Аннотация: Рассказ написан для конкурса "Звездная дорога"
СНЫ.
"ЗВЕЗДЫ"
Однажды в детстве я увидел звезды. Конечно, я видел их и раньше, но на миг мне показалось, что если я захочу, то смогу дотронуться до них рукой. Надо только очень сильно захотеть. Очень, очень. Но они мерцали там, в бесконечной вышине, и до них было нельзя ни допрыгнуть, ни добежать, а только лишь долететь. Но таких маленьких как я в космос не брали, нельзя было даже и думать об этом, и вот почему я мечтал, что когда-нибудь, смогу вступить на трап корабля, и, рубанув рукой воздух крикнуть по старой морской традиции - "отдать швартовы!". И уйти в дальний космос, где не бывает маленьких и слабых, а только сильные и гордые, большие люди, штурмующие небо.
Конечно, я был наивен, но что взять с десятилетнего ребенка, ведь манная каша не вдохновляет на подвиги, а старая рубашка, пусть даже с полосками фольги и настоящим хоккейным шлемом, нисколечко не похожа на скафандр. Но было время веры, и нужно было верить, ведь в жизни любого космонавта попадаются картонные космические корабли и настоящие приключения, только всему свое время. Дождался этого времени и я. Только когда я вырос, сказка куда-то исчезла. Точнее она еще была, но в нее продолжали верить маленькие десятилетние дети, пристально глядящие в ночное небо и свято верящие в свою путеводную звезду, которая поведет их в дорогу.
Когда я поступил в школу пилотов, космос перестал быть чем-то необычным и пугающим, исчезла новизна, появилась обыденность. Корабли бороздили просторы вселенной, времена подвигов и штурмов закончились, и необходимо было, как сказал президент нашей Федерации Джек Кантор: "возвращать долги матушке Земле". Космос стал коммерческим, а вместе с этим исчезла и романтика. Это был так сказать очередной земной бизнес проект, в масштабах вселенной конечно. Вот так я стал коммерческим пилотом, и только лишь, поэтому я оказался здесь, в седьмом секторе Гончих псов, на полдороге к Земле, на полдороге домой.
"КОРАБЛЬ"
"Попрыгун" был воистину огромен. Тысячи тон стали и полимеров, триста метров длины, с ее коридорами, закоулками и даже тупиками, все помещалось в этом исполине являющемся, по сути своей, обыкновенной рудной баржой. Честно признаться, название корабля я придумал сам. У него не было имени. Только номер Z896-5. То есть 896-ая баржа, построенная в этой серии, пятая модификация. В четвертой два пилота, а эта почти автоматическая, значит и пилот здесь один. Вот и прыгает эта баржа по планетам, собирая концентрат для Земли. Чем же не попрыгун, самый настоящий, высшей пробы.
Тихий звонок зуммера, вывел меня из состояния самосозерцания и заставил вспомнить, что я пропустил сеанс связи с подрядчиком. Мягкие щелчки клавиш, и экран медленно вспыхивает, подергиваясь легкой рябью. На нем появляется недовольное лицо Метриуса, координатора рудоперевозок корпорации. Он что-то говорит, но из-за помех, мне трудно разобрать слова. Почему такие помехи, мне кажется это странным, ведь координатор находится сейчас на Легисе, ближайшей ко мне земной базе. Метриус видя мое отчаяние, дублирует текст по телекому. Вспыхивают слова, одно, второе, как же все медленно. Метриус отключается, и я вчитываюсь в переданный текст. Мое приподнятое утреннее настроение мгновенно улетучивается. "Метеоритный поток", - ошеломленно повторяю я про себя, вот так история. Проверяю координаты переданные мне с базы, и передаю данные в центральный пост. "Гелиос" подтверждает прием данных. У него приятный мужской голос. И, наверное, изрядные мозги, но к общению, увы, он не приспособлен. У него нельзя спросить как дела, он по деловому сух в общение, ну разве скажет доброе утро и все дела, вот так вот. Теплая обшивка кресла навевает дремоту, так не хочется вставать. Разрешаю себе немного подурачится и, глядя в серый ребристый пластик, за которым угадывается переговорное устройство, спрашиваю:
- "Гелиос, ты дурак?".
В ответ тишина, обиделся, наверное. Повторяю вопрос на контрольной клавиатуре:
- "Ты дурак?".
Буквы исчезают, и экран остается темным. Через несколько секунд появляются слова:
- "Ты дурак"
Вот и поговорили. Небольшая иллюзия общения. Когда Гелиос не может ответить, он просто повторяет сообщение. Сейчас он его продублирует голосом. В напряжение жду.
- "Ты дурак" - грохочет Гелиос, и эхо разносит его слова и мой хохот по длинному коридору, до самой последней грузовой камеры. Ну, теперь можно позавтракать.
