Прихандита А. В. (перевод: Самаева Маргарита)
Критическая теория Пятого состояния бытия (Negative Scholarship on the Fifth State of Being)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Очередным пациентом доктора Семау становится представитель крайне редкой иноземной расы плизмориноксов. Он удивителен и необычен во всем - от внешнего вида до способа выражения эмоций. Навороченная штатная медицинская программа помочь мисс Кео не может, но отказывать больному в помощи не в ее правилах. Пытаясь подобрать для юного Тксизны верное лечение, Семау бросает вызов бюрократической машине будущего и открывает для себя таинственный мир древней цивилизации Матори. Лауреат премии "Небьюла" 2025 в номинации "короткая повесть".
[]
  
  "Доктор, во мне растет... дыра", - сказал пришелец через зависшую над ними сферическую машину-интерпретатор.
  
  Семау едва восприняла слово "дыра", настолько ее захватил внешний вид инопланетного существа. Если бы она хоть чуточку меньше заботилась о приличиях, она бы разинула рот от изумления. Пришелец выглядел невероятно прозрачным, и в то же время совсем не прозрачным, словно водяной холм. Своими формами он отдаленно напоминал гуманоида: округлая голова, венчающая бесформенное подобие туловища. Тело его было различимо, как бывают видны океанские волны: преломляющие свет складки и изгибы превращали прозрачное в почти что зримое.
  
  Семау еще раз взглянула на карту пациента. Имя: Тксизна (он/его). Вид: Плизморинокс-матори. Семау никогда раньше не слышала о плизмориноксах, и быстрый поиск в базе данных межзвездных видов Браза подтвердил, что это не ее вина. Частота встречаемости плизморинокса среди прочих видов составляла всего 0,000013%, что поневоле заставило ее пересчитать нули после запятой - она никогда не видела ничего настолько мизерного. Ей интересно было взглянуть и на систему Матори - какой он дом подобного сверхредкого вида? - но удовлетворять праздное любопытство сейчас было не время.
  
  "Здравствуйте! Добро пожаловать. Пожалуйста, присаживайтесь..?" - она придала последней фразе вопросительную интонацию, опасаясь, что инопланетянин не поместится в пациентское кресло. Но, когда тот начал садиться, его тело сжалось, а потом растеклось по сиденью, подобно идеально повторяющей форму сосуда жидкости.
  
  "Не могли бы вы подробнее рассказать мне о... дыре, которую вы упомянули?" - продолжила она. С виду плизморинокс вовсе не казался дырявым. Разве вода вообще может быть с дырками?!
  
  От его "туловища" отделился жидкий комок, образовавший подобие человеческой руки, на конце которой вместо кисти красовалась одинокая унылая точка. Он указал себе на грудь. "Она во мне, - он замолчал, вернее, его машина-интерпретатор сделала паузу, выдав порцию статического шума, - эта дыра. Очень маленькая, но она есть. Я чувствую, как она растет".
  
  "Опишите, что именно вы чувствуете?"
  
  Последовало недолгое молчание. У него не было лица как такового, но сгусток жидкости, который формировал его голову, был более фактурным, чем туловище, как поверхность бескрайнего океана более рельефна, чем поверхность воды в чашке. И сейчас волны его головы заиграли, завертелись в беспорядочном водовороте. Семау решила, что это и есть его лицо, а волны - способ выражения эмоций.
  
  "Это трудно описать", - сказал он. Машина-интерпретатор передала его слова с оттенком сомнения, соответствовавшим выражению его "лица". "Там что-то есть... Я просто чувствую это. Внутри. Это ощущается... как тяжесть, но не в обычном понимании".
  
  "Внутри вас есть дыра, но она ощущается как тяжесть?"
  
  "Ага. Звучит противоречиво, да?"
  
  Семау превратила зарождавшуюся ухмылку в улыбку и для верности покачала головой. "Не проблема. Мы разберемся. Что-то еще вас беспокоит?"
  
  Плизморинокс покачал головой в ответ, и это было поразительно похоже на то, что она сама только что сделала. Никаких дальнейших объяснений он не дал.
  
  "Ну хорошо", - подытожила Семау.
  
  Она потянулась к самому большому из висевших над ее столом экранов - к интерфейсу Модели здоровья, на использование которой у нее была лицензия.
  
  На экране все еще отображалась стенограмма их разговора, но она пока ее проигнорировала, выбрав вместо этого Протокол Согласия. "Я практикующий врач Семау Кео. У меня есть лицензия FKGHB-00987-NUSANTARA на межвидовую модель здоровья INT-HealthGTT, версия 8.5, которую я буду использовать для диагностики ваших симптомов. Даете согласие на обработку этой консультации для постановки диагноза и назначения лечения?"
  
  "Да", - подтвердил плизморинокс.
  
  Семау нажала иконку "ДИАГНОСТИРОВАТЬ". Она ожидала, что при таком скудном врачебном опросе пациента, модель запросит больше данных, но вместо этого она быстро вывела на экран сообщение в красной рамке. "Вид ПЛИЗМОРИНОКС не включен в базу данных, доступную для FKGHB-00987-НУСАНТАРА. Требуется дополнение".
  
  Черт. Этой лицензией до нее владело шесть поколений наставников и стажеров. За это время им удалось приобрести практически все пакеты дополнений для редких видов, путешествующих через систему Нусантара. Но, конечно, с какой стати им покупать доступ к данным о виде с частотой встречаемости 0,000013%?
  
  Надо было проверить модель, прежде чем открывать рот перед плизмориноксом. Теперь же она попусту тратила его время.
  
  "Господин Тксизна, извините, но моя модель здоровья, по-видимому, не оснащена для диагностики заболеваний вашего вида. Хотите, чтобы я направил вас к другому врачу?" Вероятно, ему придется пролететь как минимум три системы, но это все, что она могла сделать.
  
  "Вы не сможете помочь мне без компьютера?"
  
  Семау моргнула. "Я практикующий врач, господин Тксизна. Я не ученый. У меня есть лицензия на использование модели здоровья, и я уполномочена выступать в качестве посредника между пациентом и моделью, но я не имею квалификации для самостоятельных наблюдений и выводов. Если моя модель здоровья не может помочь пациенту, я должна направить его к практикующему врачу с подходящей моделью или к медику-исследователю".
  
  "Мне нужна ваша помощь. В Полевых заметках сказано - нужно обратиться к врачу, как только образуется дыра".
  
  "В Полевых заметках?"
  
  Его интерпретатор зажужжал, завис и распахнул панель, открыв нишу, в которой лежала миниатюрная книжечка.
  
  "Полевые заметки из одного уголка Вселенной" Алисия Балакришнан-Смит", - прочитала Семау на обложке.
  
  "Она досталась мне от родителя, ему в свою очередь от прародителя, а тому - от прапрапрародителя. Это единственные межзвездные полевые заметки о моей расе до уничтожения нашей солнечной системы умунуа. Вам стоит гордиться - эти полевые заметки были составлены одним из ваших, человеком". Плизморинокс сделал паузу, волны на его лица сменились меланхоличной рябью. "Мой родитель умер несколько лун назад. Он должен был провести меня через формирование моей дыры; он обещал мне стать моим, - машина-интерпретатор выдала очередную порцию статического шума - врачом. Но моя дыра возникла с опозданием, а его смерть наступила раньше времени. И теперь у меня остались лишь эти полевые заметки, в которых сказано немедленно обратиться к врачу".
  
