Черкашин стоял подле окна и глядел вниз, где на двухэтажной глубине стая оголтелых журналистов гоняла козла. Козел был матерый, видавший, что называется, виды и так просто в руки не давался. Ловко уворачиваясь от неловких атак, он то носился, как угорелый по всему двору, то вдруг замирал на секунду-другую, кося хитрым желтым глазом, а то и переходил в контратаку сам, и, как всегда, успешно -- каждый раз кому-то из зазевавшихся сотрудников доставалось рогами. Гвалт при этом стоял невообразимый.
Черкашина, впрочем, это потешное действо не забавляло ничуть. Даже наоборот. Он глядел на него с раздражением и досадой и все не переставал думать, какого-такого черта он опять сюда притащился? Ведь который день уже эта белиберда, и все никакого просвета. Да еще эта жара! Будь она неладна! Вот сидел бы сейчас дома, под кондиционером, тянул бы себе пивко да и почитывал что-нибудь на предмет высокого светлого будущего. "Звезду КЭЦ", например, или "Гианэю". На худой конец, и "Стажеры" сошли бы.
Эх, жизнь!
Он еще минуты полторы постоял, брезгливо косясь на бессмысленную чехарду внизу, потом задернул штору и сел за стол. Создать видимость работы, что ли? -- подумалось ему. Подумалось вяло, без особого энтузиазма. Делать вид, будто ничего не происходит -- зачем? к чему? На окружающих впечатления это все равно не произведет. Ну, а обманывать себя... Он уже и так столько раз себя обманывал... Ч-черт! Как же это все надоело! Кинуться бы сейчас с десятого этажа вниз головой, да и дело с концом. Будь оно все... проклято!
Какое-то время он сидел в неподвижности, потом все же потянулся к вороху лежавших на столе писем, извлек наугад мятый-перемятый конверт и принялся неторопливо его распечатывать. Внутри оказался сложенный вчетверо листок, и было на нем всего несколько неровных корявых строчек.
"Дорогая Редакция!!!
Умоляю! Помогите! Вопрос жизни и смерти! Ответьте, пожалуйста, на один немаловажный для меня вопрос! Мне, как писателю, очень важно знать, какая связь между словами "шифер" и "кирзовые сапоги"? Это очень, очень для меня важно!!
С уважением Юстас Медведев!
Ваш собрат по перу!
Жду ответа, как соловей лета!!!"
От обилия восклицательных знаков зарябило в глазах. Пожав плечами, Черкашин бросил конверт на пол и вытащил наугад другой.
"Дарагия таварища, -- стал он читать очередное послание, -- пишить вам Евдакея Аленикова ис сила Цыбуны шо в симикаракорьском району. На той нидели у нас на калхознам сабрании выстапал приежий калдун эстрисенс. И он сказал шо на землю упал астрал. Дарагия таварища, обисните шо такое астрал. Наводнение чи засуха какая и нада ли запасать прадухты? А если нада то шо делать? У нас в сильпо токмо соль и ливирная калбаса с прошлава году. Памагити если можна".
Под текстом стояло около трех десятков подписей, а на обратной стороне обнаружились еще несколько строчек, сделанные, судя по почерку, другим человеком.
"А у меня, -- прочитал Черкашин, -- мнение особое. Я считаю, что мир -- грязное и глупое ругательство. И потому, будь моя воля, я брал бы вас, гнид писательских, и вешал, вешал, вешал...
Борец за возрождение русской культуры Парксан Бей-Жидоватов".
Кроме нескольких желтых пятен неопределенного происхождения, больше на листке ничего не было.
И откуда вы только беретесь? -- подумал Черкашин со вздохом.
Он бросил и этот конверт под стол, потянулся было за третьим, но тут входная дверь отворилась и в кабинет, осторожно пятясь, вошел человек. Судя по лоснящимся от жира пиджаку и штанам, а также потной шафрановой лысине, это был главный редактор.
-- Киску хочу! -- объявил он вдруг прямо с порога, поворачиваясь.
Голос у него был неестественно плаксивый, будто принадлежал не взрослому человеку, а маленькому трехлетнему ребенку.
В сердце у Черкашина неприятно кольнуло. И он, пронеслось у него в голове. Главный же редактор, пыхтя и отдуваясь, прошествовал к креслу и грузно в него опустился.
-- Киску хочу! -- потребовал он опять. -- Хочу киску!
При этом глаза у него таращились куда-то поверх головы Черкашина. Бессмысленно так таращились.
-- Владлен Осипович, -- проговорил Черкашин с невольной дрожью в голосе. -- А не пойти ли нам на улицу? Куда-нибудь в парк, например, или к реке? Погуляем, воздухом свежим подышим, а?
На мгновение в мутных дебильных глазах мелькнуло что-то осмысленное, но тут же исчезло.
-- Хочу киску! -- повторил главный редактор упрямо.
Черкашин вздохнул. Секунду-другую он молча на него смотрел и вдруг гаркнул что было силы:
-- Смир-р-рна-а!! По порядку номеров -- р-рассчитайсь! -- И уже тоном ниже добавил: -- Владлен Осипович, ради всего святого, не покидайте вы меня. Держитесь!
Но в мутных глазах главного редактора по-прежнему не было и проблеска разума. Мало того, нижняя челюсть у него вдруг отвалилась и по подбородку побежала тоненькая струйка слюны.
Черкашин откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Из глубин его естества стала выдвигаться тоска. Необоримая, всеохватная, жаждущая вырваться на свободу, обрести в этом мире жизнь, облечься в какие-то только ей ведомые формы... Один, думал Черкашин устало. Теперь я совершенно один. И теперь уж точно нет никакого смысла здесь оставаться. Можно спокойненько отправляться домой, запираться на все замки и засовы, наливаться до умопомрачения пивом, а мир... Пусть он катится ко всем чертям.
Не обращая больше внимания на сидевшее в кресле существо, Черкашин встал и, сгорбившись, направился к выходу. В коридоре было пусто, однако это не означало, что в здании нет людей. Где-то на верхних этажах раздавались истошные вопли, кто-то бегал там, гулко топая ногами, опрокидывал с грохотом мебель, что-то там звенело, лопалось, гремело. Словом, как и во дворе, жизнь там била ключом.