Камбуз корабля вспыхивает голубым светом, будто приглашая путешественника разделить с ним трапезу. Стерильно белые стены, в полированных шкафчиках отражается небо. В небе кучерявая гряда облаков плывет куда-то в сторону холодильной камеры. Красивая штука эти проекционные экраны. У меня, их всего два. Здесь, и в жилом отсеке, где я коротаю ночи. Ночей здесь конечно не бывает, но чтобы человеческая психика легче адаптировалась к долгим полетам, компьютер регулирует смену дня и ночи. "Днем" все освещение корабля светит нестерпимым ярким светом, не давая глазу найти хоть один темный уголок. "Ночью" наоборот. Только дежурное освещение и то кое-где. Все погружается во мрак. Можно даже набить себе шишку на голове, что я один раз себе и сделал.
"ПОЛЕТ"
Сегодня второй день полета и можно немного попировать. На базах питание намного качественнее, есть и зелень, всякие фрукты, здесь же жесткий режим экономии, только консервы и концентраты. Видимо лозунг "Кто не работает, тот не ест" - возведен руководством рудоперевозок в абсолют. Ребята с базы сказали, что нас пилотов рудовозов, скорее всего, спишут на Землю. Есть слухи, что руководство приняло решение использовать только автоматические рудовозы, беспилотные коробки, летающие туда куда скажут. Ну, что ж их можно понять. Зачем тратить столько кислорода и отводить массу пространства под жилые постройки, когда сюда можно засыпать еще немного руды. От этих мыслей мне становится не по себе. Я прошу компьютер сменить картинку на потолке, и появляется звездное небо. Это вид с кормовой камеры рудовоза. Она медленно панорамирует, и звездная россыпь струится сквозь потолок, восхищая и завораживая. Искрящиеся блики плывут по матовой поверхности стола и исчезают где-то во тьме.
Консервы оказались довольно съедобными. Похоже на свинину с паприкой. На банке выдавлено клеймо корпорации, звезда в венчике лучей. Есть еще и концентраты, например молоко в блестящих алюминиевых пакетах, можно пить и даже думать, что это молоко, а не синтезированный белок. Но и без такого молока, отчего то на душе тошно, надо сходить и проверить работу измерительных устройств. А может оставить на потом, не хочется никуда идти, можно просто сидеть и думать о чем нибудь приятном, например о доме. Ведь я не был дома уже два года.
Это Гелиос, очнувшись от спячки, напоминает мне о моих обязанностях. Весь список работ, имеющийся в его памяти вводится заранее, еще на Земле. Если есть отступления от правил полета, то он их записывает в свой бортовой журнал и передает координатору перевозок. Если нарушения серьезные, то по прибытию на Землю, пилот штрафуется. Можно даже остаться без зарплаты. За это я сильно недолюбливаю эту бездушную железяку, хотя в душе понимаю, что она тут не при чем.
Я встаю из-за стола и ухожу на регламент. Это часа три, а может быть и все четыре. Придется поползать по измерительным сетям, поглотать пыли, почихать и покашлять. Если работать с выдвижным щупом, то это намного проще, но попробуй-ка, разгляди на таком расстоянии, в какую контрольную точку ты попал. Приходится по старинке, обыкновенными клеммами, и так сотни узлов. К концу регламента выматываешься как собака, а еще и спина начинает болеть, от этакого неподвижного созерцания мерцающих точек.
Доделав регламент, я почти на седьмом небе. Уф, какая пошлая работа. Хорошо еще ее не приходится проделывать каждый день. Возвращаясь в контрольную рубку, я вспомнил, что забыл убрать со стола. Всего лишь второй день полета домой, а я уже начал разводить в камбузе свинарник. Правда, три года назад я летал со Аленом Спаркли, который предпочитал весь мусор распихивать по углам, где он образовывал живописнейшие кучи. По его доктрине, именно так корабль обретает черты человеческого жилья. Мне эта абсолютная стерильность, тоже конечно не по себе, но нельзя же распускаться.
Я иду по длинному коридору, ведущему в корабельный камбуз и почти у двери замечаю блестящий предмет, валяющийся на полу. Заинтересованно поднимаю его. Это банка, обыкновенная консервная банка. Смутно припоминаю, что недавно ел из нее свинину с паприкой. Интересно, что она тут делает. Если бы со мной был Ален, то можно было подумать, что это его рук дело. Но Ален тут явно не причем. Захожу в камбуз и, щурясь от непривычно яркого света, осматриваю его. Теперь я вижу. На столе сидит "это".
