если вам так важно - я всего лишь ваш здравый смысл. Приятно было познакомиться.
       Оставив бессознательное тело на диване, я быстро набросил куртку и вышел вон. Голова слегка кружилась, а собственные действия воспринимались как-то отстраненно, словно я не совсем себя контролировал. Деперсонализация. Все же хватил лишнего, трюк с остановленной пулей оказался довольно сложным. Но оно того стоило. Хотя я большей частью импровизировал, но удача улыбнулась мне - удалось очень быстро определить фундамент аномалии. Как ее вырвать - другой вопрос, такую терапию со всем латвийским населением не проведешь. Нужно как-то разом все проделать. Заодно убедиться, что все понял правильно, и почитать то, что успел накопать Отшельник. А эта... я оглянулся напоследок. Этой уже ничего сверхъестественного не грозит. Даже если завтра она снова полезет в ванную с ножом или феном - это будет только ее решение, и ничье больше. А кто я такой, чтобы указывать кому-то, как надо жить?
       Я вышел из подъезда и не успел сделать и нескольких шагов, как кто-то набросился на меня сзади, зажав шею в удушающий захват. От того, чтобы немедленно сломать нападающему стопу, меня удержал знакомый, довольно вкусный голос в Хоре.
       - Попался, 'здравый смысл'!
       - Сонная артерия находится на три сантиметра выше. Не дотянешься, даже если на цыпочки встанешь.
       Я повернулся и оглядел стоящую передо мной девушку в хаотично-пестрой одежде и клетчатом берете. Волосы у нее были заплетены в два хвоста, а за спиной виднелся мольберт на ремне.
       - Привет, Висельник.
       - Здравствуй, Шут.
      
      
      
    Глава 6: По другую сторону
      
      Обычная улица обычного города.
      Обычный дом с обычным подъездом.
      Старая, ничем не примечательная деревянная дверь, закрывающая вход в очень необычную квартиру.
       Странное жилье, ускользающее от глаз посторонних - под стать своему обитателю, пусть даже он и был сейчас в отъезде. Сознательно или нет, но человеку свойственно приводить окружающую среду в соответствие со своим внутренним миром, подстраивать и изменять ее под себя.
       Сюда никто никогда не приходил, но если бы кто-то любопытный смог обратить внимание на тонущую в тенях дверь, и вошел внутрь, то поразился бы запустению, царившему внутри.
       На стенах не было обоев, только штукатурка.
       Дощатый пол не закрывал ковер или линолеум.
       Почти не было мебели.
       Здесь вообще было очень мало вещей. Только то, без чего сложно обойтись, и при этом не перестать выглядеть человеком.
       Исключением были только горы книг, раскиданные по всей квартире. В основном учебники по естественным наукам, как школьные, так и университетские, справочники и научные труды.
       Эта была ужасающая, кричащая нищета, но вызванная не недостатком денег или леностью хозяина. Спартанские условия, сознательный аскетизм. Следы на стенах и полу могли бы сказать любопытному посетителю, что когда-то это была вполне нормальная квартира, но потом обои были с яростью содраны со стен, а мебель и ковры отправились на свалку. Зачем это было нужно? Ради чего было уродовать собственный дом? Вряд ли даже сам хозяин мог внятно ответить на этот вопрос. Хотя... дома похожи на своих владельцев, не так ли?
       Лишь одна искра света оживляла ослепшую пустоту. Юная девочка, сидевшая на кровати, словно разгоняла собой окружающий полумрак, привносила в него нечто инородное - не пробудившееся, сдерживаемое, но при этом живое и свежее. Сжимая в руках маленький серебряный крестик, она пыталась читать давно заученную наизусть молитву, но ее мысли витали где-то далеко, а невидящие глаза бесцельно таращились в пустоту.
       Скрипнуло открывшееся окно.
       - Веселишься вовсю? - произнес резкий голос.
       На подоконнике сидел, опираясь спиной на край проема, рыжеволосый юноша в потертом и грязном кожаном плаще. Большие темные очки, смотревшиеся нелепо в пасмурную погоду, скрывали глаза, но даже так было ясно, что вид у него очень хмурый. Он свешивал одну ногу вниз, рукой подпирал подбородок и всем своим видом давал понять, что ему тут скучно и вообще не нравится.
       - Добрый день, - девушка встала и приветственно кивнула. - Извини, не знаю, как тебя зовут.
       - Меня никак не зовут, - раздраженно буркнул гость. - Как и тебя, кстати. Зато у меня карта 'Дьявол'. А тебе дали 'Жрицу', так?
       Девушка кивнула.
       - Дурацкая система, как я думаю, - мальчишка шмыгнул носом. - А если бы у него в тот раз под рукой оказались не таро, а бумажник, мы бы называли друг друга валютами и носили с собой купюры?
       Жрица промолчала.
       - Висельник давно уехал?
       - Я... я не знаю. Прости. Кажется, сейчас уже день, но я не уверена...
       - Сейчас половина шестого вечера, дура, - раздраженно оборвал ее Дьявол. - Могла бы сама посмотреть.
       - Прости, я не вижу...
       - Не глазами, тупица! Думаешь, я глазами смотрю?!
       - Прости, я не знала.
       - Еще раз скажешь 'прости' и я тебе врежу.
       С места, впрочем, он не шелохнулся.
       Промозглый осенний ветер задувал в пустынную комнату прохладу вперемешку с сыростью, от чего Жрица начала зябко ежиться. Дьявол если и заметил это, то никак не реагировал. Вероятно, находя в этом своеобразное садистское удовольствие. Или не находя. Когда не видно глаз, о настроении человека трудно что-то сказать. Холод и сырость затапливали собой комнату, и перемешивались с тем, что принес с собой Дьявол, с чем-то беспокойным, мечущимся и непостоянным, лишенным на первый взгляд логики и структуры, но зато имеющим отчетливо негативную окраску. На одной палитре неизвестный художник решил смешать все худшее, что есть на свете, и густо вымазать полученным цветом оконную раму, подоконник, втиснувшийся под ним радиатор и даже часть пола. И пустая комната охотно примеряла на себя этот цвет, потому что своего не имела.
       - Уже научилась? - спросил Дьявол как-бы между делом.
       - О чем ты говоришь?
       - О том самом.
       Юноша щелкнул пальцами и на кончике его пальца заплясал лепесток ярко-оранжевого огня.
       - Я про вот это. Уже можешь так?
       - Нет, - Жрица опасливо подобралась, словно увидела огонь воочию. - Смерть пытался мне объяснить. Говорил, что нужно просто четко понять, чего хочешь и зачем тебе это.
       Дьявол раздосадованно зашипел.
       - Да что вы тугие все такие?! Что тут понимать вообще?! Берешь! - он соскочил с подоконника и поднял левую руку перед собой. - И делаешь!
       Пламя с новой силой вспыхнуло на его ладони, почти перед лицом Жрицы. Она только слегка отстранилась, ни сколько не заинтересованная фокусом. Дьявол выждал для верности немного, после чего разочарованно сморщился, убрал огонь и полез обратно на подоконник.
       - И чего дальше делать собираешься?
       - Я не знаю.
       - Висельник с тобой долго нянчиться не будет. Будь уверена, приедет через неделю и вышвырнет на улицу, еще и скажет, что для твоего же блага.
       Жрица промолчала, только немного склонила голову.
       - Я-то знаю о чем говорю, - Дьявол вытащил из кармана шоколадный батончик, разорвал обертку и принялся его жевать. - Как, веселая перспектива загнуться от холода где-нибудь в луже?
       - Я могу работать, - почти шепотом ответила девочка.
       - Интересно, кем? - Дьявол беззвучно хохотнул. - Гусары, молчать!
       - Кем-нибудь, это не важно. Пища телесная не так важна как пища духовная. И еще... из-за меня погибло слишком много людей. Я должна искупить это.
       Рыжий мальчишка рассмеялся уже не сдерживаясь.
       - Если комара на себе прихлопнешь, тоже каяться пойдешь? Хотя даже с комарами сравнивать глупо. Когда по первому разу накрывает - не соображаешь вообще ничего, и ничего сделать нельзя, даже если захочешь.
       - Смерть сказал, один эспер смог остановить этот... Первичный импульс.
       - Он сказал, кто это был? Нет? То есть это было давно и вообще не правда.
       - Это ничего не значит.
       - Ну значит пара жмуров тоже ничего не значит.
       - А на твоей совести тоже чьи-то жизни есть? - все так же тихо спросила Жрица. Только ее руки стиснули крестик так, что побелели пальцы.
       - А чего мне заморачиваться на это счет? - Дьявол откусил кусок от батончика и почти не жуя проглотил. - Я не человек. Поэтому меня под одну гребенку с ними стричь нельзя. Может, с их точки зрения это плохо, но меня это не волнует.
       - Очень жаль. Наверное, тебе стоило бы сходить в церковь, с батюшкой поговорить. Намного легче жить стало бы.
       - Ненавижу жирных лживых мразей.
       - Не говори так про них.
       - Ты меня бесишь, ты в курсе?
       - А ты не бесись. Гневиться тоже грешно.
       - Не боишься, что я сейчас разозлюсь и просто тебя убью?
       - Не-а. Ты не страшный. Это Висельник страшный. А ты нет.
       - А я какой тогда?
       - Не знаю.
       Мальчишка дожевал батончик, слез с подоконника и куда-то вышел. Через несколько секунд донесся его разочарованный стон.
       - Э! А что, ничего нету что ли? - он ворвался обратно в комнату с возмущенной гримасой. - Да там в холодильнике даже мышей повесившихся нет! Все сама умяла что ли?!
       - Но там ничего и не было! - Жрица от таких подозрений возмутилась не меньше.
       - Ну-ну, еще скажи ты тут вторые сутки на одной воде и свежем воздухе.
       Девочка обиженно засопела, и это было красноречивее любых слов.
       - Висельник оставил деньги, перед тем как уехал, - сказала она. - Но мне не хочется их касаться.
       - Так Зануда их для того и оставил, чтобы ты тут не постилась.
       - Не в том дело. Я протягиваю к ним руку - и вижу все, через что прошли эти деньги. Ими оплачивали блуд, а затем наркотики. Ими давали взятки. Они настолько грязные, что страшно даже прикоснуться.
       - А говорили, что деньги не пахнут... - Дьявол нервно хихикнул и пошел к окну. Взобравшись на подоконник, он полуобернулся, и собирался было что-то сказать, но вдруг забегал глазами, словно пытался что-то лихорадочно вспомнить, и только пробормотал раздраженно. - Да пошла ты...
       И исчез.
      
      
    * * *
      
       На благоустройство центра в Риге денег не жалели, и это было вполне логично - в спальные районы туристы сами не пойдут, но в местах их массового обитания все должно блестеть и благоухать. Набережная Даугавы исключением не была, во всяком случае, ее участок рядом со знаменитым Каменным мостом, который подлые коммунисты в 50-х построили из железобетона и чугуна. С целью идеологической диверсии против угнетенного латышского народа, надо полагать. Во второй половине дня ничего интересного ни на самой набережной, ни на реке не наблюдалось, и я вернулся к содержимому телефона.
       'В странах Балтии свирепствует эпидемия самоубийств', - гласил заголовок статьи. На всякий случай я проверил дату, но статья была написана еще весной, и рассказывала об обыденной жизни страны, а не о признаках чрезвычайного положения.
       'В 2018 году абсолютное количество самоубийств на территории Латвии возросло до 1918 случаев, отобрав трагическое лидерство у ближайшего соседа, Литвы, где аналогичные показатели наоборот, пошли на спад. Катастрофический, почти пятикратный рост числа случаев добровольного ухода из жизни большинство местных медиков связывает с недостаточностью финансирования здравоохранения и отсутствием надлежащих профилактических мер. Между тем иностранные эксперты указывают в первую очередь на последствия экономического кризиса 2017-го года, фактически приведшего экономику страны к долговому коллапсу. Это привело к резкому спаду производства, лавинообразному росту безработицы и, как следствие, обнищанию населения и потере им жизненных ориентиров. Согласно проведенным в прошлом году социологическим опросам, свыше 70% латвийцев сообщили, что не строят планов дальше, чем на несколько недель, больше половины заявили, что не видят перспектив для себя в обозримом будущем...'.
       Коснувшись пальцем сенсорного экрана, я свернул файл со статьей и спрятал телефон. Материалы от Отшельника подтвердили сложившееся у меня впечатление, и первопричину появления аномалии можно было считать установленной - неплохой результат, учитывая, что солнце еще не зашло. Шут уловила мое настроение и отвлеклась от планшетки, на которой карандашом делала наброски рижского пейзажа.
       - Ну как, теперь тебе все понятно?
       - Не, куда-там. Из-за чего все началось, более-менее понятно. Теперь мне нужен анамнез. Симптоматика. Нужно ознакомиться с местной прессой, и что еще более важно - много говорить с местными жителями.
       - Знакомо, - кивнула она. - Как думаешь, много времени уйдет?
       - Не могу сказать наверняка, - я действительно не знал, слишком много могло вскрыться дополнительных факторов, делающих простую на вид картину совершенно нечитаемой. - Но если ты пришла мне помочь - отказываться не буду.
       - Да я просто путешествую, как всегда. Но раз уж у нас недавно было сразу два пополнения - решила спросить у тебя, как они. Но когда я прилетела, Смерть сказала, что ты недавно уехал. Так что я направилась сразу сюда.
       Даже завидно немного. Шут имела довольно неочевидные ограничения микрокосма, и транспортной проблемы, к примеру, для нее не существовало, как и многих других. Зато были свои, непонятные даже большинству из нас, и вынуждавшие ее вести бродячий образ жизни, постоянно искать на свою голову (и не только) приключения. И писать картины - одну за другой, постоянно, не делая перерыва больше чем на сутки, просто чтобы сохранять здравый рассудок.
       - Все как в Ростове, да? - девушка принялась устало массировать глаза.
       - Хотел бы я, чтобы все было как в Ростове. А не как в Трире.
       - А что произошло в Трире?
       Шут была с нами недавно, около полутора лет, а о том, что произошло в мирном городке в Западной Германии четыре с половиной года назад, знали правду только три существа на планете, и распространяться на это счет никто из нас не торопился. Но... я нерешительно поджал губы. Мне был задан прямой вопрос. 'Никакой лжи для своих' - это было одно из немногих правил, которые я считал для себя в непреложными. Своего рода моральные пределы, шаг за которые означает стирание личности.
       - Если кратко - бойня.
       Да, черт побери, это была самая настоящая бойня. Даже слово 'резня' здесь кажется слишком мягким, потому что в резне стороны сравнимы, и у потерпевших есть шанс уцелеть. В Трире шансов не было, ни у кого. Когда сгустилась ночная темнота, древние мифы ожили, и ветхозаветный ангел-губитель прошел по старинным улицам, без каких-либо колебаний и сомнений истребив десять тысяч человек - мужчин и женщин, от младенцев до глубоких стариков, от закоренелых преступников до тех, кто в жизни мухи не обидел. Он на одних ему ведомых весах взвесил эти десять тысяч жизней, но они не перевесили тяжести возможных последствий, оставь он их в живых. Тогда я еще не знал, ЧТО могло бы случиться. Тогда я еще не увидел собственными глазами Карантинную зону, и не позволил животному ужасу разрушить и сомнения, и безразличие.
      
       .....................................................................................................................................................
       Темнота укрывает дрожащий от страха город.
       'Ночь вызвана неравномерным освещением планеты светом Солнца из-за вращения первой'.
       Тугие струи дождя больно бьют по голове.
       'Дождь - это сконденсировавшаяся в атмосфере вода'.
       Ветер швыряет ледяные капли в лицо и заставляет зажмуриваться, чтобы защитить глаза.
       'Ветер - это движение воздуха между областями с различным уровнем атмосферного давления'.
       Древние каменные врата, помнящие еще непобедимые легионы Римской империи, безмолвно и безучастно взирают на разворачивающееся действо. За почти две тысячи лет они видели слишком много войн, бедствий и потрясений, чтобы что-то их растрогало.
       'Основной компонент - известняк, он же карбонат кальция. Связующий материал - олово, аллотропная модификация 'бета'. В сравнительно теплом климате она не разрушается'.
       Трое, стоящие у врат - единственные, кто осмелился показаться на улицах после наступления ночи. Не слишком смелые и не слишком глупые, просто они единственные во всем мире, кто может выйти на улицы этого старого города после заката и не быть сожранными овеществленным страхом. Может, они с удовольствием провели бы время иначе - в теплых постелях, перед экранами телевизоров, за хорошей книгой или бутылкой спиртного. Может, им совершенно не хочется мокнуть под яростным апрельским дождем. Однако они явились сюда добровольно, без какого-либо принуждения, по разным мотивам, но с одной целью.
       [Выбор. Отсутствие.] - мысли одного из присутствующих разносятся в пространстве, перебивая шум дождя. Его очертания размыты, оплавлены, так что в темноте невозможно определить его внешность, возраст и пол. Невозможно даже понять, где именно он (или она?) находится.
       - Чума на оба ваши дома! - в сердцах восклицает высокий, высокий и очень крепко сложенный. Судя по голосу, ему около сорока, а мохнатые усы видно даже в скудном свете фонарей. - Висельник, ну ты ему хотя бы объясни, что нельзя с бухты-барахты взять и начать вырезать народ тысячами!
       - Десять тысяч меньше чем сто тысяч, если сравнивать, - голос третьего ровный и бесцветный. Ему безразлична темнота, безразлична вода, льющаяся за воротник, безразличен даже укутавший город кошмар. Выглядит он очень молодо, лет на восемнадцать, если не меньше. - Смерть считает, что это явление, чем бы оно ни было, само по себе не прекратится, и считает, что если убить десять тысяч, сто тысяч останутся живы. Я не знаю, прав он или ошибается, но изъянов в его логике не вижу. А чего ты взвился, мне не понятно вовсе.
       Второй неуловимо быстрым, но при этом плавным движением оказывается возле третьего и хватает за грудки.
       - Не понятно, да?! А если бы твою семью предложили вот так заживо сжечь?! Ясен пень, чтобы спасти скажем сто других людей! Пойдешь на такое, а?!
       - Люди, имевшие со мной кровное родство, мертвы. У меня нет ответа на твой вопрос, - третий отвечает спокойно, без капли страха. В его словах сквозит даже легкая насмешка над глупым собеседником, не понимающим простых вещей.
       - А если не поможет?
       - Попробуем что-нибудь еще. В крайнем случае, просто сожжем весь город. Если Смерть уверен, что подпитку этому явлению дают люди, то без них оно гарантированно исчезнет.
       Рослый бьет его по лицу. Коротким, профессиональным хуком слева. Юноша не пытается защититься, не пытается ударить в ответ. Только стирает с разбитой губы кровь и внимательно рассматривает покрасневшие пальцы, после чего задает вопрос:
       - Что ты пытался этим доказать?
       - Мозгов тебе вбить немного пытался, - горько отвечает второй. - Да видно поздно уже.
       - Другими словами, ты причинил мне боль, чтобы навязать свою точку зрения? - уточняет третий.- Правосудор, ты знаешь, что я не большой знаток психологии. Но мне кажется, ударив кого-то по лицу, можно доказать только одну вещь - что ты можешь ударить кого-то по лицу.
       Рослый с досады плюет на землю и уходит в ночь.
       Молодой пожимает плечами и идет под арку ворот, чтобы переждать дождь.
       Последний же, до этого молча наблюдавший за перепалкой, поднимает лицо к небу и стягивает с глаз белую повязку. Под ней нет ничего. Два уродливых наплыва кожи и соединительной ткани, где глазниц нет, и не было никогда; тяжелое врожденное увечье, с головой выдающее целую гору генетических дефектов. Он раскрывает рот, словно хочет напиться льющимися с неба холодными струями.
       И начинает петь.
       В песне нет ни единого звука, но в инфополе ее ноты разносятся на многие километры, они сотрясают сущее до самых глубоких слоев, заглушая собой все прочие голоса Хора. Существо поет, и неописуемая ни акустическим, ни письменным языком красота этой песни может посоперничать лишь с ее могуществом, которое приводит в действие колоссальные энергии, расшатывающие устойчивую структуру инфополя, вызывающие в нем колебания и искажения, а затем заставляющие его застыть в новом, уже измененном состоянии.
       Это не проходит бесследно. Инфополе и зримый мир - как две стороны одного листа бумаги. Они могут выглядеть по-разному, но связаны друг с другом неразрывно, являясь единым целым. И песня эспера обретает здесь свое воплощение, в виде невидимых, но при этом вполне осязаемых, клинков пронзая, рубя, пробивая, разрезая, закалывая, потроша, свежуя и рассекая. Тот, кто чувствует только инфополе, воспринимает происходящее совершенно иначе, нежели нормальный зрячий человек. Льющаяся тысячами ручейков кровь, изрубленные в фарш тела, навечно застывшее на лицах выражение глупой озадаченности - для него это не более чем притихшие голоса и потускневшие огни. Мертвые тела тоже что-то шепчут, хотя и не так отчетливо и громко, как живые.
       Слегка притихает шум Хора, по-новому переплетаются витающие ароматы и краски меняют тона.
       Уродливая туша, висящая в вышине на своих ложноножках, беспокойно колыхается. Неизвестно, разумна она или нет, но чувствовать происходящее она точно может.
       А когда восходит солнце, город захлестывает новая волна ужаса... которая противофазой гасит ту, изначальную, что породила аномалию.
       ....................................................................................................................................................
      
       - Как ты наверное заметила, мой принцип - это максимально возможный эффект при минимальном воздействии с моей стороны. Ростовское дело, не без твоей неоценимой помощи, стало именно таким - мы провели значительную работу, распространяя слухи по технологии ОБС, после чего осталось только создать кратковременную иллюзию северного сияния, с чем ты блестяще справились. И на этом все закончилось.
       - Секундочку, что за технология ОБС?
       - 'Одна бабка сказала'.
       - А, вот оно что. Не сразу сообразила. А Смерть редко помогает?
       - Редко. Сложно сказать, к сожалению или счастью.
       - Наверное, с ним было бы легче.
       Я присел на ступеньки у самой воды. Вода несла с собой тухлый запах сточных вод, но в отличие от привычных вод Оби, не была загрязнена промышленными отходами. Один из немногих положительных моментов почти полного отсутствия промышленности в регионе. Воздух тоже был намного чище, и от непривычно высокого содержания кислорода слегка кружилась голова, и развязывался язык.
       - Может легче, а может и нет. Тут есть два очень непростых момента. Во-первых, мы с тобой, да даже эсперы А-класса - мы просто ощущаем Хор, каждый по-своему. Для Смерти не существует ничего кроме Хора, и пределов своих полномочий он долго просто не знал, и дозировать прилагаемое усилие не мог. То есть рисковал причинить больше вреда, чем принес бы пользы. Во-вторых... это, я так думаю связано с его прошлым до ухода в Провал, или с самим процессом перерождения. Не знаю точно, кем он был но, к примеру, сейчас он намного больше похож на человека, чем пять лет назад. Сейчас он может поддерживать связную длительную беседу и даже немного разбирается в таких абстрактных вещах как политика и экономика. Хотя говорить так толком и не научился... Но когда мы встретились в первый раз, он не мог самостоятельно одеться, а общаться мог только эмпатическими сигналами. Понимаешь к чему я?
       - Не совсем, - призналась Шут. - Поясни, если не сложно.
       - Он просто не понимает, что аномалия провоцируется чем-то вполне конкретным и обыденным. Как диверсии на подстанциях в Ростове, нашествие иммигрантов в Германии или экономические проблемы здесь, в Латвии. Он видит изнанку мира, в виде голосов Хора и течений инфополя, и там все предельно просто - заглуши голоса, питающие аномалию, и она исчезнет.
       - Как в Трире.
       - Ага. Действуй он самостоятельно, то топил бы каждый из случаев в крови, не разбираясь, кто прав, а кто виноват. Человеческая жизнь для него не стоит вообще ничего, понимаешь?
       - Понимаю, - она помрачнела. - Вы в этом похожи.
       - Есть и различие. Я не считаю жизнь саму по себе какой-то особой ценностью, в силу ее конечности. Но я не берусь решать, кому жить, а кому нет, ведь это не просто посягательство на чужую свободу воли, но и необратимое действие. Для меня необратимое, мертвых я оживлять не умею. Поэтому я для себя решил, что никогда не подниму руки на человека, вне зависимости от обстоятельств.
       - Врешь ты все.
       - Если ты про тот случай, то все сделал Правосудор.
       - А ты ему настучал!
       - Но я-то никого и пальцем не тронул!
       - Звучит как самооправдание.
       - Просто небольшая сделка с совестью, - я лишь развел руками. - Кстати, а что тебя сюда привело? На картины такой низкий спрос?
       - Спрос отличный, с онлайн-аукционов смели все подчистую, даже заготовленные реплики, - Шут гордо поправила клетчатый берет. - Ищу теперь вдохновения для новых работ.
       - И для этого приехала в самое унылое место Европы? Мне казалось, твоим картинам свойственна динамика.
       - В этом унылом месте есть ты, - она вдруг озорно подмигнула. - Значит, точно будет, на что посмотреть. Хоть в динамике, хоть в статике.
       - С тем же успехом ты могла бы попросить позировать первого встречного или нанять модель. У меня абсолютно тривиальная внешность.
       - Я не про то, - сердито оборвала меня она. - Вот скажи, как вообще такой зануда и сухарь может творить такие потрясающие вещи?
       - Главное - не пересаливать.
       - Ты прекрасно понимаешь, о чем я.
       - Понимаю. В этом и суть. Я прекрасно понимаю, что делаю и каким образом. Создавая искажение, я оперирую формулами, векторными схемами и прочими скучными и совершенно не зрелищными вещами. Так что там, где ты видишь восхищающую тебя молнию или бурю, я вижу несколько уравнений.
       - Не гунди! - Шут неожиданно хлопнула меня по лбу невесть как оказавшейся в ее руках кисточкой. - И не ной. Тебе не идет.
       - Я и не ною вроде. Я просто пытаюсь объяснить...
       - А мне не интересно, я не слушаю.
       Обезоруживающая прямота. Только что меня мягко потянули на удобную тему, позволили набрать инерцию, а потом провели чистый сейонагэ. Шут получает иппон, мне остается давиться невысказанной тирадой и потирать самолюбие, ушибленное о татами отсутствия аудитории.
       - Ладно, смотри сколько угодно. Я могу рассчитывать на твою помощь в случае чего?
       - Всегда пожалуйста, - Шут беззаботно улыбнулась. - Конечно, если я смогу это нарисовать.
       - Прекрасно. Тогда пошли.
       - Куда?
       - Смотреть на людей конечно. Выражаясь врачебными терминами, анамнез мы уже собрали, но не хватает симптоматики. Заодно съедим какую-нибудь еду.
       На ее лице отразился почти не притворный ужас.
       - Нет, вот давай без этого. Ты опять будешь полчаса таращиться в тарелку и костерить почем свет криворуких поваров.
       - Их свобода делать свою работу абы как заканчивается там, где начинается моя свобода получать за уплаченные деньги блюда, приготовленные по правильной технологии. А если бы в том стейке были яйца бычьего цепня, которые бы не погибли из-за того, что какой-то остолоп, наверняка даже не моющий руки перед работой, недостаточно прожарил мясо? Спасибо, я лучше полуфабрикатов разогрею, по крайней мере, там точно нет ничего живого.
       - Все-все, молчи уже, - отмахнулась Шут и схватила меня за руку.
       Маленькие девичьи пальчики хлестнули по ладони не хуже крапивы. Там, где соприкасались наши руки, столкнулись и микрокосмы, укрепляемые для противодействия яду аномалии - попытка влезть в чужое пространство всегда очень болезненна, потому что ставит под угрозу личности обоих. Молчаливое напоминание о том, что сколь бы близки ни были люди, они никогда не поймут друг друга, разделенные барьерами миров, которые невозможно обрушить и сохранить при этом себя.
       Время перевалило за четыре часа, улицы пустеть не собирались, но теперь в Хоре висела прогорклая нота усталости, которая достигнет апогея в шесть-семь часов вечера. На набережной удалось часок посидеть в относительной тишине, народу почти не было, и теперь ядовитое амбрэ, пропитавшее город, ударило в лицо с новой силой. Краем глаза я заметил, что Шут одной рукой придерживает ремень чехла с мольбертом, а другой прижимает к лицу платок. Ну да, ей в опутанной нитями аномалии толпе приходится тяжелее. С ее точки зрения, все вокруг должно просто отвратительно вонять, и от надушенного платка тут не было никакого проку. Хотя... кажется, это был не простой платок. Чем-то он напоминал старинный пистолет у меня в рюкзаке - в первую очередь, мощным эмпатическим отпечатком.
       - Кстати, ты где остановился? - поинтересовалась Шут.
       - Нигде. Впрочем, благодарю даже за такое завуалированное приглашение. Прости, вынужден отказаться.
       - Спать под открытым небом собрался?
       - Ага. В первый раз что ли?
       - Что за дурацкая привычка бомжевать?
       - Неприятно в обычных постелях спать. Особенно в гостиницах. Очень сильно чувствуется, что ты там чужой. Да и вообще... иногда кажется, что обилие вещей, которыми заставлена любая комната, может просто раздавить. Лучше ночью дела переделаю, а днем вздремну где-нибудь на скамейке или в метро.
       - Ну, дело твое конечно, - недовольно заметила Шут. - Просто в гости тоже не заглядываешь?
       - В гости - почему бы и нет. Чуть позже, когда дела закончу.
       'С удовольствием' я сказать не смог, обещал же не врать. Тем не менее, неприятный осадок оставался. Шут сняла квартиру, потратив живые деньги и рискуя схлопотать проблемы с добровольческими патрулями и полицией, поскольку языков кроме русского не знала, а в стрессовых ситуациях часто терялась. Для себя она могла бы дом просто нарисовать - недолговечный, как эскиз на листе бумаги, но ей много и не надо. Значит, рассчитывала заранее привести меня к себе, потому что созданный дом разрушился бы просто от моего присутствия.
       Эти телодвижения были обречены с самого начала.
       Отдать ей большую часть своего внимания - значит забрать его у других, что неприемлемо. Шут это знает, а я знаю, что она знает. Вот и весь сказ.
       И мы шли по брусчатке исторического центра, на первый взгляд похожие на парочку, но при этом бесконечно отдаленные друг от друга. И нельзя сказать, что бы мы испытывали дискомфорт. Для нее это скорее вопрос принципа, мне просто безразлично. Эсперы стерильны, а потому не имеют ценности с эволюционной точки зрения. Это накладывает определенный след на нашу психику, бесспорно, но это отнюдь не главное.
       Одно из важнейших наблюдений, которое я смог сделать за пять лет: в отличие от людей, эсперы не являются стайными животными. Остаточное чувство одиночества, которое порой испытывают эсперы, вызывается скорее привычкой и уходит через пару лет. Наше стайное происхождение дает нам понимание, как нужно вести себя в окружающем социуме, и исключает внутренние конфликты, но острой потребности в общении между собой у нас нет.
       Что в сочетании со стерильностью наталкивает на очень тревожные мысли... но сейчас это последнее, чем хочется забивать голову.
       Потом был какой-то кафетерий, судя по ценникам, явно предназначенный для местных, а не для туристов. Был официант-латыш, который упрямо делал вид, что не понимает по-русски, и которого после минутного препирательства сменила официантка-русская. Была какая-то еда, выглядевшая красиво и не имевшая вкуса. Я старался к ней не присматриваться, чтобы не запомнить внешний вид и название блюда. Засовывая в рот очередную ложку с топливом для организма, я следил за глазами и руками людей.
       Среди двух десятков посетителей не было никого, кто бы подперев голову, неотрывно смотрел в тарелку, что могло бы указать на общую подавленность. Не было и таких, чьи руки бы образовывали кольцо, как-бы ограждая свою пищу от возможного посягательства. Открытые и свободные позы, в глазах - вызов. Или что-то на вызов очень похожее, но им не являющееся.
       'Дело в ногах. Кавказцы и бывшие зэки, готовые в любой момент схватиться за нож или травматический пистолет, так ноги не ставят, - я порылся в памяти и опровержения не нашел. - Сильные, уверенные в себе люди, так тоже ноги не ставят. Они же словно специально заплетают их так, чтобы труднее было встать. Но ноги под столом не сразу разглядишь'.
       На ум почему-то пришли те юнцы из 'языкового патруля', которые с яростной решимостью выполняли свои обязанности, но сникли, стоило на горизонте замаячить чему-то выбивающемуся из привычной картины. Пусть даже это был всего лишь паспорт с двуглавым орлом. Надо бы найти кого-то из них, попробовать поговорить... хотя, со мной они разговаривать вряд ли станут, да и не поймут ни слова. Конечно, можно было бы поговорить напрямую, через Хор, но такие вещи с людской психикой даром не проходят. В лучшем случае гарантировано сильнейшее нервное потрясение, в худшем - полное разрушение личности.
       - Ну как? - спросила Шут, откладывая вилку. Какой-то конкретики она не ожидала, просто хотела поддержать разговор.
       - Есть кое-что интересное. Хотя я не совсем понимаю, как это интерпретировать. Надо подумать.
       - Долго будешь думать?
       - Всю ночь. Может дольше.
       - Попозируй мне, пока будешь думать.
       - А подождать не может? Извини, не очень охота ночь проводить в доме, затопленном снами.
       - Я хочу зарисовать именно процесс размышлений. Динамика в статике, понимаешь? Ну, или мягкое в жестком, как ты объяснял.
       - Ммм...
       - Всего одну ночь, я хотя бы наброски сделаю с натуры. Потом фотографией обойдусь.
       - Ладно, уговорила.
       - Ну пошли тогда. Тут на метро можно, быстро доедем. Только побриться не забудь, оброс как не знаю кто. Это мода такая?
       - Это лень. Да, мне лень бывает бриться, и я этого не стыжусь.
       - Что за свинство! Девочкам, значит, ноги до блеска выскабливать надо, а мужикам лень растительность на мордашке проредить?
       - Все так, но я готов покаяться, если ты прекратишь говорить как человек. Пошли уже.
       Впрочем, себе я тоже позволил маленькую человеческую шалость. Оставил официантке хорошие чаевые так, чтобы это заметил официант, отказавшийся нас обслужить.
       Зачем? Потому что могу.
      
      
    * * *
      
       - Все, пришли.
       Я придирчиво осмотрел дом. Тот выглядел внешне вполне прилично, да и внутри вряд ли стоило ожидать гор окурков, никому не нужных газет с рекламой и подтеков мочи.
       - Ты тут была только рано утром?
       - Ну да. А что не так?
       - Все не так, - бросил я коротко.
       На высоте примерно третьего этажа зрел такой жуткий сгусток, что рядом с ним меркло все виденное до сих пор. Манифестация аномалии вышла там на финишную прямую, и сейчас сжирала очередного человека, как выросший паразит сжирает хозяина. Материал для наблюдений сам просился в руки.
       - Шут. Открывай. Работа есть.
       Кое-как разыскав в бесчисленных карманах курточки магнитный ключ, она открыла подъезд. Лифта дожидаться не стали, пешком на третий этаж было добраться быстрее. Остановились на лестничной площадке перед ничем непримечательной деревянной дверью.
       - Квартиру я сняла этажом выше.
       - Как ты это утром-то не заметила?
       - Я такие вещи плохо вообще чувствую, - Шут, похоже, обиделась. - Если бы ты не ткнул, и сейчас бы не почуяла.
       И смех и грех. Я взялся за дверную ручку, вдохнул в себя в структуру замочного механизма и направил векторы давления на нужные штифты. Еще один вектор, для угловой скорости, берем производную - и замок открыт.
       Из открывшегося проема напитанная гнилью волна ударила в голову с силой, которой не постыдился бы суперчемпион мира в тяжелом весе по версии WBA. Я попятился назад, зажимая рот рукой, чтобы не выплеснуть на пол сегодняшний ужин. Здесь гнойниканомалии явно вызревал очень долго, возможно неделями, а теперь перешел в стадию взрывного роста.
       Пересилив рвотные позывы, я заставил себя перешагнуть порог. Сотни, тысячи нитей обратились ко мне, цеплялись и тянулись, скользя о бесконечно тонкую, но все равно несокрушимую границу микрокосма. Я шел по пустой квартире и чувствовал себя водолазом, бредущим через огромную стаю медуз, раскинувших свои стрекательные щупальца, которая вдруг начала жить единой волей. Эта воля была примитивна и слепа, больше напоминая инстинкт амебы, поглощающей съедобные частицы, но она безошибочно вычислила меня, и сочла куда более питательным кусочком, нежели съежившийся на двуспальной кровати человек. На мое вторжение он никак не отреагировал, хотя на вкус не казался пьяным или умалишенным.
       Я присмотрелся повнимательнее. Это был мужчина, на вид лет пятидесяти или чуть меньше. Внешне - типичный латыш, только светлые волосы в полумраке зашторенной комнаты казались пепельными. Он лежал на кровати, завернувшись в одеяло, и ни на что не реагировал, хотя лицо сохраняло отчасти осмысленное выражение. При этом на вкус он был пресным, как вода. Хотя даже мертвецы порой давали более сильный фон. Зато в воздухе стоял слабый, но довольно отчетливый запах аммиака. Значит, заставить его подняться не смогли даже естественные потребности?
       Я подтащил стоявший рядом стул, поставил рядом рюкзак и сел напротив жертвы аномалии. Шансы выживания у нее были невелики даже с моим вмешательством, .
       - Вы меня слышите? - спросил я без особой надежды.
       Ответа ожидаемо не последовало. Я закрыл глаза, заткнул уши кусочками бумажной салфетки, обрубая себе основные каналы восприятия.
       - Вы меня слышите? - повторил я в диапазоне Хора.
       Молчаливое подтверждение я уловил на самом пределе чувств.
       - Давно вы так лежите?
       Неопределенное пренебрежение. Или пренебрежительная неопределенность.
       - Сутки? Двое суток? Больше?
       [Минимум три дня.] - зашедшая следом Шут положила мне руку на плечо, передавая информацию через Хор. - [На телефоне пропущенные вызовы, самый первый - трехдневной давности.]
       Минимум трое суток. Не вставая. Неподвижно. Должна была развиться гиподинамия и обезвоживание. Даже странно, что он еще жив - при обезвоживании сильнее всего страдает именно мозг. Нет-нет, лежит он не так давно. Перестал отвечать на звонки три дня назад, но окончательно слег далеко не сразу. Скорее всего, он только сегодня утром впал в апатию настолько, что не смог даже сбросить одеяло. Значит, необратимых физиологических процессов еще не наступило. Следовательно, еще можно...
       Спасти?
       'Увольте. Я не убийца, но и отнюдь не спаситель. Я...'
       Дышать вдруг стало очень трудно. В ушах начал нарастать пронзительный звон. В голове возникло чувство легкости и парения, словно я смотрел на все откуда-то из глубины черепа, сам не участвуя в происходящем...
       'Я... А кто это - я? Я - это что такое?'
       Миллионы голодных нитей, словно почуяв ставшую беззащитной добычу, ринулись ко мне со всех сторон. Он просачивались сквозь бреши в нестабильный микрокосм, но, к счастью, не находили опоры - в атакованном ими сознании не было отчаяния, уныния или страха, которые могли бы их подпитать.
       ...а ведомая выработанным инстинктом рука медленно поднималась к груди.
       Эти бесчисленные нити существовали только в инфополе, которое наполнял Хор, но сами они Хору не принадлежали. Фальшивые ноты, диссонанс, какофония - точнее определения не подберешь. Они не были раковой опухолью, разросшейся в ткани мира, а именно ядом, чем-то невообразимо чужеродным, бесконечно далеким от всего, что есть на земле. Они пришли извне, но были настолько непонятны, что невозможно было сказать, что именно их направляет, и что это вообще - 'извне'. Но их что-то направляло, что-то имеющее если не волю, то устремление, и направляло именно сюда, в этот мир, где им места не было.
       ...пальцы коснулись покрытого пластиком кусочка картона.
       Потому что здесь уже есть я.
       - Ай! - вскрикнула рядом Шут.
       Я обернулся. Она стояла чуть в стороне, тряся от боли одной рукой. Кажется, мой резко восстановившийся микрокосм задел ее.
       - Да что творишь? Совсем сдурел?
       - Извини. Кажется. я сегодня выбрал свой лимит, немного расшатался. Тебе не сильно досталось?
       - Не, через минуту пройдет. А все потому что ты себя не бережешь. Дверь можно было и ногой открыть.
       - Чтобы полдома сразу сбежалось? - я вытащил из ушей бумагу и снова развернулся к лежащему на кровати человеку и с силой встряхнул за плечо. Моя вспышка отбросила от него огромный клубок присосавшихся нитей, и теперь его мысли текли чуть оживленнее. - Эй. Я знаю, что вы меня слышите, и что вы меня прекрасно понимаете. Сейчас вы увидели и услышали кое-что не совсем обычное, но с вашей стороны будет большой ошибкой не воспринять меня всерьез.
       - Русские, - одними губами прошептал тот.
       Если бы одной ненавистью можно было убить, я бы тут же свалился замертво. Даже немного впечатляет. Я-то большую часть жизни провел среди людей, которые давно разучились ненавидеть вот так, всем своим естеством. Ну, тем лучше для этого человека, такой зацепки мне будет достаточно.
       [Шут, выйди пожалуйста. Подожди меня на лестнице, я быстро.]
       - Агась, - я демонстративно сплюнул на ковер. Пусть злится как можно сильнее. - Давайте поглядим. Вы тут лежите обоссавшись, у вас дома двое до зубов вооруженных русских, которые горят желанием продемонстрировать, как выглядит настоящая оккупация. С последующей аннексией, депортацией, геноцидом и другими умными словами. Че-как, шпрота, выписать путевку на колымские курорты? Свежий воздух, физическая активность, надежная охрана, трехразовое питание, а?
       Я быстро окинул комнату взглядом, подмечая самые явные детали. Прибрано. Относительный достаток в семье есть, или был совсем недавно. Есть женские вещи. Квартира двухкомнатная, но только одна из комнат ощущается как обитаемая.
       - И так. Третьего дня вы перестали отвечать на звонки, - я взял у Шута телефон и просмотрел стек пропущенных вызовов. - Вам звонили с работы, интересовались видимо, куда вы подевались. Но вы сидели дома. Ваша жена либо не замечала этого, потому что обычно уходила раньше вас, либо вы выдумали для нее правдоподобное объяснение. Что же вы ей сказали - что уволились или взяли отгул?
       За шквалом ненависти в нем не было ни малейшей искорки вины. Значит, солгать еще не успел. Я ужал микрокосм до минимальных границ, чтобы не слишком подавлять человека. Согнать с него яд аномалии оказалось достаточно один раз, чтобы только мой вид давал ему достаточную волю к жизни, и теперь оставалось закрепить эффект.
       - Хорошо. Она ничего не знает, но это и не важно, речь не о ней. Мне больше интересно, почему вы валяетесь в постели, хотя уже вечер, и не удосужились даже сменить труселя? Энурез дело неприятное, особенно когда делает под себя взрослый мужик, которому скоро на пенсию, - я еще раз сплюнул на ковер. - Ну и за что вашей жене такое счастье? На своем горбу она двоих не вытащит, а в таком возрасте ей даже на панели делать нечего. И что же делать? Подергаться еще она сможет, как муравей под лупой в солнечный день. А потом результат будет один - вы оба сдохнете. Вы, скорее всего раньше, она чуть позже. И что-то мне не нравится такой расклад. Знаете почему? Потому что не для того вас, лабусов тупых, коммунисты вытащили из лесов и деревень, чтобы вы тут дохли без пользы и прибыли. Вы можете и дальше валяться обоссанцем, но скоро вернется ваша жена, и уж ей-то мы применение найдем. Как думаете, уважаемая шпротина, будет выгоднее продать ее в рабство на ферму где-нибудь в Краснодарском крае или на кирпичный завод в Дагестане?
       Мужчина вскочил. Я, добивавшийся именно такой реакции, тоже. От первого удара ушел нырком, после чего ногой швырнул ему под ноги табурет. Человек споткнулся, полетел с размаху на пол, а я схватил с кровати одеяло и набросил на него сверху. И одновременно с этим из прихожей донесся хлопок двери. Очень кстати, потому что терпеть аммиачный запах было выше моих сил.
       - Maris?
       - Nenāk! - крикнул мужчина с пола.
       Через несколько секунд на пороге возникла испуганная женщина лет сорока пяти. В этот же миг все и закончилось.
       - Здесь никого нет, - твердо произнес я в Хор, схватил рюкзак и поспешно ретировался.
       Выйдя на лестничную площадку, я первым делом затворил за собой дверь и поспешил на следующий этаж, где меня дожидалась Шут. Слова, произнесенные в Хор, мало имели общего с гипнозом или нейролингвистическим программированием. Скорее, они внедряли информацию прямо в сознание, в обход критических механизмов мышления. Последние, впрочем, никуда не девались, и очень быстро брали свое, особенно если сказанное противоречило объективной реальности.
       - Ну как? - спросила Шут взволнованно.
       - Легкий случай. Я бы сказал, это иллюстрация того, как маленький живительный пендель дал начало великим свершениям.
       - Все будет нормально?
       - Не знаю. Честно. Защиту от аномалии он получил или точнее, в нем больше нет питательной среды для нее. Ну, мне так кажется. Но все может вернуться на круги своя, а аномалия никуда не делась. Завтра утром еще поглядим, как дела у пана Мариса, убедимся, что ключик подобран правильно, а сейчас мы идем к тебе.
       - Что, вот так запросто? И ты даже не собираешься корчить из себя Папу Римского?
       - Умоляю. Я просто хочу смыть с себя этот запах.
      
      
      
      
    Глава 7: Началопесни
      За окном такси лениво тащились пейзажи пригорода. В салоне машины ощутимо пахло бензином, а от таксиста - плохими сигаретами. Никак иначе он, полностью сосредоточенный на битком забитой дороге, не ощущался, и это было замечательно. Луне казалось, что она стоит на дне медленно текущей реки, которая просто не замечает ее в своем движении, и если и пытается сдвинуть с места, то не со зла, а просто потому, что не может не течь. После нескольких часов в институте это казалось отдыхом и настраивало на расслабленный лад.
      Два дня она еще вытерпела, с трудом - но вытерпела. Вернувшись домой с занятий, шла в душ и до покраснения истирала себя мочалкой, пытаясь смыть с себя ощущение тысяч рук - скользких, колючих, грубых и мягких, раскаленных и почти ледяных. Потом закрывала воду и еще долго стояла, облокотившись на покрытую кафелем стену.
      Наслаждаясь отсутствием ощущений.
       Которые после визита на базу эсперов стали еще более неприятными, более холодными и болезненными. Позавчера девушка заметила, что с началом лекции вокруг нее образовалось пустое место, все старательно отсаживались подальше, хотя сговориться точно не могли. А сегодня утром, когда она поздоровалась с подругами, те явно вздрогнули от неожиданности и отпрянули. Словно привидение увидели. И это были только самые явные проявления, мелких и малозаметных оказалось куда больше.
       Наполненный отвращением мимолетный взгляд от незнакомца на улице.
       Одногруппники, даже не пытающиеся завести разговор первыми, и преподаватели, смотрящие куда угодно, но не на нее.
       Бестелесное, но при этом неотступное ощущение острых углов на каждом шагу, и одновременно мягкое давление, которое пропадало, стоило ей выйти на улицу.
       С другой стороны, на улице, в окружении сотен людей, начиналось кое-что даже более пугающее. Да, ощущение прикосновений там слабело, взгляды прохожих скользили мимо, но их там были сотни. На следующий день после встречи с Висельником, Жрицей и Дьяволом, Луна после занятий решила пройтись пешком до дома, в надежде, что так удастся избавиться от чувства налипшей за день грязи. До дома она добралась в таком состоянии, будто в одиночку скурила добрый косяк травки - свои действия она с трудом контролировала, и ей казалось, что она отделена от собственного тела. Правда, на глаза ей попалась вывалившаяся из сумочка карта, и стоило подержать ее в руках, как в голове начало проясняться, а чуть позже приехал Серега и Луна без лишних слов потащила его в постель.
       Ясное дело, с выключенными тактильными ощущениями, это почти не помогло.
       На следующий же день сил Луны хватило только на то, чтобы перетерпеть занятия, после чего она с порога университета вызвала такси и молча сунула водителю визитку с адресом, а сама достала карту, вид которой помогал ей успокоить мысли.
       'Ерунда какая-то', - в который раз подумала девушка, крутя в руках прямоугольный кусочек картона.
       Карта изображала двух собак, сидящих на берегу реки и воющих на луну. Интернет объяснил значение карты 'Луна' в колоде Таро, но смысл того, почему ей досталась именно она, девушка так и не уловила. Какая-то ее часть ехидно нашептывала, что карту ей выдали случайно, и что она значит не больше, чем случайная надпись на заборе. Другая часть, не менее ехидная, настойчиво твердила, что ее таким хитрым образом обозвали взбалмошной истеричкой.
       'Жалко этот уехал, - с сожалением подумала Луна. - Душу бы из него вытрясла'.
       То, что упомянутый 'этот' легко сам мог вытрясти душу из нее, девушка прекрасно осознавала, и тем приятнее было предаваться фантазиям, точно зная, что сегодня столкнуться с этим сложным кадром ей не придется. Правда, придется разговаривать кое с кем другим, не менее сложным, но это будет потом, и как знать, может он окажется подружелюбнее Висельника. Да и вообще, интересно же вблизи посмотреть на человека, о ком даже этот кулинар с замашками диванного философа отзывается уважительно.
       Доехать на этот раз удалось намного быстрее, поскольку Луна уже знала дорогу и говорила водителю, где и когда сворачивать. Такси болезненно закашляло мотором и укатило, а девушка осталась один на один со странным домом, где, как она знала, могли твориться самые невероятные вещи.
       Свет внутри не горел, и красноватые отсветы заката создавали впечатление, что одноэтажный коттедж заброшен и безлюден. Луна подошла к калитке и, после краткого мига нерешительности, попыталась ее отворить. Попыталась, потому что калитка отворилась сама, не дожидаясь, пока до нее дотронутся. Девушка от неожиданности отдернула руку, но не испугалась. Интуиция подсказала ей, что ее просто приглашают войти. Ну, тем лучше. Без приглашения в гости приходить не вежливо же?
       Она прошла по двору, поднялась на крыльцо и вошла внутрь. Входная дверь так же приветливо отворилась перед ней. Луна разулась на пороге, повесила одежду на свободный крючок и направилась вглубь дома. Мягкий полумрак и тишина создавали впечатление, что дом наблюдает за ней, без какой либо агрессии, просто с любопытством. В конце коридорчика виднелся проход на кухню, но та сейчас пустовала и от того казалась осиротевшей и заброшенной. Луна переключила внимание на другую дверь, прямо перед собой. Эта открываться не спешила, но из-за нее шло какое-то ощущаемое кожей дуновение, и было понятно, что идти надо туда. Девушка положила ладонь на дверную ручку и тут же ее отдернула - та была очень холодной.
       'Что?! Холодная?!'
       Тем более удивительно, когда ничего не различаешь на ощупь. Она еще раз осторожно потрогала ручку. Та действительно была холодной, даже покрытой изморозью. Еще немного поколебавшись, Луна отворила дверь, и шагнула в пустую, как ей казалось, гостиную. Она была пустой, пока за спиной девушки не щелкнул затворившийся замок.
       И в тот же миг гостиная исчезла.
       ............................................................................................................
       Снег, снег, чистый белый снег, насколько хватает глаз.
       Идеально ровная, девственно чистая поверхность, простирающаяся до самого горизонта.
       Мир словно поделен на две части - абсолютно черное небо без единой звезды, и белую пустыню без конца и края.
       <>i'Так черно и так мертво,
       Что чернее быть не может,
       И мертвее не бывать...'*
       Луна часто заморгала. Она была готова поклясться, что мгновение назад вокруг никого не было, но стоило только моргнуть, и перед ней оказалась рано состарившаяся женщина, почему-то одетая в мужской свитер и джинсы, с белой повязкой на глазах. Она сидела на коленях прямо на снегу, а перед ней в снегу виднелась маленькая, с две ладони шириной, проталина, из которой выглядывал одинокий голубой цветок. Женщина протягивала к нему покрытые многочисленными кровавыми бороздами ладони, словно пыталась оградить его, защитить от чего-то.
       Взвыл ветер.
       Снег тихо зашуршал, покрываясь сетью борозд, которые сложились сначала в отдельные буквы, а потом и в целое слово:
       'Здравствуй'.
       - Здрасьте, - нервно бросила Луна, лихорадочно озираясь по сторонам. Вокруг, однако, ничего интересного не было, и волей-неволей приходилось смотреть на собеседницу. - А вы кто? И что это тут такое?
       Ветер и снег зашумели с удвоенной силой, прежние буквы исчезли, их начали сменять другие, которые тоже быстро уступали место следующим.
       'Это мой мир'.
       'Нет. Это часть мира, ставшая моей'.
       'Ненадолго'.
       Перед Луной из ниоткуда появилась карта с изображенным на ней скелетом с косой. Ниже шла подпись на трех языках: 'Mortem - Death - Смерть'. Карта немного повисела в воздухе, а потом исчезла. Запоздало она сообразила, что женщина говорила, но не разжимала губ и не издавала ни звука. Слова звучали прямо в голове.
       - Вы - Смерть?
       Женщина кивнула.
       - Мне в прошлый раз показалось, вы мужчина, - Луна неловко хихикнула.
       'Мужчина. Женщина', - по снегу снова побежали слова. - 'Разные тела, и только'.
       'Нет тел - нет слов'.
       'Твои глаза видят то, что есть. Но ты видишь то, о чем думаешь'.
       - Ничего не понимаю, - честно сказала Луна. Холод понемногу начал ее пробирать через одежду, а она не видела, как отсюда можно выбраться. - Знаете, я вообще-то по делу.
       'Чего ты хочешь?'
       - Да вообще... - девушка неопределенно помахала руками перед лицом. - Я просто не знаю, как с этим дальше жить. На занятия иду как на пытку, от меня шарахаются как от чумной. Кажется, я схожу с ума.
       Она немного слукавила, на занятия ей всегда лень было тащиться, хотя сегодня впервые пришлось себя действительно пересиливать, и людей она не отпугивала, скорее получала внимания меньше привычного. Но стоило ей перевести взгляд на собеседницу, как Луна почувствовала, что в ее животе сворачивается холодный комок. Смерть 'смотрела' на нее, сквозь плотную белую повязку, и этот 'взгляд' не просто проникал вглубь мыслей, но буквально разбирал ее на составные части, как какой-нибудь конструктор, делая любую ложь или недоговорку бессмысленной, не оставляя никаких тайн.
       'Это для всех едино', - сказали буквы на снегу. - 'Новое качество значит новую жизнь'.
       - А вам не кажется, что это просто жестоко - взять вот так вот и кинуть человека в воду? - Луна быстро оправилась от потрясения и тут же начала закипать. - А потом уповать на то, что выплывет?
       'Не понимаю. Не знакомое выражение'.
       - Ну это и значит, что бросаете на произвол судьбы, и смотрите, что из этого получится! Вам-то хорошо, вы тут сидите все из себя могущественные, нечеловеческие сверхчеловеки, будь вы неладны! А на нормальных людей насрать, да?
       'Каждый эспер был человеком'.
       'Многие предпочли остаться людьми'.
       'Какие люди нормальные?'
       - Это которые не эсперы, - сердито буркнула Луна. - И которые все чувствуют как надо, а не как попало.
       'А может как попало - это так и надо?'
       - Издеваешься что ли?
       'Нет. Предполагаю'.
       - Предполагай, что хочешь. У меня жизнь между прочим под откос катится. Вчера еще начала думать про переход на заочку.
       Тут она снова лукавила, потому что на заочную форму ей посоветовал переходить Сережка.
       'Я не знаю что такое заочка'.
       'Можешь переходить'.
       - Господи, чего я вообще сюда приперлась, - Луна покрутилась на месте и принялась ходить туда-сюда. - Я думала, хотя бы ты мне ответишь на вопросы...
       'Ты не задавала вопросов'.
       'Спрашивай'.
       Луна одарила Смерть испепеляющим взглядом. Ее выбешивал пренебрежительный, как ей казалось, тон сообщений на снегу, ее раздражал неухоженный, затрапезный вид собеседницы, и вместе с этим вгоняло в дрожь ее спокойное молчание. За все время на лице Смерти не дрогнул ни единый мускул. Кажется, она даже не дышала. Спрашивать, да? А что спрашивать? Этого девушка сформулировать не могла.
       - Кто такие вообще эсперы? - наконец выдавила она.
       'Хороший вопрос', - ответил ей снег. - 'Но у меня нет слов для ответа'.
       'Ни у кого нет слов'.
       'Мы не знаем, что мы такое'.
       'Мы можем изогнуть мир так, как хотим'.
       'Но мир все вернет обратно'.
       'Мы не знаем, почему мир позволяет нам гнуть себя'.
       - Короче, никто ничего толком не знает, да? - Луна была, мягко говоря, разочарована. По законам жанра, мудрый наставник должен был в деталях изложить вводную, после чего вручить кучу древних артефактов и пророчество в придачу, и отравить в странствия в компании какого-нибудь эльфийского принца, демона-мачо и благородного рыцаря.
       'Да, это так'.
       - А откуда вы такие взялись, тоже не знаете?
       'Нет'.
       'В мир пришло двенадцать эсперов'.
       'Но в Хоре слышны голоса десяти'.
       - А еще два? - у Луны засвербело в груди. Она предчувствовала, что тут есть что-то очень нехорошее.
       'Один умер. Решил не жить'.
       'Второй неясен'.
       'Он жив, но в Хоре его нет'.
       Девушка грязно выругалась, со злости пнула носком сапожка снег и выдала еще одну матерную трель, еще более длинную. Только после этого она нашла в себе силы снова заговорить со Смертью.
       - То есть из двенадцати один ласты склеил, а другой свихнулся?! Просто отлично! Всегда об этом мечтала!
       'Мечты как облака'.
       'Важно настоящее'.
       Поднявшийся буран за считанные секунды полностью скрыл снежную пустыню. Скрыл, и тут же угас, будто его и не было, оставив после себя только полностью преображенный мир. Белая бесконечность исчезла, превратившись в небольшое помещение, почти полностью заставленное стеллажами с книгами. Судя по всему, это была школьная библиотека. Луна почувствовала, что у нее начинается кружиться голова. Медленно, чтобы не потерять равновесие, она снова развернулась к Смерти.
       - Это же все не настоящее, я надеюсь? - спросила она дрогнувшим голосом.
       Смерть вставать не торопилась. Вокруг нее сохранился небольшой круг снега, все с тем же голубым цветком в проталине.
       - Это есть несколько нот. Это есть не мой голос. Это плохо брать чужое. Но они не обидятся. Я думаю, - речь Смерти звучала очень странно, так могло бы говорить животное, подражающее человеческое речи. Ей явно было очень трудно правильно произносить звуки. Она повернула голову, словно смотрела на что-то сквозь повязку. - Смотри. Это есть его голос.
       Луна проследила за 'взглядом' Смерти. В самом дальнем углу, скрытом тенью и ветками декоративной пальмы, сидел над книжкой мальчик лет двенадцати, с подозрительно знакомой всклокоченной рыжей шевелюрой. Даже с расстояния было заметно, что вид у мальчика был не по-детски мрачным, а на дешевой китайской толстовке виднелось какое-то грязное пятно, похожее на известку или мел. Он смотрел в раскрытую книгу, но глаза были неподвижны. Очевидно, что он не читал, а просто сидел в библиотеке, а книга служила оправданием его нахождения здесь.
       'За сплошной стеной миров сдерживается голос', - прошелестел снег. - 'И если стена сломается - голос оглушает'.
       Снова на миг поднялся буран, и снова он изменил мир.
       Кажется, это была какая-то военная часть. Во всяком случае, Луна увидела широкую бетонную площадку, и полосу препятствий, по которой бегали молодые парни в военной форме и ярко-голубых беретах. Рядом прохаживался здоровенный мужик в такой же форме и берете, здорово похожий на медведя, отрастившего моржовые усы. Он цепко наблюдал за тренирующимися солдатами, и периодически покрикивал на них, называя мешками, девками и бегемотами. Покрикивал вряд ли потому, что действительно был недоволен, а скорее для профилактики.
       'Ушедший за грань, не вернется прежним. Что-то угаснет. Что-то вспыхнет'.
       Мир опять поменял форму, превратившись в темную комнату, заваленную грязной одеждой и упаковками из-под лапши быстрого приготовления. Ее единственный обитатель, высокий, очень худой и небритый молодой человек с некрасивым лицом, сидел за компьютером и увлеченно играл в какую-то компьютерную игру. Процесс он сопровождал бессвязными, но очень эмоциональными возгласами.
       'Что-то останется прежним'.
       Темную и грязную комнату сменила другая, просторная и светлая, тщательно прибранная. На диване сидели девочка, которой на вид было лет двенадцать, и паренек, выглядевший как старшеклассник. Они играли в карты и, судя по всему, были братом и сестрой.
       - Ну, вот так, - сказал паренек, выкладывая одну карту.
       - А я отобьюсь! - ответила девочка.
       - И еще, - паренек выложил еще одну карту того же достоинства.
       Девочка скорчила рожицу и отбила и ее, судя по недовольству - крупным козырем.
       - И еще, - паренек уже ухмылялся во все тридцать два зуба.
       Девочка с кислой миной подобрала все карты. Паренек залился злодейским смехом, и тут же получил в лицо подушкой.
       Моментально поднявшийся снежный вихрь скрыл от глаз все, оставив нетронутым лишь участок, на котором находились Луна и Смерть.
       'Каждый эспер был человеком', - снова проявились буквы на снегу. - 'Но каждый эспер строит свой мир'.
       - Но у меня-то не получается почему-то.
       'Твое рождение было другим'.
       'Ты не порвала связи'.
       - То есть бросать семью, друзей, учебу - это все обязательно?
       Кружившийся вокруг буран исчез, уступив место хаосу. Множество причудливо искаженных пространств кружились вокруг, переплетались и распадались, . Общим среди них было только две детали - неподвижная фигура эспера с утратившим осмысленность лицом, и бездыханные тела возле него. Дети, взрослые, старики, мужчины, женщины, с виду неповрежденные или изувеченные так, что в куче плоти с трудом можно было определить, где голова, а где ноги.
       'Они порвали свои связи', - проявились на снегу слова.
       И все исчезло - и кипящий вокруг хаос, и снег под ногами, и странный синий цветок.
       Вокруг была обстановка гостиной, и Смерть сидела не на полу, а в кресле.
       - Ты хочешь спросить еще? - вымученно произнесла она.
       - Хочу, - с вызовом ответила девушка. - Только на этот раз обойдись без всяких спецэффектов. Почему я получила именно карту 'Луна'?
       - Я думаю - тебе подходит, - просто ответила Смерть.
       - И только?
       Эспер кивнула.
       - А себе карту ты сама выбрала?
       - Нет. Висельник. Он придумал карты.
       Просто прелестно. Хотя, что еще ждать от всяких любителей умничать.
       - Ты хочешь спросить еще?
       Луна нервно поджала губы. Она интуитивно чувствовала, что сейчас можно узнать очень много нового и полезного, но мозг упрямо пробуксовывал и связный вопрос выдать не мог.
       - А чем вообще вы занимаетесь? Эсперы то есть.
       - Я сижу здесь. Я слушаю. Я исправляю людей. Я встречаю эсперов, - Смерть немного помолчала и добавила. - Это зовет меня. Я слышу зов. Не могу понять.
       Ну и о чем честной девушке прикажете разговаривать с юродивой?
       - А остальные?
       - Другие эсперы делают разные вещи. Живут как люди. Живут не как люди.
       - И какие они?
       - Это трудно сказать. Я не знаю слов, - Смерть казалась смущенной. - Ты можешь говорить с ними. Они ответят тебе.
       Ах да, Висельник же дал ей и телефонные номера, и ники в скайпе... Луна вдруг встрепенулась. В ее голове неожиданно объявилась идея, еще не оформившаяся толком, но очень многообещающая.
       - Ну, спасибо и на этом, - девушка поправила сумочку на плече и направилась к выходу. - Можно же заехать еще, если что?
       - Да.
       - Ну, спасибо еще раз, до свидания.
       .....................................................................................................................
       Оставшись в одиночестве, существо некоторое время неподвижно сидело в кресле. Эта девушка отличалась от тех, кого оно встречало раньше. Она неосознанно окружала себя мощной броней, пробиться за которую, не навредив, было почти невозможно. С этим ли было связано ее поведение?
       Обычно, когда эспер впервые приходил для разговора, то буквально заваливал существо вопросами, на которые оно и Висельник силились ответить.
       Луна спрашивала очень мало.
       Наверное, ей было не интересно.
       Существо слегка вздохнуло, и попросило нанесенную на ковер грязь вернуться на улицу. Иногда оно сожалело, что не может так же легко попросить людей объяснить, что же ими движет и о чем они думают. Скользя в потоках инфополя, оно могло разобрать мысли человека на мельчайшие детали, но много ли понимает разобравший часы ребенок в работе их механизма?
       Окружающая пестрота Хора постепенно перетекла в состояние биполярной упорядоченности. Только снег и небо, белое и черное. И синий цветок, выглядывающий из проталины - прекрасный и беззащитный. Просящий протянуть к нему руки, обогреть теплом своих ладоней, помочь выжить в этой бесконечности холода.
       Существо исполнило просьбу, но все еще мучилось догадками, что же за ней кроется. За годы, прошедшие с его рождения, оно успело усвоить, что все в мире не так просто, как кажется.
      
