Стекла в чайной, к счастью, остались целы и в холодном, туманном полумраке светились призывно. Но возле дверей Иван инстинктивно остановился. Внутри довольно сильно орали. -- Идемте, идемте, -- пригласил появившийся вдруг у них за спиной Сергей Абрамович. -- Знаете прелестную русскую поговорку: "После драки всегда кулаками машут"? -- По-моему, поговорка звучит совершенно иначе, -- угрюмо поправил Иван. -- Конечно-конечно, -- согласился Сергей Абрамович, -- я просто объясняю ситуацию. Идет дискуссия. Ораторствовал тот самый белесый мужичонка, что подозревал в Иване провокатора. Он говорил, что во все времена и на все времена единственной нормой правления, желательной для России, может быть только монархия. На троне предателей не бывает. Каждый монарх стремится оставить государство в наилучшем виде для своего наследника. -- О чем это он? -- изумился Иван. -- Какая монархия? -- Тихо, тихо! -- шикнул Сергей Абрамович. -- Послушаем продолжение. Монархисту возражал русоволосый парень в песочного цвета униформе: -- Монарх есть помазанник Божий на земле. На верность монарху приносят клятву не только армия, но и весь народ. Если на то уж пошло, то народ клянется Самому Богу быть преданным данному монарху. И эта клятва объединяет монарха, народ и священников. Никто никогда меня не заставит приносить клятву на верность этому черненькому, толстенькому пацану, которого нам демонстрировали как прямого потомка Николая II. Не верю я, что выбор Бога в столь тяжелый час пал на него. -- Тогда выберем монарха собором! -- крикнул белесый. -- Дело не в словах -- собор или не собор. Дело в сути. Я не хочу приносить клятву никому, потому что я никому не верю. Не верю. -- Так чего же ты хочешь? -- Я за братство рода, за братство племени, за братство нации. Я могу принять вождя, но как первого среди равных. -- Ха-ха, -- театрально рассмеялся белесый. -- Ты хочешь вернуться ко временам военной демократии. Абсурд! Ты хочешь вернуться в седьмой век. -- А какая разница -- в седьмой или в семнадцатый? Подумаешь, тысячу лет туда, тысячу лет сюда. Плюс-минус... Важна суть. -- Ну, братство у нас и так есть, -- констатировал кто-то. -- Вот этого белесого только отсюда за ухо выкинуть, а остальные братья. -- Да и монарха на соборе тоже можно избрать. Пускай будет еще и монарх. Все веселее! -- Глумитесь, бесово отродье, язычники! -- взвизгнул белесый. -- Вот потому вы здесь сидите, а не в Москве первопрестольной, за грехи за ваши. -- Мы за грехи, а ты за что? За праведность? Монарх ли, вождь ли, военная демократия -- вы лучше объясните, как нам из этой ловушки выбраться? Ну, отведем мы душу на соседях, а дальше что? Сто лет назад вам, дятлам, между собой нужно было разобраться, вот и сидели бы в первопрестольной. А сейчас пей горькую, закусывай севрюжинкой от президента... Ораторы. В чайную вошла Алиса. На этот раз на ней был камуфляжный костюм -- песочный с темными пятнами. Ее встретили радостными восклицаниями. Хватали за руки, сажали на колени. Она смеялась и демонстративно не смотрела в сторону Ивана. Наконец ее усадили куда-то достаточно прочно. Услужливый Сергей Абрамович налил Ивану водки. Иван выпил, закусил маринованной в винном соусе селедкой и луком, но Сергей Абрамович налил тут же и вторую. Иван почувствовал, как напрягся Вася, и равнодушно отодвинул рюмку в сторону. Женщина! Какой она была у Каштанова! Казалось, ей полшага до гибели. Но ничего, живет, ест, пьет, кокетничает, и даже он, Иван, ей понадобился. Почему он вообще решил, что не сможет в этом мире обойтись без Алисы? Всему виной одиночество. Трезвое одиночество -- чувство, которое он не испытывал много лет. Но после того как проснулся