Тема этой книги - футбол и политика. Автор путешествует по разным континентам, встречается с современниками и предаётся размышлениям о прошлом и настоящем. Написано и впервые опубликовано произведение в 1990-х годах, в один из интереснейших периодов мировой истории. И сейчас приходится только удивляться тому, какие параллели обнаруживаются с нашими днями. Признак ли это классики?

Эта книга могла быть написана только благодаря общению с сотнями людей по всему миру. Многие другие содействовали в качестве переводчиков (некоторые за плату, другие нет) или в качестве организаторов встреч. Некоторые просто помогали мне купить билеты на поезд - так мне повезло в России. Спасибо всем, кого я повстречал и процитировал в этом тексте, а также

- в Англии: Дебби Эштон и Франциску Панницце из "Amnesty International", Генри Атмору, Рейчел Бакстер, Джо Бойлу, Нэнси Бранко, Жорди Баскету, Рейчел Кук, Шилпе Дешмук, Джиллиан Харлинг, Метту Меллору, Саймону Пеннингтону, Селсо Пинто, Киру Реднеджу, Гэвину Ризу, Катрин Сойер и Саймону Векстеру;

- в Шотландии: Реймонду Бойлу, Марку Дингуоллу, Джерри Данбару, Джимми Джонстону, Марку Лейшману и Джону Скотту;

- в Северной Ирландии: Томасу "Диджею" Маккормику и его семье и Джону Макнейру;

- в Ирландии: Джону Ленихану и Марине и Паулине Миллингтон-Уорд;

- в Голландии: Виллему Баарсу, Рутгеру и Яну Маартену Слагтеру, коллективу "Nieuwe Revu" и "Vrij Nederland";

- в Германии: семье Клопфлайшей и фан-клубу "Герты";

- в Прибалтике: Норвежскому информационному центру в Вильнюсе и Маркусу Луйку;

- в России: Юлии Артёмовой, Анне Бородатовой, Владимиру Шинкарёву, Марку Райс-Оксли, Кэри Скотт, Саше и Ирине;

- в Украине: Петру Лавренюку;

- в Чешской Республике: Вацлаву Хубингеру, Карелу Новотны, Яну Тобиасу и Информационному пресс-центру для иностранных журналистов;

- в Венгрии: Кристине Феньо и Габору Варджиасу;

- в Италии: семье Эррера, Изабель Гренье и Вирджинии;

- в Испании: Элизабет Альмеде, Сальвадору Гинеру и Нурии;

- в Камеруне: сотрудникам британского посольства;

- в Южной Африке: всем моим родственникам, Ремонду Хаку, Доктору Хумало, Стиву Комфеле и Кришу Найду;

- в Ботсване: семье Масире;

- в США: Мишель Экерс-Сталь, Джою Бифельду, Сью Карпентер, Джулии Фауди, Дункан Ирвинг, Лео Куперу, Дину Линке, Целестину Монге, Джону Полису, Майклу Уитни, Майку Уойталле, Эду, Рут Агиллере, Андресу Кавелье, Крису Коулзу, Франку дель'Апе, Гасу Мартинсу, Меган Оутс, Дерику Рею, Кристен Апчёрч и Бее Видакс;

- в Аргентине: Рафаэлю Блюму, Эстеле де Карлотто, Питеру Гамильтону, Фабиану Лупи, Натаниэлю К. Нэшу, Даниилу и Пабло Родригему Сьерра и Эрику Вейлю;

- и в Бразилии: Рикардо Бензаквиему, Конке Бокайюва Кунье, Марсио Морейре Алвешу, Адаму Риду и Герберту де Соузе.

Я также хочу поблагодарить Питера Гордона и Ника Лорда из "Yorkshire Television". В 1990 году они выпускали великолепную телепередачу о футболе по всём мире, которая называлась "Величайшая игра", и они позволили взять всё, что мне надо из их огромных папок с фактами и интервью. Я взял многое.

Я, в известном смысле, должник Билла Мэсси и Кэролайн Оукли, моих редакторов из "Ориона".

Эти цифры, может быть, фантастически бессмысленны. В описании любого недавнего финала Чемпионата мира вы можете найти цифры зрителей, где счёт идёт на миллиарды, и тот же самый буклет провозглашает, что Страйкера, собачку-талисман Чемпионата мира, увидят один триллион раз к концу 1994 года. Точно триллион? Они уверены?

Но несомненно, как и заявляет буклет, "соккер - самый популярный вид спорта в мире. Говорят, в Неаполе, когда у человека есть деньги, он первым делом покупает себе что-нибудь поесть, потом идёт на футбол, а потом смотрит, осталось ли у него что-нибудь на местечко для жилья. Бразильцы говорят, что даже в самой маленькой деревушке есть церковь и футбольное поле - "Ну, не всегда церковь, но всегда футбольное поле". Большинство людей в мире чаще ходит молиться, чем на футбольные матчи, но в остальной в жизни общества соперников у матчей этой игры нет. Эта книга об её месте в мире.

Когда игра имеет значение для миллиардов людей, она перестаёт быть просто игрой. Футбол никогда не был просто футболом: он помогал свершать революции и войны, очаровывал мафиози и диктаторов. Я начал писать книгу, ещё толком не обдумав, как это работает. Я знал, что когда "Селтик" играет с "Рейнджерс" в Глазго, напряжение достигает Ольстера^[1], и что более половины жителей Нидерландов вышло на улицы праздновать, когда Голландия обыграла Германию в 1988-м. Я читал, что, благодаря футбольной команде, милитаристское правительство Бразилии продержалось на несколько лет дольше из-за победы в Чемпионате мира 1970 (это обернулось бредом) и что биафро-нигерийская война прекратилась на один день, чтобы позволить Пеле, посетившему страну, сыграть матч. Все мы слышали о Футбольной войне между Сальвадором и Гондурасом^[2].

Первый вопрос, которым я задавался - как влияет футбол на жизнь страны. Второй - как жизнь страны влияет на футбол в ней. Что, другими словами, делает Бразилию играющей как Бразилия, Англию делает Англией и Голландию делает Голландией? Мишель Платини сказал "L"Equipe": "Футбольная команда воспроизводит образ жизни, культуру". Это так?

Я начал эту книгу в качестве стороннего наблюдателя мира профессионального футбола. Я жил, и играл, и смотрел игры в Голландии, Германии и США, и писал об этом в журналах, но я никогда не сидел в ложе прессы и не разговаривал с профессиональными футболистами. Ради этой книги я путешествовал по всему миру, смотря игры и беседуя с футбольными тренерами, политиками, мафиози, журналистами и другими болельщиками, иногда даже с запасными игроками. Громкие имена пугали меня. Интервьюируя Роже Миллу, например, я едва мог оторвать взгляд от моего списка подготовленных вопросов. Постепенно я становился менее впечатлительным и сейчас, десять месяцев как с "Мараканы", сидя дома в Лондоне, я почти не обращаю внимания на футбольную жизнь.

Я путешествовал девять месяцев, посетив 22 страны, от Украины до Камеруна, до Аргентины, до Шотландии. Это было время потерянности в пространстве. Было там несколько языков, на которых я более или менее мог сказать: "Я - английский журналист", но в Литве и Эстонии мой прогресс не зашёл настолько далеко. Во многом я опирался на друзей и на переводчиков, когда мог себе это позволить.

Потом снова переезжал. Однажды я прилетел домой из Лос-Анджелеса, провёл 48 часов в Лондоне, полетел в Буэнос-Айрес, оттуда - в Рио, вернулся в Лондон спустя месяц, провёл там очередные 48 часов, полетел в Дублин, сел в автобус до Ольстера, а потом на паром до Глазго. Я прибыл в Шотландию через неделю после вылета из Рио, и и пятью днями позже я был снова дома. Мой небольшой бюджет - 5 тысяч фунтов на целый год - сделал поездку даже более сложной, чем изложение маршрута. Путешествия по миру, которые позволяли избегать английскую зиму и смотреть футбол, были иногда вполне терпимы, но я никогда не жил в роскоши. Конечно, такое бывало в бывшем СССР, где каждый с западными деньгами считается миллионером, который может позволить себе такси, но как только я возвращался на Запад, я снова отправлялся в молодёжное общежитие. Не то, чтобы меня это волновало, но я беспокоился, что люди футбола подумают об этом. Футбольные директора, тренеры и игроки - богачи, и они уважают богатство других. Они всегда спрашивали меня, в какой гостинице я остановился, и интересовались, оттого ли у меня пиджак, разорвавшийся по швам, что мне нравится такой стиль. Йозеф Хованец из пражской "Спарты" попросил у меня 300 фунтов за интервью. У них у всех были дорогие стрижки - вот почему они должны зарабатывать столько денег - и, ошиваясь вокруг них, я обычно чувствовал себя нечестивцем.

Но, куда бы я ни приехал, мне говорили: "Футбол и политика! Вы пришли туда, куда надо!" Футбол превратился в нечто большее, чем я думал. Я обнаружил футбольные клубы, которые экспортировали ядерное материалы и золото, и ещё такие, которые основывали свои собственные университеты. Муссолини и Франко понимали значение игры, точно так же, как и Джон Мейджор, Нельсон Мандела и президент Камеруна Поль Бийя. Из-за футбола Николай Старостин был отправлен в советский gulag, но футбол был и тем, что спасло там его жизнь . Он был поражён, он пишет, что эти "начальники... лагпунктов... вершители судеб тысяч и тысяч людей... совершенно преображались, как только дело касалось футбола. Их необъятная власть над людьми была ничто по сравнению с властью футбола над ними. " О футбольных хулиганах уже написано предостаточно. Но иные болельщики намного более опасны.

Это началось в Гамбурге летним вечером 1988 года, когда голландцы обыграли немцев 2-1 в полуфинале Чемпионата Европы. Вернувшись в Голландию, степенный народ удивился самому себе: девять миллионов голландцев, свыше 60% населения, вышли на улицы праздновать. Несмотря на вечер вторника, это было наибольшее стечение людей со времён Освобождения. "Такое ощущение, что мы выиграли войну, в конце концов", - сказал по телевидению бывший боец Сопротивления.

Гер Блок, 58-летний голландец, услышав новость в Тегусигальпе, где он работал тренером сборной Гондураса, отреагировал тем, что пробежался по улицам с флагом Нидерландов. "Истерически, неистово счастливый", - сказал он. "На следующий день мне стало стыдно за своё смехотворное поведение".

На площади Лейдсеплейн амстердамцы подбрасывали велосипеды (свои собственные?) в воздух и кричали: "Ура! Мы вернули свои велосипеды!" Германцы конфисковали все велосипеды в Голландии во время оккупации - это была самая большая велосипедная кража в истории.

"Когда Голландия забила, я танцевал по всей комнате", - сказал профессор, доктор Л. Де Лонг, маленький седовласый человек, который провёл последние 45 лет в написании невероятных объёмов официальной истории Нидерландов времён II Мировой войны. "Футбол делает меня безумным", - признал он. "Но что сделали эти мальчишки! Конечно, это связано с войной. Странно, что люди отрицают это".

Виллем ван Ханнегем, который играл за Голландию против Германии в финале Чемпионата мира 1974, сказал журналу "Vrij Nederland": "В целом, я не могу сказать, что немцы - мои лучшие друзья. Беккенбауэр был хорош. Он казался высокомерным, но это просто из-за его стиля игры. Всё ему давалось легко." - "Почему же они не сгодились в друзья?" - спросил журналист. - "Ну, у них негодные предки, конечно". - ответил Ван Ханнегем. Голландское слово "fout", означающее "негодный" так же имеет специфическое значение "негодяй на войне". "Это не их вина, - сказал журналист, прикинувшись адвокатом дьявола. "Может быть, не их, - ответил Ван Ханнегем, - но факт остаётся фактом". Он потерял отца и двух братьев во время бомбёжек, а "Vrij Nederland", что означает "Свободные Нидерланды", начала свою жизнь как подпольная газета в годы II Мировой войны. "Жаль, что япошки не играют в футбол", - посетовал он, в шутку, по-большей части.

Выяснилось, что Гамбург избавил от разочарования весь мир. Голландкому тренеру Михельсу на пресс-конференции после матча 150 иностранных журналистов аплодировали стоя. Репортёр голландской газеты "De Telegraaf" (негодяй на войне) написал, что израильский журналист в ложе прессы сказал ему, что болел за Голландию и потом добавил: "Вы понимаете, почему".

Профессиональные футболисты всегда вежливо отзываются о своих соперниках, ибо знают, что пересекутся с ними где-нибудь снова. Но голландцы не отзывались вежливо о немцах. Рональд Куман был в ярости, что они не подошли с поздравлениями после матча. Он сказал, что Олаф Тон, с которым они обменялись футболками, был единственным хорошим парнем среди них. Ринус Михелс, тренер Голландии и человек, который придумал изречение: "Футбол - это война", признал "дополнительное чувство удовлетворения по причинам, которые я не хочу рассматривать сейчас". Выходя из тоннеля на второй тайм под насмешки немецких зрителей, он величественно показал средний палец. Арнольд Мюрен, сказал, что обыграть Германию - это примерно то же самое, как если бы Ирландия обыграла Англию^[3], но ирландцы, правда, слабые.

Через несколько месяцев в Голландии вышел поэтический сборник под названием "Голландия - Германия". Футбольная поэзия. Некоторые из стихотворений были созданы профессиональными поэтами, некоторые - профессиональными футболистами.

С тех пор как я себя помню
и ещё раньше
Германия хотела быть чемпионом мира, -

Поэт из Роттердама, Юлес Делдер, произведение, названное "21-6-88", завершила этими строчками на гол Ван Бастена:

Те, кто пал,
Восстали, аплодируя, из своих могил

Тупые обобщения людей
Или наций я презираю.
Чувство меры - очень
Дорого мне.

Наслаждения сладкой местью, я думал, не существует,
Или бывает очень кратким,
А потом случилось - это, невероятно прекрасное,
Во вторник вечером, в Гамбурге.

Стихотворения игроков различны по качеству. Худшие - Арнольда Мюрена, Йохана Нескенса и Вима Сюрбира. Потуги Яна Ваутерса - наиболее изощрённые: белый стих с кульбитами в штампованно-естественную речь. Стихотворение Рууда Гуллита в две строчки, длинных и непереводимых, - лучшее, среди всех игроков и одно из лучших во всём сборнике. Стихотворение Джонни Репа заканчивается так:

P.S.
Честно, ваши новые футболки
Вытирать зады достойны только.

Поэт имеет ввиду грязные, тигрово-полосатые футболки Голландии, но также выходку Рональда Кумана после матча - это когда он футболку Германии, которую отдал ему его друг Тон, использовал в качестве туалетной бумаги.

Почти во всех стихотворениях имеются отсылки к войне.

Создаётся искушение думать, что Ван Бастен (который отказывается говорить по-немецки во время интервью) высвободил скрытые травмы 43 послевоенных лет, забив в Гамбурге, но нет. Война имеет меньшее отношение, чем кто-то может думать, к величайшему противостоянию в европейском футболе. Перед Гамбургом несколько голландцев сурово высказывались о Германии.

Конечно, было неприятие. Я жил в Голландии десять лет - в Лейдене, неподалёку от Северного моря, и я видел, что у нас немецкие туристы не пользуются большой популярностью. "Как Германия празднует вторжение в Европу? - Свершая его снова, каждое лето". Но я, кроме того, вспомнил, что, когда Англия играла с Западной Германией в 1982 году, большинство парней в моём классе хотели, чтобы Германия победила. Яп де Грот в стихотворении "Голландия - Германия" напоминает, что не только он, но и весь мир оплакивал поражение Германии в финале Чемпионата мира 1966 года. Даже финал Чемпионата мира 1974 прошёл спокойно, хотя война тогда ещё была вполне свежа в памяти. Ван Ханнегем покинул поле в слезах, матч значил для него больше, чем какой-либо из прежних финалов Чемпионата мира, но настрой 1988 года отсутствовал. В 1974-м игроки обеих команд казались добродушными. Беккенбауэр и Йохан Кройф, два капитана, дружили, и Реп и Пауль Брайтнер нарушили правило ФИФА, запрещающее обмен футболками на поле, и остались в пиджаках и галстуках на послематчевом банкете. Ян Йонгблуд, почтенный голландский вратарь, написал после в своём дневнике: "Краткое разочарование, которое медленно переросло в бытие-довольствующегося-серебром".

Эйфория после Гамбурга даже для голландцев стала сюрпризом. Национальное преображение, которое произошло в тот день (21 июня, если быть точным) лучше всего отобразилась в Йонгблуде, который сказал за день до матча, что любые чувства между голландцами и немцами испарились.

Кажется, тем вечером в Гамбурге взгляд Голландии на Германию изменился в худшую сторону. Данные подтверждают это. В 1993 году Нидерландский Институт Международных Отношений "Clingendael' подготовил доклад об отношении голландских подростков к немцам. Предложили составить рейтинг стран ЕС в порядке предпочтения, подростки разместили Германию в самом низу. (Республика Ирландия финишировала второй с конца - вероятно, потому, что голландцы думают, там обитают сектанты-убийцы). Британия стала третьей с конца. Испания была самой популярной нацией после Голландии, и Люксембург - на третьем месте.) Доклад показал, что голландские подростки ненавидят немцев гораздо сильнее, чем большинство взрослых. Только те, кто пережил оккупацию относятся враждебно. "Есть причины для беспокойства", - подытожил доклад. Перемены произошли, и их причина коренилась в самом футболе.

В своём стихотворении "Насколько это в крови", Эрик ван Мёйсвинкел задавался вопросом, как объяснить, что такое Добро и Зло своей дочери:

Адам, Ева, яблоко?
Гитлер, Флоренс Найтингейл?
Я не знаю. Я агностик.
И, преимущественно, аморален.

Добро и Зло,
Смотри, милая, смотри в телевизор:
Оранжевое, Гуллит, Белое.
Белое, Маттеус, Чёрное.

Игроки сборной Германии были Злом, а сборной Голландии - Добром. Или: сборная Германии была Германией, а сборная Голландии - Голландией.

Это стало ясно задолго до начала матча. "Bild", германское подобие "The Sun", поселила репортёра в гостинице сборной Голландии, чтобы нарыть убойных сплетен. В 1974 году, перед тем, как Голландия и Германия встретились в финале Чемпионата мира, "Bild" запустила ложную историю о нравах в голландском лагере "Кройф, шампанское и обнажённые девушки". Кройф пребывал в растерянности, Германия победила в финале, и капитан сборной Голландии решил пропустить Чемпионат мира 1978. В 1988 году, чтобы не допустить происков "Bild", сборная Голландии почти не покидала свои гостиничные номера. Тем не менее, мира достичь не удалось. Должностные лица Голландской ФА беспечно поддались просьбам Германии о том, чтобы двум командам поменяться гостиницами - в итоге голландцы оказались в шумном интерконтинентальном отеле в центре города.

В 1 час до полудня, в ночь перед игрой, немецкий журналист позвонил Гуллиту, капитану Голландии, в его комнату, чтобы спросить, за какой клуб тот играл до прихода в "Милан". Позже, той же ночью, телефон зазвонил снова, и, как сообщил Гуллит, "кто-то сказал что-то смешное". Потом немецкий журналист постучал в дверь.

На следующий день, когда обе стороны осматривали поле перед матчем, игроки Голландии заметили что их соперники бросают испуганные взгляды на Гуллита. Когда немецкий защитник, Анди Бреме, который был слегка знаком с Гуллитом, подошёл поговорить с ним, другие немцы уставились на товарища по команде. "Они точно хуже нас", - сказал Рональд Куман. Но он мрачно прибавил: "Вот когда приходится играть с ними, становится тяжело". Мы (мои симпатии были не на стороне сборной Германии) разделяли его предчувствия.

В первом тайме Голландия показала одну из лучших игр, которую видели в Европе за последнее десятилетие. Они третировали Германию так, как будто бы те были Люксембургом, но не смогли забить. Германия вышла на второй тайм с новой тактикой: бить голландцев по ногам . Голландия ответила взаимностью, и матч стал ещё более напряжённым. Тогда Юрген Клинсман перекинулся через ногу Франка Райкарда - было бы чересчур льстиво тому неуклюжему Клинсману сказать, что он нырнул - и Ион Игна, румынский судья, назначил пенальти. "Были те румыны негодяями на войне?" - задался вопросом репортёр из "Het Parool". (Да, были.) Маттеус, скучный, чванливый, и ныряльщик к тому же, забил. Германия повела 1:0, благодаря случайному пенальти, исполненному их самым немецким игроком - мы видели такое и раньше.

Но через несколько минут Марко ван Бастен рухнул в немецкой штрафной, и Игна назначил пенальти. УЕФА следовало заметить недостаток компетентности рефери и раньше - когда те по ошибке дали ему и его лайнсменам авиабилеты в Штутгарт вместо Гамбурга, трио послушно полетело не в тот город. Они добрались до Гамбурга как раз вовремя для того, чтобы испортить игру.

Затем на 87й минуте, в той фазе матча, когда Германия обычно забивала победный гол, забил Ван Бастен. "Справедливость", как это назвал Гуллит, неожиданно свершилась. Дон Хоу получил сердечный приступ во время просмотра матча, но когда именно, я не знаю.

Голландия против Германиии. Добро против Зла. Наши футболки были яркие, притом, увы, полосатые - немцы оделись в белое и чёрное. У нас было несколько цветных игроков, в том числе капитан, и наши болельщики носили Гуллит-шляпы с растаманскими волосами - их игроки были все белые, и их болельщики изображали обезьяньи звуки. Наши игроки были весёлыми и естественными - "Тысяча лет немецкого юмора", самая короткая книга в мире, и Руди Фёллер подтверждал этот абсурдный постулат. Наши игроки были индивидуальностями - о немцах едва можно было упомянуть что-то, кроме их номеров. Они ныряли. Через два дня после матча немецкий журналист обвинил Рональда Кумана в том, что тот якобы распространяет ненависть к немецкому народу. "Я никогда не говорил такого", - ответил Куман. - "Это касается игроков команды Германии, которые постоянно выпрашивают у судьи жёлтые карточки, подбивают их давать, катаясь на земле из-за ничего - это раздражает нас." Но в одном журналист был прав: это древний германский обычай, который Куман оскорбил.

Две команды, коротко говоря, обобщали характерные черты, которые хотели видеть в себе голландцы и характерные черты, которые хотели видеть немцы. Мы - как Рууд Гуллит, а они - как Лотар Маттеус. Были очевидные недостатки в этом замысле, и, следовательно, для того, чтобы пригладить его, голландцы ненадолго забыли о своей собственной дисциплинированности, о своей собственной уравновешенности, а также о своей собсвенной нетерпимости и к туркам, и марокканцам, и к суринамцам - таким, как Гуллит. "Давайте втолкуем немцам, что мы на самом деле ненавидим всех иностранцев", - предложил "Vrij Nederland", но никто не поддержал. Немцы были Злом, а мы были Добром.

Контраст достиг совершенства, в 1988 году, вот почему матчи Германия - Голландия никогда не имели обыкновение быть недоброжелательными: никогда прежде наши игроки не были настолько более благородными, чем их. Действительно, в 1974 Голландия являлась лучшей командой в мире. (Мне очень понравилось высказывание моего водителя: "Лучшая команда не победила", - принц Бернард Нидерландский, немец, сражавшийся в голландском Сопротивлении, сказал так Кройфу после финала.) Действительно, даже тогда голландцы были личностями. Ван Ханегем играл весь турнир в до того изношенных бутсах, что, когда он отстукивал ногой такт национального гимна, его большой палец торчал через дыру. Но немцы 1974го тоже были полны шарма: Беккенбауэр заметил тот большой палец и поинтересовался у голландских поставщиков экипировки, не кончились ли у них бутсы? Это были Добрые немцы. В Гамбурге же Вторая Мировая началась заново.

Германия оккупировала Нидерланды на пять лет во время той войны, и, как об этом говорили голландцы, все они были в Сопротивлении. Естественно, тем вечером в Гамбурге десятилетия, казалось, исчезли. Немцы даже ещё носили орлов на груди. Голландские игроки - Сопротивление, а немецкие - Вермахт, сравнение абсурдно, но оно бытовало среди большинства голландцев. Это отметил Гуллит после Гамбурга - несмотря на то, что голландцы играли так же грязно, как и немцы, голландская прессаа в тот раз не возмущалась. (Никогда прежде голландских журналистов не видели обнимающимися с игроками и всхлипывающими: "Спасибо") Нарушения правил одобрили, даже благословили, потому что это были акты борьбы с захватчиком. Вот интервью из "Vrij Nederland" с защитником Берри ван Арле:

- В матче против Германии вы дёрнули за волосы травмированного Фёллера.
- Я дёрнул его за волосы? Не помню такого. Я погладил его по голове. Я не дёргал его за волосы.
- Нет?
- Нет. Я погладил его по голове, и он разозлился. Я не понял с чего. Он отреагировал довольно странно, неожиданно вскочил, погнался за мной, но когда Рональд остановил его, он снова упал и принялся кататься. Я думаю, это странное поведение.

Оба, и журналист и Ван Арле, знали, что на самом деле произошло, но боец Сопротивления никогда не трепется о своих героических поступках. Он намекает на них с помощью иронии, которую немцы не могут понять. Вот как Ван Бастен рассказал о голландском пенальти: "Колер лишил меня равновесия, после чего судья указал на точку. И тогда я просто вынужден был покориться его приговору." Голландский журналист засмеялся.

Но Вермахт против Сопротивления - не единственная метафора того матча. Гамбург также подвергся ответному вторжению: оранжево-одетая Армия Нидерландов пригнала на своих автомобилях в Германию и разгромила местных. (В эпоху постоянных игр Англии против Шотландии, шотландцы могли наброситься и покорить Лондон за день). Немцы по обыкновению выделили голландцам всего 6000 билетов, но даже так "Фолькспаркштадион" оказался полон голландцев. "Лучше бы мы сыграли в Германии", - высказался Франк Милль, немецкий нападающий, и это была действительно совсем неплохая шутка для немца. Народ в Голландии пел:

В 1940 они пришли,
В 1988 мы пришли,
Холадиэй,
Холадио!

Гамбург стал не только очагом Сопротивления, но также и местом битвы, которую мы так до конца и не выиграли. Это напоминало нам Вторую Мировую ещё одним образом: на короткое время, после Гамбурга, все голландцы, от капитана национальной сборной до болельщика и премьер-министра, были единым целым. Игроки задали тон. После матча они танцевали конгу и пели "Мы собираемся в Мюнхен", фанатскую песню, и "Мы ещё не собираемся домой", популярную застольную песню, на всех, впрочем, континентах, принц Йохан Фризо, второй сын королевы, присоединился к "O wat zijn die Duitsers stil", голландской версии "Слышишь ли ты песню Германии?" Гуллит сказал, что он хотел бы очутиться в толпе на площади Лейдсеплейн в Амстердаме: "В конце концов, вряд ли найдёшь подобную тусовку в Германии". Он выдумал существительное "бобо" для описания бесполезного чиновника в пиджаке, и это слово прижилось в языке. Каждый день теперь люди в Голландии называют друг друга бобо.

Так как мы были поборниками равноправия, немцы должны были быть надменными. "То, как эти ребята относятся к вам, коллега, является неприемлемым. Если они с вами встречаются в коридоре в один метр шириной, они не могут даже изобразить приличие и поприветствовать вас", - пожаловался Ханс ван Брёкелен, вратарь сборной Голландии.

Что характерно, немцы совершенно (просто совершенно) упустили мораль матча. Даже Беккенбауэр, хороший немец, который зашёл в голландский автобус после матча поздравить своих соперников, назвал поражение "незаслуженным". (Он потом смягчил свой аргумент, прибавив: "Но, с другой стороны, Голландия играла хорошо, поэтому я с трудом мог бы умалить их успех.") Маттеус посчитал, что судье следовало бы добавить побольше компенсированного времени. Фёллер причудливо выразился: "Голландцев превозносят до небес, как будто они явились с другой планеты". (Не с другой планеты! Из другой страны.) Только "Bild" подали всё правильно: "Голландия - супер!" - сообщалось у них в заголовке.

Эти две страны сыграли в следующий раз в Мюнхене, в октябре 1988 года. Игроки сборной Германии (знающие людей по газетам) встретились и решили не обмениваться футболками после матча. В Роттердаме, в апреле 1989 года, - плакат на стадионе, уподобляющий Маттеуса Адольфу Гитлеру.

Голландия и Германия отобрались в Италию и встретились там на втором этапе. Они всегда встречались на Чемпионатах мира и Чемпионатах Европы, или, по крайней мере, делали это, когда Голландии удавалось пройти квалификацию. В Милане Германия выиграла 2:1, но это самое незначительное из всего. Райкард толкнул Фёллера, тот нырнул; судья показал Райкарду жёлтую карточку, а это означало, что он должен был пропустить следующий матч; Райкард плюнул в Фёллера, побежал за ним и снова плюнул. Весь мир, не считая Нидерландов, смотрел с отвращением. Обоих игроков удалили, Фёллера - по непонятным причинам. Начались беспорядки вдоль голландско-германской границы.

Плевки были дурно истолкованы. Люди за пределами Голландии, кажется, думали, что Райкард обладает взрывным темпераментом - своего рода голландский Пол Инс или Диего Марадона. По правде говоря, он один из самых кротких футболистов. Так почему же он плевался?

Некоторые из игроков сборной Голландии утверждают, будто Фёллер допустил расистские высказывания по отношению к нему. Несомненно, телевизионные кадры показывают, что Фёллер кричал на Райкарда после первого фола. Фёллер утверждает, будто он спросил: "Почему ты сфолил на мне?" И, просто предположим, так и было. Но главной слабостью немецко-нацисткой теории является то, что Райкард оспаривает её: он настаивает на том, что Фёллер не высказал ничего расистского. Возможно, он выгораживает Фёллера или стремится разрядить напряжение. (Райкард, в отличие от многих голландских игроков, не наслаждается скандалами). Возможно, он говорит правду, и голландские игроки, которые обвиняли Фёллера, подверглись кликушеству. Голландская пресса расследовала плевки до тех пор, пока Райкард не сказал: "Вспомните, это ж действительно просто смешно, вы согласны?"

Это было святотатством. Народ пытается доказать, что немцы - расисты, а голландцы хорошие, а тут приходит Райкард и оборачивает всё в шутку! Это подтвердило, что он на самом деле так думал, когда сказал, что не испытывает ненависти к немцам. То же верно и для большинства голландцев с вест-индийским происхождением.

Гуллит, вне сомнений, ненавидит немцев. Но Гуллит, имея мать голландку и отца из Голландской Вест-Индии, узнал, что он чёрный только в десять лет, и однажды вызвал фурор среди голландских вест-индийцев, сказав, что он чувствует себя голландцем. Райкард другой. Его отец и отец Гуллита прибыли в Голландию вместе, играть в профессиональный футбол, но Герман Райкард женился на голландской вест-индийке, и Франк Райкард всегда знал, что он чёрный. Как и Райкард, Стенли Мемо, третий голкипер Голландии в 1990-м, родившийся в Парамарибо, в Суринаме, сказал, что он смог пережить победу Германии. "Что беспокоит меня больше всего, - добавил Мемо, - это то, что, Арона Винтера, Райкарда и позже Гуллита тоже освистали пару раз, когда они владели мячом. С другой стороны, я слышал голландские выкрики на все лады по поводу немцев. Это всё ерунда, но я бессилен остановить это." Голландские вест-индийцы не участвуют в этой игре. Они провели Вторую Мировую в Голландской Вест-Индии, и голландский патриотизм больше беспокоит их, чем восторгает. Когда Райкард плюнул, всеобщая истерия явно охватила его, но он позже пожалел об этом. Для него плевок не был актом Сопротивления, а просто плохими манерами.

И всё же этот инцидент сделал следующий матч Голландии против Германии немного более напряжённым. Сборные встретились 18 июня 1992 года в Гётеборге, на Чемпионате Европы, и Рональд Куман сказал, что, видно, дьявол снова столкнул эти две команды.

В то время Маттеус, архинемец, отсутствовал по причине травмы. "De Telegraaf" посетовала, что его замена, Энди Мёллер, довольно неудовлетворительный символ замены, ибо "как добропорядочный голландец может ненавидеть немца, которого отвергла даже его собственная страна?" Голландским болельщикам каким-то образом удалось. Едва ли имело значение, кто играл за Германию. Как сказал ван Арле перед матчем: "Ридле, Долль, Клинсманн - какая разница? Они все опасны. Все немцы опасны." И, он подразумевал, все они одинаковы. Десять миллионов голландцев смотрели матч, новый рекорд телевидения Нидерландов, и стадион "Уллеви" был набит голландцами.

Немецкие болельщики интересовались меньше. Противостояние Голландии и Германии стало для них тоже особенным, но особенным не настолько. В конце концов, Голландия была не единственной страной, в которую вторгся Гитлер. Истерия в Нидерландах изумляет Германию. Это кажется им просто другим видом расизма, которым, я полагаю, это и является. "Какое отношение моя маленькая дочка имеет к тому, что люди в прошлом преследовали евреев?" - спросил журналист "Bild" и бывший футбольный тренер Удо Латтек у "Vrij Nederland". Фёллер обвинил в противостоянии "аутсайдеров". "Я ничего не имею против голландцев", - он настойчиво утверждал это, в очередной раз пропуская этот пункт. "Я был в Амстердаме как школьник, - сказал Беккенбаэур. - Матчи против Голландии стоили мне нескольких лет жизни. Но я бы не пропустил их ни за что. Те матчи всегда дышали футболом мастерства, эмоций и беспримерной напряжённости. Футбол в его чистом виде". Для Беккенбауэра матч - это просто великое дерби: это футбол и ничего кроме. Для Нидерландов это - мрачный поединок.

В Гётеборге, когда команда Голландии покидала раздевалку, Михелс остановил их и сказал: "Джентльмены, то, что я сейчас скажу вам, я никогда не говорил раньше. Сегодня вы забьёте три гола, наши полузащитники забьют дважды, а Германия забьёт один или два. Желаю вам приятного матча".

Райкард, играющий в полузащите, забил спустя две минуты, а два немца забросили небольшую осколочную бомбу в голландский ночной клуб, ранив трёх человек, которые по каким-то причинам не смотрели матч. Ночной клуб находился в голландском городе Керкраде, на улице под названием Ньюстраат, которая начинается в Голландии и заканчивается в Германии.

Затем левый хав Голландии, Роб Витсге, забил со штрафного. Eго удар проскользнул над Ридле в германской стенке, когда тот прыгнул вверх как мог повыше.

- Составляешь план действий при пробитии штрафных, - сказал Михелс позже, - но никогда не знаешь, будут ли игроки грубо играть. К счастью, немцы грубили.

Клинсманн забил за Германию, а затем Деннис Бергкамп, игрок голландской атаки, сделал 3:1. В последние пару минут Михелс и его помощник Дик Адвокат пытались заменить Петера Боша на Ваутерса. Ваутерс отказался покидать поле, как и несколько других голландских игроков. В конце концов, тренеры убрали покладистого молодого Бергкампа.

- Деннис, мы даём болельщикам возможность поаплодировать тебе, - сказал Адвокат.

Бош пообещал своему брату не обменивать свою футболку на немецкую. Счёт остался 3:1, как Михелс и предсказывал. Голландия против Германии активировала сверхъестественную силу.

После матча на границе у Энсхеде и на Ньюстраат в Керкаде голландцы и немцы забрасывали друг друга пивными кружками и камнями. Пятьсот жителей Энсхеде перешли границу и произвели вылазку к немецкому городу Гронау. Обстановка в ЕС настолько накалилась, что дело шло к войне. Голландский заумный еженедельник, "NRC Handelsblad", посетовал на то, что "молодые фанаты эксплуатировали гнев, к которому они не имели никакого отношения, и что удобный случай для безвкусного дурного поведения оправдывается этим позаимствованным случаем гнева" - но факт, что Вторая Мировая война не была предметом тяжбы. Война, Движение Сопротивления и Вермахт были просто словами, с которыми говорилось, что наши игроки - квинтэссенция Голландии, а их - типичная Германия.

Благодаря шотландцам, которые обыграли СНГ 3:0, и Германия, и Голландия прошли в полуфинал. Голландия должна была играть с Данией, а Германия со Швецией. Но обе стороны ожидали роскошного финала.

- Я всегда говорил, что мы встретимся с Германией дважды на этом турнире, - рассказывал Михелс журналистам. - В следующий раз снова будет тяжело.

Прозвища Михелса - Сфинкс, Генерал и Бык. Он, конечно, не Алли Маклауд, едва ли он был высокомерен, но всё же он забыл, что Голландии сперва надо обыграть Данию в полуфинале. Так же, как и вся остальная Голландия. Несколько чартерных рейсов к полуфиналу отменили, поскольку болельщики экономили для финала против Германии. Против Дании целые сектора на трибунах остались пустыми. Естественно, Голландия проиграла. Они были слишком заносчивы. Петер Шмейхель, датский вратарь, заметил с гневом, что они еле потрудились похлопать, когда Бергкамп забил свой первый гол. После игры они были ошеломлены: Германия обыграла Швецию и достигла финала.

- Мы спасли немецкую шкуру. Они уже чемпионы мира, а теперь они получат наш титул. Это лишит меня сна. - Сказал ван Брёкелен.

Германия проиграла в финале, и в Копенгагене датские игроки вместе с толпой пели: "Auf Wiedersehen, Deutschland". Они тоже были под оккупацией.

Противостояние Голландия - Германия вскоре потеряло свою остроту. С 1988-го, в течение нескольких лет, сборная Голландии обладала величайшими игроками Европы, а Германия - некоторыми из нуднейших. С тех пор, как Гуллит, Райкард, ван Бастен, Ваутерс и Рональд Куман покинули международный футбол, Германия начала легко побеждать Голландию. Возможно, наши игроки даже перестанут быть лучше и благородней, чем они есть. Когда это произойдёт, Нидерланды плюнут на Голландию - Германию, и Клингендельскому институту^[4] не придётся больше беспокоиться.

ФК "Берлин" переименовали в "Динамо Берлин". До того, как Стена рухнула, они играли на "Янштадион", в десяти минутах ходьбы от моей первой квартиры в Восточном Берлине. Соседний район, Пренцлауэр-Берг, один из немногих в Берлине, уцелевших от бомб коалиции, и давно уже обветшавший. Последний раз ремонтников присылали в 20-х годах, а в мае 1945-го Красная Армия сражалась тут за каждую улицу. Моё здание оказалось одним из немногих без следов от пуль, но это восполнялось тем, что фрамуга у двери в подъезд, прекрасный образец арт-деко 20-х годов, была расколота на четыре части. Ветер продувал её - берлинский воздух примечателен тем, что всегда кажется градусов на десять холоднее, чем есть, - и тем, что проветривает пространство от кошачьего запаха. На лестничной клетке можно слышать шум из каждой квартиры: ссоры, звук убежавшего кофе и надеваемого пальто. Жильцы обычно все были дома: четверо из семи добытчиков уже ничего не добывали, а соседка, бывшая кем-то вроде чиновницы, стала уборщицей.

- Если бы это зависело от меня, они бы восстановили Стену завтра, - любила говаривать она.

Она ещё не потеряла привычку называть Восточный Берлин "Берлином".

Если не считать массовой безработицы, неонацистских граффити и чудаковатых румынских нищих с полиомиелитом, Восточный Берлин по-прежнему выглядит коммунистической столицей, и всё время кажется, что здесь ноябрь. Город выстроен в светло-коричневых цветах, цветах хаки и в бесконечных оттенках серого, и не прибавляют радости скульптуры суровых рабочих-социалистов, которые больше всего напоминают статуи арийцев, которых они заменили. В центре города Маркс и Энгельс продолжали жить в камне: Маркс сидя, Энгельс стоя. Ленин бы, предположительно, лежал. "В следующий раз это будет работать лучше" - нацарапал кто-то спереди, а сзади: "Простите нас". Это было впечатляющее время для жизни в Берлине. Как буркнул один восточный студенческий журнал: "Вряд ли всё будет, как раньше, но, с другой стороны, никто не знает, что нас ждёт. Единственное, что несомненно - будут перемены".

Никто не ждал, что динамовцы станут кумирами, и они уже изменили своё название и покинули "Янштадион", который они уже не могли позволить себе арендовать. Это постройка была ярчайшей в Пренцлауэр-Берге. Стадион находился всего в нескольких ярдах от бывшей Стены и всякий раз, когда я проходил мимо него на Запад для того, чтобы позвонить, я поражался. Свет прожекторов увеличивал его высоту, в два раза выше трибун, и он был такой серый, что придавал сооружению вид тюремного лагеря, которым и становился в дни матчей. Для того, чтобы предотвратить выбегания на поле, солдаты во время игр занимали позиции как можно ближе к бровке. Зрителей собиралось мало.

Популярным прозвищем "Динамо" стало "Одиннадцать свиней". Они были наименее любимым клубом в Европе, но, вместе с тем, наиболее успешным: между 1979 и 1988 они выигрывали чемпионат Восточной Германии десять раз подряд. "Динамо" основали после войны с явной целью помочь удержаться столице в Восточно-Германской лиге. Президентом клуба до революции 1989 года являлся Эрих Мильке, устрашающий восьмидесятилетний начальник тайной полиции Восточной Германии, Штази. Мильке по прозвищу Эрих Старший - для того, чтобы отличать его от Эриха Хонекера, главы ГДР, которого называли Эрихом Младшим (Хонекер был всего лишь младшим в свои семьдесят). Мильке любил свой клуб и сделал так, что все лучшие игроки ГДР играли за него. (Один из них Томас Долль, который теперь вместе с Газзой в "Лацио".) Президент также проводил беседы с арбитрами, и "Динамо" выиграло много матчей с пенальти на 95-й минуте.

В Восточном Берлине клубом рабочих считался "Унион", чьё место "Динамо" всегда стремилось занять. Храбрые фанаты клуба попеременно скандировали "Железный Союз" и "Deutschland! Deutschland!", и, когда "Унион" встречался с "Динамо", стадион был переполнен, одними болельщиками "Униона". "Динамо" всегда выигрывало, и за десять минут до конца зрители покидали стадион.

Динамовские игроки не были на седьмом небе от ежегодных побед в лиге, но большую часть времени держали язык за зубами. За пару лет перед падением Стены, шустрый нападающий клуба Андреас Том согласился дать интервью Западно-Германскому журналу "Штерн".

- Много людей бежит из ГДР, потому что им не нравится жизнь здесь, - признал Том, кротко заключив: - Я убеждён, что это очень необычная страна.

Ему по-прежнему запрещалось общаться с Западной прессой, когда Стена пала. Когда он нарушил запрет, его коллеги немедленно перешли в клубы Бундеслиги. Юрген Богс, тренер с десятью чемпионскими титулами, остался в Динамо, но, казалось, уже не мог работать с прежним своим волшебством.

К тому времени, как я прибыл в город, ФК "Берлин" играл на крошечном стадионе "Шпортфорум". (Я пытался его найти как-то вечером и мне не удалось.) Они собирали тогда всего лишь 1000 зрителей, многие из которых были хулиганами, так что можно говорить о преобладании безумцев. Эти сыновья коммунистов-чиновников и агентов Штази рангом немногим ниже колумбийских наркоторговцев и сербов, производящих этнические чистки, если вести речь о самых мерзких людях на Земле. Благодаря своим связям они могли ездить на Запад даже в прежние времена: однажды большая группа последовала за "Динамо" в Монако. После падения Стены они причудливым образом начали сочетать коммунизм и неонацизм: их любимыми кричалками стали "Sieg Heil" и "Мы любим Мильке". ФК "Берлин" пришёл в отчаяние. Клуб создал пиар-кампанию для обеления своего имени, но быстро выбыл в Любительскую лигу Берлина. Через пять лет - возможно, раньше - местная газета двуми строчками сообщила, что ФК "Берлин" (чемпион Восточной Германии 1979-88 годов) прекратил существование.

В Западном Берлине была "Герта". Чемпионы Германии 1930 и 1931 годов, они являлись тем, что в Германии называется Традиционным Клубом, и когда-то они были командой всего Берлина. Но среди ночи 13 августа 1961 года выросла Стена, и половина игроков и болельщиков "Герты" оказались запертыми в Восточном Берлине. Клуб начал покупать не тех игроков, пострадал от скандалов со взяточничеством, упустил юного края по имени Пьер Литтбарски, который играл где-то в углу, а в середине восьмидесятых клуб даже вылетел в Любительскую лигу Берлина. Они играли во втором дивизионе Германии, когда Стена пала, и толпы плачущих из Восточного Берлина в футболках "Герты" 50-х годов вышли к Олимпийскому стадиону. Вероятно, самым известным болельщиком с Востока был Хельмут Клопфлайш.

Каждому, кто думает, будто футбол не имеет ничего общего с политикой, следовало бы рассказать о Клопфлайше. Это крупный, белокурый, круглолицый человек, которого выслали из ГДР за то, что он болел за неправильные команды. Я познакомился с ним в конце моего пребывания в Берлине. Это было в 1991 году, он покинул Восточный Берлин двумя годами раньше, и ГДР уже даже исчезло с карты, но он не мог перестать говорить о коммунизме:

- Я не могу спокойно спать по ночам, моя жена не может спать по ночам, потому что преступники, которые руководили той страной, всё ещё на свободе.

Это тема, к которой он возвращался через каждые несколько минут, совершенно невольно, пока его жена ходила туда-сюда с кофе и печеньем.

Я имел два источника информации об экстраординарной жизни Клопфлайша: первый - он сам, а другой - пухлая папка, которую милькевская Штази завела на него. Новое германское государство позволило жертвам Штази прочитать свои собственные папки. Известный восточно-германский романист опубликовал их; Клопфлайш прислал мне по почте ксерокопии. Это заслуга Штази, что версии совпадают в каждой детали.

Клопфлайш - оба источника соглашаются с этим - родился в Восточном Берлине в 1948 году и жил там до 1989-го. Он работал электриком в государственной компании, а после - мойщиком окон в редкостной частной фирме.

- Мы были маленькими людьми, они заботились о том, чтобы мы были маленькими, - сказал он мне.

Он объяснил, что он сменил работу потому что в государственной компании "они всё время говорили тебе, что думать".

Он любил поговорить или, по выражению Штази, он имел "эмоциональные манеры, лежащие в основе его характера". Папка предупреждает: "К. имеет хваткий ум и способен распознавать взаимосвязи". (Если бы Штази не обозначали его везде инициалом, папка бы казалась немногим тоньше, чем Кафка^[5].)

Насчёт политики папка говорит: "Из его суждений ясно, что он информируется Западными электронными средствами массовой информации. К. превозносит Бундеслигу. По мнению К. спорт и политика не имеют ничего общего друг с другом". Это не те взгляды, которые разделяли Штази. Когда западно-германский чиновник вручил Клопфлайшу его папку, он сказал ему:

- Здесь всё о футболе!

"В свободное время интересы семьи К. в значительной степени ограничиваются футболом и их дачным земельным участком в..." - докладывает Штази. Клопфлайш прибавляет

- Лучшие дни в Восточной Германии проходили в нашем летнем домике. Это было за пределами Берлина - тишина, никого вокруг, никакой коммунистической пропаганды, и мы сидели там летними вечерами, смотрели западный футбол и были счастливы. Когда мы были в нашем летнем домике - казалось, как будто мы на Западе. Это было нашей маленькой Калифорнией. Когда мы покинули ГДР, домик у нас забрали.

Он пять лет пытался вернуть его.

"К. называет себя фанатичным болельщиком "Герты", футбольным клубом Западного Берлина", - говорится в папке. Когда он родился, через три года после войны, "Герта" уже переехала с Востока города на Запад. Но Стену ещё не выстроили, поэтому мальчишкой Клопфлайш ходил на домашние игры "Герты". Стена выросла, когда наступило 13 число.

- Это безумное, немецкое деяние. Стену через центр Лондона не выстроили бы, нет же?

Он ждал 28 лет для того, чтобы снова увидеть, как его клуб играет дома.

Первые несколько месяцев после воздвижения Стены, он проводил субботние вечера, стоя рядом с ней среди массы поклонников "Герты" из Восточного Берлина, слушая звуки, доносящиеся со стадиона "Герты", который располагался всего в нескольких сотнях ярдов от границы. Когда зрители на стадионе ликовали, группа за Железным Занавесом ликовала тоже. Вскоре пограничники положили конец этому. Позже "Герта" переехала на "Олимпийский стадион", который находился в западной части Западного Берлина, в милях от стены и за пределами слышимости.

Что делать?

- У нас в Восточном Берлине было "Сообщество "Герты" - нелегальное, конечно. Мы встречались раз в месяц, каждый раз в новом месте. Часто мы оформлялись как бинго-клуб и бронировали дальнюю комнату в кафе. При каждой встрече мы дожидались визита тренера "Герты", а иногда игроков или кого-нибудь из руководства. Думаю, я виделся с каждым тренером "Герты" за последние несколько десятилетий. Мы надеялись, что они расскажут нам, что происходит в клубе - не обыкновенные вещи, потому что мы знали об этом от Западного радио и телевидения, а инсайд, реальные толки, потому что мы жили, как на Луне. Тренеры, наверное, думали, что мы кучка психов, но они всегда говорили, как это всё печально для нас. Мы предупреждали их, чтобы они держали наши встречи в тайне, но они возвращались и писали в программках матча о том, что они снова виделись с преданными болельщиками "Герты" в Восточном Берлине. Простое желание похвастать. Так что, конечно, Штази стали подозрительными, и они начали останавливать тренеров на границе. Однажды они раздели Юргена Зюндерманна догола. Каждую встречу мы сидели там, с любопытством ожидая, придёт ли тренер? Это было интересно, это было приключением.

- Я болел за "Герту", "Баварию Мюнхен" и сборную Западной Германии, но на самом деле я всегда был за любую команду Запада и против любой команды Востока. Я был там, когда "Динамо Берлин" играло с "Астон Виллой", когда они играли с "Ливерпулем", когда "Форвертс Франкфурт" играл с "Манчестер Юнайтед". Я люблю "Манчестер Юнайтед". Я вспоминаю Дениса Лоу, забившего головой с 20 ярдов - это было похоже на удар ногой от другого игрока. Когда они побеждали наши команды, наши газеты писали: "Профессиональные футболисты из Англии...", - прикидываясь, будто у нас - любители".

Лёгкая ирония истории в том, что единственный матч между двумя Германиями выиграла сборная ГДР: на Чемпионате мира 1974 года они обыграли Запад 1:0. (Юрген Шпарвассер забивший гол, позже перебрался на Запад.) Клопфлайш отвёл взгляд, когда я упомянул ту игру.

- Я просто не могу это понять, - сказал он. - Это был траурный день в нашем доме. В Восточном Берлине прошли большие празднования, несмотря на то, что эта победа - простое везение. Самое худшее - это партийное руководство на трибунах, машущие флажками с гербом Восточной Германии, хлопающие невпопад, потому что они совсем не разбирались в футболе.

Клопфлайшу пришлось смотреть игру по телевизору. Он мог перемещаться только в пределах советского блока - он так и делал. Он вытащил фотоальбом, заполненный фотографиями его самого с различный западными знаменитостями: Клопфлайш с Францем Беккенбауэром, с Карл-Ханцем Руммениге, с Бобби Муром, с Бобби Чарльтоном, с его рукой вокруг Роже Миллы. Эти фотографии - плод его путешествий по Восточной Европе с целью посмотреть на гостящие западные команды. На зарплату мойщика стёкол?

- Это всегда было невероятно дорого, но оттого, что я не был членом профсоюза, и, в любом случае, у нас не было никаких отпусков.

За три десятилетия он видел игру "Герты" один раз, в Польше, против познаньского "Леха". На польской границе образовалась большая очередь, но восточно-германские пограничники знали о матче и поворачивали машины обратно. Клопфлайш ожидал такого и отправил свою мать вперёд. На границе он показал на неё и сказал:

- Она выросла в Польше. Я везу её, чтобы она повидала свой старый дом.

Это было враньём, но пограничники его пропустили, и Клопфлайш повидал матч. Он думал, что провёл систему, но Штази узнали о его поездке. Игру занесли в список его футбольных выездов за границу. "Семья пытается использовать все возможности, чтобы ознакомиться с жизнью команд Бундеслиги", - предупреждает папка.

Штази, не жалея никаких средств, сопровождала Клопфлайша везде. "Клопфлайш своим поведением на матче Народной Республики Болгарии против Федеративной Республики Германии нанёс значительный урон международной репутации ГДР", - печально сообщил агент. Упоминалось о нескольких других футбольных диссидентах, которые подобным образом замарывали славную репутацию ГДР. Клопфлайш позже прочитал в своей папке, что его начальник в частной оконно-клининговой фирме, обсудил его поездку в Софию со Штази. "Товарищ очень открытый, он заявил о своей готовности в дальнейшем помогать органам безопасности", - говорилось о той встрече в рапорте Штази. Клопфлайшу нравился его начальник.

"Бавария Мюнхен" посетила Чехословакию в 1981 году., и Штази приняли меры "с целью предотвращения неблагоприятных деструктивных сил/уголовно опасных лиц, а также негативно настроенных молодых людей и подростков". Они потерпели провал. Папка Клопфлайша сообщает: "18.03.1981 большое число футбольных болельщиков ["Баварии"], большей частью граждане ГДР, собралось перед гостиницей . . . . Для восстановления порядка и безопасности, милиция Чехии вынуждена была очистить вход в гостиницу путём использования дубинок в сочетании с другими методами. Действия милиции . . . сняты с использованием кинокамеры из окна гостиничного номера человеком мужского пола".

Это был Клопфлайш. Папка цитирует отрывок из письма, которое он написал потом человеку в Мюнхене - вероятно, официальному лицу из "Баварии": "Мы припрятали наши сувениры. Они снова нас обыскивали на границе. Такое заставляет чувствовать себя грабителем банка. Разве это не унижение - просто потому, что ты идёшь на футбол смотреть "Баварию" - проверять тебя вот так?"

Потом Клопфлайш и Штази начали встречаться лицом к лицу. Папка содержит отчёт о "превентивной беседе, которую Хойер, лейтенант Штази, провёл с Клопфлайшем 12 декабря 1981 года. Папка докладывает: "К. прибыл пунктуально, и, как он заявил, на общественном транспорте, так как он не пользуется своим автомобилем в такую погоду [снег/лёд]." Ему позволили говорить, и он делал это "с эмоциональными манерами, лежащими в основе его характера". Он потребовал объяснить, почему у него изъяли удостоверение личности: это оборвало его заграничные путешествия. Когда ему сказали успокоиться, он поднял тему футбола и сказал "что это его хобби, принятое в качестве такового его семьёй... Он поехал в Прагу на матч. Он пожаловался Хойеру, что не смог купить билеты на "Динамо Берлин" - "Штутгарт". "Он заявил, что не должен этого объяснить. Он спросил, будет ли он отпущен на матч, в случае, если найдёт билет. Ему указали, что его собственное поведение решит это. Он ответил, что он не хулиган и осуждает их действия, поэтому он не понимает, почему у него отобрали удостоверение личности, в то время как у других злоумышленников ещё нет. Он упомянул М., проживающего в..., хорошо известного в этом отношении. Он спросил, не путают ли его с М. В отношении возможного матча между "Баварией Мюнхен" и "Динамо Дрезден", он утверждал, что в этом случае тоже не стал бы официально приобретать билеты. Он заявил, что знаком с футболистом... из "Баварии Мюнхен", и если он напишет, тот предоставит ему билеты. Тогда ему предложили в таких случаях звонить и консультироваться с Хойером, лейтенантом Штази, по телефонному номеру 5639289."

Клопфлайш начал сердиться: "Он не обращался, он заявил, что в таком случае утратит всякий интерес игре, не получит удовольствия. Он уже имел впечатление, что находится под контролем".

Последовали другие "беседы". Клопфлайш сказал мне:

- В папке они называют это "беседами" - как будто мы сидели в уютной комнате и разговаривали: "Итак, мистер Клопфлайш, что вы думаете об этом?" На самом деле, это было страшно. Я чувствовал себя, как загнанный зверь. Один или два раза я сидел в клетке, не больше, чем угол этого дивана, - он показал. - Каждый раз приходил другой следователь. Полагаю, они хотели увидеть, не буду ли рассказывать каждому из них разные истории, но это только мои догадки. Понятия не имею. Я никогда не знал точно, что они хотят выяснить и всякий раз, когда я спрашивал, следователь кричал: "Здесь мы задаём вопросы!"

Он говорил с запинкой, потому что в его квартире в Западном Берлине, его рассказ казался почти неправдоподобным.

- Они всегда хотели знать, кто ещё был со мной. Я взял за правило никогда не называть им никаких имён. Они, наверное, и так всё знали, но я хотел быть уверен в том, что они не взяли эту информацию у меня. Я всегда говорил: "Ничего никогда не изменится на Востоке, если не изменится сознание людей, только, пожалуйста, разрешите мне свалить из ГДР, потому что я не могу больше терпеть".

"К. обладает политически неустойчивой позицией", - находили Штази.

Что же сделало его таким врагом системы?

- Я не знаю. Мой дед был антифашистом, и он всегда говорил, как ужасна ГДР, так что со времён моей молодости я слышал, что кто-то говорил про такое. Иначе я действительно не знаю. Я знал, что Запад богаче, но не интересовался этим, я просто хотел иметь возможность читать, что мне нравится, смотреть, что мне нравится, слушать, что мне нравится.

Иногда его сажали в тюрьму. Когда западная команда играла в ГДР.

- Они посадили меня даже когда Шмидт, бывший тогда западно-германским канцлером, посетил Восточный Берлин в 1981 году. Предполагаю, они думали, я выйду к аэропорту, размахивая флагом Германии, или сделаю ещё какую-нибудь глупость в этом роде. Было весьма сложно достать билеты на матчи против западных команд. Билеты обычно уходили членам партии - иначе весь бы стадион аплодировал западной команде. Против "Гамбурга" - чтобы быть абсолютно точным - товарищам раздали билеты всего за час до начала матча. Мы всегда их доставали, так или иначе, потому что большинство коммунистов ненавидело футбол, и они продавали свои места нам.

Он спародировал тупого члена партии, отказывающегося от своего билета.

Его снова арестовали в 1985 году. На матче Чехословакия - Западная Германия он подарил Берлинского Медведя, игрушку, символизирующую обе половины города, тренеру Западной Германии, Францу Беккенбауэру, и Штази увидели это.

- Они остановили мою машину на границе на обратном пути и обыскивали её пять часов. Они даже сняли колпаки с колёс - и нашли фотографию - я и Беккенбауэр.

Он показал её мне: в нескольких шагах за Клопфлайшем, Беккенбауэр и медведь под вывеской "Restaurace", неизвестная женщина пристально смотрит в объектив, и мы ненадолго задумываемся, может ли она быть шпионом.

Штази отобрали футбольные сувениры, купленные в Праге, но отметили, что "нет признаков уголовной контрабанды. К. указал в ходе проверки, что является страстным коллекционером подобных вещей. Он сказал, что рассматривает проверку в качестве нападок и заявил, что не видел прежде ничего подобного." Клопфлайш никогда не понимал, почему он должен жить в тоталитарном государстве без особой на то причины, он всегда считал, что нормы приличия и здравый смысл должны идти бок о бок. Затем он сказал мне:

- Они допрашивали меня, кричали на меня, и я видел, они собирались бросить меня в тюрьму. Поэтому я сказал: "Оставьте меня в покое или я позвоню своему другу Францу!" Разумеется, я едва знал Беккенбауэра, но это обеспокоило их. "Может быть, - подумали они, - это человек на самом деле друг Teamchef", - который тем и был, кем они его называли. "Это будет во всех западных газетах", - сказал я им. Они побоялись рисковать и, в конце концов, отпустили меня.

Это было принципом Штази - сидеть на хвосте у жителей Западной Германии, которые имеют связи с жителями Восточной Германии, и я обнаружил в папке Клопфлайша "Запрос о предоставлении информации о лице из Западной Германии, именуемом "Франц", проживающем в Кицбюэле (Австрия). Каждый немец знает, что это там, где живёт Беккенбауэр, но по причине закона, гласящего, что никакие третьи лица, указанные в папках Штази, не должны быть идентифицированы, западные бюрократы, ответственные за папки, перечеркнули фамилию. Я не нашёл информацию, которую Штази собрали на Беккенбауэра.

Клопфлайша опять арестовали в следующем году, как раз перед Чемпионатом мира в Мексике, за отправку телеграммы с пожеланием удачи команде Западной Германии.

- Штази спросили: "Как вы смеете желать удачи классовому врагу?" И я ответил им: "Футбол в этой вашей стране не лучше, чем в Исландии или Люксембурге". - "Готовы ли вы подтвердить своё заявление?" - орали они, и я сказал: "Я подпишусь под этим, если вы хотите". Смотри, Восточная Германия была отстоем! Всего 5000 человек смотрели матчи сборной, даже если они присылали автобусы с детьми, которых заставляли смотреть во что бы то ни стало.

Я уже собирался уходить, но тут сын Клопфлайша, Ральф, зашёл и сел рядом со своим отцом. Сейчас ему чуть больше двадцати, Ральф утратил доверие режима в возрасте девяти лет, рассказав своему учителю, что его кумир - нападающий "Баварии" Карл-Хайнц Руммениге. "Руммениге был "классовым врагом", его экипировку Ральф приобрёл годами позже. Профессор Шерер, президент "Баварии Мюнхен", прибыл в квартиру Клопфлайша и начал раздеваться. "Что это значит?" - подумал Клопфлайш - но Шерер одел баварскую форму Руммениге под свой костюм. Он прошёл в ней через таможню и отдал её Ральфу.

Ральф рос перспективным футболистом и в 15 лет играл за "Динамо Кольтс" и был капитаном юношеской команды Восточного Берлина. Потом в военно-оборонном лагере при обязательной подготовке он упал и повредил несколько связок в колене. Вначале ему было отказано от первой медицинской помощи, а позже от операции ("потому что мы были врагами государства") и ему пришлось уйти из футбола. Он никогда не играл с тех пор. После того, как Клопшлайш высказал сожаления, Ральф снова вышел из комнаты.

- Он раньше был таким счастливым, - сказал мне Клопфлайш. - Мы раньше оба смеялись над Востоком. Я всегда думал, что они пытаются играть в спортивные игры, как роботы, так что мы обычно кричали: "Это мячи, вы должны играть с ними!" Он нашёл в своей папке запись о решении Штази: "Мальчик не будет отнят у родителей".

ГДР высылала своих диссидентов на Запад. В 1986 году Клопфлайш обратился за визой, чтобы эмигрировать, и через три года его просьбу удовлетворили. Штази выбирали момент тщательно; мать Клоплайша была на смерном одре.

- Я умолял Штази разрешить мне остаться на пару дней. Врач сказал, что моей матери осталось жить несколько часов. Я рассказал об этом Штази, и они ответили: "Несколько часов, мы знаем. Или вы уезжаете сегодня, или никогда". Так что я уехал, и через пять дней она умерла. Мне не позволили вернуться на её похороны. Семья Клопфлайш провела своей первый год на Западе в лагере для беженцев.

Клопфлайшу, проведшему всю свою жизнь в ГДР, просто повезло, что Стена повалилась через несколько месяцев после того, как он эмигрировал. Но наконец он мог смотреть "Герту" дома.

- Когда я жил на Востоке, полагаю, у меня было множество иллюзий по поводу "Герты". Я думал, что они замечательный клуб, и я разочаровался. Стена пала 9 ноября 1989 года. Очередной матч чемпионата у "Герты" состоялся с "Ваттеншайдом", и на стадион пришли 59000 человек! Во втором дивизионе! Как будто бы весь Восточный Берлин набился. Затем, в понедельник, мы читаем в газетах, что "Герта" пригласила на матч руководителей "Динамо Берлин" и "Унион Берлин". Всех этих коммунистов и начальников Штази! Потому что, поверьте мне, все крупные руководители, тренеры и игроки на Востоке были членами партии, признают они это сейчас или нет. Я был стюардом на матче против "Ваттеншайда", и когда я увидел партийное начальство, шагающее к своим свободным местам, я подумал: "Мы боролись и страдали за "Герту", а теперь они взяли и приобщили начальство". "Герта" объявила на пресс-конференции, что эти люди были на игре, как будто это что-то такое, чем можно гордиться. Вот почему всего 16000 набралось на следующий матч. Я немедленно отказался от своего членства, хотя всё ещё приходил смотреть "Герту". Я думаю, они - единственный клуб в Берлине. Даже люди, которые никогда не смотрели их матчи, всегда следят за их результатами. "Блау-Вайсс" играют в футбол лучше, но они просто не "Герта", правда ведь?

Соотношение сил, он признал, было печальным.

- Мне стукнет 43 в этом году. Я провёл 41 год своей жизни в ГДР, и сейчас это кажется потерянным временем, хотя мы тогда жили и радовались иногда. И ты знаешь, по-настоящему утешало, что Западная Германия была настолько успешной. Они всегда побеждали восточные команды. Это многое значило для нас.

Вильнюс, Литва. В Вильнюсе миллион жителей, разрушающийся центр пятнадцатого века и разрушающиеся пригороды двадцатого. Тем не менее, по советским стандартам Литва была богатой, и она стала первой из республик СССР, получившей независимость. (Когда я прибыл, в августе 1992 года, большинство иностранных послов проживало в гостиничных номерах.) Другие прибалтийские государства, Латвия и Эстония, тоже стали свободными ко времени попадания на Чемпионат мира в Америке, и я приехал, чтобы увидеть первых два отборочных матча к Чемпионату мира, из когда-либо игравшихся в этой части мира: Латвия - Литва и Эстония - Швейцария.

В Вильнюсе я впервые имел честь увидеть офис организации "Саюдис", напротив собора. "Саюдис" вёли борьбу за независимость, и организация превратилась в политическую партию. Партия - крупнейшая в Литве, а всеобщие выборы уже на носу, но как только я вошёл в офис и назвался английским футбольным журналистом, меня проводили к большому начальству, исполнительному секретарю "Саюдиса" - Андрюсу Кубилюсу. Даже это было ничто по сравнению с молодым норвежским туристом, которого отправили на встречу с президентом Ландсбергисом. Люди с Запада - важные птицы в Прибалтике.

- Футбол и баскетбол, - сказал Кубилюс, - жизненно важны для борьбы за Независимость. Часто после игр вильнюсского "Жальгириса" с какой-нибудь российской командой, местные болельщики идут толпой со стадиона с факелами и поют народные песни. В центре города их могут встретить милиционеры с дубинками - "бананами", как литовцы их называют. Это были практически единственные националистические протесты в стране до конца 1980-х. Только когда Горбачёв пришёл к власти и люди стали свободнее говорить, спорт перестал значить так много.

- Когда "Саюдис" обрёл силу, спорт отошёл на второе место, - сказал Кубилюс.

До той поры, как он объяснил, советские граждане не могли собираться в большом количестве и кричать, что им угодно - только на спортивном матче. Игроки никогда не присоединялись, но футболисты "Жальгириса" всегда первым махали болельщикам на южной трибуне стадиона, где сидели наиболее активные литовцы.

- Демонстрации не имели никакого влияния, конечно, - печально признал Кубилюс.

Он жалел, когда у меня закончились вопросы, и не только потому, что он любил поговорить о спорте. Литовцы любят "Европу", с которой они, как постоянно говорят, хотят "воссоединиться", и потому они жаждут, чтобы их заметили. Это важно, потому что многие уроженцы Запада никогда не слышали о Литве: деловые люди только тогда начнут торговать с нацией, если узнают о её существовании, туристы посетят только на том же основании, и если русская армия снова вторгнется в Литву, западные правительства будут испытывать большее давление, побуждающее к действиям, если западная публика будет знать о Литве.

Спорт может помочь. За несколько дней до того, как я приехал, сборная Литвы по баскетболу завоевала бронзовые медали на Олимпийских играх в Барселоне, заработав таким образом больше внимания иностранного телевидения, чем президент Ландсбергис за весь год. Нериюс Малюкявичюс из "Lithuanian Weekly" (издание публиковалось на английском), что его посетили три иностранца за последние несколько месяцев: журналисты из "Newsweek" и журналист из "San Francisco Chronicle" - оба пришли спросить о литовском баскетболе - и я.

- Все приходят сюда из-за спорта, - заключил он.

Когда я спросил его о прошлых демонстрациях, он запальчиво ответил:

- Я участвовал, - и затем низвёл это к: - Я наблюдал. Я брал своего сына посмотреть. Но потом демонстрации заканчивались, и что я мог делать? В итоге мы шли домой.

Я уехал из Вильнюса на следующий день. Литва играла с Латвией в гостях, в Риге. Меня подбросил на север Матвеюс Фрисманас в минивэне "Фольксваген". Литовец с минивэном "Фольксваген" - всё равно что житель Запада с частным самолётом. Фрисманас - мега-богатый предприниматель, а также обладатель характера в стиле балтийского калипсо^[6]. Футбол - его страсть, и он сказал мне, что он в руководстве сборной Литвы, хотя в его визитной карточке на английском говорилось более величественно: "тренер национальной команды". Фрисманас был ярким человеком. Толстяк-литовец пригнал минивэн к нему, и там оказалось ещё два пассажира: один - двоюродный брат Фрисманаса, учитель математики по профессии, а другой - футбольный репортёр, который был единственным литовским журналистом, сопровождающим футбольную команду в Северную Ирландию. Это был первый в стране матч Чемпионата мира, но другие газеты не имели средств, чтобы отправить кого-нибудь.

Фрисманас и его двоюродный брат - евреи, и они быстро определили, что я тоже.

- Я никогда не смогу забыть, - сказал двоюродный брат на смеси идиша, немецкого и английского, - где теперь мои дяди, тёти, дедушки. В литовской земле! И именно ливтовцы отправили их туда, не немцы!

Фрисманас спонсировал "Маккаби Вильнюс", клуб, который был еврейским до войны. А сейчас?

- Сейчас только деньги еврейские.

Мы воздерживались во время пути, но потом Фрисманас сделал знак толстяку и мы остановились попировать. Мы везли с собой водку, как оказалось, которую приговорили с шашлыком, купленным у крестьянина. Журналист вручил мне рюмку водки, уговорив меня опрокинуть её "символически", а затем постоянно наливал в неё. Я символически выпил много.

- Русские научили нас пить, - сокрушался Фрисманас. - Русские.

Пограничники с автоматами поджидали на латвийской границе. Фрисманас выпрыгнул из минивэна и подарил им литовский олимпийский флажок. Он поговорил с ними где-то минуту, один пограничник держал флажок, другие, по таможенным обычаям, не спускали глаз с Фрисманаса, после чего потрусил обратно к машине и велел толстяку ехать дальше. Что он им сказал? Он ответил, что пожелал им удачи.

- Я сказал: "Обычно мы обыгрываем вас, но у Литвы не все игроки в форме, так что мы сыграем вничью".

Рига, Латвия. Я подхватил лёгкую простуду, которая сильно беспокоила моих спутников. Мы ехали прямо к гостинице "Рига", в которой остановилась сборная, и отправились на поиски доктора команды, которого нашли в двухместном номере в окружении всей литовской сборной. Было легко угадать, какие игроки являлись звёздами, играющими в Австрии, и какие ещё оставались в местных клубах: два человека с шикарными стрижками, лежащие на кушетке, которым делали массаж, явно из венской "Аустрии", а мальчики с длинными растрёпанными волосами, сидящие на полу, должно быть имели пару фунтов в неделю.

Врач также обеспокоился, как и мои друзья, и дал мне немецкие таблетки от простуды. Они были вкусными, и я продолжал принимать их после того, как выздоровел. Во время пребывания в Прибалтике они часто оказывались лучшим, что я ел за весь день. Фрисманас и его двоюродный брат спрашивали меня, нет ли у меня желания взять интервью у настоящего тренера Литвы, Альгимантаса Любинскаса.

- С этим не будет никаких проблем, - заверили они меня, и выяснилось, что Любинскас - деловой партнёр Фрисманаса. - Но это не для газет, - добавили они.

Деловой партнёр был в номере, надевал майку с надписью "Indiana Refereeing Course" и смотрел вместе с маститым менеджером по экипировке поп-ролики на MTV. Что собой представляет команда Литвы?

- Литовский характер не очень силён.

Как крошечной стране в своём первом важном матче со времён пакта Гитлера-Сталина удалось в Белфасте сыграть вничью 2:2?

- Северная Ирландия неплохо играла, - сказал Любинскас, - но они ничего не знали о нас. У нас были видеокассеты с их матчами, но я предполагаю, они думали: "Литва? Где это на карте?" Мы знали, что британские команды играют через верх - у нас это называется "на втором этаже" - и мы подготовились к этому. Хотя по факту, - он улыбнулся, - они забили оба свои мяча низом". Любинскас был лучше информирован, чем Литовская ФА. В таблице группы Чемпионата мира на стене их офиса Северная Ирландия называется "Airija", а Eire - "S. Airija": Ирландия и Южная Ирландия.