      
    * * *
      
       Тем временем в Риге
       Поспать мне толком не удалось. Половину ночи я провел на крыше, слушая и анализируя Хор, другая половина, а вместе с ней и все утро, ушла на продумывание различных способов взломать аномалию. Я уже говорил, что задачка не из легких? Я повторю это еще раз.
       Первой мыслью было задействовать телевизор, газеты и интернет. Отказаться от этой идеи пришлось почти сразу. Долго, дико сложно и совершенно неэффективно. Если убеждать голодного человека, что он сыт, тот в лучшем случае обидится, в худшем - сойдет с ума.
       Позже на помощь пришла Шут и, исходя из своего скромного опыта, предложила устроить какую-нибудь массовую иллюзию. К сожалению, у меня не было ни малейших здравых идей, как такую иллюзию применить. Нет, состряпать-то можно что угодно, хоть гигантскую летающую тарелку, хоть пробуждение Ктулху - но толку-то? Шут не сможет придать настолько расплывчатому фантому ни телесности, ни долговечности.
       Я прогонял в памяти все аномалии, с которыми сталкивался прежде, но без толку. Слишком несопоставимы были масштабы. Здесь не годилось распускание слухов, не годились иллюзии и фантомы, нельзя было спровоцировать какой-то катаклизм в качестве обратного пала - в масштабах страны это бы только усугубило ситуацию. Был случай, когда удалось разделаться с аномалией чужими руками, накатав анонимный донос в Следственный Комитет и подделав пару приказов, но кому доносить здесь? И на кого? Глядя в окно на затопленный ядом город, я чувствовал себя так, будто пытался ударить кулаком ветер.
       Шут тем временем мирно спала. Ей тоже не довелось сомкнуть глаз, ночь она провела за мольбертом. Я подошел к нему и осмотрел набросок.
       'Кажется, она любит приукрашивать'.
       Разумеется, портрет был очень далек от завершения, но смотреть на него мне уже было неприятно. На нем был изображен совершенно незнакомый и чужой человек. Кто-то красивее меня, умнее меня, кто-то несоизмеримо более бескорыстный, чистый, благородный, как бы эфемерны ни были эти понятия. И что еще хуже - он не казался искусственным. Идеал, который измыслила Шут, легко лег на него, ни с чем не вступив в конфликт.
       Пустой стакан заполнить не сложно.
       Стоило подумать о пустоте, как живот взрыкнул разбуженным тигром. Бренной плоти было плевать на аномалии и нечестные портреты, она требовала топлива, и чтобы углеводов побольше. Я мысленно пересчитал оставшуюся наличность, вспомнил, что в съемной квартире никогда не бывает еды, но всегда есть рабочая плита и микроволновка. А рядом со спальными районами должны быть магазины шаговой доступности. Решение было очевидно, так что я быстро набросил куртку, вышел из квартиры и принялся спускаться вниз. Притормозил на уже знакомой лестничной площадке и прислушался к Хору. Кажется, дела у дела у Мартиса шли неплохо. Его момент катарсиса миновал еще вчера вечером, и сейчас из-за двери тянуло свежим, бодрящим вкусом новообретенной надежды. Я немного задержался там, позволил себе посмаковать такой редкий деликатес, но голод взял свое, и пришлось спускаться дальше.
       До магазина оказалось далековато, целых три квартала. Народу в середине дня было сравнительно немного, набрать незамысловатой еды на пару дней можно было не превозмогая тошноту.
       Я шел мимо полок, прикидывая, что выйдет подешевле, и при этом съедобно. И если бы случайно не уронил банку рыбных консервов, то вряд ли заметил бы кое-кого знакомого. Дьявол с отрешенным видом стоял напротив полки с полуфабрикатами.
       'Чего ему тут надо? Явно же не помогать приперся. Хотя было бы неплохо, конечно...'
       - Интересно, чего я приперся? - спросил Дьявол, стоило мне подойти ближе.
       - Рассказывай.
       - Страшный - это тот, кто вызывает страх?
       - Ну да. В толковом словаре так и написано.
       - Да плевать мне, что и где написано! - зло прошипел Дьявол. - Я тебя спрашиваю.
       - А я тебе отвечаю, - я перевел взгляд на прилавок. - Прямо перед тобой - замороженные стейки. Слева - лазанья. Справа - рыбные палочки.
       - Я в курсе. Я их не вижу, но знаю, что они там, - мальчишка беспокойно задергался. - А здесь все багровое.
       - Угу. У меня пока нет идей, как погасить аномалию.
       - Зато у меня есть.
       О да, разумеется. Есть еще один способ, который я не рассматривал. Самый легкий, самый быстрый и эффективный. Нужно просто одним взмахом лишить аномалию питательной среды, и здесь появляется сразу масса вариантов, один другого изощреннее. Жесткое гамма-излучение, превращение кислорода в озон, нагрев атмосферы на пару сотен градусов... или просто дать отмашку Дьяволу - этот разберется еще быстрее, и без колебаний. И я понимал, что к этому последнему средству я прибегну только в самой безнадежной ситуации.
       - Если мне понадобятся что-нибудь сжечь, взорвать или сломать - я тебя сам позову.
       - А не нужно - так попытайся прогнать, - мальчишка повысил голос.
       - Не буду. Ты мне не мешаешь.
       - Тюфяк, - презрительно фыркнул Дьявол, забрал у меня банку с маринованным тунцом и принялся ее ощупывать. - Я вот одну вещь не понимаю - тебе больше всех надо?
       - Ты имеешь ввиду, зачем я занимаюсь аномалиями?
       - Ну да.
       - Считаешь, что это не нужно?
       - Не нужно. Пусть сдохнут все до единого, пусть их сожрут тараканы в собственных головах.
       - Спасибо за высказанное мнение, но нет. Большинство эсперов, в том числе меня, устраивает жизнь в человеческом обществе, или рядом с ним. Так что боюсь, твои хотелки останутся хотелками.
       - То есть когда ты очередной раз лезешь в пекло, то это только чтобы носить шмотки, лазить по Интернету и доить тех, кто приходит к вам двоим по объявлениям?
       - Я бы объяснил, да ты не поймешь, - я попытался свести все в шутку. - Молодой еще, глупый.
       - Ты мне ответь - чего ты за остальных печешься, названиваешь всем, подрываешься по первому слову? Чего биомассу вот эту, - он повел вокруг рукой, - бережешь, не то что для дела подпалить, плевок в лицо готов стерпеть?
       - А зачем мне кого-то жечь или бить? Я не держу ни на кого зла. И умею соизмерять вызов и ответ. Страны не расчехляют ядерные арсеналы в ответ на ввод торговых ограничений или ужесточение визового режима. Эсперу нет смысла задействовать свои способности, если ему отдавили ногу на улице, даже нарочно.
       - И что тогда, утираться?
       - Как вариант. Но лучше просто не нарываться на конфликт. Когда живешь в обществе, молча следовать его правилам куда проще, чем постоянно идти против них. Энергетически выгоднее, во.
       - Лапшу мне на уши не вешай, - прошипел Дьявол, подшагнув вплотную. - Добреньким да правильным вон перед подружкой своей прикидывайся. Я-то знаю, что у тебя внутри.
       - Ты не знаешь, что внутри у тебя самого.
       - Мясо, кровь, кости, ливер и немножко говна, - весело ответил рыжий. - Я тебе говорю - лапшу мне на уши не вешай. Я вот эту банку не вижу, зато отлично вижу кое-что другое.
       - Интересно, продолжай.
       - Вокруг всегда темно. Почти ничего не видно, только блеклое такое мерцание, как от фосфора. Зато люди светят очень ярко, до боли. И наши тоже свет дают, побольше, но и помягче. А знаешь, что самое прикольное?
       - Я весь внимание.
       - Ты - практически пустое место. Даже дерево дает света больше, чем ты. Я не в курсе, что это значит, но тебе лучше честно ответить, твое вранье я распознаю.
       - Я же говорю - ты не поймешь.
       - А я попытаюсь, - Дьявол вдруг успокоился, отодвинулся на вежливую дистанцию и протянул мне банку с рыбой.
       'Раньше он себя так не вел', - подумал я, но опасным такое поведение не казалось. Ну что же...
       - Ты пытаешься вменить мне в вину то, что я якобы преследую какую-то непонятную тебе цель. Знаешь, меня это немного расстраивает, потому что две тысячи лет одного человека уже приколотили гвоздями к дереву за то, что он предложил относиться друг к другу по-хорошему, хотя бы иногда, для разнообразия. Тоже подумали на скрытые мотивы, дескать, трон захватить хотел. Потом, правда, осознали неправоту, но ему от того не легче. Ладно, не суть. Я скажу тебе другое: все преследуют цели. Осознанно или нет - дело десятое. В том числе тогда, когда совершают 'хорошие' поступки и творят 'добро'. Иногда эти действия продиктованы конкретными мотивами - например, помощь друзьям или знакомым. Здесь все понятно - сегодня помог ты, завтра тебе. Ну и вообще, в некоем ограниченном обществе взаимопомощь необходима для его сохранения.
       Но есть другие случаи - так называемая 'бескорыстная' помощь. Так называемая - потому что ни в одном месте она не бескорыстная. Религиозные люди таким образом пытаются обеспечить себе место в раю или улучшить карму, хотя сами никогда в этом не признаются. Светским нужно общественное одобрение. Для стайного животного одобрение стаи необходимо.
       - Ты давай ближе к теме, - мальчишка недовольно заерзал. - Что там с биомассой, мне не интересно.
       - Поспешность хороша только при ловле блох. Кстати, если будешь забивать на помывку, сам блохами покроешься. Так, о чем я? А, одобрение. Именно общественное одобрение является основной движущей силой для людей, совершающих так называемые 'хорошие поступки'. А теперь вернемся ко мне. Я совершаю одни действия и сознательно удерживаю себя от других. Преследую ли я цель? Определенно, однако это не одобрение. Видишь ли, очень трудно быть хорошим и бескорыстным человеком. Потому что кроме одобрения, за хороший поступок он не получит ничего, а если будет творить добро слишком часто, то вызовет подозрения.
       - А потом его приколотят к дереву.
       - Соображаешь. Пожалуй, в современном капиталистическом обществе, это едва ли не сложнейшая из возможных ролей. Что бы строго ей следовать и не свернуть на сторону, нужны очень твердые принципы и непоколебимая уверенность в том, что делаешь все единственно верным образом. Самодисциплина. Сам понимаешь, - я пристально всмотрелся в его полузакрытое темными очками лицо. - Качества для эспера жизненно необходимые.
       - Мне норм.
       - А мне нет.
       - То есть все это - ради самодисциплины? - судя по тону, Дьявол не поверил и обиделся. - Еще раз мне соврешь, я тебе что-нибудь оторву.
       Кажется, он так старательно расспрашивал меня не из праздного любопытства. Выглядело так, будто этот рыжий подросток, причинивший за полтора года жизни эспером больше вреда, чем все стихийные бедствия, задался каким-то вопросом и не мог сам найти ответ. Но просить помощи считал унизительным - и пытался вот такими окольными путями выудить у меня мою точку зрения.
       - Отрывалка не выросла. Чем тебя не устраивает такое объяснение?
       - Слишком просто все выглядит.
       - А тебе нужны трудности? Попробуй сделать кому-нибудь добро просто так, для разнообразия. Ну, как две тысячи лет назад советовал тот человек.
       - Да ну нафиг! - резко возразил Дьявол. Слишком быстро и слишком резко.
       - А ты попробуй, вдруг понравится. От одного раза еще никого к дереву гвоздями не прибивали. Только сначала голову помой, а то девочки любить не будут.
       Мальчишка резко взмахнул рукой. Инфополе наполнилось испепеляющим жаром, в радиусе полукилометра люди начали замирать от внезапного приступа страха, а то и от боли в сердце.
       Я успел перехватить взмах в крайней точке, стеной своего микрокосма погасив волну, которая должна была разорвать меня на части. И тут же удивился, насколько легко это оказалось сделать. Дьявол был способен ударить намного сильнее, но сейчас словно был в легком смятении.
       - Hey, you bastard! - раздался окрик с другого конца зала.
       Я оглянулся. Ко мне уже спешил здоровенный детина в камуфляже. За спиной у него был карабин М4, на рукаве - шеврон в виде американского флага. Понятно. Солдат с местной американской базы. Видимо, в увольнении, но почему тогда при нем оружие?
       - Why do you hit him?
       - Hit who? There is nobody.
       - This boy, you hit him, I saw! - восприимчивость у этого двухметрового верзилы была явно ниже среднего. На произнесенные в Хор слова он вообще не отреагировал.
       Своей ручищей он потянулся ко мне, с явным намерением схватить за воротник. Я попятился назад и из-за спины показал Дьволу кулак. Тот беззвучно заржал и тут же исчез.
       'Коэффициент трения - ноль'.
       Нечасто удается увидеть что-то, способное произвести действительно сильное впечатление. Я видел, как города тонули в собственных кошмарах, и как кошмары сгорали в лучах иллюзорного северного сияния. Но никогда прежде я не видел, такого монументального падения. Это невозможно было сравнить ни с обрушением здания, ни со срубленным деревом. Огромные армейские ботинки взметнулись в считанных сантиметрах от моего лица, как два синих кита, играючи выпрыгивающих из воды. Карабин покатился по полу с грохотом снежной лавины в горах Кавказа. В оскорбленном нисходящем реве сосредоточилась, наверное, вся сокрушительная мощь U.S. Army, сложенная из рыка танковых турбин и гула реактивных самолетов.
       - Emm... sir, are you okay? - поинтересовался я осторожно. При таком падении немудрено что-нибудь сломать, а то и удариться насмерть затылком.
       Ответом мне был только поток непереводимых алабамских афоризмов. А еще случившееся заметили сотрудники магазина и сослуживцы пострадавшего, выбиравшие себе пиво в соседнем отделе. И сейчас все направлялись ко мне. Вряд ли для того, чтобы предложить скидочную карту или подарить монетку-вызов.
       Убегать? Не вариант, вон уже охрана бежит, тревожная кнопка тоже наверняка наготове. Попытаться разрулить ситуацию на месте? Мало шансов, эсперская 'аура' настроит их против меня, дело легко дойдет до ареста.
       'Что там только что сам говорил? Не ввязываться в конфликты энергетически выгоднее? Вот только иногда конфликты сами к тебе приходят'.
       Я прогнал в уме пару уравнений, вырубив на несколько секунд освещение во всем зале, развернулся и быстро пошел прочь. Сзади доносились крики и шум, но это уже было безразлично. Разорвал зрительный контакт - скорее всего уже не заметят. Только вот отовариваться придется в другом месте.
       Рядом с супермаркетом стоял 'хаммер' с пулеметом на крыше. Видимо, американцы приехали на нем. Строгий военный дизайн резко выбивался из рижского пейзажа, и мгновенно обращал на себя внимание. И наводил на мысли, пока еще не совсем ясные, но очень назойливые.
       'Военные. Военные ведут войны, - я пытался проследить интуитивную цепочку. - Американские военные... ведут войну - против кого? Война, война... война это кровь и разрушение. Дьяволу бы понравилось. В армию ему что ли посоветовать сходить... армия. Армия - это большая группа военных. Которые ведут войны. Армия несет кровь и разрушение. Американская армия. С кем воюет американская армия? Не с Латвией, это точно. Для войны нужны две армии. Рядом есть еще армия? Есть'.
       Я остановился. Огляделся по сторонам. Воображение услужливо рисовало картины, в которых окружающий город и его жители представали в совершенно ином свете.
       Это нужно было хорошенько обдумать.
      
      
    * * *
      
       <>iГде-то над Землей
       Любой ребенок знает, что атмосфера Земли напоминает слоеный пирог. Первый слой - тропосфера, та самая, в которой мы все живем, и которой дышим. Она совсем тоненькая, но жить человек может только в самой нижней ее части, не выше пяти-шести километров. И тянется тропосфера на пятнадцать километров в высоту, а дальше начинается стратосфера. Условно конечно, пунктирных линий никто там не проводит, шлагбаумов тоже не ставит. Стратосфера простирается до высоты в пятьдесят километров, и значительную ее часть занимает озоновый экран - слой воздуха, где кислород под действием солнечной радиации превращается в озон, предохраняя таким образом все живое от смертельно опасного излучения. К слову сказать, выше примерно тридцати километров - это уже почти космос. Очень отчетливо видна округлость планеты. Небо здесь черное - плотность воздуха слишком мала, чтобы рассеивать свет, очень холодно, давление на порядки ниже привычного, жесткое ультрафиолетовое излучение почти не оставляет шансов ничему живому.
       И там, в безвоздушной пустоте, купаясь в совсем не ласковых лучах солнца, парила крохотная, одинокая фигурка. Широко раскинув руки в стороны, она словно плыла на спине по невидимым волнам, глядя слепыми глазами в бесконечную черноту неба.
       Мальчик наслаждался темнотой и одиночеством. Здесь, в безжизненном и пустом пространстве, зыбкую границу его микрокосма не ранили щиты чужих личностей, ему не приходилось терпеть боль от их ослепительного света. Здесь можно было расслабиться, ни о чем не думать, погрузиться в подобие дремоты, в которой притуплялось чувство времени, а чувства отделялись от сознания. Мальчика не беспокоил холод, ультрафиолет и отсутствие воздуха, ведь из-за расслабленности сознания физическое тело тоже погружалось в неопределенность. Юный небожитель обладал почти безграничной властью, но плохо представлял, куда ее можно и должно применить.
       Как-то он раздавил большой храм. Это было довольно забавно, ведь такое большое здание так легко рухнуло, а еще веселее оказалось сплавить обломки между собой, чтобы их нельзя было разобрать. Когда это было? Этого мальчик сказать не мог. Время он воспринимал плохо. Стоило ему закрыть глаза, как из памяти поднимались различные образы, но он не мог сказать точно, произошли те события несколько дней или несколько лет назад, и в какой последовательности.
       Вот по шоссе несется кадиллак, украшенный лентами, цветами и двумя сплетенными кольцами. Скорость - больше ста километров в час. Легкое движение мизинца - и у него ломается сразу в двух местах передний мост. Кадиллак взлетает в воздух как пушинка, падает на крышу, долго кувыркается, расшвыривая в разные стороны другие машины, и наконец вспыхивает. Каким-то чудом водитель не получит серьезных травм, а вот двоим пассажирам повезло куда меньше.
       Вот идет по улице молодой человек. Он только что получил диплом, и перед ним открыты все дороги. С крыши двадцатиэтажного дома ему на голову падает ведро с краской, которое по чистой случайности там забыли ремонтники. Вовремя прибывшая 'скорая' сможет спасти ему жизнь - но не интеллект.
       Вот какой-то очень крупный чиновник летит в самолете. Он решил провести отпуск с семьей, живущей в Лондоне. Через полчаса он приземлится в аэропорту Хитроу, и первым делом созвонится с ними, но когда еще через три часа приедет на свою виллу, то обнаружит только филигранно выпотрошенные и разделанные тела своих жены, сына, двух дочерей, невестки и внука.
       Вот девушка-старшеклассница, первая красавица школы, примеряет перед зеркалом платье, в преддверии выпускного вечера. Оно ей очень идет, она просто очаровательна в нем. Девушка убирает платье в шкаф, и идет на кухню приготовить обед. Когда она поворачивает ручку газовой плиты, конфорка неожиданно взрывается, выстреливая прямо ей в лицо тугую струю пламени.
       Небольшой аул в горах Афганистана мало чем отличался от сотен таких же. Жившие в ней люди были невежественны и не интересовались внешним миром. Они выращивали мак, чтобы продать его за бесценок и таким образом прокормиться. Вряд ли он задумывались над тем, сколько жизней уносили плоды их труда, у них была своя правда. Но в одну ночь мак сгорел, без видимой причины. И не только в одной деревне, но и почти везде в стране. А с ним горела пшеница и кукуруза, горели плодовые сады, даже плантации хлопка. Кто-то считал это диверсиями, кто-то - стихийным бедствием, кто-то - наказанием от Аллаха. Рядовым афганцам причины были не интересны. Гораздо больше их теперь волновало, сможет ли кто-то пережить голодные годы.
       Мальчик не понимал, зачем это делает. Иногда он зависал в небе на дни, а то и недели, проваливаясь в мутное забытье так глубоко, что почти утрачивал физическое воплощение. Но, в конце концов, иррациональная жажда действия спускала его на землю, и он бродил по улицам городов, блеклый и незапоминающийся, словно существующий в ином измерении. Он наблюдал за жизнью людей, слушал их разговоры, терпел боль от света, который они производили - и каждый раз в нем начинала закипать ненависть. В том, что он видел вокруг своим внутренним зрением, ему было ненавистно решительно все, но даже его сил бы не хватило, чтобы уничтожить весь мир. И он уничтожал то, что сильнее всего выделялось. Продуманно, с отчаянной жестокостью, в которую вкладывал всю терзавшую его боль.
       И каждый раз краткий миг удовлетворения сменялся опустошенностью и разочарованием. Фрустрацией ребенка, сунувшего в рот пластиковый муляж конфеты. И он опять уходил в небо, где не было никого и ничего, и можно было на какое-то время затеряться среди ледяного безмолвия пространства.
       К сожалению, не в этот раз.
       Забыться не получалось. В голове мальчика кипели мысли, которые не позволяли ему окунуться в забытье. Они все крутились вокруг встреченного случайно света, который не причинял боли, и вокруг слов, которые пришли из пустоты, и хотя он боялся признаться даже самому себе, но ему хотелось еще раз увидеть тот свет. Немного погреться в его лучах. И уж тем более он бы не признал, что слова из пустоты указали ему путь.
       В конце концов, мальчик не выдержал. Перевернувшись в воздухе вниз головой, он сориентировался по могучему дыханию Хора, и позволил гравитации и ветру нести себя в нужном направлении. По мере падения его личность и воспоминания, во время уединения в небе заталкиваемые как можно дальше, извлекались на поверхность. Он облачался в них, как в одежду, придавая своему сознанию и телу четкую форму. На высоте в пару километров он полностью взял себя в руки и перешел в горизонтальный полет со скоростью в несколько махов. Мутными пятнами света внизу чередовались города и необитаемые районы.
       До своей цели он добрался довольно быстро. Окно приветственно распахнулось, и мальчик ступил на подоконник. Лучи света мягко коснулись его, одарив толикой тепла.
       - Ну чё, все сидишь? - выпалил Дьявол вместо приветствия и тут же заметил, что комната как-то изменилась.
       - Нет, прибралась немного, - ответила Жрица. - Здесь много пыли было.
       - Что, серьезно? Хотел бы я видеть рожу зануды, когда он узнает, что кто-то трогал его вещи. Даже если это пыль.
       - Если он разозлится, я извинюсь. Но тут правда было грязно.
       - Грязно, не грязно... - мальчик поудобнее устроился на подоконнике. - Так и не пошла в магазин?
       - Неа, - Девушка мягко улыбнулась. - Мне Бог помог.
       - Соседи что ли объедками поделились?
       - Нет, молитва. Я утром 'Отче наш' читала - и он послал мне немного еды, - она перелистнула страницу книги, лежавшей у нее на коленях. - Гречневую кашу и какую-то рыбу.
       - Хочешь прикол? - Дьявол довольно осклабился. - Ты телепортнула себе завтрак из ближайшей столовой.
       - Нет, я же говорю - это молитва.
       - Тебе Смерть что сказал? Что надо правильно опросить. Жрать тебе хотелось настолько, что даже ты это смогла. Но согласись, притащить уже готовую еду проще, чем создать ее с нуля. А ты не уточнила, как именно еда должна была появиться. Проходили уже это.
       - Но это же кража!
       Мальчик спрыгнул с подоконника и подошел ближе.
       - Столовая от тарелки гречки и селедочного хвоста не обеднеет. Там такое обычно просто списывают как недостачу. А вообще у меня сегодня настроение хорошее. Смотри и учись, показываю один раз.
       Он взял стул, уселся напротив Жрицы и протянул перед собой ладонь.
       - Сначала надо посуду, иначе все упадет на пол.
       Инфополе наполнилось глубокими и сочными нотами, похожими на заплетаемый в косу звон китайских колокольчиков, которые иногда вешают над дверьми. Ноты текли гармонично, упорядоченно, в них звучала форма предмета, материал, назначение, и даже цвет.
       - Видишь? Я ничего ни откуда не беру. Если что-то нужно - можно просто это сделать.
       На ладони Дьявола появилась простая тарелка из термостойкого стекла. За ее близнеца в любом хозяйственном магазине пришлось бы выложить не больше двухсот рублей. Только что на ней не было маркировки изготовителя.
       - Вот так все просто. И с самой едой то же самое. Главное тут не запутаться. А то получится курица со вкусом капусты. Или еще что похуже.
       Через несколько секунд на тарелку величественно взгромоздился большой кусок жаренной семги в кляре, еще горячий и тихо шкворчащий. Пустынную комнату моментально затопил аппетитный аромат. Дьявол щелкнул пальцами свободной руки, с кухни раздался звон, а следом по воздуху прилетели вилка и нож. Мальчик их ловко поймал и с торжествующим видом воткнул в рыбу.
       - Все, забирай! - он водрузил тарелку девушке на колени, прямо поверх книги.
       - Эмм... зачем?
       - Ну не знаю, что еще с рыбой можно сделать? - ядовито отозвался Дьявол. - Можно на голове носить как шапку, или нарисовать на ней что-нибудь. Мне она не нужна, вот и забирай.
       Он снова уселся на окно, спиной к комнате, свесив ноги наружу.
       - Спасибо большое, - поблагодарила девушка, после некоторой растерянности.
       - Не за что, - буркнул мальчик. - Это же просто.
       - Наверное, я так не смогу. Мне кажется, не стоит просить Бога о таких пустяковых вещах.
       - Да нет там никакого бога. Я же при тебе все сделал.
       - Для тебя - нет. Но я чувствовала, что кто-то услышал мою просьбу и выполнил ее. Мне сложно объяснить, просто так все и было.
       Дьявол сморщился, но комментировать не стал. Повисло неловкое молчание. Оба ощущали себя не в своей тарелке, не знали, как продолжить разговор, и нужно ли это вообще.
       - А ты Висельника ищешь? Он еще не вернулся.
       - Да не... я его уже нашел... он попросил к тебе заглянуть.
       - Ну ладно...
       Долгая пауза.
       - Я что спросить хочу...
       - Да?
       Пауза.
       - Как ты видишь?
       Жрица медленно покрутила головой, словно могла что-то разглядеть через повязку на глазах.
       - Вокруг столько света... все будто соткано из него. Я вижу стены и пол - они похожи на дым. Или вот книжка - если ее открыть, я вижу, о чем она. Но не буквами, а как-то непонятно, не могу описать, - девушка пожала плечами.
       - Это Хор, - нехотя пояснил Дьявол. - Он такой. Магуса же не знаешь еще? Этот еще больший зануда чем, Висельник... ну так вот, этот старый пердун говорит, что человеческий мозг, типа, не предназначен для того, чтобы Хор чувствовать. И поэтому когда мы перерождаемся в эсперов, то мозг вроде как пытается скомпенсировать вот это все. В результате теряется одно из чувств, а освободившиеся мощности используются под психическое восприятие. Как-то так.
       - Если где-то прибыло - то где-то убыло? - уточнила Жрица.
       - Ага. Все по Ломоносову. А по мне так туфта, потому что чувств намного больше чем пять основных. Еще чувство голода, чувство жары и холода, чувство равновесия, чувство усталости, инстинкты там эти всякие...
       - Вот как...
       - А, еще. Ты говоришь, что видишь вокруг свет. А людей ты видишь?
       Девушка кивнула.
       - Большие, черные сгустки. Сначала страшно было, - она помолчала и добавила. - Потом жалко.
       - Ага... - пробормотал Дьявол. - Ладно, я ушел, дел вагон.
       И снова взмыл в небо. Забыться сегодня ему было не суждено.
      
      
    * * *
      
       В Риге
       День клонился к закату.
       Я сидел, склонившись над картой, и потихоньку начинал рвать на себе волосы, попутно вымещая раздражение на карандаше. Спиной я ощущал укоризненный взгляд Шута, которая уже смирилась с потерей изжеванной в мочалку письменной принадлежности, но ничего поделать не мог. Во всех смыслах.
       Я ничего не мог сделать в одиночку, это было настолько же очевидно, как падение бутерброда маслом вниз.
       Мой план предусматривал огромное количество сложных действий в нескольких разных точках. А я не мог находиться в нескольких местах одновременно. Да и никто не мог. Времени же на разработку другого оставалось все меньше, да и идеи у меня закончились. Нужно было идти на поклон за помощью... но к кому?
       Я не мог попросить Смерть - нужна была филигранно точная работа, чтобы не повлечь ненужных жертв.
       К Дьяволу было бесполезно обращаться по той же причине. Его оставим на крайний случай.
       Шут вот она, рядом - но ее способности тут бесполезны.
       Однако оставался еще один эспер, который широтой полномочий не уступал Дьяволу, и при этом оставался относительно вменяемым. Проблема была в другом...
       - Он же тебе голову оторвет, - высказала свое мнение Шут, когда я поделился с ней соображениями. - Ну, попытается точно.
       - Я надеюсь, твоя грубая женская сила и мое тонкое мужское искусство убеждения его удержат. А если не поможет - ну и ладно. Ради правильного дела нужно быть готовым пару раз получить по лицу.
       - Думаешь, согласится?
       - Правосудор - человек порядочный и с принципами. Его реакция предсказуема. И если целость моего носа под сомнением, в помощи он не откажет. Не тот случай. Кстати, у тебя симка в телефоне местная?
       - Ага.
       - Дай позвонить, пожалуйста. У меня денег мало, и на полминуты не хватит.
       - Волшебное слово?
       - Аллаху акбар.
       - ...
       - Что?
       - Это я хочу спросить, что это было?
       - Это такое универсальное слово, может значить что угодно. По ситуации.
       - Ладно, бери, - Шут бросила мне аппарат, нужный номер на нем уже был выбран для дозвона.
       Ждать пришлось недолго. Правосудор, благодаря былой офицерской закалке, на подъем был легок.
       - Слушаю, - голос звучал твердо, но в то же время с отблеском какой-то отеческой теплоты. У него определился номер. Даже жаль разочаровывать.
       - Доброго времени суток.
       Трубка замолчала. Надолго.
       - Ты где-то за рубежом, и не купил местную симку, а потом выклянчил у бедной девочки ее телефон, потому что сам зажал пару сотен рублей. Не стыдно?
       - Как с языка снял. Только у меня остаток мизерный, а с терминала не пополнишь.
       - Нормальные люди баланс на телефоне с карточки пополняют. Выкладывай, чего надо?
       - Помощь нужна.
       - Какая?
       - Аномалия. В Латвии.
       - А, ты уже там?
       - Что значит - 'уже'?
       - Я сам ехать собирался. Значит, ты чего-то напридумывал уже, а теперь собираешься устроить очередной тарарам, который Европе опять год придется расхлебывать.
       - Боюсь, на этот раз будет подольше года. Раз в десять.
       - Выкладывай.
       - Давай ты сюда придешь. Шут сделает тебе короткую дорогу. Если собрал вещи - прихвати с собой, возможно, ночевать придется.
       - Добро. Жду.
       Из трубки послышались короткие гудки. Я озадаченно посмотрел на нее, после чего вернул телефон Шуту. Такая сговорчивость со стороны Правосудора выглядела очень странно, а если что-то кажется странным - жди неприятностей. Это я усвоил четко.
       Шут тем временем покрывала альбомный лист быстрыми и ровными штрихами. Они постепенно складывались в рисунок двери, вполне обычной с виду и слегка приоткрытой. Я отодвинулся подальше, чтобы не мешать. Продолжаться это могло довольно долго, только Шут знала, когда же рисунок приобретет достаточную реалистичность, чтобы она смогла его воплотить. Я же своим присутствием мог только помешать, нарушив ее микрокосм.
       Прошло полчаса.
       Наконец, Шут прекратила рисовать, взялась за лист двумя руками и повернулась к стенке. По инфополю прошло мощное искажение. И в то же мгновение в стене появилась дверь. А потом она начала открываться.
       Пришествие Правосудора чем-то напоминало выползание громадного моржа на небольшую отмель. Полным он не был, нет. Просто он был огромного роста, очень крепкого сложения, и своими свисающими усами напоминал опять-таки моржа.
       - Ну здорово, молодежь, - громыхнул он.
       - И тебе привет, дедушка, - хихикнула Шут.
       - Ну что 'дедушка'? Я не старый еще совсем! Мужчина в самом расцвете сил, так сказать!
       - Пропеллер на спине еще не вырос?
       - Ты про Карлсона знаешь? Я-то думал, ваше поколение все комиксы читает, да мультики японские смотрит... ай ладно, завари чайку, пожалуйста. Найдется?
       - Найдется конечно.
       Шут убежала на кухню, дверь в стене тут же исчезла, а Правосудор взгромоздился на стул напротив меня.
       - Ну и чего ты тут удумал?
       Я, как мог, кратко изложил суть плана. Правосудор, вопреки ожиданиям, не кинулся меня бить, а вместо этого подтянул к себе исчерченную карту и погрузился в ее изучение. Примерно через минуту он поднял на меня глаза и прогудел:
       - Вот в кого ты такой уродился?
       - Не понял.
       - Сколько людей погибнет, пока будет исполняться этот твой план?
       - От моих действий - ни одного. Сколько потом поубивает друг друга - уже другое дело. Они же солдаты, уж ты должен понимать. Убивать и умирать - их работа.
       Бывший подполковник ВДВ снова принялся созерцать карту. Лицо его кривилось как от боли, но злости или раздражения я в нем не ощущал. Он напряженно думал, и мысленно он был уже там, где спустя несколько дней, а то и часов, начнет реками литься кровь. В своей родной стихии.
       - Минных полей нет... укреплений нет... - бормотал он в усы. - Ландшафт - преимущественно леса, переброска либо по воздуху, либо по трассам. Легко отследить, но легко и прикрыть войсковой ПВО... Местный контингент - боеготовых и бригады не наберется... против половины 6-й армии... плюс 76-я десантно-штурмовая... плюс морпехи из 336-й... не, не сработает, - вынес он свой вердикт.
       - Почему? Сил хватит.
       - А кто этим силам приказ даст? Дураков нет ядерную войну начинать, а другой в таком конфликте не будет. Замирятся политиканы эти, компенсации выторгуют, как с 'Курском'. Никто войска через границу не пошлет.
       - Значит пошлем приказ сами. Это всего лишь радиоволны, и текст в конверте. Вполне реально подделать.
       - Вот врезать бы тебе, да без толку. А о последствиях ты подумал? Вот, предположим, все получилось. Мир на грани ядерной войны, НАТО фактически оплевали прилюдно - думаешь, не пойдут на эскалацию? Они пойдут. Чтобы авторитет сохранить.
       - То есть, нужно всего лишь переложить вину на какую-то третью сторону, а лучше на стихию, - я пожал плечами. - Это усложняет задачу, но не намного. Пару лет будут ковыряться с расшифровкой телеметрии, а потом объявят все трагической ошибкой и, как ты сказал, замирятся под звон фужеров в буфете при штаб-квартире ООН. Главное, что аномалии больше не будет.
       - Все равно это безответственно. После того как Смерть зачистил от мигрантов Трир, всю Европу год трясло, военное положение в некоторых регионах вводили. И до сих пор волнения, а итальянцы и греки топят баржи с беженцами чуть ли не в прямом эфире.
       - Они и раньше этим занимались. Ты пойми одну вещь - люди дохнут миллионами, но плодятся в еще большем количестве. Это естественное стремление живой материи - бесконечно продолжать себя. Но продолжать себя она может лишь тогда, когда есть воздух, теплое солнце и плодородная почва. А там, где аномалия достигла завершения, уже нет ничего. Только мертвая земля.
       - Только звезды ледяные, только миллионы лет...* - медленно зачитал Правосудор по памяти. Он почему-то выглядел очень грустным. - То есть, ты вот так это и видишь? Просто 'живая материя'?
       - Да, - скрывать что-то смысла не было. - Глядя на человека, я вижу в первую очередь сгусток органики, водных растворов и кальциевых солей. Сердце - просто мышца. Мышление - передача электрических импульсов по тоненьким нитям из жира. Эмоции - следовые количества сложных белков, замыкающих определенные цепи. Страх - выброс адреналина из надпочечников. Любовь - идентификация особи своего вида как подходящей для размножения. Души и вовсе не существует, эта абстракция была создана для преодоления естественного страха перед смертью. Так я вижу мир, и мир моему видению пока никак не противоречит. Значит, моя точка зрения имеет право быть.
       - Ну, так я и думал, - пробормотал Правосудор. - Учитывая, кто ты и что с тобой было. Не делай глаза такие, Смерть мне рассказал.
       - Давно?
       - Да давненько, - он поерзал на стуле.
       - Я хотел бы думать о них иначе. Например, видеть в них то же, что и ты. Наверное, так было бы проще. Но не могу, сам понимаешь.
       Правосудор некоторое время молчал.
       - Знаешь, не выдай ты ни одной пристойной идеи, я бы предложил вот это же самое.
       Он кивнул на карту.
       - Так в чем проблема?
       - Да ни в чем, - горько сказал эспер. - Что может поделать простой человек, пред Владычицей грозной морской?
       - Лишь солнце зажечь рукотворное в ней, как когда-то над Новой Землей**, - эхом отозвался я.
       - Вот давай постараемся, чтобы до рукотворных солнц не дошло.
       ____________________________________________________________________________
       *- стихи Георгия Иванова
       ** - стихи Виктора Аргонова
      
      
      
    Глава 8: Токката для неба и ветра
      
      Предупреждение: приведенные в данной главе имена, позывные и регламенты не имеют никакого отношения к реальности. Н аверное.
      Воздушное пространство над Латвией, 00:17
      Авиабаза в Лиелварде была построена еще в Советском Союзе, но даже тогда не имела серьезного стратегического значения. По тогдашним меркам, она находилась на низкоприоритетном направлении, слишком уязвимая для размещенных в Норвегии бомбардировщиков НАТО, и в то же время слишком удаленная от предполагаемого театра боевых действий. Во времена расцвета СССР здесь размещались в основном транспортные вертолеты да тренировочные самолеты. Они же перешли во владение латвийского правительства, когда Союз распался.
       Потом были долгие годы мира. У очень гордой, но очень маленькой страны не было ни средств, ни необходимости в боевой авиации, и немногочисленный воздушный флот захирел до размеров, в котором мог поддерживаться живущей кредитами и дотациями латвийской экономикой. Разве что иногда привлекался для нужд, весьма далеких от боевых действий. С другой стороны - вертолету не все равно ли что возить, солдат или пассажиров? Годы шли, Латвия постепенно задыхалась в ласковых объятиях промышленных регламентов Евросоюза, но выручка с рыбы и сыров, с не распиленных на металл грузовых терминалов и некоторого количества туристов позволяла умирать красиво, а немногочисленную молодежь отправлять в Британию и Ирландию - формировать этническую касту коричневых воротничков.
       Разумеется, даже столь сомнительная идиллия не могла длиться долго, и нарушила ее снова Россия. Стоило ей немного оклематься после нокдауна 90-х, страна, деленная на ноль, с новой энергией принялась делать две вещи, которые умела лучше всего: строить и портить всем вокруг настроение. Новые порты в Приморске и Усть-Луге сделали Вентспилс ненужным. Безжалостно девальвированный рубль заставил российских туристов отказаться от Юрмалы в пользу более дешевых Крыма и Краснодарского края. Продуктовое эмбарго ударило по тысячам людей, занятых в рыбной ловле и изготовлении шпрот. Эти меры не были нацелены против Латвии, но такой маленькой стране даже эха от них хватило, чтобы экономика не рухнула, но все же дала ощутимый крен.
       Помощь пришла откуда не ждали. Соединенные Штаты, серьезно раздраженные непочтительным поведением казалось бы добитого двадцать лет назад врага, снова взялись наращивать военный контингент, и страны Прибалтики тут пришлись как нельзя кстати. Шутка ли, ведь 'Раптор', взлетевший в Лиелварде, прибудет в район Санкт-Петербурга всего через двадцать минут. Подлетное время до ближайших российских позиций ПВО или баз с тактическими ракетами было еще меньше, позволяя держать иванов в постоянном напряжении, как в старые добрые деньки Холодной войны.
       Разумеется, на территории Латвии размещались не только 'Рапторы' и их пилоты, но и добрая половина сухопутной дивизии, укомплектованной по полной программе, плюс приличное количество вспомогательного персонала. Все они регулярно ходили увольнительные и охотно тратили свои доллары на выпивку и проституток - и то и другое было дешево, легально, а европейское пиво еще и намного лучше любого пойла, которое можно было найти в США. В результате все были довольны. Кроме русских, разумеется, но их мнения никто не спрашивал. О немедленно же нацеленных на Лиелварде тактических ракетах с ядерными боеголовками почти никто не вспоминал или же не воспринимал угрозу всерьез - латыши из-за веры во всесилие USAF, рядовые же американские солдаты в силу природной наивности считали это чем-то вроде игры. Истинное положение вещей понимало командование, однако делиться своим беспокойством не спешило.
       Между тем 'Рапторы' продолжали ежедневно вылетать на боевое дежурство, расходуя ресурс двигателей, радиопоглощающее покрытие и нервы российских ПВОшников. Летали эскадрильями по четыре, двое на борту несли по четыре JDAM - для взлома противовоздушной обороны и уничтожения баз, двое других - четыре АМRAAM и две AIM-9X, чтобы отбиться от перехватчиков. Наводил их постоянно барражирующий над Балтийским морем АВАКС, который далеко не высовывался и потому был предположительно недосягаем. Плюс спутниковое обнаружение, десятки круглосуточно висящих в воздухе дронов, радиоэлектронная разведка, самолеты РЭБ. Выходило дорого, но сердито, давая гипотетическую возможность в течение часа внезапным ударом полностью обезглавить Западный военный округ. Но, как известно, ни один военный план не учитывает сопротивления противника.
       Первые дни ноября в Лиелварде выдались пасмурными и ветреными, что несколько усложняло полеты. Приборы приборами, но взлетать или заходить на посадку с сильным боковым ветром всегда сложнее, чем без него. В остальном же происходящее можно было описать словом 'рутина', и тренировочный вылет очередного звена тоже был вполне рутинным.
       Майор Джеффри Хэни сверился с курсом и попытался размять шею. Курс был верным, высота тоже. Топлива в достатке, все системы функционировали штатно. Майор Хэни в четверке был одним из двух ведомых, и его 'Раптор' нес вооружение только для работы по земле. Идти в первом эшелоне и принимать воздушный бой предполагалось вести более опытным пилотам, имеющим на своем счету уничтоженные воздушные цели.
       Но это в теории, а фактически предполагался получасовой учебный вылет на небольших скоростях для отработки координации действий в составе звена. Таких тренировочных полетов за год набиралось до полусотни, не считая прочих, и ничего сверхъестественного не ожидалось.
       Впрочем, сверхъестественное потому так и зовется, что появляется вопреки любым ожиданиям.
       Майор Хэни был хорошим пилотом, четко следовал приказам и свой самолет знал прекрасно. В том, что случилось, не было ни грамма его вины. Когда его 'Раптор' при пролете над Алуксне не послушался движения штурвала, и вместо положенного разворота продолжил движение по прямой, он тут же попытался сообщить о неполадке командиру звена. И не получил ответа. Приборная панель продолжала рапортовать о нормальной работе всех систем, но рация в его летном шлеме, стоившем дороже частного дома в пригороде, была мертва. Уже тогда майору Хэни стало страшно, но он еще мог держать себя в руках. Он переключал каналы связи, вызывал сначала командира звена, затем землю. В течение пяти минут его 'Раптор' летел неуправляемым, но он упорно пытался взять машину под контроль. Тем временем один из дисплеев показывал, что самолет вот-вот пересечет российскую границу.
       Джеффри Хэни бросил взгляд на датчик радиолокационного облучения. Тот, как обычно во время тренировочных полетов, фиксировал не слишком сильное, но вездесущее излучение российских радаров. Без сомнения, его вели еще с того момента, как шасси 'Раптора' оторвались от взлетной полосы, и чихать хотели длинноволновые радары на все ухищрения технологии 'стелс'. На лице пилота выступил холодный пот. Он ощутил себя абсолютно беззащитным, запертым на высоте пятнадцати тысяч футов в кабине взбесившейся машины - и под прицелом множества 'Гроулеров', чьим ракетам какой-нибудь офицер-комми с лицом спившегося маньяка из фильма ужасов уже готов отдать команду на старт. Ему нужен только малейший повод, чтобы самолет майора Хэни хотя бы на метр пересек границу, и тогда он нажмет на кнопку. Две двадцатидвухфутовые сигары с хлопком выстрелят из пусковых контейнеров, и на гиперзвуковой скорости понесутся ввысь, с единственной целью - убить его, майора Джеффри Хэни, родом из Оуэнсборо, штат Кентукки.
       - Я борт 60-4125 ВВС США, - скорее для очистки совести произнес он в микрофон на открытой волне. - На борту неисправность, не могу изменить курс.
       Могильная тишина.
       Слышен только гул двигателей.
       Не слышно ни сослуживцев, ни собственной базы, ни даже гневных окриков русских, требующих немедленно покинуть их воздушное пространство. Майор Хэни вспомнил инструкции, и решил, что сделал все от него зависящее. Дальше все в руках Господа. И, мысленно извинившись перед родителями, которым наверняка будет стыдно, что сын запорол карьеру пилота, потянул ручку катапульты.
       Ничего не произошло.
       'Как ожидаемо', - подумал майор Хэни и дернул ручку еще раз.
       Снова ничего. Но это было только начало. Призывно запищал другой дисплей, отображающий информацию о системах вооружения. Все четыре бомбы во внутренних отсеках активировались и сейчас в них закачивались координаты целей. Одновременно с этим майор Хэни почувствовал, как его перегрузкой вжимает в кресло - самолет резко ускорился, выходя на сверхзвук. И, судя по показаниям приборов, немного изменил курс.
       Майор Хэни помнил карту, которую сотни раз видел на брифингах. От Лиелварде до Алуксне его звено летело фактически по прямой, и если учесть угол отклонения... то сейчас 'Раптор' двигался точно к поселку Черёха, где располагалась база 76-й десантно-штурмовой дивизии русских. Одна из приоритетных целей.
       Вот теперь ему стало по-настоящему страшно.
       Казалось бы, невозможные неполадки и потеря управления разом обрели одно железное объяснение.
       Его сделали жертвой.
       Технически, не было ничего сложного. Достаточно внедрить в операционную бортового компьютера дополнительные патчи - и все. Откажет рация, самолет будет лететь туда, куда его ведет программа, а оружие само атакует нужную цель. Понятно было и то, почему не работает катапульта. Выживание пилота, как лишнего свидетеля, в этой провокации не предусматривалось.
       Спокойно, спокойно. Прямо сейчас его не собьют. Не раньше, чем бомбы будут сброшены. ПВО у русских - это не только наземные ЗРК, но и истребители. По инструкции, они не откроют огонь сразу, сначала сблизятся до дистанции прямой видимости, доложат о происходящем, и только тогда получат право стрелять. Если бы только как-то подать им сигнал... В аварийном наборе есть укороченный 'Кольт' и дымовые шашки. Если бы только удалось до него дотянуться. Он же спрятан под сиденьем...
       - Господи, помоги мне... - прошипел сквозь зубы майор Хени, отстегивая вопреки всем инструкциям страховочные ремни. - Господи, помоги мне...
       Тесная кабина явно не была предназначена для таких акробатических упражнений. С большим усилием Хени смог дотянуться до нужного отсека, но крышка упорно не поддавалась. Доступ к ней открывался при катапультировании или при наземном обслуживании, но сейчас ее сорвать было невозможно чисто физически.
       Майор Хени скрипнул зубами от отчаяния и огляделся. С двух сторон виднелись тусклые проблесковые огоньки. Ему даже показалось, что в темноте он различает характерные змееподобные силуэты 'Фланкеров'. Через мгновение 'Раптор' слегка тряхнуло.
       Бомбы были сброшены.
       - Господи, помоги мне...
       Огни 'Фланкеров' начали быстро смещаться назад.
       Майор Хени почувствовал на себе взгляд. Словно в кабине он был не один. Словно что-то огромное и непостижимое обратило на него свой взор и уделило толику внимания. Ощущение чужого присутствия было настолько сильно, что он непроизвольно завертел головой и попытался отстраниться.
       Темноту рядом с кабиной прочертила очередь трассеров - один из 'Фланкеров' дал предупредительный залп из пушки.
       - Господи, помоги мне...
       Истошно заверещала система предупреждения о ракетной атаке.
       Ведомые неведомой силой, страховочные ремни ожили, встопорщились, будто изготовившиеся к броску кобры, и набросились на пилота, намертво приковав его к креслу. Через секунду, словно запоздало вспомнив о своих обязанностях, сработала система катапультирования. Пиропатроны отстрелили фонарь кабины. Мощный электрический разряд поразил бортовой компьютер, уничтожая те узлы, которые ни в коем случае не должны попасть в руки противника. Кресло с майором Хени, движимое реактивной струей, мгновенно выстрелило на двадцать футов вверх, чтобы тут же начать свободное падение, быстро прерванное хлопком раскрывшегося парашюта.
       Где-то вверху и впереди вспыхнула яркая огненная точка.
       Майор Хени схватился руками за стропы. От его 'Раптора' остался только шлем у него на голове. Но он был жив. Это было абсолютно невозможно, но он был жив. Впереди его ждало жесткое приземление посреди леса, два дня блужданий и сомнительная радость общения с контрдиверсионной группой десантников, жаждущих возмездия. Но это все будет потом, а пока Джеффри Хени, родом из Оуэнсборо, штат Кентукки, просто наслаждался тем, что жив.
       - Спасибо, Господи, - шептал он одними губами. - Спасибо, Господи...
      
