Сатклиф Стюарт : другие произведения.

Triangulum

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Фанфик по сериалу Сверхъестественное, все права на героев сериала принадлежат их создателям. Винчестеры расследуют вампирские убийства в Нью-Йорке и случайно встречают старого знакомого. Нельзя сказать, что встреча для всех оказывается приятной...


   Triangulum
  
   - How many sides does a triangle have?
   - Damn...four.
   CNNN
  
  
   Но это черное и гибкое созданье
   В конце концов меня приводит в содроганье.
   "Ты - дьвол", - у меня сложилось на губах.
   Морис Роллина

I

   ...До чего же скверно на душе...
   Вечер тихо валился на землю с востока. Сквозь просветы между гигантскими отвесными скалами падали огненные водопады и длинные сиреневатые тени перерезали узкое дно каньонов...Нет, все же опять обман чувств, наваждение! То были, разумеется, не настоящие скалы, долины и каньоны. К самому небу поднимались и заслоняли собой вечернюю зарю громады бетонных зданий. Зажатые между подножьями искусственных гор, тянулись прямые улицы, а по ним устремлялись во всех направлениях сверкающие потоки автомобилей.
   Лишь на стыке дня и ночи, ранним утром и в самом начале сумерек, эти кристаллические конструкции с прямыми и наклонными блестящими гранями приобретали сходство со вздыбившимися, восставшими из недр пластами земной коры. Днем, когда здания Нью-Йорка были слишком осязаемы, это сходство пропадало. Не было его и ночью - тогда город казался нагромождением плоских картонных коробок на фоне матового неба, подсвеченного мириадами городских огней. Странная иллюзия узкой долины появлялась на рассвете и на закате, когда косые лучи солнца выхватывали строгие геометрические рельефы стен, и тонкие прозрачные тени опускались во впадины и ниши. Тени перекрывали друг друга и погружали в полумрак сухие русла улиц. Наблюдая это великолепие, особенно остро хотелось обладать сверхчеловеческими способностями, чтобы взлететь к самым вершинам страшных рукотворных скал, заглянуть в широкие окна тридцатых, сороковых, пятидесятых этажей, затем сорваться вниз камнем, и остановить падение в трех футах от земли - и тогда ощутить себя повелителем пространства. Но это удалось лишь одному ньюйоркцу - Питеру Паркеру, Человеку-пауку, который стал одним из ярчайших воплощений мечты о покорении лабиринтов "Большого Яблока".
   У ног неподвижных гигантов ютились сооружения более скромные. На 55-й Стрит одним из таковых был прямоугольный параллелепипед из розоватого кирпича, со следами подкисленных дождей, проедавших стены здания на протяжении десятилетий. Два этажа, высокие узкие окна со ставнями, выкрашенными в черный цвет; на первом этаже - заведение с тянувшейся вдоль всего деревянного фасада старомодной вывеской. На ней в ниже представленном порядке были выведены слова "Вина. Бар Кларка. Крепкие напитки".
   Сюда-то они и зашли по дороге из Театра Минскоффа. Селин и Джейкоб.
   Он настоял, хотя Селин вовсе не хотелось продолжать вечер. На душе у нее было скверно. Знойная многокрасочность мюзикла "Король Лев" с его африканскими масками вызвала у Селин в одно и то же время тоску и раздражение. Искусственное веселье на сцене показалось ей своего рода отражением деревянной оживленности Джейкоба. Впрочем, они почти не разговаривали.
   ...Что же это такое с нами происходит?...
   Он появился после двух недель мертвого молчания, как бы мимоходом извинился и заявил, что им нужно серьезно поговорить. Однако вместо того, чтобы просто сесть на кухне и поговорить, Джейкоб сделал элегантный жест: пригласил Селин на детский спектакль. Лишенная всякой возможности выяснить отношения, Селин три часа провела в невидной глазу, но от этого не менее мучительной борьбе с аурой принужденности, которая окружала обоих.
   Бар Селин не понравился по той причине, что он казался старым и грязноватым. Внутри было шумно, дымно, мебель потрепанная, клиенты, как это обыкновенно бывает в подобного рода местах, - невзрачные обитатели ближайших окрестностей: работяги, клерки, лавочники. И ни одной дамы, заметьте! Селин почувствовала неловкость. Подспудно что-то заставило Селин ощущать себя преступницей, проникшей в святилище чисто мужских богов.
   Помещение было узкое и длинное. У одной стены располагалась барная стойка, массивная, как саркофаг. Вдоль противоположной стены были расставлены столики. Двое отыскали свободное место и сели. Немного поозирались, рассматривая простой и грубоватый интерьер, сохранившийся, очевидно, с тридцатых годов. Джейкоб сделал пару ничего не значащих замечаний. Вздохнул. Потом вдруг брякнул:
   - Слушай, я сейчас быстро. В туалет сбегаю, а то забыл сходить в театре...На тебя засмотрелся, наверное...- и присовокупил к и без того сомнительному комплементу пресную улыбку.
   Селин с усилием улыбнулась ему в ответ. В уголках губ у нее появились тонкие брезгливые складочки.
   ...Господи, до чего тошно-то...
   Джейкоб поднялся, пробормотал что-то, сам себе хихикнул и ушел в дальний конец зала, где скрылся за тяжелой черной дверью с медной табличкой. Селин проводила его взглядом со смесью горечи и уныния.
   Одна. Сидит, сложив руки на коленях, и не знает, чем заняться. Пустой столик.
   Бармен, тщательно вытирая высокие пивные бокалы, поглядывал на нее выжидательно. Селин поджала в раздражении губы, подумала и, быстро встав, подошла к стойке. Обратилась к бармену. Он принял ее заказ - два мартини и стакан воды без газа - учтиво склонив голову, и не спеша отправился за бутылками. Определенно, он был не из тех, кто ради услаждения клиента станет жонглировать посудой и приготовлять коктейли по секундомеру. Он был флегматичен, неприступен и полон холодного достоинства.
   Облокотившись на стойку, Селин ждала. Взглядом она рассеянно обводила брызжущие бликами батареи из бутылок: стену за спиной у служителя бахусова культа оккупировала коллекция всевозможных винных сосудов. Тем временем справа раздался металлический щелчок зажигалки, и вскоре ленивый дымок, довольно душистый из-за примеси каких-то пряностей, достиг ее обоняния. Субъект, сидевший рядом, медленно повернул голову в сторону Селин, и она почувствовала на себе почти осязаемый пристальный взгляд. Ей это не понравилось. Чувствуя, как невольно напрягаются мускулы ее собственного лица, сообщая ему строгое и непроницаемое выражение, Селин обернулась. Зрелище стремительно расширяющихся зрачков неизвестного - от агрессивного вида точек до двух черных дисков, которые совершенно поглотили радужку, - заставило жар со всего ее тела подняться к голове и сконцентрироваться в затылке. Селин точно дернуло током.
   - Ваши напитки, - раздался сухой голос бармена.
   Селин кивнула, торопливо расплатилась и с видом человека отчаявшегося стала изыскивать способы разом унести все три бокала. Едва не пролила мартини. Тип сделал какое-то резкое движение, очевидно, с целью ей помочь, но Селин не позволила. Заградительно улыбнулась и отправилась к своему столику. Села. Стараясь не смотреть в его сторону, стала тянуть коктейль.
   Итак, Джейк... Поскольку он пропадал уже почти четверть часа, оставалось предположить, что из глубин городской клоаки возник миссиссипский аллигатор и пожрал Джейкоба Дюгаля, динамичного сейлз-менеджера, боксера и страстного поклонника Бродвейских театров. Либо Джейкоб и в самом деле решился на что-то серьезное и теперь настраивался, уткнувшись лбом в дверь кабинки. Предложите Селин выбор между этими альтернативами, и она, кажется, эгоистически указала бы на аллигатора. Ей не хотелось разговаривать с Джейком.
   Кто бы мог подумать, что за каких-то две недели все развалится. Она по-прежнему боялась взглянуть на огненную печать, которая пылала на досье их с Джейкобом отношений, прямо поперек титульного листа. Распад начался уже давно, теперь она это понимала. Но последней каплей стал день, когда Джейк сказал своей матушке, будто подумывает в некотором близком будущем обзавестись собственным...Впрочем, он даже не успел досказать, чем конкретно он вместе с Селин намеревается обзавестись. Миссис Дюгаль, эта гипнотическая женщина, перебила его, выплеснув целый ушат многоречивых, возмущенных и резких возражений. Но самое неприятное...
   ...Какого черта тебе от меня нужно?...
   ...Самым омерзительным было то, что во время разговора Джейк лишь лениво отмахивался и пожимал плечами. Это означало, что в конце концов все будет так, как хочет того миссис Дюгаль. Рано или поздно. Когда Селин спросила у Джейка, что означал этот взрыв негодования, он с простодушием совершенно непереносимым заявил буквально следующее: "Ну, чувства матери тоже можно понять. Она боится, что мне достанется не та девушка..."
   ...Перестань, я прошу...Не до тебя, честное слово...
   Тот, у стойки, украдкой посматривал на Селин. Впрочем, нельзя сказать, что, посматривая, он очень уж таился. Для удобства он уселся боком к бару, положил ногу на ногу и сделал вид, будто наблюдает за улицей. Можно было и впрямь подумать, что живейший интерес незнакомца вызвала мачта освещения, видневшаяся в окне за спиной Селин.
   ...Нахал...Причем нахал, какой-то чересчур интеллигентской наружности...Похож на авангардного художника или на музыканта, или еще черт знает на кого...
   Опять их взгляды встретились. С безопасного расстояния Селин стало даже забавно наблюдать за типом, который, взяв свою рюмку, плавным жестом показал, что, мол, пьет за ее здоровье.
   ...Вот негодяй, а!...
   Селин осуждающе покачала головой, но улыбки не сдержала. Это была даже не улыбка, а так - нервный смешок, вырвавшийся помимо воли: призрачная, едва заметная ухмылка, обозначившаяся на губах неизвестного, действовала как-то заразительно.
   В этот же самый момент массивная дверь отворилась, и из уборной выпорхнул Джейкоб. Выпорхнуть-то он выпорхнул, однако сразу же приостановился. Заметил. Все заметил! Увидел, что тот, из бара, глядел на Селин, и что она не оставила его без внимания. Более того, тип довольно-таки недоброжелательно покосился на Джейка, когда тот проходил мимо. Потом с явной неохотой отвернулся.
   По своему обыкновению Джейк ничего не сказал. Только сделался пасмурен. Слишком часто он так поступал, вечно плодя недомолвки.
   Подсев к Селин за столик, он натянул личину веселости и сказал, чтобы с чего-нибудь начать:
   - О, мартини взяла? Здорово...
   - Угу...- ответила она.
   - Ты знаешь, я очень соскучился за это время...
   - Почему столько ждал?
   - Мне надо было все обдумать, - у Селин опять невольно появились морщинки в уголках губ. Джейк все время что-то обдумывал. - Ты же знаешь, я не выношу спешки и необдуманности. Да, мне требовалось уединиться на некоторое время, чтобы все как следует продумать. Чтобы не совершить неверного шага, за который ты же меня потом будешь упрекать. Я долго думал, и понял, что для меня сейчас самое главное, - у Селин начали холодеть пальцы. - В общем, Селин...
   Джейкоб замялся и суетливо полез во внутренний карман пиджака. Через несколько мгновений в его руках появился бархатный футляр в форме морского гребешка, в которых хранят обычно браслеты или драгоценные колье. Бархат на футляре был выцветший и, к тому же, вытерт по углам.
   - Вот, держи, - Джейкоб все больше и больше нервничал, всматриваясь в Селин и не видя на ее лице никакого одушевления.
   Он разлепил створки полинялой ракушки и продемонстрировал Селин золотой браслет с гранатами, массивный, но старомодный. Золото было красноватое, потускневшее. Она молча взяла браслет и стала вертеть в руках. Джейкоб затараторил:
   - Ты знаешь, что это за вещь? Она у нас в семье уже давно хранится, с пятидесятых годов. Мне ее отдала тетя Жюстина, ты ей очень нравишься...
   Тетя Жюстина...Вот и разъяснилась ситуация! Вновь семейство Дюгаль, вновь родственники, которые плотным кольцом обступили Джейкоба со всех сторон. Родные, без которых он не смеет, да и не желает сделать ни единого шага. Тетушки, дядюшки и крестные, тени которых следуют за Джейком по пятам, руководят его поступками, заглядывают к нему под одеяло. Боятся, что тридцатилетнему юноше достанется "не та" девушка. И не оставляют ему ни единого шанса обзавестись чем-то своим, всякий раз предусмотрительно подпихивают собственный секонд-хенд, продукты полувековой клановой жизнедеятельности, которые Джейк с прагматичной радостью принимает. Все у Джейка с чужого плеча, даже мысли и поступки. Он отдает Селин этот некрасивый массивный браслет с гранатовыми кабошонами, который она определенно не сможет носить. Не наденет потому, что он чужой. Потому, что не Джейк его подарил, а от тети Жюстины перепало. Не лукавил ли Джейкоб, презентуя его, как "семейную реликвию"? Не потому ли он преподнес тетушкин браслет, что для него самого эта вещь мало что значила? Откуда такая нетрадиционность в консерваторе Джейкобе Дюгале? Просто он сам не уверен был в том, что творил, но продолжал действовать по инерции...
   - Джейк...- опуская глаза сказала Селин. - Я просто не могу...Он, наверное, ей очень дорог.
   - Ничего подобного, какой пустяк! Тетя Жюстина будет только радоваться, - небрежно отмахнулся Джейкоб. - Ты...ну, в общем, я хочу, чтобы ты вышла за меня. Ты ведь так давно этого хотела. Я просто понял, что сейчас для меня самое главное - это ты, это наши отношения, это...
   - Джейк, остановись...- вдруг сказала она. Она не поднимала на него глаза, только крутила нервно в руках браслет с пятнами потемнения в глубине узоров. - Я не могу. Я не могу тебе сейчас дать ответ ...
   Он захлопал глазами с явным недоумением. Воцарилось долгое, тягостное и вязкое молчание, которое, чем больше длилось, тем сильнее оказывало на Джейкоба Дюгаля странное воздействие. Произошедшая с ним перемена была крайне неприятна. Джейк заметно побледнел, лицо его стало злым и высокомерным, и, наконец, он выдавил из себя следующие слова:
   - Это ты мне вот так решила отомстить что ли?
   - Джейк...
   - Решила поиграть? - прошипел он, все больше распаляясь. - Нормально! Ты вообще представляешь, чего мне стоили эти две недели? Сама-то ты затаилась. А я тем временем как на раскаленной сковородке прыгал! Я проблемы решал! - от вида вздувшихся вен у Джейка на шее, Селин сделалось противно. - Я из-за тебя разругался в пух и прах с матерью! Она меня теперь и видеть не желает. И, тем не менее, я наступил на свои привязанности и на свои с ней отношения. Потому что я не эгоист, в отличие от тебя. Я понимаю, что чем-то надо жертвовать. Думал: как-нибудь, справлюсь, выкручусь, потом наладится. И вот ты меня таким способом решила отблагодарить? Очень мило, очень в твоем духе!
   - Джейк, - очень тихо и мрачно произнесла Селин, - не надо мне швырять в лицо свои героические поступки. Я устала от твоих отношений с матерью и от стальных клешней, которыми она вцепилась в тебя. Мне глубоко ненавистно то, что она с тобой делает.
   - Это что же это? - кривляясь, язвительно спросил Джейкоб.
   Селин не выдержала.
   - Она пытается подменить собой абсолютно все в твоей жизни. Она словно паучиха. Она обмотала тебя коконом и понемногу переваривает. А ты и рад барахтаться...
   - Будешь меня дешевой психологией из женских журналов пичкать?
   - Вы с ней настолько типичны, что...
   - Знаешь что, еще неизвестно, кто тут паучиха. Моя мать всегда была для меня опорой. А ты, похоже, пришла в мою жизнь только чтобы требовать исключительного положения...Ты даже не можешь сделать над собой усилия и относиться к каким-то ее слабостям хотя бы с долей уважения!
   - Все, хватит! Одно я тебе скажу: сам ты не способен посмотреть на ситуацию со стороны, а у меня уже не хватает способностей тебе объяснить. Ты не мне должен делать предложение, а совсем другой женщине!
   Последние слова прозвучали чудовищным богохульством. Не стоило Селин позволять этому страшному обвинению срываться с языка. Было бы лучше ударить Джейкоба по лицу.
