- Как ты похожа на свою покойную тетку Аннели, - смеялся Ильмари, играя со своей маленькой племянницей. Анжелика еще мало чего понимала, но однозначно любила всех своих родственников и, особенно, дядю Ильмари, который часто развлекал ее простыми фокусами. - Что, Анжелика, решила нам ее заменить? - говорил Ильмари, обращаясь к ней. - Ну, добро, только не ударяйся в язычество.
- У нас уже подрастают новые братья Ярвинены, - улыбнувшись, заметил Элиас. - Если бы у кого-нибудь из нас родилась еще одна дочь, то можно было бы восстановить прежнюю структуру нашей семьи.
- Все зависит от нас с тобой и от наших жен, - сказал Ильмари. - На Йоханнеса надеяться бесполезно - он, похоже, уже давно утратил способность кого-то любить.
Малютка Анжелика была одета в синее шерстяное платье, так прекрасно сочетающееся с ее русыми косичками, которые пока что были тонки и коротки, как ленточки на ее туфельках. Она, сидя на руках у Ильмари, трепала его за рыжие кудри на голове, накручивая локоны на свой маленький пальчик.
- Любишь дядю Ильмари, да, моя красавица? - спрашивала ее Лилия, сидящая рядом.
- А как же дядя Йоханнес? - спросил Элиас, погладив ее по голове.
- А кто это? - пролепетала девочка, взглянув на отца.
Присутствующие рядом с ней рассмеялись.
- Ну вот, этот вечный студент, не находящий со своей учебой времени на то, чтобы повидаться с родными, теперь отвергнут родной племянницей, - проговорил Ильмари, не сводя глаз с дочери старшего брата.
Йоханнес не появлялся в Лиственной пустоши уже почти год, но скорее, по другой причине. О ней было известно лишь ему, Артуру и духу Маритты. А между тем завтра он собирался поехать вместе с братьями в имение Дангарис, чтобы окунуться в атмосферу поэтического вечера. Йоханнес так не хотел покидать свой уютный дом на берегу холодного моря и оставлять Артура одного на целый день и вечер, что ему даже приходила в голову мысль никуда не ехать, и слукавить насчет плохого самочувствия. Но благородные манеры не позволяли ему нарушить свое обещание, и в понедельник утром он, доехав на поезде до Нью-Роута, все-таки нарушил свою давнюю традицию и появился в Лиственной пустоши. Там его с большой радостью встретили нарядно одетые слуги и братья.
- Великолепно выглядите, братья, - оценил он. - А с какой стати так нарядились Эллиоты? Наверное, сходили вчера на рынок?
- Да, сэр Йоханнес, мы вчера ездили в Нью-Роут, чтобы купить одежду для выхода в свет, - сообщила Адели. - В высшем обществе домашние платья не приветствуются.
- Ландыш, ты еще не знаешь, но господа Эллиоты уговорили нас вывести их в свет, - поставил в известность Элиас. - Я понимаю, что им, людям голубых кровей, больно осознавать себя прислугой. Так пусть же будут тогда нашими спутниками на этот вечер. К тому же они говорят, что хорошо знают Ливиадока. Позволим же им повидаться.
В имение Дангарис Ярвинены и их свита прибыли за полчаса до начала поэтического вечера. Замок Ливиадока, построенный его предками еще в позапрошлом веке, напоминал средневековый замок феодала: массивный и величественный, украшенный флигелями и увенчанный готическими пиками. На окнах - фигурные решетки из чугуна, с трех сторон замок укреплен валами. Единственное, чего не было, так это огромного рва и поднимающегося моста. Множество стражей и придворных - да, нечасто такое увидишь в индустриальном двадцатом веке. Внутри замка было гигантское пространство, сверкающее глянцем плитки и ослепительной красотой полотен, написанных именитыми художниками. Полы были застелены красными коврами с диковинными узорами. У стен стояли изящные статуэтки божеств кельтской мифологии. Все это в своей совокупности выглядело пафосно и помпезно. В гостинном зале собралось немало народу. Женщины сверкали драгоценностями на пальцах, шее, в ушах и на запястьях, а мужчины были одеты как всегда строго в черные смокинги или более торжественные костюмы с фраками. Братья Ярвинены, несмотря на свое происхождение, о котором кроме них никто ничего не знал, были одеты так, будто и сами были голубых кровей. Элиас носил черную рубашку с брюками в тон, дополняя костюм черным фраком с красной подкладкой - это придавало его образу небольшую долю готики. Ильмари предпочел классику, сочетая белое с черным. А Йоханнес, отличающийся самобытностью и укрепившимся за собой амплуа романтика, был одет в темно-синюю рубашку свободного покроя, шелковые брюки черного цвета и лаковые остроносые туфли, начищенные до блеска. Пиджак он почти не носил и решил обойтись без него и на этот раз. Его прекрасные волосы были как всегда безукоризненно светлыми и спадали на плечи так красиво и грациозно, будто он был куклой, а не живым человеком. На шее красовалось множество различных цепочек и кулонов, утонченные пальцы искусного иллюзиониста были украшены перстнями и обручальным кольцом, которое уже много лет не снималось, а под волосами блестела золотая серьга, отголосок юности. Йоханнес был как всегда прекрасен и ощущал на себе обращенные на него взгляды жеманных барышень. Но, вместо того, чтобы флиртовать и стрелять взглядом, как в былые времена, он сохранял холодность и нейтралитет. Братья втроем прогуливались по залу, то и дело встречая знакомых людей. Эллиоты, встретившись с Джонатаном Левиадоком, в это время беседовали с ним.