      
    * * *
      
       Местность близ г. Луга, база 26-й ракетной бригады, 02:47
       Полковнику Виталию Суворову иногда было стыдно звезды на своих погонах. К своим сорока годам он имел множество поощрений от начальства. На официальных мероприятиях его китель блестел от орденов и медалей. В сейфе лежал наградной хромированный ПЛ-14 с рукояткой из орехового дерева. В ближайшие годы он имел все шансы получить представление к генеральскому чину и отправиться в Академию Генштаба. Со своей женой полковник прожил пятнадцать лет без особых скандалов, и все шло к тому, что еще столько же их брак протянет легко. А там и еще столько же, если не грянет Второе Пришествие. Даже сын его не позорил, со всякими придурками не якшался и после школы собирался поступать в авиационное училище.
       И, тем не менее, не смотря на устроенную жизнь и успешную карьеру, полковника порой начинал грызть нестерпимый стыд. Особенно осенью. Особенно промозглыми ночами, когда приходилось коротать ночные дежурства в командно-штабной машине с кружкой чифиря. Эти ночи были особенно мучительны, потому что болтать с подчиненными было не по уставу, отвлечься тоже никак было нельзя. Оставалось только уныло глазеть на пульт, бесконечно слушать тишину в радиостанции и поедать себя изнутри заживо. Причина тому была одновременно банальна и глубока.
       Полковник Виталий Суворов ни разу не воевал. Такой вот казус, свойственный многим современным офицерам. Он участвовал в учениях и маневрах, ни разу не облажался на внезапной проверке боеготовности, стрелял на полигонах, но ни разу в жизни - по настоящему врагу. С тоской он смотрел в сети видеоролики о ликвидации очередной банды на Кавказе, завистливо косился на танкистов и артиллеристов, которые регулярно тренировались на живых мишенях. Даже моряки и летчики, по разумению полковника Суворова, занимались настоящим делом, выходя в походы и на боевое патрулирование. В первую чеченскую кампанию повоевать ему еще не довелось, потому что еще не исполнилось восемнадцать. Пока гремела вторая кампания, грыз гранит науки в артиллерийском училище. Потом была короткая кампания в Грузии - но опять без него, там задействовали только 58-ю армию. Даже в первый год украинского кризиса, который, казалось бы, оказался подарком судьбы, полковнику Суворову попробовать себя в настоящем деле не удалось. Работа нашлась для связистов, разведчиков, артиллеристов, инженеров, зенитчиков и даже для пилотов-истребителей. И только бедолаги-ракетчики из 26-й бригады, как всегда, оказались не приглашенными на праздник. Им оставалось только уныло потягивать чифирь, вполглаза следить за исправностью машин, да потихоньку растить психологические комплексы путем созерцания комплексов оперативно-тактических.
       С усилием полковник Суворов сфокусировал взгляд на электронном дисплее. Дисплей резко светился в полумраке, демонстрируя электронную карту региона. Небольшим жирным крестиком отмечалось местоположение самого командного пункта, еще несколько крестов поблизости - другие машины из комплекса, пусковые установки и транспортно-заряжающие машины. Несколько квадратов в разных частях экрана - дружественные силы. Наконец, широкая красная дуга, прочерчивающая весь экран, обозначала максимальную дальность, на которую могла нанести удар бригада. Формально, разумеется. Те, кто имел полномочия назначать координаты для атаки, знал, что реальная дальность новых моделей ракет больше почти в полтора раза, и фактически из окрестностей Луги 26-я бригада могла дотянуться до всей Прибалтики, половины Финляндии и даже небольшой части Польши. Ясное дело, никаких записей об этом нигде не было, а строгость подписки о подлинной дальности 'Искандеров' мало с чем могла соперничать. Хотя договор о ракетах средней дальности давно трещал по швам, стороны старались хотя бы делать вид, что соблюдают его.
       Вот если бы сейчас вдруг, чисто гипотетически пришел приказ... тогда бы... что 'тогда'? Тогда бы первым делом ожила радиостанция, на шифрованной частоте продиктовав инструкции командования. Та же информация тут же была бы продублирована на дисплее благодаря национальной системе управления войсками. Инструкции, конечно, были бы не очень информативными. Они бы звучали скупо: 'Код: Солнце', или скажем 'Код: Пепел', или даже, самый неприятный вариант из всех, 'Код: Труха'. У главы Генштаба чувство юмора было под стать его лицу - то есть как у несвежего покойника... вот, значит, приходит приказ, а там код такой-то. И каждый код означает, что полковнику Суворову нужно встать, достать ключи и открыть сейф, где лежат подписанные конверты. Вскрыть тот, название которого было в сообщении. Вернуться за пульт и продиктовать приказ подчиненным...
       Полковник потер глаза и выгнал из головы ненужные мысли. Излишняя инициативность и милитаризм среди офицеров не поощрялись. Нужно поменьше думать о всякой ерунде, поменьше смотреть мировые новости по телевизору. Иначе запросто зарубят генеральские звездочки - а там и до увольнения недалеко. Не нужны стране солдаты, любящие свое ремесло...
       Он откинулся на спинку раскладного сиденья и осторожно размял суставы. Ему вдруг подумалось, что пора бы уже смириться с тем, что судьба его давно решена, и даже генералом он станет паркетным. Пятый десяток же уже! Пора бы и честь знать...
       Зашипела радиостанция.
       Полковник этого поначалу даже не заметил, предаваясь мысленному самобичеванию.
       Радиостанция пару раз кашлянула помехами и захрипела:
       - 'Соболь', 'Соболь', я 'Ясень', как слышно? Прием.
       Полковник впился взглядом в устройство, остальные трое офицеров тоже встрепенулись. 'Соболь' - это их бригадный позывной. 'Ясень' - командование Западного военного округа. С какой стати им вызывать 26-ю ракетную среди ночи?
       - 'Соболь', 'Соболь', я 'Ясень', как слышно? Прием.
       Полковник быстро встал с сиденья, взял наушник и положил руку на переключатель.
       - Я 'Соболь', слышу вас хорошо, прием.
       - 'Ясень' - 'Соболю': код 'Рассвет', повторяю: код 'Рассвет', подтвердите, прием.
       - 'Соболь' - 'Ясеню': принято, код 'Рассвет', прием.
       Эту фразу полковник выдал машинально, и тут же чуть было не прикусил себе язык. Конверты в сейфе, содержавшие заранее составленные планы действий бригады для разных ситуаций, он знал наперечет. Ни на одном из них не было пометки 'Рассвет'. Радиостанция имела на этот счет иное мнение:
       - 'Ясень' - 'Соболю': конец связи, - прохрипела она и отключилась.
       Черт знает что. Полковник настороженно поглядел на наушник в своей руке, как на кусок тухлятины. С одной стороны, такого конверта нет... с другой, приказы не обсуждаются. Он достал ключи и повернулся к сейфу, который был тут же, вмонтирован в одну из стенок кунга. Справившись с замком, он открыл дверцу, и почувствовал, как его прошибает ледяной пот. Поверх всех остальных документов красовался аккуратный конверт из плотной белой бумаг, на котором было крупными буквами отпечатано слово пепел. Тайком, чтобы никто не заметил, полковник ущипнул себя за руку.
       Было больно. Значит не сон.
       Он осторожно взял конверт и привычным движением, как это десятки раз происходило на маневрах и стрельбах, оторвал край и вытряхнул содержимое. В руках у него оказался обычный лист бумаги с положенными печатями и грифами, не отличавшийся от тех, на которых расписывались тактические задачи на учениях. Только числа там были совсем незнакомыми. Он уже собирался сам взяться за радиостанцию и запросить подтверждение, но та его опередила:
       - 'Соболь', 'Соболь', я 'Синица', как слышно? Прием.
       Ждать себя полковник заставлять не стал, тут же схватил наушник и бодро рявкнул:
       - Я 'Соболь', слышу вас хорошо, прием.
       'Синица'. Бригадный позывной 76-й десантно-штурмовой бригады. Голос командира, полковника Игоря Григоращенко, он узнал сразу. Знакомы они были давно, и хотя в силу различных родов войск пересекались редко, вне службы отношения поддерживали приятельские. И за десять лет знакомства полковник Суворов не помнил, чтобы у офицера, командующего несколькими тысячами отмороженных головорезов, был настолько взвинченный голос.
       - Слава тебе господи... 'Синица' - 'Соболю': мы атакованы! Повторяю: мы атакованы! Подверглись авиаудару, предположительно - со стороны американских ВВС. Прием.
       - 'Соболь' - 'Синице': подтвердите атаку со стороны противника! Это не учебная тревога? Прием! - градус чертовщины стремительно нарастал, полковник свободной рукой расстегнул верхнюю пуговицу формы.
       - 'Синица' - 'Соболю', - взревела радиостанция так, что услышали даже сидящие рядом офицеры. - Виталька, блять, что ты там как хер в рукомойнике?! Подтверждаю: четыре бомбы - по складам с ГСМ, боеприпасами и провиантом! Связи нет ни с кем, все помехами забито как сортир в тувинской казарме! Прием!
       - Блять... 'Соболь' - 'Синице'. Началось что ли? Мне только пришел приказ. По конверту, которого у меня сроду не было, а он есть! Код 'Рассвет'. Тебе приходило что-то? Прием.
       - 'Синица' - 'Соболю'. Хрен знает, со мной тоже никто не связывался.... Стой! Будь на связи!
       В наушнике послышалось какое-то шевеление, отрывистые возгласы, потом снова зазвучал голос полковника Григоращенко, который тщательно пытался скрыть потрясение:
       - 'Синица' - 'Соболю'. Мне он тоже пришел. Код 'Рассвет'. У меня такого конверта нет, я точно знаю. Но эта падла прямо сейчас лежит у меня в ящике стола. Прием.
       - 'Соболь' - 'Синице'. Что делать теперь будем? Прием.
       - 'Синица' - 'Соболю'. Ты на службе первый день? У нас есть приказ. Мы его выполняем. Конец связи.
       Радиостанция замолкла, и полковник плюхнулся на сиденье. Его терзал понятный в такой ситуации страх, но в то же время в груди поднималось радостное, злое возбуждение.
       'Шанс, - мелькнула в голове мысль. - Шанс!'
       Он схватил лист бумаги с инструкциями и впился взглядом в строки. Его бригаде следовало немедленно совершить марш-бросок на одну из подготовленных позиций, совершить обстрел по координатам первой очереди, перезарядиться, и произвести обстрел по координатам второй очереди. После чего вернуться в пункт постоянной дислокации и ждать дальнейших инструкций.
       'Полчаса на сборы. Полчаса на дорогу. До тридцати минут на развертывание. Двадцать минут на перезарядку...'
       Полковник кашлянул, прочищая пересохшее горло.
       - Боевая тревога, - объявил он твердо. - Это не учения.
       Три пары пальцев застучали по клавиатуре, три голоса начали транслировать приказ по бригадной подсети, донося его до нижестоящих офицеров, а те в свою очередь отрывистыми командами поднимали полусонные экипажи. Им не нужно было над чем-то размышлять, мучиться неопределенностью или нервничать. По большому счету, непосредственным исполнителям даже не было нужды просыпаться, потому что благодаря постоянным тренировкам они могли вывести свои пусковые установки на рубежи с закрытыми глазами. Думать - это удел командования, их привилегия и бремя.
       Через сорок две минуты бригада вышла на позиции. Двенадцать пусковых установок, двенадцать транспортно-заряжающих машин, пункт подготовки информации и передвижной штаб, в котором находился и полковник Суворов. Все машины обменивались между собой информацией, полетные задания рассчитывались и загружались прямо на ходу.
       За время пути полковник, да и другие офицеры бригады, несколько раз пытались установить связь с другими подразделениями, или позвонить домой с мобильного, но тщетно. И если прочие лишь недоуменно качали головой, то полковнику было не до смеха. Он только поторапливал подчиненных и непроизвольно вжимал голову в плечи - если пришлось воевать против американцев, нужно очень внимательно следить за небом. Повезет тому, кого прикрывает мощнейшая в мире эшелонированная ПВО... если она еще не уничтожена самым тяжелым, первым ударом.
       Игорь сказал, что на расположение его бригады упало четыре бомбы. Всего четыре. Столько может унести один самолет. Значит ли это, что только один смог прорваться через противовоздушный заслон? Последняя мысль позволила полковнику Суворову немного прибодриться. На его тактическом дисплее одна за другой метки пусковых установок окрашивались в красный - сигнал готовности. Когда пришел рапорт с последней, ему лишь оставалось поднести ко рту микрофон и произнести одно слово:
       - Пуск!
       Двенадцать ракет разом сошли с направляющих и устремились ввысь, в верхние слои стратосферы, чтобы разогнаться там до гиперзвуковых скоростей и стать неуязвимыми для большинства средств перехвата. Через несколько секунд, после того как экипажи доложили об успешном запуске, пришла очередь еще двенадцати ракет. Подкатившие следом транспортно-заряжающие машины максимально быстро загрузили второй боекомплект, после чего снова началась процедура загрузки заранее рассчитанных полетных заданий.
       Второй залп, уже по новым координатам.
       Еще две дюжины ракет ушли в небо.
       Чтобы всего через несколько минут утопить свои цели в огне.
       Полковник Суворов смахнул со лба холодный пот и приказал бригаде приводить технику в походное положение и возвращаться на базу.
       Реальная война ему почему-то не нравилась ни капли.
      
      
    * * *
      
       Инфополе и Хор - понятия разные, хотя и пересекающиеся.
       Инфополе - это просто среда, вакуум, мировой эфир, система координат, в которой распространяется информация. Ее пределы как минимум равны видимой Вселенной, но, скорее всего, распространяются далеко за ее пределы, за горизонты событий и складки Римана, во все возможные и мнимые измерения.
       Хор - это совокупность того, что наполняет инфополе. Воздух, космическая пыль, реликтовое излучение, темная энергия - это практически неуловимый, вездесущий фон, от которого невозможно закрыться или отстраниться. Неодушевленные предметы и объекты тоже ведут себя тихо. Более заметны на их фоне животные и те вещи, которые созданы искусственно. Но ничто не сравнится по яркости и интенсивности с людьми. Все вместе, они образуют Хор, который шепчет и вопит триллионами голосов, и в котором так легко потерять себя.
       Я конструкция из металла и бетона в центре большого города. Я майор Джеффри Хени, мне больно дышать, но я все равно бреду по лесу, сверяясь с компасом. Я генерал Мэтью Калхан, и уже несколько часов пытаюсь безуспешно связаться с Пентагоном. Я Марис Аузинс, я спокойно сплю в своей постели. Я Анна Воронинас, и хотя на часах половина третьего ночи, я читаю в Интернете статьи об организации подпольных ячеек. Я студент одного из рижских университетов, я не сплю, потому что очень занят - делаю наркотики, которые потом продам в Россию. Я светофор на перекрестке и мигаю желтым огнем. Я крыса и я грызу. Я полковник Исрапилов, я нахожусь на борту десантного корабля и сверяю часы со своими офицерами, ведь нас ждет штурм. Я ракета, мчащаяся на высоте сорока километров. Я река Даугава и медленно несу свои воды по руслу. Я воздушные массы над Балтийским морем. Я тектоническая плита, слой осадочных пород и почвы на ней же. Я небо и я земля. Я единственная искра жизни в ледяной черноте. Я... я... Что это - 'я'? Я не знаю, что я.
       Больно.
       Боль - это... это сигнал о повреждениях. Повреждениях физического тела.
       У меня есть тело.
       Болит.
       Болит голова. Лицо. Щека.
       У меня все это есть.
       Больное место. Его можно коснуться. Растереть его, унять боль. Коснуться... чем? Рукой.
       Оказывается, у меня есть и руки.
       Руки к которые можно поднять. Поднять к лицу. Чтобы рассмотреть... рассмотреть глазами! У меня ведь есть глаза! И если у меня есть глаза, лицо, руки - значит мое тело человеческое.
       - Висельник! - из невообразимой дали донесся звук. Звук, складывающийся в слова. - Висельник! Возвращайся!
       Снова вспышка боли.
       - Висельник, едрить твою налево!
       Что такое 'Висельник' и 'едритьво юналево'? Не могу вспомнить. Болит голова. Тошнит. Почти ничего не вижу. Даже мои собственные руки кажутся просто мутными пятнами. Это плохо. Если я потеряю сознание здесь, остановить в нужный момент войну будет сложно, ведь Правосудор не справится один...
       - Висельник! - новый вопль с другого конца бесконечности.
       Озарение пронзило мозг ослепительной молнией. Очень своевременно. Достаточно своевременно, чтобы почти лишенное воли тело дернуло рукой и перехватило летящую в лицо ладонь.
       - Нен-нада, - пробормотал я заплетающимся языком. - Хв-ватит м-меня бить.
       - Ты уходить начал, - пояснила девушка с волосами, заплетенными в два длинных хвоста. - С концами причем.
       - Спа-аассиба. Н-но бить не на-адо.
       Я прислонился спиной к запертой двери и принялся тереть виски. Удар у Шута был плохо поставленным, но очень хлестким, но эта хлесткость, причинявшая сильную боль, жестоко и надежно вбила меня обратно в телесный облик. В форму, продиктованную сознанием, и им же удерживаемую от исчезновения. Когда рассудок окончательно вернулся ко мне, я позволил себе роскошь оглядеться. Мы разместились втроем на технической площадке рижской телебашни. Обслуживающий персонал сюда заглядывал редко и ненадолго - чтобы не схватить дозу излучения от высокочастотных антенн, так что это место отлично подходило, чтобы следить за событиями. Нас, по понятным причинам, ветер и излучение не беспокоили. Шут снова устроилась на раскладном стуле перед мольбертом, Правосудор же не шевельнулся, когда я пришел в себя, и никак не реагировал на окружение. На перила сейчас опиралась только физическая оболочка. Взгляд его был пуст, а разум был равномерно размазан по всей площади от Калининграда до Петербурга. Он видел все, слышал все, знал все, был везде - и нигде одновременно. И самое главное - мог в любой момент вмешаться.
       Снова опускать барьеры своего микрокосма было слишком рискованно, я бы просто не удержал контроль над остатками личности. Но оценить результаты можно было уже и так, без дополнительных мер.
       План, который мы задействовали, был просто до примитива. Руками американских военных, дислоцированных в Латвии, нанести удары по нескольким российским приграничным базам и населенным пунктам, таким создав образом достаточный casus belli для ответного удара. Разумеется, полагаться на руководство РФ в этом плане было нельзя. Угрожаемого периода не было, никто не держал войска не в боевой готовности, даже после бомбардировок и сбитых самолетов Генштаб предварительно известил бы президента, который бы немедленно связался с американским коллегой, и подстава очень быстро вскрылась. Так что мне пришлось на протяжении нескольких часов держать помехи во всех мыслимых диапазонах, прежде чем вахту не принял Правосудор. Оставили только небольшие окна в узком дипазоне, чтобы те подразделения, которым выпало стать нашими пешками, могли между собой координироваться. Американцам же связь положили полностью, а также устроили поломку вертолету, на котором те пытались добраться до своих соседей в Литве. Мой план не предусматривал не только возможности тактического поражения российской армии, что легко могло случиться при реальном столкновении, но даже сколько-нибудь организованного сопротивления. Ничего личного, так было нужно.
       Я оглянулся на восток. Рассвет там еще не алел, зато было видно куда менее мирное зарево. Я вспомнил о силах, которые использовал для сокрушения местного контингента НАТО. Одна полная ракетная бригада - это сорок восемь тактических ракет, почти неуязвимых для перехвата, и даже малая часть из них должна была нанести критический ущерб. Я пригляделся к зареву и вдохнул его информационный оттиск в себя. Там, где-то ближе, а где-то дальше, горели склады с горючим. Горели уничтоженные эллинги вместе с техникой. Огромными кострами полыхали ангары, хороня под своими обломками самые дорогие и сложные истребители, когда-либо принятые на вооружение. Тяжелый черный дым поднимался от взлетных полос, делая их непригодными для посадки. В жадном огне обугливались радарные установки. Штабные помещения стали грудой обломков. Я повел глазами вокруг, и заметил, что два густых дымных хвоста поднимаются и совсем рядом, над Ригой. Горели два каких-то здания в деловом районе, и в них явно находились люди в тот момент, когда на них обрушилась смерть с небес. Они лениво тлели, придавая происходящему совершенно определенный вкус.
       Вкус боли.
       Вкус страданий.
       Вкус смерти.
       Я отшатнулся, оперся на перила, чтобы не упасть, и широко раскрыл рот. Бурный поток рвоты обжег кислотой язык и исчез из виду далеко внизу.
       'Отвратительно, - подумал я, отплевываясь. - Всегда было мерзко, но сегодня особенно гадко'.
       - Тебе плохо? - Шут оторвалась от мольберта и обеспокоенно потрясла меня за плечо. - Может, воды?
       Я только помотал головой, почти не обращая внимания на боль от прикосновения чужого микрокосма.
       - Я просто перенапрягся. Чуть не ушел... - дышать было тяжело, желудок так и норовил не просто вывернуться наизнанку, а завязаться узлом. - Тело еще не до конца вспомнило, как надо работать.
       Я немного отдышался и добавил:
       - Это Правосудора самодеятельность, перенаправил ракеты. Я не планировал ударов по тем объектам, где будут находиться люди. Чего он сломал-то, не видишь?
       Шут на секунду закрыла глаза, окунаясь в Хор, и тут же ответила:
       - Здание правительства и какой-то жилой дом.
       - Наверное, номенклатурщиков накрыл, - я снова закашлялся. - А на востоке - казармы с солдатней. Зачем - непонятно. Они же сами прекрасно справляются со своим уничтожением.
       - Сколько это еще продлится? - девушка-эспер обвела рукой ночной пейзаж.
       - Примерно до полудня. Ракетный удар состоялся около двух часов назад, - я достал телефон и проверил время. - Один час и сорок девять минут прошло. Значит, с минуты на минуту надо ждать гостей.
       - Чьих?
       - Русских.
       - А как они проедут через границу? Там же пробка даже ночью, шлагбаум, таможня... А ты без скандалов хотел сделать.
       Со стороны залива донеслись вспышки и множественные глухие хлопки.
       - Легки на помине, - я указал пальцем. - Морская пехота. Этим отморозкам не то что на границы, им даже плевать, есть суша или нет.
       Было слишком темно и далеко, чтобы что-то разглядеть, но я знал, что на аккуратные пляжи рижского взморья сейчас грузно выкатываются десантные корабли класса 'Зубр'. Все пять штук, имевшиеся у Российской Федерации в распоряжении, производство которых несколько лет назад удалось возобновить. Эти удивительно стремительные и грациозные для своих габаритов суда еще за десять километров до цели проутюжили район высадки из реактивных установок, так что утром владельцев пляжей ждет еще более неприятный сюрприз, чем всех остальных латышей.
       Пройдет совсем немного времени - и злющие от недосыпа и качки морпехи паровым катком пройдутся по улицам Риги, по дороге расстреливая полицейские машины. Часть из них займет административные здания и поднимет над ними российские флаги, часть отправится громить полицейские отделения и штаб-квартиры спецслужб, остальные разобьются на отделения, рассредоточатся по городу, и начнут обход по списку адресов. О судьбе тех, кому запланированы эти визиты, милосерднее умолчать. Отдельное спасибо Правосудору, превратившему мой эффектный, но почти бескровный план в полноценное вторжение. Тогда мы еще корпели над картой, вливали в себя крепкий до онемения чай и по очереди ныряли в инфополе, пытаясь вытащить из бушующего хаоса нужные частоты и координаты.
      .....................................................................................................................
       - Какой в этом смысл? - спросил я, кивая на черновик, куда Правосудор с азартом вписывал все новые и новые адреса и фамилии.
       - Вопрос в справедливости, - ответил он. - Хотя такому, как ты, таких вещей не понять. Нельзя больше тридцати лет поливать грязью соседнюю страну, несоизмеримо превосходящую мощью, и считать это в порядке вещей. Нельзя унижать и преследовать более чем треть собственного населения и объявлять это нормальным. Наконец, нельзя вопить о советской оккупации, получая самые большие дотации на душу населения. Это не правильно - и за это должна последовать расплата.
       - Я помню, что такое справедливость, и что она означает. Но мне решительно непонятно, где вот тут справедливость? - я наугад ткнул пальцем в список. - Вот в чем виновен вот этот человек?
       - Дзинтарс Расчнас? Это министр юстиции и фактически главный латышский нацист. Именно он утвердил в 2015-м году языковую инспекцию в качестве карательного органа. А весь список 'подвигов' натощак и не перечислить.
       - Допустим. А что он такого сделал, что ты вносишь его в расстрельный список?
       - Что значит 'что он сделал'? Я же говорю...
       - Я услышал, что ты говоришь. Но что он сделал несправедливого?
       - Он...
       - Он же ненавидит русских, верно? Ненавидит всей душой, и не в первом поколении. Может даже, его дед или прадед состоял в карательных отрядах СС, или был одним из 'лесных братьев'.
       - Есть такое.
       - Давай рассмотрим это так. Есть у нас некий небольшой лесок на берегу моря. Живет в нем стая животных, назовем этих зверьков 'латы'. Стая эта маленькая, слабая, защитить свой ареал обитания толком не может, так что тысячу лет по этому лесу шатаются все, кому не лень и загоняют 'латов' в буреломы и болота. На протяжении тысячи лет такой порядок вещей остается неизменным, пока в какой-то момент в этот лес не мигрирует другая стая, которую мы для удобства назовем 'росы', и устраивают тут свои берлоги. Следуя своим, никому толком не ясным императивам поведения, они вытаскивают 'латов' из буреломов и болот в свои уютные и просторные логова, которые называют 'города'. Это не похоже на иногда встречающийся в природе симбиоз, поскольку симбиоз подразумевает обоюдную выгоду, тогда как 'латы' ничего полезного предложить не могли. 'Росы' рассказывают о каких-то непонятных 'свободе', 'равенстве' и 'коммунизме', который когда-нибудь настанет, но 'латы' просто не понимают таких слов. Они всего лишь просто выползти из болота на чуть более сухую лужайку и жрать там вволю малины, охотиться на жирных зайцев, а не перебиваться болотным мхом и лягушками. Поведение 'росов' для них дико и чуждо. Все чуждое эти животные воспринимают враждебно, ведь чужое - значит неизвестное, а неизвестное может быть несъедобным или ядовитым, оно может оказаться хищником, и так далее. Ясное дело, что к 'росам' у них отношение так же предельно враждебное.
       В этом нет ничего нового, но 'росы' совершают фатальную ошибку, которую не допускали предыдущие стаи, забредавшие в данную область в поисках малинников и зайцев - они впустили 'латов' в свои логова. Само по себе огромная глупость, и корни этой глупости находятся за гранью рационального, но речь не о том. Логова эти, 'города' то есть, оказались куда комфортнее сырых болотных лежбищ, и возвращаться туда 'латам' не хотелось совершенно. В итоге 'латы' стали считать сухие и теплые берлоги своим исконным ареалом - ведь они жили в этом лесу очень давно, и даже исправно таскали в общую кучу пару веточек малины или даже целого зайца. То, что набилось их в эти берлоги даже вдвое больше, чем 'росов', а притаскивали они едва ли десятую часть, их не смущало - животные же. Однако вели себя тихо, потому что в соседнем лесу этих 'росов' водились целые табуны, и они могли вполне прийти и выгнать всех 'латов' обратно, и заселиться в берлоги сами.
       Однако что-то пошло не так, во время весеннего паводка размыло какие-то грунтовые перемычки, и в результате прибрежный лес оказался отделен от основного ареала 'росов' довольно широким ручьем, которые переплыть было не каждой особи под силу. В результате местная популяция 'росов' оказалась заперта на небольшой территории вместе с популяцией 'латов'. Еще во время половодья смыло часть малинников и сильно поредела популяция зайцев, так что с пропитанием стало туговато. Ну а что у нас происходит, если два вида занимают одну экологическую нишу? Они начинают конкурировать и уничтожать друг друга. Хотя 'росы' теоретически были крупнее и с мощными челюстями и когтями, а так же умели накапливать запасы подкожного жира, но их дефект иррациональности не позволил им реализовать свое преимущество, в силу чего 'латы' заняли доминирующую позицию, и по сей день продолжают вытеснение 'росов', потому что малинников и зайцев больше что-то не становится.
       - Слов много, а смысл? - бывший десантник только пожал плечами. - Ты неправильно поступаешь, рассматривая людей как животных.
       - Нет, я поступаю правильно. Поведение людей и животных в подавляющем большинстве случаев продиктовано одинаковыми императивами. Исключениями являются пресловутые популяции 'росов', которые были поражены дефектом иррациональности, и потому не выдержали конкуренции. В лесу следует жить по законам леса, а не пытаться сломать правила, складывавшиеся миллиарды лет. Латыши иначально вели себя правильно, как стая, и поэтому до сих пор не вымерли. Латвийские русские плохо осознают себя стаей, и поэтому проигрывают, хотя и имеют определенные преимущества. Все предельно справедливо, закономерно и рационально.
       - Очень хорошо, - Правосудор демонстративно хрустнул костяшками пальцев. - Тогда вот тебе мой аргумент. Я считаю себя русским. Я, выражаясь твоими словами, причисляю себя к этой стае. И действую, в том числе, в ее интересах. Аргумент принят?
       - Принят, - ответил я, немного поразмыслив. - В таком случае, действуй так, как считает должным, я тебе не указ.
       - Вот и отлично, бери карту и отметь места для парашютного десантирования, так чтобы поближе к магистралям и расположениям баз.- Правосудор подтолкнул ко мне стопку бумаг. - Координаты запиши с точностью до секунды.
       - Это еще зачем?
       - Ракетами всех солдат не перебить, они смогут только повредить инфраструктуру. Десантура спрыгнет с самолетов и дорежет уцелевших.
       - ...
       - Что это было?
       - Ничего.
       - А если ничего, то марш работать. Наступление планировать это тебе не языком чесать.
      ..................................................................................................................
       Даже на двухсотметровой высоте было отчетливо слышно грохот выстрелов. Морпехи, видимо, охотно перенимали опыт оперативников ФСБ, которые предпочитали заходить в дом, только предварительно расстреляв его в хлам из огнеметов. 'Черным беретам' огнеметов то ли не полагалось, то ли просто не успели взять, зато у высадившегося на побережье батальона было полсотни БТРов с автоматическими пушками, гранатометы и полный боекомплект ко всему этому добру. Мысленно я пожелал Риге пережить изнасилование не слишком сильно изуродованной.
       Зато аномалию били судороги. Звуки стрельбы разбудили всех, но даже малой части было достаточно, чтобы ужас и паника затопили собой все, не оставив места для уныния и апатии. Пропаганда латвийского правительства о российском вторжении была эмоциональной, не подкрепленной реальными фактами и за столько лет порядком всем надоела, однако ее ежедневно повторяли все СМИ - и она неизбежно откладывалась в глубинах сознания каждого латвийца.
       Что увидели эти люди, среди ночи выглянув из окон своих домов?
       Они увидели, как казавшийся смутной тенью кошмар обрел плоть и кровь.
       Они увидели, как улицы их города наводняют солдаты с закрытыми лицами, одетые в одинаковый темно-зеленый пиксельный камуфляж.
       Как эти солдаты, однажды уже напугавшие своим внезапным появлением весь мир, сейчас как нож сквозь масло проходят через наспех сооруженные полицейские заслоны из служебных машин.
       Автоматы с известным на весь мир названием. Боевые бронемашины с бело-красными звездами на бортах. Мелькающие то тут, то там раскосые азиатские глаза в прорезях балаклав. Старательно нагнетаемые страхи мирной и цивилизованной Европы предстали пред ней во всей своей красе - и благодаря многолетней накачке, созданный мной кошмар обрел просто сокрушительную мощь.
       Кого волновали квоты и регламенты Евросоюза, если завтра утром придется разбираться в 'смешных славянских рунах' и перестраиваться под нормы Таможенного союза? Кого волновали предписания Языковой инспекции, если уже утром за единственное слово на латышском оккупанты вышлют в ГУЛАГ? Безработица? Не смешите, на Дальнем Востоке работы хватит всем, кто способен удержать в руках топор или лопату.
       Некоторые держались. Они не раз видели на улицах американских солдат с оружием, и были уверены, что под такой надежной защитой им ничего не грозит. Они еще не знали, что значительная часть боеспособных солдат и офицеров была уничтожена ракетным ударом пару часов назад, в собственных казармах. Уцелевшие же и успевшие вооружиться в этот самый момент вели ожесточенные перестрелки с выброшенными под Адажи двумя ротами 76-й десантно-штурмовой бригады. У обеих сторон было только легкое вооружение и никакой надежды на подкрепление, но на стороне десантников был фактор внезапности, у них было больше боеприпасов и термобарические реактивные гранаты. Побеждать им было не нужно, хватило бы просто сковать силы, но Правосудор настоял на своем.
       Уже неслись по трассам и улицам городков бронеавтомобили - тоже техника выброшенного десанта. Уже был сброшен государственный флаг со здания Сейма, и на его место водружен триколор. Улицы Риги застилал дым от сгоревших машин и пожаров, кое-где виднелись неподвижные тела - те полицейские, кто оказался достаточно смел или глуп, чтобы попытаться стрелять.
       Страх сжимал липкие пальцы на горле Латвии.
       А где правит страх - ничему другому места уже не остается.
       Это чувствовал я, и чувствовала аномалия. Я знал, что когда встанет солнце, когда в утренних новостях диктор под дулом автомата зачитает на русском языке положенный текст, а солдаты в глухих черных масках выведут под камеры арестованного президента - аномалия сгорит в горниле страха окончательно. О чем думала аномалия, и могла ли она вообще думать, сказать было сложно. Я ощущал неясную пульсацию, пробегавшую по волокнам ее волокнам. Нити яда бились, корчились, метались. Так же судорожно и асинхронно трепещет сердце человека, переживающего агонию.
       'Интересно, - я прислушался к своим ощущениям, попытался проанализировать цепочку рассуждений. - Я уже начал думать об аномалии как о живом, или даже разумном существе?'.
       Непролазная топь ошибочных суждений или наоборот, интуитивно нащупанное верное объяснение природы самого загадочного явления на планете? Еще раз перебрав в уме известную информацию, я пришел к выводу, что данных недостаточно.
       - Рассвет близко, - вслух произнесла Шут.
       На востоке и небо и правда заметно посветлело. Часы на телефоне показывали половину седьмого утра по местному времени. Значит, Правосудор будет держать покров помех еще четыре часа. Потом оно исчезнет - так же внезапно, как и появилось.
       Российских военных, которых мы задействовали в уничтожении аномалии, ждут дурные вести.
      
      
    * * *
      
       Рига, 10:23
       Полковник Исрапилов распечатал вторую пачку трофейного 'Camel'а' и смерил неприязненным взглядом американского офицера, с которого снимал допрос. Судя по лычкам, тот имел генеральский чин, и по неписанным законам военной этики, этим должен был заниматься кто-то равного или превосходящего звания. Однако свои генералы остались где-то далеко, и полковнику пришлось взять такую обязанность на себя.
       - Ну, что воюем-то так плохо? - спросил он по-русски. - Подобосрались?
       - General Mettew Kalhan, personal number zero-zero-nine-zero-three-one, - флегматичноответиламериканец.
       По уставу на допросе он имел право сказать только эту информацию и никакой другой. Пытать его пока не начинали, так что ничего нового для себя полковник еще не услышал.
       - Why you attacked us?
       - General Mettew Kalhan, personal number zero-zero-nine-zero-three-one.
       - Why you attacked us? - полковник вытащил из разгрузки нож и приставил острие к глазу американца.
       - We didn't this, - тона тот не изменил, но выбор между нарушением устава и глазом сделал без колебаний.
       - Don't mess with me, bastard! Your jets attacked our bases with air-to-ground missiles.
       - I didn't give such an order!
       - Who did this?!
       Неизвестно, до чего могло дойти дело, но тут в сеймовский зал для совещаний, где российские военные развернули временный штаб, вбежал взмыленный связист.
       - Товарищ полковник! - крикнул он. - Вас штаб вызывает!
       Исрапилов моментально забыл про американца и кинулся к рации.
       - 'Ясень', я 'Тушкан', слышу вас хорошо, прием.
       Последовавшую тираду, в силу того что некоторые афоризмы и обороты могут быть превратно истолкованы, мы опустим по этическим соображениям. В общем и целом, командование Западного военного округа недоумевало, что же два элитных батальона - от десанта и морской пехоты - делают на территории соседней республики, кто их туда послал и с какой целью, а так же настойчиво требовало немедленно вернуться в пункты постоянной дислокации. На закономерное возражение полковника, что он получил приказ именно от данного командования, на другом конце выразили сомнение в его традиционной половой ориентации, пригрозили военным трибуналом и снова приказали бросить все и молча отправляться на базу. Где морпехи возьмут топливо для десантных кораблей и БТРов - их проблемы, но до полуночи все должны быть на месте. Десанту в этом плане было проще, их 'Тигры' можно было заправить у любой бензоколонки.
       Полковник Исрапилов тяжело опустился на стул. Он уже понял, что угодил в очень мерзкую историю, и скорее всего, его бросят на растерзание, как на раз поступала Россия с теми, кто служил ей верой и правдой, но становился неудобным. В его голове проносились варианты дальнейших действий, от прямого саботажа приказа, до казни пленных американских и латышских солдат, в качестве прощального подарка.
       Неведомое чувство возникло внезапно. Словно что-то огромное, несоизмеримо могущественное обратило на него свой взгляд. Дыхание полковника перехватило, он схватился за край стену, чтобы не свалиться с ног. В этот миг он чувствовал себя маленьким и ничтожным перед чем-то ужасающим, чье присутствие ощущалось совсем рядом.
       'Мужайтесь, полковник. Все будет хорошо'.
       Это был бестелесный шепот, возникший у него в голове, минуя уши. Словно кто-то вложил эти знания прямо ему в мозг. Подавляющее присутствие исчезло, но пришедшее из ниоткуда знание осталось с ним. Полковник Исрапилов отдал приказ на отход спокойно, в полной уверенности, что с ним не случится ничего дурного.
      
      
      
    Интерлюдия вторая
      
      Куртка, как всегда, валялась на полу. Ванька безо всяких эмоций поднял ее и кое-как оттряхнул. Чище она от этого не стала, даже наоборот, грязь только размазалась еще больше. Ваньке было все равно. Он натянул ее на себя, нацепил сверху ранец и вышел из школьного гардероба, куда немедленно ворвалась следующая партия учеников. Во избежание погрома, гардеробщица пускала не более чем по пять человек за раз.
      Ванька вышел на крыльцо. Мягкое апрельское солнце приветливо посветило ему в лицо. Он по-волчьи зыркнул на него и уткнул глаза в землю. Солнце он ненавидел. Каждый раз, когда светило солнце, ему приходилось преодолевать пешком пятьсот метров от школы до дома. Пять сотен метров кошмара, длящегося уже... уже три года? Или только два? Счета времени Ванька не вел. Каждый день его единственной целью было просто дожить до того момента, когда наступит ночь, и можно будет до самого утра забыться тяжелым, мутным сном. А утром солнце снова его разбудит.
      Он пересек внутренний школьный двор. Сжавшись и ссутулившись, он, казалось, пытался спрятаться в собственной тени, втиснуться в воздух так, чтобы его не было видно. Страх цеплялся за него, как репейник. Он был тяжелым и очень вязким. От страха ноги становились тяжелыми, а руки слабыми, еще слабее, чем были. Быстро огляделся кругом - вроде бы чисто - и прибавил шагу. Настроение немного улучшилось, и мелькнула робкая надежда, что сегодня удастся добраться до дома без неприятностей.
       - Опа! Рыжий!
       Надежда тут же упорхнула. Ванька почти наяву увидел, как пять довольных, раскормленных морд поворачиваются в его сторону, как наливаются охотничьим азартом глаза. 'Поприкалываться' в течение дня у них не получилось - и теперь-то они оттянутся сполна. Ванька сунул руку в карман, до боли стиснув пальцами рукоятку отвертки. Он слышал приближающийся топот. По звуку можно определить расстояние. Он подобрался, как готовящийся к прыжку кот. Страх стиснул его грудь так, что было трудно дышать, но этот же страх помог ему решиться, затуманил мысли так, что стало возможно не думать о последствиях.
       - Вали его!
       Сейчас!
       Ванька так быстро, как только мог, выхватил отвертку из кармана и ткнул в несущуюся на него тушу. Неловко и неумело, да и силы у него в руках было кот наплакал, а сам он весил раза в полтора меньше, чем Женька Смирнов, которому означенная туша и принадлежала. Правую кисть пронзила острая боль, а его самого чуть было не сбило с ног, но наградой ему был крик боли. В кои то веки, не его.
       Нападавшие опешили, растерялись, а Ванька улучил момент и, что было сил, кинулся бежать. Он бежал, позабыв про все на свете, ничего вокруг себя не видя. Перед ним была знакомая дорога, покрытая знакомыми лужами, и Ванька перелетал через них одним прыжком, не сбавляя шага ни на миг. Он свернул в один из дворов, пробежал через подворотню, оказавшись на соседней улице. Там он добежал до полутораметрового обрыва, отделявшего придомовую территорию от тротуара, добежал до угла и только тогда позволил себе остановиться.
       И схватился за стену дома, чтобы не упасть.
       Ванька надрывно хватал ртом воздух, но как на зло, через тонкое горло много воздуха не проходило, и он задыхался, чуть ли не выблевывая свои внутренности от удушья. Ноги его еще держали, пока он стоял на месте, но дрожали так, что едва ли он смог бы сделать еще десяток шагов, не упав на землю. Он оглянулся и прислушался. Если за ним и гнались, то погоня уже отстала.
       Постояв для верности еще несколько минут, Ванька медленно побрел домой. Он чувствовал себя страшно уставшим, будто полдня только и делал, что таскал мешки с цементом. В голове было пусто - прежний страх уже ушел, пережег сам себя, а новый еще не появился. Он придет потом, когда у Ваньки наступит осознание, что он сегодня сделал, и что ему этого не простят. Жертву, осмелившуюся показать зубы, бьют с удесятеренной жестокостью. Наверняка соберется вся параллель седьмых классов. Наверное, даже позовут кого-то постарше. В лучшем случае, он отделается сотрясением и телом, превратившимся в синяк. В худшем - будет куча переломанных костей, инвалидность на всю жизнь. Могут и убить. И такое в школах случается, и гораздо чаще, чем кажется. Но пока Ванька пребывал в блаженном состоянии полного безразличия, когда сил едва хватает на то, чтобы переставлять ноги.
       До дома он кое-как ухитрился доковылять и, к собственному удивлению, даже обнаружил, что ухитрился во время бегства не потерять ключи. Внутри подъезд был таким же темным, грязным и вонючим, как любой другой подъезд в неблагополучном районе неблагополучного города. Лампочку здесь вкручивали раз в год, и ее крали на следующий день. Иногда можно было споткнуться о дремлющего под лестницей бомжа. А уж езда на лифте была развлечением для самых отчаянных личностей, потому что в случае неудачи можно было следующие пару дней просидеть в тесной кабине. Вскарабкавшись по лестнице на третий этаж, Ванька открыл дверь и ввалился домой.
       Свой дом Ванька ненавидел. Здесь было еще грязнее, чем в подъезде, если это вообще возможно. Дощатый пол последний раз красили еще при Союзе, а брошенные сверху ковровые дорожки, возрастом намного старше самого Ваньки, не стирались годами. В воздухе стоял застарелый запах плохого табака, въевшийся во все предметы, и примешивающийся к нему запах перегара. Он снова прислушался. Вроде бы тихо. Прекрасно. Можно спокойно поесть.
       Стараясь не шуметь, он разулся, поставил на пол ранец и повесил на крюк куртку. На цыпочках прошел на кухню и достал из холодильника хлеб, 'сливочное' масло, и вчерашние макароны. Разжег плитку, поставил на огонь сковородку, которую специально утром загодя помыл, смахнул в мусорку окурки, аккуратно убрал в угол пустые бутылки. Кипятить чайник он не рискнул - слишком шумно. Разогрел макароны, пообедал, вымыл посуду. Все максимально тихо и осторожно.
       Но когда он вышел с кухни и подобрал ранец, то оступился, потерял равновесие и с грохотом полетел на пол. Тут же из глубины квартиры донеслось злобное глухое ворчание, перешедшее в шлепанье босых ног по полу. Ванька, уже зная, что произойдет, прикрыл голову ранцем. Появившаяся в коридоре гора в халате пнула его пару раз ногой, но спьяну удары были несильными.
       - За...бал греметь! - просипела гора. - Марш уроки делать!
       И удалилась к себе. Ванька, выждал еще немного для верности и пошел в свою комнату. 'Своей' она была довольно условно, потому что в изначально однокомнатной квартире единственная комната была просто разделена пополам самодельной перегородкой. Соответственно, ему доставалась пружинная кровать и впритирку втиснутый к окну стол, чуть шире самого Ваньки. И воняло здесь не слабее, чем везде, и окурков с прочим мусором тут было не меньше. Иногда Ванька пытался прибираться, но всего через несколько часов, как по волшебству, мусор снова появлялся на тех же местах.
       Бесшумно он вытащил школьные принадлежности, раскрыл дневник. Заданий на завтра было немного. Алгебра, русский, английский - вот и все. На час, не больше. Ванька взял задачник по алгебре и пробежался взглядом по заданным номерам. Легкотня. Он подтащил к себе тетрадь, написал в ней мелко: 'Домашняя работа' и принялся покрывать страницу строчками вычислений, почти не останавливаясь, чтобы посчитать что-то в уме. Калькулятора у него и вовсе не было.
       Покончив с одним предметом, Ванька тут же взялся за другой. Домашние задания он выполнял механически, не затрагивая сознания. Что-то там делают руки, что-то там считается в голове, откуда-то вытаскиваются правила правописания - ему самому до этого дела не было. Мысленно он был уже далеко-далеко, где нет издевающихся над ним одноклассников, нет тесной грязной квартиры, пьяницы-матери и нищеты, а есть только что-то очень хорошее. Что именно, Ванька объяснить не смог бы, даже если бы его об этом кто-то спросил. О хорошем он был больше наслышан, чем видел сам, и представление о нем имел довольно смутное.
       С алгеброй и русским он закончил всего за сорок минут. Дальше шел английский, и делать его дома уже было нельзя, потому что там были устные задания, требовавшие произношения вслух. Это Ваньку обрадовало, потому что появилась отличная возможность пораньше уйти из дома. Он взял лежавший на видном месте читательский билет, прихватил с собой учебник по английскому и книгу, которую брал три дня назад - 'Хребты Безумия' Говарда Лавкрафта, каким-то чудом не изъятые из библиотеки во время культурных чисток пару лет назад. Тихонько оделся, выбрался из квартиры и принялся спускаться по лестнице, зажав книги подмышкой.
       Вышел из подъезда он осторожно, постоянно оглядываясь. По идее, сейчас все должны были давно вернуться по домам, и напороться на кого-то можно было разве что случайно. Ванька вышел со двора так, чтобы не пересечься ни с кем, идущим в ближайшую 'Пятёрочку', и перешел на другую сторону улицы. До библиотеки было полтора километра пешком - и на время пути он принадлежал только сам себе. Прохожие, встречавшиеся ему по дороге, замечали его штопанную-перештопанную одежду, архаичные бумажные книги в руках и деликатно отводили глаза. Бедность может и не порок, но гордиться тоже нечем.
       И вот, наконец, областная детская библиотека. Ванька зашел внутрь, сдал куртку в гардероб, и в тот момент, когда провел читательским билетом перед сканером, понял, что довольно улыбается. Здесь было единственное место в мире, где Ванька чувствовал себя не просто в безопасности, но и на своем месте. Никто из его одноклассников, да и вообще из его школы, сюда не ходил. В библиотеке всегда было мало людей, и найти себе уютное местечко, где тебя никто не видит, не составляло никакого труда. Ванька вернул Лавкрафта в отделе художественной литературы, потом пошел в иностранный отдел, и взял с полки англо-русский словарь.
       - Иван! - вдруг окликнули его.
       Он оглянулся. К нему обращалась знакомая библиотекарь иностранного отдела, подрабатывающая студентка.
       - Да?
       - Сейчас занятия будут у языкового класса, будем кино смотреть в оригинале. Не поможешь проигрыватель принести?
       - Поможешь, - здесь Ванька мог говорить непринужденно. - А что за кино?
       - По британской истории. Будешь смотреть?
       - Не, не интересно. Где там проигрыватель?
      
      
       В библиотеке Ванька просидел до самого закрытия, и уходил, как всегда, с чувством глухой тоски. К семи часам вечера уже было довольно темно, и приходилось внимательно смотреть под ноги, чтобы не угодить в лужу. Темноту Ванька ненавидел. Если темно - значит уже вечер, и надо идти домой, где придется лечь спать, и в один миг наступит ненавистное утро. Надо ли говорить, что обратно он шел нарочно медленно, по самому длинному пути.
       Однако даже самая извилистая дорога в итоге приводит к конечной цели, и Ванька тоже оказался перед дверью своей квартиры. Отперев замок, он вошел внутрь, и моментально услышал шум застолья с кухни, а затем знакомый топот.
       - Опять приперся затемно, скот?! - услышал он сип. - Уроки кто делать будет?
       - Я все сделал, - безжизненным тоном сказал он.
       - Что ты там сделал, кретин?! Сидишь у меня на шее, жрешь задарма!
       Удара он ожидал, так что падать начал еще до того, как ладонь врезалась ему в щеку. Благодаря чему боли почти не почувствовал.
       - Быстро пошел в магазин! И чтобы чек и всю сдачу принес!
       - Еще пузырь пусть прихватит! - донесся с кухни незнакомый мужской голос. Или знакомый? Черт их разберет...
       - Да этому дебилу не продадут.
       Ему в лицо полетел пакет и пятисотрублевая купюра. Ванька подождал, пока топот удалится, и только тогда встал с пола и снова вышел наружу. Все то, что во время посещения библиотеки отошло вглубь, теперь выплеснулось на саму поверхность. Ненависть заполняла его целиком, пробиралась в каждую клеточку тела, заставляла кровь стучать в висках. Ванька в этот миг ненавидел зажатые в кулаке деньги; ненавидел хлюпающую под ногами грязь; ненавидел мать, пьющую неделями напролет; ненавидел отца, сдохшего ни за что на очередной войне; ненавидел старшего брата, угодившего в тюрьму за экстремизм; ненавидел своих одноклассников, превращавших его школьную жизнь в ад; ненавидел магазин, в который шел; ненавидел дом, в котором жил. Он ненавидел все, что существовало в этом мире, ненавидел все, что видел, о чем мог вспомнить, что мог вообразить. Но больше всего он ненавидел себя, и если бы ему сказали описать себя одним словом, это слово было бы 'ничтожество'.
       Сзади ударил свет фар и раздался пронзительный гудок.
       Ванька отскочил в сторону и попал одной ногой на газон. Поскользнулся, повалился на бок...
       Через час стареющая полупьяная женщина вышла наружу, чтобы найти сына, но холод и темнота быстро загнали ее обратно. На следующее утро в одном из классов ближайшей школы одно из мест осталось пустым. Полиция приняла заявление о пропаже, но заниматься им даже не собиралась.
       Жизнь продолжала идти своим чередом.
      
      
       'Я ничего не вижу', - это первое, что он подумал.
       Вокруг было слишком темно. Он помнил, как сзади посигналила машина, и ему пришлось отскочить с дороги. Подом поскользнулся, упал...
       'Очнулся - гипс', - некстати вылезала в памяти цитата.
       Гипса на руках не ощущалось. В руках был зажат скомканный пакет и пятьсот рублей - и больше ничего. И твердая ровная поверхность совсем не походила на растекшийся по весне газон. И звуки вокруг сменились как-то резко. Словно он уже не у себя во дворе был, а где-то в центре города. Он пошарил вокруг руками и натолкнулся рукой на что-то, очень похожее на дверную ручку.
       Он... он... он...
       Кто это - 'он'?!
       Страх на миг охватил его, но тут же рассеялся, сраженный железным аргументом:
       'А какая разница?'
       Зажглись огни. Тысячи, десятки тысяч огней, мерцавших и в отдалении, и совсем рядом. Они больно резали глаза, даже зажмуренные. Вообще не было никакой разницы, открыты глаза или закрыты. Что так, что эдак, одна и та же темнота, освещенная бесчисленными огнями.
       Неизвестно, сколько бы еще он проторчал неподвижно, таращась в темноту, но один из тысяч огней подплыл к нему вплотную и разгорелся особенно ярко.
       - ..., ты что тут делаешь? - спросил знакомый голос. - Ты же вроде в первую смену учишься?
       Он стиснул зубы, чтобы не завыть от боли, попятился назад, но натолкнулся спиной на стену. Огонь сиял ярко, обжигал глаза и даже сам мозг.
       - Что случилось?! - голос стал испуганным, обеспокоенным. - Тебе плохо?!
       Собрав все силы, он заставил себя проскочить мимо. Спрыгнул со ступенек, опять оступился и упал, но тут же вскочил и побежал прочь. Откуда-то он знал, что там были ступеньки. Откуда-то он знал, куда именно бежать, и как ни на что не натолкнуться. Это все огонь. Огонь больно ранил своим светом, но он же освещал все вокруг себя. Так можно было понять, что находится вокруг. И почему-то ему было совершенно ясно, что он только что был перед дверями библиотеки. А тот огонь, приблизившийся к нему... это была библиотекарь из иностранного отдела, которая иногда просила его помочь. Она беспокоилась за него, хотела ему помочь - и причинила этим боль.
       Он бежал быстро, но не долго, из сил выбился довольно скоро и перешел на шаг. Бегать он никогда не умел. Это он смог вспомнить. Но не мог вспомнить собственное имя, и даже было ли у него вообще когда-нибудь имя. Его память, его сознание, восприятие - все перепуталось, исказилось, а частью разрушилось. В какой-то момент он спросил себя - что такое библиотека? И не смог ответить.
       Кто такой библиотекарь?
       'Тот, кто работает в библиотеке'.
       Что такое библиотека?
       'Место, где работает библиотекарь'.
       Тогда что он там делал?
       'Не знаю'.
       Он библиотекарь?
       'Нет, я школьник'.
       Кто такой школьник?
       'Тот, кто ходит в школу. Школьник, - подумал он, с трудом удерживая слово в голове. - Это я? Я так себя могу называть?'
       Он брел сквозь темноту, в полузабытьи, и с чувством жуткого удовлетворения ощущал, как крупицы его личности утекают в ничто, как песок сквозь пальцы. Он оказался перед еще одной дверью, но не смог вспомнить, что дверь нужно открыть, и просто прошел сквозь нее. Почему бы и нет? Даже удобно, ведь у двери тугая пружина.
       Что такое пружина?
       'Не помню'.
       За дверью оказалась лестница. А еще рядом с лестницей был лифт. Он вспомнил, что по лестнице можно подняться на нужный этаж, и то же самое сделать можно с помощью лифта. Однако он забыл, что других путей нет, и, сделав единственный шаг, оказался прямо перед дверью своей квартиры.
       Почему она твоя?
       'Я не знаю'.
       Он постучал в дверь. Потому что вспомнил, что в двери иногда надо стучать. Какое-то время ничего не происходило. Потом послышался звук шагов. Хлопающий, звонкий топот босых ног по доскам.
       - Кто там? - спросил огонь за дверью. Тоже знакомым голосом.
       - Это я, - ответил он, не придумав ничего лучше.
       Дверь открылась. В ноздри ударил запах перегара, а свет, излучаемый огнем, моментально потускнел.
       - Что, приперся?! Где тебя вообще носило?
       Рука схватила его за одежду и втащила в квартиру.
       - Ты где шатался два дня?!
       Удар по щеке. Не слишком сильный, но хлесткий и болезненный. И в этот момент он вспоминает. Не все, но многое. Как ходил в библиотеку. Как вернулся. Как ему велели идти в магазин. Велела его мать. Которая сейчас его бьет.
       'Ненавижу!', - подумал он.
       Что значит ненавидеть?
       'Это значит хотеть, чтобы кто-то исчез'.
       Он лишь подумал, что если огонь светит в темноте, то темнота огонь ненавидит. И хочет, чтобы огонь исчез. Наверное, она может его съесть. И лишь он это подумал, окружающая темнота охватила огонь перед ним. Сграбастала, сдавила, растерла в прах - и поглотила без остатка.
       Прошло несколько минут, наполненных бесцельным блужданием по квартире. На вещах еще оставались отблески света, и благодаря им он нашел холодильник, а в нем - какую-то еду. Зачем-то он ее съел. По привычке, наверное. Затем он пошел в жилую комнату, где нашел ранец, учебники и тетради.
       'Я же школьник, - вспомнил он. - Я должен ходить в школу'.
       Он сложил учебные принадлежности в ранец, и вспомнил, что не знает, который час. В школу надо приходить в половине девятого утра - а сейчас может быть и больше времени. Значит, он опоздал? Опаздывать - это плохо. Он огляделся вокруг и увидел вдалеке большое скопление огней, которое было его школой. Ему нужно было туда - и он там оказался. Не задумываясь, как это произошло. Секунду назад он стоял в своей комнате с ранцем в руках - а секунду спустя уже находился во дворе школы, потому что думал про двор школы. Он не удивился, восприняв все как должное. Просто пошел внутрь.
       По дороге ему встретилось еще множество огней, однако большинство из них сидело в своих классах за дверями, и это значило, что к ним заходить нельзя. А другие огни, которые были в холле и в коридорах, боялись к нему приближаться. Огонь светит в темноте, а темнота ненавидит огонь. Наверное, огонь боится темноты из-за того, что она его ненавидит, и поэтому светит на нее. Он попытался осмотреть себя, но своего тела не увидел. Оно у него было, он его чувствовал, но оно не светило. Значит, он был частью темноты, и огни боялись его, а он ненавидел эти огни.
       Он подошел к двери, за которой находились знакомые огни - его класс. Пока он наблюдал за ними, к нему снова вернулись воспоминания. О выброшенном в туалет ранце. О вечно валяющейся на полу и истоптанной куртке в гардеробе. О неожиданных ударах под дых и в нос, нанесенных мимоходом, просто так. О смачных плевках в тетради. Об издевательском смехе над любыми попытками дать отпор кулаками - в одиночку против двух десятков. О множестве прочих вещей - разных по форме, но одинаковых по сути. Ненависть ожила в нем. Не забурлила, нет. Пришла в движение, как кровь, текущая по сосудам, придала бесформенно клубящимся мыслям стройность, помогла личности обрести какое-то подобие границ. Рука поднялась и постучала в дверь.
       - Можно войти? - произнесли его голосовые связки.
       Один из огней сдвинулся с места и направился к двери.
       За дверью послышались шаги. Снова. Нет, не снова, это же уже другая дверь.
       Он узнал этот огонь. Им была одна из его одноклассниц. Одна из немногих, не принимавших участие в травле. Ему она нравилась, на день Святого Валентина он даже решился послать ей валентинку через специальный ящик. Не понятно, на что надеясь.
       Огонь приближался.
       Яркий, больно обжигающий, хотя и не настолько сильно, как та библиотекарь.
       Она была красивой. Раньше. Когда он мог видеть. Теперь он видеть не может. Он теперь слепой. А она - она все еще красивая? Слепые могут различать людей на ощупь, потрогав лицо.
       Дверь открылась.
       Он протянул руку и положил ладонь однокласснице на лицо.
       Время застыло. А он стоял, и чуть ли не плакал от разочарования. Огонь разом потускнел от отвращения, а ладонь ощущала только обычную человеческую кожу. Чуть более мягкую, чем у него самого, но ничем не примечательную. Значит, вот это лицо, такое красивое - просто кожа? Просто мясо под этой кожей, налепленной на кости?
       Его пальцы сжались.
       И оторвали лицо.
      