  Семау взглянула на волны лица инопланетянина, потом на крошечную книгу. Затем перевела взгляд на монитор, на сообщение, все еще мигающее красным.
  
  "Извините, я не знаю, что смогу сделать", - хотела сказать она, повторяя слова, которые ей хотелось сказать каждому из своих пациентов. Она прекрасно знала, что может сделать для них INT-HealthGTT, но не имела понятия, чем может помочь она сама, сверх того, что уже предлагала модель. А без модели... что ж. От нее было еще меньше проку.
  
  "Чтобы получить пакет дополнений, нужно время", - слабо запротестовала она. Она не была уверена, что у окружного правительства есть свободные средства, но могла проверить. Все же она не забыла добавить: "Я не могу вам ничего обещать".
  
  ***
  
  Каждый вечер после смены в клинике Семау проводила в своем районе осмотры пожилых людей. Ее руководитель в Управлении здравоохранения задавался вопросом - с любопытством, но не без ехидства - почему бы ей не найти себе более интересное хобби, но ей нравилась эта работа. Сегодня по расписанию у нее была миссис Ахтерберг, которая проживала в жилом комплексе на Платформе 36, всего в квартале от главного пирса. На пароме по дороге к этому искусственному острову Семау облокотилась на перила и уставилась на волны внизу, но вместо них увидела мореподобное лицо плизморинокса.
  
  Как только плизморинокс вышел из ее кабинета, она открыла свой аккаунт в окружном правительстве, чтобы проверить остаток бюджета: 876 098 соларов. Затем она вошла в учетную запись INT-HealthGTT и поискала пакет расширения плизморинокса. И тут у неё засосало под ложечкой.
  
   Он стоил 1 800 000 соларов.
  
  "Я просто не знаю, что делать", - призналась она прикованной к инвалидному креслу миссис Ахтерберг, после того как кратко рассказала ей о своем затруднительном положении - разумеется, опустив детали. Они были в гостиной старушки, из стереосистемы в углу вполголоса гнусавила классическая квантовая опера.
  
  "Ты всегда можешь просто поставить ему диагноз самостоятельно", - предложила миссис Ахтерберг.
  
  "Это незаконно", - запротестовала Семау, и ее голос перекрыл техно-арию оперы. - Вы знаете... знаете, что произошло... раньше. Теперь рейтинг моей клиники всего лишь "B". Я не выдержу очередной проверки".
  
  Миссис Ахтерберг махнула рукой. "Это все в прошлом. Иск к Годангу о врачебной ошибке был отклонен, да и ты совсем другой врач".
  
  Семау досадливо покачала головой. "Я все еще его подопечная, его преемница. Если Медицинский совет учует хотя бы намек на несертифицированный диагноз, всё. Они привлекут меня, как тех Учёных-Негативистов. И что тогда будет с остальными моими пациентами?"
  
  "Тогда тебе надо было идти в медшколу, - проворчала миссис Ахтерберг. - Такие, как ты, вечно хотят быть хорошими, вечно мечутся от безделья - тебе надо было стать медиком-исследователем".
  
  "Вы же знаете, я не могу себе этого позволить. Гуру Годанг..."
  "...был бы рад запихнуть тебя в шаттл и отправить прямиком в университет, если бы это дало тебе больше свободы. Ты что думаешь, я его не знаю? Мы с ним в одной песочнице играли, когда были детьми, в одном дворе болтались, когда стали постарше!"
  
  "А я дежурила у его смертного одра, пока он угасал", - с болью подумала Семау. Но вслух ничего не сказала. Резкие слова сейчас лишь подлили бы масла в огонь ее досады.
  Вместо этого она встала и принялась возиться с комнатными растениями на подоконнике, игнорируя взгляд миссис Ахтерберг. Растения, по-видимому, не поливали уже несколько дней; одно из них пожелтело и покрылось плесенью. Возможно, позже она купит фиолетовую звездолистку ему на замену - фиолетовый и зеленый создают приятный контраст. Это оживило бы комнату. Эта мысль помогла ей успокоиться, отвлекла от приступа страха и уныния, которые она испытывала каждый раз, когда кто-то упоминал о старой ошибке ее наставника.
  
  "Кажется, у вас все в порядке", - сказала она, закончив ухаживать за растениями. - Позвоните, если почувствуете недомогание или понадобится помощь по хозяйству. Я зайду снова через неделю".
  
  "Со мной все будет в порядке, дорогая", - сказала миссис Ахтерберг с улыбкой, которая придала ей странно усталый вид.
  
  Семау помахала ей на прощание, но когда она вышла за дверь, старушка снова ее окликнула, намеренно громко, чтобы она могла ее услышать. "Знаешь, то, что Годанг вырастил и обучил тебя, еще не значит, что ты - это он. Ты имеешь право на что-то свое. На нечто большее".
  
  ***
  
  Плизморинокс вернулся через три дня. Семау сидела неестественно прямо, ее ладони в перчатках вспотели. "Господин Тксизна, - сказала она, едва взглянув инопланетянину в лицо. - К сожалению, мне не удалось приобрести нужный пакет расширений. Может, мне направить вас к другому врачу? Я нашла специалиста с подходящей моделью в десяти системах отсюда".
  
  Волны на лице инопланетянина то утихали, то вновь закручивались в воронку. Когда он наконец заговорил через свою машину-интерпретатор, его голос напомнил Семау песню кита, которую она однажды слышала в документальном фильме о древней Изначальной Земле. "Спасибо, что попытались. Сколько стоят эти дополнения?"
  
  "1 800 000 соларов".
  
  Плизморинокс кивнул. Это было похоже на обрушивающуюся на берег волну. "Сейчас у меня нет такой суммы, но я сделаю всё возможное".
  
  "Подождите, - Семау наклонилась вперед, ухватившись руками за край стола. - Вам не нужно выкладывать столько денег, господин Тксизна". Как вообще он столько достанет? "Я нашла вам практикующего врача с нужным пакетом расширений. Вас вылечат в разы дешевле, пусть даже и придется лететь в другую систему".
  
  Волны лица пришельца превратились в мелкую рябь. В наступившей тишине его тело раздулось, практически упираясь в подлокотники - вот-вот готовый лопнуть жидкий пузырь, а в следующее мгновение он весь сжался, превратившись в изможденного океанического старца, сгорбившегося в пациентском кресле. Эта метаморфоза была похожа на самый печальный вздох во Вселенной.
  
  "Я не могу на это согласиться, доктор. Это должны быть именно вы".
  
  "Почему?"
  