и ему ввели адаптогены, он перевидел столько одиноких и несчастных людей, начиная с генерала Каштанова, что его собственная боль растворилась, во всяком случае приутихла. Он постепенно привыкал к новому миру. Только одно -- постоянное тепло, что шло от Васи, и его искренняя, хотя и профессиональная готовность прийти на помощь -- грело душу. -- Вася, -- наклонился к парню Иван, -- а мы можем найти Нину? Ту женщину, с которой я... Вася кивнул головой. -- Можем, но не советую, -- сказал всеслышащий Сергей Абрамович. -- Там у них сейчас патрули на каждом шагу. Дисциплиночка не то что здесь. Зато здесь через полчаса опять про ухаря-купца петь начнут. Иван, не слушая его, натягивал теплую куртку. Выходя из чайной, он чувствовал спиной, как его насквозь прожигает взгляд Алисы. Над дисциплиной черносотенцев Сергей Абрамович иронизировал совершенно напрасно. Темнота стала еще гуще. "Песочные" контролировали каждый закоулок. Они освещали лица Ивана и Васи фонариками, но пропускали их. Довольно быстро они дошли до здания, где оставили Нину, поднялись на скрипучем лифте, и Иван осторожно постучал в дверь. -- Кто там? -- раздался вздрагивающий полушепот-полукрик. -- Она не откроет, -- покачал головой Вася. Иван в замешательстве хотел еще постучать, но остановил руку. И, как всегда, Вася пришел на помощь. Он чуть толкнул дверь, и она распахнулась. -- Нина, не бойся, это я. Вспыхнула настольная лампочка. Женщина, тяжело дыша, стояла возле журнального столика, держась за него. На ней были толстый халат и утепленные тапочки. -- Я ждала тебя, Иван, но не сегодня. Как ты прошел? -- И тут же, безо всякой связи с предыдущим вопросом: -- Холод у нас ужасный. Заметил? Всегда как драка, то холод. Впрочем, ты же здесь не живешь. Нина сварила кофе и принесла три чашки. Вася отказался. Из вежливости он ушел на кухню. Женщина тут же взяла руку Ивана в свою и промурлыкала: -- Какая теплая рука. После столетней разлуки говорить им было не о чем. Но женщина, если ей надо, всегда найдет, чем занять мужчину. И она стала вспоминать редакцию газеты, где они вместе работали. Иван вошел во вкус воспоминаний и все время переспрашивал: -- Ну-ка, напомни. Рыжий и с бородкой? А в каком отделе он работал? Нина подробно рассказывала и попутно вспоминала иных сослуживцев. -- Интересно, а почему я ничего не помню? -- удивлялся Иван. -- Извини, конечно, -- после паузы сказала женщина, -- но ты уже тогда усугублял. Я вообще удивляюсь, как ты выкарабкался. Они помолчали. Нина не отпускала его руку. Иван о многом хотел ее расспросить, и прежде всего об их округе, но почувствовал, как тонкий пальчик женщины осторожно гладит его ладонь. -- И все-таки эти бесчисленные драки русских с русскими же, -- спросил Иван, -- кому они нужны? -- Значит, кому-то нужны, -- едва внятно ответила женщина. -- Быть может, нашим вождям, которым просто будет нечего делать, если что-то изменится. Но я не верю, что от них много зависит. Они только надувают щеки и изрекают истины, известные миру уже тысячелетия. Нину все это совершенно не интересовало. Она шепнула на ухо Ивану: -- Утром ты ведь уйдешь! Уйдешь навсегда. А я должна чем-то жить и дальше. Сколько они нас еще здесь продержат? Пятьдесят лет? Сто? Двести? Должно же у меня быть хоть что-то, кроме воспоминаний о нашей редакции? Маленькие руки стали расстегивать пуговицы на рубашке Ивана и... -- А твой телохранитель не обидится, -- остановилась Нина. -- Он очень понятливый человек. Иван хотел сказать еще что-то, но женщина прервала его, заявив, что все вопросы завтра и что она вообще может предоставить ему письменный отчет о своей жизни и размышлениях: -- Я назвала его "Былое и думы".