Рассказы из серии "Судьбы человеческие..." (трилогия).
СМЕРТЬ ПОЧТАРКИ...(1947 г.)
1.
Дым с трубы дома Правления председатель колхоза "Искра" Семен Прохоров увидел издалека и прибавил шагу. Под утро было холодно и безветренно. Снег, как плохая половица, скрипел под ногами и отдавался эхом в соседних улицах и, казалось, там тоже кто-то идет навстречу. Но никого не было и только собаки, беззлобно лаяли вслед, так, ради порядка, и казалось Семену, встречали его, как председателя.
Дом правления, на зависть другим председателям района, в колхозе был большой и основательный. Достался он колхозу еще в годы коллективизации, когда районное начальство потребовало от колхозного руководства, в угоду партийной линии, итогов раскулачивания. Тогдашний председатель (до Семена) Макар Иванович Пряхин отписался, мол, погорельцы, едва отстроились. Да и где кулаков искать в тысячелетнем селе, когда родня на родне? Только району в те времена, видимо, тоже приходилось не сладко. И написали они Макару Ивановичу прямо, не найдешь Пряхин у себя кулака, так приедем, и сами с десяток найдем.
Делать нечего, пошел тогда мудрый Макар Иванович к Петру Селину, к единственному пришлому человеку в селе, подрабатывающему отстраивая дома погорельцам, оженившегося здесь и решившего остаться, построив между делом, самый большой и крепкий дом.
Долго, полночь за полночь говорили Макар и Петр, и выходило так, по Макара словам, что больше некого раскулачивать на селе кроме Петра. И слукавил тогда Макар, дескать, уже имеется такое мнение у правления колхоза. Так по утру и порешили, что продаст Петр, что сможет, а остальное отойдет колхозу. Вот так дом Петра стал колхозным. А самого-то Петра сослали с семьей в Сибирь, и кое время спустя, в весточке, передавал поклон селу, и особливо помянул, что не держит он зла на Макара и на сельчан. Да один Макар знал, каков на нем грех...
Да, чудной был председатель Пряхин Макар. На удивление для тех времен - беспартийный, характером крут, как он уживался с начальством непонятно. На всю округу только в его деревне сохранилась не только церковь, но и самый что ни есть настоящий поп, до настоящего времени еще не старый.
В году, сорок третьем, припылил в колхоз "воронок" и наскоро прихватив с правления Макара, покатил к церквушке. Вся деревенька прильнула тогда к заборам, увидеть на прощание отца Варфоломея, да и жена его с малыми детьми металась недалече, наблюдая, как люди с машины, Макар и Варфоломей долго говорили о чем-то, прохаживаясь у церковной ограды. Так "воронок" и уехал, оставив председателя и попа в раздумий.
А наутро Макар, отменил все работы. Послал две бригады к отцу Варфоломею, навести порядок у церкви, а прочему народу приказал к десяти часам, всем прибыть на службу в церковь, одев, что ни есть самое нарядное и добротное.
В десять, отец Варфоломей начал службу. Ближе к одиннадцати в деревню прикатили несколько машин, из которых вывалили районное и другое начальство, а еще, как потом выяснилось, несколько корреспондентов "не наших" газет.
Корреспондентов этих, поразило, не только то, что в колхозе есть церковь, но то что, на службе, казалось бы, в самое, что ни есть рабочее время, находится практически все село. Да что там корреспонденты, у председателя райкома волосы дыбом стали, когда впереди всей толпы молящихся, он увидел с орденом на груди, старательно крестившегося (и главное
правильно) самого Макара. И, как назло, кто-то успел шепнуть корреспондентам, что это сам председатель колхоза. Корреспонденты не мешкая, не церемонясь, придвинули отца Варфоломея к Макару, да так и сфотографировали. Начальство обливалась потом, в страхе, чем же это закончится. Однако все было хорошо. Говорят кто-то, из совсем уж большого начальства видел это фото Варфоломея с Макаром в каком-то там "тайме", но у всех через пару месяцев отлегло на сердце, что никаких нареканий сверху не поступило.
А еще, через год, в колхоз приезжал сам председатель райкома, и, взяв самое честное слово от Макара и Варфоломея, только при них окрестил своего внука.
Вот таким был председателем Макар Пряхин, год назад, самолично уступившего, свое место Семену и как-то сразу постаревшим, ставшего молчаливым, ни во что не вмешивающимся стариком.
И молодой Семен, с друзьями фронтовиками, сменившие старого Макара и бабье с постов бригадиров продолжали дальше чинить путь к светлому будущему в масштабе колхоза "Искра".
2.
У крыльца правления, из глубины собачьей конуры, сверкнули глаза самого ленивого пса села- Гитлера, неизвестно кем так прозванного еще до войны. Избалованный и откормленный Гитлер всех знал и ни на кого не лаял. А свою собачью верность и службу он с лихвой показывал и вымещал на всякого рода районных работниках, узнававших о существовании Гитлера в последнюю минуту, когда он верный своей тактики, выскакивал из под крыльца и успевал отхватить на худой конец кусок штанины. О Гитлере знали даже в области. Как- то, на партийной конференции, секретарь обкома спросил докладчика из района: "Что-то я не вижу в зале вашего фининспектора?", тот, копавшийся в это время на трибуне, как раз таки в бумагах этого фининспектора, ответил небрежно: "Да его Гитлер покусал". И, когда через пару минут, он понял, почему в зале вдруг наступила гробовая тишина и, запинаясь и заикаясь, пояснил кто такой "Гитлер", зал буквально покатился от смеха.
