Аннотация: Почему победил Майдан в Украине, а Янукович так позорно и неожиданно сбежал. Может быть, на самом деле все было вот так?
- Марина!
Ослепительный белый свет вырвал Петра из небытия. Безумно яркий свет был настолько ярок, что вокруг совершенно ничего не было видно - одно лишь чистое ровное белое сияний. И при этом свет совершенно не слепил. Впрочем, на эту странность Пётр не обратил ни малейшего внимания. Он попытался встать с постели, но тело не откликнулось на его желания. Пётр попытался поднять руку, но ничего не вышло. Рука не слушалась, будто ее не было совсем.
Только теперь Пётр заметил, что находится он в совершенно незнакомом месте. Где? Он ничего не видел. Только свет. Ничего, кроме света, прячущего свои ярким свечением абсолютно все. Пётр попытался закрыть глаза. Не получилось. Веки тоже не слушались его. Пётр посмотрел на свой нос, но ничего не сумел разглядеть.
- Где я?!
Крик. Но нет, ничего не было слышно. Только внутренний голос разрывался от натуги. Однако тишина, абсолютная тишина царила в это ровном белом мире. Пётр запаниковал. Что с ним произошло?
Боль. Ее не существовало, он не чувствовал ее, но она разрывала его сознания, проникая во все его существо. В него стреляли. Он ранен? Петр не мог вспомнить. Он точно знал, что в него стреляли. Пуля. Он видел ее. Медленно, очень медленно она, вращаясь, плыла по воздуху, с огромным трудом преодолевая его тягучее сопротивление, намереваясь войти в глаз. Пётр что есть мочи силился уйти от встречи с наплывающей пулей. Но сам оказался еще медлительнее.
Темнота.
- Нет!
Вчера был обычный день. Офис. Он заехал туда утром. Буквально на час. Хотел сразу к людям на Площадь, но водитель сбил настрой обычным вопросом 'В офис?'
Стол, бумаги. Не так, чтобы их было слишком много, но некоторые из документов требовали немедленных решений, действий. Государственный департамент США. Заверения в полной поддержке демократии. Обещания народу, восставшему против тирании. Канцлер Германии. 'Как под копирку, - хмыкнул Петр, - с поправкой на язык, естественно'.
Вызвал помощника.
- Подготовьте ответ. Напишите, что будем стоять до конца. И отдайте копию на канал. Немедленно.
Снова бумаги. Когда же они закончатся. Вчера оставил совершенно чистый стол, а вот теперь... И так каждый день.
С воплем, нарушая порядок, установленный еще полтора десятка лет назад, когда Петр только начинал завоевывать столицу, в кабинет ворвался помощник...
- Ты готов предстать перед судом?
Голос, внезапно прогремевший со всех сторон, бесцеремонно и твердо ворвался в воспоминания Пётра. Он вздрогнул. Точнее, ему показалось, что он вздрогнул, но к своему ужасу понял, что не чувствует ничего. Даже чужой голос прозвучал как бы изнутри.
- Что? Как? Какой суд? Где? Кто вы?
Торопливые вопросы были стремительно и жестко прерваны.
- Суд Всевышнего, Создателя всего сущего. Ты готов предстать перед его Судом?
Твердый уверенный голос не выражал никаких эмоций. И, в то же время, не оставлял возможности утаить что-то и уж тем более солгать. 'Значит стреляли. Это была моя пуля. Убит', - Петр подумал об этом с сожалением. Но не о своей жизни, а о людях на площади, которых он хоть и не по своей воле, но оставил.
- Верно. Ты умер, - подтвердил голос.
- Кто ты? - Петр и сам не знал, зачем спросил об этом. Какое это имело теперь значение.
- Слуга всевышнего правосудия, - прогремел голос, - ты готов?
- Нет, - Петр еще мгновение назад не помышлял, что сможет перечить голосу, - там остались люди. Волею Господа, я повел их. Что стало с ними?
Сознание пронзило видение. Площадь залитая огнем: один огромный гигантский пожар и тысячи человеческих тел, питающих пламя своей плотью. Невероятный пожар. Горело все. Здания, окаймляющие площадь, дорого, сцена на Площади, высоченная стела и люди, много людей.
- Нет, так не должно быть, так не справедливо, - Петр отчаянно силился убедить себя, что Пожар - это всего лишь видение. Но тщетно. Он знал, что Площадь сгорела. И что также пылают Площади в других городах. - я не закончил свое дело там.
- Есть правило, - начал голос.
- Есть воля, - перебил Петр, не успевая даже удивиться своей наглости.
- Есть правило, - безучастно повторил голос...
Свет погас, сознание Петра погрузилось во тьму и утонуло в ней...
