достигается произнесением всеми статистами вперебой
загадочного слова 'ребарбора'.
Карел Чапек
'Как ставится пьеса'
Раньше Клочков не верил в существование души, но когда она пропиталась неуловимым подозрением и стала пованивать, Клочкову пришлось ее признать - как по схожим причинам сто лет назад проклятые буржуины признали молодую Советскую Республику. Подозрение тихой сапой закралось в душу Клочкова, и не то чтобы угнездилось там в каком-то конкретном укромном уголке, но равномерно пропитало все душевное пространство, заставив душу преть и обеспечив ей пусть едва заметный, но неприятный запах грязного белья. Этот никому не слышный запах сопровождал Клочкова повсюду, и Клочковский мозг, упрямо не веря в существование души (бывает такая психоустановка - упрямо не верить в существование конкурента) втихую от Клочкова постоянно об этом запахе думал. И когда Клочков спокойненько штопал любимый домашний шерстяной носок, натянув его на деревянный раскрашенный хохломами лакированный грибок, самопроизвольно выловленная его мозгом из мутной телевизионной воды фраза чуть не разнесла Клочкову череп - словно пуля 'дум-дум', выпущенная из снайперской винтовки тонтон-макута в висок беспечному негру.
- Я не собираюсь копаться в чужом грязном белье, - равнодушно сказал кто-то за стеклом пластикового ящика - Клочков подпрыгнул, уколов себе палец, и - проснулся. То есть, это потом он говорил себе что 'проснулся', тем самым поэтически описывая свое внезапное прозрение, случайно совпавшее с классическим антисолипсистским действием.
Конечно же! 'Я не собираюсь лезть в чужую душу', подразумевал неизвестный телегерой! Но почему именно так он охарактеризовал душу? Потому что она не только есть, но и у всех пахнет как корзина с грязным бельем! Так Клочков уверовал в существование души, и, быть может, вскоре уверовал бы и в Бога, но не успел. И помешал этому Шура.
Шура позвонил в семь утра и начал чавкать в трубку. Помимо чавканья, более он никаких звуков не производил.
- Да!! - рявкнул в мембрану взбешенный недолгим ожиданием Клочков.
- Нет пока, - сразу успокоился Клочков. - Но если ты появишься в поле моего зрения в ближайшие два часа, то случится ужасное кровавое убийство с расчленением и последующей рассылкой результата по всем медвежьим углам этого мира.
- Ты ничего странного в последнее время не замечал? - проигнорировал явную угрозу Шура. 'Только тебя', - хотел было ответить Клочков, но вдруг вспомнил о так некстати обнаружившейся душе.
- У меня есть душа, - сказал Клочков. - Оказывается. Она пахнет.
- Возьми огурцов и приезжай, - сказала трубка.
- Каких огурцов? - испугался Клочков.
- Корнишонов возьми, - ответила трубка.
- Завтра же... - заорал было Клочков, но трубка забибикала гудками, к тому же Клочков вспомнил, что завтра воскресенье, и потому обоснованной альтернативы корнишонам он предложить все равно не сможет.
Клочков по-свойски пихнул ногой пожилую, крашеную в коричневый дверь, и та нехотя отворилась, вывалив на площадку застоявшийся табачный дым.
- Сюда иди! - крикнул из комнаты Шура.
Скрючившись над столом, Шура длинным хрящеватым носом нависал над полупустой хрустальной стопкой. Бутылки нигде не было, но был совершенно сталинского вида черный и даже с виду тяжелый телефон. Тоненький провод-'лапша' соединял аппарат с плазменным телевизором.
Решив ничего не спрашивать, Клочков с тихой гордостью добытчика выставил на стол банку корнишонов, банку утомленных маслом груздей, моченую черемшу, бутылку 'Стандарта' и, театрально помедлив, завернутое в бумагу белое с розовой полоской сало.
- Стопку и приборы возьми в буфете, - обидно проигнорировал Шура роскошь закуски.
Тускло звякнув стопками, выпили. Шура болезненно сморщился, закатал корочку хлеба в ломтик сала, запихал этот рулетик в рот и, продолжая кукситься, ткнул пальцем в телефон.