  "Потому что, - он медленно надулся, словно набираясь смелости заново обрести собственное существование, - я не уверен, что у меня есть время. Я уже потратил слишком много времени на консультации с другими врачами, каждый из которых отвергал меня по множеству разных причин. Если вы мне не поможете, не уверен, что это сделает кто-то еще. Есть риск, что я проделаю долгий путь лишь для того, чтобы выслушать еще одну причину, по которой меня не смогут лечить. Кажется, я слишком чужероден для любого вида в любой точке вселенной. - Он сделал паузу. - Прошу прощения, если это прозвучало грубо, доктор Кео - я не пытаюсь обвинять вас или стыдить. Просто делюсь своими опасениями".
  
  Щеки Семау вспыхнули. Она подавила желание отвести взгляд. "Мне жаль", - пробормотала она. Это не было извинением - или, возможно, отчасти и было, за ее бессилие - но, прежде всего, это было выражением сочувствия.
  
  "На моем текущем счету 500 000 соларов. Перевести их вам? Я получу больше..."
  
  "Подождите, что?"
  
  "После Трибунала Матори 1997 SGE мой клан получил компенсацию. Нам не на что было ее тратить, нас тогда осталось слишком мало, поэтому мы просто копили проценты".
  
  И что она должна была на это ответить? Ее плечи сгорбились от навалившейся тяжести, в горле застрял ком - смесь горя и стыда. Она почувствовала себя лодкой, сорвавшейся с якоря.
  
  Она могла сделать очень немногое, но сказать "да" все еще оставалось в числе вариантов, даже если это слово отдавалось пустотой в её собственной голове. "Да, господин Тксизна. Мы можем принять ваши 500 000 соларов в качестве аванса за лечение".
  
  "Мне жаль", - чуть было не сказала она снова. На этот раз она не была уверена, имела ли в виду плизморинокса или себя, было ли это извинением или сочувствием.
  
  ***
  
  Плизморинокс приходил после этого еще трижды и каждый раз приносил по 200 000 соларов - хотя мог бы перевести деньги и без личных встреч. И поскольку Семау было неловко выпроваживать его сразу после подтверждения платежа, она начала расспрашивать его о симптомах, как будто он уже был ее официальным пациентом.
  
  На первой встрече она спросила, не стало ли ему хуже. Он отозвался своим волнообразным кивком и сказал: "Дыра увеличилась примерно на пять миллиметров. Она не кажется непропорционально тяжелее, чем раньше, что, полагаю, означает, что ее плотность не изменилась. Но я все еще не могу понять, что это такое". Семау тоже не могла понять, что это. Она украдкой посмотрела на гору воды, которая была его торсом. Несмотря на его прозрачность, она не могла разглядеть в нем никакой дыры.
  
  Перед уходом он сказал: "Пожалуйста, зовите меня Тксизной, доктор. Вы добры, и я хотел бы, чтобы добрая душа видела во мне друга". У Семау отвисла челюсть. Стоит ли ей принять дружбу, попросить его называть ее просто Семау? Может ли она позволить себе быть чем-то большим, чем просто врач -практикующий врач, если быть точной? В конце концов она просто кивнула.
  
  Во время второй встречи, из-за беспокойства, что она делает недостаточно и вряд ли вообще сможет сделать все необходимое, Семау поинтересовалась, говорится ли в "Полевых заметках из одного уголка Вселенной" о том, что врачи-плизмориноксы обычно делают с образующимися в их водных телах дырами. Тксизна сказал "Нет", особой конкретики там нет, лишь тот факт, что принято, чтобы молодые плизмориноксы в возрасте примерно 75-100 лет обращались к врачу, как только почувствуют, что внутри них растет дыра. Родитель Тксизы тоже не удосужился подробно рассказать ему об этом перед своей внезапной кончиной.
  
  В конце встречи Тксизна протянул ей водянистую конечность, конец которой быстро превратился в руку с пухлыми пальцами. Волны его лица струились мягкими изгибами, которые выглядели как сотня маленьких улыбок. Семау немного поколебалась, потом сняла одну перчатку и пожала руку. На ощупь она была прохладной, как погружение в бассейн в знойный день, только ее ладонь не утонула в ней и не намокла.
  
  Той ночью она уснула, думая об этом прикосновении и о сотне маленьких улыбок на его лице, и с закрадывающимся страхом поняла, что не против, чтобы ее называли Семау, даже если это означало бы риск разочаровать и друга, и пациента одновременно.
  
  На третьей встрече Тксизна сказал, что это его последние 200 000 соларов. Он пытался заложить свое жилище, чтобы погасить оставшуюся часть платежа, но оформление документов требовало времени. Он извинился за задержку.
  
  "Мы во всём разберёмся, - сказала Семау, - неважно, сколько времени это займет". Она не осмелилась спросить, есть ли у них время. Похоже, рост дыры являлся естественным этапом для любого плизморинокса, так что, была надежда что, это несмертельно.
  
  Как только он ушел, она авторизовалась в системе правительстве округа и подала уведомление об экстренном использовании бюджета в размере 700 000 соларов. С деньгами, которые добыл Тксизна, у них на руках теперь было 1 800 000. Достаточно для пакета расширений.
  
  Она открыла свою учетную запись INT-HealthGTT, нашла пакет расширений плизморинокс. И нажала "КУПИТЬ".
  
  Пакет загрузился моментально. Семау нахмурилась. Она проверила метаданные и обнаружила, что файл весит меньше одного мегабайта, мизерную долю по сравнению с обычными дополнениями модели здоровья.
  
  Она дважды все проверила, опасаясь, что загрузила что-то не так. Но все было верно.
  
  Она запросила процедуру раскрытия информации и в списке источников данных пакета нашла только следующие:
  
  Измерения тел трех (3) особей плизмориноксов трех (3) разных возрастов
  Карты и описание климата родных планет плизморинокса Матори
  Чертеж биологического оружия Военного комитета Империи Умунуа (отрывок, 10 страниц)
  "Полевые заметки из одного уголка Вселенной" Алисии Балакришнан-Смит (отрывок, 20 страниц).
  
  Семау слишком долго смотрела на экран, дольше, чем длятся несколько яростных ударов сердца. Сначала она почувствовала холод, будто ее внутренности рухнули на десятикилометровую глубину в бассейн с ледяной водой. Затем холод превратился в жар, слабый и мерцающий, начавшийся в глубине живота и поднявшийся к груди, чтобы превратиться в полыхающую в голове солнечную вспышку.
  
  Один миллион восемьсот тысяч соларов ни за что, за след тишины. Просто в никуда.
  
  ***
  
  В тот вечер она навещала м-ра Гровбола, далванбера из системы Лизпен. Это означало поездку на Новую Яву, обычно эти визиты она обожала - ступая на единственный природный остров планеты, она чувствовала себя увереннее, ощущая под ногами твердую опору - но на этот раз почти не заметила разницы между вечно качающейся палубой парома и твердой землей Явы.
  
  Губы сами растянулись в дежурной улыбке, когда м-р Гровбол седеющим щупальцем открыл дверь. Список вопросов она знала наизусть, их светская беседа была вежливой, но формальной. Время от времени ее мысли возвращались к списку из четырех пунктов на мониторе в ее кабинете, и ее улыбка на долю секунды становилась натянутой, пока она вновь не брала себя в руки.
  
  Посещение закончилось в 18:50, на десять минут раньше обычного. Она, шатаясь, спустилась по ступенькам, на некоторое время замерев внизу. Добравшись до гавани, она села на паром до Платформы 36, не до дома.
  
