- Я говорю тебе, что можно повторить трюк с погребением заживо! - воскликнул Элиас в один из вечеров после очередного представления. - Я все продумал. Знаешь, почему Магистр погиб? Его погубил слишком непрочный гроб. Но если бы он был чересчур прочным, то дело бы тоже хорошо не кончилось. Я знаю, как сколотить ящик.
- Не надо, Элиас, мы уже открыли собственное кладбище три года назад и я не хочу, чтобы оно расширялось, - говорил Йоханнес, расслабляясь за бутылкой виски после вечера, насыщенного работой.
- Нет, мы обязаны повторить этот фокус! - упорствовал Элиас, нервно постукивая кончиками пальцев по крышке стола. - Даже известный иллюзионист Маскелайн говорил, что нам стоит усовершенстовать этот трюк и повторить его через некоторое время. Я усовершенстовал его. Например, чтобы защитить лицо от земли, стоит уже лежа в гробу, натянуть на голову рубашку. И можно еще проделать в гробу отверстие, через которое может пролезть человек. Вот смотри: заколачивают в крышку последний гвоздь, а я в это время пролезаю в то отверстие и проваливаюсь в заранее выкопанную яму. Этого никто не видит и гроб, якобы со мной, погребают на глубине четырех ярдов. Я прохожу через подземный лаз и спокойно выхожу потом из кустов, живой и невредимый.
- Так никто не делает, Элиас, - заметил Ильмари, вмешавшийся в спор. - И лучше не эксперементировать. У нас уже умер один брат. Второго мы на тот свет не отпустим.
- Ничего не случится! - уверял Элиас. - А Юхани был с рождения болен.
- Ничего и не надо, - проговорил Йоханнес.
Элиас, не найдя поддержки у братьев, в сердцах воскликнул: "Ну и глупо с вашей стороны! Это великолепный и зрелищный трюк, а вы от него отказываетесь в пользу дешевых карточных фокусов!". Он, негодующе взглянув на Ильмари и Йоханнеса, развернулся и вышел прочь из комнаты гостиницы, где они проживали во время своего присутствия в Мэринг-Лайне.
- Обиделся... - проговорил Йоханнес, невозмутимо опрокинув в себя еще один фужер виски.
Глядя на воодушевленного Элиаса, он не замечал, что на Ильмари, который почти все время держался в стороне, нет лица. В последние несколько дней он был необычайно печален и, казалось, что от веселого Ильмари, напоминающего ласковый весенний лучик солнца, не осталось и следа. Йоханнес, только что обнаружив отчужденность брата, ненавязчиво спросил: "А ты почему сегодня такой... Отрешенный? Что-то случилось?"
- Да, случилось,- с горечью произнес Ильмари. - От меня ушла жена. Неделю назад Кертту забрала сыновей и покинула Лиственную пустошь.
- Как это, ушла?! - воскликнул Йоханнес, искренне сопереживая брату. - Почему? Ты знаешь, где она?
- Лето и сентябрь мы прожили в доме нашей с тобой мамы. Все было замечательно до тех пор, пока наши язычницы не попытались завербовать в свою глупую религию Эйно и Пертту... Я ничего об этом не знал, поскольку все это время был с вами в Глазго. Когда я вернулся домой пять дней тому назад, ни ее, ни моих сыновей в доме не было. Мама уверяла, что Кертту изменяла мне, пока я работал. Знаешь, мне в тот момент показалось, что я проклят. То Жанна, то теперь Кертту, которую я был готов впустить в свое сердце на ее место. Я снова хотел залезть в петлю, но в среду, среди ночи, ко мне тайком пробралась в спальню Тарья. Она лишь успела сказать, что Кертту оговорили и сообщив о попытке мамы заставить Эйно и Пертту поклоняться какому-то там Локи, сказала мне, в какую сторону уходила моя жена. Я нашел ее в съемном домике на Спринг-Стрит в Нью-Роуте, но она заявила, что не хочет больше ничего иметь со мной и моей "чокнутой семейкой".
- Ильмари, солнце мое, мне очень жаль, что так произошло, но я не собираюсь тебя жалеть, поскольку знаю, что в таком случае ты лишь опустишь руки, найдя утешение в сочувствии окружающих, - сказал Йоханнес. - Не будь податливой глиной, из которой можно лепить все, что заблагорассудится. Будь конкистадором-завоевателем. Обрети ее вновь, отбив в безоружной схватке сердце и душу Кертту. На кону, в конце-концов, стоят не только ваши чувства. Подумай хотя бы о том, что для счастливого детства любому ребенку нужна полная семья, с матерью и отцом. Сделай это для своих сыновей, Ильмари.
- Я бы рад, но она не пускает меня даже на порог... - печально произнес Ильмари, с горя приложившись к бутылке виски и разделив ее с братом.
- Поговори с Элиасом - он же наверняка первым узнал о вашей размолвке, ведь домой вы вернулись вместе. Отправь его к Кертту - пусть он побеседует с ней - может, Элиас сумеет убедить ее вернуться в семью.
- Попробую пока справиться сам, а там посмотрим.