Первый матч Чемпионата мира на территории Прибалтики вышел довольно казусным. Что касается меня, я впервые купил бутерброд с икрой у футбольной арены. Несмотря на то, что разносчики на стадионе продавали неохлаждённое немецкое пиво и Агату Кристи на латышском языке, я ограничился программкой на матч с нелепым изображением Диего Марадоны на обложке. Она стоила восемь пенсов: цены приносили мне великую радость в первые несколько дней в бывшем СССР. Болельщики бродили кругом в футболках с западными логотипами, с любыми западными логотипами: одна из футболок на человеке гласила: "Royal Mail - Stoke on Trent - MLO". Ни одного хулигана, казалось, не появится. Пара сотен литовских зубров с большими бородами тащили флаги и скандировали: "Lietuva!", за ними следили полицейские в резиновых сапогах.

В комнате для прессы я заметил очень важную персону: датский тренер Рихард Мёллер-Нильсен. Тогда прошло два месяца с тех пор как его команда выиграла Чемпионат Европы, и он сейчас находился в Риге, шпионил за своим соперником по Чемпионату мира. Я застал его в окружении литовских журналистов и их слабого переводчика. Правда ли, что он прервал ремонт своего дома, чтобы выиграть Чемпионат? Меллёр-Нильсен усмехнулся, но охотно признал факт правдивым:

- Я собирался установить новую кухню, но тогда меня вызвали играть в Швеции. Но кухня сейчас уже закончена. Это заняло много времени. У меня профессиональный декоратор занимался этим.

Он отклонил вопрос о Микаэле Лаудрупе, который отказался играть за Данию, и сказал, что Латвия и Литва будут нелёгкими соперниками. Я думал, это просто вежливость, и, может быть, он сам так думал, но 50-ю днями спустя у Дании появились ничьи 0:0 с обеими странами.

Повальное увлечение эмблемами на Западе, распространилось и на ФА Латвии, которая разместила громадный логотип Чемпионата мира в комплекте с американским флагом на одном из стендов. Чемпионат мира был чем-то вроде миража - обе стороны знали, что они на самом деле никогда не доберутся до Америки - но, по крайней мере, логотип разъяснял, что это не какой-нибудь там деревенский матч. На поле исполнили литовский народный танец, при таких обстоятельствах вряд ли это было неприличным, это как если бы моррис^[7] танцевали на "Уэмбли". Литовцы усердно хлопали.

Стадион заполнился только на четверть, и это была вина Сталина. Когда он вторгся в Прибалтику, он отправил сотни тысяч русских администраторов в Латвию и Эстонию, и сегодня русские составляли почти половину населения обеих республик. Большинство латвийских игроков тем вечером являлись русскими, и когда я спросил у людей, почему стадион такой пустой, они объяснили, что латыши не испытывают желания смотреть на игру русских, а русские не хотят смотреть на команду под названием Латвия. Латыши играли в футбол до войны, но в наше время большинство тренеров в республике русские, и они набирают русских игроков.

Мимолётного взгляда на списки команд хватало, чтобы выяснить, какая сторона сильнее. Литовцы с венской "Аустрией" и киевским "Динамо", а латыши, уехавшие за границу, добрались не дальше финского Тампере, Ломжи и, удручающего названного, "Гранита" из Польши.

Латвия повела 1:0 и удерживала своё преимущество в счёте весь первый тайм, но даже тогда их прошлое поражение от Мальты не перестало быть чем-то непостижимым. После перерыва Литва сравняла счёт, и за несколько минут до финального свистка Андрюс Терешкинас сделал 2:1, положив конец проклятию Литвы, более 50 лет постящейся без побед.

Матч отличался, главным образом, обилием нырков литовцев, которые играли в Австрии, и обилием врачебной помощи из-за травм. Врачебная помощь, надо заметить, занимает много времени в бывшем советском футболе.

Успокоившийся Любинскас сказал на пресс-конференции, что матч получился "грубым и жёстким, потому что это прибалтийское дерби, и, следовательно, "принципиальный матч". Один журналист тогда поднялся и стал критиковать встречу на русском. Билеты стоили по 30 пенсов, он негодовал. Как можно ожидать, что люди придут на стадион за такие деньги? Он был явно русским латышом и чувствовал себя чужим на этом прибалтийском празднике.

Я выскользнул и встретил Меллёр-Нильсена в соседней комнате, грустного и одинокого. Мы пожали друг другу руки и сели. Затем он спросил:

- Как дела? - ожидая ответа - Меллёр-Нильсен очень вежливый человек.

Мы разговорились о нашей страсти, Англии и английском футболе.

- Мне нравится игра бей-беги, - подтвердил он. - Мяч доставляется прямо к воротам. В футбол не стоит играть в полузащите. Английский футбол обладает таким уровнем класса и упорядочности, которого нигде в мире больше нет. Вы знаете, когда мы выиграли Чемпионат, Грэм Тейлор и Лори Макменеми прислали мне телеграмму с поздравлениями! Я часто навещаю "Манчестер Юнайтед" и "Ливерпуль" и вижу, как хорошо организованы эти клубы, какие там замечательные болельщики.

Мы поговорили об Олимпийских играх в Барселоне, где, как ему казалось, Гана играла в "прекрасный футбол".

- Скажите мне, - спросил он, - это же неприятно звучит "третий мир"? Это же нехорошо так говорить?

Проблема созревала в его голове, и мы обсудили это.

- Думаю, какая-нибудь страна третьего мира, африканская страна, скоро выиграет Чемпионат мира.

Таллин, Эстония. Двумя днями позже я приехал в Таллин на Эстонию - Швейцарию. Швейцарскому пресс-корпусу и мне передали программки, в которых предоставлялись состав сборной Эстонии и таблица чемпионата Эстонии, и чувствовалось два противоречия: несмотря на то, что "Флора" (Таллин) заняла четвёртое место в чемпионате, она делегировала почти всех игроков в национальную сборную. Только двух взяли из других эстонских команд. Создавалось впечатление, что эстонцы отобрали состав из нелогичных принципов. Ответом на эту загадку была этническая ненависть. "Флора" являлась исключительно эстонским клубом. Каждого русского, проживающего в Эстонии именовали "kolonist", и эстонские игроки требовали, чтобы не больше трёх получали право играть за национальную команду, и чтобы эти трое свободно говорили на эстонском. Тренер, Уно Пиир, предлагал отбирать лучших игроков, но предложение отвергли. В результате, состав получился таким, что даже в Эстонии, наверное, можно было собрать получше.

Возникает вопрос, почему ФИФА допустила это: представьте, если бы Англия проводила официальную политику не отбирать чёрных игроков или джорди^[8]. Шотландцы, которые попали в одну отборочную группу с Эстонией, могли подать жалобу в ФИФА или даже отказаться играть с чистокровной Эстонией, но они этого не сделали.

Швейцарская команда, тренирующаяся на стадионе, выглядела счастливой и сплочённой, со смешивающимися немецкими, итальянскими, французскими, английскими голосами. Английскими? Эту забытую англоязычную общину недавно обнаружили высоко в Альпах, а швейцарский тренер, Рой Ходжсон, - из Южного Лондона. Пока мы выщипывали подорожник с поля, он сказал мне, что Эстония играет в футбол в "русском" стиле - перспектива, которая не радует. В это время помощник Ходжсона, Майк Келли, тренировал двух вратарей, итальянского швейцарца Марко Пасколо и немецкого швейцарца Штефана Лемана: один красовался длинными, чёрными, латинскими волосами и преувеличенными прыжками за мячом, другой отличался бледностью, тевтонским нравом и сдержанностью. Меня удивило, когда на следующий день я выяснил, что спокойный человек - это Марко Пасколо, а пылкий - Леман.

Матч вышел предсказуемым. Швейцария свободно забивала, а их болельщики звенели коровьими колокольчиками и взрывали бомбы-вонючки, которые, как и следовало ожидать от швейцарских бомб-вонючек, совсем не дурно пахли. При 2:0 швейцарцы почему-то начали петь "Всегда обращайте внимание на светлую сторону жизни". Эстонские болельщики скандировали только - "Ееsti, Eesti" - хотя у них был яркий флаг, в виде Юнион Джека, но с эстонскими цветами.

Эстонцы играли очень мягко. Если их стиль был "русским", главная общая черта с великими советскими командами 80-х годов - это отсутствие какой-либо воли к победе. Голландский журналист как-то назвал Дасаева, Беланова, Протасова и Kо "прирождёнными лузерами": он имел ввиду, что нет у советских ни Стюарта Пирса, готового рвануть на 30 ярдов, чтобы помешать нападающему соперника, и спасти ворота, ни Юргена Клинсмана, который бы нырнул для достижения незаслуженной победы, ни Грэма Сунесса, трамбующего своих товарищей по команде за отсутствие старания. Советские играли добросовестно и всегда проигрывали, когда победа была важна. Эстония, игравшая бесконечно хуже, действовала по тем же шаблонам.

Они атаковали - всё время, фактически. Один раз они выдали 15 пасов подряд без прикосновений швейцарцев к мячу, но казалось, они намерены делать это только для показухи. Они почти не оказали сопротивления и проиграли 6:0. Журналисты и тренеры пришли к единодушному мнению, что Эстония перенервничала. Ходжсон говорил одобрительно о Мальте, которая "реалистично оценила свои возможности" и играла от обороны. Грустно думать об Эстонии, пересмотревшей свою схему, так как это был бы проигрыш 3:0 вместо 6:0.

Один эстонский игрок выделялся. Мартин Рейм, центральный полузащитник, всего пять футов ростом, но играл, как прибалтийский Карлос Вальдеррама. Дважды он выводил партнёров по команде один на один с вратарём (и спокойно наблюдал, как они промахивались). Он играл, конечно, за "Флору Таллин". Я спросил его после матча, неужели это правильно и справедливо, что у трёх лучших команд в чемпионате нет игроков в национальной сборной. Он был обезоруживающе откровенен:

- Эстонских игроков очень мало. Возможно, это будет стимулировать молодых эстонцев играть в футбол? Это правда, что, есть русские игроки, которые, может быть, получше.

Позже, в Москве, я прочитал статью в русском "Футбольном курьере", которая называлась "Не национальная сборная, а этническая сборная". Еженедельник отмечал, что Луис Фернандес испанского происхождения, но играл во Франции, что сборная Бельгии включила в состав Энцо Шифо, сына итальянцев, и бразильца Луиса Оливейру, что отец Петера Шмейхеля эмигрировал из Польши в Данию. Конечно, поляки никогда не навязывали неэффективную экономическую систему Дании, а бразильцы не создавали большие колонии в Бельгии, но русским в Прибалтике это не могло служить утешением.

Возможно, поражение от Швейцарии, заставит эстонцев пересмотреть свои взгляды, - усмехался "Курьер". И "Курьер" оказался прав: за последнее время, просматривая стартовые составы Эстонии, я видел множество русских имён.

Мартин Борман. Мы с Владимиром Шинкарёвым сидели в Академии Наук, его месте работы, и он читал мне статью из российского футбольного журнала. Часть интервью Валерия Овчинникова, тренера нижегородского "Локомотива", который без какого-либо побуждения рассказывал своему интервьюеру, что он обычно подкупает судей. "Как вы думаете, я единственный тренер, который так делает?" - спросил Овчинников. Шинкарёв прочитал это с невозмутимым тоном и перешёл к следующему вопросу в интервью, но я перебил его:

- Разве это не вызовет скандал?

- В наше время у нас в России так много скандалов, - объяснил Шинкарёв, - что очень трудно увлечься чем-то новым.

Я понял его точку зрения. После обнаружения в последние годы, что Сталин погубил миллионы соотечественников, что каждый пятилетний план не был перевыполнен на несколько сотен процентов и что вся западная продовольственная помощь исчезает и потом появляется в магазинах, русских трудно взбудоражить новостью о том, что их футбольные тренеры дают взятки. Незадолго до того у 18 тренеров первого дивизиона спросили: "Есть ли договорные матчи в нашем чемпионате?" И все 18 ответили: "Да". На следующий вопрос: "Участвовал ли ваш клуб в таких матчах?" все 18 ответили: "Нет".

Коррупция - старинный русский обычай, но только хорошо информированные болельщики знали, что это бытовало и в футболе. Остальные восприняли новость об этом как великое предательство. Шинкарёв, антрополог, который болел за московский "Спартак", рассказал мне, как счастлив он слышать, что Спартак был редким клубом, который не платил судьям.

- Болельщик хочет верить, когда его команда выигрывает, это не потому, что они купили соперника.

Но он признал, что, может быть, ошибается.

Он продолжил чтение интервью. Последний вопрос касался прозвища Овчинникова. "В футбольных кругах вас прозвали Мартин Борман, - сказал интересующийся. - Это из-за вашего внешнего сходства с ним?" Овчинников ответил без раздумий: "В нашей стране никто понятия не имеет о том, как Борман выглядел. Наше сходство глубже чего-то такого. Борман заведовал деньгами Национал-социалистической партии, и я не буду скрывать от вас, что я управляю финансами нашего клуба. Я заявляю о честности по отношению к игрокам и руководству."

Кукушкин. Всеволода Кукушкина, которого мне представили как "толстячка", - пожилой российский журналист, который в совершенстве говорил на английском с американским акцентом. В отличие от Шинкарёва, маленький толстяк является инсайдером и, когда я спросил о признании Бормана во взяточничестве, он пожал плечами. Он ответил, что был судьёй в 1970-х и прославился своей неподкупностью. Причиной его порядочности являлось то, что он был директором крупной компании грузоперевозок и до того богатым, что никто не мог позволить себе его расценки. Ещё вспомнили клуб симферопольскую "Таврию", которая недавно подкупами проложила себе путь к чемпионству Украины.

- Их тренер, - сказал Кукушкин, - ну, он на самом деле не тренер, а хороший делец.

- Тем не менее, - сказал я, - это точно не делалось для того, чтобы похвастаться перед прессой взяточничеством? Как Борман мог остаться на своей работе после такого?

- У нас очень особенная страна, - ответил Кукушкин чуть ли не с гордостью. - Чиновников высокого ранга уличают в мошенничестве, и они остаются на своих постах. Не так давно на продажу одного игрока из "Торпедо Москва" в "Олимпиакос Пирей" обнаружились три контракта. Один контракт - для греческих налоговых инспекторов, другой - который показывали игроку, а третий - настоящий контракт, но никто не знает, какой из них какой. Как я понимаю, в нормальной стране, этих людей привлекли бы к ответственности, но здесь они сохранили свои рабочие места.

Кукушкин провёл много десятков лет в России, поэтому не переживал по поводу таких вещей:

- Что это такое? здесь война, там война, экономика рухнула. Два дня назад заместителя министра здравоохранения уволили, и теперь он под следствием за взяточничество.

Он сказал, что в любом случае, многие судьи берут взятки с обеих сторон и тогда судят матч честно. Команды платят просто для того, чтобы к ним справедливо относились. Он привёл в пример поучительное русское сравнение:

- Я должен давать деньги дорожным полицейским, но я не получаю ничего за это. Я плачу много взяток. Сколько раз вы платили взятки?

К тому времени я ни разу в своей жизни не давал взяток, но я не хотел показаться зелёным юнцом, признавшись в этом. В любом случае, Кукушкин не поверил бы мне.

- В Англии... - начал я.

- Окей, так, может быть, вы не даёте денег, - допустил он. - Но вы даёте парню галстук или булавку для галстука и говорите: "Это вам, это рождественский подарок". Иногда судьи здесь получают "подарки". Когда наступает зима, вы можете подарить ему меховую шапку. Она будет греть его, и он может говорить: "Деньги? Я не прикасался к деньгам!"

- Судьи в Англии... - начал я спорить, но Кукушкин перебил.

- Когда я был молодым, - сказал он, - один старый журналист говорил мне: "Плохие судьи дают пенальти или офсайды, но хорошие судьи знают, как оборвать атаку, пока она ещё в середине поля". Это единственная разница. Судьи? Судьи кругом. Но есть и другой Судья, над нами.

Он указал в сторону неба, и я оставил эту тему.

"Торпедо Москва" - "Уралмаш". Через шестнадцать дней московскому "Торпедо" предстояло играть с "Манчестер Юнайтед" в Кубке УЕФА, я отправился на их матч против "Уралмаша". Всего пара тысяч болельщиков на стадионе, и матч был самой вялой деятельностью 22 мужчин, которую я когда-либо видел. Он завершился вничью 1:1. Я выложил это Михаилу Пукшанскому из новой газеты, "Спорт-Экспресс", что у "Торпедо" нет шансов против "Юнайтед". Он не согласился:

- Игроки заинтересованы сыграть хорошо против "Манчестера", потому что это важно для их будущего. Им наплевать на этот чемпионат - они хотят контрактов на Западе".

Месяцем позже "Торпедо" выбило "Юнайтед" из кубка.

Меня больше всего поразило в матче то, что болельщики постоянно смеялись над чередой промахов - как будто смотрели выступление клоунов-виртуозов.

- Люди здесь очень скептически настроены, - объяснил мне Владимир Гескин, редактор "Спорт-Экспресса". - Это часть российского менталитета. Это не имеет никакого отношения к разочарованию в политических системах или жизнью при диктатуре или к чему-нибудь такому. Нам просто нравится смеяться. Футбол здесь больше похож на театр. Не стоит сравнивать нас с итальянцами или испанцами - мы северный народ.

Но там другая, более печальная история, стоящая за хохотом.

- Почему вы смеётесь над игроками? - спросил я молодого человека, который сказал, что он лидер фан-клуба "Торпедо".

- Это ответные насмешки, - ответил он. - Они тоже смеются над нами, потому что у них есть доллары и автомобили, а у нас нет.

Игроки "Торпедо" получали 500$ за победу; болельщики зарабатывали несколько рублей. Хуже всего, что игрокам на самом деле платили зарплату болельщики, потому что большинство из них работали на ЗИЛе, клубном спонсоре.

Справедливости ради стоит сказать, что "Торпедо" оказалось в безвыходном положении, когда дело дошло до денег. С одной стороны, в предыдущие два года они потеряли 23 игрока, перешедших в западные клубы - итак, казна была полна. С другой стороны, у них не было надежды подписать кого-нибудь, потому что все хорошие русские игроки хотели уехать заграницу. В результате, клубу пришлось тратить деньги на повышение заработной платы игрокам похуже.

Большинству английских болельщиков знакомо чувство преданной любви, такое как у лидера торпедовского фан-клуба. Он сказал мне, что болеет за все клубы в мире, которые играют в торпедовских цветах, зелёном, белом и чёрном, и начал перечислять их, пока мне удалось его остановить. Потом он рассказал мне, как после одного матча разъярённые болельщики начали переворачивать автобус команды, но сдержались, потому что ущерб стоил бы клубу денег. Он был членом торпедовского выездного клуба, и во времена всесоюзного чемпионата он зачастую ехал три или четыре дня, чтобы посмотреть, как "Торпедо" играет с алма-атинским "Кайратом" или с ташкентским "Памиром". Они покидали Москву среди зимы и оказывались в Алма-Ате в разгар лета. Теперь в новом всероссийском чемпионате, соперником "Торпедо" оказался клуб под названием "Находка"^[9] из юго-восточной Сибири, неподалеку от Японии. Лидер обнаружил, что поездка поездом займёт семь дней, так что выездной клуб, сказал он мне, "вероятно" полетит на самолёте.

"Вероятно"!

Прекрасная идея, но простые россияне склонны рассматривать полёты как уникальный жизненный опыт. Торпедовские путешественники были молодыми парнями из рабочего класса. Я спросил, как такое возможно, что они могут себе это позволить?

- Мы ещё собираемся лететь в Манчестер, - ответил он.

Так как они могут себе позволить такое?

- Нам придётся копить какое-то время.

Средняя зарплата 8 фунтов фактически. Очевидно, он на самом деле собирался, потому что путешественники планировали посетить к тому же матч чемпионата Англии, и он спросил, какие матчи намечены в районе Манчестера на выходные перед приездом "Торпедо". Это было изумительно.

Русский Пеле. В офисе клуба "Торпедо" (обшарпанном - это даже не то слово) чёрно-белые фотографии человека в костюме, приклеенные к шкафу с трофеями. Это человек - Эдуард Стрельцов, известный в России как "русский Пеле". Стрельцов играл за "Торпедо" в 50-х, и, когда власти указывали ему перейти в "Динамо Москва", клуб КГБ, или московский ЦСКА , клуб армии, он отказывался.

- Стрельцов - это как огромная гора, которую целиком не разглядишь, - объяснил мне вкратце весьма неприступный вице-президент "Торпедо". Стрельцова, за грехи его, отправили в Сибирь, и он пропустил Чемпионат мира 1958 года. Перед этим Чемпионатом мира, сказал мне вице-президент с гордостью, мировая пресса писала, что две команды значительно ослаблены: Англия, которая потеряла нескольких игроков "Манчестер Юнайтеда" в авиакатастрофе в Мюнхене, и Россия, которая потеряла только одного человека, великого Стрельцова. Стрельцов, добавил вице-президент, подчёркивая, вернулся в Москву через некоторое время и привёл "Торпедо" к победе в чемпионате 1960 года.

Команда Ельцина. В следующую субботу состоялись два матча, и один я пропустил, потому что о нём почти нигде не писали. В России, где зачастую невозможно разыскать расписание первого дивизиона на предстоящие выходные, вполне естественно, что мало кто знал о матче между правительством России и мэрией Москвы, и, несмотря на то, что Борис Ельцин тренировал правительство, явились всего 1000 зрителей. Матч завершился со счётом 1:1, и планы выявить победителя по пенальти пришлось отменить, когда выяснилось, что ни один из игроков не может стоять на ногах. Это матч, который никогда бы не был сыгран при Брежневе или Сталине, и это верный признак того, что российское правительство всё ближе к своему народу.

Советская катастрофа. Вместо того матча я пошёл на "Стадион Ленина"^[10] смотреть московский ЦСКА против московского "Спартака".

"Стадион Ленина" - место величайшей футбольной катастрофы в истории человечества. В октябре 1982 года "Спартак" играл с голландским клубом "Харлем" в морозную погоду, и всех 10000 зрителей упаковали в один сектор стадиона. Когда шли последние секунды матча и "Спартак" вёл 1:0, болельщики продвигались к выходу, и тут Швецов забил второй гол "Спартака". Многие уже спустились с трибун по обледеневшим, неосвещённым ступенькам, но, услышав торжествующие крики, они кинулись обратно. В это же время другие, остававшиеся на местах , начали уходить, так как матч завершился сразу после гола. Две группы столкнулись и не смогли разойтись, потому что полиция отказалась открывать другие выходы. Лавина людей обрушилась вниз по ступенькам и теперь выяснилось, что более 340 человек погибли.

Долгое время ходили слухи, что произошло что-то ужасное, но власти помалкивали в течение нескольких лет. Тела погибших унесли сразу же после катастрофы. Для того, чтобы оставить втайне огромное количество смертей, родителям пришлось покинуть своих детей за 40 минут до массовых похорон в присутствии полицейских. Долгое время после случившегося на "Стадионе Ленина" не проводилось ни одного матча. Под предлогом плохого состояния поля. Glasnost' позволила "Советскому спорту" рассказать в 1989 году всю историю. Газета также обнародовала идентичное происшествие в Московском дворце спорта "Сокольники" в 1976 году: после хоккейного матча между СССР и Канадой, множество людей были раздавлены насмерть, потому что во дворце открыли только один вход.

Итак, мы пришли на "Стадион Ленина" (статуя Ленина перед входом), четверо из нас англичане и двое русских, десять лет спустя и на этот раз в разгар лета, среди бела дня. "Стадион Ленина" по многим параметрам очень большой, и всё же башни гостиницы "Украина" высятся над ним - потому что в Москве всё очень большое. Матч ЦСКА против "Спартака" - главное московское дерби, их "Арсенал" против "Шпор"^[11], основная разница состоит в том, что, в отличие от "Арсенала" или "Шпор", ЦСКА - клуб российской армии. С другой стороны, "Спартак" - единственный московский клуб без официального покровителя. В тот день собралось около 15000 зрителей, и, хотя ЦСКА и "Спартак" делили "Стадион Ленина", там были, в сущности, только спартаковские болельщики.

Шинкарёв сказал мне:

- В молодости я спросил своего отца, "Отец, почему ты болеешь за "Спартак?", и он ответил: "Потому что "Спартак" не связан с определёнными советскими организациями". "Динамо" - клуб КГБ, объяснил ему отец, ЦСКА - клуб армии, "Торпедо" - компании "ЗИЛ", "Локомотив" - железной дороги, но только "Спартак" независим. Поддержка "Спартака" была небольшим способом сказать нет".

Спартаковские болельщики любят называть свой клуб "народная команда", хотя, как ни странно, Константин Черненко, генеральный секретарь преклонных лет, который предшествовал Горбачёву, тоже болел за "Спартак".

"Кони! Кони!", - скандировали спартаковцы болельщикам ЦСКА, исходя из логической связи, что армия - это кавалерия, а кавалерия - это кони. Четыре коня впереди нас были мальчиками, которые, видимо, являлись типичными болельщиками. Один молодой человек сказал нам:

- Мы, русские, болеем за ЦСКА, пока нам не исполнится 18 лет, потому что до этих пор мы уважаем армейских офицеров. В 18 мы уходим у армию, узнаём правду, и никогда больше за ЦСКА не болеем .

Текст на кепках мальчиков гласил: "Red Army", на английском языке. Здесь работала менее логическая связь: болельщики "Манчестер Юнайтед" как-то назвали себя в честь российской армии, и теперь болельщики российской армии отбирали своё имя у болельщиков "Юнайтед". Мы позаимствовали романтический ореол их Красной Армии, а они получили наш.

На табло высветился телефонный номер для болельщиков, которые хотят потратить зарплату за несколько лет, чтобы поддержать "Спартак" на выезде в Люксембурге, на матче первого круга Европейского Кубка обладателей Кубков. Нет сомнений в том, что желающие найдутся. Только на "Стадионе Ленина" я видел в России народ с активным, заинтересованным отношением. Пелись бесконечные спартаковские песни, и всё время мы с нетерпением поворачивались к нашей русской компании ради перевода. Василий объяснял:

- Spartak is the Best Team in the World.

- Очень интересно. А эта?

- Spartak Will Win the Championship.

Стоял великолепный, солнечный день августа (уже осень в России^[12]), и я размышлял о том, что российский футбольный матч - это идеальное туристическое мероприятие; это аутентичное российское событие; игра не была постановкой для иностранцев, никто даже не беспокоился, чтобы мы оказались там; обстановка и поведение болельщиков были совершенно естественными, так что мы вполне могли ознакомиться с их отличием от английских; мы увидели настоящие местные страсти; хороший спорт; и всё - за три пенса.

Матч прошёл безмятежно и завершился вничью 1:1, так что в очередной раз оказалось тяжело оспорить справедливость судьи, хотя один или два раза звучала старинная русская кричалка: "Судья - педофил^[13]". Ни одна из команд не показала ничего особенного, и я опешил пару месяцев спустя, когда "Спартак" разгромил "Ливерпуль" в Кубке обладателей кубков, а ЦСКА выбил "Барселону" из Кубка чемпионов. Эти русские знали путь к богатству.

- Я могу понять, почему нынешнее поколение думает, в основном, о деньгах. Если бы я ещё играл, я бы думал точно так же. - Сказал Бышовец, тренер сборной СНГ в 1992.

Очевидно, даже российские судьи за границей лучше, чем дома: за границей никто не подкупает их.

Братья Старостины. Основателю "Спартака" больше 90 лет. Николай Старостин родился в 1902 году, в семье охотника, который умер от эпидемии тифа в 1920 году. Николай как старший сын, чтобы прокормить своих братьев, играл в футбол летом и в хоккей зимой. Он стал капитаном сборных своей страны в обоих видах спорта, основал "Спартак", тренировал его и советскую сборную и провёл десять лет в сталинском ГУЛаге. В 1989 году он опубликовал свои мемуары.

Негодяй из "Футбола сквозь годы" - Лаврентий Павлович Берия. Берия был начальником сталинской тайной полиции и одним из наименее благородных лиц в советской истории. Когда он не чистил миллионы людей, он катался на своём лимузине по Москве, цепляя девушек-подростков, или смотрел футбол. Как и все предыдущие начальники тайной полиции, Берия был почётным президентом московского "Динамо", спортивного клуба тайной полиции, но, в отличие от своих предшественников, он интересовался футболом. Как и Сталин, Берия родом из Грузии и именно там он обучился игре. Он был левым хавом, который, как и следовало ожидать, полагался на свои мускулы. Он играл против Николая Старостина в начале 20-х, и тот его вконец измотал. Потом он начал своё политическое восхождение и через несколько лет, когда он снова встретился со Старостиным, он прошипел:

- Вот ты и здесь, маленький такой-сякой, который ускользнул от меня в Тбилиси. Посмотрим теперь, сможешь ли ты вырваться сейчас!

Старостин основал "Спартак" в 1935, в качестве соперника "Динамо" Берии и ЦСКА. Три брата Старостина, Александр, Андрей и Пётр, тоже играли за клуб и, гармонируя со Старостиным, четвёрка стала символом "Спартака". "Спартак" завоевал титул чемпиона Советского Союза в 1938 и 1939 годах, и Берия негодовал. История гласит, что он вызвал в кабинет тренера "Динамо". Старостин воспроизводит встречу в своей книге:

- У меня только один вопрос, - произнес Лаврентий Павлович. - В чем дело? - Слова повисли в густой, зловещей тишине огромного кабинета. - Ну, - блеснул он стеклами пенсне, - я жду...
- В "Спартаке" больше платят, - наконец вымолвил тренер.
- Как? - удивился Берия. - "Пух и перья" получают больше, чем чекисты? - И бросил стоявшему навытяжку помощнику: - С этим надо будет разобраться и поправить.
- Есть разобраться и поправить! - отчеканил офицер.
- Что еще? - спросил у тренера.
- Есть проблемы в защите, но мы надеемся...
Берия не дал тренеру договорить:
- Может, вам в защиту роту автоматчиков поставить? Это можно. Только учтите, ваши спины тоже будут на мушке. Подумайте о сегодняшнем разговоре.

Старостин провёл годы, ожидая ареста. В конце концов, однажды ночью 1942 года он был разбужен фонариком, светящим в его глаза и двумя пистолетами, направленными в его голову. Его доставили на Лубянку, штаб-квартиру тайной полиции, и допрашивали там в течение последующих двух лет. Рассупинский, его следователь, обвинил его в заговоре с целью убийства Сталина. И в самом деле, Старостин имел возможность.

Красная площадь приготовлена к ожиданию футбольного матча. На День физкультурника 1936 года на ней раскатали огромный зелёный фетровый ковёр, первый состав "Спартака" и резервный выбрались из машины, декорированным под футбольную бутсу, чтобы сыграть показательный матч перед Сталиным: "Спартак" против молодёжного "Спартака". Первоначально планировалась игра между "Спартаком" и "Динамо", но тайная полиция отозвала свою команду в последнюю минуту, опасаясь, что будет, если мяч ударится в кремлёвские стены или, хуже всего, попадёт в самого Сталина.

Считается, что это первый футбольный матч, который Лучший Друг Физкультурников когда-либо видел, и цель состояла в том, чтобы создать грандиозное представление. Команды запланировали разнообразные голы - голы головой, пяткой, с углового, с пенальти и так далее - первая команда выиграла 4:3. Рядом со Сталиным стоял чиновник с белым платком, которым он должен был махнуть для окончания матча в тот момент, когда Сталин начнёт выглядеть скучающим, но игра настолько увлекла Сталина, что он позволил ей продолжаться 43 минуты вместо запланированного получаса. Вероятно, конечно, он просто замечтался. Это восприняли как радость от игры, что заставило Берию сильнее ревновать к "Спартаку".

На Лубянке Рассупинский показал Старостину фотографию, которую обнаружили в его квартире. Автомобиль-бутса, как демонстрировала фотография, прошёл всего в десяти ярдах от Мавзолея, стоящего перед Кремлём.

- Это прямое доказательство, - сказал Рассупинский. - Ну, что вы можете сказать?

Эти обвинения сняли - доказать, что нет никакого заговора убить Сталина не было проблемой - но Старостина и его трёх братьев всё равно отдали под суд, и все четверо были признаны виновными. Тем не менее, каждый из них получил всего десять лет Сибири. Это считалось мягким приговором, практически помилованием. "Будущее казалось не таким уж мрачным", - пишет Старостин. Он знает, чему он обязан своей удаче: "Старостины не существовали сами по себе. В сознании народа они олицетворяли собой "Спартак". Берии пришлось иметь дело с надеждами миллионов болельщиков, обычных советских людей."

Старостин был самым популярным футболистом в стране, и в каждом из его лагерей в течение следующих нескольких лет, комендант лагеря старался назначить его футбольным тренером. Поэт Осип Мандельштам был казнён, но никто не разрешал тронуть Старостина. "Самые отпетые рецидивисты тихо, как примерные школьники, слушали мои рассказы." Он думает, что знает, почему футбол настолько важен: "Футбол для большинства был единственной, а иногда последней возможностью и надеждой сохранить в душе маленький островок искренних чувств и человеческих отношений". В то же время, в столице, режим пытался советизировать игру. Слово futbol заменили на nozhnoi myach, gandbol на ruchnoi myach, и bootsy - на botinki. Старостиных вычеркнули из истории. Подписи к старым фотографиям команды указывали восемь или девять игроков, другие же именовались как N.N. - Старостины.

Старостин пропустил войну: когда она началась, тренировал гулаговские и местные команды "Динамо" в тысячах миль от фронта. Однажды ночью в сибирском лагере, через несколько лет после наступления мира, местный секретарь партии принялся трясти Старостина, чтобы разбудить: "Одевайтесь. Вас срочно требует к телефону Сталин!" Это оказался Василий Сталин, сын Сталина. Во время войны, в возрасте 18 лет, он стал самым молодым генералом в мире, а позже его сделали главнокомандующим советских военно-воздушных сил. Он любил спорт и пытался собрать лучших игроков страны в ВВС, клубе военно-воздушных сил, который он основал. Зачастую он приглашал спортсменов к себе домой побеседовать о спорте, и в один из вечеров некий отважный игрок предложил ему назначить Старостина тренером клуба. Идея понравилась молодому Сталину, который испытывал отвращение к Берии.

Как только Старостин прибыл в столицу, Берия нанёс визит к нему и дал ему 24 часа на то, чтобы уехать, так что Василий Сталин поселил его в своём собственном доме. "Даже спали на одной широченной кровати", - сообщает Старостин. - Причем засыпал Василий Иосифович, непременно положив под подушку пистолет." Даже когда Сталин отправлялся в Кремль, он оставлял Старостина под охраной, и даже когда Старостину удавалось ускользнуть от охранников, он, похоже, видел двух представителей Берии, сидящих на скамейке в парке напротив особняка. Однажды, когда Василий напился, Старостин сбежал через открытое окно, чтобы навестить свою семью. Рано утром люди Берии пришли за ним и посадили его в поезд, следующий на Северный Кавказ. Василий вмешался, но позже полиция сослала Старостина в Казахстан, в город среди пустыни.

Эпоха террора завершилась в марте 1953 года, когда Сталин-отец стал одним из многих советских граждан своего поколения, умерла прежняя эпоха. Старостин вернулся в Москву. Замысел Берии сменить Сталина в качестве единственного диктатора, потерпел крах, и он предстал перед судом. Его признали виновным в том, что он "агент империализма" и в том, что он проводил "преступную антипартийную и антигосударственную деятельность", два традиционных преступления, и был казнён. Вырвалось несколько миллионов вздохов облегчения, и один из них - Мартына Мерезова. Мерезов, будучи в 20-е годы судьёй, однажды удалил Берию и очень расстроился, когда нарушитель правил стал начальником тайной полиции.

Объединённые и свободные. Толпа в 15000 на матче ЦСКА - "Спартак" была самой большой, которую я видел в России, но, тем не менее, это удручающе мало. Пару лет назад "Спартак" в среднем собирал 25000 зрителей, а дерби, подобные этому, привлекали гораздо больше внимания. Все именитые клубы потеряли болельщиков, и не только в России, но и во всех странах Восточной Европы. К 1991 году клубом с наилучшей поддержкой являлся некий "Новбахор" из Узбекистана, страны Центральной Азии, который, несмотря на то, что не входил в советскую высшую лигу, собирал в среднем 35000. Узбеки продолжают переживать о своём футболе, часто доходит до стрельбы при встрече с игроками.

Существует множество причин, почему число зрителей уменьшилось - новости о взятках, разочарование болельщиков; сотни бывших советских игроков, уезжающих на Запад; у каждой республики теперь свой собственный чемпионат, и москвичи потеряли таких соперников как "Динамо Киев" и "Жальгирис Вильнюс", и у народа теперь меньше денег. Но есть и нечто большее.

В Москве нет благоустроенных кафе, поэтому в один прекрасный день, пытаясь ответить на этот вопрос, мы с Левоном Абрамяном бродили по парку Горького. Левон - армянин, который живёт полной жизнью. Он работает антропологом, рисует популярные политические и эротические карикатуры, отклонил предложение присоединиться к армянскому правительству и является футбольным болельщиком.

В качестве побочной линии нашей беседы мы присматривали группы статуй коммунистических времён. Годом раньше эти статуи стояли в на центральных площадях Москвы, но, после бунта против Горбачёва, толпа снесла их. Теперь они стояли где-то в этом парке. Никто не мог показать нам, где, но, в конце концов, мы их нашли: четыре или пять огромных творений плесневели в траве. Табличек с именами уже не было, но мы узнали статую Дзержинского, которая стояла перед зданием КГБ, и с помощью двух женщин, проходящих мимо с колясками, Левон опознал другие. Кажется, подобно тому, как Святой Христофор^[14] всегда изображается с ребёнком Христом на спине, каждый герой социализма обладает определённым набором атрибутов, так что грамотный россиянин может определить, кого определённая статуя подразумевает - скажем, Юрия Гагарина, Розу Люксембург или Ленина в Швейцарии.

После решения головоломки, Левон рассказал мне, почему люди больше не ходят на футбольные матчи. В коммунистической стране, сказал он, футбольный клуб, за который ты болел, был сообществом, которое ты сам выбирал. Режим не заставлял тебя поддерживать какой-нибудь клуб и, возможно, за исключением западных клубов, ты мог выбрать себе команду. Это могло быть твоей единственной возможностью выбрать сообщество и, к тому же, в этом сообществе ты мог выразить себя, как пожелаешь.

- Быть болельщиком, - заключил Левон, - это значит быть объединённым с другими и быть свободным.

Левон поверил, к 80-м, что, если будет революция против коммунизма, она будет исходить от футбольных болельщиков. Он признался:

- Я думал, что это будет происходить в Москве, потому что только там было несколько команд, каждая из которых представляла разную социальную группу.

По его теории только объединённая социальная группа может совершить революцию, и эта идея исключала болельщиков из других республик. "Жальгирис Вильнюс" в Литве, например, или "Ереван Арарат" в Армении объединяют всю нацию, а не социальную группу. Футбол в Москве был более фрагментированным.

- Большинство болельщиков ЦСКА - армейские люди, так что они - социальная единица. Большинство болельщиков "Спартака" относились к низшим социальным слоям, ходили в спартаковской форме, были немного более жёсткими и ненавидели интеллектуалов - они были тоже социальной единицей.

Теория Левона оказалось неправильной, но только слегка неправильной. Футбольные болельщики совершили революции, но не в Москве.

- Как так получилось, что команды республик оказались в центре национальных революций против советской власти?

И он рассказал мне, как это происходило в Армении. Армения - маленькая горстка скал, которая привыкла принадлежать Советскому Союзу. Теперь это независимая страна, которая лежит между Турцией и Ираном и ведёт войну со своим соседом, Азербайджаном. "Ереван Арарат" - главный футбольный клуб в Армении. Как и у многих других республик, у Армении была только одна команда в высшей лиге - точно так же, как у Грузии была "Динамо Тбилиси", а у Азербайджана - "Нефчи Баку" - и эту команду рассматривали в качестве республиканской национальной сборной.

- Когда мы играли с Грузией... - начал говорить Левон, но я поправил его:

- Вы имели ввиду "Динамо Тбилиси".

- Да, - согласился он, - но мы это всегда видели по-другому.

Армения, или "Ереван Арарат", выиграла советский чемпионат только один раз, в 1973-м году, и в том же году она завоевала Кубок. Армянский футбол имеет тенденцию плодить сумасбродных дриблеров, но в том году всё шло как надо. Решающий гол в финале Кубка пришёлся на последнюю минуту, так что дубль получился в особенности эффектным.

- Это был настоящий праздник, - сказал Левон, - национальный праздник, который разрешили, потому что наши коммунистические чиновники были тоже в приподнятом настроении. Автомобили гудели по всему Еревану ночь напролёт, но никто не жаловался. Мой сосед, он поэт, уговорил своего отца выйти на балкон и сыграть на аккордеоне. Тот сыграл несколько песен, а потом ещё одну, запрещённую, о Карсе, городе в Турции, который принадлежал когда-то Армении: "О Карс, когда ты вернёшься в Армению?" Он играл песню без слов, но все их знали. Это была не семья националистов, просто обычная армянская семья, но с чувством всеобщей радости, не направленного против чего-либо ради пробуждения национальных чувств. В советское время, когда "Ереван Арарат" выигрывал матч, у болельщиков было обычаем проходить через центр Еревана, скандируя кричалки. Любимая кричалка была: "Арарат", которая обладала двойным смыслом: Арарат - название команды, но также и название турецкой горы, которая принадлежала Армении. Тем не менее, демонстранты не требовали независимости Армении или войны против Турции, сказал Левон. Они просто говорили, что Армения лучше всех.

Потом, при Горбачёве, республики почуяли независимость. На матче против "Жальгириса" или против эстонской команды, болельщики "Арарата" скандировали "Литва!" или "Эстония!" чтобы продемонстрировать солидарность со своими соперниками. Когда русские команды посещали южную республику, местные полицейские часто намекали русским, что если они выиграют, это может вызвать неприятные беспорядки. "Покинуть эти края в добром здравии, даже с разбитыми очками, это уже неплохо", - писал белорусский тренер.

Армянское националистическое движение формировалось в это время, и оно переняло песни болельщиков ереванского "Арарата". Одна из футбольных кричалок была: "Хайер!" (что значит: "Армяне!"), которую скандировали после трёх коротких хлопков, кричалка походила на "Аякс!", а три коротких хлопка позаимствованы у болельщиков амстердамского "Аякса"; и кричалки, подобные этим, народ заимствовал для антисоветских демонстраций.

- Я помню, - сказал Левон, - моя сестра и её друг, которые никогда не были на стадионе, говорили: "Есть что-то романтическое, ностальгическое в этом крике "Хайер", и я подумал: "Нет-нет! Это футбольная кричалка."

Армянские женщины не ходили на стадион, так как это было место для мужских ритуалов.

- Когда ты приходишь на стадион, - сказал Левон, - ты можешь свободно позволить себе некоторые вещи.

Например, только на стадионе допустимо рассылать проклятия. Там это даже считается искусством - изобретать ужасные ругательства. Левон рассказал мне о болельщике, который крикнул: "Судья, выеби свою жену перед Мавзолеем!" Дело здесь в том, что в провинциях СССР Мавзолей Ленина считался центром мира, местом, которое всем доступно для осмотра. Народ смеялся: они оценили хорошее ругательство.

- Но возникали дискуссии, - сказал Левон, - между теми, кто желал изобретать новые ругательства и теми, кто предпочитал традиционные. Как-то раз один человек крикнул: "Судья, я обоссу тебя!" Другой обернулся и спросил: "Как это "обоссышь"?" Потому что это не традиционное ругательство. Но ещё один ответил: "Почему нет? Я бы хотел так сделать".

Ругательства прекратились, когда выстроили большой стадион. Болельщики рассеялись и их ругательства уже не слышны, и, Левон сказал мне, "людям нужно не только кричать, но и быть услышанными. На старом стадионе ты мог ошеломить полицейского особенно ужасным ругательством."

На стадионе ты мог свободно ругаться, кричать речёвки, быть самим собой. Нормальным психологическим состоянием советского гражданина было разочарование.

- Сейчас, - сказал Левон, - болельщики "Спартака" могут пойти куда угодно, чтобы самовыразиться: на политический митинг, в церковь, на рок-концерт. Ну да, они не ходят на политические митинги, но они знают, что могут. Когда ты знаешь, что можешь свободно выражать свои мысли, ты уже не нуждаешься в том, чтобы действительно это делать.

Так снизилась посещаемость.

Братья Чарнок. Клуб Берии "Динамо Москва" был основан англичанами. Ничего удивительного, в некотором смысле, потому что англичане основывали клубы во всём мире, но никто не мог бы предположить, что это будет "Динамо".

Конечно, Клемент и Гарри Чарнок, текстильные мануфактурщики, не называли свой клуб "Динамо". Они назвали его "Клуб спорта Орехово". "Орехово" в "Динамо" переименовал Дзержинский, глава тайной полиции Ленина. Одна традиция братьев Чарнок сохранилась и по сей день: "Динамо" до сих пор играет в бело-голубых цветах "Клуба спорта Орехово". Братья были болельщиками "Блэкберн Роверс".

В течение многих десятилетий руководители КГБ смотрели матчи московского "Динамо" из чего-то, равнозначного королевской ложе. Позже, когда СССР вторгся в Восточную Европу, все команды, финансируемые и управляемые тайными полицейскими службами, была названы "Динамо": "Динамо" Бухарест, Берлин, Дрезден, Киев и так далее. "Динамо" Дрездена и Киева избежали клейма из-за названия и стали популярными клубами, потому что их видели в качестве представителей своих регионов - Саксонии и Украины - а не тайной полиции. Другие клубы "Динамо" были ненавистными. В 1937-м году разыгралась поразительная сцена, когда все зрители на матче "Динамо Москва" неожиданно начали освистывать - не игроков, а то, что символизировал клуб. Во то время, пика сталинских чисток, единственное место, где скопление людей могло выразить свою ненависть, - в анонимной среде стадиона.

Сегодня у московского "Динамо" очень мало зрителей и лишь немногие из них являются болельщиками. Когда я впервые посетил "Динамо", все игроки тренировались, а на автомобильной стоянке стояли их "Ауди", "Мерседесы", "Вольво" и "Форды", почти все без номеров, поскольку они, вероятно, не были зарегистрированы. Стадион - чрезмерно большой, серый и непокрытый, с беговыми дорожками. В дни матчей его посещают две или три тысячи человек. Я встретился с президентом клуба, неприветливым Николаем Толстых, который сказал мне, что хотел бы придать стадиону "английской атмосферы". Он посетил английские клубы - он упомянул "Арсенал", "Ливерпуль", "Манчестер Юнайтед" и "Манчестер Сити" - но уже сейчас, он сказал, на стадионе работают кафе, а клуб планирует избавиться от беговых дорожек и выстроить крышу.

- Кроме того, мы занимается покраской стадиона, - заключил он.

Это должно было объяснить коричневые пятна, которые я видел на серых стенах стадиона: "Динамо" красили свой стадион в коричневый! Когда я рассказал об этом друзьям, они обратили моё внимание на то, что грунтовка под краску всегда коричневая, но им до сих пор не удалось убедить меня. Коричневый - это тот цвет, который Толстых мог бы выбрать.

"Динамо" (Москва) - "Асмарал". "Асмарал" был скромным клубом под названием "Красная Пресня", до тех пор, пока пару лет назад его не купил иракский предприниматель. Хусам Аль-Халиди переименовал клуб в "Асмарал", в честь одной из своих компаний, и накачал его деньгами, которые, по слухам, он получил от Саддама Хусейна. Я позвонил в офис Аль-Халиди вечером перед матчем и сказал его секретарю, что я английский журналист, который хочет взять интервью у её начальника.

- Английский журналист? Когда вы сможете подойти? - было ответом.

Мы договорились встретиться на матче.

Конечно, мало людей на футболе, но вдобавок к этому существуют проблемы с проходом на стадион. Ценой лицезрения тысяч бюрократов я достал официальное московское футбольное удостоверение прессы, но я пришёл с другом из "Moscow Times", который имел только обычное удостоверение. Старик-охранник у ложи прессы остановил нас.

- С вашим удостоверением всё в порядке, - сказал он мне, - но ваше, - сказал он моему спутнику, - недействительно.

Потом он раскинул свои руки и восторженно воскликнул:

- Но это - НЕ ВАЖНО!

Этот анархист тогда пропустил нас.

Матч начался так же медленно, как и матч "Торпедо". Каждые пару минут игроки падали на землю, и им лечили травмы. Эти игроки не ныряли, чтобы заработать штрафной удар. Они валялись из-за лени и потому, что играли без особого энтузиазма: их адреналин улетучился, поэтому столкновения ранили сильнее. Однажды, когда динамовцы потеряли мяч впереди, ещё на десятой минуте матча, три динамовских игрока полузащиты пешком шли обратно, к своей половине поля, в сорока ярдах позади контратаки "Асмарала". Их просто ничего не тревожило. Постепенно, однако, матч изменился. "Динамо" забило парочку, и их игроки стали проявлять больше интереса. Они выходили на открытые позиции, преследовали соперников, делали всё, о чём раньше не ведали, как это делается, и делали это просто потому, что получали от этого удовольствие. Футбол - это такая замечательная игра, что даже российские профессионалы могут иногда наслаждаться ей. "Динамо" разгромило "Асмарал" 6:1. В начале второго тайма я пошёл туда, где обычно сидел Берия, к директорской ложе, чтобы отыскать Аль-Халиди, но он уже ушёл домой.

Футбольный президент. Российский футбол казался мне немного бестолковым. Человек, который возглавлял его, Вячеслав Колосков, так не считал. Колосков прежде был президентом советской футбольной федерации, и сегодня он - президент российской футбольной федерации. Он известен своим влиянием в ФИФА и УЕФА и всё время ездит на Запад. Холёный тип в новом костюме, хорошо на нём сидящим, Колосков больше похож на немецкого предпринимателя, чем на русского.

Ходят слухи, будто Колосков ответственен за один из основных курьёзов Чемпионата мира в Америке: что европейской нации размером с Францию и с сопоставимой, пусть и скрытой, футбольной историей, не позволили участвовать в этом турнире. Эта страна - Украина, потому что великие советские команды 1970-х и 1980-х состояли почти сплошь из украинцев. Теперь Украина озлоблена на ФИФА, на Россию и особенно на Колоскова.

Незадолго до распада на 15 республик Советский Союз был включён в одну из отборочных групп к Чемпионату мира в Америке. Когда Союз развалился, ФИФА решила, что есть место только для одной республики, которая заменит СССР. Выбрали Россию. Я спросил Колоскова, разозлилась ли Украина.

- Грузия тоже разозлилась, - пожал он плечами и взял из шкафа папку, в которой приведены аргументы ФИФА для этого решения. Украинцы предпочитали свои собственные теории. Как мне сказал один чиновник из киевского "Динамо": "Россия на Чемпионате мира, потому что Колосков пьёт водку с джентльменами из ФИФА."

Согласен ли Колосков с тем, что советский футбол сильно сдал в последние годы?

- Конечно, ущерб футболу нанесён, очень серьёзный ущерб, во всех республиках.

Проблема, как он видел это, в распаде всесоюзного чемпионата.

- "Динамо Киев" из Украины, "Динамо Минск" из Белоруссии, "Тбилиси" из Грузии и "Ереван Арарат" из Армении были очень хорошими командами, но, что более важно, они обладали глубокой футбольной культурой, и они обогащались, играя друг против друга. Армяне и грузины славились своей техникой, украинцы из киевского "Динамо" - тактической дисциплиной и так далее. Сейчас у каждой республики свой чемпионат, и уровень каждого чемпионата ниже.

Я спросил его о признании Овчинникове-Бормане во взяточничестве.

- Это шутка, - сказал Колосков. - Две недели назад Овчинников стоял на этом самом ковре и клялся, что он пошутил.

Колосков поверил ему?

- Есть старая русская поговорка: "Не пойманный - не вор".

Он прибавил:

- На каждый матч мы отправляем комиссию, которая наблюдает за игрой. Если судья плохой, он больше не судья. В этом году мы дисквалифицировали пять судей за недопустимое судейство. Вполне возможно, что некоторые из них были подкуплены.

У меня остался последний вопрос. Сотни российских футболистов уже играли за рубежом. Есть ли у Колоскова план предотвращения массовых отъездов в дальнейшем?

- Да, у нас есть план.

- Какой же?

- Наш план, - усмехнулся он, - повысить уровень жизни в России до уровня жизни Германии. Как минимум!

- Или Англии, - вежливо предложил переводчик.

- Англия уже не такая богатая, - признался я.

- Доктор Колосков согласен с вами, - ответил переводчик.

Колосков - светский человек.

- Какой тираж у "Worker's Daily"? - удалось передать мне.

- Двадцать миллионов, - ответил он.

Мы прибыли в Киев в понедельник утром. У меня уже имелась квартира, было куда пойти. Женщина, которая сдавала мне жильё в Москве, оказалась дочерью офицера Красной армии, который участвовал в завоевании Германии. В полку этого офицера служил украинец, и его украинская дочь сейчас жила в Киеве и владела свободной квартирой - или, по крайней мере, с квартиросъёмщиком, от которого она могла легко избавиться. Таким образом сеть Красной Армии предоставила мне жильё.

По дороге туда и обратно я постоянно терялся, потому что все улицы Киева выглядят одинаково. Центр города был разрушен во время войны и восстановлен в 50-х годах, в плохое время для советской архитектуры. В Киеве серые дома, широкие улицы и, время от времени встречающиеся, огромные скульптуры. Каждая - в сверхчеловеческих масштабах. Однажды вечером я решил поесть в ресторане, который, как я знал, находится дальше по моей улице, и я сел в автобус. Он преодолел десять миль по дороге до тех пор, пока не достиг леса. К тому времени уже стемнело, пошёл дождь. Ресторан находился немного дальше, но безопасно ли в лесу вечером? Стоит ли еда того? В итоге, я снова сел в автобус и поехал домой. Я выжил потому, что, по необъяснимым причинам, киевские торговые автоматы на улицах продавали киви из Новой Зеландии, а "Динамо Киев" открыл закусочную. Однажды, пробираясь через их советскую кухню, я увидел секретаря президента клуба, который проходил мимо, неся электрический чайник. Люди с Запада не уловят связь, я знаю, но в Киеве чайник определяет разницу между Ними и Нами.

В Украине 50 миллионов жителей, и они беднее, чем в России. В Киеве четыре миллиона жителей, но нет "Макдональса", и это город одной команды. Валерий Лобановский, великий послевоенный советский тренер, превратил "Динамо Киев" в один из лучших клубов Европы и привёл их к европейскому Кубку обладателей кубков в 1975 и 1986 годах. "Лоба", как его никогда не осмеливались называть игроки, любил дисциплину. Однажды, увидев игрока пьяным, он заставил его пять месяцев трудиться в качестве стадионного работника и в это время платил ему меньше всех в клубе. Когда началась perestroika, динамовские игроки уехали на Запад и перешли: Александр Заваров - в "Ювентус", Игорь Беланов - в "Боруссию Мёнхенгладбах", Алексей Михайличенко - в "Сампдорию", и он же и Олег Кузнецов - в "Рейнджерс". Они не могли обойтись без Лобы.

Каждый, кто видел "Динамо" в середине 1980-х начинал вести речь о роботах. Игроки постоянно перемещались без мяча - тем не менее, находили друг друга не глядя, и появлялись в нужном месте быстрее соперников. Поговаривали, что "Динамо" применяет научные теории, и это правда. В моё первое утро в Киеве, я поменял деньги у 14-летнего сына хозяйки квартиры, большого деляги, и махнул в центр города. Примерно в пяти минутах от стадиона "Динамо", в подвале необычного старого дома, я нашёл профессора Анатолия Зеленцова.

Лобановский - вышколенный работяга, но в глубине души он - учёный. В 1967 году, когда он тренировал "Днепр Днепропетровск", а Зеленцов был деканом Днепропетровского института физики, началось их сотрудничество.

- Нашей целью стало изобрести науку о футболе, - сказал мне профессор, крепкий, жизнерадостный человек в широком свитере. В подвале своего дома он и его ассистенты придумывали способы улучшения игры "Динамо".

В то утро мы лишь немного побеседовали. Он изложил науку о футболе и подчеркнул, что это высокопрактично. Когда Лобановский говорил вещи, вроде: "Команда, которая совершает не более, чем от 15 до 18% ошибок в своих действиях, непобедима", - он не гадал: команда Зеленцова сопоставляла статистику. Зеленцов исходил из рассуждения, что, поскольку доля секунды раздумий может быть слишком долгой в современном футболе, игрок должен знать, куда отдать пас до того, как получит мяч. С этой целью динамовским игрокам потребовалось разучивать схемы розыгрышей, как будто они играли в американский футбол, и отвлечься от мяча ради набора схем. Что касается сверхчеловеческого вида игроков: Зеленцов отметил, что, когда игроки тренируют выносливость, их скорость падает, и наоборот. Для того, чтобы обеспечить оба качества, тренер должен чередовать тренировочные упражнения в определённой последовательности, и Зеленцов разработал модель тренировок. Он сказал мне, что Италия применяла эту модель для того, чтобы выиграть Чемпионат мира 1982 года.

Потом он привёл меня в комнату, где ассистент смотрел последний матч "Динамо", на экране, разделённом на девять квадратов. Это, сказал Зеленцов, компьютерная программа, автоматически анализирующая каждую игру "Динамо". Квадраты на экране отмечали, насколько часто каждый из игроков заходил в каждую часть поля, кто перемещался, когда он покидал зону, и насколько много работы он проделал и мячом и без. Программа также показывала, какие игроки совместимы друг с другом. В сборной Западной Германии 80-х, например, Манни Кальц и Ханс-Петер Бригель не любили друг друга, но хорошо взаимодействовали друг с другом на поле. Это была плодотворная программа: Зеленцов вручил мне компьютерную распечатку, в которой рассчитаны данные каждого игрока "Динамо" в матче, "невосприимчивость", "активность", "частота ошибок", "эффективность" ("абсолютная" и "относительная") и "реализация", и присуждена каждому игроку итоговая оценка, рассчитанная до третьего знака после запятой. Это почти затмевало звёзды, которые раздавались в "Match Weekly".

Наука, хватался Зеленцов, сделала "Динамо" самым успешным клубом в СССР. Настолько хороши они были, что часто маскировались под национальную сборную, и на Олимпийских играх 1976 года "Динамо" (он имел ввиду, сборная СССР), завоевало бронзу. Но это неудача - должно было быть золото - и Зеленцов заворчал что-то насчёт судьи.

Он хотел показать мне что-то особенное, но мне уже пора было идти в клуб. Я договорился встретиться снова, в четверг утром, на следующий день после того, как "Динамо" сыграет с венским "Рапидом" в Кубке УЕФА,

Перед стадионом "Динамо" расположен дельфинариум, и бритоголовые люди в спортивных костюмах направили меня в офисы клуба. "Динамо" уделяет внимание различными видами спорта, но эти ребята играли не в пинг-понг.

Внутри, в офисе с видом на поле, я встретил изящного долговязого молодого человека по имени Роман Обченко, главу отдела международных связей "Динамо". Как и многие другие люди, я думал, что "Динамо" - спортивный клуб. Роман рассказал мне, как я заблуждался.

Он сказал мне, что этот клуб был самым богатым в бывшем СССР:

- Это как аксиома, которая не нуждается в доказательствах.

Каждый игрок зарабатывал примерно 1125 долларов в месяц, практически всё это выплачивалось в долларах, и 14 членов состава ездили на "Мерседесах". Виктор Безверхий, президент "Динамо" ездил на двух. Для сравнения: Президент Украины Кравчук зарабатывал примерно 40 долларов в месяц, получал в украинских купонах.

Роман говорил на прекрасном английском языке, поэтому я сказал:

- Вы очень хорошо говорите по-английски.

Он кивнул:

- У меня оксфордский диплом.

У меня тоже оксфордский диплом, и мы стали друзьями. Мы обсуждали Англию - он не любил её - и тогда я отважился:

- Журналисты в Москве сказали мне, что "Динамо" повязано с мафией.

Я произнёс пароль: Роман предложил мне продолжил нашу беседу за выпивкой. Было приятно найти приятеля со связями на этой работе .

Водитель "Динамо" на "Мерседесе" привёз нас в гостиницу "Интурист", Роман попросил меня дать ему на чай. Я дал человеку 2 доллара (уверен, он подумал, что ему повезло) и заплатил за немецкое пиво. Мы с Романом сидeли в коричневых креслах, среди бизнесменов из Германии. Роман подтвердил, что он лучший источник информации, который я встретил за весь год, мечта ленивого журналиста. Я часто задавался вопросом, что заставило его говорить со мной, но подозреваю вот что: его просто распирало рассказать кому-нибудь о том, что он видел в клубе. Роман стал вполне западным человеком, и украинские обычаи всё ещё удивляли его. Помимо Оксфорда он жил ещё в Канаде, где его отец служил советским дипломатом. Ещё он хотел, чтобы моя книга получилась хорошей. Он сам писал роман, о жизни после коммунизма, хотя на самом деле он хотел стать политиком.

- Путь к вершине должен быть коротким для таких, как ты, - предположил я.

И он ответил:

- Верно.

Бывшая nomenklatura оставила детей, которые, с их связями и иностранными языками, станут очередными правителями бывших советских стран. Отец Романа был одним из семи советников Президента Кравчука.

Потом Роман начал рассказывать.

- Мафия в этой части мира - очень старая, - сказал он.

В бывшем СССР была не одна большая мафия, а несколько тысяч маленьких.

Когда Партия несла ответственность за всё, мафия делала деньги, производя легальные вещи нелегально. Например, одесская мафия закупала хлопок в Турции и на государственных фабриках производила из него джинсы, обеспечивая фабричных рабочих сверхурочной работой.

Он рассказал мне, что мафиози на первых порах часто были спортсменами.

- Это потому, что на первый этап мафиозной деятельности - это всегда рэкет - вымогательство у частных предпринимателей денег - и для этого нужны сильные люди, которыми являются спортсмены.

Я подумал о бритоголовых людях на стадионе.

Затем он начал мне рассказывать о "Динамо". Министерство внутренних дел управляло клубом в советские времена, но Лобановский, который считался президентом клуба, так же, как и тренером, стремился освободить клуб от министерского контроля. Он хотел превратить клуб в "профессиональный", зарабатывать деньги, сотрудничая со спонсорами, как клубы, которые он видел на Западе.

У "Динамо" были поклонники на высоких постах. Покойный Владимир Щербицкий, лидер Коммунистической партии Украины, имел обыкновение сидеть в правительственной ложе на Республиканском стадионе. Если он говорил: "Выгоните этого игрока", - игроку приходилось уходить. Для того, чтобы отблагодарить Щербицкого за тактические советы, "Динамо" выстроило ему секретный пятиэтажный подземный дворец в городе неподалёку от Киева. Это его тронуло, и он убеждал Егора Лигачёва пролоббировать в Политбюро разрешение для клуба стать профессиональным.

- Но Лигачёв был консервативен, - возразил я. - Он ненавидел капитализм.

- Лигачёв был консервативен, - согласился Роман, - но, вместе с тем, он был другом Щербицкого.

Лигачёв сделал финт, и в 1989 году "Динамо" стало первым полностью профессиональным клубом в СССР. Вскоре после этого Лобановский уехал тренировать в Саудовскую Аравию, а "Динамо" получило нового президента. Виктор Безверхий прибыл с друзьями на борту.

- Они решили сделать клуб богатым, что было хорошей идеей, - сказал Роман. - В коммунистическом обществе это можно было бы сделать легально, но это отняло бы много времени и стоило бы дорого. Они решили пойти другим путём.

(Роман на самом деле говорил именно так. Он точно знал, что хотел сказать и говорил это просто. Это была лекция, к которой он долго готовился.)

Первый шаг руководители "Динамо" сделали законно: они создали совместные предприятия, компании, в которые они вкладывали доли капитала, западные фирмы делали всё остальное. Прибыль от этого не облагалась налогом, потому что юридически "Динамо" является спортивным клубом. Много денег подвалило. Основное совместное предприятие, "Динамо-Атлантик" , получало прибыль в размере от 1,5 до 2.5 миллионов в месяц, в стране с одним из самых бедственных экономических положений в Европе.

- Стало ясно, - сказал Роман, - что клуб может быть успешным, даже не играя в футбол.

Для защиты совместных предприятий "Динамо" пригласило к сотрудничеству лидеров мафии: чиновников Партии и членов их семей.

- Это было легко, - сказал Роман, - так как большинство спортсменов имели мафиозные связи.

Потом коммунизм пал.

- "Динамо Киев" - известный футбольный клуб, но сейчас западные бизнесмены тоже знают "Динамо". Это слово вертится среди них, так что, когда делаешь бизнес в Украине, клуб может помочь, так как он имеет связи. Возьмём Згурского, экс-мэра Киева: он теперь глава комиссии, ответственной за аренду помещений промышленного назначения. Эти помещения пользуются большим спросом. Згурский получает огромные суммы денег в долларах, чтобы дать помещения людям, имеющим рекомендации от клуба. "Динамо" тоже даёт ему деньги.

- Взятки, - сказал я.

- Но что такое взятка? - воспротивился Роман. - В этой стране вы можете подкупить кого-нибудь, отправив его за границу. Згурский посещает все зарубежные выезды "Динамо". Тому, кто поинтересуется, можно сказать, что он болельщик, который кричит: "Динамо", нужен гол!"

"Рапид Вена" приехал в Киев в ту среду и ответный матч в Австрии состоялся двумя неделями позже. Роман извлёк дорогой американский ноутбук - я тут же пожалел, что заплатил за пиво - и открыл список гостей, сопровождающих "Динамо" в Вену. Это выглядело не меньше, чем полный самолёт, 90 или около того имён в списке Романа, похожий на украинский "Who's Who"^[15]. Там был Александр Денисов, глава попечительского совета крупного банка; "мой тёзка Роман Романюк", сын полномочного представителя Президента с одного из районов Киева, в котором "Динамо" дёшево арендовали помещения или покупали их, "что очень прибыльно сейчас".

- Минуточку, - сказал Роман, - я найду имя парня, который является боссом киевской мафии.

Он искал, но сказал, что не смог найти его, это, пожалуй, признак того, как я понял, что Роман, в конце концов, испугался.

- Они все были членами Партии? - спросил я.

- Ты можешь судить об этом по их возрасту, - ответил он со своей обычной подготовленностью, он перечислил даты рождений.

- Может такое быть, чтобы все футбольные болельщики родились до 1940-го? Нет, это родились все важные люди в Киеве.

Возрастная дискриминация - вот, что его возмущало, но не коррупция. В списке значились всего несколько молодых гостей, все из которых были женщинами.

- Девушки, обслуживающие интересы начальства, - объяснил Роман.

Зимой 1990 года, когда считалось, что СССР голодает, я прочитал статью работника немецкой гуманитарной организации, который водил грузовики с продовольствием в Киев. Добравшись до города, они давали банкет местным великим и добрым. Покончив с едой, великие и добрые, откидывались в своих креслах и говорили немцам: "Отлично. Теперь давай нам свой грузовик, и мы будем развозить еду нуждающимся." Немцы благодарили за предложение и отклоняли его.

- Бывали на таких банкетах руководители "Динамо" и их гости? - спросил я Романа.

Он расхохотался, в восторге от всей этой детской жадности:

- Весьма вероятно!

Динамовская мафия всё делала красиво, и платила настолько мало налогов, насколько могла.

- Ты заметил водителя, который привёз нас сюда? Его основная работа - возить деньги из Одессы в Киев, а затем из Киева в Берлин. Обычно он берёт 600000 долларов в Киев и 2 миллиона долларов - в Берлин, всё наличными. Его охраняет мафия. Если у вас есть деньги в украинском банке, и вы переводите их в иностранный, вы должны платить налоги за это. Но если в иностранный банк вы перетаскиваете всё наличными, вы налогов избегаете. Наш премьер-министр сказал недавно по телевидению: "Правительство в состоянии потратить всего 20 миллионов долларов на все свои программы. Мы знаем, что некоторые организации имеют в десять раз больше денег, но они держат свои деньги за границей". Сейчас, если это правда, что правительство имеет 20 миллионов долларов на расходы, мы могли бы купить правительство. Но в этом нет никакой необходимости.

Почему нет? Потому что и без того много законных способов отмывания денег. Украина - молодое государство, которая только начинала формировать свои законы, и на тот момент существовало много лазеек.

В "Мерседесе", на обратном пути к "Динамо", я спросил:

- Вам когда-нибудь приходится полагаться на коррупцию в самом правительстве?

- Нет, - сказал Роман.

- Совсем нет?

Он снова засмеялся:

- Разве того, что есть недостаточно? Страна, в которой даже Президент зарабатывает 40 долларов в месяц, в то время, как местный бизнес обладает десятками миллионов свободных средств, неизбежно будет коррумпированной.

- На самом деле, вы могли бы платить игрокам гораздо больше, чем они сейчас получают, - сказал я. - Вы могли бы платить зарплату на уровне лучших в Бундеслиге или в Британии. Вы могли бы переманить в Киев лучших британских игроков.

- Это правда, - сказал Роман, - но если бы мы платили зарплату 30000 фунтов в месяц, правительство и украинская общественность вознегодовали. Это бы рассматривалось как бестактность. Кроме того, люди, которые управляют этим клубом, убеждены, что инвестировать в команду - рисковано: инвестировать в производство - безопасно.

Команда была источником дохода: "Динамо" дёшево покупало игроков в бывшем СССР и продавало их с прибылью на Запад. Для того, чтобы помочь мне со статьёй, которую я писал для "World Soccer", Роман дал мне список всех игроков "Динамо", с именем, весом, ростом, возрастом и оставшимся сроком его контракта, и всё это на английском языке: каталог для иностранных покупателей. Недавно я прочитал, что клуб "Динамо Киев", близок, может быть, к банкротству. Возможно, руководство решило, что пришло время угробить команду.

Мы обычно думаем о "Динамо" как о футбольной команде, всё же её роль в Украине ощутима. Страна отсталая, но благодаря Лобановскому, Щербицкому и различным футболистам, этот футбольный клуб современен и богат. Европейский футбол обладает своей собственной экономической системой. "Ювентус" заплатил 3 миллиона долларов за Заварова. Много ли другой украинской продукции, которую итальянцы захотят купить? Благодаря футболу "Динамо" получило начальный капитал, необходимый для подкупа чиновников, приобретения протекции и вкладывания денег в совместные предприятия. Благодаря их регулярным матчам в Европе, чиновники клуба уже знали руководителей и спонсоров западных клубов, и должностных лиц западного телевидения, и рекламодателей: коротко говоря, западных бизнесменов. Кроме того, они знали местных политических лидеров, которые ошивались вокруг клуба, потому что любили футбол. Наверное, ни одна другая украинская компания не обладала таким хорошим положением.

В ту среду, за несколько часов до матча с "Рапидом", я разговаривал с Романом последний раз на поле Республиканского стадиона. Динамовские спортсмены бегали воруг по дорожкам, и Роман занимался рекламой на бортах под руководством австрийских яппи. Многие были из динамовских совместных предприятий.

- Вы обыграете "Рапид"? - спросил я, и он дал понять, что футбол ему неинтересен.

Вместо ответа он сказал:

- Наши совместные предприятия не являются реальными.

Что?

- Весь капитал вкладывают иностранные компании. "Динамо" предоставляет только своё название, потому что, если компания - совместное предприятие, она платит меньше налогов, и название "Динамо Киев" помогает на украинском рынке.

Иностранная компания в этом случае выплачивает "Динамо" примерно 50% от суммы, сэкономленной на налогах.

Именно тогда, в наши с Романом последние минуты, он рассказал мне самые интересные секреты клуба. На следующий день он собирался в Берлин по делам и больше мы с ним не увиделись.

- "Динамо" - сказал он мне, - имеет лицензии на экспорт деталей ядерных ракет, двух тонн золота в год, а также металлов, включая платину.

Он попросил меня не упоминать про золото, и я пообещал, и в остальных местах книги я выполнял такие обещания, но не в этом случае.

- Как они получили эти лицензии? - спросил я.

Через взятки. Кроме того, объяснил он, если ты публично даёшь правительству 1 миллион долларов в качестве дара народу, правительство может предложить дать тебе лицензию на экспорт товаров на сумму гораздо больше.

Это печально: не только футбольный клуб, который экспортирует ракетно-ядерные детали, ставящие мир под угрозу, но и Украина, испытывающая нужду в своём золоте. Страна отказалась от российского рубля, ввела свою собственную валюту, и только золотые резервы могли спасти новую валюту от инфляции. Две тонны в год - это много золота, и это неизбежно привело к тому, что украинская инфляция даже выше, чем в Росиии.