Домой, домой, стучало у Черкашина в голове.
По загаженной блевотиной и фекалиями лестнице он осторожно спустился вниз. В громадном вестибюле тоже было пусто. Только какой-то пес, лохматый и грязный, как половая тряпка, лежал там, спасаясь от жары, на холодном полу. При появлении Черкашина он открыл было один глаз, но тут же закрыл его опять.
Тоска. Тоска несусветная.
Он толкнул дверь и вышел на улицу. На улице, как и прежде, было без изменений. Как и день, как и неделю, как и месяц назад. Заваленные битыми стеклами, кирпичом и прочим мусором тротуары, автомобили, брошенные то тут, то там, расколоченные витрины магазинов, следы копоти на стене здания напротив от недавнего пожара.
Какие-то люди в казачьих одеждах лихо прогарцевали мимо Черкашина. Все у них было в порядке, если не считать того, что одни из них бежали заместо лошадей на четвереньках, а другие заместо кавалеристов на них сидели. Довольны, впрочем, все были одинаково.
Потом из подворотни выскочил давешний козел, а несколько мгновений спустя -- и толпа его преследователей. Оглушительно улюлюкая, топоча и визжа, они нестройной кучей припустили вдоль улицы и исчезли за ближайшим поворотом. Сейчас же из-за поворота вылетел трамвай. Красно-белый угловатый вагон, несущийся с умопомрачительной скоростью. Его так и кидало из стороны в сторону, и казалось совершенно невероятным, как он умудрялся удерживаться на рельсах. Издавая невообразимый грохот, он промчался мимо Черкашина -- тот успел заметить на месте водителя дебильно-восторженное лицо -- и скрылся вдали.
Домой, домой, продолжало стучать у него в голове.
Он пересек, настороженно озираясь, улицу, миновал одичавший сквер -- там, к счастью, никого не было, потом прошел мимо длинной вереницы ларьков с расколоченными и разграбленными прилавками и, наконец, с облегчением вздыхая, проскользнул в свой двор. Домой, домой...
И вдруг остановился, словно бы натолкнувшись на невидимую стену, неприятно пораженный до глубины души.
Все пространство его двора усеивали трупы военных. Судя по знакам различия, здесь были представители чуть ли не всех рангов и званий. Офицеры, прапорщики, рядовые... Самое же удивительное было не в этом. Самое удивительное здесь было в том, что у всех у них с каким-то жутким однообразием повторялись одни и те же раны -- огнестрельные, в голову. Весь двор был забрызган мозгами и кровью.
Битва здесь, что ли, какая была, подумал Черкашин ошарашено, озираясь по сторонам.
И тут кто-то в глубине двора загоготал. Заливисто так загоготал, простодушно, словно бы радующийся чему-то ребенок. Только вот голос был совсем не детский, а явно взрослого человека. И от этого голоса Черкашину стало не по себе. По телу его пробежал неприятный озноб. Приглядевшись, он увидел, что не все военные, оказывается, были мертвы. По крайней мере, один из них был все еще жив. Какой-то солдат, сидевший на бортике песочницы и развлекавшийся тем, что с беспечно-веселым видом засовывал себе в рот ствол акээма и нажимал на спусковой крючок. Всякий раз, когда автомат издавал сухой отрывистый щелчок, солдат счастливо гоготал, запрокидывая назад голову. Судя по всему, оружие у него было уже давным-давно разряжено. Рядом с ним из-за бортика песочницы торчала пара неподвижных сапог.
Опасливо на него косясь, Черкашин вдоль стены зашагал к своему подъезду. Вот же принесла их нелегкая! Не могли какой-нибудь другой двор выбрать. Солдат, впрочем, целиком поглощенный собой, не обращал на него ни малейшего внимания.
Когда до подъезда осталось уже совсем ничего, раздался выстрел. Видимо, чего-то подобного Черкашин в глубине души все-таки ожидал. Он мгновенно плюхнулся на четвереньки, прошмыгнул в подъезд и уже оттуда, почувствовав себя в относительной безопасности, выглянул во двор. Ничего особенного, впрочем, там не происходило. Давешнего солдата больше не было видно, а к торчавшей из-за бортика песочницы паре неподвижных сапог добавилась еще одна -- конвульсивно подергивающихся. Потом откуда-то из-за кустов выскочили еще два солдата. Вцепившись с двух сторон в автомат, они принялись натужно топтаться друг против друга.
-- Мое! Мое! -- кричал один.
-- Отдай! Моя очередь! -- кричал другой.
Не дожидаясь, чем разрешится их спор, Черкашин взлетел по лестнице наверх, вбежал в свою квартиру и, захлопнув дверь, привалился к ней мокрой спиной. Сердце у него бешено колотилось, в висках стучало, перед глазами плыли какие-то мутные неопределенные пятна, да еще руки -- эта мелкая неуправляемая дрожь, их сотрясавшая, все никак не хотела униматься. Казалось, за три месяца он давно уже должен был привыкнуть ко всему, уж такого он успел за это время навидаться, но вот поди ж ты!
Ничего, ничего, попытался он себя успокоить. Главное, он теперь дома. Что же касается этих трупов...
Нет! -- скрипнул он тут зубами. Нельзя, нельзя об этом сейчас думать. Ни в коем случае нельзя. Вообще об этом нельзя когда-либо думать. Лучше о чем-нибудь другом. О холодном пиве, например, или о том, чтобы приготовить обед. Для начала же нужно сделать несколько глубоких вдохов и выдохов... Вот так... Раз -- два... Раз -- два...
Подбадривая себя этими соображениями, он двинулся вдоль штабелей консервных банок в комнату. Банки эти -- результат многочисленных налетов на продуктовые магазины -- где у него только не стояли. Вдоль стен в коридоре -- до самого потолка, вдоль стен на кухне и в зале -- тоже до самого потолка, под кроватью и под диваном, на столе, в серванте, в холодильнике, словом, во всех возможных и невозможных для этого местах. И вот теперь, наверное, придется отсюда переезжать, искать новую квартиру, подальше, желательно за несколько кварталов отсюда, и перетаскивать туда все это с таким трудом приобретенное добро. Сколько же у него на это времени? Максимум, два дня, не больше. Ведь по такой жаре тела начнут разлагаться уже сегодня. Через сутки здесь будет просто не продохнуть...