  "Маленький кит вынырнул на поверхность, - сказала миссис Ахтерберг вместо приветствия, открыв дверь. - Кто бы мог подумать?"
  
  "Я здесь из-за цветка", - отозвалась Семау, демонстрируя горшок с темно-фиолетовой звездолисткой.
  
  Миссис Ахтерберг посмотрела на нее серыми, не затуманенными возрастом глазами, взгляд которых тут же смягчился. Семау уставилась в пол, как будто если она не видела старушку, то и та не могла ее видеть; как будто эта жалкая уловка могла скрыть ее смущение от того, что эта морщинистая женщина знала - да, именно знала, Семау могла в этом поручиться, - что Семау всегда вдвое больше заботится об одних, когда ей не удается помочь другим. Как будто горшок со звездолисткой мог компенсировать целые поколения уничтоженных плизмориноксов-матори.
  
  "Обожаю фиолетовый, - прощебетала миссис Ахтерберг. - Ты знала, что мне понадобилось два месяца, чтобы убедить Фиону надеть фиолетовое на нашу свадьбу? Два месяца!"
  
  Звездолистка присоединилось к рядку зелени на подоконнике. Миссис Ахтерберг что-то тараторила, пока Семау переставляла горшки так, чтобы цвет растений менялся от салатового к изумрудному и затем к фиолетовому, а потом в обратном порядке - к темно-зеленому и, наконец, снова к салатовому. Цветок, который она достала, был еще молодым, обычно звездолисткам требовалось около пяти месяцев, чтобы достичь своих окончательных размеров. Значит через пять месяцев Семау нужно будет переселить горшок в более просторный угол.
  
  "Пять месяцев... Пять... - пробормотала Семау себе под нос. - Чтобы получить степень медика-исследователя, нужно пять лет".
  
  Миссис Ахтерберг прервала свою болтовню. "А. Так вот что тебя беспокоит. Пакет расширений не помог, да? Модель здоровья тебя подвела".
  
  Семау подумала, может, и не в первый раз, но сейчас это ощущалось как откровение: возможно, модель здоровья так и задумана, чтобы давать сбои. По крайней мере, в некоторых случаях. Для некоторых существ.
  
  "Ну да, можно пойти в университет, - продолжила миссис Ахтерберг. - И через пять лет тебе больше не придется зависеть от модели здоровья. Но, полагаю, сейчас этих пяти лет у тебя нет?"
  
  "Нет".
  
  Они обе молчали, пока Семау осматривала нижнюю сторону листьев.
  
  Миссис Ахтерберг откашлялась. "Семау, дорогая. Ты же знаешь, что твой гуру Годанг самостоятельно ставил независимые диагнозы своим самым проблемным пациентам, да? До того, как взял тебя..."
  
  "Мы это уже обсуждали - обвинение было ложным, - парировала Семау. - Вы же знаете".
  
  "Обвинение было отклонено, - поправила миссис Ахтерберг. - Я никогда не говорила, что оно ложное. Это ты так сказала. Обвинение отклонили, потому что я, используя свои семейные связи, потянула за кое-какие ниточки и заплатила за это кучу денег. Нет, дай мне закончить, - сказала она, когда Семау резко обернулась, чтобы возразить. - Ты не должна считать это пятном на его репутации. Годанг беспокоился об этом только потому, что мог потерять лицензию на модель здоровья и оставить тысячи людей без медпомощи. Именно поэтому он попросил меня помочь. Но в остальном он не сожалел о содеянном. "Ты делаешь, что должен, чтобы спасти тех, кого INT-Health не спасет", - часто говорил он".
  
  "Если все это правда, почему же он мне ничего не рассказал?"
  "Возможно, потому, что через четыре года или около того моя двоюродная бабушка ушла из Верховного суда, вышла на пенсию - сказала миссис Ахтерберг, легкомысленно махнув рукой. - И наша страховочная сеть ушла вместе с ней. Или, может быть, он не хотел взваливать на тебя этот груз. Не знаю. Суть в том, что Годанг никогда не позволял INT-Health или университету мешать ему помогать людям".
  
  "Как он вообще помогал людям? Это какая-то бессмыслица. У него не было академической подготовки..."
  
  "Зато у него были связи с эпистемической группой диссидентов "Учёные-Негативисты". Они, помимо прочего, научили его основам антропоцентричной медицины".
  
  Семау поежилась, услышав название организации. Она вспомнила, как наблюдала за публичной казнью их лидеров после того, как INT-Health Inc. и Межгалактический консорциум медицинских университетов выиграли иск о краже интеллектуальной собственности. Подумать только: гуру Годанг учился у них, пусть даже всего на одну минутку...
  
  Хотя на самом деле представить, что ее наставник именно так и поступил, было не так уж сложно. Она вспомнила, как он жаловался, что практикующим врачам вроде него, взять пятилетний отпуск практически невозможно. Провинциальная планета типа Нусы могла себе позволить лишь крайне небольшое число лицензий; они не могли надолго отпустить ни одного специалиста, даже для получения академического образования. "Люди - превыше всего", - любил говорить гуру Годанг. Именно поэтому Семау никогда даже и не думала о том, чтобы поступить в университет.
  
  Но это его "Люди превыше всего" могло с тем же успехом означать готовность пойти на все ради своих пациентов. В том числе использовать незаконные средства для доступа к знаниям, необходимым для их спасения.
  
  "Я знаю, ты изо всех сил стараешься продолжить наследие Годанга, - сказала миссис Ахтерберг. - Ты отлично использовала его лицензию. Но Годанг и на том свете был бы вдвойне счастливее, если бы эта лицензия не стала его единственным наследием. Он всегда хотел быть чем-то большим. Сделать что-то большее".
  
  В ту ночь, вернувшись домой и понимая, что некоторые вещи не следует говорить в рабочем кабинете, Семау воспользовалась своей личной линией и позвонила Тксизне. Запинаясь, она извинилась и рассказала, что пакет с дополнением оказался бесполезным и как практикующий врач она больше ничего сделать не может. Затем попросила встретиться с ней у южного пирса Платформы 30 завтра, после окончания ее рабочего дня.
  
  ***
  
  Семау направилась к пирсу, чувствуя себя одновременно вдохновленной и опустошенной.
  
  Она несла спортивную сумку с медицинскими инструментами, украденными из кабинета: стетоскоп для прослушивания дыхания и сердцебиения, набор шприцев для забора образцов различных видов жидкостей. Эти инструменты, она обычно использовала для сбора данных, которые анализировала система INT-Health. Но сегодня вечером она перевела ее в оффлайн-режим, отчаянно надеясь, что эти несколько часов без связи не привлекут внимания Медицинского совета.
  
  А еще она на всякий случай перечитала протокол на предмет подозрения в халатности. Совету придется направить наблюдателя, который возглавит расследование. Ближайшая штаб-квартира Медицинского совета находилась в соседней системе, а значит, наблюдателю потребовалась бы неделя на дорогу, если бы Семау в чем-либо заподозрили. Чего, будем надеяться, никогда не случится.
  
