Рассказы из серии " Когда в мире двое" (трилогия).
Адмиралъ 2.
"Я был занят тем, чем занимался"
А.В.Колчак, Верховный Правитель российского
государства, Верховный Главнокомандующий
всеми сухопутными и морскими
вооруженными силами России, адмирал.
Штаб армии генерала от инфантерии Антона Ивановича Глинки, находился в единственно пригодном для этого назначения здании, совсем недалеко от станции.
Утреннее совещание закончилось, и в штабе царила обычная рабочая обстановка. Сновали туда-сюда вездесущие курьеры. Гонцы лихо рапортовали, откуда и от кого и вручали со свежими сургучными печатями пакеты. Приводили и уводили лазутчиков и пленных. Молодые, юркие штабисты вносили и уносили утвержденные, вновь скорректированные карты.
Успел побывать на приеме у генерала и местный землевладелец Храпов, вернувшийся сюда с войсками и наводивший теперь порядок, ни без помощи армии, на своих владениях. Огромный баул со снедью, который он оставил в приемной, был как нельзя, кстати, наступало время обеда.
Дежурный по штабу, капитан Сомов, уже успел заглянуть в баул и отхватил кусок балыка, отчего испачкал руки и искал взглядом, обо что бы их утереть, как двери вновь открылись и в помещение вошли два рослых с виду ординарца. Они слегка придержали за собой двери, что означало одно, в штаб пожаловал высокий чин.
Так оно и случилось. Спустя мгновенья в дверях появился человек, в хорошо ухоженной бурке, в прекрасном кителе из дорогого сукна, и в блестящих отражающими всякий свет высоких ботфортах.
Вошедший, переступив порог, поднял голову и оглянулся вокруг.
И капитан Сомов тотчас узнал в вошедшем человеке Главнокомандующего вооруженными силами России Александра Васильевича Колчака.
- Смирна-а-а! - затянул Сомов, быстро опустив руки и утирая их за спиной о китель.
Он браво шагнул к Главнокомандующему для доклада, но тот жестом остановил его и спросил:
- А скажите мне капитан, что, Антон Иванович у себя?
- Так точно! - выпалил Сомов и, сделав шаг к двери, взялся за ручку, чтобы открыть ее перед ним.
Колчак уже был готов ступить вперед, как взгляд его задержался на одном из присутствующих, в кителе без знаков различия, и он вдруг улыбнувшись, прошел и обнял этого человека.
- Поручик Млынский! - сказал Главнокомандующий, откинув голову, как будто желая узнать, не ошибся ли он. - Да, это точно Вы! Как же, помню, помню! Да помните ли Вы наш ледовый поход?! А я вот все помню и даже сейчас, бросил бы все и снова в такой поход! Ну, как Вы голубчик? Как Ваши дела?
Млынский бросил короткий взгляд на окружающих и смущенно пожал плечами.
-Понимаю, понимаю, - сказал Колчак, принимая смущение поручика за скромность. - Что же поделать голубчик, война! Я помню Ваше мужество поручик. Такие люди еще будут нужны России! Берегите себя! Дай Бог свидимся!
Он еще раз обнял Млынского и отпустил его.
Повернувшись, он увидел в дверях, уже появившегося в дверях генерала Глинку.
- Антон Иванович! - сказал Главнокомандующий. - Принимайте гостя! У меня тут паровоз сломался, обещались быстро отремонтировать. Так что, приютите уж на время!
Будем считать, что я к Вам с инспекцией!
- Безмерно рад видеть Вас господин Главнокомандующий! - ответил генерал и, шагнув назад, открыл проем двери, в которую Колчак незамедлительно вошел.
2.
Этот день, конечно, был историческим для Антона Ивановича.
Оставшись наедине не только с Главнокомандующим вооруженными силами России, но и Верховным Правителем Российского государства, за обедом и непринужденной светской беседой, генерал был просто счастлив.
Он уже сейчас, представлял себе, как сегодня же вечером, за ужином, в кругу близких ему офицеров, будет рассказывать им об этой встречи.