Ну вот -- опять! -- одернул он себя. Кажется, не думать о том, чему он только что стал во дворе свидетелем, было много сложнее, чем не думать о пресловутой белой обезьяне.
Проклятье!
Он присел было на диван, но тут же с него сорвался и устремился в ванную комнату. Там он до отказа открыл кран с холодной водой и сунул голову под тугую струю. Просто чудо, что вода все еще шла. Без воды было бы совсем плохо. Наверное, все-таки где-то еще остались нормальные люди. Или, может, это автоматика так хорошо работает?
В любом случае, надо переселяться, подумал он снова. И не за несколько кварталов, а вообще -- из города. Куда-нибудь в деревню, например. А что? Поближе, так сказать, к сельскому хозяйству. Моих ведь запасов, как ни крути, все равно надолго не хватит. Ну, на год, максимум -- на два, да и то если снова пошарить по магазинам. А там уже и так почти дочиста все разграбили... Какое счастье, что я не успел жениться. То-то было бы сейчас волокиты. Ч-черт! Лезет в голову всякая белиберда... Как там у нас с биномом Ньютона? А плюс Б в квадрате равно А в квадрате плюс два АБ плюс Б в квадрате... Вот так...
Постепенно нервное возбуждение улеглось. Он насухо вытерся полотенцем и направился в зал. Может, спуститься вниз с лопатой да попробовать их закопать? Прямо во дворе и закопать. Похоронить то есть... Да нет, вряд ли это получится. Их же там десятка четыре, наверное, если не больше. И земля там, как бетон. Даже с одной братской могилой для всех ему не управиться. Ч-черт! Вот же угораздило их притащиться прямо сюда! Будто места им другого не нашлось...
Он вошел в зал и замер, вздрогнув от неожиданности. У окна, вырисовываясь темным угловатым силуэтом, стоял незнакомец. Был он достаточно высок -- не меньше метр восемьдесят, прямой, как стена, и в черном блестящем плаще, застегнутом до самого подбородка. Но не это у него было самое замечательное. Самое замечательное у него было лицо -- маленькое и сморщенное, как печеное яблоко, с узким безгубым ртом и крохотным, словно бы игрушечным, носом, остренькими неопределенного цвета глазками под низкими надбровными дугами. Нечеловеческое такое лицо, бесенячье. Это Черкашин почувствовал сразу. Но еще более замечательным у незнакомца было даже не столько это лицо, сколько та неестественная диспропорция между ним -- лицом то есть -- и огромным шишковатым черепом, словно бы бесконтрольно раздувшимся во все стороны, нависавшим со всех сторон, землисто серым и абсолютно безволосым. Незнакомец этот стоял совершенно неподвижно, глядел, не мигая, на Черкашина, и вокруг него словно бы клубилась мощная аура ментальной силы.
Черкашина, впрочем, это явление не особенно испугало. Он действительно за последнее время насмотрелся всякого и потому ко многим вещам относился теперь совсем не так, как, скажем, всего лишь полгода назад. К тому же чего-то подобного он в глубине души давно ожидал. Правда, понял он это лишь в то самое мгновение, когда увидел незнакомца. Мерзкий Старикашка, окрестил он его тут же, с первой же секунды почувствовав к нему глубокую антипатию. На всякий случай он все же посмотрел по сторонам, но других посетителей в квартире вроде бы не было.
Незнакомец между тем слегка колыхнулся, и пространство вокруг него словно бы пришло в движение. Черкашин же заметил, что так поразивший его череп прикрыт круглым прозрачным шлемом.
-- Приветс-ствую тебя, з-землянин, -- произнес этот незваный гость. -- Я З-зугр З-золтан -- представитель планеты Ш-шмыкс-с-Заха.
Голос его, мертвенно-монотонный, напоминал скорее шипение змеи, чем нормальную человеческую речь.
-- Здравствуйте, -- пробормотал Черкашин и снова поглядел по сторонам. Пожалуй, из самого подходящего в пределах досягаемости была одна только стоявшая в серванте увесистая мясорубка производства челябинского тракторного завода. Он только вчера притащил ее из промтоварного магазина, что на соседней улице... До чего же у него все-таки премерзкий взгляд, однако!
-- Чем обязан? -- спросил он вслух.
Пришелец снова колыхнулся, и пространство вокруг него снова как бы пришло в движение.
-- Я -- полномочный предс-ставитель, -- зашипел он. -- Кмыг -- по наш-шему, а по ваш-шему -- пос-с-с... Пос-сол.
Черкашин слушал, но слова незнакомца доходили до его сознания с трудом. Его вдруг посетило стойкое ощущение, будто все с ним происходящее -- какой-то нелепый сон. Вместе с тем он также отчетливо осознавал, что никакой это не сон, а самая что ни на есть реальная явь. Он словно бы раздвоился, умудряясь существовать одновременно в двух мирах. Будто бы одной частью своего естества он по-прежнему стоял посередине своей комнаты, в которую падали через окно косые лучи горячего солнца, оттеняя сумрачный силуэт незнакомца, а другой словно бы переместился в некий виртуальный мир, мир сказочный и фантастический, мир, где царствует один лишь космический холод, где норма взаимоотношений -- трезвый расчет и где не ждут ни от кого пощады.
-- Простите, -- пробормотал он. -- Вы что-то сказали?.. Я не совсем понял. Вы не могли бы повторить?
-- Я -- полномочный предс-ставитель, -- повторил незнакомец терпеливо. -- Иными с-словами, пос-с... Пос-сол. Я прибыл к вам с планеты Ш-шмыкс-с-Заха для переговоров.
В голове у Черкашина все по-прежнему было перемешано, как в каком-нибудь салате.
-- Посол?!.. А я-то тут... Впрочем... Хм... Так вы говорите, что прибыли... для переговоров?
-- Именно так.
-- Черкашин Михаил Васильевич, -- представился наконец Черкашин. В голове у него по-прежнему царил кавардак, но... разговор вроде бы получался связный.
-- Я з-знаю, -- прошипел Зугр Золтан. -- Ваш-ше имя мне з-знакомо... Не перейти ли нам непос-средс-ственно к делу?