Подбросив своему, как он называл Гитлера, "члену правления", заранее припасенный мосол, Семен распахнул дверь избы. Из избы вывалились клубы тепла и нестерпимого запаха крепкого табака. Прикрыв дверь и пообвыкнув к свету, Семен увидел у круглой до потолка обитой железом печки бригадира механизаторов Степана Кузнецова и конюха Фомина дядю Гришу, которого он просил прийти пораньше, чтобы сразу после утреннего наряда уехать по делам в район.
Поприветствовав, Семен скинул тулуп и, смахнув невидимую пыль с орденов на груди, обратился к однорукому дяди Грише, потерявшего руку еще по молодости, в гражданскую, но по всегда утверждавшего, что он и одной рукой и "с конем и с бабой управится":
- Ну и табак у тебя дядь Гриш! Если бы твой табак на вооружении нашей Армии поставили, мы бы фрицев на два года вперед одолели.
- А экономия, какая!- отозвался на шутку Степан.- Я вот обнюхался, так цельный день можно не курить.
Посмеялись они. Хороший парень Степан. И воевал он хорошо. У него то орденов, считай, всего как у всех фронтовиков колхоза вместе взятых. Герой, прямо сказать. Да вот незадача недавно с ним вышла.
Дело в том, что как во всякой, многовековой деревне, на все ее селение ходило с десяток фамилии, да и если считать что и именами оно было не богато - Иваны да Степаны, то и вовсе путаницы было много. А потому, чтобы было легче, все семьи имели свои прозвища, передававшиеся из рода в род. Так, например, один из прадедов Макара Пряхина был краснолиц и потому, и пристало к его роду прозвище Свекла. Так и говорили, чтобы с другими Пряхиными не путать - Макар Свекла. Дядя Гриша был от роду - Гриша Чудной. Прапрадед его Егор, отличался тем, что со всеми, с кем говорил, всегда обращался на "вы", будь то старше его, или млад.
Не повезло вот только с этим Степану. Прадед его, Иван, был известен тем, что на забаву себе и односельчанам мог по желанию издавать сколько угодно зловоний. Оттого и осталось за этими Кузнецовыми в роду прозвище П - н. Так о них и говорили Иван П -н., Мария П - н., вот. А что? Были прозвища еще покрепче. И ничего, жили.
Только вот недавно, ко дню Красной Армии, приехали в колхоз представитель района и молодая девушка. Она, столичная журналистка попросила в районе предоставить ей героя- фронтовика для статьи к празднику, так вот там порешили, что лучше, чем Степан кандидатуры нет.
Гости приехали поздно, в Правление никого не было, все разошлись по рабочим местам. А поскольку нужно было еще сегодня, и вернуться, они пошли сами искать Кузнецова.
Их отсылали то сюда, то туда - мало ли где бригадир механизаторов бывает, пока не попался им навстречу шустрый такой паренек. С минут пять он уяснял, какой-такой Кузнецов и какой-такой Степан и, наконец, когда понял о ком идет речь радостно закричал:
- Да вон же он идет Степан-то! Эй, П-н! Ходь сюда. Тебя ищут!
Надо ли говорить, как осерчал тогда Степан. Назавтра, на планерке, он в горячке потребовал, чтобы его перестали называть таким позорным именем, поскольку для него, героя войны, это обидно слышать.
Все тогда промолчали и только дед Савелий, единственный кто остался из старого управления сказал:
- Уж не знаю, что тебе сказать Степан. Прадеда твоего не видел, слышал, будто сердешный был человек. Деда, одноименца твоего помню, до смерти веселый был человек, да и отваги в нем было не мало, считай у него одного, на деревню, два георгиевских было еще за царскую войну. С батяней твоим две войны прошел и никогда он в трусах не числился и врага не спиной встречал. Все они, земля им пухом, позора не имели, да славно пожили. Только от прозвища своего они не отказывались. Уж не знаю, каков ты герой Степан, только ты на меня не серчай. Конечно, мы правление, поймем тебя и поможем, а вот с народом мы это решить не сможем. Не поймет тебя народ Степан, засмеет. Да у нас и в народе тепереча, каждый второй - герой.
Семен помнит, как замкнулся тогда Степан. Было видно, жалел он, что слово такое тогда сказал.
Хотел, было как-нибудь и поговорить с ним про то. Да Степан, молодец, сам душой отошел, вот и шутить то не забыл. Верное слово, сказал тогда Савелий.
Тут двери распахнулись, вошли еще двое, а с пол часа спустя все были в сборе, и началась колхозная планерка...
3.