- Мое изобретение.
Клочков понимающе покивал, и налил еще по одной.
- Что скажешь?
- А что тут скажешь? Мой друг изобрел телефон. И разговаривает по нему с телевизором. За это стоит выпить.
- Дурак. Это не телефон. Это универсальный электронный переводчик. Global digital translator.
- А. Назови его... 'гло-ди-тра-тор', - нагло заявил Клочков и нагло выпил водки один. - Звучит почти как 'гладиатор'.
- Скорее как троглодит, - поморщился Шура.
- Он и выглядит как из пещеры.
- Отвали! Просто под рукой не случилось другой трубки! Я думал, доведу программу до ума через неделю, а получилось уже вчера. Короче, он синхронно переводит речь с любого языка на любой другой. Из тех, что в памяти, конечно. И воспроизводит, сохраняя интонации. Представляешь перспективы?!
- Представляю. Особенно свои как профессионального переводчика.
- Да уж... - совершенно равнодушный к безработному будущему друга, Шура потер виски. - Вот только есть одна проблема...
- Мм? Не знаешь, с кем Нобелевку пропить?
Шура помрачнел:
- Да не работает он ни хрена.
- А. Тогда молодец, что позвонил. Труп мечты стоит обмыть.
- Сначала я иностранцев переводил. Думал, ошибка с каким-либо языком. А потом решил русский перевести. На русский же. Смотри, - Шура включил телевизор и подал Клочкову трубку допотопного телефона. - Щас... звук уберу.
Затянутая в костюм как колбаса в синюгу, дикторша открывала белозубый рот, водя узкой ладошкой по синим и красным кругам на карте погоды. Клочков поднес трубку к уху:
- Ребарбора ребарбора ребарбора! - сквозь хрипы мембраны четко выговаривала дикторша. Ладонь помещалась в центре антициклона, и тон был успокаивающим. -Ребарбора ребарбора, ребарбора ребарбора... - телеколбаса перешла к зоне дождей и гроз, и голос ее выразил обеспокоенность.
- А-бал-деть! - развеселился Клочков. - А что-нибудь другое?
- Да пожалуйста.
Шура переключил канал. Серебристый внедорожник уверенно преодолевал крутые склоны и пугающие канавы, заполненные грязной жижей. Вот автомобиль омыло ливнем, и он, гордо сияя, выкатился на гравийную дорожку возле симпатичного особнячка. На экране появился логотип.
- Не стоит, - твердо оборвал Шура. Он выключил телевизор и налил себе еще. - Тебе долить?
- Ребарбора!
Шура поперхнулся.
- Че дергаешься? Шучу я, - Клочков налил себе водки и выпил не чокаясь. - Ты знаешь, что означает 'ребарбора'?
- Да. В интернете посмотрел.
- В общем, что я могу сказать, Шура? Ты - гений! Тебе когда-нибудь это говорили?
- Часто. Но всегда неискренне.
- Твой слепленный из старого телефона и новой плазмы 'глодитратор' доказал одну из главных философских теорий. Мир - театр! И все они там, - Клочков обвел рукою какие-то неопределенно-широкие дали, - статисты.
- Угу, - окончательно приуныл Шура. При таких раскладах коммерческий успех 'глодитратора' был сомнителен. - А кто зритель?
- О! Сейчас ты задал Вопрос Вопросов! Версий много, но ответа пока не нашли, - Клочков зашагал по комнате, отмахивая рукою, словно дирижировал оркестром враз задудевших и заскрипевших в его голове разномастных мыслей. Внутри Клочкова подпрыгивал холодный, но приятный шарик затаенного до поры восторга: так случайный покупатель лотереи начинает внутренне суетиться, когда открываемые номера вдруг сходятся один за другим. - Ты лучше спроси, кто Главный Герой!
Но Шура насупился, и не спросил. Укоризненно взглянув на товарища, Клочков поднял палец к люстре и изрек:
- Главного Героя должно отличать существование души!
Шура скептически осмотрел Клочкова - Клочков был горд, и глядел на Шуру снисходительно. Душа Клочкова торжествовала окончательную победу над мозгом. Оказывается, только она и оправдывала все судорожные метания, всю судьбинную бестолковщину и неуклюжесть Клочковской жизни. Все это могло окупиться сторицей и прямо сейчас.
