День выдался на удивление солнечный. И это после затяжного дождя. Света было настолько много, что, казалось, на небе не одно, а сразу несколько солнц. Глаза так и норовили закрыться.
Однако то, на что они смотрели, не позволило им этого сделать. Очень уж оно было интересное.
Звёздно-полосатый стяг трепетал на фоне безоблачного неба. По залитой солнечным светом площади ровными шеренгами маршировали солдаты -- много солдат, тысячи, десятки тысяч, а может, даже и миллионы. Квадратные подбородки, сурово сдвинутые брови, непоколебимо мужественные взгляды...
Так и хотелось на них смотреть, смотреть, смотреть...
А потом они как-то разом исчезли. Словно бы подёрнулись этакой рябью, ну, как вода от лёгкого ветерка, и... Всё! Ничего, что было прежде, не стало. Вместо марширующей солдатни, огромная -- от горизонта до горизонта, от земли до неба -- физиономия... Нет, пожалуй, не стоит её так называть. Всё-таки это лицо -- благообразное, умное, с аккуратно зачёсанными назад волосами, совсем, между прочим, седыми, а глаза!.. Ух какие добрые у него глаза! Прямо сила света из них какая-то изливается, что ли. Изливается и как бы в мягкие такие пелены заматывает. Заматывает, заматывает, прямо и не шелохнуться... Да и зачем, собственно? Он же не с чёрными дурными помыслами, а от чистого-чистого сердца. Он же добра, света, любви всем желает.
Потом губы у лица зашевелились, и полилась вдумчивая обстоятельная речь.
В чём именно она заключалась (тоже, должно быть, в чём-нибудь хорошем), Константин не разбирал. Он был переполнен этим лицом до краёв, жил, дышал исходящим от него светом. И тем был полностью и безусловно удовлетворён.
А потом лицо сделало паузу, отчего Константину сразу же стало как-то тоскливо. "Ещё! Ещё!" -- захотелось ему закричать, и лицо его ожиданий не обмануло.
Прекрасные, честные, добрые глаза как-то разом на него надвинулись, заполняя весь его микрокосм, а губы вкрадчиво-убедительно так произнесли:
-- Америка юбер аллес!
После чего мужчина ему подмигнул -- задорно так, по-товарищески, знай, мол, наших, дружок. Счастье наполнило Константина до отказа.
-- Это же, это же... -- хотел он что-то сказать, но так и не смог.
Мужчина между тем продолжал:
-- Как в любом организме, так и в мире в целом всё существует по законам взаимовыгодного сотрудничества и безусловного подчинения низшего высшему. Да иначе и нельзя. Развалится ведь всё без должной координации. Ну вот сами-то посудите! Одна нога пошла вдруг налево, а другая -- ха-ха-ха! -- вверх! Смешно -- да?! Или, к примеру, желудок вдруг заявляет -- а не хочу я смородину есть, давайте мне железяки! Это что ж тогда получится? Пострадает не только сам желудок, но и весь организм в целом, каждая клеточка его возопит. Ведь верно же, да!? Поэтому согласованность должна быть во всём, координация, сотрудничество, причём каждого именно на том месте, которое ему определил бог. Мы, Америка, -- голова; вы, Россия, -- желудок...
-- Россия -- желудок! Россия -- желудок! -- закричал Константин радостно. - Ур-р-ра!.. А почему? -- поинтересовался он вдруг.
-- Бог так определил, -- сказал дядя Сэм со вздохом.
И было видно, что он с величайшей радостью бы всё поменял, но... Против бога разве попрёшь!? Что ты, даже и не думай! Нельзя!
Придётся свой крест нести до конца.
-- Но почему, почему?! -- заводился ни с того, ни с сего Константин.
Лицо дяди Сэма становилось всё серьёзнее и серьёзнее.