"Это" было очень маленьким, и, склонив вниз свою узкую мордочку, сосредоточенно слизывало с поверхности стола какие-то невидимые крошки. Я подошел к столу, и, взяв на руки тщедушное тельце рыжего котенка, начал рассматривать его. Котенок тут же начал попискивать, и дергать задними лапами, в надежде, что его, наконец, оставят в покое. На шее у котенка был повязан розовый бант с тонкими серебристыми полосками. Я опустил его вниз, и недолго подумав, достал из камеры еще одну банку консервов. Это оказалась очередная банка тушенки. Котенок с жадностью набросился на еду, урча от невероятного удовольствия испытуемого всем его существом. Где-то было еще молоко. Я вскрыл пакет концентрата, и, разбавив водой, вылил образовавшуюся бурду в пустую банку. Котенок был не против.
Откуда же он взялся. И это дурацкий бантик. Я готов был поверить в то, что уже схожу с ума. Но в это момент какие-то смутные подозрения уже вкрались в мою душу. Я вспомнил смеющееся лицо Виктора, и ту веселую пирушку на рудной базе "Прыжок", откуда я стартовал два дня назад. Мой очередной визит туда совпал с моим днем рождения, и знакомые ребята подготовили для меня веселый праздник, отойти от которого я не мог уже второй день. Больше всего старался Виктор, старый друг еще по школе пилотов. Он теперь там большой начальник, руководит грузовыми полетами. Виктор, старый мошенник, где-то достал коньяк, хороший, между прочим коньяк. Где он его раздобыл, он так и не сказал. Представляете себе, настоящий коньяк в сотне световых лет от Земли. На дальних базах, конечно, баловались синтетическим спиртом, но он был под строгим запретом, так решила корпорация. Для снятия стресса и дней отдыха были предназначены специальные таблетки синего цвета, они давали иллюзорное ощущение счастья и невероятного подъема сил. Такие вот очищенные от побочных явлений наркотики. Между прочим, входили они и в мой аварийный комплект, правда, попробовать мне их не довелось, да и нужды в этом особой не было. Я вспомнил, как мы собрались в жилом отсеке базы, накрыли стол, и под здравицы в мою честь потягивали ароматный напиток, чудом оказавшийся в этом забытом уголке вселенной. Сквозь панорамные стекла была видна ER-325, маленькая, пыльная планета, медленно вращающаяся перед нашим взором. На ней была руда, много руды, и те люди сидевшие со мной, каждый день вгрызались в твердую корку ее поверхности, вырывая у планеты ее сокровища, обнажая ее нутро, убивая и калеча ее, ради лишь одного мига. Вернуться на Землю, и купив на скопленные деньги немного жизненного пространства, считать, что живут в раю. Но, черт побери, не ради ли этого жил и я сам. Конечно, был маленький шанс попасть в исследовательскую группу, которая открывала новые миры, но этот шанс был столь призрачным, что и упоминать о нем лишний раз не хотелось. Все это были всего лишь мечты, но разве не ради мечты живет человек, если он перестает надеяться, то он уже обречен.
Да, теперь то я понимаю, на что намекнул Виктор, прощаясь со мной в день вылета. Он говорил о каком-то подарке, который ждет меня на корабле. Но в суматохе погрузки и проверки техники, его слова вылетели из моей головы, чтобы в последствии напомнить о себе столь неожиданным образом.
Я гладил котенка, по его мягкой, шелковистой шерстке и вспоминал Виктора. Сколько лет прошло, а он все так и остался шутником и балагуром, каким я его помнил по школе пилотов.
Имя для котенка нашлось само собой. Глядя на это существо, безмятежно развалившееся на столе, я осторожно снял с его шеи бант и, положив его на поднос, сказал: "Теперь тебя зовут Подарок". Котенок на свое новоприобретенное имя никак не отреагировал, и все так же продолжал свой послеобеденный сон. Мне захотелось, как-то отблагодарить Виктора, и я отправился в контрольную рубку. По справочнику корпорации я нашел его позывные и отправил небольшое послание. Совсем небольшое, всего несколько слов: "Спасибо за подарок. Том". Через час от него пришел ответ: "Привет Том. Держи нос по ветру. Надеюсь, еще увидимся. Твой друг Виктор". И еще в конце приписка. "Не забывай кормить Подарок".
Освещение в рубке начало медленно гаснуть, что неизменно означало конец смены, а значит ночь. Я забрал Подарок из камбуза и отнес его в жилой отсек. Поставил ему на потолке небо, а сам отправился в контрольную рубку. Гелиос отрапортовал о состояние корабля и сообщил список ремонтных работ.
- "Все время в этом корабле что-то разлаживается", - с горечью отметил я про себя.