За пределами стадиона, как раз перед матчем, мы с Романом наткнулись на Виктора Банникова, президента Федерации футбола Украины, который согласился встретиться со мной в десять следующим утром. Я прибыл без четверти десять, и увидел, как он отъезжает на "Ладе", помахав мне на прощание.

- Желаю тебе приятно провести время в Берлине, - сказал я Роману, и он покачал головой.

Он сказал, что будет жить скромно.

- Другие ребята, когда выезжают за границу, тратят по 5000 долларов в день - на гостиницу, лимузины и частные вертолёты.

Мы пожали друг другу руки, и я пошёл в ложу прессы. Это был последний раз, когда я видел его. Надеюсь, его карьера процветает.

В тот вечер меня поливало дождём. На Республиканском стадионе нет крыши, что было бы замечательно где-нибудь в Африке, и несколько тысяч зрителей ютились на задних рядах трибуны, где выступ яруса хоть чуточку служил прикрытием.

Из ложи прессы с отвращением выглядывал австрийский журналист. Какая-то женщина, сидя на телефоне, только что обнаружила его через венскую полицию.

- Ничего не изменилось, - объявил он, подразумевая, что падение коммунизма не сделало его жизнь легче.

- Ничего, - согласился какой-то коллега, и прибавил слабо связанное: - Телефонная связь такая же плохая, как и раньше, воняет, как обычно, и сиденья попорченные.

Перемены должны были ошеломить людей, которые руководили "Динамо". Многое изменилось. Прежде всего, они теперь зарабатывали в несколько раз больше, чем австрийские журналисты.

Вдобавок, это правда, что компоненты "Динамо" не относятся к бизнесу, который всё ещё погрязает в коммунизме. Футбольная команда, например: здесь нет новых Блохиных и Белановых. Но знаменитая игра без мяча в значительной степени осталась, и игроки "Рапида" часто казались отсталыми людьми. "Динамо" выиграло 1:0, благодаря голу Павла Яковенко, одного из двух, оставшихся со времён Лобановского. С финальным свистком болельщики, промокшие насквозь, рванули со стадиона, .

На следующее утро профессор Зеленцов прислал своего водителя на "Ладе", чтобы забрать меня со стадиона "Динамо". Он стремился повидать меня, потому что теперь, когда коммунизм ушёл, он надеялся продать свои идеи западным клубам. Как он выразился:

- Я бы хотел передать свои методы, но только солидным покупателям.

Надеюсь, я смогу воздать ему за помощь. Любой футбольный тренер, которому случится прочитать это, может написать Зеленцову по адресу "Динамо Киев", Киев, Украина. Нет необходимости для более точного адреса: "Динамо" хорошо там известно.

Проблема теории в том, завёл речь Зеленцов, что футбол зависит от игроков, которые у вас есть.

- Существует идея, и есть исполнители идеи.

Таким образом, он разработал научный способ выявления лучших игроков. Он показал мне своего ассистента, который, казалось, сейчас играет в компьютерную игру.

- Существует много методов измерения способностей игрока, - сказал Зеленцов. - Вы можете провести анализ крови, когда он бегает, когда он прыгает. Я предпочитаю работать бесконтактными методами, чтобы избежать заражения СПИДом, и таким образом, чтобы не давать игроку много работы, которая может утомить его. Существует множество способов тестирования, но я предпочитаю компьютер. Игрокам тоже интересно работать с компьютером.

Он разработал компьютерные игры для тестирования футболистов.

Я спросил:

- Правда ли, что вы пользовались этими тестами, чтобы набрать советскую сборную для чемпионата Европы 1988 года?

Зять Зеленцова рассказал мне об этом:

- Рассматривалось 90 кандидатов, и после этих тестов мы отобрали 20 лучших.

Зеленцов подтвердил. Состав, который он отобрал, ввёл в недоумение прессу, но СССР добрался до финала.

Зеленцов предостерёг меня от ссылок только на отдельный пример. Тесты использовались часто. Если "Динамо" размышляло о подписании игрока, человек проходил тесты, а состав "Динамо" тестировался регулярно.

Ассистент запустил первый тест на компьютере. Линия побежала вниз по экрану, какая-то точка переместилась по экрану слева направо, и ассистент попытался нажать на клавишу, когда точка просто пересекла линию. Это был тест, объяснил Зеленцов, на реакцию, хладнокровие и уравновешенность. Ассистент попробовал поймать примерно десять точек, движущихся с различными скоростями, и получил оценку.

Затем пришла моя очередь - моя возможность узнать, гожусь ли я для игры в "Динамо". У меня вышло плохо. В первый раз я набрал 0.34, во второй раз 0.42. Зеленцов сказал, что игроки "Динамо" обычно набирают между 0.5 и 0.6, а высокие результаты - в диапазоне от 0.6 до 0.8. Когда игрок в форме и в хорошем состоянии (Зеленцов говорил о "психике" игрока), он будет делать это лучше, чем в противном случае.

В оправдание моих баллов я хочу сказать, что думаю, я исказил упражнение. Когда я плохо размещал точку, я начинал нервничать и нажимал клавишу несколько раз, устанавливая таким образом свою следующую точку мимо цели. Следует признать, что одна из задач теста - измерение хладнокровия. Даже так. Зеленцов выглядел удручённым.

Я решил следующий тест пройти лучше, тест, измеряющий выносливость. Я должен был нажимать одну клавишу так быстро, как могу, несколько секунд, чтобы установить мою максимальную скорость, и затем у меня было 40 секунд, чтобы произвести как можно больше нажатий. Цель состояла в том, чтобы оставаться как можно ближе к моей максимальной скорости в течение 40 секунд, а это (попробуйте) достаточно долго, когда давишь всё время на одну клавишу. На этот раз я точно исказил тест. Когда я устанавливал свою максимальную скорость, Зеленцов сказал мне не отрывать палец от клавиши, так как это отнимает время. Я стал держать свой палец на клавише и пошло лучше. Из-за этого моя скорость в течение 40 секунд едва ли снизилась по сравнению с максимумом. Надеюсь, Зеленцов знал о таких проблемах, потому что иначе странные избранники, возможно, прокрались бы в ту команду 1988 года. Наверное, он измерял и интеллект: если вы проходили тест неправильным способом, вы проваливались. Я получил оценки за выносливость - за способ, которым мои мускулы работают, мои способности набирать скорость и мою сопротивляемость усталости.

Затем началось тестирование памяти. Экран был разделён на девять квадратов, и различные числа до 100 появлялись в каждом квадрате и исчезали через несколько секунд. Я должен был тогда набрать правильное число в каждом квадрате. По словам Зеленцова, это тестировалась способность запоминать, где на поле партнёры по команде и соперники. (Возможно, он был шарлатаном - не могу сказать.) Я сыграл три экрана и указал все числа правильно, набрав 97%. Ещё бы я этого не сделал: род требующейся памяти точно такой же, который используется для научной работы, чтобы запоминать имена и даты и т.д., а я только что завершил университетское образование. Тест объяснял, почему хорошие распасовщики - Освальдо Ардилес, Гленн Ходдл, Рэй Уилкинс, Грэм Сунесс и большинство квотербеков в американском футболе - как правило, интеллектуальнее других игроков.

Следующий тест был очень простым. Экран внезапно начинал мигать белым светом и как можно быстрее после этого я должен был нажать клавишу: тест на реакцию. Среднее время, которое мне потребовалось - 220 миллисекунд, и ликующий Зеленцов сообщил, что этот показатель был бы приемлемым для игрока "Динамо" в начале сезона. Я могу честно сказать, что никогда ещё в жизни так собой не гордился.

Последний тест я счёл невозможным. Точка проходила через запутанный лабиринт, а потом я должен был повторить этот путь с помощью джойстика. Но я никогда не мог вспомнить маршрут, а лабиринт был настолько узким и запутанным, и к тому же постоянно движущимся, что я постоянно врезался в стены. Это была, конечно, проверка координации и памяти, и это заставило меня понять, насколько необыкновенны профессиональные футболисты. Только после нескольких лет тренировок я бы смог пройти тот лабиринт.

Используя оценки, Зеленцов мог подсказать тренеру, над каким аспектом игры футболиста следует работать. Я сказал:

- Я вижу, что эти тесты измеряют способности, требующиеся для футбола. Но конечно, есть некоторые способности, которые нельзя протестировать?

Он согласился:

- Скорость, например, также зависит от техники бега. Мы можем измерить её иначе.

- И, - сказал я, - если бы Заваров и Беланов плохо прошли бы эти тесты? Они всё равно оставались вашими лучшими игроками. Вам прошлось бы брать их.

- Заваров и Беланов, - ответил Зеленцов, - даже не в форме, показывали гораздо более высокие результаты, чем другие.

Какие игроки в текущем составе лучшие по этим тестам?

- Вы смотрели матч прошлым вечером? - отозвался он. - Тогда вы должны были видеть это сами.

- Яковенко? - предположил я.

- Яковенко! Леоненко! Лужный! Анненков! Шматоваленко!

"Динамо" относилось хорошо ко мне: наряду с "Барселоной", кейптаунским "Хеллеником" и сборной США, они были милейшей командой, с которой я имел дело в том году. ("Орландо Пайретс" из Южной Африки и "Спарта Прага" - грубейшими.) В ту пятницу, в мой последний день в Киеве, президент Безверхий выделил время встретиться со мной.

Его офис был прост: коричневые стены, коричневые кресла, коммунистическая мебель и комнатные растения. Я упомянул об этом Максу, моему переводчику, который язвительно ответил:

- Ты же не думаешь, что у него дома точно так же?

У Макса не было времени на "Динамо". Он ходил с хвостом, к которому бритоголовые относились неодобрительно, и переходил на другую сторону улицы, когда видел вечером спортивные костюмы. Эти типы отвисали в "CinCin Cafe" напротив стадиона "Динамо", и когда вы в следующий раз посетите Киев, этого места вам следовало бы остеречься.

Безверхий был дружелюбным, но тогда он был довольным жизнью человеком.

- Слава богу, наш клуб создали за два года до того, как рыночная экономика пришла в нашу страну, - сказал он мне.

Министерство спорта хотело все клубы, которые бытовали на советский манер, сделать профессиональными одновременно. "Динамо" сделало много денег до того, как их соперники стали независимыми.

Я спросил, почему ходит слава, будто "Динамо" сотрудничает с мафией.

- Это для меня новость, что у нас есть связи с мафией, - ответил Безверхий, но тема, казалось, задела его, и он стал разговорчивей. Проводит ли мафия много работы в самом футболе?

- Два мафиози навестили один из российских клубов, сказали, что два игрока должны перейти в другой клуб, так и сделали.

Почему мафия уделяет этому внимание?

- Мафия понимает, что трансферы могут быть выгодны ей.

А в Украине?

- В Украине проводится организация договорных матчей. Я не могу быть уверен. Я могу только подозревать.

Если у "Динамо" подобный опыт?

- Два года назад предпринималась попытка продиктовать результат матча, здесь, в Киеве. Нам удалось избежать этого - не благодаря нашим связям с мафией, а благодаря нашим связям с КГБ.

Что произошло?

- К одному из членов нашей команды подошли на улице и сказали, что следующий матч должен завершиться вничью. Ему намекнули, что у игроков есть жёны и дети в Киеве. Ситуация ясна. Чтобы избежать таких ситуаций, мы создали две организации телохранителей, которые охраняют не только игроков - спасибо нашему совместному предприятию с британской фирмой секьюрити.

Даже с телохранителями вы никогда не можете быть уверенными. Незадолго до того, как я приехал, "Вату", киевского мафиозного босса, когда он разговаривал с одним человеком в своей машине у стадиона "Динамо", неожиданно изрешетили пулями. Вата имел 16 телохранителей, и дозволял приближаться к себе только тем людям, которым доверял, так что убил его, вероятнее всего, кто-то из друзей. Вата был большим поклонником "Динамо", и вся команда присутствовала на его похоронах. Безверхий остался в стороне: учитывая репутацию Ваты, присутствие его показалось бы неблаговидным. Президент, как сообщила одна из газет, вместо похорон пошёл плакать в пятизвёздночный ресторан.

В пятницу, во второй половине дня - через несколько часов я должен был сесть в поезд на Запад - сотрудник пресс-службы "Динамо" откопал свой зонтик и повёл меня к статуе перед стадионом "Динамо". Она изображала четырёх человек, все по десять футов ростом, с короткими стрижками, которые стояли рука в руке и вглядывались в даль. В этой достопримечательности нет ни какого-нибудь футбольного мяча, ни сопроводительной надписи, но ключ к опознанию - то, что они в трусах. Это памятник футбольному матчу. В захваченном Киеве, Германия организовала матч против "Динамо". Зрителями были немецкие солдаты с автоматами, и когда Украина вышла вперёд, солдаты начали стрелять по ногам. Несмотря на потерю нескольких игроков, "Динамо" крепко вцепилась в преимущество в счёте. После финального свистка всю команду казнили. Это, коротко говоря, Стремление к Победе с несчастливым концом. Знаменитый фильм сняли об этом матче, и актёр, который играл вратаря, выглядел так убедительно в своей роли, что клуб предложил ему контракт.

Сотрудник пресс-службы рассказал мне историю этой игры, а потом попросил меня не писать о ней: потому что это не правда. Этот матч - миф, придуманный после войны местными коммунистами. Нет сомнений в том, игра такого рода имела место, один из выживших, которому сейчас 86, живёт в Киеве, но он благоразумно хранит молчание.

Пришло время уезжать. Я провёл шесть недель в руинах Советского Союза, и, чтобы отметить своё отбытие, я спустил 3 доллара на "Guardian", международный выпуск. Издание рассказало мне, что тот день, когда "Динамо" играло против "Рапида", оказался также Чёрной Средой, днём, когда фунт вышел из МВК^[16]. Я ждал на станции с полуночи до 5 утра и разрешил группе пакистанцев, учившихся в Москве, читать в "Guardian" репортажи о крикете. А я в это время смотрел на двух старушек, занимающихся худшей на свете работой: уборкой зала ожидания вокзала в Киеве в рабочую смену с 3 до 5 утра.

Может быть, из-за состояния валютного рынка, может быть, нет, женщина в кассе отказалась принимать мои британские фунты. За несколько минут до отправления поезда, в пять утра, пакистанцы поменяли мои фунты на доллары, взяв на себя значительный убыток.

Проехать из Киева в Прагу за пятьдесят шесть долларов - это выгодно, если учесть, что маршрут проходит через большой отрезок Европы и занимает 48 часов. Я спал первый день, просыпаясь через каждые несколько часов, и видел точно такую же местность, как и раньше. Это успокаивало. В 2 часа утра мы достигли границы с Чехословакией. Украинский пограничник, который выглядел лет на 15, сказал мне, что моя виза недействительна (она была действительна). Он поспешно прибавил:

- Нет проблем, нет проблем. Сколько долларов у вас есть?

У меня было три.

- Два, - сказал я.

- Давайте мне два доллара, нет проблем.

Это была моя первая взятка в жизни, и я вспомнил Кукушкина из Москвы. Когда я вернулся в поезд, другой пограничник спросил у меня, с неестественной интонацией, потому что он заучил эту фразу:

- Ду ю хэв э презент фо ми?

Я сказал, что нет. Я спросил насчёт поезда в Прагу, и пограничник направил меня к нему. Я просидел в поезде 5 часов, в холоде, и когда я, наконец, вышел из него, оказался в Братиславе. Двумя поездами и 12 часами позже я приехал в Прагу, и это мне уже казалось Западом.

Двенадцатью днями раньше "Ференцварош" из Венгрии ездил к братиславскому "Словану" из Словакии, играть еврокубковый матч, и 15 венгерских фанатов загремели в больницу. Футбольное хулиганство тут вообще ни при чём, я был в Будапеште на ответном матче, и месть висела в воздухе. "Ференцварош" - "Слован" на глазах превращался в нечто большее, чем игра в футбол.

В Братиславе словацкие антитеррористические войска в чёрных масках неоднократно штурмовали фанатов "Ференцвароша", которые то ли скандировали, то ли нет: "Королевство Венгрия" и "Верните нам Южную Словакию". Тщательно подготовленные войска применяли слезоточивый газ и деревянные дубинки. Словацкие зрители аплодировали. Тибор Ньилаши, венгерская легенда прошлого, а теперь тренер "Ференцвароша", припомнил "Эйзель"^[17]. И он сообщил "Kurir": "Не побоюсь сказать, что это напоминает мне о жестокости фашистов". С финальным свистком словаки поблагодарили войска через громкоговорители ("специфическое и отталкивающее действо", - как выразился венгерский консул), и потом полиция преследовала венгров на улицах вокруг стадиона, пока словацкие болельщики разбивали венгерские автомобили и автобусы. "Слован" выиграл матч 4:1.

- Это не футбольное противостояние, это вопрос политики, - сказал Дьюла Хорн, старший государственный деятель Венгрии.

Через три месяца Чехословакия распалась на Чешскую Республику и Словакию, и Братислава, сцена сражения, стала столицей Словакии. У независимой Словакии, под руководством президента Мечьяра, появились признаки становления малоприятного националистического государства. Мечьяр, которого часто видели на матчах "Слована", любил говорить, что Словакия была "по-настоящему свободной" только как марионеточное государство нацисткой Германии во время Второй Мировой войны. Во всех проблемах он считал виновными "врагов", внутренних и зарубежных.

- Интересно знать, кто играет в эти грязные игры за наш счёт? - вопрошал он в американском посольстве в Братиславе, когда обнаруживались его просчёты.

600000 венгров, которые жили в Словакии, встревожились. Мечьяр уже сетовал на двуязычные дорожные знаки в венгерских областях, и венгры опасались, что будет ещё хуже - не будет больше венгерских школ, запретят их язык, и, когда-нибудь, возможно, начнутся "этнические чистки". Югославия, в конце концов, уже скатилась до такого.

Венгерская диаспора - крупнейшая в Европе. Площадь её распространения пролегает по Румынии, Словакии и Украине, и политиков в Будапеште это беспокоит. За год до того венгров в Румынии убивали во время погрома. Когда словацкие войска избивали венгерских футбольных болельщика, Будапешт немедленно подал протест, но Мечьяр ответил, что болельщики были хулиганами, которые получили то, чего заслуживают.

Словацкий националист (который раньше был коммунистом), Мечьяр хотел показать словакам и венграм, что он будет вмешиваться по всякому поводу. Он сознательно выбрал футбольный матч, чтобы удовлетворить свои желания: люди, которые мало обращают внимание на политику, смотрят футбол по телевизору и единственное место, где словаки и венгры представляют противоположные лагеря, - это футбольный стадион. Проблема с использованием футбола состояла в том, что Запад тоже смотрел. CNN транслировала матч по всему миру, и западные правительства и бизнесмены напомнили себе, что не стоит иметь дело с изувером Мечьяром.

В тоже время "Ференцварош" ещё надеялся выйти во второй круг. В день перед ответной встречей, я разговаривал с генеральным менеджером клуба, Михаем Хаваши - хотя всего три минуты, так как он спешил на встречу с венгерским министром внутренних дел. Хаваши заявил, что в Братиславе у трёх игроков в толпе находились жёны, а у одного - отец, и он изобразил мне, как футболисты играли, - мельком смотрели вниз, на мяч, а потом - долгий взгляд вверх, на трибуны. Он попросил УЕФА отменить поражение 4:1 и переиграть матч, но вместо этого УЕФА оштрафовал оба клуба на 15000 швейцарских франков. "Это типично западное решение", - прокомментировало пражское радио (Чехия оставалась нейтральной). - Столкнувшись с неприятным событием в Восточной Европе, вместо расследования и принятия решения в соответствии с фактами, Запад отшлёпал обоих озорников и сказал им больше так не делать. " Позже "Ференцварош" подал апелляцию, и штраф отменили.

Ответный матч получил от УЕФА оценку "А" по шкале опасности. "А" казалось преуменьшением. Большинство словацких журналистов решило матч пропустить, и "Слован" умолял своих болельщиков тоже остаться дома. Даже команда планировала прибыть в Венгрию лишь перед самым началом матча.

- Когда они подъедут? - спросил я одного чешского журналиста, а он улыбнулся и ответил:

- Извините, но я не могу вам сказать.

Я пытался спросить об этом президента "Ференцвароша", рыжебородого великана, ожидаются ли неприятности, но всё, что он сказал, это:

- Здесь - футбол, а политика - там.

Тогда я пошёл осмотреть музей клуба. Смотритель говорил только по-венгерски, но, когда он пришёл к выводу, что я британец, извлёк на свет самую огромную бутылку "Джонни Уокера"^[18], которую я когда-либо видел. Стоял полдень.

В тот вечер, выйдя из метро у стадиона "Ференцвароша", я прошёл мимо пяти или шести парней в чёрных балаклавах, все они прыгали и кричали на английском: "Fuck you Slovan, fuck you!" - перед стайкой фотокорреспондентов. Меня провели на стадион с группой чешских и словацких журналистов. Нас обыскали и затем сопроводили с полицией, под оскорбительные выкрики венгров. У "Ференцвароша" активная поддержка.

Небольшой стадион - один из уголков Восточной Европы, неиспорченных коммунистами. Трибуны не возвышались над зрителями, как на стадионах в России; они не в сером бетоне, а окрашены в зелёный и белый, клубные цвета; и там нет беговых дорожек. Всё вполне британское, на самом деле, и болельщики тоже старались быть бриттами. Они носили английские клубные шарфы, махали флагами "Ференцвароша" в виде Юнион Джека и скандировали "Fuck you Slovan, fuck you!" - и постоянно к этому возвращались. Тем не менее, они так никогда и не освоили наш стиль. Они пели с венгерским акцентом, и я видел двух парней в шарфах "Челси", расцеловавших друг друга в обе щеки. Даже Юнион Джек обладал другим значением на Востоке: там это напоминает о Западе, поп-музыке и, прежде всего, футбольном хулиганстве. Наши бандюги, возможно, наносят ущерб британскому имиджу за рубежом, но в определённой части общества они являются героями.

Стадион был переполнен. На пресс-трибуне, которая находилась за одними из ворот, сидели 200 журналистов, большинство газет отправили двух репортёров, футбольного и политического. Я не видел ни одного фаната "Слована", хотя чешское радио сообщило, что более 200 пересекли границу.

Игроки "Слована" вышли на поле первыми, чтобы разогреться, и их освистывали полчаса без остановки. Их отделял забор и несколько толстых стюардов от 30000 человек, которые ненавидели их, и с их преимуществом в счёте 4:1 они не казались в безопасности.

- Я никогда не видел такой атмосферы, - сказал я венгерскому журналисту.

Он спросил:

- Вы никогда не видели "Ливерпуля" против "Манчестера"? - "Манчестером" континенталы называют "Манчестер Юнайтед".

Это было другое. Английские болельщики наслаждаются своим соперничеством - эта толпа ненавидела словаков.

И потом, несмотря на то, что "Слован" ушёл в раздевалку, толпа внезапно снова взревела. Подо мной, в самом низу пресс-трибуны, маленький скинхед в рабочем комбинезоне бережно привязал бело-голубой флаг "Слована" к ограде. Мы, журналисты, бросились к нему. Скинхед заявил, что ему 16 лет, он не говорил по-венгерски, и он приехал один из Братиславы. Тренера "Слована" подняли по тревоге, и он вышел, чтобы сказать парню: "Мы признательны".

Позже выяснилось, что пятеро других болельщиков "Слована" произвели выезд, но рассказ об "Одиноком словацком герое" мало утратил от своего блеска, и парень давал интервью и позировал для фотографов на протяжении всего матча. Он был довольно приятным скинхедом, а тогда он стал национальным героем. Несмотря на то, что в нашем секторе все места были сидячими, он смотрел матч стоя - предположительно, в силу привычки.

"Ференцварош" оказался медленной командой, даже по меркам Восточной Европы, и оживлялись они только когда приближались к воротам словаков на расстояние удара - не было Ньилаши в этой команде. Толпа перестала петь, политические журналисты заскучали и начали говорить о политике. Матч завершился без голов, и "Слован" прошёл в следующий круг, где его поджидал "Милан", чтобы разгромить. Но сначала им надо было выехать из Будапешта.

Выйдя из раздевалки, Ньилаши давал интервью, а игроки сидели на своих сумках и ждали автобус. Скинхед, всё ещё на ногах, был среди них, потому что его пригласили к отлёту команды и любезно приняли. Журналисты окружили его, не обращая внимания на игроков.

Болельщики "Ференцвароша" стояли снаружи, подстерегая свою жертву. Я подошёл, чтобы слиться с ними. Через час автобус вышел, его опознавательный чехословацкий номер тщетно прикрывала фанера. Фанаты сбили её, но это привело лишь к тому, что они оказались лицом к лицу с обеспокоенными пожилыми журналистами из Чехословакии. Потом полицейские на лошадях прискакали из-за угла, фаны разбежались, и автобус "Слована" продрался через ворота. Венгры вернулись домой, но с того момента и до сих пор я читаю в газетах, что Мечьяр всё ещё стращает своих венгров. Словакия и Венгрия перезаряжают ружья.

Британцы и континенталы, как правило, отличаются не только игроками. Зачастую континентал - это более культурный образ. Он обсуждает футбол, читает книги, может уехать за границу и изучать иностранный язык. Ходдл и Лиам Брейди являются примерами.

Но не Пол Гаскойн, самый континентальный игрок Англии на сегодняшний день. Гаскойн, возможно, более широко известен как Газза ("Газзл" согласно одному фэнзину) и является объектом Газзамании.

Когда любитель футбола пресыщен, он едет в Италию^[19], где находит лучших игроков в мире, матчи, которые показывают полностью на общедоступном телевидении, а также множество ежедневных спортивных газет. Прекрасную погоду к тому же. В октябре 1992 года я добрался до Рима, и отправился на Олимпийский стадион посмотреть игру "Лацио Рим" (укомплектованного Газзой) с "Пармой". Это для Газзы был первый домашний матч в Италии.

Арон Винтер, голландец "Лацио", накатал в голландском журнале "Voetbal International" о дебюте Газзы в Риме:

Гаскойн здесь со своим братом, своим лучшим другом и своим телохранителем. Они живут в Риме столько, сколько и Пол здесь играет. У каждого из них отдельная квартира. Но возьмём последнюю ночь... Немного позже половины первого мы с Ивонной как раз решили отправиться спать, и тут раздался стук в дверь. Открываю - там Пол. Совершенно голый, надеты на нём были только маленькие очочки. "Если тебе что-то понадобится, обращайся", - сказал он. Утром к нему в комнату нагрянула полиция. Полицейский приковал наручниками его друга, после чего просто не смог того увести. Приковал к креслу. Эта четвёрка постоянно разъезжает по Риму, в сопровождении полицейской машины с воющими сиренами. Он просто абсолютно сумасшедший.

По всей видимости, друг Газзы ещё был достаточно невменяем и звонил, не надевши штаны, и обоссал телефон, но Винтер отказался подтверждать эту историю. Бизнес-менеджер Винтера прибавил: "Отчасти это позёрство Гаскойна, это шоу отчасти. Потому что, когда вы разговариваете с ним наедине, он вполне нормальный, но как только его друзья приходят, он опять начинает."

Домашний стадион Газзы выстроил Муссолини, и на площадке перед входом - имитация древнеримской мозаики, с текстом, повторяющимися снова и снова: "А Noi Duce"^[20]. Сидя на Curva Nord^[21], среди наиболее активных Lazioli, я чувствовал себя, как будто попал на фашистский митинг. У ограды передней части трибун стояли четыре человека, спиной к полю, которые по очереди через мегафон диктовали кричалки массам. Когда кричалка была "L-A-Z-I-O, Lazio" каждая буква сопровождалась знакомым приветствием с выбросом вперёд правых рук. Иногда вместо скандирования один из лидеров произносил строчку с воплем и рёвом в микрофон, на которую тифози отвечали быстрым хлопком.

Матч вышел фантастическим, как обычно у Газзы. Был момент, когда он получил мяч в центре поля, в то время как Томас Долль убежал открываться на правый край, под опекой левого защитника "Пармы". Защитник видел, что Газза планирует переправить мяч мимо него, и грамотно перекрыл пространство. Тем не менее, Газза отдал мяч, на расстояние свыше 30 ярдов, в дюймах от левой бутсы бека и прямо на ход Доллю. Головорезы вокруг меня вскочили от восхищения. Этот английский парень был их кумиром, и они иногда, казалось, кричали название оперы "La Gazza Landra" - "Сорока-воровка"^[22] - в честь него. Фанаты соперников предпочитали называть его "Ubriacone con l'orecchino" - "Пьяница с серьгой". "Лацио" выиграли 5:2.

На следующий день лациоман из ежедневника "Il Messagero" объяснял мне, что Газза понравился болельщикам, потому что был экстравертом. Я согласился, что Газза экстраверт, но отметил то, что у него было общим с такими британскими неудачниками в Италии, как Лютер Блиссет и Иан Раш: он не говорил по-итальянски. Раш покинул "Ювентус" после двух плачевных лет, сказав: "Это было похоже на игру в другой стране", а Блиссет, в "Милане" жаловался: "Не важно, сколько денег вы зарабатываете, на вас смотрят, будто вы недостойны даже "Райс Криспис"^[23]. Лациоман из "Il Messagero" кивнул. Это правда, что Газза не говорил по-итальянски и из итальянцев "Лацио" только Фиори говорил по-английски. Фиори и Газза легко сходились с людьми.

- Но, - сказал лациоман, - Блиссет и Раш были такими, - он руками изобразил туннель перед своими глазами, - а Газза таким, - он широко раскинул руки и помахал ими.

Я сказал спортивному редактору газеты:

- Итальянские клубы утверждают, что их игроки порядочно ведут себя в общественных местах. А Газза нет.

Он ответил, что итальянские газеты не такие, как британские таблоиды. Он сам предлагал фотографию Газзы, стоящего в душе, держащего партнёра по команде за интимные части тела и машущего камере, но её отвергли, и так же было у всех его коллег. Почему нет? "Картинка не изящна." Я спросил, славятся ли фанаты "Лацио" своим, в некотором смысле, фашистским стилем? Он сказал:

- Наци-скины - лациоли, но не все лациоли - наци-скины. Не все немцы - нацисты.

В январе 1991 года, через шесть месяцев после Чемпионата мира, я написал следующую статью для "Berliner Tageszeitung", германской ежедневной газеты. У Газзы столько же толкований, сколько у Гамлета, а это моё.

Ежегодно британцы опасаются сатирического журнала "Private Eye", выбирающего Зануду Года. Победа присуждается человеку, о котором в предыдущие двенадцать месяцев больше всего говорили при минимуме достижений. В этом году выбор будет формальностью: футболист Пол Гаскойн собирается завоевать свой надцатый титул 1990 года. Никто больше не называет маленького жирного футболиста Гаскойном. После Чемпионата мира, наверное, даже мать называет его "Газза" - я не спрашивал у неё, потому что нынче она берёт 300 фунтов за интервью. Поклонение Газзе в Англии принимает неслыханные, нелепые формы. На рынке множество книг о Газзе и газет; его сингл, худший из ужаснейших песен футболистов, добрался до второго места в хит-парадах; а британские таблоиды не мыслят жизни без него. "The Sun" даже опубликовала семейный альбомы Газзы, которые прослеживают его развитие из маленького, жирного, некрасивого, рыжего ребёнка с веснушками в маленькую, жирную, некрасивую рыжую балду мирового уровня с веснушками.

В каждой стране такие герои, которых она заслуживает. Почему англичане обожают Газзу? Должен признать, что даже для многих из нас это загадка. Газзамания, что многое проясняет, пошла на убыль после полуфинала Чемпионата мира в Турине между Англией и Германией. Оставалось играть всего несколько минут, когда Гаскойн совершил ненужный фол, получил жёлтую карточку и таким образом его лишили надежды на участие в долгожданном финале. Газза заплакал.

Телекамеры засняли это зрелище в совершенстве, и на миллионы английских диванов тоже начали капать слёзы. Слёзы Газзы даже вдохновили интеллектуальную телекомпанию "Channel Four" сделать серию успешных документальных фильмов о мужчинах, которые плакали на публике. Следует признать, что Газза плачет необыкновенно трогательно. Он признавался по большому секрету, что плачет иногда из тактических соображений. Существует знаменитая история о его первой встрече с суровым человеком Джеком Чарльтоном, нынешним тренером Ирландии. Когда Большой Джек стал тренером "Ньюкасла", он вызвал Газзу, тогда подростка, и угрожал ему платьем для беременных, если тот не сбросит вес. Встреча закончилась взаимными слезами. "У парнишки было тяжёлое детство", - оправдывался потом Чарльтон.

Газза родился в бедном городе Гейтсхед на северо-востоке Англии, где его отец был безработным в течение почти 20 лет. Часто говорят, что Газза вырос на рыбе и картошке, но на самом деле в той местности рыба - почти недостижимая роскошь. В наши дни он играет за лондонскую гламурную команду "Тоттенхэм Хотспур", но каждую неделю ездит домой напиваться в мужском клубе, где работает его отец.

Он человек из народа, и в народе знают об этом. Для англичан он настоящий англичанин, который похож на континентала, но не ведёт себя, как континентал. Он не знает ни слова на иностранном языке и не имеет желания учить, и всё же у него есть неанглийские навыки и тактический ум. Вот почему его полюбили: он символизирует именно то, чего Британии не хватает в наше время. До Газзы англичане говорили, что "европейцы" богатые, они владеют языками, у них чистые улицы, они играют в интеллектуальный футбол. Наша страна страдает от комплекса неполноценности. Лишь немногие до сих пор верят постоянным заявлениям Маргарет Тэтчер о британском превосходстве. Именно поэтому её сместил Джон Мейджор - как Газза, он играет по-европейски и тем не менее остаётся безупречно английским.

Незадолго до своей утраты власти, в отчаянной попытке отождествить себя с новой Британией, миссис Тэтчер пригласила Газзу на Даунинг-стрит^[24]. По-видимому, они обнимались друг с другом, и Газза позже раскрыл, что премьер-министр "милая и мягкая, как я". Но тогда его истории о женщинах - это сказки. До этого tete-a-tete миссис Тэтчер была, наверное, единственным человеком в Британии, который не знал Газзу. Болельщики-хулиганы - это всё, что она знала о футболе.

Многие считают, что Газза скоро отправится на свалку, следом за миссис Тэтчер. Его предшественник, блестящий крайний из Северной Ирландии, Джордж Бест, тоже был уничтожен истеричными публикациями. Президент "Ньюкасл Юнайтед", первого клуба Газзы, назвал Газзу "Джорджем Бестом без мозгов". Газза в свою очередь сказал, что Бест - "отстой", на что Бест ответил, что он, по крайней мере, из них двоих получше. Но тогда слава Газзы не имеет много общего с футболом.

Под статьёй "Tageszertung" разместил изображение Тэтчер и Газзы с подписью: "Маргарет Тэтчер и Пол Гаскойн. Вскоре после этого ей пришлось уйти в отставку."

Прошли годы, и некоторые пассажи из статьи сейчас странно читать. Газза немного выучил итальянский, но главное - то, что Джон Мейджор ныне едва схож со своим образчиком европейских устремлений. Я готов принять, что он и Газза ни в коем случае не идентичные персонажи, и они никогда бы не могли стать близкими друзьями, но когда Мейджор сместил Тэтчер и пообещал иметь дело с континенталами, он стоял за Британию, которая была бы скромнее в убеждениях, но всё же продолжала оставаться совершенно британской. Страна любила его. Мейджор и Газза прошли по одному билету и с разницей в пять месяцев друг от друга.

Мы сейчас понимаем, что во время моей статьи газзамания была на пике. Когда Газза появился в "Wogan" вскоре после Чемпионата мира, его представили как "несомненно самая известная и, пожалуй, самая популярная персона в Британии на сегодняшний день". Эта персона до сих пор периодически восхищает нас - советами послать Норвегию на хуй, или заблёвыванием итальянских журналистов, или даже забитым голом за Англию, но он ничего не сделал с тех пор, как плакал в Турине или ездой через Лутон с фальшивыми грудями, которые принесли так много радости англичанам, не интересующимся футболом.

Чемпионат мира стал этапом для Газзы, и не только потому, что он играл хорошо и Англия выигрывала матчи. Этот турнир стал лучшей возможностью для нас противопоставить его континенталам. Первое, что замечали - толстый и краснорожий, он не был похож на них. Он даже и не хотел: он сказал Рууду Гуллиту, самому учтивому растафари в их ремесле, что тот - "волосатый йети". Континенталы общались с прессой на нескольких языках, в то время, как он отказывался разговаривать даже на одном, и каким-то образом он умудрялся не казаться таким богатым, как они. "Сколько тебе платили тогда?" - спросил он континентала Рональда Кумана, голландского либеро. (Франк Райкаард улыбнулся и ответил: "До черта!")

В качестве игрока Газза делал с континенталами то, что они обычно делали с Тони Адамсом. Когда он ударом пятки обводил двух голландских защитников, английские друзья объясняли мне, что это была "обводка Кройфа" - подразумевалась отличительная черта Йохана Кройфа, самого космополитичного футбольного мыслителя на Континенте. Газза доказал, что не нужно быть похожим на него, чтобы играть, как он.

Главным достижением Газзы на Чемпионате мира был его фол на Бертольде. Он сделал подкат Бертольду, но Бертольд, как это делают континенталы, прикинулся, будто умирает. Скамейка Германии подскочила, изображая ужас, и судья, с фамилией Райт, но бразилец и, следовательно, континентал, извлёк знаменитую карточку.

Потом Газза плакал. Континенталы тоже плачут - Марадона, например - но они делают это нарочито, как персонажи своих опер. Газза плакал потому, что с ним случилась паскудная вещь. Вероятно, он также надеялся, что Райт, тронутый слезами, отменит жёлтую карточку, но это едва ли можно рассматривать как хитроумный замысел. Это были слёзы ребёнка, и увидевших их британцев было больше, чем зрителей у какой-нибудь телепередачи.

Я говорю, что Газза был нашими двумя пальцами для устрашения европейцев. Я вполне могу ошибаться. Но нет сомнений в том, что кому-то, пишущему ментальную историю послевоенной Британии, придётся объяснять слёзы Газзы.

Насколько я понимаю, существуют четыре подхода к футболу, которые преобладают в наше время. Бей-беги, как играют, главным образом, в Британии. Тотальный футбол, переданный голландцами таким командам, как "Барселона" и "Милан", "Динамо Киев" и "Сан-Паулу". Существует беззаботный стиль с выкрутасами, который у нас ассоциируется в Бразилией, но в чистейшем виде я это видел в Южной Африке, где такой футбол называется "piano and shoeshine" ("лоск и покой"). И есть катеначчо, система обороны с итальянским названием. Немногие команды играют в тотальный футбол или в бей-беги в чистом виде: большинство заимствует элементы из всех стилей. В чистейшей команде оборонительного плана непредсказуемый крайний может создавать бразильские вылазки. Как бы там ни было, каждая команда в мире тяготеет к той или иной из этих четырёх систем. В других главах я попытаюсь объяснить, почему голландцы, британцы и бразильцы играют в такой манере, в какой играют. В этой главе я задаюсь вопросом, как возникло катеначчо.

Я сел в ночной поезд из Рима в Венецию, прошлялся по городу всё утро, пытаясь не тратить деньги, и потом встретился с женой Эрреры, которая отвела меня в их средневековое палаццо на канале. Она - журналист, пишущий о моде, и было ясно, кто выбрал дом: прекраснейший частный дом, который я когда-нибудь видел, хоть Эррера с сыном и побили много окон, играя в футбол в комнатах. Интерьер палаццо являл собой необычную смесь objets d'art и карикатур на Эрреру, множество из которых изображали его в качестве мага. Как он напомнил мне несколько раз, ему дали прозвище Il Mago.

Я застал Эрреру замечтавшимся в своём кабинете, с видом на каналы. Коренастая фигура с аккуратно зачёсанной сединой, ему семьдесят, но выглядит он на 20 лет моложе, и на 60 лет моложе ведёт себя. Нынче он работает футбольным гуру на 5 канале, телеканале Сильвио Берлускони, но его путь в Венецию получился долгим:

- Мои родители были бедными андалусийцами, поэтому они уехали в Аргентину, где я родился. Но они в Аргентине тоже были бедными, так что, когда мне исполнилось четыре года, мы переехали в Марокко, Французское тогда. Все школы являлись почти полностью французскими, а теперь там одни арабы.

Его, казалось, изумляло, что таким большим переменам удалось произойти без его участия.

- С 14 до 15 лет я играл с арабами, евреями, с этими французами, с испанцами. Это школа жизни. Потом, в 17 или 18 я уехал в Париж, потому что я был хорошим футболистом.

Он стал тренером, а в 50-х и 60-х - самым известным тренером в мире. За три года в "Барселоне", он завоевал два Кубка Ярмарок и два испанских титула, но ему пришлось уйти, когда "Barça" проиграла мадридскому "Реалу" и болельщики напали на него возле гостиницы команды. С миланским "Интером" он выиграл два европейских кубка и три раза чемпионат Италии. Он также тренировал Испанию, Францию и Италию (не в одно и тоже время). Спрошенный однажды, на каком бы месте согласно опросам он оказался по популярности среди итальянцев, он ответил: "Следом за Софи Лорен, но только потому, что у неё фигура получше." Именно в Италии, с "Интером", он заслужил себе место в истории.

Катеначчо стало синонимом оборонительного стиля. На итальянском это слово означает "замóк". В футболе это описывает систему, при которой позади защиты располагается чистильщик, и вся остальная команда опекает человек человека, формируя замок перед воротами, но позволяя сопернику атаковать. Это скучный футбол, но, как мы видим на каждом Чемпионате мира, это работает. Большинство сборных почерпнули из неё, но это итальянская специализация: Azzurri выиграли Чемпионат мира 1982 года с Гаэтано Ширеа, их свипером, проводящим весь матч на своей половине поля. Мне хотелось выяснить, чем это было для Италии - её культурой? её историей? её футбольной культурой? - почему катеначчо процветает там?

- Я был первым футболистом, который когда-либо играл свипером, - сказал он мне. - Я это начал, когда жил во Франции, это было, ох, где-то в 1945-м, - оккупация, не оккупация, для Эрреры даты обладают сугубо футбольным смыслом, - и мы играли вот так.

Он изобразил на листе старое W-M построение.

- Когда оставалось 15 минут, мы выигрывали 1:0. Я был этим, - он указал на листок, - левым защитником, так что я похлопал этого, левого полузащитника, по плечу и сказал: "Ты займёшь моё место, а я стану здесь, позади обороны. (Уже когда я играл, я мыслил примерно так.) И мы выиграли, и когда я стал тренером, я вспомнил об этом.

Это он так говорит.

По словам Брайна Гленвилла, наставник сборной Швейцарии Карл Раппан был тем человеком, который изобрёл катеначчо в 50-х годах. "Интер" играл в его умеренную версию, когда Эрерра пришёл в клуб. Эррера очистил и гипертрофировал злую систему, выиграл с ней европейские трофеи и таким образом распространил её по всему миру.

Логика катенначчо, сказал он, в том, что при старой W-M системе одинокий центральный защитник беспомощен, когда два нападающих проходят по центру:

- Поэтому в тяжёлых матчах я ставил чистильщика. Без него тяжело.

Но он также сказал, я цитирую, что катеначчо необходимо для борьбы с более слабыми командами.

- Да, против плохих команд тоже, - признал он. - Но мои критики, они все использовали свипера! Англичане критиковали больше всех, но Райт играл на позиции свипера!

Имел ли он ввиду Марка Райта с Чемпионата мира в Италии - раздражителя Бобби Робсона для Эрреры - или Билли Райта 50-х годов, я не знаю.

Я предположил, что он сделал футбол более скучной игрой.

- Катеначчо много критиковали, потому что его применяли неправильно.

Он изобразил другое построение.

- В моей системе эти двое, - центральный защитник перед чистильщиком, - занимались опекой, но защитники должны были атаковать, - и он энергично прочертил длинные линии вперёд с позиций защитников. - Факетти, Джачинто Факетти, мог атаковать в "Интере"благодаря мне. Когда я взял Факетти в команду, он был подростком, и все говорили: "Ох-ох-ох!" - он вскинул руки в притворном ужасе. - Я сказал: "Этот человек будет играть за Италию!" И он был капитаном Италии в 70 матчах! Но тренеры, которые подражали мне, не позволяли своим защитникам атаковать, и они использовали катеначчо в качестве оборонительной системы, - он горестно покачал головой.

Кто подал ему его идеи?

- Габриэль Ано (француз, который придумал Европейский Кубок), единственный, кто выше интеллектом.

Выше самого Эрреры. И на каких тренеров он повлиял?

- На всех, так или иначе, - и он глубокомысленно кивнул. - У меня здесь есть телевизор, и я вижу, как тренеры говорят: "Это мистер Эррера подкинул нам идеи, как выигрывать матчи. "

Мог космополитичный фон его жизни сформировать его идеи?

- Идеи приходят из ума. Больше ниоткуда.

Наряду с катеначчо, Эррера познакомил футбол с уникальными методами мотивации.

- Я придумал тренировочные лагеря. Когда я начинал в "Интере", я привык к звонкам по субботам в два часа ночи от тифози, фанатов, говорящих: "Бальбо ещё на дискотеке!" Но, также, как в большинстве клубов, это было примерно так: приходишь на тренировку утром, - и он изобразил, на большой скорости, пожатие рук игрокам, кивки направо и налево товарищам по команде, перекидывание словечком здесь, словечком там, бег по полю, как у мультперсонажей, бег обратно, душ и бег домой.

Он прекратил пантомиму, покачав головой и протянув свою мантру: "Одна команда, одна семья."

- Когда я пришёл в "Интер", там была жуткая атмосфера. Там везде стенды о прошлых чемпионствах, очень впечатляюще, вы понимаете, но весьма отдалённо.

Итак:

- В пятницу вечером мы обычно подавались в отшельничество. Мы гуляли, дышали кислородом, и я разговаривал с игроками с глазу на глаз: "Как дела? Как жена?" - и так далее. Я повесил стенды в раздевалке, гласящие "СКОРОСТЬ" и "ТЕХНИКА", и позже у нас появилась высокая скорость благодаря Жаиру и Маццолле. Я сказал массажисту: "Игроки будут беседовать друг другом, лежа на твоей кушетке. Расскажи мне, о чём они болтают, но только о том, что касается клуба. Остальное, - он добавил величественно, - меня не интересует.

И:

- Я не люблю рестораны в этой стране, в которых стол здесь, стол там, стол сям. Я хотел, - он раскинул руки, - один большой стол для всей команды. Я бы сидел за столом, и мы бы разговаривали: "Как дела? Как жена?" - и так далее. Потом, в день матча, я бы сидел со всей командой и...

Ностальгия одолела его, и он вытащил магнитную доску, судейский свисток и коробочку с магнитными футболистами. Используя меня в качестве своей воображаемой команды, он изобразил тактический разговор.

Это был тот момент представления, когда Эррера знакомил со своими наиболее эксцентричными методами. Гленвилл пишет, что он кидал мяч каждому игроку по очереди, крича: "Что ты думаешь об этом матче? Почему мы собираемся выиграть?" Игроки должны были выкрикивать ответы, вроде: "Мы выиграем, потому что мы хотим выиграть!" В самом конце Эррера держал мяч, а игроки тянули к нему свои руки и кричали: "Это Европейский Кубок! Мы должны обладать им! Мы будем обладать им! Ах-ах-ах!"

- Это важно - прикоснуться к мячу перед матчем, - объяснил мне Эррера. - Игроки нервничают, это большая игра, там большая толпа, но мяч - это их жизнь. Потом я заставлял игроков обнимать друг друга. Не целовать, просто обнимать! И я говорил им: "Мы все в одной лодке!" Они обнимались, не так, - он изобразил предварительные ласки, - вот как, - и он бросился в воображаемое действо и повторил несколько раз: "Я уверен в тебе, и ты уверен во мне". - Потом они начинали бросаться друг к другу спонтанно! Когда они изменились, я сказал: "Говорите друг с другом! Серьёзно, говорите между собой. Une equipe, une famille."

В "Интере" Омар Сивори так разозлился, что однажды, во время игры, зарядил мячом прямо в Эрреру на скамейке. Я спросил Эрреру, что Джерри Хитченс, игрок "Интера" из Англии, хотел сказать: "Мистер Эррера - гений, но переход из "Интера" в "Торино" - всё равно, что увольнение из армии"; на самом деле Хитченс никогда не говорил отрезка про гения.

- Хитченс, он ещё живой? - удивлённо спросил Эррера. - Да, это правда, - он согласился насчёт армии. - Мы тоже часто пели. Когда мы проигрывали матч, я говорил: "Теперь мы будем петь!" И мы пели часами в автобусе по дороге домой. Когда мы однажды проиграли "Севилье", мы в автобусе танцевали, - он сделал несколько шагов. - Фламенко.

Как ни странно, его методы работали: его прозвали Il Mago не зря. Даже когда "Интер" сместил его, они выбрали человека по имени Эриберто Эррера, давно прозванного журналистами ЭЭ 2.

Наряду с выигрышем двух Кубков чемпионов, "Интер" добрался до финала в 1967 году, когда они проиграли в Лиссабоне "Селтику" Джока Стейна. На банкете после того матча, с почина Билла Шенкли из "Ливерпуля", два наставника "Селтика" принялись оскорблять Эрреру. Шенкли имел зуб на Эрреру. В 1965 году "Интер" выбил "Ливерпуль" из полуфинала Кубка чемпионов благодаря двум сомнительным голам в Милане: Корсо забил непосредственно после свободного удара, и Пейро выбил мяч из рук вратаря при другом голе. Казалось, будто это Дежо Шолти снова в деле.

Работой Шолти, как продемонстрировал Гленвилл, был подкуп судей в пользу "Интера". Эти венгры - пятно на итальянском триумфе Эрреры, но я не стал поднимать эту тему с самим Эррерой. Я просто спросил его, был ли футбол честнейшим миром, и он сказал да. Определённо, нет никакого олимпийского духа в нём: он был настолько настроен на состязательность, что Шенкли, человек, для которого футбол был гораздо важнее жизни или смерти, назвал его "головорезом, который рвётся к победе".

Головорезом не наполовину. Уведомляемый врачами "Ромы", что его молодой нападающий Таккола имеет шумы в сердце, Эррера выслушал эту новость со слабым интересом. Затем, когда "Рома" отправилась к "Кальяри", он взял Такколу в поездку, он заставил его тренироваться с командой на холодном пляже утром перед матчем. Таккола простудился, когда наблюдал за матчем, и умер.

Мы с Эррерой приостановились на время обеда, и за столом он прессовал меня из-за еды.

- Оставь его в покое, он ведь не один из твоих игроков, - упрекнула его жена.

Эррера выглядел пристыженным. Они были доброжелательными. У нас общий друг в Лидсе, и я спросил, как они там провели отпуск.

- Лидс! Что можно сказать об этом городе? - воскликнула миссис Эррера. - Ничего. Достаточно приятный.

- Мне понравился стадион, - вставил Эррера.

После обеда мы побрели по улицам к его стоматологу. Знакомая ситуация, казалось, зарядила его энергией, он сжал кисть моей руки и начал спрашивать меня о себе, так, как будто мы готовились играть с мадридским "Реалом". Диктатор, да, но заботливый диктатор. Он сказал мне, что его любимый игрок - Альфредо Ди Стефано из "Реала".

- Кройф не в стиле Пеле, он в стиле Ди Стефано, но уровнем пониже. Ди Стефано - величайший игрок всех времён, и я тебе скажу, почему. Люди обычно говорили мне: "Пеле - первая скрипка в оркестре"; и я отвечал: "Да, но Ди Стефано - это целый оркестр!" Он играл в обороне, в полузащите, в атаке, но никогда не прекращал бегать, и он кричал другим игрокам, чтобы те тоже бегали. Он говорил: "Ты играешь с моими деньгами!" Потому что Ди Стефано любил это, - и Эррера потёр большой палец об указательный - международный жест, означающий деньги.

Я упомянул про слух, что, будучи тренером Испании на Чемпионате мира 1962 года, Эррера имел личный конфликт с Ди Стефано, который ни минуты не сыграл на своём единственном Чемпионате мира.

- Нет, он был травмирован, - настаивал Эррера. - Это правда, что в первый раз, когда команда собралась вместе в офисе Испанской футбольной федерации, Ди Стефано отказался пожать мне руку. Журналисты в Мадриде атаковали меня, потому что я был тренером "Барселоны" и потому что я выбрал почти всю команду "Барселоны". Конечно, я годы держал глаза открытыми, - он показал это жестом, - и собирал своих людей. Кроме того, Ди Стефано не был счастлив прежде всего потому, что в те дни были игроки, которые держали команды. У тебя была команда Ди Стефано, команда Маццолы, команда Сивори, а тренер был человеком, который таскал чемоданы, - и он изобразил перегруженного грузчика. Эррера был одарённым мимом, и я задавался вопросом, что он делал в качестве телевизионного комментатора.

- Я это всё изменил. Я сказал: "Я - тренер, значит я - начальник". И после этого тренеры начали зарабатывать хорошие деньги, - и он опять радостно потёр большой палец об указательный. - Позже Ди Стефано сказал: "Я понял сейчас, что Senor Эррера - великий тренер". Но на Чемпионате мира он был травмирован.

Эррера был тренером Испании в 1962 году, потому что ему пришлось уйти с поста помощника тренера Италии. Ходили слухи, будто игроки "Интера" употребляли допинг, и Эррера праздновал чересчур в открытую, когда "Ювентус", соперник "Интера", вылетел из Кубка чемпионов. Он мог бы Брайна Клафа вогнать в краску несколько раз. Когда он принимал "Рому", он сказал прессе, что клуб выиграл свой единственный титул чемпионата, в 1941-м, только "потому что Муссолини был тренером". Болельщики были поражены. Я спросил, может ли тренер позволить себе спорные заявления.

- Это вредит, если ты не именитый тренер. Тренер такой, как я, простите мне это высказывание, может говорить президентам: "Если вы доверяете мне, bon. Если нет..."

Он добавил, что президенты клубов...

- ...все мафиози! Хорошо, не все. Они сидят там, чтобы зарабатывать деньги. Если там два миллиона, они пишут один миллион, и распихивают другой миллион по своим карманам.

Я сказал, что у "Барселоны" специфическая традиция иметь президентов, вмешивающихся в дела тренеров.

- Они завидовали мне, - ответил Эррера, они завидовали и Марадоне. Я всегда говорил: "Это моя команда, - и он сделал руками защищающий жест. - Я - единственный, кто разговаривает с игроками."

Пришло время опять спросить о месте национального характера в футболе, об Италии и катеначчо. Эррера - космополит. Он триязычен, владеет испанским, французским и итальянским (и сносно говорит на арабском), и он работал с лучшими командами и лучшими игроками разных стран.

Я начал с напоминания о том, что он был бедствием британской игры. "Вы в Англии, - сказал он в 1960 году журналистам в аэропорту Бирмингема после того, как его "Барселона" на "Молинью" обыграла "Волков"^[25] 5:2, - сейчас играете в стиле, который мы, континенталы, применяли очень много лет назад, с большой физической силой, но ни выучки, ни техники. "

Я воспроизвёл ему эту цитату, и он мило улыбнулся.

- Да, - согласился он. - Сейчас ещё спорят, где современная игра была изобретена. "В Китае!", "Нет, в Италии!", "Нет, в Англии!" Нет сомнений в том, что современный футбол изобретён в Англии, и английские железнодорожники привезли его в такие места, как Уэльва и Бильбао. Они играли, и испанцы думали: "О, вот это хорошее времяпрепровождение", - и бежали делать то же самое. Вот почему, когда я приехал в Испанию, мои игроки называли меня "Senor Мистер": они думали, "Мистер" - это слово, означающее "тренер", потому что до того их тренеры всегда были британцами!

(В самом деле, тренеров в Испании до сих пор именуют "мистерами").

- Но, - сурово добавил он, - когда дело дошло до современного футбола, британцы упустили эволюцию. Это был тот случай, когда мы играли с "Волками". Хотя они нагнали теперь, и теперь иногда Италия лучшая, иногда Германия, иногда Англия. Это меняется, как и положено.

Почему Англия раньше упускала эволюцию?

- Англичане - создания привычек: чай в пять.

Позже, вполне случайно, его жена принесла нам чай в 5 после полудня, и он закричал от восторга - так, как будто его теория была доказана.

Мы оказались там, где я хотел оказаться. Я спросил:

- Так игроки из разных стран обладают разными характерами?

Он согласился. В "Барселоне" он задействовал своих хитрых иностранцев в нападении, а в защите...

- ...моих больших каталонцев. Каталонцам я говорил: "Цвет Каталонии, играйте за свою нацию", а иностранцам я говорил про деньги, - он улыбался, когда бы ни упомянул это слово, - я говорил об их жёнах и детках. У тебя 25 игроков, ты не говоришь каждому одно и то же.

Каковы различия между национальностями?

- Венгры более замкнуты, - он ссутулился и сморщился в подражание, - поэтому я смешивал их, не селил Цибора и Кочиша в одной комнате. Я хотел, чтобы все были похожими, я хотел дружбы. Вот почему мы уединялись в тренировочном лагере, почему мы ели вместе. И это создавало новую категорию игроков: раньше у тебя были игроки, которые брали виски, шлюху, даже если они были женаты! Маццола и Факкетти, из "Интера", были новым поколением, серьёзными и добропорядочными. (Когда ты вернёшься в Англию, советую тебе жениться.) Однажды я взял жён отдыхать с нами!

Он воспринял, как оскорбление моё предположение, что ему не удалось сделать игроков одинаковыми.

Перейдя из "Барсы" в "Интер", ощутил ли он разницу в менталитете команд?

- Нет, романцы все на один лад. Когда я сидел во главе стола в "Интере", я смотрел на игроков и думал: "Это "Интер" или "Barça"?

После он отклонил вопрос:

- Ты знаешь, двигатель футбола - это gagner, - слово, которое значит одновременно "выиграть" и "заработать".

Но имевшийся у него космополитичный фон сформировал его?

- Да.

Потом он неожиданно сказал:

- Перфекционист.

Я был озадачен.

- Перфекционист, - повторил он, - то слово, которое я подыскивал всё это время.

Я попытался ещё раз: разным нациям подходят разные тактики?

- Нет, я всегда расставляю команду по определённой схеме, где бы мы ни были. Секрет - в расстановке игроков на правильных позициях, потому что, если вы ставите Пеле на неправильную позицию, от него остаётся только 30%.

Но, по его собственному признанию, сказал я, Эррера использовал катеначчо в Италии, а не в Барселоне.

- Это правда, - ответил он печально. - Во Франции я был первым либеро, который когда-либо играл. Я отказался от этого в Испании, но когда я прибыл в Италию, они скопировали катеначчо у Франции, где оно стало обычным.

Некоторые теоретики, сказал я, утверждают, будто катеначчо подходит итальянцам, потому что они якобы физически слабые. Эррера усмехнулся.

Получается, каждая нация не имеет своего собственного стиля?

- Нет. Если вещь правильная, система везде одинакова.

Прошлое воскресенье, это день, который я увидел "Лацио" и "Парму", забивших семь голов, 48 мячей во всей Серии А побили итальянский рекорд игрового дня. На том этапе сезона среднее количество голов за игру было 3,45; лучшая результативность за весь сезон равнялась 3,32 в 1949-50 годах. "Смерть катеначчо" - заголовок в "Il Messagero", и, конечно, "Милан" с Барези на позиции либеро, играющий впереди своей защиты, должны были раздражать Эрреру. Он качал головой. Ты должен иметь персональную опеку, говорил он мне. "Милан" слишком сильно рискует.

- Когда играешь на выезде, нужно осторожничать! - снова сказал он.

Потом он неожиданно поставил догматичную точку:

- У тебя есть тактика, ты пропускаешь гол, тактика - пффф!

Я прибыл в Барселону в октябре 1992 года, в хорошее время для города. Громкоговорители в метро передавали великолепную музыку, и каждый день вывески магазинов на испанском снимались и заменялись вывесками на каталанском. Город, только что проведший Олимпийские игры, избавился от террористов, наркотиков и санкций, и богател с каждым днём, между тем в тот май "Barça", в финале против "Сампдории" на "Уэмбли" выиграла свой первый за всю историю Кубок чемпионов. Через неделю после отъезда из "Барселоны" я вернулся в Британию, к последствиям Чёрной Среды, и отметил разницу в настроениях.

Знаменательно, что стадион "Барсы", "Ноу Камп" - в самом центре города. В один будний день я смотрел вниз с четвёртого яруса пустого стадиона, и чувствовал, что команда, которая осмелилась повстречаться с "Барсой" здесь, должна пожалеть об этом в момент выхода из тоннеля. Этот стадион - сам по себе город: он вмещает 120000 человек, или всё население Норвича, и в настоящее время расширяется.

- Догоним до точки, когда людям на верхнем ярусе нужны будут телескопы, и тогда придётся остановить строительство, - посетовал клуб.

В подвалах "Ноу Камп" тем утром 25 журналистов поджидали у раздевалок команду после тренировки. У этих мужчин и женщин тяжёлая жизнь. Каждый день они должны записывать цитаты игроков "Барсы", которые не стараются ничего говорить, а потом редактировать выуженное. Когда прошло полчаса, один сеньор из сборщиков цитат взвизгнул: "Kruf!" - обозначая, что Йохан Кройф, тренер, появился и что, если его поймать быстро, вне сомнения, можно будет раскрыть великие тайны. Пару журналистов с надеждой рванулись вперёд и вернулись с ироническим смехом. В конце концов появился Микаэль Лаудруп, со вкусом одетый для человека с его доходами. Дания играла с Ирландией в тот вечер, но Лаудруп по-прежнему отказывается играть за свою страну, поэтому журналисты спросили его о Мёллере-Нильсене. Естественно, он отвечал банальностями, которые охотно были записаны. Потом официальное лицо объявило, что Кройф не встретится с прессой в тот день. Так, кто там собирался марать бумагу?

ФК "Барселона" - самый главный клуб во всех странах, во всех видах спорта, во всём мире. Почему так? Всему есть причина. Мне согласился дать интервью Николау Касаус, первый вице-президент "Барсы". Мне сказали, что он не владеет английским, но, пока я ждал за пределами его кабинета, я слышал, как он повторил несколько раз, с американским акцентом, слово "сиддаун!" Казалось, он упражняется. Когда я вошёл, он говорил по-испански и держал большую сигару во рту. Я заметил девиз клуба и спросил, рассматривается ли статус "Барселоны" в качестве политического элемента в Испании. Касаус отрицал любое политическое значение "Барсы". Он сказал, что за клуб болеют люди из разных партий и религий. Почему тогда такой девиз?

- Барселонизм - великая страсть, - ответил он неопределённо.

Президенты клубов - "Рейнджерса", "Селтика", "Барселоны" - всегда предпочитают говорить, что их клуб - просто клуб. Игроки также, как правило, не беспокоятся о политическом статусе своего работодателя. Но игроки и президенты, думается, не относятся к делу, потому что клуб - то, что он символизирует для болельщиков. У "Барсы" болельщики везде - у них есть фан-клуб в Тяньцзине (Китай) - но они принадлежат Барселоне и Каталонии, региону, столицей которого является Барселона.

Каталонцы чувствуют себя в первую очередь каталонцами, а во вторую - испанцами, и, чтобы доказать это, они с давних пор вели войны и совершали перевороты против Мадрида. До последнего времени они всегда терпели поражения. В этом веке, например, во время гражданской войны 30-х, Каталония продержалась дольше всего, против генерала Франко, но затем страдала под его гнётом, пока тот не умер в 1975-м. В настоящее время Каталония имеет собственное региональное правительство - Generalitat. Но пять миллионов каталонцев хотят большего: возможно, своё собственное государство.

- Каталония - самая значительная в Европе нация без государства, - сказал мне Хорди Торребаделла, молодой экономист и болельщик "Барсы". - Не сравнивайте нас с Шотландией, потому что мы намного значительнее в нашем государстве, чем Шотландия - в Соединённом Королестве. Мы субсидируем остальную Испанию, в то время как Шотландия субсидируется Англией. Или, как обнаружил Кройф, когда приехал, чтобы играть за "Барсу" в 1973-м: "мы зарабатываем, а мадридцы проедают".

Я спросил профессора Луиса Флакера, каталонского социолога, не мог бы он мне порекомендовать какие-нибудь книги о "Барсе", но он смог вспомнить только одну и 20-летней давности. Я спросил, почему академики пренебрегли клубом.

- Есть некоторые предметы, - сказал Флакер, - которые считаются слишком священными, чтобы о них писать, а также есть предметы, которые кажутся слишком нечестивыми.

Я ожидал, что он сейчас начнёт называть футбольных нечестивцев, но он заключил:

- "Барса" всё ещё слишком священна.

"Барса" в сто раз более известна, чем сама Каталония, и является основным источником гордости каталонцев. Когда Франко правил Испанией, это футбольный клуб был единственным источником. Я спросил каталонскую женщину, скучающую на футболе, почему ей так надо, чтобы "Барса" обыгрывала "Реал Мадрид". Она ответила:

- Франко сокрушил нашу автономию и запретил наш язык, и он болел за "Реал Мадрид".

Говорили, что El Caudillo мог перечислять основные составы "Реала" за десятки сезонов, и когда "Реал" во время его правления приезжал в Барселону, на "Ноу Камп" всегда запрещали каталонские флаги. Болельщики "Барсы" приходили домой с тех матчей такими же вымотанными, как игроки.

- Вы не могли орать "Франко, ты убийца!" на улицах, - объяснял Фракер, - так что народ вместо этого орал на игроков мадридского "Реала". Это психологический феномен: если не можешь наорать на своего отца, орёшь на кого-нибудь другого.

Только "Ноу Камп" позволил Каталонии существовать до сих пор, и единственный символ Каталонии, к которому Франко не посмел коснуться - это "Barça".

Это естественно, что, когда регион молчит, он обращается к футболу. Но Франко уже давно мёртв, а "Barça" остаётся символом Каталонии.

- Когда я иду на "Ноу Камп", я чувствую, как будто бы я вдруг возвращаюсь во времена Франко, - сказала мне одна женщина.

В 1992-м, когда "Barça" представила новый дизайн полосок, который включал тонкие белые полосы на знаменитых красных и синих, это произвело шумиху: белый - это цвет "Реала". "Я внёс изменения в полосы, - парадоксально аргументировал Хосеп Луис Нуньес, президент клуба, - потому что я не хотел стать известен как президент, который ввёл рекламу на футболках. (Чтобы сохранить святость своих цветов, "Barça" отказалась от рекламы на форме.) Даже в наши дни каталонцы приводят в замешательство "Реал", управляющийся из Мадрида, и причины замешательства в том, что некоторые члены кабинета министров сейчас болеют за "Барсу". Предвзятость в сторону Мадрида воспринимается как должное, и судьи на "Ноу Камп" часто являются объектом для битья подушками. Кройф и Нуньес любят говорить о политическом судействе. В конце концов, Хосе Плаца, старейший глава испанских судей, отрыто признаётся в том, болеет за "Реал".

Существуют пристрастия, которые даже труднее объяснить, когда вы знаете, что очень многие жители Барселоны - болельщики клуба - даже не каталонцы. Их так много, что некоторые говорят, будто нет такого понятия, как каталонский рабочий класс: низшие классы Барселоны - это мигранты из остальной части Испании. Типичный мигрант прибыл в 1960-х, когда начался каталонский бум. Он выпрыгивал из поезда, снимал комнату, где мог, находил работу, а потом делал выбор: болеть ли ему за "Барсу" или "Эспаньол".

"Эспаньол" - второй клуб в городе, и они играют за углом от "Ноу Камп", на стадионе "Саррия". Их основатели, в 1900-м, выбрали название "Espanol" - "испанский - в качестве насмешки над иностранной "Барсой", основатель которой, Жоан Гампер, был швейцарцем. От мессиров Харриса, Парсонса, Уальда и Уитти в 1899-м до Гари Линекера, Марка Хью и Стива Арчибальда в 1980-х и до настоящего времени "Барса" всегда зависела от иностранцев. Я спросил Торребаделлу, предпочитали бы каталонцы побеждать без помощи извне.

- О, конечно! - ответил он. - Но это то, что мы называем каталонский "pactisme" - наша способность заключать пакты с другими народами. Оттого, что мы - нация без государства, мы всегда должны заключать такие пакты, если хотим выигрывать чемпионаты или чего-либо добиться.

"Barça", несомненно, иностранная, но название "Эспаньол" оказалось промашкой. Раз "Barça" стала символом Каталонии, так меньшему клубу пришлось встать за Испанию. "Эспаньол" привлёк многие испанские семьи, но также мигрантов, которые продолжали чувствовать себя испанцами и частично чиновников, военнослужащих и полицейских, которых Франко отправил блюсти Барселону. Неизбежно, у "Барселоны" тесные связи с "Реалом". Они часто приглашают "Реал" на свой летний турнир, и когда "Barça" играет с "Реалом" на "Ноу Камп", жгут фейерверки - когда "Barça" забивает - но когда "Реал забивает, тоже жгут. "Эспаньол" был известен в качестве фашистского клуба, и их хулиганы, Las Brigadas Blanco y Azules, ещё склоняются к этому стилю. Когда я пришёл в офис "Эспаньола", чтобы получить пресс-билет, я застал болтающих мужчин, детей, носящихся вокруг, и, после такого бегемота, как "Barça" - тихие, приглушённые звуки."Эспаньол" поразил меня - маленький семейный клуб, испанский "Ипсвич", и, в Каталонии, клуб неприкаянных. За пару дней до того президент "Эспаньола" в очередной раз жаловался прессе, что люди недооценивают его клуб. Я видел, как "Эспаньол" сыграл вничью с "Севильей", которая имела в своих рядах утратившего форму Марадону.

Тем не менее, многие мигранты выбирают "Барсу", а не "Эспаньол", и это понятно. Тяжело шотландцу переехать в Лондон, но андалусийцу ещё труднее переехать в Каталонию, потому что каталонцы говорят на другом языке. Президент "Барсы" Нуньес, сам мигрант, отвратительно говорит на каталанском.

Если мигрант хочет принадлежать Каталонии, лучшая возможность - это ухватиться за символ своего нового отечества. Это позволит ему о чём-то говорить на работе и приобщение к socio сделает его немного больше похожим на средний класс каталонцев, который доминирует на "Ноу Камп".

- У "Барселоны 110000 socios, - говорил я Торребаделле, но он перебил меня.

- Я не socio, но я посещал матчи "Барселоны" сто раз и я никогда ещё не платил за свой билет. Отец покупает абонемент для своей жены и для всех своих детей, когда они рождаются, даже несмотря на то, что абонемент socio стоит, по крайней мере, 300 фунтов в год, потому что это нечто вроде традиции. Может быть, его семья никогда не ходит на матчи, но у них у всех есть абонементы, и я одалживаю их.

ФК "Барселона" - символ Каталонии, и исторически они отставали. Так же, как Мадрид управлял Барселоной, так в эпоху Франко "Реал Мадрид" выигрывал все футбольные призы. "Барселона" на сегодняшний день выиграла один Кубок чемпионов; у "Реала" их шесть. Эленио Эррера привёл "Барсу" к двум чемпионским титулам подряд, но за 30 лет после того, как болельщики выгнали его, клуб завоевал всего на два титула больше, один из них при Терри Венейблсе.

- Что вы думаете об Эррере? - спросил меня один болельщик "Барсы".

И я сказал:

- Он о себе высокого мнения.

- Я знаю, - ответил тот человек.

- Все наши наставники высокого мнения о себе. Им это нужно, чтобы устроиться на такую работу.

Сесар Луис Менотти (у которого не заладилось в Барселоне) сказал, что "Barça" - "самый сложный клуб в мире."

Люди, которых винят в каталонских неудачах, - директора. Они амбициозны, любое поражение - это катастрофа, так что вредят - они. Главный виновник - президент Нуньес. Он занимал свой пост с 1978 года и перевидал таких тренеров, как Венейблс, Менотти и Удо Латтек. Я спросил одного болельщика "Барсы", почему такой бизнесмен-миллионер, как Нуньес, заинтересован в том, чтобы быть президентом футбольного клуба?

- Вы знаете теорию маленького человека в истории? - спросил меня болельщик. - Ну да, Нуньес очень маленький.