   Джейк сдетонировал. Будучи довольно выраженным эпилептоидом, он обыкновенно подолгу накапливал потенциал, прежде, чем разразиться вспышкой гнева. Сначала он скрывал дурное настроение, потом делался угрюм и неразговорчив, пребывая в таком состоянии до тех пор, пока обиды не достигали некой критической массы. Следовавший затем взрыв напоминал взрыв водородной бомбы тем, что его воздействие имело колоссальный разрушительный эффект, распространялось волнами и не прекращалось очень долгое время.
   Но Селин не могла даже предположить, что Джейкоб способен вести себя с той немыслимой развязностью, с которой он повел себя в следующую минуту: он схватил стакан и плеснул ей в лицо воду, сопроводив этот жест словами: "Остынь!...Дрянь..."
   Селин замерла. Она была совершенно не в состоянии поверить, что кто-либо мог с ней так поступить. И меньше всего она ожидала подобного от Джейкоба, человека вполне цивилизованного и благовоспитанного. Холодная жуть поползла у Селин по спине, она боялась даже вытереть воду, струйками сбегавшую по щекам и капавшую с носа. Она посмотрела мимо разъяренного лица Джейка на других посетителей, бессознательно ища у них защиты. Но завсегдатаи оставались равнодушны, в целом, не проявляя интереса к разыгрывающейся сцене. Селин и Джейкоб были здесь совершенно случайной залетной парочкой, которая посетила этот маленький клуб в первый и, судя по всему, последний раз. Притом чужаки даже в некотором роде нарушили целостность сообщества, что не могло не вызывать у старожилов легкой неприязни. Они были посторонними, и мало кого беспокоило то, что между ними происходило. Селин невольно покосилась на типа из бара. А тот, подлив масла в огонь, лишь устранился. Встретив взгляд Селин, он отвел глаза, лег грудью на стойку и теперь о чем-то негромко говорил с барменом. Тот отвечал ему пожатиями плеч и недовольно-брезгливой гримасой.
   Наконец, Селин удалось совладать с собой. Дрожащими от обиды и страха руками, она сгребла сумочку и вскочила. Джейк вскочил следом за ней. Надо сказать, что в первые несколько секунд он и сам пришел в замешательство. Подобное поведение было вовсе не в его правилах. Однако маховик Джейкова аффективного выплеска уже раскачался, и все его существо жаждало отмщения. Единственный способ отстоять поруганную честь виделся Джейкобу в движении к неизмеримым пропастям все сильнее разгоравшегося гнева. Ему казалось, что если он сейчас сделает шаг назад, он уступит Селин. Проще говоря, Джейк решил показать, кто в доме носит штаны.
   - Куда ты собралась? - рявкнул он.
   - Ухожу, - ответила она глухо.
   Он поймал ее за руку.
   - Ну-ка стой! Мы не договорили!
   - Руки убери, - проговорила она гневно и испуганно в одно и то же время.
   - Ты меня достала! Чуть что, ты вечно срываешься и убегаешь!
   Какое-то резкое движение в баре. Тип неожиданно поднялся со своего места, затушил в пепельнице сигарету, одернул нервным движением лацканы пальто и вслед за тем сделал нечто, определенно, возмутительное. Отделившись от бара, он направился прямо к ссорящимся. Вся его манера выражала высшую степень решимости. Подойдя на раздражающе близкое расстояние, субъект остановился, сунул руки в карманы, и молчал до тех пор, пока Джейкоб не повернулся и не уставился на него враждебно и вопросительно. После этого человек заговорил:
   - Простите, - голос неизвестного имел жесткий оттенок, вкрадчивое, плавное его звучание нарушала едва заметная хриплость. - Мне кажется, что ваше поведение в отношении дамы выходит за рамки дозволенного, - говорил он с британским акцентом в его рафинированном, немного старомодном варианте.
   Это было настолько неожиданно - и сам факт вмешательства неизвестного, и его агрессивный тон в сочетании с подчеркнутой, почти оскорбительной, вежливостью - что Джейк сперва не нашелся, что сказать. Кроме того, во всем облике человека было нечто, вызывающее оторопь. Однако растерянность Джейкоба прошла быстро, и, стремительно наливаясь черной злостью, он зашипел:
   - Тебе-то еще какого хрена нужно? - он кинул взгляд на лицо человека и прибавил желчно: - Куда ты, урод, лезешь?! Давно не получал?!
   Было заметно, как у незнакомца на челюстях задвигались желваки, но внешне он оставался невозмутим. Даже улыбнулся, чем еще на шаг подвинул Джейка к грани неистовства.
   - Я хочу, чтобы вы обратно приняли человеческий облик и извинились. Причем, уже не только перед дамой, но и передо мной. Я вас, как будто, не оскорблял.
   - Слушай, ты меня плохо понял, что ли?! -Джейкоб перешел на крик. - Я тебе, ублюдок, сказал: ВА-ЛИ ОТ-СЮ-ДА! - от его тигриного рева, казалось, сотряслись окна и вся стеклянная посуда в заведении.
   - Щас, конечно, mon GИnИral, будет исполнено, - отвечал тот с провокационными нотами в голосе, прямо глядя Джейку в глаза.
   - Ну, ты сам напросился, придурок!
   Джейкоб двинулся. Он был как минимум на голову выше и раза в полтора массивнее, чем неизвестный. Мощный толчок в грудь, которым Джейк начал наступление, чуть не сбил человека с ног. Джейк, словно резвящееся чудовище Левиафан, ударил по скале, и скала содрогнулась от его могучего удара.
   - Пол-легче! - негромко, но со стальным оттенком в тоне голоса рявкнул неизвестный, отступая на несколько шагов. Сам он не нападал и почти не пытался сдерживать атаку Джейкоба. - Чего вы добиваетесь, в конце концов? Совсем уже соображение потеряли...?
   Вслед за тем Джейкоб оттолкнул неизвестного еще дальше к бару, налетел почти вплотную и размахнулся. Под тканью его пиджака обозначились бугры мускулов, которые двигались с размеренностью хорошо отлаженного механизма. Тело Левиафана сделало сокрушительный разворот и кулак, тяжелый, как молот, прошел по лицу неизвестного. Раздался тихий и омерзительный костяной стук.
   Селин вскрикнула от ужаса. Человека, натурально, отшвырнуло назад, и он, как-то перевернувшись в падении, врезался плечом в основание монументальной стойки бара.
   - Отлично...здорово... - отчетливо прохрипел он, стараясь подняться, прежде чем Джейк настигнет его и начнет бить ногами. - Настоящая салунная драка...где мой семизарядный Смит-Вессон...
   - Джейкоб!!! - завопила Селин. - Ты озверел что ли?! Ты его убьешь совсем! Что ты творишь?
   - А чего ты его, стерва, защищаешь? - проорал в ответ Джейк.
   Не зная, что делать, Селин встала у него на пути.
   ...Господи! Ну что же вы все сидите и смотрите?!...
   - Ты ненормальный? Ты сесть хочешь лет на десять? - кричала она, пытаясь образумить Джейкоба.
   Однако сознание Джейкоба было целиком поглощено бесцеремонным незнакомцем, который поднимался с пола, вцепившись рукой в деревянный молдинг стойки. Сначала он привстал на одно колено, потом выпрямился и повернул к Дюгалю лицо, медленно вытер перчаткой кровь с разбитых губ. И улыбнулся. Причем улыбнулся совершенно сатанински, словно хотел намекнуть на то, что вполне доволен ходом событий. Выражение его глаз в тот момент и вовсе с трудом поддается объяснению. Можно было бы назвать его смесью злости и азарта. Но его гнев и его странная радость не были простыми и понятными, звериными эмоциями человека, выведенного из себя. Больше того, неизвестный, кажется, не терял хладнокровия ни на минуту. Ярость его была ледяной, спокойной, но при этом всепроникающей и многомерной, если так позволительно выразиться. Пропасти его черных зрачков уводили в неведомые мрачные глубины, полные всяких кошмаров и теней - два адовых колодезя.
   Джейк хотел подойти и еще раз врезать типу, коль скоро тому происходящее показалось забавным, но Селин преграждала ему дорогу. Она не могла бы сказать определенно, почему это делает. Она знала лишь, что Джейк Дюгаль, этот здоровенный кабан-средневес, решивший показать свое молодечество, разбив лицо изящному невысокому молодому человеку только за то, что у него хватило смелости вмешаться в скандал, был ей омерзителен.
   Неизвестный уже стоял у нее за спиной. Он навис над плечом Селин, и Дюгаля передернуло от мысли, что тот может ее коснуться. Джейк с руганью ринулся бить парня, вовсе не заботясь о том, что непременно задавит стоявшую между ними Селин своей массой.
   Видя, какой оборот принимает дело, неизвестный в момент сгреб девушку в охапку и рывком развернул, подставив Джейкобу собственную спину. Селин на мгновение ощутила его дыхание, и прямо над ухом негромкий голос произнес нервозно: "Да осторожнее же...!" Фраза оборвалась коротким удавленным полустоном-полурыком, и несколько секунд, пока человек удерживал ее, обняв за плечи, Селин могла чувствовать отголоски ударов, которыми осыпал незнакомца месье Дюгаль. Ребра избиваемого отзывались на них бесцветным, заглушенным звуком. Селин было невыносимо страшно. Но через мгновение незнакомец разжал крепкие, как тиски, объятия и несильно толкнул Селин прочь от себя, а сам вновь развернулся в сторону Джейка. И на развороте так саданул локтем в нос динамичного сейлз-менеджера, боксера и любителя Бродвея, что тот громко всхлипнул и чуть не грохнулся на пол, натолкнувшись задом на стол. У незнакомца был резкий, точный, экономичный и необычайно мощный удар.
   ...Бармен выбежал из-за стойки и пронесся мимо, направляясь к выходу, спокойный и деловитый, как всегда. Он выскочил на улицу, и дверь со звоном захлопнулась...
   Сначала Джейку подумалось, что он сможет совладать с нестерпимой болью, которая целиком парализовала его организм. Несколько времени он держался на ногах, упираясь обеими руками в столик, но ощущение стремительно наваливающихся со всех сторон сумерек скоро лишило Дюгаля сил, и он мягко стек вниз на пол. Из носа полила кровь.
   - О, гос-споди! - досадливо воскликнул неизвестный, обозревая оглушенного Джейкоба, и сделал нетерпеливый жест рукой. - Как вам, однако, мало понадобилось! - говоря так, он подошел к заболевшему Дюгалю, встал около него на одно колено и деловито, по-хозяйски, помог лечь в более удобное положение. Джейку сделалось до того худо, что он был готов принять помощь от кого угодно. Он любил, когда о нем заботились. - Дайте сумочку, ему под голову положить. Есть салфетки? - обратился неизвестный к Селин - и тут же снова к Джейкобу: - Богатырь, ничего не скажешь! Это не вас ли Торбьёрн Хорнклови воспел в стихотворении о победе Харальда Прекрасноволосого? "Берсерки рычали, / битва кипела, / облаченные в волчьи шкуры выли / и потрясали мечами". Нет? - подмигнул Селин, которая стояла тут же рядом и смотрела на него так, словно неизвестный оказался существом потусторонней природы. - Вы меня извините, за откровенность, но у некоторых людей голова служит исключительно для принятия на себя свингов и апперкотов, поскольку для мыслительной деятельности она от природы не приспособлена. Но вы - исключительный фэномэн. Вы не только ни черта не соображаете, но и удар не держите! Спрашивается: за каким лешим вы тогда ко мне полезли? - издевательским тоном поинтересовался неизвестный и с презрительной ухмылкой передал Джейку ворох салфеток, которые тот одним комком приложил к носу. - Вас, может, внешность моя ввела в заблуждение? - и он снова недобро улыбнулся.
   У незнакомца были клыки. Белые, ровные, с аккуратными и острыми кинжальными кончиками. Когда он говорил, трудно было оторвать взгляд от мелькания его зубов. Странное свойство казаться и по-человечески симпатичным, и в то же время каким-то дьяволовым придавал его лицу этот полузвериный оскал.
   - Это ты ко мне полез...- с большим трудом гнусаво выдавил Джейк.
   - У вас развиваются признаки ретроградной амнезии после нокаута. Напоминаю, я вежливо попросил прекратить безобразие, в ответ на что, вы меня чуть не зашибли. Вокруг полный зал немых свидетелей, так что я вам порекомендую сохранять неподвижность и не нести всякую чушь. Селин...Ведь Селин, да? Я не ошибся? - он кинул на нее долгий и, определенно, изучающий взгляд. Та кивнула. - Как считаете, может, стоит лекаря вызвать?
   - Да...одну минуту...Я сейчас позвоню, - ответила она. Потом замялась растерянно. - Ой, а телефон там...- и указала глазами на Джейкоба, чья голова покоилась на ее сумочке, как на подушке.
   - Хорошо, я позвоню, - сказал тот.
   Обыскивая внутренние карманы своего френча, имевшего на рукавах и спине явственные пыльные следы недавнего падения на пол, человек все приглядывался к потолку. А по потолку и стенам бара текли волны красно-белых неверных и мерцающих огней.
   - Копы что ли уже? - словно сам у себя спросил незнакомец и поднялся, посмотрел в окно, близоруко щурясь. - Оперативность, однако...Или просто мимо проезжали?...
   Напротив бара стоял белый в синих полосах "Форд" полицейского управления города Нью-Йорка с девизом "Вежливость. Профессионализм. Уважение" на задней двери. А двое полицейских, сопровождаемые скандализированным барменом, уже резво бежали к заведению. Пролетело еще несколько секунд, и дверь распахнулась. В помещение, произведя изрядное количество шума, ввалились два форменных парня.
   - Полиция! Так, все остаются на местах. Что у нас тут происходит? - весело пророкотал один из полицейских, и, идентифицировав группу нарушителей, направился прямиком к ним. Селин невольно спряталась за спину незнакомца от надвигающейся фигуры в черно-синей форме и восьмиугольной фуражке - фигуры сверкающей значками, бляхами и ключами от наручников, подвешенными на поясе.
   - Ну что ж...недоразумение случилось, - словоохотливо отвечал незнакомец мягким голосом, и пожимал плечами, словно бы испытывая легкую растерянность и смущение. Гримасу острой неприязни, которая отобразилась на его демонском лице при виде патруля, он мгновенно подавил, заменив ее на довольно доброжелательную, хотя и чисто этикетную улыбку.
   А потом, когда подъехала вторая полицейская машина, и количество офицеров увеличилось ровно в два раза, пошло-поехало...Кто? С кем? По какой причине? Кто начал? Чем все закончилось? Зловонным пузырем по ходу допроса всплыло и лопнуло свидетельское "Да бабу они не поделили...". На что незнакомец очень агрессивно рычал: "Попрошу свои идиотские домысливания и оценки оставлять при себе!" А Джейк, чуть-чуть оправившийся от потрясения, снова начал извергаться и теперь уже угрожал засудить англичанина за "харрасмент". Тот отвечал, что нанесенные Джейком побои в свою очередь тоже потянут на приличный срок, и посоветовал подсчитать, кому из них двоих грозят более ощутимые неприятности. Тем более, что факт "домогательства" предстоит еще доказать, в то время, как разбитую физиономию он может прямо сейчас предъявить какой угодно инстанции. И уж куда более походило на пресловутый "харрасмент" его, Джейка, собственное поведение, сопровождавшееся вербальными и прочими оскорблениями, равно как и попытками силой удержать девушку подле себя.
   Пока перелаивалась вся эта толпа рассвирепевших мужчин, в которой смешались полицейские, сейлз-менеджер Джейкоб, бармен, явившийся из ниоткуда иностранец и еще множество зрителей, поменявших флегматичное безразличие на злорадный интерес, Селин потерянно стояла позади стены широких плеч и мужественных фигур. Чувствовала она себя совершенно униженной и раздавленной, и вообще не женщиной, а неодушевленным предметом, за присвоение которого борются соперничающие стороны.
   Джейк грубо орал на англичанина. Казалось, что из него в одночасье поперли все свойства его натуры, которые он раньше обуздывал и скрывал. Видимо, миссис Дюгаль знала Джейкоба лучше, чем Селин. Она ведь однажды удивила девушку замечанием о том, что, мол, "Он может!". И, кажется, испытала от этого бесконечную гордость. И что он может? "Кретин! Недоносок! Урод! Ты морду свою в зеркале видел?" - сыпалось из Джейкова скривившегося от злобы рта. Его брань звучала мелко, пошло и беспомощно, и уж совсем потерялась, когда странный человек, ни слова не проронив, отвернулся.
   Неужели Джейк так и не понял, что ему более незачем ломать копья?
   Больше всего Селин хотелось сбежать. Однако вместо того ей, взятой, что называется, под белы руки, вкупе с двумя звездами скандала пришлось отправиться в участок.
  