Ехать в район рано не получилось. Хоть и зима, а дел хватало. А то как же? Надо было удержать передовое Красное Знамя по району, не позориться. А тут вот и ЧП. Старик Тихон, сторож на ферме, проспал ночью, как корова отелилась, а теленок погиб без помощи. Сидит вот теперь, божится, что не спал, да видно - врет ведь, старый! Попугав его "вредительством" Семен указал поменять его местами со сторожем овчарни, что на другом конце села. Тут кто-то сказал, что нельзя. "Почему?" - вскинулся Семен. Оказывается, у овчарни заметили следы волков. С каждым днем они все ближе и ближе. Всем управлением, благо рядом, сбегали к овчарне. Да, следы волчьи. Надо бы карабин с патронами выдать сторожу. Тут старик Тихон оживился, я, мол, стрелок отменный, ручаюсь, всю стаю положу.
- Ты бы старый шел бы к своим коровам хвосты крутить! Ишь, чего надумал, ружье ему подавай,- осадил его Семен.- Еще подстрелишь кого сослепу!
Тихон аж прослезился от неожиданной амнистии, задком-задком и айда до своей старухи!
Вернулись в правление посвежевшие, и уж хором похулив дяди Гришин табачок продолжали разнарядку.
Посреди этого действия ввалилась в избу скотница Марфа, видно что спешила, видно что по делу. Как вошла, так и присела на лавку у двери отдышаться.
- Тебе чего Марфа? - спросил Семен, понимая, что по простому делу в это время к нему не зайдут.
- Так ведь эта, - сказала, взмахнув рукой Марфа.- Варька то вот померла.
- Да говори ты толком Марфа. Какая Варька?
- Да почтарка Варька,- всхлипнула тут Марфа и потом и вовсе разрыдалась.
Почтальонку Варвару Семен особо не знал, она стала на почте, после того как он еще до финской в армию ушел. Слышать, как- то слышал, а знать не знал.
- Будет плакать Марфа.- сказал строго Семен.- Понятно горе. От нас, что надо то?
- Да жалко то девчонку.- двумя руками утирая слезы сказала Марфа.- Да помочь надо. Одна ведь она с матерью жила.
- Надо помочь, поможем. Вот Степан Кузнецов и Егор Башев, узнаете все и сделаете что надо. Понятно, Марфа?
Марфа без лишних слов поднялась и скрылась за дверью.
- Ну баба. - вздохнул ей вслед Семен. - Тут на каждого мужика десять баб, а она такой шум подняла.
Все усмехнулись, и только дядя Гриша, так почудилось Семену, с укоризной взглянул в его сторону.
Наконец, вскоре все дела были порешены, и поручены, и Семен с удовольствием вышел из дома, у которого уже стояли, запряженные сани и рядом с ними возился дядя Гриша.
- Ну что, батя? Заправил свою технику?! - окликнул конюха Семен.
Тот ничего не ответил и, поправив соломку, уселся на свое место.
- Обиделся значит.- догадался Семен.- Да я ведь шутейно. Понимаю, что горе.
Дядя Гриша и тут смолчал, цокнул на коня, шевельнув для порядка вожжами, и сани тронулись, то ли скрипя, то ли снег скрипел под ними. И еще не кончились колхозные владения, как уснул, зарывшись в солому, ее председатель, досматривать недосмотренные все утренние сны своей нелегкой председательской жизни.
4.
Возвращались, уж вечерело. По дороге подобрали двух женщин обменявших что-то на рыбу пряного посола у пленных немцев, строивших неподалеку от села железную дорогу. Семен эту рыбу как-то пробовал.
"Откуда у немцев такая вкусная рыба? - думал он.- Тут вот самим жрать нечего. Тоже мне политика! А бабам надо сказать, чтобы не ходили пока туда, вишь как поздно возвращаются, опять же волки нападут, не дай бог".
Но, поразмыслив немного, решил, что не стоит говорить, все равно не послушают.
В небе светились с десяток звезд, как впереди показалось село. Лошадка, почуяв дома, пошла веселее, а бабы замолкли, как бы соображая, какие земные дела они сегодня еще не сотворили.
И совсем уж на въезде, дядя Гриша, не оборачиваясь, вдруг сказал:
- А что, Семен, заедим к Варьке в дом, пособолезнуем?
- Конечно батя, давай завернем,- легко согласился Семен, обрадовавшись тому, что можно сгладить перед дядей Гришей свою утреннюю оплошность.
Подъехали. У дома несколько женщин и подростки чистили снег, остальные стояли поодаль, ожидая очереди. Поздоровались, прошли в дом.
В избе к ним подвинули мать Варвары, сухонькую женщину в черном - пособолезновали ей. Она не плакала и только сказала:
- Пройдите.
Дядя Гриша присел на предложенное место, Семен же придержал рукой на месте бабульку, пытавшуюся уступить место и ему, оглянулся вокруг. Из народа были, все женщины в черном, еще старики, а из молодежи все больше девки - тоже в черном. Из мужиков, заметил, также фронтовика, Пряхина Фрола Немого. Тот, сидел здесь по соседский, заметив взгляд председателя, кивнул ему головой.