-- К делу? -- пробормотал Черкашин нервно. -- Если бы я еще знал, к какому!
-- С-сейчас объяс-сню. Но для начала ответьте, пожалс-с-ста, не заметили ли вы в пос-следнее время чего-нибудь необычного?
Чего-нибудь необычного, подумал Черкашин лихорадочно. Он что, издевается? Или... Или, может, имеет в виду что-то такое, о чем я не имею ни малейшего понятия? Ну, не на жару же он намекает, в самом-то деле.
-- Конечно, не на жару, -- подтвердил тут пришелец.
Черкашин же сообразил, что гость, судя по всему, умеет угадывать мысли. Час от часу не легче.
-- Жара тут с-совсем ни при чем, -- сказал незнакомец. -- Я имею в виду то психичес-ское с-сос-с... с-сос-стояние, в котором пребывают ваш-ши с-сограждане.
-- А-а, -- протянул Черкашин.
-- Укладываетс-ся ли оно в привычные рамки?
-- Рамки? Вы о чем?
-- О с-сос-стоянии пс-сихики ваш-ших с-сограждан.
-- А-а, -- снова протянул Черкашин. -- Нет, не укладывается, пожалуй.
-- Очень хорош-шо, что вы это понимаете, -- прошипел Зугр Золтан с удовлетворением. -- Но тогда хотели бы вы уз-знать причины этого? Прикос-снуться к с-страш-шной, но великой ис-стине? Пройти с-ступенями торжес-ственной правды к ожидающему вас-с величию? Ведь вс-се проис-сходящее на ваш-шей планете ес-сть ничто иное, как с-ступень великого процесс-са преображения...
От этого голоса, монотонно шипящего и как бы гипнотического, у Черкашина закружилось в голове. Пришелец же продолжал разглагольствовать.
-- И для ваш-шей цивилиз-зации, -- говорил он, -- приш-шло, наконец, время взойти на более выс-сокий уровень раз-звития. Вс-се в данный момент проис-сходящее ес-сть лиш-шь с-стадия очищения человечес-ского разума до младенчес-ского с-сос-стояния, чтобы вмес-стить з-затем великие ис-стины, прис-сущие с-сверхцивилиз-зациям...
И тут эта с таким блес-с-ском произносимая речь самым неожиданным и самым бесцеремонным образом была прервана.
-- Да врет он вам все, -- раздался неизвестно откуда звучный спокойный голос. -- Врет и даже не покраснеет! Вы посмотрите, посмотрите! Вот же, бородавка вшивая!
Черкашин вздрогнул и огляделся. Однако, кроме головастого незнакомца, в комнате других непрошенных гостей вроде бы по-прежнему не было. Что за наваждение? -- подумалось тут ему. Он стремительно выбежал из зала, промчался по всей квартире, но ни в кухне, ни в коридоре, ни в ванной тоже никого не обнаружил. Неужели показалось, подумал он озадаченно, возвращаясь в зал. Но, видимо, показалось не только ему. Полномочный представитель инопланетной цивилизации тоже как-то очень уж нервно озирался по сторонам, и весь его вид напоминал сейчас испуганного хорька, которого застали за кражей цыплят из курятника.
-- Не будем ходить вокруг да около, з-землянин, -- приступил он сейчас же к делу, как только Черкашин появился в зале. -- Мы раз-зумные деловые с-существа. Дело в том, что ваш-шу планету, -- тут он на мгновение замолчал и трагическим шепотом закончил: -- поразил Угас-с Кеклоус-с.
-- Угас... чего?
-- Угас-с Кеклоус-с, -- повторил пришелец. -- В переводе на ваш-ш яз-зык -- Вирус-с Глупос-сти.
-- Вот так-так, -- пробормотал Черкашин, переваривая услышанное.
-- Вирус-с Глупос-сти, -- продолжал между тем незнакомец, -- это воис-стину кош-шмар для вс-сякой раз-зумной жизни в галактике. Ес-сли он поражает планету, то цивилиз-зация, обитающая там, прекращает с-свое с-сущес-ствование.
-- Вот оно что... То-то я смотрю... Хм... Так, значит, нашу планету поразил этот самый...
-- Угас-с Кеклоус-с. Почти вс-се нас-селение, кроме вас-с... У вас-с оказ-зался иммунитет, очень редкое во вс-селенной явление.
-- Вот оно что, -- пробормотал Черкашин снова и замолчал. К этому моменту мучительная раздвоенность в его естестве почти упразднилась, и он снова обрел способность более-менее здраво рассуждать. Главное сейчас -- не торопиться с выводами, подумал он. Эта вшивая бородавка явно что-то замыслила, что-то, скорее всего, нехорошее, и мне нужно быть очень и очень внимательным.
-- Знаете что, -- сказал он вслух. -- Я только-только пришел с работы и, признаться, чертовски проголодался. Если вы не возражаете, я бы занялся сейчас приготовлением пищи. Не прекращая, впрочем, беседы.
-- Конечно, конечно, -- сейчас же согласился Зугр Золтан.
-- Тогда пройдемте на кухню.
Пришелец с готовностью стронулся с места, но тут же остановился, как-то неестественно дернувшись.
-- С-секундочку! -- прошипел он.
Он вдруг на мгновение замер, а потом из-под плаща у него выскользнуло длинное и тонкое зеленоватое щупальце и задрожало какой-то мелкой неуправляемой дрожью. Через мгновение из-под плаща выскользнуло еще одно щупальце, а потом еще и еще... Несколько секунд спустя уже около десятка таких щупалец хлестали словно бы с остервенением пространство вокруг пришельца. Результатом этого явилась сорванная с окна занавеска, расколоченный будильник и обрушившаяся вместе с книгами полка. Да еще какой-то писк, нарастая, зазвучал вдруг на немыслимо высокой ноте.
А потом это все в одно мгновение прекратилось, щупальца втянулись обратно под плащ, писк оборвался, пришелец снова замер в полной неподвижности.
-- С-сброс-с... эмоциональной экс... экс... экс... в общем, завершен, -- сообщил он Черкашину. -- С-сос-стояние на данный момент удовлетворительное. Раз-зговор можно продолжать.