Часто он лишь чудом оставался жив. В 1979 года, когда "Barça" привезла домой Кубок кубков, он размахивал трофеем по всему аэропорту и отнёс его в автобус команды с таким видом, будто он стяжал его лично, заколотив хет-трик. Наблюдавшие за этим болельщики, разозлились. Нуньес только что отказался продлевать контракт с Йоханом Нескенсом, их кумиром из Голландии, и они скандировали: "Нуньесу нет, Нескенсу да!" Нуньес разразился слезами и подал в отставку, а Нескенс, взволнованный кричалкой, разразился слезами рядом с ним. Но директора "Барсы" уговорили своего президента остаться, а Нескенс ушёл в "Нью-Йорк Космос". Сиксте Камбра, барселонский бизнесмен, пригласил Нуньеса участвовать в президентских выборах в "Барсе". Выборы в ФК "Барселоне" всегда важная вещь, потому что победитель становится главным игроком в городе, но эти были особенно знаменательны. Каталонскую националистическую партию, поддерживал Камбра, а это означало, что его победа свяжет клуб с политической партией; это точно так же, как Ливерпуль является городом левого крыла, и победа "Ливерпуля" в чемпионате принесла бы славу Лейбористкой партии. Социалистическая партия поддерживала Нуньеса, хотя лично он сильнее склоняется к правому крылу, чем Камбра. И центр города наполнился баннерами и рекламками соперников. Нуньес указывал, что Камбра женат на женщине из Мадрида, и бойкотировал телевизионные дебаты, утверждая что каталонское телевидение партизанит за националистов. Он выиграл выборы.

Сейчас "Barça" - одна из лучших команд в мире, и с 1991-го до 1993-го они три раза подряд выиграли Чемпионат Испании. Человек, который укротил Нуньеса - голландец Йохан Кройф. Кройф играл за "Барселону" в 1970-х и вернулся руководить клубом в 1988-м. Нынче "Барселона" - его второй дом, и его часто можно видеть проносящимся через город на мотоцикле. Его жена, Дэнни, любит Барселону - несмотря на то, что нервотрёпки больше, чем в Амстердаме, погода лучше. Их сын, Жорди, названный в честь святого, покровителя Каталонии, - в составе "Барсы", а Шанталь, их старшая дочь, замужем за одним из вратарей клуба и уже вовлечена в одну из группировок "Барсы". Кройфы так же хороши, как каталонцы, за исключением того, что сам Кройф не смог освоить местный язык. Даже его испанский сомнителен, и еженедельная сатирическая телепередача о "Барсе" изображает его, постоянно повторяющим свою любимую фразу: "en el questо momentо". Это значит: "в этот особый момент".

В первый день в "Барсе" Кройф сказал Нуньесу (на испанском): "Раздевалка для меня и для игроков - одна и та же". Президент сопротивлялся напрасно. Вероятно, впервые тренер "Барсы" одолел руководство.

- Кройф, - сказал мне Пилар Кальво, из еженедельника "Спорт", большая часть страниц которого посвящена "Барселоне" и который принадлежит Жоану Гаспарту, другому вице-президенту "Барсы", - победил из-за своей игровой карьеры. Венейблс был никем, когда он приехал в Барселону. Менотти имел имя, но он тоже личность более доступная для манипуляций, чем Кройф. Кройф никогда не пойдёт на уступки. Он говорит: "Я успешнее, чем они, и в финансовом отношении, и в личной жизни", - и он знает, что может подать в отставку, если хочет. Эррера, последний тренер "Барсы", который добился успеха, другой сильный человек, который держал директоров на расстоянии. (Его расстроило, что Кройф единственный, кто выиграл Кубок чемпионов.)

Естественно, Кубок чемпионов Кройфа немедленно стал политическим инструментом. Оттого, что Камбра проиграл Нуньесу, все партии могли ещё использовать "Барсу" в своих собственных целях, и они это делали, когда "Барса" завоевала трофей. Когда такое происходит, игроки демонстрируют его народу на Placa Sant Jaume, площади с двумя политическими зданиями: Generalitat и Ратуша. Во время торжеств Хорди Пуйоль, президент Женералитата, броского вида тип в костюме, всегда кричит со своего балкона: "Visca Barça, visca el Cataluna!" Фраза, нюансы которой, несомненно, теряются в переводе, значит: "Барса" побеждает, Каталония побеждает!" Народ всегда аплодирует. Но в 1992-м мэр города, Паскуаль Марагаль - не socio. 107029 были социалистами и, следовательно, противниками сепаратизма. Так что, когда Кубок чемпионов прибыл, и Пуйоль произнёс свой клич, Марагаль сказал народу: "Barça" уже не "больше, чем клуб", но они стали лучшим клубом в Европе".

И он был прав. Кройф изменил "Барсу". Болельщики уже не так надолго становятся счастливыми, когда их команда обыгрывает "Реал". Теперь они требуют истинных успехов. И, изменив клуб, голландец изменил Каталонию. Когда "Barça" была хилой, это задевало Каталонию - так же, как развод королевской четы задевает Британию. Символ нации был тусклым. Теперь, когда клуб выступает хорошо, политическое воздействие последовало незамедлительно. Город вдруг обрёл уверенность. В 1992-м, после победы на "Уэмбли" и после Олимпийских игр, Марагаль официально внёс предложение о том, чтобы Испания стала федеративным государством, с двумя столицами, Мадридом и Барселоной.

- Так победа в Кубке чемпионов подвигла Марагаля сделать это предложение? - спросил я Торребаделлу.

И он ответил:

- Именно.

Это редкость для Барселоны - сделать конкретное предложение Мадриду. В течение десяти лет каталонцы спорили между собой, стоит ли им стремиться к независимости от Испании. Пуйоль сам не уверен. Он может называть себя националистом, но он никогда не призывал к отделению, хотя и намекал на это много раз. Спор продолжается до бесконечности, но вопрос стал наиболее ясным во время Олимпийских игр 1992 года. (Как Барселона получила игры? Хуан Самаранч, глава Международного олимпийского комитета, является socio ?7965.)

Во-первых, Пуйоль пытался дать понять, что Олимпиада проводилась в Каталонии, а не в Испании. Каталонская толпа на церемонии открытия вознаградила бурными аплодисментами команды новых независимых наций, таких, как Литва или Хорватия, и политики в Мадриде запаниковали. Олимпийская футбольная команда Испании опасалась Барселоны. Основная сборная Испании никогда не играла там (для каталонцев "Barça" - национальная команда), и расписание для олимпийской сборной составили так, чтобы они могли играть в Валенсии до тех пор, пока удерживались от вылета. Но наступил финал, против Польши, и одиннадцати олимпийцам пришлось выходить на "Ноу Камп". Боялись или каталонской демонстративности, или пустого стадиона. Вопреки этому, конкурент "Sport", ежедневник "El Mundo Deportivo", описал толпу как "95000 зрителей... с испанскими флагами". Испания победила 2:1 и позже, в тот вечер слышали кричалку от болельщиков: "Pujol nos engana / Cataluna es Espana" - "Пуйоль обманывает нас / Каталония - это Испания". В конце концов оказалось, что каталонцы не презирают испанцев - по крайней мере, если те выигрывают золото.

(С другой стороны, каталонское телевидение выделило время в течение Олимпиады, чтобы показать полностью предсезонные товарищеские матчи "Барсы" против команд северных голландских провинций.)

Когда доходит до серьёзных разговоров, некоторые шотландцы хотят покинуть Союз, а некоторые каталонцы не хотят ни того, ни другого. Они многого добились будучи частью Испании.

- Большинство людей здесь могли бы сказать: "Нам не нужно государство, но, с другой стороны, мы больше, чем просто регион", - сказал мне Торребаделла. - Это больше вопрос символики.

Каталонцы не хотят своего собственного государства, но они хотят чего-то более неопределённого, символизирующего, что они отдельный народ. Во время Олимпиады многие иностранные наблюдатели видели в каталонских флагах, которые украшали Барселону, требование независимости, но на самом деле, флаги сами по себе приносят довольство народу: всем каталонцам нужны символы нации. Когда Пуйоль стоит на балконе и кричит: "Visca Barça, visca el Cataluna!" - он занимается ничем иным, как переутверждением каталонских символов. Народу нравится слушать, как он это произносит. Это заставляет их чувствовать себя хорошо. И именно поэтому "Barça" - самый главный клуб в мире, поэтому у них 110000 socios. Они - символ, который нужен нации взамен государства.

- И, - сказал мне один каталонец,- некоторые люди смотрят "Барсу", потому что они любят футбол.

Перед тем, как начать, я должен доказать, что Робсон в Голландии сплоховал . Сам бы он не согласился: в конце концов, он выиграл два чемпионских титула за два года в ПСВ. Вот его первый промах в восприятии действительности. В Англии первое место в чемпионате - это то, чего каждый клуб обязан хотеть. В Голландии, чего Робсон никогда не понимал, для того ПСВ, завоевание чемпионского звания было почти чем-то само собой разумеющимся - они выигрывали его три раза за четыре года перед прибытием нового тренера - и желали успеха в Европе.

"ПСВ ВЫГОНЯЕТ НЕДОТЁПУ БОББИ", - отозвался один британский таблоид, когда весть о надвигающемся смещении английского тренера просочилась за несколько дней до начала Чемпионата мира по футболу 1990 года. Голландская пресса так же взбудоражилась. "Voetbal International", интеллектуальная футбольная газета, которую читают профессиональные футболисты, тренеры и директора (мне не известен ни один британский аналог), вышел с передовицей "Почему Бобби Робсон?" Утверждалось, что Робсон - типичный наставник британской школы со слишком маленьким тактическим багажом для того, чтобы вникнуть в суть континентального футбола.

Для голландцев Бобби Робсон стал островковым англичанином. Он руководил одной из наименее утончённых сборных, иногда ходил в кепке и говорил только на одном языке. (Он изучал голландский некоторое время, но так и не продвинулся далеко.) Он прибыл в Голландию, встреченный потешными карикатурами, и так никогда и не избавился от них.

В ПСВ он взял на себя группу игроков, даже большую, чем, в основном, привыкли в Голландии, чтобы сказать своё слово. В предыдущем сезоне состав разделился на враждующие фракции, члены которых вряд ли даже разговаривали друг с другом, и это стоило работы предшественнику Робсона. Kес Плугсма, генеральный менеджер ПСВ, искал наставника, который бы усмирил игроков. Британец был очевидным выбором. Брайан Клаф таких зрелых, как Дес Уокер и Стюарт Пирс, вообще отпугнул от общения с прессой. Британский игрок подчиняется своему начальнику. Он солдат. Рай Аттевельд перед тем, как приехать в Англию, чтобы устроиться в "Эвертон", позвонил Джону Метгоду, работавшему прежде с "Ноттингем Форест" и "Шпорами", спросить совета. "Подстригись, надеть костюм и много ори на тренировках", - сказал ему Метгод. "Эвертон" взял Аттевельда.

По контрасту, все иностранцы, которые приезжают в Голландию, делают такие же открытия. "Тренер не говорит много. Кто там всегда разговаривает, так это игроки", - удивлялся Айя Уилсон Окечукву, нигериец из "Роды Керкраде". Голландские игроки любят поговорить и интервью в футбольных журналах занимают по четыре страницы. Когда голландцы уезжают за границу, они продолжают простодушно разговаривать. Они дают тренерам советы по поводу тактики и командной селекции. Тренер "Милана", Арриго Сакки, сообщил, что Рууд Гуллит, Франк Райкаард, Марко Ван Бастен дали ему "новые идеи и взгляды", и он сказал, что это в значительно степени оказало дурное влияние, потому что "введение нового стиля отвлекло от традиционной итальянской манеры мышления и стиля игры". (Позже, когда Ван Бастен решил, что "Милан" нуждается даже в ещё более новом стиле, Сакки пришлось уйти.) Но обычно советы голландцев не принимаются. Джон Ван 'т Схип присоединился к "Дженоа" и был исключён из команды через пять недель после обсуждения тактики со своим тренером.

"У меня репутация имеющего своё мнение, а такое в Великобритании не любят, - сообщил Ханс Гиллхаус, который провёл четыре года в "Абердине". - Как футболист там вы просто номер, и вы делаете то, что говорит босс. Это тот, которого вы называете тренером: "Босс". В перерыве между таймами или после матча тренер обычно ругает некоторое время пару игроков. Большинство игроков свыкаются с этим. Голландские ребята шли против этого, и тогда поднимался шум. "Мы, голландцы, упёртые, как бараны", - подытожил Йохан Кройф, величайший из всех (и наиболее упёртый). Даже когда мы оказываемся на другой стороне мира, мы всегда рассказываем людям, как им жить. В этом отношении мы неприятная нация."

Неприятная, может быть, но успешная. Голландский футбол работает. Кажется, если позволить игрокам самим думать, они будут выигрывать футбольные матчи. За последние 20 лет ни одна другая маленькая страна (и из крупных стран только Германия и Аргентина) не выигрывала так много, как Голландия. Никто не играл так славно. Именно поэтому голландцы так много разговаривали, ведь они могли играть определённым образом. Игрок должен понимать свою роль. Он должен знать, когда контролировать или перекрывать человека перед собой, когда бросать его и бежать за мячом. Британские игроки с детства осваивают британский бренд 4-4-2, и поэтому они мало учатся тактике. С 20 лет британский крайний защитник знает, например, что он должен смещаться в центр, когда идёт атака через другой фланг. Система проста. Когда у него мяч, он всегда может выбить его подальше, над головами обороны соперников, а когда возникает опасная ситуация, он может выбить в аут. Но если игрока призвать играть по-новому или призвать делать более сложные вещи - удерживать владение мячом, например - ему придётся учиться заново. Он может многое освоить, просто играя по новой системе, но не в полной мере. Один тренер "Дженоа" пытался заставить свою команду играть в тотальный футбол, как "Аякс", и потерпел крах. Ван 'т Схип прокомментировал: "Для того, чтобы играть по система "Аякса", вы должны понимать её, и, особенно, много её обсуждать."

Недостатком большого количества обсуждений является то, что случаются личные конфликты. Голландия в 1990-м могла бы выиграть Чемпионат мира, но игроки предпочитали ругаться. Состав ПСВ, который унаследовал Робсон был разодран склоками: Вим Кифт против Геральда Ваненбурга, Ромарио против остальных.

Всё это было ново для Робсона. Английский метод почти не даёт игрокам возможности возразить: там попросту нет никаких дебатов, и потому командный дух является лучшим в мире. Похоже, выступление сборной Англии на Чемпионате мира 1990 года помогло убедить Робсона использовать свипера, но та сборная была ничто по сравнению с силой сборной Голландии. Она отказывалась даже ехать на Чемпионат мира со своим тренером, Тейсом Либрегтсом, и Либрегтса уволили. Разница - вплоть до культуры рабочего класса Голландии. Голландский рабочий класс ценит дебаты. Они кальвинисты (даже голландские католики обладают выраженными кальвинистскими чертами), а кальвинисты убедили верующих игнорировать священников и читать Библию самостоятельно. В результате 20-летний голландский футболист полагает, что он способен обладать Истиной подобно своему тренеру. Точка зрения британцев - тренер есть тренер. Он старше, чем его игроки, и оттого он должен быть прав. Вот почему, когда Робсон прерывал оратора, то ссылался на свои достижения и количество лет, которые отдал игре. "Все игроки здесь гораздо больше заинтересованы тактикой - как мы играем и как мы меняем положение вещей", - сказал он "World Soccer" спустя 18 месяцев в ПСВ. Оно провёл большую часть своего времени в Эйндховене, пытаясь решить, стоит ли клубу играть по британоподобной системе 4-4-2 или нет, и его игроки энергично подключились к дискуссии. Только свипер ПСВ, Джикэ Попеску, разделял отношение Робсона: "Я думаю, что футболистам следует играть в футбол, а по поводу прочего заткнуться. Тренер должен говорить, мы должны слушать". Попеску вырос в Румынии Чаушеску.

Робсон сказал "Voetbal International": "Английские профи принимают решения тренера. Здесь после каждого матча заменённые игроки идут ко мне с визитом". Он снял с поля Джона Босмана против "Монпелье", и Босман попросил объяснений. Но Робсон обычно говорил только: "Игроки понимают замены только когда становятся тренерами". Голландские игроки требуют истинных причин. Английские игроки всегда делают лучшее, на что способны, но когда голландские не согласны с тренером, они дуются, как Голландия на Чемпионате мира 1990-го года.

Робсон лучше всего ужился с наиболее "британскими" игроками ПСВ: усердным тинейджером Тваном Схеперсом и мускулистым стоппером Станом Валксом. Он взял Валска с собой в "Спортинг Лиссабон", где даже сделал его капитаном команды, несмотря на его полную неспособность говорить на португальском. Робсон отзывался о Шиперсе: "Он энергичен, он хорошо бегает, он силён в отборе и в нём есть страсть. Вы можете видеть это своими глазами". Таковы качества, с которыми Робсон чувствовал себя комфортно.

Люди, говорящие о футболе, как правило, черпают свои метафоры в одной из двух областей: из искусства или из войны. У бразильского футбола "ритм самбы", а у англичан "воинственный дух". Робсон всегда сравнивает футбол с войной. Рассказывая о Брайане Робсоне, он сказал Питу Дэвису, автору книги "Всё сыграно": "Вы можете посадить его в любую канаву и знать, что он будет первым на вершине... он не будет думать, о боже, если я сунусь туда, мне могут отсечь голову. Он говорит, ура, вперёд к вершине." Когда Терри Бутчер разбил голову в матче против Швеции и продолжал играть, Робсон был в восторге: "Посмотрите на нашего шкипера^[26]. Смотрите, не подведите его," - сказал он другим игрокам, когда врач накладывал швы Бутчеру в перерыве. Таблоидам это тоже понравилось: "ТЫ - ОКРОВАВЛЕННЫЙ ГЕРОЙ-ШКИПЕР". Идея заключалась в том, что только британский футболист может продолжать с раскроенной головой. Возможно, это правда. Фриц Кессель, врач сборной Голландии, объясняет: "Рабочие лошадки" могут справляться с болью гораздо лучше, чем сверхискусные игроки, которые больше зависят от своей координации. Марко Ван Бастен, например, совершенно не выносил боли. Если хоть что-нибудь беспокоило его, от него не было никакого толку. Он сам о себе так говорил." Так как большинство британских футболистов - "рабочие лошадки", они могут играть с разбитыми черепами. Такой тренер, как Робсон, восхищается их мужеством и продолжает отбирать их. Британские коллеги Робсона говорят о войне лишь немногим меньше, чем он. После того, как США обыграли Англию в 1993-м, его преемник Грэм Тейлор сказал прессе: "Мы в бою, нет? Это сражение, которое мы должны пережить вместе." Естественно, Тейлор больше склонялся выбрать Дэвида Бэтти, чем Криса Уоддла. Как говорил Робсон, в те дни, когда он с неохотой ставил в игру Джикэ: "Ты должен быть абсолютно надёжен". Солдаты надёжны, артисты нет.

В ПСВ игроки непрерывно жаловались на тренировочные методы Робсона. Робсон верил в "функциональный тренинг", форма тренировки, которая опирается на сухие пробежки с перемещениями. Полузащитник разыгрывает мяч, переправляет его на край поля, по флангу проходит крайний защитник и навешивает, и нападающий набегает, чтобы ударить головой, всё без соперников. Функциональный тренинг, может, имеет смысл, но так как игроки скептически относились к Робсону с самого начала, они над этим посмеивались. Йохан Кройф, в качестве тренера "Аякса", тоже заставлял игроков делать новые вещи - он привёл оперного певца, чтобы научить их, как дышать - но Кройф внушал уважение. "Саркастическое отношение к Робсону длилось весь сезон. К Бобби Робсону! - воскликнул Франк Арнесен, его голландский помощник в течение года в ПСВ. - Тренер с карьерой за плечами, равной которой почти нет в мире. Я думаю, это очень по-голландски. Голландия чрезвычайно толерантная страна, но с другой стороны голландцы ни к кому не имеют уважения."

Игроки также считали, что тренировки Робсона слишком лёгкие. Английские клубы зачастую играют по три матча в неделю и потому они привыкают к небольшому количеству щадящих упражнений. Когда Пит Дэвис спросил, правда ли у британских игроков меньше шансов перенять навыки какого-нибудь Райкарда, Робсон согласился. Однако в Голландии, где тренировки важная вещь, он не изменил своих представлений. Это привело едва ли не к катастрофе в его первом сезоне с ПСВ. За две игры до конца ПСВ и "Аякс" шли ноздря с ноздре к чемпионскому званию, и предпоследний матч был тяжёлым, в гостях с "Гронингеном". Робсон решил, что его игроки нуждаются в отдыхе, и отправил на несколько дней в Израиль, на пляжи. Команда вернулась загорелая и отдохнувшая и поехала проигрывать "Гронингену" 4:1. Робсон оправдывался типичным образом: "Мы часто так делали, когда я был в "Ипсвиче", и игроки такое любили". Его спас "Аякс", который проиграл в тот день непритязательному СВВ, и на следующей неделе ПСВ завоевал титул. Его игроков это не впечатлило. Празднуя после заключительного матча, они бросили Плугсму, генерального менеджера, в бассейн с игроками, а Робсон в это время стоял и никто его не трогал.

Если бы он понимал голландскую прессу лучше, она, возможно, усерднее стала бы на его сторону. Когда он впервые прибыл в Голландию, он, казалось, решил не производить впечатление на журналистов. Восемь лет в качестве тренера Англии повлияли на него, и в свои первые месяцы в ПСВ он часто отвечал на вопросы о футболе словами: "Не ваше дело". Во время интервью "Voetbal International", он в один из моментов соскочил со своего стула и прошипел: "Слушайте, ребята, британские наставники - лучшие в мире". На послематчевых пресс-конференциях он делал немногим больше, чем просто твердил о том, что игра получилась "превосходной", даже когда это было явной ложью. Но со временем он понял, что нужно меняться. Голландские журналисты, объяснил он "World Soccer", "больше похожи на футбольных журналистов, а не на репортёров, которые ищут заголовок. Здесь они все думают, будто они маленькие тренеры. Мне потребовалось некоторое время, чтобы привыкнуть!"

Он никогда не привык в полной мере к голландской тактике. "В Англии, в основном, все играют 4-4-2. Тактически английская игра вполне предсказуема. Но здесь никогда не знаешь наверняка, кто выйдет против тебя", - поделился он с "World Soccer". - Иногда выходят к тебе с одним центральным нападающим; иногда они совсем не хотят играть с нападающим, но играют с двумя людьми по краям. Потом, когда полматча проходит, спрашиваешь себя, что у тебя делают твои два центральных защитника, которые никого не опекают?" Робсон никогда не казался определившимся. Он играл сперва 4-2-4, затем 4-3-3, 3-3-4, 5-2-3 и 4-4-2. "Наша игра тревожит нас", - сказал генеральный менеджер, Плугсма во время второго сезона Робсона, когда ПСВ ещё не проигрывали в чемпионате. Потом Робсон заболел, Арнесен взял на себя обязанности, и внезапно ПСВ заиграл 4-2-4 в каждом туре.

Официальные лица ПСВ начали оправдываться, когда речь заходила о Робсоне. "Выдался период, когда выбор был невелик", - признался Плугсма "Voetbal International". - Мы спрашивали себя: "Что мы ищем?" Такие ценности, как знания, опыт и респектабельность являлись важными для нас. Потом мы выискивали, из тех, кто подходил." ПСВ делал предложения Францу Беккенбауэру и Дику Адвокаату перед тем, как предлагать работу Робсону. "Тактик ли Робсон и всё тому подобное, что требуется ПСВ, я не знаю, - сказал Плугсма. Мы не спрашивали себя об этом. У нас были другие приоритеты." Несколько месяцев назад контракт Робсона истёк, Плугсма обещал голландским журналистам, не под запись, что он не будет возобновлён. Фактически именно "Voetbal International" вынудил Робсона покинуть ПСВ. Когда он ушёл, газета называла его "добродушным британцем" и цитировала председателя ПСВ Яквеса Рютса, сказавшего, что Робсон имел проблемы "как иностранец". Рютс объяснял: "Если англичанин говорит "боюсь, у меня будут трудности с этим", большинство голландцев думает, что он имел ввиду "я сделаю это, но у меня будут с этим проблемы". Ни черта подобного! Англичанин говорит, вежливо, что он абсолютно против этого. Ну, я заметил такого рода проблемы в отношениях между Робсоном и командой." Но крайний защитник ПСВ, Берри ван Арле сказал последнее слово. Он сообщил "Nieuwe Revu": "Робсон - замечательный человек - правда, очень замечательный. Но единственное, чему он научил меня за два года - английский язык".

Я утверждаю, магии, в футболе, не существует. Доказательством служит Камерун. Это не самая сильная нация в магии, но она лучше в футболе таких стран, как Бенин, Того или Нигерия, где магия сильна.

Роже Милла, "France Football", 1981

Вот факты из истории Африки на Чемпионате мира.

Первая африканская страна, которая играла на Чемпионате мира - Египет, в 1934-м, когда любая подвернувшая команда приветствовалась, Египет сыграл один матч, проиграв Венгрии 4:2.

Позже Чемпионат мира стал событием, на которое нужно отбираться, но в течение многих десятилетий ФИФА не организовала ни одного квалификационного этапа для Африки. В конце концов, ФИФА открыла дорогу, и современная африканская история Чемпионатов мира началась в 1970-м, когда для континента зарезервировали одно место. Его заняло Марокко, и в финальной части в Мексике они проиграли 2:1 Западной Германии, 3:0 - Перу и сыграли вничью 0:0 с Болгарией. Плохие результаты, но не отбытие номера.

В 1974-м Заир стал первой чёрной африканской командой, отобравшейся на Чемпионат мира. Заирское выступление в Западной Германии - до сих пор остаётся худшим среди всех африканских сборных на Чемпионате мира, но европейская пресса любила эту команду. Заир казался соответствующим всем грубым европейским стереотипам. Журналисты распространяли истории, будто игроки брали обезьян с собой за стол во время турнира, и что у них были представления о тактике на уровне дикарей. Заир проиграл 2:0 Шотландии, 9:0 - Югославии и 3:0 - Бразилии, и заирский клептократ, президент Мобуту (ещё и в наши дни занимающий этот пост)^[27], мог забирать команду обратно.

У игроков были и другие проблемы, многие из которых выявились, когда Ндай Муламба был удалён в матче против Югославии за то, что пнул судью. Когда голландская газета "Vrij Nederland" спросила югославского наставника Заира, Благою Видинича, о его точке зрения по поводу отстранения Ндая от команды, Видинич сказал, что нарушение искуплено красной карточкой. Он добавил: "У меня всего одна поправочка. Это не номер 13 пнул судью, а номер 2, Илунга Мвепу."

Ндай сказал: "Вы можете судить по поведению судьи, что они даже не рассматривают нас по отдельности. И они даже не пытаются. Я заливался слезами, когда меня удалили. Я говорил судье, что это был не я, и Мвепу сказал: "Это я сделал, не он". Но судья этим не интересовался. Все судьи здесь против чёрной расы, и не только судьи. Номер 4 Шотландии, капитан, кричал мне пару раз, во время матча: "Негр, эй, негр!" Он ещё плюнул в меня, и плюнул Мане в лицо. Номер 4 Шотландии - это дикое животное." Номером 4 Шотландии был Билли Бремнер.

Пресса также попросила Видинича объяснить, почему он заменил своего вратаря, Казади, когда Заир уступал только 3:0 Югославии. Эта замена породила слухи, что Видинич - югославский агент, и слухи упрочились, когда Видинич отказался обсуждать своё решение на послематчевой конференции, сказав только, что он объяснит всё на следующий день. Он сдержал своё обещание: "Мистер Локва, представитель Министерства спорта, сказал после третьего гола Югославии: "Уберите этого вратаря. Я убрал."

"Это мои специфические проблемы, - вздохнул Видинич. - Но я уверяю вас: я никогда больше не позволю правительству вносить изменения в мою команду. Когда я тренировал Марокко (он вывел их на Чемпионат мира 1970 года) я тоже пресекал вмешательство марокканского короля. Незадолго до одного матча он передал мне записку со стартовым составом, который бы он предпочёл. Я сказал: "В этом случае я ухожу прямо сейчас". - "Всё в порядке, - сказал он, - но если Марокко с вашим составом проиграет, у вас будут неприятности." Видинич взял паузу. "И? - потребовала продолжения собравшаяся пресса. - Что произошло?" - "О, мы выиграли, конечно. Что ещё приятней, у наших извечных соперников - у Алжира."

Эти интервью все проходили за пределами гостиницы Заира. Видинич и игроки не имели обыкновения общаться с прессой в той гостинице, набитой чиновниками из Министерства спорта.

Заир был единственной за всё время африканской командой, оправдавшей ярлык "мелкая рыбёшка". В любом случае, они играли довольно разрозненно, но, также несомненно, африканский футбол улучшился после 1974-го. Профессор Поль Нкви объяснял мне в Камеруне: "Сейчас мы можем видеть, как люди играют. По радио приходилось слушать, как один игрок обвёл четверых. Все сидят перед телевизором в quartier. Когда мои мальчики смотрят Францию, они видят разницу между навесами британцев и короткими пасами французов и немцев, и они привнесли это в камерунский футбол. Заирцы не были осведомлены об этой разнице."

Заир отказался от квалификационных матчей к Чемпионата мира 1978-го года, национальный министр спорта сослался на "определённые недостатки" команды и "непатриотичное поведение" некоторых игроков. Тунис отобрался в 1978 году, обыграл Мексику 3:1, проиграл из-за невезения матч с Польшей 1:0 и сыграл вничью 0:0 с Западной Германией. В 1982 году Камерун сыграл вничью с Италией, Польшей и Перу, в то время как Алжир обыграл Западную Германию и Чили и проиграл Австрии. Обеим африканским сборным не удалось выйти во второй этап из-за незначительно худшей разницы голов. В 1986 году Алжир выступил плохо, заработав всего одно очко в трёх матчах, но сборная Марокко победила в английской группе и достигла второго этапа.

В 1990-м Египет сыграл вничью против Голландии и Эйре^[28], потом проиграл Англии, и вы, возможно, помните Камерун. После первого места в своей группе они обыграли Колумбию и затем проиграли Англии. Это было обидное поражение, но Роже Милла сказал "France Football", что доволен им: "Я скажу вам кое-что: если бы мы обыграли Англию, Африка бы взорвалась. Взор-ва-лась. Там были б даже смерти. Добрый Господь знает, что делает. Мне... Я благодарен, что Он остановил нас в четвертьфинале. Это позволило немного расслабиться."

Результаты африканских команд на Чемпионатах мира приводят к интересным подсчётам. С 1978-го по 1990-й африканские страны сыграли 24 матча в финале Чемпионата мира, в которых они набрали 24 очка. (Я присуждаю два очка за победу и одно за ничью.) В течение этого периода их результаты не улучшились. Если уж на то пошло, они слегка скатились: в 1978-м африканцы набрали три очка в трёх матчах, в 1982-м - семь в шести, в 1986-м - пять в семи, и в 1990-м - восемь в восьми. Держите в уме также, что, поскольку африканские команды сеют в качестве мелкой рыбёшки, они никогда не встречаются с настоящими мелкими рыбёшками, такими как Сальвадор или Новая Зеландия. Каждое заработанное африканцами очко добывалось в жестокой борьбе. В общем, у букмекеров во всём мире мало надежд на то, что Камерун мог бы удивлять их так же долго, как в 1990-м, когда добрался до четвертьфинала.

"Здесь, в Европе, всё ещё бытует мысль, будто бы африканцы не могут делать что-то лучше, чем белые", - пожаловался Аллой Ану, голкипер Нигерии, который играет за "Льеж" в Бельгии. - Не смотрите на цвет, смотрите, что мы умеем! Чёрные, белые, жёлтые - мы все одинаковые. Тем не менее, если ты чёрный, ты хорошо одет и едешь в прекрасном автомобиле, тебя просят предъявить документы."

Долгое время, как мы говорили, африканцы не умели играть в футбол. После 1990-го мы придумали объяснение. Африканцы умеют играть, мы говорим, потому что они рождены для этого. Это от природы. Они не рассуждают о том, что делают. "Если бы они могли поправить свою организованность на поле, их природные способности, атлетизм, гибкость и манера, с которой они играют - это было бы чрезмерным для нас", - сказал Грэм Тейлор "Independent on Sunday" в 1992-м. Даже некоторые африканцы верят в это: Алой Агу считает, что африканские игроки "пластичны от природы". Он не сумел понять, что, хотя Роже Милла, Лахдар Беллуми, Питер Ндлову - спортсмены от природы, Тревон Стивен, Лес Фердинанд, Найджел Уинтерберн - тоже. Африканцы много играли в футбол в детстве, но так было и у наших игроков.

Мы также считаем, что африканцы не имеют ни малейшего представления о тактике. "Они выбегают на поле, чтобы наслаждаться", - говорят наши комментаторы. Помните, как играл Камерун в защите, попав в "группу смерти" в 1982-м и против Аргентины и Румынии в 1990-м? Когда три камерунца бросились на аргентинского форварда Клаудио Каниджу, и Бенджамина Массинга удалили, газеты описывали его фол как "глупый" или относили это к излишней увлечённости. Когда три уругвайца заваливают форварда соперников, стремящегося к воротам, мы называем их "грубыми".

Африканцы никогда не обучались и не имели тактики. Вместо этого у них была магия. Европейские журналисты всегда спрашивают африканских игроков о колдовстве. ("Я тут колдун, - ответил Видинич. - Я прикасаюсь им к ноге и говорю: "Ты забьёшь этой ногой".)

Несомненно, вера в колдовство достаточно сильна, рупор ФА Ботсваны, "Botswana Sports Magazine", торжественно упреждал своих читателей, что "нет никаких доказательств того, что можно выигрывать матчи, используя одну только мути". Почти каждая команда в Африке практикует muti или juju (хотя ФА Заира когда-то запрещала это).

Мути принимает различные формы, часто зрелищные. Колдун команды режет игроков своим ножом, игроки мочатся на мяч, приносятся в жертву животных, посыпаются зельями футболки или бутсы или двери раздевалок. Если фланговому полузащитнику не хватает скорости, колдун может принести в жертву муху. В Замбии, когда у "Профунд Уорриорз" была длинная серия домашних побед, гостевые команды перестали пользоваться раздевалками и переодевались вместо этого в своих микроавтобусах. Для того, чтобы избежать главного входа, они проходили на поле, перелезая через забор по периметру - и вуаля, "Профунд" внезапно начал дома проигрывать. В богатой Южной Африке команды летают на матчи с колдунами, и во многих странах те зарабатывают больше, чем игроки.

Но, хотя многие игроки верят в ритуалы, многие всё же не верят. Также необходимо сказать, вес, который игроки придают мути, зависит от их настроения. Марк Уильямс, опасный бомбардир в Южной Африке, сказал мне, что когда он играл в "Мамелоди Сандаунз", у него не было времени на тренерское мути:

- Может быть, это психология, - сказал Уильямс, - это как если вам не нравится кто-то, вы не будете есть его еду, потому что в "Космосе" у нас был человек, который делал мути, и все с этим ладили, уживались с этим, но мы с Шабалалой - ненавидели. Бутсы всегда умащались зельями, и иногда я забирал мои бутсы с собой, потому что чувствовал в них удачу - я привык всегда забивать в этих бутсах, всегда - и ты такой спокойно ставишь их, и он такой смотрит на тебя, и ты думаешь: "О нет."

Для большинства африканских игроков колдовство - это немного больше, чем форма суеверия. Ни один из тех, кого я встретил, не заводил со мной речи о колдовстве, хотя, когда я спрашивал, мне отвечали. Если вы спросите у итальянских игроков, ходят ли они с чётками, некоторые ответят да, но это не значит, что чётки - это их единственная надежда на победу в матче. Колдовство имеет меньшее значение, чем мы думаем. Тренер Южной Африки, перуанец Аугусто Паласиос, сказал мне, что как набожный католик, он отказался устраивать церемонию мути.

- Каждый игрок может практиковать мути у себя дома, если хочет, - сказал он, - но не здесь, в лагере. Я пытаюсь объяснить своим игрокам, что я уважаю их культуру, но вот это мути - суеверие и всего лишь психология.

Хотел бы он удержать игрока от использования мути?

- Это часть их традиции. Если игрок не может себе позволить материалы для мути, мы оплачиваем их, но командной церемонии не будет.

Колдовство - это большие расходы. Кто-нибудь из игроков просил церемонию мути?

- Никогда.

Бросив беглый взгляд на каждую команду Чемпионата мира из Чёрной Африки в тот момент, когда они выходят из самолёта, нам представляется, будто они верят в колдовство в первую очередь, а в игроков мирового уровня - во вторую. "Мы ненавидим, когда нас спрашивают, сжигаем ли мы петухов перед матчем", - сказал камерунец Франсуа Омам-Бийик во время Чемпионата мира 1990 года. Омам, вероятно, не возражал, если бы это был десятый из заданных вопросов, но его всегда задавали первым. (Вторым был: "Играете ли вы босиком, как дети?")

Конечно, вам не обязательно быть африканцем, чтобы верить в магию. У голландцев Рууда Гуллита и Марко ван Бастена есть личный дипломированный врач-психолог, Тед Трост, который массирует их, приказывает им чувствовать себя лёгкими, как пёрышко, и хватает их за яички. Оттого они чувствуют себя лучше. Гуллит и Ван Бастен - два игрока, про которых больше всех пишут в мире, но иностранные журналисты редко упоминают Троста. Брайн Робсон после очередной травмы на Чемпионате мира 1990 года полетел к целительнице Ольге Стрингфеллоу, чтобы излечиться. (Она оплошала.) Терри Пейн, бывший игрок Англии, ныне в Южной Африке тренирует "Витс Юниверсити", и когда я спросил его о мути, он начал рассказывать мне о британском мути - некоторые игроки принимают горячую ванну перед матчем, другие правую бутсу надевают первой, а левую потом, а некоторые настаивают на том, чтобы выходить из тоннеля восьмыми. Выступление в 825 матчах в чемпионате Англии заставило его очень сильно уважать африканское колдовство. Он рассказал мне байку о своей команде, прибывшей на стадион в Дурбане: Пейн сунул ключ в дверь раздевалки, и тут его игроки взмолились, чтобы он не открывал. "Смотрите! - показывали они. - На двери мути". Пейн открыл, не обратив на это внимания.

- В тот день мы проиграли 1:0, после 17 матчей без поражений, - скорбно проговорил он.

Гари Бейли, бывший вратарь Англии, узнал о мути у себя на родине, в Южной Африке. Чтобы защитить его слабое правое колено, он рассказал, "привязывали вещи, придающие ему крепость", и какое-то "третье яйцо", которое выскальзывало у него трусов. Потом он переехал в Англию, и в свои первые три финала на "Уэмбли" он пропустил семь мячей. Во время переигровки финала Кубка Англии 1983 года против "Брайтона", он последовал совету одного южноафриканского колдуна, привязав красно-белую ленту к своим воротам и повесил замок с ключом на сетку. Во время перерыва он перевесил замок на другие ворота. "Юнайтед" выиграл 4:0. Естественно, он снова применил мути в своих следующих двух финалах на "Уэмбли". "Юнайтед" обыграл "Ливерпуль" 2:0 в Суперкубке 1983-го и "Эвертон" 1:0 в финале Кубка 1985-го.

Если тренер популярен, ритуалы колдовства могут помочь объединить команду. Если вся команда готовится к матчу, принимая ванну в крови вола, это сплачивает их умы - вплоть до того, что скептики тоже купаются в крови. Как тренер "Кайзер Чифс" Паласиос заставлял других строгих христиан присоединяться к ритуалам. Будучи тренером "Лечче" в Италии, Збигнев Бонек приказывал своей команде участвовать в мессе перед матчем, и, когда Пьетро Паоло Вирдис отказался, Бонека разорвало. Джулия Беффон из южноафриканской "Weekly Mail" даже преполагает, что ритуалы африканских мути, могут выбивать из колеи соперников из Европы, так же, как новозеландская "Олл Блэкс"^[29] делает в регби, танцуя хаку.

Габороне (или "Габс"), Ботсвана. Во время квалификации к Чемпионату мира матчу Ботсваны против Нигера не хватало гламура. Тем не менее, мы с моим фотографом Виллемом из Голландии, залезли в переполненный микроавтобус, тип транспортного средства, который в Южной Африке постоянно участвует в авариях со смертельными исходами, и ехали пять часов на север из Йоханнесбурга до Габороне, столицы Ботсваны.

Бывшая британская колония с только 1.3 миллионом жителей и 26% мировых запасов алмазов, она, как правило, считается единственной стабильной демократией в Африке. Тем не менее, сборная Ботсваны, "Зебры", - возможно, худшая в Африке, и недавно они проиграли Кот-д'Ивуару 6:0 свой первый за всю историю матч Чемпионата мира. Ф.С. Чалв писал в "Botswana Sports Magazine", что, если его опыт что-то значит "я бы сказал, что пройдёт восемь-десять лет до того, как мы сможем считаться одними из лучших в Африке". В Нигере лучше футбол, чем в Ботсване, но они беднее и живут в пустыне, которая даже ещё больше.

Маленький Габоронский Национальный стадион расположен между теннисным клубом и мечетью. Трибуны привлекательны, в голубых и белых цветах, но не хватает крыши. Не для того, чтобы укрыться от дождя - печально, но в Ботсване никогда не бывает дождей - а потому, что утомительно смотреть футбольный матч в 35-градусную жару. Некоторые болельщики приносят зонтики от солнца. Я сидел на единственной трибуне с навесом, которая являлась такой желанной, что даже подставки для ног между сиденьями заполнились зрителями.

Жизнь на поле была более расслабленной. Мы наблюдали за тем, как разные официальные лица тащились через поле - наиболее зрелищным оказался ожиревший Ашфорд Мамелоди, генеральный секретарь ФА Ботсваны - пока игроки Нигера лупили по мячу, позируя Виллему. Мы встали при исполнении двух национальных гимнов. Потом мы сели, но Исмаил Бхамджи, президент БФА, показал жестом, чтобы мы снова встали. Оказалось, что первый гимн не был гимном Нигера. Болельщики продолжали сидеть, и никакой новый гимн не заиграл, так что команда Нигера спела свой гимн без сопровождения, положив руку на сердце.

Стартовый свисток запланировали на половину четвёртого не случайно. "Botswana Sports Magazine" откровенничал: "Тренироваться в одиночку не так тяжело, как выигрывать международные матчи... Следует что-нибудь придумать для команды гостей, чтобы им стало тяжелее победить". Журнал предложил Ботсване использовать свою жаркую погоду, проводя игры днём. Как бы там ни было, матч начался только без пяти четыре, и, поскольку Нигер расположен в Сахаре, уловка могла иметь лишь ограниченный эффект. Но жара определённо подействовала на Виллема.

Матч вышел невзрачным. Поле было жёстким и, несмотря на осмотр Мамелоди, крайне неравномерным, так что мяч отскакивал так же непредсказуемо, как прыгающая фасоль. Обе команды, казалось, решили играть без тактики, но игроки были изумительно атлетичны - удары слёта изобиловали. Без каких-либо доказательств, я мог бы прийти к заключению, что британцы колонизировали Ботсвану, а французы - Нигер: Ботсвана играла, как команда английского третьего дивизиона, в то время как Нигер демонстрировал отвращение к любым физическим контактам. У африканского футбола тоже есть своя граница между Дувром и Кале. Вопреки ходу игры, Нигер забил как раз перед финальным свистком и выиграл 1:0.

- Нигер не заслужил победы, - протестовал ботсванский тренер, замбиец Фредди Мвила.

Как насчёт следующего матча против Кот-д'Ивуара?

- Они - чемпионы Африки; мы - часть Африки.

В раздевалке Нигера я встретил человека в мантии и высокой западно-африканской шапке, который перекатывал футбольный мяч под ногой.

- Вы тренер Нигера? - спросил я.

- Нет, - ответил он. - Я министр спорта.

Меня это впечатлило. В Африке министр спорта - это, по крайней мере, такой же господин, как министр внутренних дел. Я предположил, что матч явился противостоянием между британским и французским футбольным стилем.

- Франкоязычным стилем, - поправил министр, он имел ввиду франкоговорящие африканские страны.

Я спросил, занимался ли он отбором команды.

- Это часть работы, - сказал он.

Трудно купить пару футбольных бутс в Габороне, которые продаёт не Исмаил Бхамджи. На следующий день после матча Ботсвана - Нигер, я брал у него интервью через прилавок одного из его спортивных магазинов. Индус, который уехал из Южной Африки в Ботсвану, спасаясь от апартеида, Бхамджи - один из людей, которые управляют африканским спортом. Он, помимо многого прочего, исполнительный член Конфедерации Африканского футбола, КАФ.

- У меня так много дел, я всегда в отъезде, меня никогда здесь нет, - он вздохнул, передавая мне свою визитку Олимпийского комитета Ботсваны. - Вот почему я даже не знаю цен в моём собственном магазине.

Он рассказал мне, что КАФ лоббирует в ФИФА ("мы всегда это делаем") большее количество мест на Чемпионате мире для африканских стран. В настоящее время у континента всего три из 24 мест на Чемпионате мира. (Доброволец американского Корпуса мира в Нигере жаловался мне, что, пока он находился в Африке, ему всё время ставили на вид этот вопрос.) Африканцы считают, что Нигерия или Гана могли бы в 1990-м сыграть с Коста-Рикой так же, как Шотландия или Швеция. Они видят это так, что их ограничивают на Чемпионате мира точно так же, как в Совете Безопасности ООН - но Чемпионат мира обладает большим значением.

Я попросил Бхамджи изложить мне доводы:

- Аргументы ФИФА всегда стандартны, но сейчас мы так же хороши, как европейцы. ФИФА говорит: "Но африканские команды никогда не проходили четвертьфиналы" - но очевидно, что добиться столь многого маловероятно со всего двумя сборными из 24. У европейцев 14 команд, поэтому у них гораздо больше шансов выиграть. Эти бутсы 75 пул, сэр.

Посмотрите на молодёжные турниры ФИФА, говорил Бхамжи. У африканцев справедливые шансы квалифицироваться на них, и обе, и Гана, и Нигерия выигрывали молодёжный Чемпионат мира. Тем не менее, он продолжает оставаться пессимистом касательно реального положения дел. Он сказал, что, когда доходит до голосования, белые страны "сбиваются в шайку, чтобы остановить чёрные страны". На заседаниях ФИФА "идёт просто голосование белых против чёрных". Так что его "очень, очень расстроило, но не удивило", когда ФИФА постановило проводить Чемпионат мира 1998 года во Франции, а не в Марокко. Почему, как он думает, европейцы такие неуступчивые? Он сказал, что, хотя и понимает, большинство мест следовало бы отдавать Европе за счёт Африки, но также чувствует, что и расизм сыграл свою роль.

"Расизм" - расплывчатое слово, но оно принимает конкретные формы, и в этой связи я могу предположить две. Во-первых, европейцы привыкли относиться к африканцам как к нищим, которым нечего предложить. Чемпионат мира - наш, и мы пускаем туда аутсайдеров только если мы того желаем. Мы - это мир. Вторую форму расизма лучше всего выразил Брайн Клаф: "Если африканские страны добьются своего, только одна британская команда будет выступать на будущих чемпионатах - думаю, я буду голосовать консервативно. "Подумайте об этом, толпа с копьями, которая хочет диктовать нам роль в футболе. Они до сих пор там едят друг друга..." Олд Биг 'Ида как-то расславили футбольные журналисты, когда он объяснил Папуа - Новой Гвинее, что британцы имеют право на четыре национальных сборных, потому что они играли в футбол, когда Папуа - Новая Гвинея ещё бегала в боевой раскраске. На комитетах ФИФА много и менее культурных людей.

Первый урок, извлечённый из истории Африки на Чемпионате мира, - то, что африканцы выступили лучше, чем мы могли себе представить. Второй - что только богатые, стабильные африканские страны выступают хорошо. Семь африканских стран добирались до Чемпионата Мира с 1970 года - Марокко, Заир, Тунис, Алжир, Египет, Камерун и Нигерия. Их них, по африканским меркам, только Заир - единственный провал на Чемпионате мира - бедная страна. Рост благосостояния в Африке идёт вровень с футбольными успехами.

Четыре страны, которые основали КАФ в 1957 году - Эфиопия, Судан, Египет и Южная Африка. Из этих четырёх только одна преуспевала в футболе десятилетиями - это Египет. Южную Африку подвергли санкциям и отстранили от международных матчей, а у Эфиопии и Судана - почти такие же успехи из-за голода и войны.

Эфиопия была одной из всего лишь 27 африканских стран, принявших участие в Чемпионате мира 1990 года и сыгравших все намеченные матчи. Первая игра сборной была в гостях у Марокко. Эфиопия полетела через Рим, и там пять лучших игроков попросили политического убежища. Из-за чего перед игрой осталось восемь игроков. Резервный вратарь, помощник тренера и чей-то друг заполнили бреши, и Эфиопия вышла на игру в полном составе. После первого тайма, однако, двое из подставных футболистов упали от изнурения, а Марокко вело в счёте 5:0. В начале второго тайма ещё три эфиопа отказались играть, и со всего шестью игроками, оставшимися у гостей, судья оставил матч. Эфиопия не отобралась на Чемпионат мира.

Но страна, которая больше всего пострадала от нехватки средств - Замбия. Сборная Замбии погибла, когда их самолёт потерпел крушение над Атлантическим океаном у побережья Габона, 28 апреля 1993 года. Они отправились играть отборочный матч к Чемпионату мира против Сенегала. Выяснилось, что самолёт, выделенный для полёта на расстояние в 3000 миль от Лусаки до Дакара - ближнемагистральный военный транспортник - ФА Замбии не могла себе позволить регулярный авиалайнер. Новость привела в ярость замбийцев - в особенности, кабинет министров и следователей, которые улетели забирать тела в президентском DC-8. "Я никогда не прощу Футбольной Ассоциации Замбии того, что случилось", - сказал Альберт Бвалия, которого исключили из состава команды, благодаря ссоре из-за денег.

Деньги - не единственная причина смерти. Буркхард Цизе, немец, который тренировал Гану, объяснял: "Для чиновников и игроков намного выгоднее путешествовать в военном самолёте. Тогда им не надо проходить таможню и каждый может купить по дешёвке неограниченное количество шикарного мыла, парфюмерии, джина и виски и продать их с прибылью в Гане".

Рядом с африканскими ФА европейские ФА выглядят организованными. Сенегал - богатая страна, хорошо играющая в футбол, но их ФА начисто забыла подать заявку на участие в Чемпионата мира 1990 года. (Люди пожимали плечами и говорили: "C'est l'Afrique".) Или возьмём Нигерию, другую богатую страну с более чем 100 миллионами жителей, где время от времени правительство увольняет всех чиновников из ФА. Последний раз это случилось пару лет назад, когда нигерийский менеджер по экипировке забыл приобрести трусы для команды перед домашним матчем против Буркина-Фасо. Побежали за запасными, но ничего не нашли. Пришлось от спортивных костюмов отрезать штанины по колено. И в такой экипировке Нигерия выиграла 7:1. Но информационные агентства распространили эту историю по всему миру, и очередной комплект чиновников ушёл.

Нигерия отобралась на Чемпионат мира 1994 года, обыграв в гостях Алжир. Несколькими днями позже министр спорта, некий вождь Акинайел, появился на национальном телевидении, чтобы выгнать тренера команды, голландца Клеменса Вестерхофа. Потом там произошёл военный переворот. Акинайел потерял свою работу, и Вестерхофа взяли к себе обратно.

В целом, более 20 африканских стран никогда не принимали участие в Чемпионате мира или не завершали все свои отборочные матчи. Для большинства препятствием были бедность или гражданская война (или всё вместе), а ливийцы не могли летать в страны Организации Объединённых Наций по причине воздушного эмбарго.

Африканская страна, которая не находится в состоянии войны, которая может себе позволить принять участие в Чемпионате мира, которая помнит о подаче заявки, которая завершает все намеченные игры, которая прибывает на каждый матч с, по крайней мере, одиннадцатью трудоспособными людьми - уже превосходит большинство своих конкурентов и имеет хорошие шансы на выход в финал.

Трудно вникнуть, что это значит для африканской страны - выйти на Чемпионат мира. Когда начинается турнир, всё население каждого quartier в Африке проводит месяц перед местным телевизором. Футбол - это единственная возможность для Африки одержать победу над миром. Перед катастрофой единственное событие в новейшей истории, которое сделало замбийцев международными героями первых полос - когда футбольная команда обыграла Италию 4:0 на Олимпийских играх в Сеуле. После игры одна итальянская газета опубликовала карту Африки, чтобы показать своим читателям, где находится Замбия. "Перед матчем итальянские игроки проходили мимо нас, не замечая. А потом они приходили к нам в гостиницу просить автографы", - сказал Калуша Бвалия, который забил хет-трик в матче и который ещё жив. Чемпионат мира важен для Африки, и не только для африканцев, но ещё и для чёрных европейцев, таких как Франк Райкаард. Политики это понимают. Вождь Мошуд Абиола, кандидат на выборах в Нигерии в 1993 году, пообещал, что, в случае избрания, он гарантирует, что Нигерия выиграет Чемпионат мира. Он победил, но выборы аннулировал нигерийский диктатор, генерал Ибрагим Бабангида. Прозвище Бабангиды - Марадона, в честь его умения уворачиваться от соперников.

Уолтер Уинтерботтом в 1962 году стал первым человеком, который сказал, что африканская страна выиграет Чемпионат мира. Рихард Мёллер-Нильсен в Латвии предсказывал мне то же самое. Грэм Тейлор предсказывал в "Independent on Sunday", но почти каждая статья об африканском футболе цитирует Уинтерботтома. Это пророчество, которое мудрецам нравится изрекать: оно звучит грандиозно, добродушно по отношению к Третьему миру и не может быть тотчас опровергнуто. К тому же на каждом Чемпионате мира Африка нас удивляет.

Но Йоахим Фикерт думает, что африканский футбол станет хуже, и ему виднее. Фикерт - немец, технический директор сборной Конго, бывший тренером в Африке свыше десятка лет.

- Ножницы европейского и африканского футбола разойдутся даже шире, - сказал он мне.

Я встретил его в Габороне, как раз перед матчем Ботсвана - Южная Африка. Он шпионил за южноафриканцами, Бафана-Бафана^[30] разделяла с ним гостиницу "Gaborone Sun". Мы разговаривали всего два часа перед матчем, пока игроки Южной Африки, журналисты, болельщики и чиновники ели, и болтали, и бултыхались в бассейне. Фикерт, который сидел в номере, скромный тип, рассказывал мне о том, чего он не одобряет: горести немца в Африке.

Он думал, что африканский футбол придёт в упадок, потому что Африка станет беднее.

- Футбол не на острове. Он зависит от медицины, продовольствия - в этих странах будет даже больше нехватки. Если заводить речь о победе в Чемпионате мира, ну, есть просто вероятность, что одно из североафриканских государств может такое сделать когда-нибудь, из-за их более сильной экономики.

По этой же причине он выделил Южную Африку, слабую команду в настоящем времени. В других местах времена были тяжёлые. Он рассказал мне, что сосед Конго, Заир, больше не может позволить себе собрать своих игроков вместе для тренировки в столице, Киншасе. Тренер Ганы должен выпрашивать бензин у министра спорта для того, чтобы поехать в буш просматривать игроков.

Я спросил Фикерта, вмешивались ли министры в его работу. Он ответил:

- Не в Конго. У меня было шесть министров спорта за два года, и вышестоящие госслужащие тоже всё время менялись. Министры просто произносят речи и не беспокоятся о повседневных делах. Позитивного вмешательства тоже нет. Вот уже шестой месяц , как не выплачивают зарплаты.

В недавнем гостевом матче против Южной Африки его ФА смогла обеспечить авиаперелёт только двум из футболистов Конго, играющим в Европе, и эта пара не получила плату за матч. Молодая команда Конго проиграла 1:0 и вылетела из Чемпионата мира. Их предстоящий домашний матч против Южной Африки не имеет значения.

Так как же Фикерт смог позволить себе полететь в Габороне и остановиться в этой прекрасной гостинице просто для того, чтобы понаблюдать за игрой Бафаны-Бафаны?

- Африканские страны относятся к таким матчам очень серьёзно, - ответил он.

Очередной чиновник на пирушке.

Когда я позвонил посольство, какой-то человек приоткрыл дверь на два дюйма и выглянул из-за неё.

- Что вы хотите?

Визу.

- Подождите здесь.

Он снова закрыл дверь, вернулся с формами для заполнения и на пороге объяснил мне процедуру. Каждый раз, когда я посещал это посольство, меня останавливали у двери. Тогда я принял это за хамство, но, как я позже узнал, посольство не впускало незнакомцев из-за боязни, что они могут оказаться кредиторами, требующими денег.

Не колонист, а фотограф из Сьерра-Леоне, по имени Жорж Гёте, занёс футбол в Камерун, когда в 20-х годах начал жонглировать футбольным мячом на улицах Дуалы после работы. Мы все были благодарны великому немецкому поэту в 1990-м. Припоминаешь сцены Чемпионата мира в Италии, которые остались в памяти: Газза в слезах, и Линекер, указывающий на собственные глаза, чтобы привлечь внимание английской скамейки; безумный блеск в глазах Тото Скиллачи; и Франк Райкаард, плюющий на Руди Фёллера; но большая часть картинок в памяти осталась от Камеруна. Роже Милла, блокирующий колумбийского вратаря Игиту и широко улыбающийся, даже во время дриблинга неподалёку от ворот; Бенжамин Массинг, застопоривающий Линекера; три последовательных нападения камерунцев на Клаудио Каниджу, рассчитанные по времени, как шутки в шаблонной комедии; и Роже Милла, исполняющий после гола танец живота у углового флажка.

Неукротимые Львы пали в четвертьфинале, когда проиграли Англии 3:2, несмотря на то, что вели в счёте большую часть времени. Английские болельщики неуместно исполняли "Rule Britannia", а итальянцы устроили Львам овацию. "Удача отвернулась от них", - признал Бобби Робсон.

Роже Милла позже сказал, что сцена с Чемпионата мира, которой он дорожит больше всего - Поль Бийя, президент Камеруна, пожимающий руки другим государственным руководителям после того, как Камерун обыграл Аргентину. "Вы цените что?" - спросил Миллу "France Football". - "Главу африканского государства, которые уходит как победитель и с улыбкой раскланивается с побеждёнными!" Журнал возразил, что это не футбольная сцена. "Именно благодаря футболу эта небольшая страна может стать великой", - парировал Милла.

Камерун расположен на углу Западной и Центральной Африки, почти точно на юге от Великобритании, но самый дешёвый авиарейс туда - через Москву и Мальту. Я провёл двенадцать часов в аэропорту "Шереметьево", ещё один час - на Мальте, и, добравшись до Камеруна, я очень обрадовался, что меня встретил носильщик. Он забросил мой рюкзак себе на спину и провёл меня мимо таможни под взором офицера. Выйдя на другом конце, я дал ему на чай, но он сказал, что я должен ему ещё десять фунтов. Он, как он объяснил, подкупил офицера, чтобы позволить мне пройти без осмотра.

- Но я не просил тебя этого делать, - протестовал я. - Мне скрывать нечего, я бы с удовольствием дал ему осматривать мою сумку.

Носильщик ответил, тот факт, что я не проношу ничего нелегального, вообще к делу не относится. Если таможенный офицер захочет придумать проблемы, он придумает проблемы. В любом случае, сотрудник захочет денег. Если я не раскошелюсь, это придётся сделать ему, носильщику. Я отдал деньги.

Потом я открыл свой рюкзак и обнаружил, что пропали мои дорожные чеки. Носильщик сказал, что ах, один из обработчиков багажа должно быть взял их, но не волнуйтесь: его собственный брат - руководитель обработчиков багажа, и он найдёт мои чеки. Казалось бы, счастливое совпадение - но я позже выяснил, что для камерунца "брат" - это просто любой человек из его деревни.

Кража шокировала брата носильщика.

- Вам всё равно дорожные чеки ни для чего не понадобятся! Все ребята это знают! - сказал он нам.

Он порасспрашивал, но так и не выявил виновного, и мы с носильщиком приступили к другим делам. Текущей задачей было добраться из Дуалы в Яунде, политическую и футбольную столицу Камеруна. Носильщик мотивированный теперь одной лишь добротой, не советовал ехать поездом или по автомобильной дороге - так как я белый человек, меня бы, вероятно, ограбили. В Яунде я полетел.

Яунде - спокойный, холмистый город, доподлинно никто не знает, насколько он большой. Последняя карта столицы датируется 1972-м годом, и она не завершена, потому что швейцарский специалист бросил её чертить, когда кончились деньги. Думается, в Яунде 650000 жителей, но никто не ходил в трущобы для подсчётов. Из работающих жителей - большинство - военные, гражданские служащие, или водители жёлтых такси "Тойота", которые являются основным общественным транспортом Яунде.

Никто в Яунде, кажется, ничего не производит. Есть несколько торговых заведений, среди которых большой магазин одежды под названием "Бобби Робсон" - память об Италии-90 жива - и есть сотни безработных людей, продающих барахло на центральном рынке. Как единственный за всё время белый, ошивающийся тут пешком, я был их главной надеждой и каждый раз, когда я отваживался выйти на центральную площадь, поднимался радостный крик: "Le petit Francais!" Когда я вернулся в Лондон, мне уже казалось странным проходить мимо магазина, не вызывая комментариев. Многие мужчины на улицах носят футболки, а некоторые камерунцы носят политическую одежду - например, с лицом президента Бийи, напечатанным спереди и сзади. Как говорится: "L'impossible ce n'est pas camerounais"^[31].

Яунде беден, но мог бы быть ещё беднее: в Камеруне никто не голодает, факт, который в меньшей степени зависит от просвещённого правления, чем от сезона дождей. Всегда вдоволь бананов повсюду. У Яунде даже есть свои богатые пригороды, один из них известен как "Санта-Барбара", потому что похож съёмочную площадку Голливуда. Одна семья из Санта-Барбары владеет двенадцатью "Мерседесами".

В первое утро в Яунде я обнаружил, почему камерунцы так хорошо играют в футбол - они играют много. Забудьте весь этот вздор об африканской ловкости. Чтобы объяснить успех Львов на Чемпионате мира 1990 года всё, что вам нужно знать - то, что в обеденный перерыв, вечером и на все выходные Яунде превращается в футбольное поле. Некоторые поединки привлекают десятки зрителей, а качество игры - редкостное.

На маленькой ухабистой площадке рядом с моим хостелом я смотрел матч, по крайней мере, столь же быстрый, столь же страстный, и столь же утончённый, как в низших дивизионах профессионального футбола в Британии, за исключением того, что стиль игры мне больше напоминал Львов в Италии. Если бы Массинг и Милла надели потрёпанную форму и притащились сюда, они бы прекрасно влились. Все игроки атаковали и защищались и щемили соперников среди ограды по периметру, из которой угрожающе торчали куски проволоки. Контроль мяча был совершенен, таким, каким он должен быть в таком пространстве, и так же хорош, как во время шоу тотального футбола - внезапные переключения с одного фланга на другой восхитили бы квалифицированного тренера. Скаут мог бы исписать свой блокнот.

Президент Бийя играет в гольф. В Яунде у Бийи много носильщиков. Если судить по плакатам, он - усатый мужчина. Сопроводительный текст описывает его как "мужественного человека, человека-льва". Каждый день, чтобы напоминать гражданам, как он выглядит, "Cameroon Tribune" печатает снимки Бийи и мудрые высказывания Бийи на своих передовицах. "Tribune" - правительственная газета. "Независимо от ваших взглядов, - цитировала газета в мой первый день, - независимо от того, каким вы в какие вы входите альянсы, присущие демократии, независимо от всех различий, я являюсь и буду оставаться президентом всех камерунцев без исключения".

Бийя беспокоился. Иностранные поставщики гуманитарной помощи неожиданно занесли вирус демократии, а тираны хотят больше денег, так что пришлось проводить выборы. Бийя выиграл с 98.75% голосов на выборах 1988 года, но некоторым показалось, так произошло, потому что он был единственным кандидатом. Как раз перед Чемпионатом мира 1990 года оппозиционную партию, SDF, пустили в ход и за месяц до того, как я приехал, в октябре 1992 года, Бийя почувствовал себя обязанным организовать первые в истории страны многопартийные выборы. Его CPDM проиграла SDF, несмотря на то, что правительство отстранило два миллиона человек от выборов. Шустро мыслящий Бийя тогда велел местным вождям выбрасывать голоса, которые набирает оппозиция. Народ обнаружил это и озлобился. Англоговорящие ополчились против правительства, казалась возможной гражданская война.

Более 200 различных этнических групп в Камеруне - "сокровищница культур", как именует их туристическая брошюра - но основная разница в том, что для одних второй язык французский, а для других второй язык английский. Англоязычные живут на западе, а франкоязычные, которые составляют три четверти народонаселения - на востоке, в пространстве, которое включает Яунде и Дуалу. Англоязычные называют Бийю CPDM "Chop People Dem Money" ("Режь людей, греби деньги"), и на выборах они голосовали en masse за англоязычного лидера SDF, Ни Джона Фру Нди. Когда Бийя сфальсифицировал голосование, они взбунтовались, и президент объявил чрезвычайное положение в Северо-Западной провинции. Солдаты Бийи начали пытки (мать Фру Нди была одной из жертв) и убийства в регионе повстанцев. В британском посольстве меня легко отговорили от визита туда. Западные страны стали требовать новые выборы; поговаривали, что Бийя перестанет резать людей и грести деньги, и уйдёт, и заживёт в одном из своих домов во Франции, или США, или в Германии, в больнице, которая ему принадлежит; говорили, что казна, наконец, пуста; было много других разговоров.

Но в Яунде было всё ещё тихо, и единственной приметой времени были дымящиеся повсюду кучи мусора - правительство не имело больше возможности платить мусоровозщикам, поэтому местные сами пытались сжигать отходы, не очень успешно. Куры и мелкие собаки нарывали пропитание в кучах.

Я слушал по радио новости на английском языке, каждый вечер в десять часов, у крыльца здания Пресвитерианской миссии, в основном просто потому, что мне больше нечего было делать. Выходить белому человеку после наступления темноты в те плохие времена было неоправданным риском - всё равно, что прыжок со скалы или езда по трассе Яунде - Дуала. Новости были скучными. Чрезвычайное положение в стране никогда не упоминалась, и почти всё (касающееся английских западно-африканцев) являлось анонсами официальных мероприятий, поэтому в один вечер мы слушали, что правительственный семинар в Яунде начнёт свою работу завтра, на следующий - что семинар открыт и идёт, и следующим вечером - что семинар идёт второй день.

На второй день в Яунде я пошёл на "Stade Omnisports". Его официальная вместимость 70000, но (обычай, бытовавший в Британии) во время важных матчей набивалось намного больше, что для города в 650000 часто означает примерно 100000 человек. Стадион - один из трёх или четырёх травяных полей во всём Камеруне. В тот день Неукротимые Львы тренировались на нём.

Каждый игрок был одет форму на свой выбор; один даже надел майку сборной Голландии. Это была ужасная тренировочная сессия. Команда отрабатывала дальние удары, большинство из которых уходили за ворота, а тренер в это время отпускал комментарии из центрального круга. Упражнение было выстроено таким образом, что только четверо из где-то 25 игроков могли что-то делать одновременно, поэтому всем становилось скучно. Два голкипера стояли по очереди в воротах, один - соответствующий норме исполнитель, другой - толстый, маленький, преклонного возраста, человек, который в один момент выбежал на десять ярдов из ворот, чтобы пнуть мяч обратно, в сторону собственной сетки. Может быть, он был водителем автобуса команды, но, с другой стороны, он мог быть и основным вратарём. На ту ли тренировку я попал? Мой сосед по каменной плите (которые на "Омниспортс" считаются сиденьями) успокоил меня. Это были Неукротимые.

Для того, чтобы быть поближе, я пошёл посидеть вместе с несколькими поклонниками на траве возле легкоатлетических дорожек. Тогда какой-то усатый человечек в форменной белой робе появился и прогнал поклонников на трибуны, побранил двух проходящих мимо рабочих с лопатами, и те побрели дальше. Он бросил на меня злобный взгляд, но оставил на прежнем месте. Белая кожа может сделать вас целью для воров, но она спасает вас от должностных воителей, которые ещё хуже. Тем не менее, я отступил к трибуне, указал на воителя и спросил у одного из выселенных поклонников:

- Это же не Милла, правильно?

- Нет, не правильно, - хмуро ответил он.

Роже Милла - сын железнодорожного рабочего. Отец, вероятно, образовал его имя от немецкого имени Мюллер. Мальчик оказался одновременно одарённым раннинбеком в американском футболе и был признан африканским футболистом года в 1976-м. Годом позже он уехал играть во Францию и следующие 12 лет перебирался из одного посредственного французского клуба в другой. Ему исполнилось 38 в 1990-м, он играл на острове Реюньон в Индийском океане и направлялся к забвению, когда Бийя взял его в состав на Чемпионат мира.

Это был акт президентского произвола, который окупился. Рождённый экстравертом (он побрил свою голову перед матчем с Англией, на тот случай, если кто его позабыл), завоевал звание самого зрелищного игрока Чемпионата мира (выбор, должно быть, занял у ФИФА три секунды на раздумье) и стал кумиром мужчин среднего возраста во всём мире. Он забил четыре гола. Когда он выступал на пресс-конференциях после игр, камерунские журналисты махали своими жёлто-зелёными шапками и кричали: "Bravo, Roger, bravo!"

- Никто, - говорит Милла, - не забудет моменты, когда я был на поле.

Год после Чемпионата мира он путешествовал по миру, играя в выставочных матчах и ведя переговоры с клубами. Время от времени тогда сообщалось, что его подписала команда из Мексики, или Германии, или Южной Африки, или где-то на противоположной стороне земного шара от всех этих мест, но каждый раз сделка сворачивалась по его требованию. От "Кейптаун Хелленик" он потребовал зарплату в 65 раз больше любого другого игрока. В этой фазе своей жизни он давал интервью за деньги и отказался играть за Камерун против Англии на Уэмбли, в феврале 1991-го, потому что ФА Англии не заплатила ему особого гонорара за его выступление. Нигерийский вождь наградил его трофеем, который являлся переходящим призом, но когда пришло время передать его, Милла в него крепко вцепился. Вождю пришлось сделать новый трофей. В конце концов, признав, что ни один клуб в мире не в состоянии приобрести его, Милла удалился от дел в Яунде. Он утверждает, что забил свыше 1000 голов за карьеру, но этого толком никто не знает.

На следующий день после того, как он прогнал болельщиков, я встретил его снова. В этот раз он был экипирован (в футболку с арабскими буквами), и спускался по ступеням "Омниспортс" на тренировку со Львами.

- Вы видите, - сказал он, - указывая на свой наряд. - Я продвигаю форму 1994 года!

Я не собирался возражать, но он вызывающе громко смеялся. Он стал генеральным директором Львов, пост Бийя придумал для него. Генеральный директор согласовал интервью (бесплатное) и на следующий день я увиделся с ним в его офисе. Он простой и обшарканный, расположен внутри "Stade Omnisports", всего несколько дверей ведут из комнаты, где Милла прошлым летом держал взаперти 120 пигмеев из камерунских лесов. Он пригласил пигмеев провести несколько матчей на "Омниспортс", чтобы собрать денег на их здравоохранение и образование, но заточил их, приставив охранников (один из которых носил футболку с изображением Саддама Хусейна) и редко их кормил. Пресс-секретарь турнира объяснял "Reuters": "Они играют лучше, если много не едят". Что касается лишения свободы: "Вы не знаете пигмеев. Чрезвычайно трудно держать их под контролем." Повар "Омниспортс" согласился: "Эти пигмеи могут есть в любое время дня и ночи, и им никогда не хватает". Сами маленькие охотники были слишком напуганы, чтобы высказывать суждения.

Этот турнир оказался катастрофой. У команд были такие названия, как "Пчелиное жало из Ломи" и, меткое, "Муравьи из Салапумбы", но всего 50 зрителей купили билеты и большинство из них пришли только для того, чтобы оскорблять пигмеев. В последний вечер турнира Милла устроил благотворительный концерт в пользу пигмеев, на котором он сам пел. (Когда "France Football" спросил у него: "Умеете ли вы петь?" Он ответил: "Скажем так, если мой голос исправляют в студии, тогда да, я умею петь".) Концерт посетили тысячи. Через месяц, после того, как пигмеи благополучно вернулись обратно в свои тропические леса, Милла предложил провести благотворительный матч между ними и бушменами Южной Африки. Ответ пигмеев записывать не стали.

Я не отважился обсуждать пигмеев с Миллой. С его огромной, стриженной головой, воинственными усами, фотографией Бийи над письменным столом, которая, казалось, излучала сдерживаемую силу, он походил на лидера фашисткой партии. На самом деле, в кабинетах Камеруна принято развешивать портреты Бийи и, несмотря на то, что Милла больше рычит, а не говорит, он дружелюбен. Одетый в рубашку и галстук, он являлся также умнейшим существом в своём кабинете. Продолжая возвышаться над нами подобно молоту.

Я начал с Чемпионата мира. Успех Камеруна - это также успех Африки?

- Не только успех Африки, но и всего Третьего Мира, потому что Третий Мир болел за Камерун.

