Писать стихи с похмелья тяжело,
Но лекция способствует дремоте.
И вижу я дом темный, нежилой,
И вороны кружатся на болоте.

Там сырость заполняет пустоту,
И скрип ступеней в дрожь меня бросает.
И, наступив случайно не на ту
Ступень, я тут же с криком исчезаю.

Я просыпаюсь в ужасе, в поту,
А лекция идет тягуче-лено.
И снова навевает дремоту
Наш лектор-логик, голова-полено.

Видений рой не тяготит меня,
Не в жизни, хоть во сне увижу краски
И вовсе не мышиная возня
Героев битвы и влюбленных сказки.


Я вижу хрупкий белоснежный лес,
Где тяжелы заснеженные ветви.
Он полон замороженных чудес,
Зловещих заговоренных умертвий.

А мне бежать от их корявых лап,
Искать пути средь снежного богатства,
Рвать паутину, путаться в ветвях,
И сердце потерять в пути бояться.

Потом влететь в закованную грудь 
Богатыря, который шел  тропою,
Чтоб, победив всех, мог он завернуть 
Меня, трясущуюся, в шкуру волчью,

Мог посадить на серого коня
И увезти в даль солнечно-льняную,
Чтоб у камина мог он греть меня
И разделить со мной мог тьму ночную.

И как всегда очнусь я вновь
На самом интересном месте.
И шевельнется в жилах кровь
Разочарованно и жаждя мести.

Кому же мстить? Не лектору, конечно.
Не стоит логика моих трудов.
И вот уж ручку я беру небрежно.
И тянется строка кривых стихов.