Есенин увидел Маяковского возле Малого театра. Это был октябрь, странный месяц, когда, вдруг, солнце и почти тепло, а на смену приходит ледяной ветер, и тут же тучи над Москвой.
С Есениным было несколько приятелей-забулдыг, с Маяковским томные девушки. Есенин знал, что Маяковский жадноват и сразу достал пачку денег из кармана, и предложил пойти посидеть, поговорить.
Маяковский внимательно посмотрел Есенину в глаза, у того были спокойные глаза, хотя лицо несколько опухло.
В свои тридцать лет Есенин видел так много, как мало кто из живших людей. Он видел царскую семью, читал стихи царице и ее дочерям, он видел, как рожает в поле крестьянка, он видел европейских аристократов и великих писателей с поэтами, он видел убийц-чекистов. Есенин видел тех, кто на дне, и каждый день опускался на это дно, и видел тех, кто на самом верху.
Есенин недавно разговаривал с мировой знаменитостью Троцким, демоном революции, и это Троцкий пригласил его для беседы. А за день до этой беседы Есенин пил в подпольном кабаке, где продавали кокаин, и рядом с ним сидели два белогвардейца. И почему-то было мало девушек, и Есенин разделил с этими мужчинами одну даму. И видно общая на всех женщина так сблизила мужчин, что они сказали, что белогвардейцы. А в двух кварталах от этого подвала была Лубянка.
И Есенин подумал, что они уже мертвецы, эти двое молодых людей, а потому ничего не боятся.
А за день до этой встречи Есенин общался с очередным психиатром, но он не очень любил отечественных психиатров, западные, к которым его водила Айседора, были лучше. Они были лучше потому, что Есенин для них был просто добрый молодой человек, которому они хотели помочь, и помогали, как могли. А для местных психиатров Есенин был самым известным и популярным человеком в русской части СССР.
Есенин был невероятно популярен, и психиатры не намеренно, но пытались ломать его, им было это приятно, такой популярный человек и в их руках.
Есенин помнил, как художник, внешний вид, запахи, манеру вести себя тысяч известных людей. И никого из них он не ставил выше себя. И потому он смотрел на Маяковского печально, но с чувством превосходства.
Маяковский бросил взгляд на пачку денег в руках Есенина, пробормотал, что он занят, девицы смотрели на Есенина с любопытством и ревностью, ибо они любили Маяковского.
Есенин повернулся и пошел прочь, забулдыгам дал денег и велел принести в квартиру водки и закусок. Но ведь не нужна была ему водка, уже не спасала. Он боялся пить. Пил пиво, чтобы контролировать себя и все, что происходит вокруг.
Он заложил руки за пояс своего изящного пальто, поднял от ветра воротник, и шел один по Москве, любя этот город, как живое существо.
Маяковский опишет эту последнюю встречу, напишет, что отказал Есенину в общении, но чтобы оправдаться напишет, что Есенин уже потерял облик человеческий. Но тогда он оставил томных девиц и догнал Есенина, когда тот спускался в дорогой кабак.
Есенин, увидел Маяковского, не очень удивился, и не очень обрадовался, был порыв. Но не более. Ведь он знал, что Маяковский гений, тот писал в свое время гениальные стихи, и Маяковский признавал среди пишущих поэтом только Есенина.
Это было роскошное заведение, масса зеркал, изящные тонкие перегородки, настоящие старомосковские официанты. Им принесли пиво, мелко нарезанную копченую рыбу.
- А ведь этого ничего скоро не будет, кивнул вокруг себя Есенин,- будет серое все.
- Очень много молодых людей родилось, - усмехнувшись, возразил Маяковский, - они захотят настоящей красоты, а не этого упадка.
- Я позавчера сидел напротив Троцкого, как сижу напротив вас, -сказал Есенин, - он сумасшедший. И они все сумасшедшие, вы не видите этого?
Маяковский, которого преследовал страх сойти с ума, передернул плечами. И словно защищаясь, сказал: " Ну не вам Сергей осуждать сумасшедших, вся Москва говорит о том, что вас лечат, говорят, сам Бехтерев лечит".
У Маяковского был "профессиональный" интерес, он пару раз видел могучего старика, психиатра Бехтерева и с трудом подавил в себе желание подойти к нему и рассказать о своих проблемах.