По моей просьбе, Гелиос вывел на монитор список очередных неприятностей. Часть из них я пометил как следующий регламент, а часть заставила задуматься. Опять вышел из строя энергоблок седьмого отсека жизнеобеспечения, нужно было ставить запасной. Еще были большие проблемы со шлюзом грузовой камеры. Их один раз при погрузке стукнули и теперь они периодически сообщали на пульт о своей полной неисправности. Необходимо было решить, делать их здесь, или оставить до Земли, так как проводить ремонтные работы в космосе было бы тяжеловато. Этот пункт я решил оставить на завтра, чтобы при очередном сеансе связи с координатором утрясти эту проблему. Свет окончательно погас, и только дежурное освещение мерцало вокруг переборок и вдоль гулких коридоров корабля. Я вернулся в камбуз и, прихватив поднос с едой, направился прямиком к себе в жилой отсек. Этот день окончательно вымотал меня, и хотелось как можно быстрее закрыть глаза, забыть обо всех проблемах и просто выспаться. Подарок где-то спрятался, его нигде не было видно, и, позвав его пару раз для приличия, я оставил поднос с остатками еды на полу и, не раздеваясь заснул. Мое сознание медленно проваливалось во тьму, только что мерцал потолок, и выписывало странные кренделя маленькое облако и вдруг пустота, мерный гул машин и я растворяющийся в этом гуле, как единая частица чего-то целого, гигантского и непостижимого.
"КОСМОДРОМ"
Сквозь дрожащее марево воздуха я вижу стальные иглы, устремленные в небо. Их десятки, может быть сотни. На стартовой площадке жуткий вой, где-то грохочет гром, но я уже большой и знаю, что это очередная ракета, взметая тучи пыли, устремляется вверх. Меня ведет за руку мой отец, старший инженер космодрома "Прорыв" и я, замирая от счастья, смотрю на все это, и ощущаю подступающий к горлу комок. Увидеть свою реализовавшуюся мечту, ох как непросто. Я очень долго упрашивал его об этом, но он все время отказывал, объясняя, что делать там детям нечего. Но я продолжал отчаянно верить в то, что когда-нибудь этот миг настанет. Когда подошел мой очередной день рождения, целых одиннадцать лет, мне все-таки удалось добиться своего. В один прекрасный день отец спросил меня, что я хочу получить на свой день рождения, и я, дрожа от волнения, ответил, что мне ничего не надо, я хочу увидеть космодром. Отец опять отказал, на что я жутко разревевшись, ответил, что сбегу из дома и сам проберусь туда. Я хочу увидеть ракеты. Отец пожал плечами и ответил, что я уже достаточно взрослый и вправе сам принимать решения, но мать, а я это знаю, все же его уговорила. И вот я здесь, на раскаленной солнцем площадке, счастливый и гордый, оттого, что я встречусь со своей мечтой. Но оно того стоило. Отец показал мне пальцем на одну из ракет, стоявшей на отдалении возле одной из стартовых площадок, и посоветовал закрыть уши, чего я конечно не сделал. Земля вздрогнула, сверкнули яркие молнии, и мощной воздушной волной меня резко швырнуло назад, прямо в отцовские руки. В тот миг я отчаянно испугался, но, будучи не в силах оторваться от невиданного зрелища, я продолжал смотреть и все же увидел, как сквозь сполохи огня взметнулось вверх серебристое тело огромной ракеты, и как понеслась вверх, эта воющая и грохочущая громадина, прочертив в небе дымящуюся линию, аж до самого неба. Я повернулся к отцу, и в моих глазах были слезы, но это были не слезы страха, я плакал от счастья, потому что увидел. И то, что я увидел, намного превосходило мои мечты. Вечером, за праздничным ужином, отец не без гордости сказал гостям, что Том растет настоящим мужчиной. Тогда же я объявил всем, что обязательно стану космонавтом. Они конечно посмеялись, но я уже увидел, что мать с каким-то страхом посмотрела в мои горящие глаза, наверное потому что почувствовала, как могут только они женщины, что так оно и будет.
"ПРИБЛИЖЕНИЕ"
Сильный толчок вывел меня из состояния сна, какое-то еще короткое мгновение я продолжал видеть беспокойное лицо матери и вот оно исчезло, будто спала зыбкая пелена. В ногах недовольно пошевелился мягкий, шерстяной комок, но я уже был в реальности. Толчок повторился, и теперь он был явственный, не из сновидений. Я вскочил на ноги и бросился в двери. В эти секунды коридор казался мне удивительно бесконечным, просто непреодолимым. Я залетел в контрольную рубку и тут же пристегнулся ремнями к креслу пилота. Гелиос сообщил мне, что начал выполнение противометеоритных маневров.
- "Сколько минут" - крикнул я, сжавшись в кресле.