Черкашин, разинув рот и вытаращив глаза, с изумлением на него смотрел. Давешняя увесистая мясорубка была теперь у него в руках, в самой что ни на есть боевой позиции. Причем момент, в который он ее схватил, он совершенно не помнил. Впрочем, пускать ее в ход, судя по всему, необходимости больше не было. Мерзкий Старикашка, по-прежнему неподвижный, снова выглядел достаточно безобидно.
-- Что за повадки, -- пробормотал он все же. -- У меня, знаете, здесь не парк аттракционов.
-- Ус-спокойс-ся, землянин, -- прошипел Зугр Золтан. -- У меня вс-сегда пос-сле гиперперехода такой эмоциональный с-с... с-сброс-с... К тому же это имущество вам уже вряд ли понадолбитс-ся.
-- Это не вам решать, -- возразил Черкашин сердито. -- В этой квартире я пока что хозяин.
-- Да ладно, -- проговорил Черкашин уже более благодушно. Давешний сумбур в его голове к этому моменту исчез окончательно, и даже более того -- сменился какой-то игриво-бесшабашной удалью. А пахтать мне его во всю ивановскую, подумалось ему. Видимо, "эмоциональный сброс" случился также и у него, хотя никакого-такого гиперперехода он вроде бы не совершал.
-- Знаете что, -- сказал он весело. -- Я все еще по-прежнему хочу есть. И даже больше, чем раньше. Если я хоть что-нибудь сейчас не съем, -- добавил он, -- то больше за себя не отвечаю. Могу, к примеру, наброситься на вас и сожрать живьем.
При последних словах этой фразы пришелец невольно отступил назад. Это движение не укрылось от взгляда Черкашина. Неужто и вправду поверил, удивился он. Ну и нравы же у них, видно, там, в галактике. Тут он представил, как засовывает себе в рот склизкое зеленоватое щупальце, жует его, потом пытается проглотить, и его чуть не стошнило.
-- Да ладно, -- пробормотал он миролюбиво. -- Я пошутил. У нас, землян, такие обычаи, знаете, не в чести -- пожирать живых существ, по крайней мере, разумных.
Он хохотнул. Пришелец же на его заявление вроде бы никак не отреагировал. Стоял себе молча и неподвижно да все лупал и лупал своими маленькими злобными глазками.
Черт его знает, что у него на уме, подумал Черкашин, с недоумением глядя на сумрачную фигуру у окна. Но инициатива, кажется, уже не на его, а на моей стороне. Что ж, это хорошо.
-- Итак, -- сказал он, делая рукой широкий приглашающий жест. -- Прошу на кухню.
-- Благодарю, -- произнес пришелец после короткой паузы.
Он помешкал секунду-другую, потом стронулся наконец с места, и пространство вокруг него снова как бы пришло в движение. Словно бы какие-то едва уловимые глазом потоки и вихри забурлили вокруг него, создавая зону некоего чуждого этому миру бытия. Да и сам он, признаться, двигался не менее странно -- не столько шел, сколько как бы плыл, плыл прямо по воздуху, не касаясь пола, как какой-нибудь призрак, сотканный из невесомого тумана.
Черкашин пропустил его вперед и с мясорубкой в руках зашагал следом. На кухне он открыл холодильник и принялся выкладывать на стол продукты: масло, сыр, колбасу, мясо, пучок подвявшей петрушки.
-- Итак, -- проговорил он опять. -- Вы, кажется, говорили что-то там такое о Вирусе Глупости.
Пришелец, замерший у стены, сказал:
-- Видите ли, з-землянин. Когда Угас-с Кеклоус-с поражает цивилиз-зацию, она, как я уже с-сказ-зал, прекращает с-свое с-сущес-ствование...
Закончить фразу он не успел. Снова раздался давешний звучный голос.
-- Вот же врет! Ну ни грамма совести в протухших мозгах!
Оба -- и Черкашин, и пришелец -- вздрогнули одновременно. Никого рядом с ними, однако, по-прежнему не было видно. Это означало только одно: кто-то, сохраняя до поры до времени инкогнито, постоянно присутствовал при их беседе. И еще, этот кто-то, судя по реакции Зугра Золтана, очень и очень ему не нравился. Во всяком случае, вид у последнего был явно и сверх меры обеспокоенный. Он нервно озирался по сторонам, то и дело морщил свой игрушечный нос и часто-часто помаргивал своими злобными глазками.
-- Интересно, что это за фокусы такие? -- спросил у него Черкашин. -- Кто это тут постоянно подает голос? Ваш сообщник, что ли? Или, может... конкурент?
Пришелец не ответил.
-- Эй! -- крикнул Черкашин, задрав кверху лицо. -- Что это вы все прячетесь? Не пора ли наконец показаться?
-- Не могу, -- отозвался звучный голос. -- Не имею права нарушать установленный порядок.
-- Понятно, -- пробормотал Черкашин, помолчав. Он снова обратил взгляд на сумрачную неподвижную фигуру у стены.
-- З-землянин, -- заговорил Зугр Золтан быстро. -- Как с-существа деловые, перейдем непос-средс-ственно к делу. В данный момент вы единс-ственный на планете человек, которого не поразил вирус-с. Это оз-значает, что вы в с-своем лице предс-ставляете с-сейчас вс-сю з-земную цивилиза-зацию. Это также оз-значает, что по космичес-ским з-законам планета принадлежит лично и только вам. Вы единс-ственный и з-зконный ее владелец... -- Тут он на мгновение замолчал и на одном дыхании выпалил: -- З-землянин, продайте нам эту планету, и -- уверяю вас-с -- вы не пожалеете.
Черкашин ошарашено на него уставился. Так вот оно, значит, как, подумал он в полном смятении. Ну и ну! Я тут, развесив уши, сижу, как самый распоследний дурак, все никак не возьму в толк, чего это он от меня добивается, а ему, оказывается, всего лишь наша планета понадобилась. Ай-яй-яй! Ну и фрукт! Точно, ни грамма совести в протухших мозгах.
Он с нескрываемой враждебностью посмотрел на пришельца. В этот момент его антипатия к нему достигла, казалось, предельной отметки.
