Аннотация: Роман "Манипулятор" в трех частях и ста главах. Сайт книги: http://manipulatorbook.ru ВНИМАНИЕ! ПРОИЗВЕДЕНИЕ СОДЕРЖИТ НЕНОРМАТИВНУЮ ЛЕКСИКУ! 21.07.2020г. Размещен финальный вариант.
Это Вова. Он всегда орет как потерпевший. И матершинник страшный. С обеими привычками бороться бесполезно. Оставив армию, я почти победил эту дурную привычку.
- Блять, Вов! У меня ухо щас отвалится от твоих воплей! - зная причину звонка, расплылся в улыбке я и отодвинул телефон от уха. - Здарова, балда!
- Блять, Рамзес, прости! - понизил голос тот, захыхыкал от неловкости. - Рамзес, ну этааа... Чооо..., идем сегодня в 'Небеса'!?
Вовка сознательно коверкает слова и тянет гласные, говорит 'здарооова' и 'чооо'. Выходит смешно, он всегда забавно кривляется.
- Идем, конечно, что за вопрос, Владимир? - подыграл я серьезным тоном. - Как обычно в десять у гостиницы.
- Ну всеее! Атличнааа! Давааай! Пакааа! - еще сильнее затянул гласные он, и мы простились до вечера.
На календаре было 29 апреля 2005 года, пятница. Но это не важно. Мы с Вовкой были заядлыми тусовщиками и зависали в клубах пять дней в неделю. Так уж вышло, а так всегда выходит - в какой-то момент жизни Судьба сводит нужных друг другу людей. Мы с Вовкой оказались взаимно нужными по двум причинам: работа и холостяцкая жизнь. Я не был женат, а Вовка недавно развелся. Его бывшую жену, весьма интересную девушку, я видел лишь однажды - больше трех лет назад случайно встретил их вместе на загородном пляже. Я был на машине и подвез парочку до центра города. После, явно борясь с приступом ревности, Вовка признался, что его жена назвала меня симпатичным. Ситуация лишь позабавила, я не имел привычки заглядываться на несвободных женщин. Приземистый, около метра семидесяти, коренастый, покрытый волосами везде, даже по всей спине, с пузиком, с бульдожьей челюстью, с холодно-серыми цепкими и глубоко посаженными хищными глазками - Вовка, как все неуверенные с женщинами мужчины, действовал от обратного - постоянно храбрился и разыгрывал из себя мачо. Хотя, какой он мачо!? И разговаривал он очень громко. Мой отец сказал как-то, что это деревенская привычка. Любой эмоциональный рассказ Вовки через минуту превращался в матерный ор. Как следствие, окружающие начинали на нас коситься, мне становилось неудобно, я заливался краской и одергивал друга. Вовка утихал на пару минут, но природа брала свое, и все повторялось с нескончаемой регулярностью. Вообще, не сквернословящих людей - единицы. Таким надо ставить памятник. Моему отцу в первую очередь - он никогда не матерился. А ведь отбарабанил в армии больше четверти века! Так вот.
Повторно после армии я встретил Вовку года три назад. Мы служили в разных подразделениях одной части и лично знакомы не были. А тут заехали как-то с отцом на одну из оптовых баз. Зашел я в кабинет коммерческих директоров, а там лицо знакомое сидит. Вовка тоже меня сразу признал. Мы разговорились уже на улице, пожали руки, обрадовались встрече - бывшие сослуживцы как-никак. На удачу, Вовка оказался замом коммерческого директора по бытовой химии оптовой базы 'Пеликан'. Его начальник, Андрей Петрович - крупный высокий мужик с красным от употребления алкоголя лицом и водянистыми безразличными ко всему глазами, намекнул через Вовку о пяти процентах сверху, если хотим продавать свой товар в 'Пеликане'. Безальтернативное предложение - мы с отцом согласились сразу. Дальше всё решилось быстро, и уже на следующий день мы завезли на базу первую партию.
И тут Вовка развелся с женой. По-честному, они никогда не смотрелись парой. Вовка познакомился с будущей женой в армии на дискотеке, они поженились как все и развелись как все, но без детей. Вовка снял вблизи работы однокомнатную квартирку и предался прелестям холостяцкой жизни. Бабник он жуткий, причем сальный. Ну, знаете, это когда восприятие женщин выливается сплошь в пошловатые разговоры и шуточки. В Вовке сидела обида. Упрощенно смысл его жизни сводился к четырем вещам: деньги, женщины, охота и камуфляж. Именно в таком порядке. Все дни на работе Вовка метался с взъерошенными волосами и думал, как бы заработать много денег. Причем спиздить - тоже означало 'заработать'. В основном в этом направлении и прикладывал Вовка всю свою могучую энергию. Попутно, он держал в поле зрения всех нравящихся женщин и одаривал их флюидами желания. Охота - третья страсть Вовки, о ней он мог говорить часами. Каждый отпуск Вовка катался к родителям в Псков, лазил там с ружьем по полям и лесам, о чем после с упоением рассказывал всем подряд в течение нескольких месяцев. Патологическая страсть к камуфляжу следовала из любви к охоте. Все, что носило на себе рисунок камуфляжа, Вовка находил прекрасным. Если он видел подобную одежду, то урчал от восторга и покупал. Шкаф Вовки всегда был забит камуфлированным тряпьем, но в повседневной жизни такое он почти не носил. Одевался Вовка безвкусно, немного неряшливо и по-простецки; ходил широко, по-медвежьи переваливаясь с ноги на ногу и стаптывая обувь внутрь.
Я подъехал к месту встречи на старом дребезжащем рейсовом автобусе. Сквозь стекло увидел Вовку, тот косолапо расхаживал по тротуару и чесал в затылке.
- Здарова! - рявкнул Вовка и со всего маху вложил свою пятерню в мою ладонь, крепко сжал. Руки у него из натруженных, пальцы короткие и негибкие. Поэтому Вовка всегда растопыривает их перед рукопожатием, рука становится похожа на краба.
- Привет, балда! Какие дела!? - грубовато, в нашей манере общения, ответил я.
- Да вот, блять, весь день на работе думал, как бабки заработать! - взъерошил волосы Вовка. - Всю голову, нахуй, сломал! Нихуя не придумал!
Я засмеялся, мы побрели через дорогу на 'зеленый'. Стоял прекрасный теплый вечер, уже стемнело, молодежь стайками активно стекалась к ночным клубам.
- О! Эдик стоит, - махнул я рукой в сторону стоящих через дорогу 'бомбил'.
- Ну, вообще нормально! Поедем на Эдике пьяные домой! - громко засмеялся Вовка, изобразил тут же себя пьяного, зашатался, икнул пару раз для убедительности.
Эдик - молодой парень лет двадцати двух, невысокий сухощавый брюнет, студент последнего курса института. Привлекательный лицом, он выглядел бы лучше, если б не курил, не сидел постоянно скрюченным за рулем и занимался спортом. У Эдика была белая вазовская 'семерка'. Машины - его страсть. Пытаясь усовершенствовать свою, он постоянно в ней ковырялся. Задние фонари 'семерки' - два красных круга, светились сквозь прямоугольный пластик, словно ракетные дюзы. Все, что могло светиться в салоне, приглушенно источало тот же красный цвет. Акустика не отставала - если Эдик врубал 'Раммштайн', звук разлетался метров на сто, и в машине начинался красный звуковой ад.
Вторая страсть Эдика - женщины. Этот мелкий щуплый тип был заядлым ходоком. Эдика выдавал взгляд - он сразу становился масляным при виде любой девушки или женщины. Со своей девушкой у Эдика было сложно. Они, то ссорились, то сходились. Я пару раз ее видел - тощая как палка, с кривой фигурой, девушка была безнадежно тупа и некрасива лицом. Что он в ней нашел? Загадка. Видимо поэтому, свои отношения с ней, Эдик настойчиво компенсировал сношениями с другими женщинами. Познакомились мы с ним с год назад. Как обычно, я вышел ночью из клуба в сильном подпитии и петляющим шагом направился в сторону гостиницы, где всегда стояли 'бомбилы'. В клубе я пропил все до копейки, о чем честно предупредил первого же извозчика. Я сказал, что расплачу́сь на месте, взяв деньги дома. Таким способом 'бомбил' часто кидали на деньги, и из всех везти меня согласился лишь Эдик. С тех пор проблем с такси после клуба у меня не было. Я звонил Эдику, тот забирал меня из любого места и в любом состоянии. Иногда вёз в долг, но я не злоупотреблял его кредитом. С появлением Вовки работы Эдику добавилось - вместо одного пьяного тусовщика, он стал развозить по домам двоих.
До клуба оставалось два квартала.
- Ну чо, как работа!? Продажи прут, блять, бабки валятся, небось!? - гаркнул возбужденно Вовка.
- Да, сейчас заебись - сезон, продажи хорошие, - кивнул я.
- Ооо, буржуи!!! - зарычал Вовка с нотками зависти, вцепился сильными пальцами в мой правый локоть, заглянул снизу мне в лицо алчно.
Вовкину зависть я ощущал кожей. Он переводил ее вроде как в шутку. Но актер из Вовки никудышный. Меня чувство друга не оскорбляло, это была зависть не бесталанного лентяя, а человека деятельного. Как если бы жеребец из загона увидел скачущих мимо диких лошадей. Он начал бы яростно наматывать круги по загону, всеми силами желая оказаться снаружи. Последние два года наш бизнес медленно, но верно рос на глазах Вовки. И мы с отцом были в категории 'свободных', трудящихся на себя людей. А Вовка как большинство корпел на наемной работе. Это удручало его и вызывало частые приступы зависти к 'буржуям'.