- "Одна минута, тридцать четыре секунды, командир" - сообщил Гелиос.
- "Еще один поток!" - мелькнула в голове ужасающая по своей откровенности мысль.
На левый монитор начала поступать колонки цифр. Плотность потока была весьма велика.
- "Нештатная ситуация" - сообщил компьютер.
Тут же зажглись аварийные огни, на тонкой ноте завыла сирена. Я пробежался взглядом по измерительным приборам, но пока все было в порядке.
- "Складываю солнечные батареи" - сообщил Гелиос и вдруг его голос поглотил душераздирающий скрежет. Корабль сильно тряхнуло, и тело ощутило нарастающее ускорение.
- "Оценить масштабы повреждения!" - скомандовал я компьютеру.
- "Многочисленные повреждения грузовых отсеков, данные анализируются" сообщила машина.
На центральном мониторе появилась новая колонка цифр, одна страшней другой. Четвертый отсек - пятнадцать процентов. Седьмой отсек - утрачена живучесть. Девятый - аварийное отключение энергосистемы. Это было отчаяние. И в этом отчаянии я ощущал себя, одинокого беспомощного человека неспособного вмещаться в ситуацию и чем-то ее исправить. "Человеческий мозг не в состоянии оценивать обстановку при скоростях межзвездных полетов, только при межпланетных" - это мне вдалбливали еще со школьной доски. Конечно, это так, да и взять пилотирование на себя, компьютер бы не дал. Метеоритный поток летит на сумасшедших скоростях, а сели прибавить к нему еще и нашу скорость, то лучше даже не думать.
- "Сколько времени до выхода из потока?" - спросил я Гелиоса.
- "Прогноз неблагоприятный" - неожиданно произнесла машина.
Это уже было похоже на конец. Дрожащими руками я отстегнул ремни и побежал к шлюзовой камере. Пол внезапно подпрыгнул, и меня подбросило к переборке. В момент удара, в шее, что-то отчаянно хрустнуло, и я ошеломленно ощутил солоноватый привкус крови во рту. На этот раз тряхнуло основательно. Свет погас, и лишь аварийный маячки продолжали освещать черную бездну уходящую вглубь коридора. Добравшись до шлюзовой камеры, я вручную открыл дверь и, не успев добраться до скафандра, получил еще один удар. Все почернело, пол уходил из под ног и уже теряя сознание, я успел ухватится за металлический поручень, идущий вдоль стены.
"КЛАДБИЩЕ КОРАБЛЕЙ"
- "Эй! Том" - знакомый голос Эдди Блейка позвал меня откуда-то сверху и я, напрягая глаза, пытался разглядеть его кучерявую голову в чернеющем проеме люка.
- "Том иди к нам!" - зазвенели голоса вокруг и эхом отозвались в гулкой стальной коробке корабля.
- "Том, трусишка!" - крикнула Лиз Макферсон, и я увидел ее голые ноги, свесившиеся с края люка и болтающиеся в воздухе.
- "И ничего я не боюсь!" - прошептал я в пустоту, которая сразу же сомкнулась надо мной, и мгновенье спустя, привстав на ватных, будто чужих ногах, я пополз наверх, трепеща от касаний склизких, осыпающихся поручней.
Это был старый корабль, наверное, патрульный, или может быть даже десантный, кто ж теперь разберет. Сквозь зияющие дыры мерцали звезды, где-то в трюмах журчала вода, и на стенах, среди ржавых подтеков блестели корявые надписи типа "Джут и Маклейн были здесь", или еще похлеще "Том Кларк - дурак!". Мы почти все свободное время проводили здесь, на старом кладбище кораблей. Играли во всякие сумасшедшие игры. Крутили тумблеры на разбитой панели, распределяли роли. Чаще всего черед быть капитаном выпадал Блейку, за что признаться, я его сильно ненавидел. Один раз мы даже подрались из-за этого, так что я целую неделю не мог приходить на свалку, из-за чего, если признаться честно, очень страдал. Потом мы помирились, и если бы не это глупое падение в люк, то я, наверное, сыграл бы капитана, но теперь я полз наверх, и в миг отяжелевшая правая нога отдавала в колене тупой болью. Я же крепился изо всех сил, чтобы не расплакаться, и, поднявшись наверх, стиснул зубы так, чтобы они не видели моего перепуганного лица, но Лиз все равно расхохоталась, и сквозь хлынувшие слезы я внезапно увидел ее смеющееся, торжествующее лицо. Она подпрыгивала вверх, и, что-то кричала, показывая на меня пальцем. Блейк и другие ребята сгрудились рядом и тоже хохотали весьма довольные собой. Мне было больно, очень больно.