Когда настал час чтения стихов поэтессы Элен Левиадок, Ильмари, не особо любящий поэзию, устроился за игральным столом с Джонатаном Левиадоком, Эллиотами и Чарльзом Чедвейком, мэром города Нью-Роут. Элиас и Йоханнес предпочли затеряться в толпе любителей прекрасного, стоя недалеко от позиции, занятой поэтессой и чтицей Элен. Она, такая утонченная и восхитительно-нежная, стояла у окна, читая свои стихи в свете электрической лампы в то время, когда ее слушатели находились в романтическом полумраке зала. Элен читала свою поэму "Тюдоры", которая принадлежала к юношескому периоду ее творчества. Йоханнес, как ни странно, блуждал своим взглядом по ее силуэту. Да, она была хороша собой. Светлые волосы Элен были убраны в элегантную прическу и украшены заколкой в виде стрекозы. На ней было платье цвета рубина, пикантно облегающее ее стан, дополняемое черными туфлями на каблучке. Элен была хрупка и не обладала пышными формами, но это было скорее ее достоинством, чем изъяном. Идеалы эпохи Возрождения ходят сплошь и рядом, поглощая пирожные, а девушки вида фарфоровых статуэток - явление редкое и поэтому любому мужчине приятно их созерцать. Особенно, если такие девушки напоминают им о любимых, но, увы, умерших женах... Йоханнес, слушая ее эмоциональное: "Ты гордый король, твоя участь известна, и гибель твоя всей стране интересна", вспоминал о временах, когда знал ее лишь по почерку. Именно тогда он прочел рукопись ее поэмы. Йоханнес читал поэму о Тюдорах параллельно с романом про Карла Великого в то время, когда были живы люди, которых он любил, и не родились еще те, кого он любит. В те годы он был юным и непорочным, Йоханнес тогда сгорал в пламени любви, и страсти овладевали им. А теперь он подходит к черте зрелости с каменным сердцем и пустой душой. Уже никто не сможет растопить осколок льда в его сердце и ничто не высечет в его душе искру любви. Он стал бы подобием Снежной королевы, если бы не Артур. Но даже бесконечная любовь к своему ребенку не сможет дать ему то, чем когда-то его одарила Жанна...
Чтения стихов закончились в девять часов вечера, но этот светский раут затянулся до полуночи. Ильмари, будучи отличным игроком, сорвал крупный выигрыш, Элиас развлекался с хорошенькими девушками, не забывая, однако, о жене, ждущей его дома. А Йоханнес успел повстречаться с руководителем театра города Эдинбурга, который просил его принять участие в спектакле "Сон в летнюю ночь" по Шекспиру. "Ваше блестящее образование в дуэте с громким именем принесет этому предприятию успех. Не откажите, а об оплате договоримся," - просил сэр Берроуз.
- В январе мы с братьями плывем в Америку, я не могу, - ответил Йоханнес. - Да и к тому же я больше иллюзионист, чем актер.
- О, сэр Берроуз, какая встреча, - проговорила Элен, случайно вмешавшаяся в их разговор. - С удовольствием побеседовала бы с вами о театральном искусстве, но позвольте мне украсть на пару минут у вас господина Ярвинена. Мне нужно обмолвиться с ним парой слов.
Элен, сделав знак Йоханнесу уйти с ней, незаметно увела его из зала. Они оказались на втором этаже дома в уютной оранжерее.
- Что ты хотела, Элен? - спросил Йоханнес, сохранявший молчание по пути сюда.
- Йоханнес, я знаю, что ты с головой погружен в свою работу. Наверное, у тебя и без меня много проблем... - замялась в смущении Элен. - Но все же я смею просить тебя. Йоханнес, девятнадцатого декабря я выхожу замуж за Джонатана. Венчание назначено на полдень в храме Святого Петра, это в Грин-Хилле. У меня никого, кроме тебя, нет - о маме своей я ничего не слышала еще с 1913 года, с тех пор, как мы с ней расстались. Отец, как тебе известно, был убит, а с другими родственниками я потеряла связь. Поэтому я прошу тебя, побудь, пожалуйста, со мной в этот день. Мне так нужна чья-то поддержка...
- В этот день мы с братьями, наверное, будем дома, - сказал Йоханнес, улыбнувшись. - Поэтому я так полагаю, что мне все-таки удастся выдать тебя замуж.
- О, Йоханнес, ты даже не представляешь, что сделаешь для меня, если будешь присутсвовать на венчании! - глаза Элен загорелись.
- Но ты все же предупреди об этом Джонатана, - попросил он. - А то мое появление может показаться двусмысленным.
- Все будет хорошо, Йоханнес, не беспокойся, - обещала Элен. - Главное только приди.
Почему-то обстоятельства складывались именно так, чтобы его встречи с Элен не прекращались. Сначала презентация книги, потом поэтический вечер, а теперь вот, свадьба. Быть может, судьба пытается свести их? Вряд ли, ведь это - абсурд. Элен любит лорда Дангариса, Йоханнес не любит никого и не хочет любить. "Это просто совпадение, мой дорогой Ландыш, не занимайся самоистязательством, - утешал себя Йоханнес. - Я просто поприсутствую на ее свадьбе, пожелаю ей счастья, а потом постараюсь отстраниться от Элен и незаметно порвать связующие с ней нити. Все будет так же, как и прежде".