В избе было полутемно, лампа на потолке прикрыта газетой, вокруг все свечи. Покойная лежала среди комнаты, безучастная ко всему. Взглянув на нее, Семен подумал: "Эка Марфа дура, мол, девку жалко. Да ей, поди, уж за сорок было". Что-то не нравилось здесь Семену. Уж больно народу много. Вот недавно Игната Степанова схоронили, фронтовика, так народу было куда меньше.
"Тут что-то не то. - думал Семен.- Ты глянь и бабы все в черном. Уж не секта ли завелась у нас на селе? На последней то конференции секретарь особо отмечал, подняли сектанты голову, пользуются тем, что народ такую погибель и трудности пережил. Вон бабка в углу, все, какую то книгу читает. Потерял ты бдительность Семен. Надо бы в книжку эту заглянуть, да дядю Гришу расспросить, что за сборище то".
Тут в избу вошел Егор Башев, он из Сохатых по роду, а значит сродственник Варькин. Прослышал видать, что председатель тут, да зашел отчитаться. Верно, вон глазами ищет. Семен пошел к нему, другим кругом и по пути заглянул в бабкину книгу. Ничего особенного в книге той не было. У Семена бабки такая же была. Она все ее прятала, а потом сняла с нее обложку, приладила ее под обложку стихов Пушкина и хранила среди Семена учебников. И когда ему, конечно по делу, от бабки доставалось, он все грозился рассказать в школе, как она книгу пролетарского поэта испортила. Бабка испугано крестилась и многое тогда Семену прощала. Бабки уж нет, а книга так у Семена в память о ней осталась. Семен как- то показал ее отцу Варфоломею, тот сказал, что это Псалтырь, поцеловал и благословил ее да прибавил, чтобы Семен хранил ее вечно и тогда дом его не оставит бог.
Егор тихо сказал, что все готово и прошел вглубь. Семен и дядя Гриша, согласно обычаю, не прощаясь, вышли из избы.
В пути, придвинувшись ближе, он спросил дядю Гришу:
- А что, дядя Гриша, народу у Варьки так много то?
- Ты это, верно заметил, председатель. И вправду народу много. Так ведь чует народ вину свою.
- Да ты не чуди, старик! Какая такая может быть вина?
- Э, да ты ничего не знаешь Семен.- сказал дядя Гриша развернувшись и бросив поводья, дорога то одна. и продолжил. - Понятно дело, не было тебя с нами. Варвара то наша жила одна с матерью, если помнишь, отец ее потоп еще в тридцатых, ты еще мальчонкой был. Почтаршей она стала через год, как ты в армию ушел, когда старая почтарка Мария ногами слаба стала. Ты бы Варвару видел Семен тогда. И собою хороша, и голосок у нее был, словно пташки щебечут. А тут война, будь она не ладно! А что в войну то? Каждый весточку то ждет. А вести то с войны, сам знаешь, все больше были какие. Вон на тебя и то похоронку успели прислать, пока ты в окружение был. А каково Варьке то было. Все на нее смотрели, вестей ждали. А которые, вестей плохих дождались, так лучше бы на нее не смотрели. Не узнать стало Варю, и голоса то ее уже никто не помнил. Куда ушла краса, и глаза померкли. А всем недосуг. У каждого свое. Вот о старике Акиме слух шел по селу, мол, по ночам к снохе своей заглядывает. А он, бедолага, каждую ночь вокруг дома обходил и слушал, не плачут ли его четверо внуков от голоду. Да так и помер от недоедания. Да то старик, а Варька то за двадцать только перевалила.
- А ну, двадцать!?- изумился Семен.
- А как ты думал, сынок. Если ты там, на фронте своего хлебанул, так мы тут за тобой не отсиживались. Мы тут с бабьем такого наворотили, вам молодым еще поднапрячься надо. Это они сейчас бабы бабами стали, вас, видя, сердцем отошли, а в войну хуже всякой скотины жили. А у Варьки то сердца не хватило, уж горе каждого она перевидала и пережила.
Замолчал дядя Гриша и Семен больше ничего не спросил. А в тишине, то ли снег скрипел, то ли сани скрипели. Да звезд стало полный небосвод.
5.
К часу похорон, так Семен с утра сказал, все были в Правление. Подъезжать к такому дому, было не принято, пошли пешком. Все шли, за Семеном, весело и шумно, обсуждая по пути дела, да воскресное кино в клубе. Было, на удивление, по- весеннему тепло и казалось вот-вот начнет таять. Все они молодые, тулупы нараспашку и старик Савелий едва успевал за ними. Свернув к дому, вдруг стихли. Улица была полна народа. Семен оглянулся, все спешно оправились, подтянулись, и только тогда шагнул вперед. Народ расступился, пропустил их к дому и другая молодежь бывшая здесь, невольно подтянулась к ним. А вскоре вынесли Варвару и поставили у дома перед всеми. Вышел отец Варфоломей, в легкой сутане крестясь и молясь.
Мать Варвары стояла рядом и безслезно прощалась с дитем своим. Как все стихло, вышел к гробу старый Макар Пряхин, взглянул он на Варьку и сказал:
- Вот, люди, нету нашей Варвары то. Ты уж прости Варвара души наши. А уж особо, меня прости старого.