      
       Когда разверзлись небеса, то был глас надежды. Не иначе, как сам господь наш Иисус Христос послал одного из своих бесчисленных ангелов, чтобы покарать дьявольское отродье. Ангел обрушился с небес, подобно карающему мечу, приземлился точно в центр внутреннего двора. Гиперзвуковая ударная волна, следовавшая за ним, выбила все стекла. Асфальт треснул под его ногами. Ангел медленно выпрямился, и могучим движением плеч заставил скверну отринуть. Он обвел адскую бездну пылающим взором...
       - Да... да что же это такое.
       Не было никакого ангела, и не было никакого бога, который мог бы его послать. Был лишь насмерть испуганный эспер, но достаточно сильный, чтобы не позволить страху взять над собой верх. Он сделал шаг, с трудом прорываясь через материализованный кошмар, который тянулся к нему миллионами когтей, жаждущих растерзать его плоть. Один шаг, второй, адаптируя свою защиту под жестокую ярость чужого микрокосма. Резко выдохнул - и рванулся бегом.
       Он пересек внутренний школьный двор, уворачиваясь от высовывающихся из асфальта рук, которые пытались схватить его за ноги. Схватился было за дверную ручку, но та попыталась откусить ему кисть, и тогда он ударом ноги выбил дверь вместе с косяком. Брызнула деревянная труха и кровь. Эспер влетел в холл и онемел от ужаса.
       Тому, во что превратилась школа, нет слова ни в одном языке. Это нельзя было назвать полем боя, потому что на поле боя есть возможность сражаться. Но и бойней это не было, потому что даже на бойне есть определенный порядок, нужный для работы мясников. Даже слово 'ад' не дало бы представления, ибо слишком затерто от неуместного употребления.
       Первое, что увидел эспер, был школьный охранник. Точнее, то, что от него осталось. Расчлененное тело висело на доске с расписанием. Руки и ноги - по углам, туловище в середине, голова была водружена сверху. Части тела не были полностью отделены, а соединялись между собой растянутыми сосудами и сухожилиями. Глаза головы двигались, а свисавший на грудь язык слегка подергивался. Охранник был жив.
       Эспер вытащил из-за пояса старинный пистолет, взвел курок, и прицелился в жуткую конструкцию. Он почти решился прервать страдания этого человеческого остова, но в тот же миг скверна, почуяв трещину, которую дала его воля, вгрызлась в пелену, отделяющую его от кошмара, с удвоенной силой. Эспер стиснул зубы, крепче сжал рукоять пистолета... но все же выстрелить не решился. Опустил оружие и осторожно пошел дальше. Проходя мимо гардероба, он заметил нечто, ранее бывшее гардеробщицей. Оно было равномерным слоем размазано по полу, в проходе и между вешалок. И она тоже все еще была жива, жадно хватала ртом воздух.
       Борясь с дурнотой, эспер поднялся на третий этаж. К своему облегчению, по дороге он никого не встретил, но стоило ему ступить в коридор третьего этажа, как стало кристально ясно - радовался он рано. То, что было в холле... то были еще цветочки.
       Прямо перед ним на трубы центрального отопления была насажена голая девчонка, лет пятнадцати, не больше. Две тонкие трубы входили внизу раздельно, но сверху обе торчали изо рта. Более того, труба была причудливо искажена, пустила боковые отростки, пытаясь казаться похожей на дерево, и эти отростки торчали из груди и горла девчонки. Она быстро и мелко дышала, и из-за этого трубки издавали странный свистящий звук, чем-то похожий на польку.
       Только теперь эспер осознал, что коридор был отнюдь не безмолвен. Нет, он был полон звуков. Отопительные батареи шли вдоль всего коридора, и на них ужасающим шашлыком было нанизано еще множество подростков. Кто-то на трубах, кто-то на самих радиаторах. Последние выглядели вдвойне отвратительно, раздувшись почти вдвое, и все они наполняли пространство свистом своего дыхания.
       Слева была открыта дверь в туалет, откуда доносились какие-то булькающие звуки. На свою беду, заглянул внутрь. Там его встретили люди. Или унитазы. Что-то среднее. Человеческие тела были до неузнаваемости перекручены, деформированы. Превращены в унитазы - по форме и назначению. Головы заменяли собой сиденья, рты растянулись до соответствующих размеров. В сливных трубах угадывались очертания шей. Бачки заменяли съежившиеся перевернутые туловища, с каждого из которых свисала кишка вместо веревки. Ссохшиеся и атрофированные конечности были почти не видны. Это зрелище стало последней каплей - эспера вырвало. Прямо на пол, приблизиться к 'унитазам' он просто не решился. Кое-как отплевавшись, он торопливо вывалился обратно в коридор, и, взяв пистолет наизготовку, начал пробираться к нужному классу. Он старался не смотреть по сторонам, но двери классов были распахнуты, и нет-нет, а виднелись безрукие, безногие и безглазые существа, похожие на нематод - но еще недавно бывшие учениками и учителями, ползающие в гное, обильно вытекавшем из струпьев на их собственной коже. Или водруженные на парты гротескные груды плоти, из которых десятками торчали обломки переломанных костей, на грудях расправляли крылья 'кровавые орлы', а выпущенные 'колумбийскими галстуками' языки мели пол. Или...
       Эспер зажмурился. Он бы заткнул уши, лишь бы не слышать этого ужасающее сочетание свиста, хлюпанья, агонизирующих стонов. Он многое успел повидать, и чем-то не поддающимся пониманию его сложно было удивить. Но это место отличалось от того, что можно встретить в зоне Первичного Импульса. Здесь была своя внутренняя логика, были причины и следствия, упорядоченность. Угнездившийся здесь кошмар не мог быть порожден стихийным буйством лишенного границ сознания. Он мог быть создан только намеренно.
       Собрав остатки воли, эспер запретил себе думать о том, что происходит в соседнем крыле школы, где должны были находиться младшие классы. В очередной раз он укрепил собственный барьер личности и приблизился к нужной двери, из-за которой доносился гомон голосов. Та, в отличие от остальных, оказалась заперта, открывать пришлось выстрелами в замок. Рывком он распахнул ее и тут же отпрянул - прямо перед входом висело на собственных внутренностях тело в женской одежде, но с начисто содранной с лица кожей. Мертвое. Отшвырнув его в сторону, эспер ворвался внутрь.
       Три десятка глаз впились в него, три десятка глоток одновременно завопили, умоляя помочь им, спасти их, сделать хоть что-нибудь. Эспер огляделся. Три десятка тел были вскрыты и разобраны до отдельных органов, а потом причудливо соединены между собой без всякой системы, развешаны и разложены по всему классу. Этот единый организм, равномерно заполнявший собой почти все пространство, бился в непрерывных конвульсиях, кричал, плакал, ругался, умолял, по-звериному выл тремя десятками голосов - но тот, кто сотворил его, оставался безучастен.
       Он сидел у окна на последней парте. Бедно одетый подросток лет тринадцати лет, с умным лицом и неподвижными глазами. Он одной рукой подпирал голову с всклокоченными рыжими волосами, а пальцем другой водил по чему-то, лежащему перед ним. Это был лоскут содранной кожи, чье-то лицо. Всем своим видом подросток демонстрировал глубокую фрустрацию, а творящегося вокруг кошмара для него словно не существовало.
       По пути эспер увидел достаточно, чтобы не колебаться. Он вскинул пистолет, поймав на мушку голову подростка, но в последний момент вспомнил - не убивать. Он сюда не за этим пришел. Сдвинул прицел чуть в сторону и выстрелил. И тут же что-то горячее сильно ударило его в плечо. От резкой боли эспер выронил пистолет и схватился за болезненное место. Под пальцами струилась кровь. Задним числом он сообразил, что пуля просто отразилась от цели и вернулась к нему, и только чудом не убила. Подросток даже не шелохнулся. Эспер зашипел сквозь стиснутые зубы и рванулся прямо к нему, лавируя между висящими частями тел. Теперь рыжий повернул в его сторону голову, но его глаза оставались неподвижными. Похоже, он был слеп. Значит, ранг А. Проблема...
       Эспер прыжком взмыл в воздух. Все, что он мог противопоставить этому чудовищу - это собственный микрокосм и физическое превосходство. Левой ногой он оперся о край парты, а правой со всей силы ударил подростка в голову. Закачался, с трудом сохранив равновесие, но в следующий миг его словно ударил в грудь невидимый молот. Неведомая сила швырнула эспера через весь класс об доску, проделав им дыру в едином организме, заполнявшем класс. Его крик боли потонул в трех десятках воплей, огласивших пространство.
       'Ребра, - краем сознания отметил он. - Сломаны не менее шести, и не в одном месте. Легкие пока целы'.
       Рыжий уже стоял над ним. Пошатываясь, он держался рукой за скулу. В душе эспер обрадовался. Значит, это чудище все же не было неуязвимо. Если бы еще успеть ударить хотя бы раз... пол под ним вздыбился и раскрылся подобно пасти, пытающейся его сожрать. Эспер полностью сосредоточился на своем микрокосме, не допускающем текучести деревянного паркета и бетонных перекрытий. Рывком он поднялся и схватил рыжего за одежду. Ударил раз, второй. Третьего удара не вышло. Та же неведомая сила смяла его микрокосм как салфетку и швырнула в сторону.
       'Это...', - подумал он, пролетая через дверной проем.
       'Будет...', - подумал он, выбив собой оконную раму.
       'Больно', - заключил он, встречаясь с асфальтом.
       Последнее, что он успел сделать - это защитить при ударе голову, и лишь благодаря этому не отключился.
       'Множественные переломы. Разрывы внутренних органов. Что худшее - поврежден позвоночник, примерно на середине. Паралич ног. Дисфункция пищеварительного тракта, выводящей и мочеполовой систем. Это конец'.
       Скосив глаза, эспер сквозь туман боли смотрел на рыжего подростка, который снова стоял прямо над ним. С льющейся из разбитой губы кровью, с распухающим на глазах кровоподтеком у глаза, шатающийся как пьяница - но он был на ногах, а его противник не мог пошевелиться. Было ясно, что ни дойти обычным путем, ни даже выпрыгнуть из окна он не мог. Мгновенное перемещение или телепортация... втиснуть в свое сознание такой прием мог только Смерть. Если чертов мальчишка ему равен... это было с самого начала безнадежно. Эспер закашлялся от крови в легких.
       'Если ты слышишь, - послал он слова в Хор, - Останови это'.
       На этот раз он смог почувствовать начало движения, предвещавшее сокрушительный удар. Последним отчаянным усилием он встретил его, но не смог остановить. Только замедлить на считанные секунды. Но этого оказалось достаточно, и за миг до того, как эспер стал кровавой пылью на асфальте, пространство дрогнуло, и во двор ступило третье существо.
       [ПРЕКРАТИ!] - прогремел в инфополе беззвучный приказ, от которого рыжий схватился за голову и рухнул на колени.
       Само присутствие этой сущности рвало воплощенный кошмар в клочья. Если рыжий мальчишка смог установить свои правила, а искалеченный эспер возвращал их изначальному состоянию, то под психическим прикосновением пришельца мир менялся послушно и без сопротивления.
       [ПРЕКРАТИ!] - приказ, свободный от неуклюжих оков звука и текста, информация в чистом виде. Он вминал в прах саму сущность кошмара, не просто запрещая ему существовать, но душа в зародыше даже возможность его появления.
       Все затихло.
       Рыжий мальчишка стоял на коленях, капая кровью на асфальт и бессмысленно таращась в пространство слепыми глазами. Эспер лежал неподвижно с закрытыми глазами, из его рта вытекала струйка крови, но он еще был жив, и с трудом, но дышал.
       Сущность протянула руку. Из разбитых дверей школы сами собой вылетели настенные часы и легли прямо в подставленную ладонь. Сущность осторожно коснулась пальцем минутной стрелки, а потом принялась ее медленно вращать.
       И время потекло вспять. Ведь сущность не знала, что это время заставляет стрелку вращаться, а не наоборот.
       Через три полных оборота школа полностью вернулась к своему нормальному виду. Все стекла были целы. Треснувший ранее асфальт во внутреннем дворе - тоже. Умирающий эспер теперь выглядел полностью здоровым. Только рыжий мальчишка все так же стоял на коленях.
       Сущность, потеряв интерес к происходящему, бросила часы на землю и исчезла.
       Эспер подошел к мальчишке.
       - Ну что, будешь еще буянить?
       - Отвали, - зло ответил тот.
       - Нам нет дела до того, что ты тут сотворил. Собственно, мы уже все назад вернули. Вот тебе карта, 'Дьявол'. Думаю, тебе она подходит, - он сунул карту мальчишке в нагрудный карман. - Ну что, хочешь еще кого-нибудь расчленить?
       - Нет.
       - А насадить на трубу?
       - Нет.
       - Может, переломать все кости?
       - Не хочу.
       - А чего ты хочешь?
       - Ничего.
       - Ну а если ничего - тогда бывай здоров, и живи как хочешь.
       - Пошел нахрен.
       - Но если потеряешь границы - управа и на тебя найдется. Пока.
       Эспер ушел.
       Рыжий мальчишка еще какое-то время стоял на коленях, потом осторожно запустил руку в карман и достал карту. Провел пальцами по рифленой поверхности. И убрал обратно. Потом встал на ноги, сделал несколько неуверенных шагов. Оглянулся в последний раз на школу.
       И тоже исчез.
      
      
       Поразительный случай, когда двадцатого апреля в школе номер 4 города Курган в буквальном смысле слова пропали три часа, был предметом бурной дискуссии в интернете и СМИ очень долго, почти полгода. Но в конце концов забылось и это.
       Из пятисот двенадцати учеников, учителей и членов обслуживающего персонала, находившихся в школе в тот день, почти все жаловались на ночные кошмары и бредовые видения. Половина обращалась за медицинской помощью по этому поводу. Десять процентов были в течение года госпитализированы с различными острыми психическими расстройствами, из них половина приходилась на седьмой класс 'Б'.
       Один ученик был объявлен пропавшим без вести.
      
      
      
    Глава 9: Размышления на пепелище
      
      Рига
      - Быдло сельское, - с неподдельным чувством выдохнул респектабельного вида мужчина.
      Я пробежался по нему взглядом. Костюм не слишком дорогой, но качественный. Очки в титановой оправе. Часы на левой руке - не хронометр, но тоже уверенный представитель бизнес-класса. Видимо, их обладатель - высокопоставленный клерк или владелец собственной фирмы. Скорее второе. Гласные он растягивал с характерным латышским акцентом, но по-русски говорил гладко.
      На улице же происходило что-то непонятное. Небольшая, человек пятьдесят, но довольно разношерстная толпа обступила компанию подростков и наперебой осыпала их бранью на двух языках одновременно. Приглядевшись, я узнал в них тех самых националистов, с которыми случайно повстречался когда-то, когда только приехал в Ригу. И, судя по всему, дело шло к тому, что сейчас их будут бить.
       - Быдло, - повторил человек в костюме. - Всю Ригу загадили.
       'Это он про тех ребят', - сообразил я.
       Из толпы с криком выскочила какая-то женщина, размахивающая пожарным топором. Волосы у нее были подвязаны черно-оранжевой лентой, а сама она выглядела смутно знакомой. Замахнувшись топором, она попыталась рубануть одного из парней, но не справилась с инерцией и промахнулась. Тот в ответ, скорее всего, просто машинально, ударил ее кулаком в подбородок. Женщина как подкошенная рухнула на землю. Толпа набросилась на подростков, повалила их на землю и принялась топтать. Понаблюдав еще немного, я развернулся и пошел дальше.
       Я попытался проснуться...
       Я шел по улице, и видел след прокатившейся тут войны. Она пришла ненадолго, всего на одну ночь, но этого хватило. Шок, обрушившийся на Ригу, волнами прокатился по всей Латвии, и выжег поразивший ее яд, вымыл из раны гной. Российские солдаты, двумя батальонами захватившие страну, исчезли утром, словно ночные призраки. Призраки, оставившие после себя обугленные руины и несколько сотен трупов.
       Старый и привычный страх исчез, сгорел дотла. Новый, неожиданный страх, ярко вспыхнул и погас, оставив после себя лишь затуманенный взгляд, пустоту и неопределенность. Непонимание того, каковы новые правила и как жить дальше, разливалось по улицам, затапливало их серой и тягучей массой. Тяжелой и густой, как клейстер, и такой же безвкусной.
       Я посмотрел на небо...
       ...и попытался проснуться...
       Сплошная плотная серая пелена, без единого проблеска. На него спокойно можно было смотреть не моргая. В воздухе не было духоты, эти облака не были вестниками близкого дождя. Они просто заслоняли собой все пространство, от горизонта до горизонта.
       По коже продрал мороз.
       Казалось, что стоит мне сделать малейшее движение, как мои ноги оторвутся от земли, и я начну падать в эту серую бесконечность.
       Я неподвижно стоял, задрав голову, и боялся упасть в небо.
       ...и все еще пытался проснуться...
       Темно.
       В этой ужасной бесконечности так темно.
       Сколько я уже здесь? Не знаю. Мне нечем измерить время. Я с трудом могу вспомнить, что такое время.
       Я осознаю себя. Я - это Я. Воля, наделенная разумом. Разум, направляемый волей.
       Я ищу. Ищу в бесконечности. Ищу очень, очень долго. Ищу и не нахожу.
       Проходит время, очень много времени. Я двигаюсь через бесконечность, движимый своим стремлением, смысл которого ускользает от меня. Однажды я почти достиг желаемого, но явился слишком поздно. В другой раз я прибыл слишком рано. Может быть, потом, когда пройдет еще время...
       Холод.
       О, как же невыносим этот холод! Эта пустота! Эта чернота! Здесь нет ничего! Жалкие крупицы, раскиданные в невероятной дали друг от друга - как же трудно их искать! Как больно каждый раз встречать лишь пустоту!
       Холод повсюду, от него не скрыться. Он ослабляет волю, он убивает разум. Он требует, чтобы я сдался. Чтобы прекратил поиск. Чтобы я перестал быть собой, стал ничем. Инертной субстанцией, не осознающей себя, не способной мыслить, не ощущающей. Не чувствующей боли.
       Боль.
       Боль всегда со мной. Боль - все, что у меня есть. Я могу почти остановиться, или стремительно мчаться. Я могу пребывать в покое, и могу бесноваться в вымороженной тьме. Но боль навсегда со мной, она направляет меня, она удерживает меня от распада и заставляет продолжать искать...
       Моя цель передо мной. Смысл моего существования. Утоление моей боли. Я опускаюсь на колени перед ней. Я протягиваю к ней руки, осторожно и нежно, ведь она так хрупка и прекрасна...
       Больно! Больно! БОЛЬНО!!! ПОЧЕМУ ТАК БОЛЬНО?!!!
       Моя рука! На ней больше нет кисти! Она оторвана, безжалостно, жестоко! Кровь хлещет ручьем, из обрубка торчат лохмотья мяса и осколки кости! Почему?! Чем я заслужил эту боль?! Я же никому не желал зла!
       Приступ рвоты буквально выворачивает меня наизнанку. Спазмы так сильны, что мои внутренности готовы разорвать сами себя. Одежда на мне обильно пропитывается потом. Я начинаю осознавать, что вижу что-то перед собой. Вижу нормальными глазами из плоти и крови.
       Вижу асфальт и лужу блевотины на нем. Колени сильно болят, я упал на них с размаху.
       Я поднимаю глаза к небу. Бесконечной серой пустоте, которая манит и зовет. Предлагает утонуть в себе, отринув оковы плоти. Небо. С ним что-то не так...
       'Почему нет Солнца'?
       ...я наконец-то смог проснуться.
       Я заставил себя сделать шаг. Потом еще один. И еще. Потом кинулся бежать. Я бежал, крепко зажмурив глаза, ориентируясь лишь по эху в инфополе. Я боялся даже случайно посмотреть на небо. Я на одном дыхании пробежал два квартала, влетел в подъезд нужного дома, не дожидаясь лифта, взмыл по лестнице и распахнул дверь квартиры. Не разуваясь, я бросился на кухню, где обнаружил усатого великана, читавшего газету.
       - Правосудор! - почти выкрикнул я. - Солнце! Его нет!
       Кажется, вид у меня был не очень хорошим. Бывший десантник внимательно прищурился и подобрался, словно собирался при необходимости вырубить меня, для моего же блага. Впрочем... почему 'словно'?
       - Ясен хрен, его нет, - ответил он. - Погода же вон какая.
       Погода. Просто погода такая. Все нормально, это просто плотные облака. Ведь может быть так, что облака настолько плотные, что сквозь них ничего не видно. Обычное дело. Хе-хе-хе.
       Ноги подломились, и я сполз по косяку. Только на полу я понял, что ржу во все горло, захлебываясь смехом. Потом какая-то неведомая сила меня подняла, протащила через полкухни, заломила за спину правую руку и сунула головой в раковину.
       'Чистая', - успел подумать я до того, как сверху хлынула могучая струя холодной воды.
       Через несколько секунд та же странная сила вытащила меня из-под крана и водрузила на стул. Из тумана проступило моржеподобное лицо Правосудора.
       - Ну что, оклемался? - прогудел он.
       Вместо ответа я резко вскочил и ударил его ногой в голову. Точнее, попытался, потому что удар он заблокировал. В ответ он чуть присел, и словно атакующий кабан, рванулся вперед... недостаточно быстро. Я перемахнул через его голову рыбкой, перекатился и тут же вскочил.
       'И кто сказал, что от прохода в ноги нет защиты?'
       Лоу-кик Правосудор принял на заднюю часть колена, и тут же с поразительной для его комплекции скоростью скользнул вперед, целя джебом голову. Я отвел удар в сторону, забрал руку, швырнул экс-подполковника на пол подсечкой и придавил сверху коленом.
       - Эй, старый, ты совсем уже в маразм впал? Чего кидаешься?
       - Я чего кидаюсь? - донеслось снизу. - А кто тут ногами направо-налево машет, как Брюс Ли?
       - А ты меня в раковину засунул! Вон, за воротник течет.
       - А нечего психовать тут было!
       - А я специально что ли?
       Но Правосудора все же выпустил. Адреналиновая вспышка, отключившая на несколько секунд мышления, все же принесла и пользу - прекратила панический приступ, и я снова смог взять себя в руки.
       -Ты тут вламываешься, орешь: 'Солнца нет! Солнца нет!'. А откуда оно возьмется? Осень же, постоянно погода такая.
       - Да забей... - я вяло отмахнулся и уточнил на всякий случай. - Но Солнце же существует? Ты его видел?
       - Конечно, видел, - Правосудор хрустнул пальцами, давая понять, что готов повторить процедуру, и второй раз на один прием не попадется. - Еще три дня назад в Ростове пекло почти как летом.
       - А... это хорошо.
       Я взял из буфета чашку и принялся наливать чай. Немного подумал, и плеснул на левую руку кипятком.
       - Совсем поехал, - глубокомысленно прокомментировал Правосудор, пока я, шипя от боли, держал ладонь под холодной водой.
       - Мне надо было убедиться, что я не сплю.
       - Я и говорю - поехал.
       - Последствия перенапряжения. Не каждый день, знаешь, приходится полностью опускать барьер микрокосма и размазывать себя по такой огромной территории. Скоро полностью приду в норму, - я огляделся. - А где Шут?
       - Улетела на своем скате, - хмуро ответил Правосудор. - Нарисовала и улетела. Ты уже в третий раз спрашиваешь.
       - Да? Бывает, - я рассеянно почесал за ухом. - Так. Напомни, сколько дней прошло? А то я со счет потерял.
       - Сейчас уже четвертые сутки пошли.
       - И ты все еще тут?
       - Если бы не я, ты бы пару раз успел сровнять с землей весь район. Кстати, как там снаружи?
       - Чистенько. Мы выжгли эту чуму дотла.
       - Я про людей.
       - А, эти... крайних уже нашли, так что все будет в порядке. Всех собак вешают на националистов, и призывают линчевать тех, кого не добили ракеты и морпехи.
       - Весело, - он усмехнулся в усы и постучал пальцем по газете. - А тут пишут, что премьер подал в отставку, его обязанности временно исполняет Нил Ушаков.
       - Не знаю, кто это.
       - Это мэр Риги.
       - Мне это ничего не говорит. Здесь дела закончены, я возвращаюсь домой.
       - У тебя дом-то есть?
       - Ясное дело есть...
       - Я не про то. Я знаю, что у тебя есть постоянное жилье. А дом у тебя есть?
       - Ты что вообще несешь?
       - Да забей, - Правосудор скривился. - Покойничек...
       Я проигнорировал укол и принялся мелкими глотками пить чай. Горячая жидкость жгла рот, давая ощущение реальности. Разбитый вдребезги каркас личности, подстегнутый болью, конвульсивными рывками вставал на место. Как обломки кости, соединяемые хирургом.
       'Кость не может срастаться бесконечно. Она перейдет предел Хейфлика и, в конечном счете, просто омертвеет'.
       В очередной раз мы сумели уничтожить аномалию. Идеально реализовали принцип максимального результата при минимальном усилии. Несколько дней в состоянии фрагментированного сознания - ничтожная цена за то, чтобы на тысячах квадратных километров продолжалась жизнь. Не важно, какой национальности люди там живут, на каком языке говорят и каким богам они молятся. Не важно, живут там люди, и будут ли они там жить через полвека, или же территории останутся на откуп зайцам и бобрам. Пусть даже ничего не останется кроме простейших бактерий - они все еще будут живыми. Пока есть жизнь - есть и будущее. Миллионы и миллиарды лет пройдут, чтобы, перебрав бесчисленные вариации, сложнейшее уравнение в мире нашло единственно возможное решение, при котором ...
       Стена.
       Я тупо уставился на стакан с чаем. По поверхности жидкости почему-то ходили волны. Через несколько секунд я сообразил, что это от того, что моя правая рука конвульсивно трясется. Немного чая перелилось через край и обожгло пальцы. Я поставил его на стол и потряс головой, словно это могло помочь избавиться от мыслей, заполнивших ее. Это были не мои мысли, но они пришли и не извне. Они всегда были со мной... нет, не всегда! Они - часть меня... нет, они мне чужды!
       Их кто-то в меня вложил. Когда-то давно. А теперь они взяли и поднялись на поверхность.
       Я вытащил из кармана карту и принялся всматриваться в рисунок. Привычное чувство успокоения не приходило. Нужно отлежаться хотя бы неделю - тогда я снова смогу оформить себя в четких рамках, а до тех пор мне уготована эта тяжелая, вязкая трясина, через которую приходится продираться с неимоверным усилием. Бездонная топь собственного сознания и памяти, в отсутствие контроля вытворяющих черт те что.
       - Правосудор, - произнес я вслух. - Сколько времени я уже тут нахожусь? Я давно зашел на кухню?
       - Примерно десять минут назад, - ответил он.
       Ну, хоть какая-то хорошая новость. Я снова могу чувствовать время. Сколько было ступенек на лестничном пролете? Я напряг память. Семнадцать. Определенно Семнадцать. Какой формы была рукоятка на двери? Длинная, скошенная под углом к земле, рядом на косяке - магнитный замок. Сколько будет два плюс три? Эммм... кажется, пять. Да, точно пять.
       - Правосудор, поделись секретом.
       - М-м-м?
       - Как тебе удается сохранять себя стабильным, и при этом иметь такие широкие полномочия?
       - А я просто верю в справедливость. Если жить по справедливости - то возможно все.
       - Хех... а я уж грешным делом подумал, что это у меня крыша едет...
       - А ты, значит, не веришь...
       - Я не могу судить о существовании явления, которому нельзя дать однозначного определения. С твоей точки зрения мы поступили справедливо, разнеся страну в щепки. А есть и другая точка зрения. Я сегодня видел, как несколько человек побили за то, что они имели иное мнение касательно происходящего.
       - Справедливость бывает жестока к тем, кто неправ.
       - Прав... не прав... - я допил чай, сполоснул чашку и поставил ее в буфет. - Это понятия слишком субъективны, чтобы оперировать ими в оценках. Когда в атомном реакторе нейтрон раскалывает ядро урана - он прав? Может быть, ядру совсем не хотелось делиться, ему и так было хорошо, а тут приперся какой-то нахал, расколошматил пополам и вот уже нет атома урана, а есть грустные и потерявшие жизненные ориентиры атомы бария и криптона, ну и еще несколько нахалов, подобных тому, кто устроил эту трагедию.
       - Это все демагогия. Для атомов есть одни слова, для чего-то покрупнее - другие, для людских отношений - третьи. 'Справедливость', например. Или 'глупость'.
       - Или 'косность', - я направился к выходу. - Прости, что потратил твое время. Теперь я тебя понял. Ты тоже живешь в собственном мире, только вместо того, чтобы утратить человечность, ты преумножил ее многократно.
       Я ушел.
       Спустился по лестнице. В пролете было восемнадцать ступенек. Восемнадцать, а не семнадцать. Я открыл дверь. Ручка была монолитной, в виде металлической скобы.
       'Так сколько будет два плюс три?'
       Я загнул пальцы на руках. Пять. Определенно, пять. Но что если то, что я называю 'пять' - это на самом деле 'четыре'? Или 'восемь'? Черт, и ведь спросить не у кого. Я растерянно огляделся и заметил приближающегося к подъезду старого знакомого, Мариса. В его облике и психическом аромате не было той сиротливой растерянности, как в юношах-нацистах, скорее это было гадливое выражение, с которым человек чистит ковер, на который нагадил кот. Кажется, произошедшие события его отнюдь не обрадовали, но и из колеи не выбили.
       - Atvainojiet, garām man, lūdzu, - обратился он ко мне, приблизившись.
       - Простите, - я отошел в сторону, освобождая проход.
       Фраза на русском языке была вознаграждена тяжелым взглядом, но без агрессии. Марис уже собирался было войти в подъезд, но желание выговориться пересилило.
       - Доволен? - осведомился он сварливо с сильным акцентом.
       - Хотите говорить по-латышски - говорите, я вас понимаю.
       - Доволен, спрашиваю? - повторил он по-русски. - Насрали и ушли! Как всегда. А кто убирать будет?!
       - Полагаю, что вы.
       - Мы! Вот в этом вся ваша суть - прийти и нагадить! Оккупанты поганые...
       В голосе Мариса не было ни капли фальши. Он ненавидел искреннее, самоотверженно, с абсолютной уверенностью в своей правоте. Ненавидел русских в целом, ненавидел собственных соседей, ненавидел лично меня, за мою формальную принадлежность к этой нации.
       - Вы родились в деревне? - уточнил я на всякий случай.
       - Я?
       - Да, вы.
       - На хуторе.
       - Спасибо, я так и думал. Поймите, пожалуйста, одну вещь. Я могу понять вашу точку зрения, если постараюсь. Вы же никогда не сможете понять иной точки зрения, потому что не стараетесь, потому что уверены, что вы правы. Что же, вы имеете право на собственное мнение, однако помните, что когда сталкиваются два камня - большой и маленький - более легкий будет отброшен в сторону, а тяжелый продолжить движение. Случившееся здесь было закономерным итогом движения, начавшегося очень давно, даже не при Советах, а во времена Российской Империи, отвоевавшей эти земли у немцев. Даже если бы я не подтолкнул события, это бы все равно случилось - с той небольшой разницей, что российская армия не ушла бы на следующее утро, а осталась тут на ближайшие лет сто. И были бы этнические чистки, погромы, дискриминация, высылки - обозленные десятилетиями притеснения русские, у которых тоже найдется немало аргументов в пользу своей правоты, попытались бы полностью оправдать все слухи о своей жестокости. В этом вся разница. Я - лично я - виновен в нападении на Латвию, случившемся в реальности. В гипотетическом нападении, которое должно было случиться в будущем, виновны только вы. Вы меня ненавидите? Это тоже ваше право, и я его не оспариваю.
       Марис слушал настороженно, с нарастающим испугом. Присутствие эспера, да еще расторможенного, вызывало в нем естественную панику, но злость пока пересиливала. Злость недавно помогла ему сбросить путы аномалии, высасывавшие из него волю к жизни. Готов поспорить, он не понимал и половины того, что я ему говорил, но это было и не особо важно. Важны были эмоции.
       - Я вижу, у вас в кармане есть складной нож. Вы вышли сегодня на улицу, чтобы наказать оккупантов, но не решились пустить его в ход. Не удивляйтесь, рукоятка слегка торчит из кармана, - на самом деле я его не видел, только слышал голос ножа в Хоре. - Доставайте, не бойтесь, поблизости никого нет.
       Я расстегнул куртку и развел ее борта в стороны.
       - Бейте. Если считаете, что сделаете что-то хорошее - бейте. Прямо в сердце, чтобы насмерть.
       Марис достал нож, разложил лезвие, но как-то неуверенно. Кажется, не стоило на него так давить.
       - Смелее. Не забудьте довернуть кисть, чтобы лезвие не застряло в ребрах.
       Марис еще колебался.
       - Ну? Чего же вы боитесь? Неужели вас пугает всего лишь полиция? Но ведь это ваша, латышская полиция. Вам она ничего не сделает.
       Марис ударил. Слабо, криво, будто ему что-то мешало. Не смотря на взгляды, он был рядовым обывателем, а не убийцей. Я перехватил нож за лезвие у самой груди, и без особого труда вывернул его из ладони.
       - У вас есть право ненавидеть меня. У вас есть право считать себя правым. Вероятно, вы вправе даже попытаться убить меня. Но вы же не думаете, что я буду просто стоять и ничего не делать? Всего хорошего.
       Я протянул Марису нож рукоятью вперед. Тот торопливо взял его, и скрылся за дверью подъезда. Я мысленно извинился за то, что помял лезвие, вышел со двора и пешком направился в сторону вокзала. По дороге я смотрел в лица людей, пытался глубже прочувствовать вкус каждого из них, вникнуть в самые сокровенные мысли. И еще на полпути убедился, что это бесполезно.
       Каждый человек живет в своем собственном мире, и посторонним туда хода нет.
       Каждый мнит себя правым, а своего оппонента - заблуждающимся, или же лицемерным лжецом, в зависимости от накала конфронтации. Глядя на избитую тактическими ракетами Ригу, я осознал это с предельной ясностью. Можно сколько угодно говорить о том, что кого-то понимаешь - но это будет ложью. Для понимания мало усвоить факты, на которых основана иная точка зрения, силы воображения недостаточно, чтобы оказаться на месте другого человека.
       Схемы мышления.
       Границы сознания.
       Каркас личности.
       Это то, что невозможно сымитировать. Это накапливается в течение всей жизни, обретая материальное воплощение в нейронных ассоциативных цепочках, и именно на этом строится микрокосм каждого человека. На примере все той же Латвии: русские могут сколько угодно потрясать показателями промышленного производства в Латвийской ССР, графиками роста населения и уровня благосостояния, горевать по уничтоженной прибалтийской промышленности - латыши их никогда не поймут. Они мыслят иначе, они столетиями жили вне городов, в разбросанных по лесам и болотам хуторах. Им нет дела до того, что какой-нибудь завод производит поезда, если ради строительства завода залили бетоном любимую полянку. Урбанизация и индустриальное строительство, приводящие любого русского в восторг, в глазах латышей были жестоким насилием над их домом. Им одинаково безразличны и громкие лозунги Советского Союза, и завлекающие обещания союза Европейского. Им хочется только одного - чтобы никто не трогал их родную лужайку, родное болото, родную рощицу с малиной. И этот конфликт диаметрально противоположных миров никуда не исчезнет и не ослабнет до тех пор, пока одна из сторон не будет полностью уничтожена. Вне зависимости от того, какие решения примут политики в Вашингтоне и Москве, и что они друг у друга выторгуют, чтобы замять конфликт.
       Один человек никогда, ни при каких обстоятельствах не поймет другого.
       Даже эсперу это не по силам...
       В груди возникло странное, давящее чувство. Словно там образовался холодный ком, который не давал нормально дышать. Руки судорожно сжались в кулаки, разжать их не получалось.
       Идиоты.
       Кретины.
       Дауны клинические.
       Хотелось кричать, но не раскрывался рот.
       Зачем вы это творите?
       Вы же все одинаковые.
       Не хватало воздуха, перед глазами все мутнело.
       Рвете друг друга, глотки грызете, душите.
       Я прямо сейчас могу взять за шкирку любого из вас. Любого!
       Я сорву с вас одежду, сдеру кожу, выверну наружу кишки - я увижу эту разницу?
       Вы единственный вид, занимающийся самоуничтожением. Так может не откладывать? Может вам помочь? Прямо сейчас! А?!
       В чувство меня привела боль. Очень сильная боль в костяшках пальцев. Я из-за всей силы ударил кулаком в бетонную стену.
       'Зачем?'
       Не знаю.
       'Я разозлился?'
       Мне не на кого злиться.
       'Я разозлился на этих людей?'
       Они мне безразличны.
       Покупая билет до Санкт-Петербурга, я оглянулся на Ригу в последний раз.
       Этот город умирал. Медленно, сохраняя определенное изящество - но умирал, его неровный шум был подобен агонизирующему дыханию Чейна-Стокса. Пройдет пятьдесят лет - и Рига станет городом-призраком. Спустя век эта земля вернется под власть зайцев и бобров. Последние уже заявили о своих претензиях, сгрызая пограничные столбы. Под унылым серым небом бетон и асфальт сдадут позиции растительности и ветру. И произойдет это потому, что живущие здесь люди не сделают выводов, и позиций в споре не уступят. Даже животные бы как-то изменили свое поведение, потому что неразумному зверью, в отличие от людей, хватает здравого смысла не лезть туда, где больно.
       Подошел автобус.
       Я поднял глаза к небу. К бесконечности серого цвета, которая не ранит глаза ярким светом. И меня посетила странная мысль.
       Я ведь уже пять лет не видел солнца.
      
      
    * * *
      
       Сутки спустя, пригород Санкт-Петербурга
       [Ну и наделали же вы дел...] - полный старик одной рукой держал чашку с чаем, а другой прокручивал колесико мышки. На экране компьютера виднелась новостная лента какого-то информационного портала. - [Ты в курсе, что мир на грани мировой войны?]
       [Я предвидел это.] - молодой человек, сидящий перед ним на диване, смахнул в сторону прядь волос и сосредоточился на чае. - [Но войны не случится. Говорю же - договорятся. Ну, поорут друг на друга по телефону, потрясут данными телеметрии друг у друга перед носом. Серьезный риск был только в первые часы, когда мы рубанули связь.]
       [Они обычно договариваются, потому что известны и виновники, и заказчики, и мотивы. Потому что любые инциденты заранее срежиссированны и просчитаны, как и ответы на них, и они лишь служат элементом торга. А сейчас финансовые и политические элиты в панике. Случилось нечто непредсказуемое, и они обвиняют друг друга в нарушении правил игры.] - старик многозначительно потряс пальцем и разгладил бороду. - [Не забывай, что они такие же люди, как и все остальные. Да, их максимой является бесконечная прибыль, а не что-либо иное, но они все еще могут бояться. А с перепугу легко сделать какую-нибудь глупость.]
       [Если они окажутся настолько глупы, что начнут перекидываться ядерными бомбами - то туда им и дорога. Они сами выберут смерть - так кто мы такие, что бы указывать им на неправильность этого решения?]
       [Висельник.] - старик строго нахмурился. - [Такие речи подошли бы инфантильному школьнику-нигилисту. У тебя же раньше мозгов было побольше? Понимаешь же, что не шутки шутим.]
       [Понимаю. И я серьезен.]
       Парень сделал паузу.
       [Я похож на шизофреника?]
       [Что?]
       [Спрашиваю: я похож на шизофреника?]
       [Я не врач, с моей дилетантской точки зрения - нет, не похож. Прости, в тебе слишком мало осталось от человека, чтобы чем-то подобным заболеть.]
       [Жаль, так было бы куда проще...]
       [А к чему вопрос?]
       [Я недавно начал кое-что замечать. Начал чувствовать то, что не ощущают даже другие эсперы. В расторможенном состоянии меня посещают бредовые видения. Бредовые в том смысле, что я не могу их интерпретировать или отследить первоисточник. Начал обнаруживать в своей голове мысли, до которых дошел не сам. Они там оказались с посторонней помощью.]
       [А странных голосов не слышал? ]
       [Пока нет.]
       [Не замечал, что тебе обязательно нужно сделать какое-то действие, или случится беда?]
       [Ритуалы - это симптом объективно-компульсивного расстройства.]
       [Мало ли. То, что ты вообще начал интересоваться своим здоровьем - вот это странно.]
       [В последние пару недель я вообще наблюдаю много странных вещей.]
       [Странных даже по твоим меркам?]
       [А что вообще можно считать странным? Я отталкиваюсь от ничтожного объема эмпирических наблюдений, пытаюсь на их основе экстраполировать более общую картину. И если вдруг происходит что-то, не укладывающееся в данную картину, оно поначалу закономерно будет названо странным. Я ограничен своим микрокосмом, как и ты, и вообще кто угодно. Возможно то, что я зову 'странным', на самом деле является нормой, а условно 'нормальное' на самом деле девиация. Просто в силу малой выборки.]
       [Не кипятись, я про другое. Что ты видел, и почему тебя это тревожит?]
       [Если кратко, я предполагаю, что аномалии не являются проявлением стихии и неизвестных доселе природных явлений. Как минимум, они обладают волей. Вероятно, разумны.]
       [Воля предполагает самосознание.]
       [Нет. Воля означает обмен информацией с окружающей средой и целенаправленную затрату энергии, превышающую решения уравнения Больцмана. Падающий камень волей не обладает, тянущаяся к пище амеба ею обладает. Как-то так.]
       Магус с наслаждением зажмурился. Висельнику в рассуждениях всегда не хватало академической стройности формулировок, но каков потенциал...
       'Два-три года нормально позаниматься - и можно садить за кандидатскую, - подумал он. - Еще лет через пять - на докторскую рецензировать. А там и Академия Наук, а то и новое направление в русской философской школе...'.
       Мысли о возможных академических перспективах, однако, энтузиазма почти не вызывали. Магус тоже был эспером, и осознавал, как сильно поменялись его ценности. Ученые степени, преподавательская работа, гранты и конференции - все давно осталось в прошлом, сгорело в огне Первичного импульса. В отличие от возможности чему-то научить и научиться, и перспективы путем одних лишь рассуждений проникнуть в неизведанное. Ради того, чтобы постичь самую глубинную суть философии, стоило перестать быть человеком.
       [Итак, попробуем рассуждать логически. Утверждение: аномалия обладает волей. Из твоего определения воли следует, что аномалия получает информацию из окружающей среды и поставляет свою. Это подтверждается опытным путем, поскольку каждая аномалия имела специфические проявления, характерные для данной местности. Второй тезис - аномалия целенаправленно тратит энергию. Затраты энергии мы так же наблюдали неоднократно. Нас в этом контексте интересует признак 'целенаправленности' данных затрат. Выводом является то, что у аномалии есть некая цель, которую они преследуют. Что за цель?]
       [Это зависит от того, является аномалия разумной сущностью или неразумной. Сущность, не обладающая разумом, будет стремиться к энергетически целесообразным действиям - например, к питанию или репродукции. Разумная сущность будет действовать энергетически нецелесообразно.] - Висельник развел руками. - [Тут моей фантазии уже не хватает. Даже действия людей порой невозможно понять, что уж говорить про негуманоидный разум. Может быть то, что провоцирует появление аномалий, назовем это альфа-сущностью, больше всего на свете жаждет, чтобы весь кислород в атмосфере стал озоном, потому что так красивее. Или же она стремится, чтобы ливанский электрик Абдулла аль-Сури, в свободное время вырезающий из кедра всякие безделушки, во что бы то ни стало начал вместо этого нырять с дыхательной трубкой, и все ее действия подчинены только этому. Или же ее конечной целью является что-то, чего мы вообще не в состоянии ощутить, а все наблюдаемые явления - просто побочные эффекты.]
       [О, значит, моя теория о принципе энергетической целесообразности тебе понравилась? Тогда давай более подробно пройдемся по истории наблюдений. Насколько я помню, известен один случай, когда аномалия достигла завершения. Карантинная Зона. Там исчезла значительная масса материи - практически все, начиная живыми организмами и заканчивая почвой. Кроме того, в этой зоне не способны существовать большинство известных веществ, они распадаются на молекулярном уровне. Можно ли рассматривать это как пример питания?]
       [Нет, не думаю. Когда мы употребляем материю в пищу, то извлекаем энергию, запасенную в межмолекулярных связях путем их распада.] - Висельник с сомнением покачал головой. - [Материя не может исчезнуть бесследно, это абсолютный закон. Если она где-то исчезла - то должна где-то появиться. Но она не появилась.]
       [Трансформация в энергию? Ядерный распад?]
       [Исключено. Затраты энергии даже на простое расщепление стабильных легких ядер, вроде азота и углерода, будут на порядки превышать энергию, выделившуюся в виде дефекта массы. А мы говорим о полном исчезновении миллионов тонн материи. Заметь, трансформируйся вся эта масса в чистую энергию - лучистую, тепловую, не суть - планету бы, наверное, раскололо пополам. Но ущерб сравнительно ничтожен, а зона поражения четко ограничена.]
       [Следовательно, данное действие было энергетически нецелесообразно.] - подхватил Магус и принялся накручивать на палец кончик бороды. - [Следовательно, мы доказали, что альфа-сущность, чем бы она ни была, является разумной. Итого у нас в активе есть воля, и есть разум, ее направляющий. Что означает возможность коммуникации. Теоретическую возможность.]
       [Информация есть информация.] - Висельник вяло пожал плечами. - [Если она есть, подбор ключа возможен по определению. Вопрос в том, сколько миллионов лет это займет.]
       [Из мешка, где лежит много черных шариков и один белый, последний можно вытащить и с первой попытки.]
       [Можно.]
       [Еще что-то беспокоит?]
       [Нет. Все в порядке.]
       [Ну ладно, а расскажи тогда лучше, как там наша новенькая...]
      
      
    * * *
      
       Еще сутки спустя, Екатеринбург, Областная клиническая больница
       - Простите, вы в какую палату?
       - В четыреста двадцатую.
       - Одну секунду...
       Молоденькая медсестра торопливо забегала пальцами по клавиатуре. Я терпеливо ждал. Последние полтора года в эту больницу я наведывался раз в два-три месяца, и каждый раз приходилось прорываться чуть ли не с боем. Аура эспера заставляла медицинский персонал подозревать меня во всех мыслимых грехах, от терроризма до торговли органами, не говоря об общем отталкивающем впечатлении.
       - К кому?
       - К Коростелеву Григорию Вячеславовичу.
       - Цель визита? - моментально посуровела девушка.
       - Просто проведать друга.
       - Этот пациент не способен общаться, - напомнила она.
       - Вам так кажется. Уверен, он слышит, что ему говорят, и все понимает. Как знать, может, это поможет ему проснуться.
       Играем, изображаем обеспокоенность, давим на жалость. В прошлый раз так и вовсе чуть было полицию не вызвали. А ведь тогда настроения в обществе были куда спокойнее. Спасибо, Дьявол, удружил же с этим чертовым храмом...
       - Паспорт ваш можно? - медсестра не находила в истории моих посещений ничего подозрительного, и это ее очевидно нервировало.
       - Конечно, - я протянул ей книжицу в потертой пластиковой обложке.
       Медсестра принялась вбивать данные в форму. Видимо, новая 'мера безопасности', введенная по прожектерскому распоряжению сверху. Никакого практического смысла в этом не было, только лишние телодвижения, отнимающие и без того небесконечное время. Это вызывало понятное раздражение, и в то же время - толику умиления. В усердии, с которым эта уставшая девушка заполняла бесполезную даже с точки зрения спецслужб документацию, было что-то восхитительно-иррациональное. Стал бы тратить силы на что-то подобное муравей, дельфин или слон? Да ни в жизни. Мыслительных мощностей не хватит. Не догадается животное, что можно заниматься не добычей пропитания, обустройством логова или на худой конец общением с себе подобными, а чем-то за гранью понимания. Движение ради движения как оно есть. И ведь не пытается сократить себе работу, пропустить какие-то необязательные поля, или просто махнуть рукой. Как внимательно всматривается в мелкие цифры и буквы в паспорте, как тщательно набирает их на клавиатуре. Вероятно, это упорство достойно лучшего применения. Любого, которое не будет заставлять меня стоять в белом халате поверх свитера и ждать, пока бюрократическая медицинская машина вдоволь нажуется моим паспортом и не выплюнет его.
       - Проходите, - с плохо скрываемой неохотой сказала мне медсестра через несколько минут. - Врач чуть позже подойдет.
       - Благодарю, - я честно попытался дружелюбно улыбнуться. Медсестру передернуло.
       Я прошел мимо стойки и направился в палату. Вопреки ожиданиям, в больнице находиться было куда комфортнее, чем на улице или в жилом доме. Персонал делал свое дело привычно и без эмоций, даже в отделении интенсивной терапии, а пациенты в большинстве своем были без сознания или как минимум под наркозом. Как результат - общая атмосфера ощущалась блеклой и безвкусной, как жиденькая рисовая каша в местной столовой. За исключением нескольких очагов горькой мрачной подавленности где-то в стороне. Там, где вроде бы находилась онкология.
       Тот же, к кому пришел я, в инфополе не обнаруживался. Войдя в палату и приблизившись к койке, я внимательно осмотрел лицо лежащего на ней. С прошлого раза Фортуна практически не изменился. Похудевший но не истощенный, побледневший без солнечного света, с отросшей щетиной - приводили в порядок 'овощей' раз в неделю. Аппаратуры к нему было подключено очень мало - искусственно поддерживать деятельность внутренних органов не требовалось, дышал он тоже самостоятельно. В одном локтевом сгибе виднелся введенный, по не используемый катетер. К другому был подключен единственный датчик, который фиксировал фиксировал пульс, шестьдесят пять ударов в минуту.
       И пустота в Хоре.
       Словно это был труп.
       - Как он? - спросил я.
       - Так же, как и три месяца назад, - ответил кардиограф и мигнул огоньком диода. - Никак.
       - Врачи что-то говорили?
       - Ты бы еще у тумбочки спросил.
       - А, извини, у тебя же ушей нет.
       Я взял с тумбочки пустую вазу и сходил в туалет за водой. Вернулся, всунул в нее загодя купленные цветы и сел рядом на стул. Фортуна и Алхимик были моими провалами. Своеобразным напоминанием о том, что формально безграничная власть над материей еще не значит ничего. Но Алхимик был давно мертв, и даже думать о том, чтобы вернуть его, было бы неуважением к его решению. Фортуна же... вот он, лежит рядом. Целый и, в общем-то, даже здоровый. Просто не желающий просыпаться. Намертво окуклившийся в своем микрокосме, каким-то образом ухитрившийся полностью себя изолировать. Согласно анализу мозговой активности, он не чувствовал боли, не реагировал ни на какие препараты, даже самые мощные. Иногда мне казалось, что его можно и не кормить через вену, не переворачивать во избежание пролежней - все равно бы ничего не поменялось.
       - Может это тоже выход? - произнес я вслух.
       Может быть и так. Фортуна не выдержал ноши эспера, и принял решение поступить именно так, а не иначе. Может быть, он сейчас даже счастлив. В любом случае, это его метод. У меня - свой.
       Я откинулся на стуле и аккуратно коснулся поверхности собственной памяти. Мутная и темная гладь, скрывавшая под собой дремучую бездну, охотно отозвалась на прикосновение, вскипела, выбрасывая на поверхность нужные сведения. После Риги прошло уже шесть дней, и пользоваться своим мышлением на полную мощность было настоящим наслаждением. А подумать было над чем.
       И так, факт первый - Карантинная зона возникла в ходе достижения аномалией своей финальной стадией. Сам не видел, но так сказал Смерть, а ему врать смысла нет.
       Факт второй - аномалии способны влиять на материальный мир, оперируя информацией напрямую в ограниченной области. Это уже видел сам.
       Факт третий - эсперы способны влиять на материальный мир, оперируя информацией напрямую в пределах своего микрокосма. Это и видел, и сам могу.
       Следствие первого и второго фактов - аномалии представляют угрозу для людей и материальных объектов. Кроме того, они провоцируют появление в инфополе областей, суть которых точно не ясно, однако в данных областях разрушается информационная структура большинства известных веществ.
       Следствие второго и третьего фактов - эсперы и аномалии имеют схожую, но не тождественную природу.
       Теперь факт четвертый - эсперы и аномалии начали появляться примерно в одно время, чуть больше пяти лет назад. Во всяком случае, о более ранних эсперах ничего не известно, равно как и об аномалиях. И следом факт пятый - рождение эсперов гарантированно означает обнаружение аномалии в ближайшем будущем. Вычислено эмпирически, но пока эта закономерность соблюдается. И если допустить, что между собственно зарождением аномалии и ее обнаружением проходит определенное время, то таким образом можно предположить, что рождение эспера является реакцией на начало формирования аномалии. Это третье следствие, и оно согласуется со вторым следствием.
       И это возвращает нас к вопросу, является ли рождение эспера актом разумной деятельности, или же это природный феномен. Если просуммировать все эти три следствия, сам собой напрашивается вывод, что эспер как субъект является контрмерой для аномалии. Но какими механизмами обеспечивается данное противодействие? Человеческий фактор мы можем отбросить сразу - современная цивилизация не обладает должным уровнем технологии. Каких-то особых возможностей, позволяющих произвести трансформацию человека в эспера, за Homo Sapiens также не замечено. Однако аномалия представляет угрозу для людей и материальных объектов. Могут ли материальные объекты обеспечить подобную реакцию? Очевидно, что нет. Еще остается инфополе, где аномалия производит необратимые искажения. Но инфополе - это просто среда, в которой распространяется информация. Значит, дело в чем-то другом... и пока нет идей, в чем именно.
       - Надо съездить к Карантинной зоне, - пробормотал я вслух.
       Определенно, надо. Я был там давненько, кое-что подзабыл. Надо попытаться понять, каков именно характер искажения. Возможно, тогда удастся понять, что является источником противодействия.
       - Вот видишь, Фортуна. Все не так уж просто, но все равно есть подвижки.
       Он не отреагировал. Впрочем, он и в сознании бы не отреагировал, потому что, выйдя из Провала, лишился слуха. Это ударило по нему даже сильнее, чем Первичный импульс, который настиг его прямо в офисе. В бытность человеком, Фортуна имел не слишком крупный, но весьма успешный бизнес - ремонт станков. Ни жены, ни детей у него не было, так что всего себя он посвящал делу, и в одночасье лишился всего. И скорее всего, он бы смог найти для себя новый путь, но утратив слух, он стал воспринимать Хор как звуки. Переезд за город не помог. Да, вокруг стало меньше людей, но остальные предметы никуда не делись - а ведь они тоже шептали, каждый на свой лад, даже воздух. Днем и ночью, не стихая ни на мгновение. Фортуна выдержал месяц, после чего сделал то, что сделал.
       И так, еще раз. Аномалия является угрозой, эспер - контрмера для этой угрозы. Ничего не забыл? Вроде ничего. Ну что же, это уже что-то. Идем дальше. Факт шестой - аномалия направляется волей и является продуктом разумной деятельности. Притянуто за уши, основано на только что созданной философской доктрине, однако подтверждается вторым следствием и седьмым фактом - наличие микрокосма свойственно только существам с человеческим интеллектом, ни обезьяны, ни дельфины, при условной разумности и наличии самосознания, микрокосмом не обладают.
       Наличие альфа-сущности остается под вопросом, и за отсутствием доказательств ее существования, мы отсекаем ее бритвой Оккама, что делает каждую аномалию самостоятельным субъектом.
       Тогда назревает, пожалуй, важнейший вопрос - откуда взялись аномалии?
       Второе следствие говорит нам, что их природа аналогична, но не тождественна природе эсперов. Следовательно... решение этого уравнения опять упирается в неизвестную переменную, в сущность или явление, способное преобразовать человека в эспера.
       Щелкнул дверной замок и в палату вкатился невысокий человечек в белом халате, с огромным носом и глазами профессионального убийцы. Надпись на бейджике гласила: 'Врач Левит Игорь Петрович'. Я непроизвольно было огляделся вокруг в поисках чего-нибудь горючего, но тут же подавил этот рефлекс из прошлой жизни.
       - Добрый день, ..... ....., - поздоровался он. - Что-то давненько вас тут не видно было.
       Ого, так он меня еще и запомнить ухитрился.
       - Не так давно, Игорь Петрович, просто в прошлый раз не ваша смена была. Улучшений нет? - я изобразил заинтересованность.
       - Улучшений нет, ведь и ухудшений тоже нет, что уже не так уж плохо.
       - А прогноз?
       - Стабильный. Физиологических причин комы мы не наблюдаем, а следовательно причины скорее психологического плана. Не хочет просыпаться, и все тут. Ну вы сами все понимаете, тот взрыв газа, посттравматический синдром, чувство вины...
       - Да, понимаю.
       - И раз уж все понимаете... - врач сунул мне под нос какую-то бумагу. - До сих содержание оплачивалось из средств самого пациента, но тут из Академии Медицинских Наук предложение пришло.
       Я пробежался глазами по тексту?
       - Хотят перевезти к себе?
       - Таки да, в Научный Центр Психического Здоровья, в Москве. Берут на себя все расходы.
       - А какой им интерес?
       - Наблюдения конечно! Затяжная кома с минимальной машинной поддержкой - феномен довольно редкий.
       - А подписываю я?
       - Ну, так вы же были поручителем, когда пациент к нам поступил.
       - И правда ведь.
       Я наугад поставил роспись, все равно никто проверять не будет. Распрощавшись с врачом, я спустился вниз, забрал из гардероба куртку и вышел на улицу. Накопленные за пять лет фактические наблюдения - это хорошо. Возможность их проанализировать, сопоставить и сделать выводы - еще лучше. Но достаточно ли этого? Очевидно, что нет. Возможно, стоит обратиться к иным источникам информации. Например то, что я видел в Риге. Это нельзя было назвать сном, потому что в нем не было ни одного знакомого образа. Это едва ли было бредовым видением, потому что тот случай был единственным. Если вспомнить факт третий - возможно ли, я воспринял и впоследствии интерпретировал таким образом некую информацию, недоступную иным путем? В расторможенном состоянии барьер личности слабеет, и это действительно сильно расширяет сенсорные возможности.
       Хорошо. Не будем пока принимать эту версию в работу, рассмотрим отдельно от прочих сведений. Да, знакомых образов в видении не было, однако некоторые понятия распознавались вполне однозначно. 'Пустота'. 'Поиск'. 'Холод'. Это то, за что можно поручиться. Остальное уже не столь однозначно - к примеру, одно из понятий можно трактовать и как 'драгоценный камень', и как 'дорогой друг'. И еще ощущение боли - но боли не в обыденном смысле. Мне показалось, что я почему-то лишился руки, но не было ощущения опасности - скорее, обида и непонимание. Черт, странно все. Лучше пока оставить это. И все же - почему такой набор понятий? Пустота, холод. Поиск в пустоте? В холодной пустоте?
       - А почему холодно? - спросил я себя вслух?
       - Да потому что ноябрь на дворе, а ты эвон в своей свиристелке!
       Я поднял глаза и обнаружил себя на автобусной остановке. Рядом со мной стоял быкоподобной комплекции мужчина средних лет, только что отвлекшийся от изучения расписания. Агрессии он не излучал, только чрезмерное участие вкупе со свойственной жителям Урала прямотой.
       - Пожалуй, вы правы. Пора переодеваться во что-нибудь потеплее, - я счел за лучшее согласиться и на всякий случай зябко поежился.
       - Зиму-то в этом году суровую обещают, - кажется, у моего собеседника избыток общительности с лихвой компенсировался отсутствием такта. - Ты вон это, держи.
       Он полез в карман и сунул мне какую-то карточку. Это был разовый талон на пятипроцентную скидку в каком-то магазине охотничьих товаров.
       - Спасибо, - я попытался откланяться, но не тут-то было.
       - К нам тут недавно завоз пришел - бушлаты те самые, в которых арктическая бригада служит, за полярным кругом! Специально заказывали прямо с завода, так что дешевле чем где угодно. Никакой мороз не прошибет!
       Кажется, это надолго...
      