"КАТАСТРОФА"
Из темноты проступают квадраты: розовые, синие, бирюзовые. Они складываются, умножаются, грохочут, будто живые. Сквозь щелочки ресниц пробивается оранжевый свет, он медленно мерцает, как будто кто-то зовет меня, призывает на помощь. Еще есть звуки, тупые, тягучие, превращающиеся в непрерывное бормотание, стоны, крики. Я открываю глаза, и нестерпимо яркий луч света взрывается где-то в голове. На секунду я застываю, беспомощный, ошеломленный, уничтоженный. Воздух искрится, стены коридора в белоснежной изморози, и еще холод, холод исходящий от пола. Я отчетливо ощущаю его всей спиной.
- "Почти как смерть" - мелькает в голове нечаянная мысль.
Я с трудом пытаюсь привести мысли в порядок. Опираясь на обжигающе холодный рычаг поднимаюсь. Тупая, ноющая боль в затылке мешает мне сосредоточится. Я оглядываюсь вокруг и только теперь замечаю страшный хаос царящий на корабле. На полу и вдоль стен множество погнутых металлоконструкций. Возле шлюза грузового отсека, гора покореженной аппаратуры, какие-то шкафчики, несколько погнутых стульев. Я пытаюсь пройти немного вперед, и спотыкаюсь об пучок проводов торчащих прямо из пола. Медленно опускаюсь на колено и ощупываю пол, так и есть, разошлись стыки панелей второго этажа. Некоторые панели вздулись, и сквозь щели видна палуба первого жилого этажа. Это очень плохо, даже страшно подумать. Если такие повреждения всюду, то почти все магистральные трубопроводы лопнули. Проводка скорее всего уничтожена и это означает, что корабль мертв. Как же мне не хочется об этом думать. Правой рукой нащупываю на стене коммутационный блок. Как там Гелиос. Кнопка не срабатывает, жму еще раз, вкладывая в это последние силы. Раздается тихий зуммер.
- "Гелиос, командир на связи"!
- "Каковы последствия аварии, Гелиос" - кричу я в блестящий зрачок коммутатора, и белый пар уносит мои слова куда-то в глубину стен, в мертвые, спутанные клубки проводов, в мерцающие россыпи огней.
- "Повреждения корпуса - 5%, отсеков 55%, приборов управления 78%, систем жизнеобеспечения 90%, прогноз живучести на одного человека до двух дней" - отрапортовал безликий голос Гелиоса.
- "Спасибо, Гелиос" - сказал я и закрыл глаза.
- "Это еще не все командир" - прогрохотало над ухом.
- "Что еще Гелиос? "
- "Командир, корабль потерял управление и под действием гравитации падает на объект STY-09586".
- "Что такое STY-09586? " - спрашиваю я Гелиоса, и с удивлением отмечаю как будто мелькнувшие в его голосе человеческие нотки. Но это, конечно, была иллюзия.
- "В моей программе этого нет, командир. Аварийный буй выпущен в автономном режиме. Бортовое радиооборудование выведено из строя и я не могу получить консультацию в базе данных корпорации и поэтому..."
"Это конец, Гелиос"! - кричу я эти в пустые коридоры, мертвые отсеки, обледеневшие стены. Мой крик тонет в них, и все так же равнодушно отражаются маяки аварийных ламп, в блестящих, будто отполированных потолках.
"Что такое конец, командир? " - неожиданно спрашивает Гелиос, и мне чудится в его голосе страх и неуверенность, подумайте только "страх" и "неуверенность", в десятке разноцветных плат запрятанных в разных укромных уголках корабля.
"Конец связи, Гелиос" - отвечаю ему, и он замолкает.
"ПАДЕНИЕ"
Наверно трудно, объяснить и еще сложнее понять, то самое чувство, возникающее в человеке, стоящем на грани смерти. Первые минуты эйфории, желания что-нибудь изменить, вмешаться в закономерный ход событий, проходят, и на смену им, наваливается невероятная тоска, апатия, страшное безразличие, когда даже действия доведенные ранее до автоматизма, даются с трудом, почти на последнем усилии воли. Мне кажется, я проваливаюсь в какую-то бездну, без конца и края. Сознание раздирают десятки противоречий, я копаюсь в самом себе, пытаясь отыскать ту самую причину, приведшую корабль к катастрофе. Я прокручиваю ленту памяти назад, в те короткие мгновенья, когда решалась моя судьба, и с некоторым облегчением понимаю, что изменить ничего было нельзя. Небольшая иллюзия полной непричастности к происходящим событиям, более подобна защитной реакции, ведь мой разум не в состоянии вместить в себя понимание того предела, за которым нет его самого. Нет этих обледенелых стен, нет вахты, нет бессонных ночей и нет будущего. К этой мысли я возвращаюсь постоянно, она почти маниакально преследует меня и отравляет последние часы существования. Да, наверное, это падение, но не на звезду, а в глубину самого себя, в тот узкий и бездонный колодец сознания, где реальность растворяется и ты уже не Том Кларк, а нечто другое, хохочущее, беснующееся существо, без воли, без сил, без веры.