-- Очень странно слышать от вас предложение о сделке, -- процедил он саркастически. -- Ведь, судя по всему, цивилизация у вас довольно-таки развитая, гиперпереходы какие-то совершаете. Что же мешает вам просто взять меня да и уничтожить? Или же захватить планету, не обращая на меня внимания? Вряд ли я представляю для вас сколь-нибудь серьезное препятствие.
-- У-умный з-землянин, -- прошипел пришелец. -- Вариант с-с уничтож-жением очень подходящий, но... з-землянин не з-знаком с кос-смичес-ской этикой, с-с з-законами... Галактичес-ская полиция... Вот если бы он с-сам... -- Тут Зугр Золтан замолчал и с надеждой посмотрел на Черкашина.
Что -- "сам"? -- подумал тот. Пулю себе в лоб пустил, что ли? Ну ни фига себе! Что же это у вас там за космическая этика такая? Цивилизации "Кольца", чтоб вам провалиться!.. Очередь там какую-то выстроили!.. Стервятники!..
-- С-соглаш-шайс-ся, з-землянин, -- произнес пришелец вкрадчивым голосом. -- Уверяю тебя, не пожалеешь. Будеш-шь, как с-сыр в мас-сле, кататьс-ся до конца с-своих дней. Из-зыс-сканнейш-шая еда, ж-женщины, кинофильмы, с-самые лучш-шие компьютерные игры, чего еще надо человечес-ской душ-ше? А з-захочеш-шь, можеш-шь прикос-снутьс-ся к тайнам вс-селенной, увидеть, как рождаютс-ся и погибают з-звез-зды, как вз-зрываютс-ся галактики, как "черные дыры" деформируют прос-странс-ство...
-- Это ладно, -- сказал Черкашин. -- Звезды, пространство... А вот как быть с остальными людьми? С зараженными, так сказать?
-- С-собственно говоря, это уже не люди. Для дальнейш-шей эволюции они уже не предс-ставляют какой-либо ценнос-сти. С-сейчас они на уровне примитивной протоплаз-змы. Легкий ус-сыпляющий газ-з быс-стро ус-странит проблему.
-- Вот, з-значит, как, -- пробормотал Черкашин, невольно начиная шепелявить тоже.
-- Пус-сть з-землянин не бес-с... бес-спокоится. Обещаю, процедура ус-сыпления будет макс-симально гуманной и без-зболез-зненной.
Больше себя сдерживать Черкашин не стал.
-- Ну и гад же ты! -- процедил он сквозь зубы, брезгливо разглядывая пришельца.
Глазки у того с изумлением раздвинулись.
-- Что-о?! -- прошипел он.
-- Я говорю, гад ты! А еще подлец, стервятник и мразь! Ну, чего вылупился, бородавка вшивая?!
В глазах у Черкашина потемнело. Казалось, еще мгновение, и он набросился на пришельца с кулаками. Но и пришелец как-то весь изменился. Полы его плаща раздвинулись, будто крылья гигантской могучей птицы, и вокруг него словно бы сгустилась тьма.
-- Не ш-шути так, з-землянин, -- очень медленно прошелестел он зловещим голосом. -- Мыс-сли мыс-слями, но слова, произ-знес-сенные вс-слух... Кос-смичес-ские з-законы...
Больше его слушать Черкашин не стал. Он схватил со стола мясорубку и сделал то, что интуитивно хотел сделать еще в самом начале этой встречи: со всего маху обрушил мясорубку на голову пришельца. Раздался треск, на пол со стеклянным звоном посыпались осколки.
-- А эти мысли вы тоже угадали?! -- воскликнул он злорадно. -- Судя по всему, нет.
Пришелец же, обхватив лишившуюся шлема голову щупальцами, рухнул на пол какой-то неопределенной грудой и с ужасом закричал:
-- Что ты наделал?!.. Ты погубил нас-с!.. Будь ты проклят!.. Будь ты... Мы... еще... тебя... Это тебе так не... Я... еще... Нет... Ты... уже... Вс-с-се... Ба... Ба... Бу...
Постепенно речь пришельца потеряла связность, превратившись в набор бессмысленных звуков. Черкашин же, все еще держа мясорубку в руках, смотрел на него с каким-то злобным удовлетворением.
-- Ну вот, давно бы так, -- раздался в этот момент давешний звучный голос.
Все еще находясь в боевом запале, Черкашин воинственно огляделся по сторонам.
-- Кто вы такой? -- крикнул он. -- Еще один претендент на мою планету?
-- Нет-нет, что вы. У меня и в мыслях подобного нет.
-- Тогда вам нечего опасаться. Покажитесь наконец.
-- А вы драться не будете?
-- Это зависит от вас. Если вы и впрямь не претендуете на мою планету, то вам нечего опасаться.
-- Точно?
-- Точно.
-- Смотрите же, я на вас полагаюсь... Секундочку.
Тут перед Черкашиным с легким хлопком материализовался невысокий полный человек наружности несравнимо более приятной, чем змееподобный Зугр Золтан. Впрочем, человеческого в нем также было не очень много. Более всего он походил на Весельчака У из известного мультфильма "Тайна третьей планеты". У него было толстое розовое лицо, заплывшие жиром глазки, рот -- широкий и улыбчивый, и маленькие, наподобие поросячьих, ушки. Его голову тоже прикрывал прозрачный шлем, и одет он был тоже в наглухо застегнутый плащ, только плащ этот был не черный, а темно-бордовый.
-- Сайгон Интрч, -- представился этот новый посетитель, церемонно качнув головой. -- Полномочный представитель планеты Кагарач, что в Южном Секторе галактики.
-- Черкашин Михаил Васильевич, -- представился в свою очередь Черкашин и тоже качнул головой. -- Полномочный представитель планеты Земля, что в секторе галактики не знаю каком.
Внешность пришельца показалась ему безобидной, к тому же, в отличие от Зугра Золтана, он совсем не шепелявил, и к Черкашину снова вернулось благодушное настроение.
-- Итак, -- начал свою речь Сайгон Интрч. -- Не будем тянуть кота за хвост и сразу перейдем к делу. Кажется, так у вас говорят. Я тоже хочу предложить вам сделку, но совсем иного рода. Ваша планета, повторяю, меня совершенно не интересует. Об этом, впрочем, после, а для начала ответьте, пожалуйста, на один важный вопрос: какие чувства вы испытываете к этому дрыгошлепу? -- Он кивнул в сторону Зугра Золтана.