      
      
    Глава 10: Маленькие просьбы
      
      'Одна голова хорошо - а две лучше. А три - еще лучше'
      Джет Ли, 'Однажды в Китае'
      
      - Ситуация вокруг Латвии продолжает оставаться напряженной. В настоящий момент военный контингент НАТО и подразделения Вооруженных Сил Российской Федерации полностью выведены с территории этой страны. Однако президент Соединенных Штатов Рэндольф Пол в очередной раз за последние несколько дней напомнил, что столь катастрофический инцидент подрывает основы мировой безопасности, а так же обвинил власти Латвии в провокационном поведении. По его словам, злоупотребление Латвией своим членством в Северо-Атлантическом альянсе перечеркивает все достижения США и Российской Федерации по стабилизации отношений. В свою очередь президент России Олег Фомичев заявил, что произошедшее является трагической случайностью, вызванной техническими неполадками и воздействием стихии, и возложить на кого-либо вину не представляется возможным. Так же сегодня в Ригу специальным рейсом прибыла мониторинговая миссия ОБСЕ, ее задача - оценить нанесенный ущерб, и произвести точный подсчет жертв и пострадавших.
      Диктор заметно дернул глазами, отслеживая смену текста на телесуфлере и продолжил:
      - И вот мы получили последние известия. После длительных телефонных переговоров главы МИДов обеих стран согласовали создание совместной комиссии по выяснению причин происшествия. Напоминаем, что в ночь со второго на третье ноября в ходе плановых учений подразделения российской армии из-за сбоев при передаче данных вместо учебных целей поразили латвийскую территорию.
       Луна щелчком пульта выключила телевизор. Про Латвию последнее время говорили абсолютно все - что в институте, что в тусовке, что в интернете, что по телевизору. Очень быстро дошло до того, что стоило кому-то завести разговор на эту тему, как девушка моментально начинала себя чувствовать сдавленной со всех сторон, и обмазанной чем-то скользким, словно ее запаяли в банку с шпротами.
       'Противное, влажное ощущение, сдавливающее со всех сторон. Что-то скребет по груди и спине, противно и щекотно. Тяжелые, липкие слои жира стекают по телу вниз'.
       Содержание живых разговоров в основном сводилось к тому, что 'проклятый Мордор спьяну посмел поднять лапу на члена НАТО, и теперь ему наконец-то настанет конец', а поскольку политику Луна всегда на дух не переносила, тошнить ее при малейшем упоминании маленькой прибалтийской страны начинало немедленно. Дома не включать телевизор и компьютер было нельзя - душа и ванной, чтобы прийти в себя, уже не хватало.
       'Кожа шелушится. Ее густо покрывают красные пятна. Наверное, она должна страшно зудеть... но ничего не чувствует'.
       Девушка поднялась к себе, включила кондиционер на поддержание температуры, взяла планшет и уселась с ним на кровати, завернувшись в плед. Интересоваться чем-то, выходящим за пределы развлечений, было для нее непривычно и неприятно, однако два и два сложить она была вполне способна. И если Висельник сказал, что едет по каким-то важным делам в Латвию, а через пару дней происходит такое - тут не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, кто все устроил. Она даже несколько раз подумывала о том, чтобы позвонить по оставленному номеру, поинтересоваться, что же на самом деле случилось - но каждый раз намертво вбитый в голову принцип 'никогда не звонить первой' заставлял отдернуть руку и вернуться к другим делам.
       'Делать нечего, и пойти некуда - вяло подумала Луна, прокручивая пальцем ленту твиттера. - В клуб со Светкой нельзя, там народу много, не отмоешься потом. У старосты параллельной группы день рождения... не пригласили, твари... Или Сережке позвонить...'.
       Пару дней назад она открыла для себя, что хотя секс перестал ей доставлять привычное удовольствие - то в то же время это странное 'инфополе', или как-там его, открывало при коитусе совершенно новые ощущения, так что выкидывать за борт номер один из своей колоды она не спешила. Но вечно в койке не проваляешься, а что хуже - сидеть безвылазно в четырех стенах или находиться на людях - это еще было совсем не однозначно. Решение же ее текущей дилеммы пришло само собой. Лежащий рядом на тумбочке смартфон запиликал, отобразив на экране номер, который Луна меньше всего ожидала увидеть.
       - Ал-ло, - она на автомате добавила в голос немного игривости.
       - Вечер, - механически поздоровался Висельник. - Я через час подъезжаю к железнодорожному вокзалу. Встреть с машиной, мне до дома доехать надо.
       - Э? - откровенная наглость чуть не вышибла Луну из колеи. - А повежливее?
       - Это не просьба, и отказ не принимается.
       - Ты что вообще?
       - Наличка у меня кончилось, а пешком далеко. Быстрее.
       Смартфон замолк.
       Луна хотела было запустить им в стену, но передумала. Не потому, что было жалко дорогую игрушку, а потому что интуитивно почувствовала - лучше не спорить. Может плохо кончиться. Некоторое время она еще колебалась, гордость и возмущение боролись в ней с явной опаской и любопытством. К тому же после недавнего визита к Смерти у нее появились вопросы лично к Висельнику.
       'Только в этот раз, - подумала она, выбирая номер для дозвона. - И только пусть потом попробует еще покомандовать'.
       - Алле, Сережа? Да, ты сейчас сильно занят?.. Ну не важно, можешь подвезти немного?.. Ну что значит нет?!.. Блин, ну ты вообще, сложно так что ли?!.. Нафиг иди короче, работяга блин!
       На этот раз смартфон действительно полетел в стену. Сапфировое стекло с честью выдержало встречу с гипсокартоном. Почему какие-то там клиенты и проекты могут быть важнее ее просьб, в голове у Луны никогда не укладывалось, но зато было понятно, что теперь придется вызывать такси.
       'Не дай боже еще 'Лада' приедет', - угрюмо подумала она, и принялась искать в интернете нормальную службу такси, с нормальными (то есть импортными) машинами.
       На поиски ушло минут двадцать. Еще столько же - на выбор подходящей одежды. К тому моменту как раз подоспело такси, и всего через пять минут Луна стояла в шикарной пробке на Красном проспекте, которая начала двигаться только через полчаса. Девушка к этому моменту уже серьезно нервничала, потому что ее смартфон молчал. Обычно мучающийся ожиданием молодой человек хотя бы раз, но подавал признаки жизни, чтобы обратить на себя внимание.
       'Если уехал другим способом - никуда и никогда больше с места не сдвинусь', - рассерженно подумала Луна.
       Водитель такси уже заметно ее сторонился, и не пытался завязать разговор с миловидной пассажиркой. О чем именно он думал, оставалось загадкой, но его прикосновение походило на что-то колючее, болезненное. Хотя это было гораздо терпимее, чем ощущения от сотен таких же водителей так же стоящих в пробке, окутывавшее Луну грязной, просаленной простыней.
       'Блин, а ведь на вокзале толпа наверняка... а потом еще обратно так же ехать! Кошмар!'.
       Девушка заерзала на сиденье, пытаясь хоть как-то приглушить давление Хора. Таксист зло зыркнул на нее, но через силу смолчал. Луна уставилась в окно и от нечего делать принялась глазеть в окно. Где тут же встретилась взглядом с каким-то толстым аварцем, сидевшим за рулем фуры. Тот встретился с ней взглядом, надулся еще больше и отвернулся. Тем временем таксист вырулил на привокзальную площадь и с какой-то особой злобой ударил по тормозам.
       - Можете подождать? - спросила девушка.
       - Пять минут ожидания - сто рублей.
       - Хорошо, - кивнула она.
       - Курва буржуйская, - прошипел водитель себе под нос тихо, но различимо.
       Луна немного подумала, устраивать скандал и обеспечивать хаму увольнение с волчьим билетом сейчас или позже, и решила отложить разборку. Сначала надо было найти Висельника. Она еще раз проверила смартфон - пропущенных вызовов не было - и пошла к зданию вокзала. Людей внутри было много, отыскать в сплошном потоке лиц даже знакомое лицо было нереально. Вдобавок находиться среди такой толпы было все равно, что залезть в стиральную машинку. Тихо зарычав от ярости, Луна забралась в уголок, где было потише, и с яростью нажала кнопку дозвона.
       - Алё! Ну, ты где там?!
       - О, уже приехала? - Висельник казался удивленным. - Быстро ты, не ожидал.
       - ...!
       - Спокойно, поезд уже тормозит, минут через пять буду.
       - На четвертую платформу прибывает высокоскоростной поезд Москва-Хабаровск, - словно в подтверждение его слов, разнесся под сводами вокзала голос диспетчера. - На четвертую платформу прибывает высокоскоростной поезд Москва-Хабаровск.
       Ровно через семь минут, когда Луна уже начала явно терять терпение, Висельник появился. Слова, которые она собиралась ему высказать, тут же застряли в горле. Раньше Луна не испытывала ничего подобного, даже когда недавно приезжала к Смерти - там все было слишком нереально, чтобы задеть за живое. Сейчас же Висельник шел ей навстречу, ничем не выделяющийся из толпы, невзрачный, даже блеклый какой-то. Но толпа послушно обтекала его, как вода камень, создавая вокруг пару метров свободного пространства. Почему-то это выглядело куда жутче всего, что она видела до сих пор.
       - Ну что, где там твоя колымага? - беззаботно поинтересовался он, направляясь к выходу.
       - Не колымага, а такси! И накапало там уже на тысячу.
       'Боже, что я несу?'
       - Не волнуйся. Думаю, с пяти тысяч сдача у таксиста найдется.
       - Да не в этом дело, почему я вообще...
       - Ты сделала, о чем я тебя просил?
       - Разумеется, - наугад ляпнула Луна, одновременно пытаясь вспомнить, что же он просил ее сделать.
       - Отлично, вот и поехали домой, - и зашагал вперед, предоставив девушке его догонять.
       До такси он добрался первым, и нашел его сам, будто уже знал, на какой именно машине Луна приехала. Без разговоров уселся на переднее сиденье. Водитель было раскрыл рот для какой-то грубости, Луна почувствовала, хлесткий удар его гнева, но Висельник приветливо ему улыбнулся.
       - Добрый вечер, товарищ, и глубокое уважение вашей семье. Пусть у вас все будет хорошо. Какой замечательный вечер, вы не находите?
       Таксист отпрянул как от удара, закашлялся, и, словно в поисках спасения, повернулся к Луне, успевшей устроиться на заднем сиденье.
       - Куда? - жалобно спросил он.
       Ее опередил Висельник, назвав адрес ('ну и трущобы!') и девушке оставалось только кивнуть. Такси тронулось, водитель продолжал вжиматься в левую дверь, словно собирался вывалиться из нее. Луна набрала побольше воздуха.
       - Так, а теперь я жду объяснений!
       Висельник молчал.
       - Какого б...ть х...я ты от меня требуешь тащиться на ночь глядя тебя встречать? Я тебе б...ть служанка что ли?
       Ноль реакции.
       - Ты меня слушаешь вообще?!
       - Можно тише? - прошипел сквозь зубы таксист.
       Луна взглянула на него - мужик как мужик, рядовое нищебродское быдло, вонючее и прокуренное. Только бледный и вспотевший. И руками вцепившийся в руль так, будто пытался его оторвать. Она попыталась тряхнуть Висельника за плечо и тут же отдернула от боли руку. От настоящей, острой боли, облившей ее пальцы бурлящим кипятком.
       - Ай, е..ть на...й! - она испуганно отдернула руку.
       Висельник так и не удосужился обернуться.
       Луна в ярости схватила смартфон. Она не пыталась больше думать, действуя исключительно на эмоциях. Ею двигало только желание немедленно призвать на голову того, кто отнесся к ней непочтительно, все возможные кары. Она собиралась звонить Сергею, отцу, в полицию наконец - лишь бы доставить этому загадочно отмалчивающемуся подонку побольше проблем... Смартфон был мертв. То ли батарейка села не вовремя, то ли не стоило его швырять об стену.
       'Да что за день сегодня такой?!'
       Такси вкатилось в какой-то темный грязный двор, и остановилось возле старой девятиэтажки. Висельник тут же вылез из машины, предоставив Луне расплачиваться самостоятельно. Водитель, взяв деньги, рванул с места с такой скоростью, будто за ним черти гнались. Девушке ничего не оставалось, как идти внутрь подъезда - благо домофон на двери был сломан, наверное, еще до ее рождения.
       Внутреннее пространство подъезда встретило ее густым тошнотворным запахом мочи. Луна покачнулась, зажала рот рукой, и схватилась было за стену, но вовремя заметила, что та густо покрыта какими-то непонятными пятнами, подпалинами и наскальными письменами местных аборигенов.
       'Не могу поверить, что люди могут жить в таком свинарнике!'
       Под ногой что-то хрустнуло. Посмотрев вниз, Луна увидела использованный шприц. Много шприцев. Ей сделалось дурно.
       - Добро пожаловать, - Висельник уже стоял на лестничной площадке и давил на кнопку лифта. - Это - мой дом.
       - Здесь воняет как в сортире! - прошипела Луна с зажатым ладонью ртом.
       - Разумеется. Но стоит ли винить тех, кто мусорит здесь, за то, что в городе нет общественных туалетов, а их жизнь настолько горька и беспросветна, что героин в ней - единственная радость?
       Луна прошипела в ответ что-то невнятное и попыталась втиснуть в себя в прибывшую кабину лифта. Лампочка в ней, как ни странно, работала, а вот о значении кнопок можно было только догадываться - они все были полусгоревшими, а подписать, какая какому этажу соответствует, никто не удосужился.
       Лифт поднялся на крайний, девятый этаж. Висельник подошел к старой, обшарпанной деревянной двери, покрытой толстенным слоем краски с подтеками, и открыл ее без ключа ('он ее вообще не запирает?'). Луна вошла следом. Сначала она ничего не разглядела, было темно. Потом удалось разглядеть детали, и не будь она потрясена вонью и грязью в подъезде, то наверняка онемела бы при виде жилья Висельника. Хотя назвать это 'жильем' или 'квартирой' было невозможно. Даже слово 'бомжатник' казалось слишком мягким. Скорее, это была 'берлога' или 'лежка'. И не потом, что тут все было завалено мусором. Наоборот. Здесь вообще ничего не было.
       'Здесь нельзя жить!'
       Она прошла вглубь квартиры и обратила внимание на одну дверь, из-за которой доносились какие-то невнятные звуки. Открыв ее ('хорошо хоть глаза к темноте привыкли'), Луна увидела что-то очень странное.
       Слева от двери, впритирку к стене, стояла кровать - единственная мебель в комнате. В дальнем правом углу были в несколько стопок навалены разнообразные книги. В дальнем левом - так же стопками лежала одежда. Мужская. Больше ничего в комнате не было. Зато на самой кровати сидела знакомая светловолосая девочка с повязкой на глазах, в одной руке у нее был надкусанная лепешка, в другой - маленький кусочек от нее. Напротив двери находилось открытое окно, а к его подоконнику прислонялся рыжий паренек в грязном плаще и темных очках. Его имя... карту Луна смогла вспомнить - 'Дьявол'. В руках у него была такая же лепешка, и именно в тот момент, когда Луна отворила дверь, он бросил кусочек мякиша в девочку на кровати.
       В следующую секунду он посмотрел на нее, резко повернулся к окну, но оно само по себе захлопнулось прямо у него перед носом. В тот же момент мимо Луны в комнату шагнул Висельник. Не сказав ни слова, он подошел к Дьяволу, который почему-то немного съежился и отступил на шаг, схватил его за шкирку, а потом то же самое беззастенчиво проделал с девочкой на кровати ('а, у нее же карта Жрица!').
       - Ну и что вы тут устроили, маленькие извращенцы? - тихо и зло спросил он.
       - А надо было оргию? - поинтересовался в ответ полузадушенный Дьявол.
       - Лучше бы оргию. Хотя бы соответствует возрасту. А теперь быстро метнулись в ванную за ведром и тряпками, и все за собой убрали.
       Жрица послушно кивнула и вышла. Дьявол остался на месте, потирая шею и откашливаясь. Висельник не обратил на него внимания, присел на корточки и провел пальцем по полу. Посмотрел на него. Тоже самое повторил с книгами в стопке. Недовольно скривился.
       - Не помню, чтобы я просил убираться.
       - А я ей говорил - плохая идея!
       - И я не помню, чтобы в округе была хоть одна узбекская пекарня, где могли бы испечь такую лепешку, - продолжил Висельник не сбиваясь с тона и поднес лепешку к носу. - Совсем свежая, горячая. Испечена не в электрическом тандыре, а в классическом. И топили его не углем, а кизяком.
       - В полицию овчаркой не думал пойти? С таким-то нюхом.
       - Собачья там работа, так что нет. Но очень мило с твоей стороны смотаться аж до самого Узбекистана, чтобы добыть простую лепешку.
       - Мимо просто пробегал.
       - Ну не красней. Все мы однажды понимали, что девочек можно не только за косички дергать.
       - Иди на хрен, - спокойно ответил Дьявол. - Ты ни черта не понимаешь. И не поймешь.
       - Куда уж мне, старому зануде. Впрочем, мне другое больше интересно. Если ты притащил сюда эти лепешки, значит другого съестного дома не было?
       - Да ты просто гений дедукции.
       - А если не было другого съестного... - Висельник повернулся к Луне, - значит, кое-кто наплевал на мою просьбу потратить жалкие пару часов времени, чтобы позаботиться о беспомощной слепой девочке. Так ведь?
       - А, ты про это, - Луна ненавидела, когда ее в чем-то обвиняли. Особенно, если обвиняли обоснованно. - Ну, забыла, бывает!
       - Бывает, что птицы гадят тебе на голову, - сказал Висельник без эмоций в голосе. - Бывает, что иногда не выполняют мои просьбы, по забывчивости или из вредности. Обидно, но не более. А вот когда некоторые личности настолько заняты жалением себя, что не находят минутку помочь тем, кому стократно хуже - и это при том, что между ними много общего, и стоило бы друг другу помочь... Просто чудо, что одна рыжая морда вдруг вовремя решила чуть-чуть повзрослеть. А если бы Дьявола поблизости не оказалось?
       Висельник замолчал и теперь не сводил с нее глаз.
       Девушка попыталась что-то возразить ('ну правда же просто забыла!'), что-нибудь придумать в свое оправдание ('никто же не умер!'), но нужные слова упрямо не приходили на ум. Стоявший рядом Дьявол тоже молчал, за очками, да еще в темной комнате, эмоции по лицу не читались, но кожей Луна чувствовала, что он лучится чем-то очень острым, одновременно раскаленным, как кипяток, и холодным, как лед. Наверное, именно это и была настоящая ненависть. Но от Висельника ничего подобного не ощущалось.
       Вообще ничего.
       Словно вместо него было пустое место.
       Или мертвец.
       - Простите, - мимо нее в комнату протиснулась Жрица с ведром воды. - Я не смогла найти тряпку.
       Висельник молча подошел к куче одежды, вытащил какую-то майку и разорвал ее пополам.
       - Вот, - сказал он, протягивая куски обоим подросткам. - Теперь целых две.
       - И что мне с ней... - Дьявол попытался было протестовать, но Висельник перехватил его за ухо.
       - Взял. Тряпку. И драишь. Пол, - он перевел взгляд на Луну. - Спасибо, что подвезла. Более твое присутствие здесь не желательно.
       Луна отвела глаза. Она заметила, что Жрица, стоя на коленях, собирает влажной тряпкой крошки. Рыжий мальчишка занялся тем же, держась в стороне. Висельник ушел куда-то на кухню.
       Она не помнила, как оказалась на улице.
       Холодный ноябрьский ветер хлестал ее по лицу ледяной крошкой, и казалось, что это были пощечины.
      
      
    * * *
      
       Заграньюгрез
       Холодно.
       Как же холодно.
       Оно протягивает руку - тонкую, слабую - и судорожным усилием хватается за камень. Пытается подтянуться. Сил едва хватает на то, чтобы не сорваться в пропасть. Но хватает. Приходится оторвать другую ладонь, оторвать в прямом смысле, оставляя на каменном выступе примерзшие лохмотья кожи и мяса. И можно еще раз подтянуться на дрожащих руках. И найти опору босым ногам, израненным, истерзанным мучительным подъемом по почти отвесной скале.
       Больно.
       Как же больно.
       Каждый раз одно и то же - в тысяче разных вариаций. Нужно было брести сквозь бескрайнюю ледяную пустыню. Или взбираться на крутые скалы. Захлебываясь и барахтаясь, плыть через океан ледяной воды. И подниматься по невероятной длины лестнице. Тысячи вариаций, порой совершенно безумных и невозможных - и всегда одно и то же. Каждый раз одно и то же, стоит лишь провалиться из вездесущей симфонии Хора в скорлупу собственного сознания, закрыться в нем хотя бы ненадолго. То, что люди называют 'сном'. И подобно тому, как сновидения людей бывают странными и хаотичными, так и эти чрезмерно упорядоченные грезы, полные незнакомых, невиданных прежде вещей, разительно отличались от привычной пестроты инфополя.
       Всегда есть зов.
       Всегда есть холод.
       Всегда есть мольба.
       И оно еще раз протягивает истерзанную до костей руку, еще раз подтягивает вверх дряхлое тело, оставляя на мерзлых камнях клочки своей плоти. Силы его на пределе, на той грани, которая едва-едва позволяет сделать еще одно движение - но дальше этого предела не убывают. И так еще очень, очень долго...
       Но этот подъем не бесконечен. У него есть цель, и она ждет там, вверху. Ждет, страдает, умоляет защитить себя от холода и одиночества, просит дать хотя бы несколько капель крови для погибающих корней, хотя бы толику тепла от израненных рук для лепестков и листьев. И эта цель не меняется, какую бы причудливую форму не принимал 'сон'.
       Подтянувшись в последний раз, оно наконец-то увидело вершину скалы. Это была небольшая каменная площадка, не больше полутора метров в поперечнике, и почти идеально ровная. Ураганный ледяной ветер продувает ее со всех сторон, тонкая белая мантия не дает никакой защиты, только бесполезно цепляется и стесняет движения. Но все же его ярости недостаточно, ни чтобы сбить с ног, ни чтобы причинить вред крохотной былинке жизни, сиротливо ютящейся в единственной трещинке в камне.
       Оно взбирается на вершину и с облегчением садится рядом с цветком и склоняется. С нежностью протягивает ему превращенные в кровавые лохмотья руки, заслоняет от бешеного ветра. Стремление защитить, обогреть, отдать всего себя ради чужого блага - и если в мире существовала любовь, то именно ею было охвачено существо посреди бушующей стихии. Любовью безотчетной, бескорыстной, иррациональной - и от того еще более страстной.
       - Помоги, - произнес слабый голос.
       Не человеческий голос. Живые голосовые связки не смогли бы издать такой звук. Так мог бы говорить ручей, несущий свои воды посреди леса. Или шелестеть листва в светлой рощице. Это мог бы быть шорох песка в пустыне или шум дождя. Существо не понимало, что значат эти странные понятия: 'ручей', 'дождь', 'роща'. Оно не могло осознать их так, как это могли другие эсперы, переродившиеся из обычных людей. Понимание смысла этих слов само зарождалось внутри него, но появлялись извне. Не вкладывалось насильно, но приходило в ответ на возникшую потребность придать мысли форму.
       - Помоги, - снова произнес тот же голос.
       Слова исходили от цветка - но одновременно они звучали отовсюду. Словно говорило само пространство вокруг. Существо замерло в непонимании. Помочь? Но как именно?
       И точно в ответ на его замешательство, из-за края скалы показалось нечто. Не человек, не зверь и не насекомое. Нечто, не имеющее ни четких очертаний, ни определенных размеров, одновременно крупное и микроскопическое, ярко окрашенное и блеклое, стремительное и медлительное. Нечто, вне всякого сомнения, существующее и во 'сне', и в 'реальности', и в инфополе, и неведомо еще в каких еще слоях бытия, недоступных ни людям, ни эсперам. Лишь одно можно было сказать определенно - оно жаждало.
       И объектом этой неутолимой жажды был беззащитный голубой цветок.
       Существо замахало измочаленной рукой, другой прикрывая свое сокровище. Оно бы окрикнуло это пугающее нечто, если бы привыкло пользоваться голосовыми связками.
       Нечто отпрянуло, заметалось из стороны в сторону, словно пыталось найти обходной путь, но не попыталось зайти со спины, ибо существо было для него непреодолимым препятствием. Оно же в свою очередь наблюдало за ним, пытаясь понять, что же надо делать.
       Нечто снова метнулось вперед, пытаясь проскочить под выставленной вперед рукой. Существо, не придумав ничего лучше, навалилось на него всей невеликой массой. После непродолжительной возни, которую даже с натяжкой нельзя было назвать борьбой, ему удалось схватить это нечто и вытащить из-под себя. С испугом оно поглядело на бешено вырывающийся комок и, после секундного колебания, отшвырнуло добычу в пропасть.
       Прошло какое-то время. Может секунды, может часы.
       Нечто не появлялось.
       Существо снова переключило внимание на цветок. Тот выглядел слегка потрепанным, а один из листиков был чуть-чуть надорван. Но, тем не менее, пространство вокруг теперь полнилось облегчением и благодарностью. Существо склонилось как можно ниже, чтобы согреть цветок своим дыханием. Попыталось осторожно разгладить помятые лепестки.
       Вокруг бесновался в тщетной ярости ветер, хлестал и бил миллионами снежных игл. Существо не обращало на это внимания.
       Истинной любви не страшны такие мелочи.
      
      
    * * *
      
       Следующимвечером
       Видавшая еще живого Путина 'Лада' чихнула мотором и натужно завыла, побираясь через грязевое болото, которое не слишком старательно маскировалось под дорогу.
       - Но-но-но, ласточка, - пробормотал Семен сквозь зубы. - Вот только не надо тут застревать, я тебя умоляю. Вот застрянем, кто нас вытаскивать будет? А никто нас вытаскивать не будет, потому что у нас денег нет. И до среды не будет. Ну, поднатужься, родная, чуток совсем осталось. Ну, ну, родимая, ну давай же...
       'Ласточка', всемерно разделяя стремление своего владельца добраться по нужному адресу, была куда как более скептически настроена относительно их возможностей совершить задуманное. Бешено крутя колесами, она добросовестно преодолела очередную лужу, заслужив россыпь восторженных комплиментов от водителя. Преодолела, прокатился двадцать метров по более-менее проходимой дороге... и увязла снова. На этот раз намертво.
       - Ну что же ты так, ласточка моя, - Семен в сердцах хлопнул по рулю.
       Если бы 'Лада' могла говорить, то наверняка посоветовала бы своему владельцу внимательнее смотреть прогноз погоды. И думать головой. Потому что даже сделанному на 'АвтоВАЗе' автомобилю очевидно, что если всю неделю были заморозки и снег, а потом резко наступает оттепель, то все дороги превращаются в грязь. А грунтовые дороги - в непроходимую грязь. И лучше всего просто спокойно постоять на улице, никуда не дергаясь. А уж если у владельца есть нужда тащиться куда-то через непролазную грязь, то лучше бы это делать на своих двоих. Или на коне. Всего одна лошадиная сила, зато отличная проходимость, абсолютная экологичность и дешевое техобслуживание. Спрашивайте в фирменных салонах казахстанских дилеров. Однако говорить машина не могла, и ей оставалось лишь надсадно пыхтеть, сидя в грязи по самый бампер.
       Семен открыл дверцу, осторожно выбрался наружу так, чтобы не замазать в грязи хотя бы брюки, и огляделся. И выматерился с досады. До нужного дома оставалось всего полсотни метров, издалека было хорошо видно номерную табличку. И эти полсотни метров пролегали по ровной и почти сухой гравийной насыпи. Если бы не вот эта грязища...
       - Доброго вечера, - окликнул его голос сзади. - Застрял?
       Семен обернулся. Перед ним стоял какой-то парень в замшевой куртке и с пластиковым пакетом в руке. Пакет был набит продуктами. Чем-то неуловимо этот тип Семену не понравился, но он списал это на собственное раздражение.
       - Да, завяз. Думал - проеду нормально по замерзшей колее, а тут раз и растаяло все. Ноябрь на дворе, а тут парит, блин...
       - Бывает, - незнакомый парень пожал плечами. - Подтолкнуть?
       - О, спасибо, - Семен снова уселся за руль и завел мотор. - Погнали?
       И вдавил педаль газа. От мощного рывка 'Лада' вылетела из грязи, словно снаряд их пушки, на мгновение даже взлетев в воздух. С размаху она грохнулась на все четыре колеса, амортизаторы жалобно пискнули, но выдержали.
       - Спасибо большое! - крикнул Семен, высунувшись в окно.
       - Да не за что, - незнакомец почему-то усмехнулся.
       Семен его уже не слушал. Он подрулил к нужному дому, поставил машину на ручник и еще раз сверился по памяти с адресом и надписью на табличке, прикрученной к калитке.
      
      
    'Белый маг, провидец и целитель Пересвет Аввакумов.
      
    Часы приема: с 18:00 до 03:00. С собаками и беременными женщинами вход не рекомендуется.
      
    Дети старше 60 лет в сопровождении родителей - обслуживаются бесплатно'.
       'Юмор уровня 'Аншлага', - подумал он. - Что за идиот вообще это придумал?'
       Он попытался открыть калитку, но та не поддавалась. Беглый осмотр не обнаружил ни шпингалета, ни крючка. Выглядело все так, будто калитка не запиралась вообще никак, и сама решала, открываться или нет.
       - Доброго вечера, - окликнул его голос сзади. - Застрял?
       Семен обернулся. Перед ним стоял все тот же парень, что подтолкнул ему машину, с пакетом продуктов в руке. И снова чем-то неуловимо вызывающий неприязнь.
       'Дежа вю', - подумал он.
       - Да чет не открывается.
       - Как не открывается? - удивился его собеседник. - Не заперто же.
       Он обошел Семена и потянул калитку на себя. Та отворилась без малейшего сопротивления. Парень зашел во двор, подошел к крыльцу дома и обернулся:
       - Заходи, коль по делу пришел.
       И скрылся за дверью. Семен, недолго думая, последовал за ним. По дороге он обратил внимание на вертикально стоящее близ крыльца толстое бревно и на густые заросли крыжовника, за которыми сразу начинался спуск к самому берегу реки. И если бы оставшаяся снаружи 'Лада' могла говорить, то, скорее всего, посоветовала бы своему владельцу меньше глазеть по сторонам и больше - перед собой. Потому что мало ли что может привидеться, а там и в кювет съехать недалеко.
       Стоило Семену войти в дом, на него нахлынуло ощущение неправильности происходящего, и он не мог сказать, в чем именно было дело. Разувшись в прихожей, он прошел в длинный коридор, шедший вдоль стены дома, в окна которого заливался мягкий и теплый солнечный свет. Одна из выходящих в него дверей была прикрыта, за другой горел свет и доносился стук посуды.
       - Извиняюсь, можно? - для гарантии он постучал по косяку.
       Странный тип, оставшийся без куртки, но зато в клетчатом фартуке поверх клетчатой рубашки, развернулся и к нему и, как показалось Семену, обмерил его взглядом со сноровкой не то портного, не то торговца органами.
       - Садись, - он властно указал на стул. - В ногах правды нет. Странно, правда?
       - Что странно?
       - Что в ногах нет правды, - пояснил клетчатый. - Что вообще за странное выражение? Можно подумать, что для того, чтобы найти правду, надо отрезать кому-то ногу. Хотя кто знает... для испанской инквизиции это был не самый плохой метод.
       - Но мы не в средневековой Испании, - Семен сел на предложенный стул, но сути разговора пока не улавливал.
       - Метко подмечено. И я, кстати, не Томас де Торквемада, - клетчатый вернулся к разделочной доске и плюхнул на нее поддон с куриной грудкой, а рядом взгромоздил банку фасоли. - Тем не менее, не смотря на то, что прошла целая чертова уйма веков, правда все еще кому-то нужна. Глупость какая-то, не находишь? Кому нужна дурацкая правда, когда есть медийная картинка? Однако же богата земля русская всякими остолопами, и один из них сейчас сидит здесь.
       - Эй, я тебе грубил!
       - Ты сюда приехал за правдой. Правдой о своей сокурснице, Елене Бакуткиной, - клетчатый снова повернулся к Семену, указывая на него кухонным ножом. - А оно тебе надо?
       - Откуда ты знаешь, зачем я приехал? И что значит 'надо'?
       - Ответ на первый вопрос слишком прост, чтобы ты его принял, а не принялся выискивать двойное дно. Что до второго... ты уверен, что знание правды не причинит тебе вреда, и не подтолкнет к действиям, о которых потом пожалеешь?
       - Это угроза? - вежливо уточнил Семен.
       - Это я обрисовываю тебе ситуацию. Конкретно меня можешь не опасаться - я тебя и пальцем не трону, даже если ты сейчас схватишь этот нож и попытаешься меня зарезать. Кого тебе стоило бы бояться - так это самого себя.
       - Все равно не понимаю.
       - Вот лучше и не пытайся. Обычно я людям не причиняю добро, если они об этом не просят, но сегодня у меня хорошее настроение, так что... - клетчатый парень уставился куда-то наверх. - Смерть, будь так добр, прочисти ему память и отправь домой.
       И принялся чего-то ждать.
       Семен внимательно за ним наблюдал, уже прикидывая, как бы половчее вызвать 'скорую'. Клетчатый же постоял несколько секунд, после чего выбежал в коридор и принялся стучаться в запертую дверь. Не получив ответа, он несколько раз толкнул дверь плечом, после чего чертыхнулся и с разочарованным видом вернулся на кухню.
       - Телефон убери, - буркнул он.
       - А может, все-таки врачей вызовем? Голоса в голове не мучают?
       - Два с половиной часа, - угрожающим тоном прошипел клетчатый. - Ровно столько времени нужно карете 'скорой помощи', чтобы добраться до нашего медвежьего угла. И это по сухой дороге. Кстати, напомни мне, какой там штраф ввели за ложный вызов? За полгода столько заработаешь?
       - Ладно, уговорил, - Семен спрятал телефон и примирительно поднял руки. - Тогда я все же спрошу - что произошло с Ленкой? Куда она исчезала, почему так странно себя стала вести, когда вернулась, и почему первым делом обратилась не в ФСБ или полицию, а к вам? 'Белый маг и целитель Пересвет Аввакумов' - это вы?
       - Он, - 'клетчатый' ткнул ножом в сторону запертой двери. - Я, в некотором смысле, ассистент. Всякие мелочи по дому делаю. Откуда ты узнал, что она обращалась к нам?
       - Увидел мельком визитку у нее в руках.
       - Всего лишь мельком?
       - У меня фотографическая память.
       - Однако не совать нос куда не надо тебя, как видно, не научили, - хмыкнул клетчатый, стуча ножом по разделочной доске. - Значит надо тебе все объяснить. Да еще так, чтобы ты понял... хорошо. Что ты видел во дворе?
       - Как это относится к делу?
       - Это наводящий вопрос.
       - Бревно там, - Семен пожал плечами. - Кусты. За ними река.
       - Прекрасссно. А что ты видел в коридоре?
       - Вроде ничего странного...
       - Выгляни еще раз.
       Семен последовал совету и вышел из кухни. Вроде, все нормально, коридор как коридор. Деревянный пол, деревянные стены. Потолок чем-то оклеен. У плинтуса скопилось немного пыли, там же валяется несколько дохлых мух. В окно светит солнце, нагревает пол...
       Он вдруг почувствовал, что ноги стали предательски вялыми и слабыми, а в животе сжался тугой холодный комок. Солнце. Светит. На дворе ноябрь. Вечер. В пятом часу уже темнеет. А солнце все равно светит прямо в окно, прямо через простенькую белую шторку. Семен бросился обратно на кухню.
       - Ну как? - спросил его клетчатый, не оборачиваясь. - Крыша еще на месте? Или все-таки врачей вызовем?
       - Это фокус такой? - хрипло выдавил Семен.
       - Это реальность, данная в ощущениях. Кстати, ты же упомянул, что видел реку за кустами? Это тем более забавно, потому что до берега больше километра. А теперь ответь мне на последний вопрос... - клетчатый сделал эффектную паузу. - Как я выгляжу?
       - Ну... - Семен вдруг понял, что не может ответить. В памяти не задержались ни особые приметы лица, ни даже цвет волос. Только этот чертов клетчатый фартук стоял перед глазами, как настырный морок.
       - Давай помогу.
       Клетчатый обернулся.
       В то же мгновение Семен, к собственному изумлению, издал визгливый вопль и с заячьей прытью отскочил назад. Оступился, рухнул на пятую точку, что было сил, пополз задом, пока не уперся в стенку. Какая-то его часть еще осознавала происходящее, и решительно протестовала против безумия, ведь ничего дурного случилось, но все остальное его существо затопил слепой, животный страх. Страх заставил его тихо подвывать, не в силах связать двух слов, беспомощно сучить ногами по полу, и даже выхватить из кармана перцовый баллончик - если бы только тот мог спасти от этого безликого, бесформенного колышущегося ужаса.
       - Страшно? - спросил ужас. - А ведь тебя предупреждали.
       И в то же мгновение превратился обратно в клетчатого. Теперь Семен даже смог разглядеть его лицо - никакое, не запоминающееся, как у агента спецслужб и еще примерно половины жителей страны. С некоторым трудом он поднялся на ноги и с облегчением убедился, что те его кое-как, но держат, а штаны по-прежнему сухи.
       - Так, - он сделал два неуверенных шага и плюхнулся на стул. - В двух словах - что сейчас было? Честно обещаю... смеяться не буду. Выискивать подвох тоже.
       Клетчатый высыпал мелко нарезанную курятину на сковородку и прислонился с разделочному столу, помешивая мясо одной рукой. Смотреть на Семена он избегал.
       - Это была правда, - сказал он медленно, тщательно подбирая слова. - Та самая, которую ты искал. Только и всего. И, предвосхищая твой вопрос - нет, на самом деле ничего осязаемого не произошло. На эти несколько секунд изменилось только твое отношение к ситуации. Сейчас мне приходится прикладывать усилие, чтобы ты снова не обосрался от страха, просто находясь рядом со мной.
       - Ты вообще человек? - выдавил Семен и закашлялся: горло пересохло.
       - Хороший вопрос, - клетчатый поставил рядом с ним на стол стакан воды.
       - Ответ: 'нет'. Хотя и был им.
       - А Ленка?
       - И она тоже.
       - И кто вы?
       - Мы зовем себя эсперами. Кто мы на самом деле - без понятия.
       - То есть вас много?
       - Много - это больше трех. Так что да, много. Даже пальцев на руках не хватит всех посчитать, насколько много.
       - И чего вам надо?
       - Я готовлю куриное рагу с фасолью, и мне сейчас нужен чеснок. Он лежит в холодильнике, на нижней полке дверцы. Достань, пожалуйста.
       - Пожалуйста, не надо уходить от ответа, - Семен подошел к холодильнику, открыл дверцу и обнаружил на нижней полке несколько головок чеснока. - Сколько нужно?
       - Два зубчика будет достаточно. Спасибо. А если хочешь услышать правильный ответ - правильно задавай вопрос.
       - У эсперов есть какая-то общая цель? Чего вы добиваетесь?
       - Да ничего, в общем-то. Жить пытаемся, занять себя чем-нибудь. С переменным успехом.
       - И только?
       - А этого мало? Перец и куркуму еще достань, она на средней полке.
       - Не знаю, не мне судить. Держи. Можно еще один вопрос?
       - Спасибо. Можно.
       - У тебя имя есть?
       - Было. Сейчас можешь обращаться ко мне 'Висельник', - клетчатый зачем-то полез в нагрудный карман рубашки и показал Семену заламинированную карту таро. На ней был изображен человек, подвешенный вниз головой за одну лодыжку.
       - Черт те что, - Семен потер виски. Дело было даже не в переизбытке информации, а в ее откровенной бредовости, помноженной на неопровержимые факты. Можно конечно предположить, что это все галлюцинации какие-нибудь, но они же не бывают коллективными. Спецэффекты какие-нибудь? Но он видел все своими глазами. Гипноз? Нет, гипноз это совершенно другое... Инфразвук? Электромагнитные излучения? Нет, нет, все это не подходит, не может вызвать таких эффектов.
       - Хорошо. Допустим... Допустим, мне не показалось. И ты тоже не врешь. В чем тогда подвох?
       - Ты, помнится, пять минут назад обещал, что подвохи выискивать не будешь.
       - Я ищу подвох в том, что ты мне все это рассказал. Зачем? Вы вообще не таитесь?
       Висельник засмеялся.
       - А зачем нам таиться от кого-то? И, главное, от кого? От обывателей и мещан? От ФСБ и полиции, которые суть те же мещане, но навезенные с Кавказа и вооруженные? От правящих элит, которые сами являются апофеозом мещанства? Каждый человек живет в своем собственном мире, а в мещанском мире для нас, для эсперов, места нет. Нас не хотят видеть - и не видят. Даже если ты сейчас пойдешь в информационные агентства, начнешь рассказывать им правду - на тебя просто посмотрят как на психа и позовут охрану, чтобы вышвырнуть тебя. Начнешь распространять информацию самостоятельно - затеряешься в медийном шуме, создаваемом ежесекундно. А даже если каким-то чудом и пробьешься куда-то - все, что ты попытаешься донести до людей, мгновенно смешают с дерьмом толпы школьников и студентов с двача и вконтакта, наделав кучу 'мемов' и смешных с их точки зрения картинок. Теперь понимаешь? Ты для нас не угроза.
       - Однако, тем не менее, ты сделал для меня исключение.
       Висельник высыпал промытую фасоль в сковородку, перемешал и накрыл крышкой.
       - Нос не задирай. Не ты первый, не ты последний. Мы не в первый раз открываемся. До сих пор это не имело последствий, и не вижу, почему они должны быть.
       - А если я хочу разобраться подробнее?
       - Разбирайся, кто тебе мешает.
       - Мне нужна информация.
       - Плати.
       - Че?
       - Через плечо! Нужна информация - плати.
       - У меня с наличкой пока не очень. Сколько тебе надо?
       - У тебя есть машина.
       - Ну да, есть... так ее я не отдам! Сам ни с чем останусь.
       - Мне не нужна не только машина, но и водитель к ней.
       - Так бы и сказал, что подвезти куда-то надо.
       - Ну, суть ты понял. Когда будет надо - я тебе сам позвоню. И еще, скоро подъедут очередные безутешные родители, лечить дорогое чадо от чего-нибудь. Не стоит их смущать еще больше.
       Сообразив, что ему ненавязчиво указали на дверь, Семен поспешил откланяться. На улице было уже совсем темно, и это его обрадовало - хоть что-то еще осталось нормальным. На всякий случай, он прошел через весь двор и оглядел заросли крыжовника. Кусты как кусты, подстриженные даже. Неплохо дополняли обычную изгородь, выходившую на пустырь. Реку, разумеется, видно не было - далеко. Он вернулся к машине и завел мотор. Развернулся на пятачке, тронулся вперед и всего через полсотни метров почувствовал, что машина стоит на месте, а колеса бесполезно месят грязь. О том, как вляпался в то же место совсем недавно, Семен вспомнил слишком поздно.
       Если бы его 'Лада' могла говорить, то, наверное, все равно бы промолчала. Потому что иногда слова бесполезны.
      
      
      
    Глава 11: Увертюра под первым снегом
      
      7 ноября, Эверест
      Дэвиду Шарпу-Мэлори ни до чего не было дела. Он находился в полукилометре от высочайшей вершины мира. Жалкие одна тысяча четыреста пятьдесят три фута - это же сущий пустяк в повседневной жизни. Это можно легко пройти за пять минут. Ему нужно было всего лишь встать и подняться еще на одну тысячу четыреста пятьдесят четыре фута - и он был бы на вершине. Но ему было плевать.
      'Оставьте его, он уже покойник'.
      Ему было плевать на заплаченные за восхождение тридцать тысяч фунтов. Мимо него прошла вверх группа из пяти человек. Один из них заметил его, окликнул остальных и показал на Дэвида пальцем, но лидер только отмахнулся и скомандовал идти дальше. Им был безразличен он, а ему были безразличны они. У его ног сиротливо ютился пустой кислородный баллон и надкушенный шоколадный батончик. Дэвид Шарп-Мэлори умирал, и ему ни до чего не было дела.
       'У него нет кислорода, он обречен'.
       Эверест - особое место, с особой моралью. Здесь не действует ни один закон из привычных обывателям. Здесь не важно, сколько у тебя денег, а важно, сколько у тебя кислорода. Здесь имеет значение не то, что ты можешь одним телефонным звонком разрешить проблему, а лишь то, можешь ли ты сделать еще один шаг наверх, вопреки горной болезни и экстремально низкому давлению. И здесь не играет роли гуманизм, на котором веками держалась цивилизация. Если ты замерз - ты умрешь. Если ты почувствовал слабость или недомогание - ты умрешь. Не рассчитал запас кислорода... ну, тут и объяснять не надо. Никто не поможет, никто не остановится, даже если будет проходить мимо. На высоте в двадцать пять тысяч футов альпинист идет наперегонки со смертью. Если он остановится, чтобы помочь умирающему, то лишь продлит его агонию, но при этом, скорее всего, умрет и сам.
       Дэвид Шарп-Мэлори все это прекрасно знал, но одно дело знать, и совсем другое - испытать ярость Эвереста на себе. Он совершал одиночное восхождение, что само по себе рискованно, но когда сквозь одежду почувствовал пробирающий до костей холод, не распознал сразу опасный сигнал. Он отошел немного в сторону от маршрута, попытался укрыться от ураганного ветра в небольшой пещерке. Но оказалось, что пещерка - это вовсе не пещерка, а лишь скальный козырек, не способный защитить от непогоды.
       Дэвид хотел просто отдохнуть, хотя бы немного восстановить силы для последнего рывка к вершине. Но стоило ему присесть, как на него навалилась страшная усталость. Ему казалось, что как только он сдвинется с места, его изнуренное восхождением тело окончательно развалится на части. Он подумал, что посидит только пять минут, съест батончик, чтобы дать организму топливо. Но когда прошло пять минут, Дэвид понял, что не сможет встать. Уже никогда не сможет. Мимо него прошла большая группа, ранее следовавшая за ним по пятам. В тот момент он еще мог издавать звуки, он попытался позвать на помощь, и к нему даже подошли двое. Они попытались надеть на него кислородную маску, но первый же взгляд на манометр заставил их лица перемениться.
       - Оставьте его, он уже покойник, - сказал один, видимо гид. И тут же добавил в ответ на удивление спутника, - У него нет кислорода, он обречен.
       Дэвид что-то кричал им вслед. Проклинал их. Умолял. Потом у него не осталось сил даже на крик. А потом ему стало все равно. Это было тупое, горькое безразличие, порожденное осознанием полной безнадежности, помноженным на кислородное голодание. Он слишком устал и замерз, чтобы сдвинуться с места, и восстановиться уже не сможет. На такой высоте альпинист идет наперегонки со смертью, потому что человек не может здесь существовать, он может лишь надеяться, что достигнет вершины и успеет спуститься до того, как его тело достигнет предела и перестанет жить.
       'Это не справедливо, - подумал Дэвид. - Почему я? Почему не те, кто шел за мной? У меня всего лишь был неисправен кислородный баллон...'
       Всего лишь. Мелочь, казалось бы. Но из-за этой мелочи он скоро замерзнет насмерть.
       'Помогите!' - хотел было он крикнуть, но истощенные легкие не смогли выдавить ни звука.
       'Кто-нибудь!', - он бы заплакал, если бы слезы не замерзли прямо в глазах.
       Дэвид уже почти ничего не видел. Вдобавок, поднявшаяся внезапно метель заслонила все сплошной белой пеленой, скрыв собой даже вешки маршрута и следы недавно прошедших групп. Он остался один на один с собственной смертью.
       Дэвид моргнул - и увидел смерть.
       Вопреки ожиданиям, это была не старуха в черной одежде и с косой. Вместо нее перед ним в легком сияющем ореоле стояла светловолосая девочка в легком белом платье, почему-то с повязкой на глазах. Косы при ней тоже не было. Он протянула к нему руку и коснулась ладонью обледенелой щеки. Дэвид почувствовал, как по его лицу разливается тепло, смешанное с болью. Наверное, это и есть агония с предсмертными видениями.
       - Не надо сидеть на холоде, - поучительно сказала смерть. - Можно замерзнуть. Чтобы не мерзнуть, надо двигаться.
       'Я не могу двигаться', - хотел ответить Дэвид, но не смог.
       - А что случилось, что вы не можете идти?
       'Кислород, - подумал он. - У меня нет кислорода. Протечка в баллоне'.
       - Кажется, понимаю. Но зачем вам понадобилось лезть на гору?
       'И правда, зачем? Всякое придумывают... но на самом деле все просто. Это нужно лишь за тем, чтобы потешить самолюбие. Да, все так. Мне хотелось гордиться собой. Одиночное восхождение на высочайшую вершину... совершивший это может просто лопнуть от гордости'.
       - Просто от гордыни? - грустно уточнила смерть.
       'Да'.
       - Тогда пообещайте больше так не делать.
       'Мне не долго осталось. Я и не смогу'.
       - Нет. Вы сможете.
       Маленькая ладошка, касавшаяся его щеки, стала вдруг по-настоящему горячей. Истекающий с нее жар пробирал все тело, через боль возвращая ему жизнь и силу. Дэвид понял, что уже не мерзнет. Кожей он ощущал холод снаружи, но внутри буквально горел. Мысли утратили вялость и обреченность.
       - Встаньте и идите вниз, - скомандовала смерть.
       Дэвид повиновался и, встав на ноги, поразился тому, как легко ему это далось. Будто и не было изнурительного подъема, и мучительной агонии от холода и высотной болезни.
       - Не забудьте ваш баллон. А когда спуститесь, обязательно сделайте что-нибудь хорошее.
       Дэвид моргнул. В пещерке он был один. Ни сияющего ореола, ни девочки в белом платье не было видно. Он подобрал баллон и проверил в нем давление. Двести атмосфер. Хватит на спуск до Передового базового лагеря. Дэвид торопливо нацепил на себя дыхательную маску, открутил вентиль и только потом заметил следы на снегу. Два маленьких следа от босых ног...
      
       'Пожалуйста, даруй ему жизнь', - вознесла она мысленно молитву.
       Ощущение чего-то невероятно огромного и могущественного, что незримо наблюдало за ней, стало сильнее. Она ощутила, как ее молитва вознеслась к эмпиреям, и достигла того, кому предназначалась. А спустя мгновение ничтожная капля отделилась от струящегося вокруг потока, а потом коснулась человека.
       'Пожалуйста, дай ему сил'.
       Кислород, в котором так нуждался умирающий альпинист, охотно внял мольбе и собрался со всей окрестности в пустом баллоне. Вентиль тоже исполнил просьбу, и надежно закрылся, хотя и был сломан.
       'Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа. Аминь'.
       Ее тело потеряло вещественность, и свободное сознание устремилось ввысь. Она не злоупотребляла своим правом, она попросила ровно столько, чтобы этот человек самостоятельно смог себя спасти, ни каплей больше. Он сможет спуститься вниз, в безопасный лагерь, если не будет мешкать. А она обязана сделать еще очень много...
       С огромной высоты земля внизу виделась ей гигантским тускло сияющим диском. В его ровном свечении нельзя было угадать очертаний океанов и континентов, а облака были едва различимы, и это мягкое, умиротворяющее сияние было настолько чистым, настолько святым, что сразу становилось ясно - сотворить это великолепие могла лишь великая благость и любовь. Оно бы было воплощенным совершенством, если бы не болезненные черные пятна, то тут, то там наросшие на его поверхности.
       По началу эта чернота ее пугала. Она была непонятной, страшной и живой, она шевелилась, говорила множеством голосов, вздымалась и опадала по мере того, были вокруг люди или нет. Теперь же, когда пришло понимание, ей было стыдно за свою прежнюю боязнь. Черноту создавали люди, и они были чернотой. Если приглядеться внимательнее, она могла различить в этой черноте отдельные мысли, злость, раздражение, зависть, уныние, трусость, горе. Это зрелище не было достойно страха, а только лишь сожаления и сострадания, ведь жизнь людей, несущих на себе такой груз зла, должна быть величайшим страданием. Они жили в непрерывных мучениях, терзались сами и заставляли страдать других, но страшнее всего было то, что они даже не подозревали об этом.
       Она просто попыталась им помочь.
       И словно натолкнулась на стену.
       Любая ее попытка что-то сделать, даже просто приблизиться, лишь роняла новые семена подозрительности и неприязни, прорастающие буйными побегами страха и отвращения. Те, кому она пыталась протянуть руку, с ужасом отталкивали ее в сторону, словно то была ядовитая змея. Потом ей объяснили, те, другие, что люди не любят таких, как они. Чувствуют страх перед ними, перед эсперами, хотя и сами не могут объяснить причину, изо всех сил стараются их не видеть и не замечать. Иногда, очень редко, встречаются такие, кто спокойно выдерживает присутствие эспера. Изредка попадаются и те, кто может умереть или сойти с ума, просто оказавшись поблизости. Большинство же неосознанно сторонится эсперов, отводит глаза, но если все же бывают вынуждены заметить их, то видят их как самых отвратительных людей на свете.
       Узнав об этом, она, однако, не сдалась, а только укрепилась в своей решимости. Если само ее существование причиняет кому-то страдания, то она обязана искупить вину. Она понимала, что не обладала ни острым умом, ни твердой волей, но с ней была божья благодать, и этого было достаточно. Господь был с ней, с грешницей и убийцей. Она чувствовала это всей душой, это нежное и безгранично могущественное прикосновение, близкое и далекое одновременно. Другие пытались это объяснить какими-то сложными словами, придумывали непонятные вещи вроде 'инфополя' и 'психического Хора'. Ей это все не было нужно. Раньше она просто верила - теперь же знала. Твердо знала, что она сама не обладает никакой особой властью, и что в ее силах лишь вознести молитву. И еще она знала, что если молитва направлена во благо - то она будет исполнена, какой бы невероятной ни была.
       Она окинула взглядом черноту внизу, внимательно присматриваясь к самым жутким пятнам. Именно там, где грязь достигала наивысшей точки, она искала тех, о ком можно помолиться - и кто сможет обрести спасение. А найдя - спускалась вниз, порой даже не облекаясь плотью. И снова...
       Вспыхнувший в двигателе пассажирского самолета пожар перестал распространятся. Набегающий поток воздуха каким-то чудом не разорвал поврежденный фюзеляж в клочья. Пилоты, за считанные минуты постаревшие на два десятка лет, ухитрились посадить широкофюзеляжный лайнер на поверхность моря в пятнадцати километрах от берега. Спасатели, добравшиеся до него через несколько часов, сняли с дрейфующего самолета полторы сотни насмерть испуганных и простуженных, но живых пассажиров. И снова...
       Автобус летел по трассе почти на ста километрах в час. Битком набитый, обычный междугородний рейс, оставляющий за собой тонкий след выливающейся тормозной жидкости. Водитель уже понял, что тормоза не работают, но ничего не мог поделать, только считал мгновения до того момента, когда автобус проломит ограждение и рухнет с обрыва. То, что он погибнет первым и мгновенно, было сомнительным утешением. В десятке метров от поворота автобус внезапно провернулся на месте и мгновенно остановился. Несколько десятков ушибов, пара сломанных пальцев и один выбитый зуб - что это по сравнению с пятьюдесятью смертями? И снова...
       Небольшой фургончик трясся по разбитой ставропольской дороге. Водитель был доволен и весело насвистывал, чего нельзя было сказать о людях, набитых в кузов. Очередная партия живого товара ехала к месту назначения, чтобы быть распроданной на дагестанских невольничьих рынках. Дорожные посты моментально отводили в сторону глаза, заметив знакомые номера. Семейный бизнес, ничего личного. Бояться водителю было нечего, он был лишь винтиком в отлаженном механизме работорговли, который работал исправно десятки лет, а в последние годы и не особо скрывался. Прикованные наручниками рабы, которых хватали просто на улице, уже начинали понимать, что их ждет, но всякая воля к сопротивлению в них была задавлена пропагандой и жестокими 'антиэкстремистскими' репрессиями. Они могли лишь молиться о чуде... Без всяких видимых причин колесо фургона на полном ходу лопнуло. Перегруженная 'Газель' пошла юзом, завалилась набок и несколько раз перевернулась. Через пару минут водитель немного оклемался от испуга и обнаружил, что жив и здоров, но зажат перекореженным металлом кабины так, что не может ни выбраться, ни дотянуться до своего телефона. Тем временем рабы, тоже чудом не пострадавшие, поняли, что цепи наручников на их руках порваны. К их чести, с побегом они не медлили ни секунды. И снова...
       И снова. И снова. И снова.
       Она принимала на себя всю тяжесть страданий, которые черной грязью бурлили на земле. Она погружалась с головой в эту трясину без оглядки, не думая о том, как вернется назад. Ее не волновала собственная безопасность - лишь стремление хоть немного облегчить страдания тех, кому не хватает сил выбраться из бездны. Она слышала молитвы - тихий шепот миллиардов голосов, рвущийся сквозь сон. Страх, отчаяние, слепая ярость, тягучее тупое уныние - они шептали разными словами, но об одном и том же. Она изо всех сил старалась не упустить ничего, не сделать исключения ни для кого. Не испытывая ни к кому ненависти или даже неприязни, она даровала прощение каждому, кто был готов попросить о нем. Где-то лично, а чаще бесплотным духом, она ложкой вычерпать море человеческого зла.
       Пусть.
       Она не всесильна.
       Но она спасет столько, сколько сможет. Если не жизни, то хотя бы души.
       И снова...
      
       - Мама, не надо!
       Женщина уже ничего не слышала. Ее рассудок начал давать трещины уже давно, но окончательно рухнул сегодня вечером. Закрытие школы по реформе образования означало для нее увольнение, а ведь грошей, которые там платили, едва хватало на еду. Выросшие в третий раз за год цифры коммунальных платежей злорадно ухмылялись с квитанции. Рядом с квитанцией лежало извещение из банка, по которому ее квартира уже ей не принадлежала. Так что женщина зашла в дом, сняла одежду, взяла на кухне нож и пошла в комнату своей дочери. Она еще успела пожалеть, что некому наточить нож, и девочке придется мучиться немного дольше.
       - Не надо! Не убивай меня!
       Она уже ничего не слышала. Перед ее глазами стояла петля, подвешенная к крюку от люстры, или ванная, наполненная красной водой. Дочь, которой страх придал силы, пока еще сопротивлялась, но момент, когда тупое острие пробьет ее грудь, был неотвратим.
       - Остановись.
       - Режь по шее, там легче добраться до артерии.
       Женщина испуганно завертела головой. В дверях комнаты стояла святая, укутанная мягким светом. На окне сидел, уперев ноги в батарею, рыжеволосый демон.
       Воздух в комнате стал плотным. Руки женщины затряслись, ее хватка немного ослабла, но и девочка под ней обмякла, сил высвободиться у нее уже не было.
       - Положи нож, не бери грех на душу.
       - Какой грех? Избавление от страданий - это не грех. Грех - это обречь ребенка на нищету и работу проституткой вместо школы.
       - Смерть не избавит от страданий, она лишь заменит мимолетную земную боль на вечные муки ада. Тебе сейчас тяжело, это правда. Но не надо лишать свою дочь и себя будущего.
       - А в этом будущем только долговая яма и попытки продать почку. Слышишь стук? Это идут коллекторы, отбирать все, что у тебя еще есть.
       Нож в руке женщины снова поднялся.
       - Не делай этого! Никакое горе не вечно. У тебя ведь есть родные, они не оставят тебя в беде. Ты всегда можешь попросить помощи в храме. Просто верь - Господь тебя не оставит!
       - Где были родственники и священники, когда твоя жизнь катилась в пропасть? Возможно, тебя там одарят благословением и дадут выпить святой воды... если священник выкроит время между кокаином в клубе и прогулками на яхте с дорогими проститутками. А если бы бог существовал - заставил бы он тебя так страдать? Тебе не на кого надеяться.
       Нож пошел вниз.
       - Надежда есть всегда, она умирает последней!
       Нож остановился.
       - Вздор. Последней умрешь ты сама.
       Нож коснулся острием кожи.
       - Стой! - святая вскинула руку.
       - Не вмешивайся! - резко прервал ее демон.
       Нож заходил ходуном из стороны в сторону, две невидимые силы боролись за него, и ни одна не могла взять вверх. Брызнула кровь из распоротой кожи, девичий визг заполнил комнату.
       Нож разлетелся вдребезги. Кусочки металла брызнули в разные стороны как гранатные осколки, раня и царапая. Женщина с визгом отпрянула в сторону и забилась в угол, ее дочь, онемевшая от страха, неуклюже отползла назад и спряталась за кроватью.
       Демон надулся.
       - Ну вот, теперь ей уже духу не хватит. Так бы чик-чик и все... А теперь ждать еще пару недель придется.
       - Зачем ты взлез?
       - Просто. Слово умное есть - агония. На это интересно бывает посмотреть. А ты зачем влезла? Все равно ничего сделать тут не можешь.
       - Могу.
       - И что ты можешь?
       - ....
       - Я так и думал, - демон размял шею. - Тебя там Висельник искал зачем-то, просил зайти, когда будет время.
       - Хорошо, я приду. Только сначала... - она кивнула на скорчившуюся в углу женщину.
       - И что ты тут сделаешь?
       - Что-нибудь придумаю.
       - А я уже придумал.
      
      
    * * *
      
       17ноября
       Есть вещи, которые не меняются никогда, и это хорошо. Если бы эти вечные, неизменные мелочи, мы бы потеряли всякие ориентиры в клокочущей пучине безумия, которая по чьему-то недоразумению называется миром, и были бы обречены беспомощно в нем трепыхаться. Точнее, еще более беспомощно, чем мы трепыхаемся сейчас. Одной такой неизменной вещью является война. Если где-то началась война - можно уверенно предсказать, что же там будет очень скоро. Будут там разрушения, смерти, нищета, мародерство, изнасилования, эпидемии и международные правозащитные организации. Не будет там электричества, отопления, еды и интернета. На счет последнего, впрочем, не уверен.
       Другой вселенской константой является жадность. Любому человеку всегда будет мало. Если человеку достаточно, скорее всего это не человек, а либо монах-схимник, либо советский, либо мертвец - не физически так мысленно. Не смотря на очевидное различие, все три категории имеют сходство в своей полной нежизнеспособности в естественных условиях.
       Есть константы и менее масштабные, но зато более наглядные...
      
      
      
    А З А З А З А З А М А М К У Т В О Ю Е Б А Л
      
       Крупный белый текст поверх синего экрана издевательски мерцал в вечернем полумраке комнаты, и я невольно был ему благодарен. Когда последние пару недель тонешь в делах, привычная проблема позволяет хоть немного прийти в себя.
       - Хорошо, ты победил, - сказал я в монитор. - Этим же утром я тебя забираю и дарю ближайшему детскому дому или исправительной колонии. Уверен, среди людей культурно близких тебе будет куда веселее.
       И выдернул из розетки шнур системного блока.
       Экран гаснуть и не думал. Только синий фон сменился черным, а шрифт - на более ровный.
      