-- Такая, значит, тайна сего века, дружок. И ничего тут мы с тобой не поделаем. Мы можем её лишь принять и носить, как благословение, либо отвергнуть, но всё равно будем её носить, теперь уже как проклятие. Одно лишь могу открыть. Завоевания американской демократии беспредендентны! Наши граждане первыми побывали на Луне, наша армия разгромила фашизм, спецслужбы -- коммунизм и террор, медицина -- СПИД и атипичную пневмонию. Я уже не говорю про нашу конституцию, которая не имеет аналогов в целой вселенной -- доктор Азимов это очень убедительно доказал. Поверьте, если вы с чистым сердцем примете от нас наши образ и подобие, то уже через каких-то сто лет сможете, наконец, вырваться из тисков средневековой ментальности к вершинам подлинной демократии: свободе слова, вероисповедания, истинно-демократическим выборам в органы власти. Имперские амбиции будут погашены навсегда, образ мирового жандарма навек упразднён. Лесбиянок, гомосексуалистов станет значительно больше, нанайцы покинут Сибирь. Разве это не прекрасно?! И всего-то для этого надо -- ввериться, ввериться нам без остатка, так, как, к примеру, вверяется без остатка ребёнок любящим его родителям. Мы -- голова, нам по предназначению открыто богом всё, что он имеет в промысле здесь, на Земле. Вы же -- желудок, ваше дело -- выделять желудочный сок и снабжать нас качественным продуктом -- нефтью, газом, алмазами. Ну, вы понимаете...
-- Мы не желудок! -- вскрикнул вдруг Константин. -- Мы -- сердце...
Дядя Сэм укоризненно покачал головой. Он хотел было сказать что-то ещё, но тут Константин проснулся. Сердце у него колотилось так, что, казалось, выскочит вот-вот из груди. Всё тело покрывал липкий горячечный пот.
Ему показалось, будто в последний перед пробуждением момент у астрального проповедника выросли рога, а нос стал похожим на свиной пятачок.
Бр-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р-р!!!
2
Ничего спросонья не соображая, он сел на кровати и огляделся по сторонам. На тумбочке горел ночник, который он забыл вечером выключить. Где-то в полутьме тикали невидимые ходики. Лежавший в ногах Самвэл, чутко отреагировав на пробуждение хозяина, приподнял голову и вопросительно на него уставился.
Светало. За окном отчётливо просматривались застывшие от атмосферного бездвижья ветки.
-- Господи! Ну и приснится же! -- пробормотал Константин, приходя постепенно в себя. -- А всё эти эксперименты проклятые!.. О-хо-хо!
Кот, приняв эти фразы за сигнал к действию, с готовностью вскочил, зевнул во всю пасть и, выгибаясь, сладострастно так потянулся. После чего уставился опять на хозяина.
-- Что, проголодался? -- спросил тот с неудовольствием.
Кот сейчас же подмурлыкнул -- в том, мол, смысле, что да, очень даже проголодался.
-- Всё бы тебе жрать, -- проворчал Константин. -- И куда только в тебя помещается!?.. О-хо-хо!..
Он встал и, потирая ладонями бока, вышел на крыльцо. Тишина на дворе стояла необычайная. Замершие в неподвижности розы казались искусственными. Небо на востоке наливалось солнечным светом. Ещё и пяти, наверное, нет.
Воздух был холодным, и бегать не хотелось совсем.
Да в конце-то концов, подумал Константин тут. Не каждый же день... надрываться, в самом-то деле. Надо же и... чередовать, перерывы всякие делать. Отдых -- нагрузка, отдых -- нагрузка. А то ведь так и обессилеть можно... Воды вот ещё вечером не набрал... Хм, опять меня змей соблазняет.
Самвэл, мурлыча, мягко тёрся о его ногу.
Ладно, решил Константин наконец. Не буду сегодня, пропущу, а вот завтра -- спуску себе не дам... Курсовой у меня тут ещё.
Зевая, он поплёлся обратно в спальню.
Спать, однако, уже не хотелось. Провалявшись минут пятнадцать, он встал опять и стал одеваться. Кот сейчас же засуетился подле него снова -- глаза у него были какие-то безумные.
Застёгивая на рубашке пуговицы, Константин какое-то время молча на него смотрел, потом сказал:
-- Ты как к кильке в томатном соусе относишься?
Кот сейчас же подмурлыкнул, что ко всему съедобному у него отношение только одно -- очень даже положительное.
-- Ещё бы не положительное, -- проворчал Константин. -- Я бы и сам... не отказался... Эх, что бы ты без меня делал!? С голоду бы, наверное, помер... Надо бы тебе, братец ты мой, мышей научиться ловить.