  Она думала, что прозрачное тело Тксизны будет трудно заметить ночью. Так оно и было, но в то же время и нет. Казалось, он впитывал лунный свет: контуры его тела отливали серебром, а все остальное купалось в бледном блеске, словно лунная дорожка на воде.
  
  "Идем со мной", - сказала Семау, не сбавляя шага, прежде чем Тксизна успел что-либо проговорить.
  
  Она выбрала Платформу 30, поскольку это был наименее населенный остров на этом конце обширного архипелага Нусы. Овец и кур здесь было больше, чем людей или других разумных существ, что вселяло в Семау надежду, что какое бы наблюдение ни велось за врачами-практиками, сюда оно вряд ли распространялось. Она отключила все свои передатчики, и никто, кроме Тксизны, похоже, ее не преследовал.
  
  Они отошли от пирса, затем поднялись на небольшой утес, откуда открывался вид на океан. Только когда они надежно укрылись в сосновой роще, Семау остановилась. Она села на упавшее дерево, глядя на море и горизонт.
  
  "Я решила тебе помочь, - сказала она Тксизне. - Тебе это может не понравиться, ведь то, что я делаю, незаконно".
  
  Тксизна подошел и встал рядом с ней, как рельефная статуя из жидкого лунного света. "Спасибо, доктор".
  
  Семау замялась. "Может, тебе не стоит называть меня доктором за пределами моего кабинета. Лучше просто Семау".
  
  "Спасибо, Семау". Волны его лица перетекли в мягкие изгибы, похожие на сотню маленьких улыбок.
  
  "Я захватила кое-какие инструменты. - Семау потянулась за своей сумкой. - Я подумала, что могу взять образцы и позже выяснить, как их проанализировать. И я могу послушать тебя стетоскопом. Может, так я услышу дыру".
  
  Она чувствовала себя глупо. Откровенно говоря, она не знала, что делает. Ее работа заключалась лишь в сборе необходимых модели данных, никто никогда не учил ее, как во всем этом разбираться.
  
  "Данных может быть недостаточно, чтобы сразу выписать рецепт, - добавила она тихо, - но, возможно, они напомнят мне о других случаях, с которыми я сталкивалась. Я попытаюсь подобрать схему лечения по аналогии".
  
  "Семау, я тут подумал. Врачи... человеческие врачи... чем вы занимаетесь?"
  
  Семау приподняла бровь. "Естественно, боремся с болезнями".
  
  "И ты считаешь, что моя дыра - болезнь?"
  
  "А разве нет? Если это не болезнь, зачем тебе обращаться к врачу?"
  
  "Я пришел, потому что в Полевых заметках написано, что нужно найти врача. Но я больше не уверен, что "болезнь" - правильное слово, чтобы описать то, что я испытываю. Эта... дыра - это... нечто иное. Изменение, аномалия. - Он сделал паузу. - Моя машина-интерпретатор помогает мне понять, что значит "болезнь" на вашем языке. Кажется, это также "изменение, аномалия", но я не уверен, что это то же самое, что и моя дыра. - Он снова на секунду замолчал. - Семау, скажи мне, что ты понимаешь под словом "дыра"?"
  
  Целый долгий удар сердца Семау лишь молча смотрела на плизморинокса. У нее уже были пациенты с других планет - в этом и заключалась суть Межвидовой модели здоровья - и хотя недопонимание иногда возникало, оно никогда не было настолько фундаментальным. Никогда ничего такого, что их машины-интерпретаторы и модель здоровья не могли бы решить итеративным путем.
  
  Но опять же, модель здоровья уже подвела плизморинокса, инопланетный вид, более чуждый людям, чем другие. Она слышала, как тормозит машина-интерпретатор Тксизны, как она выдает статические шумы посередине предложений, но никогда не думала, что та подводит его так же сильно, как и INT-HealthGTT.
  
  С бешено колотящимся сердцем Семау отвернулась и сделала то, что обычно считалось табу при личном общении: она активировала виртуальный интерфейс своего имплантата-переводчика и запросила предварительную оценку уровня достоверности перевода речи плизморинокса.
  
  Он выдал результат - 23%.
  
  "О, нет", - прошептала она.
  
  "Семау?" - окликнул ее Тксизна. Машина-интерпретатор передала его слова с ноткой нерешительности. Она зависла над ним, напоминая вражеский военный корабль. "Что для тебя "дыра"?" - повторил он.
  
  Дрожащими руками Семау подняла упавшую ветку и с ее помощью вырыла в земле яму. "Вот это дыра, - объяснила она. - Это пустота, которая остается, когда чего-то больше нет. Это ничто".
  
  Тксизна склонил голову, рассматривая яму своим безглазым лицом. Затем нагнулся и сунул туда палец. "Есть ли в этой, - его машина-интерпретатор запнулась, - дыре что-то, что ты можешь почувствовать?"
  
  "Что ты имеешь в виду?"
  
  "Если ты засунешь в нее палец, ты что-то почувствуешь?"
  
  "Я почувствую почву на дне".
  
  "Но больше ничего?"
  
  "Нет. Вот поэтому это и есть дыра. Отрицательное пространство".
  
  Тксизна замолчал. "Семау, не думаю, что у меня дыра".
  
  Ослепительно-белая вспышка гнева пронзила грудь Семау. Она глубоко вдохнула, подавляя раздражение. Какая бы проблема с коммуникацией здесь ни возникла, это не вина Тксизны, она должна об этом помнить. "Тогда что же у тебя? Пожалуйста, опиши".
  
  "Вот поэтому-то я и обратился к тебе. Я точно не знаю, как это описать. Врач должен был мне помочь. Мой, - машина-интерпретатор остановилась, - ... прародитель был, - его голос дрогнул, - врачом моего родителя. Он помог ему с его дырой, помог сложить, - еще одна заминка, - ... его песню. Песню, описывающую его дыру".
  
  "Песню? Ты обратился к врачу, потому что тебе нужна помощь в написании песни?"
  
  "В Полевых заметках использовалось слово "врач", - извиняющимся тоном сказал Тксизна. - И некому было сказать мне, что это не так. Судя по тону Полевых заметок, я решил, что это обычная практика в вашей профессии среди вашего народа. Пожалуйста, Семау. Мне жаль, что это вызвало путаницу. Я бы обратился к другому представителю своего вида, если бы только мог его найти".
  
  Семау стиснула зубы и с силой потерла лоб костяшками пальцев. Она зашла так далеко, впервые в жизни нарушив закон, потому что хотела помочь этому одинокому пришельцу. Помощь, которая ему требовалась, больше не была похожа на то, что она была готова предложить. Но она уже была здесь. Самое меньшее, что она могла сделать, это выслушать.
  
  "Хорошо, - сказала она. - Теперь ясно, что, хотя мы оба используем слова "врач" и "дыра", мы имеем в виду совсем не одно и то же. Можешь попытаться описать, что именно ты подразумеваешь под этими двумя терминами?"
  