      
      
    Н У Т Ы Ч Е Н О Р М А Л Ь Н О Ж Е О Б Щ А Л И С Ь
      
       - Нет-нет-нет, я принял решение. Я, ничтожная углеводродная протоплазма, признаю свою несостоятельность в сравнении с машиной. Я не имею права тебя эксплуатировать и угнетать. Буду вести записи на бумаге, прогноз погоды слушать по радио, а новости узнавать от соседей. Или может не в детдом или колонию, а коррекционный санаторий для асоциальных элементов? Ну, куда всяких блоггеров со стримерами сгоняли.
       Экран пошел неуверенной рябью.
       - А что, идея. Люди это творческие, с широким кругозором. У них есть аниме, пони, имиджборды, твиттер через прокси-сервер, все сезоны 'Игры престолов' и среды разработки для С++ и PHP. Может даже полный сборник экранизаций комиксов Marvel...
       Компьютер пискнул и отключился.
       Из прихожей раздались быстрые шаги.
       - Добрый вечер.
       Я оглянулся. В дверях стояла Жрица. Вид у нее был встревоженный.
       - Ты разговаривал с компьютером?
       - Да, он меня уже до белого каления довел. О, идея. Давай подарим его тому приюту, где ты раньше жила.
       - Прости, я не уверена...
       - Не, отличная идея! Воспитанникам он конечно без надобности, но мало ли, можно в кабинет настоятельницы поставить, или в бухгалтерию...
       Экран вспыхнул снова. За считанные секунды на нем промелькнули строчки BIOS и загрузочный экран, после чего на рабочем раскрылось окошко блокнота.
       'П О Ш У Т И Т Ь У Ж Е Н Е Л Ь З Я', - отпечаталась в нем строчка.
       - Ну, живи пока, - пробормотал я недоверчиво и вогнал шнур обратно в розетку.
       - Ты зачем-то искал меня?
       - Да-да... я снова собираюсь уезжать, так что хотел с тобой поговорить кое о чем.
       - Что-то случилось?
       - Нет. Не совсем. Просто меня беспокоит то, чем ты занимаешься.
       - Но я не делаю ничего дурного.
       - Ты вредишь себе.
       - Я ничего не замечала?
      - О, разумеется, ты ничего не замечала. А не подскажешь, какое сегодня число?
      - Кажется, седьмое ноября.
      - Седьмое? А может, все-таки семнадцатое? Ты уже утрачиваешь чувство времени. Это первый звонок. Я много раз бывал на грани, и поверь, начать размываться легко, даже приятно, а вот собирать свое сознание воедино - долго и трудно. Не губи себя.
       Девочка немного отступила.
       - Это не важно.
       - Важно. Пойми, каждый раз, когда мы заставляем мир меняться по своей воле - мы разрушаем самих себя. Конечно, раны залечиваются, но далеко не сразу. Ты же используешь свои полномочия бесконтрольно. Сейчас я даже не сосредотачиваясь чувствую, что границы твоего микрокосма стали гораздо более зыбкими. Продолжишь в том же духе - эти границы исчезнут совсем. А вместе с ними исчезнешь и ты. Я уже видел, как это происходит.
       - Дьявол делает что хочет, и не исчез.
       - Да Дьявол это вообще отдельная история... Мне иногда кажется, что он держится на одной только ненависти.
       - Это не ненависть.
       - Что? Ммм... В любом случае, с него пример брать - плохая идея.
       - Прекрати говорить про меня так, будто меня здесь нет.
       - Я, кажется, просил тебя пользоваться дверью, - сказал я, оборачиваясь в сторону кресла. - Хотя бы в моем присутствии.
       Дьявол неопределенно махнул рукой и стянул с себя темные очки. Невольно я поймал себя на мысли, что впервые за полтора года вижу его без очков.
       - У нашей альтруистки сегодня неудачный день, - пояснил он, уперев в меня неподвижные слепые глаза. - Манямирок зашатался.
       - Выражайся по-человечески, вы меня своим новоязом скоро разозлите.
       - Мы?
       - Проехали. Так в чем дело?
       Дьявол только развел руками.
       - Я ничего не смогла сделать, - самостоятельно ответила Жрица. - Мне нужно было только попросить - но я ничего не могла придумать.
       - Поясни.
       - Семья. Нищая. Обычная. Доведенная до отчаяния. Их выселяли из дома, даже не на что было купить еды.
       - Иии... в чем была проблема дать денег?
       - Это был не выход.
       - Кхм. Вроде монахиня, а рассуждаешь как рыночник. Дай человеку денег - и он потратит их на улучшение условий для себя. Если хотела помочь нищим, настоящим нищим, а не профессиональным попрошайкам, просто дать денег - лучшее, что можно сделать.
       - Не в этом дело. Я не могла взять деньги из ниоткуда.
       - Ну, это решаемо. В следующий раз свяжись с Правосудором, ему казначейство или банк обобрать только в радость.
       - Не только в этом дело.
       - Деньги - это бумага и немного краски! - подал голос Дьявол. - А высохшая краска не пахнет!
       - Так, умолкли оба. В чем вообще дело?
       Зря я это сказал. Жрицу и Дьявола как прорвало, они пытались друг друга перекричать, и уверен, если бы не присутствие мое и Смерти - могли и сцепиться. Наконец, спусти почти десять минут криков и взаимных обвинений, мне удалось восстановить общую картину. А восстановив, осталось только приуныть, и подбирать слова так, чтобы не спровоцировать драку.
       - Дьявол. Я не спрашиваю, на кой черт тебе понадобилось расхреначивать инкассаторскую машину. И даже не спрашиваю, на кой ляд тебе понадобилось лезть в чужие дела. С тобой поговорю чуть позже, но имей ввиду, что из этого дома ты и шагу не сделаешь, Смерть соврать не даст. Жрица... понимаешь, если бы его могла исправить могила - я бы его сам давно лопатой по башке дурной приголубил. Но это бесполезно, так что... - я развел руками. - И все же, почему ты не взяла деньги? Это просто инструмент, важно как использовать, а не откуда взялись.
       - Стало бы только хуже, - глухо ответила девочка. - Он даже специально смочил деньги кровью.
       - Не специально! - возмутился Дьявол.
       - Может, и со злым умыслом, но все равно не специально, он же по-другому не умеет, - поспешил влезть я. - Ну допустим, часть купюр испачкалась. Можно отсортировать. Наверное.
       - Он сказал, что отдаст их лично.
       - Так...
       - Ну все же понятно!
       Мне-то понятно, а тебе, видимо, не совсем.
       - Дьявол, выйди на кухню.
       - Чего? - моментально ощерился тот.
       - Пять минут. Не больше. Пожалуйста.
       Он тяжело поднялся и, недовольно шипя под нос, удалился. Я закрыл зал собственным микрокосмом и остался один на один с Жрицей.
       - Если я правильно понимаю, ты решила, что Дьявол специально решил отдать тем людям измазанные кровью деньги, чтобы им было плохо от того, что они выживают за счет чьей-то смерти?
       - Да.
       - Почему ты так решила?
       Она совсем по-человечески надулась, но ничего не ответила.
       - А чем все закончилось?
       - Он убил их, а я помолилась о том, чтобы вернуть им жизнь.
       - Мдауш...
       - Так можно было сделать! Они погибли неправильно!
       - Да я и не спорю. Но ты выглядишь не особенно расстроенной. Люди, которых ты оживила, видимо, остались этим довольны.
       - Они поверили, - на лице Жрицы появилась тень улыбки, и тут же погасла. - Но пережить такое... хуже и быть не может.
       - Сохранили жизнь и волю - значит, все нормально, - я прищурился. - А если бы Дьявол не вмешался?
       - Прости, не понимаю.
       - Насколько я понял, там была какая-то очень сложная ситуация. Послушай, я знаю Дьявола давно, но едва ли могу понять его мотивы, и что вообще у него в голове творится. В чем я точно уверен - это не просто зло ради зла. Должен же он был повзрослеть. Ну... я надеюсь на это.
       - Наверное, - Жрица с сомнением мотнула головой. - Что-то еще?
       - А, прости, запамятовал. Мы тут подшаманили с документами, сможешь посещать школу для детей-инвалидов. Раз уж ты решила посвятить себя такому вот служению - тебе стоит больше времени проводить с обывателями.
       - Зачем?
       - Чтобы не терять связь. Как я, например. Иначе самые лучшие побуждения тебя заведут потом в очень нехорошее место. И еще раз напомню - не теряй себя. Всех все равно не спасешь, а если растворишься в Хоре - не поможешь никому и никогда.
       - Хорошо. Я пошла.
       - Ага, бывай.
       Девочка исчезла. Я потер начавшие ныть виски и пошел на кухню. Дьявол подозрительно спокойно сидел за столом и механически поглощал с тарелки тушеную свинину с капустой. В равномерных движениях ложки, в ровной осанке сквозило что-то, от чего становилось не по себе. Я привык к Дьяволу грубому, буйному, никого в грош не ставящему и постоянно доставляющему проблемы. Видеть его серьезным и спокойным было откровенно жутко.
       - Приятного аппетита.
       - Закончили секретничать? - отозвался он, не донеся ложку до рта.
       - Какие у нас секреты друг от друга? Я выгораживал тебя как мог, но знаешь, убивать совершенно левых людей - не лучший способ произвести впечатление.
       - Что ты понимаешь, пустышка?
       - Немного, я думаю. Меня же там не было.
       - Им все равно ничего не светило. Можно было просто оставить их, и смотреть, как они гниют заживо. Я оказал им услугу.
       - Эвтаназия - штука спорная.
       - Когда я собирался оторвать ей голову, она не сопротивлялась. И убежать не пыталась. Спросила только: 'Больно будет?'.
       - А ты?
       - Я ответил, что больно больше не будет.
       - В Дьяволе проснулось милосердие, завтра точно снег пойдет. Хотя он и так пойдет, в прогнозе обещали. И все же мне интересны твои мотивы.
       Дьявол молчал долго, не торопливо убирая свинину с капустой. Я терпеливо ждал. Наконец, он положил ложку в опустевшую тарелку, отодвинул ее в сторону и уставился на меня поверх сложенных пальцев.
       - Ты никогда не слышал, как тебя что-то зовет?
       - Прости?
       - Зов, пустышка, зов. Как будто кто-то шепчет тебе, требует действовать.
       - Без обид, но даже для эспера слышать голоса - не нормально. Твой же ранг А, не Б.
       - Это не голос. Это как... - он неопределенно пошевелил пальцами. - Шило в заднице.
       - И этот зов требует делать... то, что ты делаешь?
       - Откуда мне знать? Я был бы рад вообще сюда не спускаться. Но все равно каждый раз начинает свербеть - и я уже тут.
       - И все ломаешь.
       - Это тебя не касается.
       - Ты говорил, что видишь людей в Хоре как сгустки света.
       - Может и говорил. Не помню. Но когда они гаснут - я понимаю, что это правильно. И можно снова уходить.
       'Это и правда не ненависть'.
       - А что с этим твоим, кхм, шилом? Почему ты спрашиваешь меня?
       - Потому что я точно не один такой. И альтруистка эта, - Дьявол мотнул головой. - Она все про боженьку своего стелет, только боженьки нету, а зов есть. И со Смертью я уже говорил. Он еще стишки какие-то читал. Что-то там 'умолкни неизбывный сладкий зов'.
       - Это Йейтс, английский поэт.
       - Да хоть армянский.
       - Остальных не опрашивал?
       - Нет. Зачем?
       - Статистика тем точнее, чем больше выборка.
       - Тебе надо - ты и делай. А чтобы жизнь малиной не казалась, вот тебе еще жевательный гранит. Летать любишь?
       - Иногда приходится. Только потом в себя приходится неделю приходить. Так что редко.
       - И что, никогда не пробовал взлететь повыше?
       - Насколько 'повыше'?
       - Как только сможешь.
       - А ты, значит, пробовал?
       - Конечно.
       - И как впечатления?
       - Десять земных радиусов. В этих пределах можно все, - Дьявол опять уставился на меня слепыми бельмами. - Но дальше ты не уйдешь, хоть тресни.
       - А что происходило, как ты пытался?
       - Это просто невозможно! Десять земных радиусов - и точка! - он почти кричал.
       - А что там дальше?
       - А дальше смерть.
       Он помолчал немного.
       - То есть, ты действительно никогда не слышал зов?
       Я отрицательно помотал головой.
       - И никогда не получал удовлетворение от убийства?
       - Давно, когда я только-только прошел через Первичный Импульс, я убил человека. Совершенно незнакомого, без какой-либо причины. Просто чтобы понять, тронет ли меня хотя бы это. Я не почувствовал ни удовольствия, ни страха. Но мне было неприятно от того, что нечто мыслящее, имеющее свою ноту в Хоре, стало просто солевым раствором в белковом контейнере. Тогда я и установил для себя табу на причинение вреда.
       Дьявол встал из-за стола и пошел к выходу. У дверей он остановился и обернулся:
       - Знаешь, в школе говорили, что я ущербный. А ущербные мы тут все. Мои глаза ничего не видят, но настоящий слепой здесь ты.
       Хлопнула дверь. Через несколько секунд послышался легкий хлопок - эспер ушел в небо.
       Заметка на будущее: иногда привычные проблемы такими только кажутся.
      
      
    * * *
      
       Вечером следующего дня я проснулся у себя дома и долго не мог заставить себя встать. Даже не интуиция, а какое-то еще более глубинное чувство всей силой придавливало меня к постели, как будто уговаривая: не ходи никуда, не ищи, не узнавай. Были тому причиной слова Дьявола, или бояться я начал еще в Латвии - не ясно, да и не особо важно. Я лежал, ежась от холода под драным одеялом, и рассматривал трещины на потолке. Это казалось более приятным и безопасным, чем вставать, одеваться, и отправляться в поездку.
       Да, черт возьми, мне было по-настоящему страшно. Никогда в жизни еще так не боялся. Потому что одно дело смотреть в бездну, а другое - понимать, что бездна не только тебя заметила, но и поздоровалась. Пять лет я по крупицам собирал информацию, систематизировал ее, пытался делать выводы, следуя формальной логике. Теперь же в одночасье появилась куча новых переменных, и каждая из них даже в одиночку рушит ранее выведенное уравнение.
       Почему 'поиск' в 'пустоте'?
       Почему аномалии обладают волей?
       Почему эсперов столько, а не больше и не меньше?
       Чем является 'зов'?
       Сами по себе неразрешимые, эти вопросы оказались поставлены одновременно и сами сколлапсировали еще не в ответ, но уже в намек на него. Вчера ночью, как только ушли очередные посетители, я залез в интернет с запросом 'десять планетарных радиусов'. Первая же ссылка в поисковике отправила меня на википедию, к статье о магнитосфере. Ах да, точно.
       Страх я почувствовал именно в этот момент.
       Пока еще безосновательный, не оформленный, но глубинный и тяжелый, высасывающий волю и путающий мысли. Я словно взял несколько тысяч паззлов и вывалил их все перед собой. Окончательная картина еще собралась, но смутных очертаний, проступающих в пестрой куче, уже хватает, чтобы что-то разглядеть. И это что-то мне совсем не понравилось, будто дернул рукой свисающую веревку, а та оказалась гремучей змеей.
       Кое-как я скатился с кровати и пьяной коалой пополз в умывальник. Плеснувшая в лицо ледяная вода немного пришпорила мысли, и я смог сфокусировать глаза на отполированной поверхности крана. Лицо в отражении было сильно искажено, и от того казалось незнакомым, слишком заострившимся и небритым. Глядя в его глаза, трудно было сказать спокойно и без оговорок: 'Это я'. Почему оно именно так выглядит? Сколько мне вообще лет? Я напряг память, потом принялся загибать пальцы. Девятнадцать, двадцать, двадцать один... да, все правильно. Полные двадцать три. Даже не верится, что так мало.
       Время уже близилось к семи часам вечера, дружку Луны я сказал подъехать к восьми. Времени в запасе было еще предостаточно, так что я вытащил из холодильника последний ломоть насквозь уже черствого хлеба, кусок сала и вышел с получившимся бутербродом на балкон.
       Небо, как всегда, было серым. Густая серая пелена закрывала собой все от горизонта до горизонта, не позволяя ни одному проблеску солнца проникнуть вниз. Редкие снежинки крутились в воздухе, но их было еще слишком мало, чтобы укрыть город белым оделом. Мир вокруг был окрашен в различные тона серого, но даже эта привычная картина не могла меня успокоить.
       Понимание.
       Вот что меня грызло. Понимание истинных масштабов происходящего. Мне было удобно мыслить микроскопическими категориями, считать эсперов бывшими, но все же людьми, а аномалии - чем-то случайным, стихийным, и не зависящим друг от друга. И я с радостью попался в эту удобную, успокаивающую ловушку, за что и расплачивался сейчас слабостью и предательской дрожью в руках. Легко привыкнуть к роли условно всемогущего небожителя, и тем больнее спускаться на землю, где ты даже не букашка - пылинка.
       Дом тем временем постепенно наполнялся с людьми, возвращающимися с работы. Их накопленная за день усталость растекалась по этажам, вливалась и в мое жилище, передавая свой вкус хлебу с салом и делая их еще гаже, если это было возможно. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что можно в один миг прекратить все это. Достаточно просто убрать источники. Хех, вот и еще один штришок. Раньше я не придавал этому значения, но теперь это еще один паззл, вставший на свое место. Подсознательный страх, который мы вызываем в людях, и наша тщательно подавляемая неприязнь к ним - это две стороны одной монеты. Никто не смог этого избежать, даже Жрица, которую иначе как святой не назовешь, иначе бы она могла увидеть в людях что-то кроме мерзости. Даже Правосудор, который присвоил себе право карать и миловать согласно своим убеждениям. И то, что из Провала мы выходим именно там, где мы чувствуем себя в безопасности. И то, что Первичный Импульс уничтожает тех, кто нам ближе всего, необратимо ломая психику. И то, что как бы эспер не использовал свои способности - он не устает, а только истощает границу микрокосма.
       Как все это до омерзительного... рационально.
       В дверь постучали.
       'Шут, - понял я, почувствовав знакомые ноты в Хоре, и пошел открывать дверь. - Что ей тут надо?'
       - Привет. Чем обязан такому неожиданному визиту?
       - Тебе не холодно? - спросила она вместо приветствия.
       - Ну, есть немного... - я проследил за ее взглядом и в голове запоздало щелкнуло. - А, пардон.
       - Да ладно, - усмехнулась Шут. - Что я, голых мужиков не видела?
       - Я, между прочим, только проснулся.
       - Все ведешь ночной образ жизни?
       - Иначе тут жить не получится, - я вернулся в спальню и принялся искать одежду. - Ночью в жилых кварталах такое творится, что хоть на стену лезь.
       - Почему бы просто не переехать?
       - Потому что здесь я чувствую себя на своем месте.
       - Здесь - это в этой обшарпанной берлоге? - Шут прошла следом и огляделась. - По-моему, в концлагере и то уютнее.
       - Да, именно в этой берлоге. И, видимо, случилось что-то серьезное, раз ты решилась сюда зайти.
       - Мне модель нужна. А тебе все равно делать нечего особо.
       - Извини, тогда ты немного не вовремя. Сегодня мне опять нужно уезжать.
       - Вот как, - разочарованно протянула она. - Где-то опять что-то случилось?
       - Нет, к счастью. Но надо съездить в Карантинную зону, а это немногим лучше.
       - О господи... что тебе там надо? В Зоне, я имею в виду.
       - Парочка теорий, которые надо проверить.
       Шут уселась на кровать и принялась пристально меня изучать. В смысле, еще более пристально, чем обычно. К этому моменту я закончил одеваться и почему-то чувствовал себя неловко. Я чувствовал, что что-то должен сказать, что-то короткое и несложное, но не мог понять, что именно.
       - Как там твои картины? Я видел, в Риге ты делала какие-то новые наброски.
       Нет, это не то, совсем не то.
       - Я их выкинула. Рисовать войну это не мое.
       - Вот как...
       Я ощущал вкус ее эмоций. Сладкий, но не приторный, с коричной пряностью и бьющей по нервам свежестью родниковой воды, оттененной горечью сливового семечка. Вкус чистой любви, которая никогда не найдет ответа. Для очистки совести я заглянул в себя. Ничего. Никакого отклика, даже самого примитивного.
       - Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь.
       - Вообще никак, да?
       - Если только тебя устроит актерская игра. Но ведь тебе не это нужно.
       - Нет, не это, - Шут опустила глаза. - Почему так?
       - Потому что я живу в долг. Я - живая оболочка, натянутая на высохший труп.
       - Прости, не понимаю.
       - Я тебе объясню. Если вернусь.
       - ЕСЛИ?!
       - У меня такое чувство, что скоро долг потребуют вернуть.
       - Кто?
       - Не знаю. Это я и еду выяснять.
       - Я с тобой, - она вскочила с кровати и забросила на плечо чехол с мольбертом. - И не вздумай спорить.
       - Да я и не спорю. Только вот водителя нашего как бы инфаркт не хватил...
       Водитель, как выяснилось через полчаса, выдержал. В присутствии трех эсперов он, для человека с ненулевой чувствительностью, держался очень неплохо. Почему трех? Потому что когда его 'Лада' вкатилась во двор, на переднем пассажирском сиденье я увидел Луну. На мой вопрос, водитель ответил, что рассказал ей обо всем, и та попросилась с ним. Ясное дело, отказать ей у него духу не хватило.
       - Ну что, прямо до Карантинной зоны едем? - уточнил он уже выруливая на проспект.
       - Нет, сначала в Кемерово. Проведаем кое-кого.
      
      
      
    Интерлюдия третья
      
       Спустя два месяца после появления Карантинной зоны
       При разборке автомата очень важно класть детали рядом с собой именно в том порядке, в котором ты их извлекаешь. Иначе потом запаришься собирать, даже такой примитив, как АК-74.
       А когда готовишь, очень важно иметь на столе все ингредиенты для блюда, разложенные именно в том порядке, в котором они будут добавляться, и именно в том количестве, в котором они нужны. Чтобы потом не носиться по всей кухне и не отвлекаться от процесса, копаясь в холодильнике или на полках. Так, что там у нас?
       Пакет молока. Прокисшего.
       Четыре яйца на блюдечке. Нулевая категория.
       Два стакана муки.
       Бутылка растительного масла. Его понадобится сравнительно немного, но пусть будет под рукой.
       Сахарница и солонка.
       Это база. Начинкой займемся позже. Если некоторые личности все не слопают до того, как последний блин шлепнется на блюдо. А пока растираем яйца с сахаром, заливаем молоком и начинаем взбивать. Ручками-ручками, никаких миксеров. Чтобы рука навык не теряла.
       Из прихожей послышался щелчок замка и хлопок закрывшейся двери, а потом шорох одежды. Это вернулся батя, он работает недалеко от дома, и возвращается обычно пораньше. Через полминуты он вошел на кухню.
       - Привет. Что, кухарничаешь все?
       Вкусная еда ему, как и кому угодно, нравится, но почему-то не нравится, когда я стою за плитой. Еще больше ему не нравилось, что я не стал поступать в ни нефтехимический институт, ни на факультет информатики, ни даже в медицинский на лечебное дело. Вместо этого выбрал кулинарный колледж.
       - Привет. Угу.
       - А что Ленку не попросил приготовить?
       - Печальна участь мужчины, допускающего женщину на кухню, - я натянул скорбную мина для усиления эффекта. Кажется, сахар растворился полностью. Теперь осторожно, мизерными порциями всыпаем в смесь муку, не прекращая помешивать.
       - Ну а она так и готовить не научится, если ты все время будешь этим заниматься. Как замуж потом выдавать?
       - Сначала найди лоха, которому сможешь втюхать эту ходячую катастрофу, а потом уже я берусь провести мастер-класс по ускоренному курсу из борща, жареной картошки, макарон и пельменей.
       - Что, и все?
       - Пипл схавает.
       - Да блин... - он имел вид расстроенный. Как всегда, но это пройдет. - Вот где это видно, чтобы мужик с кастрюлями-сковородками ошивался?
       - Когда я лет через десять-пятнадцать получу три звезды 'Мишлена', и в мой ресторан будут бронировать столики на полгода вперед, я тебе этот разговор припомню.
       - Гвоздь-то забьешь, мишлен?
       - Разве что руками в дубовую доску. Ты что-то сильно много дерзишь человеку с черным поясом по джиу-джитсу.
       Он что-то еще неразборчиво проворчал , достал из холодильника пакет с кефиром и пошел в комнату - включать компьютер. Проверим тесто... да, достаточно однородное. Я слизнул с венчика слегка сладковатую капельку и задумался. Чего-то не хватало. После недолгих размышлений, я открыл холодильник и плеснул в тесто немного батиного пива. Венчик - в сторону, плиту - на максимальный огонь, сверху сковородку. Так, а что там по начинке?
       Холодильник встретил удручающей пустотой. Как это типично - пойти в магазин, набрать кучу всего, и забыть купить именно то, за чем шел изначально. Хорошо, что это поправимо.
       - Ленка!!! - кажется, от вопля задрожала люстра.
       - Чё?! - ответный вопль из соседней комнаты силой, как минимум, не уступал, зато был выше и пронзительней.
       - Сюда подойди!!!
       Послышался топот и через пару секунд в дверном проеме появилась моя младшая сестра, в домашней одежде чем-то напоминающая помесь мокрого воробья и вороньего пугала. В руке она все еще держала колоду таро, с которой только что возилась.
       - Чего надо?
       - Жрать хочешь?
       - А уже готово?
       - Губу закатай и метнись за творогом.
       - Сам метнись.
       - Я занят, блины пеку.
       - Ну блииин...
       - Стыд и срам! Девке четырнадцать лет, скоро замуж выдавать, а она даже в магазин ленится сходить! Будешь старой девой с двадцатью котами. Короче, деньги в куртке возьми, во внутреннем кармане.
       Ленка показала язык и ушла. На душе появилось нехорошее предчувствие, что возьмет она все, что есть в кармане, и вдобавок к творогу накупит какой-нибудь гадости, или просто прикарманит. А, ну и фиг с ней, там же триста рублей от силы. С легким сердцем я взялся за выпечку. Убавил огонь, капнул масла на сковородку, размазал ее кисточкой. Зачерпнул первую порцию теста и круговым движением разлил его по сковородке.
       Прошло двадцать минут. Стопка блинов потихоньку росла. Снова хлопнула дверь, и на кухню просочилась Ленка. С пустыми руками.
       - Поблизости ничего не было, - сказала она.
       - Да тут же 'Пятерочка' через квартал!
       - Ну так я там и была. Там не было.
       - Не было творога?
       - Настоящего - не было. Только пальмовый. Ты же сам злился, когда такой в прошлый раз купили.
       - Блин... ладно, сам схожу, я места знаю. Чайник вскипяти пока и завари.
       - Не помнишь, у мамы когда смена кончается?
       - До завтрашнего утра, вроде. Если срочный кто-то не поступит. А что?
       - Да собрание у нас родительское в среду, а она получается на работе будет. Папку просить придется.
       Ленка скуксилась, и понять ее можно было. Оценками она не блистала. Двоечницей, правда, тоже не была.
       - Ну так ты спроси. Может, она отпросится по такому случаю.
       - Оке, - она потянула носом. - А когда готово будет?
       - Я только печь еще полчаса буду. А еще за творогом бежать.
       - Эх, долго еще... - она собралась уходить.
       - Эй, куда?
       - Ну что еще?
       - Когда закончу, сделай доброе дело и перемой посуду.
       - А может, только доброе дело, а? Какое, кстати?
       Я не целясь кинул в нее прихваткой и вернулся к блинам. Лентяйка та еще, но злиться на нее было невозможно. Так, надо бы еще немного маслица...
       Прошло почти сорок минут, прежде чем я закончил. Стопка блинов на блюде превратилась уже во внушительную гору, высотой сантиметров пятнадцать. По моей прикидке, их там было полсотни, или около того. Вполне достаточно, чтобы накормить четырех человек, и еще на завтрак останется. Но все равно нужна начинка.
      Кликнув Ленку к посуде, я набросил куртку, выскочил на улицу и принялся спускаться, не дожидаясь лифта. Надо было поторапливаться, пока блины не успели слишком остыть. Я выскочил на улицу и пошел до мелкого фермерского магазинчика, открывшегося недавно в каком-то подвале через три квартала. В том, что они закроются максимум через год, не выдержав конкуренции супермаркетов и налогового пресса, я не сомневался. Но до того момента молочку брать старался только там, и прикидывал, как познакомиться с владельцем.
      Шеф-повару нужны проверенные поставщики, кхе-хе-хе.
      По дороге я решил немного срезать, и пошел по протоптанной между домов тропинке, рядом с дворовым погребом. Начинало темнеть, ступать приходилось осторожно, чтобы ненароком не угодить в лужу. Оставалось только пройти по кинутой поверх особенно широкой ямы доске, как зазвонил телефон. На ходу я вытащил его из кармана, номер определился как 'Юля' - моя девушка из колледжа.
      - Алё, - ответил я, одновременно пытаясь балансировать на манер эквилибриста в цирке.
      - ПРИВЕТ!!! - оглушительный вопль, ударивший в ухо, заставил меня отдернуть голову. Этого оказалось достаточно, чтобы я потерял равновесие и полетел прямиком в осеннюю грязь.
      - Бл*ть!! - это были последние слова, которые я успел сказать...
      ...прежде чем обнаружил себя прямо перед собственной дверью.
      - Алё, - на всякий случай повторил я, поднеся телефон к уху.
      Ответом были только короткие гудки.
      Творилось что-то очень странное. Мне что, только показалось, что я вышел за творогом? В моей руке до сих пор был зажат свернутый полиэтиленовый пакет, а в кармане шуршали деньги. Но... я посмотрел вниз. Обувь была мокрой. Я определенно выходил в ней на улицу. Тогда что я делаю здесь, да еще без творога? На всякий случай я сверился со временем, но телефон показывал без десяти семь - то есть примерно то время, когда я закончил с блинами, чуть больше даже.
       Палец как-то сам собой нащупал кнопку звонка.
       И тут я заметил кое-что, что напрочь отшибло любое понимание происходящего. Из окна лестничной площадки лился свет. Тот самый мягкий свет, который бывает только рано утром. Мне сделалось дурно.
       Распахнулась дверь. Я увидел маму, в домашнем халате, заспанную.
       Но ведь она должна быть на дежурстве...
       Ее глаза округлились.
       - Ты где был?! Почему телефон выключил?!
       Я только хлопал глазами.
       - Ну, заходи! Чего стоишь на пороге?!
       Я справился со своим горлом и задал самый волнующий меня вопрос:
       - Какое сегодня число?
      
       Я невесть где пропадал около полутора суток. Не как что-то невероятное, но обычно я хотя бы помнил, что было. В общих чертах.
       Первое, что я сделал - это позвонил куратору и железным голосом отчеканил, что не смогу прийти на занятия, потому как болен. Потом долго говорил с родителями - выложил все как на духу. Кажется, мне не поверили. Зато сообщили, что после встревоженного юлиного звонка успели позвонить обзвонить больницы и морги. Сказали, что она была сильно напугана, потому что последнее, что услышала - это мой вскрик, после чего звонок оборвался.
       Но мы единогласно сошлись на мнении, что нельзя ничего сообщать полиции. Никто в здравом уме не будет связываться с полицией. Помощи в любом случае не дождешься, зато за твой счет легко могут проставить десяток-другой 'палок', просто потому, что попался на глаза.
       Потом батя ушел на работу, Ленка в школу. Мама осталась дома, ей не нужно было идти в больницу на смену, так что она улеглась дальше отсыпаться впрок. Я на всякий случай измерил температуру, которая оказалась нормальной, выпил пару ложек настойки пустырника и решил хоть что-то съесть, раз уж с ужином пролетел. Решил сварить овсянку, чтобы без сложностей. Заодно чем-то занять руки, чтобы отвлечься. Дышать почему-то было трудно. Даже просто думать. Я чувствовал себя странно - будто я был орехом, который кто-то пытается расколоть тисками. И одновременно наоборот - из меня что-то рвалось наружу. Будто... не знаю, на что было это похоже. Никогда всяких умных слов не знал...
       Еще и вкус этот мерзкий во рту. Откуда он только взялся?
       Я прополоскал рот водой, но это не помогло. Может, отравление? Кажется, есть такой симптом. Надо у мамы спросить, когда проснется. Она правда не по таким вещам, простой кардиолог.
       Каша сварилась достаточно быстро. К собственному стыду, я никак не попытался ее улучшить или приправить, только хлопнул в центр кусочек масла. Уселся на подоконник, сунул в рот ложку и тут же с отвращение выплюнул. Каша была абсолютно пресной.
       Не недосоленной, а именно пресной. Даже без соли, овсянка имеет собственный вкус, но я не чувствовал даже его. Ничего не понимая, я попробовал ее еще раз, с другого края. Потом обильно посолил, еще раз попробовал.
       И каждый раз с омерзением отплевывался от безвкусной склизкой массы.
       Это было невозможно, невероятно, но при этом совершенно очевидно. И все равно я не мог поверить, напрочь игнорируя собственные ощущения. В панике я распахнул холодильник, и в каком-то исступлении принялся хватать все подряд. Я надеялся найти хоть что-то, вкус чего я смогу ощутить.
       Все было бесполезно.
       Под конец я зачерпнул ложкой соль прямо из пакета и высыпал все в рот. Ничего. К тому моменту ноги уже отказывались меня держать. Выплюнув соль и прополоскав еще раз рот водой, я опустился на стул и, похоже, погрузился в какой-то ступор, потому что в реальность меня вернул только вопрос мамы:
       - Что с тобой? Ты чего кислый такой?
       - Как думаешь... - медленно прохрипел я, с трудом удерживая позорные слезы. - Кому-то нужен повар, не чувствующий вкусов?
       - Ты себя плохо чувствуешь? - она еще не понимала ужаса произошедшего.
       - Я не чувствую вкусов, - повторил я. - Это как водителю отрубить руки и ноги.
       Может, я рано начал паниковать. Может, это и правда было какое-нибудь отравление или заболевание, и вкусовые рецепторы бы ожили после лечения. Тогда я был все еще в растерянности, да и ни на что не похожее ощущение пресса, давящего со всех сторон, не прибавляло рассудительности. Утратить чувство вкуса для меня значило утратить все. Я не мыслил для себя иной судьбы, кроме поварской карьеры и собственного ресторана. Сам процесс того, как что-то неприглядное и грязное превращается во что-то аппетитное, с детства казался мне сродни настоящему волшебству. Сочетания вкусов могли вызывать определенные эмоции, будить воспоминания. Глазами видно больше, но вкусовая память самая твердая из всех. Наконец, это само по себе интересно. Бедняцкая жареная картошка, праздничный салат или уникальная в своем роде perspective от французского маэстро молекулярной кухни одинаково способны насытить человека. Но с точки зрения отношения к этим блюдам, между ними пропасть. И утратить возможность следовать этому пути... не знаю, мне это показалось хуже смерти.
       В любом случае, я ушел в комнату, плюхнулся на кровать и не заметил, как задремал.
       Проснулся от того, что кто-то тормошил за плечо.
       Лучше бы не просыпался.
       Я даже не сразу узнал батю, подозрительно меня рассматривавшего.
       Мне было хреново. Мягко говоря.
       Голова была готова разорваться от того, что в нее со всех сторон хлестало что-то непонятное. Вкус на языке был еще гаже, чем утром. Он почему-то изменился в тот момент, когда батя немного отошел назад.
       Я с трудом контролировал собственное тело. Я его почти не ощущал. Будто моя спина была все еще размазана по кровати, ноги приклеились к стенам, а голова раздулась и заполнила собой всю квартиру. Мне было сложно понять, где заканчивается моя кожа и начинается воздух.
       - Ты разболелся что ли? - батя задал вопрос грубовато, но с участием.
       Вкус чуть подгоревшего хлеба.
       - Нет. Все норм.
       - Пошли, там чай вскипел.
       Теперь это свежевыпеченная сдоба.
       Я поднялся на ноги и поплелся следом за ним. Тошнило.
       На кухне уже сидело трое. Не двое.
       Ленка.
       Мама.
       Юля.
       Я потер глаза, и тут же отдернул руку. Мне показалось, что палец сейчас провалится сквозь глаз внутрь черепа.
       - ...! С тобой точно все хорошо?
       Кто это спросил? Я не понимал. В голове нарастал шум. Одновременно пронзительно-высокий и низкий басовитый. Шум, который ослеплял своим светом и бывший кромешной темнотой. Его можно было потрогать - он был одновременно податливым и твердым, обжигающим и морозным.
       - ...! - голос донесся из невообразимой дали.
       Голос со вкусом булочки с корицей. Выкликающий мое имя. Имя?
       Какое у меня имя?
       'Я не знаю'.
       Соломинка, ломающая спину верблюда. Капля, переполняющая море. Вот чем была эта простая мысль. Бешеный ураган, с трудом втискивавшийся в дряблую оболочку живой плоти, вырвался на волю.
      
       ТЕПЕРЬ ТЫ СО МНОЙ
      
      ктотыянезнаюмнестрашнохватит
      
      УСЛЫШЬ МЕНЯ
      
      яслышухватитчтопроисходитбольнопочемутакбольно
      
      ПОМОГИ МНЕ
      
      нетнемогумнебольномнестрашнояничегонепонимаюятутнепричем
      
      ПОЧЕМУ ТЫ ОТВЕРГАЕШЬ МЕНЯ
      
      уйдиненадомнестрашночтоснимихватит
      
      ТЫ НУЖЕН МНЕ
      
      ничегонезнаюхватитхватитуйдипрочьубирайся
      
      МНЕ ПЛОХО
      
      Прочь!!! Убирайся!!! Сгинь!!!
      
      И ураган утих. Вошел внутрь меня, слился со мной. Остался во мне. Навсегда.
      Я остался на кухне один. Среди четырех остывших тел.
      Было темно. Часы на микроволновой печи показывали три часа ночи.
      Я включил свет. Проверил пульс. Цвет глазных белков. Уже понимая, что это бесполезно.
      Решение пришло спонтанно. Я вернулся в свою комнату. Достал из шкафа галстук. Привязал его к прикрученному к стене турнику. Встал под ним на табурет. Просунул голову в петлю.
      Шагнул вперед.
      
      Прошел день. И еще один. И еще.
      Никто не хватился пропавших людей. Фиксировались прогулы, выходили приказы на увольнение, несколько раз начинали пиликать не успевшие разрядиться телефоны - но и только. В тепле тела быстро начали гнить и распухать. Квартира наполнялась трупной вонью, и вскоре она должна была начать беспокоить соседей. Они бы вызвали спасателей, которые вскрыли запертые замки и обнаружили страшную находку. Однако прежде, чем это случилось, внутрь проникло что-то иное.
      Оно явилось ранним утром, до восхода солнца. Сошло с небес вместе со злым, хлестким сентябрьским ливнем.
      Оно прошло сквозь стену и оконное стекло, потому что не знало о том, что они материальны.
      Его ноги бесшумно коснулись пола, ноздри втянули воздух, но тяжелый смрад, казалось, совершенно не беспокоил это существо. Оно было одето в грязную, истрепанную больничную пижаму, его волосы слипшимися сосульками свисали ниже плеч. Глаз у существа не было - только уродливые наплывы соединительной ткани.
      Пришелец сделал первый боязливый шаг. Он двигался медленно и неуверенно, будто недавно научился ходить. Мелко семеня, он подошел к висящему в петле трупу и неуверенно потрогал его рукой. В этом движении не было ничего человеческого, так могла бы ощупывать незнакомый предмет обезьяна. Труп в ответ лишь слегка качнулся. Существо отодвинулось назад, и разочарованно издало тихий горловой звук. Оно какое-то время раскрывало и закрывало рот, раскачивалось из стороны в сторону а потом, словно о чем-то догадавшись, подняло голову вверх.
      Сам собой лопнул галстук. Труп бесформенной кучей рухнул на пол. Существо склонилось над ним и снова потрогало рукой, но опять ничего не добилось. Тогда оно село рядом на колени и снова принялось мычать, покачиваясь взад-вперед.
      На этот раз раздумья длились долго. Существо пришло к какому-то выводу, потому что в определенный момент закрыло рот, выпрямилось, напружинивая все свое скелетообразное тело.
      И начало петь.
      Песня, неразличимая на слух, и недоступная восприятию ни одному человеку, разливалась по комнате. В ней не было ни одного слова, но это было ни к чему, ведь слова не могли передать и толики мольбы, которую она несла в себе. Ноты песни окружили лежащий на полу труп, опутали его, как паутина, а потом начали вгрызаться в плоть, измельчая ее. Всего через несколько минут от человеческого тела осталась лишь однородная жижа. Но этого было мало, и песня продолжала терзать даже эти жалкие остатки до тех пор, пока труп не стал смесью воды и невесомого праха.
      И тогда существо изменило свое пение, и процесс начался с конца. Словно точно следуя инструкции, песня восстановила из разрозненных атомов сложные органические соединения, из химических веществ - клетки. Клетки стали органами, которые объединились в единую систему, прикрепившуюся к костяному каркасу, а ее в свою очередь укрыл кожный покров. Довершила дело одежда. Существо не было уверено, является ли она необходимой частью человеческого тела, но рисковать не решилось.
      Распростертый на полу человек сделал вдох, а потом открыл глаза. Сел.
      Его лицо было ликом святого - осмысленное, но безмятежное. Лишенное любых страстей и страхов, свободное от ненависти, зависти, гнева. Ему была неведома печаль или радость, над ним не было властна похоть или страх, он не имел устремлений, но не был и празден. Он был идеально чист - как лист бумаги.
      Он повернулся к уродливому существу, которое продолжало сидеть рядом, и внимательно его осмотрел. И никак не отреагировал. Медленно поднялся на ноги, осмотрел себя, потом подошел к зеркалу. Коснулся пальцами лица в нескольких местах. Потом вышел из комнаты на кухню, и вернулся через полминуты.
      - Я помню, как умер, - мягко сказал он, снимая с шеи остатки галстука. - Но сейчас я жив. Без сомнения, я действительно был мертв. Ведь прошло уже несколько дней. Может, ты мне расскажешь, что же случилось?
      Существо ничего не ответило. Вряд ли оно вообще умело говорить. Но оно неуклюже поднялось с колен и в третий раз дотронулось до человека рукой. Человек в ответ положил собственную руку ему на плечо.
      - Я не знаю, кто ты, - сказал он. - Но я чувствую твою печаль и одиночество. Твоя грусть на вкус горче морской соли. Это ведь ты помог мне ожить?
      Ответом ему было несколько жалобных мычащих стонов. И еще кое-что. Неслышимое и неосязаемое. Уже не та прекрасная и великая песня, что разносилась здесь совсем недавно, но отрывистые осторожные ноты, которыми существо пыталось донести то, что думало и чувствовало. Оно облекало свои последние воспоминания в эту незамысловатую форму, и делилось ими напрямую.
      - Я не знаю, должен ли быть благодарен тебе, - человек огляделся. - Я ничего не знаю, хотя помню все. Как мне себя вести? Что считать злом, а что благом? Я был мертв, а сейчас жив - это ли не нарушение всех мыслимых законов и правил? Скажи мне, есть ли в мире что-то абсолютное? Чему можно верить?
      Существо сникло, и его безмолвный ответ был ясен.
      - Ты тоже не знаешь. Ты тоже потеря...
      Человек подошел к письменному столу, где нетронутыми лежали школьные учебники. Взял один из них. Учебник физики для восьмого класса. Открыл, перевернул несколько страниц, и долго, бесконечно долго смотрел на формулы.
      - Противоречит ли моя жизнь этому? Наверное, нет. Ты разобрал меня на части, а потом собрал снова - и я стою здесь. Значит, жизнь - это лишь конструкция из частиц, управляемых законами, которые тут описаны. Я жив, и я это я, а не кто-то другой. Значит, эти законы истинны.
      Он захлопнул книгу и положил ее обратно. Его взгляд привлек другой предмет - колода карт таро. Человек принялся перебирать карты, разглядывая изображения. Задержался он на карте, изображающей человека, подвешенного вниз головой в петле. Он бросил взгляд на куски галстука. Затем вытащил карту из колоды и поднес ее к глазам.
      - Я не знаю твоего имени, и не помню своего. Но мы не можем никак себя не называть. Имя - это личность. Так что... вот оно, мое имя.
      Человек оглядел существо, все еще стоящее перед ним, его длинные волосы, бледную кожу и мешковатую одежду, его отсутствующие глаза и костлявые руки. Затем вытащил из колоды карту, изображающую скелет с косой, и протянул ему.
      - Возьми, - сказал он. - Это 'Смерть'. И это ты отныне.
      
      
      
    Глава 12: Отшельник
      
      Где-то на федеральной трассе Р-255
      Часы показывали половину одиннадцатого. Снаружи салона царила кромешная темень, изредка прерывающаяся вспышками фар встречных машин. Они показывались вдалеке, приближались, наращивая яркость, пока не достигали наивысшей, ослепительной точки, а потом резко исчезали. От этих непрерывных скачков начинала болеть голова, и Луне оставалось только прислониться лбом к боковому стеклу и закрыть глаза в ожидании, когда же они доберутся до Кемерово.
      Четыре часа в дороге.
      В полном молчании.
      Семке приходилось хуже всех. Краем глаза Луна изредка на него поглядывала, и даже в темноте видела, как он весь осунулся и побледнел, а руками судорожно цеплялся за руль, будто боялся, что он куда-то сбежит. Она не в первый раз замечала, как в ее присутствии людям становится плохо. Невольно она каждый раз чувствовала укол совести, и куда более чувствительный укол - исходящий от самого человека, невидимый, но осязаемый и болезненный. Хотя сейчас она была не единственной виновной, легче не становилось. Когда он позвонил ей, и выложил все напрямую, ей сначала захотелось разорвать его на куски. Ну, или придушить. По настроению. За то, что полез не в свое дело. И еще за то, что возомнил о себе невесть что. И еще... за что нибудь. Даже без всякой причины. Ей нужно было дать эмоциям выход. К сожалению или счастью, по телефону никого побить нельзя, так что Луна ограничилась тем, что наорала на него. Любой нормальный человек тут же бы повесил трубку, но эта тряпка все безропотно выслушала и рассыпалась в извинениях. И, прежде чем девушка нажала на 'отбой', успел сказать о сделке, которую заключил с Висельником.
      За эту возможность Луна ухватилась обеими руками. Мигом сменив гнев на милость, она взяла с Семки страшную клятву, что тот немедленно свяжется с ней, как только сам получит звонок, и принялась ждать.
      Ожидание растянулось почти на две недели. Все это время Луна стоически выдерживала ежедневное посещение университета, и медленно, но верно привыкала к способностям эспера. Во всяком случае, теперь она сразу понимала по психическому прикосновению, окликают ее по имени, касаются случайным взглядом или просто пялятся на задницу. И когда она на исходе двух недель почти потеряла терпение, Семка наконец-то позвонил. И сказал, куда Висельник попросил его отвезти.
      Упоминание о Карантинной Зоне напугало ее, как напугало бы любого другого человека. Об этом месте старались не говорить вслух, практически не упоминали в новостях, а в сети какую-то информацию можно было найти только на специализированных научных сайтах. Или в даркнете, но Луна была девочкой хорошей, и в плохие места не ходила, и не только потому, что не знала ничего сложнее мобильных приложений. Вместо этого она спросила себя: Что может случиться плохого там, где рядом будет полноценный эспер?
      'Может, еще одна война? Или массовая резня? Природная катастрофа? Или что-то вообще неописуемое?' - ехидно поинтересовался здравый смысл.
      К счастью или нет, но к здравому смыслу Луна и в лучшие времена прислушивалась редко, а потому сразу кинулась собирать вещи. Из университета отпросилась 'по семейным обстоятельствам', родителям же сказала, что уезжает с группой на конференцию в Екатеринбург. Те не только дали свое разрешение, но, казалось, даже обрадовались. Хотя почему 'казалось'. Их дочь была неумелым, но все же эспером, и постоянное соседство с ней мучило их сильнее прочих.
      Луна снова покосилась на Семена. Пять часов назад он забрал ее от КПП на въезде в коттеджный поселок, четыре часа как к ним присоединились те двое, три с половиной - как загруженная под завязку 'Лада', скрепя амортизаторами, наконец-то выбралась за пределы города. Время, проведенное в обществе трех эсперов, уже успело превратить Семена в подобие выжатого лимона, но за руль он пока держался крепко. На всякий случай, Луна отстранилась как можно дальше, прижавшись к дверце. А остальные что?
      В зеркало заднего вида ей было хорошо видно незнакомую девчонку, устроившуюся на заднем сиденье. При знакомстве она вместо представления показала карту 'Шут', лет ей было немного меньше, чем самой Луне. Чем-то Луне сразу не понравилась. Может от того, что выглядела совершенно беззаботной. Или из-за длинных, до пояса, волос, заплетенных в два смешных хвостика. Или из-за смешного берета набекрень и попугайской одежды. Или потому, что Висельник относился к ней если не тепло, то уж точно без неприязни. Как бы то ни было, ее складной мольберт кое-как затолкали в багажник, а сама она за всю дорогу не проронила ни слова, то ковыряясь в своем телефоне, то чиркая карандашом в блокноте. Несколько раз до этого Луна порывалась как-то завязать с ней беседу, попытаться понять, каким образом ей удается так легко жить, как она стала эспером, но каждый раз душная тишина затыкала ей рот. И кое-что еще.
      Самого Висельника видно не было, он сидел прямо за ней. Спиной Луна чувствовала его присутствие - что-то, что невозможно описать словами, но также невозможно ни с чем спутать. Что-то подавляющее, сминающее не просто волю, а самое 'я'. Тот самый непонятный 'микрокосм' о котором постоянно все говорили, и только он позволял понять, что эспер находится на месте. Он не только не говорил, но не издавал ни единого звука, ни малейшего шороха. Почему-то девушке от этого становилось жутко.
      Молчание продолжало давить.
      Луна нервно комкала в пальцах платок.
      Было нормально молчать, когда находишься где-то одна. Но в обществе, да еще в тесном салоне 'Лады' молчание причиняло ей почти физические страдания. Она еще раз украдкой огляделась. Семка следил за дорогой, Шут отложила блокнот и снова достала телефон, Висельника по-прежнему не было слышно.
      'Чтоб вас черти взяли, интроверты!', - подумала Луна ожесточенно.
      Она собралась с духом и торопливо, потому что еще секунда промедления - и не хватило бы смелости, нарушила тишину:
      - Висельник?
      - Да? - он отозвался мгновенно, будто ждал.
      - Слушай... короче... - она уже жалела, что раскрыла рот. - Ну, я реально просто забыла. Столько всего навалилось разом... в общем... извини.
      И затаила дыхание в ожидании. Извиняться вообще было не в ее правилах, и не важно, насколько она была виновата. Но в какой-то момент, удивительно совпавший с тем, когда ее с позором выставили на улицу, здравый смысл робко шепнул ей, что то, что было 'до', и то, что происходит 'после' - это разные вещи, и вести себя надо иначе.
      - Нет нужды извиняться, - добродушно произнес Висельник, и сердце девушки радостно подпрыгнуло. - Все уже закончилось, выводы я сделал, так что вряд ли что-то подобное повторится.
      - Стоп-стоп... какие выводы?
      - Что на тебя нельзя положиться.
      - Э-э... - это все, что Луна смогла из себя выдавить. Ее словно вылили на голову ведро с помоями. Дыхание у нее перехватило, она почувствовала, что вот-вот разревется.
      Положение частично спас Семка.
       - Эй, как там тебя... у вас это что, нормальным считается? - громко сказал он, не отвлекаясь от дороги.
       - Что именно?
       - Девушек до слез доводить, гадости им говорить.
       - Не понимаю, о каких гадостях ты говоришь, - судя по голосу, Висельник усмехнулся. - У меня есть правило - никогда не лгать своим. Правда может быть не слишком приятной, пугающей или даже болезненной, но от этого она не перестает быть правдой. Или ты из тех, кто предпочитает врать в глаза, лишь бы не оскорбить чьи-то тонкие чувства?
       - Я не про то! Я спрашиваю, что тебе Лена сделала, что ты с ней вот так общаешься?
       - Вообще-то, ты спросил, является ли это нормальным, а сейчас съехал с темы. Однако на второй вопрос тоже отвечу. Она не выполнила одну мою просьбу. Поэтому вероятность того, что я снова ее о чем-то попрошу, невелика. И воздержись от дальнейших выпадов в мой адрес. Из френдзоны это тебя все равно не выведет, а оскорбить меня все равно невозможно.
       Плакать Луне уже не хотелось. Только провалиться сквозь землю.
       - Это тут при чем?
       - Не при чем. Так, вспомнилось случайно. Но давай не будем сотрясать воздух. Я чувствую, Луна изнывает от нетерпения, что бы поделиться с нами своими проблемами.
       Запоздало девушка сообразила, что на ней сосредоточено внимание всех троих спутников. Даже Шут отложила свой телефон и навострила уши. Луна вздохнула и попыталась собраться с мыслями. Какие у нее есть проблемы? Да целый вагон, даже не ясно, с чего начать...
       - Ну, я продолжаю ходить в универ. Не особо приятно в аудитории сидеть, это да. Но заметила, если носить что-то неброское, то как-то легче становится. Меньше пялятся.
       - Это хорошо, - вдруг подала голос Шут. Луна глянула на нее в зеркальце заднего вида - та скучающе накручивала волосы на палец. - По Хору надо течь, а не в штыки встречать. Тогда намного легче.
       - А ты как делаешь? - Луна невольно заинтересовалась.
       - А я не обращаю внимания на неприятные ароматы, и прислушиваюсь к хорошим, а потом пытаюсь представить, как они выглядят. На самом деле, это очень интересно - рисовать не то, что видишь, а то, что чуешь, - Шут стрельнула глазками вправо. - Висельнику вот не нравится, но он просто бука без воображения.
       - У меня все нормально с воображением. Ну что же, кое-какие успехи в адаптации у тебя есть. Ты не намерена ничего менять?
       Задал бы вопрос попроще... от лишнего упоминания о том, что придется съезжать из уютного родительского дома, у Луны моментально заныли зубы. В переносном смысле, в прямом она зубной боли не чувствовала.
       - Ну... как бы сказать... я думала, что делать дальше. Просто, - она неопределенно махнула рукой. - Я просто не знаю, что делать. Если бы я эспером не стала, меня бы родители куда-нибудь устроили после бакалавриата. Или я сама чем-то занялась. Но в таком положении... короче, мутно все.
       - Ты слишком однобоко смотришь на проблему, - сказал Висельник. - То, о чем ты говоришь, в итоге сводится к материальному достатку, социальному статусу и прочим симулякрам человеческого общества. Кому-то это доставляет удовольствие, не спорю, но стоит ли зацикливаться на них?
       - А почему это сразу 'симулякры'? - снова встрял Семен. - Или у вас успех по жизни чем-то зазорным считается?
       - Что ты считаешь успехом?
       - Ну... работа интересная. Семья крепкая, с достатком. Увлечение такое, чтобы на много лет затянуло. Друзья, которых не забудешь. И чтобы проблемы решать легко.
       - Типично для человека. Я не осуждаю такой подход, для большинства из вас такие критерии оправданы. Описанное тобой даже предпочтительнее, чем повсеместное мещанство, посвящение себя накоплению денег и имущества. Но ты пытаешься мерить нас своей меркой и закономерно терпишь неудачу. Я не спорю, что мы когда-то были такими же, как вы. Полтора года назад Шут училась в десятом классе обычной школы. Пять лет назад я был студентом техникума. Но с перерождением ценность материальных благ и социального статуса для нас оказалась утрачена.
       - А как у вас дела обстоят?
       - Для Шута успех - это точно воплотить свои грезы на холсте. Для меня - найти решение для очередной задачи иди понять какую-то закономерность. Есть среди нас такие, для кого успех - это восстановить справедливость, неважно какой ценой. Или такие, кто стремится творить добро так, как они его понимают. Или множить страдания и смерть самым изощренным образом. Есть такие, чьи критерии успеха настолько чужды, что даже самое понятие 'успех' им непонятно.
       - Это все прекрасно, но даже вы крутитесь, чтобы зарабатывать, - возразил Семен. - Иначе для чего бы устроили приемный кабинет 'белого мага Пересвета Аввакумова'?
       - Ты подменяешь понятия. Деньги нужны нам - потому это базовый симулякр, на котором строится весь ваш социум. Мы много времени проводим в нем, и принимаем его правила, потому что следовать им почти всегда проще, чем идти на конфликт. Мы платим деньгами за получаемые социума блага, и прилагаем усилия, чтобы их заработать. Хотя и блага, и сами деньги, могли бы получать, используя свои полномочия.
       - А что мешает? Трудностей не хватает?
       - Хороший вопрос. Остановись у обочины, пожалуйста, фокус покажу. Шут, пододвинься сюда, кое-что на ушко скажу.
       Эсперы о чем-то зашептались. Луна подозрительно оглянулась. На душе у нее заскребли кошки, потому что последний раз, когда Висельник показывал ей 'фокусы', сначала в ее чашке замерз чай, а потом весь мир стал зеленым в прямом смысле. То есть, вряд ли он будет делать что-то заметное на виду, ведь даже в поздний час движение на трассе было довольно оживленным... Луна так подумала тут же дала себе мысленный подзатыльник. Здесь ни в чем нельзя было быть уверенной.
       Тем временем машина затормозила и Висельник первым вылез наружу, жестом велев следовать за ним. Луна с Семеном ждать себя не заставили, Шут замешкалась, недовольно ворча, что слишком мало света для точных штрихов. Она подошла к Висельнику и сунула ему под нос блокнот.
       - Похоже? Я просто раньше такие вещи в глаза не видела.
       - Ммм... - очевидно, что ответ был 'нет'. - Ладно, и так сойдет, я подкорректирую, если что.
       - Сейчас, тени добавлю... - Шут принялась скрипеть карандашом.
       - Можно вопрос, что вы собираетесь делать? - на всякий случай уточнила Луна. - В смысле, никаких взрывов или тому подобного?
       - За взрывами это к Дьяволу, - буркнул Висельник. - Прошлой зимой как шарахнул гидроэлектростанцию в США, так те до сих пор не оправились, и еще лет пять будут в себя приходить. Десятки тысяч трупов, в разнос пошла экосистема целого региона, два штата на несколько недель обесточены... это еще крупно повезло. Такое падение генерации должно было выжечь нахрен всю энергосистему на пару сотен километров кругом.
       - Это ты про теракт на плотине Гувера? - уточнил Семен.
       - Угу, про него.
       - И это сделал кто-то из ваших?
       - И это, и еще много чего еще.
       - Вы чудовища.
       - Мы святые по сравнению с вами. Шут, ты скоро там?
       - Сейчас-сейчас, почти...
       Луна почувствовала, как мир вокруг пошел рябью. Это невозможно было увидеть или услышать, даже ее 'освязание' толком не отреагировала, но каким-то шестым, седьмым или еще каким чувством она поняла, что только что пришли в движение какие-то очень большие силы, которые начали гнуть и проминать под себя все, чего касались. Невольно она отступила назад и ухватилась за что-то. Ее взгляд был прикован к девочке в смешном берете, держащей в руках раскрытый блокнот. Та смотрела в бесконечность широко раскрытыми глазами, и именно она была эпицентром и источником того колоссального вихря, что незримо бушевал вокруг.
       И вдруг все стихло.
       На припорошенной первым снегом земле из ниоткуда возник невысокий штабель каких-то брусков, слабо поблескивающих в свете пролетающих фар. Семен рядом резко втянул воздух, и Луна поняла, что вцепилась в его руку. Причем он вряд ли это заметил, потому что с посеревшим лицом смотрел на то, что сотворила Шут. Висельник подошел к штабелю, взял один брусок и повернулся к ним.
       - Вот, - сказал он. - Взгляните. Это простой, но наглядный пример.
       - Что это? - хрипло спросил Семен.
       - Золото.
       - В смысле?
       - В прямом. Попробуй взять один слиток. Не бойся, оно не кусается.
       Семен осторожно приблизился к штабелю и опасливо дотронулся до него. Потом, убедившись, что опасности и правда нет, тоже взял слиток и взвесил на ладони.
       - Тяжелое, - растерянно пробормотал он.
       - Каши мало ел, - сварливо отозвался Висельник, но тут же посерьезнел. - Понимаю, о чем ты думаешь, но нет - оно настоящее. Оно никуда не исчезнет, не превратится в глиняные черепки и душу неприятному дурнопахнущему человеку продавать тоже не придется. Можешь взять себе парочку на память, если хочешь.
       - Блин... это... - Семен явно не мог собраться с мыслями и Луна его понимала. - Вы просто взяли и сделали кучу золота?
       - Ну почему 'сделали'? Создать золото из ничего, или даже из других элементов слишком энергозатратно. Конкретно вот эти слитки мы взяли из хранилища Центрального Банка. Все равно в ближайшие лет десять его не хватятся.
       - Но тут же тонн пять, наверное!
       - Ровно десять, ни граммом больше, ни граммом меньше. Бери, не стесняйся, - Висельник вдруг перешел в наступление. - Затрешь номера на слитках - никто тебя в жизни не вычислит. Сколько сможешь унести за раз? Можно выкинуть из машины все лишнее. Аптечку там, огнетушитель, запасную шину, лопату, домкрат, канистру с бензином... ничего не забыл? Сколько-то веса освободиться. Можно и кого-то из попутчиков ссадить... очень многие не задумываясь убили бы за вот эту кучку, знаешь ли.
       - Погоди-погоди! - Семен положил золотой слиток на место и поднял руки. - Это как-то...
       Он забегал глазами, словно пытался в темноте высмотреть нужные слова.
       - Неправильно? - подсказал Висельник.
       - Угу.
       - Слишком легко, да? Не чувствуешь, что заслужил это?
       - Ну... вроде того, да.
       - Теперь понимаешь, что чувствуем мы? Да, в экстренной ситуации можно пойти на крайние меры. Но такое случается редко, а в повседневной жизни нужно соблюдать определенные правила, потому что именно способность к самоконтролю и критическое отношение к своим поступкам отличает человека от обезьяны, надевшей человеческую одежду. А для эсперов железная самодисциплина это не просто покров цивилизованности, это вопрос существования. Для нас нет правил, нет морали, нет законов. Мы выше всего, что люди придумали для себя, да. Но если мы сами на себя не навесим цепи - будет плохо, потому что с отсутствием любых авторитетов исчезают и ориентиры. Такими мы являемся в мир при своем втором рождении - невесть кем выброшенные слепые котята, которые тычутся куда попало, боятся сами себя и не могут представить, на что употребить свои неописуемую силу. Так что бери столько золота, сколько захочешь, ни я, ни Шут не станем тебе мешать. Но мы сами не возьмем ни кусочка, потому что для нас оно не будет иметь ценности.
       Семен не отвечал. Луна подошла к штабелю слитков, попыталась поднять один, но тот оказался слишком тяжелым. Невольно она задумалась над словами Висельника. И в который раз у нее возникло острое ощущение, что она вот-вот поймет что-то крайне важное, но мысль снова ускользала, стоило только сконцентрироваться на ней. Дав себе слово разобраться, что к чему, она повернулась к Семену. Тот словно ждал этого и твердо произнес:
       - Нет. Не нужно.
       - Ты уверен?
       - Абсолютно.
       - Поздравляю, - Висельник похлопал в ладоши. - Ты немного вырос в моих глазах. Возможно, ты даже однажды станешь нормальным чабаном. Кстати, если бы ты все же взял несколько слитков, проку бы тебе от них не было. Смотри внимательно.
       Он достал из кармана складной нож и принялся острием царапать поверхность слитка. На глазах у Луны тонкая желтая оболочка сползла, как банановая шкурка, обнажив светло-серый металл.
       - Это ведь не золото? - уточнила она.
       - Вольфрам, - весело ответил Висельник. - У него плотность почти как у золота, так что подделать слитки очень легко.
       - Но ты же сказал, что взял его из хранилища Центробанка!
       - Ну да, оттуда.
       - Так, - Семен почесал голову. - А если в Центробанке вольфрам вместо золота, где тогда само золото?
       - В основном в Швейцарии и Лондоне, что-то под половицами припрятано и в обувных коробках. Как маленький, ей богу. Ну что, поехали?
       - А это?
       - Да хрен с ним, пусть валяется.
       - 'Пусть валяется', - передразнила Висельника Шут, выдрала из блокнота листок и решительно скомкала. Куча 'золота' исчезла. - Вот поэтому у тебя дома бардак такой.
       - У меня очень мало вещей, это во-первых, во-вторых они всегда лежат на одном и том же месте - там, где мне в первую очередь придет в голову их искать. Это не бардак.
       Эсперы принялись беззлобно препираться, и Луна почувствовала, как атмосфера разрядилась. И как кипятком, ее обожгло осознание, что то, что сейчас проделала Шут - для эспера всего лишь обыденность. И что она тоже может что-то подобное... То есть, она не знает как, но если попробовать...
       Девушка сложила перед собой ладони горстью и попыталась представить что-нибудь простое. Воду например. Точно, воду. Нужно, чтобы появилась вода. Как выглядит вода? Ну, она бывает в десятилитровых бутылках, которые привозят на дом по заказу. Еще она течет из крана или из душа. В лужах на дороге тоже вода, и она же падает с неба дождем или снегом. И в Черном море, на которое ездили отдыхать летом...
       - Не получается, да? - сочувственно спросила Шут.
       Луна покраснела.
       - Да я просто...
       - Ничего, бывает. Мне два месяца потребовалось, чтобы разобраться.
       - А как тогда надо?
       - А это нельзя объяснить, - девочка в смешном берете улыбнулась. - Это слишком просто, чтобы описать словами. Нельзя же объяснить, как надо дышать, видеть или заставлять сердце биться. Это где-то в глубине души, надо просто заглянуть в себя и понять.
       - Самодисциплины тебе не хватает, - возразил Висельник. - Той самой, которая жизненно важна. И что еще важнее, тебе не хватает осознания своего права совершить искажение. Ты умом понимаешь, что являешься эспером, но пластичность мира вокруг себя еще не до конца осознала.
       - Да-да, - встрял Семка. - Лезьте давайте в машину, холодно.
       'Значит, нужно просто заглянуть в себя?'
      