И упал вдруг старый Макар перед гробом Вари на колени, лишь рукою успел упереться в него.
Бросились к нему Варфоломей и Егор Сохатый, подняли и увели в сторону.
Люди зашевелились вокруг, надо было начинать.
Мать, подняла глаза свои, больные от горя, словно искала защиты. Несколько женщин увели и ее.
Кто-то шепнул Семену, что надо бы Варвару немного пронести от дома.
- Конечно.- сказал Семен и в пример другим, скинул тулуп в сани для подвоза и первым встал у гроба, смахнув с орденов неведомо что. Другие последовали его примеру, и молодые и красивые понесли свою сверстницу в ее последний, земной путь. И тихий перезвон медалей на их груди, словно колокольный звон, служил на прощание ей...
СМЕРТЬ ПОЧТАРКИ.....(2007г).
ВСЕМ ЖЕРТВАМ ВОВ ПОСВЯЩАЕТСЯ.
Бригада.
Бригада - 1.Войсковое соединение из
нескольких полков... 2.Личный состав
обслуживающий поезд...3.Производственная
группа...
По словарю Ожегова С.И.
"Бригада"
Телесериал (Россия).
К небольшому сараю с инструментом издалека напоминающий уборную первыми пришли Костя и Фриц. Вообще-то Фриц никаким "фрицем" не был, но обидная в детстве дворовая кличка приросла к нему, и никто и не помнил, что настоящее имя его - Генрих.
На двери висел незатейливый замок свидетельствующий, что бригадира Семеныча, который обычно на работу приходил первым, еще не было. Ключ был только у него, но это было все равно, надо было ждать остальных.
Солнце уже показало свой красный диск, и как обычно в это время суток стало чувствительно прохладно. Свежая роса травы была до удивления омерзительно холодной. Костя, обутый в видавшие виды сандалии на голые ноги, первым уселся на небольшую скамейку и старательно шевелил застывшими пальцами ног, с черными от грязи и давно не стрижеными ногтями.
Фриц, для убедительности подергал замок на двери и спросил:
- А чего это старого нет?
- А хрен его знает, - буркнул Костя и вдруг вскочил и побежал к ближайшим кустам, куда основательно блеванул кряхтя и охая.
Фриц с отвращением отвернулся, но внутренне он завидовал Косте, который мог позволить себе пьянствовать больше других, поскольку единственный из бригады получал пенсию, за какую-то там болезнь.
На работе они были в последний раз три дня назад, а значит, у остальной братвы, деньги на выпивку вряд ли уже были.
- Бухал? - сочувственно спросил он вернувшегося Костю.
- Не - е! Похмелялся! - махнул рукой Костя. - Вчера один мужик знакомый подрядил шифер ему на даче разгружать и водкой расплатился, а водка дрянь, будь он неладен!
На тропинке, к сараю, показался Корнюков, бывший интеллигент, спившийся после развода с женой и вот уже несколько лет назад прибившийся к бригаде. От него, было мало толку и его недолюбливали и Фриц уже несколько раз открыто предлагал Семенычу сократить долю Корнюкова, но старик только отмахивался. Ему было приятно, что в его бригаде есть образованный человек. А что не любили Корнюкова, то это понятное дело, тот никогда не сбрасывался со всеми на выпивку и всегда после работы спешно уходил, зажав в руке свою долю. "Алкаш - одиночка" - презрительно называл его Костя и всячески поддерживал Фрица, когда тот требовал урезать деньги Корнюкова.
"Подумаешь, интеллигент! - говорил он Семенычу. - Вон у нас смена ему подрастает, аж двое вместо одного!"
Это он говорил о двух приятелях студентах. Они вот уже два года были в бригаде. Андрюха и Дима, или как они сами себя величали "Чип и Дейл, которые, спешат на помощь".
Неизвестно, как они учились, но на работу приходили исправно и без лишних уговоров скидывались на выпивку, хотя пили мало, а больше покуривали травку, для покупки которой и подрабатывали в бригаде.
Корнюков приблизился, аккуратно положил в сторону всем уже намозоливший глаза пакет, который всегда таскал с собой, но никто не знал, что у него там.
Он молча за руку поздоровался с мужиками, и присев в сторонке, принялся заниматься своим любимым делом - протирать стекла своих древних очков, перемотанные в середке, синей изолентой.
В кустах, шагах в десяти от сарая неожиданно показалась голова Димы-студента.
- Эй! Старче! Мы давно тут, если что, не теряйте нас! - крикнул он.
- Тьфу ты, напугал черт! - ругнулся Фриц.
- А я сразу понял, что они здесь, - откликнулся ему Корнюков.
- Это, как? - спросил Фриц.
- А по запаху, - пояснил Корнюков. - У меня сосед снизу травкой балуется. Как затянет, так у меня по квартире этот запах стоит.
- А-а-а! - затянул Фриц. - Да ты еще сам не куришь, потому и чувствуешь.
Вскоре показался и Семеныч. Он подошел к сараю, что-то буркнул себе под нос, типа "здравствуйте вам" и молча стал ковыряться в замке.
- Вы чего старый, опаздывать изволите? - с ехидцей спросил Фриц.