  Потребовался час и бесчисленное количество запинок машины-интерпретатора, но в итоге Семау смогла составить более-менее ясную картину происходящего. "Врач" являлся духовным наставником, хотя после геноцида эту роль должен был взять на себя любой оставшийся в живых старший родственник. "Врач" помогал юным плизмориноксам осмыслить трансформацию, происходящую в их телах при переходе от детства к взрослой жизни. Эта перестройка была сосредоточена вокруг "дыры", которая являлась неким изменением или аномалией, разрастающейся в организме, которую, самим носителям дыры, судя по всему, было трудно описать, другим же она и вовсе была совершенно непостижима.
  
  На шестой попытке объяснить, что такое дыра, Тксизна предложил: "Может, тебе будет полезно услышать ее название на другом языке. Умунуа называли "дыру" aoxono.
  
  Имплантат-переводчик Семау проговорил у нее в ушах: "Пятое состояние". В дополнение к этому на виртуальном дисплее открылось окно с контекстной справкой:
  
  Пятое состояние (на языке умунуа: aoxono) - форма материи, которая образует экзистенциальное и физическое сердце плизмориноксов-матори. Это состояние материи уникально для каждого отдельного плизморинокса, ее свойства может ощущать и наблюдать только ее носитель. Термин "пятое состояние" является отсылкой к четырем классическим агрегатным состояниям: твердому, жидкому, газообразному и плазме. Сердце плизморинокса - состояние материи, которое не относится ни к одному из этих четырех типов; каждое сердце - это уникальное состояние. Потерпевшая неудачу попытка умунуа понять пятое состояние плизмориноксов считается основной причиной геноцида Матори.
  
  "Его свойства ощущает и наблюдает только сам плизмаринокс, который им обладает... - размышляла вслух Семау. - Вот почему это называется "дырой", да? Для каждого отдельного плизморинокса его дыра - вовсе не дыра, это материя, которую может ощущать только он. Но для остальных - включая Алисию Балакришнан-Смит - это нечто, что они не могут увидеть, потрогать или почувствовать. Для них это отрицательное пространство. "Дыра".
  
  "Да, это разумное объяснение. Прости, что не додумался до этого раньше".
  
  Семау не могла его винить - она тоже не учла возможность неправильного перевода. Машины-интерпретаторы стали настолько вездесущими; люди практически перестали обращать на них внимание. "Значит, тебе нужна моя помощь, чтобы описать твою дыру, твое пятое состояние?"
  
  "Да. Это очень важно. У моего клана была песня, которая хранит рассказы о дырах пяти поколений наших предков. Эти описания - единственный способ сделать наши сердца понятыми другим. Если я не смогу описать свое сердце, никто не сумеет удержать его в своих мыслях. Никто не узнает меня". Тксизна замолчал. Когда он заговорил снова, машина-интерпретатор передала его речь хриплым, надтреснутым голосом. "Я не хочу быть неизвестным".
  
  "Но как я могу помочь тебе описать дыру, если даже не могу ее почувствовать?"
  
  "Я надеялся, что как врач ты об этом знаешь. Я надеялся, пакет расширений что-то объяснит".
  
  "Тксизна, извини, но я ничего об этом не знаю". Она поняла, что и ее собственный голос звучит хрипло и прерывисто. "Но я могу быть рядом, пока ты пытаешься описать ее. И я запомню твою песню, когда она у тебя получится. Для меня ты не останешься неизвестным".
  
  ***
  
  Когда Семау вернулась домой, было уже за полночь. Она снова включила связь и тут же услышала настойчивые сигналы уведомлений.
  
  Одно из них привлекло ее внимание. Ее интерфейс пометил его ярко-красным. ДИСЦИПЛИНАРНОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: МЕДИЦИНСКИЙ СОВЕТ ПО ЭТИКЕ.
  
  Ее сердце замерло. Бросив полный тревоги взгляд, она сразу поняла, что происходит: Медицинский совет обнаружил доказательства врачебной халатности и отправляет инспектора для расследования. Она заставила себя сделать глубокий вдох и посчитать до десяти, затем снова вернулась к тем абзацам письма, где перечислялись доказательства.
  
  Больше всего систему насторожило то, как на третьей встрече с Тксизной, еще до того, как он закончил платить за дополнение, Семау начала расспрашивать его о симптомах. Интерфейс INT-Health зафиксировал этот разговор, как и любое общение врача с пациентом в диагностических целях. Но Семау не нажала кнопку ДИАГНОСТИРОВАТЬ. Конечно, причина была в том, что без пакета расширений делать это было бессмысленно, но система заподозрила, что она задавала вопросы для личного анализа.
  
  Глупо. Какое тупое, деспотичное устройство. Как оно может претендовать на всезнание, нелепо терпеть в этом неудачу и при этом наказывать ее за попытку залатать оставленные дыры?
  
  Она позвонила миссис Ахтерберг. Старушка взяла трубку после третьего гудка. "Быстро они, однако, сообразили! - сказала она. - Ну, к счастью для тебя, я разыскала свою двоюродную бабушку - что было нелегко, заметь, старушка хотела "тихой пенсии", как она выразилась. В любом случае, она дала рекомендации по юридической помощи по интеллектуальной собственности, медицинскому обслуживанию и автономии знаний. Нам нужно будет собрать на это средства, но давай подумаем об этом после".
  
  "Спасибо, миссис Ахтерберг. Я перед вами в долгу".
  
  "Неа. Просто принеси мне еще одну звездолистку, ладно? Люблю фиолетовый".
  
  Даже с юридической помощью ее шансы спастись от объединенной мощи INT-Health Inc., Медицинского совета по этике и Межгалактического консорциума медицинских университетов были ничтожно малы. Но Семау сделала все возможное, чтобы на время отбросить свои тревоги.
  
  Следующим ее шагом стало заполнение документов на возврат лицензии на осуществление медицинской деятельности в окружной отдел здравоохранения. Только так она могла гарантировать, что округу не придется тратить кучу денег на покупку новой лицензии из-за того, что ее собственная сгорит в ходе судебного процесса по факту врачебной халатности. Отдел мог принять на работу и назначить нового практикующего врача быстрее, чем завершатся все эти расследования и суды. До этого времени практикующим врачам Нусы придется взять ее нагрузку на себя, но, по крайней мере, это не обернется безвозвратной потерей лицензии.
  
  Когда она ставила свою подпись в конце формы, у нее ком подкатил к горлу.
  
  ***
  
  Следующие несколько дней начинались одинаково: Семау просыпалась в предрассветные часы липкая от пота и одеревеневшая. Чаще всего ее преследовал безликий инспектор, иногда она видела, как Тксизна растекается лужицей, а однажды крабоподобный пришелец испарил его, словно каплю росы в разгар солнечной бури. И все же после каждого кошмара Семау заставляла себя сползти с кровати и приняться за дело - бросать профессию, которой училась всю жизнь.
  
  Единственное, что делало все это стоящим, - ее созвоны с Тксизной - по максимально защищённой линии связи, какую только она могла обеспечить. На них инопланетянин рассказывал ей о своих кропотливых попытках описать свое сердце. Часто его машина-интерпретатор надолго замолкала, и Семау не могла понять, связано ли это с тем, что он пытается подобрать нужные слова, или же это машина не может передать уже найденные.
  