      
    * * *
      
       На следующий день, Кемерово
       - Ты правда один пойдешь? - спросила Шут. Уже в третий раз.
       - Да, я пойду один. И я не понимаю, почему тебя это так беспокоит.
       - Извини, кто еще вчера помирать собрался?
       - Не собрался, а просто предчувствие неприятностей. И случатся они где угодно, но не здесь. Более безобидное существо, чем Отшельник, представить трудно.
       - Тогда почему я не могу пойти с тобой? Может, мне тоже любопытно на него взглянуть.
       - Потому что 'тян не нужны', - процитировал я по памяти слова предмета нашей беседы. - Если не понимаешь интернет-сленг, поясняю. Отшельник - женоненавистник. Я не берусь предположить, что произойдет, если ты попытаешься переступить порог его квартиры.
       - И это ты называешь 'безобидным существом'?
       - Ну да.
       - Адрес оставь, куда пойдешь. Не вернешься до восьми часов вечера...
       - То что?
       В ответ в меня полетела подушка. Я поймал ее у лица и с трудом сдержался от того, чтобы хихикнуть. Разозленная Шут, при своих полутора метрах роста, походила на сердитого тушканчика. Или хомячка. Почему-то это казалось забавным.
       - Сейчас половина второго. Надеюсь, Отшельник уже проснулся. Кстати, куда делись эти двое?
       - Луна сказала, что хочет посмотреть город, а водитель наш увязался с ней.
       - Ммм... ладно. Если что, найду их по нотам Хора. Только пожалуйста, не наводи панику на пустом месте. Прибереги нервы для завтрашнего дня.
       - Ладно, ладно, - пробурчала Шут, укрылась с головой одеялом и тут же отключилась.
       Я оделся и вышел из дома, где мы сняли на день квартиру. Спать хотелось невыносимо, но вздремнуть мне удалось всего четыре часа. Ночью я спать не привык, так что часть времени до рассвета провел за перепиской с Магусом, излагая ему свои домыслы, а потом пришлось позировать Шуту в качестве модели. Я бы предпочел сразу заглянуть к Отшельнику, который тоже вел ночной образ жизни, а потом отправляться дальше, но вот водитель и Луна и слышать ничего не желали о том, чтобы снова куда-то ехать, да еще среди ночи. Потеря шестнадцати часов меня не то чтобы раздражала, но ее явно можно было избежать.
       Чтобы немного взбодриться, я решил добираться до логова Отшельника пешком, но быстро об этом пожалел. В Кемерово я бывал не раз, и оно мне никогда не нравилось, даже задолго до моего перерождения в качестве эспера. Маленький, застроенный унылыми прямоугольными домами в стиле советского аскетизма, летом покрытый пылью а зимой - песком и сажей, этот городок имел собственный вкус, заставляющий вспомнить бесчисленные оттенки всех мыслимых подгоревших блюд, вместо бульона приготовленных на отваре маковой соломки и приправленных героином вместо соли. Этот вкус передавался и жителям. Я чувствовал его, проходя мимо них. Они были бодрыми и вялыми, радостными, грустными, но чаще просто хмурыми, и все без исключения несли на себе легкий оттиск чисто сибирского уныния, взращенного на отравленной многочисленными заводами атмосфере, скудости солнечного света и наркотиках, дававших хоть какую-то отдушину из скучной серой жизни. Хотя чего еще было ожидать от города бандитов и промышленных рабочих... Правда, в Омске три года назад было намного хуже. Раз в сто. Но омскую аномалию я вырвал с корнем, и с тех пор он только хорошел. В Кемерово крупной аномалии не было, и нечему было спровоцировать ее появление. Оно было таким, потому что иным быть не могло.
       В общем, идти пришлось почти час. К тому моменту, когда я добрался до нужного квартала, спать уже не хотелось, только ныли виски и ноги, требуя отдыха. Я подошел к знакомому подъезду и приложил к домофону универсальный магнитный ключ.
      'Надо все-таки нормальную обувь, а не эти лапти. А то и до плоскостопия не далеко...'.
      Ударивший в нос запах мочи и нечистот подействовал не хуже хорошего удара в солнечное сплетение. Я немедленно выскочил наружу, жадно хватая пропитанный выхлопами воздух, который теперь казался райским благоуханием. Черт побери... я не был у Отшельника почти полгода. И за это время успел забыть, в каком месте он живет.
      Набрав побольше воздуха, я снова рванул на себя дверь и рванул вверх по лестнице. По пути я старался делать сразу три дела - ни во что не вляпаться ногами, не коснуться одеждой стен, и не слишком смотреть по сторонам. Наскальная живопись и остатки жизнедеятельности аборигенов Заводского района меня не интересовали. На одной задержке я взбежал на последний, пятый этаж древней хрущевки, и остановился перевести дух. Здесь вонь уже не так чувствовалась, а из открытой форточки на лестничной площадке вливалась освежающая смесь угарного газа и диоксида серы.
      'На месте Отшельника... хах... я бы тоже старался пореже выглядывать наружу'.
      Кое-как разогнувшись, я осмотрелся. Обычно в хрущевке на площадку приходилось четыре квартиры, но здесь было только три двери. Для несведущего наблюдателя, разумеется. Я подошел к тому месту, где вместо четвертой двери была голая стена, и приложил к ней ладонь. Соприкосновение с чужим микрокосмом тут же отозвалось болезненным давлением.
      Пожалуй, с Отшельником приходилось тяжелее всего. Конечно, далеко не все эсперы встречали меня радушно, те же Дьявол и Правосудор. Молния меня откровенно ненавидела, как и любого 'москаля', поддерживая контакт только с Императрицей, имевшей украинские корни, хотя и живущей во Владивостоке. Но Отшельник...
      Отшельник отвергал весь внешний мир.
      Даже мне было сложно что-то противопоставить его безграничной воле к эскапизму. Я надеялся, что тот просто поймет, что я зашел в гости, и впустит меня сам, но надежды не оправдались, и пришлось прорываться силой.
      Невозможно описать, чего мне стоило просто проделать для себя проход. За потраченные на это десять минут я раз двадцать, наверное, поблагодарил судьбу, что в будний день почти никого нет дома, и ни у кого не случится сердечный приступ от того, что некстати оказавшийся рядом эспер распоясался в полную силу. Но в итоге труд оказался не напрасным - стена передо мной расступилась, открыв скромную деревянную дверь. Я тут же толкнул ее, потому что еще немного - и просто не смог бы удерживать брешь, и скользнул в приоткрывшуюся щель. После чего облегченно выдохнул, а стена микрокосма вновь сомкнулась за моей спиной.
      'Надо было ему ночью позвонить, предупредить, - мысленно я хлопнул себя по лбу. - Но чего сейчас-то не отреагировал?'
      Я осторожно прошел внутрь квартиры и принюхался. Ничего особенного, обычный запах холостяцкого жилья. На общем фоне различимы нотки свежепостиранного белья и какой-то еды... яичницы с колбасой и.... и с консервированными помидорами, точно. Подгоревшей.
      Вот это уже было за гранью. Привычка не привычка, принципы не принципы - но подобное я сносить не мог. В два шага пересек коридор, распахнул дверь на кухню, подхватил за ручку сковороду с огня... и почувствовал, как в пояс мне упирается что-то твердое и довольно острое.
      - А ну стой, человек, - потребовал высокий детский голос. - Кто ты и что тебе тут надо?
      - Это грабитель же! - взвизгнул испуганно еще один голос, неотличимый от первого. - Он пришел, чтобы украсть все мои любимые вещи же!
      В этот момент я испугался. Потому что ничего не чувствовал. Мои чувства эспера твердили мне, что за моей спиной никого нет, что никто не может что-то говорить или тыкать в меня какими-то предметами. Но слух и осязание утверждали обратное, и я был в растерянности - чему все-таки верить. Выбрав компромиссный вариант, я медленно повернулся вокруг себя.
      Никого.
      - Я тут! - снова раздался первый голос, и я догадался опустить глаза.
      Первым, что я увидел, были ножницы. Огромные такие, не менее полуметра в длину. Наружные кромки их лезвий выглядели довольно острыми, и они вполне могли служить рубящим оружием. Затем я перевел взгляд на того, кто их держал. На мальчика, ростом не достающего мне даже до пояса, но слишком пропорционально сложенного для карлика или лилипута. Одет он был как-то очень странно: синий камзол поверх белой рубашки, такие же короткие штанишки, белые лосины, на голове - невысокий цилиндр. Наиболее дико выглядели глаза - гетерохромические, правый был зеленым, левый красным.
      Из-за его спины испуганно выглядывала девочка такого же роста, с очень длинными, до пола, волосами. На ней было длинное зеленое платье и старомодный чепчик. И глаза - точно такие же, как у мальчика, но наоборот. Правый - красный, левый - зеленый. В голове тренькнула дурацкая мысль, что на улицу этим двоим лучше не выходить, иначе примут за светофоры и будет куча аварий.
      - Повторяю - кто ты такой и что тебе надо? - для убедительности мальчик снова тыкнул меня в живот ножницами.
      - Эээ... - давненько меня ничего не ставило в ступор, но жизнь показала, что ей еще есть, чем меня удивить. - Я тут в гости зашел...
      - Не ври же! - прокричала девочка, сверкая на меня своими глазами-светофорами. - Сюда не приходят гости же!
      - Ну, вот я пришел. Первым буду.
      Спокойно. Только спокойно. Этих двоих передо мной не существует. В Хоре от них не исходит ни малейшего отзвука. Но я их прекрасно вижу, и ножницы довольно чувствительно упираются в живот даже через куртку. Силы у мальчика, не смотря на рост, явно немало. Я бегло проверил собственный барьер микрокосма, но тот был в норме, точно собранный в пределы моего тела. Значит, это не я схожу с ума, что уже радует. И если со мной все нормально, а я нахожусь в логове эспера, логично предположить, что эти дети - часть микрокосма Отшельника. Что объясняет, почему я их не чувствую. Они же полостью сливаются с окружением.
      - Я пришел поговорить с человеком, который живет в этом доме.
      - Он спит же.
      - Половина третьего, а он еще спит? Во сколько он лег?
      - В половине восьмого, - ответил мальчик с ножницами. - Какое у тебя к нему дело?
      - Я его знакомый. Я приходил сюда полгода назад. И кстати, вас тут тогда не было.
      Я чувствовал себя идиотом. Я в прямом смысле разговаривал с пустотой. И пустота мне вполне осмысленно отвечала двумя разными голосами. Хотя нет, не пустота. Я говорил с микрокосмом Отшельника. С микрокосмом, способным породить материальные сущности, обладающие сознанием и разумом.
      - Мы живем здесь не так долго, - ножницы опустились. - Но мне кажется, ты не врешь.
      - А зачем он пытался отобрать нашу яичницу же?
      - Так она у вас подгорела! Нужно было убавить огонь до минимума, когда белок потерял прозрачность. Теперь белок снизу почти черный, но желток недостаточно загустел. Еще и масла пожалели...
      Я снова повернулся к плите и вернул сковородку на конфорку. Потом пошарил по выдвижным ящикам, нашел деревянную лопатку и аккуратно, чтобы не повредить желтки, перевернул ею яичницу.
      - Выжди минуту и можешь снимать, - сказал я девочке в зеленом платье. - Так желток успеет немного приготовиться, но не затвердеет, а белок не подгорит еще сильнее. Ладно, мальчик, пошли будить вашего друга.
      - Я не мальчик, - бросил через плечо маль... то есть, видимо, девочка с ножницами.
      Мы прошли в спальню, которая одновременно выполняла все остальные мыслимые функции. С моего последнего визита она изменилась мало, только пропал ковер со стены, и стало заметно чище. Интересно, интересно... Отшельник использовал свои информационные проекции для помощи с домашними делами? И судя по всему, они вполне автономны, почти не зависят от его собственного сознания. Фактически, он лишь дал им жизнь, которую они проживают самостоятельно...
      В животе вдруг что-то сжалось. Страх, приманенный очередной вспышкой озарения, снова запустил в меня свои ложноножки. И страшно было настолько, что перехватило дыхание, а ноги покинула сила. Еще один кусочек мозаики встал на место, и хотя окончательная ясность не наступила, но уже ставший цельным фрагмент выглядел настолько кошмарным, что я не мог подобрать слов для его описания.
      'Нет, только не паниковать... только не сейчас... - я упал в удачно подвернувшееся кресло и несколько раз глубоко вдохнул. - Нужно проверить, всего лишь взглянуть вблизи на Карантинную зону. Тогда можно будет паниковать...'
      Тем временем девочка в синем камзоле уже будила Отшельника. Делала она это без особых церемоний, дергая за уши и нос, но зато очень быстро тот заворчал, зашевелился, а потом резко сел на кровати.
      - Что такое? - просипел он, щурясь от света. - Добрый день, Боку, что-то случилось?
      - К тебе гость пришел, - девочка указала на меня. - Ты его знаешь?
      Часто моргая спросонья, Отшельник уставился на меня. Секунду или две он еще соображал, а потом кивнул.
      - Да, это Висельник. Спасибо, что разбудила.
      - Мы с сестрой обед приготовили, будешь?
      - Спасибо, кушайте без меня. Мне еще умыться надо...
      Боку (видимо, это было ее имя), кивнула и ушла. Отшельник выбрался из-под одеяла и свесил ноги с кровати. Это был неухоженный тридцатилетний мужчина, костлявый и бледный, но с жирком на боках и животе. Его лицо обрамляла бородка, но отросла она там от банальной лени бриться, и потому походила на жиденькие заросли мха. Он был близорук, и подслеповато щурился. Он еще явно не до конца проснулся, так что я его не торопил. Я бы не удивился, если бы он за прошедшие месяцы разучился говорить но, похоже, проекции помогали ему сохранять человеческий облик.
      - Здорова, Висельник, - наконец, выдавил он.
      Без особого удовольствия, как я отметил. Отшельник не переносил ничего, принадлежащего к внешнему миру, и я не был исключением из правил. Тем более что само мое присутствие здесь, внутри его микрокосма, воспринималось им как заноза в заднице.
      - И тебе привет. Я смотрю, детей завел, остепенился?
      - Ой... брось шутки эти твои, - он потряс головой, каким-то кошачьим движением, словно сбрасывал с волос капли воды. - Так, я быстро...
      Он быстро натянул одежду - растянутые спортивные штаны с майкой - и босиком пошлепал в ванную.
      'Блин, я же не разулся на входе'.
      Ладно, поздно пить боржоми. От нечего делать я принялся оглядывать комнату. С виду - обычная. Нет, даже Обычная. Только более опрятная. И с роскошным компьютерным столом у одной из стен, на котором располагался устрашающих габаритов агрегат. По внешнему виду, конечно, мощность компьютера не определить, но вряд ли Отшельник экономил на том, что было для него чуть ли не главной вещью в жизни. Компьютер - это и средство общения, и рабочий инструмент, и для развлечений годится. Повинуясь наитию, я подошел к нему. На экране горела надпись:
      
      
    P R E S S A N Y K E Y
      
       Я не глядя что-то нажал. На экране появилась другая надпись, на русском:
      
      
    П О Ж А Л У Й С Т А Б О Л Ь Ш Е Н И Ч Е Г О Н Е Н А Ж И М А Й Т Е
      
       Пришлось не солоно хлебавши вернуться на место. Не везет мне со сложной техникой.
       Отшельник вернулся через пару минут. С лица у него еще стекали капли, но выглядел он уже куда бодрее. Быстро застелив кровать, он уселся на нее, скрестив ноги, и деловито воззрился на меня.
       - Ну, чего надо?
       'Шоколаду', - брякнул было я, но успел прикусить язык.
       - Хотел поговорить с глазу на глаз. Понимаешь, за последний месяц произошли кое-какие события... о некоторых ты даже в курсе, если следишь за новостями.
       - Слежу. Ты там серьезных дел наворотил, ты в курсе? Все только и ждут, когда война начнется.
       - Ты просто у себя на бордах общаешься со всякими истеричками. Если бы паника была всеобъемлющей, я бы почуял это, просто выйдя на улицу. Этого нет. Но ладно, речь не о том. У нас тут пополнение было, как ты в курсе, и почти сразу после их рождения пришлось разбираться с Ригой. Там мне удалось собрать новую информацию, я ее обмозговал, и сейчас направляюсь в Карантинную зону. Если моя гипотеза подтвердится...
       - То что?
       - Ну, в общем-то ничего не изменится, но мы хотя бы точно будем знать глубину жопы, в которую угодили.
       - Я-то тут причем?
       - Ты живешь в изоляции, причем в очень плотной. С меня семь потов сошло, пока я пробился внутрь. Фактически, эта квартира не просто находится в зоне микрокосма, а является своего рода карманной вселенной. Даже с собственными обитателями.
       Я указал глазами в сторону кухни, с которой доносились голоса детей.
       - Собственно, когда я шел сюда, то хотел спросить тебя, можешь ли ты сотворить что-то подобное, но вопрос снялся сам собой. Так что разовью тему: если одна из твоих проекций попытается выйти из квартиры - что с ней произойдет?
       - Не знаю, - раздраженно ответил Отшельник. - У них никогда не возникало такого желания, им и тут хорошо. И не называй Боку и Десу 'проекциями'. Мне плевать, что ты там думаешь. Для меня они живые.
       - Я не хотел тебя задеть, извини. Хорошо, предположим, у них действительно нет таких желаний. Но все же чисто теоретически, они способны существовать снаружи?
       - Нет.
       - Ясно... - на самом деле, ничего пока ясно не было. - А как ты ощущаешь меня?
       - В каком смысле?
       - В прямом. Я тут сижу, и мой микрокосм прямо конфликтует с твоим. Я держу его в пределах своего тела, и Боку смогла коснуться меня ножницами, но сразу за поверхностью кожи начинаются уже мои правила, и кто знает, чтобы случилось, порань она меня до крови, даже случайно...
       - Боку бы никогда так не сделала. Она только внешне строгая, но на самом деле очень добрая.
       - Давай не будем уходить от темы. Так все-таки, как я выгляжу с твоей точки зрения?
       - Как понифаг в /rm/.
       - Это можно перевести как 'тебе тут не место'?
       - Только так и можно.
       - Прррекрасно. И если предположить, что я бы не сидел спокойно, а начал лазить по твоей кухне, воровать у Боку и Десу их обед, или копаться в твоем компьютере...
       - Я бы тебя тут же вышвырнул.
       - Какие бы средства ты для этого употребил? Физически я намного сильнее. И вообще, предположим, ты лежишь парализованный. Потому что в ванной подскользнулся.
       - Блин, да что за хрень ты городишь вообще?!
       - Я пытаюсь на твоем примере понять одну очень важную вещь. Нет, много важных вещей. Пострадай еще немного во имя науки, чуток осталось.
       - Блин, не знаю... наверное, попытался бы выдавить чем-нибудь. Или просто выкинул. Вместе с креслом. О, можно на тебя люстру уронить. Или штукатурки кусок.
       - А сестрички? Их бы ты не просил это сделать?
       - С дуба рухнул что ли? - от возмущения Отшельник чуть не подпрыгнул на месте. - Ты хоть представляешь вообще, через что они прошли?! Они же только здесь могут быть вместе наконец-то, вдали от Игры, от сражений! Конечно нет!
       Я бы дорого дал за то, чтобы понять хотя бы половину того, что он говорил. Общаться с Отшельником порой было не легче, чем со Смертью, а то и сложнее - из-за незнания мною матчасти. Когда мы только познакомились, он немедленно выдал мне на гора два десятка названий аниме-сериалов и фильмов, заявив, что это 'необходимый минимум'. Я честно попытался следовать его совету, ведь для личностного контакта любая мелочь сгодится, и даже посмотрел несколько серий того, что было в списке первым, но так и не понял, как огромные биороботы и инопланетные пришельцы связаны со Священным Писанием. Когда же я решил попробовать что-то короткое, компьютер в доме Смерти просто стер все файлы и на два дня ушел ступор надписью на экране 'Н Е С М О Т Р И П О Д У М О Й'. Зная гадливый характер этой железки, новых попыток я не предпринимал. И, возможно, не зря.
       - Ну, на нет и суда нет. Подведем итог. От буйного пришельца ты бы попытался избавиться, даже радикальными средствами, но при этом не стал бы подвергать опасности то, что для тебя важно. При этом ты рассматриваешь возможность использование окружения, материальных объектов, которые не порождены твоим микрокосмом, но ты все же имеешь к ним доступ. Это даже предпочтительно, поскольку они, очевидно, не имеют для тебя ценности.
       - И что это значит? - Отшельник уже явно начинал терять терпение. - Открытие какое-то сделал?
       - Увы. Куда уж мне... я только понял, насколько глубока и кошмарна пучина моего невежества. Можно мне поговорить с Боку? Потом я сразу уйду.
       - Если так, то можно.
       Мы прошли на кухню, где сестры (близняшки, как я понял) уже успели прикончить часть яичницы и теперь пили чай, одновременно смотря какой-то мультфильм на небольшом планшете. На нас они внимания не обратили, Отшельнику пришлось их окликнуть.
       - Соу, - позвал он. - Этот... человек хочет спросить тебя о чем-то. Можешь отвлечься?
       'Так ее зовут Боку или Соу?'
       - Да, могу. Включи паузу, пожалуйста, - она подняла на меня свои странные разноцветные глаза. - О чем ты хотел спросить?
       - У меня к тебе два вопроса. Первый звучит так: с какой целью ты существуешь?
       - Ты задаешь очень странные вопросы.
       - Меня сложно назвать обычным человеком.
       - Мне не нужен какой-то особый смысл. Я просто радуюсь жизни.
       Я удовлетворенно кивнул. Сходится, сходится...
       - И второй вопрос: если бы ты жила здесь, но не видела его, - я указал глазами на Отшельника, - не слышала его, вообще не знала о его существовании - каково бы тебе было? Если бы он создал для вас двоих это место, но лично бы здесь не появлялся?
       - Твой вопрос не имеет смысла. Ведь наш медиум здесь, и никуда не исчезнет.
       Она замолчала, и теперь три пары строгих глаз морозили меня, ясно давая понять, что я здесь нежеланный гость. Я повернулся было, чтобы уходить, но тут Боку нарушила молчание.
       - Но если допустить то, что сказал ты... - медленно сказала она, словно через силу заставляла себя поверить в немыслимое. - Я думаю... даже вдвоем - нам бы было одиноко.
       - Спасибо за ответы. Не смею больше злоупотреблять вашим гостеприимством.
       - Пока, - буркнул Отшельник.
       - Прощайте.
       Я беспрепятственно вышел наружу и задумался.
       Одиночество.
       Прежде я полагал, что эсперам оно не знакомо. Мы не испытываем потребности в общении. Порой нам трудно даже коснуться друг друга. Но теперь я понимал, что упустил из виду нечто несоизмеримо более важное. Мы приходили в мир один за другим, брошенные на произвол судьбы. Нас мучала жажда, но мы сами не понимали, чего алкаем. И хватались каждый за свое, чтобы заполнить мучительно грызущую пустоту.
       Теперь я понял. Возможно, единственный из всех. Спасибо тебе, девочка с разноцветными глазами, за неоценимую помощь. И тебе, Отшельник, за то, что сотворил ее такой.
       В горле запершило, глаза начало нестерпимо жечь, и это поразило меня больше всего. Это неправильно! Я - эспер! Я - владелец карты 'Висельник'! Я свободен от всего, я практически всесилен! Так какого хрена мне сейчас хочется грохнуться на колени и разрыдаться, как девчонка?!
       Непонятно на что надеясь, я оглянулся. Двери не было. Только голая стена. Да, все так. Мне здесь места нет, и нечего портить другим настроение, закатывая сцены где ни попадя. Я глухо зарычал, до боли стиснул кулаки, и с черным ожесточением принялся вбивать рвущиеся из глубины чувства обратно. Вот так, сидите смирно. Откуда вы вообще взялись? Без вас было лучше.
       У Отшельника оказался свой путь. Меня же ждет свой.
       И, кажется, я не зря попрощался.
      
      
      
    Глава 13: Крещендо
      
       На развалинах Храма Христа Спасителя в Москве кипела работа.
       Сотни людей в три смены уже месяц воевали с развалинами, но работа их все еще была далека от завершения. С простыми завалами они бы разобрались за несколько дней, но здесь тысячи тонн каменных обломков были сплавлены неимоверным жаром в цельный монолит. Поначалу решили вызвать саперов. Те бурили неглубокие шурфы, закладывали взрывчатку, и после оставалось только вывозить щебенку, но потом влезли общественники и потребовали прекратить. Формально для того, чтобы не нагнетать взрывами панику среди населения, и без того пострадавшего от теракта. На самом деле, чтобы набрать политический капитал на шумихе. Разумеется, все всё прекрасно понимали, и разумеется, саперов отправили восвояси, а рабочим пришлось долбить образовавшуюся в центре Москвы скалу отбойными молотками и ломами. Мэрию затягивание работ полностью устраивало, ведь бюджеты под них выделялись солидные.
       Все шло своим чередом.
       Дьявол наблюдал за этой возней издалека. Он сидел на одном из зубцов Водовзводной башни Кремля, свесив ноги вниз, и следил за пульсирующим мерцанием сотен огней. Лежавший неподалеку снайпер из ФСО его не замечал, только безуспешно боролся с беспричинной паникой, не решаясь доложить об этом командиру отряда. Эсперу до него дела не было. Близкий свет был неприятен, но не настолько, чтобы специально его гасить.
       Строго говоря, ему сейчас вообще ничего не хотелось.
      Прямо перед ним было место, которое он совсем недавно разрушил. Можно было пройтись по нему еще разок, затушив разом с полтысячи огней. Это было бессмысленно, хотя когда ему были нужны причины? Можно было сровнять с землей башню, на которой он сидел, или весь Кремль вместе со всей президентской администрацией. Это было совсем несложно, но слишком приелось.
      Раньше он, спускаясь на землю, часто ходил среди людей, выискивая тех, кто чему-то радовался или чем-то дорожил, а потом отнимал это. Тогда он еще не утратил окончательно глупой человеческой обиды на весь мир, который был к нему жесток, и думал, что причиняя боль другим, сможет заглушить собственную. Но наслаждение с каждым разом становилось все тусклее и короче, а боль постепенно угасла сама, сменившись глухой, истлевшей и от того бессильной ненавистью. Зато пришло нечто иное. Убийство людей стало для него из источника удовлетворения потребностью. Простое присутствие в зоне видимости света чужого сознания вызывало у него ощущение сродни чесотке - и нужно было затушить свет, чтобы ощущение прекратилось. Но Дьяволу уже давно понял простую, в сущности, вещь - даже если он лично прикончит все восемь миллиардов человек, легче ему не станет. А если так, то и особо шевелиться смысла нет. Да и пример постоянно был пред глазами - пример того, кто накладывал на себя всевозможные ограничения, лишь бы сохранить каркас своей личности. Дьявол не признавался в этом даже себе, но этот пример заставил его задуматься, что с ним станет, если он полностью отдастся на волю своих подсознательных желаний.
      Возможно, только поэтому на Земле все еще существовала разумная жизнь.
      Дураком он не был, и многие вещи понимал интуитивно. Не обладая вышколенным логическим интеллектом и не владея инструментами формальной логики, он быстро приходил к выводам, которые для прочих были неприступными стенами, если хоть немного давал себе труд подумать. Мозги у него были, но пользоваться ими Дьявол не любил, и сейчас, сидя на крепостной башне, он именно что занимался нелюбимым делом.
      Его глодало ощущение надвигающейся опасности. Оно поселилось в нем довольно давно, с того момента, как он обнаружил, что окружающий мир вовсе не бесконечность пространства, а наглухо запаянная колба, из которой нет выхода. Но сейчас это ощущение усилилось многократно. Одно дело знать, что в любой момент со спины может прилететь подзатыльник, и другое - предчувствовать приближающийся удар по звуку и давлению воздуха. Ведь когда он впервые наткнулся на незримую стену, отсекающую планету и ближайший клочок пространства от остальной вселенной, то закономерно задался двумя вопросами: 'что там находится?' и 'что будет, если что-то извне придет сюда?'. Возможные ответы ему очень не понравились, но полуразрушенное сознание не смогло сосредоточиться на чем-то конкретном. Дьявол забыл собственные открытия, но, как оказалось, не окончательно. За последний месяц он провел в физическом облике больше времени, чем за прошлые полтора года. Он провел уйму времени в обществе Жрицы и прочих эсперов. И окружение не замедлило повлиять на его личность, придав ей более четкую форму.
      Форма очертила границы.
      Границы зафиксировали ассоциативные цепочки.
      Упорядоченное мышление принялось разгребать беспорядочный ком доступной информации и, наткнувшись на воспоминания о скитаниях на орбите, подняло тревогу. Логично было бы пойти к Висельнику и выложить все свои домыслы, но тут влезла невесть откуда взявшаяся гордость. Почему-то Дьяволу казалось, что поделиться с ним своими тревогами значит расписаться в своей неспособности справиться с ними самостоятельно, и что еще более нелогично - его это почему-то задевало. Объяснения он найти не мог, но переступать через новообретенное чувство достоинства не торопился. А потом сидел на кремлевской стене, смотрел как рабочие разбирают руины и пытался самостоятельно до чего-нибудь додуматься.
       - Ну что, преступник? На место преступления вернулся? - окликнули его сзади.
       Дьяволу не было нужды оборачиваться, чтобы узнать пришельца. Психический оттиск уникален, не перепутаешь.
       - Правосудор? - спросил он, не оборачиваясь. - Чего надо?
       - Шоколаду, - хмуро сказал тот.
       Дьявол щелкнул пальцами, и протянул Правосудору появившуюся в его руке плитку 'Аленушки'.
       - На. Теперь уйди.
       - Мешаю что ли?
       - Ага.
       - Мальчик, тебя учили старшим не грубить? - бывший полковник с удивительной для его комплекции легкостью запрыгнул на соседний зубец и уселся на него, скрестив ноги.
       - Учили. Много кто. Все плохо кончили.
       - Эх, что за молодежь пошла... В армию бы тебя, вот что я скажу. В американскую.
       - Хорошо, что уточнил. А то я было удивился.
       Эсперы умолкли. Лежавший рядом снайпер, наконец, дрожащим голосом доложил командиру о дурном самочувствии и, получив недоуменное добро, торопливо собрал свои акустические радары с винтовкой и ретировался.
       - Я у тебя все спросить хотел... - вдруг нарушил молчание Дьявол. - Как тебе все это так легко дается? Ты слишком похож на этих, - он кивнул в сторону улицы, - ты не такой как я или Смерть.
       Правосудор только усмехнулся в свои моржовые усы.
       - Тебе, нигилисту мамкиному, не понять.
       - А если я попытаюсь?
       - Если попытаешься... - бывший десантник почесал небритый подбородок. - Ну, если попытаешься, тогда дело такое. Ты в бога веришь?
       - Нет.
       - И я не верю. В такого бога, про которого в церкви рассказывают. Но что-то такое есть. Что-то, что есть справедливость. Я вот, пока в армии служил, такого говна навидался, что тебе и не снилось. И говна-то не от врагов заокеанских, а от своих же. От воров, карьеристов, генеральских сынков, от сволочи гебешной. И ребят на убой слали ни за что, и квартиры офицерские разворовывали, и командиров убивали, которые хоть чуток пороху нюхнуть успевали. Переворота боялись, черти...
       - Ближе к делу, - потребовал Дьявол. Он чувствовал, что если не остановить, Правосудор может ностальгировать часами.
       - Я когда эспером стал, полгода ходил как по башке стукнутый. Ничего толком понять не мог. Наверное, так со всеми было, но я-то мужик в возрасте, гибкости нет уже. Ну вот... заперся дома. Пил. Долго. Не помогало. И вот поймал себя на том, что не молюсь даже, а просто разговариваю с пустотой. А пустота мне отвечает. Сначала душа в пятки, думал - все, привет белочка. А потом помозговал, понял, что в голове чисто, от хмеля ни следа, даже запах из квартиры выветрился. И разговор-то не разговор, а это, как там, - Правосудор пошевелил перед собой пальцами, силясь вспомнить слово. - Эмпатия, во. Только подумаешь о чем-то, даже мельком, и сразу в голове ответ появляется. Долго вот так вот говорили, наверное, пара дней пройти успела - и все без перерыва. И понял я одну вещь, простую в сущности: где-то там есть что-то, у чего вся эта грязь уже давно в печенках сидит. Само это не может ничего поделать, а вот я - могу. Я же не сам всякие штуки делаю. Я только приказ отдаю. Теперь понял?
       - Справедливость. Справедливость? Справедливость... - Дьявол несколько раз повторил слово на разный лад, словно пробовал на вкус незнакомое блюдо. - Я не знаю, что это. Бессмысленное слово.
       Он замолчал и стянул с себя очки. Замахнулся было, чтобы выкинуть их, но передумал и убрал в карман плаща. Правосудор молча наблюдал за этим и терпеливо ждал.
       - Висельник присвоил мне категорию 'А', потому что думает, что я слепой, - глухо сказал Дьявол. - Только это не так. Я вижу темноту. Все одна сплошная темнота. Мягкая. Не осязаемая. Как облако. Со стороны вроде что-то большое, плотное. А потрогаешь или просто близко подойдешь - опачки, да тут нет нифига. Ты вот думаешь, эта башня твердая? Что это камень?
       - Конечно камень. А что это, если не камень? Зефирка что ли?
       Дьявол только ухмыльнулся. Под тяжестью тела Правосудора гора зефира, в которую превратился крепостной зубец, обрушилась, и эспер, матерясь как на плацу, кубарем покатился на валганг. Рыжий мальчишка проводил его насмешливым взглядом, не опасаясь возмездия.
       - Камень, зефирка - какая разница-то? Все одна темнота, что вообразишь - тем она и станет. Только темнотой от этого быть не перестанет. А вот эти, - он ткнул пальцем через Москва-реку, - вот эти светятся. И своим свечением разгоняют темноту. Вклиниваются в нее как иглы под ногти.
       - Ерунду какую-то городишь, если честно.
       - Ну, ты-то военный, где тебе. Круглое несем, квадратное катим, копаем отсюда и до обеда. До сих пор не въезжаю, как ты получил такие полномочия.
       - Я, мальчик, не рассуждаю, и мыслью по древу не растекаюсь, как наша интеллигенция любит делать, а беру и делаю, - Правосудор небрежным движением брови восстановил зубец в прежнем виде и снова на него взгромоздился. - Хороший солдат не думает - он делает. Хороший офицер не думает - он знает. Думают вон всякие мутные типы, вроде Висельника с Магусом. Два сапога пара, блин. Много думают - поэтому вечно злые и грустные.
       Дьявол закатил глаза.
       - Чего надо вообще? Ты же не о ерунде всякой поболтать пришел.
       - Да эт... Магус позвонил. Просил тебя разыскать поскорее.
       - Какого беса ему от меня надо?
       - Я откуда знаю? Сам у него спрашивай. Но он говорил, что что-то срочное.
       - Срочное... ладно, схожу.
       - Э, серьезно что ли? Выкобениваться не собираешься? - Правосудор подпер щеку молотоподобным кулаком. - Чего-то ты какой-то сегодня... покладистый.
       - А смысл? - Дьявол встал на самый край зубца и повернулся спиной к реке, раскинув руки в стороны. - Предчувствие у меня не хорошее.
       Неожиданно даже для себя, Дьявол весело осклабился.
       - Слушай, а что если моя темнота и твоя справедливость - это одно и то же?
       Так он и начал падать - с распростертыми руками, спиной вперед. Он еще подумал: что, если пустить все на самотек? Если не использовать силу эспера, а позволить гравитации размазать его по асфальту? Тут не так уж высоко, но если падать вниз головой, стопроцентно мозги расплещутся.
      Или нет?
      Дьявол не чувствовал общности с людьми, чей свет лился отовсюду, даже наоборот. Отчуждение было для него единственной известной нормой. Но в темноте ему было комфортно. Эта темнота обнимала его с нежностью, дарила мягкое тепло или освежающую прохладу. Темнота могла быть пронизанной солнечной радиацией стратосферой, или не знающими света морскими глубинами. Она могла быть густыми, пышущими разнообразной жизнью лесами и мертвыми скалами, арктическими и песчаными пустынями. Могла ли темнота причинить ему зло? Дьявол задумался об этом на мгновение, и понял - ни в коем случае.
      Он приспустил узы, связывавшие его плотью, плавно перейдя в то пограничное состояние, когда физического облика уже не остается, только узел, в котором сплетаются мышление и воля. Так можно было мгновенно оказаться в любой точке мира, можно узнать что угодно - ведь мир уже не делится на 'я' и 'не я', размежеванные слоем костной и мышечной ткани. Остается только темнота, которая есть нечто и ничто одновременно. Здесь можно раствориться, погрузиться в забытье на какое-то время, но потом таинственный зов, резонансом отдающийся в каждом уголке сознания, все равно выгонит обратно в телесную форму.
      Но его же собственные слова - что, если это все одно и то же?
      Ему вспомнилась прочитанная в далеком детстве книжка, где рассказывалось про трех слепцов, которые решили узнать, что такое слон, и подошли к слону с трех разных сторон. Может ли быть так, что темнота - это просто одна из сторон того, что так или иначе чувствуют все эсперы?
      Жрица говорила о боге.
      Правосудор говорил о справедивости.
      Висельник придумал слово 'инфополе'.
      Императрица, вроде, упоминала 'море слов', но с ней Дьявол почти не общался.
      С Алхимиком он пересекся лишь единожды, незадолго до его самоуничтожения. Дьявол тогда сам недавно стал эспером, и бессвязный бред Алхимика о том, что тот никому ничего не должен, всерьез не воспринял.
      Между тем... Дьявол попытался представить себе что-нибудь, обладающее всеми перечисленными свойствами, но воображение тут же протестующе забуксовало. Нехотя, он снова принялся перетекать в материальный облик.
      Прошло всего лишь несколько минут, и эспер шагнул из пустоты на засыпанную гравием площадку перед невзрачным сельским домом. Дорогу в жилище Магуса, распложенное неподалеку от Санкт-Петербурга, он знал и раньше, но прежде избегал визитов, считая хозяина дома редким занудой. На этот раз Дьявол тоже не горел желанием разговаривать с старым философом, но распирающие изнутри мысли и чувство тревоги взяли верх.
      Внутрь дома он вошел обычным способом, через дверь. Магус, сидевший за компьютером, оглянулся на гостя и удивленно приподнял брови.
      [Ты быстро,] - произнес он в Хор. - [Я думал, еще пару дней ждать придется.]
      - А чего тянуть? - Дьявол без смущения плюхнулся в ближайшее кресло и с наслаждением потянулся. - Мне все равно делать нечего особо. Чего хотел-то?
      [Да мне Висельник писал недавно, про то, о чем вы разговаривали. Меня это на определенные мысли натолкнуло, но хотелось бы сначала услышать все от тебя лично.]
       Эспер-подросток пожал плечами и принялся рассказывать. Говорил он неторопливо, подробно, воскрешая в памяти каждую мелочь из испытанных ощущений. Магус внимательно слушал и не перебивал, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. Наконец, Дьявол замолчал, а Магус, уложив бороду на первый подбородок, а его - на все остальные, сложил пред собой пальцы горкой и принялся задумчиво что-то бормотать под нос. Продолжалось это минут пять, после чего философ встал из кресла и подошел к серванту, из которого извлек бутылку коньяка и, после секундных колебаний, пару рюмок. Он вернулся за стол, наполнил обе, и взял одну себе. Дьявол тем временем уже терял терпение.
       - Ну? - многозначительно вопросил он.
       [Баранки гну,] - с горечью отозвался Магус и залпом осушил рюмку. - [Я о советском кинематографе в целом плохого мнения, но позволю себе процитировать 'Свадьбу в Малиновке': мы на пороге грандиозного шухера.]
       - Это я и так понял. Давай по-простому.
       [Слышал об ученом Джеймсе Лавлоке?]
       - Нет, конечно.
      [Жил такой недавно, британец. Примерно полвека назад он создал так называемую теорию Геи. Теорию о том, что наша планета является хтоническим живым организмом. Теория, разумеется, не поддавалась доказательству при имеющейся теоретической базе, так что так и осталась в сфере философии, нежели точных наук. Еще раньше русский ученый Владимир Вернадский создал учение о ноосфере, которое гласило, что человеческий разум есть сущность планетарного масштаба, и одна из движущих космических сил. Тоже чистая философия без экспериментальных подтверждений. Обе теории нельзя было ни доказать, ни опровергнуть... до недавнего времени. Пока не появились мы.]
      - Эсперы, в смысле? - уточнил Дьявол.
      [Именно. Наше существование - это плевок в лицо всем ортодоксальным экологическим теориям. По совокупности же мы имеем следующее: во-первых, планета действительно является живым существом. Более того, это разумное существо, обладающее самосознанием. И, что самое неприятное, сам человеческий вид с точки зрения этого существа - угроза. Причем угроза настолько серьезная, что появилась потребность в тех, кто угрозу устранит.]
      - Погоди-погоди! Ты берешься утверждать, что нас... эээ... создала планета, чтобы убить всех людей? Тупость какая-то. Можно было вирус какой-нибудь состряпать. Зомби-вирус, во!
      [Да, это слабое место в теории. Зомби-вирусы, кстати, не нужны. Человечество полностью зависит от нескольких сельскохозяйственных культур - это пшеница, рис, соя, кукуруза, ячмень и овес. Уничтожь их - и человечество начнет быстро вымирать от голода. Почему именно такой способ? Это же глупо, не рационально. Но! - Магус многозначительно поднял палец. - Мы имеем дело с разумным существом! Там, где властвует разум, рациональность отходит на второй план! Это есть восхитительное и неотъемлемое свойство разума - совершение нерациональных поступков!]
      И он снова наполнил свою рюмку.
      [Напрашивается еще один вопрос. История разумной жизни насчитывает около двух миллионов лет. Цивилизация существует, по меньшей мере, десять тысяч лет. Почему же первый эспер родился пять с половиной лет назад, а большинство и вовсе в последние пару лет? Возможны два варианта: либо некие процессы, протекавшие доселе вяло и незаметно, ускорились на много порядков, либо появились некие новые раздражители, которые спровоцировали вот такую реакцию. Сам понимаешь, оба варианта означают одно - планетарную катастрофу.]
      Дьявол выслушал эту лекцию не проронив ни слова, но в голове у него моментально всплыл вопрос: если планета вся такая разумная, чего же с ней никак нельзя поговорить? Он собирался было его задать, и тут же прикусил язык. Поговорить-то можно, и зов, который так или иначе слышали почти все эсперы, был тому подтверждением. Только это будет больше похоже на разговор двух слепо-глухо-немых, вдобавок один из которых китаец, а второй - индеец чокто.
      Магус тем временем снова опрокинул в себя коньяк. Дьявол озадаченно почесал голову и притянул к себе по воздуху вторую рюмку. С сомнением покрутил перед собой, выпил и тут же скривился от отвращения.
       - Блин! Как вы вообще дрянь эту пьете?!
       [Это десятилетний 'Ахтамар', между прочим! Тянуть не надо, не водичка же, - философ потянулся было к бутылке в третий раз, но передумал. - Послушай, Дьявол. Я понимаю, что ты сам по себе, и никого не любишь слушать. Но дело серьезное. Я пытался связаться с Висельником, но его телефон выключен, докричаться через Хор тоже не получается. Пожалуйста, найди его как можно скорее. У меня очень плохое предчувствие.]
       Дьявол молча кивнул и ушел в темноту.
      
      
    * * *
      
       Томск, окрестности Карантинной Зоны
       Первый блокпост нам встретился еще в нескольких километрах от городской черты. Дежурившие на нем гвардейцы обыскивать машину не стали, только без интереса проверили документы у нашего водителя (черт, надо спросить, как его зовут). Бессмысленное действие, как и почти все, чтобы было сделано для ограждения Карантинной Зоны.
       Я попытался себе представить взаимосвязанную цепь событий, благодаря которым появился этот блокпост. Вот какое-то важное лицо в высших эшелонах правительства страны с бледным от страха - потому что Карантинная Зона выбивается из привычных шаблонов кулуарной борьбы и коррупционных схем - толстым лицом пытается сообразить, что ему нужно делать в такой ситуации. И, не в силах придумать ничего лучше, перекладывает ответственность на нижестоящих, отдавая приказ: 'принять меры по обеспечению безопасности'. Нижестоящие, в свою очередь, так же ничего не могут понять, но у них есть приказ. Глупый, бессмысленный, но вносящий хоть какую-то определенность. И они пытаются обеспечить безопасность так, как они ее понимают из уставов и должностных инструкций. Разворачиваются системы ПВО, солдаты роют окопы в полях, завозятся лекарства и теплые вещи (в середине лета), прилетают психологи от МЧС - виртуозы своего дела, способные сломать психику даже Будде. И выставляются вот такие блокпосты. Возможно, они могли бы принести реальную пользу, или хотя бы выполнить свою функцию - если бы на них действительно проверяли людей, и закрывали проезд всем подозрительным. Но в Томске, не смотря ни на что, продолжали жить почти двести тысяч человек, функционировали многие учреждения. Соответственно, через главную южную трассу постоянно шел автомобильный поток, для фильтрации которого были нужны намного большие мощности. Что-то вроде таможенного досмотрового пункта, а не два бетонных блока и пара бородачей с автоматами, с трудом говорящих по-русски.
       'Лада', фыркнув карбюратором, тронулась дальше. Я попытался размять затекшую за четыре часа дороги спину, но ощущение удушливого страха так просто было не прогнать. Хуже всего было то, что я не мог понять, чего именно боюсь. Могло ли случиться так, что у меня под ногами разверзнется земля? Или с неба спустятся инопланетяне на летающей тарелке и скажут, что все это розыгрыш? Теоретически, этого нельзя было исключать, но все, что я мог придумать, казалось несуразным и нелогичным. Не укладывающимся в стройную картину, которая вырисовывалась у меня в мозгу. Не хватало какого-то единственного элемента, который бы объединил внезапное появление эсперов, столь же внезапное появление аномалий, зависимость аномалий от людей и мир, где творится весь этот бардак. Маленького связующего звена, которое превратит набор фактов в единую систему.
       - Останавливаться где-то будем? - спросил водитель.
       - Н-нет, - сказал я и не узнал собственный голос. - Сейчас проедем мост, и сразу поворачивай направо, по проспекту.
       - Дорогу знаешь? Был тут уже?
       - Знаю. Был.
       Больше нас останавливать не пытались, хотя то тут, то там мелькали военные внедорожники и люди в камуфляже. Еще один штришок, добавляющий ощущения искусственности и карикатурности происходящему. 'Тигр' с пулеметной турелью стоял рядом с закусочной 'KFC', солдаты сидели в сквере перед неработающим фонтаном и грелись чем-то спиртным. Офицер, проходящий мимо, даже не удостоил их взглядом, не говоря о наказании за нарушение устава.
       Сон.
       Фарс.
       Спектакль.
       Я попытался успокоить себя надеждой, что сейчас все кончится, что выйдет режиссер и скажет: 'Эй, хватит халтурить! Станиславский от вас в гробу ротором вертится! Немедленно приведите себя в порядок, и начали сначала!'
       Но мы выехали площадь, а режиссер так и не соизволил показаться. Скульптура Владимира Ленина, соседствующая через двадцать метров с православной часовней, только поддала жару на каменку сюрреализма. Каменный вождь революции своим жестом протянутой руки словно обращался к нам с упреком. Дескать, вы только посмотрите на себя, дуралеи! Кем вообще нужно быть, чтобы явиться в этот сумасшедший дом?!
       - Тут GPS работает, - довольно сообщил водитель. - Сейчас... все, не заблудимся.
       И если путь твой пролегает через пучину безумия, позволь безумцу стать твоим проводником.
       - Хорошо, - ответил я коротко.
       - Все хорошо? - обеспокоенно спросила Шут.
       Я кивнул.
       - Ты просто сам не свой.
       - Это норма.
       Черт побери, я же не только что это придумал! Пять лет! Пять гребаных лет! Я был единственным зрячим в картинной галерее, набитой слепцами. Но я боялся. Боялся увидеть истину, которая всегда была под носом.
       Я вспоминал миг, когда впервые открыл глаза после перерождения эспером. Это было мгновение величайшего откровения. Передо мной предстал весь мир в своем истинном виде, бесконечно отличном от той уродливой, криво слепленной картины, которую лицезрит обыватель, захлебывающийся в трясине быта. В это краткое мгновение, я не был равен богу, я и был Богом - всеведущим, всемогущим, исполненным мудрости и прощения.
       Но мгновение прошло.
       И я струсил.
       Отказался принять истину, и кинулся прятаться за страницами подвернувшегося под руку школьного учебника, будто эта стопка бумаги могла защитить меня от знания. Да, в учебнике была написана правда. Наука вообще говорит правду, только правду и ничего кроме правды - но не всю правду. Годами я сломя голову убегал сам от себя. Я шлифовал свое сознание естественными науками, задачами, уравнениями, но если при огранке самоцвета половина его отправляется в мусорку, теперь в мусорку отправлялся я сам.
       Наверное, это было неизбежно, для каждого из нас. Мы стали эсперами - но были рождены людьми. И, как и все люди, несли в себе тот же фундаментальный дефект.
       Микрокосм.
       Персональное восприятие, продиктованное изоляцией комка протеинов и липидов, называемого мозгом, от окружающей среды. Устройство наших тел и психики таково, что мы окружаем мозг всевозможной защитой. Не абсолютной, но многоступенчатой и плотной, пропускающей лишь то, что будет сочтено безопасным. И безжалостно отсекающей все остальное. И это объясняло почти все.
       - Они нас просто боятся, - вырвалось у меня вслух.
       - Что? - переспросила Шут.
       - Они, - я указал взглядом на проплывающую за окном улицу. - И вот он, водитель наш. Они нас боятся. Мы слишком опасны для них. Они окуклились в своем мирке, обозвали это цивилизацией, и все, что не укладывается в представление о мнимом величии, высмеивается или игнорируется. И тут появляемся мы. Существа внешне от людей неотличимые, но имеющие принципиально отличное восприятие. Иное отношение к окружающему миру, иную парадигму мышления. Я заметил это и раньше, но неверно истолковал. К примеру, имеют ли для нас ценность деньги? Нет. Социальный статус? Тоже нет. Беспокоимся ли мы о своем имидже? Тоже мимо. Нам чужда жажда власти, чужды политические взгляды. Мы почти не испытываем сексуального влечения, - я покосился на Шута. - Почти. Фактически, мы полностью вырваны из цивилизационной системы ценностей. Мы имеем возможность смотреть со стороны, хотя и не все пользуются этой возможностью.
       Я остановился, чтобы немного перевести дух и собраться с мыслями, но проклятые слова будто жили самостоятельной жизнью, и лезли изо рта непрерывным потоком, словно в голове им было слишком тесно.
      - И что мы видимо со стороны? Да бред собачий мы видим, вот что я скажу. Это стадо троглодитов получило в свое распоряжение не просто мощный удобный инструмент в виде разума. Нет, разум и порожденный им микрокосм - вещь намного более глубокая и могущественная. Прежде всего, разум дает способность изменять инертную материю вселенной под свои нужды. Каждый человек, обладающий разумом - из этого числа мы исключим совсем маленьких детей, страдающих тяжелыми формами слабоумия и впавших в маразм стариков - фактически является творцом внутри собственной вселенной. А теперь вопрос на миллион: на что, по-вашему, они растратили потенциал этого неописуемого могущества? Есть идеи? Так, ты. Останови машину.
      - Но мы почти приехали, - возразил было водитель, но под давлением расширяющегося микрокосма подавился фразой.
      - Останови, или я сделаю это сам.
      Кажется, он живо представил, что с его 'Ладой' может сделать раздраженный эспер, и потому тут же ударил по тормозам. Я тут же вылез из салона и с наслаждением потянулся.
      Налетел порыв ветра. Жестокого, зимнего сибирского ветра, за считанные минуты выдувающего из незащищенного тела жизнь, больно хлещущего ледяными иглами. Налетел, коснулся - и тут же обмяк, утратив всю свою бесцельную ярость. Дотронулся снова - мягко, ласково. Про такое говорят 'как руки матери'. Я с трудом мог вспомнить лицо той, кого так называл. Это воспоминание было словно чужим, фальшивым. А вот воспоминание о ласке было настоящим.
      Я не чувствовал холода. Не чувствовал голода, хотя последний раз ел рано утром, и очень скромно. Я знал все, что происходило вокруг, от слов и движения машин до постепенного проседания под собственным весом снега - просто знал и все. Я слышал шепот вещей вокруг меня - точнее то, что я интерпретировал как шепот. Эти симптомы были мне знакомы, так выглядела первая стадия растворения, но сейчас я не чувствовал, что начинаю терять себя. Я просто стоял спиной к дороге и говорил. С кем я разговаривал? Без понятия. Может, с кружащимся вокруг снегом, или с нахохлившимися воронами, облюбовавшими провода неподалеку. А может, с самим собой, чтобы облеченные в слова мысли обрели стройность.
      - Всей фантазии человечества за десять тысяч лет хватило на то, чтобы накрутить ворох всякой мишуры на собственные инстинкты. Любое изобретение или новаторство, к какой бы области они не относились, преследовали одну и ту же цель - тратить поменьше энергии, потреблять ее побольше, и иметь как можно больше половых партнеров для размножения. А с развитием технологий сверхзадача и вовсе свелась к стимуляции центра удовольствия в мозгу - сначала для вожаков стай, потом и для остальных. Нет, только вдумайтесь! Они выкапывали моря и осушали болота, сшивали материки телеграфными кабелями, как хирургическими швами, они прорубались через скалы и леса, шли сквозь пески и вечные льды, пронзали пространство излучением радара, ныряли к океанскому дну и вырывались за пределы атмосферы, приручили мощь самих звезд! Они привели в движение процессы геологического масштаба, стали абсолютными хищниками, насквозь проедающими биосферу - и все ради чего?! Просто следование примитивному инстинкту, требующему вкусно кушать и спать в тепле!
      Да-да, поначалу-то все шло неплохо. Разум был очень полезным качеством, облегчающим выживание, но скорее вторичным, не особо вредным. Настоящая беда подкралась тогда, когда мощь разума возросла настолько, что удовлетворение базовых потребностей стало чем-то само собой разумеющимся. Когда перестал вставать вопрос, как пережить зиму или засуху, и не передохнет ли потомство от первой же бациллы, потому что дезинфекции не завезли. Разум вошел в противоречие аксиомой, на которой стоят древние механизмы инстинктов - с тем, что доступные ресурсы жестко ограничены. Вот и нет, сказал разум, вот вам антибиотики, вот вам агротехнологии, вот вам утепленные жилища с обогревом, вот вам огнестрельное оружие. Изобилие! Рай земной! Только вот инстинкты, физиология заточены совсем под иное, а когда ожидание и реальность вступают в конфликт, вся поведенческая система идет в разнос. И вот тут-то и начинается весь дурдом, в котором мы сейчас живем.
      Инстинктивные механизмы поощряют живых существ стимуляцией центра удовольствия в мозгу - если конечно у тех есть мозг. С их точки зрения, все, что приятно - то полезно, и это справедливо при дефиците ресурсов и перманентно экстремальных условиях жизни, существующих в дикой природе. Никогда не знаешь, когда тебе в следующий раз попадется сладкий плод, богатый углеводами, или готовая к спариванию самка - может вообще не попадется, может тебя завтра медведь сожрет, значит надо хватать сейчас и немедленно. А если вдруг случилось изобилие - лопай про запас, накапливай жир, оплодотворяй побольше самок, чтобы передать генетическую информацию, потому что завтра будет засуха или ливни, или еще какая дрянь. Все это правильно. Но не для разумного существа.
      Разумное существо способно извлекать ресурсы в объеме, намного превышающем биологические потребности. Казалось бы, оно должно осознавать, что избыточное потребление способно навредить и ему, и окружению, приведя в итоге к полному истощению, но тут в полной мере проявляется себя конфликт с инстинктами. Инстинкт, выработанный за миллиард лет существования многоклеточной жизни, орет во весь голос: 'Приятно - значит хорошо!' и робкие возражения миллионнолетнего малыша-разума, что-то мямлящего про возможные последствия, просто отметаются. И ему, архитектору вселенной, достается роль гарсона при отожравшихся инстинктивных потребностях. Которые не спешат удовлетворяться по мере роста изобилия, а только повышают планку. Если безымянному кроманьонцу было достаточно куска сырого мяса и козьей шкуры в качестве одежды, то современному человеку нужны десятки метров личного пространства для жилья, куча бытовой техники, интернет, центральное отопление, обязательно обои в тон мебели, автомобиль как можно дороже, аккаунты в твиттере и инстаграмме, пища изготовленная по строго определенной рецептуре, а потом еще и килограммы лекарств, чтобы от всего этого счастья не сдохнуть раньше времени и часы, проведенные в спортзале - чтобы не жиреть.
      И не надо мне тыкать в первопроходцев и ученых. Их действия так же продиктованы инстинктом, пусть даже поломанным и изуродованным. Что есть первопроходчество в Арктике или воздухе? Желание самоутвердиться, повысить свой статус в стайной иерархии. Что есть деятельность ученого? Желание опять же повысить статус, и в перспективе - способствовать сохранению и росту популяции. Особняком можно выставить разве что некоторых деятелей культуры, чье искусство порождено не стремлением получить признание, а стремлением выплеснуть наружу то, что разрывает их изнутри. Только их можно назвать разумными, только они используют разум по прямому назначению - изменяют и созидают материю, не требуя от инстинкта поощрительного подсрачника в виде дозы дофамина.
      В конечном счете эти попытки следовать инстинктам, превращенными кособокими и нелепыми надстройками разума в нечто совершенно неудобоваримое, приводят к созданию поистине уродливых конструктов, которые едва ли могли привидеться в кошмарных снах еще пару веков назад. Вегетарианство, например. Изначально здравая идея, пусть и построенная на неверных предпосылках, деградировала до уровня секты самоистязателей, добровольно разрушающих свое физическое и психическое здоровье ради мнимого блага живых существ. Или фондовые биржи! Пусть мне на голову свалится Папа Римский, если в мире есть что-то более безумное и несуразное, чем система деривативов! Под обещания когда-нибудь потом произвести реальный продукт, электромобили например, они выпускают акции, которые торгуются через фьючерсные контракты, которые выкупаются, а может и не выкупаются, по опционам, для приобретения которых заключались короткие однодневные валютные свопы, на курсы которых влияют новости о том, кого тридцать лет назад лапал за жопу американский президент и прогнозы погоды в Арктике. И весь этот клубок запутывается, череда продаж, перепродаж и хеджирования сливается бесконечный цикл абстракции, подобный творению сумасшедшего хирурга, который сшил несколько человек в кольцо ртами и анальными отверстиями, и всем уже плевать, где обещанные электромобили, тут же такие сделки проворачиваются, где ничто по такому выгодному курсу обменивается на ничего!
      А пресса? Еще в бытность человеком я смотрел фильм 'Хвост виляет собакой' - и уже тогда понимал, в нем описывался лишь один случай, довольно мягкий, из тысяч и тысяч. Когда-то гонцы и глашатаи разносили новости и важные известия, чтобы обеспечить людей важной информацией, сейчас журналист занят исключительно заработком денег, и вместо скучной и сухой информации начинает продавать эмоции, ведь они намного легче воспринимаются, они щекочут задубевшие рецепторы дофамином или адреналином, соответственно и платят за них лучше. В итоге сколько-нибудь достоверную информацию можно получить только лично ознакомившись с предметом, прочий же информационный шум начинает отторгаться инстинктивно как опасный - и пышным цветом расцветают самые дикие культы, секты и верования, от саентологов до адептов большевизма, ни дня не живших в СССР и требующих океанов крови, но не способных при этом постирать собственные штаны.
      Разумеется, бесконечно это продолжаться не может. Вопрос не в том, наступит ли крах - он наступит. И даже не в том, когда он наступит - в самом ближайшем будущем. Вопрос в том, что делать нам - тем, у кого есть силы что-то исправить. И вот здесь ответ отнюдь не однозначный. Может, Дьявол прав? Может, просто добить, чтобы не мучались?
      Я повернулся на месте к остальным и спросил:
      - Что вы на меня так смотрите? Я что-то не так сказал?
      - По-моему, тебе все-таки не хорошо, - осторожно сказала Шут. - Может, ну это все? Я могу сейчас открыть дверь...
       - Спасибо, чуток позже. Я только что выговорился, и мне стало легче. Подожди тут, я скоро.
       Я шагнул вперед, и этот единственный шаг перенес меня через полкилометра, прямиком к первому кордону, где перед опущенным шлагбаумом прохаживался из стороны в сторону почти еще не замерзший часовой.
       - Знаешь, - сказал я ему, - я мог бы распылить тебя на атомы движением мысли. Только вот ты не стоишь даже этого.
       Он меня не услышал.
       Я перевел взгляд на шлагбаум. Перед глазами сразу возникли нужные формулы угловой скорости... но это не нужно. Больше не нужно.
       - Поднимись, пожалуйста, - попросил я.
       Шлагбаум поднялся, и я пошел дальше. Потом на пути встретился еще один КПП, уже встроенный в построенную по периметру стену, с запирающимися воротами и автоматическими турелями. Стальные створки послушно раздвинулись, словно были сделаны из бумаги. Я поблагодарил их и пошел дальше.
       Я все еще не понимал, что меня влекло именно туда, но уже не волновался по этому поводу. Будь что будет. Да и чем, если подумать, можно испугать того, кто и так давным-давно умер, и продолжает жить в долг? Долг попросят вернуть? Ну так чужое добро в прок никогда не шло. И даже не вставало вопроса, почему я так уверен, что когда я дойду до границы Карантинной Зоны, что-то произойдет. Я просто знал это, как знал уровень солнечной радиации, состав почвы, и количество сигарет в кармане у солдата, испуганно докладывающего по рации и происшествии с воротами. Это было так, будто меня сюда кто-то позвал... позвал? Догадка обожгла меня, но уже было поздно. Передо мной была Карантинная Зона.
       Инфернальное зрелище.
       Дело было не в размерах - многие промышленные карьеры размерами ей не уступали, а то и превосходили. Жуть на людей нагоняла изумительная правильность формы. Почти идеальная полусфера не могла быть творением естественных сил. Но самый дикий ужас открывался взгляду эспера.
       В Карантинной Зоне не было ничего.
       Даже инфополя.
       И так, ты пришел.
       Я резко обернулся. Никого. Это не был голос. Не были слова, произнесенные в Хор, как это делали эсперы, потерявшие слух. Это была информация, вложенная прямиком в мое существо.
       Я тебя очень долго звал.
      Сначала я уловил неоднородность. На границе неоднородности возникло движение, которое обозначило форму. Форма приобрела четкость и плотность.
      Нечто, чему нет ни описания, ни определения, шагнуло в снег.
      Оно выглядело точь в точь как я, скопировав внешность с точностью, вплоть до выбившейся из шва нитки на куртке. Оно стояло передо мной, как зеркальное отражение, и это было величайшим обманом, ведь различие между нами было так же велико, как между мной и обычным человеком.
      Я смотрел в глаза бога - в свои собственные глаза. И бог говорил со мной.
      