- Да какие буржуи? Хорош тебе! - выдернул я локоть из цепкой 'клешни' друга.
- Буржуи, буржуи, блять!!! Я знаю! - ощерился тот и засмеялся. - Хы-хы-хы!
- Ты б побыл таким буржуем, на своем горбу целыми днями с отцом таскаем эти дурацкие коробки... Последний год так вообще кошмар, мы реально домой приезжаем каждый день не раньше восьми вечера! А как весна началась, так вообще мрак, с утра и до вечера эти коробки загрузи-разгрузи! Заказов много, мы работаем на пределе... Хорошо, хоть от розницы избавились! А то еще и по выходным бы пахали... Хотя, последнее время и так по субботам частенько товар развозим... Херовая тенденция... Надо с ней кончать, а то понравится еще! - засмеялся я. - Так что никакие мы не буржуи, а обычные работяги! Буржуи в кабинетах сидят, а мы с отцом пашем!
- Ооо!!! Ладно, ладно, я шучу, Рамзес! - сдал назад Вовка, присвистнул, призывно строя глазки проходящей навстречу девушке.
Мы подошли к светофору, машин не было, не останавливаясь, потопали дальше. Через пару минут слева вырос кинотеатр, а справа снова светофор. Мы встали ожидании зеленого сигнала.
- У тебя-то на работе что новенького? - поинтересовался я.
- Да че там новенького, ты ж только вчера был в 'Пеликане', ёпть! - принялся Вовка тереть ручищей лицо, будто спросонья. - Че там может быть!? Все, то же самое.
Загорелся 'зеленый', мы зашагали через дорогу.
- А! Не! - остановился посреди дороги Вовка. - Папа себе джип купил новый!
'Папа' - владелец 'Пеликана' - денежный мужик лет пятидесяти, подтянутый, с внешностью отставного военного.
- Пошли, чего стал-то!? - пихнул я Вовку под локоть, тихо смеясь, хмыкнул.
Вовка погрустнел и поплелся дальше, снова стал тереть лицо. Он всегда грустнеет, когда кто-то реализует его маленькую мечту. Вовке нравятся джипы.
- Нормальный агрегат?
- Ды! - кивнул тот и расплылся в довольной улыбке. Вовкино 'ды' вместо 'да', означает точку наивысшего одобрения чего угодно. 'Ды!' - Вовка высказал свое мнение, оно непоколебимо и абсолютно. Я не был против, ведь в мечтах Вовка уже видел себя за рулем такого 'броневика', скачущим по долам и полям и стреляющим всякое зверье.
Мы перешли дорогу, повернули налево, до клуба оставалось метров тридцать.
- А сколько ж он за него отвалил? - спросил я.
- Два лимона!
- Ого! Нехило!
- Да пиздец! - взъерошил волосы Вовка. - Себе такой теперь хочу!
- Да кто б сомневался! - засмеялся я и смачно хлопнул друга по спине.
- Охо-хо! - воскликнул Вовка, завидев впереди скопление людей.
'Чистое небо' - популярный клуб, начиная с пятницы, вечернее столпотворение перед входом - обычное дело. Снаружи, упираясь спинами во входную дверь, в черных костюмах стояли два охранника. Перед ними колыхался и гудел подпитыми голосами рой человек в двадцать, задние напирали на передних, тех в свою очередь отпихивали назад охранники. Так могло продолжаться до полуночи. Мы приблизились, я глянул внутрь клуба через боковое витринное стекло. Знакомый охранник стоял на лестнице и крутил пальцами зажигалку. Через секунду наши взгляды встретились. Я пальцем показал на вход, охранник кивнул и шагнул к двери.
- Этих пропусти двоих! - произнес он наружу через щель, с трудом плечом открыв дверь на пару сантиметров. Охранники среагировали, чуть отжали толпу от двери, мы с Вовкой быстро просочились внутрь за их спинами. Из клуба наружу вырвались звуки веселья и музыки, толпа позади тут же издала недовольный гул. Поздно, дверь с силой захлопнулась за нашими спинами и вновь приняла на себя натиск толпы.
Клубы - отдельный разговор. К своим двадцати восьми годам, после парочки продолжительных, но неудачных отношений с девушками, я уже года два как числился в заядлых тусовщиках. Опыт неудачных отношений на время притупил желание новых, и я пустился во все тяжкие. Надо признать, что 'тяжкие' выходили вполне приятными. Если бы меня спросили, прожил бы я снова эти годы так же, ответ - однозначно 'да'. Обойдя почти все увеселительные заведения города, я застрял в 'Чистом небе'. Клуб странным образом притягивал мне подобных, бесцельно болтающихся пресыщенных ночной жизнью молодых людей. 'Чистое небо', вроде как, ничем особенным не отличалось. Но круглый год в нем было вдвое больше посетителей, чем в остальных клубах города. Даже в 'мертвый сезон' середины лета, когда город разъезжался по южным курортам, когда в прочих заведениях тоскливо коротала время тройка человек, 'Чистое небо' заполнялось наполовину. С сентября же, едва население города возвращалось, заведение переходило на осадное положение. Посетители набивались в клуб как селедки в бочку. И все потому, что он находился в небольшом подвальном помещении. Улицы исторического центра города сплошь состояли из рядов двух-, трех-, четырехэтажных домов. Угол одного из таких домов и являлся входом в 'Чистое небо'. С фасадной стороны угла висела входная тяжелая деревянная дверь; боковая сторона, будто витрина магазина, смотрела в проулок рядом высоких окон; над витриной окон на подсвеченном темно-синем фоне в золотой россыпи звезд выделялась яркая надпись - 'Чистое небо'. Проулок уходил темнотой в прямоугольную асфальтовую площадку, окруженную со всех сторон невысокими домами. В дальнем углу площадки меж домами был разрыв, куда многие в подпитии ходили ссать. Из проулка постоянно едва уловимо тянуло мочой.
Сразу за дверью начиналась крутая прямая лестница вниз, ступенек в двадцать. Она заканчивалась тесным пятачком два на два метра. Справа на пятачок смотрела дверь гардеробной - тесной узкой кельи, в окошке которой всегда торчала, подпертая кулаком, унылая физиономия гардеробщицы. Тут же за тумбой восседала кассирша. Оплатив вход, посетители шли влево в арочный проход - в сам клуб. Он состоял из трех помещений: первое - основной зал со столиками слева, метров сорок площадью, он был ниже уровнем остального клуба на полметра; второй - квадратный зал справа метров в тридцать, также уставленный столиками; третье и самое дальнее - танцпол, прямо. Центральная дорожка меж первыми залами вела к большой барной стойке и далее параллельно ей тянулась в грот - в буквальном смысле пещеру, будто выдолбленную в сплошной массе красного кирпича. Грот был тесным квадратным помещением метров в пятнадцать площадью с колонной посредине. Линия барной стойки продолжалась вдоль правой стены грота двумя метровыми нишами - стойкой официанток и в конце - малой барной стойкой. Левая стена грота была сплошной, заканчивалась она в дальнем углу аркой, за которой и был танцпол - прямоугольное двухуровневое помещение площадью метров в шестьдесят. Ближняя половина состояла из двухметровой стойки у левой стены и десятка столиков по углам, оставлявших центральную часть свободной. Дальняя половина, как и первый зал, была занижена на полметра и соединялась с ближней деревянной лестницей в три ступеньки с поручнями и толстыми колоннами по обе стороны лестницы. Эта половина отводилась под танцы. На ней полутораметровыми полукругами из стен выступали две мини-сцены в те же полметра высотой. Первая - из правой стены посредине, вторая - из дальнего левого угла. За ней в этом углу виднелась точно такая же дверь с окошком как у гардеробщицы. Дверь вела в тесную, не более пяти квадратных метров, каморку диджея. Дальние, правая и центральная, стены танцпола были сплошь от потолка до пола зеркальными.
Туалет в 'Чистом небе' располагался оригинально, выше, чем подвальный клуб - на первом этаже здания. От центральной дорожки перед большой барной стойкой вправо и резко вверх полувинтом вели ступеньки, и для выпивших посетителей они становились испытанием - немало народу вывернуло там ноги и скатилось кубарем вниз. Ступеньки заканчивались крохотным пятачком в метр площадью, от которого вправо и влево вели две двери - в женское и мужское помещение.
Посетители делились на две категории - те, кто располагались за столиками в залах и те, кто пришли налегке, просто выпить, потанцевать и поотираться возле барных стоек и вдоль стен грота. Когда за два часа до полуночи на танцполе громко включалась музыка, то в столпотворение у стоек, в гроте и на танцполе вливались вдоволь насидевшиеся за столиками. У большой стойки становилось сразу не протолкнуться. Узкий проход в грот и он сам плотно набивались людьми. Чтобы попасть на танцпол, приходилось семенить в тесном брожении живых тел и упорно двигаться в нужном направлении. Плотность живой массы дополнялась пеленой табачного дыма и громким гулом разговоров. Дым заполнял грот густо, превращая воздух в полупрозрачный едкий туман, и постепенно расползался по всему клубу. Среди всего этого нервно сновали официантки с полными подносами. Они встречались меж собой у своей стойки, лишь чтобы свалить на нее грязную посуду и взять на поднос очередной заказ. Алкогольный конвейер стартовал у большой стойки, с включением музыки продолжался у малой и на танцполе - водка, реже текила, еще реже виски, очень часто пиво, часто 'отвертка' и другие популярные коктейли.