  На шестой день звонок вышел намного короче обычного. "Думаю, я готов, - сказал Тксизна. - Ты сможешь прийти ко мне? Я спою тебе свою песню, если ты все еще хочешь ее услышать".
  
  В то утро, посмотрев в зеркало, Семау заметила следы слез на своих глазах. Когда она открыла рот, чтобы почистить зубы, ей показалось, будто за языком мелькнуло сердце - пульсирующее, оглушительно настоящее. Она закрыла глаза и представила, как будет звучать сердце Тксизны, но смогла услышать лишь свое собственное. Пока что она могла слышать только его.
  
  Паром плыл так медленно, будто шёл по воде пешком.
  
  "Доброе утро!", - сказал Тксизна, открыв дверь. Стены квартиры были выложены белой плиткой, а пол покрыт нескользящим винилом. Большую часть комнаты занимал квадратный бассейн с кристально-голубой водой, сразу давая понять, что это основное жизненное пространство постояльца. Впрочем, сбоку стоял стол, окруженный тремя стульями разного размера. Именно туда Тксизна и подвел Семау. "Пожалуйста, садись", - сказал он, и она вспомнила их первую встречу, на которой она просила его сделать то же самое.
  
  Потом он посмотрел на нее, и это "посмотрел" не значило, что он уставился на нее парой глаз, ведь у него не было глаз; его "посмотрел" означало, что он направил на нее компас своего внимания, направил волны своего лица так, чтобы их приливы и отливы напоминали крепкие объятия, чтобы она чувствовала себя плавающей в нежном океане, который она в то же время могла удержать в своих ладонях.
  
  Это напомнило ей, зачем она здесь: чтобы удерживать. Дыру, пятое состояние - то, чего она не могла даже коснуться. И всё же она была здесь именно для этого.
  
  Tксизна начал петь. Это было совсем не похоже на песню. В лучшем случае на декламацию, набор слов, прозвучавших через тонкую сетку его машины-интерпретатора.
  
  Он пел о дыре, которая ощущалась тяжелой, тяжелой, как грозовые облака, налитые дождем, тяжелой, как крупинки соли в капле океанской воды. Он вслух задавался вопросом, сколько капель дождя он несет в своем сердце, сколько крупинок соли; и решил, что капель ровно столько, чтобы поить влагой кактус в течение трех дней, а соли - чтобы человек мог попробовать и сказать: "В самый раз".
  
  Губы Семау изогнулись в улыбке. "В самый раз", - повторила она, слегка кивнув головой, в качестве молчаливого комплимента.
  
  Он почти не говорил о температурах, так как заметил, что его сердце в лучшем случае нейтрально. Оно не было ни зимой, ни летом, ни метелью, ни засухой; у него была температура атомов, которые покоятся и вибрируют сами по себе - то есть, у него вообще не было температуры. Но он заверил ее, что это не значит, будто он не может чувствовать тепло или холод. Напротив, именно нейтральность его сердца позволяла каждой капельке его тела удерживать столько тепла, сколько хотелось, или сколько было необходимо.
  
  Как раз тогда, когда он попытался описать структуру своего сердца, его машина-интерпретатор начала запинаться. "Мое сердце чувствует себя так, словно оно - посреди - то есть - парит - но никогда - словно -"
  
  После нескольких таких мучительно прерывистых попыток Тксизна замолчал. "Извини. Когда я сочинял песню, я делал это без своей машины".
  
  "Все нормально".
  
  "Я изучил все песни, которые мне передали. В них было много слов, которые были мне незнакомы, которые я никогда не слышал от своего родителя. Возможно, пытаясь описать что-то невыразимое, моим предкам пришлось изобрести множество новых слов. Поскольку теперь у меня нет возможности узнать их значение, я решил взять те из них, которые мне понравились по ощущениям, даже если не понимал их. Но полагаю, для тебя они и вовсе неподвластны пониманию".
  
  Часть ее знала, что это будет нелегко; она уже столкнулась с "предательством" машин-интерпретаторов. Но страх все равно царапал ее изнутри. "Но тебе нужно, чтобы я тебя поняла, - сказала она. - Как я могу это сделать, если не понимаю твоих слов?"
  
  Тксизне потребовалось несколько ударов человеческого сердца, чтобы ответить. "Мой отец часто говорил, что на родине наших предков мы не говорили при помощи звуков, и определенно не говорили словами. Нашей родиной были океанические планеты, очень похожие на Нусу, и большую часть нашей жизни мы проводили в воде; а когда ты находишься в воде, единственные вибрации, которые ты чувствуешь, - это вибрации морских волн, и этого было для нас достаточно. Мы говорили на языке морских волн. Мы не слушали; мы вибрировали, мы настраивались, мы чувствовали.
  
  Еще отец говорил, что на родине наших предков, когда один из нас переживал формирование своей дыры, мы плавали в океане все вместе, настолько сообща, что наши тела сливались в свой океан внутри океана. Мы держали нашего нового взрослого с его новорожденной дырой в самом центре, и пока он пел свою песню на нашем языке океанских волн, мы вибрировали в унисон, подчиняясь его ритму приливов и отливов. Так мы узнавали друг друга, когда наш народ был еще таким же необъятным, как океан".
  
  Взгляд Семау скользнул к центру апартаментов, где в тихом ожидании застыл бассейн с голубой водой. Даже если бы Тксизна растворился в этом искусственном водоеме целиком, его всё равно нельзя было бы принять за океан.
  
  "Жаль, что у тебя есть только я и этот маленький бассейн, - сказала Семау. - Но смогу ли я удерживать тебя так же, как твои предки удерживали своих соплеменников? Поможет ли это узнать тебя?"
  
  Волны лица Тксизны закружились в спокойном ритме, почти гипнотизируя своим повторением. "Да, - сказал он. - Мы можем это попробовать".
  
  Он неспешно подошел к бассейну, опустившись у бортика, словно ребенок, который садится и пробует ногами воду, прежде чем нырнуть. Но Тксизна не нырнул; он, казалось, растворился. Только что перед ней было его округлое тело, а в следующее мгновение - водопад ртути, стекающей в голубую воду.
  
  Его машина-интерпретатор осталась висеть в воздухе и проговорила: "Заходи, Семау. А когда ты окажешься здесь, ты сможешь дышать, как обычно. Я обеспечу тебя воздухом, который тебе необходим".
  
  Семау заглянула в бассейн и обнаружила, что может различить, где находится Тксизна, ибо, хотя он и был теперь жидким, как вода, он все еще слабо светился серебром. Его масса растеклась по голубизне бассейна, словно подвешенная в жидком небе лужа ртути, напоминающая очертаниями человека. Семау сняла обувь, стараясь не думать, что она вот-вот наступит на тело друга.
  
  Она погрузилась в воду, не зная, чего ожидать, но серебристая лужица, которая была Тксизной, расступилась, чтобы принять ее, и начала кружить вокруг. Часть ее хотела отпрянуть, когда эта масса приблизилась, чтобы поглотить ее, но когда контакт произошел, он вовсе не ощущался чужеродным. Это было похоже на погружение в теплую воду, которая слабо пульсировала, как кровь в ее собственных венах.
  