   Часа четыре спустя, то есть, когда уже наступила поздняя ночь, Селин все еще сидела в коридоре полицейского участка, ожидая, что хоть кто-нибудь появится и обрисует ситуацию. Джейк и этот тип, чье имя еще в Баре Кларка тенью проскользнуло и исчезло среди общего гомона, беседовали с детективом в соседнем кабинете. Затянувшееся ожидание, да еще и в таком неприятном месте, как полицейский участок, поднимало в Селин глухое и тоскливое негодование. Чтобы немного себя развлечь, она щурилась на тускловатые лампы дневного освещения, на кирпичные стены, выкрашенные в цвет топленого молока, и перечитывала приколотые к доске объявлений статейки о работе полиции. И все время прятала глаза от мимолетных взглядов иногда проходивших рядом сотрудников в штатском и черноформенных офицеров.
   Наконец, когда стало казаться, будто счет времени окончательно потерян, дверь кабинета отворилась, и комнату быстрым шагом покинул англичанин. Селин поднялась навстречу странному человеку.
   - Вас уже отпустили? - промолвила Селин сухо.
   - Да, конечно, - он с некоторым лукавством изобразил вежливое удивление.
   - А Джейкоб? - беспомощно спросила она.
   - А Джейкоб, со всей очевидностью, задержится. Он сильно утомлен.
   - О, господи...
   Селин застонала, представив, последствия, к которым все это может привести, и села обратно на диван.
   - Я не стал предъявлять никаких официальных претензий, - значительно сообщил англичанин, смотря на нее сверху вниз. Теперь на носу у незнакомца - в высшей мере необычайного - сидели очки с поблескивающими тонкими стеклышками в изящной, почти невидной оправе. Селин готова была поспорить, что надел он их умышленно, ибо степень, до которой очки смягчали его демонские черты и холодноватый, сосредоточенный взгляд, была поразительна! Теперь Селин было явлено спокойное, ясное лицо со сдержанной полуулыбкой. - Я предполагаю, что удастся отделаться одним лишь штрафом. Кажется, ничего запредельного месье Дюгаля не ожидает. Вы как, ориентируетесь во всех этих процедурах или, может, я вам могу чем-то помочь?
   - Нет, спасибо, вы для меня уже сегодня столько всего сделали, что мне неудобно злоупотреблять вашей безграничной добротой, - ледяным голосом ответила Селин, чувствуя, что по непонятной причине перемена в незнакомце терзает ее ужасно. - Но, раз уж вы так добры, и великодушны, и очаровательно любезны, объясните мне следующее...
   - Слушаю? - вот теперь его удивленность стала искренней. Странный человек тут же оборонительно сложил руки на груди, и вся его поза, хотя и непринужденная внешне, приобрела оттенок неявной угрозы.
   - Зачем вы все это сделали? - с трудом унимая накопившуюся злость, спросила Селин.
   - Селин...простите меня, ради бога...- ответил на это человек кающимся голосом, в то время как выражение глаз вовсе тону его не соответствовало, а, скорее, противоречило. - Я и сам не знаю...все пытаюсь найти хоть какое-нибудь мало-мальски приемлемое оправдание своему поступку...Я признаю, что повел себя чудовищно. Кой черт меня понес, в самом деле? - тип разнял скрещенные руки и пожал плечами. - Ну, ударил бы он вас своим бетонным кулачищем - какое право имел я вмешиваться в частную жизнь? Вам государство и так предоставило бы уникальную возможность затаскать Джейкоба по судам. Ведь в государстве цивилизованном наличествуют специальные органы, - он при этих словах выразительно обвел глазами полицейский участок, - которым и вменяется в обязанность защищать граждан...И вы тысячу раз правы, каждый должен делать то, что находится в пределах его компетэнции. В моей компетэнции было пить коньяк и помалкивать...Простите, честное слово, я не хотел...
   - Джейк бы меня не ударил...- тихо проговорила Селин. Инерция понуждала ее по-прежнему защищать Дюгаля, хотя теперь Селин вовсе не имела твердой уверенности в том, что говорила.
   - Да, конечно, наверняка...По меньшей мере, не при большом стечении народа, - тут незнакомец коротко рассмеялся, не скрывая более своего пренебрежения к Джейку. - А все остальное - это ерунда, мелочи жизни. Бывает намного хуже, хотя и не столь часто.
   Селин непроизвольно покосилась на явственно проступавший у незнакомца на лице синяк, оставленный Джейковым знатным хуком справа. Дюгаль попал англичанину в челюсть, почти у самого подбородка, и, надо сказать, довольно чувствительно попал. Все более смущаясь от собственной нецеремонности, Селин несколько времени всматривалась в его лицо, решительно не похожее и ни на одно из прежде виденных ею, и несшее следы какой-то таинственной катастрофы. Наконец, вежливости ради, она решила осведомиться:
   - А-а...вас он, кстати, как, сильно?...
   - Ну, приложил, конечно... - с улыбкой ответил англичанин, и стало очевидно, что при всей своей формальности, интерес Селин ему польстил. - Но у меня голова крепкая, зубы тоже, - он опять ухмыльнулся, опять обнажил клыки. - А в целом, Джейк мне напомнинает лирического героя одной трактирной песни, который хвастался: "Я разбил ему локоть своим лицом". По мне, так слишком расточительно. Все-таки... я могу быть чем-нибудь полезен? - он вдруг резко крутанул разговор, возвращая его в наметившееся ранее, довольно двусмысленное и опасное русло.
   - Денег на штраф не одолжите? А то у меня ничего с собой нет, - язвительно промолвила Селин, надеясь сбить с незнакомца эту обходительную самоуверенность, больше всего пугавшую именно своей естественностью и галантностью.
   - Я бы с удовольствием, - ответил тот и чуть поклонился, - но я точно в таком же положении, что и вы. У меня в кармане двадцать семь баксов, а кредитку я не взял.
   - Издеваетесь, да?
   - Да с чего вы взяли?!
   - Да потому что не надо делать вид, что вы более альтруистичны, чем вы есть на самом деле, только ради того, чтобы мне понравиться, - повышая голос, обвинительно воскликнула Селин.
   - Вы сами сказали, что я добр и великодушен.
   - Я это сказала с иронией, причем с горькой иронией, заметьте это особо!
   - Вам такси хотя бы поймать? - с губ его не сходила совершенно очаровательная улыбка, и с этой очаровательной улыбкой он мягко, любезно и неотступно влек ее за собой к какой-то чертовой матери.
   - Нет, я еще не уезжаю.
   - Тогда телефончик не оставите?
   Тут Селин едва не задохнулась от возмущения.
   - Чт...что? Вы...вам известно, что вы нахал?
   - Нет, первый раз слышу, - он ловко спрятал свое чуть-чуть холодноватое плутовство за серьезным выражением. - Честное слово, я не нахал. Верно, мне приходится действовать быстро и решительно - нахалы тоже действуют быстро и решительно. Однако на этом между нами всякое сходство заканчивается, хочу вас заверить.
   - Послушайте, - процедила Селин, - в одной старой песне поется: "Знаешь мое имя - посмотри номер в справочнике". Предлагаю вам последовать этому совету!
   - Классика жанра, - сказал он тихо, обращаясь в большей мере к себе самому, нежели к Селин. - Отлично, видимо, мне именно так и придется поступить. Значит, вы уверены, что вам ничего не нужно?
   - От вас - нет.
   - Хорошо. Разрешите в таком случае откланяться. Всего доброго, - секунду поразмыслив, он присовокупил к уже сказанному следующие слова: - Учтите, мне будет очень не по себе оттого, что я не знаю, благополучно ли вы добрались до дома этой дивной во всех прочих отношениях ночью.
   - Всего доброго, - отрезала Селин.
   - Всех благ.
   И ушел, оставив Селин наблюдать за тем, как удаляется его элегантная фигура, вся словно бы сотканная из туманной сумрачности и живой энергии в одно и то же время.
   "Que le diable t'emporte!" - возникло откуда-то у Селин в голове, и было пришедшее ей на ум восклицание как нельзя более созвучно ситуации.
   ...Чтоб тебя черт унес! Той же дорогой, что он тебя, со всей очевидностью, и принес! Дьявол клыкастый! Ясноглазый демон-искуситель с порезанным лицом! Поверишь тут в злых гениев...Явился как из-под земли. Разметал к черту нищенские остатки их с Джейком любви (не забывайте, на такой же скудной почве выросла и расцвела не одна крепкая американская семья) и провалился в тартарары...Нечистая сила! Сатана!...
  
