"Без меланхоличности, что и говорить, больших успехов в этой области не достигнешь, но и та малость её, коей я наделён, не отвращала меня от подобных занятий. В вашем гороскопе, повторял он мне сотни раз, попятный Сатурн находится в собственном доме; это вселяет надежду, что рано или поздно Вы проникнитесь меланхолией в той мере, в которой это необходимо для мудреца; мудрейший из людей, как это Вам ведомо из каббалы, имел, подобно Вам, Юпитера в восхождении, и однако ни разу за всю свою жизнь не улыбнулся, настолько велико было на него влияние Сатурна, хотя и более слабое, нежели у Вас"
Монфокон де Виллар "Граф де Габалис, или разговоры о тайных науках"
Иаков Шпрее родился в канун Рождества, в старом доме, расположенном за городской стеной городка Вюрденберга в семье мелкого чиновника. Отец его, Иоганн Шпрее, занимал должность писца в городской ратуше, и все его старания получить другую должность не увенчались успехом; что бы заработать немного денег он брался за переписывание писем, но его старательный каллиграфический почерк, с обилием завитушек на заглавных буквах, которым он торжественно переносил на бумагу незатейливые происшествия из жизни горожан, не пользовался вниманием последних. Матушка его, урождённая Ильза Нод, была дочерью разорившегося купца, мечтавшего вывести дочь в свет, для чего нанимавшего ей учителей танцев и музыки; но несколько просроченных векселей похоронили и надежду на лучшее будущее и её отца, от которого ей остался старый дом, заставленный массивной мебелью из тёмного дерева. Вскоре после этого Ильза вышла замуж за Иоганна, которого знала с детства. Иаков был третьим по счёту их ребёнком, но ни один из его братьев или сестёр не прожил больше года.
Иаков рос тихим мальчиком, погружённым в созерцание, письму и чтению его научил отец, музыке - мать. Немало времени провёл он гуляя по окрестностям Вюрденберга, где было множество пейзажей, выдержанных в смягчённых тонах, подобных тем, что вдохновляли великих фламандских художников. В старом доме, где прошло его детство; в старом доме с высокими потолками, тонущими во тьме, с закопчёнными стенами; в старом доме, где сырость и холод собирали всё семейство у небольшого очага, сложенного в маленькой гостиной (вместо большого камина, находившегося в холле), что бы израсходовать в день немного меньше угля; в старом доме прошла большая часть его жизни. В комнате на чердаке сохранились несколько книг, уцелевших от алчности кредиторов, возможно благодаря своей громоздкости. Среди них были Издание Библии Лютера; несколько богословских трактатов, написанных на плохой средневековой латыни; пара книг по устройству различных механизмов и несколько разрозненных листов по небесной механике. Едва ли детство Иакова можно было назвать счастливым, но из-за меланхоличности и сдержанности чувств, приправленных безудержным воображением его нельзя было назвать скучным.
Ильза Шпрее страдала малокровием и умерла одним весенним утром, когда земля испуганно приподнимает покрывало, не знаю, стоит ли в него закутаться поплотнее, или же сбросить. Похороны её прошли скромно, денег не было на оплату могильщикам, и Иоганну и Иакову пришлось самим копать замёрзшую землю...
В ту пору Иакову пошёл десятый год, и отец решил отдать его учиться какой-нибудь профессии. Иаков лишь печально смотрел на отца, не говоря ни слова, но не в силах сдержать муку. Иоганн видя нерешительность сына, сказал следующее: "Сын мой, пройдем по городу в выходной день, и будем смотреть на каждого из ремесленников и умельцев, вникая в сущность их занятия, и примечая то, что более соответствует твоим склонностям, но обещай мне что до заката выберешь профессию себе по душе". Ни одно ремесло не прельщало Иакова, все они казались ему совершенно земными и бессодержательными, в них была лишь грубая животная жизнь, но не тончайшие жизненные эманации, столь соответствующие движениям его души, но он дал обещание отцу, отчасти из сыновей почтительности, отчасти из неосознанного внутреннего порыва, непонятного ему самому. И в воскресенье они отправились в Вюрденберг. Собственно городок состоял из центральной площади на которой располагались кирхе и ратуша, и нескольких кривых улочек, петляющих как беспокойные паучьи ножки. Они обошли весь городок ещё до полудня, но ни одно умение не понравилось Иакову. Прохожие изумлялись, зачем это писец с сыном весь воскресный день прогуливаются по городу. Но они обошли ещё раз каждую улочку, останавливаясь у каждого дома, вглядываясь в каждую вывеску, вопрошая, не живёт ли где неизвестный мастер.