Это было не пустое бахвальство. Когда Англия выбила Львов, мужчина в Бангладеш умер от сердечного приступа, а какая-то бангладешская женщина повесилась. "Вылет Камеруна означает и конец моей жизни", - сообщила она в предсмертной записке. То, что Милла сделал для камерунских мигрантов провинциальных городков южной Франции, превосходит воображение.

Удивил ли Миллу его собственный успех в Италии?

- Может быть, потому что, в конце концов, это произошло на Чемпионате мира. Но я был звездой во французском чемпионате, я был звездой в Африке.

Он уже переписывал историю: Милла был уважаемым игроком во Франции, но не звездой. До Чемпионата мира он мог спокойно прокатиться в парижском метро, и даже камерунцев повергла в изумление его игра в Италии. Почему, с осторожностью спросил я, некоторые выдающиеся африканцы становятся пустым местом в своих европейских клубах?

- Потому что когда африканцы приезжают в Европу, их держат за обезьян. Клубы должны придать игрокам уверенности в себе.

Он утверждал, что против него составили заговор в Монако:

- Не позволяли мне играть в именитых клубах Франции, потому что я говорил им правду: они должны принимать игроков такими, какие они есть.

Он говорил, в других выражениях, что играл за второстепенные клубы по своему выбору. Насколько он ощутил расизм во французском футболе?

- Скажем, что сейчас, может быть, расизм исчез, но когда мы приехали в 70-х, мы пережили расизм. Мне предлагали пойти в лес за бананами.

Он сказал, что сожалеет о матче на "Уэмбли" и обвинил в своём отсутствии "махинации" президента ФА Камеруна того времени. Но это произносил новый Милла, Милла-дипломат. Мила в конце Чемпионата мира осознал, что он - великий игрок, который не заработал никаких денег за всю свою карьеру, и он озлобился. Он говорит, что никогда не зарабатывал больше 3000 фунтов в месяц. Это, по его словам, потому, что он африканец. "Меня обманывали во Франции", - рассказывал он "France Football". Он признапся мне, что до сих пор не получил все деньги, которые ему задолжали за Чемпионат мира 1990 года. Камерун взял 80 человек в Италию, самую большую делегацию из всех сборных, и 400000 фунтов бесследно исчезли. Жозефа Белла, основного вратаря команды, отправили в запас накануне матча открытия за жалобы насчёт пропавших денег, именно поэтому Томас Н'Коно наслаждался своим вторым Чемпионатом мира. (За свой бунт Белл получил прозвище "Нельсон Мандела".) Тем не менее, некоторые говорят, что камерунский футбол является самым высокоорганизованным в Африке.

Почему Милла прекратил поиски денег по всему земному шару?

- Друзья посоветовали мне остановиться на самом пике, - сказал он, и президент дал ему эту работу. Я указал ему на фотографию Бийи. В 1990 году, когда Милла был признан игроком года в Африке, он посвятил этот приз президенту.

Я сказал, что он его обожатель.

- Да: он - наш президент, - сказал Милла. - Когда он уйдёт, будет другой президент, которым я буду восхищаться.

Теперь, когда Милла - генеральный директор национальной сборной, что он делает?

- Я администрирую сборную, я собираю команду в тренировочных лагерях, обеспечиваю тренировки водой, мячи, форму и всё прочим, я собираю деньги на учебно-тренировочные сборы.

И это увлекательно?

- Каждый должен быть счастлив там, где он есть, и не стоит отвергать этого, прежде всего мы должны ценить нашу ниву, - благочестиво ответил он. - Мне нравится эта работа, потому что она поддерживает связи с моими старыми товарищами по национальной сборной.

Ах да, его старые товарищи. До Чемпионата мира они возражали против включения пенсионера в команду. После Чемпионата мира многие из них жаловались, что Милла присвоил себе заслугу камерунского успеха. "Мы играли, а Милла выиграл", - сердился Франсуа Омам-Бийик. Милла был сдержан со мной, но за два года до того он говорил "France Football": "Омам-Бийик ничего не понял. Не тренер или министр выбрал меня для игры на Чемпионате мира, а народ. Я признал вердикт общественного мнения, и его передал мне глава государства, президент Бийя, который приказал министру отправить меня в Италию. Я делал это всё для них, для молодых ребят. Если бы я это делал для себя, я бы прокатился по Елисейским Полям в машине с открытым верхом, говоря: "Я - величайший!" А ведь и правда, он никогда не катался по Елисейским Полям с машине с открытым верхом и не говорил: "Я - величайший!"

Способны ли новые Львы играть так же хорошо без него?

- Незаменимых нет. Бразилия выигрывала матчи без Пеле, но присутствие Пеле в команде мотивирует других игроков. Моё присутствие имело тот же эффект.

Пеле хотел стать президентом Бразилии. Насколько амбициозен Милла? Хотел бы он стать, скажем, тренером Камеруна?

- Чтобы стать тренером, вы должны быть назначены, и, поскольку мне нужно ждать, я довольствуюсь в данный момент моим нынешним постом.

А как насчёт министра спорта?

- Э-ээх, - прорычал он. - Поскольку, чтобы стать министром, нужно быть назначенным, нужно ждать. Я бы не стал отказываться, если бы мне предложили как-то сотрудничать.

Это было волнующее время для него: после паники, связанной с завершением карьеры, он обосновался на посту, который казался залогом светлого будущего, и в 40 он начал новую жизнь. Вот почему он говорил со мной бесплатно, извинился за "Уэмбли" и даже отказался от оскорблений Омам-Бийика. Молодой человек, который сражался с критиками на улицах Яунде, стал карьеристом. Но в сказанном мне, он обманывает сам себя: у него нет образования и, следовательно, нет шансов стать министром.

В конце концов, может ли он описать Роже Миллу?

- Вы, журналисты, должны таким заниматься. Я не могу сказать, Милла такой или этакий, но я, от природы, человек, который любит находить общий язык со всеми, потолковать с каждым, неважно, кто он такой. И вообще: я простой парень, как видите.

Многие из камерунцев, которых я повстречал, говорили мне: "В вашей стране есть очень хороший игрок. Пол Паркер!"

Камерунцы следят за чёрными игроками, и мне часто говорили, что африканцы - лучшие игроки в Европе: Абеди Пеле в "Олимпик Марсель", Джордж Веа в "Пари Сен-Жермен", Питер Ндлову в "Ковентри". Безусловно, африканцы хорошо поработали в Европе, но камерунцы нет, и это является поразительным фактом. На Миллу обращали мало внимания, Томас Нконо провёл десять лет во второстепенном клубе Барселоны, "Эспаньоле", и многие другие игроки из состава 1990-го года всё ещё в малоизвестных европейских клубах. Маканаки, звезда Чемпионата мира, в 1990 году даже не был игроком основы в "Тулоне".

- Мы с несколькими друзьями смотрели матч против Аргентины, - говорит Петер Бос, голландец, который играл с Маканаки в "Тулоне", и я сказал им: "Посмотрите на этого, под 20 номером, он играет у нас, и толку от него нет." А теперь я вижу, ка он трамбует соперников и помогает своей защите, невероятно.

Африканские игроки во Франции сталкиваются с постоянными унижениями. Для "Тулона" оказалось проблемой найти для Маканаки квартиру, потому что владельцы жилья не хотели сдавать его чёрному. Поэтому естественно то, что, как говорит Бос, Маканаки был изолированной фигурой в клубе.

- Я не могу судить, вся ли камерунская команда такая, - добавил Бос, - но очевидно, неспроста никто из них не играет в именитых клубах. Они очень замкнутые. Жозеф Белл, вратарь, который играл у нас один сезон, был таким же. Всегда один в комнате. На самом деле немного недружелюбный. Но, по-видимому, они не ведут себя так, когда они вместе.

В футболе главное - доверие, и легко увидеть, что африканцы в Европе могут испытывать в этом недостаток. Тренер, выбирающий команду, не испытывает никакого сопротивления, отстраняя своего африканца, у которого нет союзников среди игроков и нет имени в Европе.

Но если это то, отчего камерунцы терпят крах, тогда почему так много других успешных африканских игроков? Профессор Поль Нкви, камерунский антрополог, предложил мне ответ. Он отметил, что игроки, которые добились лучших результатов в Европе, являются выходцами из англоязычных стран Африки: Абеди Пеле - ганец, Стивен Кеши (многие годы являющийся свипером "Андерлехта" ) - нигериец, Чарли Мусонда из "Анлерлехта" - замбиец, Джордж Веа - либериец и Питер Ндлову - зимбабвиец. Единственный франкоязычный африканец, который играет так же хорошо - Юсуф Фофана - ивуариец из "Бордо". Бывшие английские колонии обеспечивают успех, французские колонии - провал, а разница сводится к манере правления.

Британские колонисты в Африке жили в "закрытых районах" и проводили время в "специальных клубах", в стороне от местных; французы проповедовали, что все равны. Каждая французская колония была номинально частью Франции, и целью Франции было превратить африканцев во французских людей посредством образования. Британская колонизация была открыто расистской, африканцы из этих колоний научились быть настороже при расизме.

- Посмотрите на меня, - сказал Нкви, являющийся англоязычным камерунцем. - Я учился в Швейцарии шесть лет, я знал, что там может быть расизм, он там был, и я сумел справиться с ним. Или как Нии Лэмпти, ганец, выразился: "Вы можете ссать на меня, вы можете срать на меня, мне плевать". Лэмпти дебютировал в "Андерлехте" в 18 лет, и забивал в каждом из своих первых пяти матчей.

Самое смешное, камерунцы убеждены, что игроки, которые едут в Европу делаются хуже. Англоязычный телеведущий, Игнатий Фон Эхекие, камерунский Десмонд Линам^[32], цитировал Нконо: "Перед тем, как уехать в Европу, - говорил Фон Эхекие, - он обладал такими рефлексами, что вы не могли быть уверены в забитом голе, пока мяч не врежется в сетку, а сейчас Нконо говорит своим защитникам: "Вы стоите там, я стою здесь". В Европе игроки учатся минимизировать расход энергии. Так что игроки, возвращающиеся из Европы, уже не так выносливы, и, хотя их сырой талант обработан, мы чувствуем, что они становятся хуже."

Со всего 12 миллионами жителей Камерун является самой успешной футбольной страной в Африке, но камерунцы думают, что они могли бы быть лучше. Они смотрят на Чемпионат мира 1982 года как на турнир, на котором им удалось проявить себя.

Когда Камерун отправился на Чемпионат мира в Испании, они были полны решимости не стать вторым Заиром. Разгром Заира в 1974 году породил теорию, будто игра в Чёрной Африке пребывает в зачаточной состоянии, и единственным требованием к камерунцам было не проигрывать слишком сильно. Чёрные африканцы не должны были снова оказаться в дураках.

На Чемпионате мира Камерун приветствовали как чудо. Страна, которую никто не мог найти на карте, добилась трёх ничьих, и не добралась до второго этапа только потому что после подсчёта их голы, один забитый, один пропущенный, оказались хуже итальянских двух забитых, двух пропущенных. Камерун просто играл от обороны. Их нулевые ничьи с Польшей и Перу проходили без ярких шансов для любой из команд, если не считать того, что Милла забил гол Перу, который не засчитали (хотя даже сами перуанские шаманы предсказывали, что Перу проиграет. К тому же там не было нарушения правил.) Против Италии Львы стремились к очередной нулевой ничьей, но Италия вдруг забила. Африканцы немедленно сравняли счёт, а потом закрылись, против команды, которая приехала выигрывать Чемпионат мира. Они поехали домой единственной сборной, которая ни разу не проиграла на Чемпионате мира, но вернулись и поняли, что им надо было выступить лучше. Они обвинили во всём тренера. Первоначально камерунцы вменили голландскому тренеру Кесу Рейверсу отвезти их в Испанию. Рейверс был эксцентричен, но с тренерским послужным списком. По дороге в Голландию для подписывания контракта камерунская делегация остановилась в Париже. Французы показали им человека по имени Жан Винсан и убедили камерунцев подписать его.

- Французы пекутся об Африке, потому что это единственное место, где они могут загонять своё барахло, - говорит южноафриканский журналист Марк Глисон, преувеличивая суть дела.

Винсан был плохим выбором. Французы в Камеруне склонны к тому, чтобы довольно быстро находить опору в хитросплетениях племенной политики. Каждый футболист, министр спорта и ассистент массажиста пытаются взять игроков из своего собственного племени в сборную Львов, а тренер, который подключается к их интригам, никогда не выберет игроков по заслугам. Вратарские дебаты последнего десятилетия - кому лучше играть Беллу или Нконо? - отчасти племенные. Назначить камерунца - это всё равно, что сделать Грэма Тейлора тренером Англии, зная о том, что он наводнит сборную игроками из Линкольншира. Француз был почти так же плох. Другой аргумент против Винсана - то, что он из французского второго дивизиона. Французы выдвинули его исключительно потому, что он француз. Он стал последним в длинном камерунском списке безвестных европейских тренеров. Француз Ру, их первый тренер в 1960 году был местным торговым представителем "Land Rover".

В настоящее время тренера Камеруну, как правило, навязывают посольства стран, стремящихся к политическому влиянию. Советам, у которых было несколько успешных проектов в Камеруне (они когда-то создали сельскохозяйственный университет, хотя и через переводчиков), удалось к Чемпионату мира 1990 года во главе Львов поставить Валерия Непомнящего. Это была хорошая новость для мирового коммунизма, но не столь уж хорошая для Камеруна. "Нипо" или "Русский" (камерунцы никогда не могли выговорить его имя) пришёл из советской Второй лиги, не говорил по-французски и мог разговаривать со своими игроками только через водителя русского посольства, который любил улучшать изречения Нипо своими собственными идеями. Представьте, что Львы могли бы сделать в 1990 году под началом Франца Беккенбауэра.

Я приехал в Камерун с теорией, которую хотел проверить: что Чемпионат мира 1990 года увеличил поток туристов в стране. Для начала, Чемпионат мира напомнил людям, что Камерун существует, а это является непременным условием любого туристического бума. Кроме того, Камерун получил хорошую прессу. В течение месяца нам ежедневно говорили о том, что это беззаботное местечко со множеством вуду, и сравнения с Бразилией не могли повредить. Туризм важен для Камеруна: учитывая экономическое положение, несколько сотен тысяч лишних гостей могли бы что-то поправить.

В министерстве туризма я нашёл сотрудника по связям с прессой, читавшего "France Football" за своим столом. Я попросил интервью с министром, но мне сказали, что это невозможно: ему и так забот хватает, потому что Бийя, надеясь порадовать избирателей, собрался менять своё правительство. Вместо этого я поговорил с Давидом Дуалой Диботи, гражданским служащим, отвечающим за развитие туризма. Футбол помог?

- Чрезвычайно! Вы понимаете, многие люди не знают, где находятся такие страны, как Сенегал, Кот-д'Ивуар и Конго. Часто даже не знают, что они в Африке. Чемпионат мира отметил Камерун на карте.

Как министерство использовало Чемпионат мира? Он сдался.

- Буду откровенен. Мы пренебрегли этим. Мы упустили эту возможность. Я сейчас жалею об этом.

Выпустило министерство хотя бы один рекламный материал - например, плакат с изображением Львов?

- Ни одного.

Когда мы разговаривали, я чувствовал, что только что подал ему идею - что в тот день он впервые увидел потенциал Чемпионата мира - и когда я ушёл, он предложил министерству купить экземпляры моей книги и отдать их европейским туроператорам. Это не показалось мне блестящим замыслом. Но представьте, если бы после Чемпионата мира фотографии Роже Миллы появились на стенах европейских туристических агентств: Миллы, танцующего у углового флажка, скалящего зубы в своей щербатой улыбке и надписью: "Посетите Камерун!"

Камерунцы никогда не называют себя футбольными болельщиками: это то, что говорит само за себя. Шарль тоже был болельщиком. Один из безработных торговцев на рынке - теоретически он продавал книги, но, так как никто их не покупал никогда, он проводил время, беседуя с прохожими. Мы с ним болтали о жизни и выяснили, что мы родились в один год, и я почувствовал, что, если бы я был камерунцем, я бы тоже продавал книги на рынке в Яунде. У Шарля не получилось, конечно, продать мне что-нибудь, но когда он услышал, почему я оказался в Яунде, он дал мне почитать книгу, которую он не продавал, монографию о камерунском футболе. Ещё он пригласил меня на финал Кубка среди женщин в ту субботу. Я читал, что женский футбол в Камеруне - популярный спорт, который привлекал тысячи зрителей.

В субботу я присоединился к Шарлю по дороге к "Омниспортс". Он велел мне пождать перед баром на главной улице его quartier (его единственной улице) и сказать, что я его друг, если кто ко мне прицепится. К счастью, когда я пришёл, он уже ждал. Сначала мы пошли посмотреть его хижину. Моча стекала по кюветам, и вокруг сидели дети. Шарль жил в двух крошечных комнатах, каждая из которых была немногим больше шкафа, вмещавших стереосистему, пластинки и книги. Я кивнул, и мы побрели к "Омниспортс".

Часы на стадионе были разбиты, туалеты заперты, а трибуны без козырьков, кроме террасы президента, у которой, кроме того, был полотняный навес, защищающий от солнца, но, исключительно благодаря погоде, на "Омниспортс" было приятнее в ноябрьскую субботу, чем на каком-нибудь британском стадионе. Поле, хотя и облезлое, являлось самым большим пространством травы в выгоревшем городе, и в жару это выглядело восхитительно. Военный оркестр играл, пока министр молодёжи и спорта пожимал игрокам руки игрокам. В финале встретились "Нифи Форестьер" (Яунда) и "Космос" (Дуала).

Пять тысяч зрителей пришли, больше, чем любой женский матч в Европе мог привлечь, но они не были настоящими болельщиками. Это был день отдыха, перерыв в мужском футболе, где переживают, кто победит, где требуют качественной игры. Болельщики наслаждались этим матчем как пародией на настоящее дело: когда форвард "Нифи" попыталась выполнить удар ножницами и не попала по мячу, у них случился истерический припадок, а когда голкипер увернулась от мяча вместо того, чтобы поймать его, там было полминуты аплодисментов и смеха. Всякий раз, когда футболистка получала травму, трое мужчин с красными крестами выбегали, брали её под руки (у них не было носилок) и убегали обратно под аплодисменты. Настроение было радостным, и, когда "Нифи" забили прекрасным ударом головы и все аплодировали, я почувствовал Африку во всём её великолепии - до тех пор, пока военный оркестр не влез в празднование гола. "Нифи" выиграли 1:0.

Однажды во время игры между "Бамендой" и "Тоннере Яунда" (клубом, тайно поддерживаемым правительством), нападающий "Тоннере" обвёл вратаря и отправил мяч в сторону пустой сетки. Откуда ни возьмись выскочил болельщик "Баменды" и выбил мяч с линии. Десять тысяч болельщиков-собратьев поддержали его, и игра была остановлена. Беспорядки распространились, когда франкоязычная команда приехала в Баменду, столицу Северо-Западной провинции, и армия стреляла в футбольных бунтовщиков на улицах. Для англоязычных людей "Баменда" является гордостью провинции; для франкоязычных - клубом "сепаратистов". Так или иначе, камерунцы согласны, что футбол - это политика другими средствами.

Одна из любимых историй англоязычного Камеруна касается финала Кубка Камеруна 1979 года. Вопреки всем прогнозам, "Баменда" добралась в том году до финала. Однако по дороге на матч в Янду, команду и их президента, Ни Джона Фру Нди, тогдашнего лидера SDF, остановил на контрольно-пропускном пункте и бросил в тюрьму полицейский из племени Басса. ("Динамо Дуала", соперники "Баменды" в финале, являются, в основном, клубом Бассы.) "Баменда" в итоге добралась до Яунде, но вечером перед финалом или где-то так, как гласит история, повар подкинул успокоительное средство в их еду. "Баменда" проиграла матч 3:1, и несколько болельщиков покончили с собой. Англоязычные рассказывают историю часто, потому что им кажется, она отражает нравы камерунской истории: франкоязычные обманывают англоязычных. Для северо-западных то, что их отличительной особенностью является клуб, "Баменда", и партия, SDF, - это прекрасно.

- Типичный франкоязычный - коррупционер, - сказал мне Барнабас Азе. - Франкоязычные верят в тиранию.

Я разбудил Азе, но, когда он услышал тему, он поговорил со мной прямо в пижаме. Слушая его нападки на франкоязычных, я указал, что он пишет для "Cameroon Tribune", газеты, которая печатает фотографии Бийя на первой полосе.

- Я работаю в правительственной газете не потому, что я люблю правительство, - мрачно ответил он. - Я это делаю потому, что мне нужны деньги.

Как раз в тот момент разразился новый скандал. За несколько дней до того, как я прибыл, две команды, борющихся за выживание, "Баменда" и "Коломб Сангмелима" играли последний матч в сезоне чемпионата. Это был перенесённый матч: первоначально, он должен был состояться в Баменде, но, когда объявили чрезвычайное положение, его отменили и перенесли на восток. "Баменда" испытывала проблемы с тренировками перед матчем - в условиях чрезвычайного положения на Северо-Западе запрещалось собираться больше трёх человек.

Поскольку Сангмелима - родной город Бийя, игра поразила многих точно так же, как пересмотр выборов. Игра велась за закрытыми дверями, даже прессу не допустили, и только солдаты присутствовали. "Коломб" выиграл 1:0. Я спросил Азе, прошёл ли матч честно, и он ответил, разумеется, что никто не знает.

В результате четыре команды, включая "Коломб" и "Баменду", остались на дне первого дивизиона, в равном положении, с 22 очками каждая. Какие две из четырёх должны были вылететь? Я не в курсе деталей, но вопрос заключался в том, определяется ли место в таблице подсчётом голов за весь сезон или только подсчётом голов в матчах этих четырёх команд между собой. ФЕКАФУТ, ФА Камеруна, предстояло определиться.

Я не ведаю, какую они выбрали систему. Я знаю только, что соответствующий комитет проголосовал по этому вопросу, и "Баменда" с "Диамант Яунде" выбыли. Ясно, что, поскольку провели голосование, корректность метода расчёта таблицы явно сомнительна, а во-вторых, итоговая таблица, в связи с этим, была предсказуема. Путешествуя по Европе, я обнаружил многие случаи дискриминации ФА определённых команд - Николай Старостин мог бы сказать пару слов по этому поводу - но только о случаях из прошлого. Сталин и Берия сейчас мертвы, а европейский футбол справедлив. В Камеруне я видел старые трюки, которые всё ещё разыгрывались.

Как и в Англии, финал Кубка в Камеруне завершает сезон и является его изюминкой. Возможно, финал Кубка Камеруна даже более важное дело, чем у нас, поскольку Кубок Англии вручают приближённые ко двору, финал Кубка в Камеруне - единственное популярное мероприятие, которому президент республики всегда уделяет внимание. Это традиция, восходящая к первому финалу 1935 года, в день Успения, сыгранным перед французским колониальным губернатором, Репикетом. Президент должен быть там: в 1991 году, с уже матчевыми превью в киосках, Бийя поехал в отпуск в Европу и игру отложили до его возвращения. В этот год была более серьёзная проблема. Бийя появился на публике после фальсифицированных выборов, и опасались, если он покажется, его застрелят, или освищут, или, в лучшем случае, проигнорируют. Президент ФЕКАФУТ признался мне, что власти вообще рассматривали отмену финала. Так что все вздохнули с облегчением, за два дня до матча, когда первый материал по радио в вечерних новостях был таким: "Глава государства, Его Превосходительство Поль Бийя, в воскресенье, 29 ноября, проведёт финал национального футбольного Кубка Вызова." В сообщении не упоминалось, что это когда-либо вызывало сомнения. Во второй новости сказали о том, что Бийя назначил новое правительство.

В финале того года играли "Диамант Яунде", только выбывший во второй дивизион, и "Олимпик Мволье", уже из второго дивизиона. "Мволье" был богатейшим и самым причудливым клубом в Камеруне. Всего три года назад его основал богач по имени Дамас Омбга. Омбга заработал свои деньги, покупая оружие для Бийи и отхватывая свой кусок пирога. Говорят, что он был силой, стоящей за троном Бийи (выложите Омбге 50000 фунтов, и Бийя даст вам место в кабинете министров), и он создал свой клуб по образцу марсельского "Олимпика". Он выбрал название клуба, чтобы вызывать чувства, связанные с оригинальным "ОМ" и одевал свою команду в бело-голубую форму, точную копию французских чемпионов. Что касается названия "Мволье", это деревня, где он родился.

- Почему ребята любят такое, когда становятся грязными богачами? - риторически спросил профессор Нкви. - Они слишком необразованы, чтобы присоединиться к правительству, так что они прокладывают дорогу к своей деревне и за один вечер создают клуб.

И он провёз меня по дороге через Мволье, что заняло примерно три минуты.

- Двадцать лет назад всё это было бушем, - сказал Нкви.

Сейчас Мволье - небольшой пригород Яунды, отчасти благодаря дороге Омбги. В более грандиозном масштабе, чем Омбга, хотя и по тем же принципам, бывший президент Кот-д'Ивуара выстроил крупнейший собор в мире в своей родной деревне.

Омбга купил нескольких звёзд Чемпионата мира 1990 года, включая Стефена Татаву, капитана Львов в Италии, и Бертина Эбвелле, и, как полагали, платил им целую 1000 долларов в месяц. Это уникально: несмотря на то, что некоторые матчи чемпионата собирают 50000 зрителей, выручка исчезает, не доходя до игроков, и все команды в Камеруне являются полупрофессиональными. Проблема заключается в том, что, как только команда начинает выступать плохо, покровители их бросают.

- Африканские предприниматели никогда не инвестируют в долгосрочную перспективу, - объяснил Нкви.

Однако "ОМ" всё ещё пребывали во втором дивизионе. Если бы они завоевали Кубок, это был бы первый приз в их истории. Они проиграли в предматчевых стычках: за пару дней до финала, четверо вооружённых людей вытащили Татава из его машины и избили.

"Омниспортс" всегда раскупается во время финала Кубка, и атмосфера известна. "Приходи туда пораньше", - советовали мне разные люди, так что я прибыл почти за три часа до начала матча на практически пустой стадион. Он был похож на безлюдный "Уэмбли" в день финала Кубка. Я сидел не в ложе прессы: поскольку это часть президентской трибуны, каждый туда натыкался там на проверку, призванную убедиться в том, что никто не собирается стрелять в Бийю, и не хватало времени, чтобы проверить меня.

У меня был личный интерес к первому событию вечера - параду национальных чемпионов в других видах спорта. Я познакомился с чемпионом Камеруна по волейболу, Амакамом, когда его команда поселилась в Миссии пресвитериан. После того, как они заполонили комнату для гостей, мне пришлось перебраться в хижину владелицы, в которой я дважды просыпался ночью, чтобы поймать её племянника, мочащегося у двери в мою спальню. Но игроки были самыми любезными людьми, которых я когда-либо встречал, и никогда не проходили мимо меня, не спрашивая о моём здоровье во всех подробностях. Однажды вечером, пока чистили зубы над умывальником, они спросили меня, как я, и я сказал неплохо. Тогда я спросил, как они.

- Очень хорошо, - ответили они. - Мы выиграли турнир сегодня.

- Какой турнир?

- Чемпионат Западной Африки.

Я пробормотал свои поздравления.

Я с самого начала знал, что они должны быть классными игроками, потому что у них у всех была одинаковая форма. На "Омниспортсе" я помахал им, когда они проходили мимо.

Стадион всё ещё почти пустовал, а Бийя должен был прибыть в 15:20 - газеты и радио предоставили подробный план мероприятий. Но затем, всего за час до стартового свистка, десятки тысяч людей материализовались в течение пары минут, словно упали с небес на бетонные плиты. Почему они появились так внезапно?

Ожидая Бийю, я так же волновался, как и все остальные. Я не возражал против того, что он один из величайших государственных деятелей нашего века, но когда вы неделю повсюду видите плакаты какого-нибудь человека, вам любопытно увидеть его в реальной жизни, особенно если он затворник. Когда пришло его время, те, которые на передних плитах бездумно встали, чтобы лучше видеть, и их ругали те, которые сзади. Затем Бийя появился, он стоял и махал в лимузине с открытым верхом, движущемся по легкоатлетической дорожке, а за ним следовали лимузины, наполненные солдатами. Но, несмотря на то, что я видел его изображения сотни раз, я не сразу узнал его. Персона в машине была короче и круглее, чем Мужественный Человек, Человек-Лев, и обладала плешью. Был ли он двойником? Толпа восторгалась, и хлопала в ладоши, и приветственно кричала, как будто он был избран народом. Всё ещё оставались огромные пустующие промежутки на террасах, хотя это неслыханно для кубкового финала.

Команды разогревались применяя некоторые захватывающие трюки. Министр спорта, участвующий в финале женского Кубка потерял свою работу из-за перестановок в кабинете, и на этой неделе это преемник начал игру, выбив мяч в аут в 30 ярдах от центральной линии.

Я никогда не видел таких нейтральных зрителей, как в тот день на "Омниспортс". Кроме нескольких юношей в майках "Олимпик Мволье", никто не облачился в клубные цвета, и при всех мастерских действах аплодировали бесстрастно. Выпрашивание "Олимпиком" пенальти вызвало научную дискуссию. Стартовый удар оказался единственным ярким моментом первого тайма. Непосредственно после перерыва, капитан "Олимпика" Татав забежал в штрафную площадь "Диаманта", свалился и заработал пенальти, который Эбвелле реализовал. За воротами "Диаманта" цепь из юношей и девушек в одинаковых футболках "Олимпика" выстроилась и станцевала конгу посреди трибуны, в это время два моих соседа, посреди которых я сидел, спорили насчёт пенальти минут десять. Тот гол оказался единственным в матче, и Омбга добыл свой первый трофей. После финального свистка, подозревая постановку, я спросил болельщика в футболке "Олимпика", где бы я мог купить её. Он показал мне улицу, где их раздавали бесплатно. Я понял: Омбга купил не только команду, но, вслед за тем, и болельщиков. Несомненно, подросткам за воротами заплатили за их танец. Всё это было частью фантазии "Олимпик Марсель".

Дорога у "Омниспортс" перекрыли ради десятков военных автомашин, несущихся мимо. Ожидая такси, я переписал текст на майке великана, стоящего рядом со мной:

P'ong design for World Cup
Когда примерно Чемпионат мира, я уверен, тебе известно?
Потому что это футбольное действо, которое будоражит
Каждые 4 года
Выявляется только одна команда, чемпион
И Чемпионат мира 1990 в Италии скоро начнётся!..
И... Я надеюсь, тебя это будоражит!
Я уверен...

Когда великан заметил, что я пишу, он любезно растянул передо мной свою майку.

Вернувшись в Миссию, я услышал в новостях по радио признание того, что матч прошёл "сдержанно". Престижную награду матча, Guiness Man, отдали Янгу Сандею, англоязычному капитану "Диаманта". "Меня это немного удивило", - признался Сандей, и, често говоря, всех остальных тоже.

В СССР правду в газете "Pravda" прочитать было можно - если уметь читать между строк. В Камеруне же правда не в газетах, на радио или телевидении - она передаётся от человека к человеку и искажается по пути. Фокус в том, чтобы получить информацию от друзей, которые находятся в начале цепи. У меня имелись вопросы насчёт финала, которые я хотел задать.

На следующий день после игры, я впервые нанёс визит к Фон Эхекие в офис, который он делил с франкоязычными коллегами на камерунском телевидении. (По-видимому, в 1990 году они переименовали свои студии после Миллы.) Некоторое время мы поболтали о том о сём, а потом он отвёл меня к лифту, где никто не мог нас услышать, и сказал, что за час до финала, когда трибуны ещё пустовали, солдаты вышли на улицы и попросили людей заходить бесплатно. Президент не мог бы махать пустым местам. Почему люди держались в стороне? Прежде всего, объяснил Фон Эхекие, финалисты были посредственными командами, и торговец оружием сделал себя непопулярным, скупая игроков "Канона" и "Тоннере", двух именитых клубов Яунде. Потом у людей нет денег. В-третьих, оппозиция - а большинство из Яунды голосовало против Бийи - бойкотировала финал. Янга Сандея, добавил Фон Эхекие, сделали лучшим игроком матча исключительно для того, чтобы умиротворить англоязычных. Разумеется, газета Азе в тот день активно выступала в пользу Сандея, а это означало, что-то неладное продолжалось.

Появились другие новости: "Диамант" вообще не собирался играть в финале. Разозлившись на решение ФЕКАФУТ перевести их в низшую лигу, игроки задумали пожать руку Бийи, после чего вернуться в раздевалку. В последний момент они передумали или их переубедили.

Я покинул здание телевидения и взял такси до бара "Liberty", где на стойке стояла коробка для сбора пожертвований для "Баменды".

- Где офис "Сameroon Post"? - спросил я посетителя.

- Кто вы? - спросил он.

Я сказал, что я английский журналист, и он проводил меня на задний двор частного дома. В гостиной находились десять или двадцать мужчин, которые сидели за пишущими машинками или пили пиво, пока женщины готовили на кухне. Это был "Сameroon Post", национальная газета, а дом был зданием её редакции. Сотрудники перебрались сюда после получения угроз убийствами и посещений полицией их офиса. "Post" - англоязычная (отсюда и коробка "Баменды" в баре "Liberty") и, в конце концов, единственная оппозиционная газета, которая не запрещена. Редактор "Post" боялся худшего, чем запрет.

- Когда эти ребята приходят забирать вас, они не цацкаются, - сказал он мне.

Почему их газета так долго выживает? Он привёл слова несчастных английских государственных цензоров. В номере той недели они вычеркнули список имён задержанных в Северо-Западной провинции, но пропустили основную часть на две полосы с подробным описанием актов насилия. Редактору это показалось очень забавным.

Я пришёл в тот дом, чтобы поговорить с Джулиусом Веймей, журналистом "Post", корреспондентом CNN, и подобно каждому камерунцу, экспертом в политике и футболе. Низкая посещаемость финала, по его словам, это "первое доказательство непопулярности Бийи после выборов." Но он вздохнул:

- Бийя из тех людей, которые смотрят на пустые трибуны и думают, что они полные. Он похож на жирного уродливого человека, который смотрит в зеркало утром и видит стройного молодого человека.

И Веймей подтвердил точку зрения Фон Эхекие на приз Сандея. Мы продолжили тему перевода в низшую лигу. Я сказал, ФЕКАФУТ, как мне видится, хотелось, чтобы "Баменда" вылетела, но я до сих пор не понимаю, почему они решили тратить силы, чтобы это подстроить, зная, какие волнения это вызовет на Северо-Западе? Короче, почему они хлопотали?

- Потому что они думают, сумеют со всем справиться, в конце концов, - ответил Веймей.

Я поймал последнюю "Тойоту" к профессору Нкви в Университет Яунды. Он согласился с тем, что непосещаемость финала, вероятно, связана с бойкотом, организованным оппозицией. Точно так же, по его словам, бойкотируются французские товары (Франция ещё поддерживала Бийю), несмотря на то, что никто этого не объявлял. Но когда я упомянул награду Сандея, он покачал головой. Он не знал про этот слух. Если англоязычный должен получить этот приз, спросил он, тогда почему не Татав, капитан выигравшей команды, который играл хорошо?

- Народ сейчас пытается искать смысл во всём, - посетовал он.

Двумя днями позже я вернулся в аэропорт Дуалы, встретил моего носильщика двухнедельной давности и отогнал его от себя. Потом мне сказали, что, так как я не подтвердил моё место, я не полечу в этот день. Следующий самолёт "Аэрофлота" отправлялся через две недели. Дружелюбный махинатор посоветовал мне, что другие претенденты участвуют в торгах за места в моём рейсе и для того, чтобы попасть на него, мне нужно заплатить бoльшую цену, чем мои конкуренты. Я дал этому человеку 100 долларов и пять часов изнывал в фойе без кондиционера, пока он не сказал мне, что для меня место есть. Я побежал в самолёт - пассажиров было больше, чем мест, и я не хотел ехать стоя в Москву - и всего 18 часов спустя я очутился дома.

Постскриптум: Я испытывал ностальгическую тоску по Камеруну, когда через несколько месяцев прочитал, что Львы отобрались на Чемпионат мира. Решающая игра состоялась дома с Зимбабве, 10 октября 1993 года. Оппозиция, ещё пытающаяся свергнуть Бийю объявила всеобщую забастовку 11-го числа. Бийя отреагировал, сообщив, что, если Львы пройдут квалификацию 10-го, 11-е будет государственным праздником. Тем временем игроки во главе с Беллом угрожали не выйти на игру, если им не отдадут невыплаченные призовые. Вечером перед матчем премьер-министр и мой друг, президент ФЕКАФУТ, принесли им наличные. Камерун прошёл, и когда прозвучал финальный свисток, болельщики немедленно покинули "Омниспортс". Их взбесили игроки своим отсутствием политических принципов.

- Ты прикалываешься? - ответил он. - Это Южная Африка.

Чтобы вы ни читали об африканском футболе - вероятно, это написано Марком. Он путешествует по континенту и подробно описывает свой футбол для йоханнесбургской "Star", BBC, "World Soccer", "France Fooball", "Daily Telegraph" и "La Stampа", и это только некоторые. Если, скажем, полуфинал африканского Кубка кубов проходит в Бурунди, Марк летит туда, зависает там на неделю и продаёт дюжину материалов. Он говорит, что его норма - четыре штуки в день. Однажды он вёз меня в Свазиленд, ударяясь коленями об руль своей крошечной машины (Марк выше 2 метров), потому что существовала незначительная вероятность того, что сборная Камеруна может приземлиться там в аэропорту. (Этого не произошло.) Он знал лучший ресторан с креветками в Мозамбике и был теннисным партнёром Роже Миллы. В тоннеле из раздевалки во время матча Ботсваны против Нигера игроки Нигера, те, кто постарше, подошли поздороваться с Марком, а их младшие товарищи смотрели в стороне с благоговением. Рост в 2 метра помогает, говорит он, точно так же, как белый цвет кожи. Никто в Африке не забывает Марка.

Итак, мы ехали из Йоханнесбурга в шортах и майках, через буш, в Хелдерфонтейн, в загородное поместье, где Нельсон Мандела собирался встретиться с южноафриканской футбольной сборной. Бафане-Бафане ("парни" на зулусском) двумя днями позже предстояло сыграть с Нигерией, матч, который они должны были выиграть, чтобы иметь шанс впервые за всю историю сделать Южную Африку участницей Чемпионата мира. Визит к Манделе был связан с проведением первых за всю историю межрасовых выборов, намеченных через год. Даже по стандартам остального мира чёрные южноафриканцы безумно любят футбол.

- Нам нужно быть там, чтобы нас увидели, - сказал мне чиновник АНК и, конечно, прессу пригласили.

В 1992 году, чтобы судить о том, готова ли Южная Африка вернуться в международный футбол, Жоао Авеланж и Зепп Блаттер из ФИФА поселили Йоханнесбург. Соломон "Стикс" Морева, генеральный секретарь Южноафриканской ФА, покатал их в своём "Мерседесе", показав семь чудесных стадионов города. Потом отвёз их на автозаправочную станцию в Соуэто. Станция принадлежала ему, и он хотел, чтобы гости её увидели. Кроме того, ему приходилось звонить по телефону. Так что он сказал им подождать его в машине, принёс им прохладительные напитки из торгового автомата и дал им возможность поразмышлять о примитивности южноафриканского футбола.

Я обходил офисы САФА, чтобы организовать интервью с Моревой. В его офисе я увидел женщину, и я её спросил:

- Вы секретарь мистера Моревы?

Она ответила:

- Я не знаю. Я здесь только первый день, так что я не знаю, как его зовут.

Я показал, что на её журнале назначений есть имя Моревы, и заказал интервью. Я появился в назначенный день и встретил Мореву, который показал мне журнал назначений. Моего имени не значилось. Он согласился поговорить со мной на следующий день. Марк привёз меня, и, как он предсказывал, Моревы нигде не было видно.

- Мне кажется, ты четвёртый иностранный журналист, которого я взял на встречу с Моревой, а он всё ещё не появился, - утешал меня Марк.

Мореве удалось попасть на конгресс ФИФА в Цюрихе в июне 1992 года. Тогда в ФИФА приняли 16 новых членов, но из них только Южная Африка вызвала овацию зала. Мир счастлив вернуть Южную Африку. Люди чувствуют, что это земля, где течёт золото и алмазы^[33], где только человеческая глупость мешает величию. Не одни только чиновники САФА объезжали Цюрих, рассказывая, что Южная Африка вот-вот выиграет Чемпионат мира, и радетели сборной радостно начали отбирать национальную команду.

Всё пошло наперекосяк. Ещё до того, как Южная Африка сыграла свой первый матч, их тренеру, Джеффу Батлеру, пришлось уйти в отставку, когда просочились новости о том, что он творчески подошёл к своему резюме. Его весьма скромное заявление о том, что он играл в "Ноттс Каунти", оказалось ложным - хотя, как отмечали его заступники, там играл его двоюродный брат.

- К нам приходят люди, которые говорят, что они играли за "Ливерпуль", а они сыграли два матча за молодёжную команду "Ливерпуля" или и того нет, и они поиграют в десяти клубах Южной Африки, ничего не прибавив здесь к игре, - проворчал Джон Перлман из "Star" в разговоре со мной.

Перлман любил поворчать.

Марк называл следующим тренером Южной Африки Стэнли Чабалалу, "крестьянского наставника". Бедняга Чабалала родился не в том месте, не в то время. Оно вырос в эпоху санкций, когда южноафриканские команды никогда не встречались с иностранными и даже редко видели их по телевизору: Чемпионат мира 1990 года - первый, который показывали в Южной Африке. Южная Африка была немного ближе к миру, чем, говорят, Луна или Плутон, но всё ещё находилась на расстоянии нескольких световых лет. Белые южноафриканские футболисты пытались играть, как англичане, но чёрные подражали "Гарлем Глобтроттерс"^[34], и Чабалала понял, что футбол - это что-то наподобие цирковых трюков. "Лоск и покой" гордо именовался южноафриканским стилем, и он наивно воображал, будто Бразилия играет в той же манере. Когда Бафана-Бафана проиграла 4:1 Зимбабве, его игроки показали, что он вообще не составил им плана на игру. Им пришлось выходить и импровизировать. Кроме того, футболисты жаловались, что он одержим мути. Следом чёрный душ от Нигерии - 4:0.

Журналисты бушевали против Чабалалы, а он называл их расистами. Южноафриканские футбольные репортёры, в основном, белые, и тренеры, в основном, тоже.

- Чёрные игроки боятся белых тренеров, - Фил Ньяман, один из немногих чёрных журналистов, объяснял мне как-то утром за завтраком в "Star". - Когда наставник - чёрный, они расслабляются. "Шифз" как-то привлекли тренера из Аргентины, и когда поговоришь с ним, придёшь к выводу: "Этот парень совсем не разбирается в футболе". Но смешное в том, что "Шифз" играли хорошо под его началом, он производил впечатление на игроков, потому что был белым. Белая кожа - это не просто что-то материальное: южноафриканцы склонны считать, что любой обладатель заграничного паспорта мудр и велик.

В конечном счёте, Чабалала ударил Сая Лермана из "Sunday Times" в лицо и был уволен. (Лерман известен другим журналистам под прозвищем "Наставник": говорят, он отбирал сборную.) Чабалалу сменил временно исполняющий обязанности, а затем перуанец Аугусто Паласиос, друг Лермана.

В приёмной Хелдерфонтейна сидела Мисс Южной Африки 1982 года, и молодые люди в спортивных костюмах роились вокруг её стола. "Есть какие-нибудь сообщения для меня?" - спрашивали они каждые две минуты. Джордж Дирналей, белый форвард, обнаружил, что Сизве Мотаунг, чёрный игрок полузащиты, получал 50 телефонных звонков от женщин каждый день. "Скажите матери и сестре не звонить так часто, - кричал Дирналей, - потому что я точно знаю, что у него нет никакой девушки." Мотаунг бровью не повёл. Журналисты сказали мне, что белые и чёрные игроки с трудом перемешиваются, но четыре недели в тренировочном лагере, похоже, помогли.

Мандела должен был прибыть, и игроки выбирались из бассейна и переодевались в спортивные костюмы. Я спросил у Роджера Де Са, вратаря-очкарика и одного из трёх белых в составе, в восторге ли игроки от визита.

- Я нет, - сказал он. - Я не буду голосовать за него.

В ожидании Манделы мы с Де Са болтали, и Инносент Мнкванго, чёрный игрок, сидел рядом с нами, но ничего не говорил.

Де Са - сын португальского колониста, и родился в Мозамбике. Его отец играл за "Спортинг Мозамбик", ответвление лиссабонского "Спортинга", и был у него период в материнском клубе, пока тоска по родине не заставила вернуться обратно в Африку. Эйсебио тоже начинал свою карьеру в "Спортинг Мозамбик" и улетел в Португалию, чтобы присоединиться к "Спортинг Лиссабон", но "Бенфика" оказалась шустрее.

- Они поймали его в аэропорту, предложили ему денег больше, чем он когда-нибудь раньше видел, и он подписал контракт, - утверждал Де Са.

Де Са болеет за "Спортинг" - в Южной Африке это говорит о многом.

- Когда я был маленьким, все по выходным приходили со своими радиоприёмниками в "Португальский клуб", чтобы подбодрить их команду.

Мнкванго всё ещё ничего не сказал.

Мы говорили об Африке - южноафриканские белые любят её обсуждать, если постоянно живут на другом континенте.

- Ребята рассказывали мне, что в Лагосе они выехали со стадиона только благодаря нигерийским игрокам. Джордж Дирналей говорит, что, когда они сидели в автобусе, болельщики кричали: "Де Клерк! Иди сюда!" А я человек вспыльчивый - боюсь, если бы я встрял во что-то такое, я бы разозлился.

"Бафане-Бафане" предстоял матч на выезде в Конго.

- Стоит ли оно того? - спросил Де Са, не подразумевая этого. - Кто вообще поддерживает Манделу? - спросил он меня.

Я знал, потому что генеральный менеджер "Орландо Пайретс" рассказал мне. "Мандела - постоянный член фан-клуба "Пайретс", - сказал Иван Хоза, - и он много раз останавливался в моём доме. Епископ Десмонд Туту тоже поддерживает "Пайретс"." Я пересказал это Де Са, и он ответил:

- Тогда я точно не буду голосовать за него.

Де Са играет за "Морока Сваллоус".

С получасовым опозданием и с обычным для себя видом китайского великана появился Мандела. Он болтал и шутил и когда Стив Кроули, другой белый вратарь, прибежал на несколько минут позже, Мандела одарил его улыбкой школьного директора. У Паласиоса нашлись обнадёживающие слова для президента АНК ("Не переживайте. Мы победим"), и потом Мандела добрался до журналистов. Он пожал руки чёрным репортёрам, а потом, так как такое ещё случается в Южной Африке, повернулся, чтобы посмотреть на нас, трёх белых журналистам, сидящих рядом. От волнения мы держали свои руки при себе, он не нашёл чего пожать и остался не у дел. Всё время меня интересовало, отважусь ли я задать вопрос. Даже профессиональные футболисты, такие, как Де Са, пугали меня, а это был Нельсон Мандела. Возможно, он был самым известным политиком на Земле, хотя Виллем, мой фотограф, говорил, что нет. (Мы обсуждали этот вопрос.) Мандела наверняка выступал с концертом на "Уэмбли". Поэтому, когда я спросил:

- Мистер Мандела, мы слышали, что вы болеете за "Орландо Пайретс". Верно ли это? - меня самого это восхитило.

Я свободно это произнёс, он услышал меня, и вопрос не вызвал у него раздражения.

Он сказал:

- Неееет! Мне много раз задавали этот вопрос за долгие годы в тюрьме и каждый раз я отвечал, что болею за все команды одинаково! - Это был ответ в год выборов.

Когда я проходил мимо игроков, Де Са отозвал меня.

- Так за кого он болеет? - спросил он, и вся команда нетерпеливо уставилась на меня.

Я сказал:

- Он болеет за все команды одинаково.

- Я же говорил вам, что он болельщик "Сваллоус", - закричал Де Са.

Затем Мандела произнёс речь:

- Товарищи! - начал он, рассказал несколько анекдотов, доказывающие, что он простой парень, и перешёл на футбол. - Завтра, - сказал он, - вся Южная Африка будет на стадионе.

(Это удивительно, если так, поскольку матч запланировали двумя днями позже.) Он не был уверен, за кого болеть, сознался в этом:

- ...потому что вы будете играть против Нигерии, страны, которая активно поддерживает борьбу против апартеида.

Этот нейтралитет, благородство своего рода, должно быть разочаровал Паласиоса, которого Мандела пригласил в Хелдерфонтейн. Паласиос играл за Перу и верил, что визиты политиков вдохновляют игроков.

- Соккер, - Мандела произносил "ссаки", - один из наиболее объединяющих видов деятельности среди нас.

В тот день в Хелдерфонтейне это заявление звучало особо правдиво. У игроков до него - чёрных, белых, цветных и индейцев - только футбол был общим. Десять лет назад чёрные среди них могли войти в поместье только в качестве слуг, а всего три года назад Мандела сидел в тюрьме на Роббенэйланд. В тот день совсем рядом с Хельдерфонтейном другие южноафриканцы с энтузиазмом стреляли друг в друга.

- Южноафриканцы безумно любят спорт, - сказал Морева.

Апартеид отменён, страна - сонная, разового пользования, колония на дне мира и, кроме спорта, там не много ещё занятий. Йоханнесбург строят вокруг полей для гольфа, а в Соуэто уровень преступности упал до беспрецендентного уровня во время итальянского Чемпионата мира. Идея о том, что спорт может помочь выстроить страну, более желанна, чем это озвучивается.

Чемпионат мира по крикету 1992 года был откровением. 20-летний спортивный бойкот завершился как раз за пару месяцев до того, и страна - вся страна - восторженно следила за турниром. Когда Южная Африка обыграла Австралию с преимуществом в семь уикетов, Стив Тшвет, человек спорта в АНК и бывший политзаключённый, прыгнул в объятия Келлера Весселса, капитана команды и африканера. "Я никогда не проливал слёз на Роббенэйленд, но я плакал сегодня вечером", - позже сказал Тшвет. Именно во время того Чемпионата мира белые из Южной Африки должны были сказать "да" или "нет" дальнейшим реформам апартеида. Сборная дала понять, что если "нет" победит, они покинут Чемпионат мира. Голос "да" был подавляющим, и учёные мужи сказали, что вы можете делать что угодно с белыми южноафриканцами, пока даёте им международный спорт.

Сомневающиеся спрашивали, как спорт может объединить страну, когда даже в спорте расы разделены. Африканеры играют в регби, англичане - в крикет, а чёрные в большинстве случаев - в соккер. (Южная Африка славится регби и крикетом, но, конечно, футбол - наиболее популярный вид спорта в стране.) Я изложил мысль об это разрыве старшему государственному служащему Южной Африки, ответственному за спорт, толстенькому человеку по имени Боденштейн.

- Ну да, - сказал он. - Но это на самом деле не по причине этнической принадлежности. Я бы сказал, скорее, что это дело предпочтений. Смотрите, чёрный человек - это игрок в мяч. У него потрясающее чутьё для игры с мячом, и он вырастает с футбольным мячом на заднем дворе, а с мячом для регби на заднем дворе как-то не так. Много чёрных южноафриканцев живут на задних дворах, и я предположил в разговоре с Боденштейном, что "предпочтения" также связаны с доходом. Играть в регби можно только на полях, покрытых травой, а крикет требует идеальных площадок и наставников, которые могут обучать сложным приёмам.

- Да, это отчасти так, - согласился Боденштейн, но добавил, что спортивные состязания теперь открыты для всех рас.

Но было бы неправильно быть слишком мрачным: есть один вид спорта, который всем расам, по крайней мере, нравится (только местным китайцам не так сильно), и это - футбол. Южная Африка - страна, которая могла бы выиграть Чемпионат мира или, по крайней мере, отобраться на него, и матч с Нигерией имел решающее значение. Президент Де Клерк тоже так думал, один из его советников рассказал мне об этом.

За несколько дней до игры с Нигерией я стоял на тротуаре в центре Йоханнесбурга, читая футбольные новости в "Sowetan", чёрном таблоиде. Чёрный незнакомец подошёл ко мне. Собираюсь ли я на матч? Кто, по-моему, победит? Разве я не согласен, что Бафана стала лучше? Белые и чёрные с удовольствием бы поговорили друг с другом - почти все хотят, чтобы новая Южная Африка прижилась - но о чём ещё им говорить? Футбол - важная вещь.

- Как вы знаете, - продолжал Мандела, - я был в отпуске в течение 27 лет, но с этого знаменитого курорта я смог наблюдать за прогрессом игры в ссаки в этой стране. Но был период, когда требования к качеству начинали снижаться, по причинам, которые мы все знаем.

Я ощутил, как у игроков поднимаются уши: Мандела знал об их проблемах! Под "причинами" он имел ввиду спортивный бойкот. Но теперь Паласиос, четвёртый тренер Южной Африки за последние шесть месяцев в игре мирового значения, обещал лучшие дни.

- Африканский континент объединился, - заключил Мандела, - в ходе целенаправленной деятельности, в которой вы - наши лучшие посланники.

Это заставило меня вспомнить Роже Миллу в Камеруне: "Не только успех Африки, но и всего Третьего Мира". Паласиос вручил Манделе "подарок": бейсболку с логотипом "Kappa". Женщина, представитель спонсоров, немедленно нацепила кепку на президента АНК, но "Каppa" недооценили размер головы великого человека и кепка сидела высоко на макушке. Фотографы старались не смеяться, пока Мандела показывал игрокам шрамы от ножа колдуна на лице и запястьях.

- Вы видите, это мути не является чем-то новым, - сказал он.

Он позировал для командной фотографии, и фотографы умоляли его пожать руку Доктору Кумало, второму по известности человеку в Южной Африке, искусному ловкачу, который проходил просмотр в "Астон Вилле". Высокий, светлокожий и с тонкими усиками, Доктор больше походил на художника, чем на футболиста. Сжав его ладонь, Мандела похвастался:

- Наконец-то я могу сказать внукам, что один день я был знаменит.

Доктор покраснел.

Позже я пообедал с Паласиосом. Игроки сидели за двумя длинными столами, но мы ели одни. Я был польщён этим вниманием, пока не понял, что этот человек будет разглагольствовать с кем угодно. Ничто не прерывало его, даже когда у меня выскользнул нож и я разбросал рис по всему столу. (Я никогда раньше не обедал с тренером национальной сборной.) Паласиос закончил есть через полчаса после меня и завершил тем, что выпил своё мороженое.

Как отец и двое его дядюшек до него, Паласиос играл за Перу, хотя число матчей, которые он выиграл в составе сборной зависит от того, какое интервью вам попалось. Он утверждает, что пропустил Чемпионат мира 1978 года из-за травмы, но все наставники в Южной Африке, которые никогда не играли на Чемпионате мира, говорят то же самое. Вскоре после того аргентинец по имени Марсело Хаусман превратил свою карьеру в кругосветное путешествие по миру. Хаусмен появился в жизни Паласиоса в 1979 году, в Коста-Рике, где аргентинец был нападающим, а перуанец - играющим тренером. Инфляция ударила по Коста-Рике, и Хаусмен переехал в Гонконг, откуда он позвонил Паласиосу.

- "Негр, - сказал Марсело - это у него не оскорбление, он называет меня "негр" от большой любви, - приезжай в Гонконг!" Я подумал, что он шутит, но потом я приехал.

Из Гонконга Хаусмен взял Паласиоса в Финляндию и позже - в Германию, и однажда отправил его в Австралию, когда сам не мог устроиться там. Потом в 1985 году Хаусмен опять позвонил своему другу, чтобы пригласить его в Южную Америку.

Паласиос - чернокожий человек, и в Южной Африке ему пришлось бросить вызов закону просто потому, что живёт со своей белой женой, но, по его собственному признанию, он преуспевал. Он тренировал различные клубы, а в 1992-м стал тренером Бафаны-Бафаны. Хаусмен, работающий теперь агентом в Йоханнесбурге, сказал мне, что это он устроил друга на работу. Паласиос думает, что он заслужил этого.

- Здесь слишком много английских тренеров, - сказал он мне. - Может быть, они не лучшие английские тренеры. Иногда белые тренеры - из-за апартеида - ругают чёрных игроков, орут на них, так, что игроки думают: "Не буду я ничего делать".

Когда мне удалось его перебить, я сказал:

- Журналисты рассказывают мне, что белые и чёрные игроки в вашей команде почти не смешиваются, - и ждал полного отрицания.

- Очень хороший вопрос, - ответил он. - Когда я начинал, вы могли видеть это повсюду. Когда мы ездили в Дурбан, мы ехали на четырёх машинах, и когда первая из них подкатилась, в неё залезли все белые. Мы ели за маленькими столиками, а белые сидели за одним столом. Так что я посадил их всех за один длинный стол, составил список комнат, чтобы прекратить размещение белых с белыми и чёрных с чёрными, и когда игроки составляют пары для того, чтобы пасовать мяч, я не разрешаю двум белым сбиваться в пару.

А белые и чёрные играют по-разному?

- Да, но белые игроки учатся.

Йоханнесбург. Было странно видеть Нельсона Манделу на свободе, встречающего смешанную южноафриканскую футбольную сборную, играющую на Чемпионате мира, и было странно посещать офисы Южно-Африканской коммунистической партии и деловом районе Йоханнесбурга. ЮАКП была запрещена до недавнего времени, но сейчас, вероятно, это единственная усиливающаяся коммунистическая партия в мире.

Охранник открыл решётку перед дверью, и меня пропустили для встречи с Эшопом Пахадом. Пахад - член центрального комитета ЮАКП и исполнительного органа АНК и футбольный болельщик. Он только что вернулся домой после нескольких лет изгнания в Сассекском университете и в коммунистической Праге. Его старший брат, Азиз, - даже более важная шишка в ЮАКП и АНК, а третий брат, Исмаил, управляет футбольным клубом.

С Южной Африкой, меняющейся день ото дня, я думал, что Эшоп может быть занят, и тремя часами позже так и случилось, мне пришлось прекратить разговор и вернуться домой. Мандела в Хелдерфонтейне был в конце пути - Пахад помнил о первых днях.

Пахад - индиец (очень высокий индиец), и это в 50-х означало, что он играл в Индийской лиге.

- Всё было отделено, - вспоминал он, - команды, зрители. Например, рядом с Наталспрут, где играли индийцы, отделённый от него только оградой, стоял стадион для цветных - у них стадион был немного больше - и это значило: "Никогда не пересекайтесь".

Но там встречались самозванцы. У друга Пахада из Турции, зарегистрированного как цветного, была такая светлая кожа, что его подписала белая команда.

- Он должен был притворяться белым и тем, кто приходил поддержать его, нельзя было кричать "Мустафа!" - его называли по прозвищу. Только в Южной Африке могло такое происходить.

Даже тогда цветные барьеры рушились. Пахад и другие индийцы решили перейти в Цветную лигу. Сперва они должны были предстать перед комитетом Цветной лиги.

- Я назвал себя Джеральдом Френсисом, прекрасным цветным футболистом того времени, в другой парень сказал, что он Бейкер Адамс. Члены комитета засмеялись - многие из них знали нас - но они пропустили нас без проблем.

Он тоже засмеялся:

- Это смешно, когда мы говорим об этом сейчас, но уверяю вас, тогда это было чертовски трагичным.

В конце 50-х Пахад участвовал в создании первой в истории смешанной лиги - то есть смешанной, но без белых.

- Нам никогда даже не приходило в голову пригласить их, - признал он. - Они были на другой стороне мира.

Претория. Белые продолжали играть в своей собственной лиге, пока 18 февраля 1977 года на Каледонском стадионе в Претории "Аркадия Шефердс" не вышли на поле с Винсентом "Танти" Джулиусом в своём составе. Джулиус был первым вратарём высокого класса, потом высокого класса нападающим и всегда чернокожим.

Саул Сакс, бизнесмен из Претории и не великий радикал был тогда президентом "Аркадии" тогда и до сих пор. Я пришёл к нему домой, где он дал мне стопку вырезок и сказал:

- Как и Йохансен, бывший игрок "Глазго Рейнджерс" был нашим тренером. Мы решили бросить вызов правам и областям деятельности чернокожих и посмотреть, обрушится ли небо. В день матча мы спрятали Джулиуса в офисе клуба, в семь тридцать того вечера, за полчаса до стартового свистка, я позвонил Майклу Раппу из НФЛ. Рапп позже переехал в Англию и стал директором "Шпор". Я сказал: "Послушай, Майкл, сделай одолжение я бы хотел попросить тебя побыть чернокожим полевым игроком сегодня вечером". Он сказал: "Прекрасно". Но потом через десять минут перезвонил и сказал: "Я обзвонил несколько клубов, и должен предупредить вас, что, если вы будете дальше продолжать и ставить его в состав, вы будете исключены из лиги". Я сказал: "Так тому и быть", - и всё тут.

- Десять минут перед стартовым свистком - это была самая страшная тайна в Южноафриканском соккере - мы представили Джулиуса остальной команде и сказали: "Это Винсент Джулиус, сегодня он будет играть в нападении". Когда мы выбежали на поле, толпа встала, как один человек, даже белые - вы понимаете, белые которые пришли на футбол, были не похожи на африканеров.

На следующий день газеты пришли в неистовство, но правительство ничего не предприняло. Другие белые клубы начала задействовать чёрных. Джулиус был лучшим бомбардиром "Арков" три сезона подряд, хотя и бурчали, что он никогда не показывал всё, на что способен против чёрных команд. Позже он присоединился к "Сан-Диего Соккерс" с жирнейшим контрактом, который когда-либо предлагался чёрному южноафриканцу.

Играя за "Арков", он сделал смешаный футбол неизбежным. Когда это стало ясно, правительство приняло меры.

- Министр спорта Пит Курнхоф позвонил мне и одному или двум другим президентам белых клубов в их офисы, здесь, в Претории, и говорил с нами два часа без остановки, - излагал Сакс. - Футбол для правительства был сиротой - чёрная игра с участием нескольких белых жителей колоний. Но Курнхоф знал о соккере всё: игроки, организация, иностранный футбол. Я не знаю, начитывал ли он это для нашей встречи или просто знал. Курнхоф сказал президентам: "Объединяйтесь с чёрными. Будущее страны с чёрными. Чёрные и белые должны играть вместе. "

Это было точное видение будущего, но в 70-х в кабинете министров никогда такое не говорили.

- Меня это очень удивило, - признал Сакс. - Но Курнхоф добавил: "Не трогайте федерацию" - лигой управляли радикальные индийцы и цветные. "Эти люди - коммунисты и политиканы".

Президенты вняли его советам.

- Отчасти, я должен признать, по коммерческим причинам, - сказал Сакс, - потому что чёрные притягивали толпы на стадионы, но для меня это было также идеалистическим шагом.

Сегодня все команды смешаны, но одни всё ещё считаются белыми, а другие - чёрными. У "Витс Юниверсити" и "Кейптаун Хелленик" игроки, в основном, белые и почти все болельщики белые, а крупнейшие клубы страны, "Орландо Пайретс" и "Кайзер Чифс" базируются в Соуэто, и у них чёрные болельщики.

Когда в Южной Африке футбол стал смешанным, белые всё ещё ходили на матчи.

- Футбольная культура была похожа на английскую, - сказал мне Марк Глиссон, который в 30 лет просто достаточно стар, чтобы помнить. - Мои предки обычно ходили на игры "Аркадии", когда мы были детьми, и мы даже ездили на автобусе на некоторые гостевые матчи.

Такие клубы, как "Хайлэндс Парк", обычно собирали 20000 и даже у "Кайзер Чифс" было много белых болельщиков. Как только футбол стал смешанным, чёрные болельщики превзошли численностью белых, даже у белых клубов, таких, как "Аркадия". Рой Мэттьюс, бывший игрок "Чарльтон Атлетик", который стал тренером "Арков", пожаловался в 1979-м: "Даже когда мы выбегаем на поле, мы не получаем поддержки. Я даже слышал издёвки, так начинать игру это не дело. Единственный плюс, это заставляет игроков играть усерднее, чтобы показать толпе, кто тут главный."

В том году, позднее, "Чифс" приехали на крошечный Каледонский стадион, и около 30000 болельщиков туда не впустили. "Кали" находится в белой области, и местных не удивило, когда недопущенные болельщики стали бросать камни и драться с полицией. Городской совет Претории немедленно ограничил вход на стадион для чёрных, а затем и вовсе запретил футбол, и с тех пор "Аркадия" никогда уже не играла на Кали.

- Футбол стал смешанным, - сказал мне Лерман из "Sunday Times", - но он был смешанным только в том смысле, что белые могли играть против чёрных на стадионе, который тоже был разделён. Так что получалось 20000 белых в одном секторе напротив 20000 чёрных в другом. Это фактически приглашение на расовую войну. Естественно, были инциденты.

Белые болельщики исчезли, чтобы никогда не вернуться, и даже теперь, когда вооружённые безумцы всех оттенков на воле, футбольные стадионы являются одними из самых безопасных мест в стране. Однако едва ли белый болельщик поедет на стадион в чёрный городок. Я спросил Джона Перлмана, правильно ли делают белые, что боятся.

- Да ну не-е, - сказал он. - Я помню, в конце 70-х, когда не было перспектив для каких-нибудь политических свобод, я приехал на стадион в Орландо, полностью набитый. Люди свешивались с перил, и все махали: "Белый! Иди садись сюда!" - "Зачем ты пришёл?" - "За кого ты болеешь?"

В "South African Breweries"^[35], компании, являющейся крупнейшим спонсором Южно-Африканского соккера, Адриан Бота сказал мне:

- Я всегда удивлялся тому, что среди суматохи городков футбольный стадион - оазис спокойствия. На самом деле, у нас больше насилия во время игровых дней в крикете.

Почему он так думает?

- Я думаю, поклонники крикета идут на матчи набравшимися под завязку. Эти ребята пьют огромные количества пива. На футболе пить нельзя.

Несмотря на это, единственный футбол, который большинство белых сейчас смотрит - это английская Премьер-лига Карлинг на кабельном телевидении. У крупных британских команд есть развивающиеся фан-клубы, и южноафриканцы, такие как Ричард Гоф и Рой Вегерле, которые играют в Британии, являются кумирами. Даже чёрные смотрят матчи в Англии.

- Многие говорили, что я слишком короткий для высокого уровня, - говорит Беннет "Лавербой" Масинга, - но потом я посмотрел на таких игроков, как Диего Марадона, Стив Ходж из "Лидса" или Рэй Хоутон из "Астон Виллы", и это дало мне надежду.

Почему Британия?

- Мы испытываем колониальные англофильские чувства, - диагностировал Перлман.

- Я смотрю британский соккер просто потому, что это идёт по телевизору, - пожал плечами Марк Уильямс из "Хелленика".

Когда я спросил Марка Глисона, он взорвался:

- Подавляющая часть спортивных редакторов - это помы!^[36] Они всё время заняты только этим: "Слава, слава, Англия - номер один". Возьмите сегодняшнюю "Star". Спортивный редактор "Star" - Джулиан Кеарнс из Йовила, который никогда не оставляет без внимания историю английского футбола, и там две статьи об английском соккере: одна о финансовом кризисе, о том, как "Галифакс Таун" и "Сток Сити" теряют деньги, а другая - длинное превью к матчам этого уик-энда). Спортом в "Business Day" заведует парень из Йоркшира по имени Терри Лофтхаус. У них нет даже человека по южноафриканскому соккеру!

Кроме того, сказал Глисон, авторы, которые освещают местные игры - в основном, чёрные, которые редко в приятельских отношения с белым спортивным редактором.

- Ньяман не отстаивает своих прав, и поэтому его материалы не проходят. Когда я работал в "Star", мне было легче сказать редактору: "Почему вещь о южноафриканском соккере не прошла?" Мне легче быть уверенным в себе. Ньяман ленив, но он говорит: "Если бы вы боролись так долго, как я..."

Естественно, вскоре после того, как спортивный бойкот закончился, Южноафриканский клубы пытались уговорить английские коллективы провести тур. Когда "Эвертон", казалось, собрался приехать, в "Weekly Mail" появилась вещь под названием "Сюда идут белые!" - указывающая на непостижимую нехватку в клубах чёрных игроков. Первыми командами тура стали "Кристал Пэлас" (укомплектованный Роном Ноадесом, этим другом чёрного человека) и "Шеффилд Уэнсдей", и белые сбрелись на матчи. В Претории их избавили от пригородов: для матча против "Уэнсдей" городской совет Претории разрешил "Сандаунз" воспользоваться "Лофтус Версфельд", регбийным стадионом рядом с центром города. Я приехал из дома Сакса на "Локфус", тот пустовал, но дюжина чёрных рабочих красовалась на трибунах. Это современный стадион, с собственной железнодорожной станцией, с Нидерландской реформатской церковью напротив, среди пригородных особняков белых и африканерских ночных клубов, которых так же много, как правительственных зданий в Кейптауне. "Сандаунз" - Уэндсдей" - первый футбольный матч, сыгранный там за всю историю.

За стадионом расположена Высшая мужская школа Претории, alma mater Роя Вегерле. Ряд полей для регби и крикета переплюнет любую британскую государственную школу, но там не увидишь полей для соккера.

- Я 16 лет боролся против антифутбольной системы Южной Африки, - жаловался Вегерле словами, странно напоминающими политические баталии. - Будучи белым, в высшей школе мне пришлось играть в регби и крикет. Соккер был для чёрных ребят.

Йоханнесбург. 80-е были годами футбольного бума в Южной Африке: публикации, полные стадионы и строительство стадиона мечты. Человек, стоящий за бумом, теперь сидит за решёткой.

Абдул Бхамджи, индус, брат Исмаила Бхамджи из Ботсваны и сын бедного мусульманского проповедника, бросивший школу в 12 лет. Он поднялся до начальника отдела по связям с общественностью Национальной футбольной лиги (NSL) и гения по связям с общественностью. Маленький, гиперактивный и очень смешной, он появлялся на телевидении почти каждый вечер и быстро стал самым популярным футбольным чиновником в мире. Он продвигал соккер в качестве "народной игры", игнорируя спортивные власти. Он любил дразнить белых. Когда во время благотворительного турнира по соккеру набилось 100000 человек на стадион, официально вмещающий 58000, Бхамджи посоветовал руководителям регби и крикета тоже проводить благотворительные состязания. "Я имею ввиду, они могли бы собрать 20 или 30 человек - может быть, 500, если бы разодрались ради этого."

Его пост пиар-чиновника не соответствовал действительности. Бытовало мнение, в типично южноафриканском стиле, что в чёрной лиге должен быть чёрный президент, так что Бхамджи, индус, руководил лигой не занимая соответствующего поста. Он привлекал спонсоров. Предприятиям нравилось, когда их видели помогающими чёрным, и в 1989-м NSL выстроила "FNB Stadium", также известный как "Соккер Сити", без единого пенни помощи от правительства. Стадион на 75000 мест, на пути от Соуэто до Йоханнесбурга, прекраснейшая арена в Африке. "Времена, когда нам говорили, как играть, кому играть и когда играть, наконец прошли", - сказал Бхамджи на открытии стадиона. Он сказал "Yorkshire TV": "Говорят: "Дайте чёрным что-нибудь нормальное, и они это просрут". Мы доказали, что это ошибочное мнение." И он перечислил три свои главные качества: "честность, искренность и неподкупность".

- Если бы в Южной Африке выбирали хотя бы одного человека, хотя бы на одном голосовании, Бхамджи бы выиграл его, - сказал мне Леон Хакер.

Хакер - худой человек, с лицом в морщинах, заседал в комитете NSL вместе с Бхамджи.

- Каждый чёрный мог держать голову высоко, благодаря достижениям NSL, - сказал Хакер. - Это была самая большая организация в Южной Африке, управляемая чёрными, а также самая заметная. Бхамжди в один из сезонов сказал, что у нас шесть миллионов поклонников. Если, скажем, у нас было четыре миллиона в том году, и если прибавить к этому доходы от спонсоров, NSL имеет дело с огромными суммами.

"Бабки - это то, что оттопыривается в карманах высшего руководства", - предупреждал журналист Вуси Хумало незадолго до своей смерти. Когда скандал вокруг Бхамджи в конце концов разразился, удивительным оказался не столько факт мошенничества, сколько объём. Бхамджи был признан в 33 случаях хищения, общей суммой почти 2 миллиона фунтов, и получил 14-летний тюремный срок. Он оставался пиар-чиновником до последнего, сказав суду, когда его уводили в тюрьму: "Желаю вам процветания в 1992 году". Поговаривают, украденные деньги находятся в Ботсване.

