Мне трудно в этом признаваться, но.... в прошлом году у меня были проблемы. Они начались не сразу и долгое время подспудно зрели в моей подкорке. Поначалу я даже не понимал, к чему это все приведет, а потом появились тревожные симптомы.... Пожалуй, я приступлю к своему рассказу, каким его запланировал, чтобы тебя не запутать.
Все началось с поступлением в универ. Сентябрь, осень, еще не наступили холода, но и летняя жара ушла в далекое прошлое. Я стоял перед крыльцом новенького отремонтированного корпуса, слушал выступление какого-то бездарного коллектива и щурил глаза от слепящего солнца. В руке у меня были очки. Обычные, дешевые, купленные за сто рублей в ближайшем супермаркете почти сразу после того, как сломались предыдущие. Обычные очки в классической, немного "хипстерской" оправе, они занимали половину моего лица и оттого у окружающих возникало чувство, будто я прячусь под маской. По крайней мере, так мне казалось.
Поэтому я держал очки в руке и щурился от солнца, не решаясь их одевать.
Первые дни я ходил на учебу в пиджаке. Знаешь, многие школьники чувствуют себя не в своей тарелке, когда, привыкнув к форме, оказываются в заведении без какого-либо дресс-кода. Что головой качаешь, не знаешь? А, веревка немного давит, дай поправлю.
Так вот, я был из их числа. Черные джинсы хорошо мимикрировали под костюмные брюки и заменили мне их уже классе в десятом, а рубашки я просто любил. Нас таких было не очень много. Кто-то притворялся или и вправду верил, что классика - это стильно, а другие потихоньку переходили на рубашки со все более смелыми и кричащими принтами и мятые грязные джинсы.
Но вот пришла зима и ходить в пиджаке стало, мягко говоря, холодно.
Я озадачился поиском теплой одежды. В школе я умудрялся натягивать на пиджак широкий, на два размера больше, свитер, а потом аккуратно его снимать, ничего не помяв. Но свитер у меня был один, и я не знал, примут ли будущие коллеги в свои ряды человека, который носит одно и то же несколько дней подряд.
В том же супермаркете с широким выбором, где я некогда приобрел очки, были найдены теплые толстовки. Вполне себе молодежный вариант, большой карман посередине оказался очень удобен в использовании, потому что в узкие джинсы телефон не влезал. Я взял два разных вида и довольный пошел на кассу.
О своем выборе я пожалел на следующий же день.
Толстовка была синей и при хорошем освещении казалась голубой. У меня не было никаких предрассудков к этому свету, но, задумавшись, я стал замечать взгляды.
Поначалу они были недолгими, не запомнившиеся еще лица быстро отворачивались в силу природной скромности. Но, когда дружественный климат в группе наладился, взгляды стали злее и дольше.
Толстовку я сменил на серую, с мордой медведя прямо на груди, которую, не желая повторять предыдущих ошибок, прикрывал шарфом.
Учеба захлестнула меня с головой, с одногруппниками я почти не общался, потому что любил работать один. Новая волна нахлынула, когда я подстригся.
В школе первый день с новой стрижкой можно было в полной мере назвать "хождением по мукам". До моей головы было дело каждому, начиная от вытянувшихся посерьезневших старшеклассников, заканчивая наглой мелкотой из началки. Поэтому я стригся только в летние периоды, когда разница в длине волос до и после начала учебы становилась заметной. Теперь же я решился подстричься коротко, и это не осталось незамеченным.
Каждую перемену, каждый пятиминутный перерыв я улучал случай подбежать к зеркалу и проверить: не торчит ли у меня где волосок? не слишком ли оттопырены уши? так ли лежат волосы? не осталось ли что на лице после еды? Потому что взгляды, как мне казалось, стали бесконечными.
Почему ты закрываешь глаза, тебе не интересно? Не кричи, от щипка в руку еще никто не умирал. Будь добра, прояви уважение к старому другу и дослушай историю до конца. Ну все, успокоилась? Спасибо, так лучше.
Чтобы сбежать от волнений, я окунулся в учебу. Это была самая большая ошибка. Однажды, сидя на паре, которую мало кто понимал, я терзался желанием ответить на заданный преподавателем вопрос. В нависшей тишине моя рука взметнулась словно стрела, и я бы не удивился, пронзи она потолок этим резким движением. Преподаватель, уже заметно уставший от недалеких подопечных, был сильно обрадован и до конца урока несколько раз вызывал меня к доске. Взгляды студентов, желающих просто отсидеться, наполнились желчью. Я чувствовал, как меня медленно прожаривают на вертеле, а преподаватель подливает масло в огонь своими похвалами.