- Мы владеем словом, они владеют жизнями, - пожал плечами Есенин, - он почувствовал смертельный страх Маяковского, и как невротик невротика пощадил его. И перевел на другое - Ведь в ваших стихах, умирающая, загнанная лошадь, которая плачет, это Россия.
- Вы же знаете, я русский дворянин, но безразличен к России, лошадь - это я. - Сказал Маяковский.
- О, я знаю русских дворян, - усмехнулся Есенин, - Толя Мариенгоф русский дворянин, подонок и стукач. - Хотя те, с которыми я вчера пил ... - Хорошие ребята.
Есенин потер лоб. И сказал: " Но ведь это конец?"
- А вы знаете, у меня сын родился в США от русской, - сказал Маяковский, отвечая на эти слова Есенина.
- У меня была еврейка, у вас была еврейка, я свою отдал в хорошие руки, а вы все при своей? Она же уродлива!
- Вы же знаете, Есенин, что у меня другие женщины, а Лиля просто очень сильная, она не боится жизни, она везде своя, она радостная такая... И у нее изощренный ум.
- Мариенгоф такой же, - засмеялся Есенин.- За все когда-нибудь заплатит Толя. Надо очень не любить Россию, чтобы быть радостным сейчас.
Они еще посидели минут десять, два одиноких русских гения. Уходя, Маяковский сказал в пространство: " А Бог ведь есть, он в наших стихах"
- ОН есть, - едва слышно сказал Есенин, - но нас уже нет.
* * *
После гибели Есенина Маяковский был так напуган своей будущей судьбой, что написал назидательные стихи на смерть гениального поэта. Пытаясь ободрить самого себя. Цветаева написала на смерть Есенина страстное и нежное: ... И не жалость - мало жил, И не горечь - мало дал, - Много жил - кто в наши жил Дни, все дал - кто песню дал".
После смерти Маяковского Цветаева написала о встрече поэтов на том свете:
Зерна огненного цвета
Брошу на ладонь,
Чтоб предстал он в бездне света
Красный как огонь.
Советским вельможей,
При полном Синоде...
- Здорово, Сережа!
- Здорово, Володя!
Умаялся? - Малость.
- По общим? - По личным.
- Стрелялось? - Привычно.
- Горелось? - Отлично.
- Так стало быть пожил?
- Пасс в некотором роде.
...Негоже, Сережа!
...Негоже, Володя!
А помнишь, как матом
Во весь свой эстрадный
Басище - меня-то
Обкладывал? - Ладно
Уж... - Вот-те и шлюпка
Любовная лодка!
Ужель из-за юбки?
- Хужей из-за водки.
Опухшая рожа.
С тех пор и на взводе?
Негоже, Сережа.
- Негоже, Володя.
А впрочем - не бритва --
Сработано чисто.
Так стало быть бита
Картишка? - Сочится.
А что на Рассее --
На матушке? - То есть
Где? - В Эсэсэсере
Что нового? - Строят.
Родители - родят,
Вредители - точут,
Издатели - водят,
Писатели - строчут.
Мост новый заложен,
Да смыт половодьем.
Все то же, Сережа!
- Все то же, Володя.
А певчая стая?
- Народ, знаешь, тертый!
Нам лавры сплетая,
У нас как у мертвых
Прут. Старую Росту
Да завтрашним лаком.
Да не обойдешься
С одним Пастернаком.
Хошь, руку приложим
На ихнем безводье?
Приложим, Сережа?
- Приложим, Володя!
Еще тебе кланяется...
- А что добрый
Наш Льсан Алексаныч?
- Вон - ангелом! - Федор
Кузьмич? - На канале:
По красные щеки
Пошел. - Гумилев Николай?
- На Востоке.
(В кровавой рогоже,
На полной подводе...)
- Все то же, Сережа.
- Все то же, Володя.
А коли все то же,
Володя, мил-друг мой --
Вновь руки наложим,
Володя, хоть рук - и --
Нет.
И вот парадокс, Марина предсказала, что воскресни они оба в СССР, то она снова бы покончили с собой в этой стране. Но ведь сама вернулась в СССР, вслед за мужем агентом НКВД.
А на могиле Есенина застрелилась Галина Бениславская, которая служила в НКВД. И подруга Маяковского Лиля Брик служила в НКВД, но она не застрелилась, она написала умное письмо Сталину, после чего Маяковского стали издавать огромными тиражами, половину этих денег по завещанию получала Лиля Брик, она стал богатой женщиной.