- Да, живот прихватил, - сморщился Семеныч, снимая замок. - Съел вчерась какой-то дряни!
- Не все йогурты одинаково полезны! - передразнил известную рекламу Фриц. - Теперь вас в бригаде, вместе с Костей, двое больных. Давайте на больничный, а то все равно в пол силы работать будите, а с получкой мы уж сами разберемся!
- А на что она тебе получка? - буркнул Семеныч. - Все одно, детям алименты не платишь. Я бы, таких как ты и вовсе не кормил.
Это Семеныч наступил Фрицу на любимую мозоль, тот, чтобы не платить алименты, бросившей его жене, не работал и подрабатывал, где мог.
Дима и Андрюха подошли к сараю и аккуратно, зная что Семеныч не любит лишней суеты и шума, аккуратно вынесли инструменты и загрузили, как обычно на Корнюкова, таскать которые стало, с некоторых пор, его обязанностью.
Семеныч, убедившись, что ничего не забыли, выдал каждому по паре новых рукавиц. Запирая дверь на замок он сказал Косте:
- А ты чего, опять нажрался? Я сколько раз говорил тебе, не пей перед работой!? Вот выгоню с работы, так будешь знать! Или, как там(?), стипендии лишу, вот!
Услышав про "стипендию" Дима и Андрюха весело переглянулись, а Костя хотел было что-то сказать, но ему стало снова плохо и он, прикрыв рукой рот и смешно задирая ноги, побежал к своему кусту.
Семеныч, покачал головой, махнул рукой и двинулся вперед и все пошли за ним. За Семенычем шел Корнюков с инструментами, затем Дима с Андрюхой смеявшиеся меж собой по всякому поводу и далее Фриц, который оглядывался назад, поджидая вроде бы оклемавшегося Костю.
Они караваном обходили оградки, стараясь пройти там, где трава пониже, которая и без того неприятно мочила штанины.
Наконец пришли и остановились у старой могилы.
- Так! Будем знакомиться, - сказал Фриц.
Он открыл калитку, прошел внутрь и прочитал надпись на памятнике.
- Самохин Н.Н.! Понятно, значит клиент женщина. На сколько же она пережила мужа? Ого! Целых семнадцать лет! Слышишь, Семеныч, однако живучие ныне бабы пошли!
Костя, обошел вокруг могилы и заявил:
- Вот с этой стороны оградку надо снять, землю бросать некуда.
- Валяй! - согласился Семеныч и пока мужики разбирали оградку, разметил размеры будущей ямы.
Фриц и Андрюха первыми начали копать по этой разметке, меняясь попарно с Костей и Димой, а Корнюков с совковой лопатой перекидывал брошенную ими землю.
Вскоре работа заладилась, в яме уже работали по одному, и только Корнюков работал бессменно, а Семеныч едва помогал ему.
Когда заканчивали, пришел заказчик, небольшой такой лысый мужичок, лет сорока пяти.
- Здравствуйте, - сказал он, и добавил запинаясь. - Ну, как у вас тут?
Костя, он был к нему ближе всех, ответил:
- Да вот, уж закончили. Сейчас вот подравняем и готово. Хочешь, посмотри.
- Да я что, я верю, - сказал мужчина и протянул ему два пакета с двух рук. - А это вам, помянете значит.
Костя принял пакеты и вопросительно посмотрел на Семеныча. Но мужчина опередил его, быстро вынул с кармана конверт и протянул его в сторону Семеныча.
- А вот и деньги, пересчитайте, пожалуйста,- сказал он.
Семеныч шагнул к нему, взял конверт и сказал:
- Что уж считать, все нормально.
- Да, да! - затвердил мужичок и добавил. - Вы еще на завтра инструмент обещали.
- А это будьте покойны, - ответил Семеныч. - Я сам, как сказал, завтра буду здесь с лопатами.
- Ну, так я на вас надеюсь, - сказал мужичок и, попрощавшись, ушел восвояси.
Фриц и Андрюха, закончив окантовку, последними вышли с ямы.
Семеныч, тут же разделив деньги, раздал каждому и добавил, указав на пакеты:
- Ну, так у кого есть желание, пошли к шалашу.
Пожелали все. И снова, загрузив все инструменты на Корнякова, двинули к сараю.
Там, пока Дима и Андрюха, на импровизированном столе, раскладывали и резали снедь. Семеныч после того, как Корнюков сложил в сарае инструменты, вынес оттуда стакан, подошел к Косте разглядывавшему бутылку с водкой и молча протянул руку со стаканом перед ним. Костя шустро открыл бутылку, плеснул сполна в стакан и Семеныч отправился по сложившейся уже традиции к могиле бывшего до него бригадира Касьяна.
Касьян, был единственным человеком, кого бригада похоронила бесплатно и даже помянула на свои деньги. Вылив водку на ухоженный холмик могилы, Семеныч вернулся к своим, и все они начали поминать усопшую.
- Я так думаю мужики, - сказал Костя, указывая на стол. - Покойная приходилась мужичку тещей.
- А почему вы так решили? - хихикнул Андрюха.