Но на этом беды, рухнувшие на братьев, не закончились. Пока они были в Мэринг-Лайне, Йоханнесу пришла телеграмма из Дрим-Тауна, в которой Лилия умоляла его срочно приехать. Она сообщала, что тяжело заболела Жанна. Йоханнес, отказавшись ехать на следующий день в Литлфорд, бросился на вокзал, откуда уехал домой. Когда он покидал Дрим-Таун неделю назад, там зарождалась эпидемия дифтерии, которая уже на тот момент поразила многих. Йоханнес тогда в шутку сказал жене: "Если я вернусь, а ты болеешь - будем спать в разных комнатах". На что Жанна, засмеявшись, ответила: "Тогда у меня есть особый резон беречь себя, дорогой." На такой позитивной ноте они и расстались. Жанна заразила его своим хорошим настроением и тревога в его душе умерила свой пыл. Йоханнес, возвращаясь в Дрим-Таун, пораженный страшной эпидемией, до последнего надеялся, что болезнь обошла их дом стороной, и Лилия преувеличивает, что Жанна болеет так тяжело. Он, несмотря на призрачную веру в благополучие, всей душой переживал за Артура, ведь дифтерия заразна. Оказавшись дома, Йоханнес, к своему горю, застал Жанну, болезненно-бледную и ослабевшую, в постели, что устроила ей Лилия в зале. Сейчас она спала, и Йоханнес тихо утроился в кресле рядом с ней, переживая ее болезнь, как свою собственную.
- Леди Жанна заболела на следующий день после вашего отъезда, мой господин, - сообщила Лилия. - Мы приглашали доктора, и он прописал лечение. Учитывая то, что господин Блэйк едва закончил свое обучение и не имеет опыта, лечение, увы, не помогло...
- А Хоскинс? Почему вы не обратились к нему?! - чуть не плача, произнес Йоханнес.
- Мы не знаем его адреса.
- Быстро беги на телеграф и отправь ему сообщение! - потребовал он. - Я напишу тебе его адрес.
Он остался наедине с женой. Она, приоткрыв глаза, прошептала губами, потерявшими свой былой румянец: "Ты приехал!" Это прозвучало так по-детски радостно и наивно, так трагично-надрывно, что сердце Йоханнеса сжалось.
- Да, моя любовь, я здесь, - проговорил он. - Ну что ты лежишь и хандришь? Вставай, болеть - это скучно. - Йоханнес старался скрасить угнетающую обстановку внесением пусть и фальшивого, но веселья. К сожалению, у него это выходило проделать лишь сквозь слезы.
- Не получилось у меня сберечь себя, Йоханнес... - опечаленно проговорила Жанна, протянув к нему свои истончавшие руки. - Так тяжело я еще никогда не болела... Уже столько дней едва могу подняться с постели, трудно даже сделать глоток воды... Давали какую-то сыворотку, а она, как подслащенная вода - никакой совершенно пользы...
- Я велел Лилии отослать телеграмму доктору Хоскинсу - скоро он приедет и вылечит тебя, ведь Хоскинс - хороший врач, - Йоханнес ни на минуту не переставал верить в благополучный исход этих печальных обстоятельств.
- Артурри, слава Богу, еще держится - мы его не выпускаем из детской, - сказала Жанна. - Но я так боюсь, что он заболеет... Сегодня обещала приехать моя мама - она заберет его в Нью-Роут.
- Все будет хорошо, Жанна, - Йоханнес взял ее руку в свою. Она была горяча, ведь Жанну лихорадило. - Вот выздоровеешь, и мы начнем готовиться к Рождеству, ведь уже через две недели Святки. Мы, как и в прошлом году поставим в этом зале большую ель, украсим ее стеклянными игрушками, которые станут переливаться пурпурным цветом в свете разноцветных свечей. И к нам, как и в прошлом году, заявится старина Аэрн. Помнишь, как на прошлое Рождество к нам в дом забежала моя крыса, о которой я забыл тебе сказать. Надо было видеть тебя со стороны - ты была такой трогательно-робкой, что в моем сердце вспыхнуло пламя чувственной нежности к тебе, которую я до этого, наверное, не испытывал никогда.
- Во времена твоего отсутствия Аэрн часто прибегает к нам. Я уже привыкла к нему и кормлю его с рук. Никогда не думала, что подружусь с крысой, - Жанне было все тяжелей говорить, но она пыталась умолчать о своих ощущениях, чтобы не огорчить Йоханнеса. Ей было больно видеть, как ее любимый супруг, сидя над ее почти что немощным телом, тщетно пытается скрыть слезы отчаяния.
- И мы обязательно пригласим погостить у нас твою маму и моих братьев, - продолжал мечтать вслух Йоханнес, желая отвлечь Жанну от боли. - Ильмари недавно признался мне, что хотел бы увидеть своего племянника. Он велел мне передать тебе, что давно простил нас с тобой. В канун Рождества мы отменяем все свои представления и в этом году не изменим традиции встречать праздник в кругу семьи. Представляешь, как будет счастлив Артур, когда обретет еще одного родного дядю?