Черкашин с удивлением посмотрел на Зугра Золтана.
-- Ба... Бу... Бы... -- сказал тот в этот момент.
Вирус Глупости, судя по всему, уже окончательно сделал свое не то черное, не то светлое дело, лишив новую жертву всяких признаков разума, и все, на что она сейчас была способна, так это таращиться бессмысленно в стену, двигать без всякого порядка щупальцами и издавать такие вот несуразные звуки.
Черкашин пожал плечами.
-- Какие, вы говорите, я испытываю к нему чувства? А вы как думаете?
-- Смею предположить, что далеко не дружелюбные.
-- Это еще мягко сказано, -- проворчал Черкашин. -- Он собирался людей уничтожать.
Сайгон Интрч сочувственно покачал головой
-- Какой негодяй!.. Значит ли это, что какой-либо ценности он для вас не представляет?
-- Он?.. Да в чем дело-то?
-- Ответьте сначала на вопрос.
-- Ну, хорошо. Никакой ценности эта куча дерьма для меня не представляет.
-- Очень хорошо! -- обрадовался улыбчивый толстяк. -- Тогда, наверное, вы ничего не будете иметь против, если я вас от него избавлю, то есть заберу с собой? А взамен... -- Тут Сайгон Интрч сделал эффектную паузу и, осклабившись во весь рот, закончил: -- А взамен вы получите исцеление ваших сограждан. Собственно, это и есть та самая сделка, о которой я давеча говорил.
Черкашина словно бы обухом ударили по голове. С обалделым видом он вытаращился на пришельца. На несколько секунд воцарилось молчание.
-- Простите, -- пробормотал он наконец. -- Я не совсем понял... Повторите, пожалуйста, то, что вы сейчас сказали.
-- Я предлагаю вам обмен, который, надеюсь, выгоден нам обоим, -- сказал Сайгон Интрч, довольный произведенным на Черкашина эффектом. -- Вы мне отдаете эту никчемную кучу дерьма, я же вам гарантирую обретение вакцины, с помощью которой ваши сограждане будут исцелены. Согласны?
Черкашин, разинув рот, тупо на него смотрел, но смысл произнесенных пришельцем слов все никак не мог достигнуть его сознания. Только сердце у него что-то очень уж сильно стало колотиться, словно бы вознамерившись выскочить из груди.
-- Вакцина от... -- заговорил он после очередной паузы. -- Но... Позвольте, этот же, как вы его называете, брызгошлеп давеча утверждал, будто... цивилизацию, пораженную вирусом, уже не спасти.
Сайгон Интрч весело рассмеялся.
-- А вы ему и поверили, -- сказал он. -- И совершенно напрасно. Такие мерзавцы, как он, и шагу не сделают, чтобы не иметь хоть какой-нибудь корыстный интерес. О вакцине в галактике в самых распоследних притонах знают. Да вы сами посудите, как бы они смогли колонизировать вашу планету, если бы не знали способа борьбы с вирусом? Нестыковочка получается.
-- А ведь и верно, нестыковочка. Черт, как я сам не сообразил!
-- Ничего, со всяким может случиться. Ну так как -- по рукам?
-- По рукам, -- проговорил Черкашин. -- Честно говоря, я бы его и так вам отдал, без всяких обменов, но вакцина... Давайте же ее скорее.
-- Да вы сами ее и возьмите. Вон там. -- Сайгон Интрч снова кивнул в сторону Зугра Золтана. -- Видите кармашек у него на плаще? Справа, под этими складками. Вакцина должна быть там.
Черкашин в полном смятении уставился на шевелящийся клубок щупалец. Потом он, словно бы в некоем сомнамбулическом сне, наклонился к нему, сунул руку в указанный карманчик и вытащил оттуда крохотный прозрачный флакончик, наполненный синей жидкостью.
-- Это?
-- Это, это, -- закивал Сайгон Интрч.
-- Вот же гнида! -- не выдержал Черкашин, с омерзением разглядывая Зугра Золтана. -- Так, значит, вакцина у него была с самого начала?
-- Это он приберегал ее на тот случай, если бы не удалось с вами договориться, -- пояснил толстяк, безмятежно улыбаясь. -- Имел, видимо, и другие планы, но вы, -- пришелец хохотнул, -- все его планы расстроили, очень эффектно, надо сказать, расстроили. Этого, судя по всему, он никак не ожидал.
-- Вот же гнида! -- повторил Черкашин. -- А интересно, что это были за другие планы?
-- Ну, разное... Скорее всего, рассчитывал, что если не удастся завладеть планетой целиком, то, может быть, получится обменять на вакцину хотя бы ее часть. Понимаете? Им бы только внедриться к вам, а там уж... Как говорят у вас на Земле: коготок увяз, всей птичке пропасть. Рано или поздно все равно бы всей планетой завладели. Стратегия, что и говорить.
Несколько секунд они молчали, брезгливо разглядывая клубок шевелящихся щупалец.
-- М-да, -- проговорил наконец Черкашин. -- Такой дешевый шарлатан.
-- Если бы вы только слышали, -- сказал Черкашин, -- чего он мне там плел. И про звезды, и про галактики, и про переход на другую стадию развития... Кстати, что это он имел в виду?
-- Да ничего особенного. Мозги, что называется, пудрил... М-да. Ну, ладно, сделку мы заключили, вакцина у вас, дрыгошлепа вы мне отдали, так что делать мне здесь, пожалуй, больше нечего. До свидания.
-- Э-э, постойте, -- встрепенулся тут Черкашин. -- Вы же не сказали, как пользоваться этой вакциной.
-- В самом деле? -- удивился пришелец. -- Ну, это совсем просто. Достаточно содержимое флакончика распылить в воздухах, как через несколько часов все население вашей планеты будет исцелено.
-- Действительно, проще некуда. Однако... Маловато что-то этой вакцины... Для целой планеты-то.
-- Вполне достаточно. Уж поверьте моему опыту... Ну, ладно, я все-таки, пожалуй...