Тут он вспомнил вчерашний обед у Василия: котлеты, пюре, наваристый борщ. И судорожно вздохнул. И почему в мире всё... периодически так устроено? Нет чтобы одноразовость какая-нибудь была. К примеру, хотя бы в главных вопросах. Наелся, к примеру, один раз и -- на всю жизнь, плотненько так, чтобы, значит, до самого исхода хватило -- летального, разумеется, лет так через девяносто. И -- живи себе, радуйся.
Хм, котлеты.
Котлеты -- это хорошо. Может, у них там ещё...
-- Нет! Нет! -- закричал он тут во весь голос. -- Никаких больше визитов! У меня же курсовой послезавтра. -- Он представил разгневанную морду стегозавра Кузьменко и вдруг с предельной ясностью осознал, что за оставшиеся два дня ему с курсовым ни за что не совладать. За три ещё куда ни шло, а вот за два -- нет. Дёрнула же его нелёгкая на этот вчерашний эксперимент. Хорошо хоть живой остался. И рост вроде бы сохранил. Очень бы они странно, в противном случае, со Светланой смотрелись.
Светлана! -- сверкнуло тут у него в голове. Мы же с ней о свидании на вчерашний вечер договаривались. Ай-яй-яй! Как же это я забыл!? Злится теперь, наверное, на меня. Да нет, не должна. Понимает же, что у меня курсовой.
Может, к ней на завтрак махнуть?!
Тоже, откровенно говоря, не выход. Вот если бы вечером. Или мама была у неё какая-нибудь другая. Мама у неё самых, что называется, честных правил. Гулянки -- до десяти, спиртного -- ни капли. Вообще-то правильно, только напрягает своими принципами иногда. Утренние же визиты она просто не понимает. Люди же на работу, однако, собираются -- что это у вас, молодой человек, за манеры такие?! Моя Светлана... И т.д., и т.д., и т.д. Эх, Даруму бы на неё напустить!
Однако как же быть с курсовым?
Тут лицо у него посветлело -- глаза расширились, рот приоткрылся. Сердце же застучало так, что стало ясно -- ещё секунда, и оно выскочит-таки из груди.
-- Клянусь черепом Архимеда! -- прошептал Константин потрясённо. -- Вот так находка! Это же!.. Это же!..
Он не договорил, вихрем сорвался с места, выбежал во двор, там он вдруг, словно бы о чём-то вспомнив, остановился, вернулся обратно в дом, сунул Самвэла в пластмассовую корзинку и снова выбежал вон.
-- Ну, Василий! -- крикнул он на ходу. -- В это раз ты от меня не отвертишься!
3
Что бы там ни говорили заклеймённые исторической правдой капиталисты, а дружба -- это лучшее, что изобретено человечеством в сфере общественных взаимоотношений. А почему? Да потому, что дружба даёт шанс проявить всё то лучшее, что у нас есть. Это, конечно, в первую очередь долг, но не в последнюю и свобода -- для чести, для служения, для радости, ну, в том смысле, что всё, оказывается, можно сводить не только к самоутверждению и деньгам, но и к ценностям, которые вечны!
Да!
Железный восклицательный знак!
-- Василий, Василий, -- бормотал Константин, как мантру, едучи в громыхающем трамвае. -- Только бы ты, дружочек, никуда не уехал. Ни в прошлое, ни в будущее, ни в Грушевку эту свою, где у тебя, говорят, полигон...
Василий, к счастью, был у себя.
Дверь его избушки была распахнута настежь, и за ней стояла непривычная тишина. Константин вошёл. И сразу же увидел своего приятеля -- тот сидел на стульчике и огромным кухонным ножом чистил картошку, ничтоже сумняшеся бросая кожуру прямо на пол.
-- Приветствую вас, благородный дон, -- сказал Константин церемонно.
Василий, казалось, ничуть не удивился.
-- И вам того же, и вам, -- откликнулся он, покосившись через плечо на вошедшего.
-- Завтрак готовите?
-- Он самый.
-- А как же вчерашние котлеты?
-- Увы, последнюю слопали ещё вечером.
-- Жаль.
-- Поэтому сегодня я решил пожарить картошки.