- Жаль, что я не увижу этого, - слова Жанны были тяжелым ударом для него. - Йоханнес, я ведь все знаю. Я слышала разговор Лилии и того молодого доктора. Он сказал, что в моем случае дифтерия смертельна. Мы все слишком сильно запустили, и возбудители моей болезни каждый день травят меня. Сегодня утром я едва не задохнулась, но, видимо, Всевышний пожалел меня и дал возможность проститься с тобой. Возьми это кольцо и не расставайся с ним, пока не поймешь, что тебе уже незачем хранить память обо мне.
Жанна сняла со своего указательного пальца изящное золотое колечко с маленьким кроваво-красным рубином и надела его на безымянный палец правой руки Йоханнеса. Он сам по себе был человеком миниатюрным, и его руки были ненамного крупнее изящных рук женщины, поэтому маленькое колечко Жанны было ему впору.
- Носи его, и пусть это кольцо принесет тебе счастье, Йоханнес, - ее слова походили на прощание и он, уже не в силах держать в себе боль, не прятал слез. - А нашему сыну отдай вот этот кулон - он передается у нас по женской линии как талисман. Моя мама подарила мне его в день нашей свадьбы, надеясь, что у нас будет дочь. Быть может, Артур однажды осуществит ее мечты в своих детях и отдаст этот кулон своей дочери.
- Нет, Жанна, ты не можешь... - Йоханнес, не боясь заразиться от нее, припал лицом к ее горячей груди. - Тебе всего-лишь двадцать три года, любовь моя... Останься, прошу тебя! Помнишь, я просил у тебя дочь? Ты сказала, что у нас все впереди...
- У тебя все впереди, дорогой, - по ее щекам текли огненные слезы, - а я обречена. Спасибо тебе за эти годы, Йоханнес. Если бы не ты, я не познала бы любви и счастья. Береги Артура. У него, в отличие от тебя, нет ни братьев, ни сестер.
Жанна, не в силах больше говорить, замолчала. Она делала знаки, прося его уйти - Жанна, зная о том, насколько заразна ее болезнь, боялась, что она погубит и его. Но оставить Жанну, возможно, умирать одной, было свыше его сил. Он, стоя на коленях у изголовья дивана, на котором она лежала, вспоминал яркие события их недолгого счастья. В сознании Йоханнеса проносились события далекого 1908 года, когда она вошла в их семью, будучи невестой его брата. Он вспоминал, как однажды им пришлось ехать в одном седле через весь лес к озеру Теней, куда держали путь его братья, Йоханнес видел, будто в наяву, путь в Ювяскюля, когда он застал ее в слезах от похождений Ильмари. В его памяти проплывали картинки их первого поцелуя в доме Князевых, когда Йоханнес, не в силах скрывать свои чувства, признался ей в своей тайной влюбленности. Он вспоминал прелесть их первой ночи, позорное разоблачение и счастливый его исход в храме у алтаря... Та, которую он любил, лежит сейчас при смерти, прикрыв прекрасные очи в ожидании своего несчастного финала.
Тьма уже давно опустилась на Дрим-Таун, ожидающий наступления ночи. Сегодня был промозглый день, так похожий на многие дни в декабре. На улице страшно завывал ветер, обламывая ветви деревьев и старая вишня, что росла у окна зала, била в стекла своими тонкими, но жестскими ветками. И дождь, не прекращающийся весь день, стучал по карнизам, отдаваясь своими ударами в разбитых сердцах двух. По воде на мокрых дорогах плыли тени приближающейся смерти и несчастной любви. В половине девятого вечера из Нью-Роута приехала Агнес. Жанна молча приветствовала ее, слегка приоткрыв глаза.
- Ах, Жанна! - мать бросилась к ней. - Я до конца не верила, что все так серьезно...
- Я тоже... - угрюмо произнес Йоханнес, не отходя от нее. - Еще неделю назад уезжал из дома - она была здорова, а теперь умирает... - на последнем слове его сердце вновь рассекла острая боль скорби.
- Где Артур? - спросила миссис Бредберри, поглядывая на дверь зала.
- Он с Лилией в своей комнате, - сказал Йоханнес. - Пока еще здоров, слава богу.
В этот момент Жанна почувствовала себя особенно плохо. Она ощутила, что уже не может повернуть голову и даже что-то сказать - казалось, ее мягкое нёбо было парализовано. Жанна лишь вытаращила глаза, и Йоханнес понял, что конец ее близок. Он, чувствуя, чего она хочет, быстро принес из детской сонного Артура, прикрыв ему рот и нос шейным платком Жанны, который нашелся в шкафу. Мальчик, судя по всему, мало что понимал и поэтому произнес: "Что, мама?"
Жанна лишь прикоснулась немеющей рукой к его шелковистым белым волосам и закрыла глаза. Навсегда. Йоханнес, не в силах пережить час беды, крепко сжал ее тело в своих объятиях и разразился горькими слезами, молвя лишь одно: "Жанна! Жа-нна!" Агнес, решив, что она явно здесь лишняя, ушла в детскую, уведя с собой внука. Этот вечер был кодой счастливой жизни с любимой женщиной для Йоханнеса. И кульминацией его любви к Жанне, пленившей навека его сердце.