- А потому, дорогой мой оболтус от науки, что такой стол, мог организовать человек, только на радостях, а не как от горя! - философски ответил Костя.
Молодежь дружно захихикала и принялась забивать очередной "косяк" и вскоре ее запах дурманил сидевших за столом.
Пока так поминали, у стола незаметно для всех появился священник местной церкви отец Серафим. Все дружно привстали, приветствуя его.
- А что, отец Серафим, прихожан своих решили навестить? - спросил его уже бойкий Фриц.
- Нет, сын мой, теперь уж они не мои прихожане, а Господа нашего, - ответил отец Серафим и перекрестился. - А что, вы уже закончили?
- Да, и перед хозяином отчитались, - сказал Семеныч. - Вы бы отец Серафим откушали с нами. Это нам на поминание оставили.
- Ну, сье не грешно, помянуть, - сказал отец Серафим и без промедления уселся на место, которое уступили ему Андрюха и Дима, и после чего ушли, попрощавшись.
У отца Серафима и без того был хороший аппетит, а после прогулки на свежим воздухе был вдвойне, и поэтому он очень скоро расправился с предложенным ему большим куском окорочка. Шумно отдышавшись, он хлебнул со стакана с колой, наморщился и выплеснул содержимое на землю.
Нагнувшись, он достал со стола бутылку с водкой, наполнил почти полный стакан и почти без раздумий выпил.
Восхищенные Костя и Фриц одобрительно закивали головами, а Фриц немедленно разлил всем в стакана, не забывая и про отца Серафима. Отец Серафим взглядом проследил за этой процедурой и первым, подняв стакан, молча принял это дело что называется "на грудь".
Солнце пригрело сидевших у сарая. Корнюков, в ожидании, когда нальют в очередной раз, читал старый журнал "Огонек". Фриц и Костя в невпопад распевали песни своей молодости. Семеныч, поменял черенок на лопате Фрица и пригрозил вычесть стоимость черенка с очередной "получки". Отец Серафим, подбрасывая кости, приблудившейся собаке, принялся доедать баклажанную икру и когда снова выпили, стряхнул крошки с густой бороды и пропел могучим и красивым голосом припев песни с Фрицем и Костей:
А сни-иит-ся нам трава, трава у дома
Зеле-е-е-ная, зеле-е-е-ная трава...
Утро старого горняка.
Первые лучи солнца перебрались, наконец, через террикон и, освещая копер шахты, словно покрывая его новой краской, заглянули в маленькое окошко комнатушки для заточки буровых коронок.
Старый Кокен, отработавший сегодня смену в этой комнатушке, прищурился от этого неожиданного света. Он с удовлетворением отметил для себя, что, как всегда, успел закончить свою работу вовремя. А ее хватало. Горняки знали, что старик Кокен владеет каким-то особым способом заточки коронок и старались сдавать свои коронки в его смену. Это конечно прибавляло ему работы, но старик был доволен, что и здесь, на этой, казалось бы, малозаметной работе, его труд ценят.
Он еще раз перебрал руками связки коронок, и убедился, что на всех их имеются бирки с номерами хозяев. Все как будто нормально.
Кокен взглянул в окошко и увидел, как подъезжают к шахте первые автобусы с новой сменой. И люди, сошедшие с них, расходились, кто в столовую, кто в раздевалку или на наряд.
Первым у окошка для выдачи коронок, как всегда, появился бригадир Сартаев Ерлан. Он всегда приходит первым, когда на смене. Любит Ерлан потом покурить у копра, обсуждая с друзьями очередной футбольный матч.
- Салям, ата! Как там мои детки? - весело говорит он, и как бы не удивляясь, что его связка лежит прямо у окошка, с удовлетворением забирает ее.- Видал, ата? Новые коронки, говорят шведские, неплохо бурят!
- Чего удивляться,- говорит старик. - Что-то они умеют хорошо делать, что-то мы.
- Это верно, - соглашается Ерлан, и уходит к освещенному краю копра, чтобы погреться там на солнце и дождаться друзей.
Появляются и другие ребята, и, не забывая сказать пару добрых слов старику, разбирают свои коронки.
Неожиданно, кто-то стучится в дверь комнатушки. Кокен, недоумевая, кто это может быть, открывает ее. И видит, на пороге, старого Степана Кузьмина, еще лет пять назад, до Кокена, ушедшего на пенсию.
- Ты откуда взялся? - спрашивает Кокен.- Из дома выгнали, что ли?
- Да ты впустишь, или нет?! - ворчит Степан, и, пройдя, вглядывается в окошко.- А что, ночная смена еще не выезжала?
- Нет еще, - отвечает Кокен.- Вон, Сашка стволовой, на первую клеть людей дожидается. А что случилось-то?
- Случилось, не случилось! Внук мой, тезка - Степан, сегодня первую смену в шахте отработать должен. А моя старая, достала меня, мол, как узнать, выехал он или нет!
- Ну, Степан! Делать тебе больше нечего! - мотает головой Кокен.
- Оно конечно так, - соглашается Степан, а потом прибавляет.- Я то, при старухе ничего, а у самого кошки на груди скребут, вот и приехал. Всю ночь не спал.