   "Нечистая сила" и "сатана" растворился в бурлящей ночной тьме города, которая напирала на двойные стеклянные двери полицейского участка. Селин продолжала сидеть по-сиротски на краю диванчика. Губы ее дрожали все сильнее, пока, наконец, она не разрыдалась, закрыв лицо тонкими бледными руками. Рыдала она беззвучно, не позволяя душившим ее жалким всхлипываниям вырваться вовне, и лишь плечи ее иногда судорожно подергивались.
   Тоска Селин была необъятна. Ее захлестнула волна отчаяния столь громадного и всеразрушающего, что оно совершенно не соизмерялось с масштабами заурядной бытовой катастрофы, каковой являлись по сути события этого злосчастного вечера. Селин подозревала себя в том, что стремительно теряет веру в человека и в человечество. В равной степени она теряла веру и в себя самое, видя, сколь обманулась в своих чувствах и суждениях. На что было ей теперь опереться, если даже человек, вместе с которым когда-то она испытала столько счастья, разделила столько мыслей и надежд, превратился в совершенно омерзительного хулигана, хама и свинью? Бывает же так, что здание, тщательно возводимое не один год, вдруг дает огромную безобразную трещину прямо по фасаду. Трещина растет, расширяется, и заканчивается все тем, что в здании становится просто опасно находиться. Дворец с мраморными лестницами, с сияющими янтарным блеском паркетными полами, с белоснежными лепнинами и колоннами грозит обрушиться в любой момент. А все потому, что построен он был на болоте, чья зыбкая почва сначала деформировала, а потом и вовсе разрушила самый его фундамент. И вот, значит, какое великое болото открылось у Джейкоба в душе - багрово-черный Стигийский омут, в котором от века предуготовлено мучиться гневным.
   Селин сама не знала наверняка, что именно оплакивает: то ли нежные мечты, которые были похоронены заживо, когда ее маленький любовный кораблик натолкнулся на бытовые рифы и стремительно пошел ко дну; то ли безнадежную порочность человеческой природы, которая отчаянно стремится к гармонии и столь же отчаянно ее не приемлет. Скорее всего, ей было больно видеть себя еще одним грустным доказательством того факта, что удел человека - испытывать ослепляющую эйфорию, в то время, как уз вечной преданности, понимания, и (черт бы ее побрал!) любви не было, и нет вовсе! И загробной жизни тоже нет...И нет вообще ничего, кроме блуждания в потемках бессмысленности и абсурда... А тут еще и этот... ушедший и растворившийся, как было означено выше, в ночной тьме...
  