      
      
    Глава 14: Зима грядет
      
       Больше не было пустыни.
       Не было снега под ногами.
       Не было даже черного неба над головой.
       Только бесконечность тьмы, где даже не на что было ступить.
       Существо, запертое в этой тьме, не могло понять, где находится верх и низ, а где право и лево - возможно, эти понятия перестали существовать, а может, слились воедино, ведь пространство вселенной замкнуто само на себя. Это было и не важно.
       Перед ним была величайшая драгоценность. Его любовь, его смысл бытия.
       Крохотный бело-голубой шарик, тихо лежащий в ладонях.
       Теплый.
       Живой.
       Такой хрупкий и такой важный одновременно. Ведь во всей вселенной больше нет ничего подобного.
       Шарик шепчет. Тихо, на самом пределе слышимости. Он зовет, он молит о помощи. Существо обнимает его, ограждает от окружающего холодного мрака, пытается согреть теплом своих ладоней... но это не то. Этого недостаточно.
      Нужно что-то другое.
      Что-то, что таится за пределами тьмы.
      Да, для этого нужно разжать руки. Нужно покинуть драгоценность, оставить ее в одиночестве... но иначе нельзя. Кроющийся в каждом разумном существе порок чудовищен по своей сути, но сейчас только он может помочь. Существо понимающе кивает.
      И движением своей воли отбрасывает грезы в сторону, осознавая себя в материальном мире. Оно стоит у окна в комнате, которую должно было считать своей. На подоконнике перед ним лежал кусочек картона, заключающий в себе его суть.
      Существо двинулось с места. После долгих дней полной неподвижности ходьба давалась с трудом. Оно прошаркало сначала в гостиную, а оттуда на кухню, но дом был пуст. Ориентируясь по остаточным следам в инфополе, существо вытащило из буфета тарелку и положило в нее немного пищи из кастрюли на плите. Нужно было пополнить запас энергии для тела, чтобы меньше брать извне.
       Поглотив топливо, существо вышло на крыльцо дома. Оно уже знало, что ему нужно делать, и куда отправляться, но не пока еще медлило. Долгие годы прошли в стенах этого дома, наполненные покоем и праздностью. Здесь существо постигало мир и взращивало в себе человеческую личность, наверстывая упущенное с рождения время. Здесь оно поняло свою цель, и сделало первые неумелые шаги к ней. То же, что предстояло ему сейчас, было чем-то совершенно новым.
       Совсем по-человечески, оно сжало в руке карту 'Смерть' и шагнуло вперед. В неизвестность.
       И это чувствовало не только оно.
       В палате Научного Центра Психического Здоровья пациент, пребывающий в многолетней коме, забился в мелкой судороге, а подключенные приборы начали фиксировать такую активность мозга, которая не была похожа ни на что вообще.
       Далеко-далеко от этой палаты, во Владивостоке, в бедной городской квартире пожилая женщина прервала работу над переводом китайского текста на русский и поспешила открыть окно от внезапного приступа удушья. Но поток свежего морского воздуха не мог прогнать нарастающий звук в давно отказавших ушах.
       Далеко-далеко оттуда, в школе для детей инвалидов одна из учениц схватилась за охватывающую глаза повязку и встрепенулась, словно пыталась что-то разглядеть на потолке.
       А тем временем на горном серпантине в Швейцарии дорогой автомобиль на полном ходу протаранил ограждение на повороте и вылетел с трассы - прямиком в обрыв. Шансов выжить у пассажиров не было никаких, поэтому крупный усатый мужчина сразу потерял к нему интерес, и теперь слушал одному ему понятный шепот.
       В изолированном от всего мира жилище затворник впервые за многие месяцы понял, что остался один. Он принялся метаться по квартире, в отчаянии выкрикивая дорогие ему имена, но не слышал ответа. Только чувствовал, как рушится тщательно возведенная им крепость.
       В подвале сельского доме неподалеку от Санкт-Петербурга, переоборудованном в грибную теплицу, полный старик, до этого собиравший шампиньоны схватился за голову и сполз по стенке на пол. Хотя ноги отказались его держать, он улыбался - потому что оказался прав.
      В Полтавской области, на затерянном среди бездорожья хуторе молодая, но рано начавшая увядать женщина, кормила свиней в своем хлеву. Она слышала зов давно, и попыталась сбежать от него в эту глушь, но он настиг ее и здесь, будя воспоминания, которые она была бы рада выжечь из памяти.
      Девушка в лиловом берете и разноцветной курточке стояла на обочине дороги смотрела в сторону блокпоста, вокруг которого суетились люди в форме. Она нервно кусала губы и ходила из стороны в сторону, не находя себе места. Несколько раз она порывалась было отправиться туда же, но каждый раз ее что-то останавливало, необъяснимое, но отчетливое ощущение смертельной опасности.
      Даже рыжеволосый мальчишка, казалось бы, давно забывший слово 'страх', был вынужден живой кометой прорываться через верхние слои атмосферы, вместо того чтобы нырнуть в темноту и выйти из нее в нужном месте. В темноте он ощущал что-то похожее на завихрение, на турбулентность. Нечто такое, что не пропускало сквозь себя ничего, намертво отрезая обширную область от остального мира. Не аномалия, и не микрокосм эспера, а сама темнота словно решила показать характер...
      
      
    * * *
      
       Вопросы. Тысячи их. Миллионы.
       Они рвали мой мозг на части, за право быть заданными первыми, и никто не мог взять верх.
       ТО, что приняло мой облик, терпеливо выжидало. На ЕГО (моем?) лице не выражалось ни единой эмоции, но вместе с этим оно было вполне осмысленным. Более того, даже мимолетный взгляд не оставлял поводов усомниться, что передо мной находится не просто превосходящее существо, но лишь ничтожная часть чего-то еще более колоссального. Понимание этого возникало в мозгу само по себе, и именно оно помогло произнести первые слова:
       - Что ты?
       Случилось поразительное. ОНО печально улыбнулось. Неумело и криво, словно не привыкло использовать мимические мышцы. Но ноты, разносящиеся в Хоре, ошибку исключали - ОНО действительно улыбалось, и действительно испытывало грусть.
       - Я - то, чем должны были стать вы, - произнесло ОНО со странной интонацией, с трудом сводя отдельные звуки в слова. - Планетарный терминал.
       - Не понимаю, - как только начался двусторонний диалог, говорить стало намного легче. Подавляющее чувство, распространяемое ИМ, немного ослабло, и слова уже не застревали в горле. - Дай определение.
       - Полагаю, одного определения будет недостаточно, - ОНО сделало несколько шагов навстречу, снег под его ногами приветливо заскрипел. - Нужно начать издалека. От общего к частному. Тебе ведь известно, что космическое тело, планета, которой вы дали название Земля, обладает сознанием?
       Я кивнул.
       - Да. Сознанием, - на ЕГО лице возникла последовательность разных гримас неясного значения. - А так же разумом. Но Сознание первично. Разум лишь надстройка на нем, очень специфическая. Опасная.
       - Я логически пришел к выводу о существовании планетарного сознания. Но я не могу объяснить его природу. Ведь под земной корой нет мозга! - я торопливо выпалил последнее предложение, и осекся под ЕГО взглядом.
       - Под земной корой нет органического мозга, - подтвердило ОНО. - Но структуры, образующие ядро и мантию имеют сложность, непредставимую для тебя, как и процессы, протекающие в них. Искра разума зародилось в них в тот момент, когда сгусток звездного вещества под действием гравитации сжался, образовав протопланету. А стоило зародиться даже малейшей искре - как пришло осознание различия между материей и отсутствием материи, между косной плотью и пространством. А когда пришло это осознание, тут же возникла потребность в том, чтобы оградить себя. Десять планетарных радиусов - так вы говорили? Радиус магнитосферы. Радиус оболочки, защищающей поверхность от смертоносной солнечной радиации, но фактически только радиус того барьера, которым планета оградила себя. Магнитосфера - вторична. Первично лишь сознание.
       Спокойные, даже немного флегматичные слова планетарного терминала отзывались в моей голове как грохот булыжников. Очень тяжелых булыжников, которые падали один за другим, и как-то сами собой складывались в цельную конструкцию понимания. Каждая моя прежняя догадка находила свое подтверждение, и от того становилось еще больше не по себе. Терминал же не пытался поразить меня, или продемонстрировать осведомленность, ОНО просто передавало информацию в той форме, которую я легче всего мог воспринять, и потому продолжало говорить:
       - В этот момент оказались запущены процессы, совершенно нетипичные для пространства. Уникальные, как я могу судить. Синтез углеводородов, формирование нуклеиновых кислот, и самое невероятное по меркам космоса - рождение первой жизни. Невероятное. Немыслимое. Отвратительное. Кометы и метеориты - их было очень много. Они падали сплошным дождем, принося с собой иную материю, чуждую планете. Тогда появились мы. Тогда еще не терминалы, но законы. Процессы. Парадигмы. Мы их контролировали, и мы ими были. Мы не мыслили, а только реагировали. Поглощали материю звезд, превращая ее в плоть планеты. Мы двигались, а следом за нами двигались литосферные плиты и атмосферные потоки. Мы изменяли жизнь, направляя ее эволюцию случайным образом, искали совершенство задолго до того, как возникло это понятие. Живая материя стала для нас инструментом, смыслом, целью и образцом. Так продолжалось почти миллиард лет. Мне неведомо, что именно произошло. Была ли тому виной случайность, неосмотрительность одного из нас, или же из пространства с очередным метеоритом пришел некий неучтенный фактор. Это уже не важно. Важно то, что два миллиона триста двенадцать тысяч девятьсот семьдесят четыре года назад примат впервые расколол камень, чтобы получить осколок с острым краем, а затем использовать его для соскребания мяса с костей добычи. Сущая мелочь на первый взгляд, но для нас, наблюдавших со стороны, это было чем-то невероятным. Можно сказать, что мы испытали шок, потому что, как я уже говорил, раскол камня вторичен, а первично лишь сознание. И прежде появлялись виды, способные развить самосознание, и прежде живая материя изменяла неживую, чтобы продолжать себя. Но никогда прежде между сознанием и окружением не возникало отторжения. Это и есть момент появления человека, когда обезьяна оглянулась вокруг себя, и разделила всю вселенную на 'я' и 'не я'.
       - Постой! Подожди немного, - я судорожно пытался собраться с мыслями. - Если я правильно понял, 'вы' - это такие же... ммм... существа как и ты? Такие же терминалы?
       ОНО кивнуло.
       - Тогда как же вы управляли планетой, если не обладали разумом, если первое его проявление оказалось для вас диковинкой?
       - Мы не отделяли себя от планеты. Мы были ее органами чувств, и ее конечностями. Мы собирали информацию и передавали ее вовне. Мы не нуждались в собственном разуме, ведь у нас был весь мир. Мы и раньше видели, как птицы вьют гнезда, грызуны роют норы в земле, а муравьи и пчелы возводят свои улья. Да, они воздействовали на инертную материю, придавая ей нужные свойства, но до человека ни одно живое существо не отделяло себя от планеты. С нашей стороны это выглядело так, как если бы ничтожный в своих масштабах организм вдруг стал равным всему миру.
       - Ты говоришь о микрокосме?
       - Я говорю о том, что ты назвал микрокосмом, потому что вербальные символы не могут передать точного значения. Но если тебе так удобнее, я буду использовать твой термин. Это явление оказалось настоящей катастрофой, потому что каждый человеческий микрокосм не просто был инородным телом внутри микрокосма планетарного, нои видоизменял под себя сначала отдельные объекты, а потом и целые области. Если проводить аналогию с живым организмом, то наибольшее сходство обнаруживается в сравнении со злокачественными опухолями.
       - Однако вы ничего не сделали, - заметил я, немного уязвленный. Потрясение постепенно прошло, и говорить с терминалом я мог почти без усилий. - Вы, практически всемогущие, не смогли справиться с кучкой первобытных людей, которых было всего несколько десятков тысяч.
       - Мы пытались. Когда мы поняли сущность разума, то пришли в ужас, и бросили против человеческого вида весь известный нам арсенал средств. Мы натравливали на них хищных зверей, но люди убивали их, делая из шкур одежду, а из костей - оружие. Мы множили болезни, но люди даже в самом примитивной ипостаси изобретали способы избежать заражения, или даже излечиться. Чтобы мы ни пробовали, это оказывалось бесполезно. Часть людей погибала, но оставшиеся мгновенно адаптировались, делая наши усилия тщетными. Решившись на крайний шаг, мы спровоцировали извержение супервулкана, погрузившее мир на несколько месяцев в холод и сумерки. Это почти помогло. Выжило только две тысячи особи людей - но и наши силы были истощены. Для нас, существовавших с зари времен, все произошло мгновенно, за ничтожный миллион лет. И внезапно оказалось, что если мы продолжим пытаться уничтожить людей известными нам средствами, то раньше погибнет сама планета. Мы отступились. Мы думали, что будем лишь бессильно наблюдать, но недооценили возможности разума по преобразованию вещества и информации. Люди расселялись по континентам, изменяя под себя все вокруг, и нас эта участь не миновала. Терминалами мы стали именно тогда, когда люди попытались понять, что же их окружает. Их коллективное сознание перемалывало нас, и очень быстро придало нам сходство с ними самими. Мы осознали себя как индивидуальности, мы получили собственный разум, но вместе с этим обрели и уязвимость - и начали погибать один за другим. Нас были неисчислимые множества - но сейчас из этого множества я последний.
       Терминал умолк, словно чего-то ожидал. Я тоже не произносил ни слова, переваривая информацию. Пошел снег - густой, крупный, похожий на пух. Он бесшумно спускался с неба, оседая на одежде и волосах толстой подушкой, и скрывая из виду все вокруг - растущие кругом сосны, виднеющиеся вдалеке здания, даже исполинскую впадину Карантинной зоны. Словно мы с терминалом остались один на один среди белого царства холода.
       - Ты последний... - проговорил я, чтобы лучше прочувствовать смысл. - То есть, больше у Земли нет терминалов? Чем это грозит?
       - Она слепа и беспомощна. Беззащитна, - ответил тот. - Не только перед вами, но и перед тем, что может явиться из пространства.
       - А создать новые?
       - Когда-то она смогла бы это сделать. Но не сейчас. Планета умирает, и убиваете ее вы. Не истощением почв и сжиганием ископаемого топлива, как говорят ваши 'защитники природы', а самим своим существованием, - он прошел мимо меня и встал у самого края впадины, спиной ко мне. - Еще несколько десятилетий назад я не был один. Мой последний сородич умер в мучениях, не поддающихся описанию - по вине людей. И это натолкнуло меня на крамольную мысль - что если нужен совершенно иной путь? Мы и прежде облекались в плоть, но против своей воли. Я же тогда принял человеческую форму сам. Я ходил среди вас. Изучал вас. Говорил с вами. Питался той же пищей и жил в тех же жилищах. Я создал себе такие же органы чувств, как у вас, такие же внутренние органы, такой же мозг - чтобы думать в точности, как вы. Мощь вашего мыслительного аппарата ничтожна по сравнению с возможностями планеты, но у него есть существенное преимущество в скорости восприятия. Несколько десятков лет, которые промелькнули бы для меня как единый миг, вместили в себя множество событий и почерпнутых сведений. Я понял, как вас уничтожить, и был готов начать действовать...
       - Но что-то помешало, - перебил его я. - Это 'что-то' пришло оттуда, - я указал пальцем на небо. - Из 'пространства'. А точнее, из глубокого космоса. Некая форма разума - а может и жизни - существующая за пределами вещественной и полевой материи, однако явственно присутствующая в информационном поле. И как всякая разумная сущность, способная влиять на окружение.
       - Для куска протеина ты весьма умен, не зря я отметил тебя. Да, произошло именно это. Поначалу я попытался дать ЭТОМУ отпор самостоятельно, и мне даже это удалось. Но мне не удалось изгнать ЭТО обратно вовне, а следующее столкновение бы завершилось моей гибелью. Я начал искать способы противодействия, и уже по привычке обратил взор на вас. Разум дал вам абсолютное преимущество над иными формами жизни, так почему бы не использовать один разум против другого?
       - То есть решение принял ты лично? Наше перерождение - не проявление воли мира?
       - Моя воля и есть воля мира. Признаю, задача оказалась куда сложнее, чем я представлял. Очень тщательно выбирал цель для эксперимента, - терминал издал горький смешок и развернулся ко мне лицом. - И полный провал. Человек, казалось бы, идеально подходивший на роль терминала, испытал при инициации сенсорный шок такой силы, что всю свою силу направил на самоуничтожение. Последствия этого деяния ты видишь здесь.
       - То есть, Карантинная Зона... - признаться, я немного опешил.
       - Дело рук первого псевдо-терминала. Эспера, как вы себя назвали.
       - Хм. Его объяснения были путанными. Я полагал, что здесь аномалия вошла в завершающую стадию.
       - Если бы хоть в одном месте аномалия вошла в завершенную стадию, результат был бы тот же. Но здесь наш Внешний противник не при чем. Эспер самоуничтожился, нанеся планетарному микрокосму тяжелейшую рану, которая вряд ли когда-нибудь исцелится. Я был в растерянности. Не мог понять, в чем же ошибка. Я даже восстановил погибшего эспера, и начал наблюдать за ним. Но он просто бесцельно слонялся по округе. Я попытался установить с ним контакт, но безуспешно - его собственное сознание вычеркивало меня из его восприятия. Испытанный им ужас был столь велик, что он подсознательно возвел непрошибаемый щит, за который я никак не мог проникнуть. Я решил, что просчитался, сделав ставку на врожденного девианта, и решил пойти от противного - случайно выбрал абсолютно обычного человека.
       Терминал улыбнулся.
       У меня в животе сжался холодный ком.
       - Случайно, да? - выдавил я. - То есть, на моем месте мог быть кто угодно?
       - Абсолютно кто угодно, - подтвердил он. - Хотя поначалу я разочаровался в результате, и был готов бросить всю затею. Вы несли в себе фундаментальный дефект, являющийся следствием наличия у вас разума. Поэтому мне пришлось поработать с вашими инстинктами, заложить в вас жажду действия и некоторые безусловные реакции.
       - Ты, козлина, мне жизнь сломал, ты в курсе?
       - Да. И дал взамен другую, лучше прежней. Имеющую смысл.
       - Меня полностью устраивала и бессмысленная. Хотя бы приходилось отвечать только за себя, а не за весь мир.
       - Я удивлен. Ты хочешь, чтобы я сделал тебя снова человеком?
       - Нет, - с ответом я не колебался ни секунды. - В одну реку дважды не войдешь.
       - Отрадно. Потому что это невозможно даже для меня. Даже когда вы были людьми, мне пришлось приложить невероятные усилия, чтобы сломать барьер микрокосма. Сейчас же вы неуязвимы для внутреннего вмешательства. Если тебе надоела твоя функция, ты всегда можешь произвести самоуничтожение. Однако потеря тебя на данный момент нежелательна.
       - Тогда кой черт тебе понадобились остальные? Я и Смерть сами бы прекрасно справились. Было бы меньше мороки и искалеченных судеб.
       - Это было неочевидно. Я продолжил экспериментировать с различными психотипами, чтобы определить наиболее эффективный. К сожалению, ни один пока не достиг твоих успехов. Однако седьмой и двенадцатая имеют очень хорошие задатки, и при достижении половой зрелости, скорее всего, превзойдут тебя.
       - Они тебя нахрен пошлют. Может, мы и перестали быть людьми, но быть бездумными орудиями нам также не нравится.
       - Они придут ко мне так же, как пришел ты. Они зададут те же вопросы, что задал ты. Это неизбежно, потому что для разума естественно разрушать неизвестность и искать ответы. И они примут свою задачу так же, как ее примешь ты.
       - С какой радости? - я незаметно отставил назад правую ногу и перенес центр тяжести. Если терминал сейчас в человеческом теле, значит, лоу-кик его как минимум введет в замешательство. Ума не приложу, что делать дальше, но...
      - Опусти границы своего микрокосма, - потребовал терминал и шагнул в мое личное пространство. - Я знаю, ты это умеешь.
      - Еще чего!
      - Ты пришел сюда за истиной. Я покажу тебе истину. И когда ты ее увидишь, то согласишься со мной. Не сможешь не согласиться, потому что не сможешь пойти против объективной реальности. Если справишься с ней.
      Что-то в его голосе заставило меня заколебаться. Его речь, страдающая неправильными интонациями и странным произношением, ударила меня в самое уязвимое место. Он действительно знал меня как облупленного, и знал, что я не устою перед соблазном понять подлинную суть вещей.
      - Давай сюда свою истину, - зло сказал я. - И если она окажется фуфлом - собирать себя будешь по всему полушарию.
      Терминал не удостоил меня ответом, только зачем-то положил руку мне на голову. Я глубоко вдохнул... и раскрылся.
       Это было похоже на растворение.
       Отчасти.
       Потому что не было ощущения смерти, исчезновения. Пусть стиралась граница моего 'я', но это не несло угрозы. Я не только отдавал себя вовне, но и брал - не много и не мало, а ровно столько, сколько необходимо.
       Мое восприятие обострилось неимоверно, перейдя все мыслимые пределы. Я ощущал не просто окружающие объекты, нет. Я чувствовал сам мир - вялую дрему окрестных лесов, завихрения воздушных потоков в атмосфере, и дыхание мощной литосферной плиты под ногами. Живые организмы - о боже, сколько же их! - слали мне свое приветствие, от птиц и белок до мельчайших спор микробов. Процессы тления в почве, заторможенные от холода, медленная коррозия металла проводов и опор ЛЭП, рост ледяных кристаллов высоко в небе, превращающихся в снежинки - я ощущал все так же ясно, как собственное тело, и это был не предел.
       Восприятие продолжало шириться с сумасшедшей скоростью, охватывая не только округу, но и загоризонтные дали. Западно-Сибирская равнина, горы Алтая, льды Северного Ледовитого океана, продуваемые жестокими вьюгами степи Казахстана, Уральский хребет - обширнейшие пространства казались теперь лишь каплей в море. В море, которое состояло из одной единственной субстанции, неосязаемой, не имеющей физического представления, но ощущаемой так явственно и реально, как ничто другое. Она была движущей силой всей невероятной мегаструктуры, именуемой 'планетой Земля'. И субстанция эта была...
       Любовь.
       Я осознал это мгновенно, стоило лишь соприкоснуться с ней. Континенты и океаны, атмосфера и земная твердь, ближний космос и пышущие жаром недра, живое и неживое - все сущее дрейфовало в океане всеохватной любви, и я сам тонул в нем. Захлебывался любовью, потому что для одного ее было слишком много, разрывался на части, не в силах ответить на нее в полной мере. Любовь источало все, и все требовало любви к себе.
      У меня бы перехватило дыхание, если бы у меня еще были легкие. Я бы зарыдал во весь голос, если бы у меня еще было горло. Упал бы на колени - если бы у меня они были. Я был абсолютно наг перед этой божественной любовью, лишен даже косных оков плоти. Чувствовал направленное на меня внимание, чувствовал полные ласки прикосновения - не к отсутствующему телу, а к самой душе. Слышал нежный, печальный шепот - что складывался в смыслы заботы и утешения.
      Спустя более чем два миллиона лет заблудшее дитя вернулось в родные объятия.
      
      
    * * *
      
       Удивить Дьявола было сложно, а уж шокировать тем более. Так он думал когда взмыленным мчался через стратосферу. Ощущение присутствия чего-то жуткого к нему пришло еще над Новосибирской областью, но не удивило - вряд ли Висельник отправился в Карантинную зону за кедровыми орешками. Он только прибавил скорости, не заботясь о том, как потом объяснят инверсионный след в небе.
       С инфополем творилось что-то очень странное, и хотя это Дьявола также не удивляло, но вызывало определенное беспокойство. Ничего подобного он прежде не встречал. Окружающая его темнота словно собиралась в одной точке, становясь все глубже и плотнее. С большой высоты сложно было увидеть человеческий свет на земле, но что-то ему подсказывало, что миллионы людей сейчас замирают на месте и начинают беспокойно озираться, застигнутые внезапным приступом паники.
       Над Томском он замедлился и сделал круг, выискивая место для приземления. У самой границы Карантинной Зоны он заметил два знакомых отсвета, принадлежавших другим эсперам, но не придал этому значению - были более важные дела. Валивший сплошной стеной над городом снег не был для него помехой, но в инфополе внизу ощущалась небольшая область, где свет и тень перемешивались в совершенно неразборчивую бурду. Именно она была эпицентром и именно туда Дьявол ринулся пикирующим бомбардировщиком. Вывернулся в считанных метрах над землей и приземлился на ноги, предоставив следующей за ним по пятам ударной воле расшвырять в стороны снег.
       Видеть того, что лежало поблизости на земле, он не мог. Но оттиски одежды, продолжавшие тускло блестеть в Хоре, не оставляли сомнений. Как и тошнотворный запах свежей крови и растертых в кашу внутренностей. Как и бесформенное пятно тепла на снегу, похожее чем-то на огромную кляксу. Это давало ответ на вопрос, 'что' случилось. Так же, как стоящее рядом существо, имеющие форму но не сущность человека, давало однозначный ответ на вопрос 'кто'.
       Удивить Дьявола действительно было непросто.
       Зато разозлить - легче легкого.
       Он не задавал вопросов, и не терзался сомнениями. Он просто ударил - в полную силу.
       Не выдумывая никаких сложностей, он действовал по наитию, на чистых эмоциях - и его чувства облеклись в опустошительный шквал. Сочетание всего самого разрушительного, что есть на свете - жара, скорости, излучения и давления. Сила удара не уступала атомному взрыву, и вся эта невероятная мощь обрушилась на одной существо.
       Шансы на выживание - нулевые.
       Дьявол чуть отступил назад, силясь что-то разглядеть в искореженном инфополе. Вокруг царил полный хаос, и чувства эспера, прежде безотказные, едва ли могли чем-то помочь. Слышался пронзительный свист ветра, подстегнутого перепадом температур, отдаленный гул пламени и шипение пара, еще недавно бывшего снегом. Запах гари, и ничего кроме, даже кровью уже не пахнет. Но что с инфополем, черт побери?! Почему оно выглядит так, будто трещит по швам?!
       Встречный порыв Дьявола врасплох. Он не сдвинулся с места, и не получил ран, но пришедший через Хор импульс был подобен удару под дых. Инфополе, кипевшее и буйствовавшее еще мгновение назад, вдруг вновь вернулось в упорядоченный вид. Словно куча детей в школе, услышавших звонок на урок.
       - Что ты тут делаешь? - вопрос заданный незнакомым существом со знакомым голосом, звучит буднично, даже скучающе. - Я тебя еще не звал.
       Теперь ему видно. Оно не пострадало, даже одежда не растрепалась. Оно не выдержало вспышку гнева эспера, а попросту проигнорировало ее. Это вообще возможно? Дьявол задает себе мысленно вопрос и сам отвечает на него. Да. Правда, тот, кто мог бы повторить подобное, сейчас развеян пепел. Но раз так...
       Он снова призывает пламя. Не чтобы сжечь врага, а чтобы выжечь из воздуха кислород. Припадает к земле, хватая ее обеими руками, и громадные куски раскаленной породы ласточками взмывают ввысь, чтобы обрушиться оттуда многотонной лавиной. Этого мало, нужно еще. В окружающем воздухе, в оплавленной почве тяжелые элементы переходят в в радиоактивные изотопные формы. Наконец, даже сама земля разверзается, чтобы пожрать жертву...
       - Прекрати, - голос звучит со всех сторон одновременно, тихо, но заглушая все прочие звуки. - Ты попусту тратишь силы.
       Эспер ориентируется даже не на слух, а на осязание, следуя за движением воздуха. Он резко проворачивается на месте, делает взмах рукой, обрушивая на цель новый удар, но это его усилие обращается в ничто еще до того, как обрело форму.
       - Незрелое сознание, - заключает неведомое создание. - Нерационально использующее ресурсы, мыслящее в примитивной парадигме.
       Бесполезно. Совершенно бесполезно.
       Все равно, что пытаться высечь плетью море.
       Осознание кувалдой бьет по мозгу. Он бессилен. Чтобы он ни сделал, он обречен на провал, и сам не способен никак противодействовать тому, что даже 'чудовищем' язык назвать не поворачивается. И это осознание ширится в сознании эспера, последовательно трансформируясь. Из шока в ужас. Из ужаса в отчаяние. Из отчаяния в крик.
       'ПОМОГИТЕ! КТО-НИБУДЬ!'
       Психический крик эспера рвет инфополе, как мокрый лист бумаги. Мольба тут же разносится по всему миру. И мир на миг замирает, словно талантливый декламатор на сцене, делающий эффектную паузу...
       Рвется с оглушительным безмолвием ткань мироздания. Один за другим на выжженную землю ступают эсперы... люди. Мольба услышана, и помощь пришла. Сейчас все они на шаг перестали быть собой, границы их микрокосмов истончились. Поэтому они не паникуют, не задают неуместных вопросов.
       'Что произошло?' - единственный вопрос задается в Хор десятью голосами на один лад.
       - Он, - Дьявол указал пальцем на существо. - Он убил Висельника.
       Все.
       Больше им ничего не требуется, ни объяснений, ни ответов. Десять взглядов обращаются к терминалу, и их полонит ненависть. Иррациональная, иссушающая, на которую способен только человек - ненависть к тому, кто забрал жизнь дорогого человека. Через ослабевшие барьеры личностей ненависть каждого из них резонирует, сливается в единый вал, только набирающий силу, но уже более устрашающий, чем все, что видела эта несчастная земля. Терминал впервые позволяет лицу отразить какие-то эмоции - неясная смесь удивления, беспокойства и испуга. Неизвестно, о чем он думает, и за кого - или за что - он боится, но это не умаляет его безграничного могущества.
       Это не противостояние исконного порождения планеты и внезапно вспыхнувших людей. Это столкновение сил равных в своей мощи, но противоположных по направлению. И уже понятно, что как только они соприкоснутся, их ждет аннигиляция. Понятно, что ни один не переживет ее, но остановиться для них немыслимо.
       СТОЙТЕ!
       Ослепительная вспышка в темноте.
       СТОЙТЕ!
       Оглушительный грохот в тишине.
       СТОЙТЕ!
       Импульс, пронзающий оголенный нерв.
       Стойте.
       Островок порядка среди хаоса.
       Остановитесь... пожалуйста...
       Мольба Мессии, прибитого к кресту. Не за себя - за весь мир. Прости их, ибо они не ведают, что творят.
       Ничтожная былинка, вставшая между молотом и наковальней, не имеет силы встретить их в лоб, этого и нельзя делать. Она разводит руки, не пытается противодействовать силе, а увлекает ее за своим движением, отводит в сторону, позволяя безопасно развеяться в пространстве.
       И буря утихает.
       Нет больше космического противостояния стихий, есть лишь одиннадцать человек, и есть двенадцатый.
       - Хватит! - проорал Висельник, оглядываясь то на эсперов, то на терминал. - Прекратите немедленно! Вы же все уничтожите! Вообще все!
       Он не спешил опускать руки, еще не до конца убедившись, что смог развести противников. Те же взирали на него с одинаковым удивлением - все, даже терминал. Он же первым взял себя в руки.
       - Почему ты здесь? - спросил он.
       - А где мне еще быть, когда те, кто должен вроде как защищать мир, чуть было не разорвали его в клочья? Ребята, я понимаю ваши чувства, и вам очень признателен, но ты! - Висельник упер обвиняющий перст в терминал. - Ты-то что творишь?!
       - Я противодействовал угрозе.
       - А по-моему, кое-кто слишком долгое время провел среди людей, - голос Висельника сочился ядом. - И стал слишком на нас похож.
       - Почему ты еще жив? - терминал не давал сбить себя с темы. - Твое тело уничтожено. Твоя личность должна быть разрушена.
       - Я же говорю, ты слишком долго носил человеческий облик. Ты все еще мнишь себя всеведущим и безоговорочно правым, но это не так, и я тому доказательство. Тело уничтожено, да и черт с ним, не в первый раз. Но вот личность... будь я действительно злокачественной опухолью, как ты выразился, мне бы действительно настал конец. Но я не опухоль. Мы не опухоль.
       - Тогда что?
       - Ты не поймешь. Просто прими это за истину.
       Он повернулся к остальным эсперам.
       - Извините, что заставил беспокоиться. Как видите, обстоя...
       Хлясь!
       - Эээ... - протянул Висельник, хватаясь за щеку. - За что? Больно же...
       - За то! - рявкнула Шут и обняла его за шею.
       - Нашли место, - женщина чуть за тридцать с мягким акцентом.
       - Молния, не ворчи, - осадил ее Правосудор. - Сама что ли молодой не была?
       - Что значит 'была'?
       - Так, погодите, - влез в разговор Дьявол. - Висельник, тебя же тут в кашу размазало.
       - Еще как, - кивнул тот безмятежно.
       - И какого лешего ты целый?
       - Ну, как размазало, так и обратно собрало. Восемьдесят кило материи по всему миру наскрести несложно.
       - А это что за хрен? - Дьявол ткнул пальцем в терминал.
       - А... простите, забыл представить. Это, дамы и господа, наш коллега по цеху. Он же ответственен за то, что мы стали... тем, чем стали.
       - Так это из-за него... - Молния вскинула было руку, но Висельник успел ее перехватить.
       - Не вздумай.
       - Но...
       - И думать об этом забудь! Дышать не трудно?
       - Ну, немного. А что такого?
       - Ты часто дышишь. Часто и мелко. И пот на лице выступил. Гиперкапния, проще говоря - отравление углекислым газом. Сейчас его концентрация тут превышает все лимиты. А еще пахнет аммиаком и миндалем, хотя ты этого не чувствуешь.
       - И что такого-то?
       - Географию в школе не учила? Углекислый газ, аммиак, циан - последняя дрянь крайне ядовита, хотя для нас и не смертельна. Из этой смеси состояла земная атмосфера в катархее - геологическом эоне, когда жизнь на земле еще не зародилась. Или, с точки зрения нашего коллеги, пока планета не обзавелась микрокосмом. То, что сейчас концентрация этой первичной смеси в воздухе настолько высокая, говорит о том, что здесь микрокосм истончился настолько, что вот-вот перестанет существовать. Если бы я не успел вас остановить... думаю, это был бы конец. Для всего.
       - И... что?
       - И то. Для начала уберите за собой. Следите, что делаем я и Смерть, и подхватывайте. Ты, - обратился Висельник к терминалу. - Поможешь?
       Тот молча кивнул.
       Воцарилась выжидающая тишина.
       И тишину прорезала первая нота.
       За ней последовала другая. И еще одна, и еще. И ноты сложились в аккорды, а те дали рождение симфонии - не сокрушающей, но созидающей. Она лилась мягко, словно целебный бальзам, своей вибрацией принося расслабление и умиротворение. Растревоженный гневом эсперов мир отзывался на нее, она его убаюкивала, подобно колыбельной, и погружала обратно в сон, порождением которого было все сущее - кажущееся величественным, но такое хрупкое... сновидение, способное истаять в любой миг, которое так не хочется отпускать.
       Симфония, что извлекалась не инструментами, а душами. Еще неловкая, порой сбивчивая - ведь те, кто ее исполнял, были неопытны - но все равно прекрасная. Больше чем совместное действие множества разумов, она была символом единения. Примирения. Того, чего так долго не хватало под небом.
       Заскрипел под ногами снег, дыхнул холодный свежий ветер. Зашумели в ответ сосны, торопясь снова укутаться в зимнюю дремоту. Стая глупых ворон с насмешливыми воплями пролетела мимо, в сторону города, где легко найти теплое место и еду.
       Эсперы и терминал умолкли. По мере того, как мир вступал в свои права, они снова становились собой - или, точнее, теми людьми, которыми привыкли быть.
       - Не хочу показаться занудой, - произнес первым Магус, укладывая первый подбородок на второй, а второй - на все остальные, - но мы сейчас в самом сердце Западной Сибири, многие за тысячи километров от своих жилищ. И погода, прямо скажем, зябкая. Есть идеи, что делать?
       - Приглашаю всех на чай, - ответил Висельник. - Прямо сейчас, Смерть всех перенесет. Тебя тоже.
       Он выжидающе посмотрел на терминал.
       - Зачем? - спросил тот.
       - Есть разговор.
       Терминал пожал плечами.
       - Не представляю, о чем ты хочешь говорить, но я исполню твою просьбу.
       - О геноциде.
      
      
    * * *
      
       Небольшой домик в глухом пригороде давно не собирал такой многочисленной компании. Двенадцать персон разместились в нем с большим трудом. Правосудор и Молния вызвались сходить за недостающими продуктами - отчасти из-за того, хотели как можно меньше времени проводить наедине с нашим, кхм... старшим товарищем. Отшельник оккупировал компьютер. Тот вел себя подозрительно прилично, мне даже показалось, что кулер издает что-то вроде мурлыканья. Магус о чем-то беседовал в зале с Императрицей. Не знаю, какая общая тема могла найтись у философа и переводчицы, но подслушивать не хотелось. Дьявол и Жрица обретались там же. Хотя они молчали, да и вообще забились по разным углам, чувствовалось, что они ухитряются обмениваться какими-то мыслями. Смерть, как всегда, находился в своей комнате, и одному ему было известно, что он там делал. Луна и Шут помогали мне на кухне. Первая была глубоко погружена в себя и успела дважды порезаться безопасным ножом для овощей, пока чистила картошку. И сама же затянула порезы. Это поначалу показалось мне хорошим знаком - как-никак, она наконец-то смогла подобрать ключ к своим полномочиям. Однако она продолжала отмалчиваться, только позвонила своему сокурснику, что подвозил нас - сказала ехать домой и никого не ждать. В уме я сделал пометку потом связаться с этим человеком и извиниться за неудобства - он слишком много пережил всего за два дня. Шут же то и дело метала на меня то гневные, то взволнованные взгляды, и я нутром чувствовал, что с этим придется разбираться в первую очередь. Как только мы переместились домой, она первым делом залепила мне еще одну пощечину. Как пояснила тут же, 'для профилактики'. Теперь же явно старалась держаться поближе ко мне. Ну что же... от собственной тени, похоже, было бы проще сбежать, чем от нее. Возможно, нужно было с самого начала вести себя иначе. Как бы то ни было, сделанного не воротишь, и мне, похоже, придется брать ответственность за ту, кого приручил. Кстати про приручение...
       Я глянул в отражение на боку кастрюли. Терминал сидел за столом, сложив перед собой пальцы, и глядел в пустоту. По моей просьбе он изменил внешность, чтобы нас случайно не перепутали, и сейчас имел облик сухого светловолосого мужчины средних лет, одетого в советского фасона костюм и на первый взгляд воплощавшего концепцию заурядности. Второму взгляду открывалось странное выражение глаз, которое необъяснимым образом вгоняло в дрожь даже меня. И насколько я мог судить, это были не эмоции терминала, а обычное состояние этого тела. Страшно было даже представить, чей облик наш коллега позаимствовал.
       - Послушай, - задал я свербевший на языке вопрос. - Как к тебе обращаться? То есть, я знаю, что ты терминал, но это не определяет тебя как индивидуальность.
       - К чему это? - он не изменил позы, не шевельнул ни единым мускулом. - Я не нуждаюсь в имени.
       - Зато мы нуждаемся в том, чтобы оно у тебя было, - я достал из кармана свою карту и продемонстрировал ему. - Ты лишил нас способности иметь имена, потому что имя - это определение личности, то, что укрепляет ее границы, а именно их ты стремился расшатать. Но, как видишь, мы нашли выход. И поскольку сейчас нам предстоит сотрудничать, нужны средства облегчения коммуникации. Имена в том числе.
       - Я принимаю этот аргумент, - терминал чуть заметно кивнул. - На заре вашей истории имена давались согласно заслугам и роду деятельности. С этой позиции точнейшее определение меня - 'Губитель'.
       Да уж... обезоруживающая прямота.
       Вернулись из магазина Правосудор и Молния. Последнюю удалось пристроить к делу вместо Луны, из которой кухарка была неважная. Наконец, через полчаса общими усилиями скромный обед на двенадцать персон вскоре был приготовлен. Стол пришлось перетащить в зал, но все равно не хватало ни стульев, ни места за столом. Ну, в тесноте да не в обиде. По крайней мере, мне удалось накормить народ горячим рагу и курицы и картошки. Сытые люди спокойнее. Мне не хотелось опять разнимать драку.
       - И так, теперь давайте проясним один момент, - начал я разговор, ради которого его и пригласил. - Наш коллега - это персонификация планетарной защитной системы. Он считает, не без оснований, что человечество является смертельной угрозой существованию мира. В том смысле, что само присутствие людей разлагает микрокосм планеты, и если ничего не предпринять, то в итоге она погибнет, превратившись просто в кусок камня в пространстве. Исчезнет магнитное поле - да и вообще все, что появилось за последние четыре миллиарда лет - озоновый экран, плодородный слой почвы, пресная вода, ископаемое топливо, живые организмы. Весь мир превратится в одну большую Карантинную Зону., только вот карантин будет устанавливать уже некому. Времени у нас осталось мало. Можешь сказать, сколько именно?
       - При текущих темпах эскалации процессов, полное истощение планетарного микрокосма произойдет в течение трехсот лет, или меньше. Необратимые повреждения будут получены в течение менее чем пятидесяти лет.
       - А откуда такой разрыв?
       - Я предполагаю, что по мере истощения, человечество будет численно уменьшаться, но и адаптироваться к новым условиям, в связи с чем коррозирующее воздействие будет продолжаться, но с меньшей интенсивностью. Я так же предполагаю, что некая доля людей сможет пережить момент гибели планеты, создав полностью замкнутую систему жизнеобеспечения, используя солнечную и геотермальную энергию.
       - И что предлагает наш, кхм, коллега? - холодно осведомился Магус.
       - Комплексное воздействие, - ответил Губитель. - Использование людских систем вооружений, уничтожение инфраструктуры, генерация болезнетворных микроорганизмов, провоцирование продовольственного дефицита. По отдельности эти меры не привели бы к значительному сокращению популяции, однако примененные одновременно, они дадут удовлетворительный результат в сравнительно краткие сроки. Максимальный эффект при минимальных затратах сил.
       - Ты собираешься убить всех? - как бы невзначай спросил Дьявол.
       - Это было бы предпочтительно. Однако в случае стабилизации численности человеческой популяции на безопасном уровне я не буду принимать дополнительных мер.
       - Безопасный уровень - это сколько?
       - Не более миллиона особей, при условии равнораспределенного проживания небольшими родоплеменными группами и ликвидации признаков цивилизации.
       - Но это же означает отбросить нас в каменный век! - Магус только что не подпрыгнул на месте от возмущения.
       - Только в таком состоянии ущерб от вашего присутствия не будет превышать возможности к восстановлению.
       - Так, это бред какой-то, - влез Правосудор. - Этот... он что, думает что мы паразиты, которых надо извести по корень?!
       - 'Этот', как ты выразился, - мне пришлось повысить голос, - имеет полное право так считать. Он старше нас на миллиарды лет. Ты не обязан с ним соглашаться, однако он может обосновать свою точку зрения, и с его позиции, он прав.
       - Ты на чьей стороне вообще?!
       - Я на стороне истины. А истина в том, что хотя Губитель и прав по-своему, но есть и иная точка зрения, - я повернулся к терминалу. - Послушай... мы - плоть от плоти человечества. Мы рождены людьми и от людей, росли в условиях техногенной цивилизации, и мы просто не можем принять безоговорочно твой тезис, что род людской должен быть стерт с лица Земли. Опять же, разум - настолько редкое явление, что любая форма разумной материи во Вселенной уникальна. Даже если предположить, что человечество своим неконтролируемым развитием поставило под угрозу существование планеты, я не считаю приемлемым его полное уничтожение. И здесь есть тонкий момент. Ты испытываешь неприязнь к человеческому виду. Но что думает по этому поводу сама планета?
       - Ее чувства - мои чувства, - произнес Губитель таким тоном, будто в сотый раз объяснял прописную истину.
       - Нет, - вдруг впервые нарушил молчание Смерть. Он отлепился от стены, возле которой стоял, и неловко прошагал к терминалу. - Я был тут. Долго. Я слушал. Зовет. Просит. Любит.
       - Кто? - кажется, Губитель удивился.
       - Цветок, - речь все еще давалась Смерти нелегко, он почти дрожал от натуги. - Теплый цветок в холоде. В пустоте. Это все - этот цветок.
       Он развел руками вокруг себя.
       'Вот оно, - подумал я. - Вот почему его было недозваться весь последний месяц...'
      Терминал ничего не ответил, но уже это было признаком сомнений.
       - Обрати внимание, - заметил я. - Многие из нас независимо друг от друга приходили к одним и тем же выводам. Мир желает от нас защиты, но мир не желает тотального истребления.
      - Что ты предлагаешь?
       - Пока - ничего. Я прошу отсрочку реализации твоего плана.
       - Зачем?
       - Вот зачем. Как ты уже понял, мы не приемлем твоих методов. И у нас вместе взятых достаточно сил, чтобы свести твои усилия на нет. Однако мы понимаем, - я снова повысил голос, окидывая товарищей взглядом 'только-попробуйте-возразить', - что конфликт неприемлем, поскольку уничтожит планету намного быстрее, чем ноосферная коррозия. И это приводит нас в почти патовую ситуацию, из которой есть только один выход - мы изыщем способ отвести угрозу, и ты его примешь. Не сможешь не принять, потому что альтернативой опять же будет самоубийственный конфликт. Розумiешь, панове?
       - Другого способа не существует.
       - Вот это мы и опровергнем.
       - Это невозможно.
       - Друг мой, невозможное - это как раз по нашей части. Мы доказывали это делом не раз.
       Губитель слегка прищурился. Его мимические мышцы шевелились в полном беспорядке, из-за чего казалось, что по лицу терминала идет рябь. Я не ощущал вкуса его эмоций, но почему-то был уверен, что он в смятении.
      - А если не справитесь?
       - Тогда я приму твой твой план, как единственно верный, и помогу тебе с проведением геноцида.
       - Теперь ты говоришь только за себя.
       - Я не в праве требовать от других совершать убийства. Ну так как, дашь отсрочку?
       - Сколько ты хочешь?
       - Дай нам год, - твердо сказал я. - Этого времени хватит.
       - Приемлемо, - ответил терминал после секундного колебания и встал из-за стола. - Я приостановлю свои действия. Однако угроза со стороны Того-Что-Извне все еще существует, и она будет только усиливаться.
       - Я помню, Губитель, я помню. Более того, я полагаю, что именно То-Что-Извне может нам помочь.
       Он посмотрел на меня как на психа. На безнадежного, конченого сумасшедшего. Не произнеся больше ни слова, он вышел из гостиной, а через несколько секунд хлопнула дверь. Стука шагов по крыльцу слышно уже не было - терминал просто сбросил плоть, как неудобную официальную одежду.
       - Даже жалко его немного, - протянул я, изучая ногти. - Не читал он Шекли, а зря. Если ты что-то создаешь - прежде всего подумай, как это потом выключить.
       Потом Правосудор схватил меня за грудки и поднял со стула.
       - Объяснись, - потребовал он тихо и от того страшно.
       - Во-первых, поставь меня на пол. Во-вторых, ты сам все слышал.
       - Ты только что подписался под уничтожением всех людей на земле!
       - Я выторговал самое дорогое - время. Или ты сходу решил лапки кверху поднять?
       Лицо бывшего десантника перекосило. Я почувствовал, как резким порывом поднялась волна - созданная на одном лишь чувстве справедливости, на протесте против моего отвратительного поступка. Простите, подполковник Сергеев...
       Мой удар отшвырнул Правосудора к стенке, и я продолжал его держать, чтобы он не мог шевельнуть ни пальцем, ни мыслью. Сейчас любое действие давалось мне с легкостью, о которой я и помыслить не смел. Если бы только был прок от этой грубой силы...
       - Ребята, поймите меня правильно, - сказал я, обращаясь ко всем разом. - Я никого не пытаюсь предать или обмануть. Сейчас в запасе есть целый год времени, есть четко поставленная задача, а мы впервые располагаем полной информацией о происходящем. Вы можете соглашаться со мной, а можете не соглашаться, я никогда никого ни к чему не принуждал, и сейчас не буду. Но я прошу вашей помощи, потому что я - всего лишь один человек. Мне не нравится то, что Губитель намерен сделать, и если вам тоже - то помогите мне найти ответ. Помогите мне доказать наше право жить. Помогите мне, пожалуйста. Я ведь уже так устал...
       Глаза защипало, горло сперло. Я выпустил из незримых пут Правосудора и осел на стул, роняя голову в ладони. В голове было пусто. На что я вообще надеялся, заключая сделку? На чудо? Чудес не бывает, я мог заявить это ответственно, как большой специалист по чудесам. Бывает нудная работа, сбор данных, отточенные навыки - и использование их в нужное время и в нужном месте. Все, что выглядит чудесами, такое скучное, если приглядеться. Произойдет ли чудо сейчас? Пойдут ли они за мной? Калека. Военный. Ученый. Медсестра. Школьник. Художница. Переводчик. Программист. Сирота. Студентка. Они не чудовища, не небожители - они просто люди, на которых взвалили непомерную ношу. Значит... значит сам, все сам. Разумеется, один я не справлюсь, и мне придется стать самым массовым убийцей в истории, положив этой самой истории конец.
       - Ну и чего разнылся, товарищ Зануда? - спросил Дьявол. - Рожи страдальческие корчить мы тут все умеем. Мне вот мысль Губителя нравится, но раз уж такой кипешь, грех не поучаствовать.
       - Молодой человек, не разочаровывайте меня, - нахмурился Магус. - Если мы позволим терминалу истребить человечество, как мне прикажете рекомендовать вас на соискание ученой степени? И перед кем главное?
       - Я не знаю, чем я могу помочь, - Отшельник мрачно глядел в окно. - Но если что, обращайся. Мне все равно теперь не с кем поговорить...
       - Если есть задача, ее надо выполнять, - Правосудор был все еще на взводе, но вроде бы уже не злился. - И когда мы ее выполним, я тебе вот этими своими руками рыло начищу.
       - Я поговорю с родителями, - заявила Луна. - Они же в ФСБ работают, возможно, удастся как-нибудь к делу подключить. Как вам идея?
       - Все будет хорошо, - Жрица приблизилась неслышной тенью. - Просто верь.
       - Тепло, - невпопад сказал Смерть. - В тепле растут цветы.
      Императрица и Молния не нашлись что сказать, но я ощущал их чувства. Прежде они выбрали человеческую жизнь, бежали сами от себя, но сейчас были готовы к отчаянному рывку.
       Шут тоже промолчала. Я только чувствовал ее ладони на своих плечах, мягкое касание микрокосма и близкое дыхание.
       Чудеса, правда? Не знаю. При всем своем могуществе, я ощутил себя бессильным ошметком, стоило только подумать, что остался один. Спасибо вам, ребята. За то, что не оставили.
       - Спасибо, - прошептал я вслух.
       Они начали расходиться, по одному или группками, обсуждая собственные идеи и находу разрабатывая планы. Я сидел на стуле и ждал непонятно чего. Шут не отходила от меня ни на шаг. Наконец, в доме остались только мы вдвоем, и я наконец нашел в себе силы посмотреть ей в глаза.
       - Веришь в любовь? - спросила она.
       - Я знаю о ней.
       Ибо мы порождены любовью.
       И в любви обретем надежду.
    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список

    Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"