Мошенничество стало южноафриканским обычаем, и большинство скандалов встречали, пожимая плечами. Когда обнаружилось, что владелец "Сандаунс" обманывал различные банки, это даже привлекло к нему симпатии общественности: он выделял стипендии для малообеспеченных детей, он создал хорошую футбольную команду, он побаловал своих игроков поездкой в Лондон, на финал Кубка Англии. То, что он и его любовница тоже присоединились, было сущей мелочью. Досрочно освобождённый из тюрьмы, он пытался купить новый клуб, но замысел провалился. ("Цены пробили потолок", - пожаловался он.)

Но скандал с NSL аукнулся, потому что эта лига стала символом новой Южной Африки. Комитет NSL казался примером для политиков страны. С чёрным президентом, Роджером Сиши, здесь был остов, который поддерживал Инкату: белый либеральный юрисконсульт, Хакер, на посту вице-президента, и пресс-секретарь, индус, который поддерживал АНК. "Ещё один белый юрисконсульт, президент Ф. В. Де Клерк, будет с интересом наблюдать, плодотворно ли такое сотрудничество", - писал я в "Berliner Tageszeitung", когда оно казалось плодотворным. Глисон высказал мне, что он написал то же самое, и это совпало даже с высказыванием Бхамджи: "NSL, по моему скромному мнению, является образцом для общественности".

Затем разразился скандал и внезапно теми, кто проповедует мораль, стали расисты. Дело до того расстроило Хакера, что он отошёл от футбола. Когда я спросил у него, не думал ли он об NSL как об образце для Южной Африки, он был честен: "Я так и думал. Даже команды полиции и сил обороны играли матчи против чёрных команд. В любом случае, тогда не было никакого контакта между чёрными и белыми, но он был на поле". В таком случае, разрушил ли тот скандал иллюзии о Новой Южной Африке?

- Скандал начался в чрезвычайно неподходящее время - в то время, когда люди начали вынашивать надежду, что чёрные у нас могут успешно управлять страной. Тогда циники могли бы сказать: "Вот видите, что происходит, когда чёрные получают полномочия?"

Итак, чему же это научило Хакера?

- Система в этой стране заставляла непривилегированных испытывать лишения так много лет, что, когда они получают контроль над крупными суммами денег, их это начинает искушать.

Затем выяснилось, что большинство других членов комитета были проплачены Бхамджи. Хакер подал в отставку, ошеломлённый:

- Я думал, что я делаю вклад в спорт, в народ, в страну, но на самом деле из меня делали дурака, - сказал он мне. - Я не спал три месяца, когда это стало известно. Я испытывал чувство вины за то, что не защитил деньги людей. С момента скандала я не ходил на матчи. Это очень сложно. Я буду смотреть матч с Нигерией по телевизору.

Кейптаун. Я сел на автобус, следующий на юг, от Йоханнесбурга до Кейптауна (17-часовая поездка), и через два дня в 1993 году я встретился с представителями "Кейптаун Хелленик".

В Кейптауне есть пляжи, горы и голландская колониальная архитектура, но мы встретились в промышленной зоне за городом. Президент "Хелленик" Джордж Хадзидакис - король безалкогольных напитков, и в управлении "Seven-Up" собрались сам Хадзидакис, нападающий Бафаны-Бафаны Марк Уильямс и два англичанина, Джонни "Баджи" Бирн и его сын Марк. Баджи, игравший в Англии в 60-х годах, сказал мне:

- Я мог выплетать кружева из мяча.

Он тренировал "Хеленик" почти 20 лет. Марк был центральным защитником в клубе.

Благодаря прекращению санкций, "Хелленик" собирался представлять Южную Африку на Кубке КАФ, африканской версии Кубка УЕФА. В первом раунде им попался клуб из Малави.

- Мало того, что впервые за всю историю Кубка, принимает участие "Хелленик", мало того, что впервые принимает участие южноафриканская команда - впервые за всё время участвует белая команда, - сказал Хадзидакис, огромный грек в майке и шортах. Но Баджи, в шортах и футболке, беспокоился насчёт поездки в "Африку".

- Я видел, как здоровые мужики, включая Рона Гринвуда, плакали в Гане, когда мы приехали туда с "Вест Хэмом". И они правильно делали. Это было отвратительно. Но это работа, которую надо выполнять.

"Хелленик" пытался подписать Роже Миллу. Им не удалось, но германский агент Миллы ознакомил их с фишками африканского футбола. Баджи объяснил:

- Всё начинается с транспорта, гостиницы, скандирования возле гостиницы, отравы, которую они подмешивают в вашу еду, чтобы подарить вам понос, это ужасно, и это просто то, что чёрные делают между собой.

- Я думаю, как белую команду, нас будут больше уважать, - сказал ему Хадзидакис. - Кроме того, в Малави большая греческая диаспора, и я знаком с президентом.

Мы все выразили удивление.

- Это правда, - подтвердил Хадзидакис. - Греки - нация странников, в каждой стране есть греческая диаспора. Моя жена - третье поколение греков из Заира. Думаю, вечером перед игрой нам надо устроить большое барбекю где-нибудь у греческого дома.

- И может быть, они разрешат нам разбить палатку в саду, чтобы нам не пришлось спать с гостинице, - предположил Баджи.

Хадзидакис снова его опроверг:

- Я немного путешествовал по Африке, и я знаю, что малавийцы - самые милые и добродушные чёрные во всей Африке.

Как "Хелленик" удалось финишировать в лиге вторыми с посещаемостью меньше 3000? Баджи объяснил, что чёрным командам не хватало дисциплины.

- У чёрных всегда будет свой подход к этому - я никогда не участвовал в их подготовке - если только они не попадут в хорошие руки в юном возрасте, как Питер Ндлову. Их надо смешивать с парой белых игроков на ключевых позициях, вратарь, центральный защитник, центральный полузащитник, нападающий, чтобы поддерживать дисциплину. В "Хелленик" мы опираемся на дисциплину - мы не обладаем их мастерством.

Он показал на Уильямса, кейптаунского цветного, который хихикал:

- Он - самый недисциплинированный игрок, которого вы когда-либо встречали. Он всегда опаздывает на тренировки, он всегда меня раздражает. Некоторые из его оправданий поразительны. Но, может быть, когда я доберусь до него, я его вздрючу. Среди нас два профессионала: он, - сказал, указывая на своего сына, - и я. Марк пинает игроков на тренировках! Никто здесь больше так не делает.

Марк Бирн отвёз меня домой в своём фургоне и объяснил по дороге, почему Бафана-Бафана четыре недели была в тренировочном лагере.

- Половина из этих парней живёт в жестяных лачугах. Марк Уильямс только что переехал в приличный дом, но до того он жил в лачуге с восемью человеками. Вот почему чёрные клубы приезжают в гостиницы за два или три дня до матча.

Баджи организовал несколько просмотров для своего сына в английских клубах. Однажды, на тренировке "Портсмута", его задел Пол Маринер, и это закончилось четырьмя швами на лбу и тремя на голени.

- Я спросил Маринера: "Что это было?" И он ответил просто: "Если до тебя, ебать, не доходит, съебись и не доёбывайся." В Южной Африке нет ничего подобного.

Йоханнесбург. Это легко усмехаться над Баджи Бирном. Ладно уж, его язык можно пригладить, но даже мудрствующие южноафриканцы согласятся с тем, что белые и чёрные склонны играть в футбол по-разному. В конце концов, они учились этому отдельно друг от друга.

Фил Ньяман из "Star" напомнил мне о матче 1973-го года между южноафриканскими белыми и чёрными.

- Белые разыгрывали ловушки оффсайдов, бросали мяч и выбегали, пока наши ребята пытались провести мяч в сетку, и нас обыграли. Белых обучают тактике в очень юном возрасте, но, что касается техники, я думаю, мы это освоили.

Терри Пейн, когда-то из "Саутгемптона", а теперь тренер "Витс Юниверсити" согласился в своей собственном особом стиле:

- Чёрные игроки, в основе, обладают очень высоким фактором мастерства. Чёрные сами вам скажут, что им нужна дисциплина, наложенная на их внешний лоск.

Нейл Тови, белый обладатель кубка в составе "Чифс", назвал свою роль "работой белого человека в команде чёрных людей". (Тови был капитаном Бафаны-Бафаны, пока не ушёл в отпуск вместо того, чтобы отправиться в Хелдерфонтейн.) Так почему чёрные играли "лоск и покой"?

- Это было больше, чем просто бойкот, - сказал Перлман. - Если они проделывают свои трюки, чтобы облапошить кого-то на поле, это восхитительно. Это говорит: "У нас тут кое-что есть. В нашем сообществе есть кое-что". Меня по-настоящему восхищало, когда умный чёрный игрок заставлял налетевшего белого игрока сесть на жопу. Это я, белый либерал, получал острые ощущения, так что можете себе представить, как много это должно было значить для самого чёрного игрока.

В те дни, когда у них оптимистичное настроение, южноафриканцы любят говорит, что в их стране есть всё: золото, солнце и идеальное сочетание чёрного и белого. Они рассказывают вам, что Новая Южная Африка будет так же богата, как Швейцария, не будет преступности и что она выиграет Чемпионат мира 1998 года.

- Если смешать мастерство чёрных игроков и подготовку белых, может получиться вторая Бразилия, - пророчествовал Гэри Бейл.

Он уточнил:

- Белые отвечают за организованность и защиту, чёрные - за созидательность и забитые мячи. Чёрные не могут по-настоящему защищаться, они не понимают, что одна ошибка может стоить матча.

Тем не менее, когда его в том же интервью попросили назвать свой вариант южноафриканской сборной, он выбрал двух чёрных защитников, чёрного обладателя Кубка в полузащиту и двух белых нападающих. Представление о том, что чёрные стильны, а белые практичны - немного поверхностно.

Габороне, Ботсвана. Чтобы подготовиться к Нигерии, Бафана-Бафана играла товарищеский матч с Ботсваной, так что Глисон, его соавтор Петер Ауф дер Хейде и я втиснулись в "Мерседес" отца Петера и поехали на север. Теперь я один из немногих футбольных журналистов в мире, которому довелось дважды посетить Габороне.

На границе образовалась часовая очередь болельщиков, и в ней находились три политика в рубашках с длинными рукавами: Эшоп и Азиз Пахад и малыш Табо Мбеки. Конечно, Марк знал их всех. Мбеки был представителем АНК в Лондоне в годы изгнания и считался стопроцентным фаворитом на пост министра иностранных дел в первом смешанном кабинете министров, но всё же он был здесь, в рубашке навыпуск, терпеливо стоял в очереди на границе с Ботсваной.

На другой стороне границы мы увидели политиков снова. Мы были заняты накачиванием спустившейся шины "Мерса", когда они проехали мимо нас на помятом маленьком транспортном средстве. В Южной Африке политическое будущее настолько неопределённо, что местные всегда высматривают предзнаменования, и это отсутствие приглаженности было хорошей приметой.

В Габс Марк пошёл налаживать связи с Национальным стадионом, а мы с Петером побрели к "Gaborone Sun", нашли два шезлонга в стороне от суеты и выпили. Петер - бывший полупрофессиональный вратарь, и настоящий футбольный издатель в Южной Африке. Описываемый своими друзьями как сумасшедший, он редактирует и издаёт ежемесячник "Soccer Arena" и "South African Soccer Yearbook", и они с Глисоном тогда работали над первым в истории "African Soccer Yearbook". Они обещали, что это будет "европейский стандарт", но дело шло тяжело. В Африке, чтобы узнать, сколько игрок выиграл матчей за сборную, или его вес, или его дату рождения, надо спрашивать у него самого и надеяться, что он вспомнит.

Засыпая в шезлонге, я спросил Петера, как люди становятся футбольными издателями. Он сказал, что работал у вождя Бутелези, на Партию свободы Инката, пока в один прекрасный день его не уволили. Инката выплатила ему отступные, и он использовал эти деньги на создание своих изданий.

- Почему вас уволили? - спросил я.

- Они сказали, что я шпион АНК.

- Если вы шпион, почему они выплатили вам отступные?

- Единственным доказательством было то, что правительственные силы безопасности сообщили им, что я шпион. Они могли сказать только: "Мы знаем, правительство рассказало нам." Так что они выплатили мне отступные. История тем и закончилась: он так и не рассказал мне, был ли он на самом деле шпионом или нет. Таким вот образом страна обзаводится своей футбольной прессой.

Но Петер только начинал вторую карьеру. В своей первой авантюре в качестве футбольного агента он нашёл клуб германской Бундеслиги, желающий подписать капитана Южной Африки Стива Комфелу. Комфела был в восторге, до тех пор, пока Паласиос не вызвал его на беседу. Игроку дали понять, что, если он не бросит Петера и не возьмёт своим агентом Марсело Хаусмана, то вылетит из сборной, капитан он или нет.

Мы вернулись в "Sun", взяли интервью у Фикерта и наткнулись на Комфелу, коренастого человека - он играл на позиции центрального защитника. Он и Петер внимательно посмотрели друг на друга.

- Не переживай теперь об этом, - сказал ему Петер. - Просто играй.

Мы завалились в репортёрскую комнату "Sowetan", соседняя дверь от Комфелы. На кровати лежал чрезвычайно толстый молодой человек, репортёр, а фотограф в это время возился со своими плёнками. Петер указал на человека на кровати и объявил:

- Это он, он во всём виноват.

Оказалось, этот человек виноват в выдумке прозвища "Бафана-Бафана". Он придерживался великой африканской традиции. Каждая команда на континенте обладает своим прозвищем: Камерун - Неукротимые Львы, Ботсвана - Зебры, Нигерия - Суперорлы, "Кайзер Чифс" - Амакоши или Гламурные Мальчики Фефени, а "Фейрвей Старс" - Йа-Вла-Кото, боевой клич, означающий "кнобкерри обрушится на голову врага".

Южноафриканские игроки также известны своими прозвищами: в чёрной Южной Африке, как в Латинской Америке, становишься уважаемым человеком только когда получаешь прозвище. В Бафану-Бафану в те времена входили Джон "Шуз" Мошеу, Фани "Саддам" Мадида и Теофилус "Доктор" Кумало. С таким именем, как Теофилус, прозвище было форменной необходимостью для Доктора, а Мадида тоже мог бы сказать спасибо за "Саддама": ему дали прозвище, когда он начал громить оборону во время войны в Персидском заливе. После он перебрался в "Бешикташ", в Турцию, и бог знает, как там воспринимали его кличку. Несколько десятилетий назад на южноафриканских полях было несколько игроков с прозвищем "Герр Гитлер". "Джимми Гривз" - это слишком просто, чтобы объяснять, но, должно быть, имелись причины для таких погонял, как "Боб-шиллинг", "Аллилуйя Сезени", "Митинг Учителей" и "Брррр..." Один несчастный получил кличку "Пастух Бабуинов", а "Хари-Хари" Йоханесон отправился в "Лидс Юнайтед" и остался в Англии, хотя сомнительно, что его прозвище пережило переезд. Гари Бейли звали "Саншайн" в Южной Африке, но в Манчестере никогда. Патрик "Террор" Лекота - один из главных деятелей в АНК, но до сих пор его называют прозвищем, которое он приобрёл будучи игроком. Некоторые игроки ненавидят имеющиеся прозвища. Заходя в бары и слыша возгласы, вроде: "Эй, Пастух Бабуинов!" - они чувствуют, что утратили часть своей личной жизни. Пеле всегда говорил, что он - это два человека: Пеле - общественная фигура, Эдсон - частное лицо.

Национальный стадион выглядел полным из-за южноафриканцев. Но их трудно стало отличать с тех пор, как многие ботсванцы начали расхаживать в футболках "Кайзер Чифс". Определённо, все флаги были за Бафану-Бафану, я видел, когда бродил по легкоатлетической дорожке.

- Эй, белый человек! Что ты здесь ходишь, тебе нечего делать? - спросил меня один болельщик.

Табо Мбеки знакомился с командами - крошечный человек тянулся и хватал руку каждого игрока в дружеском пожатии. Сын Паласиоса сидел рядом со своим отцом на южноафриканской скамейке. Это была самая первая игра под руководством перуанца, и он обещал немного научить Бафану дисциплине.

Может и научил, но Южная Африка всё ещё играла, как гротескная пародия на Бразилию: удары пяткой, двойные и тройные финты, без всякой цели. Шуз попытался дать пяткой по мячу через себя, у него не получилось, но он сорвал аплодисменты зрителей; но наихудшим злодеем был Доктор. Не попав в сетку после прострельной передачи Мадиды, он повернулся и одарил стадион широкой улыбкой. Позже он подбросил мяч кверху, задержал его на носке, показал его защитнику Ботсваны и был сбит с ног; потом, когда Ботсвана убежала с мячом, он побрёл к боковой линии и попросил у скамейки воды. Возможно, ему просто повезло, что Рон Аткинсон решил отказаться от идеи брать его в Мидлендс^[37], потому что зимбабвийская команда перекрестила его в "Медсестру", но южноафриканские болельщики любили его. Рой Вегерле (который говорит, что выучился своим трюкам в Южной Африке) - кажется компьютером, если сравнить. Тем не менее, фокусы пришлись по душе Градгриндам^[38], поскольку Бафана выиграла 2:0, второй гол проистекал от Доктора, ударившего слёта мяч над головами, который потом отрикошетил от четырёх человек.

"Соккер Сити", между Йоханнесбургом и Соуэто. Эшоп Пахад рассказывал мне, что в 50-х, когда сборная Южной Африки была полностью белой, две трибуны на каждом международном матче резервировали для небелых.

- Они обычно битком набивались, - предавался воспоминаниям Пахад, - вместе с теми, кто поддерживал команду гостей. Мне вспоминается только один глупый индус, который болел за Южную Африку, только один глупый парень, но тот всегда во что-нибудь влипал.

Перед матчем Южная Африки с Нигерией собирались барабаны, болельщики вертели игрушками и футболки из Соуэто командовали: "Не стойте просто так - будьте нацией!" На поле голландский тренер Нигерии, Клеменс Вестерхоф глазел на трибуны с Виллемом, моим фотографом и своим соотечественником.

- В Европе не так много таких же хороших стадионов, как этот, - заверил их Вестерхоф.

В Британии немного арен на 75000 мест, несомненно. Бхамджи мог бы в тюрьме гордиться, несмотря на то, что NSL ни гроша не вложила в "Соккер Сити" и его строительство так и не завершилось.

Зрителей в тот день насчитывалось 60000. Ложу прессы просто распирало. Тем, кто впереди, было плохо видно, если они не вставали, а нам сзади плохо было видно, если они не сидели, это вызывало громкие споры. Я сидел за столом с табличкой "Иностранный корреспондент", а соседнее от меня место именовалось "Sappa", обозначая Южно-Африканскую Ассоциацию Прессы, SAPA. Репортёру SAPA пришлось отправлять отчёты в течение матча: он написал примерно шесть в течение 90 минут, и почти не видел игры. Мне приходилось трясти его за руку во время голевых моментов, и мне это вспоминается, когда я читаю репортажи с матчей от новостных агентств.

Нигерия забила психологический гол, когда команды выстроились в ряд перед исполнением гимнов: каждый суперорёл был восьми футов ростом. Психологический счёт стал 3:0, потому что они разгромили Бафану в Лагосе, и почти все они играли за европейские клубы. Один из Суперорлов был Рубен Агбула из "Суонси Сити", который взмолился с вопросом, почему член одной из лучших африканских сборных не может играть где-нибудь получше.

Неудивительно, что через несколько минут после начала матча особо высокий суперорёл перехватил южноафриканский пас назад и заколотил мяч в сетку. Удивительней было, когда судья отменил гол из-за офсайда - по-видимому, он не знал, что не может быть офсайда после паса назад. Бафана-Бафана свела первый тайм с официальным счётом пока что 0:0. В первом тайме Марк у поля раздавал интервью чёрным радиорепортёрам. Все они разбирались в футболе также хорошо, как и он, но они были чёрными людьми и недостаточно уверенными в своих взглядах.

В начале второго тайма Джордж Дирналей переправил прострел низом в сетку, и нация встала на уши. В ложе прессы южноафриканцы, чёрные и белые, прыгали до небес, а именитый белый форвард принимал поздравления от 10000 чёрных на трибуне за воротами. После чего ботсванец в чёрном назначил свободный удар из-за офсайда, и нас вернуло в Старую Южную Африку.

Матч закончился без голов, Южная Африка выбыла из Чемпионата мира, и, не прекращавшие бить, барабанщики разошлись по домам с головной болью. Но Вестерхоф (который предсказывал Нигерии лёгкую прогулку) произнёс:

- Все восхищаются Южной Африкой.

А Паласиос сказал мне:

- К следующему Чемпионату мира, я думаю, мы будем готовы.

На автостоянке, с Перлманом, я наблюдал, как два лучших южноафриканских игрока, Стив Кроули и Шуз, пробивались к своим машинам. Я заметил Перману, насколько просто выглядел Кроули: он подкалывал болельщиков, а они его, и он знал отличные хватки для своих рукопожатий. Я сказал, что это единственное место в Южной Африке, где я видел, как люди забывают свой цвет кожи. Перлман опять разозлился.

- Это классическая байка иностранных корреспондентов о южноафриканском футболе! Посмотрите, когда зрители аплодировали Дирналею, они даже не осознавали, что он белый, а они чёрные. Такого рода вещи - это прошлое южноафриканского футбола. Есть и другие байки, о которых вам следовало бы писать!

В обратном самолёте в Англию я встретил человека, с которым уже виделся в Кейптауне. Он был белым южноафриканцем, который болел за "Арсенал" - может быть, потому, что он не видел их игру с 70-х годов. Мы договорились пойти вместе посмотреть, как "Арсенал" сыграет с "Лидсом" в Кубке Англии чуть позже на этой неделе. Выдалась морозная ночь, и мы стояли под Часами^[39]. Я почти ничего не видел на поле и совсем не видел ворот прямо перед нами. К сожалению, в них были забиты все четыре гола. "Лидс" легко переиграл "Арсенал" в первом тайме, благодаря Гордону Стракану.

- Ну и Стракан. Чёрт его, чем они его кормят, - сказал человек рядом с нами и закричал на защиту "Арсенала":

- Давайте, возьмитесь за него! Вы что, из общества поклонников Гордона Стракана?

Дэвид Хиллер, наименее любимый зрителями канонир, произвёл свой энный неуклюжий выпад и столкнулся с соперником.

- Выгони его, судья! - закричал один болельщик.

- Дисквалифицируй его на всю жизнь! - посоветовал другой.

- Или надольше, если можешь! - прибавил третий.

Игра завершилась вничью 2:2. Футбол был дрянным, но пять месяцев спустя "Арсенал" завоевал Кубок Англии.

Обозреватель "Boston Herald" был первым человеком, который сумел увидеть подноготную Чемпионата мира 1994 года. Осторожно, праздник соккера, или Золотое дно коммерции, - писал он: чемпионат мира был мошенничеством, организованным отделом иммиграции. Идея заключалась в том, чтобы собрать всех нелегалов на одном стадионе и произвести налёт. Я сидел в "Колизее" среди, на глазок, 30000 сальвадорцев, и, если организаторы сообщили всего о 15000, это могло произойти из-за того, что они должны были выплатить владельцам "Колизея" долю с продаж.

Внизу я увидел человека, с которым мы последний раз виделись в Латвии: Мёллер-Нильсен занимался разминкой запасных игроков Дании. Меньше, чем через три недели после игры с Сальвадором, мы оба прибыли в Аргентину (Дания там играла), так что за пять месяцев мы побывали в одном и том же месте три раза. Мы пересеклись на трёх разных континентах.

Сальвадорская публика была счастлива. Они бурно приветствовали фейерверки, которые сами запускали, болельщика, которого уводили, и двух полицейских, которые вели его. Они оставались счастливыми даже когда неименитая, посредственная сборная Сальвадора проиграла 2:0 именитой, посредственной Дании. В последние минуты они поддались ностальгии о былой гражданской войне и перестали запускать фейрверки на поле и начали вместо этого запускать их на трибуны. Они хихикали во время взрывов, но всё больше и больше людей направлялись к выходу, и когда бутылка разбилась на пустом месте рядом со мной, я тоже ушёл. На следующее утро, к завтраку, "Los Angeles Times" в 12-полосном спортивном разделе не проронила ни слова о матче. Меня вернуло в США.

- Мне намного легче работать здесь, - признался мне позже тренер США, Бора Милутинович. - Вот, открываешь газету - соккера нет. В Мексике каждый день что-то есть, что-то правда, что-то понапишут. Вдобавок это Мексика.

Милутинович - серб, который приехал в Штаты после двух десятилетий в Латинской Америке.

Ана - няня из Сальвадора. В очередной раз покидая Америку, я навестил её семью в южноцентральном ЛА, где происходили беспорядки. В гостиной были несколько двоюродных братьев, сама Ана, её ребёнок Диего, спящий в детской кроватке в углу, и её муж Эмбер, помешанный на футболе. Эмбер показал мне Диего и объяснил:

- Марадона в футболе - лучший в мире. Когда Диего станет на два года старше, думаю, я пойду в парк подыскивать для него команду. Когда мы смотрим какой-нибудь футбол по телевизору, я сажаю его впереди.

Эмбер смотрит только местный испаноязычный канал, который постоянно показывает матчи мексиканского чемпионата. Но он пошёл в "Колизей" на Сальвадор против Дании.

- В сборной Дании было много именитых, да?

Я спросил, являются ли фейерверки обычным делом на матчах Сальвадора.

- В моей стране за это сажают в тюрьму.

Он сам играл, в воскресной команде - он говорил, что это как ходить в церковь. Все ли игроки в его команде из Латинской Америки?

- Все игроки в моей команде из Сальвадора, из Новой Гваделупы.

В его лиге были ещё чёрные команды из Ямайки и Белиза и даже пара чёрных американских команд.

- Когда я приехал сюда, американцам не нравился соккер. Но теперь американцам начинает нравиться.

Хотя не всем. Иногда его команда приходила в Ранчо-парк и обнаруживала, что там играют в софтбол - Эмбер сделал вид, будто защищается от летящих мячей.

- Им не нравится, нам не нравится, они звонят в полицию, и они американцы, так что мы должны уходить.

Но ему нравилось смотреть, как США побеждает, если это только не игра с Сальвадором. Он считал лучшим игроком США Уго Переса. Перес - из Сальвадора.

Разговор заставил Эмбера затосковать о родине, и он поставил мне рекламную видеокассету Сальвадора. Казалось, показывают, будто люди пинают друг друга под водой.

- Видишь, - сказал он. - Даже на пляже они играют в футбол.

Когда иммигранты из Европы высаживались в Соединённых Штатах, их детей дразнили на улицах за их смешные акценты, одежду и родителей. Последнее, что этим детям пришло бы в голову - поиграть в забавную европейскую игру на улицах и снова подвергнуться насмешкам, поэтому они взялись за бейсбол. Вот почему американцы не играют в соккер.

Когда мы говорим о том, что американцы не играют в соккер, или что они празднуют День Благодарения, или приезжают в Европу туристическими группами, мы подразумеваем высоких белых людей, которые живут в американских пригородах. Десятки миллионов испаноязычных американцев играют, смотрят соккер и читают о нём. Кроме того, даже белая пригородная Америка играет в соккер на свой лад. Я привык играть в соккер в Америке. Мне было десять, когда моя семья переехала на год в Стэнфорд, солнечный калифорнийский университетский городок, где мальчики и девочки играют в футбол. Склонность к этому обнаруживают американцы побогаче. Миссионеры пытаются нести слово, но на данный момент дети из гетто придерживаются мнения о том, что соккер - для слабаков.

Многие тренеры в Стэнфорде никогда не играли, так что они заимствуют идеи из тех видов спорта, которые знают. Один из наставников, когда его команда зарабатывала угловой, обычно орал кодовые названия, вроде: "Орёл!" Или: "Спираль!" - ребёнку, пытающемуся пробить мяч через воздух в такую даль, где располагалась стойка ворот. Другой наставник, когда его команда атаковала, обычно располагал своих крайних защитников точно по углам штрафной, а центрального защитника - на полукруге перед площадью. Там они стояли, скрестив руки за спиной, пока игра не возвращалась на их половину поля. Потом ещё был правый полузащитник, которому предписывалось каждый мяч, который он получает, передавать на пять ярдов слева от себя. Теория заключалась в том, что правый защитник, идя параллельно, должен получить мяч прямо в ноги. Уловка редко срабатывала.

Немногие из детей, которых я знал, много рассуждали. Они играли в соккер так же, как европейские ребятишки, может, играли на гобое - потому что родители решили, что это хорошо. Это было здорово, конечно, но это их не захватывало. Хороших игроков было немного.

- Окей, 15 миллионов американцев, играют в соккер, но для большинства из них это просто форма отдыха, одна из многих, - признала Линн Берлинг-Мануэль, редактор "Soccer America". - После Пеле, который уже не играл больше десяти лет, большинство американских игроков в соккер не может назвать ни одного профессионала.

Ни один из моих друзей в Стэнфорде ни разу не смотрел соккер, несмотря даже на то, что Джордж Бест играл за местную команду, "Сан-Хосе Эртквейкс". Кто-то же, наверное, ходил смотреть, для них были деньки, когда казалось, что соккер прижился в Америке. Североамериканская лига соккера привлекала большие толпы, приходящие смотреть на древних европейцев, завершающих свою карьеру. "Кладбище слонов!" - назвал Джанни Ривера НАСЛ, но каких слонов! Помню, в 1981-м, видел, как "Эртквейкс" играют с "Нью-Йорк Космос", в матче, в котором участвовали Бест, Франц Беккенбауэр и Йохан Нескенс. Через несколько месяцев, когда мы смотрели "Эртквейкс" в закрытом помещении, Бест подбежал к защитнику, наступил на мяч так, что тот перепрыгнул через голову соперника, а потом оттеснил его, чтобы забрать мяч. Правда, конечно, Бест не сделал больше ничего за всю игру.

Лори Кэлоуэй играл в Англии за такие команды, как "Волки", "Блэкберн", "Шрусбери" и "Рочдейл" перед тем, как приехать в Америку в 1974-м, где в его клубы вошёл "Эртквейкс". Я его там не помню.

- Мы определённо стали знаменитостями, - сказал он мне, с акцентом, который был смесью бирмингемского с калифорнийским. - Приехав из английского второго дивизиона, в котором я провёл большую часть времени, когда всё внимание было сосредоточено на Джордже Бесте, Чарли Джоржде и Бобби Муре, приехать сюда и иметь биографии, о тебе написанные, попадать на телевидение - мне это было очень приятно.

Как журналиста меня это тронуло.

Но НАСЛ распалась в 1985-м. Люди, которые управляли ей, слишком быстро пытались набрать слишком много клубов, и они слишком мало разбирались в соккере.

- До меня дошло, только поздно, что около 100000 человек могут выдавать себя за польских спортсменов, - признался покойный Говард Сэмюэльс, председатель Американской лиги.

Болельщики тоже не были экспертами. Кэлоуэй рассказывал мне:

- Они орут и аплодируют вслед за чирлидерами, и, когда кто-нибудь влупит ногой на 60 ярдов или головой на 30, они все подскакивают. История, которую я хочу рассказать, заключается в том, что у нас в "Сан-Хосе" был чирлидер по имени Чокнутый Джордж, который стал довольно знаменитым и который вошёл в Книгу рекордов Гиннесса за самые длительные возгласы поддержки. У него одна сторона стадиона кричала "Земля", а другая - "Трясения"^[40] и так в течение тринадцати с половиной минут - за это время команда соперников забила гол.

Теперь Кэлоуэй тренер "Сан Франциско Бэй Блэкхоукс" и, в то время, когда мы говорили, они пытались присоединиться к чемпионату Мексики.

- Далеко удочку забрасываем, - доверительно сказал он.

Правда, что ли, очень далеко?

- Это всё равно что "Кардифф"^[41], играющий в чемпионате Англии. Ничего невозможного.

Несмотря на это, он признался, что "Блэкхоукс" молились за новую американскую профи-лигу:

- Нам не очень хочется всю оставшуюся жизнь играть в Чемпионате Мексики.

Сан-Франциско находится в 475 милях к северо-западу от северо-западной оконечности Мексики.

Питер Брингуотер, другой англичанин в Калифорнии, - ответственный за Чемпионат мира в Стэнфорде. Он раздражительный человек. Я подкинул ему мысль о том, что, тогда как Рио, Рим и Барселона были естественными местами проведения Чемпионата мира, Стэнфорд в Калифорнии таковым не является.

- Мистер Купер, где вы живёте в Англии? В Лондоне?! Хайбери - маленький городок. Уэмбли - даже меньше^[42]. Является ли Уэмбли хорошим местом для соккера?

И какие сборные он надеется увидеть в Стэнфорде?

- Англию!

Но, откровенно говоря, Стэнфорд похож на Лемингтон-Спа^[43].

До американцев так и не дошло, что соккер - это мужская игра. Выросший в Англии и Голландии, я никогда не подозревал, что девочки могут играть в соккер, но они занимались этим в Стэнфорде. На нашей школьной площадке у нас проводились турниры, в которых мы принимали участие круглый год. Четырёхлетние девочки в США играют в лигах соккера, и примерно половина футболистов в этой стране - женщины.

Я спросил у Линн Берлинг-Мануэль, женщины-редактора крупнейшего национального журнала о соккере. ("Должна сказать, что я получаю громадное количество писем на имя мистер Линн Берлинг-Мануэль"), почему Америка отличается от остального мира. Ключ к разгадке в том, что американские женщины пришли к футболу в одно время с американскими мужчинами. В отличие от европейских женщин, они никогда не чувствовали себя аутсайдерами в игре. Как она сама попала в соккер?

- В жизни моего папы никогда не было соккера. Я - старшая из шести детей, а с шестью детьми вы не можете позволить себе никуда сходить. Итак, в 1967 году наша местная футбольная команда, "Окленд Клипперс", предлагала очень дешёвый семейный пакет. За что-то вроде 20 долларов можно было взять всех и припарковать машину, и папа, будучи большим мотом, решил, это то, что нужно. В итоге, вся моя семья стала соккерными болельщиками, в той или иной степени. Думаю, это было очень распространённым явлением. НАСЛ пыталась продавать соккер семьям и заполучила женщин.

- Это было уникальное маркетинговое направление, которого не было в других видах спорта. Вначале они позиционировали соккер как нечто брутальное, типа сокруши, замочи, и подавали это под очень острым соусом. Люди пришли на стадионы и сказали: "Это явно не НФЛ". Развязкой стало то, что США в 1991 году в Китае выиграли первый в истории женский Чемпионат мира.

Я разговаривал С Кэлоуэйем, Брингуотером и Берлинг-Мануэль по телефону. Во всём мире есть телефоны, но американцы - единственные люди, из всех, которых я знал, пользующиеся им для того, чтобы давать откровенные интервью людям, которых они никогда не видели. Исходив улицы Европы и Африки, в ЛА я провёл большую часть времени на кровати с телефоном. До Эйприл Хайнрикс, американского капитана, которая подняла трофей в Пекине, я добрался в Мэрилендском университете. Именно в университетах, таких, как этот, играют лучшие футболистки страны. Хайнрикс сказала мне:

- Я здесь женский тренер на полной ставке, это моя работа, вот, кем я являюсь, и у меня есть помощник на полной ставке и бюджет свыше 80000 долларов.

Я рассказал ей о сериале "Тренерша" на британском телевидении - мыло о женщине, которая тренировала мужскую профессиональную команду, и которая добилась уважения после долгой борьбы с сексизмом. Отождествляет ли себя Хайнрикс с борьбой?

- Разумеется, нет. Мне 29 лет. Я принадлежу к первому поколению женщин-спортсменов, признанному в этой стране. Но если поговорить с женщинами на 10 или 15 лет старше меня, у них есть рубцы от их жизненного опыта.

Это признание относится к первым дням американского феминизма. Можно ли феминисткому движению приписать заслугу выигрыша Америкой чемпионата мира?

- Ну... - сказала Хайнрикс.

Я извинился:

- Конечно, вы должны вдобавок хорошо играть и забивать голы.

- Если не считать этого, - ответила она, - разумеется, да.

Играла ли она против Англии?

- У меня создаётся впечатление, что, хотя это и маленькая страна, у них есть по-настоящему хорошие игроки. Мне этого не понять: усердно они не тренируются, они не собираются вместе так уж часто, и они не работают над собой как следует. Я могу объяснить это только тем, что у них есть то, чего нет у нас - каждые выходные у них несколько лучших в мире матчей мужчин по телевизору.

Согласилась бы она, что соккер в США и, возможно, женский соккер в особенности, - это спорт для среднего класса?

- Нет.

Нет?

- Нет, я бы сказала, что это спорт выше, чем для среднего класса. К сожалению.

Потом она добавила:

- Но я вполне довольна этим.

Почему?

- Я думаю, необходимо подчёркивать важность обучения в этом мире.

Почти все американские игроки на Чемпионате мира 1950 года были из Сент-Луиса в Миссури. Сент-Луис действительно обладал чем-то, напоминающим культуру соккера, но настоящей причиной отсутствия сбалансированности заключалась в том, что в этом городе базировалась американская ФА и была слишком бедна, чтобы производить разведку в округе. Как известно, американцы 1950-го года обыграли Англию 1:0, но домой полетели на двух отдельных самолётах, чтобы сэкономить деньги. В аэропорту их встречала только одна жена игрока, пришедшая бранить своего мужа за то, что тот поздно вернулся.

На следующий день после матча Сальвадор - Дания, я обнаружил текущий состав американской сборной в Санта-Барбаре, в отеле с видом на Тихий океан. Гостиница "Red Lion" была чересчур дорогой для меня, так что я подыскал комнату в паре миль, за поворотом, в гостинице, которая была для меня всего лишь не чересчур дорогой. Я прогулялся к "Red Lion" вдоль кромки пляжа, на котором несколько испаноязычных пинали мяч. Субтропический университетский городок на берегу Тихого океана, в число жителей которого входит Рональд Рейган, Санта-Барбара выглядела слишком красиво, чтобы разодраться от соккерного матча.

Я добрался до "Red Lion", опоздав на целый час на мою встречу с Дином Линке, главой пресс-службы сборной Америки. Его заместитель встретил меня в вестибюле. Дин чрезвычайно сожалел, что не смог принять меня лично; ему пришлось уйти в футбольную больницу; между тем, он надеялся, что подборка материалов будет полезной - и заместитель дал мне папку документов толщиной с добрую энциклопедию. Я слышал, бразильцы поговаривали, что играть Чемпионат мира в США - это всё равно, что играть бейсбольную Мировую серию в Бразилии; я слышал, что американским соккером на открытых полях руководит человек, который считает это плохим вариантом игры в закрытом помещении; и американцы бегают за гамбургерами, когда судья назначает угловой удар; но в тот момент я думал, что они заслужили Чемпионат мира. Заместитель даже согласился с моим суждением о Санта-Барбаре.

- Сидишь вот на стадионе у океана, смотришь матч вместе, может, с 300 другими людьми, и если игра плохая, вдруг обнаруживаешь, что ты смотришь через забор, на берег, на всех этих людей, плавающих или лежащих на песке.

Местная профессиональная команда давно разорилась.

Линке в отъезде, я решил встретиться сначала с румынами. Они тоже остановились в "Red Lion", и я разыскал их инструктора, Юлиана Станкулеску, дружелюбного румына, живущего в Чикаго. На полу в его комнате лежала сумка с футбольными мячами, которыми всего несколько часов назад играли настоящие футболисты уровня сборной, и, пока Юлиан говорил, я вытащил мяч и катал его под своими ногами. Джулиан сунул мне что-то, похожее на брошюру религиозной секты, с фотографией двух людей на обложке, которые оба выглядели, как Юлиан, если не считать того, что один был с бородой. Выяснилось, что брошюра описывала цели Американской Академии соккера и что только один из тех людей - Юлиан (вице-президент). Бородачом был его отец, доктор Виктор И. Станкулеску (Президент). Юлиан заверил меня в своих bona fides^[44] утверждением, что они с доктором Виктором - лучшие друзья Бобби Робсона.

Я возился с футбольным мячом, а Джулиан рассказывал во всех подробностях грязные байки третьего сорта до тех, пока не пришли два разносчика - поинтересоваться, что сборная Румынии хочет на завтрак. Романтичный ореол всего! Что звёзды едят на завтрак? Сборная Румынии хотела омлеты и, может быть, кашу, кроме их врача, который попросил бухарестское блюдо из ветчины и яиц. Главное, подчеркнул Юлиан, - то, что питьевая вода должна быть в герметичных бутылках. Команда только что прилетела из Южной Америки, где несколько игроков заболели от питья незапечатанной воды, и они больше не рисковали.

Затем Юлиан повёл меня к румынскому наставнику, Корнелу Дину. Дину обедал и рявкнул на Юлиана, даже не обернувшись. Я час прождал в вестибюле, наблюдая за тем, как слоняются американские и румынские сборники. Один румын, который казался ещё подростком и который, если судить по его деревенской причёске, ещё не преуспел, сидел в одиночестве напротив меня. Мне стало жаль его. Возможно, он был кумиром в Румынии, преуспевающим кумиром, скажем, как Энди Синтон в Англии, и Румыния, в конце концов, - приличная футбольная страна, но здесь, в Санта-Барбаре, он был одинок и, в некотором смысле, даже ниже на социальной лестнице, чем я. По крайней мере, я владел английским, и знал пару американских футбольных журналистов, тогда как он, вероятно, играл за малоименитый клуб и был новичком в национальной сборной. Я мог поспорить, что он хотел домой.

Появился Юлиан и сказал, что Дину извиняется и что он поговорил бы со мной сейчас. К тому времени было уже очень поздно. Я прождал ещё час. Журналисты тратят много времени на ожидание. Затем в вестибюле появился высокий человек с постоянной сыпью на лице. Он сел на диван и посмотрел в сторону от меня.

- Этот парень - легенда Румынии, - заверил меня Юлиан, который переводил.

Дину выиграл 75 матчей за сборную в качестве игрока и после свержения Чаушеску стал министром спорта, пост, с которого он ушёл в отставку, чтобы стать тренером национальной сборной. Я спросил его, почему он так сделал.

- Между политикой и соккером я выбрал соккер, - пробормотал он.

Он знал, что жизнь в кабинете была бы более спокойной, но "стресс - это часть нашей жизни".

Как дела в румынском футболе? Он пожаловался на безмозглых президентов клубов. Ограничений тоже стало меньше.

- Раньше хлебом для всех был футбол. Сейчас у людей другие заботы.

Это было стремлением футбольного человека к старым добрым временам Чаушеску.

Я спросил о поездке в Южную Америку, он нахмурился ещё больше.

- Это устраивал агент, который сделал всё, чтобы всё устраивало его, - сказал он.

Румыния без конца летала - из Аргентины в Парагвай, Эквадор и Перу.

- Однажды мы прибыли за пару часов до матча после нескольких дней поездки. По дороге в Лос-Анджелес, мы летели на самолёте, который направлялся в Лос-Анджелес, но, когда мы приземлились в Мехико, нам пришлось вылезать на ближайший рейс.

Ничего подобного в Румынии не случалось.

На следующее утро я пошёл смотреть на тренировку американцев в местном университете. Я добрался туда раньше, чем они, и дожидался вместе с волнующимися студентами и очень взволнованным университетским наставником, все были вооружены апельсинами. Мне дали один.

Сборная Америки прибыла и приступила к упражнениям. Когда упражнения закончились, некоторые, включая Милутиновича, тренера, стали полукругом перед одними из ворот и разрешили мне подавать им мячи. Я обнаружил, что профессиональные футболисты бьют сильно и, когда я пытался поймать подкрученный свободный удар от Милутиновича, мяч вырвался прямо из моих рук. Я надеялся, что он не видел. Позже я спросил Питера Вермеса, нападающего, насколько далеко США может пройти в Чемпионате мира.

Он признался:

- Я бы обманул себя и вас, если бы не сказал вот чего: что касается меня, я бы хотел выиграть Чемпионат мира.

Вернувшись в "Ред Лайон", Милутинович растянулся на диване в вестибюле, мой диктофон у него под носом и американская пресса у его ног, на полу. У него два прозвища: Чудотворец и Борабол. В отличие от некоторых Чудотворцев и большинства английских тренеров, он забавный человек. Он даже любит журналистов. Дункан Ирвинг, журналист из "Soccer America", рассказал мне о своём первом рукопожатии с Милутиновичем. Дункан крепко сжал. Милутинович сжал крепче. Дункан сжал крепче, Милутинович сжал крепче, и Дункан сжал крепче.

- Ага! - сказал Милутинович. - Мафия!

Это был не Дину, и Грэм Тейлор мог бы даже ещё оставаться тренером Англии, если бы уволил своего пиарщика и нанял этого Серба.

Милутинович играл в Югославии, Франции, Швейцарии и Мексике, а также тренировал Мексику и Коста-Рику на двух последних Чемпионатах мира - именно под его руководством Коста-Рика обыграла Шотландию в Генуе в 1990-м. Он рассказывал нам о латиноамериканской страстности.

- Pasion, - сказал он по-испански. - Страсть! Вы не знаете, что такое страсть! - говорил он журналистам.

Видел ли он уже какую-нибудь страсть, бурлящую среди американцев?

- В этом проблема этих людей - у них нет проблем.

Он имел ввиду, что американцы недостаточно исцарапаны, чтобы быть страстными. Игра в американский футбол длится три или четыре часа, и болельщики сбегают, чтобы поесть, чтобы сходить в туалет.

- Но люди, такие же, как эти, - дивился он, - это Америка. Por пример, к тому же, если вы видите этот город, Санта-Барбара, этот отель... - и он осёкся. - Это Америка, понимаете? Америка - уникальная страна в мире, у нас есть всё.

Я спросил, хорошее ли это время для того, чтобы быть сербом.

- Почему нет? Знаете что, есть одна проблема, англичане очень гордятся тем, что они англичане, я очень горжусь, что я серб. В этом нет смысла, но что тут поделаешь?

И добавил:

- Может, вы из Загреба?

Я изобразил поспешный отказ.

- Это шутка! - сказал он так же быстро.

Он впервые не смотрел на нас, и я пожалел о глупом вопросе.

- Моя семья - на границе с Боснией, - продолжил он. - Может быть, в сотне ярдов. Отсюда до океана. - Он показал за окно.

Он сменил тему:

- Я очень доволен игроками. Я говорю на испанском, никто не понимает меня, я думаю, что меня понимают, всё довольны.

На скольких языках он говорит?

- Я говорю на испанском, сербском, французском, итальянском, я понимаю русский, болгарский можно не считать, и я пытаюсь говорить на английском. Я думаю, на четырёх. На английском, если я голодный, я попрошу поесть. На четырёх.

Когда мы спрашивали об игроках, он отвечал шутками.

Конференция разошлась, и меня разыскал Тони Меола, американский вратарь. Он сказал, что его прислал Линке. Мы сели на диван Милутиновича, нам обоим по 23, но он звезда, и он рассказал мне, что заставило американского мальчика мечтать об игре в воротах за США. Отец Меолы, Винсент, когда-то игравший за молодёжную команду "Авеллино", приехал в Америку, чтобы работать парикмахером, и осел в Карни, в Нью-Джерси. Карни - не этот ваш средний американский городок. В нём живут, в основном, ирландские и шотландские семьи, которые свела оплачиваемая поездка к работе на хлопковых фабриках, и они остались верными соккеру.

- Все папы моих товарищей по команде выросли где-то в Соединённом Королевстве, - сказал мне Меола.

Вдобавок, по стечению обстоятельств, Карни находится всего в трёх милях от "Джиантс Стэдиум" и, пока мы с Меолой подрастали, в великие дни НАСЛ, "Нью-Йорк Космос" на "Джиантс Стэдиум" собирал по 80000, а "Нью-Йорк Джиантс", команда американского футбола только 30000. Хотя в Карни всего 38000 жителей, из него выошло три члена нынешнего состава США: Меола, Таб Рамос и Джон Харкс из "Дерби Каунти". Меола и Харск играли вместа почти 20 лет, и отец Харкса тренировал их.

Это была не общая для американцев история, но та, которую многие американские игроки могли рассказать. Великолепный пресс-пакет Линке рассказал мне, что у Уго Переса отец, дед и двоюродный брат - все играли в профессиональный футбол в Сальвадоре; что отец Питера Вермеса был профи в Венгрии, у Марсело Бальбоа - в Аргентине, а у Табо Рамоса - в Уругвае. По контрасту, отец Кейси Келлера был софтбольным питчером, у Эрика Винальды - игроком в американский футбол в Пристонском университете, у Брюса Мюррея - профессиональный гольфист, у Криса Салливана - боксёр и у Криса Хендерсона - полупрофессиональный игрок в бейсбол.

Потом были игроки, которые стали американцами: Фернандо Клавиньо, профи из Уругвая; который покинул Польшу в 16, сын польского сборника; Жан Харбор, который приехал в Штаты изучать биохимию, сын нигерийского сборника; Брайан Куинн, звезда гаэльского футбола и хёрлинга из Белфаста, который вместе со своей женой стал американским гражданином во время церемонии в перерыве между таймами в матче в закрытом помещении; и преториец Рой Вегерле, который получил американский паспорт, потому что женился на Мари Гаргано из Майами. (В Мидлендсе^[45] наверняка был жуткий дубняк для обоих.) Два остальных игрока - Томас Дули (родился в Германии) и Эрни Стюарт (в Голландии) - отпрыски европейских матерей и отцов-военнослужащих. Дули едва говорит по-английски, но он рассказал "Sport Illustrated", что он годами ездил на американской машине.

- В Германии это ненормально, - сказал он.

Нет, но в Германии нормально - выражать свою идентичность через машину. Несомненно, в сборной должно было быть больше выходцев из Латинской Америки, но Милутинович не рассылал скаутов в каждую мексиканскую полупрофессиональную лигу в стране.

Далее, мы с человеком из "Sport Illustrated" интервьюировали Эрика Винальду, который играл за "Саарбрюкен" в Бундеслиге и который ездил, я не мог не заметить, с номерным знаком "WYNALDA". Блондин и загорелый, он выглядел, как общее представление о калифорнийском пляжном мальчике. Это точно: он был местным, и ему показывали сёрфинг по немецкому телевидению. "Если он играет в футбол так же, как занимается сёрфингом, - доверился нам Милутинович, - мы станем чемпионами мира". Милутиновичу и Винальде нравилось практиковать свой немецкий друг на друге, и именно Милутинович настаивал на том, чтобы Винальда отвёл нас, интервьюеров, в бар и угостил выпивкой. Мы воспользовались возможностью спросить у тренера, что он думает о Румынии.

- Грёбаная Румыния! Моя задача не предвидеть, победим ли мы. Моя задача предвидеть, добьёмся ли мы прогресса.

Винальда подписал счёт именем Милутиновича и выписал щедрые чаевые.

Он сказал, что его подтолкнул к футболу его отец Дейв. Дейв Винальда - сын голландских родителей, и он провёл Чемпионат мира 1970 года, прыгая перед телевизором. Он сказал, что соккер - "спорт думающих людей", хотя, если смотреть на то, как играет его сын, это не всегда верно. Эрика Винальду выставили против Чехословакии на Чемпионате мира 1990 года и, по-видимому, Милутинович сказал ему: "Тебе нужна дисциплинированность, и лучшее место укрепить дисциплину - это Германия".

Когда мы разговаривали в феврале его первого сезона в Бундеслиге, "Биг-Мак на шаре" (выражение из "Die Welt") был третьим по забитым мячам в лиге. Он только что продал 3000 футболок "Саарбрюкена" со своим именем, его брат, Брандт, переехал в Европу, чтобы работать его агентом, и теперь "Sport Illustrated" преследовал его повсюду. Он вернулся в Германию после румынского матча, и, насколько я знаю, не забил больше ни одного мяча за весь сезон.

Человек из "Sport Illustrated" спросил его, почему соккеру не удалось совершить прорыв в США.

- Спросите кого-нибудь из руководителей Федерации соккера США, - ответил Винальда. - Каждый раз, когда они намереваются купить время для соккера на телевидении, бейсбол, футбол или теннис это время перекупают. Это хот-договые виды спорта, как я называю их - это значит, что вы сидите на жопе и едите хот-доги. Те парни видят, как относятся к соккеру в Европе, и они все сидят кружком в курилке и говорят: "Что мы можем сделать, чтобы прекратить то, что здесь происходит?" Что убивало соккер в последний год -так это подъём пляжного волейбола!

Он утверждал:

- В Европе болельщики всё время на ногах, и им на всё плевать, и они машут флагами и скандируют и поют. Все едят во время перерыва и возвращаются на трибуны. В Европе фанатизм гораздо более глубокий, чем в Америке. Когда Бразилия проиграла, люди выбрасывались из окон. Я не думаю, что кто-нибудь выбросился из окна, когда "Баффало" проиграли Супербоул.

Он разговаривал с нами ещё утром перед матчем с Румынией - Милутинович устроил лагерь релаксации - и когда он ушёл на игру, человек из "Sport Illustrated" завёл дискуссию, будут ли английские фаны устраивать драки на Чемпионате мира. Я сказал, что, если они хотя бы нос сунут в центр Вашингтона или Л-А, не говоря уже про швыряние камнями, это будет последним, что мы о них услышим. К сожалению, мой прогноз так и не удалось проверить.

Как нас и предупреждал Милутинович, у людей в Санта-Барбаре проблем не было. За последнюю неделю я смотрел Южную Африку против Нигерии, "Арсенал" против "Лидса" и Сальвадор против Дании. Матч США против Румынии был намного тише. Передо мной на трибунах сидела семья в шезлонгах, а перед стартовым свистком толпа вежливо аплодировали четырём румынским болельщикам, которые обегали поле с национальным флагом. Это, определённо, pasion. Среди зрителей было много женщин и маленьких детей. Это было далеко от Бухареста.

Игра началась, США забили почти сразу, и весь первый тайм напролёт, болельщики продолжали бродить по стадиону. Фантастический 8 номер Румынии, Димитреску, сделал 1:1. Весь второй тайм, при всё ещё ничейном счёте, болельщики снова шлялись.

Организация Чемпионата мира заставляет напряжённо работать. У Скотта Паркса Летельера, исполнительного директора Чемпионата мира 1994 года, по-видимому было много дел, но он перезвонил мне, когда я оставил ему сообщение. Я рассказал ему о болельщиках Санта-Барбары и спросил, не тревожит ли его, что они, казалось, понятия не имели, что происходит.

- Это явление в Южной Калифорнии, которое меня ставит в тупик, - сказал он. - Понимаете, люди здесь расходятся с Супербоула в середине третьей четверти, и на бейсбольных матчах такое тоже бывает. Колумнист "L-A Times" в своём обзоре Олимпиады-84, сказал, что склонность южных калифорнийцев к раннему уходу достигла высшей точки, когда показательное число людей выделило две секунды, чтобы посмотреть на десятисекундную стометровку Карла Льюиса.

В Санта-Барбаре, на поле после игры, Дину предстал перед судом американской прессы. Он был в хорошем настроении и глядел свирепо только на несчастного Юлиана, который снова переводил. Местные журналисты спросили, что лучше всего получилось у американской стороны. Юлиан перевёл:

- Они очень красиво оделись. Им понадобится сто лет, чтобы заиграть в футбол. Американцы пугают нас, только когда пригоняют авианосцы. Я уважаю их наставника. Из Югославии вышло много великих тренеров. Я знаю, потому что я сам югослав, по материнской линии.

Журналисты выглядели оскорблёнными.

- Я очень уважаю американский народ, его культуру и демократию, - утешал их бывший министр.

Какие перспективы у этой молодой румынской команды?

- Все латинцы очень сильно верят в следующее поколение. Мы всегда думали, то, что придёт в будущем, будет лучше нас. Это то, в чём мы всегда обманывались.

Затем на глазах у других журналистов Дину, в сопровождении Юлиана, большими шагами двинулся ко мне и подарил мне свою визитку.

- Он считает, что вы очень профессиональный, вы очень хороший, - объяснил Юлиан.

Через три месяца Дину уволили.

- Они все употребляют допинг. Каждый. - Объяснил мне один болельщик.

До стадиона "Ривер Плейт", к площади, окружающей арену, пройтись пешком было приятно, чего не скажешь о всём остальном Буэнос-Айресе. На фоне того, что моё устойчивое впечатление о городе - разбитая плитка и запахи канализации, улицы вокруг стадиона "Ривер Плейт" - широкие и даже вполне чистые. Район похож на Мейдстон^[46], а "Ривер", английский когда-то клуб, теперь прозван Los Millonarios.

Мои друзья припарковались у стрелкового клуба напротив арены, в нескольких сотнях ярдов от бывшей Морской школы механиков, EMSA. В 70-х годах EMSA была лагерем пыток флота Аргентины и прозвана аргентинским Освенцимом. Но когда Аргентина принимала Чемпионат мира 1978 года, его использовали для размещения игроков. Финал 1978 года проведён на стадионе "Ривер Плейт".

Стадион шумел на игре против Бразилии. Временами в ответ на скандирование: "Кто не скачет, тот британец", - половина толпы выпрыгивала в воздух, но большую часть времени, мне сказали, они просто пели:

Эй, бразильцы, эй, бразильцы,
Вы, похоже, приуныли,
Марадона - аргентинец,
И он лучше, чем Пеле.

Президент Аргентины, Карлос Менем, отсутствовал, но зато прибыли 500 журналистов со всего мира. Можно было отличить тех, что из Бразилии, потому что они оделись в футболки национальной сборной. Слово "Пресса" на спине футболок убеждало в их объективности.

Нет футбола более значительного, чем Аргентина - Бразилия, даже без празднования сотого дня рождения, с обеими командами, вызывающими своих игроков из Европы, совокупная зарплата 22 игроков стартовых составов достигала 60 миллионов долларов. Эти две команды были, вероятно, лучшими в мире, но всё же всё внимание стягивал к себе один маленький человек. Он объявил, что чувствует себя "безмятежно". Кто-нибудь другой взял бы деньги и сбежал бы несколько лет назад, но Марадона не такой. Однажды, когда он поднимался в лифте "Гранд отеля", он, к изумлению постояльцев, внезапно загрохотал дверями лифта и заорал, во всю мощь своего голоса: "Аргентииииина!!!" Этот человек, которого вызвали в сборную - победитель. Ему сделали так много обезболивающих уколов, что он мог бы закончить в инвалидном кресле, но он выиграл всё, и он продолжал играть. В тот вечер он воодушевился среди сотен фотографов. Они безостановочно щёлкали, и матч отодвинули на десять минут, нарушая телевизионные расписания по всему миру.

Со стартового свистка картина стала мгновенно узнаваемой. Жёлто-синяя с белым Бразилия, бело-голубые полоски Аргентины, белое ссыпающееся конфетти, дымовые шашки, непрерывный шум - задолго до того, как видишь матч Аргентина - Бразилия, ты знаешь, как это выглядит. Это означало на самом деле, что сидение на стадионе разочаровывало - это как смотреть фильм по десятому разу. Было невозможно смотреть на это свежим взглядом - по крайней мере, если вы не американец.

- Я никогда не видел такого преимущества домашней команды, - пробормотал мой сосед, корреспондент "Нью-Йорк Таймс".

Толпа протестовала, когда бразильцы выдавали по два паса кряду, и каждый раз виновники быстро возвращали мяч своим законным владельцам. Первый тайм остался целиком за Аргентиной. Это предсказывали, но Марадона сумел сыграть. Он сбросил вес, с тех пор, как я его видел, когда он ходил пешком за "Севилью" против "Эспаньола", за четыре месяца до того дня, и раскатывал бразильскую защиту, как хотел. Несколько раз он выдавал передачи нападающим под правую ногу, но они всё время промазывали. И всё-таки Аргентина забила первой. Манкузо слабо ударил прямо в стоящего на воротах Таффарелу, и мяч проскочил через его руки в сетку. Грубая оплошность, даже не смотря на обстановку.

Марадона продолжал играть сосредоточено. Судья, Филиппи, справлялся без его советов, он промахнулся после того, как получил что-то похожее на пас, а на 26-й минуте он с 25-ярдового свободного удара мягко пнул и попал в перекладину бразильцев.

Но он изменился, теперь он стал старше, мудрее, толще, уже не такой мощный, чтобы обводить половину команды соперника, и он ограничивался раздачей пасов с середины поля. Его товарищам по команде пришлось самим подходить к мячу у его ног, а на следующий день "Buenos Aires Herald" осмелилась заметить, что Лео Родригес, который его заменил, был быстрее.

Во втором тайме Марадона бросил играть, поэтому он просто расхаживал по полю и показывал жесты Филиппи, пока тот не видел. Один раз он даже пнул комок грязи в сторону судьи, хотя и не стремился в него попасть, доказательством чего служит то, что комок пролетел мимо. Это было неблагодарное поведение, поскольку Филиппи поддался духу вечера и назначал свободный удар каждый раз, когда великий человек опрокидывался. С Марадоной, присутствующим только телом, Бразилия вскоре сравняла. Матч был скомкан на последних минутах, с участием аргентинца Руджери и бразильца Валдо, оправдывающих девиз столетней годовщины "100 лет с той же страстью", и удалённых с поля за драку.

Несколько сотен журналистов и я ждали у выхода из раздевалки появления игроков. Париться ради бессмысленных реплик - тёмная сторона журналистики. Мы простояли там почти час, пока, при замаячившем дедлайне, люди спереди не начали стучать в двери. Те остались закрытыми, и я ушёл. Двумя часами позже, в час ночи, я ещё бродил вокруг стадиона, дожидаясь автобуса.

В конце концов, корифеи, должно быть, появились, в ином случае журналисты сами придумали реплики, так как газеты были заполнены на следующий день. Аргентинского запасного Альберто Акоста процитировали, будто он сказал: "Марадона? Я видел, он говорил с таким пылом, что я не сомневаюсь, он скоро вернётся к своей наилучшей форме." Тренер Бразилии, Карлос Альберто Паррейра, назвал Марадону "игроком с другой планеты", фразу, которую его нападающий, Карека, переделал в "игрок из другого мира".

Независимо от того, с другой планеты Марадона или из другого мира, он ведёт странную жизнь. В день перед матчем он посетил банкет в ФА Аргентины, на которой назвал аргентинского игрока столетия. (Его ответ заключался в том, что Альфредо Ди Стефано лучше.) Матч против Бразилии состоялся в четверг, а в следующую субботу он вылетел в Испанию, чтобы сыграть за "Севилью" против "Логроньес" в воскресенье. В понедельник он улетел обратно домой - играть против Дании в среду, и между делом нашёл время, чтобы оскорбить городскую управу Севильи и в очередной раз извиниться. Неудивительно, что всё кончилось кокаином.

- Футбол и политика! Какая оригинальная тема! - воскликнул генерал Энсисо, когда я рассказал ему о предмете своей книги.

Генерал был очень добр. В Аргентине, по крайней мере, это неоригинальная тема. Там футбол и политика - уважаемая научная область, почти как физика элементарных частиц или неврология. Особый фокус исследований - Чемпионат мира 1978 года.

Аргентина, принимающая страна, завоевала трофей в том году. Генерал Энсисо не болельщик, и во время финала с Голландией он оказался единственным пассажиром в буэнос-айреском автобусе, но ему запомнился тот вечер.

- Это был взрыв иступлённого восторга и истерии. Вся страна вышла на улицы. Радикалы обнимались с перонистами, католики с протестантами и с иудеями, и у всех был только один флаг: флаг Аргентины!

Сравнил бы он это с Фолклендской войной, когда толпы тоже заполоняли улицы Буэнос-Айреса?

- Точно! Это было точно так же!

Генерал сиял от восторга - он обаятельный человек. Я предположил, что, поскольку футбол такой великий целитель, было бы здорово, если бы каждая страна могла принимать Чемпионат мира каждый год. Он засмеялся:

- Это было бы очень дорого!

ФИФА выбрала Аргентину местом проведения Чемпионата мира 1978 года в начале 70-х. В 1976 году армия Аргентины захватила власть в результате государственного переворота. Перевороты были обычным делом в Аргентине. Любимой местной шуткой было объявить при поступлении в Военную академию: "Смотри! Там проходят подготовку наши будущие президенты." (Та же шутка ходила по Африке.) Но новая группа генералов шуток не шутила. Они создали новый организационный орган для Чемпионата мира, Ente Autarquico Mundial, но его начальника, генерала Ардса, застрелили, когда он пробирался на свою первую конференцию. Генералы начали "грязную войну" против своего собственного народа. Одиннадцать тысяч "подрывных элементов" (термин "экстремист" широко трактовался ) "исчезли" - их ссылали в лагеря и тайно убивали. Излюбленным способом было выбрасывать их из самолёта в Ривер Плейт^[47].

Одним воскресным утром в Буэнос-Айресе я говорил о погибших с Освальдо Байером, историком и кинорежиссёром, который провёл те годы в изгнании, в Германии, стране своих отцов. Байер открыл бутылку шампанского и сказал мне:

- Я никогда не думал, что в моей стране, этой римско-католической стране, могла быть такая жестокость. Генерал Пиночет из Чили был ангелом, если сравнивать, потому что он только казнил людей.

Среди работ Байера есть фильм и книга под названием "Futbol argentino".

Ещё я разговаривал с Гебой Бонафини, женщиной-матерью, которая вторила генералу Энсисо:

- Чемпионат мира был похож на Мальвинские острова^[48]. Флаги, выпивка, толпы, "Аргентина, Аргентина". Для толпы это была fiesta, для семей пропавших - tragedia. Миссис Бонафини - президент общества "Матери площади Мая", объединяющего женщин, чьи дети "исчезли". Аргентина снова стала демократической страной в 1983 году, но по сей день, каждый четверг, матери и бабушки пропавших без вести выходят на Plaza de Mayo Буэнос-Айреса. Им нужны полные сведения об убийствах, и они хотят возмездия для генералов. В прочие дни десяток madre собирается в небольшом офисе в центре Буэнос-Айреса, поводом для чего служит сбор материалов для прессы о своей деятельности, а на самом деле для общения. Для большинства аргентинцев эти женщины - тревожный образ прошлого. Люди желают, чтобы они как-нибудь испарились.

Миссис Бонафини, жена фабричного рабочего, потеряла обоих своих сыновей. Одного пытали в её собственном доме перед тем, как увезти - она обнаружила кровь и воду на полу в ванной. Сначала мне было стыдно спрашивать её о футболе, но она нашла эту тему вполне естественной. В 70-х годах, когда мир начал замечать убийства, генералы неистово планировали проведение Чемпионата мира. Великолепный Mundial, выигранный Аргентиной, рассуждали они, отвлечёт родину от случающихся время от времени смертей. Это была для них возможность объединить нацию.

Они позаботились о том, чтобы Чемпионат мира не провалился из-за отсутствия денег. Из ничего выросли бетонные стадионы, которые могли разместить больше зрителей, чем города, в которых они стояли, могли предоставить. Генералы построили новые дороги, чтобы связать места проведения Чемпионата мира, улучшили коммуникации и обеспечили Аргентину цветным телевидением.

У Аргентины не было свободных денег, так что их находили где угодно. Жизненно важные проекты, которые не касались Чемпионата мира, свернули. По сообщению "The Times" в феврале 1979 года, популярная аргентинская поговорка изменилась с "откладывай всё на manana^[49]" на "откладывай всё на после Мундиаля". Конечно, не сам по себе Чемпионат мира разорил Аргентину: во время правления генералов инфляция упала с 600% в 1976-м до 138% в 1982-м - но этот показатель всё ещё оставался самым высоким в мире.

Лозунг хунты "25 миллионов аргентинцев сыграют на Чемпионате мира", в народе вскоре переделали на "25 миллионов аргентинцев заплатят за Чемпионат мира". Насколько много они заплатили - одна из тайн военного правления. За четыре месяца до турнира, в феврале 1978 года, министр финансов военного правительства, признал, что окончательный счёт, вероятно, составит 700 миллионов долларов против первоначальной оценки 70-100 миллионов. Если бы junta знала об этом заранее, они бы никогда не приняли Чемпионат. Если согласиться с цифрами 700 миллионов, Чемпионат мира 1978 года стоил в несколько раз больше, чем любой другой из предыдущих, и почти в три раза больше, чем турнир в Испании, состоявшийся через четыре года. Однако истинное число может быть намного выше 700 миллионов. Во-первых, очень сложно оценить стоимость коррупции. Обычно оценка неофициальных дополнительных расходов аргентинского Чемпионата мира составляет от 300 до 400 миллионов долларов, но, возможно, это следует оценивать выше. Адмирал Карлос Лакосте, для примера, который сменил Лактиса на должности организатора Чемпионата мира и который одновременно был вице-президентом ФИФА, теперь благополучно проводил старость в Уругвае. (Он организовал Чемпионат мира плохо. Траву на стадионе "Ривер Плейт" по глупости поливали морской водой и погубили. Новый газон поспешно выложили, но его отскок получился неравномерным.)

Вдобавок стоимость подкупа Перу. Аргентина встретилась с Перу на втором групповом этапе и должна была победить, по крайней мере, 4:0, чтобы выйти в финал. Об этом не могло быть и речи, Перу - добротная команда, Шотландия Алли Маклауда, уже это выяснила. Но Аргентина должна была выиграть Чемпионат мира, а у перуанских генералов была пустая казна, так что они с радостью помогли ребятам из хунты. Лакосте сумел договориться. Аргентина отгрузила Перу 35000 тонн бесплатной пшеницы и, вероятно, оружие вдобавок, в то же время центральный банк Аргентины списал Перу 50 миллионов долларов долга. Тренер аргентинцев, Сесар Луис Менотти, запретил вратарю и всем игрокам запаса из своей команды разговаривать, и Аргентина обыграла Перу 6:0, чтобы выйти в финал. Это, может быть, до сих пор единственный матч Чемпионата мира, который выигран с помощью взятки.

Мы не можем быть уверены в даче взятки. История была рассказана в "Sunday Time" в 1986 году (в тот день, когда Англия играла с Аргентиной), но основные источники газеты, высокопоставленный гражданский служащий хунты и два футбольных чиновника, по понятным причинам решили остаться анонимными. Автор статьи, Мария Лаура Авиньола, предстала перед судом за "нравственную распущенность" и другие преступления, но её оправдали. В Лиме перуанец Мансо, резервный вратарь на Чемпионате мира, однажды напился и рассказал, что его команда сдала игру за доллары; но на следующий день он это отрицал. Что касается самой игры, ни один футбольный матч не может обеспечить неопровержимые доказательства нечестной игры. Перу играла в белых футболках вместо обычных полосатых, упустила несколько простых возможностей, а их голкипер, Кирога, натурализованный аргентинец по прозвищу Эль Локо, играл более эксцентрично, чем обычно. Стартовый состав перуанцев включал четырёх неопытных игроков запаса, а одного из защитников поставили в передней линии. Однако и Грэм Тейлор всё время пускался на выдумки с командами, но никто не отправлял ему пшеницу.

Каждая Madre, с которой мы разговаривали, заводила речь о матче и перечисляла признаки договорной игры.

- Футбольные фанатики не верят этому, - прибавила миссис Бонафини. - Футбольные фанатики, религиозные фанатики, политические фанатики - фанатики всегда опасны.

Генералы устроили Чемпионат мира, чтобы произвести впечатление на на мир и на свой собственный народ. Чемпионат мира привлёк тысячи журналистов к стране, в которой даже переворот редко заслуживал за рубежом больше, чем несколько абзацев.

- Было необходимо несколько скоррректировать представления о нас, бытующие за границей, Чемпионат мира будет просто поводом показать истинный аргентинский уклад жизни, - говорил генерал Мерло.

Генералы наняли фирму по связям с общественностью из Нью-Йорка и украсили страну. Как заставить Аргентину выглядеть богатой? Снести её трущобы. К villas miserias^[50] отправили бульдозеры, а жителей изгнали в провинции, которым не посчастливилось принимать матчи Чемпионата мира, или в пустыню Катамарка. Вдоль главной дороги в Росарио генералы выстроили стену с нарисованными фасадами прекрасных домов, чтобы скрыть городские трущобы от глаз проезжающих иностранцев. "Стена Нищеты" прожила недолго - обитатели трущоб по ночам крали бетонные плиты для своих домов.

Стена Нищеты - предмет особого внимания Адольфо Переса Эскивеля - возможно, оттого, что он скульптор и в прошлом профессор архитектуры.

- Они вложились в грандиозную сценическую декорацию, чтобы скрыть гнёт и нищету аргентинского народа, - сказал он мне у себя дома.

Худой, как рельса, в очках, в 1980 году он завоевал Нобелевскую премию мира. Он был врагом хунты, и его арестовали в 1977 году, когда он пошёл в отделение полиции, чтобы обновить свой паспорт. Он вышел из тюрьмы за день до финала Чемпионата мира. "В Аргентине его совершенно дискредитировали", - предупредил меня генерал Энсисо.

Перес Эскивель сказал, что перед Чемпионатом мира militares проводили операцию "El Barrido" - врывались в квартиры и до 200 человек в день "исчезали". Они не хотели, чтобы политически неблагонадёжные находились рядом и общались с иностранными журналистами. По мере приближения Мундиаля многих заключённых убивали для обеспечения скрытности, и некоторые секретные лагеря переместили в отдалённые места, где журналисты не могли ничего обнаружить, или перенесли на баржи. Неясно, рекомендованы ли эти меры фирмой по связям с общественностью.