   Селин терзала запасную упаковку одноразовых салфеток, когда услышала неподалеку шорох плавных кошачьих шагов. Головы она не подняла. Ей вовсе не хотелось показывать лицо, макияж на котором уже побывал, так сказать, в семи водах и, натурально, пришел от этого в состояние, достойное всякого сожаления. Она лишь краем глаза следила за тем, как к ней осторожно приблизились. Развалистая походка человека удивительным образом противоречила беззвучности и мягкости, с которой он ступал. Он остановился совсем рядом, немного помялся и заговорил голосом низким, приятным, но имевшим особый тембр, который Селин мысленно тотчас охарактеризовала как "разбойничий". Человек произнес:
   - Простите, мэм, вам чем-нибудь помочь?
   Непостижимо! Все без исключения устремились ей помогать. Притом, чем больше они помогали, тем сильнее запутывалась и усугублялась ситуация. Селин, не отнимая бумажных платочков от лица, посмотрела на того, кто с ней заговорил.
   И увидела перед с собой Аполлона, явившегося ей в образе мужчины, который был "зело велик и украшен лицем". Для странствий по земной юдоли божество переоблачилось в одежды полицейского чиновника: дешевый коричневый пиджак от Marks&Spencer, светло-серую рубашку и темные брюки. Однако скромный наряд ни в коей мере не умалял совершенно невообразимой, как Селин показалось, красоты этого человека.
   Привлекательные, рождающие невольную симпатию лица не редки. Селин окружало много довольно милых людей, за которыми было приятно наблюдать со стороны. Их облик и манеры приводили в благодушное расположение. Таков был начальник Селин, Терри, и даже чернявый улыбчивый пуэрториканец, который продавал хот доги на углу около ее дома, и еще у тысяча других людей, с которыми она сталкивалась ежедневно в нескончаемом нью-йоркском мальстреме.
   Если же говорить о чувстве глубоком, то питать нежность можно к любому лицу, пусть бы оно было некрасиво, простовато, странно или вовсе уродливо. Джейк, к примеру, не отличался миловидностью, его физиономия была словно составлена из крупных рубленых линий и плоскостей.
   Но иногда - может, один раз за всю жизнь - доводится увидеть такое лицо, которое совершенно захватывает воображение. Какие-то не поддающиеся определению, иррациональные силы укореняют его образ в душе, словно отсвет далекой и недостижимой чистой красоты, которая в надмирных сферах, существует сама по себе, не соединенная с материей. Притягательную ее силу не объяснить вульгарно-научной "целесообразностью" и "равновесием частей", она неразложима на составляющие и несет в себе искру, созерцание которой приводит в трепет все существо созерцающего.
   Невозможно было бы с точностью передать словами, в чем заключалось поразительное совершенство облика этого человека. Слово не приспособлено для отражения тончайших нюансов, которые составляют саму индивидуальность предмета, сфера слова - обобщение, которое взывает к коллективному опыту. Поэтому, говоря общо и приближенно, можно лишь отметить, что заговорившему с Селин мужчине на вид было лет около тридцати, что он был высок, атлетически сложен и зеленоглаз.
   Но разве это объясняет что-нибудь? К примеру, объясняет ли это, почему Селин, не мигая и не в силах оторвать взгляд, долго смотрела в его теплые, но серьезные, и даже где-то, в самой глубине, грозные глаза? Или почему немного настороженная, однако озорная улыбка, которой он ободряюще Селин улыбнулся, показалась ей самой удивительной улыбкой из когда-либо ею виденных?...Была, правда, еще одна... удивительная...Впрочем, это нисколько дела не меняло.
   Он внимательно разглядывал Селин некоторое время, взор его все более и более смягчался, разгорался оживлением, веселостью. Наконец, негромко кашлянув, он сказал:
   - Мэм, у вас все в порядке? Что-то случилось? - он подсел к ней на диванчик. - Я детектив Харрис... Дин Харрис из Отдела криминалистической экспертизы Нью-Йоркского Полицейского Департамента, - назвался он, показывая удостоверение. Его жест был быстрый, привычный, официальный. - Может быть, я вам чем-то могу помочь?
   - Я...я даже не знаю, - проговорила Селин, пытаясь наскоро вытереть глаза. - У меня какая-то глупая...и дикая ситуация...Да...простите, очень приятно, - она протянула свою тонкую ручку с ухоженными аристократическими пальцами, и детектив Дин Харрис мягко пожал ее, едва касаясь, словно боялся сломать хрупкую и ценную вещь. Ладонь его была твердая, как деревяшка, с жесткими мозолями и рубцами, но излучала при этом удивительное тепло.
   - А вас зовут... - подсказал он, видя, что девушка в легком замешательстве.
   - Ой...верно, извините...Селин Пфеффер.
   - Мне тоже очень приятно. Так, что же у вас стряслось?
   ...И что на это прикажете отвечать? ... Что два негодяя устроили из-за нее скверную сцену в питейном заведении?...Что ей отвратительны полицейские участки?...И что в глубине души она желает встать и уйти, бросив Джейка на произвол судьбы, по меньшей мере, до завтрашнего утра...И корит себя за это!...
   - Вы знаете...- медленно подбирая слова, проговорила Селин Пфеффер. При этом пристально смотрела на детектива, и ей казалось, что при каждом движении его длинных темных ресниц у нее под сердцем образуется сосущая пустота, - это так, ничего... На меня немного действует обстановка. Моего... знакомого задержали за скандал в баре. И вот, я тут... жду своего торжественного выхода! - она нервно и суховато рассмеялась.
   - А зачем же так переживать? - искренне удивился детектив Харрис.
   - Дебютный спектакль, знаете ли... Никогда таких происшествий у меня не случалось.
   - Да ладно вам. Помурыжат немного и выпустят, - он говорил, как человек, тонко знающий все особенности подобного рода происшествий. - Ваш знакомый что-нибудь сломал? Набил кому-нибудь физиономию?
   - Да-а...в общем-то, не без этого, - Селин постаралась придать своим словам тень немного небрежной, благородной иронии.
   - Ох, даже так? - удивился детектив, и улыбка его сделалась чуть кривоватой.
   - Угу, - кивнула Селин.
   Опять разбитое в кровь странное лицо. От одного лишь воспоминания о нем по спине прошел необъяснимый холодок.
   ...Да что же это такое, в самом деле?...
   - И часто этот ваш знакомый так развлекается? - поинтересовался детектив Харрис многозначительно. - Вы меня простите, но вы, мне кажется, как-то совершенно не вяжетесь с такой компанией, - прибавил он, разъясняя тем самым расплывчатый намек, который явственно прозвучал в его интонации.
   Селин не удержалась от кокетства, хотя сама и понимала, что назвать его тонким никак нельзя.
   - Это почему же? - поинтересовалась она.
   Детектив живо и с большой охотой ответил, словно только и ждал повода сказать какой-нибудь комплемент:
   - Ну... - пожал он плечами. - Вы слишком красивы, слишком элегантны, слишком интересны и вообще слишком хороши для того, чтобы попадать в такие передряги, - опять у него в глазах засветились теплые искры. - Ну, это мое чисто объективное профессиональное мнение, вы ничего не подумайте.
   - Жалко, - совершенно осмелев, хохотнула Селин. - А я уж, было, чего только не собралась подумать!
   - Ну, если уже собрались, то я вас остановить не смогу, - хмыкнул полицейский детектив.
   В этот самый момент по участку разнеслось:
   - Дин!!! Где тебя носит? Иди сюда уже!
   Настойчивый призыв, долетевший из дальнего конца обширного холла, оказался настолько внезапен, что детектив Харрис заметно вздрогнул, словно бы голос заставил его очнуться от мыслей, концентрировавшихся, со всей очевидностью, вокруг девушки. Детектив чуть-чуть смешался и его благородное, мужественное лицо приняло выражение досады. Там, вдалеке, стоял очень рослый парень с широченными плечами и махал детективу Дину Харрису желтой пластиковой папкой.
   - Дин! Срочно! - рявкнул опять длинный. По всему, это был напарник. - Ты нужен!
   - Селин...Можно я буду вас по имени?...
   - Да, конечно, - пожала она плечами.
   - К сожалению, служба, - сказал он и извинительно заулыбался. - А как вы относитесь к тому, чтобы обменяться контактами? - синие глаза Селин сделались огромны. - Ну, мне кажется, всегда полезно иметь знакомства в полиции...если что, я всегда готов помочь. Вы можете на меня рассчитывать, в любой момент я к вашим, так сказать, услугам.
   Совершенно размякшая от многочисленных треволнений, которые обрушились на нее в последние несколько часов, Селин продиктовала Дину Харрису, детективу Отдела криминалистической экспертизы Нью-Йоркского Полицейского Департамента, номер своего мобильного телефона.
  