Антон Иванович старался не пропустить ни слова из того, что говорил Главнокомандующий. Понимая состояние генерала, Александр Васильевич баловал его своими воспоминаниями и рассуждениями о будущем России, не забывая отведать на столе все, что было в бауле землевладельца Храпова.
"Нужно будет все это немедленно изложить на бумаге", - думал Антон Иванович. - "Это будет как нельзя, кстати, к моим будущим мемуарам!".
Генерал уже был в затруднении от складывания на полки своей памяти всего того, что говорил Колчак, как дверь спасительно отворилась, и вошел капитан Сомов очевидно с докладом об окончании ремонта паровоза.
- Разрешите доложить господин Главнокомандующий?! - обратился Сомов.
- Обращайтесь, обращайтесь, - ответил за Верховного Правителя генерал, поскольку тот сидел спиной к капитану.
- Господин Главнокомандующий! Разрешите мне пояснить Вам о человеке, которого Вы назвали поручиком Млынским?
Колчак развернулся к капитану и с интересом на лице спросил:
- Что же Вы, капитан, хотите мне доложить о поручике Млынском?
Сомов бросил быстрый взгляд на генерала, и тут же собравшись, доложил:
- Млынский - красный командир, господин Главнокомандующий, взят нами в плен два дня назад, приговорен к повешению и ожидает исполнение приговора. Видя Ваше к нему отношение, я решился доложить Вам.
Лицо Главнокомандующего изменилось, и он в некой растерянности взглянул на генерала. Антон Иванович немедленно поднялся и почему-то решил изъясниться:
- Господин Главнокомандующий! Согласно Вашему указанию...
- Оставьте, оставьте генерал, знаю! - перебил его Колчак. Он нервно побарабанил пальцами по столу, взглянул на капитана и сказал:
- Жаль, жаль. Ну что же, исполняйте!
- Простите, не понял? - склонился к нему капитан.
- Что же не понятного? - Александр Васильевич беспомощно повернулся к генералу.
- Идите капитан, идите. Пусть вешают! - замахал руками генерал на капитана.
Капитан искоса взглянул на Главнокомандующего, щелкнул каблуками и вышел.
3.
Когда состав, наконец, подали, Главнокомандующий в сопровождении генерала и свиты вышли из штаба и пошли в направлении станции.
Был солнечный, но довольно морозный день.
Александр Васильевич и генерал Глинка, неторопливо шли впереди всех, по узко очищенной от снега тропинке прямо до станции, оптимистично обсуждая состояние дел на фронтах.
Шумный крик ворон отвлек внимание Главнокомандующего и он, подняв голову, увидел, как неприятно изменился пейзаж дороги, по которой уже проходил к штабу.
Почти у самой станции, прямо рядом с тропинкой, по которой они шли, на виселице висели вновь повешенные по приговору красные.
Колчак сразу узнал среди них поручика Млынского, по его кителю без знаков отличия.
Виселица была так близко к тропинке, что слегка раскачивающиеся трупы казалось, заденут проходящих по ней людей.
У самой виселицы, Главнокомандующий на мгновенье остановился и взглянул на тело поручика. Млынский был без сапог, видимо кто-то снял их перед казнью. Тело успело замерзнуть и одеревенеть. На большом пальце правой ноги застыла небольшая сосулька мочи, которая стекла по штанине.
Не желая обращать внимания на свою секундную слабость, Главнокомандующий продолжил путь.
Вскоре поезд тронулся, и Александр Васильевич с удовольствием сел дочитывать французский роман, под стук колес, увозивших его в глубь Сибири.
Двое.
7 декабря 1941 года в 15 часов 32 минуты Нина Егорова поняла, что скоро умрет.
Она узнала об этом в это время, когда из последних сил подошла к окну и приоткрыла одеяло, которым оно было занавешено.
Нина взглянула на улицу, там несмотря на светлое время суток, она не увидела не только людей, но и даже их следы. И ей показалась, что она осталась одна. Одна на весь Ленинград.