Солнце уже прикоснулось к горизонту, и время поджимало их. Тотчас Иоганн сказал "Иаков, нет более времени терпеть, пускай первый же встречный научит тебя ремеслу", после чего повёл уставшего мальчика к ратуше, желая отдать его в обучение пастору. Они услышали усталый цокот копыт, превратившийся в хлюпанье снега, затем в понукания возницы, после чего после нескольких метаморфоз остановившийся в виде крытой повозки, из её окошка можно было увидеть весьма примечательного старика, совершенно необыкновенной наружности. Или даже внешность его была самая что ни на есть обычная, но благодаря хитроватому прищуру, и какой-то несуразности в движениях и одежде невозможно было не обратить на него внимание, даже если бы он шёл по оживлённой улице.
Старик спросил Иоганна расположение дома бургомистра, попутно успев разругать возницу за тряску в дороге и опоздание. "Мы должны были прибыть к утру, совершеннейшее, могу Вас в этом убедить, к утру. Или мои часы обманывают меня?" и с этими словами он достал из кармана часы, переливчатыми шажками стрелок, отсчитывавших время. Иаков зачарованно смотрел на старика, когда тот посмотрел на положение стрелок, прищурив левый глаз и затем таким же взглядом на Иакова. "Нравиться тебе часы, малыш? Стрелки часов, как взмахи косы старухи Смерти напоминают нам о сиюминутности бытия, но" тут он по доброму улыбнулся, со своим хитрым прищуром, "и отмечаю наступление праздников. Я собираюсь обосноваться здесь. Ганс Кнаабль, часовщик из Антверпена". И тот час же Иаков крикнул "Господин Кнаабль, возьмите меня в ученики!" Старик высунулся большей частью своего нескладного сгорбленного тела из окна кареты, внимательно посмотрел на Иакова, прищурился, затем, извлёк из кармана увеличительно стекло и внимательно рассмотрел Иоганна, нахмурился, откашлявшись, произнёс что-то по голландски, перевёл взгляд на Иакова, уставившись в самый зрачок, словно разбираясь в неведомом механизме, долго вглядывался и тот час же согласился.
Так Иаков стал учеником часовщика. По прошествии несколько лет его отец тихо увял от чахотки, развившейся от дурных испарений и неодолимой тоски. Иаков же усердно постигал ремесло, совместно с другими учениками. Десять лет незаметно прошли, и Ганс Кнаабель сказал своему ученику, что более он ничему не может его научить, и ему надо отправиться в другие места, для постижения тайн часового дела; после чего незамедлительно написал ему сертификат подмастерья. Во время празднования в пивной, пьяный гуртовщик разбил кружку о голову Иакова, лишив его правого глаза.
После этого в течении пяти лет о жизни Иакова не было никаких вестей. Одни говорили что это время он провёл в Толедо, другие что в Праге, но все склонялись к тому что изучал он не столь часовое искусство, но и другие, не столь полезные, и даже погибельные для души науки.