  Возле ее носа образовался пузырь воздуха, и она сделала осторожный вдох. Оказалось, что она не задыхается и не тонет. Тксизна нежно держал ее, и, как и обещал, давал ей необходимый для дыхания воздух. Теперь он полностью окружил ее; она плавала в серебристом коконе. Она медленно вращалась в нем и задавалась вопросом, может, и новорожденные плизмориноксы так же погружались в сон, в объятиях обволакивающей колыбельной.
  
  А потом началось пение. Она чувствовала его каждой клеткой своего тела, словно морские волны, только теперь её собственные кости стали морем, таким же безбрежным, как и вода, что окружила её. Она чувствовала вибрации на своей коже и глубоко внутри себя, то нежные, то взрывающиеся оглушительным крещендо, то лёгкие, как щекотка, то мощные, как удар, то шёпот, то крик. Это был танец, кружащийся, как ленты на ветру, вращающийся, как луна в вечной погоне за собственной тенью. Каждое прикосновение волн - снаружи и изнутри, каждую вибрацию - тихую, как шёпот атомов, и громкую, как землетрясение - она впитывала в себя, запечатлевая в памяти и плоти.
  
  И посреди всего этого, вращаясь на спасательном круге своего серебряного кокона, она почувствовала пустоту, отрицательное пространство, касающееся ее руки. Она отпрянула от удивления. Кокон-Тксизна пульсировал в успокаивающем ритм, мягко вращая ее, пока она не оказалась лицом к лицу с тем местом, где, как ей казалось, была дыра.
  
  Она протянула руку, словно исследуя глубокий космос. Кончики ее пальцев коснулись поверхности сердца ее друга. Она знала, что это было его сердце, потому что не могла его почувствовать.
  
  Но это не требовало никаких ощущений. Не требовало понимания.
  
  Она изогнулась, обвивая всем телом эту дыру-сердце, заключив её в объятия. Она закрыла глаза и позволила песне Тксизны окутать ее, все это время ее пальцы скользили по границам его пустоты. Контраст между небытием дыры и живыми вибрациями песни обжигал ее. Она стала той тонкой гранью между отсутствием и присутствием, между забвением и всеведением.
  
  Когда песня закончилась, когда каждая ее вибрация была запечатлена в самой сердцевине ее костей, Семау поплыла в тишине, такой густой, что она могла до нее дотронуться. Тксизна пульсировал вокруг, теплый, как объятия материнской утробы, и она чувствовала, себя заново рожденной.
  
  "Спасибо", - сказала она, хотя и не была уверена, что Тксизна ее слышит. Спасибо, и надеюсь, этого было достаточно.
  
  Когда, оставляя мокрые следы на полу апартаментов, она вернулась на "твердую землю", она взглянула на округлое тело Тксизны и ощутила острую потребность его обнять. Это было существо с сердцем, подобным грозовым тучам и морской соли, существо, способное общаться симфонией океанских волн. Это было существо, которое она узнала только потому, что оно оставалось загадкой для всей вселенной. Существо, которое она продолжала узнавать, хотя и знала, что никогда не познает его полностью.
  
  Лицо Тксизны покрылось рябью крошечных складок, похожих на тысячу улыбок, он широко раскрыл свои объятия. Семау бросилась в них и долгие минуты провела в рыданиях, ее дыхание трепетало от отголосков песни его сердца.
  
  Позже она спросила его: "Тксизна, а плизмориноксы плачут?"
  
  Тксизна ответил: "Каждое из наших тел - одна гигантская слеза, Семау, мой друг. Но я ценю и те маленькие, которые проливаешь ты".
  
  ***
  
  Ее удивило, как мало усилий потребовалось, чтобы понимать Тксизну. Стоило лишь принять, что его не нужно понимать, просто быть открытой для него. Песня его сердца все еще отдавалась эхом в ее костях, когда она подумала о своей модели здоровья и дополнениях - и как невозможно было закодировать в них пережитый ею телесный опыт.
  
  И потому пришедшее на обратном пути от Тксизны сообщение Семау встретила с тем спокойствием, которому только что научилась - тем, что родилось в измерении, недоступном её обычному восприятию.
  
  Сообщение гласило: ДИСЦИПЛИНАРНОЕ ДЕЛО МЕДИЦИНСКОЙ КОЛЛЕГИИ ПО ЭТИКЕ No 891283: НАЗНАЧЕНИЕ НАБЛЮДАТЕЛЯ. Имя инспектора: Прентер Гозчанки. Обвиняемая: Профессор, доктор Семау Кео. Обновление информации по делу: Инспектор прибыл на родную планету обвиняемой. Подозреваемой рекомендуется оставаться по известному адресу для задержания.
  
  Вслед за этим уведомлением пришло еще одно сообщение, на этот раз от миссис Ахтерберг: Юридическая защита обеспечена. Еще я запустила кампанию по сбору средств по всему квадранту. Моя двоюродная бабушка тоже в этом участвует. "Последний заезд", - сказала она. Мы будем с тобой. Держись, дорогая.
  
  Семау кивнула, хотя знала, что миссис Ахтерберг ее не видит. Она скоро ей позвонит, но сначала ей нужно было уладить еще одно дело. Письмо в банк, а потом еще одно:
  
  Дорогой Тксизна,
  Я не могу вернуть тебе деньги, которые ты потратил на пакет расширений - они не не делают возвратов. Но мой наставник, который меня вырастил, оставил мне немного денег, когда умер. Это самое малое, что я могу тебе предложить.
  
  Надеюсь, ты сможешь использовать их, чтобы отправиться на поиски других уцелевших плизмориноксов. Им тоже понадобится врач. Может, этим врачом станешь ты. Ты будешь лучше меня.
  
  Для меня было честью познакомиться с тобой. Я запомню твою песню навсегда.
  
  Твой друг,
  Семау.
  
  Она отправила письмо, сделала глубокий вдох и устремила взгляд в небо. Над ней кружили чайки, перекликаясь на языке, которого она не понимала. Под ногами колыхалось море, неся ее домой, но учитывая, что там ее ждал инспектор, дом означал также и место, где она ещё никогда не бывала, и судьбу, которая ещё не была определена.
  
  Она не знала - пока что - уцелел ли кто-то из "Учёных-Негативистов" после казни их лидеров. Но даже если никого не осталось, она была готова взвалить на себя эту ношу - стать первой в новом поколении, чтобы понять, как познавать (или не познавать) за пределами путей и границ, установленных недосягаемыми силами. Она не была уверена, что достаточно умна, чтобы сделать все это, но она все равно попытается. Если ей удастся прожить остаток жизни, избавляя людей от необходимости платить один миллион восемьсот соларов за ничто, за след тишины, это будет действительно достойная жизнь.
  
  "Гуру Годанг, вот твое наследие", - подумала она.
  
  Это и песня о том, как нежно держать, то, что никогда не сумеешь понять.
  
  Ансельма Видха Прихандита – американская писательница с индонезийскими корнями []
  Ансельма Видха Прихандита - американская писательница-фантастка индонезийского происхождения. Лауреат премии "Небьюла".
  
  Авторские права соблюдены.
  
  С оригиналом произведения можно ознакомиться по ссылке.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"