Кажется, от дневной жары меня сморило в сон. Мне даже что-то приснилось, что-то важное и очень близкое. Не уверен. Я забыл.
В распахнутом окне гремел идеалистический пейзаж. Сияющий мандариновый закат над стеклянной поверхностью воды беззвучно сжигал беззаботных птиц, а затем также играючи бросал их к зеленоватому небу. В самое жерло вечереющего дня уходили костлявые черные мостки, приглашая покинуть все земное, забыться и обрести покой.
Я машинально бросил взгляд на барометр и увиденное мне не понравилось. Потянувшись, было к радиостанции, рука сама разочарованно махнула и выхватила сигареты из кармана взмокшей рубашки. Я вышел наружу и закурил. Мне всегда плохо после дневного сна. И к тому же болела ушибленная голень. Метрах в пятистах от берега пронесся белоснежный катер. Скоро погода переменится, но пока в воздухе застыл непоколебимый пустынный зной.
Вторая половина августа - мое любимое время года. Когда днем еще по-летнему ярко и тепло, а ночью уже стелиться по земле сырость, когда в садах лунные тени и таинственные шорохи. И невыразимо далекие звезды над дорогой.
За станцией серебристо звякнул на кочке велосипедный звонок. Над крышей торчала антенна с мерцающими медным золотом следами недавнего ремонта, покрасить бы надо мачту заново, да все руки не доходят. Я посмотрел на север, где уже расползался по краю озера фиолетовый серп наступающий бури.
-Владимир Михайлович! Вы здесь?
Это Маша, чудная девушка, работает на почте в Рыбниково, 6 километров к юго-востоку. Каждый вечер приезжает купаться. Закончится лето и она вернется в город, учиться. А я останусь, наверное. Мне некуда ехать. Я с неудовольствием отметил мумифицированные солнцем плавки на бельевой веревке.
-Владимир Михайлович!
-Да, Маша.
Она оставила тяжелый старомодный и серый от пыли велосипед у стены и неспешно вышла на мостки. Ей было жарко.
-Как вода?
-Парное молоко.
-Вы будете сегодня плавать? Я хочу доплыть до острова, составьте мне компанию.
-Буря. Езжайте домой. А я пойду задраиваться и искать тазики, а то опять натечет.
-Ну вот, - искренне расстроилась она, - думала, в последний раз искупаюсь...
Я мысленно исправил этот "последний раз".
-Через пару дней погодка наладится, и остров дождется своих робинзонов, я просто уверен. Езжайте.
Маша обняла себя за плечи загорелыми ручками, и устало взглянула на меня.
-Не получится, я завтра покидаю сей дивный край. Поезд в пять по Москве, так-то. Мне еще комнату искать, сначала у тети поживу... А потом, надоело, знаете ли...
Она так и не уточнила, что же, или кто именно ей успел за лето так сильно досадить.
-Ну, рад за вас, удачи! - несколько невпопад брякнул я, - езжайте быстрее, через четверть часа велосипедная прогулка будет уже не столь приятна. Вы боитесь молний?
Она рассмеялась.
-Я боюсь быть никчемной, - неожиданно ответила девушка, - знаете, ненужной никому, а главное себе ненужной. Что это мы с вами в таком тоне? Словно из комсомольской книжки.
Я почувствовал себя глупо. Не люблю подобные разговоры. Тем более перед бурей. Она, что, специально тянет время? Я решил отшутиться.
-Ничего страшного, когда-нибудь совершите трудовой подвиг и вздохнете свободнее. До встречи!
Маша картинно махнула ручкой, и пошла за велосипедом. Картина окончательно опустела, даже птицы куда-то спрятались.
Мне стало скучно. Я вернулся на станцию, закрыл все окна, еще раз проверил давление, и уселся за радио, давать штормовое предупреждение. Вскоре поднялся ветер. "Владимир Михайлович", это здорово меня старит, не так ли? С подобным именем-отчеством надо быть по крайней мере кем-то значимым, начальником вокзала или, лучше моряком дальнего плаванья, а еще лучше - художником в легких годах с дачей и машиной, выставками да интрижками. Причем здесь вокзал? Ах да! И бороду завтра свою дурацкую сбрей, Владимир Михайлович!
-Володя, Володя, как слышишь? - пробился сквозь шквал помех уверенный, ничем не стесненный голос, и добавил, прекрасно интонируя, - ты спишь там что ли?
-Слышу плохо, скоро буря, - монотонно отвечал я, - что случилось?
-Да, девка одна пропала, Машка с почты, студентка, ну ты знаешь ее, купаться она там у тебя любит, так ее, - половины слов я не разобрал, но понял все хорошо, тем временем голос продолжал, - три часа назад выехала из дома, нету до сих пор, бабка волнуется, ей же ехать завтра в город! Насела на меня, мол, выясни, Харитон! Ну, я и к тебе!
-Уехала двадцать минут назад. Скоро будет. Как принял?
-Да принял, - с досадой подтвердил начальственный голос и отключился.
Буря удалась на славу. Гордо именуемый станцией, сарай только кряхтел и постанывал. И вскоре с потолка закапало, тяжело падая в расставленные по комнате ведра. Я отключил радио, а вслед за ним и мигающее после каждого грозового разряда электричество. При свете керосинки окружавший меня интерьер выглядел еще более допотопным и жалким. Всюду разбросанные книги, полка с погодными журналами, заполнявшимися по школьной привычке задним числом, электроплитка с алюминиевой кастрюлькой...
Из созерцательного ступора меня вывел тяжелый удар по крыше. Затем что-то натужно заскрежетало. Я накинул на плечи плащ и выскочил под ледяной водопад. Я в растерянности огляделся, пытаясь хоть что-то различить в мутной тьме, но безуспешно. Тогда я решил обогнуть дом, и тут бледно сверкнула молния. А черт! Антенну все-таки своротило! Зачем-то побежал к свисающей с крыши конструкции и, споткнувшись обо что-то твердое, с размаху нырнул в грязь. Так и лежа на земле, я некоторое время беспорядочно возил в разные стороны сведенной болью ногой, пытаясь высвободить ее из загадочного капкана. Нащупав в кармане фонарь, я направил замутненный дождем луч в его сторону и увидел там блестящий черный велосипед.
Кое-как поднявшись, принялся думать вслух, но среди шума и грохота бури, сам не мог расслышать собственные слова.
-Так, от деревни тридцать минут и до деревни тридцать минут, и на мостках десять. Никак не получается 3 часа. Никак не получается. И почему велосипед здесь? Почему, я тебя спрашиваю! Она вернулась, а ты закрылся и не слышал ее стук в дверь. Ах, ну да, ты же был в наушниках, и шум, везде белый шум... Она вернулась, ты не открыл ей, и она пошла в Рыбниково пешком. Зачем пешком, я тебя спрашиваю? А затем, что дождь, идиот, затем, что водой размыло дорогу. А дороги 6 километров. А она в сарафане.
Несколько раз обежав станцию, я направился к дороге. Дождь не в отличие от меня уставал. Задыхающийся от тяжелого шага по размытому грунту, я довольно не скоро обнаружил, что разбитая об велосипедную раму нога совершенно боса. Несколько раз пытался закурить размокшие до состояния каши сигареты. В конце концов, я окончательно вымотался и почти упал на землю, прислонившись ноющей спиной к столбу, и закрыл глаза.
Немного отдышавшись, я повертел в руках тусклый фонарь и, отвинтив крышку, высыпал "бочонки" в грязь. Случилось невозможное - ветер и ливень выдохлись. Пытаясь встать, я поелозил руками в мокрой траве и внезапно нащупал там что-то холодное и скользкое. Это был резиновый сапог. Как кстати! Особо не раздумывая, я вылил из него воду и нацепил на босую ногу.
Сколько мне еще пришлось плутать в ту ночь, теперь трудно понять. Ясно одно, где-то свернув не туда, заблудился и словно зомби, шлепая сапогами по лужам, совсем безо всякой уже цели бродил, бормоча под нос одно и то же. "Так, от деревни тридцать минут и до деревни тридцать минут, и на мостках десять. Никак не получается 3 часа. Никак не получается"
Обратную дорогу память зафиксировала не полностью, помню, несколько раз падал. Почти уже утром я ввалился в темную и сырую комнату станции. Побросав на пол верхнюю одежду, плеснул в грязный стакан спирта и выпил не разбавляя. Воды мой организм сегодня и так впитал предостаточно.
Проснувшись, по старой привычке рано, я первым делом бросился восстанавливать антенну. Погода нормализовалась, и день обещался быть теплым и тихим. Крыша к тому времени высохла, да и масштаб разрушений при белом свете оказался не столь катастрофическим, оказалось, что лопнула одна из растяжек, и антенна банально завалилась на бок. Ремонт занял чуть более часа. Затем, я вкрутил пробки и включил радиостанцию.
-Харитон, это Владимир, как слышишь? - вызвал я.
-Да, Вова, как ночка? Не смыло? - весело отозвался тот.
-Что с Машей? Ее нашли? Она вернулась?
-С какой еще Машей, Вова, ты что там с утра принявши? - рассердился голос уверенного в своих полномочиях человека, - я тебя сейчас в трезвяк определю, только заступил, а гляди-ка!
-Да погоди ты! Ну, Маша, с почты, студентка, пропала...
-А-а-а... - добреющее пропели динамики, - дела сердешные, дела давнишние... понимаю. Приснилось что? А? Володя? Ладно... После обеда спирт привезу, помолчим. Ну, все, работай.
Я стянул с головы наушники, и схватился за лоб ладонью. Температуры не было.
В дверь постучали. Около двери болтался на крючке плащ с тяжелым от батареек фонарем, а под плащом одиноко торчал резиновый сапог. На пороге стояла она.
-Где твой велосипед? - совершенно невпопад поинтересовался я.
-За домом, где же еще, третий день я к тебе пешком хожу, все починить не можешь, - проворчала Маша, - поплыли на остров, а?
-Далеко, устанешь.
-Доплыву. Не бойся, не устану.
-А обратно? Могу и не спасти, сама знаешь, глубоко здесь.
-Ну что ты меня пугаешь, дурак! - обиделась девушка, и строго добавила, - любишь, значит спасешь!
Мы лежали на горячем песке пляжа маленького острова посреди огромной воды. Был ли я счастлив? Не знаю. Однажды ей захочется вплавь, без меня. Как же здесь глубоко! Я вспоминал день в середине лета, когда в первый раз серебристо звякнул велосипедный звонок на кочке.
-А помнишь, ты меня все Владимир Михайловичем называла?
-Нет.
Кажется, от дневной жары меня сморило в сон. Мне даже что-то приснилось, что-то важное и очень близкое. Не уверен. Я забыл.
В распахнутом окне гремел идеалистический пейзаж. Сияющий мандариновый закат над стеклянной поверхностью воды беззвучно сжигал беззаботных птиц, а затем также играючи бросал их к зеленоватому небу. В самое жерло вечереющего дня уходили костлявые черные мостки, приглашая покинуть все земное, забыться и обрести покой.