   ***
   Наверное, если бы кто-нибудь сказал братьям Винчестерам, что они окажутся на Восточном побережье США из-за английской желтой прессы, они бы удивились необычайно. Впрочем, лишь на первый взгляд это утверждение могло показаться парадоксом.
   А дело было в том, что уже довольно давно Дин взял за правило просматривать британские газеты. Натурально, его не интересовали респектабельные "Таймс" и "Дэйли Телеграф". Но при этом он регулярно, раз в полтора-два месяца, заглядывал на сайты британских таблоидов. Дин делал это не сказать, чтобы с какой-то конкретной целью, а скорее так, на всякий случай. Иногда на электронных страницах второсортных изданий попадались заметки, несомненно, достойные его внимания. В некоторых совершенно неправдоподобных историях не стоило труда угадать следы тайной деятельности их с Сэмом безымянных заокеанских коллег. В этом было нечто ободряющее, консолидирующее. Из отчетов ничего не ведающих журналистов Дин имел возможность извлекать истинный смысл происходившего, и это лишний раз напоминало о том, что Винчестеры не одиноки. Пускай братья давно свыклись с положением неугодных, опасных бунтарей и отщепенцев, отринутые в равной степени как большим обывательским миром, так и сообществом охотников. Все же принадлежать группе - пусть и номинально - было утешением.
   Имелась, правда, и еще одна причина, по которой Дин читал английскую прессу, но о ней позже...
   Примерно за две недели до событий, о которых идет речь, на сайте "Ньюз ов зэ Уорлд" появилась статья под заголовком "След Дракулы уводит через Атлантику". Увидев такое название, да еще и набранное крупным шрифтом, Дин удивился. "Мировые Новости" имели свою четко определенную тематику, и за ее рамки редко выходили. С величайшим упорством день за днем они рылись в шелухе, щедро разбрасываемых вокруг себя вселенской ярмаркой тщеславия, и редко поднимали голову из ее мишурного праха. А тут вдруг - Дракула.
   Старший Винчестер скептически хмыкнул и немедля принялся за статью.
   Он был удивлен вдвойне, когда первая часть "Следа Дракулы" на поверку оказалась более или менее содержательным криминальным обзором, посвященным странным убийствам, произошедшим за последние два с половиной месяца в городе...Нью-Йорке. Дину сразу вспомнилось промелькнувшее в Интернете упоминание о чем-то подобном. Однако в американском источнике содержался лишь намек на "серийника", и никаких подробностей сообщено не было. "Ньюз ов зэ Уорлд", как ни поразительно, четко расписали ситуацию: убийца выходил на охоту через относительно равные промежутки времени и убивал девушек, поздно возвращавшихся домой с работы. Первая из жертв была студенткой, вторая - инструктором по йоге, третья работала менеджером на какой-то фирме. Все в возрасте от 21 до 23 лет. Объединяла девушек лишь красота, молодость и свежесть. Все убийства произошли в радиусе двух километров от Центрального Парка. Далее было сказано, что на шее у троих имелись глубокие укусы со следами длинных клыков, а тела жертв были полностью обескровлены.
   И вдруг, изложив все эти скудные, но крайне ценные сведения, автор статьи сделался буен. А сделавшись буен, он, ни с того, ни с сего, вывалил на головы читателей свою теорию о вирусном происхождении вампиризма. На словах "...при попадании лейкоцитов человека в кровь вампира, они воспринимаются лейкоцитами вампира как чужеродный агент, после чего происходит лейкоцитарный фагоцитоз...." Дин бросил читать. Не могло быть никаких сомнений в том, что статья была написана охотником-естествоиспытателем. Либо сумасшедшим. Либо со слов одного из них. Сверхъестественным, скорее, выглядело то, что статью вообще напечатали в "Ньюз ов зэ Уорлд": ведь через ее теоретическую часть было совершенно невозможно прорубиться! Какой представитель целевой аудитории станет, стоя в метро, разбирать этакую заумь?
   Ясно было одно: у Винчестеров наметилось дело в "Большом Яблоке".
  
   Нью-Йорк встретил Винчестеров жаром, лихорадкой и учащенным пульсом жизни, от которых братья порядком отвыкли, вояжируя по самым, что ни на есть, медвежьим углам страны. Безостановочная суета города подействовала на них воодушевляюще. Оба, Сэм и Дин, ощутили нарастающий азарт, мощный и обновленный, каким он был много лет назад, когда охота лишь начиналась. Завладевшее ими чувство было странно и двойственно. С одной стороны, заниматься сыском в норах, переходах и лабиринтах этого колоссального человеческого термитника было тяжело и опасно. Непременно на ум приходили приснопамятные стог сена и иголка, причем, всегда был шанс, что разыскиваемая иголка воткнется в задницу, стоит только отереть пот с чела и присесть, дабы отдохнуть от трудов. С другой стороны, самый масштаб предстоящей работы возбуждал воображение. Город, циклопический и легкий, и темный, и блестящий, и страшный, и заманивающий в свои сети и ловчие ямы, наваливался на Сэма и Дина Винчестеров. Сливаясь в единый поток, мелькали тысячи лиц, среди которых Винчестерам предстояло отыскать одно - то, которое лишь притворялось человеческим.
   Первые шаги их расследования были осуществлены с изрядным изяществом: Дину и Сэму удалось добыть отчеты полиции и побеседовать с офицером, который обнаружил первый труп. Они даже исхитрились проникнуть в морг и осмотреть тело новой жертвы - четвертой по счету, - убитой ровно за день до появления Винчестеров в городе. Однако результаты их изысканий содержали несколько сюрпризов.
   Первым сюрпризом оказалось то, что все девушки имели на шее следы от тонкой удавки. Убийца сначала нейтрализовал сопротивление, и только потом вцеплялся им, полузадушенным, в горло. Когда выяснилось данное обстоятельство, Дин вопросительно посмотрел на склонившегося над трупом задумчивого Сэма, почесал затылок и воскликнул: "Что за хрень, прости господи?"
   Далее стало известно, что никакого полного обескровливания организма не наблюдалось. Кровь если и была выпита, то лишь частично, и убийца во всех случаях оставлял девушек умирать от удушения и кровопотери. Сами же раны выглядели рваными прокусами, хотя, судя по фотографиям, от раза к разу становились более аккуратными. Кроме того, по свидетельствам полицейских, у первых двух жертв на теле было куда больше повреждений, чем у последующих. Нападавший, со всей очевидностью, совершенствовал технику.
   И последнее. Слюну, которая была обнаружена на ранах девушек, эксперты идентифицировали, как человеческую: белый мужчина, вторая группа крови, резус отрицательный.
  