Она оглянулась и увидела на стене отрывной календарь, на котором было седьмое число, и часы - ходики, которые показывали время 15часов и 32 минуты.
Нина опустила одеяло, комната вновь погрузилась в полумрак. И она поняла, что скоро умрет. Нет, не сейчас, позже. Но у нее уже не будет сил подойти к этому окну, оторвать листок на календаре и завести часы, когда они, наконец, остановятся. Это был конец. Время для нее остановилось, оставалось только ждать.
В углу комнаты раздался писк ребенка, затем еще, теперь другой. Они были еще живы, ее дети. Надюша и Петя. Девочка и мальчик, двойняшки.
Нина сжала рукою грудь, в которой уже давно не было молока, и страшная мысль промелькнула в ее голове: кто умрет первым, она или они? Они или она?
Она оттолкнулась от подоконника и, перебирая руками по стене тихо, чтобы не упасть, прошла к кровати, где лежали малыши. Нина упала между ними, обняла их и забылась...
2.
Ей показалось, что это ей мерещится. Тяжелый стук в ушах то ли от прилива крови, то ли от голода давно мучил ее. Но этот стук был какой-то другой, с перерывами. Нина силилась забыться и не могла. Наконец, она поняла, что это был стук не внутренний, а внешний. Это был давно забытый стук в двери. Ей было трудно в это поверить. Кто-то был еще жив в этом городе.
Неизвестные силы подняли ее с кровати и подвели к двери.
Нина дернула за защелку, дверь открылась.
Перед ней стояла женщина примерно сорока лет, с глубоко впавшими черными холодными глазами, тонкими обледеневшими губами. Она была причудливо бесполо одета, и только большой старинный платок выдавал в ней женщину.
Женщина взглянула на Нину, затем на номер на дверях квартиры и сказала:
- Извините, мне вообще - то Нину Егорову надо.
- Это я, - сказала Нина. - Что вы хотели?
- Ой, Нина! - сказала женщина. - Я вас не узнала. Я Катя, комсорг вашего цеха, помните?
- Катя? - Нина недоверчиво взглянула на женщину, пытаясь разглядеть в ней вечно веселую и неугомонную девушку Катюшу, как ее окрестили в цеху, и не узнала ее.
- Да, да, Катя! - подтвердила женщина. - Нина, меня прислал Александр Васильевич, начальник нашего цеха. Наш завод завтра эвакуируют, и Александр Васильевич просил, вам передать, что вы тоже можете выехать с нами на Большую землю.
- Когда, когда завтра? - спросила Нина.
- Завтра в 11.00 от ворот завода. Приходите Нина!
- Да, конечно - сказала Нина.
Катя вздохнула, еще раз взглянула на Нину и, кивнув на прощание головой, ушла по ступенькам вниз, придерживаясь за перила. А Нина еще стояла в дверях, прислушиваясь к этим шагам девушки, которая принесла спасение в ее дом.
3.
Нина не спала всю ночь. Иногда она забывалась, терялась и в испуге искала взглядом узкий просвет одеяла, который она оставила, чтобы увидеть, когда, наступит рассвет.
Когда пришло время идти, Нина надела свое легкое осеннее пальто, взяла маленькую сумочку с документами и подошла к детям. Она нагнулась и попыталась взять их на руки, но не смогла подняться. Сил на это у нее уже не было.
Нина собралась, настроилась и снова наклонилась к детям. Но подняться не смогла. Она медленно сползла к ним, встала на колени перед кроватью и закрыла глаза, пытаясь собраться силами.
Время беспощадно таяло. Нужно было идти.
С трудом поднявшись, она поняла, что пытаться еще раз поднять детей бесполезно. Нина, отдышалась, взглянула на детей, закрыла глаза и, нагнувшись, взяла в руки только один сверток. Она резко поднялась, качнулась и, не открывая глаз, развернулась к выходу, и едва сгибая ноги, вышла с комнаты.