Солдаты патрулировали улицы, защищая от нападений монтонерос, и некоторые иностранные журналисты были одурачены миром и покоем. Дэвид Миллер из "Times" сообщил, что "большинство аргентинцев явно не были ни несчастными, ни, уж тем более, угнетаемыми". Эндрю Грэм-Юлль, англо-аргентинский журналист, бежавший из страны в 1976 году, вспоминает британских журналистов, приезжающих домой и рассказывающих ему, в до чего прекрасной стране он жил. "Пресса там была большевистской и ручной".

Большевиков там было достаточно. "Amnesty International" многих спортивных журналистов обучила основам аргентинской политики и, пренебрегая опасностью, многие говорили правду. В сотнях статей припомнили Олимпиаду Гитлера в Берлине; два комментатора с германского телевидения провели церемонию открытия Чемпионата мира, предоставляя своим зрителям информацию об "исчезнувших", и съёмочные группы со всего мира снимали фотогеничных Madres во время их еженедельных протестов. Один француз, услышав отдалённые выстрелы во время церемонии открытия Чемпионата мира, сообщил, что на улице расстреливали людей. Он не знал о стрелковом клубе рядом со стадионом "Ривер Плейт", и он поплатился за свою ошибку - аргентинские журналисты побили его в пресс-центре. Мало кому из них нравился режим (многие аргентинские журналисты "исчезли"), но это оскорбление страны было слишком тяжело стерпеть. Им самим приказали не критиковать сборную Аргентины или их тренера.

Генералы относились к этим иностранным диверсантам, так же, как к местной прессе, за исключением того, что мировым газетам опасались предоставлять больше материала. Но потом возмутились. Они кормили этих иностранцев, они возили их в Мендосу на вино, они продемонстрировали им настоящее аргентинское гостеприимство - и вот благодарность! Что касается ожидаемых туристов, этого добиться не удалось. Например, было всего несколько сотен шотландцев, но в какой-то момент половина из них поклялась уехать. В общем, Чемпионат мира не стал для генералов весомой победой. Скорее, это помогло остальному мира увидеть все грязные дела militares.

Каждый Зритель на Чемпионате мира -
Свидетель реальной Аргентины, -

- Именно благодаря Мундиалю мы стали известны во всём мире, - говорили нам Madres.

(И прибавляли: "Кроме этого в Мундиале ничего хорошего не было"). Благодаря иностранной огласке, Переса Эскивеля и нескольких других заключённых освободили за день до финала.

- Я получил возможность смотреть финал против Голландии здесь, в моём доме, - вспоминал он со счастливым видом. (Правда, он провёл следующие 14 месяцев под домашним арестом.) Чемпионат мира оказался плох для инвестиций в Аргентину и туризма и хорош для прав человека.

Однако, когда унылый судья Гонелла дунул в свой свисток для завершения последнего финального матча Чемпионата мира когда-либо организованного в Южной Америке, генералы были счастливы. Потому что Народ Аргентины был единым и, разумеется, все танцевали на улицах. Буэнос-Айрес гулял всю ночь.

- Этот народ ликовал на улицах, и никто ничего не делал, чтобы это остановить - видеть это было настоящим шоком, - сказал мне Даниэль Родригес Сиерра, который был подростком в 1978-м.

- Было очень больно, очень страшно смотреть на эйфорию по телевидению, - сказала миссис Бонафини. - Нам это казалось очень опасным. Не праздновать - это означало быть за Голландию, и Madres заставили чувствовать себя чужими в своей собственной стране.

Junta пыталась извлечь выгоду из радости.

- В день когда 25 миллионов аргентинцев стремятся к одной и той же цели, Аргентина будет не однократным, а тысячекратным победителем, - сказал министр финансов, д-р Мартинес де Хой, старожил Итона, на обеде для руководителей мясокомбинатов. Глава государства, генерал Видела, извлекал то же самое нравоучение в телевизионных речах. Казалось, что футбол стал новым опиумом для народа: дайте вашим подданным Кубок Мира, и они будут любить вас.

Так казалось, но это было не так. "Аrgentina, campeón", - пишет Байер в "Futbol Argentino", - но радость не радость. Это нечто вроде взрыва общества, которое принудили молчать." Аргентинский поэт, академик и журналист Карлос Феррейра в своём стихотворении "Mundial", вспоминает дни после празднования:

...плохой стороной был конец,
бесславный и скрытый,
эти трупы, возвращающиеся
к руслам рек,
к братским могилам,
покачивающие головами
и напевающие песню забытья.
А мы там,
со своими барабанами,
со своими дурацкими воинственными флагами,
в мире, стоящем вверх тормашками.

Только генералы забыли про трупы. Люди умеют думать. Если они бедны и забиты и являются чемпионами мира, им приятно быть чемпионами мира, но бедность и забитость озлобляют. Может быть, хлеб и зрелища - всё, что людям надо, но Байер указывает, что в 1978 году было множество зрелищ, но мало хлеба. Болельщики не связывали в уме национальную сборную и хунту. Они приветствовали игроков и (некоторые из них, по крайней мере) освистывали генерала Виделу, когда он появлялся на стадионе. Через пять лет после Чемпионата мира генералы уступили гражданскому правительству. Если они думали, что сумеют сохранить свои посты, растрачивая деньги Аргентины на футбол, это naive. Их использование Чемпионата мира показывает не то, насколько они маккиавелисты, а то, насколько они глупы. Они были задирами с задней парты, которые взялись вести урок.

У генералов был образец - фашистский взгляд на общество. Страна должна быть сильной и сплочённой. Если все люди аплодируют как один - если, цитируя генерала Энсисо, "есть только один флаг, флаг Аргентины" - эта страна сильная и сплочённая. Путь к достижению такого счастливого состояния - триумф. Триумфы - это не такие скучные достижения, как обеспеченность работой, жильём и стабильной валютой. Нет! Триумфы - это военные победы или великие патриотические события. Триумф - это то, что выводит людей на улицы с криками: "Аргентина! Аргентина!" Сплетение триумфов - было общей политикой генералов. Самыми крупными триумфами, которые они запланировали, были вторжение на Фолклендские острова и приём Чемпионата мира и победа. Это было одним и тем же, точно так же, как та песня с Чемпионата мира: "Vamos Argentina, Vamos a Ganar" ("Вперёд, аргентина, иди и побеждай"), которую заново откопали во время Фолклендской войны. (Здесь существует точная параллель с Бразилией: мелодия марша "Pra Frente, Brazil" - "Вперёд, Бразилия", написанная для Чемпионата мира 1970 года, стала музыкальной темой бразильской военной диктатуры.)

- Эти генералы были детьми, - согласился Грэм-Юлль. - В 1982-м году они начали военное вторжение и думали, мир будет аплодировать им!

Почему они были так наивны?

- Нашим военным никогда не доводилось играть в политические игры. Они воспитывались в 20-е годы и верили в то, что, стоит рявкнуть приказ, все будут делать так, как им сказали. На Чемпионате мира они сказали: "Теперь, сукины дети, наслаждайтесь!" - и они думали, что все примутся наслаждаться.

Генералы запланировали другой триумф на 1978-й год, но он так никогда и не состоялся. С 1977-го они вели спор с Чили о трёх островах в проливе Бигл. (Вы удивитесь, но обе страны считают эти земли своими.) Международный арбитражный суд решил разногласие в пользу Чили. Аргентина отвергла это решение. Напряжение росло; а затем, в июле 1978 года, в середине Чемпионата мира, аргентинский министр обороны сказал, что Аргентина "примет меры" для возвращения островов.

Идея заключалась в том, чтобы перенести патриотизм, созданный Чемпионатом мира, в непосредственную войну. Фашистские правительства стремятся к вечному движению - толпы всегда должны быть на улицах - так что junta закупила мешки для трупов и поручила больницам иметь свободные койки.

Войну сорвали в последнюю минуту. Кажется, junta проголосовала за начало боевых действий, но Видела наложил вето. К тому времени Католическая церковь осуществляла посреднические функции, а в Латинской Америке такого не допускалось, чтобы иметь возможность игнорировать Ватикан. В конце 1978 года конфликт пришлось урегулировать. Junta начала искать новые триумфы, и в 1982 году мешки для трупов и оружие отправили на Чилийскую войну, которая к Фолклендам не имеет никакого отношения. То есть Фолклендская война является последствием Чемпионата мира. И, говорят, что одной из причин, почему режим капитулировал перед Британией, а состоялось это в мае 1982 года, состояла в том, что в противном случае пришлось бы пропустить Чемпионат мира в Испании.

Генералы подавляли общественные дискуссии, за исключением Madres, но, как и при всех диктаторских режимах, существовал кодированный протест. Если верить Сесару Луису Менотти, тренеру Аргентины в 1978 году, он протестовал футбольным языком.

Менотти - худой, с большим носом, заядлый курильщик, выросший в Росарио, родине перуанского вратаря Кироги. Это город с традициями радикальной политики и стильного футбола, и Метонни унаследовал оба вероисповедания. Для Менотти футбол - это вид искусства, и он выиграл Чемпионат мира 1978 года с росарийским футболом, играя с такими людьми, как Рикардо Вилья, Освальдо Ардилес и Марио Кемпес - хотя и не с Диего Марадоной, к большому огорчению 17-летнего. "Это дань уважения к старой, любимой аргентинской игре" - сказал Менотти после финала. Это был кодированный протест.

Побеждая Голландию, радикал, казалось, спасал генералов, но, как только это стало безопасно, Менотти начал утверждать обратное. Он часто подвергался нападкам, он писал в "Futbol sin trampa" ("Футбол без фокусов") о тренерской работе в аргентинской сборной при тирании, которая "противоречила моему образу жизни". Но что ему оставалось делать? "Тренировать команды, которые играют плохо, где всё основывается на подковёрных играх, которые оскорбляют чувства людей? Нет, конечно нет." Оборонительный футбол, как диктатура, заключает в тюрьму свободный дух. Менотти (или, вернее, Карлос Феррейра, его литературный негр) пишет, что играя в свободный, творческий футбол, его команда вызывала в памяти не только аргентинский футбол, каким он был когда-то, но и свободную, творческую Аргентину.

Над этим легко издеваться. Начнём с того, что Менотти говорит с интонациями человека, который отчаянно пытается оправдаться за то, что выиграл Чемпионат мира: он не соглашается с тем, что выиграл его для генералов. К тому же, Ардилес хвалил его именно за то, что он научил игроков дисциплине. "Многим аргентинцам, южноамериканцам наплевать на хлеб, их интересует только мёд, который на него положили", - объяснил тренер "Шпор". А аргентинцы всё ещё "фокусничали". В состав Менотти входили несколько традиционных вышибал и даже пара игроков, которых называли убийцами; Перу купили; и, кажется, по приказу хунты, игрокам делали инъекции допинга. По словам одного из источников, Марио Кемпеса и Альберто Тарантини так штырило после матча с Перу, что им пришлось бегать ещё час, чтобы угомониться, и что Окампо, водонос команды, подтасовывал после матча большую часть образцов мочи, хотя, очевидно, были и другие поставщики - после финала один из образцов показал, что игрок беременный. Голландцы уехали, сказав, что выиграть Чемпионат мира в Аргентине могла только Аргентина.

Последний аргумент против Менотти - то, что сами генералы попросили играть его в открытый футбол. Это помогало наладить связь с общественностью, а его разговоры о традиционном аргентинском стиле соответствовали их борьбе с "иностранным влиянием и коммунизмом". Аргентина была величайшей страной в мире, а Чемпионат мира доказал это.

И все же, серьёзно - зло для Менотти - диктаторское правление и стиль игры, пропагандируемый Карлосом Билардо. Mannotismo и Bilardismo - два противоположных отношения к жизни.

У Билардо тоже большой нос, и он так же выиграл Чемпионат мира с Аргентиной, но на этом этим его родство с Менотти ограничивается. Мальчик из хорошей семьи и, как Криппен, дипломированный врач, Билардо сам играл за "Эстудиантес", команду, известную определённым недостатком благородства. "Мы старались выяснять все особенности наших соперников, об их привычках и характерах, их слабостях и даже их личной жизни, чтобы мы могли провоцировать их на поле, заставлять их реагировать и подвергаться риску быть удалёнными", - объяснил Хуан Рамон Верон, другой игрок "Эстудиантеса" 60-х годов. Слава "Эстудиантеса" распространилась на Европу, потому что с 1968-го по 1970-й эта шайка становилась чемпионами Южной Америки, и они играли ужасающие финалы Межконтинентального кубка против "Милана", "Манчестер Юнайтеда" и "Фейенорда". Сборная Аргентины на Чемпионате мира 1966 года, которая на Алфа Рамзи произвела впечатление "животных", была частью той же волны.

"Он был очень умён, - говорит Вим ван Ханегем из "Фейенорда" о Билардо. - Тощий маленький паренёк, но большой ловкач. В смысле? Да, это правда, но меня это не сильно раздражало. Что было наименее приятным, так то, что он плевался. Я этого не переносил, лучше бы он костылялся. Против "Фейенорда" Билардо устроил спектакль с Ойпом ван Дале. Теперь он говорит: "Я этого не помню",- и, вероятно, так оно и есть.

Билардо стал тренером Аргентины и создал мужественную команду. Аргентина выиграла Чемпионат мира в 1986 году и дошла до финала в 1990-м, но для неподготовленного глаза они были похожи на уличную шайку. Возможно, показательным действом той команды был гол Марадоны, забитый "рукой Бога" - классическая хитрость "Эстудиантеса", если не считать того, что ни один из игроков "Эстудиантеса" не потрудился бы выдумывать оправдания. Это был футбол в стиле Bilardista, хотя Билардо отказывается рассматривать эту манеру игры в качестве философии. Он думает, что футбол - это просто футбол, и что в футболе важна только победа.

"Мне стыдно за Аргентину", - изрёк Менотти в 1990 году. То, что я вижу в моей стране на этом Чемпионате мира, не имеет ничего общего с нашим характером. Везде, - продолжал он, - в литературе, в искусстве, в футболе, резко отличаются две школы. Одни ценят эстетику, другие топчут прекрасное. Эта Аргентина похожа на тупиковую улочку в Китае.

Менотти становится кафешным философом, а с генералами, благополучно вернувшимися в военную академию, аргентинский футбол уже больше не является политикой другими средствами; но в январе 1983 года, когда "Тенерифе" встречался с "Севильей" в чемпионате Испании, имел место заключительный эпизод Menottismo против Bilardismo.

Билардо был тогда в "Севилье", где он создал очередную команду из видео с Винни Джонсом^[51]. Они штамповали нарушения, а во время одной игры, на виду у телекамер, Билардо оскорблял врача своей команды за лечение травмированного соперника. В состав "Севильи" входили два аргентинца - Марадона и Симеоне.

Новым Менотти был тренер "Тенерифе" - Хорхе Вальдано. Обозреватель качественной испанской газеты "El Pais", Вальдано любит футбол, несмотря даже на то, что играл за Билардо на Чемпионате мира в 1986 году. В его команде на Тенерифе были три аргентинца - Рендодо, Пиции и Дертисия. Когда эти две команды встретились, журналисты Буэнос-Айреса, всё бросили и полетели. Все готовились к самому грязному матчу со времён Битвы при Хайбери^[52], и Марадона не старался разрядить напряжение. Он сказал прессе, что никогда не сможет простить Редондо. Почему нет? Однажды, много лет назад, этот Дьявол, кинул дружный коллектив сборной, чтобы сдавать какой-то экзамен.

Наступил день игры, и она уже была не столько Menоttismo против Belardismo, сколько Belardismo с обеих сторон. "Тенерифе" выиграл 3:0, благодаря двум пенальти, оба забил Пицци; было 13 жёлтых карточек и 3 красных - одна Пицци и одна Марадоне, который пытался сделать Редондо удалённым; драка с участием Билардо; и стычка между Симеоне и полицейскими, которая побудила губернатора Тенерифе начать расследование. Билардо назвал Вальдано "вором в белых перчатках". Вальдано сказал: "Это примечательный факт - несмотря на то, что он вывел страну в два финала Чемпионата мира, Билардо в аргентинском футболе считается Врагом Народа Номер Один".

"Индепендьенте" - "Хуракан" был первым матчем Чемпионата Аргентины 1993 года. Игроки вышли на поле под залпы фейерверков, некоторые из которых бросали прямо в них - стадион "Индепендьенте" компактный, а болельщики чокнутые. Матч начался, и команды бесцельно пинали мяч туда-сюда, до тех пор, пока на восьмой минуте интепендьентовский Уго Перес не нанёс удар с 35 ярдов, который вывел команду вперёд, вызвав ещё больше фейерверков. Вскоре после этого хуракановский левый полузащитник внешней стороной правой бутсы отдал пас своему центральному нападающему, который перекинул мяч через вратаря в сетку. Это был изумительный гол, вполне правильный, но ни один из игроков не потрудился протестовать, когда судья отменил его. Минутой позже, как бы там ни было, половина команды кинулась надоедать судье на линии после эксцентричного офсайда.

"Индепендьенте" повёл 2:0, но игра приостановили, оттого, что болельщики запускали ракеты в своего собственного вратаря, Луиса Исласа. Через пару минут судья вернул Исласа в его ворота, и матч продолжался, хотя обстрел точно так же продолжался. Потом Крус из "Хуракана" сфолил на Гильермо Лопесе и, с очаровательной неприкрытостью, дал ему кулаком в живот. Команды пошли стенка на стенку, после чего Крус и Моас из "Индепендьенте" получили красные карточки. "Интепендьенте" выиграл 3:1.

Я спросил Лопеса, жертву нарушения Круса, почему матч получился таким ожесточённым. Он объяснил, что "Хуракан" - несчастные лузеры:

- В первом тайме меня пять раз жёстко встречали - два раза досталось моим лодыжкам, три раза моему левому колену, два из этих пяти при счёте 2:0. Во втором тайме против меня снова два раза грубо сыграли.

Он прибавил, что судье не стоило удалять Круса и Моаса.

Скульптуру должны были торжественно открыть в парке Буэнос-Айреса, чтобы отметить столетие аргентинского футбола. Хотя газеты освещали это событие, зрителями оказались два старика, две девочки, я сам и два моих английских друга. В семь часов несколько десятков стариков в костюмах выскочили из здания аргентинской ФА и начали поздравлять друг друга.

- Они видят друг друга каждый день, - пояснила одна из девочек, - но им хочется сделать большое шоу обниманий и поцелуев.

Вид стариков, тискающихся перед изваянием, покрытым простынёй, привлёк ещё трёх человек. Аргентинцы привыкли к церемониям - перед соседним деревом стояла мемориальная доска в честь деревьев.

Бобо (уместно употребить слово Рууда Гуллита) выпутались из объятий спустя некоторое время и обнародовали монумент. Это был незамысловатый, в натуральную величину, металлический футбольный мяч на пьедестале.

- Мой сын - скульптор! - крикнул один бобо, и все они фотографировали друг друга приблизительно 20 минут. Я спросил девочку, есть ли среди них известные бывшие игроки, но она сказала, что нет.

Один пожилой зритель указал на нас и крикнул:

- Вы научили нас футболу в 1893 году! - подразумевая, что англичане научили.

Это так почти для всех стран мира, но аргентинцы помнят об этом лучше других. Временами Аргентина может казаться похожей на бывшую британскую колонию, испаноязычную версию Австралии или Индии. Когда Аргентина впервые обыграла Англию, со счётом 3:1, в 1953 году, какой-то политикан воскликнул: "Мы национализировали железные дороги, а теперь мы национализировали футбол!" Задолго до Фолклендских островов Англия была страной, которую Аргентина больше всего хотела обыграть, а когда началась война, у генералов была лёгкая работа по мобилизации настроений. Автомобильные наклейки, напечатанные ради конфликта, изображали маленького Клаудио, (талисман Чемпионата мира 1978 года), придавившего ногой несчастного британского льва. А в 1986 году большинство аргентинцев почувствовали, что гол Рукой Бога был как раз тем, чего Англия заслужила.

C другой стороны - колониальная англофилия. Я познакомился с женщиной, которая короткое время в 70-х жила в Рикмансворте и с тех пор, все эти годы, вспоминает об этом. Она сказала, что больше всего скучает по вежливым людям и приятной английской погоде. Вернётся ли она когда-нибудь погостить? Она вздохнула:

- Я не смогу вернуться и погостить, потому что я никогда не найду в себе силы приехать обратно и жить здесь.

Когда-то здесь жили десятки тысяч британцев. Многие оставались и становились англо-аргентинцами. Прошлое сохранилось в именах футболистов, таких как Хосе-Луис Браун или какой-нибудь там Дэниэл Киллер, а в "Аргентинос Хуниорс" я видел одного Карлоса Патрисио Макалистера, без блеска играющего на фланге, рыжего внука какого-то ирландца.

Это один конец социальной лестницы. На другом - в ветхом, задымлённом Буэнос-Айресе - живёт эдвардианская Британия. Самый интеллектуальный клуб в городе - "Жокей-клуб"; чайная на calle Florida называется "Ричмонд"; и ещё англо-аргентинцев и их устаревшие акценты можно найти в "Club Ingles". Они играют в поло, регби, крикет и лаун-теннис (на единственных в Южной Америке травяных кортах) в пригороде Урлингам.

Резиденция британского посла, парящаяся в февральской жаре - это часть Англо-Аргентины. Вестибюль - одно из тех британских мест, которое столь величественно, что там негде присесть, и минут 15 я стоял там, дожидаясь британского дипломата. Кроме меня, там было ещё одно, что вносило дисгармонию - последняя запись в гостевой книге посла, открытой на столе, которая гласила: "Чарльтон, Бобби и Норма, Манчестер". Мы ждали появления Бобби Чарльтона.

Чарльтон приехал в Аргентину, чтобы продвигать олимпийскую заявку Манчестера, а накануне, в загородном доме неподалёку от Буэнос-Айреса, некой команде "Бобби Чарльтон XI" в футболках "Manchester 2000" президент Менем назначил капитана. В сериале Йоркширского телевидения "Величайшая игра" есть сцена, в которой съёмочная группа YTV вылавливает Менема, дожидающегося в аэропорту прибытия президента Израиля. Когда самолёт приземляется, он говорит YTV: "Футбол - это то, что сформировало меня физически и то, что в не меньшей степени одухотворило меня". Его спросили, мечтал ли он сыграть за Аргентину. "У всех детей есть мечта. Это было моей мечтой в детстве". Только в качестве президента он осуществил свою мечту, став капитаном Аргентины в благотворительном мачте перед 55000 болельщиками.

Мой дипломатический источник информации сыграл за "Чарльтон" против "Менема". Он с радостью рассказывал мне об этом. Президент, твёрдо решив не проиграть, привлёк в команду несколько бывших профессионалов.

- А мы были всего лишь ватагой парней с пивными животами, которые много лет не играли в футбол!

Я жалею, что не услышал об этой игре вовремя, чтобы выпросить место в команде. Поначалу "Менем XI" раскатывали "Чарльтон", но во втором тайме они отдали англичанам своего лучшего игрока, который начал забивать много голов.

- Этот парень не имел никакого отношения к посольству и не знал ни одного слова по-английски, - посетовал дипломат. - Когда мы принялись догонять их, Менем стал очень боевитым и начал кричать на всех. Он относился к этому очень серьёзно.

Кто выиграл?

- Они выиграли, где-то 14:7.

Что Менем за игрок?

- Бесперспективен. На самом деле, я полагаю, для 62-летнего он не так уж плох. Он вообще не двигался. Он просто стоял в центре поля, а его товарищи по команде доставляли ему мячи, и он отдавал эти выверено простые и безопасные пасы ребятам, которые стояли рядом с ним.

Пока мы ждали Чарльтона, он расхаживал по городу, давал интервью и в очередной раз встречался с Менемом. Дипломат жаловался:

- Это безумие. Дуглас Хёрд, министр иностранных дел, был здесь несколько недель назад и он провёл 40 минут с Менемом. Затем появляется Бобби Чарльтон и ему устраивают футбольный матч, потом ужин, а потом ещё несколько часов этим утром. Это говорит о том, в какой области приоритеты этого города. Возможно, министром иностранных дел нам следует назначить Бобби Чарльтона или, может быть, Газзу.

Футбольная пресса Аргентины почти так же рвалась встретиться с Чарльтоном, как и президент. На следующий день после матча Аргентина - Бразилия Чарльтон дал пресс-конференцию, на которой выразил недовольство по поводу того, что игроки разговаривают с судьёй.

- Я играл в футбол задолго до того, как Марадона родился, - сказал он, - и я ещё не видел, чтобы судья изменил своё решение из-за возражений.

Газеты игнорировали эти нападки на местный обычай, но они все разместили ответ Чарльтона на вопрос о лучшем игроке века - он считал, что Ди Стефано лучше, чем Марадона. Это была нелепая дискуссия.

Чарльтон прибыл, измученный, но согласился поболтать на веранде. Он побежал по лестнице, в спортивной куртке и фланелевой рубашке, коренастый мужчина, футболист в штатском. Стюард принёс нам напитки. Из любезности я сначала спросил у Чарльтона о заявке Манчестера на проведение Олимпийских игр, но он был слишком уставшим и скучающим, чтобы связывать между собой предложения и вместо этого он отвечал набором фраз:

- Мой дом 40 лет... Погода очень хорошая летом... Аэропорт... Важнее железнодорожной отрасли, компьютеры...

Я спросил его о Менеме, и он стал более оживлённым.

- Он очень интеллектуальный футболист. Он много играет с игроками, которые, может, не обладают качествами профессионалов, но они пытаются делать то, чего они не могут. Менем не такой - он придерживается простоты. Он никогда не цепляется за владение и отдаёт мяч, когда это нужно. В контексте - принимая во внимание, что он президент страны, где, вероятно, ещё много чего нужно сделать помимо игры в футбол - меня это очень впечатлило.

Он отрицал, что это дипломатичный ответ, и я ему поверил - Чарльтон для этого слишком серьёзно относится к футболу.

Встречал ли он других глав государств, которые любят футбол?

- Многие африканские главы государств любят свой футбол - во многих случаях это единственный спорт, который развивается в тех странах. Президент Ганы любит, президент Кении, главы государств некоторых северо-африканских государств, папа римский...

- Ваш брат Джек встретился с папой римским, - хихикнул я, - и сказал, что тот меньше, чем он ожидал.

Чарльтон кивнул, торжественно подтвердив - я обладал верными фактами.

Я спросил его о туре, который он провёл в Южной Африке в эпоху апартеида.

- Мы играли с "Кайзер Чифс" в Соуэто, и это был один из самых приятных дней в моей жизни. Они обыграли нас 2:1, но это была очень равная игра и мы чуть не равняли счёт. Мы просто ощущали такое гостеприимство! В тот день в Соуэто было, скажем, всего 20 белых, и народ был рад видеть нас. На самом деле, в конце они взяли нас к себе на плечи и попытались унести к себе домой. Нам пришлось бороться, чтобы вернуть нашу бригаду в автобус.

Что они с Менемом обсуждали сегодня утром?

- Спорт, в основном, и он спрашивал у меня, кто лучше Марадона или Ди Стефано. В глазах Бога даже лидер - не больше, чем футбольный болельщик. И Чарльтон выставил кандидатуру Ди Стефано?

- За его мозги. Он был самым мозговитым игроком, которого я когда-либо видел.

Менем показал знание британского спорта, а Чарльтон пригласил его в Манчестер "поиграть в гольф и поделать то, что он любит". Время шло очень быстро. Я чувствовал, что мы перешагнули за пределы отведённого нам времени. В Уайтхолле позеленели от зависти.

Менем - болельщик, но он также политик. В вопросах спорта он следует примеру председателя Мао.

Как-то в 1966 году Китайское информационное агентство сообщило, что председатель Мао Цзедун "снимает напряжение и отдыхает после купания в реке Янцзы 16 июля, после того, как преодолел расстояние в девять миль". Это внушало, что Мао, вопреки слухам, ни мёртв, ни парализован. Кроме того, приведённые данные подразумевали, что в возрасте 75 лет он побил мировой рекорд на расстояние. Даже этим рекордом Мао помогал китайскому народу. "Когда он пересекал волны, - сообщало агентство, - он общался с окружающими и, когда он обнаружил, что девушка рядом с ним умеет плавать только одним стилем, он научил её плавать на спине."

Это случай, когда правитель, проявляющий себя как спортсмен, доказывает, что он не умер. Обычно правители занимаются спортом на публике по другой причине - доказать, что они простые парни. Билл Клинтон и Эл Гор фотографировались, швыряя мяч для американского футбола друг другу. В Бразилии, как известно, политики проводили кампании в футболках популярных футбольных команд.

Наш собственный лидер, Джон Мейджор, часто показывается у "Аристократов" на "Стэмфорд Бридж". Одна из теорий заключается в том, что он только притворяется болельщиком "Челси", но на самом деле он болеет за "Арсенал". Безусловно, "Арсеналу" он подходит по формату - Мейджор нижняя часть среднего класса, живёт в Хартфордшире и, похоже, наслаждается застоем - но ни один политик не может быть замечен в поддержке "Арсенала". В Англии, когда человек болеет за футбольный клуб, его считают своим в доску - если только он не болеет за "Арсенал". Согласно этой теории, советники Мейджора порекомендовали ему подыскать другой клуб. "Челси" был очевидным выбором, Дэвид Мелло уже был политиком (и гордым обладателем комплекта формы "Челси") и приготовился брать с собой Мейджора на матчи.

Может быть, просто фотографии Мейджора на "Бридже" сделали его более популярным, чем он мог бы быть, но это вряд ли помогало ему выиграть выборы 1992 года. Британских избирателей интересуют другие вопросы (например, подоходный налог). В Аргентине , однако, футбол имеет большее значение, и когда генерал Видела открылся, что ему не нравится эта игра, он продемонстрировал отсутствие политической подкованности. В соответствии с запросами масс, аргентинский политик - мачо из народа, и великое имя в этой традиции - Хуан Доминго Перон, президент Аргентины с 1946 по 1955 год и ещё с 1973 по 1974 и основатель политического движения, именуемого перонизм.

Большой, сильный человек, Перон был в армии чемпионом по фехтованию, а также видным боксёром и лыжником. Будучи президентом, он ограничил свободу и пытался помогать бедным, но перонизм - это, скорее, стиль, чем набор политических установок. И крайне левые монтонерос, и тэтчерист Менем называли себя перонистами. Перонизм - народный, мужественный стиль, в фокусе которого находится лидер - Перона называли просто El Lider. Байер говорит, что Перон был "совершенным демагогом в том, что касается футбола" и что он часто ходил на матчи. У него не было команды - считая себя лидером всего народа, он объявил, что будет поддерживать все команды в равной степени.

Менем - правый перонист, но он пытается быть привлекательным для бедных так же, как Перон. Встреча с Бобби Чарльтоном была, вероятно, увлекательным мероприятием, но в этом также звучал политический смысл. Когда я спросил у швейцара "Club Ingles" (нехарактерный пример, конечно), что он думает о Менеме, тот с энтузиазмом ответил:

- Он играет в теннис, он играет в футбол.

Незадолго до 63 лет он отказался от бокса и автогонок.

- Менем принимает Сабатини или какого-то чемпиона мира по боксу, - ворчал Перес Эскивель. - Он не только принимает этих людей, но и обедает с ними или выходит в свет. Но меня Менем никогда не принимал!

В отличие от Перона, у Менема есть команда. "Ривет Плейт" (аргентинцы произносят "Рибер") рискованный выбор, это, так называемый, клуб богачей. Массы болеют за "Бока Хуниорс". Об этом и аргентинская поговорка: 50% плюс один болеют за "Боку", или, как однажды выразился Менем, болельщики этого клуба "наполовину преступники". Они его тоже ненавидят. (Когда я правил рукопись, Менноти снова стал наставником "Боки").

Байер соглашается, что открытая поддержка "Ривер" - это дело принципа. Байер говорит, что, фактически, "это единственное, в чём Менем не демагог". Вместе с тем, предполагает Байер, для того, чтобы замаскировать собственную глупость, Менем приказал своей дочери быть болельщиком "Боки". Похоже, все, наверное, знают, что она болеет за "Боку".

Тот факт, что президент любит футбол, может иметь большие последствия для общества. Марсело Хаусман об этом знает. Я разговаривал с ним об этом в Йоханнесбурге, где у него большой дом и горничная, которая называет его "хозяин".

Как футболист Марсело был подмастерьем, последним из всех подмастерьев. Он в Буэнос-Айресе рос в бедности, но, когда повзрослел, путешествовал по миру с Аугусто Паласиосом. Марсело был посредственным игроком, но его брат Рене был незаурядным. Рене "Уэсо" Хаусман - край с большими усами и со своими гетрами вокруг пяток вышел на замену в финале Чемпионата мира 1978 года и, некоторые говорят, создал перевес. Сейчас оба брата - футбольные агенты. Они управляют громко названным "World Sports International" и пытаются продавать южноамериканских и южноафриканских футболистов в европейские клубы.

Марсело водил меня по своему особняку. Его величайшее сокровище - обрамлённая фотография в его передней, на которой он с Карлосом Менемом. Он стал вхож в семью Менема, когда познакомился с сыном Мемема на вечеринке, а теперь он ходит на матчи с дочерью Менема.

Итак, Марсело вырос в бедности. Когда я сказал ему, в Йоханнесбурге, что через месяц собираюсь в Буэнос-Айрес, он сказал, что он в это время должен быть в Аргентине и мог бы увидеться со мной.

- Тебе вернут всё, что у тебя украдут, - заверил он меня, - всё отдадут. Без проблем. Мы знаем всех жуликов - мы выросли среди них.

Несомненно, так бы и было, хотя, когда я прибыл в Аргентину, выяснилось, что он всё ещё в Африке.

Дело в том, что он вырос в бедности. Обыкновенно, единственный способ для бедного парня познакомиться с кем-нибудь из семьи плутократа Менема - быть камердинером. Марсело познакомился с Менемами благодаря футболу, и он это прекрасно понимает. Он сказал мне:

- Благодаря футболу я знакомился к политиками, миллионерами, поп-звёздами. Я познакомился с Миком Джаггером. Когда Род Стюарт приехал в Аргентину на Чемпионат мира, я показывал ему окрестности.

Марсело отвёз меня домой, со скоростью сто миль в час, обгоняя справа и слева, в "Мерседесе" Паласиоса. Я говорил ему комплименты за его богатство. Он был честен:

- Не стоит забывать, что в последние несколько лет мы провели много работы с правительством Аргентины. Менем пришёл в 1989 году, и с тех пор дела шли очень хорошо.

Это даёт некоторое представление, каким образом в таких странах, как Аргентина - на самом деле, в большей части мира - поднимаются. Способ подняться - дружить с политиками или крупными предпринимателями. Способ стать их другом - или самому быть политиком или крупным предпринимателем или быть кем-то, с кем они хотят познакомиться - замечательным футболистом или, если не вышло, братом замечательного футболиста.

- Это двоюродная сестра экономики Менема, - кивнул Байер, когда я рассказал ему об этом.

С таким покровителем, как Менем, нет необходимости быть яркой футбольной звёздой, чтобы забыть про трущобы, и, кроме того, имеются бонусы. В тот день, когда я покинул Аргентину, разразился скандал над человеком по имени Эктор "Бамбино" Вейра. Ему было предъявлено обвинение в изнасиловании несовершеннолетней, но внезапно обвинение сняли, и Вейра освободили. Так случилось, что он был тренером "Ривер Плейт" (и замечательным игроком "Сан-Лоренцо"), и Менем сказал судьям Верховного суда, что дело должно быть пересмотрено. "С ним, - аргументировал президент, - мы выиграем всё."

Амилькар Ромеро, среди произведений которого "Muerte en la Cancha" - "Смерть на стадионе" - специалист по аргентинским футбольным убийствам. Маленький весёлый человек, который выглядит неподходяще для своей темы, Ромеро взял свою маленькую дочку на нашу встречу и дал ей порисовать, пока читал мне лекцию о насилии.

В Аргентине, как он объяснил, два вида футбольных преступлений.

- Во-первых - это наиболее зрелищный вид - насилие на стадионе по воскресеньям, с флагами, группировками и ножами.

Второй тип преступности уникально аргентинский и случается среди недели - насилие и шантаж, организованные директорами клубов и осуществляемые бандами. Жертвами второго типа преступлений обычно являются игроки.

Когда у директоров возникают проблемы, банды - barras bravas - решают их, за плату. Может быть, президент клуба хочет, чтобы вратарь соперника не вышел на матч; его тренер ушёл в отставку; звёздный игрок, заманиваемый европейскими клубами, продлил контракт. Он звонит barra, и игрок подвергается шантажу или чему похуже.

- В футболе три важных фактора, - отметил Ромеро. - Насилие, информация и деньги. У банд есть насилие и информация. У директоров есть деньги.

Barras - это что-то вроде аргентинского КГБ. Они контролируют жизнь игроков. Шантажировать просто. Они не только знают, кто из игроков употребляет допинг, но они часто даже сами им снабжают. Также они знают о женщинах игроков. Ромеро привёл в пример случай игрока из "Сан-Лоренцо", который хотел новый жирный контракт. Клубу казалось, что слишком жирный. Обратились к barras. У игрока была девушка, но он кадрил женщин в ночных клубах, и barras дал девушке об этом знать. Этим не ограничились, ещё и "Сан-Лоренцо" отказал ему в каком бы там ни было контракте. Это был сигнал его товарищам по команде: "Не торгуйтесь".

Иногда barras дискредитируют игрока на стадионе. Они стоят за воротами, притворяясь обычными хамами, и свистят каждый раз, когда он прикасается к мячу. Или он ведёт переговоры о новом контракте, и в этом случае оскорбления сбивают ему цену, или, если он надоел клубу, он соглашается уйти. Кричалки во время аргентинского матча часто имеют мало общего с происходящим на поле. Поскольку директорам клубов нужны хулиганы, многие клубы оплачивают им проезд на гостевые матчи и дают им бесплатные билеты на домашние. Barras продают эти билеты - они проламываются на матчи, штурмуя турникеты. Контролёры обычно отступают.

Иногда бандиты угрожают игрокам насилием или просто избивают их. За несколько дней до того, как я прибыл в Аргентину, Даниэля Пассареллу, капитана сборной на Чемпионате мира 1978 года, а ныне тренера "Ривер Плейт", вздули в Мар-дель-Плате. Причиной был сложный конфликт в правлении "Ривер" между директором, который был против Пасареллы и директором, который был за.

- Часть бизнеса, а guerre de boutique, - объяснил Ромеро.

Такое происходит постоянно, но Пассарелла решил порвать с неписанными законами и устроил скандал. Двух хулиганов арестовали, но судья решил отпустить их. "Но, - как сказал мне один журналист, - должно быть они нарвались на единственного честного судью на Мар-дель-Плате, потому что этот человек снова арестовал их." Бандюг легко было найти, так как они оставались в Мар-дель-Плате и были в шоке от ареста. Полиция редко беспокоит barras, и некоторые бандиты даже являются сотрудниками полиции. Однажды, когда в ворота "Бока Хуниорс" был назначен пенальти на последней минуте, именно полиция открыла калитки, чтобы фанаты соперников могли штурмовать поле. Президент одного клуба Буэнос-Айреса из первого дивизиона, заключая контракт с игроком, набивает комнату полицейскими.

- Игрок понимает, что его задача - подписать, - усмехнулся Ромеро.

Есть известная фотография начальника полиции города, который, весь в клубных цветах, стоит среди barra и размахивает флагом клуба - "как полицейский в футболке "Ливерпуля"!" - по выражению Ромеро.

Barras работает на себя точно так же, как на директоров.

- Нет ни одного игрока, который бы не давал деньги бандитам, - сказал Ромеро. - Марадона - первый во всём: он - лучший игрок мира, и он платит бандитам больше всех. После Чемпионата мира в Мексике он выписал им чек на 30000 долларов, по практическим соображениям сделав это от имени "Эйр Перу"^[53]. Для игроков преступный мир - это просто налог.

Бандиты полезны. Barras многофункциональны, они часто работают в областях, отличных от футбола - иногда политиками. Видный парламентарий занимается организацией barra "Бока Хуниорс". В бандах также работают фрилансеры. Если собирается митинг против политика или его политики, он может отправить barra для создания хаоса в толпе, так что он может сказать потом: "Эти митингующие, посмотрите, что они натворили". В некоторых случаях barras совершают убийства.

- Организованное насилие распространилось от футбола на остальную часть общества, тогда как в Европе это было наоборот, - сказал Ромеро. - Такое обычно бывает в бедных странах с богатыми клубами. В Аргентине именитые клубы - это ICI и "Форды"^[54] национальной экономики. Мафия киевского "Динамо" - это ещё один пример именитой команды в отсталом государстве.

- Освальдо Ардилес высказался, что президент "Ривер Плейт" - важнее, чем губернатор небольшой провинции.

Ромеро высказал это более резко:

- Мне 50 лет, ведь я родился в 1943 году, в год переворота. Футбольный режим производил гораздо более сильное влияние на мою жизнь, чем наши juntas. "Политики уходят, футбол остаётся"," - процитировал он одного аргентинского мудреца. - Это так же вечно, как вооружённые силы или религия.

Футбол - это короткий путь к власти. В крупнейших футбольных клубах десятки тысяч членов, которые каждый день приходят на всевозможные мероприятия. Например, в клубах работают детские сады, начальные и средние школы, большинство из них с длинными очередями, а "Ривер Плейт" даже планирует создать университет. Я попытался представить себе университет при "Оксфорд Юнайтед".

- Университет Рибер, - засмеялся Ромеро.

- Где же обязанности государства? Или футбол - государство в государстве?

- Да, но футбольное государство более удобное, более открытое, - там человек может действовать, не переживая насчёт демократии.

В штабе командования было шумно. Окно было приотворено, и древние автомобили Буэнос-Айреса часто заглушали генерала Санчеса. Может быть, размышлял я, во время Фолклендской войны окно не закрыли как следует, и генералы не могли друг друга услышать. Я находился в здании Верховного совета вооружённых сил Аргентины, главного аргентинского военного органа, и обстановка являла собой классическую Южную Америку. Здание Верховного совета, под охраной солдат с усами и пулемётами, скрывала пальма, и стояло оно прямо под большим рекламным щитом. В приёмной я отдал свой британский паспорт.

Адъютант проводил меня к Санчесу, члену Верховного совета, и мы торжественно обменялись рукопожатием. Его фамилия не Санчес, я недавно получил от него письмо, умоляющее не упоминать в книге ни про него, ни про Верховный совет, и я решил уважить, по крайней мере, половину его просьбы.

Санчес - высокий подтянутый мужчина с воинственными усами - ничего удивительного - похожий на Эноха Пауэлла^[55]. Он подошёл к нашей встрече в боевой готовности. Он принёс две папки, одна из которых содержала его случайные записки о футболе, а другая - его книгу о футбольной тактике. Написанная в 1951 году, она нигде не публиковалась, и то, что лежало в папке представляло собой оригинальную пожелтевшую машинописную рукопись. Он нервничал - он носился со своими идеями из этой пыльной папки 40 лет, и здесь сидел кто-то, кто этим интересовался. Вот почему он преодолел естественную осторожность, чтобы поговорить со мной.

Он начал рассказывать мне о "Суперкоманде", которую он описал в своей книге.

- Она играет в тотальный футбол - вы знаете, что Голландия играла в тотальный футбол, Йохан Кройф. Когда команда атакует, она должна атаковать со всеми; когда она защищается, она защищается со всеми. Потому что всем вместе легче бороться. Он очень чётко стремился прояснить, что его Суперкоманда играет 4-3-3, а не 4-4-2, и, хотя он был убеждён в своей системе:

- Я не уверен, что владею абсолютной истиной.

Это фраза человека, который относится к своим взглядам серьёзно. В конце концов, он человек, наделённый властью. Футбольные тренеры терпеть не могут выслушивать непрофессионалов - Брайн Клаф, например, сразу грубил директору клуба, свинному мяснику, который пытался рассказывать ему о его деле. Но будет ли тренер считать профаном генерала с боевым опытом? Будет ли это безопасно в Аргентине? Я спросил Санчеса, беседовал ли он когда-либо о тактике с каким-нибудь аргентинским тренером? Он сказал, что нет, но извлёк из своей папки письмо, которое написал в 1982 году, перед Чемпионатом мира в Испании.

- Футбол - это духовная поддержка нации, - прочитал генерал. - В этом его ценность. Мы поддерживаем вас в ваших стремлениях.

Вначале в разговоре возникло напряжение. Генерал Санчес хотел поговорить о тактике. Я хотел поговорить о футболе и политике, футболе и национальной культуре, а также о футбольной и военной стратегии.

- Если моя команда сосредоточится на этом маленьком клочке бумаги, - продолжал жестикулировать Санчес, - а соперник распространится, по всей толстой папке, тогда у меня будет численное преимущество в ключевых областях. Необходимо иметь силу, которая компактна, организована и движется вперёд.

Я предположил, что его идеи насчёт футбола звучат как-то по-военному.

- Нет, они не военные, - отрезал он, но потом добавил: - Принципы войны можно применить ко всему.

Я подозревал, что он пошёл в обратную сторону - скорее, он применял свои футбольные теории к военному искусству, а не наоборот. Приводило в уныние слушать, как пожилые люди по всему миру излагают недозревшие мудрые мысли из методичек для тренеров, но здесь был тот, кто мог использовать их на поле боя.

Я спросил, почему генерал так полюбил футбол.

- В футболе есть сила народа. Регби также касается масс, но у него нет проникновения в общественную жизнь. Футбол - великая страсть аргентинского народа, так же, как американский футбол - всепоглощающая страсть американского народа, - сказал он, обнаружив отрывочные знания о США.

И он признал:

- У себя я не нахожу ни сноровки для американского футбола, ни интереса к нему. Это грубый вид спорта.

Насколько важно для страны иметь отличную футбольную команду? Это

- ...важно для духовного состояния населения. Я говорю не столько об Аргентине, сколько об африканских народах, нации которых обычно не имеют великой культуры.

Я процитировал генерала Энсисо: "Аргентина славится в мире качеством своего мяса, своим футболом, певцом Карлосом Гарделем, своими пилотами "Формулы-1", но особенно поло и футболом."

- Мы, аргентинцы, не потерпим, чтобы о нас говорили только из-за нашего футбола, - строго ответил Санчес. - У Аргентины есть свои особенные ценности, не только футбол.

Что это в таком случае? В его список вошли отвага, современный стиль жизни, технологии и медицинское обслуживание. Мы поспорили. Я настаивал на том, что, если генерал Санчес зайдёт в английский паб и попросит clientele найти ассоциацию к слову "Аргентина", ему ответят "Диего Марадона", а не "медицинское обслуживание". Санчес сказал, что это просто неправда.

Я затронул тему Фолклендов. Согласен ли генерал Санчес с генералом Энсисо, что народная эйфория вокруг Чемпионата мира 1978 года похожа на эйфорию вокруг Мальвин? Он смотрел пустым взглядом. Мне пришлось три раз объяснить этот вопрос, прежде чем он сказал, что да, он более или менее воспринимал это подобным образом. Это было что-то такое, о чём он никогда не задумывался раньше - генерала Санчеса просто не интересует политическая культура.

- Вас больше интересует сама игра или социальные аспекты? - спросил он. Он выглядел обиженным.

Разговор сходил на нет, и Санчес провёл для меня краткую экскурсию по зданию, выстроенному столетия назад испанским купцом, как он сказал мне с гордостью. Больше кругом никого не было, и когда в одной из комнат зазвонил телефон, я дожидался, пока генерал отвечал сам. Мы попрощались у входной двери.

- Меня беспокоит, что я не ответил на ваши вопросы, - взволновано сказал он. - Вам придётся поправить мои ответы.

Фотография запечатлела эпизод Чемпионата мира 1970 года, четвертьфинала в Гвадалахаре между Бразилией и Англией. Точнее, она запечатлела Пеле и Бобби Мура. Пеле щиплет футболку Мура двумя пальцами, а Мур в это время просовывает свою ступню аккуратно между ног Пеле к мячу. Оба хмурятся от сосредоточенности, но больше всего они боятся хотя бы прикоснуться друг к другу. Взаимная обходительность - поразительный факт. Мур умер от рака, когда я был в Аргентине, и ему посвятили длинные некрологи в южноамериканской прессе.

Письмо рядом с фотографией будет сокровищем семьи Ногейры до тех пор, пока строчки не выцветут. Оно от Пеле.

Афинский отель, Пикадилли, Лондон.

Мой брат Армандо,

Если ты когда-нибудь опишешь этот момент с "Боб Муром" в своей книге "Bola de Cristal", ты можешь сказать, что мы были слишком обходительны для игры Чемпионата мира. Но это спорт.

Твой друг,

Пеле.

Это суть бразильского футбола. Вместо того, чтобы написать что-нибудь о победе Бразилии над Англией и выигрыше Чемпионата мира, Пеле просто отмечает красоту не относящегося к делу случая. Рассмотрим также его реакцию на легендарный сэйв Бэнкса в том же матче: "В тот момент я ненавидел Гордона Бэнкса больше любого другого человека в соккере. Но когда я остыл, я аплодировал ему от всего сердца."

Когда мы думаем о Бразилии, мы думаем о команде Пеле. Эта Бразилия впервые появилась в 1958 году, на Чемпионате мира в Швеции, когда Пеле было 17. Бразилия обыграла сборную хозяев 5:2 в финале, во время которого болельщики скандировали "Samba, samba" и после которого команда пробежала круг сначала со своим собственным флагом, а потом с флагом Швеции. Та Бразилия снова выиграла Чемпионат мира в 1962 году, проиграла его в 1966-м, когда Пеле не смог принять участие в турнире, и опять выиграла в 1970-м. Бразильский стиль быстро возродился в 1982-м году, но в наше время обнаружить его в голландских и французских цветах так же легко, как в жёлтом и синем. Как бразильского его уже практически не существует. Я был в Рио, чтобы выяснить, почему бразильцы так играли и почему уже играют не так.

Рио-де-Жанейро - реально два города: один - Йоханнесбург, другой - Соуэто. Богатые светлокожие люди живут вдоль набережных, а бедные, темнокожие - в трущобах на горах. Favelas выкрашены в пастельные тона и выглядят снизу как прекрасные дачные домики, и это тот угол, с которого богатые всегда их видят. Богатые никогда не поднимаются в горы. Уровень убийств в фавелах высок, а обитатели фавел чуют богачей за милю. Там нет станций метро с кондиционированным воздухом, нет ни водопровода, ни освещения, ни пляжей, ни чего-либо такого. В великие дни бразильского футбола favelas были родиной Malandro.

Мы чувствуем, когда смотрим Бразилию, что бразильский стиль естественен для бразильского народа. Бразильцы сами так считают, и, когда вы просите объяснить, они говорят о Malandro.

Маландро - персонаж бразильского фольклора. Его предки были рабами - в Бразилии рабство отменено только в 1888 году - но он решил стать совершенно свободным. Он считает, что хорошее поведение - это для посредственностей, но не для Маландро. Он - мошенник, обманщик. Он работает один и не подчиняется никаким правилам. Хотя он и беден, ему удаётся хорошо одеваться, обедать в лучших заведениях и очаровывать прекрасных женщин. Дело в том, что бразильцы сами себя считают Маландро - он олицетворяет национальный характер. Или, по крайней мере, олицетворял.

Профессор Мунис Содре указал рукой кверху из своего окна.

- Давайте я опишу картину, - сказал он. - Если вы пойдёте в фавелы, - мне надо было сойти с ума, чтобы такое сделать, - вы увидите женщину - в доме нет мужчины - которая присматривает за пятью или шестью мальчиками. Умнейший из этих мальчиков - тот, кто может убежать от полиции, когда требуется, может устроить драку, хорошо играет в футбол. Он может продраться через жизненные трудности. Может обеспечить едой свою мать. Обманывать защитников на футбольном поле и быть умным мальчиком в реальной жизни - в этом есть глубокая связь. Этот мальчик - Malandro.

Классически, Маландро - чернокожий, и он отличается умением в старинном виде спорта бразильских чёрных, в капоэйра. Capoeira - это среднее между танцем и боевым искусством. Танцор надевает ножи на каблуки и танцует вокруг своего соперника, пытаясь порезать его. Malandro носит шёлковый шарф не только ради моды - он защищает свою шею во время сapoeira.

- С сapoeira сталкиваешься там, где меньше всего этого ожидаешь, - сказал профессор Содре. - Например, я - сapoeirista. Я - мастер ножа.

Я удивился, когда это услышал, так как Содре вместе с тем 50-летний профессор в области средств массовой коммуникации Федерального университета Рио-де-Жанейро. Лекционная аудитория с кондиционером, в которой мы говорили - была форпостом Европы, далёкой от чёрных людей с ножами на ногах. Содре объяснил: он мулат, который выучился сapoeira у чёрного мастера в Баия. Тот мастер знал всё о Malandros. Однажды чёрный иностранец посетил школу сapoeira этого мастера, и Содре заговорил с ним по-французски. Позже мастер спросил Содре, откуда приехал гость.

- Из Французской Гвианы, - сказал ему Содре.

- Чушь, - ответил мастер. - Я знаю таких парней. Это чернокожий из Рио. Он, наверное, работал в порту и нахватался там французских слов. Он - Маландро!

Содре возразил, ведь тот человек говорил на чистейшем французском.

- Ты слишком молод, чтобы это понять. Но он не сможет обдурить такого Маландро, как я, - сказал ему мастер.

Мастер знал, что Маландро настолько умён, что может говорить по-французски, вообще не зная языка.

Чтобы понять наш футбол, - сказал Содре, - нужно понять сapoeira. Сapoeira - способ обмануть соперника - это не так, как в боксе, где побеждаешь, потому что ты силён. Это философия тела.

Сapoeira - это танец, но вместе с тем и спорт - так же и великий бразильский футбол. В течение многих лет, после того, как англичане привезли футбол в Бразилию, чёрных отгородили от бразильских клубов, и мулаты, которые хотели играть, пудрили лица, чтобы казаться белыми, - привет из Южной Африки. Великая эпоха бразильского футбола наступила, когда чёрным разрешили играть. Первый великий чёрный футболист - Леонидас, лучший бомбардир Чемпионата мира 1938 года, и три бразильских Кубка мира завоевали, в основном, чернокожие - Пеле, Диди, Жаирзиньо и так далее. Эти команды были настолько чёрными, что, когда Диди женился на белой, его чуть не исключили из состава сборной, готовящейся к Чемпионату мира в Швеции.

Эти игроки сами не были сapoeiristas, но вышли из культуры, которая восхищалась изяществом и обманом. Они были футбольными Malandros. Содре сказал:

- Величайшими футбольными кумирами были великие дриблеры, такие игроки, как Гарринча и Пеле, которые изобретали удары - сухой лист, ножницы - точно также, как делали великие сapoeiristas. Архетипичным Маландро-футболистом был Гарринча, небольшого росточка крайний, мулат из фавел. В популярном анекдоте бразильский тренер описывает игру соперника своим игрокам, и, когда он, наконец, заканчивает, Гарринча спрашивает у него: "Вы рассказывали всё это той команде? Тогда как они узнают, что им надо делать?" Для Malandro, обманщика на поле, было безумием составлять план игры. Просто делалось то, что взбредало в голову. Гарринча умел разрушать системы, несмотря на то, что одна его нога была короче другой. "Птичка" сыграл за Бразилию на трёх Чемпионатах мира и завоевал две золотых медали, и на пенсии, оказалось, жил с женой и восемью детьми в трущобах, очень похожих на те, из которых он вышел. Он спился и умер, но миллионы людей выстроились на улицах Рио-де-Жанейро на его похоронах, а "Гарринча: радость народа" - известный бразильский фильм.

- Бразильский футбол - это не только спорт, - сказал Содре. Это что-то вроде сценической игры, театрального действа.

В то воскресенье устроили театральное действо на "Маракане". Год назад обрушилась трибуна, три человека погибли, и стадион закрыли на несколько месяцев. Брайн Хоумвуд, британский журналист из "Reuters", работающий в Рио, сказал мне, что катастрофа была вполне предсказуема.

- Бразильские политики любят стоить новое, а не тратить деньги на то, чего никто не видит. В конце концов, что-то обрушилось.

В тот день самый большой стадион в мире, казалось, пребывал в хорошей форме, и футбол ещё оставался таким, каким его описал Содре. "Васко да Гама" обыграл "Ботафого" 2:0 в, наверное, лучшей игре, которую я видел за весь год - хотя сотни лучших бразильских игроков уехали за границу, ни одна из этих команд не была лучшей в Бразилии, и ни один из игроков на поле не входил стабильно в состав сборной. Первый гол был ярчайшим моментом матча: "Васко" со штрафного перебросили стенку "Ботафого", мяч отскочил к нападающему "Васко", который, с 25 ярдов, слёта отправил его в сетку. Такие голы можно увидеть на всех уровнях футбола, но большинство из них - счастливая случайность. Этот же игрок развернул своё тело, чтобы отправить мяч в дальний, не защищённый голкипером, угол - превосходно продуманное решение. Игра была восхитительно атакующей.

- Это наши корни, - сказал мне несколько дней спустя Карлос Альберто Паррейра, тренер сборной Бразилии, в здании Жоао Авеланжа в центре Рио.

Карлос Альберто был капитаном Бразилии в 1970-м; Карлос Альберто Силва тренировал сборную короткое время в 80-х; а Карлос Альберто Паррейра, щеголеватый человек в сшитой на заказ спортивной куртке, - совсем другой человек. Я разговаривал с ним на пресс-конференции, которую он дал, чтобы объявить свой состав на товарищеский матч против Польши. (Тогда даже не было известно, в какой стране состоится игра.) Паррейра с бразильской прессой сидели вокруг стола в виде подковы, раздали списки с именами, а затем те вместо тренера объясняли собравшимся его выбор, журналисты один за другим подходили к столу тренера для эксклюзивного интервью. После того, как он дал 20 или около того "эксклюзивов", подошла моя очередь. Паррейра всё ещё выглядел невозмутимым.

Я спросил, будет ли Бразилия интереснее, чем унылая сборная 90-го года. Он ответил на безупречном английском:

- Когда мы играли в Англии, у меня об этом спрашивали все журналисты. Да, это то, чего мы хотим. Мы хотим вернуться к своим корням - к четырём защитникам в линию, зональной опеке и атакующему футболу. Так играли наши игроки с детства.

По его мнению, даже если бы он захотел, он бы не смог изменить манеру игры Бразилии. Он говорит, что знает только одного тренера, который изменил национальный стиль и преуспел, - это Карлос Билардо, который выиграл с Аргентиной Чемпионат мира, превратив команду Менотти в банду головорезов. Паррейра говорил мне:

- Бразильцам нельзя навязывать... - и, будучи не в силах придумать подходящее слово, он пантомимой попытался изобразить смирительную рубашку.

Но бразильцы меняются. Возьмём успехи Бразилии на последних шести Чемпионатах мира.

Тренер, который готовил команду 1970 года, Жоан Солданья, более известный как спортивный комментатор, вложил свою веру в Malandros. "Бразильский футбол - это вещь, которую надо играть в музыке", - говорил он. Расказывая о том, что Пеле, Жерсон, Ривелино и Тостао не могли играть в одной полузащите, он ответил: "Мне наплевать, что все они игроки одного типа или на то, что Ривелино и Жерсон - оба левоногие. Если они лучшие, если они гении, давайте им доверять. Они знают, что делать." Но Солданья так никогда и не попал на Чемпионат мира.

Изобилуют предположения, почему его уволили после того, как он провёл Бразилию через отборочные игры. Некоторые говорят, что у него чересчур раздражительный характер и что он слишком часто ввязывался в свары и что Пеле не любил его. (Салданья подумывал о том, чтобы отстранить Пеле.) Другие отмечают, что бразильских тренеров увольняют - это факт жизни, который не требует дальнейших объяснений. Самая интересная теория заключается в том, что Салданью хотел выгнать президент Эмилиу Гаррастазу Медиси, военный диктатор Бразилии. Будучи президентом Бразилии с 1969 по 1973 год, Медиси истязал многих людей, но он, помимо всего прочего, был футбольным болельщиком.

В молодости Салданья был коммунистом, но, когда его назначили тренером Бразилии, Медеси пригласил на обед его и состав его сборной. Салданья отказался, сославшись на то, что график тренировок не позволяет этого. Вскоре после этого аргентинский журналист спросил, почему в команде нет Дарио, и Салданья объяснил, что Роберто и Тостао играют лучше. Журналист сказал, что ведь Дарио - любимый игрок Медиси. "Я не выбираю президенту министров, а он не должен выбирать мне линию нападения", - ответил Салданья.

Его уволили за три месяца до Чемпионата мира. Первые два человека, которых попросили заменить его, отказались, они боялись, что в случае провала, фанаты не будут довольствоваться сжиганием их чучела. В конце концов, Марио Загало, "Муравьишка", взялся за работу, позвал обратно Дарио и в Мексике привёл Бразилию к славе. Это последний раз, когда они выиграли Чемпионат мира.

Когда Бразилия вылетает из Чемпионата мира, бушуют споры, в которых принимает участие весь народ. (Как провозгласил один из бразильских тренеров, с интонациями Голды Меир^[56]: "У меня страна футбольных тренеров!") Прения идут между традиционалистами и модернизаторами. Традиционалисты, такие люди, как Салданья, утверждают, что великие игроки играют по своим правилам. Модернизаторы настаивают, что Бразилия нуждается в переменах и что команда 1970-го года - прежде всего организованная команда. Они указывают на разгром Пеле европейскими силами в 1966-м году и на то, что бразильская манера очаровательная, но устаревшая.

У Загало в 1970-м не было времени навязывать свои идеи. Загало был тихим, набожным, больше шведом, чем бразильцем, но на Чемпионате мира 1974 года он проявил себя модернистски мыслящим. "Не пускайте к воротам, не позволяйте другой команде играть, атакуйте только когда уверены", - распоряжался он. Бразилия вылетела, и его дом забросали камнями.

Клаудио Коутиньо был тренером по физической подготовке команды 1970-го года. Два Чемпионата мира спустя, в 1978-м году, стал главным тренером. Он не любил единоличного управления. Адмирал Хелену Нуньес, в должности министра спорта Бразилии, был видным членом ARENA, правительственной партии, и Нуньес считал, что "победа в Аргентине будет очень важна для ARENA. "Выиграв выборы в Рио, Нуньес заставил Коутиньо взять Роберто из "Васко да Гамы", команды номер один в городе. Коутиньо согласился - он сам был человеком военным. Бывший волейболист и армейский капитан, он изучал физическую подготовку американских космонавтов, выполняя приказ обновить ОФП в бразильской армии. Будучи образованным человеком с совершенным английским, он был инстинктивным модернизатором, который отверг дриблинг как "пустую трату времени и доказательство слабости". Когда он продолжил хвалить европейскую тактику игры в стенку, один бывший тренер резко возразил: "Гарринча может сам с собой играть в стенку". Салданья смотрел на Каутиньо в ужасе, но никогда не терял надежды: "Нет, нет, нет, я не верю, что эти ребята, Зико, Ривелино и остальные сказали "да" Каутиньо. На тренировке они будут отбегать назад, как защитники, но на поле, в игре, я не верю, что они будут слушаться. Надеюсь, что не будут. "

Конечно, они слушались. И Бразилия на Чемпионате мира была настолько тусклой, что в тот день, когда они добрались до второго этапа, бразильские фанаты сожгли чучело Коутиньо на базе сборной в Мар-дель-Плате. Затем Аргентина купила Перу, Бразилия выбыла, и самоубийства прокатились по жилищам Рио.

О бразильских самоубийствах и африканских колдунах мы читаем на каждом Чемпионате мира. Пресса, кажется, верит в то, что, когда Бразилия вылетает, с многоэтажных домов прыгают преданные фанаты. Правда, вероятно, в ином.

В первые дни Чемпионатов мира, пока бразильская сборная ещё выигрывает, жизнь в Бразилии - вечеринка. На улицах гудят автомобили, все поют и танцуют. Потом Бразилия проигрывает и вылетает. Настроение внезапно меняется, и больше всего страдают маниакально-депрессивные личности. Вовлечённые во всеобщую эйфорию, они не могут перенести её конец. Их "свет" становится "тьмой", и они совершают самоубийство.

Каутиньо погиб перед следующим Чемпионатом мира, во время подводного плаванья с аквалангом. Теле Сантана тренировал Бразилию в 1982 году и воспроизводил прекрасную игру прежних времён. Ко всеобщему разочарованию его команда проиграла 3:2 Италии Паоло Росси в незабываемом матче. Спустя два года после Чемпионата мира Сократес, одна из звёзд Бразилии, изменил точку зрения Сантаны - он отказался от контрактов в 1 миллион фунтов с "Ромой" и "Ювентусом" из-за пунктов, запрещавших ему заниматься любовью в течение трёх дней до матча. Он предпочёл присоединиться к составу "Фиорентины". "Теперь мы знаем, почему бразильский соккер - игра красоты и страсти, в то время как его итальянская версия утомляет всех до слёз", - писал этот пропагандист излишеств, "Daily Express".

На следующем Чемпионате мира команда Сантаны снова пала с честью, и затем модернизаторы перехватили инициативу. Бразильский тренер в 1990-м, Себастьян Лазарони, был самым суровым из всех.

Посредственный вратарь, Лазарони рано бросил играть и прочитал много футбольных книг. "Национальная сборная должна стать менее игривой", - предупредил он, и в Италии он выставил игроков, которые выглядели, как бразильцы и были одеты в бразильскую форму, но играли, как самые суровые из восточных европейцев. С семью защитниками Бразилия обыграла Швецию и Коста-Рику, со счётом 1:0 каждую, и Шотландию со счётом 2:1. В какой-то момент итальянской полиции пришлось вмешаться, чтобы бразильская пресса не разорвала Лазарони в мелкие клочья. "В этом большая опасность схемы Лазарони - он будет прав только если Бразилия выиграет Чемпионат мира. Если их рано выбьют, останутся только воспоминания о плохой команде", - предупреждал Пеле. "Пеле - ворчливый старик", - ответили бразильские игроки.

Бразилию выбили рано. Против Аргентины они все играли чудесно, обстучали все штанги, но Аргентина забила на 83-й минуте и выиграла 1:0. Это была победа с запахом адской серы и билардизма - во время матча бразильский игрок Бранко попросил воды у боковой линии, и кто-то с аргентинской скамейки, по-спортивному благородно, бросил ему бутылку. С этого момента Бранко играл сонно, и позже он объявил, что ему подсунули какую-то отраву.

В тот же вечер Лазарони стал в Бразилии врагом народа номер один. Ему повезло, что у него была работа в "Фиорентине", потому что он никак не мог вернуться домой. Страна потребовала возвращения к старому стилю.

- Судя по стилю, в котором мы играли в 1990-м, такое чувство, что это не Бразилия, - сказал мне Паррейра.

Ещё бы. Паррейра образованный человек, но после Лазарони он вряд ли бы мог проповедовать "современный" футбол. Бразилия при Паррейре станет более традиционной, чем при Лазарони, но более современной, чем при Пеле.

Футбол никогда не является просто футболом. Споря о футболе, бразильцы также обсуждают, какой должна быть Бразилия.

- Возможно, у англичан тоже самое, - предположил антрополог Луис Эдуардо Соареш. - Когда наша национальная сборная играет, мы чувствуем, что на поле разыгрывается идентичность нашей страны. Наши ценности демонстрируются миру.

Бразильцы чувствуют это сильнее, чем мы. Для них Каутиньо, Загало и Лазарони, сторонники скучного футбола, были не просто лузерами, а предателями. Вопрос, как в политике, так и в футболе, заключается в том, должна ли Бразилия подражать Европе или же она должна попытаться вернуться к своему прошлому. Сегодня Бразилия идёт назад (попробуйте назначить встречу в Рио), но она креативна - великий футбол, великая самба и великое кино. Величайший в мире внешний долг, к тому же. Модернизаторы, как футболе, так и в политике, хотят превратить Бразилию во вторую Германию.

Фернанду Колор ди Мелу, свободно говорящий по-английски, был избран президентом в 1990-м, с программой "цивилизировать" Бразилию. Его миссия провалилась. Колор наводил порядок, но его самого это не касалось, и, будучи выбранным для борьбы с коррупцией, он стал самым коррумпированным президентом из тех, кого страна только помнит. В 1992-м он избежал импичмента, подав в отставку.

Колор был Маландро. Осталось всего несколько человек, как пел Шику Буарки в своём фильме "Опера Маландро", и все они политики. Бразилия меняется. Маландро покинул фавелы, где уступил место убийце, и исчез из футбола, который становится всё более скучным. Чёрных дриблеров больше нет. В городах становится меньше просторов для игры. Поэтому клубы берут игроков из спортивных школ, что значит - более богатых детей. Звёзды 80-х - Зико, Фалькао и Сократес были белыми и представителями среднего класса. Даже капоэйра становится белым видом спорта, преподаётся в фешенебельным школах Рио, где часто только мастер - чёрный человек. Бразилия так сильно изменилась, что на Чемпионате мира 1990-го Пеле назвал немца, Лотара Маттеуса, человеком, который играл, как бразилец. Бразильцы не понимают всего происходящего: современный футбол, отсталая политика.

Я готовился к матчу много месяцев. Во Франции в поезде я встретил редкостного протестанта, болеющего за "Селтик", который уверял меня, что древний обычай Глазго спрашивать случайных встречных об их религии уже устарел. Он сказал:

- В наше время не спрашивают: "Прод или католик?" Или: "Билли или Дэн?" Просто спрашивают: "За какую команду ты болеешь?" Я всегда говорю: "Партик Тистл", - смеются и уходят. Но тот человек сказал, что, если расхаживать в цветах команды, "тебе просто дадут по башке, даже не разговаривая с тобой". Я решил не расхаживать в цветах команды.

Также я готовился, читая фэнзины "Селтика" и "Рейнджерс". Я читал их в Москве, в Камеруне, в ванне дома, в котором я остановился в Кейптауне. Из ванной открывался вид на Столовую гору^[57]. Кроме того, открывался вид на внутренний дворик, откуда у соседей открывался вид на тебя, так что не было более умиротворяющего места для чтения фэнзинов. Чтение их обычно напоминало мне о Югославской войне. Нижеследующее взято из "Follow, Follow", фэнзина "Рейнджерс". Имейте в виду, что "Рейнджерс" - протестанты, что "Селтик" - католики, что проды - протестанты, а Тим - болельщик "Селтика" или просто какой-нибудь приверженец римско-католической церкви.

Только один из главных приспешников Гитлера был продом - министр иностранных дел Фон Риббентроп. [...] Три наиболее выдающихся нееврейских антифашиста - Рауль Валленберг, Дитрих Бонхёффер, Мартин Нимёллер - все они были продами. И давайте не забывать, что Гитлер был Тимом!

Тираж "Follow, Follow" - 10000, и это издание довольно влиятельно в Глазго.

Возможно, болельщики "Селтик" и "Рейнджерс" - единственные люди, которые живут в реальном мире. Разумеется, они живут в мире, отличающемся от нашего, и наш имеет значение для них только когда связан с их соперничеством. И он никогда не имеет большого значения, поскольку даже в разгар Второй Мировой войны некоторые из их дерби заканчивались беспорядками. Игра Старой фирмы в 1975-м побудила два нападения с ножом, одно с топором, девять с заточками и 35 без оружия. С другой стороны, клубы побуждают и к великой любви. "Рейнджерс" больше не разрешает рассыпать пепел умерших фанатов над стадионом "Айброкс", потому что, по словам Джона Грейга, бывшего игрока и тренера "Рейнджеров", "мы так много работали - даже среди лета - что у нас плеши на голове появлялись". Вряд ли какой-нибудь роман о Глазго может не коснуться Старой фирмы, и, во многом благодаря болельщикам "Рейнджерс" и "Селтик", шотландцы смотрят футбол чаще любых других европейцев, если не считать албанцев. Это наводит на размышления о том, что албанцы меньше работают, чем шотландцы.

Я сказал, что "Селтик" - католики, а "Рейнджерс" - протестанты. Это следует обосновать. За "Селтик" всегда выступали протестанты, и игроки, такие как Берти Пикок, по слухам, были оранжистами - членами радикального протестантского Оранжевого ордена. В "Рейнджерс" было иначе.

Панк-группа "Pope Paul and the Romans" (также известная под названием "The Bullock Brothers") когда-то пела "Почему "Рейнджерс" не подписывает контракты с католиками?" , - и иногда президенты "Рейнджерс" отвечали честно. "Это одна из наших традиций, - сказал Мэтт Тейлор в Канаде в 1967-м. - Мы были основаны в 1873-м в качестве пресвитерианского юношеского клуба. Изменившись сейчас, мы потеряли бы значительную часть поддержки". "Bush", газета Пресвитерианской церкви, подняла этот вопрос в 1978-м и увидела, что её тираж сократился с 13000 до 8000. Газета вскоре закрылась. В наши дни теннисные и бильярдные столы в "Айброксе" по-прежнему окрашены в синий цвет, но в 1989-м клуб подписал римско-католического нападающего Мориса Джонстона.