   Глубокой ночью Дин и Сэм покидали 18-й участок Полицейского Управления. Попавшийся в руки охотников офицер Николс поделился с ними подробностями обнаружения последней жертвы. Вытянув информацию, братья решили наконец-то отправиться прямиком в номер и как следует выспаться. Дело, подброшенное заморской газетой, определенно, оказалось запутаннее и необычнее, чем они полагали.
   Дин сел за руль "Импалы", включил диск AC/DC, завел мотор и стал аккуратно выруливать с парковки. "Машиной уже надо заниматься..." - неопределенно подумал он, прислушиваясь к звуку мотора, в котором некоторое время назад появились настораживающие обертоны. "Детка, я тебя прошу, не вздумай превращаться в ржавое корыто! Что за кисляк! Жизнь прекрасна и удивительна!"
   - Дин, - сказал Сэм, листая материалы в своей рыжей пластиковой папке. - Честно хочу тебе признаться, у меня с каждым днем растет подозрение, что мы присвоили дело, которое по праву принадлежит полиции.
   - Ну, Сэмми, у меня такие подозрения в огороде тоже растут, - Дин пожал плечами. - Но, прежде всего надо дождаться информации от Бобби. А потом будем думать. Ты же сам говорил, что, согласно восточноевропейским источникам, некоторые вампиры душили людей.
   - А Бобби тоже считает, что все эти убийства смахивают больше на дело рук какого-то маньячеллы...
   - Положим, смахивают...внешне, - возразил Дин. - Но я лично боюсь нарваться на этом дельце, если мы начнем пороть горячку. Тебе не приходило в голову, что вампиры тоже не идиоты, и им вполне под силу додуматься до подобной уловки: обставить охоту, как серийное убийство. А, Сэмми?
   Сэм пожал плечами.
   - Просто, такого случая в нашей практике еще не было.
   - Как будто у нас не было уникальных случаев, Сэм! - Дин выехал на дорогу, и теперь "Импала", плавно покачиваясь, быстро летела по ночным улицам в поредевшем потоке автомобилей. Вопреки своему имени, она походила более на черную убийцу-пантеру, нежели на тонконогую и глуповатую антилопу. Еще более сходна она на была с демоницей, вставшей на сторону добра. Что-то здесь было нечисто. Наверное, демоница эта полюбила охотника...
   - А кроме основной, - продолжал Дин, - у нас имеется еще пара версий, которые было бы неплохо обкатать. Да и вообще, Сэм, разве тебе не нравится? Такая красота! Большой город, большая работа!
   - Ну...в целом, ты прав, - согласился Сэм. - Даже если этот мерзавец окажется обычным маньяком, то мы все равно избавим мир еще от одного представителя нечисти... нечисти, обладающей всеми свойствами человека.
   - Сэм, я всегда утверждал, что нечисть я понимаю, а люди - сплошь шизанутые, - заявил Дин, постукивая по рулю в такт музыке, и смотря куда-то влево. - Потусторонние твари живут по своим потусторонним законам, и с нашими законами их законы не пересекаются. Надо питаться кровью - иди, убей человечишку. Другое дело, что человек не хочет, чтобы его засосали насмерть...
   - И тогда приходят они... - рассмеялся младший Винчестер.
   - То есть мы, - кивнул Дин. - Ну да! Простой закон джунглей. Но когда свои же начинают обедать, завтракать и ужинать себе подобными и еще поделки из них мастерить...Помнишь Бендеров?
   - Точно. Вся семейка оказалась сдвинутой. "Шамая лучшая дичшь - это чшеловек..." - неприязненно передразнил Сэм нечленораздельную речь папаши Бендера.
   У Дина тотчас возникли в памяти его рот и отвратительные миазмы, которое старик распространял вокруг своим гнилостным дыханием. Он был словно пропитан зловонием всех кошмарных смертей и страданий, которыми другие оплачивали его извращенную страсть. Дин скривил лицо в гримасе крайнего омерзения.
   - Надеюсь, этот не будет, по крайней мере, так смердеть, - хмыкнул Дин. - Объятия папочки Бендера мне показались совершенно не сэкси...А его детишки! Интересно, кто ж ему нарожал такую ораву вурдалаков?
   - Как мне показалось, - произнес Сэм с глубокомысленным выражением, однако было заметно, что он старается подавить хихиканье, - семейство Бендеров жило совершенно изолированно...Может, от грязи завелись?
   - Сэм! Сэм! Не пугай меня! Я надеюсь, ты не забыл, что производство вурдалаков требует соучастника! - Сэм заржал. Дин тоже.
   Отсмеявшись, Дин вдруг сделался серьезен и спросил без перехода:
   - Сэм, послушай, а ты видел...ее?
   - Кого ее? - совершенно не понял младший.
   - Девушку в участке.
   - Дин, это ты у нас можешь круглосуточно работать в режиме "мультитаск": и цыпочек кадрить, и убийство расследовать. Я все больше сосредотачивался на деле.
   - Учись, пока я жив...
   И Дин почему-то замолчал. В другой ситуации такая неожиданно нахлынувшая задумчивость насторожила бы Сэма. Сэм не любил упоминаний о смерти, в особенности, если те исходили от Дина. Даже если он преподносил их в форме шутки. Ибо тут пролегала чудовищная зияющая пропасть, отделившая Дина от Сэма, и от всего человечества. И иногда Сэм спрашивал себя, правда ли ему удается докричаться до брата, стоящего на другой стороне разлома, или это только иллюзия?
   Однако сейчас старший сделался не столько задумчив, сколько мечтательно-рассеян. Настроение это было для Дина необычно, но не представлялось Сэму чем-то опасным. В ярких зеленовато-карих глазах брата вспыхнули так хорошо знакомые Сэму и столь любимые им теплые огоньки. А на губах поселился ангелоподобный мерцающий призрак улыбки.
   Старший Винчестер остановил машину на светофоре. Сэм, подперев щеку рукой, невнимательно поглядывал в окно. Загорелся уже зеленый свет, когда Сэм вдруг подскочил на месте и уставился на что-то вдалеке.
   - Дин! - завопил младший.
   - Что? Не хватай пальцами стекло.
   - Ты видишь?! - кричал младший.
   -Что? Кого?
   - Там! Вон на переходе! - Сэм энергичным жестом указывал куда-то. - Да вон же!
   - Черт! Ни хрена себе! - Дин тоже увидел. - Провалиться мне сквозь асфальт прямо на этом месте! - сзади уже посыпались раздраженные сигналы других автомобилей. - Дьявол! За ним, только не упустить!
  
   ***
   Здесь, отступая от прямой, как стрела, линии нашего повествования, надо бы сообщить, что во вторник, то есть, на следующий день после феерического вечера в Баре Кларка на 55-й стрит, у мисс Пфеффер состоялось два занимательнейших телефонных разговора.
  
   Первый звонок застал Селин утром в офисе. Сидя за рабочим столом, она, не выспавшаяся и крайне рассеянная, совершенствовала схематический эскиз макияжа, каковой был сделан ею перед выходом из дома.
   ...Пизанелло. Лошадиная голова с трензелями. Перо, чернила, по наброску итальянским карандашом...
   Мысли Селин Пфеффер были меланхоличны и полны мрачной самоиронии. Воспоминания о вчерашних происшествиях неотступно следовали за ней и казались нелепой фантасмагорией, в которой она сама, поддавшись действию необъяснимых флюидов, мыслила и действовала, словно какая-нибудь мечтательница и утопистка.
   Вдруг унылое течение этих рассуждений было прервано, когда ее мобильный телефон запел голосом Литтл Эвы "Everybody's doing a brand new dance now, come on, babe, do the locomotion..."
   Мисс Пфеффер сказала:
   - Доброе утро, Селин Пфеффер слушает.
   - Привет! - прозвучало в трубке. - Вы меня, помните? Вчера, в участке...
   - О, господи!
   - Никому не говорите! Для всех я - просто Дин.
   - Неужели Дин Харрис? - испытывая несказанно приятное удивление, воскликнула Селин, громче, чем следовало. Тут же поймала на себе любопытные взгляды коллег. Она слегка покраснела, встала и пошла прочь из комнаты в коридор.
   - Значит, помните? - спросил этот низкий, чуть грубоватый, но, как Селин с удивлением отметила, уже милый ей голос.
   - Как не помнить!
   - Ну...я хотел узнать, чем у вас завершилось вчера дело?
   - А я, знаете ли, ушла, - сказала Селин, пряча за небрежным тоном изводившие ее угрызения.
   - Да ну?
   - Да...встала и ушла, после того, как мне сказали, чтобы я отправлялась домой. Моего знакомого все равно не выпустят до встречи с адвокатом, - и голос ее невольно сделался на несколько мгновений холодным. - Но, вы, наверное, не только ради этого звоните, Дин?
   - Ну...не буду ходить вокруг, да около, - сказал детектив. - Хотел узнать, есть ли у вас какой-нибудь не занятый вечер?
   - А на что он вам? - хохотнув, кокетливо поинтересовалась она.
   - Как бы сказать...у меня есть вечер, положим, у вас тоже есть свободный вечер. Если их соединить, то может получиться какая-нибудь симпатичная штуковина. Как считаете?
   - Даже не зна-аю...- протянула Селин Пфеффер, прохаживаясь по коридору туда и обратно. - Еще один вечер в компании полиции? А, детектив?
   - А мы пошлем детектива куда подальше! - весело ответствовал Харрис. - Детектив Харрис, проваливайте ко всем чертям, я тут девушку приглашаю, а вы лезете не в свое дело!
   - И взашей его, пожалуйста, будьте так любезны, - подыграла Селин.
   - Уже! Полетел с лестницы, - рапортовал торжествующе Дин. - Ну как?
   - Вы очень милы.
   - И-и...?
   - И обаятельны, - Селин, широко улыбаясь в трубку, таинственно молчала.
   - Ну, а как, у вас времени для милого и обаятельного меня найдется? - чуть напряженно спросил голос.
   - В четверг после пяти подойдет?
   - Еще спрашиваете! Обожаю четверги, а после пяти - с детства мое любимое время! Где мне вас встретить?...
   Окончив разговор, Селин еще минут десять не входила в офис, потому что явственно ощущала, что лицо у нее рдеет, как раскаленная кочерга. Опять налетело это необоримое вчерашнее чувство, растворившееся, казалось, с первыми лучами рассвета. Опять кто-то толкал ее локтем в бок и нашептывал, что, мол, можно...можно перетряхнуть старые вещи, сжечь старые письма и оборвать былые связи, не боясь, что за дерзостью последует расплата и возвращение всего на круги своя...возвращение позорное и унылое.
  