Нина шла по пустынному городу, потеряв ориентацию во времени. Ей казалось, что она прошла огромное расстояние, хотя едва прошла всего лишь квартал. Вскоре, она почувствовала головокружение, ноги перестали слушаться ее, руки обессилили. Едва осознавая, что еще немного, и она выронит ребенка, Нина прошла еще несколько шагов и, как могла мягко опустилась на снег коленями и упала лицом вперед, прикрыв собою тело ребенка.
Ее обнаружил проходивший мимо патруль. Люди подняли Нину, спросили адрес и повели туда, откуда она пришла. Они не заметили сверток с ребенком, но он словно почувствовал, что его оставляют, заголосил, и люди вернулись за ним.
Чем ближе они подходили к дому Нины, тем быстрей она приходила в себя.
У подъезда, она вдруг выпрямилась, выхватила из чужих рук ребенка и сказала:
- Я сама!
- Сама, так сама, - сказал старший и махнул рукой остальным.
Прошла вечность пока Нина поднялась на свой этаж. С большим трудом она проползла всем телом вдоль стены к своей квартире и уперлась в дверь.
Дверь не открылась, хотя Нина точно помнила, что не только не закрыла ее, но даже не прикрыла. Она снова толкнула дверь, но она не поддавалась. И тогда, она поняла, что нужно постучать, и с трудом удерживая ребенка одной рукой, постучала другой в дверь.
Вскоре, к своему удивлению, она услышала за нею шум шагов, звук защелки и в распахнувшей двери увидела свою соседку Анну Васильевну, пенсионерку, некогда актрису театра.
- Нина, дорогуша, - сказала Анна Васильевна. - Где вы были? Я вчера возвращалась домой и совершенно случайно увидела приоткрытую дверь. Зашла, а там ребенок! Вы знаете, он совсем не плачет. Я кормлю его с ложки, он засыпает, а когда просыпается, то снова ест. И совсем не плачет!
- Да, - сказала Нина, прижавшись спиной к стене. - Да конечно. Если они будут, есть, то совсем не будут плакать.
Она сползла, удерживая ребенка на пол, и потеряла сознание.
4.
Они прожили с Анной Васильевной вместе до конца войны. Муж Нины, Алексей, погиб в 1944 году. Анна Васильевна умерла в 1959 году. Детей Нина вырастила и подняла одна. Петр после защиты диссертации много лет преподавал в Харькове. Наденька, вышла замуж и жила с семьей в Норильске.
Собираться вместе удавалось редко. И только однажды, в юбилей Нины, дети с семьями смогли приехать в Ленинград.
Гостей было много. И поэтому говорили тоже много, тепло и от всего сердца.
Дали слово и детям. Сначала сказал Петр. Потом Надежда.
- Мама! - сказала она, обнимая мать. - Мы всем обязаны тебе!
Нина тоже обняла ее и вдруг заплакала громко, и дети долго не могли успокоить ее.
8 декабря 1941 года, Нина Егорова, пытаясь сохранить для своего мужа сына Петра, оставила в холодной квартире дочь Надежду...
Братья.
Эшелон катился уже седьмой день, практически без остановок.
Через маленькую щель, в углу вагона, Василь почти все время пути смотрел на уходящий от эшелона мир, пытаясь запомнить приметные места.
Но на четвертый день все исчезло, и унылый однообразный вид снежной пустоши утомил его. Ни деревца, ни кусточка, кругом только снежная белизна, режущая глаза.
И когда эшелон, в очередной раз остановился, но стук колес сменил безудержный лай собак, стало понятно, доехали. Василь снова заглянул в щель и увидел вдоль вагонов шеренгу солдат с собаками, а за ними лежала все та же земная пустошь.
Их высадили. Построили в ровные шеренги, пересчитали поголовно. Затем взвод автоматчиков сопровождавших этап, вернулся в вагоны. Паровоз свистнул, тронулся и вскоре скрылся, словно его и не было.