"Not the View", фэнзин "Селтика" выступил с шокирующей новостью, что "Рейнджерс" порвали со 100-летней традицией и сенсационно подписали неплохого с виду игрока". На самом деле Джонстон не был первым католиком, играющим за "Рейнджерс" - скорее, он был первым католиком, со времён Первой Мировой войны, с которым клуб осознанно подписал контракт (если не считать того, что его отчим был протестантом и болельщиком "Рейнджерс"). Для болельщиков "Рейнджерс" Мо Джонстон был худшим из всех католиков. Он ударил головой Стюарта Мунро из "Рейнджерс" в финале Кубка шотландской лиги и, пока уходил после удаления, показал жестом крест болельщикам "Рейнджерс". Как раз перед тем, как присоединиться к "Рейнджерс", он, казалось, собирался подписывать контракт с "Селтик". Когда он поступил иначе, "Шанкилл", подразделение фан-клуба "Рейнджерс" в Белфасте, закрылось в знак протеста. Между тем фанаты "Селтика" прозвали его "La petite merde"^[58] в честь его французского произношения. "Scotland on Sunday" назвали Джонстона "Салманом Рушди^[59] шотландского футбола" - за то, что он нанёс оскорбление сразу двум блокам фундаменталистов, и игрок принял Рушди-подобные меры. Опасаясь Глазго, он поселился в Эдинбурге. Фанаты "Селтика" кидали бутылки с бензином. Он нанял круглосуточного телохранителя. Фанаты "Селтика" нападали на его отца.

Пока он играл за "Рейнджерс", авторы "Follow, Follow" обсуждали, старается ли он изо всех сил ради команды. Он, конечно, старался изо всех сил угодить. Вскоре появилось сообщение, что он спел "The Sash", протестанскую песню, во время танца болельщиков, в дополнение к тому, что он в те годы уже плюнул на герб "Селтика". Фан-клуб "Гован" выбрал его игроком года после проведённого им первого сезона, но через год после этого он ушёл. Он никогда не преображал "Рейнджерс" в католический клуб.

- "Рейнджерс" могли подписать контракт с самим папой римским Иоанном Павлом, и я не думаю, что это бы имело какое-то значение, - как сказал мне Уильям Инглиш.

Инглиш - молодой работник "Royal Mail" и завсегдатай "Айброкса", который считает, что мысли некоторых из его приятелей-болельщиков трудно объяснить. После того, как я разместил объявление в "Follow, Follow", он позвонил мне, горя желанием поговорить, и мы встретились в одном из кафе Глазго. Он говорил мне:

- Были ребята, которые, когда Мо забивал, не считали это голом, так что счёт, допустим, 1:0, они считали нулевой ничьей. Я видел парней, которые чуть ли не раздирались на матче ради подначивания Мо Джонстона. Странно то, что как только освистывание прекратилось, Мо стал хуже.

Джонстон - эксцентрик.

Теперь, по слухам, Марк Хейтли центральный нападающий "Рейнджерс", является католиком. Инглиш сказал:

- Когда Хейтли играет, слышишь парней, кричащих: "Вперёд, королевская десятка!" Они не хотят говорить "одиннадцать", потому что они не считают Хейтли. Раньше были сомнения в отношении Тревора Фрэнсиса (говорят, что он отправил своих детей в католическую школу) и Марка Фалько (протестант с привычкой креститься), и даже Терри Бутчеру ("Селтик", ты терпеть их не можешь") в конце концов пришлось публично отрицать, что он католик.

Инглиш сказал, что Хейтли принимали большую часть времени. Но он упустил пару шансов, и тут эти: "Он фений^[60], да?"

Я спросил:

- Так у него не было трёх плохих матчей подряд?

И Инглиш ответил:

- Я бы ему не позавидовал.

Я спросил, откуда они знают, что Хейтли католик.

- Говорят, жена Хейтли католичка. Я не знаю, откуда они знают об этом.

Считает ли Инглиш, что Хейтли католик?

- Ужасно так говорить, но он не похож на них.

Что?

- Ну, у католиков, я бы сказал, с большей долей вероятностью будут чёрные вьющиеся волосы, без всяких светлых оттенков или, ещё чего, копны рыжих волос.

Он указал на группу в другом конце кафе:

- Например, я не думаю, что эти четыре парня - католики.

- Я купил абонемент, - скорбно излагал мне Дэнни Хьюстон, - а через неделю они подписали Мо Джонстона.

Хьюстон - почётный представитель Великого магистра Оранжевой ложи в Глазго и всей Шотландии, бойкотировал "Рейнджерс" в эпоху Джонстона. Я посетил его дома. Он был одет в спортивный костюм.

Оранжевый орден - ирландское протестантское общество, основанное в 1795-м и наиболее могущественное в Шотландии и Ольстере. Каждое лето Орден проводит оранжевые марши, которые часто заканчиваются драками с католиками.

- Мы - представители рабочего класса, которые являются преданными подданные, - по опеределению Хьюстона. - Оранжисты болеют за какие угодно команды. Есть болельщики "Эйрдри", болельщики "Фалкирка".

Но некоторые из Ордена - постоянные посетители "Паркхеда", а большинство просто болеет за "Рейнджерс". Один человек, который вышел на Оранжевый марш, надев футболку "Селтика", был арестован за нарушение порядка.

Хьюстон настаивал на том, что он не возражает против того, чтобы "Рейнджерс" подписывал иностранных католиков, но "католицизм в Западной Шотландии - синоним ирландского республиканства". Это было его коронное изречение. "Реал Сосьедад", по его словам, подписывал только басков, а в чемпионате Германии до войны была еврейская команда под названием "Маккаби", которую нацисты разогнали.

- Так почему все должны действовать, как нацисты? Почему шотландцы зациклились на том, что "Рейнджерс" - протестантская команда? В нынешнем составе "Селтика" нет шотландских протестантов. Кто-нибудь говорит об этом?

Грэм Сунесс, тренер "Рейнджерс", который подписал Джонстона, опирался на таких болельщиков, как Хьюстон. Перед тем, как заполучить Джонстона, Сунесс сделал всё возможное, чтобы купить валийского католика Иана Раша из "Ювентуса" (из ныне живущих людей Раш больше всего хотел бы встретиться с папой римским) и делал предложения католикам Рэю Хоутону и Джону Шеридану. Тем не менее, изменение в политике также связано с Дэвидом Мюрреем, президентом "Рейнджерс".

Мэтт Тейлор в 1967-м боялся потерять болельщиков, но Мюррей в 1987-м больше интересовался привлечением спонсоров. "Футбол больше не игра с пирогами-боврилом^[61] ", - любил он говорить. Болельщики (или некоторые из них) хотят, чтобы "Рейнжерс" был протестантским клубом, а спонсоры нет. Мюррей потянулся за спонсорами, и они откликнулись.

Макс Вебер, немецкий социолог, лихо отметил, что там, где протестанты и католики живут вместе, наблюдается тенденция, что протестанты богаче. Раньше такого рода разрыв в благосостоянии в Глазго существовал, но в наше время болельщики "Рейнджерс" любят настаивать на том, что они так же бедны, как болельщики "Селтика". Это общепринятая мудрость - но всё же ФК "Рейнджерс" богат, а ФК "Селтик" беден, и Синеносые на играх Старой фирмы скандируют: "У вас нет ни гроша". Семьи Келли и Уайтов управляют "Селтиком" не так единовластно, как Мюррей "Рейнджерсом", но всё же не стоит преувеличивать его значительность. Он никогда бы не смог в "Селтике" делать того, что он делал в "Рейнджерс": потому что большинство предпринимателей в Глазго протестанты, которые не выкупают корпоративные ложи и не платят по 75 фунтов за пять блюд в "Паркхеде".

Колин Гласс - известный в Глазго страховой агент и болельщик "Рейнджерс". Он вырос в Данди, но переехал в Глазго в 18 лет, чтобы быть поближе к команде. Сейчас у него в собственности дом во Флориде, и он говорит, что не уезжает туда только ради "Рейнджерс".

- Я стал болельщиком "Рейнджерс" не из-за религии. Я стал, потому что мне нравятся эти цвета, красный, белый и синий, - убеждал он меня. - Но у "Рейнджерс" в прессе - образ религиозных фанатиков! Вы слышали эти рассказы о тысячах болельщиков "Рейнджерс", которые возвращали свои абонементы, когда подписали Джонстона? Ну, я, по случаю, знаком с директором "Рейнджерс", ответсвенным за сезонные абонементы. Знаете, сколько абонементов вернули? Один!

Да, но другие болельщики сжигали свои абонементы перед "Айброксом".

- Журналистские фокусы.

Я сказал, что болельщики "Селтика" совершенно убеждены в том, что пресса предвзято к ним относится.

- Но у них поголовная паранойя, будто католиков дискриминируют.

Потом он сказал:

- Существует дискриминация католиков, но она не так сильна, как в СМИ. Существует дискриминация в области занятости, в большинстве организаций Западной Шотландии. Так что, скажем, когда судья выносит решение против них на совершенно законном основании, их кроет паранойя. Один мой друг католик рассказал мне, что он недавно вышел из церкви, когда священник начал рассказывать о том, что все против католиков, вплоть до футбольных судей.

Когда речь заходит о дискриминации в области занятости, Гласс, учитывая его положение, - важный свидетель. Я попросил у него доказательств.

- Пойдите и посмотрите, сколько там масонских связей в таких местах, как Торговая палата. В полиции тоже самое. Я помню однажды, в полицейской службе пенсионного обеспечения, главный инспектор рассказывал о католиках: "Я повысил двух их них, и, знаете, выяснилось, что один их них не так плох!" Этот человек сам не понимал, что говорил!

Гласс сказал мне, что трое из его четырёх заместителей болеют за "Селтик". Но:

- Если бы кто-нибудь по имени Патрик О'Лири пришёл устраиваться, я бы не взял его на работу, как любой нормальный руководитель фирмы, потому что, когда он будет звонить и называть своё имя, все будут говорить: "Нет".

Он сказал, что католикам следует побольше скрывать.

- Они называют детишек Бриджит Тереза или именами вроде таких. Я не могу понять, почему они создают своим детям такую помеху, когда ни они, ни я, не можем изменить народные предрассудки?

Мог бы он отличить католика от протестанта?

- Католики говорят немного по-другому. Полиция спрашивает: "Что в точности сказал подозреваемый?" Возьмём слово "stair" - мы говорим "steer", они говорят "stayer".

- Но это палка о двух концах - Совет по вопросам труда в Глазго полностью подчинён католикам. Была фирма под названием "Lafferty's Construction", уже развалившаяся. Каждый тендер районного совета, в котором Лафферти участвовал, он выигрывал сразу после подачи заявки. Он обычно сидел в директорской ложе "Селтик-парка".

- Худшее, несомненно, клубное противостояние в мире, - сказал Джим Крейг, седой, с зачёсанными волосами, стоматолог, об играх Старой фирмы.

Играть нравилось?

- Я любил это! Я из рода военных, и я воин, обученный сражаться. Иногда я проводил всю игру, не делая ничего созидательного, и получал похвалы в конце.

Крейг был правым защитником "Селтика", но однажды он сам забил "Рейнджерс" гол.

- 23 года назад - но люди до сих пор говорят мне об этом - и он даже не был очень красивым, - причитал Крейг. - Я пытался пихнуть мяч поближе к штанге. Он ударился о внутреннюю часть штанги и залетел. Несколько лет назад Терри Бутчер забил совершенно сокрушительным ударом в игре за "Селтик" - мяч отскочил к нему, он на него набросился, и тот проревел в угол. Я написал Бутчеру: "Я забил свой непримечательный гол в Старой фирме ещё в 70-м, и мне всё ещё напоминают об этом. За твой тебя збудут помнить всегда!"

- Прирождённые болельщики не хотят, чтобы игра менялась. Это великий день для них - прийти туда и ненавидеть соперника. Если бы играли за закрытыми дверями, они бы стояли снаружи с обеих концов и кричали. Это тяжело для меня, потому что я не пылкий человек. Это тяжело для игроков, потому что очень часто целый сезон обсуждают, как ты будешь действовать на играх Старой фирмы.

Мы покачали головами, выразив порицание болельщиков. Потом Крейг сказал:

- Впрочем, не забывайте: вы уйдёте в летний отпуск, я уйду в летний отпуск, а они не хотят уходить в летний отпуск.

В Ольстере, в 70-х, он встретил человека, отец которого умирал от рака.

- Сын попросил меня зайти и повидаться с парнем, который был болельщиком "Селтика", и я зашёл, принёс несколько вымпелов и значков, и затем я вернулся в Шотландию и, должен признать, начисто забыл об этом. В тот ноябрь я получил письмо от сына. Его папа прожил намного дольше, чем от него ожидали, и в последние шесть месяцев своей жизни он только о том и говорил, что игрок "Селтика" навестил его. Не "Джим Крейг", а игрок "Селтика". Это тяжело для игроков - ты конфликтуешь с тренером, у тебя травма, ты лечишься от травмы, ты возвращаешься после травмы, и это очень большая работа. Ты забываешь, что у футбола есть и другая сторона - грандиозная и потрясающая.

Самые известные "Кельты" за всю историю - "Лиссабонские львы" Джока Стейна. В 1967 году они стали первой британской командой, которая завоевала Кубок чемпионов, обыграв в финальном матче в Лиссабоне миланский "Интер" Эленио Эрреры со счётом 2:1. Крейг - лиссабонский лев, и я спросил, что ему вспоминается из той игры.

- Меня до сих пор спрашивают об этом, и я до сих пор не думаю, что это пенальти. Я твёрдо решил, что он не обведёт меня, и я подумал: "Если я собью его, судья не назначит пенальти, на этом-то этапе игры." Как же я ошибся.

Но позже Томми Геммелл сравнял счёт, а затем Стиви Чалмерс забил победный мяч. Послематчевый банкет был как раз тем банкетом, на котором тренеры "Селтика" оскорбляли Эрреру. "Несколько недель потом мы видели шотландцев, вываливающихся из пивнушек", - говорил британский дипломат в Лиссабоне. Через три года Крейг сидел на скамейке, когда "Селтик" проиграл "Фейенорду" свой второй финал Кубка чемпионов. Что пошло не так? Он считает, что это может быть связано с биоритмами обеих команд.

Я сказал, что немногие футболисты идут в дантисты.

- В наше время многие католики становятся адвокатами, врачами и так далее. 40 лет назад такого не было. Система перебарывала людей. Вот почему, когда пришёл Джок и команда внезапно поднялась, для тех людей это стало неожиданностью.

Я рассказал ему о своей книге. Он покачал головой.

- За пределами Глазго трудно понять местных. Это странный город. Я приведу пример. Как-то вечером я брёл по улице мимо того здания, которое только что было куплено Министерством обороны, и я увидел свет внутри, поэтому забрался на выступ посмотреть, что там такое. Один парень проходит мимо, смотрит на меня и говорит: "Ну ты, и любопытная сволочь!" Потом говорит: "Ну ладно, что там такое?"

Старая фирма разделяет шотландцев по всему миру, от США до Южной Африки, но регион, в котором это сильнее всего заметно - это Ольстер. В конце концов, эта провинция, точно так же, как игры Старой фирмы, отбилась от рук, и становится более напряжённой, чем обычно, во время встреч Старой фирмы. За неделю до мачта "Селтик" - "Рейнджерс" на "Паркхеде" я отправился в Ольстер.

Я начал с Дублина, столицы республики. "Я ирландец, разве непонятно? - написал мне один дублинец, объясняя, почему он болеет за "Селтик". - С самого раннего возраста отец вбивает слова "Глазго Селтик" в твою систему ценностей. Ты будешь очень благодарен за это знакомство с прекраснейшим клубом в мире, и это, наверное, единственный раз за всё твоё детство, когда ты охотно подчинишься приказам своего отца."

В Дублине я сел в ольстерский автобус, до Дерри. Недавно семья из Дерри разбросала пепел родственника над беговой дорожкой стадиона "Рейнджерс", только для того, чтобы наблюдать за тем, как через несколько секунд персонал выметет бывшего болельщика. В Дерри я пересел в другой автобус, в городок Лимавади. На его пустынной главной улице у Дейвида Брюстера адвокатская контора. Я спросил его, могу ли я оставить свой рюкзак на стойке перед кабинетом.

- Лучше возьмите с собой, - сказал он.

Политики в Ольстере - осторожные люди.

Брюстер, одетый в синий свитер, - скорей всего, будущий парламентарий. Он - Ольстерский юнионист, так что, естественно, болельщик "Рейнджерс". Он был первым из множества яростных болельщиков Старой фирмы, которых я встретил.

- Это, - сказал он, - указывая на шрам вокруг своего глаза, - по сути, сувенир из Глазго. Но в Глазго в 99% случаев можно фанатеть, как хочешь, и удар кулаком - это худшее, что может случиться. Всю хрень, которую в Ольстере копишь в душе, можно спустить за 90 минут. Обстановка очень напряжённая, но пулю там не получишь.

Он сказал, что в самом Ольстере фанаты Старой фирмы ведут себя тихо. Футболки "Селтика" и "Рейнджерс" считаются простыми секстантскими символами.

- Пат Райс, католик, был убит примерно в 1971-м. Он был умственно отсталым в смысле способностей к обучению, и обычно бродил по округе, надев шарф "Рейнджерс", в одном из самых неблагоприятных районов Белфаста. Его предупреждали - он раздражал людей - и в конце концов его убили. Но Старая фирма не того рода.

Другими словами, в Ольстере нет уличных столкновений между фанатами "Селтика" и "Рейнджерс". Нет провокаций, нет кулачных боёв?

- В Белфасте католики и протестанты, которые работают вместе, избегают бесед на религиозные темы. Есть выражение: "О чём бы ни говорить, лишь бы ничего не сказать". Если вы когда-нибудь спросите у народа о чём угодно - например, путём опроса общественного мнения, они будут очень осторожны в выражении взглядов. Тем не менее, они знают о религиозной принадлежности или приписываемой религиозной принадлежности практически каждого клуба Англии и Шотландии.

Я вернулся обратно в Дерри и сел в автобус до Белфаста, прибыв туда в четверг поздним вечером.

В Белфасте раньше проводились свои собственные игры Старой фирмы. "Белфаст Селтик", клон "Глазго Селтик", был основан в 1891 году, и их матчи против протестантских клубов были всегда непростым мероприятием. В 1930-х и 40-х на играх против Линдфилда раздавалась стрельба и, наконец, после того, как в 1949 году фаната вторглись на поле и сломали игроку ногу, "Белфаст Селтик" прекратил существование.

Позже "Клифтонвилл", неприметный клуб из Белфаста, начал привлекать католиков, просто потому, что их стадион "Солитьюд", находится неподалёку от католического района. Матчи между "Клифтонвиллом" и протестантскими командами могут вызывать довольно зрелищное насилие. Грэм Уолкер, болельщик "Рейнджерс" и преподаватель политологии в Университете Квинс, видел даже протестантских фанатов, швырнувших гранату:

- Она разорвалась позади спинион копа^[62], где находились болельщики "Клифтонвилла".

Позади спинион копа - это, получается, на Фолс-роуд, поэтому фанаты зааплодировали и начали петь: "У нас есть ещё один", - они посчитали, что бомба - это один из них. Но "Клифтонвилл" - это очень малоизвестный клуб. Католики Белфаста считают Глазго более значительной частью своего футбола.

Я остановился в Унивеситете Квинс, в котором были фан-клубы "Селтика" и "Рейнджерс". Все руководящие члены ФКР Квинс в том году были также членами партии Юнионистов. В пятницу утром я обнаружил Ли Рейндольса, председателя ФКР, в его комнате, просыпающимся под Юнион Джеком.

- Вероятно, нельзя найти какой-нибудь протестантский дом в Ольстере, где нет шарфа "Рейнджерс", или кружки или чего-то ещё, - сказал он мне.

Я упомянул, что также хотел поговорить с председателем фан-клуба "Селтика".

- О да, с Диджеем. Пойдём разыщем его.

Мы встретили Томаса "Диджея" Маккормика, наряженного в шарф "Селтика", возле Союза Студентов, и Ли познакомил нас. Эти двое были преувеличенно вежливы друг с другом, как дипломаты враждующих государств на заседании ООН. Диджей сказал, что возьмёт меня на матч в следующий раз. Он решил, вместо того, чтобы сидеть в ложе прессы, мне следует стоять на террасе с кельтскими фанатами.

Позже, в ту пятницу, я пошёл повидаться с Майклом Фироном, другим адвокатом, но католиком, который работал на единственной католической улице в протестантской части города. Пробираясь через Белфаст, подумываешь о бомбах. Когда подбираешься к двери Фирона, ты, для случайных глаз, идентифицируешь себя в качестве католика, и надеешься, что ни одна душа за тобой не наблюдает. К счастью, улица казалась пустынной, но мне не хотелось пропасть без вести на обратном пути к Квинс.

Я спросил Фирона, насколько популярны "Рейнджерс" и "Селтик" в Ольстере.

- "Селтик" и "Рейнджерс", - поправил он. - Наиболее фанатичные болельщики "Селтика" и "Рейнджерс" отсюда, из шести графств.

Он был одним из них.

- Я покрываю свои плечи триколором, обматываюсь шарфом с изображением папы римского и пою "Ебите королеву". И таких, как я, тысячи.

Почему?

- Я - угнетаемый националист, и когда я стою на террасах "Паркхеда" и смотрю напротив, я вижу людей, которые нас здесь притесняют.

И всё же поездка в Глазго - это отдых от Ольстера.

- Политика в этой стране, с обеих сторон, непримирима и совершенно, совершенно предсказуема. Здесь нет такого понятия, это зверь невиданный, неопределившийся избиратель.

Я предположил, что в игре Старой фирмы есть возможность одолеть протестантов на один день. Он согласился и дал мне статью о Морисе Джонстоне, которую хранил в ящике стола. Я спросил, каким он видит типичного болельщика "Рейнджерс".

- У него большое пузо, которое покрывает футболка "McEvan's"^[63]. Каждую ночь, перед тем, как вырубить телевизор, она встаёт под британский национальный гимн. Реальность такова, что он просто такой же, как и я.

Мы с Диджеем добрались на поезде до его родительского дома в Ларне, паромной переправе в Странрар, и на следующий день, довольно рано, в очень холодное утро, мы пошли к кораблю. Я остался в Глазго после матча, но Диджей совершил 22-часовую поездку туда и обратно, которая обошлась ему не меньше 70 фунтов. Ольстерские фанаты Старой фирмы - почти наверняка, самые преданные болельщики в Британии. Раймонд Бойл, академик из Глазго, исследовал фанатов Селтика в Белфасте и обнаружил, что:

- Менее 50% из них работают полный рабочий день.

- 80% участвуют во всех 16 организованных поездках в "Паркхед".

- 49% тратят на "Селтик" более 500 фунтов в год. Некоторые говорили Бойлу, что можно было бы включить вариант более 1000 фунтов.

- 80% из тех, кто заполнял политический раздел опросного листа, проголосовали бы за "Шинн Фейн"^[64]. Тем не менее, 40% просто оставили раздел пустым.

Наш корабль был всецело кельтским - фанаты "Рейнджерс" и "Селтика" путешествуют совершенно отдельно - и был там человек, с лицом, похожим на маску, которого называли "Рива". Он, вероятно, единственный человек в мире, который мог в пароме, переполненном фанатами "Селтика", вскочить на стол и крикнуть: "Слышишь ли ты песню "Рейнджерс"? - не получив ни слова в ответ. Рива - деревенским дурачком из Ларна, и он дал мне указание, настаивал, чтобы я цитировал в своей книге дословно. Ему так и не дали посмотреть матч в тот день - его арестовали в Глазго перед стартовым свистком за разговоры с полицейской лошадью.

- В Северной Ирландии ты либо одной стороне, либо на другой, - сказал мне Пол Хэмилл, глава ФКС Ларна. - Или ты на нашей стороне, или нет. Если сегодня вечером я не успею на корабль, мне дадут ночлег, дадут деньги. Такое уже бывало. "Селтик" - большая семья: это, по сути, ирландский клуб, ирландский клуб, играющий в иностранной лиге.

Многие болельщики "Рейнджерс" сходятся во мнении, считая, что игроки "Селтика" никогда не играют в полную силу за сборную Шотландии, потому что они чувствуют себя ирландцами.

- Им больше по нраву надевать зелёную футболку, чем синюю, - это высказывание с террасы.

Наш автобус в конце концов добрался до Ист-Энда Глазго, и Диджей дал мне шарф "Селтика" ради безопасности. Когда мы проходили мимо болельщиков "Рейнджерс", мы смотрели в сторону, и они точно так же.

Было всё ещё холодно, я был ещё сонным, и мне казалось трудным чувствовать себя фаном. Никому больше так не казалось - "Паркхед" был полон, "Follow, Follow" призывали праздновать День Флага, а сторона рейнджеров выглядела как толпа на королевской свадьбе. Их Юнион Джеки считаются в Глазго настолько провокационными, что полиция постоянно отбирает их - то, что, как заметил "Follow, Follow", как ни странно: "Является национальным флагом, в конце-то концов."

Самые преданные иностранные болельщики перенимают британскую фан-культуру. Люди со всей Европы приезжают в Глазго на игру Старой фирмы, и есть даже фэнзин "Рейнджерс", выходящий в Швейцарии под названием "Strangers on Rangers". Некоторые из иностранцев пытаются уподобляться британцам, что объясняет Юнион Джеки на террасах по всей Европе (особенно Восточной Европы) и песни, заимствованные из Британии. "Here We Go"^[65], которую Оберон Во^[66] назвал национальным гимном рабочего класса, быстро становится новым "Интернационалом". Репертуар британских болельщиков безграничен. Несмотря на то, что футбольные болельщики есть по всему миру, я сомневаюсь, что "Хуи наголо!", недавнее собрание песен террасы, можно опубликовать где-нибудь, кроме Британии. Разве что в Аргентине.

Британские болельщики уникальны. В Британии футбол сам по себе - почти вторичен по отношению к фан-культуре. Более других болельщиков в мире, британские фанаты осознают себя фанатами. Они много думают о своих номерах, о своей зрелищности, о ролях групп. Болельщики "Манчестер Сити" говорят, что они первыми придумали надувать резиновые бананы; болельщики "Ливерпуля" считают, что знамениты своим чувством юмора; болельщики "Лидса" - расисты. Главным достоинством британского болельщика является преданность, именно поэтому фэнзин рейнджеров "Aye Ready" пишет, что "Болельщики "Селтика" почти так же верны своей команде, как Филби, Бёрджес и Маклин^[67] - Британской империи."

У каждого британского мужчины (по крайней мере) есть своя команда. Ничто другое в футболе не значит для него так много, даже приблизительно. Болельщик "Рочдейла" не отказался бы читать о Газзе и Дэвиде Платте, но прежде всего он хочет читать о "Рочдейле". Моим друзьям в Голландии и Германии некоторые команды нравились больше, чем другие, но эти симпатии всегда были слабыми и переменчивыми. Приехав в Англию, я встретил людей, не испытывающих ни малейшего желания гонять мяч, но преданых командам, про которые они сами знают, что те неважно играют, однако на игры которых они ходят каждую неделю.

Конечно, некоторые иностранные болельщики преданы одной команде, но даже они не похожи на британских болельщиков. В Голландии, или в Италии, или Камеруне быть болельщиком - это довольно пассивное занятие. Возможно, вы любите свою команду, и, может быть, вы поёте и кричите на стадионе, и, если вы особенно преданы, вы проводите большую часть своего свободного времени с другими болельщиками своей команды, но вы почти никогда не задумываетесь о том, что такое быть болельщиком. Другими словами, вы хотите, чтобы ваша команда побеждала, но вам всё равно, если болельщики соперника обставят вас числом флагов. "Follow, Follow" не всё равно. Так же и Диджею, который шепнул мне, когда увидел флаги: "Когда мы приходим на "Айброкс", мы заполняем трибуну триколорами".

Британские болельщики - знатоки истории. Когда две британские команды играют друг с другом, их истории играют друг с другом тоже. Особенно в Глазго. Каждый болельщик "Селтика" любого возраста может целыми днями рассказывать вам о Лиссабонских львах, и каждый болельщик Старой фирмы знает, что в 1931 году нападающий "Рейнджерс" Сэм Инглиш случайно ударил ногой в голову вратаря "Селтика" Джона Томсона, после чего Томсон, "Бонни Лад из Файфа", умер. Гимн "Селтика" подытоживает:

Это старая команда, за которую стоит играть,
Это великая команда, на которую стоит смотреть,
И если ты знаешь её историю,
Этого достаточно, чтобы заставить твоё сердце биться, о, о, о.

("И всё, что у вас есть, это уже история", - парируют болельщики "Рейнджерс".)

В других странах истории нет. Немецкие болельщики вряд ли припомнят великие матчах 30-х годов, без старых фотографий с изображением свастик и гитлеровских приветствий. В России многие клубы изменили свои названия после большевистской революции, и Сталин однажды даже распустил московский ЦСКА - по ошибке, но не будем отвлекаться от темы. У некоторых стран просто не было времени для формирования традиций. "Аякс" - клуб с самым славным в Голландии прошлым, после 90-го года переехал на новый стадион за пределами Амстердама, и никто из болельщиков, казалось, не возражал. Британская приверженность к прошлому распространяется даже за пределы футбола. Возьмём наш Парламент - когда Консервативная партия нарушила своё предвыборное обещание и ввела НДС на топливо в 1993 году, Макл Хезелтайн указывал на то, что Гарольд Вильсон когда-то увеличивал НДС после заверений не делать этого. То, что произошло 30 лет назад казалось ещё актуальным, потому что, как и "Селтик", Лейбористская партия - это организация с историей. Когда Лейбористы играют с Тори, их истории играют друг с другом тоже. Маргарет Тэтчер нравилось ссылаться на Уинстона Черчилля; Тори никогда не устают обсуждать 79-й год; и, со стороны Лейбористов, Тони Бенн и Питер Шор сетовали, что Лейбористы отходят от своих традиций. Когда Джон Мотсон говорит нам, что "эти две команды последний раз встречались в Кубке в 54-м году, "Роверс" выиграл 1:0, благодаря автоголу на 31-й минуте", - он отмечает очень важный для британцев пункт.

Британские болельщики наслаждаются фан-культурой, и больше всего они наслаждаются ненавистью к своим соперникам. Болельщики "Селтика" и "Рейнджерс" нужны друг другу. Возможно, их соперничество ещё основывается на реальном религиозном разделении в Глазго, но я задаюсь вопросом, является ли одно это разногласие достаточно сильным, чтобы сделать Старую фирму таким феноменом. В конце концов, сейчас более 40% католиков, вступающих в брак, вступают в брак с протестантами. И если "Селтик" и "Рейнджерс" на самом деле находятся на двух полюсах города, тогда это не отражается на политике Глазго - болельщики "Селтика" и "Ренджерс" одинаково голосуют за Лейбористов. Однако, возможно, это потому, что политические разногласия в Глазго - Лейбористы, Консерваторы и Шотландские националисты - это разногласия Вестминстера.

Если бы Лейбористы выиграли выборы 92 года, это создало бы в Парламенте шотландское большинство. Вскоре настоящие шотландские партии, вероятно, были бы заменены партиями Лейбористов и Тори. Как узнать, какого рода могли бы быть новые партии? Путём использования Старой фирмы в качестве индикатора умонастроений, в Западной Шотландии, по крайней мере. Этот индикатор мог бы выявить, что независимая Шотландия, левое крыло, республиканцы, Католическая партия, противостоит лево-центристам, Юнионистам, протестантской партии.

Если только, конечно, религиозная ненависть отжила в соперничестве Старой фирмы. Я полагаю, что это так, и что Старая фирма выжила в качестве феномена, потому что болельщики наслаждаются этим очень сильно. Они не собираются отказываться от своих древних традиций только потому, что больше не верят в Бога.

В тот день "Celtic View" (прозванный болельщиками "Pravda") разместил викторину "Старая фирма", которая начиналась с простого вопроса: "Правда или ложь - "Рейнджерс" понадобилось почти пять лет, чтобы обыграть "Селтик" в первый раз?"

Наш конец пел о участнике голодовки из ИРА^[68]:

Бобби Сэндс,^[69] парламентарий,
Бобби Сэндс, парламентарий,
Клянёшься ли ты верность флагу Ирландии хранить?
Чёрный берет носить?
ИРА служить?
Если да,
Ты - мужик,
БОББИ СЭНДС!

И: "Свалите, британцы, свалите, британцы, свалите, британцы, свалите СЕЙЧАС!" И даже ещё более просто, во славу ИРА: "О-о, а-а, оп РА, давай о-о, а-а, оп РА!" В тот самый день бомба ИРА убила двух детей в Уоррингтоне.

Болельщики "Рейнджерс" пели:

Нас призывали не сдаваться,
Сдашься, и умрёшь, умрёшь, умрёшь.
С сердцем в руке...^[70]
Мы защищаем старые стены Дерри.^[71]

Что касается меня, я просто отмораживался. Быть нейтральным среди болельщиков утомительно. Неужели я действительно покинул Ольстер этим утром? И это действительно часть страны, в которой я жил?

"Девяносто минут ненависти" начались, и человек, склонившийся к моему уху, стал десятимиллионным в истории человеком, который выкрикнул: "Съебитесь, оранжевые ублюдки!" - во время игры Старой фирмы. "Селтик" забил, и несколько десятков человек позади меня бросились вниз по трибуне, и в это время "Рейнджерс" тут же сравнял счёт. Как позже отмечало руководство "Селтика", "Рейнджерс" развели мяч с центра поля, пока игроки "Селтика" ещё праздновали, и Стюарт Макколл дал свисток всего через 12 секунд после того, как мяч "Селтика" очутился в сетке: судья - оранжевый ублюдок. Затем "Селтик" снова забил.

Матч был скучным - игры Старой фирмы обычно бывают такими. Как говорится в глазгианской шутке: "И посреди всего этого затеяли футбольный матч!" Традиционно у "Кельтов" более изысканный стиль, чем у "Рейнджерс", но всё, что я видел - это две команды, которые носились туда-сюда. Половина игроков - это фанаты в футбольной форме, и они играют в безумной ярости. Питер Грант из "Селтика", прозванный болельщиками рейнджеров "Распутин", "Безумный Монах" или "Безумный Священник", и, по свидетельству Гари Линекера, Терри Бутчер обычно пели песни "Рейнджерс" в раздевалке сборной Англии.

Матч, наконец, закончился, Селтик выиграл 2:1, хотя, несмотря на то, что Хейтли забил гол за "Рейнджерс" многие считали, что 2:0. Я вернул свой шарф Диджею, свернул налево, на Лондон-роуд, и понял свою ошибку. Никто больше не последовал моим путём, и мне навстречу шли болельщики "Рейнджерс" - в дни Старой фирмы болельщики двух клубов пользуются разными маршрутами. Первые несколько болельщиков, которые прошли мимо, бросили на меня неодобрительные взгляды, а один человек, несущий транспарант, сделал вид, что хочет ударить меня головой ("поцелуй Глазго"), когда мы сблизились. Я говорю, сделал вид, но я узнал об этом только когда его нос остановился в дюйме от моего. Я притворился, что не заметил этого и пошёл дальше.

Мой номер в "B&B" промёрз, так что я отправился писать свои заметки в телевизионную комнату, где температура была почти терпимой, в том случае, если надеть два пальто. Два человека, один с хвостом, другой с воинственными усами, пили виски из горла. Они предложили хлебнуть мне. Я отказался. Хвостатый вытащил газетную вырезку из своего пальто и вручил её мне.

Байка - из "Sun" и примерно годичной давности - подтверждала, что его арестовали за езду на лошади с повозкой по автомагистрали. Портрет этого человека сиял со страницы.

- Это то, чем я занимаюсь, - рассказал он мне. - Я цыган.

Каждые несколько секунд он повторно предлагал виски, и каждый раз я отказывался. Я спросил у человека с военными усами, чем он занимается.

- Меня спроси! Я его начальник, - сказал мне человек с хвостом.

Человек с усами молчал.

- Чем он он занимается? - спросил я.

- Он работает на меня.

Я спросил их, за кого они болеют, за "Рейнджерс" или за "Селтик", но они сказали, что их это не волнует.

К тому моменту моя трезвенность разозлила человека с хвостом, и он сказал, что сейчас разобьёт бутылку виски об мою голову. Я поднялся, чтобы уйти. Он посмотрел на меня и сказал с презрением:

- Ты неприлично себя ведёшь, ты хоть понимаешь это? Пизда ты неприличная.

Я пошёл спать.

Через пять минут после начала моей первой игры, Аргентина - Греция, крупный, темноволосый, типично аргентинского вида аргентинец рухнул в середине поля.

- Скажи мне, бро, кто это! - потребовал помощник продюсера через наушники.

Я представления не имел.

- Бальбо, номер 15, - сказал я.

И как только имя "Бальбо" появилось на экране, разъясняя вопрос миллионам американцев, игрок поднялся. Это был Чамот.

- Не надо так со мной, бро! - раздался голос в наушниках, а иностранные журналисты написали ещё больше статей о невежественности американцев.

Большую часть игр я провёл, желая, чтобы они побыстрей закончились.

Итак, я посетил тренировочный лагерь Нигерии, чтобы установить, как выглядят игроки. Эммануэль Амунеке был маленьким, Питера Руфаи было просто определить. потому что он всегда ходил во вратарском свитере во время матчей, а у Дэниела Амокачи была голова странной формы.

Одна итальянская журналистка стала в одном футе от Амокачи, пристально глядя ему в глаза, и спросила:

- Вы Дэниел Амокачи?

- Нет, - сказал Амокачи и показал на своего товарища по сборной, Сандея Олисе. - Он - Дэниел Амокачи.

Женщина умотала дергать Олисе за футболку, а Амокачи вернулся в свою комнату.

Я ему сочувствовал. Каждая газета в Италии должна была набивать десять полос в день на тему предстоящей игры с Нигерией. Большая часть папарацци ошивалась вокруг команды Арриго Сакки в Нью-Джерси, где они могли спрашивать у игроков такое, как: "Кто лучше, Синьори или Йекини?" (Следовал ответ: "Синьори замечательный игрок и Йекини тоже замечательный игрок"). Но несколько десятков приезжали в "Holiday Inn" неподалёку от Бостона, где остановились нигерийцы. Каждый журналист каждый день должен был поставлять мировой эксклюзив . Женщина, которая обращалась к Амокачи, хотела знать, правда ли игроки сборной Нигерии все вместе живут в одной комнате? Так оно и было. И (с поднятием бровей) им это нравится?

Переживая, что я не смогу различать игроков Южной Кореи, их лагерь я тоже посетил. Он находился в часе от Бостона, в городке под названием Боксборо, где в прошлом году останавливалась Англия перед тем, как проиграть США.

Южнокорейцы тупо скучали. Когда я прибыл с бостонским журналистом по имени Франк, мы были первыми иностранцами, которые к ним заглянули и взяли интервью у Ким Хо, тренера Южной Кореи, в гостиничном баре. Игроки и журналисты столпились вокруг, и на следующий день наши фотографии были во всех сеульских газетах.

Греческим журналистам приходилось освещать ужасную команду. На тренировках игроки, не попавшие на поле, стояли в воротах, в то время как остальные лупили над перекладиной. Затем они разбивались на пары и навешивали мяч друг другу на голову или в кусты. Вскоре греческие газеты печатали фотографии афинян в барах, показывающих телевизорам непристойные жесты. Игроки жаловались, что их тренер, Алкетас Панагулиас, греко-американец, постоянно заставлял их ездить на встречи с другими греко-американцами. Панагулиас отвечал, что Чемпионат мира имеет отношение и к культуре.

Иностранные журналисты большинство своих материалов о Греции получили от Минаса Ханцидиса, игрока полузащиты и единственного человека в составе, который говорил по-английски. Было удивительно видеть, настолько часто ему уделяли внимание.

Что касается Аргентины, Марадона находился в отличной форме. Он проводил большинство тренировок, торча у боковой линии, одаривая общением публику и обмениваясь шутками с тремя стариками в мантиях. Они вели аргентинскую версию "Fantasy Football League".

Позже, когда его дисквалифицировали, 20000 бангладешцев прошли маршем через Дакку, скандируя: "Дакка будет гореть, если Марадоне не позволят играть". Несколько человек из-за него угрожали поджечь лондонский Вест-Энд. Марадона, низенький человек, друг Фиделя Кастро, покоритель Англии, больше привлекал бедные народы, чем богатые.

Но в те дни, до эфедрина, всё шло настолько гладко, как будто Марадона был относительно нормальным человеческим существом. Аргентинский радиожурналист по имени Роберто, который приехал в Бостон за месяц до Чемпионата мира, просто для того, чтобы подготовиться, пожаловался мне:

- В Америке не делают ничего неправильного. Всё организовано безупречно. Я предпочитаю Англию, которая больше похожа на Аргентину.

Не совсем так.

- Через год после Мальвинской войны британские журналисты выбрали Марадону лучшим игроком мира, - сказал он. - Вот в чём разница. Аргентинские журналисты никогда бы так не сделали.

Роберто также поведал историю об Антонио Раттине, капитане Аргентины, удалённом в матче против Англии на Чемпионате мира 1966 года. Роберто рассказал, что Раттин, споря с судьёй, держал свою руку у груди и указывал ему на свою капитанскую повязку, означающую его право на разговоры. Но судья подумал, что Раттин показывает ему "короткую руку" и удалил его.

Многие американские журналисты знали о футболе всё. Они годами рассказывали своим спортивным редакторам, насколько важен Чемпионат мира, произнося "Чемпионат мира", как бы подчёркивая его значение. Спортивные редакторы просто не понимали их. Один бостонский журналист рассказал мне, что его предком был великий тренер "Арсенала" Герберт Чепмен. Этот человек, владевший 0,3% акций клуба "Чарльтон Атлетик", рассказывал мне о состоянии стадиона "Альбион Роверс" и был экспертом по Докладу Тейлора. Я избегал его, когда это было возможно.

Я встретил мексиканца, который надеялся на то, что американцы вернутся к игнорированию соккера.

- Всякий раз, когда американцам что-то нравится, они доминируют в этом, - объяснил он.

На самом деле, это Чемпионат мира скорее покорил США, чем наоборот. Народ перестал думать, что соккер аристократичен и скучен, даже несмотря на то, что Джордж Буш приходил на матчи в Бостоне. Убийца Андреса Эскобара, игрока Колумбии, забившего гол в свои ворота, помог убедить американцев в том, что эта вещь по-настоящему важная - ведь это Чемпионат мира. В Британии, как мне часто рассказывали, болельщики настолько сильно переживают, что даже убивают друг друга.

Чем обездоленнее страна, тем важнее для неё Чемпионат мира. Отношение к этому турниру мало менялось в Норвегии или Швейцарии, но в Руанде он на короткое время остановил бойню. Руандийцы всех племён болели за Нигерию, и во время Чемпионата мира, целые армии запускали генераторы и теснились вокруг телевизоров.

Тем не менее, Чемпионат мира всегда разжигает конфликты и влечёт за собой больше смертей, чем на нём забивается голов. В Ольстере только католики болеют за Ирландию. 18 июня протестантские боевики ворвались в католический паб в в деревне Лохинайленд, где завсегдатаи смотрели, как Республика обыгрывает Италию, и застрелили шестерых католиков. Когда ирландцы проиграли свою вторую игру, Мексике, на стене при въезде в Шанкилл^[72] появилась надпись "Viva Mexico". И когда они сыграли вничью третью игру, против Норвегии, и вышли во второй этап, молодые католики в Западном Белфасте скандировали перед патрулями британской армии: "Британцы замолчат, когда мы зарулим Чемпионат. "

На авиационном заводе "Shorts" в Белфасте католика отстранили от работы за то, что он ходил в футболке Ирландии. Шорты заявили, что пытаются соблюсти нейтральность на рабочем месте. Однако повсюду в Ольстере протестанты носили футболки "Глазго Рейнджерс" во время работы, когда играла Ирландия.

В Южной Америке три президента пришли на телевидение критиковать схемы игр своих команд. "Возможно, если бы мы укрепили атаку после того, как Луиса Гарсию удалили, у нас было бы больше возможностей", - комментировал президент Мексики, Салинас, после того, как Болгария выбила его команду.

Президент Аргентины Менем тоже делился своими взглядами, но, несмотря на то, что был в Бостоне, он смотрел матчи Аргентины по телевизору, в своих гостиничных апартаментах. Известно, что он присутствовал, когда Колумбия разгромила Аргентину 5:0 в 1993 году. "Если я прибуду в Бостон и моя команда проиграет, вина будет на мне", - как процитировал старший дипломат высказывание президента.

Президент Боливии смотрел матчи своей команды вживую. На вопрос, не следует ли ему уделить внимание внутренним приоритетам, последовал ответ: "В Боливии Чемпионат мира - основной внутренний приоритет."

Президент Бразилии, Итамар Франку пришёл на телевидение во время турнира, чтобы уговорить своего тренера, Карлоса Альберто Перрейру, выпустить на поле 17-летнего нападающего Рональдо. Перрейра не обращал на него внимания. Франку переживал. На президентских выборах, намеченных на октябрь, его министр финансов Фернанду Энрики Кардозу противостоял радикальному социалисту "Лулу".

Четверть из всех бразильцев сказали, что они решат, за кого голосовать, только после того, как узнают, кто выиграет Чемпионат мира. Нет бразильца, который бы что-нибудь делал до того, как Бразилия вылетит, и каждый турнир обходится стране более 2 миллиардов фунтов потери производства. Что может повлиять на колеблющихся избирателей? Лондонский биржевой брокер, специализирующийся на рынках Латинской Америки, объяснил:

- Чувствуется, если Бразилия выиграет, народ подумает, что в стране всё не так плохо, в конце концов, и это принесёт голоса Фернандо Энрике.

Бразилия выиграла, это возвысило Кардозу, который назначил Пеле министром спорта. Ромарио, который пять раз забил за Бразилию, поддерживал "Лулу".

На улицах Гаити ходить в футболке Бразилии - это способ сорвать аплодисменты. Гаити пропустила Чемпионат мира - их не пропустили туда Бермуды - так что вся страна болела за Бразилию.

Между тем американцы пытались заставить правящую хунту Гаити уйти в отставку. Президент Клинтон обдумывал отправку армии, но сперва он пытался влиять экономическими санкциями. Смотрящие телевизор гаитяне игнорировали это. В самом деле, каждый был настолько занят, что переговоров между генералами и оппозицией просто не могло быть. В перерывах матчей хунта транслировала кровавые видео вторжения США в Панаму, с текстами вроде: "Нет интервенции". Американцы ничего не могли сделать.

Когда Румыния обыграла Аргентину, румыны всех этнических групп обнимались. Президент Илиеску сказал что команда, возглавляемая этническим македонцем Георге Хаджи, создала "национальный консенсус". Это было до того, как этнический серб Белодедич не реализовал решающий пенальти в четвертьфинале против Швеции.

В этой книге утверждается, что футбол влияет на политику и что так всегда происходит. Тем не менее, стоит подумать о том, что Чемпионат мира сегодня более важен, чем в 1990-м.

Начнём с того, что в мире сейчас намного больше телевизоров, чем было тогда. Средний человек (китайский крестьянин, Джон Траволта, человек из Эссекса^[73]) смотрели шесть матчей Чемпионата мира в 1994-м. В 1950-м о том, что США обыграли Англию в Белу-Оризонти, британцы узнали из телеграммы. Несколько телеграмм присылали тысячам людей, вышедших на улицу. В 1994-м игры по телевизору смотрели на Гаите, в Руанде, в Бангладеш.

Благодаря телевидению, Чемпионат мира - лучший способ, который у нас есть для ранжирования стран мира. Многие люди понимают жизнь как постоянную борьбу за статус между 200-ми странами. Так они воспринимали войну в Персидском заливе (американцы уничтожают арабов в затянувшемся недружественном матче), переговоры по Маастрихтскому договору^[74] ("Гейм, сет, матч Британии", - сказал Джон Мейджор) или международную торговлю (Япония обыгрывает Америку, снова и снова). Но Чемпионат мира - это идеальная площадка. Трудно сравнивать ВВП таким образом, чтобы это было визуально привлекательным, и США не доминируют на Чемпионате мира, и у небольших стран есть шанс.

Для Румынии Чемпионат мира означал внезапный рост статуса. Чтобы доказать это, румынские газеты перепечатывали материалы о команде, которые появлялись за рубежом.

- На Чемпионате мира нам нанесли поражение в двух играх. Но это не нанесло урона нашей национальной чести, - пытался убеждать колумбийский губернатор штата. Но он стоял рядом с гробом Андреса Эскобара. На Чемпионате мира национальной чести урон наносится. Футбольная команда является нацией. "Мексика всегда атакует. Вот, что такое Мексика", - сказал мексиканский вратарь Хорхе Кампос.

Наряду с телевидением, по всему миру распространяется демократия. Всё больше и больше политикам приходится беспокоиться об избирателях, и они прибегают к футболу. Южноамериканцы безумствуют; президент Клинтон появлялся на телевидении в прайм-тайм, разговаривая по телефону с американской командой; генерал Абача, военный правитель Нигерии, выступал с обращениями к своей команде почти ежедневно во время Чемпионата мира. Я предположил в разговоре со свипером Нигерии, Чиди Нвану, что политики пытаются здесь украсть часть славы. Нвану не согласился. Он сказал, что Чемпионат мира многое значит для Нигерии, и работа главы государства - подтверждать это.

Камерун, всё ещё под управлением президента Бийи, пребывал всё ещё с пустой казной, и Анри Мишелю, французскому тренеру Львов, приходилось выплачивать за футбольные мячи из своего собственного кармана. Не было денег для того, чтобы отправить команду в США, поэтому правительство организовало акцию "По зову сердца" - теоретически, для того, чтобы собирать пожертвования от болельщиков. Вместо этого бюджетных служащих, которые и без того редко получали зарплату, заставляли делать "добровольные" пожертвования.

Большая часть денег исчезла, а кампанию прозвали "По зову страха" или "Ножом по сердцу". Игроки, возглавляемые вратарём Жозефом-Антуаном Беллом, большую часть Чемпионата мира провели в обсуждении, стоит ли бастовать или нет.

Правительственные чиновники, сопровождающие команду, оказывали давление на Мишеля, желая избавиться от Белла, и, чтобы успокоить ситуацию, тот ушёл из футбола перед заключительным матчем с Россией. Россия выиграла 6:1, и акция "По зову сердца" стала большой политической проблемой. Гол Камеруна в матче против России забил Роже Милла, напомнив команде президента Бийя, каким он был в 1990-м. Возможно, Бийя снова сделает тоже самое в 1998 году, когда Милла будет 46 лет.

Сильвио Берлускони, премьер-министр Италии в 1994 году, отлично задействовал футбол. Избиратели бросили старые коррумпированные партии и выбрали в апреле 1994 года его новую, "Forza Italia". ("Ты бы проголосовал за партию, которая называется в честь футбольной кричалки?", - спросил я друга политолога. Он немного подумал. "Ага, наверно", - сказал он.) Это работа Берлускони в качестве президента "Милана" убедила многих итальянцев голосовать за него.

Он принял "Милан" в 1986 году, когда они вернулись в Серию А после скандала со взяткой в 1979-м. В "Милане" Берлускони создал космополитичную, организованную, богатую команду, которая обыгрывала в Европе всех, кто ей попадался. Избиратели хотели, чтобы именно это он сделал и для итальянского государства, застрявшеего во втором дивизионе Европы после своих собственных скандалов со взятками. В одной из статей о выборах описывается бар, в котором на втором этаже 40 человек присутствовали на встрече "Forza Italia" - на первом же 80 человек смотрели игру "Милана". Вероятно, все 120 из них проголосовали за Берлускони.

Но бразильцы обыграли итальянцев, потому что их защита была надёжней. Тренер Бразилии, Карлос Альберто Перрейра, проигнорировал указания своей матери, президента Франку и Пеле, тройки, на которой неслись бразильцы, желающие, чтобы команда больше атаковала. Перрейра указывал, что Бразилия делала так раньше и проигрывала. Его Бразилия была более бразильской, чем команда Лазарони 1990-го года, но более европейской, чем команда Сантаны 1982-го. Перрейра нашёл синтез.

- Вы спрашиваете, что важнее - Бразилия или вторжение Соединённых Штатов? - переспросил репортёра один болельщик с Гаити в 1994-м. - Мы голодаем каждый день. У нас каждый день проблемы. Американцы каждый день говорят о захвате. Но единственное, что нам важно - это Чемпионат мира каждые четыре года.

Но если бы через сотни лет они были бы внезапно освобождены, они были бы довольны. Они сказали бы, что теперь Британия снова станет славной нацией, с тех пор, как её возглавил Джон Мейджор. Они бы воздвигли на главной площади статую Мейджора на коне, а "Манчестер Юнайтед", переименованный австрийцами в "Рапид Манчестер", вернул бы себе старое название. Пару лет Юнион Джеки свешивались бы из каждого офиса. Но через некоторое время народ стал бы забывать, что он когда-то был оккупированы, и снова ковылял бы, с каждым годом всё сильнее отставая немцев.

Хорватия сражалась на войне и вышла из состава Югославии в 1992-м, чтобы стать независимой страной, после того, как сотни лет ей управляли австрийцы и сербы. Бродя по Загребу, повсюду видишь красно-белые клетчатые флаги и теперь, на главной площади, как в большинстве центрально-европейских городов, есть статуя местного героя на коне. В одной туристической брошюре рассказывается длинная история о загребце "чешско-польского происхождения", который изобрёл изобрёл какую-то штуковину, именуемую механический карандаш, и это, сообщает брошюра, изменило жизнь "всего человечества". Площадь в Загребе только что была названа в его честь.

В городе полно людей в шляпах поркпай, прогуливающихся по магазинам среди вещей, которые они толком не могут себе позволить, и только на стадионе "Динамо Загреб" - никто не называет этот клуб его новым именем, "Кроация Загреб" - вспоминаешь, что до недавнего времени эта страна была охвачена войной.

Групповая статуя солдат стоит перед стадионом, и текст под ними гласит: "Болельщикам клуба, которые начали войну с Сербией на этом стадионе 13 мая 1990 года". Никто, однако, не верит, что Югославская война действительно началась на "Динамо Загреб", но в скором времени, в это, вероятно, поверят.

- Для возникновения мифа не обязательно должно пройти столетие, - проворчал Зварко Пуховский, профессор философии и баскетбольный болельщик.

13 мая 1990 года "Динамо" встречалось с белградской "Црвеной Звездой". Хорваты, которые болели за "Динамо", и сербские фанаты "Црвены Звезды" дрались так жестоко, что до многих югославских телезрителей дошло наконец, что происходит в их стране - что раздоры между Сербией и Хорватией приведут к войне. Западники, как правило, слышали, об ударе каратэ в стиле Кантоны, который Звонимир Бобан, яркий хорватский игрок, применил против полицейского во время игры. Как бы там ни было, Бобан покинул Хорватию вскоре после матча и присоединился к "Милану". Bad Blue Boys, динамовские фанаты, отправились вместо этого на войну.

Bad Blue Boys назвали себя в честь фильма Шона Пенна "Bad Boys", который все они смотрели по несколько раз. Они выросли в пригородах Загреба, настолько убогих, что ежедневно приходится удивляться тому, что коробки домов не обрушиваются. Когда Югославия всё ещё была одной страной, BBB - как их обычно называли - обычно ездили за "Динамо Загреб" в Сараево или Белград драться с боснийскими или сербскими фанатами. Когда разразилась война, они надели военную форму и ушли драться с сербскими фанатами в военной форме.

Первоначально хорватская армия была в значительной степени укомплектована BBB. Многие хорваты в те дни не чувствовали себя хорватами - в конце концов, они прожили в Югославии почти 50 лет. Томаслав Ивич, блестящий хорватский тренер, сказал в первые дни войны, что он чувствует себя югославом и считает эту войну глупостью.

Болельщики "Динамо" чувствовали себя хорватами. Пуховский сказал мне, что, когда ему было 12 лет, его школьный учитель спросил учеников, кто они. Некоторые сказали, что хорваты, а некоторые, что югославы. Когда спросили двух алжирских мальчиков, они сказали: "Мы - хорваты". Учитель сказал им, что это нелепость. Тогда Пуховский вступился за право алжирцев быть хорватами, и его вызвали к директору. "Почему ты сказал, что они хорваты?" Пуховский ответил: "Во-первых, потому что они говорят на хорватском, а во-вторых, потому что они болеют за "Динамо". Болеть за "Динамо " - это значит, быть хорватом.

Когда разразилась война, многие интеллектуалы также чувствовали себя хорватами. Но, как сказал мне Пуховский:

- Известно, что когда начинаются войны, - это не интеллектуалы, как правило, на линии фронта, под оружейным огнём.

Bad Blue Boys шли вместо них. На сербской стороне Аркан (настоящее имя Желько Ражнатович), один из самых зловещих военных преступников в Боснии, возглавлял фан-клуб "Црвены Звезды". Он жил в трёхэтажном бункере, через дорогу от стадиона "Црвены Звезды", и множество фанатов клуба взял с собой в Боснию.

- Футбольные фанаты были по-настоящему влиятельны на войне, - сказала мне Лора Силбер, корреспондент "Financial Times" в Белграде. - Это как бойскауты - если все вовлечены, это создаёт влиятельную силу.

Лора готовилась к ужину с западным послом:

- О, он такой грубый. Он сказал мне: "У меня сейчас нет времени разговаривать - но..." - и она продолжила голосом Хамфри Богарта^[75], - почему бы нам не поужинать?

Дарко и Нено считают себя лидерами BBB. Сидя в "Cafe Z", чистеньком баре, полном хорошеньких девушек, они рассказывали мне о войне. Дарко, у которого остались следы от осколков гранаты в Вуковаре, пытался отогнуть рукав своей ковбойки, чтобы показать отметины на руке. Но рукав не шёл далеко, и это выглядело для других людей в "Cafe Z", как будто Дарко раздевается. Смутившись, он поднялся, пересел за стену и там отвернул свою рубашку достаточно для того, чтобы показать мне обесцвеченный шрам. На другой руке он набил Юнион Джек со словом "Динамо" на нём. В 80-х Дарко частенько сидел в здании Британского совета в Загребе, читая репортажи об английских хулиганах в "The Telegraph", "The Times" и "Football Monthly". Он запал на "Челси", потому что их фанаты, похоже, были вовлечены в 90 процентов беспорядков.

- "Челси" - хорошие товарищи, хорошие бойцы, - сказал он мне. - Мне нравится английский болельщик, потому что он любит свой клуб очень сильно. Для него это действительно самое важное в мире.

Поэтому Bad Blue Boys выбрали себе английское название, а Дарко и Нено пили тогда "Guinness". Они хорошо говорили по-английски и и по ходу разговора вспоминали всё больше слов - спустя примерно десять минут они внезапно начали использовать слово "fucking", к примеру: "Винни Джонс - fucking псих."

Дарко теперь - инвалид войны и получает пенсию 350 фунтов в месяц, которую считает большими деньгами. Цены в Хорватии примерно такие же высокие, как в Британии. Дарко и Нено говорили, что некоторые британские добровольцы приезжали на войну сражаться за Хорватию. Большинство из них столкнулись с Bad Blue Boys, которые являются естественной группировкой для жёстких британцев. BBB носили значки "Динамо" на своей форме, а Нено спал на линии фронта в доме, где из окна был вывешен флаг "Динамо". Конвои сигналили в его честь, когда проезжали мимо.

- Многие люди погибли на этой войне с эмблемой "Динамо" на рукаве, - сказал Дарко.

Я спросил, много ли друзей потеряли они с Нено. Они задумались. Они сказали, что погибли пятеро или шестеро, но странно то, что все они разбились в автомобильных катастрофах. Один друг, который пытался пересечь сербскую линию фронта, который был в осаждённом Вуковаре и который провёл с Дарко девять месяцев в лагере для военнопленных, разбился в машине, полной подростков, во время поездки на вечеринку, за два дня до Рождества.

Дарко и Нено больше не ходят на "Динамо". Большая часть BBB перестала ходить после того, как президент Хорватии, Франьо Туджман, во время войны перекрестил клуб в "Кроацию". Зрителей сейчас иногда меньше 1000, в сравнение с 150000 перед войной. Я спросил Дарко и Нено, когда они снова начнут ходить на матчи.

- Когда клуб станет называться "Динамо", - сказал Нено.

Но я подозреваю, правда в том, что к 27 они выросли из BBB. Теперь, когда они сражались на войне, бродить по Загребу, ища фанатов из хорватских провинций, чтобы gjбить их, должно быть, казалось скучным способом провести воскресный вечер.

Изменение названия клуба дорого обошлось президенту Туджману. Родившийся в 25 милях от Загреба, неподалёку от родной деревни своего кумира, маршала Тито, Туджман всегда был повёрнут на спорте. Будучи молодым генералом сорок лет назад, он стал президентом белградского "Партизана", клуба Югославской армии. Сегодня его политические оппоненты в Хорватии часто спрашивают: "Как нас может возглавлять человек, который раньше руководил "Партизаном"?"

Когда Тито устал от него, Туджман вернулся в Загреб для работы в качестве историка. Он пришёл к убеждению, что хорваты стремились к независимости в течение 900 лет, и он понял, что он - хорватский Джордж Вашингтон, отец нации. Он стал президентом, взялся носить военную форму, сражался на войне против Сербии и начал изменять названия улиц и футбольных клубов. Отец нации должен вносить перемены.

Туджман наблюдал за "Динамо" с момента возвращения в Хорватию, но, став президентом, он проявил особый интерес. Однажды, за несколько дней перед тем как "Динамо" предстояло сыграть с "Осером" в решающем еврокубковом матче, клуб встречался с "Приморацем". "Перед стартовым свистком Туджман зашёл в нашу раздевалку, - утверждал вице-президент "Примораца". - Он сказал: "Ребята, не питайте иллюзий. Будет, похоже, 6:0, так что лучше поберегите ноги." "Динамо" выиграло 6:0." Это тот род политической поддержки, которую "Манчестер Юнайтед" хотели бы ощущать перед их еврокубковыми играми.

Туджман переименовал "Динамо", пока BBB отвлекала война. Первое название, которое он выбрал, ХАШК "Граджянски", звучало тупо, и люди постарше вспоминали, что ХАШК и "Граджянски" были соперничающими с "Динамо" клубами - это, примерно, как если бы "Манчестер Сити" переименовать в "Манчестер Юнайтед". Так что название клуба позже снова было изменено, на "Кроацию Загреб".

Как раз перед тем, как я прибыл в Загреб, Туджман выступал на предвыборном собрании, где он заметил в толпе транспарант "Динамо". Потеряв своё Джордж Вашингтоноподобное спокойствие он начал ругать фанатов, после чего те начали скандировать: "Динамо" не "Кроация"!"

- Если вы хотите "Динамо", уезжайте в Сербию! - отвечал Туджман.

Это изменение не произвело чудес для его репутации, и через месяц его партия проиграла местные выборы в Загребе. Все другие партии поручились помочь клубу вернуть его название.

- Изменение название было глупостью и очень существенной ошибкой, - сказал мне Звонко Макович, хорватский поэт, за несколько минут до того, как наша машина попала в аварию. Мне пришлось возвращаться в Загреб автостопом.

Туджман потерял "Динамо", но у него ещё была национальная сборная. И это было более важно, так у него ещё хватало работа для того, чтобы заставить свой народ почувствовать себя хорватами. Он знал, что умный политик может заставить людей чувствовать всё, что угодно - Тито заставил их даже чувствовать себя югославами. Когда Югославия обыграла СССР в 50-х годах, и громкоговорители транслировали этот матч на улицы, хорваты, ещё не отдышавшиеся после массовых убийств сербов и евреев, почувствовали гордость за новое государство. Чувство росло. В памятный вечер 1980-го пришла новость о смерти Тито, хорватские зрители и все игроки матча с "Хайдук Сплитом" разразились слезами. Игру пришлось отменить, а плач показывали по телевизору. Но профессор Пуховский сказал мне:

- Сейчас многие из игроков говорят, что их там не было, или что телевизионная картинка поддельная, или что-нибудь такое. Все теперь хорваты.

В перерыве второстепенного матча в Загребе я отправился на поиски Томислава Ивича. Внезапно меня обнял какой-то маленький, изящный человек. Не зная, Ивич он или нет, я начал с того, что спросил его:

- Ну, чем вы сейчас занимаетесь?

Выяснилось, что это был Ивич, что собирался уехать и тренировать Объединённый Арабские Эмираты и что он чувствуется себя сейчас полностью хорватом. Я сказал ему о журнальном интервью трёхлетней давности, в котором он сказал, что не может понять войну.

- Нет, нет, - сказал он. - Это был не я.

Люди податливы. Для того, чтобы сделать весь свой народ хорватами, как Ивича, Туджман хочет, чтобы новая Хорватия свершала великие дела. Она не может пойти и завоевать мир, потому что в ней населения меньше, чем в Дании. Но совершенно случайно у Хорватии сегодня довольно хорошее поколение футболистов.

- Нехорошо такое говорить, но эти игроки могут сделать больше для Хорватии, чем солдат, отдающий свою жизнь, - сказал мне Марк Видука, австралийский хорват, центральный нападающий "Динамо". Видука, дядю и отца которого солдаты югославской армии убили в одну ночь, был несчастлив в Хорватии, сытый по горло плохой погодой и заполнением бумаг. Он совсем не планировал переходить в "Динамо", но Туджман позвонил ему домой в Мельбурн и попросил его. Президент считает, что футбол - это престиж страны.

- Тоже самое с Мисс мира, - сказал мне Макович. - Хорватские девушки всегда в первой пятёрке - ну, всегда, это с тех пор, как мы стали независимыми три года назад. В том году Мисс Хорватия стала второй, даже несмотря на то, что, на мой взгляд, нет в ней ничего особенного, но такие вещи очень важны. Песенный конкурс "Евровидение" тоже, такие вещи - вопрос престижа.

Хорватские игроки знают это, и продолжают канифолить, как много их страна значит для них. Они даже оплачивали свои собственные авиаперелёты, чтобы сыграть за Хорватию. Нормальных людей только на короткое время волнует обретение новой нации, а потом они возвращаются к повседневной жизни из работы и выпивки. Я спросил Видуку, праздновал ли народ на улицах, когда Хорватия отобралась на Чемпионат Европы?

- Нет, - сказал он.

Но люди, которые играют за футбольную сборную своей страны и которым их президент говорит, что они помогают ему строить новую нацию, остаются патриотичными.

Бобан, капитан сборной, - с юга Хорватии, где народ известен патриотизмом, и никогда не перестаёт говорить о своей стране. Однако за день до матча Хорватия - Италия он предположил в разговоре с итальянской "La Gazzeta dello Sport", что, если бы проводился матча между литературными классиками, а не футболистами, Италия играла бы в одну калитку. "Данте, Петрарка, Леопарди... тут даже борьбы не было бы", - признал он. Бобан, конечно, знал, о чём говорит. Он сказал "Gazzeta", что его первая книга - "Маленький принц" Антуана де Сент-Экзюпери, что он "вырос" на Чехове и Достоевском, что он "обожает" Борхеса, а Маркеса не очень, и что Роберто Баджо следовало бы прочитать "Сиддхартху" Германа Гессе. Матареззе, президенту итальянской ФА, Бобан порекомендовал Ницше.

Я встретился с Мисрославом Блажевичем, тренером национальной сборной, в пресс-зале после игры "Динамо". Он хорошо говорил по-французски, а я говорил по-французски плохо. Насколько я понял, он сказал мне:

- Каждый раз перед матчем я говорю с игроками о проблемах Хорватии, о муках всех наших патриотов. Потому что в футболе мотивация очень важна.

Югославия, немотивированная сборная, никогда ничего не выигрывала, несмотря на то, что всегда обладала одними из лучших игроков в Европе.

Правда ли, что Блажевич обсуждал с Туджманом тактику перед игрой?

- Я разговаривал с ним о футболе, потому что он в футболе эксперт.

Или, как однажды сказал президент: "После тебя я лучше всех разбираюсь в футболе".

У Туджмана и тренера особая дружба. Туджман однажды даже помог Блажевичу стать одновременно владельцем и тренером "Динамо Загреб". Но тогда название изменилось, клуб начал работать плохо, завязалась борьба за руководство, и Туджман помог впихнуть Блажевича в качестве владельца.

Блажевич, в одной из хорватских газет, припоминает день из тех времён, когда Туджман играл в карты со своими министрами и со своим личным врачом после игры в теннис. (Туджман в те дни выигрывал много теннисных матчей.) Блажевич, как обычно, сидел на стульчике позади Туджмана и наблюдал за карточной игрой. Ни один из играющих не обращал на него внимания, и Блажевич мог видеть, что президент их всех уже достал. Однако он оставался.

- В тот момент гордость проснулась во мне, так что я уселся в кресло-качалку смотреть телевизор. Каждый молчаливо как бы говорил мне: "Что ты здесь делаешь?"

Потом, внезапно, Туджман спросил: "А где Чиро?" - это кличка, которую он придумал для своего питомца.

- И внезапно, - вспоминает Блажевич, - все заулыбались и начали махать мне, чтобы я сел рядом с ним.

Сейчас Блажевич и Туджман снова лучшие друзья, несмотря на эпизодическое вовлечение Блажевича в эпос о взяточничестве Бернара Тапи. Когда недавно одна хорватская газета прессовала его этим делом, Блажевич начал доказывать, что он честен. Затем поправил галстук и спросил: "Есть хоть один футболист в мире, который бы не получал деньги нелегальным путём?" И потом начал производить впечатление на издание тем, насколько он близок к Туджману. Сказал, что перед недавней игрой против Эстонии, Тудман предсказал, что Хорватия победит 6:1. За пятнадцать минут до конца игры счёт действительно стал 6:1. Блажевич кричал Бобану, капитану команды: "Остановитесь! Больше не забивайте!" Печально, но Давор Шукер сделал счёт 7:1.

Блажевич был очень счастливым, когда я с ним встретился. Он сказал мне, что час назад Англия согласилась сыграть с его сборной товарищеский матч на "Уэмбли". Это сгладило то, что англичане отказались играть с Хорватией в сентябре 1995 года. Это произошло сразу после того, как хорватские войска вторглись в Краину, регион страны, где жили сербы, выгоняли людей из их домов или делали что похуже. Британскому послу в Загребе пришлось появиться на хорватском телевидении и сказать, что он не имеет никакого отношения к решению ФА наложить запрет на игру. Хорваты знали, почему англичане отказались играть: британцы и сербы - лучшие друзья, а Терри Венейблс знал, что Англия может проиграть Хорватии.

На следующий день после того, как Хорватия сыграла вничью с Италией, на праздничном завтраке Туджман всё ещё говорил об отменённом матче. "Это было бы очень важно для Хорватии сыграть на Уэмбли", - как сообщают, сказал он. - Никогда и ничего не просите. Но пусть Англия пригласит нас снова!"

Игра в Англии значит что-то особенное для хорватов. Народ в Загребе страстно жаждет заявить о том, что они не являются частью Балкан. Они говорят, что Сербия - грубое, балканское государство, где люди пользуются кириллицей, выдавливают глаза друг другу и слишком много пьют, в то время как Хорватия - утончённая западная страна, очень похожая на Швецию или Голландию.

- Мы больше не принадлежим этой части света. Мы - Европа, - было сказано мне человеком по имени Заец, хорватом и капитаном сборной Югославии в 80-х.

На самом деле, конечно, Хорватия - смесь из "Европы" и Балкан. Улицы чисты, и никто ни с кем не разговаривает в трамвае, но в кафе и ночных клубах висят знаки, гласящие: "Без оружия, пожалуйста", список напитков в меню всегда в несколько раз длиннее, чем список блюд, и есть небольшой вопрос о пыточных лагерях, в которых хорваты держали боснийских мусульман. "У других тоже были лагеря", - препирается Туджман.

Итак, Хорватия отчаянно хотела быть принятой Западом, и не много существует более сильных символов Западной Европы, чем "Уэмбли". Этот стадион расположен в старой, незыблемой Европе. Для Хорватии сыграть на "Уэмбли" - это как если бы Туджмана попросить выступить с обращением перед Палатой общин. Сыграть на "Уэмбли" - это значить быть принятыми.

Дарко и Нено отправились на Чемпионат Европы, чтобы посмотреть матчи Хорватии и остановились у своих друзей по "Челси" и "Шеффилд Юнайтед". Они пришли с миром, однако, по их словам: "Если скажешь нам fuck off, будь уверен, что получишь с ноги в голову".