- Да, - говорит Кокен.- Конечно. Первый день в шахте, это память на всю жизнь.
- А я вот не помню, - огорченно говорит Степан. - Забыл. Склероз, наверное.
- Это не склероз, - отвечает Кокен.- Просто потом, было еще много таких дней, похожих на первый. А я вот свой первый день в шахте помню, потому что он чуть последним днем не стал.
- Да ну! - удивляется Степан. - А что случилось-то?
- А вот, послушай,- ухмыляется Кокен, от своих воспоминаний, хитро улыбаясь. - Опустился я в первый день в шахту с Григорием Соколовым. Ну, помнишь, был такой знаменитый бригадир, земля ему пухом. А меня, значит, к нему в ученики. Пришли мы с ним в забой, дядя Гриша все тогда осветил, обезопасил и притащил откуда-то перфоратор. Мне интересно стало. Я ведь только с армии пришел, с Морфлота. Так, мне этот перфоратор гарпунную пушку напомнил. Колонка - как подставка, перфоратор - как пушка, а сталь с коронкой - как стрела. Григорий Иванович перфоратор наладил, шланги к нему подсоединил, поставил на колонку, показал, как дать подборок, а потом и как бурить. Пробурил он с минуту. Треск-шум-гам! Сам знаешь, как это с непривычки.
Заглушил он перфоратор и говорит: "Держись парень, за эти ручки и бури. А я на штрек сбегаю, там у меня в заначке пачка чая имеется, так мы на перекуре чаек и организуем". Взялся я эти ручки, он мне воздух включил и начал я свой первый в жизни шпур бурить. А Григорий Иванович ушел.
Смотрю, а бурить-то у меня получается. Даже понравилось поначалу, что я - человек, а камень сверлю! Минуту бурю, вторую, а дяди Гриши нет. А тут беда-то, какая! Колонка-то кончилась и повисла как сосиска на веревке! Я перфоратор схватил, держу на руках, а меня трясет всего от него! А он урчит, бурит, только целиком на моих руках. Так стою я, пот с меня градом, зубы сжал и жму, а сам думаю: "Черт! Нашел же я себе работу!". Тут мужик какой-то проходил, увидел меня, присел и смотрит. Потом еще один мужик проходил, так он и его к себе подсадил. И собралось их мужиков восемь. Сидят вокруг меня, смотрят, о чем-то даже вроде спорят. Курят и головами качают. А я-то удивляюсь, мужики-то с виду вроде бы хилые, как думаю, они бурят, если я едва эту штуку чертову удерживаю! И решил я для себя тогда, вот эту смену отработаю, выеду и уеду к себе в аул, даже рассчитываться не стану!
А тут Григорий Иванович появился, оказывается, он со своим дружком на штреке заболтался. Как увидел меня, мокрого и с вытаращенными глазами, бросился ко мне и отключил перфоратор и, давай мужиков ругать! Ах, мол, вы такие-сякие, что, не видите, парень молодой, ничего не знает, неужели не могли ему колонку поправить!? А они смеются, откуда нам знать?! Смотрим, парень бурит, думали свою силу проверяет. Смотри, почти шпур пробурил! И опять смеются, меня по плечам хлопают, ничего мол, горняк с тебя получится. Так вот!
- Ах-ха-ха! - залился смехом Степан - Представляю себе картинку! Ну, да, ты тогда здоровяк был. Не зря по морям ходил! А молодежь-то сейчас, что такое ручное бурение и не знает, редко, кто умеет на перфораторе.
- И не надо, - говорит Кокен. - Хватит с нас этих ручников!
Хлопнули двери клетьевой отметки и из клети начали выходить люди. Степан прильнул к окну, утирая глаза и тяжело дыша.
- Ну, что там? - спросил его Кокен.
- Вон, вон он! - вскрикнул Степан. - Ты посмотри на него на горнячка! Одна штанина вывалилась из сапог! Каска на боку! Все на нем болтается. Ах ты, горняк хр...в! Ну уж погоди, я задам тебе дома! Ты смотри, а улыбается он чего-то!
И довольный все-таки увиденным, поспешил к выходу.
- Бывай, Коке! - проговорил он у дверей.- Пойду, может, на какой попутке домой уеду. А то увидит Степка меня, может осерчать.
- Постой! - остановил его Кокен. - Как же ты его ругать будешь за внешний вид, коль он знать не будет, что ты его видел?
- Твоя, правда, - остановился, было, Степан. Но махнул вдруг рукой и, скрываясь за дверями, выдал.- А скажу, что тебя видел, и ты мне сказал!
- Вот хитрый старый крот! - покачал головой вслед ему Кокен. - Я же буду не хорош!
Кокен вышел к автобусу за пару минут до отъезда с шахты. Курившие у дверей автобуса горняки вежливо расступились, старик поднялся по ступеньке и увидел, что его место у входа как всегда свободно. Кокен и не помнит, с каких времен так повелось, но уже много лет, когда он на смене, это место всегда пустует для него и молодым горнякам доходчиво объясняют эту, почти негласную примету.
Покурив, парни не спеша, заходят в автобус и рассаживаются.