Этапников снова перестроили, теперь уже в колонны поплотней.
- Направо! Шагом марш! - скомандовал старший, и колонна медленно двинулась в сторону лагеря, который находился в километрах шести от железной дороги.
Люди в колонне оживились, надышавшись свежего воздуха. По оттекшим от бездействия ногам, побежала кровь, и вскоре шагать стало легче и веселей, не смотря на холод.
Солдаты, в одинаковых тулупах, лениво брели вдоль колонны, позволяя собакам тащить себя за поводки.
Наконец, показались бараки, окруженные двойной стеной колючей проволоки и вышками по всему периметру.
У Василя защемило сердце, он еще раз оглянулся назад за смыкающую колонну пустошь и подумал: "Отсюда не уйти!".
2.
Ночью, на четвертый день, кто-то тронул ногу Василя и потянул к себе.
Василь вскочил и в темноте силился разглядеть, кто его разбудил.
- Эй, хлопчик, слезай! Дело есть, - сказал шепотом незнакомец.
Едва проникающий свет в барак осветил его лицо и Василь признал в нем одного из воровских своего барака.
Василь спрыгнул с нар и встал напротив. Его друзья, соседи по нарам, проснулись и теперь развернувшись, слушали их разговор.
- Чего тебе? - спросил Василь.
- Пойдешь со мной, - сказал незнакомец. - С тобой хотят поговорить. Тут недалеко, через барак.
Василь вопросительно взглянул на своих друзей. Старший из них, по имени Андрей, спрыгнул и встал между ними.
- Никуда он не пойдет! - сказал он. - А ну, говори, кто его звал?
Незнакомец, переминаясь с ноги на ногу, было видно, что он испугался, жалостно ответил:
- А я по чем знаю хлопцы, кажись из ваших! У нас сам знаешь, лишних вопросов не задают! Да мне уплачено уже. Нет, так нет! Вот пойду и скажу.
- Ты не крути! - сказал товарищ Василя. - Наши бы сначала знать о себе дали. Тут все по своим понятиям живут. А вот от кого ты, не пойму я!
- Не знаю я, не знаю, - занервничал незнакомец. - Не сказал он! Только я с него слово взял, что хлопец живым - здоровым к вам вернется!
- Ну, тебе слово дать, не сильно обмажешься! Ладно, стой тут, - сказал Андрей и повернулся к Василю. - Что, Василь? Пойдешь, али как? Вообще-то тут словами не бросаются. Может и правда, кто из наших?
- Пойду я, - сказал Василь и без лишних слов ушел с незнакомцем.
Они прошли к бараку и вошли. У самого входа, в закутке стояла печка-буржуйка и самодельный на козлах стол. За столом сидел, полусогнувшись к печке человек. Он обернулся и Василь признал в нем своего старшего брата Степана.
3.
Степан был болен, его знобило.
Василь добавил ему в кружку кипятка, Степан обхватил кружку руками, словно пытался впитать тепло от нее в себя.
- Домашних давно видел? - спросил он.
- Давно, - ответил Василь. - Я как немцы отступать начали, старался быть подальше от наших мест. Придут ваши, загребут за пособничество братишку-то. Гришка один остался с родителями. От Ганки какая помощь, у нее своя семья.
- "Наши-ваши", все равно забрать могут. Ты - бандеровец, я - враг народа. Все одно - передохнем мы здесь!
- Ну, уж нет, браток! - сказал Василь. - Ты как хочешь, а я вот приглянусь и уйду отсюда!
- Куда уйдешь? - усмехнулся Степан. - Здесь сотни километров полупустыни и птицы облетают эти места. Погоди, а чего это ты Василь, седой уж весь?
- Не поверишь, за одну ночь посидел.
- Что так?
Василь опустил голову, помолчал и заговорил:
- Да, так. Помнишь дядьку Петра, с соседнего хутора? Так его твои коммуняки, в председатели определили. Мы в ночь туда зашли, вроде как за харчами, да потом кто командиры порешили и к дядьке Петру зайти, вроде как припугнуть. Не знаю, что там у них вышло, только сожгли они там всех. Живыми в печи, всех. И тетю Оксану и детишек. Крики их до сих пор в ушах стоят, вот.