Тогда появился, как говорят психологи, первый тревожный звоночек - у меня заболел живот. Последний раз такое было на пробном экзамене перед выпуском из школы. Я не знал, что делать, боль отвлекала меня и отупляла. Несколько раз ответив невпопад, я решил не открывать рот до конца пары. Со спасительным звонком я сгреб свои вещи и вылетел в туалет: проверить, все ли забрал, правильно ли лежат волосы, не осталось ли на лице следов после еды.
С того же дня я стал как ненормальный все проверять. Я мог по триста раз открыть замок рюкзака, заглянуть внутрь, проверяя его содержимое, закрыть, якобы удовлетворившись, а через секунду снова проверить - я настолько волновался за все и вся, что мысли не задерживались в голове. Я проверял, закрыл ли дверь, иногда даже возвращался, чтобы проверить. Я открывал-закрывал сумку на пути к транспорту, боясь тем временем что-нибудь выронить. Я залетал в открытые двери трамвая и первым делом ловил свое отражение на черном зеркальном экране телефона: как я выгляжу? Замечая внимательные взгляды, проверял, так ли я одет: ботинки на месте, шнурки завязаны, концы заправлены. Если ботинки не были начищены, что я периодически забывал делать из-за бесконечных проверок, мне становилось плохо. Я проверял, надеты ли на мне брюки. Со мной пока не случалось вылететь из дома в одних трусах, но в воспаленном сознании возможно было все. Кстати о трусах - наличие нижнего белья проверялось нащупыванием оных через карман штанов и шлепком резинки по ноге.
Я прибегал на учебу и первым делом, даже если уже опоздал, проверял, так ли я выгляжу. Зайти на пару после звонка было смерти подобно. Я ждал у двери, когда лектор отвернется, затем пробегал за его спиной на цыпочках, падал на ближайшую парту, вжимал голову в плечи и замирал - если слиться со скамьей, мой промах могут и не заметить.
Из-за своих проверок и бесконечных визитов к зеркалу опаздывал я с завидной регулярностью. Доходило до того, что, проверяя одно, я забывал взять другое. Это действовало на нервы, я стал раздражительным, и если раньше просто не общался с одногруппниками, то теперь грубил им на каждую мелочь, будто защищался.
После одной из таких перепалок я оказался в медпункте, лежал на кушетке, глотая ртом воздух, как рыба, не в силах унять бьющееся о грудную клетку сердце. Медсестра боялась, что у меня случится какой-нибудь приступ - хотя он итак случился - и хотела вызвать скорую. Но я не мог такого допустить. Что обо мне подумают? Что я истеричка? И не дал ей набрать номер.
Ты так удивлена тому, что я рисковал собственным здоровьем или тому, что был на волосок от смерти, вот как ты сейчас? Ну что такое! Опять эти крики! Мне придется затянуть кляп, и он, возможно, выдавит тебе зубы. Испугалась? Это нереально, глупышка. Потерпи еще немного, я почти закончил.
Как все-таки хорошо, что мы встретились. Старые враги, старые друзья, да какая разница? Я так рад, что ты позвонила!
Итак, несколько дней я провел в ступоре. Открывать рот было опасно - в горле сразу клокотала тревога, голос дрожал, я сам не понимал, что говорю. В связи с этим мои оценки упали.
Я знал, надо что-то делать. Поиски психолога не дали результатов: платные консультации слишком дорогие, а бесплатный только в университете, где кто угодно может узнать о моей неполноценности. По той же причине я не посещал школьного мозгоправа, хотя, признаки тревожности были уже тогда.
Пошарив по нескольким форумам, я понял - мне нужна эмоциональная разрядка. Нет, не секс. Раздеться перед девушкой было для меня смерти подобно: вдруг я недостаточно накачан для нее? не слишком мужественное белье? вдруг забуду снять носки, а ей это не понравится? Нет, мне не нужны лишние волнения. Я попробовал записаться на стрельбу, но пуля, пронзающая мишень, находилась слишком далеко, я не видел, как она продавливает бумагу, разрывая, оставляя в ней дыры, символизирующие мои травмы от косых взглядов обидчиков. Нет, я должен был действовать своими руками, чтобы прочувствовать все до последней секунды мести. А для бокса у меня слишком неразвитые руки.
Опять ты кричишь! Я не хочу бить тебя и завершать нашу встречу, когда ты будешь без сознания. Это неприлично, в конце концов. Обещаю, больно не будет, ты ничего не почувствуешь, я вчера самолично заточил этот нож. Ведь что обо мне подумают люди, если порез выйдет неаккуратным?