- Ты готов к суду?
Белый свет и голос. Петр не хотел отвечать. Сколько раз он говорил 'нет'? Сто? Тысячу? Миллион? Каждый раз одно и то же. Белый свет, выводящий его из забытья и громовой вопрос. И ответ: 'Нет'. И множество других вопросов. И ответ на один из вопросов. И снова тьма и забытье.
Если ответить 'да', то все прекратится. Петр не знал этого наверняка, но был уверен, что мучительное однообразие белого мира уйдет, а на смену придет что-то прекрасное. Прекрасное уже хотя бы потому, что не будет таким, как этот белый мир одного вопроса. Но что-то не давало Петру отступить. 'Вот сегодня я скажу 'да', - сотни раз Пётр готовился сдаться и прекратить эту пытку. Но звучал вопрос, и он неизменно говорил 'нет'.
Людей на площади просто сожгли. Петр не просто видел это, он сгорал с ними. А потом было еще страшнее... Петр не любил об этом думать. Он думал о том, что все могло бы быть иначе, если бы тогда - утром он не остался в офисе разбирать бумаги, а поехал бы сразу на Площадь, заскочив перед этим в посольство. Но не поехал...
Музыка. Погруженный в собственные мысли Пётр не сразу сообразил, что тишина, душившая его после сотен и сотен пробуждений, вдруг нарушена Музыкой. Самой прекрасной музыкой, которую ему когда-либо доводилось слышать. Тихой, льющейся ото всюду.
- Что это?
Белый свет растаял.
- Неужели бывает такое синее небо, такие зеленые деревья? - звук собственного давно забытого голоса ворвался в уши... - Уши?! У меня есть уши? И руки? И ноги?
- Молодой человек? Может, перестанете разговаривать как патологоанатом на вскрытии и уделите мне чуточку вашего драгоценного внимания?
Пётр вздрогнул и обернулся на голос. Молодая, фантастически красивая девушка в длинном свободном платье цвета сияющего на солнце изумруда смотрела на него огромными зелеными глазами и улыбалась.
- Простите, ради Бога, все так неожиданно...
- Ради Бога? - девушка рассмеялась. - Пусть будет так.
- Кто Вы?
- Ты уже назвал одно из моих имен.
- Я?
- Ты сказал: 'Ради Бога'.
- Нет?..
- Да. Или тебе привычнее так? - Там где только что стояла девушка, жарко запылал куст.
- Прости, Господи! - Пётр рухнул на колени.
- Вот этого я и боялся. - На месте куста стоял седой длиннобородый старик в рясе простого приходского священника. - Встань, я не за поклонами твоими пришел.
- Прости, Господи, раба твоего. - Пётр медленно поднялся.
- Садись, поговорим. - Священник присел на возникший из неоткуда широкий низкий пень, указав Петру на соседний также невесть откуда возникший. - Ты почему к суду не готов?
Пётр присел и заговорил. Сперва несмело, путаясь в словах и мыслях. Но постепенно, успокоившись, речь его приобрела ровное звучание, мысли потекли свободно, не было нужды искать, как объяснить то, что было на сердце: слова находились сами по себе. Священник слушал. Слушал внимательно ничем, впрочем, не выражая своего отношения к сказанному. Лицо его застыло маской и даже ветер не осмеливался пошевелить хотя бы волос в его бороде.
- Да, давно я не слышал такого, - примолвил священник, когда Петр закончил свой рассказ. - По всему выходит, к суду ты не готов. Не будет на том суде справедливости, потому что главного своего дела ты сделать не успел. Но кто тому виной? Я? Но я даровал людям свободу воли - каждый волен решать, что ему делать, что нет. Твой выбор привел тебя к тому, что имеешь. Ведь мог ты спасти тех людей. И народу своей повести по пути, ведущему ко мне. Но ты решил иначе. Значит, незаконченное дело - это преступление, а преступник ты сам. Только за одно это должна душа твоя наказание нести. Почему ж тогда упрямишься, на суд не хочешь идти?
- Потому что наказание ничего не исправит. Да и наказан я уже тем, что тысячи раз горел в том огне с теми, кто не получил помощи моей, теми, кого не повел в самый главный час на несправедливость. Прости, Господи. И суди...
- Суди? Вот всегда так, набедокурите, а потом молитвы. И вся ответственность на меня. Давай-ка дружок, сам.
Все исчезло. Без всяких хлопков, взрывов, вспышек. Просто было все: и поляна, и сосны, и пеньки, и священник. И вдруг не стало. Темнота. Густая, непроницаемая. Настоящая.
* * *
- В офис, Петр Алексеевич? - спросил водитель, отъезжая от дома.