Степан сжал кулаки и опустил голову.
- Что же ты, Василь?! А помнишь, он все как к батьке заходил, так завсегда тебя на колени сажал и гостинцами угощал?
- Не был я там! Я в оцепление стоял! А ты, Степан, когда сельчан наших со своими дружками пострелял как пособников, вспомнил, что среди них двоюродный дядька твой?
Степан промолчал, а позже сказал, не поднимая головы:
- Да нечто нас мать с отцом родили кровь проливать, вот этими руками?
- Не знаю я, братка, да только гореть нам в пламени адском. Будь оно все проклято!
- Да мне уж скоро, - отозвался Степан. - А ты уж побереги себя Василь, авось свидишься с родными. Так ты передай им поклон от меня.
- Да что ты, Степан, - сказал и обнял брата Василь. - Вместе, вместе поклонимся родителям!
3.
Спустя два дня, на построение, Василь услышал за спиной знакомый голос, того самого, из воровских.
- Слышь хлопчик! Велено передать. Знакомого твоего в лазарет отправили. Сказали, плохой он. Если хочешь увидеть живого, поспешай. После построения я буду ждать у барака. Иди за мной, я покажу, как в лазарет пробраться.
После построения у барака Василь увидел знакомую фигуру. Тот заметил, что его увидели, развернулся и пошел вдоль барака. Василь поспешил за ним.
Поплутав по снежным лабиринтам, они, наконец, остановились, подняли по сугробам к краю дороги, и его попутчик сказал, указывая на небольшой барак:
- Вот он, лазарет! Ползи к нему. Двери с другой стороны. Пройди незаметно, а внутри и персонал и врачи из зека, там спросишь, кого надо, давай!
Василь перемахнул через сугробы и где ползком, а где и пробежкой согнувшись, подбежал к стене барака. Решив, обойти барак справа, он осторожно стал передвигаться вдоль стены.
Почти у самого угла барака он натолкнулся на небрежно сваленные трупы и тотчас узнал среди них своего брата.
Степан лежал уже одеревенелый, с широко открытыми глазами и приоткрытым ртом.
Василь опустился на колени, положил на них голову брата и беззвучно заплакал, утирая от слез и мелко падающего снега лицо Степана, отчего оно вскоре стало влажным и мягким.
Неожиданно из-за угла барака появился солдат. Он взглянул на Василя, отвернулся, скоро помочился на стену. Затем повернулся и, оправляясь на ходу, подошел и спросил Василя:
- Эй, ты чего тут?
- Это брат мой, - ответил Василь. - Можно я побуду с ним?
- Чего-о! - потянул солдат. - А ну, марш отсюда!
- Братишка! - сказал Василь, поднимаясь с колен. - Я чую, ты наш хлопец, с Украины. Позволь, а?
- Тебе, вражина, тамбовский волк - брат! - зашипел солдат. - Дуй отсюда, чтобы духу твоего здесь не было!
- Ах ты, гад! - сказал Василь. - Попался бы ты мне на воле, посмотрел бы я на тебя вояку!
Солдат оглянулся вокруг, чему-то вдруг улыбнулся.
- Не бойсь, не попадусь! - сказал он, и мелко перекрестившись, снял с плеча карабин. Почти не целясь, выстрелил прямо в сердце Василя.
Василь, разве что лишь успел взглянуть на брата и упал рядом.
На выстрел тотчас прибежали офицер с двумя солдатами.
- Кто стрелял? Что случилось? - спросил офицер.
- Вот, товарищ лейтенант, - махнул в сторону Василя солдат. - Бросился на меня, хотел оружие забрать!
Офицер оглянулся вокруг и сказал:
- Напал, говоришь? Что-то я следов борьбы не вижу?