Днем заведение работало как кафе, включение музыки переводило его в режим клуба. К полуночи поток посетителей достигал апогея, и заведение становилось похожим на битком набитую рыбой бочку, приправленную соусом из алкоголя и табачного дыма. Идеальное время входа в 'Чистое небо' - за час до полуночи, когда очередь за алкоголем еще не чрезмерна, подвыпившие посетители еще не пьяны, а апогей веселья впереди.
- Здарова! - от души хлопнул я по протянутой пятерне охранника.
- Ооо!!! - зарычал Вовка и следом с размаха вложил своего 'краба' в ту же руку.
- Девчонки есть? - кивнул я вниз.
- Полно! - провел зажигалкой по горлу охранник.
- Ну, раз так, то мы пошли! - улыбнулся я и шагнул вниз.
- Ооо!! - раздалось за спиной одобрительное рычание Вовки.
Миновав арку, мы стали пробираться в разгоряченном телами и музыкой воздухе к большой барной стойке. Навстречу с подносом над головой и грязной посудой на нем ловко проскочила невысокая официантка. Я глянул на нее: 'Нет, не та, что мне нравится'.
Большая стойка уже была сплошь обвешана любителями выпить. Я протянул руку поверх их голов, поздоровался с барменом. Вовка, встав на цыпочки, повторил ритуал.
- Там есть кто-нибудь? - показал я взглядом в сторону малой стойки.
Бармен утвердительно кивнул.
- Ну, мы тогда пойдем, закажем там чего-нибудь... алкогольного...
- Да, ударим ща по 'отвертке'!!! - заорал за спиной Вовка.
Здесь его привычка орать пришлась к месту - музыка трясла стены заведения, к ней добавлялся гул разговоров, лязг посуды и почти непрерывный треск звонков телефонного аппарата на большой стойке.
Поздоровавшись с половиной завсегдатаев клуба, мы протиснулись сквозь грот ко второму бармену. Я махнул ему в знак приветствия, занял место в конце уже немалой очереди и одновременно в самом удобном месте грота - в арке меж центральной колонной и правой стеной. Вовка принялся оживленно крутить головой, цепляя взглядом всех проходивших мимо девушек. Я достал пачку 'Лаки Страйк'. Вовка тут же запустил в нее пальцы и привычным движением выудил сигарету себе. Мы закурили.
Курить я начал поздно, в 24 года. Можно было и не начинать, но я сглупил. Курил обычно мало, пять-шесть сигарет в день. В клубах же всегда курил больше - до пачки за вечер. На следующее утро, естественно, голова раскалывалась, и весь день я испытывал стойкое отвращение к сигаретам. Но к вечеру оно проходило, и все начиналось заново.
- Че там у тебя на работе еще нового!? - спросил я громко Вовку, наклоняясь почти к самому его уху и напрягая связки, стараясь перекричать грохот клуба.
- Да че там может быть нового! - рявкнул Вовка, суетливо крутясь в арке. - Петрович заебал бабки грести под себя! Надо будет его Папе сдать, чтоб тот его выпер к хуям с базы!
- В смысле, гребет бабки под себя? Не делится что ли с тобой? Я думал, вы там вдвоем все дела обтяпываете...
- Да не, у него там свои клиенты есть! И он же еще туалетной водой занимается, пихает ее везде через своих корешей по базам. Ну и нам сюда тоже сдает, а потом бабки снимает и себе в карман...
- А ты-то, хоть где-то имеешь? - задал я неудобный прямой вопрос.
- Парочка вот таких жуликов как вы... хы-хы..., - Вовка принялся сверлить меня хитрым алчным прищуром глаз, - мне платит дань!
Я пихнул его рукой в плечо, Вовка, довольный сказанным, засмеялся сильнее.
- Ну, когда уже будет наша очередь, и мы получим свою 'отвертку'!!!??? - вдруг нетерпеливо заорал он в сторону бармена, встав на цыпочки.
- Скоро..., - улыбнулся тот, крутя горящий бокал с самбукой и гася резко пламя.
Парень, клиент, залпом выпил полбокала самбуки, остальное выпила девушка. Наклонившись к стойке, парень через трубочку втянул в себя алкогольные пары из-под стакана. Вся очередь с интересом смотрела на действо. Парень распрямился, обнял девушку и с красным лицом и выпученными глазами потянул ее в темноту танцпола.
- Как обычно? - посмотрел на нас бармен.
- Да, как обычно! И водки, блять, побольше!! - гаркнул Вовка, протискиваясь к стойке и пожимая руку бармена. Тот отвернулся и начал колдовать над заказом. Через минуту перед нами стояли два поллитровых пластиковых стакана с коктейлем.
- Две двойные 'отвертки'..., - показал на них рукой бармен, невозмутимо сунул руки в карманы брюк, вопросительно уставился на нас. Расплатившись, мы взяли пойло и протиснулись обратно в арку. Очередь позади нас тут же схлопнулась вокруг стойки.
Мы всегда заказывали 'отвертку'. По напитку легко судить о количестве денег в карманах посетителя, если тот, конечно, не цедит из одного стакана что-то дорогое весь вечер. Безденежные упивались пивом, кто при деньгах - демонстрировали в руках бокалы с виски, на худой вариант, коньяком. Иные, кто пытался доказать, что деньги у них есть, хотя на лице было ясно написано обратное, проверенным приемом бросали пыль в глаза окружающих - заказывали водку сразу бутылками. Я ничего не пытался доказывать, денег в то время было мало - недорого и с гарантией неспешного опьянения я пил 'отвертку'. Коньяк или виски мы пили уже у Вовки дома, у него всегда что-то подобное находилось в холодильнике. Со временем 'отвертки' стало мало, я перешел на двойную дозу и сманил и Вовку. В двойной 'отвертке' сто грамм водки и четыреста сока, и пьются эти поллитра уже заметно дольше. Изловчившись, я уже точно знал, когда начну пьянеть, а когда мне хватит. Идеально было выпивать за вечер четыре, максимум пять двойных 'отверток', чтоб не пьянеть сильно и поймать то самое состояние эйфории: когда расслабляешься после трудового дня; все отлично видишь и воспринимаешь; общение складывается как нельзя лучше; улыбка не сходит с лица; все кажутся 'братьями', 'сестрами', 'друзьями' и 'подругами'; и весь мир видится исключительно в радужных тонах. Если я перебирал, то начинался регресс поведения - я замыкался, мрачнел, становился агрессивным, язык и ноги заплетались, наступала подавленность, и в голову лезли глупые мысли. К тому же я не мог похвастаться сильным вестибулярным аппаратом. Если двойных 'отверток' было больше пяти за вечер, по итогу я почти всегда блевал. Курение лишь усугубляло эффект от выпивки. А курил я в клубах сигареты почти одну за другой.
Я потянул через трубочку 'отвертку' на красном виноградном соке - жуть как горько! Водки бармен и вправду не пожалел. Мы стояли с Вовкой в арке, курили и накачивались алкоголем. Трезвым в клубах делать нечего.
- Слушай! Получается, если Петровича Папа выпрет, то ты будешь на его месте!?
- Ясен хуй!!! - вытаращился на меня Вовка как на идиота. - А нахуй тогда его мне подламывать!? Чтоб какой-нибудь осёл сел на его место!?
Вовка смачно со звуком втянул в себя коктейль, затянулся сигаретой.
- Сдам козла к хуям с потрохами! - продолжил он, задетый за живое. - А ты видал, какая баба приезжает к Папе на 'пежо' здоровом таком синем!?
Я задумался. Припомнил. Фигура 'а-ля Софи Лорен', внешность типажа Джины Лоллобриджиды. Такую женщину заметит даже слепой - яркая брюнетка сильно бальзаковского возраста с выдающимися формами и умением их красиво упаковать и подать. Ухоженная и стильная дама в 'черепашьих' солнцезащитных очках. Я часто ее видел в 'Пеликане'. На оптовой базе она смотрелась как породистая пава в курятнике.
- Ааа, да! Видел! А чего она там у вас забыла!? - поинтересовался я.
Не знаю! - пожал плечами Вовка. - Ходит зачем-то все время к Папе на второй этаж... Бизнес вроде как у нее какой-то... Папа там весь слюнями изошелся!
Следом он вывалил по-собачьи язык изо рта и начал им 'лакать воду'. Я засмеялся глупому виду Вовки, протискивавшиеся в толпе рядом девушки уставились на него. Вовка тут же покраснел, смутился и отвернулся к стенке, топчась растерянно на месте.