Температура в корабле начинает медленно расти. Чтобы как-то себя отвлечь я полтора часа пытаюсь устранить течи в воздухозаборнике регенератора. Почти бесполезно. Влажность увеличивается и дышать становится все труднее. Я иду в камбуз, и на пути все чаще попадаются следы той страшной трагедии разыгравшейся на корабле. Стены в некоторых местах пробиты, видны беспорядочные жгуты проводов, кусков арматуры, трубопроводов. Почти повсюду искрит разрушенная проводка. На камбузе мерцает аварийный фонарь, здоровенная такая штуковина с твердотопливными элементами внутри, вот почти и все мое небогатое освещение. Открывая банку, ловлю себя на мысли, что этот фонарь будет работать еще лет сто, а меня уже не будет. От этого становится немного смешно, получается, что я уже примирился, вот так легко и быстро. "Подарок" куда то пропал, нигде ни видно, может быть и погиб. Мысли путаются, голова тяжелеет, а я смотрю на мерцающий во тьме фонарь, и мне чудится, что это звезда. Она зовет и манит меня, я куда-то лечу, свет слепит мои глаза, звезда все ближе и ближе, и я внезапно исчезаю в блистающем хороводе огней, где каждый огонек почти живой. Мне хорошо и весело.
"КУРСАНТ"
- "Пятнадцатый на старт!" - команда раздается рядом с ухом, я поправляю наушник рукой и, вжавшись в сиденье, выкручиваю ручку тяги на себя. Через секунду двигатели взрываются и сила инерции отбрасывают меня назад, затем немного вперед, и в последний миг я успеваю заметить длинную кормовую балку, мелькнувшую прямо над головой.
- "Курсант Кларк, приступить к выполнению маневра" - доносится из завывающего эфира, голос командира.
Ручка тяги вбок, правая дюза малый ход, центральная полный, МУК (малый учебный корабль) трясет, и я с ликованием ощущаю, как корабль выписывает сложную глиссаду вдоль учебной базы на Плутоне.
- "Только вперед! " - ору я от восторга и закладываю левый боевой разворот.
- "Иду на абордаж! " - меня так вдавливает в сиденье, что последние слова приходится произносить почти шепотом.
- "Двигатель малая мощность! " - с шипеньем вырывается из наушника голос командира.
- "Двигатель малый, понял" - хриплю я в микрофон, и внезапно корабль замирает. Почти недвижный он плывет в каких-то двух милях от учебной базы. Видны посадочные огни, ярко освещенные иллюминаторы множатся, и на меня наплывает сплошная стена огней: алых, зеленых, голубых. Почти целая звездная россыпь. Это космос. Это свобода.
"КРИЗИС"
С утра мне пришлось надеть скафандр, дышать стало практически невозможно. Воздух похож на зыбкое марево, теряются очертания предметов, все летит куда-то к черту. Пока работает установка регенерации, с кислородом проблем у меня не будет. Хотя какие у меня теперь могут быть проблемы, меня уже почти нет. Но остается слово надежда, и нужно надеяться. Только на что? Можно без устали повторять этот вопрос. Пришло время избавления от иллюзий. Надеяться мне было не на что. В эти последние дни, может часы моей жизни, ко мне, наконец, вернулась уверенность. Уверенность ни смотря, ни на что. Уверенность в правильности своего пути, в самом себе, и в том, что я еще жив. Паника, овладевшая мною вначале, постепенно исчезла, пришло понимание. Необходимо держаться, необходимо жить, хотя бы для того, чтобы доказать самому себе, что ты можешь, нет даже должен, преодолевать себя. Даже когда кажется, что наступил предел, иначе все напрасно, и ты не дошел до конца. Тогда ты не пилот, а просто попутчик. И тогда ты вовсе не командир этой железяки, несущейся в самое пекло к маленькой звезде по имени STY-09586. К чертям на завтрак.