- Щас мы заставим это око дьявола посмотреть нам в душу... - так мрачно выговорил Шура, что Клочков вздрогнул. Но Шура имел в виду телевизор. Он метнулся и припер ноутбук. - Была у меня разработочка... для дешифровки визуальных образов... - Шура подключил ноут к телефону и к телевизору, побарабанил по клавиатуре.
- Включай.
Телевизор изобразил популярное ток-шоу, но экран ноута зарябил 'снегом'. Шура переключил на другой - аналитическую передачу ноут тоже показал как 'снег'. Шура тыкал в пульт, и везде одно и то же.
- По всем каналам пурга какая-то, - подытожил Клочков.
Они вытаращились друг на друга.
- Давай на себе, - трагически выдавил Шура, и медленно уселся перед ноутбуком.
- Что ты собираешься делать?
- Что-что... глаза у нас что? Зеркало души!
- Шура, но это же фигурально...
- Черт, Клочков! - фальцетом взвился Шура. - Если мой универсальный переводчик предпочитает аллегории, так почему бы не попробовать?! - он приблизил глаз к видеокамере и старательно таращился в нее, трудясь не мигать.
- Все, - выдохнул через пять минут Шура, и щелкнул по кнопке. - Запись прошла, сейчас программа обработает информацию... - и включил просмотр.
На экране ноутбука по-прежнему шел снег.
- Давай ты.
Клочков нерешительно сел перед ноутбуком. В конце концов, 'снег' еще ничего не доказывает... Распялив глаз, Клочков уставился в зрачок видеокамеры, и сам себя презирая за подтасовку, начал усиленно думать о духовном. Вместо духовного в голову лезли золотые купола, благовест, просвеченные солнцем березовые рощи и прочие лубки Святой Руси.
- Все. Отвали. Включаю...
Дисплей продолжал транслировать белое мельтешение, и Клочков испытал разочарование и облегчение одновременно, как вдруг появилась дергающаяся картинка. Экран был вымощен ровно уложенными золотистыми банками с ушастой телячьей головой и надписью 'Тушеная говядина. ГОСТ 5284-84'. Камера вдруг наехала на одну из банок, та заполнила весь экран, и совершенно неожиданно раздался жуткий плачущий хохот, от которого оба вздрогнули, а потом взволнованный до психоза баритон Сергея Бондарчука ясно выговорил:
- Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня - мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!..
Тут банка тушенки поплыла, как мираж, звук смолк. Короткий безумный ролик кончился, и экран снова замело снегом.
- Сюр какой-то... - ошеломленно выронил Шура.
- Это не сюр, - упавшим голосом пробормотал весь красный Клочков. - Это Лев Николаевич Толстой. И немножко обрусевшего Энди Уорхола.
Клочков пришел домой затемно, уставший, вымокший и сопревший под грибным дождем, волоча на ботинках килограммы грязи с парковых тропок. Сначала он бродил по улицам, но неотвязное бормотание 'ребарбораребарбораребарбора...' от каждого прохожего, с каждой вывески мучило и давило его. Сковырнув с пяток ботинки, он надел тапочки, прошел на балкон, отыскал заначенную под жестяным подоконником два года назад сигарету и осторожно затянулся. В кармане настойчиво зажужжало. Клочков достал телефон, недоуменно посмотрел на него, потом нажал две кнопки и положил телефон на ограждение.
- Але! Але! Я все понял! Переводчик работает! Глодитратор работает! Просто у меня по умолчанию стоял перевод не на русский, а на язык дадаистов. Хармс слышал людей примерно так. Прикинь, каково было бедолаге? Але! Ты слушаешь? Ты слышишь меня?..
- Ребарбора! Ребарбора! Ребарбора ребарбора! - голосом Шуры верещала пластиковая коробочка. Клочков поморщился, и спихнул ее вниз. Он смотрел на пухнущий огнями город, курил, и думал о заточенном в жестяную тюрьму ушастом теленке. О страдающем, мятущемся, пахнущем как корзина с грязным бельем и бессмертном.