Вечер шел обычно - накачавшись спиртом, мы пробрались на танцпол. Публика там была уже разгорячена, вытяжка не справлялась, становилось душно. Обе зеркальные стены запотели снизу до половины как в сауне. Танцующие слились практически в одну прыгающую и кривляющуюся массу, от которой волнами шел кислый запах несвежей одежды, пота, дешевых духов, дезодоранта. С каждой минутой общее опьянение росло, парни все больше приставали в танце к девушкам, те все меньше противились. Девушки призывно виляли телами, удовлетворенно ловя на себе мужские разгорающиеся взгляды. Парни старались приблизиться к понравившейся девушке, слиться с ней в общем ритме. Если взаимности не случалось, отвергнутые одной, парни ловили в фокус вожделения очередную девушку, двигались к ней. Место отвергнутого тут же занималось следующим. Перед моим запьяневшим сознанием проносилась нескончаемая карусель потных пьяных лиц в реве музыки и стробоскопе света. Танцы образовавшихся пар все больше походили на имитацию полового акта. По углам жарко целовались парочки. Я участвовал в пьяной карусели похоти вместе со всеми - чья-то грудь, чье-то бедро, классная задница, ужасный парфюм, красивые губы, грубые руки, липкая кожа талии, прокуренный голос, пьяные глаза, красивые волосы, угловатые движения. Я тщетно пытался запоминать имена. Вовка был где-то тут же. Пару раз за вечер мы с ним поднимались на улицу подышать воздухом и покурить. Сплошная круговерть, толчея, нескончаемое движение, забитый людьми грот, официантки, ругающиеся на всех подряд сорванными голосами. Та, что мне нравилась, посматривала на меня. Выпитое стало давить на мочевой пузырь. Оставив Вовку в арке, я пошел в туалет. Но на первых же ступеньках крутой лестницы уперся в очередь. Двадцать минут томления и я попал, наконец, в туалет - один писсуар забит и полон мочи, сидячая кабинка занята. Я облегчился во второй и единственный рабочий писсуар. Меня слегка качало, но я вроде бы попал в писсуар, стараясь при этом из-за ужасного запаха в туалете не дышать. Уборщица, пожилая скрипучая сутулая тетка с волосами крашеными дешевой хной, зашла в туалет с тряпкой на швабре, начала зло тереть пол и материться. Ее прыть сбила с толку всех, даже самых пьяных и агрессивных парней. Те, нечленораздельно мыча и торопливо застегивая штаны, стали по стеночке выскальзывать из туалета. Я не мог мочиться при женщине, торопливо прервался на половине, делая вид, что закончил, протиснулся к умывальнику, полному воды и раскисшей туалетной бумаги. Помыв руки, я вышел на лестницу. Не имея желания упасть, я сосредоточенно взялся за перила и преодолел ее вниз, нашел взглядом Вовку, кивнул ему, и мы в очередной раз устремились на улицу к свежему воздуху.
Пять двойных 'отверток' и полпачки 'Лаки Страйк' - я был пьян. Вовка, похоже, тоже. Время летело быстро, народ начал расходиться. Мы сели снаружи остекления входа, пристроившись задницами на металлическом козырьке. В конце проулка мелькали неуверенные полупьяные тени по одной или парочками, справляя нужду или целуясь. Тяжелая входная дверь регулярно бу́хала, выпуская из клуба шумную публику. Одни уходили бодро, другие пьяно брели бесцельно прочь, незаметно растворяясь в ночи, третьи, как и мы, выходили на улицу подышать и покурить. Вокруг стоял пьяный галдеж, воздух был пропитан адреналином. Мы вернулись в клуб.
Три часа ночи. Музыка смолкла, тишина сразу обрушилась на уши, стала давить. Мы с Вовкой попрощались со всеми, кто попался на глаза, и окончательно покинули клуб. Я люблю ночной город. Особенно когда тепло. Можно неспешно пройтись и пообщаться. Особенно пьяным есть о чем общаться. Я глянул на Вовку, его качало. Я достал телефон, позвонил Эдику, сказал, что скоро подойдем. Тот остался на месте ждать нас.
- А эта официантка на тебя пялилась! - неожиданно произнес Вовка.
- Ну да, вроде как смотрела... А она ничего такая..., - делано равнодушно кивнул я.
- Да, глазастенькая такая, губастенькая! - расплылся довольной рожей Вовка.
- Да хорош тебе, нормальная девчонка! - рефлекторно защитил я девушку.
- А я чо, говорю, что она ненормальная, что ли какая!? Не страшная, нормальная симпатичная девчонка!
- Я и говорю, что нормальная! Мне нравится..., - признался я специально, надеясь удовлетворить интерес друга малым и одновременно погасить, но вышло обратное.
- Ну и знакомился бы! Подошел бы, трали-вали, все дела, разрешите, мадам, с вами познакомиться! Я буржуй, у меня бабок завались, я вас хочу! - воскликнул Вовка, и тут проявив свою способность, опошлить что угодно.
Я хмыкнул, пихнул того в плечо. Вовка подыграл, закачался словно ватный, описал заплетающимися ногами петлю на асфальте и, довольно щерясь, снова пошел рядом.
- Успею еще, куда она денется, мы ее каждый день там видим..., - отмахнулся я, но мысль засела в голову, я начал ее обдумывать.
- Они по неделям работают, смотри, сегодня пятница же, значит, еще два дня будет работать. А то просрешь свое счастье! - настырно керосинил меня Вовка.
- Значит, через неделю познакомлюсь..., - продолжал я имитировать равнодушие.
- Как ее зовут то хоть, знаешь? - не унимался Вовка.
- Не знаю. Потом узнаю.
- Эээх, ты! Уведут губастенькую, смотри! - снова подначил меня друг.
- Она на меня смотрела..., не уведут..., - парировал я, улыбнулся.
- Да у нее и задница ничо такая!
- Все-то ты разглядел!
- Ну, а чо!? Я люблю, когда у девушки все есть.
- Да кто ж не любит. Ну что, я у тебя останусь? - сменил я тему разговора.
- Блять, Рамзес, да оставайся! - пожал Вовка плечами, вытащил руки из карманов, развел их в стороны. - Мне какая разница, диван красный ждет тебя!
Мы вывернули из-за угла вправо, вдоль бордюра тянулся ряд из машин. 'Семерка' Эдика с горящими задними 'дюзами' стояла в его середине. Мы с Вовкой сходу открыли двери машины и шумно ввалились в салон. Эдик сидел за рулем и ковырялся в 'торпеде', поднял на нас меланхоличный взгляд и через секунду вернулся к своему занятию.
- Бля, мы нажрались! - признался я, устроившись спереди.
- Ну, это само собой..., - философски резюмировал Эдик, перестал копаться под рулем, уставился на меня немигающим взглядом, улыбнулся. - Едем?
Я кивнул, растянул лицо в глупой пьяной довольной улыбке.
- И музон, бля, давай погромче!!! - заорал сзади пьяный Вовка почти мне в ухо.
Эдик ткнул пальцами в кнопки магнитолы, крутанул ключ в замке зажигания, салон наполнили первые мелодичные мотивы песни, обороты двигателя с ревом подскочили, из колонок, как кувалдой, по ушам саданул ударный звук:
Getadelt wird wer Schmerzen kennt
Vom Feuer das die Haut verbrennt
Ich werf ein Licht
In mein Gesicht
Ein heisser Schrei
Feuer frei!
Машина сорвалась с места и понеслась в звуковом аду по пустым улицам города.
Bang! Bang!
'Только бы не сблевать...', - подумал я и лишь крепче взялся за ручку над дверью. Мы неслись, резко входя в повороты. Я не думал о безопасности - Эдик водил отменно, я беспокоился о желудке - меня слегка мутило.
Вовка жил в полукриминальном рабочем районе, который был весь утыкан облезлыми кирпичными четырех-, трех- и двухэтажными 'хрущевками'. Он снимал тесную угловую квартирку на последнем четвертом этаже одного из таких домов.
Эдик притормозил у остановки, приехали. Я был рад, что впереди суббота и можно за прошедшую неделю спокойно отсыпаться у Вовки хоть до обеда. Меня все еще мутило, я открыл дверь, сделал глоток свежего воздуха. С заднего сидения, кряхтя и матерясь, на улицу вылез Вовка. Получив деньги, Эдик укатил, оставив нас, наконец, в ночной тиши. Мы зашагали вглубь спящих дворов, до Вовкиного дома было метров двести по прямой.
Во дворе дома стояла почти кромешная темень, ни один уличный фонарь не светил. Над металлической дверью подъезда отсутствовал козырек, в стене выше торчал полый штырь - все, что осталось от лампы освещения. Мы зашли внутрь. На площадке первого этажа тускло горела лампочка, навстречу потянуло сыростью. В старых подъездах всегда воняет. В этих 'хрущевках' все плохо - маленькие площадки на этажах, узкие и с разным наклоном лестничные марши, ступеньки разной высоты и глубины и тесные квартиры.
Мы зашагали вверх. Одышка появилась у обоих и почти сразу. Мое сердце гулко заколотило, отдавая в уши. Я тяжело задышал, взялся за перила. Алкоголь в крови мешал идти ровно. Вовка шумно сопел позади. Оба громко топали.
Наконец-то мы пришли. Спать хотелось неимоверно. Я быстро разделся до трусов, посетил туалет и облегченно поплелся на кухню - захотелось чаю. Взял сигарету, сел на деревянный старый скрипящий и разболтанный стул со спинкой, закурил. Следом в камуфлированных трусах вошел Вовка, озираясь на кухне, пьяно поскреб волосатое пузо, тоже закурил. Сидя друг напротив друга, стали ждать, когда закипит чайник.
- Сыр будешь? - засмеялся бесшумно Вовка.
- Ты заебал уже со своим сыром! - засмеялся и я.
- А что, сыра много! - продолжил Вовка, распахнул холодильник. Тот был забит сыром. Несколько больших круглых голов занимали его почти весь. Я снова засмеялся.
- Не, ну его надо жрать, пропадет же! - уже, будто даже извиняясь, добавил Вовка.