-- Это хорошо, -- сказал Константин, улыбаясь. -- Картошку я тоже люблю. А почему сам?
-- А я Елену с потомством вчера вечером в Грушевку отправил. Пусть у бабки пока поживут. Мне тут кое в чём разобраться надо.
-- Так ты один!? -- обрадовался Константин.
-- Как перст в нощи.
-- Вот здорово! А давай я тебе помогу!
-- Очень здравая мысль. Иди за ножом.
Константин поставил корзинку на пол, открыл, и из неё тут же выскочил Самвэл, который принялся с любознательным видом всё вокруг себя обнюхивать.
-- О! -- сказал Василий. -- Да ты сегодня с Самвэлушкой!
-- Он тоже, между прочим, о котлетах мечтал.
-- У меня есть кое-что получше котлет. Вискас где-то припрятан.
-- Да ты что! Ну, теперь у него праздник. Ладно, иду за ножом. -- Он направился в сторону кухни.
-- Не туда, не туда! -- закричал Василий. -- Он у меня в мастерской лежит, на столе. Я им сегодня провода зачищал.
Константин прошёл в зал. За то недолгое время, что он здесь отсутствовал, в зале явно произошли изменения. Нет, хроноход был по-прежнему на своём месте и даже, кажется, готов к дальнейшим экспериментам. Стеллажи тоже не изменились. Не изменился и стоявший на подоконнике алоэ. Но вот пол... Никогда ещё Константин не видел такого у Василия. Пол был завален мусором, причём настолько, что линолеума не было видно совсем -- кипы газет, тряпки, картон, обрывки проводов, картофельные очистки, испорченные радиодетали, доски какие-то идиотские... У Константина полезли на лоб глаза... Посередине же всей этой свалки, явно в неё не вписываясь, стоял с праздничным видом ящик -- как выяснилось, с советским шампанским, кажется, полусладким.
-- Василий, -- пробормотал наконец Константин, продолжая с изумлением озираться по сторонам.
-- Ась? -- донеслось из коридора сейчас же.
-- Как это всё понимать? Елена, как ты говоришь, уехала только вчера, а уже такой, такое...
-- Это ты про шампанское, что ли?
-- Про шампанское?.. Хм, и про шампанское тоже.
-- Это мне один предприниматель-цеховик вчера притащил. Я ему, понимаешь, холодильник починил.
-- За какой-то там холодильник целый ящик?!
-- Не за какой-то, а за промышленный. Я ему там ещё электронное управление поставил.
-- А что за предприниматель?
-- Я же говорю -- цеховик. У него подпольный мясокомбинат вроде бы. Я, впрочем, не интересовался.
-- А шампанское тебе зачем?
-- В качестве горючего буду использовать. В нём же спирта процентов пятнадцать.
Что сказать на это, Константин не нашёл. Он отыскал наконец нож и вернулся в коридор.
-- Мне сегодня ночью такая лабуда приснилась, -- сообщил он, усаживаясь напротив Василия и запуская в мешок с картошкой руку. -- Будто бы беседую я с самим Бушем...
-- С президентом, что ли?
-- Ага. И он меня убеждает, что я... Как ты думаешь -- кто?
-- Понятия не имею.
-- Желудок.
-- Желудок!?
-- Угу.
-- Хм, они это могут.
-- Причём самое в этом забавное то, что делает он это так убедительно, что у меня даже ни малейшего сомнения не возникает. Я даже счастлив от такого своего предназначения, представляешь?
-- Это у тебя от вечного голода, -- заявил Василий авторитетно.
-- Фрейд бы сказал, от постоянно подавляемого желания.
-- Да ну его, Фрейда твоего!
-- Взял бы да и придумал какую-нибудь дешёвую пищу. Вечный Хлеб, например, как у того же Беляева... Сразу бы многое разрешилось.
-- Не мой это профиль, -- сказал Василий с сожалением. -- Я больше в ядерной физике... Хотя. -- Он на мгновение задумался. -- Такой продукт нашей стране в ближайшие годы не помешал бы.
На лице Константина изобразился интерес.
-- Что ты имеешь в виду?
-- Так, -- сказал Василий неопределённо. Он помолчал и вдруг сообщил: -- Я сегодня утром опять хроноход заводил.
-- Ну, и...
-- Проглядел будущее на пять лет вперёд.
-- Что-нибудь интересное?
-- Да как тебе сказать. Не то чтобы интересное, скорее... печальное.
-- Да ты что!
-- Просто диву даёшься, как можно за такой короткий срок всё развалить.
-- Неужели так плохо?
-- Не то слово.
Они помолчали.
-- Есть там один... реформатор, -- сказал Василий после паузы. -- Фамилию я вот, правда, не запомнил... Какая-то запорожская.
-- Не Казаков?
-- Нет, по-другому как-то. Не то Чуркин, не то Чубкинс.
-- Не русский, что ли?
-- Да не помню я!.. Чу... Дю... У него вроде бы чуб в фамилии фигурировал.
-- Может, Чубаров?
-- Чубаров? -- переспросил Василий с сомнением. -- Да нет, вроде бы не Чубаров... Вот же шельма, совсем память из-за него отшибло! Нет, гнать их всех надо, пока не поздно!
-- Кого?
-- Да демократов этих! Чую я, доведут они страну до ручки, похлеще Батыя и Наполеона вместе взятых! Нет, надо всё-таки идти в политику!
-- Это точно.
4
Они помолчали снова.
-- Ну что, хватит? -- спросил Константин. -- Целую гору уже начистили.
-- Ничего, сварим ещё. У меня там на чердаке лещик солёненький припрятан, сантиметров на сорок. К отварной картошечке в самый раз.
Константин с любовью посмотрел на Василия.
-- Дружба -- великое дело, -- сказал он. -- Ещё Пифагор об этом говорил. -- Тут лицо у него вытянулось. -- Самвэл, Самвэл, ты чего?! -- пробормотал он удивлённо.
Самвэл, не обращая на них внимания, облизывал лежавшую в углу деревяшку. Они какое-то время молча на него смотрели.
Тут Самвэл стал тереться о деревяшку мордой, потом, дёргая в воздухе лапами, перевернулся с одного бока на другой. Зрачки у него были расширены.
-- А, -- вспомнил тут Василий. -- Я же там валерьянку вчера разлил. То-то он... Ну, ладно. Хватит, пожалуй! -- Он положил нож в кастрюлю поверх начищенной картошки. -- Самвэл, бросай ерундой заниматься -- идём вискас искать.
Однако вискас Самвэла уже не интересовал. Он какое-то время продолжал тереться о деревяшку, потом вдруг вскочил и, задрав хвост, удрал на двор.
-- У меня вообще-то дело одно к тебе есть, -- сказал Константин. -- По поводу моего курсового.
-- Хочешь, чтобы я его тебе сделал?
-- А это возможно?
-- Сразу говорю -- нет!
-- Почему?
-- Своих дел хватает.
-- Тогда я вот про что... Я про это в какой-то фантастической книжке прочитал. А сегодня вдруг вспомнил.
-- И?
-- Хроноход у тебя на ходу?
-- У меня всё на ходу.
-- Это хорошо. Так вот. То, что я хочу предложить, просто элементарно. Так как сделать курсовой я уже не успеваю -- ведь всего два дня до сдачи осталось, то мы можем поступить так -- отправиться куда-нибудь в прошлое и сделать курсовой там...
-- А потом вернуться в ту самую минуту, в какую отправились в путешествие, -- закончил за Константина Василий.
-- Именно! Самое главное, что потерь времени никаких не будет. У нас в запасе останутся всё те же два дня. В итоге же -- я чертовски доволен, ты, как мой друг, естественно тоже, ну а про стегозавра Кузьменко я вообще не говорю. Как преподаватель, он будет просто в восторге. Ну, как?
-- Пожалуй, могу тебя забросить в прошлое лето.
-- Только меня? А сам?
-- А мне что с тобой делать? Под твоим кульманом загорать? Ничего, поторчишь в прошлом недельку-другую или сколько там надо, а потом я тебя вытащу.
-- А почему именно в прошлое лето?
-- Да мы тогда с Еленой на море уезжали. Избушка моя, следовательно, была свободна.
-- Так ты хочешь, чтобы я у тебя в доме пожил?
-- Это для того, чтобы от хронохода не отдаляться. Мало ли что может случиться. Вдруг ты мне срочно понадобишься.
-- Что ж, я не против.
-- Ты, главное, на улицу постарайся не высовываться, а то у меня тут соседи... Ну, сам понимаешь... Кстати, пока мы ездили, кто-то в дом к нам забрался, капусту сожрал. -- Тут Василий замолчал и как-то с подозрением посмотрел на приятеля.
-- Клянусь! -- пробормотал тот.
-- Или, может, в тундру тебя куда-нибудь, -- проговорил Василий задумчиво. -- От греха-то...
-- Там же холодно.
-- Ничего, расслабляться зато не будешь. Ладно, эти вопросы уже чисто технические. Что-нибудь придумаем. Идём.
Они встали и, прихватив кастрюлю и ножи, отправились на кухню.
5
Через сорок минут они устраивались уже в зале. Стол был решительно освобождён -- Василий просто смахнул всё, что на нём находилось, на пол. В самый центр водрузили здоровенную чугунную сковородку, рядом -- эмалированную кастрюлю. И в той, и в другой исходила паром картошка. В первой -- жареная, во второй -- отварная. Поставили две тарелки с нарезанным сочными ломтями лещиком, хлебницу. Василий нерешительно потянул из ящика бутылку шампанского.
-- А как насчёт этого?
Лицо у Константина скривилось.
-- Разве что по рюмашке.
И пир завертелся.
В углу хрустел вискасом Самвэл. Друзья же, сидя за столом, похохатывая и шлёпая друг друга по плечам, уминали картошку, предаваясь по ходу воспоминаниям -- детский сад, школа, пионерлагерь, кружок "умелые руки", клуб "юный техник", авиа-моделирование, судо-моделирование, туннельные гиперпереходы, параллельные миры...
-- Ну что, может быть, ещё? -- спросил Василий, кивнув на бутылку.
-- А давай, -- согласился легко Константин.
В глубине души у него шевельнулось, правда, сомнение -- а как же, мол, курсовой, но тут же и исчезло. Завтра ведь в запасе ещё один день, сегодня же можно и расслабиться, не на полную, конечно, катушку, а так -- с серединки на половинку, чтобы и отдых неплохой получился, но, в то же время, и голова с бодуна не болела. Так что когда Василий кивнул на бутылку в третий раз, Константин лицо уже не морщил, а в четвёртый -- наливал уже сам.
-- Параллельные миры, -- разглагольствовал Василий, откинувшись на спинку стула и размахивая зажатым в кулаке рыбьим хвостом, -- это может быть даже интереснее путешествий во времени. Думается мне, что их, параллельных миров то есть, бесчисленное количество. Но не все эти миры, я думаю, обитаемы, хотя некоторые -- наверняка...
-- Пространства там, наверное, много, -- предположил Константин.
-- Пространства там больше, чем где бы то ни было. Некуда его там даже девать...
-- Ты лучше подумай, куда девать этот мусор, -- сказал Константин, резко меняя тему разговора. -- Смотреть ведь невозможно... Сидим... как на свалке какой-то.
-- Мусор? -- переспросил Василий, не сразу сообразив, о чём это его. -- А, мусор!.. Да что мусор. Вынесу как-нибудь... Лень пока что просто... -- Тут он вдруг замолчал и с каким-то словно бы очумелым видом уставился на приятеля.
Взгляд у него при этом сделался какой-то безумный. Константину, между прочим, подобный взгляд уже был знаком. Это означало, что друга его озарила очередная гениальная мысль.
Он с интересом посмотрел на Василия.
-- Ёлы-палы! -- пробормотал тот наконец, глядя в какую-то точку перед собой. -- И чего я голову тут ломаю! Это же так просто!.. Ходить ещё куда-то. -- Он хохотнул. -- Сейчас, сейчас мы разберёмся с твоим мусором. Э-э... Наливай!
Константин достал очередную бутылку и разлил её содержимое по стаканам. Рюмашки уже давно были отправлены в отставку.
-- Опять что-то придумал? -- спросил он.
-- Так, безделица, -- Василий озабоченно поглядел по сторонам. -- И вправду у нас тут... грязновато.
Он встал, подошёл к стеллажу, поискал на нём что-то, нашёл -- оказалось, коробка, похожая на выдранный из лампового телевизора блок -- торчащие во все стороны провода, какие-то разъёмы.
-- Пожалуй, сгодится, -- бурчал он при этом. -- Триодов ещё сюда понавтыкаю... А может, и не надо... Обмотку поставлю. Где же она? -- Он повернулся к Константину, -- Обмотка, я спрашиваю, где?
Тот с недоумением пожал плечами.
-- Ладно, и без обмотки обойдёмся.
Прихватив ещё какие-то детали со стеллажа, Василий подошёл к хроноходу. Прищурившись, оценивающе так на него посмотрел, потом сказал:
-- Ладно, хватит картошку потреблять. Будешь ты у меня сейчас помощником.
-- А оно не взорвётся?
-- Будем надеяться, что нет.
Константин подошёл.
6
Вдвоём дело пошло веселее. На всё про всё ушло не более десяти минут. Пока Константин держал блок, Василий быстро прикрутил торчавшие из него провода к примерно таким же, торчавшим из хронохода. Потом он что-то поднастроил, подкрутил какие-то ручки, верньеры, щёлкнул пару раз тумблерами, после чего выпрямился и, смахнув со лба несуществующий пот, посмотрел на приятеля.
-- Ну что, включаем? -- спросил он.
-- А, включаем, -- сказал тот, махнув рукой. -- А что это такое?
-- Портал.
-- Портал?
-- Угу, в один из параллельных миров.
-- Да ты что! А зачем?
-- Ну, ты же хотел избавиться от мусора?
Василий щёлкнул самым главным тумблером, и хроноход сейчас же загудел. Секунд пять не происходило ничего. Хроноход продолжал гудеть, приятели выжидающе на него смотрели.
-- Потенциал накапливает, -- пояснил Василий.
Потом воздух поверх хронохода вроде бы как посветлел -- словно бы лёгкое облачко призрачного мерцания образовалось над ним.
-- Ну вот, -- сказал Василий с удовлетворением.
Облачко, наливаясь изнутри светом, стало вдруг голубеть и вскоре превратилось в какое-то подобие висящей вертикально линзы, причём линзы явно не плотной, а довольно-таки разрежённой -- по ней то и дело пробегала лёгкая рябь.
-- Напряжение, должно быть, в сети скачет, -- снова подал голос Василий.
Потом голубизна стала исчезать, и на линзе (ну точно как на экране настраиваемого телевизора) стали проступать очертания каких-то предметов. Ещё секунда-другая, и чёткость стала идеальной.
Оба так и замерли.
Из линзы же, тараща удивлённые глаза, смотрел на них человек -- явно уже не молодой, под сорок ему, наверное, если не больше, в толстом полосатом свитере и с прижатой к груди книжкой, на переплёте которой Константин прочитал: "Гай Петроний Аматуни. ГАЯНА". Какая-такая Аматуни, подумал Константин машинально. Итальянка, что ли, какая? За спиной мужика тоже угадывались книги, много книг, стоявшие корешок к корешку на полках.
Какое-то время все трое молча друг на друга глядели. Потом Константин спросил:
-- Это куда же ты нас?
-- Сам не соображу, -- пробормотал Василий. -- Не думал, что они будут на нас так похожи...
-- Это ты о ком?
-- Да об аборигене этом.
-- Какой же он абориген?! У него же на книжке русскими буквами написано.
-- Верно, -- пробормотал Василий. -- Как это я сразу... Хм, что-то вид у него какой-то знакомый.
-- Может, это писатель какой-нибудь? Погляди, сколько у него книжек. Все, наверное, прочитал.
-- Эй, вы кто? -- спросил Василий у книголюба.
Тот, находясь, должно быть, в глубочайшем психологическом ступоре, не отвечал.
-- Может, он глухонемой? -- предположил Константин.
-- Не знаю.
-- А ведь это ты расчёты производил.
-- Я, не отрицаю. И у великих бывают ошибки. Эй, вы, случайно, не писатель какой-нибудь? Не Стругацкий?
-- Ты что?! -- прошипел Константин, слегка отворачивая голову в сторону. -- Стругацкий же совсем другой.
-- А ты разве его видел?
-- Нет, но...
Тут Василий, не дав Константину договорить, воскликнул: