Саратовский Вадим : другие произведения.

Тень

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Тень - мистический роман, написанный от души и для души. Это мое любимое произведение, рассказывающее о мужестве самых слабых и беззащитных, о слабости людей, обязанных быть сильными, о любви и ненависти. Я опубликовал роман полностью, без разбиения на главы, так как его удобнее скопировать в текстовый файл и читать в ридере, на планшете или ноутбуке, надеюсь, он вам понравится. Буду особо благодарен за объективные рецензии!
  "Реальность - это Ральф".1
  Стивен Кинг "История Лизи"
  
  
  1 В романе Стивена Кинга "История Лизи" описывается реальный случай, когда собака по кличке Ральф возвращается домой, преодолев три тысячи миль за один год. Стивен Кинг пишет о том, что если что-то вам кажется нереальным, вспомните Ральфа. Реальность - это Ральф.
  
   Пролог.
   Его зовут Александр или просто, Саша, на вид ему больше двадцати, но на самом только исполнилось девятнадцать. Стол завален бумагами, они никак не мешают, старенький ноутбук, стоит поверх всех бумаг. На нем он набирает текст записки, скорее не записки - письма, письма величиной с небольшой роман. Да, это действительно роман, настоящий, полный безграничной любви, ненависти, насилия и предательства. Именно так я представляю себе эту картину, представляю себе этого парня, так как я его никогда не видел. Саша выжил, но он умер, умер именно в тот день, когда умерла Саша. По иронии судьбы, девушку то же звали Саша. Просто так легли кости, те кости, что бросают боги, решая судьбу смертных. А возможно, они их и не бросают, но хотелось бы верить, что это не так, верить, что боги не самостоятельно принимают решения, а отдают его на волю случая, иначе, тяжесть проклятий посланных им людьми, давно должна была низвергнуть всех их в ад.
  
   Итак, героев данного романа звали Саша и Саша, они были счастливы вместе и умерли в один день. И хотя Саша (мальчик) прожил несколько дольше, он давно уже был мертв, там, рядом с Сашей (девочкой), там, где они будут вместе навсегда, там, где не будет Макса, где не будет его отца, бабушки, где не будет никаких теней, они будут вместе вечно. Он в это верил, верю и я. Я верю в то, что влюбленные по-настоящему, имеют право быть вместе в ином, лучшем мире. Там они обязательно встретятся, как и раньше возьмутся за руки и побредут по бескрайнему полю, навстречу рассвету, символизирующему начало нового дня.
  
   Случай. Случай один на миллион, именно он свел меня с судьбой Александра и Саши (я буду их так называть дальше, для ясности повествования). Почему я не удалил это сообщение вместе со спамом? Почему стал его читать, хотя никогда не читаю ничего, что адресовано не мне лично, а брошено во всемирную паутину как монетка в воду - наудачу. Почему Александр прислал это письмо именно на мой ящик? Теперь это задачка, не имеет решения, но это совершенно не важно, Александр мертв, я уверен, что он мертв, что он там, где его ждет Саша, они встретились, взялись за руки и идут по этому долбанному полю. Жаль, это неправильно, нечестно, несправедливо, ведь он должен был жить, но он умер. Примем это как факт, и тогда будет всем проще. Будем считать, что он пустил себе пулю в висок или выпил яд, это тоже неважно. Прискорбно то, что его больше нет, что он в другой, лучшей жизни. И если этот гребаный мир создал бог, то он совершил чертовски большую ошибку - он создал чудовищный мир, мир чудовищ и для чудовищ. Я уже великое множество раз пожалел, что открыл письмо, что прочел его, но теперь ничего изменить нельзя, теперь нужно просто смериться и выполнить обещание, данное в приступе сентиментальности, на которую я, казалось, никогда не был способен.
   Да, я дал обещание человеку, который уже мертв. Да, я никогда не видел этого человека, я ничего не обещал лично ему, но я пообещал себе. Нарушать обещания данные себе, я не привык. Читатель посмеется и скажет, что я полный псих, может и не ошибется, но когда история Саши и Александра будет дочитана до конца, до последней точки, я посмеюсь над ним.
  
   Итак, начну сначала, начну с письма, что я получил ясным зимним утром 12 января 2011 года. Оно просто упало в мой ящик для сугубо личной корреспонденции, ящик не указанный в официальных источниках, ящик, что я никогда не оставлял в качестве контактного на различных сайтах, известный только моим близким друзьям и немногим, действительно родным мне людям. Тем не менее, спаму в этот ящик всегда сыпалось предостаточно, и даже программа распознавания нежелательной корреспонденции отсеивала далеко не все, многое загружалось в папку "Входящие" и удалялось оттуда уже моей рукой. Удалялось в непрочитанном виде, я просто спам всегда нутром чуял и всегда тихо ненавидел. Если кто-то еще считает, что рассылками спама можно продать мне что-то, то он глубоко ошибается, эффект скорее обратный, я никогда не куплю товар или услугу, что мне пытаются навязать, я жутко ненавижу рекламные письма, письма счастья, коммерческие предложения и тому подобную муру. Но это электронное сообщение казалось другим, в глаза бросилась тема - "Предсмертная записка", и я немедленно открыл письмо. Нет, не шлите мне писем, с темой "Предсмертная записка", я больше не открою их никогда. Жить чужой жизнью, переживать реальные страдания реальных людей, извините, не для меня.
  
   Текст письма приведу вам полностью, а вот текст вложения был на столько неразборчив и запутан, что мне изрядно пришлось над ним поработать.
   Письмо:
   Я не знаю, кто это прочтет и прочтет ли вообще, но знайте - я уже мертв. Я умер сразу после того, как отправил это письмо. Я умер, но это не важно. Я прошу вас сделать все, чтобы моя история стала известна как можно большему числу людей. Я прошу вас, потому, что не знаю, кого еще могу попросить, прошу по тому, что просить мне больше некого. Все кого я знал в этой жизни либо потерялись навсегда, либо мертвы, либо просто отпетые негодяи и подонки. Я верю, что в этом мире еще живут порядочные люди, потому вверяю письмо на волю случая и отправляю его на первый, придуманный мной адрес. Я верю, что письмо дойдет, и верю, что не ошибся в адресате. Прошу, не дайте этой истории остаться незамеченной, прошу, не дайте никому уйти от ответственности. Я бы сделал это сам, но не могу, простите. Просто я должен быть там, должен быть с ней, я знаю - одной ей там будет плохо, где бы она ни была. Я найду ее, и мы будем вместе. Мы пойдем по полю, пойдем вдвоем на фоне восходящего солнца.
   С Уважением, теперь уже мертвый, Александр.
   P.S.
   Просьба, не упоминать наших настоящих имен. Знаете, не хочу, чтобы наши могилы превратились в места пиршества, каких - ни будь новых сектантов, поклоняющихся теням.
  
   1 вложение: Записка.doc
  
   И зачем я открыл вложение? Почему сразу не удалил письмо? Почему не подумал, что это просто злая шутка одного из моих друзей? Почему, мать твою, я такой тупой кретин? Я остался бы прежним мужиком, что терпеть не может сентиментальные истории и считает их выдуманными соплями, предназначенными для тупоголовых блондинок-домохозяек. Я всегда называл их блондинками, независимо от цвета волос, всех, кто плачет над "Унесенные ветром", кто рыдает над дешевыми сериалами или читает женские романы. Ничего не имею против женских романов, так как просто не могу иметь, я не читал ни одного. В основном люблю детективы, фантастику, исторические произведения, иногда пишу что-то в свое удовольствие. Пишу истории о битвах в далеких мирах, злобных пришельцах и отважных героях спасающих этот гребаный мир, недостойный спасения. Да, в этом месте я просто обязан добавить, что обожаю Чехова, Гоголя и Хамегуэля, иначе читатель сочтет меня бездарем и уберет эту книгу на самую дальнюю полку, а мне просто необходимо, что бы он прочитал ее до конца. Поэтому, напишу еще пару строк, рука не отвалится, напишу, что надеюсь, к концу жизни, осилить труды Толстого и Достоевского. Теперь вроде бы все, самый момент перейти к делу.
  
   Прочитав записку, я сначала не до конца осознал реальность происходящего, не до конца понял всей трагедии жизни этих людей, да и рукопись оставляла желать лучшего. Более того, рукопись - полное дерьмо, сюжетная линия блажит, перескакивает с одного места на другое, повествование несвязное и местами противоречивое, нет полноты и завершенности картины, любой профессиональный редактор положил бы рукопись, в корзину для мусора не читая, и был бы прав. Но я не редактор, я журналист и немного писатель, а как журналист, я падок на сенсации. Эта неумытая и непричесанная рукопись, только добавляет истории достоверности. Рукопись убеждает меня в том, что все описанное - страшная правда.
   Мне пришлось прочитать вложение еще ни один раз, скорее раз десять иди двенадцать. Если бы я не был лыс, как бильярдный шар, наверное, мои волосы встали бы дыбом, когда, наконец, я понял суть написанного.
  
   Мне пришлось переписать все заново, где-то дополнить, где-то отредактировать, что-то поставить на свое место. Если получилось не фонтан, не судите автора строго, скорее всего, виноват я - меня и нужно судить. Но именно мне он поручил написать их историю, именно мне. Поручил бы, какому другому писателю, например известному автору женских романов, возможно у него получилось бы лучше, но судьба распорядилась так. Все-таки во всем виноваты они, эти чертовы кости, и я слышу, как они гремят в руках тех, кто пишет нашу судьбу.
   Скажите, не пора ли начать? Пора, но я должен был создать интригу, прежде чем приступить к сути, великодушно простите - закон жанра. Итак, начнем. Дело было в маленьком провинциальном городке, названия которого приводить не буду ...
  
  
   Часть 1.
   Глава 1. Первый поцелуй.
   (Рассказ автора)
  
   Что творится в голове тринадцатилетнего подростка - знают только боги, так как, похоже, не знает даже он сам. Мысли путаются, постоянно хочется совершить какую-нибудь страшную глупость, совершить, а потом долго жалеть об этом, задаваться вопросом: "Стоило ли ее совершать?". Если бы ни это качество, возможно, Александр никогда не признался бы Саше, что люблю ее. Никогда не сказал бы ей, просто, как "здрасти": "Привет. Давай прогуляемся? Хочешь сходить в кино?". В кино она не хотела, в этом тоже ему повезло, в темном кинозале, под звуки глупого, детского фильма, наверное, он никогда не сказал бы ей: "Ты знаешь, я люблю тебя?". Можно было пойти на другой, взрослый фильм, но следующий сеанс начинался только через три часа, а он не хотел медлить. Александр считал, что перегорит и больше не сможет решиться на такой дерзкий поступок. Но все же, в парке на лавочке у него получилось, не знаю как, но получилось. Он хорошо помнит парк, помнит осенние листья, шуршащие под ногами, помнит одетые в золото деревья, даже старого дворника, большой метлой сметающего листву с дорожек. Как же тот нервничал и ругался, когда ветер гнал листву обратно. Да, тогда был ветер, он продувал их легкую одежду насквозь, но Александр не чувствовал холода, ведь рядом была она. Мальчик старался не думать ни о чем, выкинуть из головы все сценарии того, что может быть после. Она могла назвать его дураком, или того хуже сексуально озабоченным кретином. Александр слышал, как она назвала так его приятеля Серегу Слепцова, когда он обнял ее, подойдя сзади. Девочка огрела Серегу портфелем, если она бы этого не сделала, он ударил бы его сам. Но она сделала, она была сильной девчонкой, очень сильной. У нее не было огромных бицепсов, но ее воля точно была железной.
  
   Все же он решился, не потому, что Серега мог опередить и признаться Сашке первым, он говорил эти слова уже каждой девчонке в их классе, а потому, что он ее действительно любил. По крайней мере, он тогда верил, что любит ее, да и сейчас уверен в этом. Александр видел, как покраснело ее лицо, не смотря на всю косметику, несмотря на то, что не решался поднять на нее глаза. Не знаю, каким зрением, возможно, боковым или внутренним, но то, что видел, это точно. Дети сидели молча минут десять, сложив руки на коленях, так как он боялся пошевелиться, боялся даже дышать в ожидании ее ответа. Но как оказалось зря. Девочка долго думала. Она, наверное, подыскивала слова, а Александр трясся всем телом внутри, так как снаружи старался выглядеть абсолютно спокойным. Скорее всего, она тоже подумала, что пауза затянулась, что ее воздыхатель может истолковать ее молчание превратно, и сказала: "Наверное, я тоже". Получилось глупо, так как вся выстроенная ей красивая фраза полетела к черту, но зато искренне. Позже, Саша рассказывала, что хотела сказать по-другому, сказать: "Я тоже давно тебя люблю, еще с четвертого класса, когда ты пришел в нашу школу...", но как вышло, так и вышло. Парень повернулся и посмотрел ей в глаза, хотя боялся до чертиков. Эти ее глаза всегда будут в его памяти, всегда останутся такими, широко раскрытыми от испуга, напоминающими небольшие блюдца от бабушкиного кофейного сервиза, что стоят вместе с чашками в комнате отца. Ее голубые глаза сводили его с ума. Александр не смог устоять, потянулся к ее лицу, и она подалась навстречу. Их губы соприкоснулись, и он подумал, что сойду с ума. Они едва дотронулись губами и отпрянули в разные стороны, как ошпаренные, а этот первый поцелуй, "быстрый как понос", как сказал бы его отец, остался в памяти на всю его жизнь. Теперь, спустя почти десять лет, спустя все, через что им пришлось пройти, теперь, после их смерти, Александр еще помнит прикосновение ее губ. Он помнит ее запах - запах дешевых маминых духов, что разгонял по округе ледяной ветер, помнит легкое касание ее волос по своей щеке и когда вспоминает, закрыв глаза, чувствует, как ее волосы щекочут ему лицо. И он счастлив, несмотря на все, он счастлив. Счастлив, что смог, счастлив, что был с ней, счастлив каждым днем, когда они были вместе. Порой, Александр не осознавал всей полноты своего счастья, не дорожил каждой минутой с ней наедине, каждым мгновением тепла, что давала ему она, но счастлив он был всегда, где-то внутри, в подсознании, он понимал ценность уходящих мгновений. Тогда еще маленький мальчик, он смотрел на нее и видел только то, что хотел увидеть. Видел самую красивую девчонку на свете, самую умную и добрую. Он еще не отчетливо понимал, какой бриллиант достался худому мальчишке в потрепанной куртке и старых, зашитых в нескольких местах брюках. Александр еще не мог понять, что она лучшая во всем мире, что без нее дневной свет потеряет краски и превратится в холодное и бездушное пространство. Хотя он точно знал, что ее часы остановятся вместе с его, что теперь, они единое целое, связанное невидимыми, но неразрывными нитями.
  
   Александр продолжал сидеть и смотреть на девочку, наверное, в его взгляде было что-то такое, что заставило Сашу прекратить его страдания: "Пойдем куда-нибудь, становится прохладно". Мальчик подскочил как ужаленный, и они зашагали вдоль центральной аллеи парка. Детям было безразлично куда идти, просто нужно было снять возникшее напряжение, слегка остудить ту бурю эмоций, что вулканом бурлила где-то в груди.
   - Я думала, ты никогда не признаешься, - произнесла она тихо-тихо, на грани слышимости, но он слышал ее и без слов.
   - Я тоже так думал, - ответ прозвучал глухо, как признание провинившегося мальчишки, но теперь он мог признаться ей во всем, потому как он смог преодолеть разделявшую их границу, потому, что признался в главном. Хотя, не границу, скорее омут, в который мальчик нырнул с головой и плыл, что было сил.
   - Ты сильный и смелый, - с уверенностью произнесла Саша, думаю потому, что не знала, что нужно говорить в данной ситуации. И Александр тоже не знал, поэтому сказал:
   - А ты самая красивая, - получилось так же хрипло - ветер дул в лицо, а может и не виноват ветер, виновата та буря, что кипела внутри него и разрывала на части.
   - Спасибо, но это не правда, у нас в школе есть девчонки и красивее меня, Наташка Белова или Инка Репина, - она молодец, она пыталась увести разговор в сторону, дать парню передышку, дать утихнуть урагану чувств у него внутри.
   - Наташка Белова?! - Вскричал мальчик. - Да она страшная как географичка! Если ночью приснится, я никогда не проснусь! На ней косметики больше, чем на нашей новой училке по геометрии.
   - А если смыть косметику?
   - Не знаю, я ее голую не видел! - Они смеялись так, что прохожие оборачивались и с подозрением косились в их сторону. Дети повалились на груду листвы и катались на ней как на огромной, мягкой кровати. Потом Александр поднял ее на руки и кружил, кружил, кружил ...
   Это был самый счастливый день в его жизни, самый счастливый, из всех счастливых дней, что она ему подарила. Саша раскрасила его существование яркими тонами, она раскрасила мир вокруг, она освещала его. Это она. Это Сашка.
  
   Дети бродили по парку целый час, пинали опавшую листву и смеялись. Они смеялись над всем, что видели, не потому, что видели много смешного, а потому, что им очень хотелось смеяться. Александр рассказывал, как упал с велосипеда в прошлом году, как повредил себе колено и два квартала тащил на себе сломанный велик. И они смеялись. Рассказывал, как пел песню "Комсомольцы, добровольцы ..." на утреннике в детском саду. Эту историю его отец рассказывал всем немногим гостям, что приходили к ним в дом. Александру было не смешно, он был готов лезть на стенку, когда отец нес про мальчика всякую чушь, а теперь, они смеялись. Александр сам смеялся до потери голоса. Саша рассказывала, как у нее была кукла и она оторвала ей ноги, сказав: "Что бы ночью, она от меня не ушла". Они хохотали до-упаду. Потом рассказала, как в детстве подцепила вшей и ее побрили на лысо, и они смеялись, но думаю, раньше она это никому не рассказывала.
  
   Когда они покинули парк, пришлось сделать серьезные физиономии, да и смеяться дети больше не могли, исчерпали запас смеха на месяц вперед. Она взяла его под руку, взяла так, как обычно взрослые девушки берут под руку своих парней. Это было не описать словами, мальчик был счастлив и горд, горд и счастлив. С предельно серьезными лицами, они дошли до небольшого кафетерия, очень хотелось погреться, ветер продувал одежду детей, как простыни на бельевой веревке. Денег хватило на два кофе и одно пирожное, но молодые люди шли сюда не за этим. В кафе были совершенно замечательные кабинки, создающие иллюзию уединенности. Они оба знали, что все влюбленные пары ходят именно сюда, а Александр и Саша и были влюбленной парой, несмотря на то, что им было всего по тринадцать.
  
   Сидеть в тепле, глядя друг другу в глаза, ничего не говоря, вот оно счастье. Да и говорить было нечего, все казалось написано у них в глазах. Все, еще не до конца высказанные чувства, все печали и радости, все, что тогда волновало двух влюбленных подростков, и что они могли сказать друг другу, дети говорили глазами, и их никто не мог подслушать. Горячий кофе согрел моментально, но даже он не смог притушить пожара в груди Александра, который продолжал гореть полной силой, он больше не причинял неудобства, просто горел и горел. Он знал, теперь это пламя будет пылать в нем всегда, оно будет гореть ровным и мягким пламенем, то немного угасая, то разгораясь с новой силой, но этот огонь никогда не погаснет. Мальчик пронесет его через жизнь, через смерть и через все страданья, выпавшие на их детские плечи.
   - Зато мне снилась ты, - неожиданно прервал он молчание, сказал тихо, так, чтобы их больше никто не услышал.
   - И ты мне снился, - ответила она, также тихо, почти одними губами, губами, что паренек еще чувствовал на своих губах, - мне снилось, что мы бежим по полю, большому пшеничному полю, и солнце восходит на горизонте.
  
   Она улыбнулась, улыбнулась так, что все вокруг стало ярче, все заиграло новыми красками, мир стал светлее и разноцветнее. Парень улыбнулся в ответ, и пламя костра в его груди, красным пламенем отразилось на лице.
   - Мы побежим, обязательно побежим, - ответил он тогда.
   Александр проводил Сашку до дома, и они вместе вошли в подъезд. Как только за ними закрылась дверь, темнота полностью скрыла все вокруг. В подъезде сильно пахло сыростью, как в миллионах других подобных мест, там не было света, и холод проникал под тонкую курточку, но дети были вместе, и им было хорошо.
   - Ты не умеешь целоваться, - сказала она и притянула молодого человека к себе.
   - Я научусь, - твердо заявил мальчик.
   Он обнял ее за талию и прижал к себе, большего парень позволить себе не мог. В этот момент он не мог поцеловать ее, он только смотрел в глаза и чувствовал, как холодный пот течет по его спине. Девочка сделала это сама. Она прикоснулась своими мягкими губами к его губам, и слегка приоткрыла рот. Потом ее язык раздвинул его губы, и парень подумал, что вот-вот потеряет сознание. Ноги стали ватными и сильно кружилась голова, он едва удерживал равновесие. Возможно, она придерживала его, хотя тянулась к лицу парня, вставая на носки. А Александр чувствовал себя, как выразился бы его отец: "мешком с дерьмом", чувствовал, что не может себя контролировать и если отпустит ее талию, немедленно упадет.
  
   На площадке подъезда ребята провели три часа, уже стемнело, и Александр подумал, что отец его просто убьет, но усилием воли выбросил печальную мысль из головы. Он никак не мог оторваться от нее, не мог расцепить руки, сплетенные за ее спиной. Он не мог уйти, даже если его за это ждала смерть, не мог с ней расстаться. Парень до последней секунды своей жизни будет чувствовать ее поцелуй на своих губах, не тот в подъезде, хотя он понравился ему больше, он вскружил голову и разжег его внутренний костер до величины пожара, а тот первый, что навсегда изменил его жизнь.
  
   Глава 2. Отец.
   (Рассказ автора)
  
   Вечер был кошмарный, но парень знал за ранее, что он будет таким, он был готов к этому. Был готов к крикам и оскорблениям отца, готов к той пощечине, что он отвесил мальчику, не сказав еще не слова. Александр даже внутренне подготовился к экзекуции ремнем, что практиковалась последнее время все чаще и чаще. Когда его отец был трезв, он обычно, отделывался только бранью, в крайнем случае, шлепал его рукой по мягкому месту или газетой по лицу. По заднице было не больно, а от газеты он закрывался руками, так, что доставалось только им. Но в этот вечер мальчик не рассчитывал, что его родитель будет трезв, последнее время мужчина практически не бывал трезвым. Вечерами неизменно выпивши, а по утрам того хуже, он всегда тяжело болел с похмелья и ненавидел весь свет.
   Александр любил отца, потому, что роднее его во всем мире у него никого не было. Он помнил, как тот играл с ним, как качал на ноге, когда мама еще была жива, как они вместе выезжали на природу. Они всей семьей играли в мяч, в бадминтон, ловили рыбу, жгли костер и варили уху. Когда они с отцом купались в озере, он всегда подкидывал мальчика выше всех, только тогда он был счастлив, хоть немного счастлив, хотя и значительно меньше, чем сейчас. Вполне возможно, что воспоминания притупились, померкли и облезли как старый ковер в его комнате, но до сегодняшнего дня, это были лучшие его воспоминания. Да, мальчик любил его, невзирая на побои и беспробудные пьянки, несмотря на его друзей, что временами просто издевались над ребенком. Мальчик любил его нежно и трепетно, и если бы тогда, кто-то сказал, что отец уложит Александра в больницу, то он вгрызся бы ему в лицо зубами.
  
   Мама умерла. Он толком не знал название той болезни, что свела еще молодую женщину в могилу, знал только одно - причину. Конечно, официальной причиной смерти была болезнь с таким названием, что запомнить ее ребенок не смог. Он еще был маленьким мальчиком, но слышал, как родители по ночам кричат друг на друга, потом бьют посуду, а кончалось это тем, что отец переходил к избиению мамы. Ночные скандалы длились долго, наверное, год, а может быть и больше. Отец не бил маму по лицу, утром она всегда старалась выглядеть здоровой и счастливой, но в глазах была тоска, смертная тоска, нет, не смертная, смертельная. Это он убил ее. Александр знает это сейчас, знал и тогда, но отказывался верить, так как дети всегда хотят верить только в хорошее. Мама тоже кричала на сына и порой, шлепала гораздо сильнее отца, но он никогда не держу на нее зла, зная, что он творил с ней.
  
   Мальчик вошел в квартиру, тихо открыв дверь своим ключом. Он очень рассчитывал, что отец надрался и спокойно спит под столом на кухне. Александр не был бы против, даже если из-за этого лишился бы ужина, но очень ошибся. Отец только входил в раж, в ходил в состоянии полной невменяемости. Он ударил мальчика неожиданно, хлестко и точно по щеке ладонью, слегка зацепив нос. Ребенок упал, не из-за удара, а скорее для того, что бы отец почувствовал свою силу и власть над ним. Он интуитивно понимал, что это может удовлетворить его амбиции, отец решит, что мальчик свое получил, но это его только раззадорило. Мужчина стал дико орать и оскорблять ребенка словами, которые я не могу повторить в своем повествовании. Он кричал и брызгал слюной, мальчик только лежал на полу и хлопал глазами. Паренек не пытался оправдываться, он не мог даже говорить. Отец подавлял любые его попытки открыть рот, а потом резко развернулся и побежал в свою спальню. Отец вынес брючный ремень из толстой коричневой кожи. Он всегда носил него на выходных брюках последние пять лет, прошедшие со смерти матери. Этот ремень был ее последний подарок на День рожденья. Мама купила его в дорогом магазине, она неплохо зарабатывала, а дарил его сын. Он сам, своими руками преподнес отцу то, от чего парнишку по сей день бросает в дрожь. Отец быстро надвигался на мальчика, и на его лице отражалась только злоба, тупая, дикая, неестественная злоба. Сейчас, со стороны прошедших лет, он понимает, что эта злоба была совершенно противоестественной. Не может отец так ненавидеть своего собственного ребенка, чтобы в его глазах не отразилось и капли жалости. А тогда, он все равно его очень любил. Отец подлетел к мальчику как дикое животное, дикое, свирепое, без жалости и сомнений. "Снимай портки", - процедил мужчина сквозь сжатые зубы. Александру не оставалось ничего, как повиноваться. Он точно знал, что если будет препятствовать - станет только хуже. Мальчик спустил свои старенькие брюки вместе с трусами и повернулся на живот. Бил отец сильно, с оттяжкой, так, что ремень издавал жуткий звук, встречаясь с его плотью. Боль была невыносимой, но мальчик заплакал не от нее. Он плакал от душившей его обиды, обиды за то, что папа даже не спросил, где он был, что делал, почему так поздно вернулся. А отец все бил и бил, пока его рука не повисла плетью от усталости и кровь ребенка не стала поливать пол.
  
   Потом он ушел. Он ушел на кухню, где ждали собутыльники. Мужчина сел за стол и опрокинул в рот мутную жидкость, разлитую по стаканам. Мальчик видел его через стеклянную дверь, пока с огромным трудом поднимался с пола. Он снял с себя одежду, так как боялся испачкаться в крови. На кухне сидели гости, две женщины и мужчина, но молодому человеку стало наплевать, увидят они его голым или нет, он на много больше боялся показать им свои слезы. Держась за стену, ребенок брел к ванной, спотыкаясь на каждом шагу, брел и думал: "За что отец так со мной поступил? Почему он перестал меня любить? Почему он постоянно пьет?". На эти вопросы он не находил ответа и поэтому слезы обиды лились из его глаз все сильнее. Когда мальчик закрылся в ванной, слезы превратились в рыдания, тихие, почти бесшумные рыдания.
  
   Утром он не пошел в школу. Не потому, что не хотел туда идти, мальчик очень хотел. Хотел увидеть ее, хотел быть рядом, вместе сидеть на занятиях и перебрасываться записками. Он даже знал, что напишет ей, но не мог этого сделать, так как просто не мог сидеть. Спал Александр, лежа на животе, да и не спал вовсе, только немного забывался, впадая в состояние, похожее на сон, неглубокий, поверхностный, который мог прерваться от любого шороха. Этот день точно изменил ему жизнь, в этот день мальчик полностью перестал верить в своего отца. Он продолжал любить его, а может не его, возможно, те воспоминания о нем, воспоминания о другом человеке, человеке, который не пил.
  
   Мальчик подготовился заранее и не стал брать книги и тетради, только пустой портфель. Надел толстый, шерстяной свитер, что недавно отдала ему соседка, так как ее сын из него вырос. Ребенок взял, он брал все, что давали. А если били - старался убежать, когда был уверен, что не справится с обидчиками. Только от отца убежать он не мог - бежать было некуда. Да и любил он его, слишком любил, что бы бросить. Кто тогда перетащит пьяного отца кровать? Кто приготовит еду? Кто уберет дома? Да, он точно еще любил.
   Саша.
  
   Александр ждал ее после школы. Ждал на том месте, где они встретились ее вчера. Он был уверен, что Саша придет, был уверен, что ей так же не терпится его увидеть. В теплом свитере под курткой, мальчик чувствовал себя прекрасно, да и ветра почти не было, только вот шесть часов бессмысленного хождения по городу отразились на ногах. Он устал, да и зад болел так, что хотелось выть. Тем не менее, когда появилась Саша, он, счастливо улыбаясь, побежал ей на встречу. Мальчик решил не показывать виду и не посвящать ее в свои проблемы. Проблемы мужчины не должны касаться женщин. Да, теперь он мужчина, у него есть любимая девушка и он обязан быть сильным.
  
   - Привет, - весело замахала Сашка, увидев его улыбающееся лицо.
   - Привет, - ответил Александр, продолжая улыбаться.
   - Почему в школу не пошел? - Она спросила так просто, так естественно, что он растерялся, хотя готовился к этому вопросу все шесть часов.
   - Да так, семейные проблемы, - ответил парень, и улыбка испарилась с его лица.
   - Что случилось? - Спросила Саша, и он не смог ей соврать, хотя все начало дня сочинял какую-то историю.
   - Отец вчера всыпал так, что я сидеть не могу, - Александр попытался улыбнуться, но улыбка вышла не очень. Сашка изменилась в лице, в глазах появилась такая доброта и сочувствие, что ему снова захотелось плакать. Парнишка до крови прикусил губу, чтобы не разрыдаться.
   - Ты как в порядке? Синяк большой? - В глазах была тревога и печаль, а он не знал, что ответить.
   - Да какой синяк, там жуткое, кровавое месево, - он с детства помнил одну идиому, когда не знаешь что сказать, говори правду.
   То, что он увидел в ее глазах, был не испуг. Это было другое чувство, скорее ненависть или брезгливость, но не к мальчику, а к тому, кто это с ним сделал. Саша взяла его под руку, но старалась уже не держаться за парня, а наоборот, аккуратно его поддержать. Так, чтобы ему было легче идти, и, в тоже время, его не обидеть.
   - Пошли, - Саша словно выронила эту фразу по дороге, уронила как записку на перемене, на бегу, так как уже тянула его за собой.
   - Куда? - Спросил парень, безропотно шагая рядом.
   - Ко мне. Дома никого нет, мама на работе во вторую, будет только ночью, а брат укатил на мотоцикле со своей девчонкой, он явится немногим раньше мамы.
   - А если он вернется? - Спросил мальчик, без страха, без возражений, просто спросил.
   - Он не посмеет доложить маме, я знаю про него такое, что ей знать совершенно необязательно. Если нажалуется на меня, я со спокойной совестью его сдам. Во-первых, я знаю, что он курит и где прячет сигареты, во-вторых, я знаю что Лялька, его подруга, была беременна, и он украл все мамины сбережения ей на аборт. Когда пропали деньги, мама долго плакала, но я не могла ей рассказать, она бы его точно убила.
   Сашка врала мне, врала и даже не морщилась, но она настолько любила брата, что рассказать правду о нем просто не могла. Одно дело, если это касалось лично ее, она бы честно ответила на любой вопрос, включая то, что полгода назад у нее начались месячные, но когда дело касалось брата, это была его тайна, не ее. Внутри, девочке было стыдно за ложь, и она, впоследствии, очень сожалела, что не рассказала тогда всю правду Александру.
   - Пошли, - сказал мальчик, немного неуместно, так как уже шел, повинуясь ее энергии.
  
   Они вошли в квартиру к Сашке, небольшую, но чистую, ухоженную и какую-то домашнюю, в отличие от той, где жили они с отцом, той, где практически всегда беспорядок и грязь, пустые бутылки и тараканы-великаны. Именно тогда он и подумал: "Лучше бы сдох мой отец, лучше бы мама была жива". Мальчик подумал и немедленно отогнал от себя эту мысль: "Нельзя так думать, он же мой отец, несмотря ни на что, я люблю его". Они вошли и Саша спросила:
   - Есть хочешь?
   - Да, съел бы что-нибудь, - да и что он мог ответить, мальчик со вчерашнего утра ничего не ел.
   - Тогда садись за стол, я сейчас тебе яичницу сделаю, а позже будут макароны с сыром.
   И он сел. Нет, Александр не забыл, что не может сидеть, просто Саша сказала и он сел. Парень не мог поступить иначе, не мог продолжать жаловаться на боль. Ведь он же мужчина, а мужчина не имеет права сваливать свои проблемы на женщин. Стон, короткий, едва слышный, что можно было и не заметить, все-таки вырвался из его груди. Парень очень старался, но он вырвался.
   - Ты обработал рану? - вопрос прозвучал риторически, она точно знала, что ничего он не обрабатывал, знала, так как имела старшего брата, знала, что мужчины никогда не заботятся о своих болячках. И тогда она повела его в гостиную, к дивану, - ложись.
   - Да не нужно, все и так пройдет, - мальчик не мог показать ей свою задницу, просто не мог и все.
   - Ложись, чего я там не видела? Ты же знаешь, что у меня старший брат, я лечила его зад только недавно, когда он упал с мотоцикла и проехал на пятой точке по асфальту метров пять. Он свез там все, а потом бежал с разодранным, почти голым задом домой. Ко мне бежал, если узнала бы мама, то с мотоциклом можно было проститься навсегда. - Дети рассмеялись, Саша в любой ситуации могла разрядить обстановку.
   - Ладно, - мальчик лег и трясущимися руками спустил штаны. Ему было невыносимо стыдно, но не за голый зад, а за то, что сделал с ним его родной отец.
   Если девочку шокировало, что она увидела, то Сашка даже не подала виду. Она не хотела его расстраивать и только посмеялась, сказав, что до свадьбы заживет.
   - А когда у нас свадьба? - спросил Александр, тоже стараясь разрядить обстановку. - Мой голый зад ты уже видела, пора выходить за меня замуж.
   - Нас не поженят, для этого я должна залететь, а я еще не готова иметь ребенка.
   - А я хочу мальчика, - сквозь смех процедил парень. Ему было так смешно, дети говорили о взрослых темах так, будто сами давно были взрослыми. Хотя они взрослыми и были, ребята уже чувствовали себя как взрослые, выглядели как взрослые, и принимали взрослые решения.
   - А я девочку, - Сашка звонко смеялась и мазала его ягодицы какой-то вонючей мазью.
   Яичница была такой вкусной, что когда она отвернулась, мальчик вылизал тарелку. Да, он как последний идиот вылизал тарелку. Все же тогда, он был еще ребенок, большой и глупый ребенок, но уже очень скоро ему пришлось сильно повзрослеть. Ел Александр, лежа, поднявшись на локтях, так как ноги гудели, а зад выл от боли. То ли мазь так разъедала рану, толи он просто расслабился, и пришла боль, как сказал бы отец: "Чтобы жизнь не казалась медом". Когда Сашка принесла макароны, мальчик с удовольствием воздал должное ее кулинарному искусству. Да, он мог съесть и еще, но сказал, что объелся на два дня вперед. Девочка была рада, что ему понравилось, она была рада, что они рядом, рада, что он лежит и смотрит на нее во все глаза. А мальчик был не меньше рад, сегодня они стали еще чуть-чуть ближе. Он чувствовал ее нежность, ее любовь, и не только "задом чувствовал". Да, наверное, в тот день он понял, что Сашка тоже действительно его любит. Парнишка понял, что никому другому, кроме него и своего брата, она никогда не стала бы мазать задницу этой вонючей дрянью, что не стала бы варить свои макароны с сыром, секрет которых умрет вместе с ней.
  
   Александр любил ее, любил нежно и трепетно, любил той детской и чистой любовью, которой могут любить только дети. Он любил ее, потому, что девчонка любила его. Он любил ее мать, за то, что она ушла на работу, любил ее брата и его гирл-френд, за то, что они оставили их наедине. Александр даже любил своего отца, хотя бы за то, что его поступок сделал их с Сашкой еще ближе, еще роднее. Возможно, ранняя смерть матери и отсутствие материнской заботы и ласки последние пять лет его жизни сыграли свою роль. Возможно, мальчик отдал ей всю не растраченную любовь сына к матери, все чувства, что копились у ребенка внутри долгие пять лет, но он поднялся и поцеловал ее. Он сделал это просто, по детски, он чмокнул в ее мягкие и теплые губы. Потом прижал Сашку к себе, возможно сильно, так как еще не сознавал своей силы и внутри все-таки был ребенком. Мальчик уткнулся лицом в ее душистые волосы и заплакал. Да, заплакал, заплакал как мальчишка, не получивший на Новый год машинку на батарейках. Он ревел, а девочка только гладила его по спине. Слезы скатывались ей на голову, а она молчала и гладила, гладила, гладила ...
  
   Так продолжалось не долго, может минуту или две, но молодому человеку казалось, что прошла целая вечность, и всю эту вечность он как последний придурок прорыдал, показав свою слабость. Мужчина не должен быть слабым, мужчина обязан быть сильным - главой семьи, но в тот момент, парень добровольно отдавал свое первенство ей. В тот момент он был готов отдать ей все на свете, всего себя, свою жизнь. И он ее отдал, о чем никогда еще не пожалел, да уже и не пожалеет. Мальчик расслабил объятья, и Сашка отступила на шаг. Она провела руками по его щекам, стирая слезы, потом улыбнулась, улыбнулась натянуто, неестественно. Девочка расстегнула пуговицу халатика, показав верхнюю часть живота, в том месте, где находится так называемое "солнечное сплетение", Александр увидел огромный, лиловый синяк, величиной с ладонь.
   - Кто? - Сквозь зубы спросил он.
   В этот момент подросток уже забыл о своих проблемах, забыл о своей побитой заднице, забыл об отце и о его дружках. Наверное, его глаза налились такой злостью, что девочка испугалась.
   - Ничего страшного, заживет. На мне быстро все заживает.
   - Это мать тебя так? - Он спросил, но уже был уверен в ответе, парнишка считал, что такого точно не могла сделать родная мать.
   - Нет, это Макс. Он вчера пришел рано, раньше меня и стал обзывать меня сукой. Я сказала, что расскажу маме, кто взял ее деньги, а он просто ударил меня. Потом Максим сказал, что убьет меня прежде, чем я успею открыть свой рот. Сказал, что если захочет, то я сама скажу маме, что деньги взяла я. Он будет бить меня до тех пор, пока я не скажу этого.
   - Я убью его, - сказал Александр, сказал с такой решительностью и злостью, что увидел в ее глазах неподдельный испуг. Нет, она не боялась за брата, мальчик был уверен в этом, она боялась за него.
   - Он пошутил, он никогда не сделает мне больно, просто разозлился вчера немного. Вообще, он хороший. Он подарил мне сережки на День рожденья, хочешь, покажу?
   Сашка умела перевести тему, она умела управлять мужчинами. Опыта у нее не было, но, наверное, у женщин такое заложено генетически, а может жизнь с братом-монстром научила ее. Сашка управляла и Александром, управляла - как хотела, но видит бог, ему это было только приятно. Если бы всеми людьми управляли такие, как Сашка, этот мир стал бы значительно лучше. Парень сразу остыл, остыл внешне, но внутренне затаил обиду на ее брата, больше он его не любил, более того, мальчик твердо решил, что когда-нибудь его убьет, если этот урод еще раз тронет Сашку, хоть пальцем.
  
  
   Александр и его старые кошмары.
   (Рассказ автора)
  
   Парень вернулся домой рано, около шести. Отец был почти трезв, поэтому не опасен, мальчик с порога поздоровался с отцом, так, будто ничего не случилось. Он кивнул в ответ и пробубнил: "Иди жрать, Санька, пока не остыло". Дома больше никого не было, и он был сильно удивлен, что папа сам пожарил картошку. Отец не любил готовить, конечно, готовил, когда мальчик был еще маленький, но потом, когда Александр вернулся из интерната, эта обязанность перекочевала к нему. Мальчик готовил и мыл посуду, убирался в квартире, когда у отца не было гостей, стирал одежду, свою и его. Отец в свою очередь ходил на работу и иногда покупал продукты. Александра такая жизнь вполне устраивала, другой он просто не знал. Кроме отца у ребенка была еще бабушка, которая терпеть его не могла. Скорее всего, бабушка просто не любила детей. Он точно знал, она не любила и его отца, а еще больше ненавидела маму. Когда мама умерла, бабушка приехала на похороны и он слышал, как женщина сказала отцу: "Наконец эта дрянь сдохла, я знала, что с этой стервой, твоя жизнь превратится в ад". "Моя жизнь была адом с тобой", - ответил отец, потом подумав добавил: "Я думал, что хуже уже быть не может, но опустился на самое дно". Мальчик не стал слушать дальше, просто убежал и плакал, ему было жалко маму, жалко папу и даже жалко бабушку. Потом бабушка дала ребенку большой батончик "Сникерс" и погладила по голове, но глаза ее смотрели зло и жестоко. Дети чувствуют любовь не хуже, чем чувствуют ненависть. Только самые близкие люди всегда остаются непогрешимы, что бы они ни сделали. Это защитная реакция, каким бы плохим ни был отец, но без него буде еще хуже. Мальчик не понаслышке знал, что такое интернат. После смерти матери, отец держался, целый год, он работал как проклятый и каждый день забирал ребенка из сада. Но мальчик подрос, ему нужно было идти в школу, как раз тогда его отец и ушел в запой. Бабушка приехала на неделю в конце августа, она отвезла ребенка в интернат и оставила там на три долгих года.
  
   Три года, что тогда показались настоящим адом, три года, что ребенок провел в постоянной борьбе за существование. Когда бабушка помахала ему на прощанье рукой, мальчик махал ей в ответ. Это было больно и страшно, но он махал и натягивал на лицо счастливую улыбку. Мужчина не должен плакать, мужчина обязан всегда оставаться сильным. Да, тогда он ощущал себя мужчиной, а иначе было нельзя. За ним следили сотни глаз сверстников и если другие дети почувствуют в нем слабину - они раздерут его на куски. Александр интуитивно чувствовал это, ребенок уже немного сталкивался с жестокостью своих сверстников. В интернате мальчик плакал только ночью, зажимая свой рот ладошкой, кладя на голову подушку и укрываясь еще одеялом, так, чтобы другие дети его не услышали. Так делали все, он это знал, и все знали, но при свете дня, никто не желал показать слабость. Слабых били, били жестоко и методично, так, как могут только лишенные любви дети. Взрослые их тоже били и били очень сильно, но они это делали за провинности, или от плохого настроения, дети же, били всегда, просто так, для самоутверждения в волчьей стае. И если ты не часть стаи - тебе не жить, можно тихо удавиться в туалете и родным придет сообщение, что ребенок умер от пневмонии или от несварения желудка. Таких случаев было много, но никто их не расследовал, руководство интерната никогда не выносило сор из избы. Да, Александр был еще ребенком, но тогда, ему пришлось сильно повзрослеть.
  
   В тот день, когда он помахал бабушке, Александр с довольной улыбкой шел на бойню. Женщина, что провожала ребенка, сказала: "Пойдем, малыш, там тебя ждут друзья". Мальчик знал, как его встретят друзья, чувствовал всей кожей. Она завела его в комнату, где больше тридцати пар мальчишеских глаз изучали каждое его движение, после чего ушла, щелкнув ключом в дверном замке. Все. Теперь он остался один на один со стаей, имеющей своих лидеров и своих мальчиков для битья. Таких в тюрьме называли "петухами", но в отличие от тюрьмы, они еще могли доказать свою состоятельность, их никто не опускал, до такого ритуала эти маленькие зверьки додуматься еще не могли. Именно "петушки" всегда затевали драки, в надежде на утверждение среди сверстников, они могли пойти на все, убить, зубами перегрызть горло... Среди сверстников Александр казался далеко не самым мелкий, но находились и крупнее. Он стоял около двери и ждал, кто из детей стоящих напротив него начнет первым. Теперь он точно знал, что нужно делать, он должен бить, бить сильно и кроваво, так, чтобы другие испугались. Если бы его первый удар ушел в молоко, этот удар оказался бы последним, его забили бы ногами, как при нем потом били десяток других детей. Избивали друг друга и самоутверждались не только мальчишки, девчонки дрались не меньше. В группах девочек все было не менее жестоко, если не более. Но тогда он этого еще не знал. "Это чучело не туда попало, ему к девчонкам нужно", - начал один из "петушков". "А ты подойди и проверь, кто из нас девчонка", - ответил мальчик. Другой паренек, Федька Котов, "петушком" не был, он был другой масти, один из лидеров, но все же был "один из", именно поэтому он вышел в перед. "А ты что, самого хилого выбрал? Давай я проверю". - Он точно знал, что делает, он решил уложить на вид не очень сильного противника и заодно напомнить о своих претензиях на лидерство. Мальчишка шел не спеша, подражая бандитам в фильмах, по которым получал жизненный опыт. Он сплюнул через зубы Александру под ноги, когда оказался рядом, а он ударил. Мальчик вложился в этот удар, он вложил наверное все, что у него тогда накопилось, вложил пьяного отца, стерву бабушку, вложил смерть матери и собственную обиду на этот мир. Федька согнулся и сквозь его пальцы полилась кровь. Мальчик заплакал, он сделал то, на что в стае было строгое табу, заплакал от обиды и не сбывшихся надежд, заплакал от страха перед стаей, которая теперь разорвет его на куски. Стая не заставила себя ждать, она бросилась на внешнюю угрозу, так как с "плаксой", можно разобраться позже, он уже не лидер, так, "петушок". Александр отбивался как мог, но уже знал, что больше они его ни тронут. Сейчас дети действовали по инерции, били стаей, били больно и жестоко, но не испытывали к нему неприязни, скорее наоборот - уважение. Эта экзекуция была посвящением, через это проходили все.
  
   В лазарете они лежали вместе. Александр выбил Федьке два передних зуба и сильно разбил губы. Ему самому досталось не меньше, но лицо было целым, он вовремя сгруппировался и закрыл его руками, хотя успел еще ударить двоих или троих. Потом прибежала нянечка, выволокла за волосы самых побитых детей, сочтя виновными, и долго била головой о батарею, разъясняя, что в этом интернате не дерутся. Разъяснения ребята поняли, и она их пинками погнала в лазарет. Тетя Таня, дежурная медсестра была очень хорошей. Самой лучшей во всем интернате, она оставила ребят в изоляторе, куда обычно помещают инфицированных гриппом или тех, у кого понос. Женщина дала детям витамины, прижгла йодом болячки и уложила в кровать. Мальчишки молчали, косясь друг на друга, а потом, Федька не выдержал:
   - Я Федор, можно просто Федька, - а ты ничего, крепкий.
   - Я Александр, можно просто Сандер, ты тоже ничего, ту соплю, я, наверное, бы убил.
   - Это Димка Симаков, наш "петушок", кудахтает, но не клюется. Ты не обижайся, это посвящение, всем достается.
   - Да я и не обижаюсь, только эта сука мне шишку поставила, а так, я в порядке. Похоже, тебе досталось больше.
   - Да ладно, два молочных зуба, они бы все равно скоро бы выпали. Вот я заревел, это фигово, я просто не ожидал от тебя такого.
   - Да ладно, любой бы заревел на твоем месте.
   - Я среди них был главный, теперь они там дерутся за мое место у окна.
   - Не ссы, завтра вернемся и отобьем.
   - А ты свой парень, тебе сколько лет?
   - Уже восемь, а тебе?
   - Тоже восемь, но в группе и семилетних полно, сопливые, а наглые.
  
   Александр вспоминает этот разговор, и ему становится жутко, неужели он в восемь лет был таким взрослым, таким жестким и решительным? Куда все это делось тогда, когда он плакал, уткнувшись носом в Сашкины волосы? Он, наверное, всю голову ей испачкал в своих соплях. Но тогда мальчишка плакал не от боли или обиды, он плакал от счастья, что есть человек, с кем он просто может поплакать, и она его не осудит. Он плакал за все годы, когда не мог себе этого позволить. Плакал за того восьмилетнего мальчика, что мог рыдать только ночью, уткнувшись носом подушку.
  
   Они отбили кровати у окна, стоя спина к спине. Ребятам пришлось драться с четверыми или пятерыми одногодками, вместе они стали вожаками этой страшной стаи одичавших зверьков. За все эти три года, мальчишкам постоянно приходилось подтверждать свое право сильнейших, синяки и шишки не в счет, выбитые зубы и вырванные волосы тоже мелочь. В любой момент можно было попасть под горячую руку старшеклассника и оказаться низвергнутым к двери, туда, где стоял ночной горшок. Ночь в интернате - пора горячая. Ночью решаются все внутренние проблемы, споры, конфликты, ночью происходят схватки не на жизнь, а на смерть, часто по правилам, один на один, иногда и без всяких правил - все на одного. Ночь время королей стаи - Сандра и Федьки. Главное правило запоминается на раз - это максимальная жестокость. Проявишь слабость, мягкость, окажешься в заднице, будешь получать каждую ночь. Если сломаешься, тебе конец, лучше сразу удавиться, иначе тебя будут окунать головой в ночной горшок и громко смеяться, над тем, как дерьмо течет по твоей щеке. Мальчик принял все правила и соблюдал их беспрекословно. Если кто из "петушков" забыл заправить его кровать или погладить его форму, Александр бил его ногами, окунал в горшок и мочился на голову. На его месте любой бы сделал тоже самое, иначе, завтра сам мог оказаться на месте "петушка". Чем старше становились дети, тем более жестокими были их игры. Но они играли только в то, что им подсказывали взрослые.
  
   Главным экзекутором интерната, большим специалистом по наказаниям, был дворник дядя Толя. Он раздевал детей догола и оставлял в подвале, на сутки, иногда больше. Возвращаясь, дворник порол ребят самодельной плетью. Бил по ногам, спине и седалищу (как выражался дядя Толя), кровь в подвале лилась рекой, но никто из администрации не хотел этого видеть. Что дядя Толя делал с девочками, в основном с взрослыми, от десяти и до семнадцати лет, оставалось только догадываться. Девчонки никогда об этом не говорили, но мальчики знали все и без слов. Они видели, как девочек выводят из подвала, у них такой вид, будто им внутрь запхали часть черенка от лопаты и оставили его там. Девочки едва волочат ноги, которые просто не в состоянии сдвинуть. Многие ребята видели это, они видели хитрую и довольную ухмылку дворника, видели и не забудут ее никогда.
  
   Когда у отца настало просветление, спустя три бесконечных года, он вернулся за сыном. Мужчина забрал его домой и за это, Александр был готов целовать ему ноги. Мальчик делал все, что только мог, убирался дома, готовил, стирал его вонючие носки, а родитель за это называл его ласково - тряпкой. Да, это было самое ласковое выражение его отца, лучше, чем выродок, ублюдок и маленький сраный говнюк. На этом его словесный запас в адрес сына заканчивался, но он его любил, бог свидетель как любил, если он еще смотрит на этот мерзкий мир.
  
   Александр и его новый кошмар.
   (Рассказ автора)
  
   Парень поел, вычистил кухню, на что у него ушел весь остаток вечера. Когда смог лечь спать, шел первый час ночи. Но поспать, мальчику было не суждено, в дверь позвонили, и шумная компания друзей и подруг отца ввалилась в квартиру. Подросток целый час слушал их песни и отборную брань, пополняя свой словесный запас, пополняя до поры, когда он сможет пустить его в ход в сторону их самих. Александр лежал на животе с открытыми глазами, когда пьяный в хлам отец открыл дверь в его комнату. "Выйди", - закричал он, - "Быстро сюда иди, чертов выродок". Ребенок поднялся и попытался надеть брюки, но так как у него болела пятая точка, это не особо удавалось. Отец прошел в комнату и ударил сына ногой, ударил туда, где нежные руки Саши старательно размазывали вонючую мазь. Парнишка вскричал от боли и на четвереньках выполз из комнаты. Толпа друзей и подруг отца высыпала в прихожую, посмотреть на это зрелище. Они громким смехом приветствовали новое развлечение. Мальчик был для них вроде обезьянки в цирке, они ржали и показывали на него грязными пальцами. Подросток стоял в коридоре в одних трусах, смотрел на отца и никак не мог понять, что задумал его родитель. "Покажи народу, как я отходил тебя вчера", - потребовал отец, - "Показывай, не стесняйся, здесь все свои". Мальчик стоял как вкопанный, теперь он понял, что за развлечение придумал его старик. Он смотрел отцу в глаза и видел там только пустоту. Нет, там не было жестокости, он просто считал свой поступок отличной шуткой, просто решил развеселить заскучавших гостей. Как ребенок ненавидел всех этих людей в тот момент, они испортили ему такой замечательный вечер. Александр вспомнил Сашу, вспомнил запах ее волос, и в нем пробудилась ярость. Ударить отца мальчик еще не мог, он был его отец, парень сделал то, о чем он просил, он спустил трусы и громко закричал: "Теперь все можете поцеловать мою жопу". Кричал он громко, на грани визга, отец остановился, и его челюсть плавно пошла вниз, глаза наливались яростью, и лицо искажалось, все было как в замедленном кино. Мальчику даже стало смешно, да, он засмеялся отцу в глаза, но ударить так и не решился. Нет, наверное, он уже не любил его как раньше, по крайней мере, не любил такого, с налитыми спиртным совершенно пустыми глазами. Отец продолжал стоять и пялиться на парня, мальчишка стоял со спущенными трусами передом к нему, а задом к обомлевшим гостям.
  
   Сколько это продолжалось, сказать трудно, может секунду, может пять, мальчик потерял ощущение времени. Наверное, в его глазах горел огонек безумия, именно потому он и отступил, он просто испугался своего сына, его, мальчишку со спущенными трусами, тряпку и никчемного ублюдка. Тем не менее он сделал шаг назад и приказал сыну идти в постель. Парень повернулся к гостям, осмотрел их вытянувшиеся морды и только после этого натянул трусы обратно. Ему хотелось плюнуть им в лицо. Но, он этого не сделал, судя по их изменившимся харям, они все поняли и без этого. Больше никто не смеялся, гости тихо попрощались и ушли. Отец остался на кухне один, он долго переваривал все произошедшее. Потом мальчик уснул. Он просто устал, очень устал за прошедший кошмарно-долгий день.
  
   Пробуждение было неожиданным и безрадостным. Парень проснулся от сильного удара по спине. Когда он открыл глаза - понял, отец бил палкой, только одеяло смягчило удар и уберегло его от увечий.
   - Вставай псих долбанный, - прокричал он, - вставай гаденыш. Я упеку тебя в психушку на всю оставшуюся жизнь.
   - Папа, прекрати, - мальчик только успел выдавить из себя это, в тот короткий момент, до следующего удара. Он выставил руку, защищая лицо, и толстый черенок от лопаты сломался как сухая щепка. Рука ребенка упала плетью, ее обожгла нечеловеческая боль, мальчик закричал и попытался подняться.
   - Я упеку тебя в психушку, у меня шесть человек свидетелей, что ты снимал портки и кричал, поцелуйте меня в зад. Как ты мог сучонок так опозорить своего отца, как ты мог. - Он замахнулся остатками черенка и ударил подростка по лицу. Правая рука мальчика не подчинялась, она висела, словно чужая, а левой, он вцепился в кровать, пытаясь не сесть горящим огнем задом. Но он все-таки сел, не сел, а просто упал больным местом на пол. Острый край обломка прошелся по его щеке, а отец развернулся и рванул из комнаты. Мальчик мог перевести дух, так как думал, что он больше не вернется. "В больницу нельзя", - сразу решил ребенок: "Отца тогда посадят или меня в психушку упекут. Пойду к Сашке, она как-нибудь вылечит". Но он очень ошибся, ребенок недооценил отца, недооценил уровень его пьяного безумия. Гости забыли забрать принесенную водку, и родитель хлебал ее всю ночь. Отец заводил себя долго и тщательно, он воспринял слова ребенка как личное оскорбление, а больше всего, не мог простить себе свою трусость, он спасовал перед мальчишкой на глазах своих друзей. Даже в интернате такой поступок стая расценила бы как трусость, а его стая, хоть и не была столь жестокой и бескомпромиссной, но была такой же волчьей стаей, как и все подобные. Тогда, Александр не думал, до чего допился его папаня, тогда он еще не подозревал о его планах, хотя был сильно побит и покалечен. Мысль о Саше вселила в него спокойствия, придала парню сил и уверенности. Он знал, она его не бросит, она поможет, чего бы ей это не стоило.
  
   Отец вернулся неожиданно. Он тихо вошел в комнату, неся в руках охотничье ружье. Глаза мужчины горели пламенем настоящего безумия. Мальчик посмотрел в его глаза и больше не сомневался - ему конец. Не знаю, какие кости выпали богам и бросали они их вообще, но ребенку сказочно повезло. Повезло так, как просто не могло повести. Позже, он вспоминал этот момент ни раз, и чем дальше, тем больше мальчику кажется, что за спиной отца стояла мама. Это она и только она могла спасти его. Это ее призрак сдержал оба курка и не позволил больше пролиться крови ее сына. А кому еще он был нужен в тот момент, богам? Они, похоже, делали ставки, выживет ребенок или нет, причем все ставили на отца. Мальчик бы тогда тоже поставил на него, да и я бы поставил. Да тут и гадать было незачем, мужчина взвел два курка и приставил стволы к голове сына. "Папа, не надо...", - только и смог выдавить из себя ребенок. На мгновение, глаза отца стали проясняться, но он все же спустил курки. Если бы мальчик четко понимал, что происходит, содержимое его мочевого пузыря оказалось бы на кровати, но он с трудом соображал от боли, и ни один мускул не дрогнул на лице ребенка. Раздался металлический щелчок, точнее два, но они слились в один, более долгий и громкий. Благодарить за то бога или отсыревшие за много лет патроны, никто не скажет. Может нужно благодарить призрак матери, что он четко видел за спиной отца, но две осечки за раз, это уже слишком большое везение. Об этом думал и мужчина, когда снова взводил курки. "Папа, перестань, ты убьешь меня", - мальчик, наверное, был жалок или сумасшедшие огоньки еще играли в его глазах, но отец стал отходить от охватившего его безумия. Он больше не выстрелил в сына, он развернул ружье и нанес ему сильный удар прикладом в лицо. Уже позже, в больнице, мальчик узнал, что ружье выстрелило, что заряд дроби угодил в стену и соседи, наконец, вызвали милицию.
  
   Саша и начало ее кошмара
   (Рассказ автора)
   О случившемся узнали в школе только на третий день. Но Сашка не стала ждать вестей, она знала все уже днем. Она весь день ощущала тревогу, особенно утром, когда собиралась в школу. Первые три урока, Саша не находила себе места, будто внутри ее кололи тысячи иголок, подталкивая все бросить и бежать на поиски своего любимого. Едва отсидев четвертый, она не выдержала и побежала на наше место. Когда не нашла там меня, ее ударил озноб и стали подкашиваться ноги. Пробежка за четыре квартала до моего дома окончательно лишила девочку сил. Народ, собравшийся у подъезда, яснее надписи во всю стену говорил, что стряслась беда. Из последних сил борясь с желанием упасть и разрыдаться, Сашка обратилась к первой попавшейся бабульке, что в большом количестве окружили подъезд и оккупировали все близлежащие скамейки. Девочка только спросила, готовясь к самому худшему: "Что с ним?". "Влюбилась?", - вопросом на вопрос ответила старушка. Теперь, уже превознемогая желание вцепиться ногтями пенсионерке в глаза, Сашка почти кричит: "Что с ним?". Зрением, конечно, бабка слабовата, зато умом еще не тронулась, и больше не искушает судьбу: "Да живой он, живой, в больницу забрали, а его папашу придурка - в дурдом увезли, сейчас квартиру опечатают и разойдутся". Все тело похолодело, кошки внутри нее скребутся все яростнее: "Как он? Что с ним? Почему в больницу?", наконец Сашка выходит из ступора и буквально впивается в бабку глазами: "Что случилось, толком объясните, пожалуйста". Бабка хлопает ресницами, затем подслеповато смотрит, щуря оба глаза, наконец отвечает: "Чо те надо? Твое какое дело? А ну вали отсюда соплячка". Спорить нет времени, ее колотит изнутри все яростнее, сердце стучит так, что в ушах раздается звон. Саша разворачивается от ошалелой бабки и задает тот же вопрос другой. "Да стрелял он в сынка свово, нажрался и стрелял, убил наверное", - отвечает добрая старушенция, которая только что выпытыла эту информацию у подруги. Саша делает еще шаг и падает в обморок. Падать было необязательно, она могла стиснув зубы задавать этот вопрос снова и снова, но этим жадным до сплетней бабулям нет до нее дела, им нет дела ни до кого, собравшись вместе - они толпа, не стая волков, а стадо овец, глупых и важных. Даже волчата из интерната таких передушат без особого напряжения, но сейчас, тут нет даже волчат, есть одна обессилившая девочка, сходящая с ума от неведения, сходящая с ума от жестокости и несправедливости. Она упала и, наконец, получила то внимание, которого заслуживала, будет потом о чем рассказать соседям.
  
   "Не переживай, милая, в порядке он, рука сломана, морда разбита, а так в порядке", - рассказывает старушка, что живет в этом подъезде. "Да, я сама его видела, лицо сильно разбито, даже глаз не видно, еще ослепнет, не дай бог", - подхватывает вторая. "Куда его повезли?", - задает Сашка главный вопрос, остальное старается пропустить мимо ушей, в голове только задержалось два слова - "в порядке". Саша тоже уже взрослая, хотя сейчас выглядит совсем девчонкой. Растрепанные волосы, немного торчащие в стороны уши, припухшие, еще детские губки и пухленькие щечки с ямочками. Только ее большие голубые глаза смотрят по-взрослому с тоской и надеждой. Девочка точно знает, что этой болтовне верить нельзя, нужно бежать в больницу и там узнавать все самой. Она с замиранием сердца ждет ответа и получает его от куда-то сзади, с задних рядов, так как передние стоят, набрав в рот воды, они понятия не имеют куда его повезли, их больше интересовали синяки и ссадины. Вот оно: "В районную, девочка, в районную".
  
   Саша поднимается и, не смотря на головокружение, бежит. Девочка бежит вниз по улице и понимает, что сил не хватит. До районной больницы кварталов десять, не меньше, ноги уже давно не желают передвигаться, только ее воля настолько сильна, что заставляет эти проклятущие ноги нести ее дальше. В кармане куртки звенит мелочь, это последние деньги, что остались, остальные карманные, что дала мать, у нее выгреб брат, еще утром. До больницы, на маршрутку хватит, назад она может пройтись не спеша, но ждать микроавтобус, просто нет сил. Лучше умереть набегу, чем стоять и ждать. Случается еще одно, очередное чудо, из-за поворота выныривает желтая газель, немного не та, она не доезжает до больницы два квартала, но Саша передохнет и вновь сможет бежать. Девочка решается и машет водителю рукой что есть сил. Недолгая передышка, и опять Сашка бегом несется по улице как полоумная девчонка. Волосы растрепаны еще сильнее, платье испачкано при падении, руки дрожат, а ноги заплетаются, но Саша уже на месте. Чтобы задать вопрос, нужно сперва отдышаться, секунды бегут как песок сквозь пальцы, а девочка все стоит и молчит, дыхание тяжелое, частое, проходящий мимо врач замечает неладное: "Что с тобой, девочка?". Этот вопрос выводит Сашу из себя, ее назвали девочкой, а она пришла к своему парню, к настоящему жениху, который пострадал, скорее всего, из-за нее:
   - Здесь мой жених, Александр, я хочу знать, где он и что с ним, - выдает она на одном дыхании.
   - Вот и на тебе, тринадцать лет, а уже жених, - смеется доктор, что час назад принимал мальчика.
   - Да, жених, и я хочу его видеть, - зло бросает в доктора девочка.
   - Не переживай, дочка, - смягчается доктор, - все будет в порядке. Сейчас ты его увидишь, ему в манипуляционной гипс накладывают, вон в той двери. - Доктор показывает папкой, что держит в руках, а у Сашки вдруг неожиданно вырывается поток слез.
   - Он, правда, в порядке, - сквозь слезы спрашивает она.
   - Все хорошо, малышка, - отвечает доктор, - все хорошо.
   Она никогда бы не заплакала, если бы врач продолжал являться преградой между ней и ее любимым, она сопротивлялась бы до последнего, и слезинки бы от нее не дождались, но теперь преграды сняты и все волнения, все скопившееся напряжение, бурным потоком девичьих слез вырывается на свободу. Доктор обнимает девочку и прижимает к себе, он не столько поддался ее слезам, настоящего врача трудно разжалобить слезами, сколько шокирован той преданностью, той искренностью, что он видит в перепуганной девочке. Доктор ведет Сашку в манипуляционную, накинув на ее плечи собственный халат. "Иди к нему, милая, иди. Если что будет нужно, спросишь меня, я доктор Старцев, ладно?", - Саша несколько раз кивает и входит в дверь, слезы еще текут из глаз, но девочка уже смогла взять себя в руки. "Ему без твоих слез тошно", - думает она.
  
   На лицо Александра смотреть без слез было просто нельзя. Оба его глаза заплыли так, что он почти ничего не видел. Не знаю как, сквозь вонь медикаментов и хлорки, мальчик сразу почувствовал ее запах. Саша только вошла в дверь, а он уже чувствовал ее нежный и пропитанный сочувствием и любовью взгляд.
   - Его увезли в психушку, - без обиняков заявляет Сашка и мальчишка чуть с ума не сходит от ее голоса. Голос стал ниже, более хриплый и уже совершенно не детский. Голос, конечно ее, он узнает его из миллиона, но она так изменилась с момента последней их встречи. Когда Александр ее видит, ему становится больно за то, что ей пришлось из-за него перенести.
   - Прости, я не хотел, - вырывается из его губ.
   - Тебе не за что извиняться, ты ни в чем не виноват. - Это звучит как утверждение, как аксиома, не требующая доказательства, ее слова питают молодого человека энергией. Минутой раньше, он почти спал, напичканный по самую макушку обезболивающими, а теперь он уже не хочет спать, он желает смотреть на нее своими заплывшими глазами, слышать ее голос, только ее и ни чей больше.
   - Я люблю тебя, - вырывается у Александра, - ты у меня самая лучшая.
   - Я тоже люблю тебя, - отзывается Сашка и медсестра смотрит на детей как на сумасшедших.
   - Ему нужно отдыхать, завтра приходи, - отгоняет Сашку женщина.
   - Мне доктор Старцев разрешил, - безапелляционно заявляет сестре девочка. Она уже не та Сашка, что была еще вчера, не та милая и добрая девчушка, гладившая мальчика по спине, в ее голосе звучит металл, а взгляд может оставить ожог, если не уйти с его дороги.
   - Тогда садись и сиди тихо, - примирительно отступает сестра.
  
   Парень лежит и ждет, когда затвердеет гипс. Александру только что вправили кость и наложили четыре шва на лицо, вкололи столько обезболивающего, что можно усыпить лошадь, а парень лежит, и ему хочется петь. Через десять минут молодого человека повезли в палату, на нем разодранная больничная пижама и нательный крест, который водрузила на его шею Сашка, перед тем, как поцеловать и отправиться домой. Девочке плевать, что о ней скажут, тем более плевать, что подумают, она любит Александра, и он отвечает ей взаимностью, остальное неважно. Больной продолжает лежать и бодрствовать, уже насвистывая битлов, насвистывая песню, которая станет позже его путеводной звездой, он выводит мелодию "Девочки", а перед заплывшими глазами видит только Сашку. Парень побит, искалечен, но счастлив, счастлив потому, что любит и вдвойне счастлив, потому что любим.
  
   Многие приходили посмотреть на странных детей. Для взрослых их отношения - глупость, только доктор Старцев все понимал и отнесся к ним наиболее доброжелательно. Врач диагностировал серьезное сотрясение, и подниматься ему запрещали, все тело ныло так, что сложно описать словами. Сначала, глаза заплыли настолько, что он уже ничего не видел и подпускал к себе только доктора и Сашку. Девочка приходила в шесть утра, каждый день, без выходных. Она две недели почти не отходила от больного, ослепшему и переломанному Александру требовался уход. Сашка как ветер мчалась в школу, и не успевал он немного вздремнуть, как она уже сидела у кровати. Потом, опухоль спала, и мальчик увидел ее. Нет, конечно, сначала он увидел свет, только потом, в этом свете разглядел Сашку. Как она была прекрасна, в своем школьном платье, с забранными назад волосами, ввалившимися от бессонных ночей глазами. Да она выглядела уставшей, просто вымотанной, но счастливой, потому, что была с ним.
  
   На следующий день, Доктор Старцев разрешил парню вставать. "Ты скоро вымотаешь свою невесту так, что жениться будет не на ком", - сказал он. Потом, осмотрев его голову, добавил: "давай поднимайся и сам марш в сартир, нечего бока пролеживать". Александр был счастлив, он ничего еще так не желал, как подняться с этой вонючей кровати. Он был благодарен доктору, к нему никто, кроме Сашки, не относился так, как он, давно уже не относился, с тех пор, как умерла мама. Старцев ругал мальчишку не раз, особенно, когда он снял с головы повязку, а еще за нарушения режима, когда мальчик вставал в пять утра и сидел в коридоре, дожидаясь Сашу. Но ругал доктор не так, как отец, ругал по-доброму и ребенок был благодарен ему за это. Доктор ругал и Сашку, он заставлял ее есть больничную кашу, так как девочка сильно похудела и вообще выглядела больной. Старцев давал детям витамины и постоянно кормил фруктами, шоколадками и пирожными. Все это, он получал от других пациентов, тех, к кому приходили толпами и каждый нес столько, сколько нельзя было съесть одному человеку. Дети были благодарны врачу, не просто благодарены, они его боготворили и старались слушаться во всем. Сашка даже надела теплые штаны, когда он отчитал ее за капроновые колготки. Доктор сказал, что если она застудится, то высока вероятность, что она никогда не сможет иметь детей. Такого ни от одной девчонки не могли добиться родители и вся школа вместе взятая, с ее квалифицированными педагогами.
  
   Александр гордился Сашей, она, девчонка, нашла в себе мужество, что бы подчиниться совершенно постороннему человеку. Сделать не так, как принято в ее стае, а так как правильно, так как нужно ей, хорошо для нее. Это сильный шаг, шаг сильного человека, в волчьей стае правила игры могут менять только лидеры - остальным это не дано. Но у лидера другие проблемы, каждый, кто претендует на его место, тихо ненавидит соперника и ударит туда, где больно, ударит в самый неподходящий момент, ударит жестоко, так, чтобы добить врага одним ударом, не дать подняться, не дать ответить. Это негласный закон стаи, но это основополагающий закон, закон, вынесенный человеком из тех давних времен, когда он слез с бананового дерева, хотя многие представители рода человеческого, так и остались на той пальме, прячась от действительности под ее листьями.
  
   Вот и наступил тот, последний день в больнице, день перед выпиской. Дети знали, что он будет самым тяжелым, так как завтра им придется проститься, проститься надолго, может до лета, а может и дольше. Комиссия из опекунского совета приходила в больницу трижды, сначала сразу после случившегося, они очень желали знать, что случилось, как и милиция, что посещала мальчика раз в три дня. Вопрос они задавали один и тот же: "Кто это сделал?". Ответ также был стандартным, ничего другого ребенок придумать не мог: "Упал". На все дополнительные и наводящие вопросы, мальчик отвечал также односложно: "Не помню". Но, несмотря ни на что, его отец был в психушке, бабушка отказалась становиться его опекуном, а других претендентов на этот нелегкий труд, просто не было. Александр знал, что завтра окажется в интернате, знал как дважды два, знал, как священник из церкви, что пару лет как выросла неподалеку от больницы, знает "Отче наш". Мальчик знал, как Сашка знает, что ее брат несет из дома деньги и вещи, что Макс уже год как принимает наркотики.
  
   Они сидели на кушетке, в дальнем углу коридора, там, где можно тихо разговаривать наедине, там, где меньше всего любопытных взглядов и мерзких, умилительных улыбочек.
   - Я приеду летом, сбегу и приеду.
   - Летом мама планирует отправить меня в лагерь, я напишу, как только выясню когда и куда.
   - Я приеду, куда угодно, хоть на край земли.
   - Я навещу тебя в интернате, как только смогу.
   -Нет, не вздумай, тебе там делать нечего. Ты все равно не сможешь меня увидеть, никто даже разговаривать с тобой не станет, там не считают за людей, таких как мы.
   - Но, это же интернат, а не тюрьма, - Сашка изумленно поднимает брови, она такая красивая, такая милая в своем детском неведении, в своей невинной наивности.
   - Тюрьма, любимая. Тюрьма для детей. Дети там гуляют только на заднем дворе, один час в день, за высоким забором, с колючей проволокой сверху. В комнатах мы всегда заперты на ключ, как и в классах, на занятиях. За каждый проступок следует наказание, нас избивают за любую мелочь, а если кого-то убивают, то это не страшно, родным отправляют письмо, что умерли от пневмонии или гриппа. Но самое страшное там - сами дети. Они все ненавидят друг друга, там нет друзей, дружба есть, но только ради выживания. Можно сдружиться с мальчишкой, а завтра, тебе придется окунать его головой в дерьмо, только затем, чтобы не окунули туда тебя самого.
   - Какой ужас, я не пущу тебя туда.
   - Да брось, я привыкший. Там я был королем, нас с Федькой боялись и уважали, там, я дома. Все лучше, чем с психом отцом. Я это к тому рассказал, что бы ты поняла, взрослым там нет дела до детей, они запирают их на замок, а сами занимаются своими проблемами. Если ты приедешь, они не разрешат тебе встретиться со мной, они вообще не любят посетителей, а тебя - на порог не пустят.
   - Я с мамой приеду, - твердо заявляет Сашка.
   - Не нужно. Пиши мне чаще. Я, наверное, часто отвечать не смогу, а ты пиши.
   - Давай, я тебе в каждое письмо конверт класть буду, я с ума сойду, если не дождусь от тебя вестей, если не буду знать, что ты в порядке. - Сашка все понимает, понимает без лишних слов, понимает потому, что сама живет в этом сумасшедшем мире, в котором отец, избивший до полусмерти собственного сына, пытавшийся его убить, далеко не самый безумный человек.
   - Ладно, я постараюсь, только ты пиши.
   - Вот, чуть не забыла, - переводит Сашка разговор в сторону, стараясь отвлечь нас обоих от тяжких мыслей. - Сигареты, что ты просил. Я их у брата сперла. У него много, он не заметит.
   - Спасибо, - говорит парень и убирает две пачки легких Пэл-Мэл в карманы. Он не курит, но знает, что они ему очень пригодятся. Сигареты, одна из тех вещей, что достать в интернате сложно, а значит, эта самая надежная валюта, за которую порой, можно купить себе жизнь.
  
   Пора прощаться, дети выходят на грязную заднюю лестницу, она давно закрыта, но мальчик смог открыть дешевый навесной замок гвоздем. Они каждый день прощаются там, исчезают из поля зрения санитарок, медсестер, врачей и любопытных больных. Исчезают ненадолго, так чтобы не кинулись их искать, иначе лестницу закроют, и они уже не смогут уединиться, и на минуту. Но не сегодня, так как этот вечер все равно последний, больше им лестница не понадобится. Они стоят в темноте, обнимаются и целуются, эти минуты самые счастливые в их жизни. Дети ничего не говорят, да и что тут скажешь? Им хорошо вдвоем и Александр больше всего на свете мечтает, чтобы весь мир провалился в ад, а остались только они, он и Сашка.
  
   Часть 2.
   Чистильщики.
   (Рассказ автора)
  
   Он ждет Сашку. Уже прибыли две миловидные дамы из опеки, которые улыбаются и всячески выражают свою симпатию, рассказывают, как Александру хорошо будет в интернате, среди его друзей. Женщины ждут выписку, мальчик тоже ждет, но только Сашку. Александр решил, что пока она не придет, он ни сдвинется с места. Мальчик понимает, что-то случилось. За все время его лечения девочка не опоздала ни разу. Саша приходила ровно в шесть, потом бежала в школу и возвращалась после двенадцати. Как ей удавалось пропускать последние уроки, никто не знает, она не говорила, а он не спрашивал. Сегодня ее нет, Саша не пришла утром и теперь уже второй час дня. Александр знает, что в два часа его увезут, знает, так как ему это сказал доктор Старцев. Врач обещал, что отдаст женщинам из опеки выписку не раньше двух часов дня. Он уверен, Старцев сдержит слово. Доктор из тех людей, что всегда держат слово, а если не могут его сдержать, просто не дают. Сашка просила Старцева оформить опеку на Александра, просить кого-то другого она не могла, ей было некого больше просить. Доктор обнял ее и ласково, по-отцовски, так как должен делать каждый настоящий отец, сказал: "Извини, малышка, я бы рад, но не могу, у меня жена и дети, они не поймут, как бы я не старался". Он помолчал, посмотрел в ее большие, голубые глаза полные слез, потом добавил: "Я попробую, но ничего не обещаю". На следующий день доктор пришел с осунувшимся лицом, дети сразу сообразили, что Старцев пытался поговорить с родными, но ничего не получилось. Этот разговор стоил доктору не много седых волос. Ребята ни о чем не спрашивали, слова не нужны, а доктор ничего не говорил, ему было больно говорить об этом.
  
   Александр топчется по коридору, уже зная, она не придет. В его голове рождается план, он должен сбежать, эти две дамочки не смогут остановить его. Как только они выйдут на улицу, парень сбежит. Он побежит к ней домой, побежит и узнает все, он поможет ей, спасет ее. Время безжалостно подбирается к двум, его руки дрожат и весь этот кошмар, что он переживает внутри, написан на его лице. Дама выходит из кабинета доктора с бумагами в руках. Женщина довольна, ожидание закончилось, она может отвести ребенка в интернат и избавиться от него. На ее лице дежурная улыбка, но глаза пусты, они пустее, чем глаза его отца, в тот день, когда он пытался его убить. Глаза отца, хотя бы, заполнял до краев алкоголь, а в ее - совершенно пусто, как в пустой пивной бутылке из зеленого стекла. Она просто выполняет свою работу, он для нее часть работы, не самая приятная ее часть. Женщина берет Александра за плечо и наставительно говорит, подчеркивая каждую фразу: "Сейчас мы поедем. Веди себя хорошо, иначе, я всю дурь из тебя вышибу". Ее дежурная улыбка не сползает с лица, нет, она становится еще больше, только пустые глаза наполняются жестокостью. Жестокость - часть ее работы. Женщина тоже живет в стае, только эта стая - ее друзья, коллеги, начальство. Хотя не только, все эти мэры, депутаты, народные избранники, все они - взрослая стая. В этой стае другие законы, они все имеют определенные обязанности и одна из них - уборка мусора. Да, они убирают мусор с улиц, мусор, такой как это мальчик, такой, как все не нужные никому дети, те, что спрятаны подальше от глаз избирателей. За ее благовидностью скрывается жестокость и ненависть, ненависть к своей работе, ненависть к объекту своего труда - ненависть к детям. Она мечтает вырваться из "петушков", перестать быть шестеркой, женщина стремиться возглавить стаю и готова перегрызть горло любому для достижения своей цели. Но ее стая имеет свои, более сложные законы, что не имеют никакого отношения к законодательству. Как бы не были они сложны, по сути, они те же, ими правит та же первобытная жестокость, тот же принцип сильнейшего.
  
   Александр идет вслед за ней, вторая женщина немного отстала и следует сзади. Все будто случайно, но действует отработанный механизм, парень уже тогда догадывался об этом. Только тогда, он был уверен, что сможет провести этих двух дам, чистильщиц улиц, очищающих этот небольшой, но чистый городок от грязи. Мальчик знает, что думает женщина, глядя ему в глаза, она уверена, что через несколько лет он станет таким же алкоголиком и психом как его отец. Женщина совершенно уверена, что таким детям не место в цивилизованном обществе и после интерната, чем быстрее он окажется в тюрьме, тем лучше всем, всему этому маленькому городку, всем этим безразличным обывателям.
  
   Как только они покидают здание больницы, женщины конвоируют Александра к машине. Он видит ворота, видит такой близкий выход, такую желанную свободу. Мальчик уже представляет, как бежит по улице и ныряет в подворотню. В этом районе, он как рыба в воде, знает каждую калитку, каждый куст. Мальчик выжидает момент, одна из женщин обходит машину справа, другая открывает дверь слева. Чистильщицы пытаются усадить ребенка в середине, зажав своими большими и потными телами. Лишь на мгновение он остается вне поля их зрения, на долю секунды, на один краткий миг. Парнишка не упускает свой шанс, его ноги буквально взрываются, срывая мальчика с места. Он бежит к воротам, если сможет преодолеть какие-то пятьдесят метров, потом небольшой подъем, вверх по улице, то спасительная подворотня скроет его навсегда. Этим коровам не угнаться за тринадцатилетним подростком, да им и за трехлетним ребенком не угнаться. Ворота уже близко, в каких-то пяти метрах, мальчик летит, обгоняя ветер, бежит настолько быстро, насколько способно его тело в экстренной ситуации. Подсознание ребенка понимает, что здесь что-то не так, понимает, что слишком легко удалось улизнуть от тех, кто хорошо делает свою работу. Он все понимает, но сознание поет от счастья и сложно перекричать такую песню. Все заканчивается в мгновение, в один короткий миг, когда большой и твердый кулак водителя встречается с его лицом. Ребенок падает на твердый асфальт и начинает ползти. Рот полон крови и осколков зубов, в глазах потемнело, в ушах стоит такой звон, будто его поместили в церковный колокол и звонят, звонят, звонят. Водитель бьет его ногой, аккуратно, стараясь не оставлять лишних следов, по почкам. Удар, еще удар, сознание начинает гаснуть, а вместе с ним уходит и боль.
  
   В себя он пришел в машине, по дороге к интернату. Александр знал эту дорогу, мальчику приходилось ездить по ней дважды. Первый раз с бабушкой, на желтом такси с большими шашечками сверху. Бабушка ездила только на такси, она никогда не утруждала себя автобусом. Второй раз с отцом, на машине его друга, старой развалине, в которой всю дорогу казалось, что вот-вот провалится пол. С сознанием возвращается боль, но глаз он не открывает, слушает разговор чистильщиц.
   - Сукин сын, этот доктор, смеет мне угрожать, да я его в порошок сотру, - раздается первый голос.
   - Он просто баран упрямый, забудь о нем, - это уже второй, тоже женский, но немного ниже и когда говорит - пахнет табаком.
   - Да я его урою, как он смеет меня оскорблять, этот ублюдок пытался бежать, Володя его остановил. А что мы должны делать? Если эти мрази разбегутся по городу, здесь житья не будет. Они только и умеют, что воровать, грабить и насиловать. Да с таким вот поддонком если повстречаться ночью, он тебе голову оторвет а потом будет глумиться над тем, что осталось.
   - Да знаю я, что они в интернате творят. Они там друг с дружкой спят, пусть все так и остается. Звери малолетние. Почему бы нашему правительству закон не издать, душить их еще при рождении.
   - Нет, их просто кастрировать надо, а то плодятся ублюдки и жить мешают, - это уже голос водителя, того, кто бил Александра по почкам.
   Лица его он не рассмотрел, а голос запомнил и подумал: "Ты мне еще ответишь за все. И ты стерва, ответишь за доктора Старцева, только попробуй ему хоть что-то сделать". Потом зазвонил мобильный. Первая дама сняла трубку и слащавым голосом ответила: "Алеэ. Да, мой сладкий. Ты со школы уже пришел? Разогрей суп и мясо в холодильнике. Только сначала поешь суп. И я тебя целую". Мальчику надоело слушать эту мерзость, его тошнило, не то от очередного сотрясения, не то от этих дамочек, он расслабился и снова спрятался в забытье.
  
   Волки и щенки.
   (Рассказ автора)
  
   Мальчик вернулся домой. Вернулся туда, откуда, казалось, уехал навсегда. Здесь ничего не изменилось. Те же ворота, крашеные в зеленый цвет, тот же внешний дворик с аккуратными дорожками и песочницей полной песка, песочницей, где никогда не играют дети, она просто реквизит, бутафория, предназначенная для посетителей. Та же самая тетя Люба, встречает доставленного с конвоем воспитанника. Она ничуть не изменилась, пополнела немного, а так, та же самая. Странно, все нянечки, уборщицы и дворники всегда представлялись как тети или дяди, а все воспитатели, преподаватели и руководство велели звать их только по имени и отчеству. Тети и дяди били детей, пытали, издевались как могли, а педагоги с высшим образованием только смотрели на это все со стороны, смотрели и назидательно качали головами. Они не хотели марать свои белые, чистые ручки детской кровью, морали только тогда, когда это было крайне необходимо, когда на кону стояла их репутация. Например, если один из детей умирал, повесившись в туалете. Они считали, что пачкаются не кровью, а только чернилами. Кто-то из великих, сказал: "Бумага все стерпит", не помню кто, не помню зачем, но к данной ситуации выражение подходит как нельзя кстати. Неужели они и в правду считают, что на них нет детской крови, неужели думают, что остались чистенькими и пушистенькими, после того, что сотворили с ними своим молчаливым покачиванием головы, своим полным безразличием к происходящему? Ладно, плевать на них, главная задача для Александра - выжить.
  
   В интернате не изменилось ничего, только теперь он не казался таким большим и страшным, теперь забор выглядел ниже, колючая проволока не такой острой, а взрослые не такими ужасными. Может это просто он вырос? Может эти взрослые, очень похожи на тех взрослых, из другого мира, из другой жизни, из той жизни, где нет интерната?
  
   Мальчик вошел в свою группу и сразу заметил, неизменным осталось не все. Изменились дети. Из маленьких и злых волчат, они стали волками-подростками, еще более злыми и более голодными. К драке он готов не был, продолжало звенеть в ушах, кружилась голова, саднили распухшие губы и десна, лишенные передних зубов. Спина болела тоже, да и отбитые бока. Он чувствовал себя покинувшим жерло мясорубки через черный ход. Дети смотрели мальчишке в глаза с вызовом, свойственным хищникам, разглядывающим добычу. В первом ряду, вместе с "петушками" стоял Федор. Он, несомненно, узнал своего боевого товарища, но глаза его были пусты, лицо - похоже на маску, на маску скорби и ужаса. Александр ответил вызовом на вызов и смотрел прямо поверх голов первого ряда. Сейчас решается его судьба. Если сможет выстоять - будет жить, если нет - погибнет. Жить петушком он не сможет точно, это не жизнь, жалкое существование. Тут он подумал о Сашке, подумал о том, почему она не смогла прийти. Все его собственные проблемы ушли далеко, на задний план, мальчик уже не боялся эту жалкую стайку щенков, он испытывал к ним что-то вроде призрения. Дети тонко чувствуют страх, стоит только его показать, считай себя покойником. Они разорвут тебя на множество мелких кусочков, так как эту толпу не сможет остановить даже взрослый и полный сил мужчина, но если он их не боится, то они начинают бояться его. Тогда больше нет стаи, большая ее часть уходит в сторону, поджав хвосты, оставляя тебя на съеденье более сильным, тем, у кого хватит духу. Те же, кто сильны, они имеют собственные амбиции, они волки-одиночки, вечные конкуренты между собой, они ждут ошибки соперника и мечтают перехватить власть.
  
   Один из "петушков" подошел ближе, но Александр не видел ненависти в его глазах, не видел и страха, он помнил его, мальчик был одним и вожаков при его царствовании, теперь ребенок просто пытается выжить. Выжить для этого запуганного мальчика уже не значит нормально жить, выжить значит просто не умереть. Он говорит Александру тихо, что бы слышал он один: "Не здоровайся с Федором, он опущенный". Теперь Александр понимает, волчата подросли, они все-таки переняли зоновские обычаи, самые мерзкие из них. И он начинает первым.
   - Ну что, здорово, мужики. Кто здесь теперь старший?
   - Я, - встает здоровяк в выглаженной футболке и брюках со стрелками.
   - Что-то я не помню твою рожу, - получается дерзко, он явно нарывается на драку, хотя чувствует, что победителем из нее не выйдет. Слишком все болит, слишком сильно ему досталось от водителя.
   - Да и я твою не видел, - в тон отвечает парень, - но наслышан. Ты дружок Федькин, вот и будешь ему помогать, парашу выносить. Падай туда, к нему, к параше, там будет твое место.
   - К параше отправишься ты, а я пожалуй займу твою кровать.
  
   Парень был непромах, здоровый, сильный и ловкий. Он подскочил к Александру как кошка, быстро, мягко и плавно. Бил в лицо, прямо в разбитые губы. Сложно сказать, как Александр смог увернуться от удара, просто повезло, но и сам не смог нанести ответный ответный удар, нападавший на него парень нереально быстро отскочил назад. Мальчик уже был уверен, что ему не справиться, а здоровяк разделается с ним играючи, устроив шоу для своей стаи. Мозги работали быстро, но ничего придумать он не мог. Главный бросился снова, молниеносно подлетел на расстояние вытянутой руки и ударил в лицо. Удар был обманный, и Александр распознал это, он просто махнул рукой, но вложился в другой удар - ногой. Пришлось отступить к двери. Еще прыжок и он уже не может увернуться от удара. Кулак здоровяка встречается с его губами, но и ответный удар попадает противнику в грудь. Такой обмен не в его пользу, Александр сдает позиции, так как отступать ему уже некуда, помощи ждать не от кого. Еще прыжок и удар приходится в ухо, ответный врезается в подбородок, это только злит здоровяка, он начинает избивать Александра, не пытаясь уклоняться от ответных ударов. Еще несколько секунд и парень упадет, упадет и будет избит до полусмерти, если вообще останется жив. Помощь приходит оттуда, откуда ждать ее уже никто не мог. Федька подкрадывается сзади и втыкает отвертку главному в спину. Это конечно не честно, не по-пацански, не по правилам, но правила на опущенного не распространяются. То, что с ним сделали, дает ему свои привилегии, в глазах у него страх, нет, не страх, просто дикий ужас. Он бьет раз, потом другой, третий, садится верхом на поверженного парня и бьет его короткой но острой отверткой. Сколько ударов досталось "вождю", никто из мальчиков не считал. Федор не кричал, из его горла вырывался звук, похожий на рычание зверя. Он сам не слышал этого крика, не слышал и не видел вокруг ничего, только спину врага, спину человека, который лишил его жизни. Все были в ужасе, стая замерла на месте, такого поворота событий не ожидал никто. Парень лежал ничком, истекая кровью, и ни у кого не возникло мысли остановить Федора. Очевидно, "вождя" здесь не очень любили даже приближенные, боялись до смерти, но не любили. Федор поднялся, бросил отвертку и вытер окровавленные руки об штанину поверженного парня. Он улыбался, дикой и кошмарной улыбкой, в его лице было веселье и некое чувство выполненного долга. Только ради этого момента он жил, только ради этого момента он переносил все. Теперь он снова был королем, но повернулся и пошел к своей кровати у параши. Федор лег на кровать лицом вниз и, уже никого не боясь, заплакал. Рыдания мальчика громкие и прерывистые особенно врезались в сознание в наступившей вдруг тишине, рыдания были страшными, сменялись то воем зверя, то плачем маленького ребенка.
  
   Александр не нашел ничего другого, как пройти и занять теперь свободную кровать вождя. Он усиленно думал, как помочь Федору, но никакие дельные мысли в голову не приходили. Быть опущенным - это не то, что стать детским "петушком", как бы понарошку, играючи, пути назад просто нет, это уже взрослая игра. Стая притихла и разошлась по своим постелям, в двери повернулся ключ, и с визгом вбежала тетя Люда. Потом возле истекающего кровью мальчика, очень жестокого и безжалостного, но всего лишь ребенка, собралось все руководство интерната. Труп погрузили на носилки и незабвенный дядя Толя вместе с еще двумя нянечками унесли его в лазарет. Там случится очередная ангина или разрыв кишечника, и его родные, если они есть, получат письмо, что мальчик скоропостижно скончался. Да, Александр так думал, он просто был уверен в этом. Дядя Толя вернулся и под руки увел все еще рыдающего Федора. Больше никто его не видел, только позднее узнали, что взрослые осудили парня, приговорили и привели приговор в исполнение. Без обвинителя, адвоката и судей, без суда присяжных и положенного по закону последнего слова осужденного. В конце концов, если "вождь" умер от вспышки кори, то вполне могли от нее умереть и двое, мест в интернате и так мало. Но Федьке было на них плевать, он сам подписал себе приговор, он знал - на что шел. Да, Федор знал, что уже умер, умер тогда, когда его приговорила стая, когда не смог удержать столь тяжелое бремя власти. Сможет ли он? Сегодня дети шокированы, сегодня все тихие и смирные, ни дать ни взять - испуганные щенки, а что будет завтра? Завтра кто-то попытается вырвать у него трон, завтра они все опять превратятся в стаю.
  
   Саша, и продолжение ее кошмара.
   (Рассказ автора)
  
   Сашка вернулась домой. Там в ее комнате, она могла позволить себе расслабиться, позволить вырваться на свободу тому напряжению, что копилось в ней целый месяц. Завтра он уедет, и она опять останется одна. Она никогда и никому не говорила, как ей одиноко. Даже Александру, но он понимал ее без слов. Он стал ей роднее и ближе брата, брата, который изо дня в день избивал и обирал свою сестру. Он даже стал ей ближе матери, которой просто не было до нее дела. Она интересовалась делами Максима, его проблемами и его здоровьем, а ее - никогда. Саша была бесплатным дополнением к кухонной утвари - посудомойкой, сложным прибором для приготовления ужина, стиральной машиной и заодно японским комбайном для уборки в квартире. Мать любила ее, но какой-то неправильной любовью, как хорошая хозяйка любит свою новую микроволновку. В этой любви не было тепла, самого главного, что необходимо каждому ребенку, тем более девочке. По настоящему, ее любил только Александр, любил горячо и преданно, и в его любви было столько тепла и трепета, сколько она не получала с развода родителей. Ее отец отбыл на север и честно присылал алименты. Он никогда не звонил, не поздравлял ее с праздниками, не спрашивал просто: "Как дела?". Ей так это было нужно, нужно больше тепла, больше заботы и сочувствия. Девочка любила отца, точно помнила, что любила, но спустя шесть лет, начала забывать эту любовь. Любовь становилась тусклой и запыленной, становилась далекой, маленькой и уменьшалась с каждым ее Днем рождения.
  
   Сначала, маленькая девочка ждала от папы звонка, ждала каждый вечер, сидя у телефона. Потом, просто стала ждать, как верный пес ждет своего хозяина. Прошли годы, ожидание превратилось в бесконечную игру, в которую она играла сама с собой. Сашка бежала к каждому телефонному звонку, причесывалась каждый раз, когда кто-то звонил в дверь, но, в конце концов, цель угасла. Девочка больше не ждала отца, она ждала кого угодно, только не его, она просто привыкла ждать.
  
   Теперь, когда раздался звонок, Саша опять причесалась и пошла открывать. За дверью стоял Макс, в несколько растрепанном состоянии, с синяками под глазами и трясущимися руками. Она и сама выглядела не многим лучше, заплаканные глаза, осунувшееся лицо ...
   - Ну что, сестренка, ты ему дала? - с порога спросил он.
   -Во-первых, здравствуй, тебя сутки дома не было. Во-вторых, что за ерунду ты несешь?
   - Здравствуй, здравствуй, сучка недотраханная. О тебе и этом твоем дружке, сыне психа, весь город говорит. Как он, хорош в постели? - Максим уже вошел в квартиру, скинул куртку и смотрел на нее свысока, с брезгливостью, как смотрят на кошачье дерьмо.
   - Это ты, наркоман проклятый, - она развернулась и хотела уйти к себе, но Макс ее не пустил, он больно схватил девочку за плечо и с силой повернул к себе.
   - Сучка гребаная, ты не отворачивайся, когда со мной разговариваешь. Ты ничтожество маленькое, - Максим не сильно ударил Сашу по лицу.
   - Не смей меня бить! - С вызовом прокричала она.
   - Захочу, вообще убью, мамка скажет, что к тетке уехала, и никто тебя никогда не найдет. Думаешь, мать будет жалеть такую дрянь и воровку как ты. Она знает, что это ты деньги сперла, я еще неделю назад ей рассказал об этом. Я сказал, что ты их своему психопату в больницу отнесла. Попробуй только сказать ей правду, порву, сука.
   - Ах ты сволочь, ты мразь, каких свет не видывал! - Сашка злилась, а он только хохотал ей в глаза.
   - Ты, овца драная, у тебя деньги есть? - Максим продолжал улыбаться своей мерзкой, ехидной улыбкой.
   - Нет. - Сашка примирительно показала кошелек, она не хотела ссориться с братом, ей не нужно было это сейчас. "Завтра. Все завтра, когда он уедет", - думала девочка.
   - А я сейчас комнату обыщу, найду хотя бы рубль - убью. Ты не видишь, овца, мне плохо? - Он оттолкнул сестру плечом и вошел в ее комнату. На то, что бы перевернуть вверх дном все вещи, ушло не более пяти минут, Саша стояла и молчала, а Максим рылся в ее вещах, а когда закончил, продолжил на нее орать. - Уберешь все, сука. Я сейчас у матери поищу, ты и там уберешь. Если мать заметит, я твою задницу на свой руль натяну.
   Парень перевернул весь дом, спальни, прихожую, кухню. Где-то должна быть заначка матери, но она видно хорошо ее спрятала. Чем больше Макс рылся в ее вещах, тем больше бешенство отражалось на его лице. Парень швырял вещи с такой злостью, что они летели через всю квартиру. Не добившись успехов в своих поисках, Максим пнул мамину вазу и она разбилась вдребезги.
   - Скажешь, что ты разбила, иначе убью. Да, убери здесь все. Хорошо убери, сука.
   - Сам убирай, - не выдержала Сашка.
   Удар опять пришелся чуть выше живота, точно в то же место. Сашку пронзила такая боль, что невозможно стало дышать, она пошатнулась и упала на пол.
   - Приду через час, если останется хоть что-то не на своем месте, ты пожалеешь, что на свет родилась, - он поднял Сашку за волосы и посмотрел ей в глаза, - я тебя сучку маленькую на выхлопную трубу намотаю.
  
   Сашка конечно убралась. Начала с маминой спальни, перешла в зал, потом на кухню. Когда пришел Максим, часа через два, около часа ночи, вся квартира уже была убрана. Брат осмотрел все, не нашел к чему придраться и пошел в свой грязный чулан. Там, в бывшей кладовке, комнате метров семь без окон, что стала его комнатой, парень сделал себе укол и только после этого, смог немного успокоиться. Он лег на небольшую софу поверх одеяла и тут же уснул.
  
   Мать пришла ночью, в третьем часу, и сначала даже не заметила, что в доме был обыск. Но как любая хозяйка, она сразу поняла, что что-то не так. Женщина долго ходила по квартире, стараясь понять, что ее беспокоит. Беспокойство было внутри, она чувствовала, что это очень важно. Когда в мусорном ведре нашла осколки своей вазы, немного успокоилась, решила, что все ее волнения из-за этой чертовой вазы, но потом, подумав, поняла, что ваза здесь совсем не причем. Она еще раз обошла все комнаты, заметила, что многие вещи не на своих местах, заметила, что пыль тщательно вытерта и все аккуратно убрано. В квартире явно что-то искали, скорее всего, деньги, которые она убрала в вентиляционную шахту. "Максик этого сделать не мог, он просто поставил бы вещи на место, но вытирать пыль точно не стал. Да, Макс был прав, эта сучка носит из дома деньги своему психу. Она носит деньги, что даются ей с таким трудом, деньги, за которые ей приходится горбатиться на хлебопекарне каждый божий день. Это нужно остановить, нужно остановить раз и навсегда, дать понять дочери, что воровать, это плохо, а воровать у родной матери, вдвое хуже", - подумала женщина. Резиновый шланг от стиральной машины подходил для ее задумки как нельзя кстати. Она сложила его вдвое, перехватила ближе, оставив конец чуть больше полуметра, и вошла к девочке в комнату.
  
   Саша проснулась от тяжелых ударов по спине. Боль сразу залила все тело, и девочка закричала. Мать била молча, вкладывая в каждый удар всю свою ненависть к ее отцу. Девочка кричала, но мать даже бровью не повела, продолжая лупить. Потом, когда она уже устала и остановилась, Саша наконец, смогла спросить, сквозь текущие градом слезы: "Мама, за что?". Эти слова придали женщине новых сил, и она продолжила, приговаривая: "Воровать вздумала ...". Но теперь, она устала значительно быстрее, ноги стали подкашиваться и пришла сильная боль в груди. Женщина выронила шланг и села на пол, держась за грудь. Саша поднялась и, несмотря на боль, побежала на кухню. Она дрожащей рукой принесла воды и дала матери напиться. Женщина зло смотрела на своего ребенка, считая только ее виновницей всех своих бед. Саша всхлипывала и вытирала лицо рукавом теплой ночной рубашки.
   - Довела мать, тварь, - выдавила из себя женщина.
   - Это не я брала деньги, это Макс, - сквозь текущие слезы и сопли оправдывалась Сашка.
   - Не смей обвинять своего брата, ты и пальца на его ноге не стоишь.
   - Он наркоман, мама.
   - Ты врешь, сучка, ты врешь, - твердила женщина.
   - Я говорю правду, даже не всю. Он отнимает у меня все деньги на обеды, он лупит меня каждый день, он вчера разнес всю квартиру, пока искал деньги, которые ты спрятала в трубу. Я знала, где они лежат, но никогда не сказала бы ему. - Сашка уже кричала, ее трясло и истерический писк вырывался из груди вместе со словами. Она одним рывком разорвала рубашку и показала матери большое, фиолетовое пятно на животе. - Смотри, смотри, что он со мной делает. Смотри. Он издевается надомной каждый день, а ты, ты, всегда на его стороне.
   Мать допила воду из стакана и попыталась подняться. Сашка помогла ей и под руку вывела ее из комнаты. Она повела женщину на кухню и усадила за стол. Мама была бледнее мела, она могла снести все, но только не предательство любимого сына. Она отколола булавку от кармана своего халата, бросила ее на стол.
   - Прикройся, сука. Это, правда, что о тебе весь город говорит? Правда, что ты спишь с этим психом?
   - Он не псих и я с ним не сплю, просто я люблю его.
   - Его отец псих и он такой же. Не спит она с ним, а как это теперь у вас называется? Просто перепихиваемся под кустиками?
   - Не смей так говорить, мама. Ничего такого у нас не было.
   - Я в своем доме, что хочу, то и говорю, - мать снова вспылила, но уже примирительно добавила, - я не очень тебе верю, ты такая же, как твой отец. Откуда ты знаешь про наркотики?
   - Это все знают. Меня даже в школе называют сестрой наркомана.
   - Лучше бы шлюхой называли.
   - За что ты меня так ненавидишь, мама? Что я тебе такого сделала? - Сашка рыдала уже в голос, слышать такие слова от родной матери было более чем обидно. Эти слова приносили больше боли, чем резиновый шланг, оставивший лиловые рубцы на ее спине.
   - Если бы сделала, убила бы давно. - Мать поднялась и направилась в комнату Макса.
   Максим спал, доза наркотика, которую он недавно себе вкатил, сделала его сон глубоким, и он бы не проснулся, если даже рядом взорвалась бы бомба. Мать посмотрела его руки и вопросительно и зло уставилась на Сашку. Саша закатала штанину и показала матери ногу брата.
   - Смотри, можешь свет включить, он себе столько вколол, что если ссать захочет, в послель отольет.
   - Не смей так говорить о брате, дрянь. Он просто болен и я его вылечу, а ты пошла спать.
   - Хорошо, мама.
   Мать включила свет, когда Саша еще не вышла из комнаты. Максим захлопал глазами, и не видя матери обратился сразу к Сашке:
   - Ты у меня отсосать пришла? - он улыбался и похотливо смотрел на родную сестру.
   - Сам у себя отсоси, - огрызнулась девчонка.
   - Я тебе отсосу, я тебе так отсосу, что твою сосалку потом днем с фонариком не найдешь, - мать была в шоке, она никак не ожидала от своего умного и интеллигентного сына таких слов, - она твоя родная сестра мразь, наркоман несчастный! Сашка! Неси мой шланг!
   - Ты что, мать, сбрендила? - Макс поднялся на кровати и уже сидел, моргая от яркого света. - Я пошутил, ты же знаешь, что я ее не трону.
   - Сашка, иди сюда. - Мать была строга и решительна, она твердо решила заняться воспитанием сына. Парня нужно спасать, и кто, если не она его спасет. Саша вернулась с резиновым шлангом в руке. Мать перехватила шланг и врезала Максиму по спине.
   - Мам, ты чего, это все она, это она, сучка, на меня тебе наговорила.
   Мать опустила шланг и за руку подтянула к себе девочку. Она только раздвинула рваные края ночной рубашки и показала синяк.
   - Это ты сделал? Ты, тварь, не молчи!
   - Да ты что, конечно нет, она все врет. Разве я тебя когда-то обманывал?
   - Ты наркоман, теперь я это знаю точно, а значит, я тебе уже не верю. Мне говорили это уже не раз, я никому не верила, считала - завидуют, но сегодня убедилась сама. Никакого больше мотоцикла, никаких карманных денег, еще раз ударишь сетру, я сама тебя придушу, мразь. И чтобы из дому ни шагу, убью.
   - Да пошла ты, сука старая. - Максим поднялся и стал натягивать на себя штаны. Женщина замахнулась и ударила сына шлангом, потом еще раз и еще. Ее дыхание перехватывало от кипящих эмоций, наконец, она поняла, каким эгоистом она вырастила своего сына. Максим, прикрываясь от шланга рукой, другую, сунул в карман и достал нож. Кнопка щелкнула, издав металлический звук "шик", и лезвие как жало выпрыгнуло наружу. Максим ударил только один раз, ударил в живот своей матери. Из груди женщины раздался короткий стон, шланг выпал и она осела на пол, точно так же, как и в прошлый раз, еще в комнате Саши. Девочка не успела понять, что произошло, она бросилась к матери, а Макс, что было сил, ударил ее в лицо. Саша потеряла сознание, не успев даже упасть.
  
   Когда она пришла в себя, солнечный свет заливал гостиную, а в кладовке Макса по- прежнему горел свет. Мама лежала на полу, без сознания и истекала кровью. Нож по-прежнему торчал в ее животе, и только это спасло женщине жизнь.
  
   Прибыла скорая, но Саша не поехала в больницу. Она боялась, что встретит там Александра, и он увидит ее такой. Все ее лицо расплылось, губы стали огромными и лиловыми, передний зуб раскрошился. Все тело болело от побоев матери, девочка лежала и плакала. Для тринадцатилетней девочки внешность не просто имеет значение, каждый прыщик на лице оборачивается настоящей трагедией. Не нужно рассказывать о том, что она чувствовала в тот момент, когда увидела себя в зеркале. Это было больнее, чем любые издевательства брата, больнее ударов шлангом, больнее всего, что она испытала в своей еще такой короткой жизни. Саша рыдала, чувствуя невыносимый стыд и чувство вины. Она винила во всем себя. Сашка должна была все рассказать маме раньше, должна была. Возможно, еще год назад, мама смогла бы удержать Максима под контролем, смогла бы вылечить его. Не знаю, до чего бы Сашка додумалась, если бы не пришла милиция. В дверь звонили и звонили, но девочка еще долго лежала, не двигаясь с места. Она не хотела подниматься с постели, она не хотела, что бы хоть кто-то ее видел такой.
  
   Лейтенанту хватило терпения, соседи предупредили, что девочка должна быть дома. Ему хватило и такта, чтобы не заметить ее жестоко разбитого лица. Офицер вошел в квартиру, рассказал Александре, что ее брата задержали и если она найдет хорошего адвоката, его могут отпустить под подписку. Лейтенант сунул в руку остолбеневшей девчонки визитку адвокатской конторы и собрался уходить. Он обязан был это сделать, он являлся частью стаи, своей стаи, и жил по ее законам. Девчонку, конечно, ему было жаль, он как раз подумал о том, что ее брату самое место на зоне или в психушке. "Пусть в тюрьме сгниет мразь", - выплюнула из себя Сашка. Лейтенант полностью с ней согласился, но помялся, сказал: "Как знаете", - и ушел.
  
   Часть 3.
   Приход Тени.
   (Рассказ Александра)
  
   Когда появилась Тень, я точно не знаю. Может быть, она сопровождала Сашку всю жизнь, а может, появилась в ее жизни только в тот день. Саша не любила говорить об этом, на эту часть своей жизни она наложила строгое табу, Тень была ее страшной тайной. Она до самого конца не могла спокойно говорить об этом, даже со мной. Саша больше всего боялась, что я сочту ее сумасшедшей, и я возможно бы счел. Черт возьми, если бы и счел, это ничего бы не изменило, я все равно ее любил, я безумно ее любил, и ее безумие не могло на это повлиять. Но когда я сам стал участником тех давних событий, ей, все же пришлось посвятить меня в свою тайну. Посвятила, когда я сам убедился, что Тень реальна. Тогда доказательств ее существования было предостаточно, но позднее, они все исчезли без следа. Сегодня, рассказывая эту историю вам, я сам рискую быть записанным в клинические параноики, но это не страшно, плевать. Я уже мертв, а мертвым незачем лгать, мертвые не лгут, так как ложь не имеет смысла. Ложь используют живые, используют для достижения жизненных благ, удовлетворения амбиций или просто ради удовольствия водить за нос других. Но мертвым не нужны удовольствия, у них нет амбиций и им глубоко плевать на все никчемные ценности жизни, все деньги, золото и бриллианты. Они живут уже другой, лучшей жизнью, они находятся там, где заканчивается тоннель, там, где много света, там, где просто не может быть теней. Они бредут по бескрайнему пшеничному полю навстречу рассвету, бредут со своими любимыми, босыми ногами впитывая капли росы. И я сейчас там, вместе с Сашей, и мне нет никакого дела до вас, до вашей мелочной суеты, поэтому не смейте обвинять меня во лжи.
  
   Тени безопасны при свете дня, они представляют из себя только пространство с меньшей интенсивностью освещения, то пространство, куда попадает несколько меньше света, и чем ярче солнце, тем контрастнее тень. Когда наступает ночь, тени умирают совсем. Нет света - нет и теней. Только в сумерки они живут своей собственной жизнью. Они извиваются, неспешно движутся, меняют свои формы, совершенно независимо от освещения. Они даже иногда разговаривают с нами. Не часто, не со всеми и не все, но разговаривают. Та Тень, точно умела говорить, и я сам позже слышал ее голос. Голос грубый, тихий, голос нечеловеческий, но, безусловно, реальный.
  
   Одиночество - вот настоящий ад. Одиночество гораздо более жестоко, чем стая. В стае мы часть одного большого целого, в стае мы чувствуем дыхание за своей спиной, плечо друга или глаза врага. Одиночество - вгрызается в твои мысли и выпивает душу, каплю за каплей, пока не сведет тебя в могилу или не лишит рассудка. Сашке было одиноко, до ужаса одиноко. Совсем одна в пустой и мертвой квартире, вот уже целый месяц, превратившийся в ее сознании в вечность. Одна, совсем одна. Сначала, она готовила себе еду, варила сахар с молоком, даже испекла печенье. Она несколько раз выбиралась из дома, но только вечером, когда ни кто не мог рассмотреть ее лица. Она добегала до больницы и, кутаясь в капюшон, бежала к справочной и узнавала как дела у мамы. В реанимацию ее не пускали, поэтому девочка потеряла смысл в таких походах. Она могла попросить доктора Старцева, но с разбитым лицом не могла заставить себя к нему обратиться. Потом напала полная апатия и Саша перестала выходить из дома, готовить, а за одно и следить за собой, умываться, причесываться... Только лежала в постели и смотрела как на потолке передвигались солнечные зайчики. Боль постепенно ушла вместе с синяками и ссадинами, но девочка не желала смотреть в зеркало, она боялась увидеть себя некрасивой, с перекошенным и пожелтевшем лицом.
  
   Только письма ко мне выводили ее из ступора, она поднималась, брала бумагу и, одним усилием воли выбрасывала из головы все страшные мысли, а потом писала. Писала о том, что у нее все отлично, что мама выздоровела, что она ходит в школу... Писала то, что я хотел читать... А когда заканчивала, заклеивала конверт и, плотнее закутавшись в капюшон, несла его в ближайший почтовый ящик, тот, что находился на углу соседнего дома. Возвращаясь, Сашка ложилась на свою кровать и смотрела в потолок. Смотрела, смотрела, смотрела.
   За окном выл ветер, падал первый снег, мелкий и мерзкий, заметая парк и опавшую листву. Их листву. Больше всего она боялась, что ее не примет такой тот, кого она так любит, без переднего зуба, некрасивой и потрепанной, как старая тряпичная кукла, пролежавшая несколько лет на чердаке. Конечно, в ее состоянии виноват и я, так и не нашедший возможности написать ей ответ. Написать ей, что люблю ее больше жизни, и ничто этого не изменит. Но я, пока так и не смог.
  
   Саша снова лежала на своей кровати и задавалась вопросами: "За что ей все это? За что ей достался такой брат? Почему мама не любит ее? Почему папа ее бросил? Почему у нее отняли любимого, того, кто ее понимал и был так добр к ней?". Она думала о том, что если бы была взрослее, сильнее, умнее, она изменила бы все и отомстила бы всем... за всю причиненную ей боль сполна.
   Она испытывала нечеловеческие страдания, страдания, какие не может причинить физическая боль. Девушка мечтала закончить все, просто оборвать свои муки вместе с жизнью, что превратилась в ад. Но она не могла, не могла, так как обещала писать мне письма. Сашка считала, что без этих писем мне станет совсем плохо и я, не смогу перенести того, что, конечно же, выпало и на мою долю. Она думала о несправедливости жизни и бренности своего существования. Саша продолжала задавать себе одни и те же вопросы, она уже кричала, может про себя, а может быть и вслух: "Почему я так несчастна? Когда все это закончится? Кто может мне помочь?". Вопросы были риторическими, но она неожиданно услышала ответ: "Я". Она точно слышала, в этом не могло быть никаких сомнений, она, конечно, сошла с ума, свихнулась от всего произошедшего, но не до такой степени. Кто-то должен был произнести это слово, но кто?
  
   Сашка приподнялась на локти, прислушалась, внимательно осмотрела комнату. За окном еще яростнее выл ветер, пурга стучала в стекло, но в комнате было тепло и тихо. Саша полностью пришла в себя, она чувствовала, как по шее течет капля пота, как безобразно пахнет от нее и ее одежды, пахнет застарелым потом, почти мочой. Она чувствовала, что проснулась от какого-то сна, сна наяву и ее разбудил страх, древний инстинкт самосохранения, выплеснувший в кровь огромную порцию адреналина. Сашу начало трясти, и она натянула на себя одеяло, возможно от холода, но скорее всего от страха. Она видела смутную тень на полу, видела ее в сгущающихся сумерках и не могла понять, что может отбрасывать такую странную тень - большую, больше метра в диаметре, с рваными краями и плавно извивающуюся в темноте. Когда одеяло скрыло девочку с головой, она опять услышала голос: "Я тебе помогу". Саша завизжала, что было воздуху в легких, вскочила с кровати и включила свет.
   Комната оказалась пуста, никаких теней, никаких голосов, все это игра ее воспаленного сознания. Девочка отбросила все проблемы и направилась в ванну. Она уже пришла в себя и решила, что с нее хватит, что она возьмет свою жизнь в свои руки и постарается изменить все.
  
   Александр, и новые - старые друзья.
   (Рассказ Александра)
  
   Утро. Через большое окно, рядом с которым всегда стояла кровать короля, пробились первые лучики света. Рассвет еще не разогнал тьму нашей комнаты, но если присмотреться, стало гораздо светлее. Я не спал уже час, может полтора, эта привычка просыпаться до рассвета вернулась, вернулась сразу, будто никуда и не уходила, будто не было этих лет жизни дома. Я лежал и думал об отце, его упекли в психушку, и возможно, ему там самое место, но я уже простил ему все. Ради возвращения домой, теперь я готов был терпеть все побои и унижения, готов был сносить его пьянки и вонючих собутыльников, сносить даже женщин, что часто оставались у него. Отец любил маму, любил настолько, что так и не смог заменить ее другой.
  
   Как я хотел домой, но расслабляться я не имел права. Я должен выжить, должен не ради себя, ради Саши. Я не мог даже думать о ней, я гнал от себя все мысли, что приходили в голову, так как ничего хорошего с ней случиться не могло. В комнате все светлело и светлело. Уже можно было различить не только очертания кроватей, но и детей спавших на них, или не спавших. Инстинктом загнанного в угол волчонка, я чувствовал приближение беды, чувствовал, что вокруг сгущается что-то, вместе с солнечным светом приближалось ощущение тревоги, тревоги уже за себя. Я обязан был подготовиться, обязан был опередить стаю. Моя одежда бесшумно упала на пол, а ножка тяжелого табурета легла в мою руку, сухую и твердую. В тот момент, выбросив из головы все мысли, тревоги и воспоминания, я ясно услышал тихое перешептывание. Вот, то, что насторожило меня, именно на эти звуки отреагировало мое подсознание, так как моя дурная голова была забита другим. Я выскользнул из кровати и мягко, почти не издавая шума, бросился к заговорщикам. Я точно знал, что они задумали, точно знал, где они. В комнате места занимались согласно положению, согласно годами выработанным стаей правилам. И я ударил первым. Табурет взмыл в воздух и рухнул на парня, что первым меня заметил, взмыл второй раз и опустился на второго, я бил наугад, не в цель, а в направление цели, не во врага, а в его смутные очертания. Времени хватило и на третий удар, в который я вложил всю свою ярость. Табурет встретился с чьей-то головой, раздался стон, и я закричал: "Подъем петушки!". Я знал, что кричать, я знал все обычаи этой стаи, моей стаи, я кричал как Король, как Король имеющий право казнить и миловать. Мой яростный крик разбудил всех, он не мог не разбудить, в стае, даже "петушки" спят одним глазом. Мне опять повезло, кто-то включил свет. На короткое мгновение, я потерял зрение. Тусклые лампы, развешенные по потолку, взорвались в моей голове вспышкой тысяч молний, и рассыпались на миллионы отдельных искр. Глаза нещадно щипало, но медлить нельзя, нельзя давать им передышки, нужно задавить их психологически, напугать до смерти. Воспользовавшись всеобщим ослеплением, замешательством в рядах противника, я ударил вновь. Табурет поднимался и падал, поднимался и падал. Я перехватил его двумя руками и действовал как тараном. Когда зрение вернулось полностью, на полу лежало трое, двое корчились на кроватях, у одного из них шла не естественно алая кровь. Я оценил ситуацию и сразу понял, что положение мое не такое хорошее, как можно было представить. Да, пятеро выбыли из борьбы, по крайней мере, выбыли на время, но те трое, что остались, теперь были мне не по зубам. Я видел главного, самого здорового из них и самого злого. В его глазах горел испуг, легкий испуг, но страхом это назвать было нельзя. Такой испуг он преодолеет за считанные секунды, и бросится на меня, я точно знал, что бросится. Вспоминая события того утра сейчас, я удивляюсь своей проницательности все больше и больше, тогда я принял единственно верное решение. Это решение и спасло мне жизнь.
  
   Я бросил табурет на пол. Посмотрел в лицо противникам и начал переговоры. Как мог маленький и напуганный мальчишка вести себя с таким хладнокровием, с такой рассудительностью и мужеством, я сам не могу понять до сих пор.
   - Тихо все, я сказал! - Прокричал я, требуя внимания, а потом начал свою речь. - В этой комнате я был главным всегда, и пока я здесь, так и останется. Если кто желает испытать судьбу, пожалуйста, я согласен. Скажу сразу, я не останусь здесь надолго, мой отец псих, он попал в психушку и не сможет забрать меня. Поэтому я сбегу. Кто хочет, может со мной, кто не хочет, займет мое место, но тем, кто мне поможет, я буду благодарен особо.
  
   Я достаю из кармана Пэл-Мэл, нарочито небрежно сдираю прозрачную ленту, открываю пачку и протягиваю своим врагам. Момент решающий, они могут просто вырвать ее у меня из рук, забрать себе, а меня размазать по полу, но этого не происходит. Парни спокойно берут по сигарете и начинают рассаживаться на кроватях. Я победил. Они сочли риск драки со мной неоправданным. Зачем? Я ведь собирался бежать, оставить свой трон им добровольно, стоит ли рисковать? Драться с сыном психа, драться с психом, это рискованно, очень рискованно, можно проиграть и попасть напрямую к параше. Да, они сочли меня психом, достаточно было посмотреть на окровавленный табурет у моих ног, или обратить внимание на мое сумасшедшее спокойствие, или просто посмотреть в мои блестящие, нездоровые глаза. Я не возражал, не переубеждал, быть психом в стае, давало определенные преимущества. О психах всегда слагались легенды, говорили об их невероятной силе, о том, что они не чувствуют боли, что могут не спать ночами и при этом выглядеть нормальными. Я доказал им, что обладаю почти всеми этими качествами, а то, чего у меня не было совсем, ту сказочную силу психа, они испытать на себе не торопились. Теперь, я должен был всячески поддерживать свою легенду, свою репутацию, я должен был оставаться психом, хотя бы в их глазах, а значит совершать поступки, на которые способен только настоящий псих.
  
   Мы присели на кроватях, только мы вчетвером, так как остальных никто в расчет не брал. Остальные были статисты, так "петушки" или "бычье". Они группировались между собой, большинство никогда не лезли к "котле", те старались избегать взглядов вождей, потому как ничего хорошего от них ждать не приходилось. Другие крутились вокруг, стараясь угодить во всем и когда-нибудь удостоиться чести добить упавшего и самому занять его место. Сегодня мест в "котле" было больше, чем когда либо, я вывел из игры пятерых, и они, молча, зализывали свои раны, понимая, что теперь я недосягаем. Королем меня признали все, и больше их мнение не имеет значения. Их пятеро, а против них сорок. По одному моему взгляду, стая разорвет их на части, только чтобы сделать приятное своему вожаку.
  
   Я воспользовался услужливо поднесенным кем-то из "бычков" огнем, развалился на кровати и в положении полулежа, затянулся. Я не курил, мне сигареты не доставляли особого удовольствия, но пробовал не раз. Сегодня, сигарета казалась особенно приятной, после того, что я пережил, она принесла облегчение. Я мог расслабиться и поболтать с пацанами.
   - Тебя, кажется, Васькой зовут? - Спросил я парня, что сидел рядом. - Я тебя помню, только ты тогда мелким был, чуть выше моего плеча.
   - Да, я Василий, зови меня просто Шрам, это, - кивнул он на самого здорового из них, того, кто собственно и претендовал на мою кровать и мое положение, - Леха Ворон.
   - А я Серега Камень, - представился третий, - ты должен меня помнить, мы еще тогда с тобой воду носили, помнишь, в бачке на кухню таскали?
   - Да, помню, - не задумываясь, соврал я.
  
   Мы даже подружились с этими парнями, на поверку они оказались вполне хорошей компанией, для того места, в которое я попал. Самым классным из них был Леха Ворон, всегда полный здорового юмора и какой-то силы, не столько физической, сколько внутренней. Он не был таким злым и непробиваемым, каким казался или старался казаться, он, как и я, играл свою заученную роль.
  
   Письмо от Сашки я получил только через три недели, оказалось, оно добрые десять дней, валялось у директрисы на столе, и та решала, что с ним делать. Когда я получил конверт, он оказался вскрыт, но я настолько торопился посмотреть содержимое, что не обратил на это особого внимания. Там лежала фотография Сашки, веселой и прекрасной. Я немедленно прочитал текст. Она извинялась, что не смогла прийти и проводить меня, так как заболела мама. Писала, что все у нее в порядке, брат уехал и его не будет года два. Мама уже поправилась и вышла на работу. В классе все сожалеют о моих проблемах и рассчитывают, что я скоро вернусь, как только поправится отец. Но дальше было и про отца, она поинтересовалась его состоянием для меня. Врачи заявили, что у отца паранойя на почве алкоголизма, что понадобится длительное лечение, и он никогда не будет прежним. Они списали отца в полные психи и пообещали, что он выйдет не ранее, чем через год. Отцу понадобится уход и опека, так, что он сам, не сможет быть моим опекуном. Саша писала, как могла мягко, но я понял, что, только сбежав смогу получить свободу. В конце она добавила, что любит меня и горячо целует в губы.
  
   Бежать зимой - бессмысленно, побег я запланировал на май, как подарок себе на четырнадцатилетние. Мои новые друзья поддержали меня в этом. Они больше не желали мне зла, так как я всегда общался с ними на равных, не пытался унизить или задавить авторитетом. Я не обладал садистскими наклонностями, как мой предшественник, не любил ночные экзекуции и проводил их только для поддержания порядка в группе.
   - Зачем тебе бежать? - Спросил как-то Ворон, когда мы пришли с прогулки и уселись покурить вдвоем, на моей кровати у окна.
   - Меня там девчонка ждет, - честно ответил я. Нужно было видеть выражение его лица. Я в секунду приподнялся до небес в его глазах. Здесь, они только могли мечтать о девчонках. Они видели их достаточно часто, в столовой, куда ходили строем, в коридорах школы, где нельзя было в без сопровождения пройти даже в туалет. На прогулках, где мы гуляли под строгим присмотром, каждая группа, на определенном участке. Правила нарушать категорически запрещалось, переступить белую линию, ограничивающую территорию на площадке, или покинуть стол в столовой - означало залет. За залет приходилось расплачиваться в камере дяди Толи. Только на новогодней елке или танцах, что иногда устраивали для показухи, когда в интернат наведывались спонсоры или начальство, только там можно было спокойно поговорить с девочкой и никто бы за это тебя не избил. Но такое бывало, крайне редко и опыта общения с противоположным полом у мальчишек не было. Весь свой жизненный опыт они получали из телевизора и рассказов старших, что хвастались своим сексуальным опытом, купленным за деньги или взятым силой. Опыт был пошлым, вульгарным и жестоким. Им не дано было понять, что девочка может быть отличным другом и с ней можно просто разговаривать и делиться своими проблемами. Что она может понять, может успокоить, вселить уверенность и придать сил, когда кажется, что их уже нет. Нет, с точки зрения секса, я был вполне нормальный, но я не считал секс главным в отношениях, я думал, что секс должен быть тогда, когда она будет к нему готова, когда будем готовы мы.
  
   Я показал Лехе фото Сашки. Он долго рассматривал его, потом неохотно вернул обратно. В глазах у него стояла тоска, такая тоска, что мне стало его жаль.
   - Я ухожу с тобой. - Просто сказал он.
  
   Пробуждение.
   (Рассказ Саши)
  
   Я сильно изменилась, внешне повзрослела как минимум на пару лет. Я смотрела на себя в зеркало и видела совершенно другого человека. Нельзя сказать, что бы новая Сашка мне не нравилась, скорее наоборот. Отмытая, причесанная и накрашенная я выглядела лет на пятнадцать - шестнадцать. Мои глаза потемнели, со щек пропали глупые детские ямочки, да и от щек остались только одни воспоминания. Тональный крем, что я нашла у мамы, скрыл желтизну, оставшуюся от синяков. Грудь увеличилась, словно выросла за месяц минимум на один размер. Да, эта девушка мне нравилась, но это была другая Сашка, злая и голодная, как волчата из стаи Александра. Я надела обтягивающие джинсы и новую блузку, бюсгалтер оказался мал и под тканью блузы ясно выделялись торчащие соски, но это никак не напрягало. После всей бури событий, меня не могла побеспокоить такая мелочь, как торчащие соски. Я накинула куртку и направилась в больницу, сначала необходимо повидать маму, выяснить с ней отношения раз и навсегда, в каком бы состоянии та ни была.
  
   Добралась пешком, вошла в пустой холл больницы и обратилась в справочную. Какая-то женщина в белом халате ответила, что мама переведена в палату, но часы посещения закончены и я должна прийти завтра. "Завтра будет поздно", - я зло огрызнулась и отправилась в приемное отделение. Старцев сидел за столом и что-то писал. Он не сразу меня заметил, а еще долго продолжал водить авторучкой по бумаге, а когда заметил, сдвинул со лба очки без оправы и поздоровался:
   - Ну, привет, пропащая.
   - Здравствуйте, доктор.
   - Что случилось? Ты проходи, садись, - на лице у доктора растянулась добрая улыбка и даже в глазах заиграли веселые огоньки, - расскажи как твои дела, как Санек?
   - У меня мама здесь, в больнице, Сашку я не видела больше вас, я не смогла прийти в тот день, когда его увезли, меня избил мой брат, а маму ударил ножом.
   - Есть здесь женщина с ножевым ранением, но она уже почти в порядке, ее перевели в хирургию из интенсивной терапии еще на прошлой неделе. - На лице доктора отразилась тревога и озабоченность.
   - Я могу поговорить с ней?
   - Приходи лучше завтра, с ней все нормально, а сейчас она неверное отдыхает.
   - С ней, может быть, а вот со мной не все...
   - Что случилось? Я могу тебе помочь?
   - Мне очень нужно с ней поговорить, прямо сейчас.
   - Хорошо, только не реви, сейчас отведу. - Доктор улыбнулся, а я сделала серьезное лицо и никак не собиралась плакать, за эти дни все мои слезы уже закончились, пересохли как последний ручей в пустыне.
  
   Старцев отвел меня к палате и заторопился обратно, в приемное, на дежурство. Мама лежала на кровати с закрытыми глазами. Ее лицо посерело, осунулось, покрылось морщинами, и она стала выглядеть старше на несколько лет. Я вспомнила, что маме только недавно исполнилось сорок семь, а сейчас, она выглядела совсем как старуха. Мама открыла глаза и внимательно присмотрелась, в палате было темно, но свет уличного фонаря проникал через окно.
   - Явилась, сука, - вместо приветствия, зло и безжалостно выдавила она.
   - Я тебе жизнь спасла, - я отвечала спокойно, хотя в груди все кипело и рвалось вырваться наружу.
   - Даа, спаслаа, - протянула она.
   - За что ты меня так ненавидишь?
   - Это ты во всем виновата, воровка, дрянь, это ты... - Женщина заплакала и отвернулась, - уходи, видеть тебя не хочу. Это ты тварь моего сыночка сгубила...
   Я постояла еще секунду, говорить сейчас нам было не о чем, развернулась на пятках и ушла, по-английски не прощаясь. У меня накопилось слишком много дел, я еще должна многое сделать.
  
   Мне было нужно побыть одной и привести в порядок свои мысли, я вернулась домой. Для начала сытный ужин и здоровый сон, все остальное - потом. С ужином дела обстояли не очень, поела то, что смогла приготовить из жалких остатков продуктов. Получился вермишелевый суп на овощном бульоне, не густо, но лучше чем ничего. Со сном, дела обстояли значительно лучше. Усилием воли я погасила свет, легла в постель, укрывшись с головой, и моментально заснула. Мне снился сон, и в этом сне я видела нас, мы сидели под большим раскидистым деревом, и пили апельсиновый сок из высоких стаканов, через соломинку. Мы беспечно разговаривали и смеялись, а сзади подползала Тень. Я точно знала, что при свете дня Тень бессильна, но солнце уже клонилось к горизонту все быстрее и быстрее.
  
   Я проснулась под утро, ночная рубашка прилипла к телу, а руки и ноги покрылись гусиной кожей. В комнате не было жарко, скорее наоборот, и даже под теплым ватным одеялом я не испытывала комфорта. Покрутившись немного в постели, решила, что больше не усну. Мельком взглянула на ненавистный потолок, на котором изучила каждую трещинку, быстро поднялась, включила свет и побрела в ванную. Когда я вернулась обратно, за окном забрезжил рассвет. Очень не хотелось одеваться, но я переборола себя, натянула вчерашние тряпки, еще чистые, так как ходила в них только один вечер, и легла поверх одеяла. На улице еще слишком рано, чтобы отправляться в путь и слишком светло, чтобы уснуть. Я лежала, прикрыв глаза, зрелище потолка меня больше не забавляло. "Я тебе помогу", - вспомнились мне слова, пришедшие из неоткуда. "Какая чушь, кто мне сможет помочь, кроме меня самой", - пришлось успокаивать себя любимую. "Я тебе уже помог", - раздался все тот же мерзкий и скрипучий голос. "Я опять уснула и этот голос мне снится, это продолжение моего ночного кошмара и все", - сказала я себе и усилием воли заставила не реагировать на доносящуюся до меня речь. "Разве ты не изменилась со вчерашнего дня?", - задал вопрос голос. Теперь, я ответила, не могла не ответить, слишком устала бояться, ответила грубо и дерзко: "Сгинь, нечисть поганая, сгинь, иначе я включу свет". "От себя не убежишь, не спрячешься", - парировал голос. "Я включу свет, и ты исчезнешь". "Да, но я вернусь, как только придет время". Я не выдержала, встала и щелкнула выключателем, но прежде, чем светильник загорелся, я увидела. Я ясно рассмотрела Тень, которая медленно ползла по моей комнате, а в глубине этой Тени казалось настолько темно, что если тьма выйдет наружу, она поглотит меня, а заодно со мной и весь город.
  
   Солнце поднялось над горизонтом и осветило комнату. Настала пора действовать. Я прошла на кухню, встала на табурет, открыла воздуховод и забрала все деньги. Матери они пока не нужны, а я весь месяц не брала ни копейки, так как не выходила из дома и питалась одними макаронами. Теперь, деньги понадобились, и если мама поставила на свою дочь клеймо воровки, то я имею право их забрать. Сложив самые необходимые вещи в небольшую спортивную сумку, я покинула квартиру, просто ушла, захлопнув дверь, ключи я оставила на обеденном столе, спалив все мосты.
  
   Сашка. Договор с тенью.
   (Рассказ Александра)
  
   Саша набрала номер телефона, что хранила уже года три, не решаясь позвонить. Этот номер она увидела в записной книжке матери и переписала себе. На дальнем конце провода должен ответить ее отец, но ответил ребенок, мальчик, лет шести. Саша, молча повесила трубку на рычаг, последняя ее надежда лопнула как мыльный пузырь. У отца своя семья и свои проблемы, она ему точно не нужна, была бы нужна, он давно позвонил бы сам. Возвратиться домой - невозможно, она не могла больше ночевать в этом доме, да и если бы смогла, все равно осталась без ключей. Девушке было ужасно страшно в своей комнате, хотя она старалась держать себя в руках. Саша стала перебирать в памяти подруг, но ничего на ум не приходило, она не была настолько близка ни с кем из них, чтобы напроситься на ночлег. У всех свои семьи - сестры, братья и родители, у всех свои проблемы и свои страхи. Со своими Саше необходимо справиться самой. Только она сама может себе помочь, только она может вырваться из заколдованного круга неудач и бед, что преследуют ее по пятам последние время.
  
   Девушка просто шла по улице, шла в никуда, она бродила по городу большую часть дня, а теперь близился вечер. Впереди показалась вывеска кафе, где когда-то мы сидели и смотрели друг другу в глаза. Только сейчас, Сашка поняла, насколько проголодалась. Кофе и пирожные она не хотела, а вот большая порция пельменей, пришлась кстати. Сашка дополнила заказ овощным салатом и молочным коктейлем, гулять - так гулять. Подкрепившись, девушка вспомнила о заброшенном доме на окраине. Там, конечно холодно, но лучше крыша над головой, чем ничего, она твердо решила домой не возвращаться. Только одна мысль о страшной Тени вызывала нервную дрожь. Лучше на улице, на ветру, под открытым небом, чем дома и одной.
  
   До окраины Сашка доходит быстро, вот уже рядом дом с покосившимся крыльцом. Дверь открывается тяжело, но не скрипит. Здесь редко кто бывает, только мальчишки иногда прибегают поиграть, но среди мальчишек дом имеет дурную славу, поэтому они тут не задерживаются. А бомжей в городе нет, здесь нормальные люди еле сводят концы с концами, а бомжам точно не прокормиться. Кроме того, в городе много пустующих квартир, уезжает народ потихоньку, не желая мириться с нуждой и отсутствием работы. Но такой дом только один, стоит на отшибе и редко кто появляется у его стен. Дом заброшен уже много лет, полы сгнили и местами провалились совсем, в прихожей большая темная дыра, что сразу напоминает Сашке про Тень. Девочку накрывает волна страха, но этот страх далек от того ужаса, который она ощущает дома. Она проходит дальше, заглядывает в комнату, где стоит старый, местами драный диван, все завалено различным мусором и пахнет сыростью. В комнате значительно теплее, чем на улице, но достаточно холодно для ночлега. У Саши нет выбора, приходится готовить себе постель здесь, завтра, отдохнув, она обязательно что-то придумает.
  
   Сашка хорошо поработала. Она убрала весь мусор, нашла кучу старого тряпья из которого подготовила себе постель, все теплее будет спать. Потом плотно закрыла дверь в комнату, подперев ее изнутри. Все, пора в постель, на улице уже смеркалось и пошел снег. Сашка лежала и думала о том, что здесь Тень до нее не доберется, здесь никто ее не найдет и она в полной безопасности. За окном выл ветер, небо стремительно чернело и в доме становилось совсем темно. Темнее, чем дома, но серые тени пододвигались к девочке все ближе и ближе. Саше снова стало страшно, безумно страшно, как там, в своей комнате. Сашка укуталась в кучу тряпок и почти не дышала, когда раздался легкий скрип старого пола. Он мог скрипеть и от ветра на улице, и от изменения температуры или влажности, но Сашка точно знала, что она здесь, Тень здесь и она пришла за ней. Саша тихо, почти шепотом, одними губами спросила: "Кто здесь?". Ответ не замедлил себя ждать: "Я тебе помогу. Я дам тебе все, что ты хочешь". Саша только плотнее вжалась в диван и молчала. Она едва не опорожнила мочевой пузырь от страха. Нет, это был не страх, это был гадкий и скользкий ужас, засевший внутри нее. Саша задрожала всем телом и прокричала: "Уходи!". "Нет, я не уйду", - раздался хриплый ответ Тени. "Уходи! Уходи! Уходи!", - кричала девочка, переходя на визг. Когда она успокоилась, установилась полная тишина, ветер стих и девочке казалось, что она слышит, как за окном падают снежинки. Пауза продолжалась долго, Саша даже начала дышать, когда голос Тени заговорил вновь: "Нам нужно с тобой договориться". "Уйди, пожалуйста", - прошептала девочка и зарыдала. "Ты же хочешь вернуть себе жизнь? Вернуть любовь, хотя бы на время?". Саша не знала, что ответить. Она очень не хотела разговаривать с Тенью, не хотела ничего слышать и видеть. Девочка хотела потерять сознание и не чувствовать этого дикого страха. Но она ответила: "Хочу". Может внутри ее нашлось немного мужества, мужества воспользоваться помощью извне.
  
   Да. В этой маленькой девочке оказалось столько мужества, сколько в десятке мужиков нужно было поискать, и вполне вероятно не найти. "Ты получишь все, но через пять лет, я вернусь за тобой, и ты будешь принадлежать мне". Саша лежала и думала, что лучше на пять лет вернуть себе нормальную жизнь, быть рядом с любимым человеком, чем сносить этот ужас каждую ночь и быть одной. Она не могла уже быть одна, она устала, очень устала. "Да", - прошептала девочка и уснула. Сон неглубокий, но самый настоящий сон, со сновидениями, пришел сразу, и ее окутало туманом. В тумане девочка видела себя, идущей по городу, ко мне домой. Там была женщина, пожилая женщина, и Саша говорила с ней. Говорила, говорила, говорила, пока не проснулась от внезапного шума. Девочка подняла голову и прислушалась. На улице уже совсем стемнело, крупные хлопья снега падали и падали за окном. В прихожей послышались шаги. Саше, несомненно, было страшно, но после последнего разговора с Тенью, этот страх был другой, какой-то обыденный, словно не настоящий. Она на носках проскользнула к двери, проверила подпорку, а потом заглянула в щель. Она ясно увидела высокого и широкоплечего мужчину на фоне окна, в котором отражалась луна и звездное небо. Мужчина упал на колени и убрал какой-то сверток под доски пола. Поднимался ночной посетитель долго и неестественно, потом прикурил сигарету, и в свете зажигалки девочка рассмотрела его скорченное от боли лицо.
  
   Рембо.
   (Рассказ Александра)
  
   Станислав Журин, по кличке Рембо, закончил объезд точек и направлялся в банк. На заднем сиденье лежали две больших сумки, набитые купюрами разного достоинства. Рембо держал в этом городе большой и серьезный бизнес, двенадцать точек по продаже героина. Бизнес был поставлен на широкую ногу. В деле кроме Рембо участвовал высокопоставленный чиновник мэрии, Виталий Краснов и первый заместитель начальника ГУВД Алесей Савченко. Все точки имели серьезную крышу и высокую степень организации бизнеса. Героин всегда подвозили одни люди, которых можно было привлечь только за хранение, а деньги забирал он сам. Если Рембо возьмут с деньгами, то предъявить, по сути, ему нечего. Он никогда не касался наркотиков, никогда даже не видел своего товара. Героин поставлял Краснов, Савченко обеспечивал прикрытие, а он обеспечивал только точки и людей, торгующих этой дрянью, которых всегда можно было поменять на новых. В этом городе, Стас чувствовал себя королем, чувствовал свою власть над всеми жителями, над патрульными и участковыми, над чиновниками и банкирами. Всех, кого он еще не купил, он запугал до смерти, а тех, кого не запугал, он просто убил, повезло только тем, кто понятия не имел о его существовании. Врагов у Стаса не было, да и не могло быть, враг - это по крайней мере равный тебе по силе соперник, а Стас давно знал свою силу, слишком давно почувствовал силу денег и накопил достаточное состояние, чтобы не иметь врагов. Были, как он считал завистники, но у всех этих мелких шавок - кишка тонка не него рыпаться.
  
   Рембо мягко остановил свой Мерседес у банка и вышел на воздух. Небольшой мороз, градусов пять, не больше, скрипящий под ногами снег, который кружась, ложился на недавно почищенные дорожки. Облицованное мраморными плитами здание банка напоминала мавзолей. Его внешний вид казался слишком помпезным, но в этом банке Стаса ждали всегда с распростертыми объятьями. Он был одним из самых уважаемых клиентов, так как каждую неделю приобретал у банка около ста тысяч долларов, когда больше, когда меньше, платя наличными. Сегодня сумма составила всего чуть больше восьмидесяти пяти тысяч, за которые Стас внес две полные сумки российских банкнот. Деньги были мятыми, потрепанные пачки перехвачены резинками и выглядели, по меньшей мере, странно, но в банке не задавали лишних вопросов, для них это были просто деньги. Тихий шелест счетно-денежной машины раздавался из кассы минут сорок, в это время Рембо пил кофе в компании самого прекрасного менеджера банка, девушки по имени Соня. Было у Софьи и отчество, но Рембо никогда им не интересовался, он даже фамилии ее не знал, просто заходил в банк и требовал пригласить его Сонечку. Кофе немного взбодрил, Соня настроила на романтический лад, и Стас решил пригласить девушку в ресторан, в конце концов, вечер у него был свободный. Софья согласилась и обещала явиться к одиннадцати вечера в заведение под названием "Созвездие". Когда кассир принесла аккуратно запечатанные в полиэтилен пачки американских банкнот, Рембо галантно поцеловал Сони руку и удалился. Предстояла поездка загород, где он должен был передать часть кристально чистой наличности партнерам.
  
   Мерседес рванул со стоянки на красный свет, не обращая внимания на сигналы других водителей, помчался к выезду из города. Уже совсем стемнело, в каше, образовавшейся на дороге, скользила даже зимняя шипованная резина. Мотор ревел, повинуясь педали акселератора, снег бился об ветровое стекло. Рембо давил на газ и стрелка спидометра не опускалась ниже ста двадцати. Ему нравился риск, за рулем он получал удовольствие, скорость давала ощущение жизни и свободы. Обгоняя по встречной немногих водителей, что рискнули выехать на дорогу в такую погоду, Стас быстро оказался на выезде. Впереди кольцо, поворот направо, машина, напичканная самой современной электроникой, легко повинуется рулю. Выход из небольшого заноса, потом обгон фургона, неудачно припаркованного на дороге, опять занос и Мерседес идет на сближение с линией электропередачи. Столб все ближе и ближе, а автомобиль полностью перестал повиноваться рулю. Удар, в глазах потемнело, но подушка безопасности сработала вовремя, а значит, все будет в порядке.
  
   Из фургона вышли двое. Темнота не позволяла рассмотреть лиц. Один бросился собирать ленту с острыми шипами, торчащими вверх, такую, использует милиция для остановки транспортных средств. Второй, вооруженный автоматом, направлялся прямо к нему. ПМ мгновенно скользнул в руку, Рембо выстрелил прямо сквозь заднее тонированное стекло. Парень пошатнулся, но на ногах устоял, ответная очередь из автомата не заставила себя ждать. Стас выстрелил еще и еще. У него было преимущество, пока стекло цело, он мог видеть противника, а тот его нет, но автоматная очередь быстро расставила все по местам, Рембо почувствовал, как пуля пробила плечо, а вторая попала в живот, но его противник сам повалился на заснеженное дорожное полотно. Второй уже спешил на помощь своему упавшему подельнику. Рембо стиснул зубы, он был достоин того погоняла, что с гордостью носил еще с малолетки, он выстрелил и попал первой же пулей оставшемуся бандиту в голову. Стас хорошо видел сквозь проем от заднего стекла, рассыпавшегося на мелкие осколки, как второй тоже упал.
  
   Сначала Рембо попытался запустить двигатель, но ничего не получилось, выйти из машины ему удалось с трудом. Он подхватил пакет с деньгами и подошел к фургону. Ключей в зажигании не было, к тому же одна из пуль, выпущенных им в противника, пробила фургону радиатор. Он мог остановить попутку, но, похоже, серьезно раненный, с такими деньгами, он легко мог оказаться добычей наркомана или алкоголика. Нужно было первым делом спрятать деньги, но где? Метрах в пятистах от него, на краю города, стоял старый, заброшенный дом. Стас пошел туда. Кровь пропитала дубленку и капала на покрытую снегом землю, снегопад усиливался, а ветер стихал. Рана в плече кровоточит сильнее, но она не так опасна, как рана в животе, из которой вся кровь поступает в брюшную полость. Идти все тяжелее и тяжелее, ноги не слушаются, но дом уже рядом. В доме тихо и спокойно. Рембо открывает дверь и буквально вваливается внутрь. Прямо напротив него, сгнившие и растрескавшиеся доски пола образовали дыру, искать более подходящее место нет времени, он уже чувствовал, что теряет силы с каждым шагом. Пришлось встать на колени, чтобы дотянуться и убрать деньги под доски пола. Из последних сил, Рембо встает, достает трясущимися руками сигарету, закуривает и уходит. Стас пойдет до дороге, и преодолеет еще порядка километра, пока его подхватит попутка. Но в больницу, водитель довезет уже начавший остывать труп наркоторговца.
  
   Побег.
   (Рассказ Александра)
  
   Как я прожил следующие полгода, если честно, не помню, не было никаких более - менее значимых событий, которые отложились в памяти. Постоянная каждодневная рутина, от которой память просто избавилась за ненадобностью. Помню, как раз за разом перечитывал письмо Саши, это была одна из немногих моих радостей. Помню, даже запах, который исходил от бумаги - ее запах.
  
   Весна пришла как всегда незаметно. Февральские морозы сменялись капелью, потом, в марте, ударили с новой силой. Только в середине апреля сошел снег и стали лопаться первые почки. План побега разрабатывался всю долгую зиму. Он получился несколько сложным, но тогда мне казалось, что это единственный вариант вырваться из этой тюрьмы. 14 мая, в мой день рожденья, мы приступили к его реализации.
  
   Как только группа вернулась с обеда, где меня поздравляли с именинами и в честь такого праздника раздавали всем по карамельке, стая устроила небольшой бунт. Все кричали и топали ногами более получаса, прежде чем в замке повернулся ключ, и в комнату вошла одна из воспитателей - надзирателей, тетя Маша. Она была нормальная, никогда нас не била, но и не испытывала к нам особой любви, она просто выполняла свою работу, а мы были ее часть, небольшая, не главная, а просто часть. Главным в ее работе были бумаги, воспитательные планы, отчеты другая бумажная дребедень, которой она занималась постоянно, не обращая на нас особого внимания. Она вошла в нашу комнату и властно потребовала прекратить бардак, при этом оставив дверь открытой. Один из ребят немедленно заблокировал замок при помощи простой спички. Женщина кричала, а стая расходилась все больше, волчата кричали, что они голодны, что их кормят дерьмом и требовали нормальную еду, начав кидать в нее подушки, карандаши и книги. Тетя Маша выскочила за дверь и попыталась ее закрыть, но ничего из этого не вышло. Она провозилась с замком минут десять, но шум усиливался. Тогда она бросила тщетные попытки и направилась за директором. Как только женщина скрылась за поворотом, мы с Вороном выскользнули в коридор. Я шел первым, Ворона двигался следом. Мы пробежали метров сорок, вдоль дверей в комнаты других групп, направляясь к лестнице. Когда мы выскочили на площадку третьего этажа, с первого послышались четкие шаги. Долго размышлять времени не было, я открыл дверь в крыло девочек и мы скрылись в таком же точно коридоре, построенным как зеркальное отражение нашего. Шаги приближались, и мы перестали дышать. В небольшую щель я видел директрису, которая не спеша, прошла в дверь, откуда мы вышли считанные секунда назад. Времени почти не оставалось. Волчата сделают все, что бы наш побег обнаружился как можно позже, но долго скрывать отсутствие двоих детей не получится. Нужно торопиться. Я выждал еще несколько секунд, и мы спустились на первый этаж, где находились кабинеты трудов, спортивный зал, столовая и хозяйственные помещения. Коридор был пуст, но в любой момент кто-то из работников интерната мог выйти и заметить двух беглецов. Чтобы не стучать ботинками по деревянному полу, я разулся, и Леха последовал моему примеру. Я никогда не бегал стометровку так быстро. Расстояние, отделяющее лестничную площадку от служебного выхода, мы пролетели за считанные секунды, еще мгновение и я напряженно вглядывался во двор через грязное окно. Путь к свободе был открыт, во дворе - никого, ворота закрыты, но под воротами образовалась большая щель, через которую можно было проползти вполне нормально. Я медлил, вспоминая опыт прошлой попытки побега, слишком дорого обошлась мне моя неосмотрительность. Выбитые зубы не в счет, моя детская наивность стоила семи месяцев заключения в этом интернате - тюрьме.
  
   Леха нетерпеливо подталкивал меня в спину, но осторожность, все же, не была напрасной, из двери гаража, приземистого кирпичного строения, что возвели не так давно, во время моего отсутствия в интернате, вышел дядя Толя, неся в руках лопату и ведро. Дворник направился к клумбе и не торопясь стал выкапывать с корнями прошлогодние цветы, складывая растения в ведро. На все - про все, у дяди Толи ушло минут пять. Закончив копать, он положил лопату рядом с клумбой, поднял ведро и направился в другой конец двора. Когда дворник прошел мимо двери и оказался к нам спиной, я дернул Ворона за рукав. Взяв в каждую руку по ботинку, мы выскочили за дверь, от свободы нас отделяло только сто пятьдесят метров двора и железные ворота. Если дворник обернется, у нас практически не останется шансов. Мы бежали на пределе своих возможностей, камни больно впивались в ноги, но никто не обращал на это внимания, главное, добраться до ворот. Нам повезло, более чем повезло. Мы одновременно нырнули под металлическую трубу, из которой были сварены две большие створки и оказались за территорией. Я склонился вниз и заглянул во двор, погони не заметил, первая часть нашего плана удалась.
  
   Мы не тратили время на натягивание ботинок, бежали босиком по пыльной дороге. Впереди, метрах в трехстах росли зеленые насаждения, необычайно зеленые и такие прекрасные, что захватывало дух. Ноги скользили в пыли, ныли от напряжения и кровоточили от ран, оставленных на ступнях острыми камнями. Мы ворвались в гущу зарослей и оба повалились на мягкую и ярко-зеленую траву. Вокруг пахло весной. Запахи цветения и смолы с лопнувших почек, травы, кружили голову, а может, это воздух свободы сводил меня с ума. Еще немного и я обниму Сашку, которая стала мне дороже жизни. Я откинулся на спину, и мы лежали еще минут пять, восстанавливая дыхание и силы. Впереди был трудный путь в город, путь длинной в сто шестьдесят километров, которые два подростка должны пройти пешком, без еды, воды и какой либо экипировки.
  
   Это был не путь, это было направление. Выходить на дорогу - опасно, если нас поймают, нам обоим не жить. Идти сквозь заросли придорожных посадок - слишком тяжело. Мы отправились напрямую, по полям, через редкий подлесок, по оврагам и ухабам. Ориентироваться пришлось по солнцу, пока оно не скрылось за горизонтом. Первую ночь мы провели в овраге, устелив себе ложе травой и ветвями, мы крепко спали, прижимаясь спина к спине, для сохранения тепла. Весной ночи еще холодные, а наши интернатские рубашки и тонкие джемпера почти не согревали, но усталость взяла свое и мы оба проспали до рассвета. С зарей мы замерзли так, что дрожали всем телом. Стараясь согреться, мы отправились дальше, едва первые лучи солнца осветили нам путь. Сильно хотелось есть. Наши припасы, состоящие из двух комков хлеба и десятка карамелек закончились еще вчера, поэтому мы ели все съедобное, что попадалось нам на пути. Ворон находил нам еду, как опытный путешественник. Он распознавал в траве щавель, находил съедобные ростки, семена и цветы. Он даже нашел небольшой родник, когда полуденное солнце принесло с собой уже нестерпимую жажду. Из-под камня, в очередном овраге, тонкой струйкой стекали остатки весенних талых вод, вода была божественна на вкус и холодная до ломоты в зубах. Вода придала нам сил, и мы ускорили шаг. С сумерками второго дня, мы заметили одиноко стоящую покосившеюся хибару. Леха пошел на разведку. Дом оказался пуст, заброшен и вполне подходил для ночлега. Просторная кухня со старой, полуразвалившейся печкой и две комнаты, одна побольше, совершенно пустая, а вторая совсем маленькая, с двумя кроватями, будто специально оставленными для нас. Мы уснули на сетчатых кроватях без матрасов, с вытянутой до пола сеткой, которая врезалась нам в тело, словно не замечая тонкой ткани одежды. Старые ржавые кровати были удобнее, чем подстилка из веток и травы, а маленькая комната сохранила для нас тепло жаркого весеннего солнца до утра. Каким наслаждением было спать в тепле и уюте, не замечая скрипа ржавой сетки. Проснулся я под утро, от жуткого кашля Алексея. Кашель сотрясал все его тело, а по щекам текли влажные капли испарины. Леша простыл, простыл сильно. Если бы я был дома, я напоил бы его горячим чаем с малиной, дал бы аспирин и возможно смог бы ему помочь, но здесь, в этой лачуге, я чувствовал себя беспомощным как ребенок. Лоб Алексея был огненный на ощупь, а его лицо стало красным. Его необходимо было срочно доставить в больницу, или назад, в лазарет интерната, но назад пути не было. "Если найду на чем довезти его до города, возможно Саша сможет ему помочь. Доктор Старцев сможет, точно сможет", - думал я, но как нам туда попасть, осталось, наверное, больше трети пути.
  
   Леха проснулся, он был настолько слаб, что мог идти, только едва передвигая ноги. Я поддерживал его, как мог, а он старался сделать вид, что вот-вот придет в порядок. Выбора у меня не было, и мы направились к дороге, до которой добирались больше часа. Наконец, услышав шум трассы, мы прибавили шагу и оказались на обочине. Машины пролетали мимо, словно не замечая двух подростков, бредущих вдоль асфальтного полотна. Я усадил Леху на низенькое ограждение, установленное вдоль трассы, и попытался остановить попутку. Наверное, после сотой попытки, я вышел на дорогу и преградил путь небольшого автомобильчика. Помню, это был Форд К. Такой маленький и кругленький, небесно-голубого цвета. За рулем сидела женщина средних лет, она открыла окно и отругала меня за столь безумный поступок. Пришлось оправдываться, говорить, что у меня очень серьезная причина для такого отчаянного шага, что я беспокоюсь за жизнь и здоровье друга, что его немедленно нужно доставить в больницу, или хотя бы домой. Но мои уговоры не помогли, дама объехала меня и надавила на газ. Рядом остановился парень на Ладе, модель уже не помню, а вот цвет, кажется, был синий, темно-синий. Я снял с себя серебряный крест, подаренный мне Сашкой, и протянул водителю. "У меня нет денег и это единственная ценная вещь, которой я могу оплатить проезд, но нам срочно нужно в город, моему другу очень плохо". Водитель осмотрел меня, потом Лешку, повертел в руках крест и повесил его на мою шею: "Такие вещи не отдают в оплату проезда, да я и не таксист. Садитесь. Да, он сможет сам подняться или мне помочь?". Путь в город занял около часа, всего какой-то час, а пешком пришлось бы топать весь день, не меньше. Парень тормознул у больницы, по пути Леха потерял сознание и он понес Ворона на руках, даже не закрыв машину. Я постоял, охраняя его собственность, пока водитель не вышел из двери приемного отделения, а потом побежал к подворотне, к той самой, к которой бежал от дам из попечительского совета, той самой, путь к которой оказался длиной в семь месяцев. Я бежал и думал, что Ворона не увижу уже никогда.
  
   Встреча.
   (Рассказ автора)
  
   Мальчик бежал по городу в состоянии внутреннего возбуждения, внутри него все кипело в предвкушении долгожданной встречи с любимой. Знакомая улица, знакомый дом, даже знакомые лица прохожих, как долго он здесь не был. Вот ее подъезд, скамейка, на ней старушки и, о боже, Сашка.
   - Сашка! - Закричал парень, внезапно осипшим, низким и чужим голосом.
   - Привет! - Поздоровалась девушка и улыбнулась своей милой, такой знакомой и в тоже время другой улыбкой, более взрослой что ли.
   - Сашка! Как я соскучился! - Парень говорил уже спокойнее и весь светился как начищенный ртутью пятак.
   - Я тоже! - Ответила девушка, проведя рукой по его волосам. Да. Она была уже девушка, выглядела как девушка, настоящая красавица.
   - Ну, здравствуй внук, - вдруг обратилась к Александру старушка, сидевшая на лавочке. Он абсолютно не обратил на нее внимания, но это действительно была его бабушка. - Как побегал?
   - Нормально, - подросток был шокирован, буквально обескуражен. Он никак не ожидал встретить здесь свою бабушку, которая приезжала из областного центра очень редко. А до него ей не было дела вообще.
   - Милая, - обратилась бабушка к Саше, - я свою часть договора выполнила. Мальчик здесь, документы у тебя. Я уезжаю, так что будь добра, выполни свою.
   Саша повернулась, покопалась в сумочке и достала небольшой сверток и протянула его бабушке.
   - Вот, извините, я так взволнована, - сказала девушка и, повернувшись к Александру, добавила, - пошли.
   - До свидания дети, я искренне желаю вам счастья, - бабушка повернулась и тоже не спеша направилась в сторону центра города.
   Саша, как и прежде, взяла его под руку и потянула за собой.
   - Куда мы идем? - Вопросов накопилось множество, с чего-то нужно было начинать, а этот словно сорвался с языка парня.
   - Ко мне, - ответила Сашка, - точнее к нам.
   - А как же брат и мама?
   - Теперь, я живу одна, вернее, с тобой. Я тебе все объясню, но позже, как только будем дома.
  
   Парень не мог ничего понять. Сашка изменилась, очень изменилась. Она повзрослела и стала выглядеть лет на шестнадцать - не меньше. Но как может даже шестнадцатилетняя девушка жить одна, не говоря уже о том, что ей всего четырнадцать? Откуда бабушка знает о его побеге? Что собственно происходит?
  
   Квартирка оказалась недалеко, всего в двух кварталах от места, где Сашка жила раньше, с мамой и братом. Это действительно была квартирка, маленькая, но уютная. Диван, кресло-кровать, телевизор и телефон. На низком журнальном столике стояла ваза с букетом тюльпанов и нарциссов. На небольшой кухне имелась плита, несколько шкафчиков, обеденный стол, накрытый белой скатертью и сервированный по всем правилам. Парень тогда еще не знал, как должны сервироваться столы, но был потрясен до глубины души.
   - А теперь привет, - сказала Сашка и поцеловала Александра в губы. Он ответил на поцелуй и со всех сил сжал ее в объятьях.
   - Привет, - прошептал подросток, так как голос совсем не слушался, он сипел, хрипел и был словно чужой.
   - Я наберу ванну, и ты пойдешь мыться, от тебя уже воняет, беглец. А потом будем обедать, - она нетерпеливо подталкивала молодого человека в ванную, а он никак не мог оторваться от созерцания ее темно-голубых глаз. Дети так и прошли в ванну глядя друг другу в глаза, так же, не отрываясь, Сашка пустила воду.
   - Здесь твой халат, чистое белье, тапочки и даже зубная щетка. Я все подготовила, но не говори ни слова, сначала мыться и кушать.
   "Черт меня подери, если я хоть что-то понимаю", - подумал Александр. Он чувствовал, что что-то произошло, чувствовал, что все изменилось. Парень был слишком возбужден и с нетерпением ждал ответов, он не мог себе позволить долго разлеживаться в ванне. Наскоро помыв голову, потерев себя мочалкой, подросток быстро обтерся полотенцем, мягким и пушистым, как дома. Да он и чувствовал себя дома, его дом там, где она, даже если это будет та хижина в лесу, с растянутыми до пола сетками. Парень бы смог отремонтировать печь, залатать дыры в стенах и они были бы счастливы, но здесь...
   Он глотал обед почти не жуя, в желудке ныло, но парень налегал на ее макароны, такие же вкусные, как в тот, далекий день. Александр мог бы есть и есть, но, как и в тот раз, на предложенную добавку, сказал, что он уже не голоден. Они сели пить чай и только теперь Александр начал задавать вопросы.
   - Рассказывай, откуда все это? Где ты нашла мою бабушку, и про какие документы она говорила?
   - Хорошо, начну сначала. Итак, я нашла очень большую сумму денег ...
   Рассказ получился сбивчивым, нескладным, но почти искренним. Почти потому, что она ни словом не обмолвилась про свой договор. Если бы тогда она сказала, если бы Сашка рассказала ему все...
  
   Рассказ.
   (Рассказ Александра)
  
   Сашка рассказала мне про раненную мать и про ее паранойю, про брата, которого посадили на три года. Ей было очень обидно, и она плакала, когда дело дошло до встречи с мамой в больнице. Потом, сказала, что бродила по городу, забрела в старый заброшенный дом и уснула. Ночной посетитель разбудил ее, и Сашка видела, как он прячет что-то под полом. Да, она взяла деньги, сначала немного, несколько сотенных купюр. Ей больше не хотелось ночевать в этом доме. Сначала, она хотела поехать в интернат, ко мне, но вспомнив, мою просьбу не приезжать, решила, последовать моему совету. Ей срочно нужен был кто-то из взрослых, и тогда, она вдруг вспомнила свой сон.
  
   - Здравствуйте, - поздоровалась девушка с пожилой женщиной, что открыла дверь и теперь рассматривала ее свысока сквозь очки.
   - Чем могу быть полезна? - В ответ на приветствие спросила она Сашу.
   - Я знакомая вашего внука, Александра. Я могу пройти, или мы будем разговаривать здесь?
   - Конечно, входи, деточка, - бабушка шире распахнула дверь и пропустила ее в комнату. Саша вошла, огляделась и без приглашения направилась на кухню. Пожилая женщина последовала за ней. Когда Саша присела на табурет, она спросила, - Чаю?
   - Да, если можно. Я к вам по делу, но сильно замерзла.
   - Пожалуйста, - бабушка поставила перед девушкой чашку горячего чая, пододвинула сахар и вазочку с сушками, - угощайся, голодная наверно?
   Да, она не ела со вчерашнего дня, но твердо решила не злоупотреблять гостеприимством. Саша сделала несколько глотков чая и сразу немного согрелась.
   - Спасибо, очень вкусный чай. Я хотела обратиться к вам с просьбой, оказать услугу мне и вашему внуку.
   - С Сашей что-то случилось, - женщина озабоченно подняла брови и продолжала разглядывать девушку сквозь очки.
   - Нет, но может случиться. Там, в интернате ему грозит опасность.
   -Брось, деточка. Это хороший интернат, лучший в области и там замечательные педагоги. Да и что могу сделать я, старая и больная женщина?
   - Вы можете сделать многое. Вы оформите опекунство на Александра и заберете его из интерната. - Саша говорила уверенным тоном, без тени сомнения, не как просьбу, а как утверждение.
   - Нет, моя милая. Я не могу повесить на свою шею еще и ребенка.
   - Этого не потребуется. Вы только оформите документы, а дальше, Саша будет жить со мной. Я заплачу вам за это десять тысяч долларов.
   - Сколько? - Бабушкины брови вновь поползли вверх.
   - Десять тысяч американских долларов. - Твердо заявила девушка.
   - Где же ты их возьмешь?
   - Мне папа даст. Понимаете, он олигарх, но у него семья и другие дети. Он не может меня забрать, он страшно боится свою жену, она не знает, что у него ест дочь. Папа даже приехать сюда не может, но денег он мне вышлет столько, сколько попрошу. Моя мама попала в больницу, я осталась совсем одна. Сейчас мне нужна помощь и я готова за нее платить. Это небольшой аванс, - и девушка выкладывает перед женщиной три сотенных банкноты. Бинго. Нужно было видеть, как загорелись глаза бабушки.
   - Но что вы будете делать? Где жить? На что?
   - Вот это вторая моя просьба. Вы снимите нам квартиру, это входит в нашу с вами договоренность, естественно все расходы за мой счет. На еду, папа нам будет высылать деньги, об этом можно не беспокоиться. По поводу того, что мы будем делать - как и раньше, учиться, ходить в школу, потом в институт. Мы обязательно получим высшее образование.
   - Ты беременна? - Неожиданно спросила бабушка.
   - Нет, - твердо ответила Саша.
   - Тогда зачем тебе это нужно?
   - Я люблю его.
   - Ладно, ты молодец, - хитро улыбнулась бабушка, - учиться нужно. Хорошо, я согласна, но мне нужны какие-то гарантии от твоего отца, что мне не придется на старости лет содержать на своей шее больного сына, да еще и внука.
   - Гарантия, это десять тысяч долларов, что я вам передам. Мой отец находится в крайне щекотливой ситуации и пытается избежать скандала. Он слишком известная в определенных кругах личность, что бы давать гарантии кому бы то ни было. Поймите, отец сильно зависит от своей жены, в финансовом плане, если дойдет до развода, он может лишиться большей части состояния, а для бизнесмена такого уровня, это может обернуться полным крахом. - Сашка несла такую чушь, что сама диву давалась, а бабушка смотрела на нее во все глаза и верила каждому слову. Саша лгала мастерски, хотя и была новичком в этом деле, ей очень редко приходилось врать.
   - Хорошо, - наконец приняла решение женщина, - только я желаю получить пятьдесят процентов авансом.
   - Договорились, но квартирку нужно подобрать прямо сегодня.
   - Попробую.
  
   Саша бежала к заброшенному дому. Она неслась туда быстроногой ланью, время от времени размазывая по щекам крупные слезы. "Какая я дура", - думала девушка. "Почему я не взяла деньги сразу? Если денег не будет на месте - я никогда не смогу помочь Сашке, помочь себе...", - Саша была на грани паники. Обещания, так легко и уверенно соскакивающие с ее губ, теперь казались ей полным бредом. "Какой дурак оставит там деньги надолго? А если этот мужик их уже забрал, или сейчас находится там? Какая я дура, мне выпал шанс, а я? А я им не воспользовалась, из-за какого-то ночного бреда. Не было никакой Тени, Не было!". Когда девушка ворвалась в прихожую заброшенного дома, ей точно стало наплевать на то, что в доме мог оказаться хозяин денег. Ей стало наплевать на свою жизнь, ей нужны были эти деньги, нужны и все, больше жизни.
  
   Пакет лежал там, где его оставили. Саша положила две толстые пачки в карманы куртки, а остальное завернула в грязную тряпку, которой укрывалась этой ночью. Подсознательно, она понимала, что совершает непоправимую ошибку, но ее разум кричал, что все ее разговоры с Тенью полный бред. "Если Сашка вернется", - подумала девушка: "со мной точно все будет в порядке и этот кошмар закончится навсегда". Позднее, она найдет заметку в газете об убийстве криминального авторитета, и на фотографии узнает своего ночного гостя.
  
   Бабушка выполнила свою часть обещания, а Саша - свою. Она сняла небольшую квартирку, заплатив наличными за год вперед. С опекой оказалось сложнее, чем девушка себе представляла, требовалось огромное количество различных справок, выписок, заявлений... Ей пришлось уехать домой, в областной центр, для сбора всех необходимых документов. Подготовительный этап занял больше времени, чем планировала Саша, но спустя четыре месяца бабушка вернулась. Она сначала посетила больницу, где лежал на лечении ее сын, потом заглянула в попечительский совет и сдала все необходимые бумаги, только после этого отправилась на квартиру к Саше.
   - Все документы я сдала, скажи папе, пусть готовит вторую половину. Заседание комиссии назначено на следующую неделю. - Доложила бабушка.
   - Спасибо, мой папа перешлет мне деньги, только тогда, когда у вас на руках будет решение, а я отдам их вам, только в обмен на бумаги и Сашу.
   - Хорошо, хорошо, мы заберем мальчика сразу, как только получим решение.
  
   Саша с нетерпением ждала результатов заседания комиссии, но ее откладывали и откладывали. Бабушке пришлось уехать, по своим, только ей известным делам. Комиссия состоялась только в апреле и вынесла положительное решение. Бабушка становилась моим опекуном, а заодно, и опекуном моего отца, который был признан недееспособным. Саша надорвала телефон, но бабушка смогла оставить свои неведомые дела только 13 мая. Сашка мечтала отметить мой День рождения вместе, дома, но они опаздывали. Когда все же прибыла бабушка, у чиновников оказался не приемный день, и Саша настояла, пройтись по магазинам. Покупок оказалось много, они выбирали мне халат, тапочки и даже то, пушистое полотенце, которое мне так понравилось. Они не решились покупать мне одежду, так как бабушка твердо заявила, что все обязательно нужно примерить, купили только несколько смен нижнего белья, и кучу всякой мелочи. Сашке было приятно делать для меня покупки, она просто сгорала от нетерпения меня увидеть, сгорала от нетерпения сделать мне сюрприз.
  
   За эти семь месяцев разлуки, она написала мне шестьдесят четыре письма и, не без оснований считала, что я в курсе всех событий, но кроме первого, больше, ни одно из них до меня не дошло, очевидно, осев на столе у директрисы.
   Очередь заняли с самого утра, но бумаги получили только ближе к обеду. Саша вызвала такси и через два с половиной часа машина остановилась у ворот интерната. Но, к сожалению, они опоздали, в этот момент я и Леша во все ноги улепетывали подальше от своей тюрьмы.
   Когда Саша закончила рассказ, на улице уже стемнело, чай давно остыл, а полная тарелка бутербродов - опустела. Я смотрел на нее и радовался, что у меня есть такой верный и надежный друг, или нет, не друг, больше чем друг, невеста, почти жена. Мы прошли в комнату и уселись рядом на мягкий диван и долго целовались. На Саше был только домашний халат, который она легким движением скинула с плеч. Что было дальше, касается только меня и Сашки, самой лучшей девушки в мире.
  
   Часть 4.
   Гость.
   (Рассказ Александра)
  
   Год пролетел как один день. Нам казалось, что все, все наши проблемы остались в прошлом. Мы повзрослели еще на один год, окрепли и набрались жизненного опыта, так сказать набили шишки. Наверное, если обычные дети из хорошей семьи, начинают самостоятельную жизнь, первое время, им приходится очень тяжело. Нам же - нет. Нам с Сашкой не пришлось привыкать к домашней рутине, по сравнению с прошлой жизнью, ее стало только меньше. Не поверите, мы почти ругались за право приготовить ужин или помыть посуду. Мы берегли друг друга и всячески старались сделать друг другу приятное. Говорят, ранние браки не самые прочные, но это полная чушь. Думаю, любить по настоящему можно в любом возрасте и мы тому реальный пример. Мы любили друг друга всем сердцем, без остатка. Сашина мама выздоровела и вышла на работу, Макс по-прежнему сидел, моего отца выпустили из больницы, но после терапии, он только пускал слюну и мочил штаны. Леху Ворона вылечили и вернули в интернат, думаю, ему пришлось там не сладко, я дал себе слово, что вытащу его от туда, но исполнить его не смог. Я узнал, что он умер от последствий пневмонии сразу после возвращения. Но в тот момент мы жили друг другом и радовались каждому дню, в общем, мы были счастливы, к сожалению, так продолжалось не долго.
  
   Это был обычный вечер, один из многих вечеров, что мы провели вместе. Мы были в крайне приподнятом настроении, вместе готовили ужин, смеялись и подтрунивали друг над дружкой. Ужин получился великолепный, жареное мясо с овощами, отварной картофель с зеленью... В дверь постучали в тот момент, когда мы усаживались за стол. Мы никого не ждали, да и небывало у нас гостей, нам не нужен был никто посторонний, но Сашка побежала к двери и открыла. За дверью стоял Максим.
  
   Не знаю, почему таких опасных для общества людей как Макс, выпускают условно-досрочно, но, тем не менее, выпускают.
   - Привет, сестренка, - брат был весел и доволен собой.
   - Что тебе нужно Макс? - Сашка спросила, прекрасно понимая, что ему нужно. Максим оттеснил девушку плечом и вошел без приглашения.
   - Говорят, ты разбогатела? Не желаешь поделиться с братом? Я из-за тебя отсидел больше года, так что ты мне должна сучка.
   - Пошел вон, я тебе ничего не должна. - Сашка действительно изменилась, она смотрела брату в глаза без страха, она не пыталась скрыть свое презрение и в ее голосе была твердость, какой ранее Макс не замечал за своей сестрой.
   - Ты меня даже за стол не усадишь? Ты теперь своего хахаля обхаживаешь, а про родного брата забыла? Так я тебе напомню, сучка сопливая, кто здесь хозяин.
   В этот момент к двери вышел я. Точно помню, я не хотел драться, я вообще изменился за прошедший год, я перестал быть волчонком из стаи, по крайней мере, у меня теперь была новая стая, состоящая из меня и Сашки. Но позволить оскорблять мою девушку, даже больше, чем девушку, наверное, жену, хотя мы и не были расписаны официально.
   - Тебе сказали, парень, вали отсюда.
   - Это кто тут голос подал? Так ты и есть тот психопат? Сгинь сопляк, пока дядя не рассердился.
   - Ты даже не представляешь себе, дерьмо, с каким психопатом столкнулся. Иди отсюда пока цел.
   - Ребята, не ссорьтесь, Макс, это Саша, Саша, это Макс. Успокойтесь. Макс я дам тебе тысячу рублей, только ты пообещай, что сразу уйдешь.
   - Тысячу, да ты охренела сука, ты что, решила откупиться от родного брата несчастной тысячей? Я заберу, пожалуй, все. - Макс оттеснил Сашку, а я стоял еще дальше у выхода из кухни, в узком коридоре. Максим вошел в комнату и осмотрелся.
   - Так, где ты прячешь деньги? Ты мне их сама отдашь, или позволишь мне поразвлечься и перевернуть здесь все? Что молчишь, сучка?
   Больше я этого терпеть не мог, мне плевать было на деньги, но такое отношения к Саше я никак не мог оставить безнаказанным. Когда Саша сделала шаг в комнату, я воспользовался моментом и проскользнул мимо нее. Да, этот парень был здоровый и опасный, опаснее любых волчат из моей стаи, он был на голову выше меня, шире в плечах и, похоже, гораздо сильнее. Саша так же заметила, что длительное воздержание от наркотиков на зоне, несомненно, пошло брату на пользу. Он поправился и раздался в плечах, но, как я уже давно убедился, в драке это не главное, побеждает не самый сильный и ловкий, а самый выдержанный и твердый духом. Этих качеств мене было не занимать. Я использовал эффект неожиданности и вложился в первый удар полностью. Мой кулак встретился с его челюстью, раздался хруст и парень, как подкошенный упал на пол.
  
   Сашка закричала, но все уже было кончено. Ее брат лежал на ковре и пытался проморгаться, я стоял над ним со стиснутыми кулаками и зубами, готовый в любой момент добавить, если удара в челюсть оказалось не достаточно. Вот тогда, я и должен был выгнать его в шею, я знал, что Максим мразь, каких свет не видывал, но он собрал глаза в кучу и протянул мне руку.
   - А ты ничего, не такой хлюпик, как я считал, помоги мне подняться. - И я помог. Принял протянутую руку и помог. Я не мог поступить иначе, я видел, каким взглядом меня одарила Сашка. Макс поднялся, присел на диван и продолжил. - Ладно, Сашунь, ты прости меня, погорячился я. Да и как тут не горячиться, наш отец оказался олигархом, он вас содержит, а со мной даже разговаривать не захотел.
   - С чего ты это все взял? - Сашка была удивлена, но она догадывалась, откуда дует ветер.
   - Да вон, его бабанька всему городу напела. Сказала, что он и ее содержать обещал.
   - Что за чушь, - Сашка крайне негодовала, но что врать дальше, просто не могла придумать.
   - Пошли за стол, - сказал я, пытаясь дать ей время на раздумье, так как и у меня идей, что соврать не в меру въедливому братцу, не оказалось.
   - Вот это дело, - Макс сразу воспрял духом, - а то я со вчерашнего дня ничего не ел. Мамани нет, ты меня бросила - готовить жрать некому.
   - А где мама? - Вырвалось у Сашки, она присела за стол напротив брата и на ее лице было не любопытство, а скорее испуг.
   - Старуха совсем ума лишилась. Я когда откинулся по УДО, мать уже была не в себе, она рассказала мне про папашу, что не желает с ней разговаривать. Ты представляешь, этот урод, платил нам алименты - копейки сраные, а сам говорят, теперь миллиардами ворочает.
   - Я тебе уже говорила, что отец здесь не причем. - Сашка по-прежнему не знала, что сказать, но твердо решила закончить эти сплетни про отца.
   - Да ты ври, но не завирайся, я знаю достаточно. Я адвоката нашел, он у папани отсудит все, что мне причитается. Хочешь, он и для тебя откусит от него кусочек. Так вот, о чем это я? Ах, да, маманя, она как мне про отца сказала, у нее аж руки тряслись. Потом стала ерунду всякую нести, типа она должна заплатить за мое освобождение, что-то говорила, говорила, я толком не понял, бредятину какую-то. - Максим сам говорил, но это не мешало ему никак поглощать наш ужин. Сашка стала бледнее мела, она что-то заподозрила, и я это заметил, а брат продолжал, не замечая ничего.- Она говорила, что заключила сделку с дьяволом, он меня освободит, а заберет ее. Совсем сбрендила старуха, телевизор нужно смотреть меньше.
   - Где мама? - Не выдержала Саша.
   - Да кто ж ее знает, собралась и ушла, дня три как. Придет, куда денется, она ж, даже вещи никакие не взяла, как была в домашнем, так и ушла.
  
   Уничтожив наш ужин, Макс ушел, в полной уверенности, что сможет раскрутить папашу-олигарха на деньги. Именно по этой причине он попросил у Сашки взаймы. Саша дала, тысяч пять, может чуть больше - не помню, да мне было наплевать. Я смотрел на Сашку и видел, что она напугана до смерти. Как только за Максимом закрылась дверь, мы пошли на кухню, налили чай, раз уж поужинать нам было не суждено, и Саша рассказала мне про Тень. Она рассказала о всех своих страхах, о своей договоренности с Тенью, а я просто сидел и слушал, не зная как реагировать. Я ей верил, ее рассказ очень даже состыковывался с рассказом Макса.
  
   Поиски.
   (Рассказ Саши)
  
   Мы долго думали, как нам найти хоть какую-то информацию о Тени и решили сначала поискать в Интернете. По объявлению, я купила старенький ноутбук, и оплатила подключение к сети. Интернет оказался очень интересной штукой, более интересной, чем я себе даже представляла. Наши сверстники давно были помешаны на компьютерных играх, на сети, Одноклассниках и Контактах, а мы несколько отстали от прогресса. Нам с Саньком не нужно было ничего, кроме друг друга. Теперь, мы открыли целый мир развлечений, общения и информации, но то, что нам было нужно - не нашли.
  
   У Александра родилась идея, опросить стариков и мы отправились к его бывшей соседке с пятого этажа, бабе Люде, так как больше толком никого и не знали.
   - Добрый вечер, молодые люди, чем могу быть полезна? - поинтересовалась бабушка.
   - Баб Люд, - начал Александр, - пусти нас на пару минут, нам поговорить с тобой нужно.
   - Ну, проходите, молодежь, зачем это я вам, старуха понадобилась? - Бабушка шире открыла дверь и впустила нас на кухню, - чай будете?
   - Спасибо, баб Люд, но мы ненадолго.
   - Мы собираем придания и легенды о нашем городе, вот и решили обратиться к вам. -Александр сразу перешел к делу.
   - Так чем я могу помочь? Я почти ничего и не знаю. Хотя нет, знаю я одну историю, мне ее еще моя бабка рассказывала. - Баба Люда все-таки налила всем чаю и достала конфеты. - Наш город был основан еще при Екатерине Второй. Здесь добывали уголь для сталиплавилен, для железных дорог и даже для отопления столицы. Так вот, это сейчас его добывают большими экскаваторами, просто роют глубокую яму и все, а раньше, здесь была штольня, уходила под землю глубоко. На этой шахте, до революции, работало большинство мужиков города, ну некоторые еще лес пилили, но в основном на шахте. Однажды, году в девятьсот первом, по-моему, запамятовала уже, мне ж это еще моя бабка рассказывала, мужики спустились в шахту и не вернулись. Человек, наверное, двадцать спустилось, не меньше. Когда их хватились, еще четверо отправились выручать, но тоже сгинули. Тогда из самого Питера приехала цела комиссия, бабка говорила, одно начальство, при погонах и медалях. Пошли они в шахту как были, человек семь, спускались весело, брынча медальками, а вернулся только один, офицер, средних лет, красивый, статный, только посидел весь и умом тронулся. - Я с замиранием сердца слушала рассказ, я уже была уверена, что эта давняя история, как-то связана с Тенью. Баба Люда подлила в чашки кипятка и продолжила, - Так вот, шахта долго стояла закрытая, но хозяин терпел убытки. Он отправился в Петербург, дал, кому нужно, и шахту разрешили открыть. Хозяин вернулся и стал заставлять мужиков спуститься в забой, но желающих не было. Тогда городовые и полиция собрали всех и погнали в шахту. Вот тогда мужики и взбунтовались, настоящий бунт был. Они убили городовых, хозяина шахты и сбросили трупы в штольню, а потом, отправились в управу и сдались на милость правосудия. Посажали их всех тогда, кого на каторгу, кого просто в Сибирь сослали, а двоих - повесили на площади. Потом, шахта так и осталась брошенная, туда больше никто не спускался, даже за трупами хозяина и городовых не полезли. Вот такая история, дети.
   - Еще раз спасибо, за все, - поблагодарила я старушку и за рассказ, и за чай с конфетами.
   - Да вы приходите, дети, может, я еще чего вспомню. Попробуйте с дедом Василием поговорить, что с пятой квартиры, он умный дед, много знает.
   - Спасибо, поблагодарил Александр, - и мы спешно покинули бабушку.
  
   После этой истории мне было страшно, очень страшно, но как увязать события двух вековой давности и пропажу моей мамы, я не знала. Мы послушались совета, и пошли в квартиру номер пять.
   - Санька, а ты повзрослел, совсем мужиком стал, - поздоровался с нами дедушка, - ну вы проходите, чаво порог топтать та. - Мы вошли в темный коридор и дед Василий проводил нас в неубранную гостиную. - У меня тут не убрано, уж не обессудьте, стар я стал, ослеп совсем, да и живу бобылем, как моя жена отдала богу душу.
   - Дядь Вась, - начал Александр, - вы никаких приданий или историй про наш город не знаете?
   - На диванчик вот садитесь, щас я заберу вот это, - дед забрал с дивана кучу тряпья и усадил нас, - историй, говоришь? Да как не знать? Мне ж уж семьдесят шесть, а на память не жалюсь. Есть истории, про шахту нашу слышали?
   - Про пропажу людей?
   - Слышали, знать. А про людей, что здесь пропадают знаете?
   - Нет, - я сразу напряглась, про пропажу мамы я еще никому не говорила.
   - Так слушайте. Каждый год, особенно по весне, пропадает один или двое, когда вместе уходят, когда поодиночке, уходят и не возвращаются. Много народу так ушло, в основном одинокие. Да, а про ведьму нашу слышали?
   - Какую ведьму?
   - Есть у нас такая, баба Даша, старушка лет под восемьдесят, на вид. Только я себя еще малым помню, таким же, как и вы, лет двадцати, так вот, она тогда такая же была, старая и страшная. Помню, мы с дружком на речку бегали, за девками смотреть, те купаться ходили, а мы из кустов, - дед счастливо улыбался, вспоминая те годы, и подмигивал Александру, - да, дело молодое. Ну так вот, как щас помню, пошли мы с ним к реке, а у Егорки ветка под ногой хрустнула. Эх девки взъярились, надели что попало, похватали дрыны и за нами. Мы с Егоркой кто куда, а они визжат, кричат, за нами бегут. Я прыгаю в лощинку, бегу по ней, не видать меня. Потом выбираюсь в лес и на тропу, а там, бабка Даша, я с ней нос к носу столкнулся, перепугался так, что чуть штаны не намочил. Она старая, страшная, с лукошком в руках, а в лукошке не то коренья какие, не то голова человеческая. Взвизгнул я пуще девок и побежал, еще неделю потом в лес носа не совал, страшно было.
   - Она умерла? - Спросила я, мне было любопытно, но истории я не придала тогда значения.
   -Ты что, милая, жива, живехонька, да здесь рядом живет, в доме, на соседней улице, такая же старая и страшная, как в тот день, не изменилась совсем.
   - Сколько же ей лет?
   - В том-то и дело, - заговорщицки подмигнул мне дед, - я хоть и старик, но из ума не выжил. Я тут ее недавно встретил в магазине, слеповат стал, но узнал. Спрашаю, сколько ж тебе баб Даш лет-то. А она мне и говорит - сто два. Вот я и заошкался, мне ж уже семьдесять шесть стукноло, тогда двадцать без малого было, сало быть пятьдесят шесть лет назад. Ей, тогда, получается всего сорок шесть было, а выглядела старухой древней. Да я ее лицо в тот день, до самой смерти помнить буду, вот те крест. - Дед перекрестился.
   - Выходит ей больше? - Спросил Александр, и устало посмотрел на меня.
   - Больше? Да ей больше ста двадцати. Я еще малой был, про нее одну историю рассказывали. Говорили, что когда она была маленькой, бог забрал ее родителей, обоих, и оставил девку с годовалым ребенком на руках. Она тогда малая была, лет двенадцати, еще не на выдане. Отправилась девка в лес по ягоды, а дитя с собой взяла. Трое суток ее найти не могли, а когда нашли, она сидела на камне у штольни и рыдала. Никто тогда так и не понял, куда она дите дела, что стряслось.
   Здесь меня история зацепила больше, если баба Даша жива, будь она ведьмой или самим дьяволом, я должна была с ней поговорить. Мы простились с дедом Василием и поблагодарили его за рассказ. Я уточнила, где живет баба Даша и мы ушли. Мне не терпелось повидаться с ней, но Александр решил отложить встречу с колдуньей до завтра, он спросил меня:
   - Ты, правда, в это веришь? Что-то я не верю в колдуний и всякую там мистику.
   - Верю, я такого насмотрелась, пока тебя не было, да еще пропажа мамы, я ему верю.
   - Тогда, нам нужно подготовиться к встрече, колдунья как-никак.
   - Хорошо, пошли домой, к бабе Даше отправимся завтра.
  
   Баба Даша.
   (Рассказ Саши)
  
   У меня не было причины бояться бабу Дашу, несмотря на то, что про нее рассказал дед Василий. Мне уже было пятнадцать, я была сформировавшаяся женщина, немного напуганная, пропажей мамы, событиями, что произошли уже более года назад. Все это наложило свою отметину не только на мой внешний вид, но и на мое психологическое состояние. Мне нечего было терять, кроме Александра. Я была зла на себя, на весь мир, а больше всего на нечто, которое я назвала Тенью. Все идеи на счет амулетов, нательных крестиков и молитв, спрятанных в подкладке, я отмела сразу. Ничего она мне не сможет сделать, я была в этом уверена. Если я нужна Тени, то никакая колдунья мне не опасна, а вот за Александра я боялась, очень боялась, но он выглядел настолько уверенно и решительно, что мы отбросили сомнения и отправились к бабе Даше.
  
   Строение, где жила колдунья, назвать домом можно было только с большой натяжкой. Покосившаяся крыша, полуразвалившийся забор, краска, что когда-то покрывала строение, давно облупилась, да и сами стены сильно ушли в грунт, словно под тяжестью веков. Дерево, которое было основным материалом постройки, давно сгнило, и как хибара не развалилась, известно одному Всевышнему. Мы вошли в калитку, закрытую на старомодную "вертушку" и я постучала в окно. Александр с решительным видом стоял рядом, и все же, мне было страшно, на ум почему-то лезла человеческая голова в лукошке, в руках у старой сморщенной ведьмы, с кривыми зубами и на протезе вместо ноги.
   - Войдите, открыто, - прокричал из-за двери вполне бодрый голос старушки. Мы поднялись по лестнице, состоящей из трех ступенек, и вошли в дверь.
   - Здравствуйте, вы баба Даша.
   - Проходи, деточка, давно тебя жду, и ты проходи милок, да не смотри на меня так, не стану я вас есть.
   - Вы сказали, что ждете меня, почему ждете? - Недоуменно спросила я старушку, которую только теперь смогла рассмотреть в сумраке помещения. Ничего похожего на тот образ ведьмы, что я рисовала в голове, мы не увидели. Старая, больная женщина, сморщенное временем лицо, сухие, тонкие пальцы, до белизны седые волосы, трясущиеся руки и даже ноги.
   - Жду, давно жду, еще с того-самого момента, как увидела тебя впервые. Помнишь, тот день, когда его отца в психушку забрали? - Старуха ткнула пальцем в сторону Александра, а я вспомнила. Да, эта та самая старуха, которая отказалась со мной разговаривать.
   - Да, я вас помню.
   - Я еще тогда заметила на твоем плече Его руку.
   - Кого его? - Спросила я, но сама уже все поняла.
   - Не прикидывайся глупой овцой, ты умная девочка. Теперь, я вижу, теперь ты полностью принадлежишь ему, как и я.
   - Кому ему? Кто он?
   - А ты не знаешь?
   - Я называю его Тень.
   - Нет! Это мы тени, мы все жалкие тени по сравнению с ним. У него много имен, но одно из них Сварог - древний бог, живущий на земле. Когда-то, в былые времена, когда ему поклонялись и приносили жертвы, он был силен. Он был, может самым сильным из всех, кто когда либо топтал эту землю. Да, моя дорогая, он настоящий бог. Сейчас он слаб и вынужден прятаться от людей, люди давно уже не поклоняются ему, у них новые боги. Чтобы выжить, он должен питаться, питаться душами людей, он должен получать жертвы. Сварог - бог кровавый. - Баба Даша остановилась, наверное, мое лицо побледнело на столько, что даже в сумраке ее комнаты, она заметила эту бледность. - Ты садись, девочка, в ногах правды нет, и ты юноша присаживайся, у нас разговор долгий будет.
   - Он живет в старой шахте? - неожиданно спросил Александр, присев на жесткую скамью у стены.
   - Конечно, а где ему, по-твоему, жить? Он прибирает души тех людей, что туда спускаются, но эти души не насыщают его голод. Для утоления голода, жертва должна быть принесена добровольно или такую жертву можно купить. Он могущественен, но не всесилен, он живет по определенным правилам, которые нам смертным не постичь никогда.
   - А где вход в шахту? - продолжил засыпать вопросами бабу Дашу Александр.
   - Там же где и был. На краю города, возле заброшенного дома. Обойдешь со двора, там будет яма, на ней крышка. Раньше крышка из дерева была, да сгнила вся, теперь железную сделали, что бы дети туда не залезли.
   - Так значит, вы тоже заключили с ним сделку? - задала я тот главный вопрос, что мучил меня.
   - Да, девочка, только он меня обманул, или я сама обманулась.
   - И каковы были условия?
   - Я не имею права их говорить, но вам - скажу. Начну с начала, с того дня, когда в диких мучениях умирали мои родители. Что за болезнь я не знаю, у них горлом шла кровь и они задыхались на моих глазах. Мне было четырнадцать, даже чуть меньше, я испытывала настоящий ужас и их боль передавалась мне. Когда все было кончено, я осталась совсем одна, на руках с годовалым братом. Я, маленькая нищенка на руках с ребенком, в этом проклятом городе я никому не была нужна. Мне нечем было кормить малыша и я давала ему грудь. Да, свою девичью грудь, в которой не было ни капли молока. Ребенок прокусывал мне сосок и сосал мою кровь. Я была в отчаиньи, вот тогда и пришел ко мне он. Больше всего на свете, на тот момент, я страшилась смерти, так как смерть родителей произвела на меня несгладимое впечатление... - Баба Даша задумалась, вспоминая те давние события, в ее глазах появились слезы, она посмотрела на меня и продолжила. - Я заключила с ним сделку, страшную сделку, одним из условий которой было молчание. Я не могу говорить об этом договоре никому, иначе потеряю все. Но теперь мне наплевать на это, в конце концов, он меня обманул. Он обещал мне вечную жизнь взамен на моего маленького брата. Да, я ее получила, мне уже более ста сорока и я жива, я знаю, что могла бы так жить и дальше, но какая это жизнь? Я гнию изнутри. У меня сильнейший артрит и суставы не дают мне покоя ни днем, ни ночью. У меня больной желудок и я не могу ничего есть, так как испытываю мучительные боли, у меня астма и я задыхаюсь, у меня нет ни одного собственного зуба, они все сгнили, да скоро и кости сгниют, а я все буду жить и жить. Теперь уже не буду, я нарушила клятву и думаю, что скоро умру. Так вот, он меня обманул, он обещал мне вечную жизнь, но не сказал, что она будет такой ужасной. Я отнесла ему моего маленького брата и сама пустила ему кровь, я сказала людям, что его украли, но убила его сама. - Глаза бабы Даши расширились, и в них появилось настоящее безумие. - Я убила самого родного человека, что у меня остался на земле. А что я могла сделать? Как бы я его прокормила? Крови во мне почти не осталось, как и молока в девичьей груди. Да, я совершила ужасный поступок, за это мне гореть в аду, но разве лучше поступок совершили те, кто просто не замечал нашего существования? Нет, им тоже гореть в аду, это их безразличие и жадность толкнули маленькую девочку на сделку с самим сатаной. Все, я сказала все. Теперь оставьте меня, я желаю умереть в своей постели, мне нужно отдохнуть, впереди меня ждет целая вечность ада.
   - Сделку можно отменить, вернуть ему то, что он дал?
   - Нет, сделка - есть сделка, и отменить ее невозможно, - в безумных глазах бабы Даши скользнули едва заметные огоньки здравого рассудка. - Но его можно убить, не знаю как, но можно. Не зря он боится людей и прячется в шахте, не зря. Еще он боится дневного света, но только когда голоден и слаб, думаю, когда он сыт и силен, дневной свет ему не страшен. А когда голоден, он боится всего, даже меня, старую бабку лишенную рассудка. Все, идите, пошли вон, не желаю больше вас видеть. - Глаза бабы Даши опять стали полностью безумными, но в них появился новый блеск - ненависть. - Сжечь. - Прокричала нам в след старуха. - Его можно сжечь, он страшно боится огня. Ха-ха-хаа-ха. - Она смеялась дико и страшно, смеялась загробным смехом.
  
   Мы ушли, но голос бабы Даши, порой, звучит в моих ушах так же отчетливо, как и тогда: "Сжечь. Его можно сжечь...". Да, вот теперь, когда я осознала всю серьезность своего поступка, когда поняла, что пути назад нет, я испугалась по-настоящему. Нет, это был не ужас, какой приходит ночью, это был не страх перед братом, что я испытывала когда-то, даже не ужас встречи с Тенью. Все старые страхи были временными, мимолетными, они приходили и уходили, все, но не этот. Это был глубинный страх, тот страх, что вгрызается в твое сознание и поедает его, медленно, методично, час за часом, день за днем и год за годом. Можно отвлечься, забыть на время, даже жить счастливой жизнью, но он, возвращается всегда, стоит только немного задуматься и вспомнить.
  
   Шахта. Первый спуск.
   (Рассказ автора)
  
   Следующий день должен был стать решающим, ребята твердо решили спуститься в шахту и сжечь Тень. Александр вооружился тремя бутылками с бензином, двумя яркими фонарями и старым, еще дореволюционным револьвером, который он купил у своего одноклассника, Толика Солодова, тому пистолет достался от деда. Патронов было всего четыре, но, в том, что револьвер вполне боеспособен, парень уже убедился сам, потратив один драгоценный патрон. Вообще, когда-то, в барабане их было семь, но два расстрелял сам Анатолий по пустым бутылкам. Покупка обошлась не дешево - пятьсот долларов, но никто не жалел потраченных денег. Саша твердо решила спасти маму, поэтому приходилось поторопиться.
  
   Маршрут к шахте пролегал мимо дома ведьмы, не совсем мимо, но достаточно близко, чтобы заметить скорую помощь и народ, собравшийся у дома. Ребята отклонились от маршрута и подошли ближе. Из калитки вышел врач, прикуривая сигарету: "Отмучилась старушка еще вчера", - небрежно бросил он толпе. На немой вопрос, немного спустя последовал ответ: "Сердечный приступ". "Хорошо хоть не грибочками отравилась", - пошутил кто-то из толпы. Больше делать здесь было нечего.
  
   Шахта представляла из себя яму, закрытую металлическим кругом, покоившемся на основании из кирпича. Когда-то, из этой ямы на лебедках доставали тонны угля и грузили его в вагоны, стоящие на узкоколейке. Все вокруг было покрыто угольной пылью и крошкой, но, спустя более чем две сотни лет, угольная пыль разлетелась, подгоняемая ветром, остатки угля покрыл слой земли и ничто не напоминало о былом предназначении ямы. Если сапогом сковырнуть дерн, то в комьях земли заблестят на солнце небольшие комочки иссиня-черного цвета, переливаясь на солнце отливами всех цветов радуги. Для того чтобы поднять крышку, понадобился бы кран, но в одном месте основание было разрушено, кладка обвалилась и зияла дыра, достаточно большая, чтобы пролезть человеку. Сашка включила фонарь и заглянула в отверстие.
  
   Яма была круглой, похожей на колодец, обложенный кирпичом, но не красным, как основание ямы, а желтым. Колодец опускался метра на три, где, в самом низу была расположена арка - вход в штольню. В полуметре от отверстия, в яму опускалась металлическая лестница, сильно ржавая, но на вид, вполне прочная. Сашка ухватилась за лестницу руками и нырнула в темноту, Александр последовал за ней. На дне ямы сильно пахло сыростью, ноги утопали в жижи, состоящей из воды и угольной пыли. Всего четыре шага и подростки замерли у арки, разглядывая вход в штольню. Шахта уходила вниз, достаточно отлого, свод поддерживали бревна и доски, давно сгнившие от времени. Перед входом в штольню стояли такие чуждые всему вокруг, немного грязные, но все равно выглядящее нелепо, домашние тапочки. Саша сразу поняла, что это тапочки ее мамы, женщина, очевидно, разулась и пошла вниз босиком.
  
   - Я чувствую ее, - Сказала Сашка, когда мы прошли вглубь шахты, - она жива, она внизу.
   - Тогда не будем терять времени, - Александр решительно вступил в штольню.
   Отлогий спуск привел к достаточно большому помещению метра три на пять, с высотой потолка метра два с половиной. В помещении еще стояла лебедка, но она настолько проржавела, что ее невозможно было прокрутить. Оттуда начинался отвесный спуск, на глубину около тридцати метров. Спускаться пришлось по стальному тросу, толщиной в руку. Трос больно резал руки и Александр пожалел, что не взял перчатки. Неспешный спуск занял минут пятнадцать, а когда нога Александра коснулась земли, он с ужасом отскочил в сторону. Вся земля под ногами была буквально устлана костями. Пустые глазницы черепов уставились на незваных гостей. Что-то блеснуло под ногами, и Александр поднял с земли часы на цепочке, судя по блеску металла - золотые. Саша спустилась следом и наморщила в отвращении нос.
   - Какой ужас, - тихо произнесла девушка.
   - Я думаю, что это хозяин шахты и городовые, которых убили шахтеры и сбросили сюда. Судя по этим часам, вот это лежит хозяин, не думаю, что у всех городовых имелись золотые часы.
   - Наверное, - Сашка присела над останками человека, - смотри, это перстень с камнем, сними его с пальца, я боюсь. - Парень нагнулся и поднял перстень, кости осыпались как сухие ветки.
   - Нужно идти дальше, мы здесь не в археологической экспедиции.
  
   Далее последовал более пологий склон, который завершился разветвлением, здесь уже не пахло сыростью, скорее гнилью, всюду распространялся запах гниющей плоти. Саша почувствовала звон в ушах, и ужас сковал ее тело. Тишина, полная тишина давила на подростков, а этот мерзкий запах делал окружающее пространство более угнетающим. Саша продвинулась вперед, фонарь выхватывал из темноты не то камни, не то неведомых чудовищ. Страх сковывал, разум буквально кричал в голове: "Назад". Она сделала еще шаг, потом еще и увидела комнату, в которой с потолка свешивалось множество останков людей. Саша закричала и Александр обнял ее сзади, стараясь успокоить. Он осветил помещение лучом фонаря и заметил, что за ним снова штольня делится и вниз идет два новых прохода. Сашка сжимала его руку до боли, ее страх превращался в ужас и теперь она отчетливо чувствовала, что ее мама умирает, она чувствовала ее боль и голод чудовища, что рвет женщину на куски. У Сашки невольно вырвался новый крик. Слегка придя в себя, она поторопила Александра.
   - Быстрее, мы опаздываем, сейчас он насытится и тогда, нам крышка, - прокричала девушка.
   - Тогда бегом, за мной. - Александр рванул вперед в один из проходов.
  
   Бежали недолго, спустя две сотни шагов проход заканчивался обвалом, пришлось вернуться и попробовать пройти по другому пути. Как только свернули в проход, Сашка завизжала и закричала:
   - Назад, быстро назад, он уже сыт и идет за нами, маму нам не спасти, она мертва. - Прокричала Саша.
   - Да Александр и сам почувствовал, как изменилась плотность воздуха вокруг, как зазвенело в ушах и словно все тело стало тяжелее.
  
   Они бежали назад, но продвигаться вверх гораздо тяжелее, чем идти вниз. Сашка бежала впереди, Александр на два шага позади нее. В какой-то момент, они оба поняли, что уйти не смогут, чувствуя, что тень уже рядом. Александр обернулся и увидел, но не тень, а большое животное, напоминающее реликтовое ископаемое, динозавра или дракона. Сначала страх накрыл его волной, потом, наступила полная апатия. Он просто остановился, поджидая преследователя, Александра покинула воля к сопротивлению. На помощь пришла Сашка, девушка с силой дернула его за рукав и закричала: "Бежим!". Какое-то мгновение, Александр раздумывал, а потом неожиданно достал бутылку с бензином и крутанул колесо зажигалки. Ткань, торчащая из горловины бутылки, вспыхнула, и они кожей ощутили испуг преследователя. Существо сначала остановилось, а потом, бросилось обратно, оно испугалось, действительно испугалось. Александр метнул свой снаряд, превратившийся в мгновение в стену огня. "Быстрее", - закричала Сашка. Они побежали, побежали изо всех сил, так как штольню уже наполнял запах гари и кислород стремительно сгорал в жерле устроенного ими пожара. Когда подростки покинули шахту, солнце уже клонилось к закату.
  
   Шахта, второй спуск
   (Рассказ автора)
  
   Сварог. Главный древний бог славян. Неужели он существует и они не только видели его, но и напугали это чудовище так, что он улепетывал от двух отчаявшихся, насмерть перепуганных подростков? Кому рассказать - никто не поверит. Да и некому им было рассказывать, поэтому молодые люди решили держать эту историю при себе. От их похода осталось пару доказательств - золотые часы и именной перстень хозяина шахты. Да, это действительно были ценные вещи, золотые карманные часы фабрики Генри Мозера, произведенные в Швейцарии в конце девятнадцатого века и перстень с гербом и инициалами владельца, украшенный тремя крупными камнями, двумя рубинами и бриллиантом, как сказал ювелир, старинная и не имеющая цены вещь. Эти ценности остались как доказательство реальности происходящего. Скажете, а при чем здесь эти побрякушки и Сварог? А сам факт, что столь ценные вещи остались лежать в шахте на протяжении двух сотен лет не заставляет задуматься? И это все в стране, где привыкли тащить все, что плохо лежит. Так что могло так напугать людей, которые пошли на эшафот и на каторгу, но не сунули носа в проклятую штольню? Конечно, доказательством существования древнего бога, эти предметы назвать нельзя, но доказательством, что история заброшенной шахты чистая правда, они, несомненно, являлись. К подобным выводам пришли и наши герои. Они могли не верить своим глазам, но верить фактам и доказательствам были обязаны. Молодые люди решили больше не лезть в эту историю, пока она не касается их напрямую. Они пришли к логичному выводу, что чудовище ничего им не может сделать на расстоянии, нужно просто держаться от него подальше. Сашка была уверена, что пока не закончен контракт, Сварог не тронет ее, он даже прийти к ней не сможет, если она сама его не позовет, но когда ее срок закончится, ничто не сможет его остановить. После долгих раздумий, девушка поняла, что, наверное, она позвала это чудовище сама, именно поэтому Тень пришла к ней. Она была готова на любую сделку, именно поэтому Тень предложила то, что ей было так нужно. Да и могла ли она поступить иначе? Рано или поздно за все приходится платить.
  
   Прошел еще год, в страхе, в переживаниях, в семейных проблемах, которые доставлял в основном Макс. Казалось, парень взялся за ум, слез с иглы и начал новую жизнь, но Макс держал себя в руках до тех пор, пока у него была цель. Молодой человек, наконец, нашел своего отца-олигарха, олигархия которого сводилась к небольшой ремонтной мастерской, где мужчина проводил время за ремонтом машин, с самого раннего утра и до поздней ночи. Лишенный цели и состояния отца-олигарха, парень снова впал в депрессию, начал пить и колоться. Максим расстроился и естественно, предъявил свои претензии сестре. Александру снова пришлось вмешаться в самой жестокой форме. Не смотря ни на что, Сашка снабжала Макса деньгами, до тех пор, пока не заметила, что брат снова стал наркоманом. Когда девушке исполнилось шестнадцать, ее брат сел окончательно и надолго - вооруженное ограбление и покушение на убийство. Потерпевший, местный бизнесмен, выжил и дал показания в суде. Максим получил девять лет строгого режима и отбыл в места не столь отдаленные.
  
   У Александра начал поправляться отец. Мужчина заговорил, стал немного за собой следить и даже самостоятельно передвигаться по городу. Отец узнавал сына, но общаться с ним не желал, будто помнил за парнем какую-то обиду. Александр не настаивал, он иногда просто приходил, подбрасывал денег бабушке и подолгу на кухне пил с ней чай.
  
   Все изменилось в день, когда отмечали семнадцатилетние Александра. Отмечали без размаха, в тихом семейном кругу - Саша и Александр. Сашка подарила своей половинке новый мобильник, и на весь вечер нашлось занятие по изучению множества его функций. Александр радовался "игрушке" как ребенок, а Сашка радовалась вместе с ним. Впереди их ждали экзамены, поступление в ВУЗ, школа уже казалась в прошлом, выпускной всего через несколько дней. Вчерашние дети вступали в новую жизнь, хотя для них, это ничего не меняло. Они жили три года как муж и жена, жили и исполняли все обязанности супругов, их жизнь давно уже была взрослой, хотя иногда, они по-прежнему вели себя как дети. Говорят, сохранить детскость в зрелом возрасте - признак гениальности, но большинство их ровесников, мечтают быстрее стать взрослыми. Это не про них, Саша и Александр обожали вести себя как дети, они дурачились, кидались подушками, играли в игры, в общем, получали все то, чего им так не хватало когда-то.
  
   Бабушка Александра пришла без подарка. Женщина прошла в квартиру и сразу перешла к делу:
   - Вот, что, милые вы мои, мне все равно, где вы берете деньги, но сейчас они мне очень нужны. Я подобрала себе новую квартирку, в центре, и мне нужно тридцать тысяч долларов. Не могу же я все время жить со своим дебилом сыном, да и оставить его одного тоже не могу.
   - У нас нет денег, твердо ответил Александр.
   - Ну, так найдите. Я дам вам неделю, а потом, отправлю тебя обратно - в интернат, там будешь сдавать свои экзамены.
   - Не выйдет, - заявила Саша, - в его интернате учатся только до девятого класса.
   - Тогда, я заявлю на вас в милицию, скажу, что вы украли у меня деньги, вас посадят, а если нет, поверьте, я найду способ сильно испортить вашу жизнь. Так что, милые мои, найдите мне эти деньги. Я не вечна, вот помру - все вам достанется, а пока, будьте любезны.
   - Я же сказал, у нас нет денег, - Александр уже вскипал от злости.
   - А мне плевать, это, теперь, ваша проблема.
   - Пошла вон, - не выдержал парень.
   - Вы не можете меня выгнать, это я плачу за эту квартирку, я. Сейчас вызову милицию и выгоню вас в шею.
   - Мы найдем вам деньги, - вмешалась Саша.
   - Вот и молодцы, вот и отлично. Как только соберете нужную мне сумму, звоните, я зайду.
  
   Бабушка ушла, оставив подростков в шоковом состоянии. Саша знала, что денег у них осталось около двадцати тысяч. Оставался вопрос, где взять недостающие десять? Тогда и вспомнили про драгоценности из шахты, но продать их за неделю оказалось очень сложно. В итоге, за ювелирные изделия, оценочной стоимостью более сорока тысяч долларов, выручили всего пятнадцать семьсот.
  
   Бабушка получила всю сумму, но на этом не остановилась, у нее совершенно "сорвало крышу", как сказал бы отец Александра. Она явилась на следующий день в сопровождении сына, которому, судя по всему, стало хуже. Мужчина сел на кухне и молча, смотрел в одну точку.
   - Квартиру я купила, но не могу же я жить в голых стенах и спать на полу.
   - Это ваши проблемы, - Александр готов был убить бабку, но Саша держала его за руку и это успокаивало.
   - Не смей так разговаривать со своей бабушкой. Если это мои проблемы, то я вам устрою другие. Я много не прошу, тысяч десять на мебель и небольшой ремонт. Вам жалко каких-то паршивых денег для родной бабушки? Я знаю, что такая сумма для вас не проблема, не знаю, кто спонсирует вас, хоть сам дьявол, мне плевать, но идите к нему и решите мою проблему, иначе у вас возникнут еще большие проблемы.
   - У нас нет денег, мы отдали вам все, что только имели! Мы продали все, что могли! - Саша чуть не плакала, она дрожала всем телом от обиды и бессилия.
   - Не кричи на меня, девочка, я не глухая, к тому же не дура. Вы за неделю нашли тридцать тысяч долларов, хотя пытались меня убедить, что денег у вас нету. Так вот, не пытайтесь снова, иначе сумма увеличится вдвое.
   - Пошла отсюда вон, пока я не спустил тебя с лестницы, старая стерва, - Александр сорвался, он больше не мог терпеть ее наглости. Женщина, с милой улыбкой на лице, вежливо, поддерживая свое реноме столбовой дворянки, занималась не прикрытым шантажом.
  
   Александр собрался выпроводить старушку и уже сделал шаг в ее сторону, но в этот момент раздался негромкий стук в дверь. Все напряглись, так как гостей никто не ждал, а как подумала Саша, хуже тех гостей, что уже пришли, просто быть не может. Девушка сделала шаг и щелкнула задвижкой замка. Дверь немедленно распахнулась, и в проеме появился невысокий, но чрезвычайно широкий в плечах мужчина. Не говоря не слова, новый гость протиснулся в небольшой, заполненный народом коридор и запер за собой дверь.
   - Вы кто? - Спросила гостя Саша, ровным и спокойным голосом.
   - Меня зовут Дог, - ответил мужчина, - раньше звали Бульдог, но Дог короче. Будьте так любезны, пройдите все в комнату и заткнитесь.
   - По какому праву вы здесь распоряжаетесь, - не выдержала старушка и ее крашенные брови переползли на лоб.
   - Я же просил, заткнись и топай в комнату, - Дог был явно не в настроении спорить и для убедительности подтолкнул женщину в спину.
   - Что происходит? - Спросил Александр, всматриваясь в лицо гостя.
   - Даже не вздумай, - мужчина встретил взгляд парня и достал из-за полы пиджака внушительных размеров пистолет с глушителем, - пристрелю любого, кто дернется.
   Он прошел в комнату, уселся на диван и положил пистолет рядом с собой на журнальный столик. Гость достал сигарету, крутанул колесико зажигалки и глубоко затянулся.
   - Вы знаете, почему меня так зовут? - Спросил он, и сам же ответил. - У меня нюх как у собаки, я бабки за километр чую. Не вздумайте меня водить за нос, ноги поломаю. Я буду задавать вопросы, а вы на них отвечать. Всем понятно? - Дог больше не отвечал сам, он ждал ответа от всех присутствующих.
   - Понятно, - выдавила из себя Саша.
   - Только ничего не понятно, - добавил Александр.
   - По какому праву вы врываетесь в мою квартиру? - Ответила вопросом на вопрос бабушка.
   - Хорошо, для особо тупых поясню, я пришел к этим молодым людям. Ты старуха, мне не нужна, поэтому тихо молчи где не будь в углу, иначе убью. А вы, дети, слушайте меня внимательно. - Мужчина достал из кармана грязный носовой платок, и развернул его на столе. В свертке оказались часы и кольцо, проданные недавно ребятами местному ювелиру. - Где вы это взяли?
   - Нашли. - Александр был натянут как струна, готовая в любой момент лопнуть, только лежащий на столе пистолет останавливал молодого человека от самоубийственной попытки броситься на незваного гостя.
   - Где остальное? - Мужчина внимательно смотрел на подростков, отмечая про себя каждое изменение их выражения лица.
   - Это все. - Ответила Саша, и, похоже, говорила правду.
   - Где вы это нашли?
   - Где нашли, там больше нет. - Александр явно грубил, нарываясь на неприятности, и Саша ткнула его локтем.
   - В старой штольне, я могу показать.
   - Вы все пойдете со мной, если ты попытаешься меня обмануть, я убью всех, а тебе сделаю очень больно, поверь, я умею.
   -Я вам верю, только пойду одна, остальные останутся здесь.
   - Не спорь со мной, девочка, не нужно. Я сказал, пойдут все, значит пойдут все, здесь, если что, останутся только трупы. Что встали? Веди синеглазая, вперед.
  
   Из кухни вышел отец Александра, он был накачен лекарствами и совершенно безобиден, на лице растянулась совершенно неуместная улыбка, а в руке он держал кухонный нож. Очевидно, Дог не ожидал увидеть мужчину, наверное, поэтому его нервы сдали, он схватился за пистолет и нажал на спуск. Выстрел прозвучал совершенно не страшно, как хлопок воздушного ружья в тире, но последствия оказались весьма серьезными. Пуля пробила мужчине глаз. Кровь, мозговое вещество, частицы черепа и кожи головы размазались по стене. Отец рухнул на пол лицом вниз, в его голове зияла огромное отверстие, величиной с кулак. Бабушка издала стон и мягко опустилась на пол рядом с сыном, она мгновенно потеряла сознание. Александр воспользовался моментом и бросился вперед, но незваный гость оказался проворнее, он отдернул руку с оружием и нанес подростку сильный удар рукоятью пистолета в лицо.
   - Я же предупреждал, не делать глупостей, - произнес мужчина, поднимаясь с дивана, - тогда, все бы остались живы.
   - Тронешь его, ничего не узнаешь, - выкрикнула Саша, когда пистолет был уже направлен в голову Александра. Мужчина посмотрел ей в глаза и решил оставить парня в покое.
   - Еще одна такая выходка и ты труп, - Дог спокойно разъяснил положение молодому человеку, пытавшемуся вытереть кровь с лица.
   До входа в штольню дошли быстро, минут за пятнадцать. Женщина шла впереди, непрерывно постанывая и поскуливая, как раненая собачонка. За ней шел Александр, потом Саша, а завершал процессию Дог с пистолетом под полой пиджака. Спуск занял времени не больше, хотя пожилая женщина долго упиралась, прежде чем спуститься вниз. Дог ударил ее несколько раз по спине рукоятью пистолета, после чего женщина все-таки пронырнула в зияющую пустоту. Затем спустились и остальные. Тапочки матери Саши стояли на том же месте, ничего не изменилось после их последнего визита, похоже, больше в штольню никто не спускался.
   - Отведешь меня к сокровищам, - обратился мужчина к Саше и толкнул ее вперед.
   - Там нет сокровищ, - ответила девушка.
   - Тогда я вас всех убью, - улыбнулся в ответ мужчина, - не нужно меня обманывать.
   - Я покажу, где мы нашли эти вещи, и мы пойдем, ищите свои сокровища сами.
   - Вы пойдете тогда, когда я скажу, не раньше, а будешь много говорить, я пристрелю старуху и парня. Пошли, хватит болтать.
  
   Двигались практически в полной темноте, фонарик был только у Дога, а он шел последним. Полная тишина в штольне сменялась далеким завыванием ветра, а где-то капала вода и ее шум, казался шагами самой смерти в загробной тишине. Бабушка Александра притихла и, двигалась молча, теперь уже следом за Сашей, Александра Дог держал рядом, наведя на него пистолет. Когда процессия добралась до лебедки, Дог велел остановиться. Он несколько минут изучал спуск, после чего отправил первой Сашу.
   - Они останутся здесь, - твердо заявила девушка, - женщине не преодолеть подъем обратно, а одну ее оставлять нельзя.
   - Хорошо, я только свяжу их. - Дог умело скрутил женщину и Александра, после чего кивком головы велел девушке спускаться. - Запомни сынок, я ее убью, глазом не моргнув, только попробуйте сбежать.
   Александр не стал сопротивляться, если кто-то и сможет вернуться из шахты, то только Сашка, так как у нее договор с хозяином здешних мест, парень был уверен, что Сварог не тронет девушку, а вот на счет Дога, совершенно наоборот. Также он знал, что и его ждет смерть, если Саша не вернется вовремя. Девушка отчаянно шагнула в пустоту, держась за толстый стальной трос, она не была так уверена в своей безопасности, к тому же девушке было очень страшно. Страх сковал руки и ноги, которые стали ватными и не желали повиноваться, только усилием воли, запас которой, казалось уже давно должен был иссякнуть, эта хрупкая девочка заставляла себя двигаться вперед. Как только ноги коснулись земли, силы покинули ее, и Саша осела на твердый грунт. Дог спрыгнул следом.
   - Ну что, девочка, веди.
   - Да уже пришли собственно. Я нашла драгоценности вон у тех трупов, - она кивнула на человеческие останки, разбросанные по всему помещению.
   - Я тебе уже говорил, девочка, если ты не приведешь меня к сокровищам, то умрешь. Потом я поднимусь наверх и убью твоего парня и старуху.
   - Ладно, ладно, - примирительно взмахнула рукой Саша, если готов, пошли. - Девушка не знала куда идти, впереди их ждала смерть, но остаться она тоже не могла, Дог не оставлял выбора. С трудом поднявшись, Саша зашагала вниз по туннелю. Через пару минут показались обожженные огнем стены, именно здесь Александр бросал бутылку с бензином в чудовище, напоминающее дракона. Страх все глубже проникал в сознание, голова кружилась от избыточной дозы адреналина. Саша шла все быстрее, стараясь оставить свой страх позади, вместе с тем, преодолела первое разветвление, а потом подошла и ко второму.
   - Мне нужно отдохнуть, - заявила девушка.
   - Хорошо, - мужчина тоже выдохся, поэтому возражать не стал, - отдыхаем пять минут.
   Саша была в ужасе, она не могла идти дальше, девушка чувствовала присутствие чудовища, не так сильно, не так отчетливо, как в прошлый раз, но чувствовала. Возможно, Сварог спал, возможно, он был голоден и потерял силы, но он был рядом, в этом у Саши сомнений не было. Короткий отдых не восстановил силы, скорее, девушка расслабилась и воля, на которой она держалась, последние полчаса стала покидать ее совсем. Чтобы не лишиться сознания от потери сил и ужаса, сковавшего все тело, Саша поднялась и пошла вперед, Дог последовал за ней.
  
   Да, она уже была на этом кладбище, всюду лежали человеческие кости, лежали на полу, разложенные рядами, на тех местах, где раньше были подвешены. Все веревки сгорели практически до тла, хотя, девушка понимала, что огонь, брошенный Александром, попасть сюда не мог. Здесь горел другой огонь, так как полусгнившие балки стен были обожжены, но не сгорели. Девушка старалась не смотреть на останки и быстро двигалась вперед, туда, где она уже заметила ряды торчащих вдоль стен кольев, длинные, нескончаемые ряды. Конец каждого торчащего из земли шеста, был увенчан человеческой головой, точнее тем, что от нее осталось. Это были истлевшие черепа, большие и маленькие и чем дальше падал луч света от фонаря Дога, тем черепа становились свежее и свежее. На некоторых головах еще виднелись остатки кожи, дальше, сохранились клочья волос, а на последних, можно было рассмотреть черты лица. Одну из голов, в самом конце страшного коридора, Саша не могла не узнать, это была голова ее матери. Девушка провела рукой по волосам, и высохшая плоть осыпалась под ноги. Саша сделала еще два шага и силы оставили ее, наконец пришло спасительное забытье, не глубокое и не на долго, но забытье. Дог остановился, пощупал пульс, девушка была в обмороке, и он отправился дальше.
  
   Дога встречал мужчина - старик с морщинистой кожей, больше похожей на подошву сапога, совершенно белыми волосами, аккуратно зачесанными назад, длинной в цвет волос бородой и впалыми, темными глазницами вместо глаз. Он был похож на сильно постаревшего Дракулу из кино, наверное, из-за черного подбитого парчой плаща или трости, что старик держал в левой руке.
   - Эй ты, клоун, - окликнул старика мужчина, - ты что здесь делаешь?
   - Тебя жду, - ответил тот же скрипучий голос, голос, который Саша не могла спутать ни с чем. - Ты же пришел за богатством?
   - Да, я знаю, сокровища графа Бейгеля, хозяина этой шахты, спрятаны здесь.
   - Вынужден тебя разочаровать, Бейгель умер нищим, кроме этого рудника, у графа ничего не осталось. Страсть к игре, та же, что и у тебя.
   - Ты врешь старик, и если не покажешь где сокровища, я тебя убью, а потом, найду все сам.
   - Я никогда не вру, сильный не врет слабому. Здесь нет сокровищ Бейгеля, но есть другие богатства. Например, вот, - старик взмахнул рукой и на ладони появился камень, величиной с грецкий орех, - это настоящий не граненый алмаз, после огранки, карат на сто потянет.
   - И много у тебя их, Старик?
   - Не называй меня старик, можешь звать Рах, Гефест, Сварог, Феоста или Драгон, как тебе нравится, у меня всего много, столько, сколько тебе не под силу будет унести.
   - Драгон? Дракон? Слушай, бомжатина, я тебе горло перегрызу, не шути со мной, покажи свой камешек.
   - Я не понимаю слова "бомжатина", наверное, отстал от жизни, но понимаю негативную окраску твоей речи. Я хотел предложить тебе сделку и дать то, зачем ты пришел, но я передумал, - старик стал меняться, меняться прямо на глазах изумленного Дога.
  
   Его голова вытянулась появились глаза, огромные как бильярдные шары, из пасти блеснули белые, острые зубы, руки выросли и превратились в большие перепончатые крылья, еще секунда и перед обмершим от ужаса мужчиной стоял самый настоящий дракон. Бильярдные шары смотрели холодно и жестоко, рот приоткрылся и показался длинный раздвоенный язык. Дог выстрелил, потом еще и еще, он стрелял, пока в его автоматическом пистолете Кольт не закончились патроны. Животное встало на дыбы, и когтистая лапа ударила мужчине в голову. Дог не зря звался Догом, мужчина с быстротой молнии отскочил назад, и ударил неведомо откуда взявшимся ножом. Стальное лезвие скользнуло по коже существа, оставив едва различимый след, царапину, следующий удар дракона снес Догу голову, и она покатилась по твердому грунту, черному от угольной пыли. Саша лежала и смотрела на это зрелище сквозь мутную пелену остатков сознания, усталости и страха, ей было все равно, жить или умереть, то, чего боялась девушка, не имело отношения к смерти, оно лежало за пределами сознания и понимания. Дракон обглодал тело мужчины за считанные минуты, после чего начался процесс обратного перевоплощения. Еще через минуту, молодой юноша, лет двадцати пяти, поднял Сашу на руки и понес к выходу.
   - Помни, - сказал юноша совершенно чужим голосом, голосом старика или дракона, но скорее голосом Тени, что приходила к девушке по ночам, - у нас сделка.
   - Я знаю, - ответила Саша, - но я привела тебе ужин.
   - Это ничего не меняет, за это я оставлю в живых твоих спутников.
   - Старуху можешь забрать.
   - Она мне не нужна, я уже сыт и хочу спать. - Человек развернулся и исчез в темноте, фонарик светил тускло, сжигая последнюю энергию, впереди предстоял путь обратно.
  
   Короткий абзац
   (Рассказ Саши)
  
   Я не помню, как вернулась домой, как узнала позже, меня принес Александр. Помню, только как ползла вверх по стальному тросу, как кровь текла из ладоней и они скользили по холодной стали. Дышать становилось все труднее и труднее, фонарь погас, и меня накрыла полная тьма. Страх ушел, он покинул меня полностью, даже темнота не могла этого изменить. Не знаю, что питало мои силы, но я доползла до самого верха, и мне удалось освободить Александра. Бабушку развязывать не хотелось, соблазн оставить женщину там был очень велик, хотя, жестокость не свойственная мне черта характера. Знаю, что Александр освободил ее, что она покинула штольню вместе с нами, только мы больше никогда не видели эту женщину, даже ничего не слышали о ней. Наверное, бабушка уехала на следующий же день, оставив мертвого сына в нашей квартирке.
  
   Милиция могла начать задавать вопросы, врать мы не умели, а правда упекла бы нас в психушку на ближайшие сто лет. Решение похоронить отца в шахте принял Александр, другого выбора у нас и не было. На следующую же ночь пришлось вернуться, как бы нам не хотелось все забыть. Мы завернули его труп в ковер и понесли по улице. Все это походило на безумие, так как любой, встретивший нас человек мог сразу позвать патрульных. Нас посадили бы за предумышленное убийство, я в этом уверена, никто бы нам не поверил. Могилу копать не стали, сбросили туда, где покоились останки убиенных во время бунта, и вернулись домой. Все произошедшее оставило неизгладимый отпечаток в наших душах, но мы жили дальше, боролись за свою жизнь, боролись до самого конца ...
  
   На этом повествование Саши заканчивалось, может что-то отвлекло девушку, или она просто не захотела рассказывать дальше.
  
   Конец истории
   (Рассказ Александра)
  
   Год прошел как один день. Большую часть времени мы посвятили записи нашей истории. Писал я, писала Саша, иногда мы спорили, о тех или иных событиях, но всегда приходили к единому мнению. Мы не отходили друг от друга ни на шаг, наверно, предчувствуя приближение финала. Да, финала. Финала нашей жизни, точнее, того, что называлось жизнью, но было сплошной борьбой за существование. Приходилось бороться со всеми, от самых близких нам людей, до страшного монстра, толи демона, толи бога. Все, что удалось нам добыть из информации о Свароге, это скупые сведения о древнеславянском божестве, боге огня и создателе всего сущего. Странным было то, что этот самый Сварог боялся огня, боялся своей собственной стихии, и я чувствовал этот страх. Говорят, передав огонь в руки людей, боги лишились части своей силы. Возможно это так, отдав огонь людям, боги отдали и контроль над ним, а может, это уже не тот огонь - чистое пламя костра, что пылает, оставляя за собой выжженную землю и пепелища. Это другой огонь, искусственный, химический, неуправляемый, огонь, созданный не богами, человеком. В любом случае, Сварог боялся, его страх можно было почувствовать, практически потрогать руками. Нет, если он и был богом огня, то огня другого, может, чистого пламени, льющегося из нутра дракона, того пламени, что не только уничтожает, но и создает. В конце концов, загадку сотворения нашего мира еще никто не решил.
  
   Я не слышал, как ушла Саша, это было ночью, я просто проспал, проспал как последний кретин. Я должен был почувствовать, должен был пойти с ней, но когда проснулся под утро, моей Сашки уже не было. Я знал, куда она направилась, я постоянно чувствовал приближение этого дня, но подсознание постоянно откладывала данный момент. Нельзя было сказать, что я не готовился, моя сумка со всем необходимым давно лежала на своем месте. Теперь, я не был уверен, что все получится, а главное, не был уверен, что успею, хотя бежал изо всех сил. Только там, в штольне, я почувствовал присутствие Саши, почувствовал, что она жива, что где-то рядом, почувствовал, что ей страшно. Спустился я быстро, уже знал каждый свой шаг, каждое движение, каждый поворот. На этот раз я не забыл перчатки, поэтому спуск в штольню стал делом техники. На что я рассчитывал? Не знаю. Я бежал вперед, освещая себе путь небольшим фонарем, бежал, что было сил и, похоже, успел.
  
   В глубине штольни стояли двое, мужчина средних лет, одетый как актер кино, на съемках дешевого фильма ужасов и она, Саша. Теперь, Сварог не был драконом, он был обычным мужиком, не в лучшей форме и безоружным. Мое появление не осталось не замеченным, они повернулись в мою сторону.
   - Уходи, - прокричала Саша, - уходи и не возвращайся сюда никогда.
   - Ты же знаешь, я не уйду, - ответил я и в моей руке уже был пистолет.
   - Вы мне не нужны, молодой человек, - Сварог улыбнулся и предостерегающе поднял руку, - уходи, живи своей никчемной жизнью и не возвращайся. Все закончено, тебе меня не победить, а твоя прекрасная возлюбленная остается со мной добровольно.
   - Как бы не так, Саша уйдет со мной, иначе, я вас убью.
   - Это не так просто, точнее совсем не возможно, я бессмертен и неуязвим. Человек не в состоянии убить бога, человек - это только часть пищевой цепочки, люди это моя пища. Я не умру, пока не сожру последнего из вашего рода.
   - Это мы сейчас проверим, - и я решительно пошел вперед.
   - Нет, не приближайся, - закричала Саша, - уходи, я больше не люблю тебя, я принадлежу ему и останусь с ним.
  
   То, что произошло дальше, я помню с трудом. Пистолет два раза дернулся в моей руке, на третий раз произошла осечка, Сварог стал превращаться в чудовище. Я убрал за пояс уже бесполезную железку и достал то, что припас для данного случая - в общем-то, это был кусок трубы, с приваренной пяткой и ручкой, начиненный пороховым зарядом, выталкивающим снаряд, содержащий в себе смесь магния с марганцем. Эта штука могла прожечь металл. Я испытывал ее дважды, поверьте, эта штука была на много эффективнее бутылки с бензином. Раздался оглушительный выстрел и нечто среднее, между человеком и чудовищем стало корчиться и менять свои очертания, в районе живота монстра горела небольшая звезда. Саша сорвалась с места и побежала ко мне со всех ног, а я, бросил под ноги Сварогу бутылку с высокооктановым бензином.
   - Бежим, - теперь уже я схватил девушку за рукав и потянул за собой.
   - Беги один, ты спасешься, - Саша резко остановила меня и обняла за шею, - ты должен жить, что бы рассказать об этом людям.
   - Без тебя я жить не буду, - твердо ответил я и увлек девушку за собой.
  
   Тварь продолжала гореть и корчиться в клубах огня, но неуклонно двигалось вперед. Я бросил вторую бутылку, за ней третью. Мы бежали, но пламя догоняло, пламя, в котором просматривались черты дракона. Последнее, что я помню, это граната в моей руке. Самая настоящая граната, купленная у бывшего военного офицера, служившего в горячих точках.
  
   Пришел в себя я только на верху, как выбрался - не знаю. Мое лицо, руки, были залиты кровью, волосы слиплись, хотя рана на голове почти не болела, болела нога, очевидно я ее сломал. На улице стояла звездная ночь. Сколько же времени я провел в шахте? За Сашкой я бежал утром, все, что произошло там, заняло считанные минуты, наверное, я долго был без сознания. Но где Саша? Она же была со мной, это она вытащила меня на поверхность, но как. Тридцать метров по отвесному тросу, неся на себе мое бесчувственное тело - это не возможно, хотя, для Сашки невозможного нет. Куда она делась потом? Я должен был вернуться.
  
   Нога была сломана, руки дрожали, в голове клубился туман, но я полз обратно, по-другому не мог. На мой взгляд, времени прошло не меньше трех часов, пока я оказался в подземелье. Я полз вперед в полной темноте, иногда доставал зажигалку и светил, отмечая для себя направление движения. Дышать было тяжело, ощущался недостаток кислорода, в воздухе витали облака угольной пыли и гари. Узкий коридор уперся в тупик. Я крутанул колесо зажигалки и маленький огонек немедленно разогнал темноту. Мой вывод был не утешительным - в шахте случился обвал. Скорее всего, это произошло от взрыва гранаты. Где тогда Саша? Она могла пойти за помощью, нужно возвращаться обратно.
  
   Выбрался из шахты я уже днем. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, вокруг ни души, только вороны копошатся на крыше старого, ветхого дома. Временами, они взлетают, громко вскрикивают, кружат над крышей, надо мной, над штольней. Я закрываю глаза и падаю в бездну забытья.
   Я остался один. Теперь, спустя почти месяц, после пропажи Саши, я сижу за столом и пишу заключительные строки своей жизни. У меня припасен яд, а в пистолете остался один патрон. Патрон совершил осечку, но я надеюсь, что второй раз он выстрелит. Я ухожу туда, где, скорее всего, осталась Саша. Там я и закончу свое существование в этом мире, уйду в другой, много лучший. Я доверяю письмо на волю случая, на волю богов, что бросают свои кости, верша судьбы людей. Если кости выпадут правильно, мое письмо попадет куда надо. Прощайте.
  
   05.06.2010 года. Александр.
  
   Послесловие.
  
   Я закончил повествование там, где закончил его Александр, но история осталась не завершенной. Целый долгий год рукопись пылилась на полке, я не решался придать ее огласке. Наконец решение было принято, решение, отправиться на место, в тот маленький, забытый богом и людьми городок.
   Моя Мазда остановилась на грязной улице, с покосившимися домами, на той улице где, по моему мнению, когда-то жили Александр и Саша. Названия в записке не было, но такая улица в городке была одна. Я покинул теплый салон, и осенний холодный ветер ворвался во все уголки моего тела, он проник под куртку, свитер, рубашку и, будто гнал меня обратно в машину, туда, где тепло. Время подбиралось к обеду, но густые облака не пропускали солнечный свет, по моему внутреннему ощущению, приближался вечер, но мои часы были со мной не согласны.
  
   Я брел вниз по улице пешком, представляя, как здесь, еще недавно, шли двое влюбленных друг в друга детей, два одиноких, никому не нужных, кроме них самих, фактически ребенка, бросивших вызов могучим силам, не доступным пониманию. Вот и кафетерий, там все так, как и описал Александр. Я выбрал дальнюю кабинку и заказал кофе, черный, с сахаром. Горячий напиток моментально согрел изнутри. Я поседел еще немного, затем расплатился и вышел. Еще два квартала, еще один. Мимо пролетали редкие автомобили, маршрутные такси, автобусы. Люди спешили по своим делам, не обращая внимания на мою скромную персону. Еще минут через тридцать я добрался до районной клиники, вошел через ворота во внутренний дворик. Дверь в приемный покой, старая, с выцветшей и местами облезшей краской, открылась и из нее вышла женщина в белом халате. Она несла в руках черный мусорный пакет и я помог женщине забросить его в мусорный контейнер. "Подскажите, где я могу найти доктора Старцева?" - спросил я, на что женщина с улыбкой ответила: "Он, скорее всего, у себя в кабинете".
  
   Кабинет находился на первом этаже, в конце темного коридора. На двери была табличка с надписью "Хирург". Я негромко постучал и толкнул дверь. За столом сидел еще не старый, но седеющий мужчина, лет сорока - сорока пяти, высокий лоб, широкие брови, цепкие, зеленые глаза, обрамленные сеткой мелких морщин, увеличенных линзами очков без оправы.
   - Чем могу быть полезен? - Спросил доктор, рассматривая меня поверх очков, которые, похоже, использовал для чтения.
   - Я журналист, хотел бы поговорить с вами, - я старался улыбнуться, но тема, с которой я пришел к доктору, не давала повода для веселья.
   - О чем? Я немного занят.
   - О ваших молодых друзьях, о Саше и Саше.
   - Что вы о них знаете? - Доктор выпрямил спину и посмотрел на меня с нескрываемым интересом.
   - Почти все. Дело в том, что Александр прислал мне письмо, в котором изложил историю их жизни и смерти.
   - Смерти? Это не про них, они слишком любят жизнь.
   - У меня есть веские основания думать, что нет.
   - Я могу узнать ваши основания?
   - Да, пожалуйста, - я положил перед доктором копию рукописи, - прочитайте, здесь написано все, что я знаю. Я приду завтра, мы сможем поговорить?
   - Да, приходите в пять вечера, я буду свободен.
  
   Ночь, проведенная мной в гостинице, не стоит внимания читателя. На следующий день я колесил по городу и пригороду, выискивая вход в шахту. Нашел его уже поздно, нужно было отправляться на встречу с доктором. Старый, ветхий дом, что стоял рядом с шахтой, снесли. О нем напоминали только осколки камней фундамента и другой мусор. Металлическая крышка была огромной, весом в пару тонн. На обратной стороне от места, где когда-то стоял дом, была видна свежая кладка. Лаз внутрь был наглухо замурован. Я решил, что должен заглянуть внутрь, несмотря на смертельный риск.
  
   -Добрый вечер, - поздоровался я с доктором.
   - Здравствуйте. Я прочитал вашу книгу, думаю, что практически все в ней - правда. Кроме конца.
   - Почему?
   - Я, конечно, мог обознаться, знаете, близорук. Хотя, обычно, вдаль вижу неплохо. Так вот, Саша датировал рукопись июнем десятого, но я видел их обоих в сентябре. Я только вернулся из больницы, вернулся поздно и сильно устал. Мне позвонили, умирал мужчина от проникающего ранения в брюшную полость. Пришлось вернуться на работу. Видимость в сумерки не очень, но я гнал свой Гольф, стараясь успеть и спасти пациенту жизнь. Мой дом стоит за городом, километрах в трех, там спокойно и тихо, меня и супругу это устраивает, а дети уже выросли. Так вот, возле города есть поле, сейчас там подсолнечник, а тот год, росла пшеница. Я видел их обоих, они держались за руки и шли, брели куда-то на фоне заката, прямо через посевы. Я хотел остановиться, но в больнице умирал человек и я не мог.
   - Значит они живы?
   - Конечно. Думаю, у них все получилось, только дети не желали больше ничего слышать об этой истории, они хотели считаться мертвыми для всех, забыть все и остаться наедине.
   - Пожалуй, соглашусь с вами. Спасибо, желаю вам удачи, - я крепко пожал протянутую руку, - если встретите их, передайте, что их рукопись попала в надежные руки.
  
   Я сел в машину и надавил акселератор. Нет, я не буду больше копать эту историю, какая разница, живы они или нет. Главное - они вместе, здесь или там - в лучшем мире. Они обязаны быть вместе, так как заслужили это. Моя Мазда уже покинула городок и мчалась по трассе. Полная луна освещала дорогу, но на фоне звезд можно было рассмотреть толи большую птицу, толи дракона, отбрасывающего свою мрачную Тень.
  
   06.02.2011. Вадим Саратовский.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"