Совершенно неожиданно, Иаков появился при дворе курфюрста саксонского, Александра фон К. где произвёл впечатление своим мастерством, что сразу же был назначен главным часовым мастером. И даже не столь часами прославился он, скорее даже нет... Никто пожалуй и не помнил, что бы Иаков Шпрее делал часы, нет... Сперва он сделал шахматную доску, с фигурами, наряженными как королевские свиты, которые делали изящные па при перестановке с поля на поле; затем он сделал серебряные цветы, с золотыми лепестками, столь точно, что прикоснувшись к ним, нельзя было заметить ни малейшей неточности в воспроизведении... Вскоре Иаков женился, и каждый год к Рождеству одаривал своего покровителя, необычной диковинкой: механическая шкатулка, с помещёнными внутрь фигурками, разыгрывавшие под музыку явление волхвов; среди которых были вышитые тончайшей нитью батальные полотна, изображающие до мельчайшей чёрточки противостоящие армии, настолько маленький, что всю картину можно было прикрыть подушечкой большого пальца, и что бы её разглядеть надо было пользоваться специальным стеклом, сконструированным тоже Иаковом; зеркальный лабиринт, состоявший из всего лишь одной квадратной комнаты, но не зная его секрета можно было бродить по нему часами, не имея возможности выйти, при этом в зеркалах возникали то видения дворцов и храмов, либо сценки из римской истории, временами аллегорические сценки из повествований о Рейнике-лисе, в эту комнату нередко запускали гостей на потеху курфюрсту; наконец, его шедевр, единственные часы сделанные часовщиком
Часы были высотой в два человеческих роста, из чёрного дерева, с серебряной отделкой. Каждые час они играли различные мелодии, не повторяющиеся в течении дня. И каждому часу соответствовала своя аллегорическая сцена, разыгрываемая механическими фигурками, одежды которых были из тончайшего шёлка, а сами они из золота и серебра, вместо глаз - драгоценные камни: среди фигурок были Пастух в окружении овец играющий на свирели; деревенский Поп на кафедре, зевая, читающий молитвенник; задумавший проделку Шут, сидящий земле и позванивающий бубенчиками и корчащий рожи; величественный Князь, на троне в окружении придворных; Влюблённые на тайной встрече у пруда, не замечающие притаившегося соглядатая; Сапожник, дергающий за ухо нашкодившего мальчишку;
.... (Описания сценок)
Когда часы били двенадцать полночных ударов, появлялись все фигурки, и начинали суматоху, веселились и горевали, и не помнили, не помнили о времени; и последней появлялась тринадцатая сценка, состоящая из одной единственной фигурки, Смерть, она обходила все из фигурок, таясь у края, поглядывала на песочные часы, и ухмыляясь шла дальше, затем она доставала серебряный колокольчик и тихо-тихо начинала звонить в него, и раздавался чудеснейший звук, достойный ангелов, трогавший сердца и наполнявший их грустью; а Смерть медленно обходила циферблат, уводя за собой замолкнувшие фигурки, поникшие и дрожащие: Вот и Поп, и Шут, Влюблённые, Князь, Пастух и все-все фигурки...
Ни один из детей Иакова не родился живым, но он всё же надеялся, что когда-нибудь и у него будет наследник, которому он передаст свои знания. Однажды курфюрст дал ему такое задание: сделать сад, с животными и птицами, цветами и деревьями, что бы в нём всё было подобно настоящему, и что бы нельзя было бы отличить повадки животных и птиц от их реальных прототипов. Иаков не смог выполнить задание, ему не удавалось вложить душу в свои творения. И когда в канун Рождество его жена умерла при родах, он пришёл к курфюрсту и сказал, что покинет его двор, что бы вернуться в родные места. Александр фон К. был столь сильно разгневан неудачей своего мастера, что без колебаний отпустил его, о чём в последствии сожалел.
Иаков даже не выслушивал, тех, кто приглашали его в богатые дворы и суля щедрое жалование за его диковины. Он поселился в доме родителей и появлялся в Вюрденберге раз в неделю, что бы выпить пару кружек пива и выкурить трубку в пивной со своим другом, унаследовавшим мастерскую давно уже умершего Гаанса Кнаабеля.
Так прошли десятилетия, и однажды Иаков не пришёл. Обеспокоенный мастер и его ученики отправились к его одинокому дому, где увидели незапертую дверь. Войдя они увидели комнату, с занавешенными окнами, умершего Иакова, с грустным выражением лица, смотревшего на портрет жены... Над его кроватью висели портреты его родителей, в пору их молодости и надежд. Но более всего их удивило то, что подходя к его дому они слышали пение птиц, шелест деревьев, не прерываемый даже вьюгой в конце декабря... Пройдя во внутренний садик дома, они увидели чудеснейшее из творений, превосходящее все прочие, ибо здесь было не подобие жизни, а жизнь