- Да что же я, должен был ждать, когда он мне на шею броситься, - сказал обиженно солдат. - Да гляньте, чего он тут делал!? Сидел и ждал, на кого напасть!
Офицер потоптался еще вокруг, махнул рукой и сказал стоявшему рядом солдату:
- Ладно! Сержант! Сейчас пройдете с рядовым к дежурному офицеру и оформите труп.
- Есть! - ответил сержант. - А что, товарищ лейтенант, труп тоже до дежурного?
- Да на кой он ему нужен, - ругнулся офицер. - Запомни номер и оформляйте, вот как он все рассказал. А труп бросьте к остальным.
Лейтенант ушел. Сержант с солдатом подняли тело Василя и после короткого взмаха бросили поверх других трупов.
- Пошли! - сказал сержант и двинулся вперед.
Солдат быстро оглянулся, взглянул на Василя, чему-то улыбнулся и мелко перекрестившись, поспешил за ним.
4.
У ворот лагеря, на высоком столбу, нещадно скрипел прикрытый колпаком фонарь. Раскачиваясь, он освещал будку часового и едва заметную, припорошенную снегом дорогу к лагерю.
По освещенной прожекторами дороге, из-за бараков показались запряженные лошадью сани-розвальни.
Они едва приблизились, как часовой, без всякой команды распахнул ворота.
- Тпр-р-р-! - скомандовал солдат управлявший санями и едва они остановились, легко соскочил с них.
- Здорово, Ваня! - приветствовал солдата часовой. - Давно я тебя здесь не видел!
- А у нас график не совпадал, - ответил ему солдат. - Сейчас зима, товар не портится, вот и вывожу раз в два, а то и в три дня.
- Понятно! - сказал часовой, и, приблизившись, взглянул в сани.
На санях лежали, не вдоль, а поперек, аккуратно сложенные друг на друга трупы. Причем, головами в одну сторону, ногами в другую.
- А что Вань, неплохо тебе служится, - сказал часовой. - Числишься тут труповозом, а домой придешь, так бабам все будешь рассказывать, что чуть ли не государственных преступников охранял!
- А че!? - откликнулся солдат, указывая на трупы. - Чем они не государственные преступники? Какая разница, живые они, али мертвые? Вот только званиями, да значками меня обделяют.
Часовой рассмеялся, но видимо привыкший донимать своих собеседников спросил:
- А за что тебе значки - то? Ты вон сегодня на политзанятиях, не мог вспомнить, на каком съезде Ленин меньшевиков разоблачал! Что ж ты так?
- А ну их! Разве все упомнишь! - ответил солдат, и снова указывая на сани, прибавил. - Вон их до сих пор разоблачают! Не одному мне на службу возить хватит!
Они прошлись вдоль саней, и часовой вдруг сказал:
- Смотри! Смотри! А вот этот как похож вон на того!
Солдат взглянул и удивился:
- И впрямь похож, - сказал он. - Только вот этот вроде постарше. А которого помладше, стрельнул кто-то!
- Это Сахно его стрельнул! Уже третьего стреляет, как будто при попытке к бегству. Все отпуск хочет заработать!
- Ты подумай! Не боятся-то люди греха! - сказал солдат и прибавил - Ну давай, принимай товар, а то мне еще возвращаться издалека.
- Это мы мигом! - согласился часовой.
Он прошел за будку, достал из-за нее кирку, обрезанную для легкости с одной стороны, скоро и умело пробил ею черепа всех трупов.
- Нормально! - сказал он. - Послушай Вань, а куда ты их возишь? Говорят что та траншея, которую мы еще по осени приготовили уже полная.
- А зам по хозчасти нашел немного дальше одну расщелину, так я туда свожу. А по весне землей закидают! Ну, бывай служба!
Солдат легко запрыгнул на сани, дернул за вожжи и скомандовал:
- Но-о-о! Вперед Сивка! За Родину! За Сталина!
Лошадь поднапряглась, рванула, оторвала с места, примерзшие было сани, и двинулась прочь от лагеря.