"АГОНИЯ"
Что-то уже не так с этим кораблем. Он будто раненый зверь, предчувствующий свою гибель, вздрагивает и издает пронзительные звуки, скалит клыки и рычит. На самом деле это гнутся балки и конструкции грузовых отсеков, рвутся в клочья линии трубопроводов, горит топливо. Наверное, это уже конец, так как все время возрастающая гравитация, убьет меня раньше, чем все остальное. Очень болит рука, да так, что пришлось выпить пару голубых таблеток из аварийного запаса. "Запас смертника" - как шутливо его называли в летном училище. И только теперь я стал понимать весь зловещий смысл этой шутки. Мои мысли все время путаются, и кажется, что голову кто-то обхватил невидимым стальным обручем, да так сдавил, что уж совсем не вздохнуть. Хотя еще где-то был НЗ, и Эдди обещал зайти, но главное, я это точно знаю, доползти до шлюзовой, а там, в шлюзовой, ох, что там есть. Все время гудит в голове несмолкаемый шум. И стены коридора и пол, как будто выгнулись дугой, и воздух, точно белая пелена в кромешной тьме, лишь луч фонаря, раз, раз, по стене, по люку. Все трясется, мы разваливаемся. Ноги и руки, как чугунные, просто прилипают к полу, поэтому наверное я выгляжу как некая муха прилипшая к банке с медом. Тупая и глупая муха. И стены розового цвета, и двадцать тысяч тон руды, все горит. Хорошо, что автоматика сломалась, иначе бы я оказался запертым в этом металлическом гробу. Что там болтал Гелиус? Ах, да. "Системы автоматики вышли из строя, до потери питания в главном энергоблоке десять минут". Потом, наконец, заткнулся, не жалко. Пусть мне выставят счет, теперь уже все равно.
Мои перчатки внезапно натыкаются на препятствие, это ребро люка, он полуоткрыт, и я снова двигаюсь дальше. Почему-то становится очень светло, виден хаос проводов, летящий во все стороны мусор, будто все вещи сорвались со своих привычных мест и куда-то побежали. Животом напарываюсь на что-то большое, округлой формы. Свечу вниз, ну конечно это лампа, только зачем-то на полу. Хотя это не пол, это потолок, в очередной раз сменился центр тяжести. Но мне то нужно в шлюзовую, мне нужно спешить. Где-то у последнего люка замечаю Подарок. Он сидит как-то смешно своротив набок узкую мордочку и внимательно следит за мной своими зелеными глазами. Надо бы его покормить. А может это вовсе не подарок, а просто странное черное пятно на полу. Хотя какая теперь разница, мне то нужно в шлюзовую. Там есть такая ручка и две кнопки. Если их нажать то, что-то случиться, но вот что именно? Нет, не помню. Еще вот почти кончился воздух, я слышал щелчок предохранителя, но это совсем не важно. Ведь воздух бывает мокрый и влажный. И тогда на траве выступает роса. Над полем висит дымка и блестит роса, тогда как раз воздух бывает мокрый, и тогда совсем не важно, щелкнул предохранитель или нет, только бы лишь доползти до шлюзовой. А ведь корабль горит, вот такие дела.
"НЕБО"
Три метра до панели, и вот я в шлюзовой. На стенах крутятся смешные красные маяки, это хорошо, значит аккумуляторные батареи не сели. Наверное, они ужасно воют, но вряд ли я их теперь услышу. Хочется что-то сказать самому себе, но эта мысль выглядит такой нелепой. Очень не хочется, чтобы тебя размазало. Лучше дернуть один рычаг, и нажать две кнопки. Ведь это все, что от меня зависит в этой кутерьме из белых и черных полос, иногда называемой жизнь. Становится немного странно, от того, что начинаешь рассуждать о себе в прошедшем времени. Будто тебя уже похоронили, и ты смотришь на себя сверху вниз, и рассуждаешь, вот он сейчас, дернет рычаг и нажмет две кнопки, а затем... Что же будет затем...
И я дергаю рычаг.
И нажимаю первую кнопочку.
А затем и вторую.
И тогда передо мной распахнулось небо. Сверху, снизу, черное, пустое, мертвое. Рядом корма корабля, обугленного, израненного, изрыгающего пламя. Мимо проплывают, торчащие обломки солнечной батареи, которая сверкает как брильянт. Брильянты в пыли. А вот и черные провалы, вместо отсеков, будто кто-то пожирал, кусок за куском весь корабль. Триста метров длина, семнадцать ширина, серийный номер Z896-5. Но, что-то там есть, за моей спиной, что-то большое и невиданное. Это все равно, что посмотреть в глаза дьяволу. Посмотреть и никогда не забыть. Звезды не прощают, и что-то жгучее впивается в затылок, и воздух плавится, стекая в легкие, и я поворачиваюсь, в надежде увидеть и понять, а там яркий белый свет, и отчего то так больно глазам, и я несусь во весь дух на пригорок, там, где волнами гуляет трава, пахнет горькой полынью и ждет меня мать. Ведь мне опять десять лет, и я опять дома, и споткнувшись на полном ходу о корягу, я вновь оцарапаю коленку, и с ревом, побегу дальше, лишь для того, чтобы, обхватив ее руками, и уткнувшись головой в живот, шептать: