Отпуск. Ещё за две недели до него, я смаковал это слово и радостно ловил завистливые взгляды сотрудников (заклятых друзей и собратьев по коллективному разуму). Бодро отвечая на каверзные вопросы руководства о завершении всех возложенных на меня обязанностей, сдал дела своему "врио" и, получив отпускные, рванул, чуть не навернувшись с лестницы на свободу - в отпуск!
Для себя я давно решил, что бесконечно долго, вожделенно и страстно можно любоваться только двумя образами. Пункт 1. - Женщина. Пункт 2. - Природа. И если совместить эти два образа, то получится гремучая смесь, итогом которой, вероятно будет моё разбитое сердце, дар озарения и мучительные, но прекрасные воспоминания. Поэтому я решил выбрать Пункт 2, для наилучшего в дальнейшем понимания Пункта 1.
Дома было всё готово. Снасти, удочки, надувная лодка, пропитание, палатка, полог, короче всё, на все случаи жизни. Уезжал на две недели, за 200 километров от города, в мазанку, недавно купленную знакомым, но заброшенную с пояснением - "не согласен с природой, по причине её дикости".
До самой ночи, переносил всё это в гараж, под подозрительные взгляды соседей. Соседи у меня разные, но в одном они едины - я их всех терпеть не могу и место им в ....., или, по крайней мере в ....., где им будет тепло и уютно.
Ночь провёл беспокойно. Вскочив в четыре утра, десять минут решал дилемму - брать или не брать сотовый. Разум говорил - нет, желание говорило - да. Разум, как всегда проиграл. Соседи тихо спали до тех пор, пока я, со всей дури не захлопнул свою тяжёлую металлическую дверь и с чувством выполненного долга, выплыл из подъезда - в направлении гаража.
Дорога была дальняя и полна сюрпризов. Первый паром я преодолел вполне удачно, несмотря на то, что мой "ручник" оказался негодяем и чуть не утопил машину. Преодолеть второй паром оказалось сложнее. Во первых он был на "ручной тяге", а во вторых паромщик за перевоз брал только своей валютой с таинственным для непосвящённых названием "барматуха". Быстро сгоняв в ближайший обменный пункт (село поблизости) и поторговавшись с бабулькой - валютчицей, чей обменный курс был явно не в пользу рубля, предъявил паромщику его объект вожделения. Как он изменился! Мутные глаза засияли мудростью прожитых лет и с криком - Поехали! Мы дружно взялись крючьями за трос.
И вот по приметам, данным мне знакомым, через поля, заросшие сорными травами, колоссы глиняных курганов - я выехал на приметное место с высоченным тополем. Издалека было видно, что рядом с ним примостились три мазанки, в окружении величественных ив. Подъезжая, я увидел мужика со всклоченной бородой, смотрящего в мою сторону и по описанию понял, что это единственный местный житель - Гриша.
Часть II
Гриша
Гриша был туговат на ухо. И иногда сам додумывал фразы обращённые к нему. Эта беда с ним приключилась, когда он возвращался с Верхнего села, изрядно погуляв на свадьбе сестры и выбрав, самый короткий путь. Январь, беснуясь колючим снегом бил его в лицо, ноги в валенках скользили по льду, но он упорно шёл к своему дому. Его нашли утром, полуживого, заваленного снегом. Когда после недельного метания в огненном бреду, он очнулся, то звуки для него стали тусклыми и мрачными. Но он жил, жил как и все его предки на этой земле. Ловил рыбу, держал кур, пару коров. Короче жил в полной гармонии с природой, ни у кого не прося и ни кому не давая. Он следовал суровому закону жизни - выжить. У него была жена и два сына, но жил он один, а на вопросы о семье просто не отвечал. Вот такой он был Гриша - одинокий волк, среди одинокой жизни.
Часть III
Природа
Наше знакомство прошло спокойно и степенно. Я вручил Грише "охранные" (за то, что следил за домом) в виде одного литра водки, пяти пачек чая, десяти пачек сигарет и трёх килограммов сахара. Описал я это потому, чтобы понять, как мало надо человеку для жизни и жизни не скупой и ущербной, а полной и сочной на вкус.
Я загнал во двор машину и получив от Гриши ключи от замков - вошёл в дом. Это было изумительное строение, состоящее из брёвен, плит камыша и обмазанное снаружи и внутри глиной. Крыша была застлана добротным шифером. Но самое удивительное, что там стояли две белоснежные печи, разделяющие дом на четыре части. И было уютно, очень уютно.
Первый день я провёл, обживаясь и дико озираясь по сторонам, от обрушившихся на меня звуков природы и полного отсутствия грохота, скрежета и всепроникающего шума города. Кровать в доме была, и я заснул сном младенца. Утром проснувшись - ощутил себя не человечком живущем в Городе, а Человеком, обитающем рядом с природой.
Потянувшись, вышел во двор, где немедля был атакован взъерошенным петухом, охраняющим своё куриное царство. Этого я не ожидал и быстро ретировался обратно в дом. Такого себе я позволить не мог. Немного позже я вышел из дома и оборзевший от наглости петух, в полёте своей клокочущей ярости, по пути своего торжества встретил не меня, а пластиковое ведро, с весёлым треском отправившего его в нокаут.
Напротив меня стоял Гриша и по его высоко поднятым бровям я понял, что проверку номер один - я прошёл. Весь день разбирал удочки и готовил перемёт под судака. Бредешком наловив малька и накачав лодку, поплыл ставить снасть. Заякорив перемёт, стал насаживать наживку. Гриша стоял на берегу, и улыбаясь следил за моими мучениями. Резиновую лодку крутило на течении как юлу, а я изощрялся (на радость Грише) насадить малька на крючок.
Весь вымотавшийся, пройдя мимо ставшего флегматичным петуха, я ввалился в дом и, упав, на кровать уснул.
Утро застало меня в бодром состоянии духа и боевом настроении. Взяв на плечо лодку, в предвкушении достойной добычи, я поплыл проверять перемёт. Добыча была. Сом, в гневе шевеля усами и норовя цапнуть за руку, сдаваться не хотел и минут двадцать рвал лесу и моё терпение. Наконец я, рискуя рукой, подхватил его за нижнюю челюсть и, вырвав крючок, бросил позади себя в лодку. Откинувшись отдышаться, я ощущал себя победителем. Я стоял на месте и любовался тучками, пока меня не прошиб холодный пот. Я стою, а это значит - шипенье и бульканье дало мне утвердительный ответ, ощутимо щёлкнув меня по носу.
Я тонул, точнее одна половина разделённой на баллоны лодки тонула, жалобно испуская от впившихся крючков перемёта - воздух. Вода была уже в лодке. Выхватив нож, быстро перерезал поводки, отчего лодка взбрыкнула на течении, выкинув меня вон. Плыть было тяжело. Одной рукой я греб, другой держался за искалеченную лодку. А на берегу стоял Гриша и ржал так, что тряслись листья на деревьях. Меня тошнило, глаза забило грязью, но я полз по илу и наконец, вылез сам и выволок лодку. В ней лениво шевеля хвостом - лежал сом и щерил на меня свои мелкие зубки. Подошёл Гриша, посмотрев на меня и ничего не сказав, пошёл домой. Но я понял, проверку номер два, я прошёл.
Вечером, отдав должное ухе из сома, рассмотрел повреждения лодки. Вывод был один. Починить в таких условиях невозможно. Затем спустился к реке и "кошкой" выдернув перемёт - сжёг его на костре, так и не поняв - кто кого наказал.
Без лодки будет худо. Этот берег сплошной "меляк", заросший тиной, а на том берегу такие ямки, да заманихи, ух!
Делать нечего, надо идти к Грише и просить временами арендовать его кулас. Тяжело вздохнув, и собрав, по моему мнению, веские аргументы в мою пользу, пошёл к Грише.
Он ждал. Стол был накрыт на двоих и ароматно пахло свежевыпеченным хлебом Гришиного приготовления. Каждый из его двух глаз представлял собою знак лукавого вопроса. Мол, с чем пожаловал добрый человек? Я вытащил две по пол литра беленькой. Но после Гришиного рыка: - наливай, понял это не аргумент, а лишь входной билет. Время шло и я решил подбросить идею насчёт аренды куласа. Тут Гриша улыбнулся и удивил меня своим знанием истории.
Оказывается, когда-то давно был потоп и спасся только Ной, его семья и все твари по паре. И ежели будет потоп номер два, то спасется Ной номер два со своей семьёй, тварями по паре, и самое главное! Спасётся он - Гриша на своём куласе.
Такой довод я не предвидел. Уныло выложив на стол, по моему мнению, уже жалкий второй аргумент, я заметил, что вопросы в глазах Гриши стали исчезать и появилась явная заинтересованность. Это была сеть, "сороковка". Новая, добротная, капроновая - нашего производства. Гриша от удовольствия крякнул и сказал: - добро, договорились.
Утром, взяв удочки и червей, я подошёл к Гришиному куласу. Он стоял и смотрел на меня с улыбкой исчезающей в его бородище.
- Ты грести-то умеешь? - спросил он.
Я почти с гордостью сказал, что занимался академической греблей и имею разряд. Гриша расхохотался и сказал: - а кто ею не занимался, хвать её за мягкое место и коль не визжит, то в кусты. А разрядов, нет, не давали разве что барбелкой по башке - то бывало! И смеясь, оттолкнул меня от берега.
Я так и не понял, или Гриша не расслышал, что я сказал, или разыграл. Но я проникся уважением к этому дремучему, но мудрому в своей жизненной правоте человеку.
Отпуск прошёл, и я возвратился туда, где жизнь измеряется деньгами, а не потребностями, где люди хорошо слышат, но глухи к своей совести и где нет, Я, нет человека, а есть только Город.
Через год я узнал, что Гришу забрал к себе его сын, а его мазанку раскатали по брёвнам и увезли. Я этому рад. Гриша отдал своё должное нашей земле и заслужил встретить свою старость в кругу семьи, которую он когда-то потерял.
Но как много еще осталось "одиноких волков" - среди одинокой жизни. И иногда, по ночам слышан вой их душ. То радостный, то печальный, но всегда - гордый!