- А чего ты его приволок столько? Взял бы немного...
- Дык халява же! Как не взять!? - удивленно поскреб в затылке Вовка. - Все равно бы выбросили, со склада списывали, надо было брать. Да и сыр хороший, 'Дор Блю', 'Пармезан', это тебе не наше говно дешевое. Не, надо было брать.
Я продолжал посмеиваться. Электрочайник забурлил, щелкнул выключателем.
- Вот теперь и жуй один сыр целыми днями!
- Бля, Рамзес, и так жру его постоянно, уже не могу! Заебался! - засмеялся Вовка, разлил чай по кружкам, кинул в обе по пакетику чая, протянул одну мне. Стали пить чай, через глоток затягиваясь сигаретами.
- Ща допьем и спать..., - пробормотал я. - Не могу уже, глаза слипаются...
- Ну... блять, красный диван тебя ждет! Хы-хы-хы! - вновь засмеялся Вовка.
- Бля, никакого гостеприимства... Нет, чтоб самому лечь на этот диван, а мне, как гостю, отдать свой аэродром..., - засмеялся и я беззлобно. - Это ж клоповник, а не диван.
- Ну, другого нет. Чем богаты, тем и рады.
Докурив, допив, побрели спать. Я лег на старый диван, тот заскрипел подо мною. Ткнувшись ребрами сквозь ткань в кривую пружину, я начал было думать о ней, но храп с Вовкиной кровати тут же срубил и меня.
- У тебя 'Цитрамон' есть? - произнес я утром, не открывая глаз.
Вовка уже шарился на кухне, погромыхивая посудой.
Я разлепил глаза, огляделся.
- Башка что ли болит!? - раздалось из кухни в ответ.
Солнце сквозь окна заливало комнату светом и обволакивающим теплом. Я встал, обласканный лучами палас приятно грел ступни. Выпив таблетку, я пошел в ванную, оттуда на кухню, где, как обычно, чавкая, уже пил чай с бутербродами Вовка.
- Мы его год жрать будем. Домой, что ли взять немного? - сказал я.
Вовка энергично одобрительно закивал, тут же полез в холодильник.
- Не, не, не! Я пошутил! - принялся отмахиваться я.
Вовка сразу погрустнел, перестал жевать, закатил головку сыра обратно.
Выходной день. За окном весна. Спешить некуда. Оба в одних трусах, мы сидели и пили чай. Головная боль заметно утихла, домой мне совсем не хотелось.
- Как там батя твой? - вдруг спросил Вовка. - Все ругается на тебя?
- Да так, сремся регулярно, - вяло отмахнулся я. - Заебал он меня. Постоянно доебывается до всякой хуйни, это ему не так, то ему не так. Я уже не могу с ним работать, сил нет никаких. Деться бы куда-нибудь, да не бросишь же все это. Хорошо, хоть розницу закрыли. Я тебе говорил, что розницу закрыли?
- Ну да, че-то такое говорил, - в промежутках между чавканьем вставил Вовка. - А че, совсем что ли закрыли? А товар куда будете девать?
- Не знаю, мы только вчера ж ее закрыли, продали киоск, - пожал плечами я и рассказал всю историю продажи, чем вызвал у Вовки приступ довольного смеха.
Чай - хорошая штука! Я постоянно им отпаивался после перебора с алкоголем и сигаретами. И в тот раз, потягивая сладкий чай, я постепенно приходил в себя.
- Бляаа!! Время сколько!!??? - чуть ли не заорал я вдруг.
Вовка удивленно вытаращился на меня, обернулся назад и через плечо посмотрел на часы, вмонтированные в газовый котел: 'Половина двенадцатого, а че такое?'
- Блять, я забыл! - вскочил я и тут же сел. - Нам в 'Сашу' сегодня до трех надо успеть! 'Саша' закрывается! Товар надо забрать и рассчитаться с ними!
- 'Саша' закрывается!? - еще больше удивился Вовка. - А че это они!?
Я стал усердно дожевывать бутерброд и запивать его жадно чаем, попутно отвечая на Вовкины вопросы. Покончив с бутербродом, я метнулся в комнату. Натянул джинсы, майку, толстовку, схватил мобильник и по памяти набрал номер.
- Странно, че это 'Саша' закрывается!? - донеслось с кухни по завершении звонка.
- Да, я сам удивился, так неожиданно, нормальная контора, работала-работала и тут на тебе! - сказал я, вернулся на кухню, в несколько глотков прикончил чай, добавил: 'Все, я погнал! Че, вечером идем!?'
- Ёпт, Рамзес, спрашиваешь!
- Хорошо, как закончу, позвоню, давай, пока!
Я сунул ноги в туфли и выскочил за дверь.
ГЛАВА 2
К концу 1998 года отец был уже год как военным пенсионером. До выхода на пенсию в разговорах он всегда выказывал желание заняться после службы бизнесом. Всякий раз я горячо поддерживал отца, но поскольку был совершенно молод и зелен, кроме устных одобрений мне предложить ему было нечего. Я верил в отца всем сердцем, верил в его скорый успех, отец был человеком высоко эрудированным и умным. Меня самого коммерческая деятельность привлекала очень, хотелось по окончании института окунуться в бескрайнее и неизведанное море бизнеса. А пока мне оставалось еще полтора года учебы в институте на вечернем отделении. Мне думалось, что за это время моей отец уже начнет свой бизнес, и тут как раз я, окончив институт, примусь помогать ему во всем. Но жизнь распорядилась иначе. Пока я заканчивал четвертый курс и подрабатывал в одной частной фирме, отец успел пройти путь от заместителя директора оптовой фирмы до 'бомбилы' - человека, занимающегося частным извозом на своей машине. Я не придал такому факту никакого значения. В те годы ситуация в стране была сложной, все работали кто где мог. Случайные заработки не спасали положения, выручала семью лишь военная пенсия отца. Я помню его состояние в тот период - подавленность, растерянность, вина - все это читалось в глазах отца. Но им двигало умение и желание трудиться. От природы отец был трудолюбивым и упорным, работа его не пугала. Но любой плюс в человеке - его же потенциальный минус, и наоборот. Минусом чрезмерного трудолюбия отца было то, что он всегда шел не самым экономным в плане усилий путем. Не зря ведь говорится: 'Поручи работу ленивому, и тот найдет самое легкое решение'. В сказанном есть истина, в чем я позже убедился не раз.
В августе 1998 года в стране случился известный кризис и превратил мои семьсот рублей зарплаты в копейки. По наивности лет я ждал от прижимистого директора фирмы хотя бы незначительного повышения зарплаты. Вскоре, осознав напрасность ожиданий, я стал отлынивать от работы. Директор все понял и к сентябрю 1998 года меня уволил.
Бывшему студенту без опыта и связей светят лишь вакансии, где много работы и мало денег - эта перспектива не радовала. Я начал рыться в газетах и журналах, пытаясь найти что-то интересное. Мною двигало ощущение, что если искать, то обязательно что-то отыщется. В начале сентября я наткнулся на объявление: 'Представительство Н-ского пивоваренного завода приглашает торговых агентов'. Я показал объявление отцу, он заинтересовался. Следующим утром мы уже общались с крупным и полным мужчиной лет тридцати пяти. Работа предлагалась простая - брать в представительстве пиво под реализацию по фиксированной цене, делать какую пожелаешь наценку и продавать его по любым торговым точкам. Условие было одно - материальная ответственность за товар и гарантия возврата денег. Откликнулось на объявление человек пятнадцать, все со своими грузовыми машинами. Большинство были на микроавтобусах, один - на 'пирожке'. На нашу 'двойку' все косились недоуменно - возить пиво в ящиках в легковой машине, явно было отчаянным решением. За дело мы с отцом взялись с энтузиазмом. Полное отсутствие личного опыта я компенсировал непоколебимой верой в опыт и авторитет отца. Разложив задние сидения 'двойки', мы стали загружать в нее ящики с пивом. Само собой случилось у нас и разделение труда - отец выписывал накладные тут же в машине, был водителем и грузчиком; я, будучи лишь грузчиком, дабы уравнять объем труда, всегда старался таскать ящиков больше отца. Работа оказалась интенсивная и суетная - она выматывала, но азарт, новизна ощущений и интерес настолько переполняли меня, что усталости я не замечал; я жаждал самостоятельной деятельности и получал так нужный опыт. Через неделю из пятнадцати торговых агентов осталось четверо. С крупными оптовыми базами толстяк работал сам, агентам же он оставил всех прочих - базы мелкого опта и розницу. Мы с отцом нашли несколько мало-мальски приличных точек и наладили поставку пива в них. Толстяк удивлялся и интересовался, куда мы деваем пиво в таких количествах, но мы молчали. Через месяц из агентов мы с отцом остались одни. К концу октября сезонность пива кончилась, продажи сразу упали в разы, и толстяк свернул бизнес. Двухмесячных заработков хватило лишь на текущую жизнь. Нужно было срочно что-то придумать, и меня осенила простая мысль: 'Что, если повторить схему?' Я воспрянул духом, мозг заработал в заданном направлении - требовался действующий пивзавод вблизи нашего города. Но не сильно успешный, а именно полудохлый. Я понимал, шансов 'сесть' на приличное раскрученное производство, не имея денег, нет никаких. Начался поиск, я вновь принялся лопатить газеты и журналы, и интуиция меня не подвела. В начале ноября я нашел объявление: 'Елецкий пивоваренный завод приглашает региональных дилеров'. Я показал объявление отцу, сказал: 'Звони!' На тот момент мне было всего лишь 21. Я быстро уяснил, что никто в бизнесе не воспринимает меня всерьез, и потому усиленно толкал на реализацию своих идей отца. Задумка сработала - нас пригласили на встречу. Мы подсчитали имеющиеся средства, прикинули расстояние туда и обратно - денег на бензин хватало впритык. В один из промозглых дней, подгоняемые ледяной метелью, мы выехали в Елец. Пивзавод нашли быстро. Предприятие оказалось, что надо - дышащее на ладан производство на грани технического износа и финансового краха. Нас встретил коммерческий директор - мужчина чуть за сорок, с пивным животом, дряблым телом, одутловатым лицом с отвисшими щеками и водянистыми глазами. Договорились быстро. Общался отец, я лишь иногда поддакивал и внутренне радовался сработавшей интуиции. Мы получили главное условие - товар на реализацию, в ответ обязались возвращать в том же количестве ящики с пустой пивной бутылкой в них, а в счет оплаты отгружать сахар в мешках. Домой мы ехали счастливые - сработало!
В январе мы занялись поиском склада. Денег у нас было лишь две тысячи рублей - военная пенсия отца за тот месяц. И все. Мы покатались по городу, порылись в газетах и оказались на территории бывшей овощной базы, находившейся в двадцати минутах езды от нашего дома. База была одной из самых новых в городе. Все оптовые базы, на каких я побывал, кишели торговой активностью, а эта на удивление пустовала. Мы встретились с директором, прошлись с ним по территории и выбрали первый склад в длинном здании слева. Склад был огромный, в четыреста метров, но мы арендовали лишь четверть. Пока отец пространно беседовал с директором, я вышел на улицу и огляделся - база казалась спящей. В боксе напротив находился ремонт машин. В одноэтажном здании у въезда в базу ютилась мелкооптовая фирма по торговле продуктами питания. Мы стали третьими арендаторами, отец отдал две тысячи в оплату за февраль, и наша авантюра началась.
Десятого числа пришла первая партия, заводской старый 'ГАЗ-66' привез в кунге восемьдесят ящиков. Пиво было непастеризованным, с коротким сроком годности всего в семь дней. По сути, мы взялись за очень рисковое дело, считайте сами: покупатель, как правило, не покупал в магазине пиво, если срок его годности подходил к последнему, седьмому дню; свежую партию наливали на заводе с утра и привозили к обеду первого дня; нам для торговли оставалось всего пять дней. 1999 год - пик расцвета универсальных оптовых баз. Мы заранее договорились с основными крупными городскими базами о поставках пива тоже на реализацию. Выходило, что нам с отцом нужно было развозить каждую партию пива в первый же день, самое позднее во второй. Тогда на следующий день оптовые базы выставляли товар на витрину, начинали им торговать и, по-хорошему, должны были продать все за два-три дня максимум. Идеально - до конца четвертого дня. В этом случае, розничным точкам оставались для торговли пятый и шестой дни. Если пиво не уходило до конца четвертого дня со склада базы, то почти наверняка после мы забирали его просроченным обратно. Возникал риск убытка. В переговорах с заводом мы оставили за собой право возврата просроченной продукции в объеме до десятой части от каждой партии. Трудиться пришлось интенсивно. В 'ГАЗ-66' максимально входило сто двадцать ящиков, и уже с мая он приезжал к нам полным. Мы за раз везли пятнадцать, выходило восемь рейсов. Базы продавали пиво в разных объемах: одни - пятнадцать ящиков в два дня, другие - десять, третьи - пять. Из-за этого реальное количество рейсов было больше. Обычно выходило так: в день привоза мы успевали сделать два-три рейса и все. Остальное нужно было обязательно развести за второй день. А это от пяти до восьми рейсов, как повезет с погодой и продажами. Если на второй день приходилось восемь рейсов, то было тяжко, мы выматывались жутко. В то время пробок на дорогах города еще не было, поэтому развозили мы быстро. Отец был отменным водителем, а я бойким грузчиком и экспедитором.
Уже к концу весны мы поставляли пиво во все значимые базы города. Качество его было так себе, поэтому брали рынок ценой - держали ее на 10% ниже конкурентов. Денег от продажи пива едва хватало на аренду склада и бензин. Нас спасал лишь сахар, которым мы расплачивались за пиво с очень большой накруткой. Торговля сахаром имела такой же дикий и хаотичный вид, как и вся прочая. Улицы города украшали самодельные вывески: 'сахар 320', 'сахар 310', 'сахар 330'. Сворачивай у понравившейся вывески к складу и покупай мешок. Все просто.
В апреле на соседний склад въехали новые арендаторы, как раз торговцы сахаром. Их было двое - рослые и крепкие мужчины чуть за тридцать. Они сколотили 'домиком' из двух поддонов рекламный щит, прилепили к нему с обеих сторон бумажки с надписью 'сахар' и ниже ценой и поставили конструкцию снаружи въезда базы. Торговля у соседей пошла сразу. Сначала к ним поехали легковые машины, после на 'газелях' объявились и мелкооптовые покупатели. Я прозвал соседей 'сахарниками', а они нас - 'пивняками'.
Главный из них был крупным деятельным малым с короткой стрижкой темных волос и наглыми выпученными глазами. Он был широк в плечах, мясист и с животом. Ходил, расставив руки в стороны, сменяя вальяжность движений на энергичность и напор. Матерился много и смачно, подкатывал к складу на серебристом 'Мерседесе' быстро, тормозил резко. Так же эффектно уезжал прочь. Из машины выходил энергично, но с важной ленцой в движениях, руку для приветствия подавал нехотя и как бы промежду прочим, подчеркивая и этим свою значимость. Даже деньги он считал эффектно - брал из портфеля перетянутую резинкой пачку купюр, переламывал ее пополам пальцами одной руки, и ловко двигая большим пальцем этой же руки, сдвигал купюру в сторону, пальцами другой руки подхватывал ее за уголок и щелчком откидывал на себя. Купюры в его руках шелестели как в машинке.
Помимо сахара, мы с отцом зарабатывали на уловке с бутылками. Светлая пивная бутылка стоила в два раза дешевле темной - зеленой или коричневой. Завод брал у нас в зачет продаж любую. Увидев возможность заработка, я тут же предложил отцу отгружать на завод только светлую бутылку. Если крупные пивные оптовики имели стандартную маржу в десять-двадцать процентов, то мы за счет сахара и светлой бутылки выжимали из своего крохотного оборота все семьдесят. Но едва наш бизнес достиг точки максимальной эффективности, как стал медленно рушиться, не успев толком начаться.
Летом того же года я защитил диплом и получил высшее образование. День был ослепительно солнечным и теплым. Все прошло быстро, я получил в зачетку последнюю 'пятерку' и вышел из аудитории. Родители ждали меня в фойе первого этажа института. Отец пожал мне руку, мать обняла и поцеловала, и мы поехали домой. Меня еще долго не покидало ощущение, что красный диплом - самый важный документ в жизни, который очень скоро изменит ее к лучшему до неузнаваемости. В тот день я радовался как ребенок, поминутно раскрывая его и рассматривая каждую буковку и циферку. По приезду домой, я бережно положил диплом в стол, не предполагая, что за следующие тринадцать лет выну его оттуда лишь дважды.
За полгода работы я узнал всех основных игроков пивного бизнеса. В нем еще присутствовал хаос, но уже обозначились компании лидеры. С окончанием лета началось падение продаж - доходы уменьшились, над нами нависла перспектива проедания летних заработков. Помог случай - мы вышли на крупного в регионе оптовика пива. Перекупая у него пиво и развозя по розничным точкам, мы смогли компенсировать часть утраченных доходов. Моя любознательность не спала, и я быстро уяснил схему работы оптовика. В голове сразу зашевелились мысли, я понимал, мы должны сделать нечто подобное, пусть и в меньших масштабах. Все уперлось в финансы. Для качественного изменения бизнеса без них уже было не обойтись. Нам нужен был хороший товар от крупного производителя пива. Но такой товар отпускался только за деньги, коих по-прежнему не было. Оставалось либо начать подбирать под себя полудохлые заводы с получением товара на реализацию, либо - что выглядело фантастично - завести знакомство с директором или владельцем крупного завода и выторговать для себя льготные условия.
Полупустая база постепенно оживала, появлялись все новые арендаторы. В глубине базы обосновался оптовый торговец фруктами. Следующий за нашим склад заняла фирма с бытовой химией. Мы продолжали трудиться, но ощущение шаткости нашего бизнеса не покидало меня. Он держался лишь на разнице цен на сахар и пивную бутылку. Так шло до середины осени. И тут объявился конкурент. В один из дней я привычно зашел в торговый зал оптовой базы и увидел на витрине незнакомую бутылку пива. Я привык, что наше - самое дешевое, а тут новое и дешевле. Я вгляделся в этикетку, произведено на консервном заводе в селе Липецкой области. 'На консервном заводе варят пиво?' И тут я увидел срок годности нового пива - месяц! На этикетке под названием значилось 'пастеризованное'. 'Откуда в такой дыре оборудование для пастеризации пива?' Через два дня ситуация стала угрожающей. Новое пиво, появившись лишь в самых крупных городских оптовых базах, тут же свело наши продажи там почти к нулю. Пока мы с отцом в задумчивости вывозили с баз свой просроченный товар, сельское пиво, испортив нам неделю торговли, продалось и исчезло. Все вернулось в прежнее русло, а через месяц ситуация повторилась. На базах появились буквально горы сельского пива. Я ходил по складам и считал ящики - пятьдесят, восемьдесят - куда столько, если мы за раз привозили по десять-пятнадцать от силы? Как не крути, а выходило одно - поставщик сельского пива был или недалекого ума или новичок в этом деле. С поставками дешевого пива надо было что-то делать.
Как там у классиков: 'Если не можешь чему-то противиться, возглавь!?'
Мысль правильная.
Я срисовал телефон консервного завода с этикетки бутылки и сунул его отцу. Не с первого раза, но тому удалось дозвониться до директора, и в ближайший свободный от работы день мы поехали в Липецкую область. Переговоры прошли быстро, и концу визита мы выяснили, что нашим конкурентом был какой-то армянин. Он поставлял на завод тракторные шины, а пиво забирал бартером. 'Плохо', - огорчился я, поняв, что конкурент всегда мог продать пиво даже ниже закупочной цены, лишь бы от него избавиться. Нам же в бартере отказали, заявив, что заводу уже ничего не нужно. Возврат пивной бутылки и сахар тоже были не нужны. Собственного транспорта у завода не было, оставался лишь вариант с наемным. Но мы все же выторговали сносные условия, договорились, что будем брать пиво на реализацию по партиям и обещались уже на следующей неделе приехать за первой. В обратный путь нас провожали, чуть ли не всем заводом.
Через неделю мы развезли первую партию нового пива по незанятым конкурентом базам, и я принялся отслеживать остатки его пива в городе. Быстро выяснилось, что через две недели кончается срок годности партии конкурента, и за это время весь товар точно не продастся. Так и вышло, едва срок годности его пива кончился, мы завезли свежее. Пиво конкурента сняли с продаж, оно пылилось горами ящиков на складах баз еще недели две, пока тот не вывез его и пропал сам, получив убыток.
Зиму мы проработали относительно стабильно. Цена на сахар медленно и уверенно снижалась и к середине весны установила абсолютный рекорд - двести шестьдесят рублей за мешок. Теперь с каждого мешка сахара, отправляемого на Елецкий пивзавод, мы имели сто двадцать рублей. Мы молчали о такой наценке, зная, что 'сахарники', выдерживая сильную конкуренцию, имели с мешка лишь двадцатку. Дела у них шли хорошо, объемы постоянно росли. Сезонный спад продаж мы пережили только благодаря сахару.
Хотя директор консервного завода нас клятвенно заверил, что бартер на шины был разовым случаем и больше не повторится, но армянин объявился в мае. Он снова получил пиво в обмен на шины и завалил им половину баз нашего города. Цена была ниже нашей. Отец позвонил на завод и долго возмущался в трубку, в ответ слышались отговорки. Отец пенял на порядочность и силу данного слова, получил в ответ крики и закончил разговор. Проблему надо было решать самим. Мы разыскали армянина, тот приехал к нам на базу на грязнющей 'девяносто девятой' с оторванным левым зеркалом. Мы предложили самое простое решение - он передает по фиксированной цене свою партию пива нам, мы ее продаем и рассчитываемся с ним. Выгодно выходило всем - конкурент получал деньги, а мы возвращали себе контроль цены. Демпинг всегда сильно вредит торговле. К моему удивлению армянин не согласился, заломил цену и предложил купить все его пиво разом. Мы отказались, нам проще было выждать пару недель, когда у пива конкурента выйдет срок годности и вопрос решится сам собой. Так мы и поступили. Через две недели товар армянина исчез с витрин оптовых баз, а горы пыльных ящиков с белыми хлопьями осадка на дне бутылок еще долго лежали на их складах. Конкурент исчез окончательно.
Летом 2000 года случилась случилась сильная передряга с сахаром. Самая низкая цена на него - двести шестьдесят рублей за мешок - продержалась с месяц. К началу лета она плавно вернулась к цифре двести восемьдесят и продолжила рост. Поначалу народ на повышение реагировал вяло. Едва цена перевалили за триста двадцать, вырос и спрос, к 'сахарникам' повалил покупатель. После каждого обновления цифр на рекламных щитах я мрачнел - наша прибыль на сахаре таяла. Теперь, в лето, нас выручало уже само пиво, продававшееся в три раза большими объемами, чем зимой. Июль, сахар - триста сорок, триста шестьдесят. Город зашелестел паникой, к 'сахарникам' началось покупательское паломничество - жара, у склада ежедневная очередь из двух-трех машин: одна отъезжает, следующая уже катит в конец очереди. Если обычно на легковых машинах приезжали максимум за тремя мешками, то теперь заталкивали сахар в них не по весу, а по объему - набивали три мешка в багажник и три в салон на заднее сидение. Просев задом почти до асфальта, легковушки уезжали прочь, едва не скребя по нему глушителями. Бросалось в глаза большое количество пенсионеров в очереди, через день-два они объявлялись снова, явно запасаясь впрок. Некоторых я стал узнавать в лицо. 'Газели', при грузоподъемности в полторы тонны, грузили по две-две с половиной. Сахар торопливо скупался по всему городу. 'Сахарники' радостно потирали руки и целыми днями носились между складом, офисом и сахарными заводами. В августе наступил апогей - триста восемьдесят рублей за мешок. Народ как сошел с ума. Фуры с товаром стали приходить к 'сахарникам' раз-два в день. Грузчики работали не разгибаясь - сначала выгружали из фур мешки на поддоны, закатывали их телегой в склад, после выкатывали обратно и грузили мешки с поддонов в машины покупателей - в день на четверых выходило более сорока тонн. Продажи все росли, последнюю неделю августа 'сахарники' стабильно закупали и продавали по две фуры в день. Грузчики выбились из сил, поддоны с мешками уже не закатывались в склад, а стояли на улице, перегородив половину центрального проезда базы. В минуты отдыха черные от пыли грузчики или лежали измождено на мешках сахара или бегали к нам по одному за пивом. Купивший бутылку, тут же торопливо ее открывал, запрокидывал голову и вытягивал содержимое в себя большими жадными глотками. 'Адский труд', - подумал я, глядя, как очередная бутылка пива исчезает в желудке грузчика.
- Да уж, работенка у вас! - произнес я сочувственно.
Грузчик, выдув поллитра залпом, тут же купил еще несколько бутылок.
- А ты что думаешь, мы всегда только грузчиками работали? - вдруг произнес тот, уже медленнее ополовинив вторую бутылку и уставившись на меня. Я удивился вопросу, соображая, что же я думаю.
- Мы раньше тоже бизнесом занимались... - продолжил грузчик, подразумевая под 'мы' кого-то из прочих лежащих на мешках, и указывая в их направлении зажатой в руке бутылкой.
Я не знал, какую фразу вставить в неожиданно начавшийся диалог, как парень продолжил: 'Все у нас было! И бизнес был. Мы вместе начинали...'
Он снова махнул в направлении товарищей.
- Ааа... ну, нормально... - выдавил из себя я неопределенное, кивнул.
- И деньги у нас сразу появились... - уже не с бахвальством, а больше с грустью добавил грузчик. - А как деньги пошли, так там сразу началось - бани, сауны, бабы...
Я молчал, мне все было ясно. Даже если парень привирал, история звучала правдиво для многих подобных случаев.
- Нам надо было раскручиваться, деньги оставлять в деле, а мы... - грузчик досадливо махнул бутылкой, отхлебнул из нее и пошел на улицу к остальным.
'Все у нас было!' - эхом отозвалась в моем мозгу фраза, пробрала осознанием до костей. Я вздрогнул от ее простоты и неотвратимости и решил для себя, что приложу все усилия, чтобы не оказаться в подобной ситуации.
Сахарный психоз продолжался. Если обычно 'сахарники' работали до шести, то стали задерживаться и до восьми и даже девяти вечера. Народ тянулся к ним до сумерек. Для нас же с отцом наступили грустные времена, прибыль на сахарном бартере упала в ноль. Наступил предел. Мы закупили и отгрузили лишь одну партию по предельной цене, как та рухнула в нашем городе - еще вчера везде висели бумажки с цифрами '380', а на следующее утро - '260'. Покупателей как ветром сдуло. В городе наступила 'сахарная' пауза. Соседи погрустнели. Я их понимал, аппетит приходит во время еды. Рядовые же покупатели в очередной раз попали в простую экономическую ловушку - поддавшись панике и стадному инстинкту, бездумно нахватались товара про запас по пиковой цене, растратив свои сбережения. Лишь единичные машины изредка подъезжали за сахаром, один из грузчиков лениво выносил мешок и клал в багажник авто покупателя. Остальные грузчики сидели на улице в одних шортах на пустых пивных ящиках, загорали и грызли семечки. Ленивый горячий ветер носил по базе куски упаковочной полиэтилена и пакеты. Впереди оставался лишь месяц больших продаж пива, сентябрь, мы с отцом ежедневно трудились, стараясь успеть заработать.
С погодой везло, но не повезло с бартером - пивзавод объявил, что с октября в зачет продаж пива будет принимать только деньги. А раз так, то смысл в торговле этим пивом пропал в принципе. Новость прозвучала, как гром среди ясного неба. За вычетом всех расходов и аренды склада, прибыли с продажи самого пива нам хватило бы только на поддержание штанов. Топтаться в бизнесе на месте не хотелось, нам как воздух надо было развитие. Хлипкие надежды на сельское пиво растаяли следом в тот же месяц, завод с октября собирался поднимать отпускную цену - впереди замаячил конец пивного бизнеса. И как часто водится, Судьба позволила нам заработать небольшой выходной бонус.
Вторая суббота сентября - день нашего города. В две недели до праздника всегда случались хорошие оптовые продажи алкоголя - розничные магазины закупались впрок. В городе, вдруг, начались перебои с поставками местного дешевого пива. Следом в два дня на оптовых базах размели недельные запасы и нашего. До праздника три дня, на базах дешевого пива нет, с Елецким мы уже завязали, оставалось только срочно везти сельское. Рано утром я прыгнул к уже знакомому водителю в кабину 'ЗиЛа', и мы поехали. На погрузку ушло два часа, я устал сильно - заводские грузчики, будучи пьяными, носили ящики с пивом из цеха только к борту машины. В кузове я работал уже один, принимал ящики от края и нес вглубь машины, там устанавливал рядами и столбами под самый верх тента, докуда хватало высоты моего роста. Последние три ряда я составил уступом. 'Битком... четыреста семьдесят ящиков', - пронеслось в моей голове, едва я устало сел в кабину. Мы тронулись в обратный путь, на часах полдень. 'Три часа на дорогу, на левом берегу скидываю сотню, это четыре... потом на правом еще сто ящиков, а остальное на склад... нормально, главное до шести успеть, вроде успеваю...', - прикинул я, наконец, расслабился, вернулся в действительность, сразу почувствовал - машина перегружена. Двигатель тянул хорошо, перегруз ощущался по мерному раскачиванию кузова в такт поворотам и неровностям дороги. Рессоры заднего моста жалобно поскрипывали. Пару раз я глянул в боковое зеркало, колеса были поджаты столь сильно, будто мы ехали на полуспущенных. Наконец выехали с районных разбитых дорог на трассу, 'ЗиЛ' пошел мягче, качка уменьшилась. Я закрыл глаза, придремал.
До города оставалось около двадцати километров, когда взорвалось правое заднее колесо. Взрыв был сильный. Мы остановились. В правом внешнем колесе зияла рваная дыра размером с кулак, из нее торчали прутья корда. Машина чуть накренилась на бок, целое из пары внутреннее колесо просело за двоих. Я глянул на часы - запас времени был. Заменив колесо, двинулись дальше. На часах четыре. Минут десять мы ехали в мрачной тишине, я постоянно косился в зеркало. Только отошли от случившегося - второй взрыв. Снова с моей стороны, но уже внутреннее заднее. Не разгрузив машины, заменить его мы уже не могли. Водитель инстинктивно сбавил ход. Я безотрывно смотрел в зеркало - оставшееся целым колесо, так сжалось, что мне казалось, будто вот-вот взорвется следом. Но оно держалось. Таким ходом нам оставалось еще минут сорок до первой базы. Мы с водителем переглянулись и решили на свой страх и риск тянуть на одном колесе. С таким высоким центром тяжести, взорвись и оно, мы бы наверняка перевернулись. 'Только бы успеть, только бы успеть...', - нервничал я, зная, что база принимает товар до пяти.
Без десяти пять мы вползли на территорию базы. Едва грузовик коснулся задним бортом рампы склада, как у меня отлегло от сердца - доехали. Водитель открыл борт, грузчики потянулись к товару, выгрузка началась. Я стоял рядом. Пару метров пола уже освободилось, как водитель вернулся, заглянул внутрь кузова.
- Ну что, снимать? - кивнул я на сплошную стену из ящиков. Нагружать задний мост не хотелось, а оставлять ящики высокими рядами было опасно.
- Да не, не надо, так доедем, не упадут! - уверенно отмахнулся водитель.
- Как колесо то? Держится еще? - сказал я.
- Нормально, теперь полегче стало, доедем! - повеселел водитель.
Я глянул вниз, колесо слегка приподнялось, все-таки на пару тонн в кузове стало меньше. Едва грузчики закончили, я быстро сдал товар, сбегал в офис, подписал бумаги, прыгнул в кабину 'ЗиЛа', нетерпеливо выпалил: 'Поехали!'
Грузовик медленно выехал из ворот базы, повернул влево, влился в поток машин. Через триста метров на крупном Т-образном перекрестке мы уперлись в красный сигнал светофора, остановились. Из-за тяжелой дороги и двух лопнувших колес я перенервничал, и лишь тут ощутил, как расслабление волной прокатилось по моему сознанию и телу. Я устало выдохнул, хотелось одного - завершить, наконец, бесконечный день и оказаться дома. Зеленый. Водитель резко отпустил сцепление, грузовик дернулся. Сзади раздался грохот, лязг, звон и хруст бьющегося стекла.
'Все-таки упало!', - вмиг вспыхнул я злостью. Водитель испуганно глянул на меня. Я злился на него, за то, что отсоветовал мне спустить ящики с пивом пониже, злился на себя, что послушал этого мужика и поленился, а теперь получил на свою голову убытки и, как минимум, полчаса ненужной работы. Машина катилась через перекресток почти по инерции, я услышал льющийся звук, глянул в зеркало - пиво текло сквозь щели кузова на асфальт.
- За перекрестком сразу останови! - сказал я сдержанно, усилием подавив вспышку гнева. Два колеса, побитый товар - рейс явно складывался неудачно. Мы съехали с дороги на широкую грунтовую обочину, под сень крупного дерева. Выйдя из кабины, я уставился на длинный желтый пенный шлейф, тянувшийся через весь перекресток. С заднего борта все еще лилось, пивной запах ударил в нос. Подошел водитель, попричитал для приличия, сделал скорбное лицо, расчехлил сзади тент. Я полез внутрь. Ящики лежали поваленными столбами, будто костяшки домино. Верхние были в порядке. В нижних же большая часть бутылок побилась, остальные повылетали из примятых ящиков и раскатились по кузову. С минуту я смотрел на картину, думая, с чего бы начать.
- Надо снять некоторые ящики! - сказал я водителю, с виноватым видом стоявшему снаружи. - Я буду тебе их подавать, а ты на землю их ставь, потом обратно закидаем!
Из проносящихся мимо машин, на нас с любопытством пялились. По перекрестку гулял запах пива. Я собрал из-под ног целые бутылки в свободные ячейки ящиков. Часть полупустых ящиков вытащил наружу, под ногами стало просторнее. Нижние ящики все еще не поддавались. Я аккуратно полез поверх завала вглубь кузова. Толкнул верхний из упавших рядов обратно в вертикальное положение. Немного покачавшись, тот встал на место. Так по одному я обратно поставил половину рядов. Ниже шла уже каша из ящиков, бутылок и битого стекла. Я спрыгнул на землю, прикинул убытки - все оказалось не так страшно, разбилось не более десяти ящиков. Мне полегчало. Водитель куда-то пропал. Я принялся перебирать ящики, стоявшие на земле. Половина бутылок в них была вдрызг. Я сложил битое стекло в кучу на газоне, дворник уберет, заполнил ящики и поставил их в кузов. Пустые ящики отправил следом. Объявившийся вдруг водитель зашнуровал тент, и мы поехали на правый берег. Времени потеряли не так уж много, было около шести. Через сорок минут мы были на второй базе, выгрузились и только в девять подъехали к нашему складу. Отец ждал нас в 'двойке'. Пока мы с ним выгружали пиво, я выговорился отцу, подсознательно ища поддержки. Тот, в обычной сухой манере подчеркнул мои промахи, рассказал, как надо было делать и как не надо. Внутри меня все вспыхнуло, но я смолчал. Задним умом многие из нас хороши. А не ошибается тот, кто ничего не делает. Мне стало обидно, что вместо моральной поддержки, я получил ожидаемые упреки. Я вдруг осознал, что так было всегда. Чтобы я ни делал, отец скрупулезно находил недочеты в моих действиях и пенял на них. Такой у него был характер.
С водителем рассчитались, тот уехал. Стемнело. На базе оставались лишь мы да охрана - закрыв склады, все давно разъехались. Лишь из распахнутых ворот нашего бил на улицу свет. Мы закатили пиво в склад и добрались домой уже к полуночи. Я принял душ, поужинал и тут же уснул, и сны мне не снились.
Убыток поездки не помешал нам хорошо заработать на последней партии, две трети ее продалось до праздника, остальное ушло за две недели после.
В октябре мы с отцом твердо решили закончить с пивом. Удивительно, но решение не далось мне сложно, я интуитивно сразу осознал одно из важных правил бизнеса - если дело перестает давать прибыль, надо выходить из него раньше, чем оно начнет тянуть из вас деньги, время и силы. Или его надо преобразовать и вывести на качественно новый уровень. Для второго у нас не было денег. Да и не рассматривал я торговлю пивом, как дело всей своей жизни. Внутри меня четко оформилось понимание того, что наша с отцом задача - выполнять коммерчески прибыльные операции на чем угодно и до тех пор, пока не будут заработаны средства, достаточные для начала чего-то основательного.
С заводами рассчитались. Пустые ящики и с просроченным пивом загрузили в машину, и отец повез в Елец. Я остался на складе один, зашел внутрь - пусто. На душе вдруг стало так же. Я вышел на улицу. День стоял солнечный теплый и тихий. В рабочий день жизнь на базе словно замерла, ни души кругом. Я закурил.
А докурив, закрыл склад и зашагал домой. Наш пивной бизнес кончился.