-- Нет-нет, погодите-ка еще. Я тут подумал, а вдруг вакцина негодная, или, может, это вообще никакая не вакцина. Вы вот сейчас улетите на свой Ка... Ха...
-- Кагарач, -- подсказал толстяк.
-- Вот-вот, Кагарач. Улетите, а я тут останусь ни с чем. Давайте лучше сделаем так -- сначала проведем испытание, а уж потом и летите себе, куда вам там надо.
-- Ни в коем случае! -- испугался Сайгон Интрч. -- Ваши сограждане, конечно же, исцелятся, уверяю вас, но, понимаете, вместе с ними исцелится и этот дрыгошлеп, а это мне совсем ни к чему. Его ценность в том-то и заключается, чтобы оставаться в таком вот э-э... разобранном состоянии.
-- Ничего не понимаю, -- проговорил Черкашин. -- Вам-то какой прок может быть от него?.. Кстати, все хочу у вас спросить да все никак не получается. Зачем он вам понадобился-то? Тоже какой-нибудь корыстный интерес?
И тут Сайгон Интрч впервые и явно смутился. Улыбка его стала какой-то неуверенной.
-- Видите ли, -- заговорил он медленно, тщательно подбирая слова. -- Цивилизация, представителем которой он является, по классификации -- два один один дробь девять. Это означает приблизительно следующее: телепатическое сообщество особей одного вида в едином ментальном информационном поле. Этакий цельный конгломерат наподобие муравейника или пчелиного улья. У нас он называется -- Прайд. В сфере космической экспансии такая форма, конечно, дает определенные преимущества, но в чем-то увеличивает и степень уязвимости. Когда вирус поражает хотя бы одного их индивида, бесконтрольные эманации, которые он начинает испускать, приводят к полной дезорганизации всего ментального сообщества... Представляю, что сейчас творится на Шмыкс-Захе.
Сайгон Интрч снова попробовал улыбнуться, но и в этот раз улыбка у него не получилась уверенной.
-- Кажется, я догадываюсь, в чем тут дело, -- сказал Черкашин. -- Вы собираетесь прибрать к рукам их планету. Угадал?
Сайгон Интрч совсем уж смутился.
-- Ну... Собственно... Если быть максимально откровенным... Ну, в общем, да... Ведь все равно она им уже ни к чему, -- добавил он горячо, -- а у нас там такое жуткое перенаселение. Вы даже представить себе не можете.
-- Понятно, -- проговорил Черкашин, разглядывая пришельца как-то совсем по-новому. От симпатии, которую он начал было к нему испытывать, не осталось и следа. -- А их вы тоже собираетесь усыплять максимально гуманным способом? -- Он кивнул в сторону Зугра Золтана и как бы невзначай взял со стола мясорубку.
-- Вы обещали не драться, -- напомнил Сайгон Интрч нервно.
-- На ваше счастье. Впрочем...
Черкашин на мгновение задумался и вдруг сделал быстрый шаг вперед и с силой обрушил мясорубку на голову весельчака. Снова раздался треск, снова на пол со стеклянным звоном посыпались осколки. Пришелец завизжал.
-- Ай, что вы наделали?! Вы же обещали!
-- Я передумал, -- сказал Черкашин злорадно. -- Впрочем, если вакцина действительно настоящая, то вам нечего опасаться, верно? Вот на вас мы ее и испытаем... А вообще, -- добавил он после паузы, -- вы со своим брызгошлепом один другого стоите. В стеклянную клетку бы вас -- на всеобщее обозрение, в кунсткамеру... Цивилизации "Кольца", чтоб вам провалиться!
Вирус между тем уже работал вовсю. Глаза у пришельца закатились под брови, он медленно осел на пол, полы его роскошного плаща раздвинулись, обнажив дряблое мучнисто-белое тело, на котором вдруг образовались многочисленные черные дыры, и из этих дыр полезли во все стороны какие-то зловещие шипящие гады с разверстыми пастями. Впрочем, они тут же обвисли, как только речь хозяина утратила связность.
-- Кванфинг! Бангирач! -- выкрикивал Сайгон Интрч, бестолково ерзая на полу. -- Чести не имеет тот, кто ее имеет... Бонфис! Кагарач!.. Мы не сдаемся... Да здравствуем мы!.. Этого так мы не... Еще... Два и один, два и один... Ба... Бу... Бы...
Черкашин отвернулся. Какого-либо сожаления, даже самого ничтожного, он по поводу содеянного не испытывал. Какое-то время, разглядывая флакончик на свет, он стоял в полной неподвижности, потом распахнул окно и выглянул во двор. Ничего особенного он там не увидел. Солнце стояло еще достаточно высоко. Склон холма покрывали крыши утопающих в зелени домов. До самого горизонта тянулись поля. Еще дальше в синей дымке смутно вырисовывались похожие на плывущий корабль корпуса Новочеркасской ГРЭС. Справа же из-за длинной крыши армейской казармы торчали, как перезревшие грибы-дождевики, черные купола ободранного собора, и над одним из них сверкал надраенный до нестерпимого блеска крест.
Давешние солдаты, вырывая друг у друга автомат, все еще топтались подле песочницы.
-- Мое! Мое! -- кричал один.
-- Отдай! Моя очередь! -- кричал другой.
А вдруг не получится, подумалось Черкашину тут. Вдруг это действительно никакая не вакцина, а что-нибудь бесполезное или, того хуже, яд какой-нибудь... Тогда нам точно кранты.
От этих мыслей у него по телу пробежал озноб.
Ладно, есть только один способ проверить это наверняка.
Он поставил, уже не колеблясь, флакончик на подоконник, сощурился и с силой ударил по нему мясорубкой. Многочисленные осколки брызнули во все стороны, словно синие искры, а разлившаяся по подоконнику жидкость, шипя и пузырясь, стала быстро испаряться. Казалось, будто сама атмосфера, словно некий больной организм, жадно втягивает ее в себя.
Вроде еще жив, подумал Черкашин, неуверенно улыбаясь. Он смахнул с подоконника осколки и принялся ждать. Какое-то время не происходило ничего. Потом, секунд через пятнадцать, позади него вдруг послышалась возня и два невнятных голоса стали вяло между собой препираться.