   Вечером того же дня, мисс Пфеффер, готовясь отойти ко сну, листала какую-то переводную книгу, которую принес коллега. Читать ей не хотелось, тем более, не было сил вникать в законы неизвестной, совсем иной и бесконечно далекой реальности. Поэтому Селин лишь не спеша переворачивала страницы, и взгляд ее падал то на одну, то на другую фразу.
   ...Just like a murderer jumps out of nowhere in an alley, love jumped out in front of us and struck us both at once! The way lightning strikes, or a Finnish knife!..
   Вдруг Литтл Эва опять запела из-под подушки о своей вечной и неизменной локомоции. Селин достала телефон - номер определился незнакомый.
   - Алло? - настороженно сказала она.
   - Приветствую. Это Селин Пфеффер?
   Селин словно окатило горячим душем - в точности такое же чувство, как накануне, ощущение ревущего жара, проносящегося через затылок. Повинуясь какому-то неясному порыву, она вскочила с постели и поспешила надеть на себя халатик.
   - Да...
   - Добрый вечер, это доктор Эрик Джей Стентсон. Помните меня? Мне кажется, я прошел первое испытание, - было слышно, что он улыбается, произнося эти слова. Селин отчетливо представила себе его улыбку, необыкновенную и жуткую.
   - Доктор? Не слишком ли? - выдавила Селин, лихорадочно собираясь с мыслями.
   - Что вы! В самый раз.
   - Как вы меня нашли? Вы, кстати, какими науками занимаетесь, доктор Эрик Джей Стентсон? - Селин с некоторой язвительностью обратилась к нему в официальной форме.
   - Филологическими, я - любитель словес по роду занятий, - сказал он как бы между прочим. - Селин, я не большой охотник зазря получать, pardon moi, по морде. Неужели вы думаете, что я бы просто ушел, не будучи уверен хотя бы на девяносто девять процентов, что потом смогу вас разыскать? Способ поиска, который вы предложили, в наше время, к сожалению, уже не работает. Новые времена требуют новых шпионских технологий. Это было не в пример более сложно, чем в 1969 году, но я это сделал.
   - Вы настойчивы...
   - Однако не назойлив, я надеюсь, - короткий тихий смешок, немного напряженный, но полный веселого азарта.
   - Чего же вы теперь хотите?
   - Жажду нового испытания, готов абсолютно на все! - отчеканил он.
   - На тяжкое преступление пойти готовы?
   - Ограблю, украду и всех переубиваю ради такого дела, - ответил он ритмично, заимствуя слова из какого-то старого блюза.
   - Вы голову только не теряйте, - посоветовала Селин, не зная, то ли ей смеяться, то ли втянуть рожки и спрятаться куда-нибудь подальше и поглубже.
   - Увы! И отыскать ее - задача почище, чем раздобыть ваш номер.
   - Ваши предложения? - сказала Селин суровым голосом.
   - Ужин в Le Cirque, - коротко и твердо ответил он.
   - Это будет испытание в большей мере для вашего кошелька, нежели лично для вас, - саркастически заметила мисс Пфеффер.
   - Хорошо, чтобы произвести впечатление, я попытаюсь уйти оттуда, не заплатив.
   - Не надо, вас опять побьют. Давайте остановимся на чем-то более безобидном.
   - Как скажете. Никакой экзотики или излишеств. Завтра, после работы. Согласны?
   Селин долго молчала и, наконец, медленно промолвила:
   - Черт с вами.
   - Вы не представляете, как я польщен, - в его голосе не было ни малейшего признака иронии. - Хорошо, вы не будете против, если я позвоню завтра днем, чтобы уточнить детали?
   - Нет, с чего бы?
   - Тогда доброй ночи.
   - До свидания...
   ...Ууууфф...Кошмар какой-то!
  

II

   Эрик медленным ровным шагом двигался вдоль переднего ряда студентов, к окну и обратно. Эрик...м-да... Про себя Эдвард называл адьюнкт-профессора Стентсона по имени, потому что силился хотя бы мысленно преодолеть рвы, земляные валы и прочие фортификационные сооружения ученых степеней и идеально обходительных, но в той же мере холодных манер, за которыми укрывался некто совершенно исключительный. Он, пожалуй, даже страстно мечтал заглянуть за стены неприступного бастиона и выяснить, что происходит там, в этой тонкой и темной душе. Да...Эрик был исключителен, настолько, что временами представлялся не-человеком. Он был великолепным чудовищем, черным драконом посреди гомонящего университетского курятника.
   Утро было солнечное, одно из первых нестерпимо погожих весенних утр, которые простодушно и бесцеремонно норовят рассеять вдумчивую меланхолию, ставшую приятной привычкой за месяцы зимы (куры вокруг, впрочем, реагировали на ясную погоду рефлекторным возбуждением). Эрику, кажется, не нравилось пронзительное сияние, изливавшееся сквозь широкие окна внутрь аудитории. Он по-кошачьи щурил глаза и отворачивался от солнца. Эдвард следил за игрой света на его вороных волосах. Хорошо присмотревшись, можно было заметить синеватые и зеленоватые переливы в прядях, которые то меркли до густой черноты, то опять загорались, когда лучи падали на них под нужным углом. Любопытное явление, которое Эдвард наблюдал уже не в первый раз, сегодня проявлялось особенно ярко. Более всего это походило на дифракцию света в чешуйках крыльев бабочки, когда, темные и матовые, они вдруг вспыхивают всевозможными металлическими и стеклянными блесками, стоит их только правильно осветить. Как бы перекликаясь с этим блеском, на спине профессорского вельветового пиджака слабо мерцала вышивка с монаршим гербом черного шелка.
   Шум, возня и разговоры постепенно стихали. Последней в аудиторию вбежала Рози Блюм, проскакала, семеня цыплячьими ляжками, на верхний ряд и забилась куда-то в угол. Эрик молча оттянул рукав и, показывая ей часы, красноречиво постучал по циферблату. Свой жест он сопроводил любезной улыбкой.
   - Господа, объявляю заседание нашего маленького приватного клуба открытым, - сказал Эрик сильным, несколько хриплым голосом. Через определенное время, как уже знал Эдвард, хриплость должна была пропасть, а звучание голоса стать ровным, лишь с небольшими вкраплениями не совсем привычной резковатой интонации. - Чтобы сразу дать вам опору в содержании сегодняшнего разговора - как заведено, обстоятельного, неторопливого и задушевного - хочу сказать, что он будет посвящен двум довольно далеко отстоящим друг от друга темам. А впрочем... несходны они лишь внешне. Итак, во второй части лекции я хотел бы поговорить об одном из центральных архетипов общечеловеческого культурного сознания, который интересует нас постольку, поскольку неотделим от современного масскульта, прежде всего, от так называемого "городского" фэнтези и жанра "хоррор", - народ заухмылялся понимающе. Улыбки студентов словно отразились на лице Эрика: он слегка приоскалил зубы, закусив губу. Эдвард с каким-то даже замиранием несколько мгновений любовался его белоснежными клыками. - И на этом покончить с фэнтезийной литературой раз и навсегда. Однако прежде, чем произойдет неминуемое, мне хотелось бы остановиться на вопросе, который мы по касательной задели, беседуя о Профессоре... Надеюсь, вы помните, что в рамках нашего профессионального дискурса под именованием "Профессор" с заглавной буквы подразумевается оксфордский чародей Джон Рональд Руэл Толкиен, и никто иной. Таким образом, речь пойдет об эскапистском характере массовой литературы вообще, и фэнтези в особенности. Изначально, надо отметить, сколько-нибудь подробное рассмотрение данного вопроса не входило в мои задачи, и эта тема появилась только благодаря вашему неподдельному интересу. Следовательно, вы не найдете ее в материалах лекций, которые я вам высылал. Более того, я опасаюсь, что тему эскапизма, как психологической и социальной проблемы, вообще будет довольно трудно вписать в общую структуру курса. Я лично предлагаю поместить сегодняшний материал под звездочкой олимпийского, как говорят испанцы, размера, - девицы рядом с Эдвардом фыркнули, - и рассматривать его в качестве довольно объемного примечания ко всему нами ранее изученному.
   Итак, господа, есть ли среди вас закоренелые, просоленные и продубленные - словом, отпетые эскаписты? - поинтересовался Эрик со смешком. Сидя на самом краю полукруглого первого ряда, Эдвард мог сразу определить, на кого Эрик посмотрел - встречаясь с ним взглядом, студент не долее, чем через секунду опускал взор, и сейчас прятанье глаз шло по рядам волной. - Готов торжественно поклясться, что эта информация не выйдет за пределы нашего общества анонимных эскапистов, - народ захихикал. - Или вы, господа, все, как один, преследуете чисто научный интерес?
   - Это засекреченная информация, - бухнул Дауни из середины аудитории.
   - Вы хотите поговорить об этом, Марк? - криво осклабился Эрик и повернулся в его сторону отточенным быстрым движением, словно готовился напасть. Народ опять зашелестел и захихикал. - Ладно, шутки шутками, а между тем Оксфордский Словарь Английского Языка сообщает нам довольно удручающую вещь, - он подошел к кафедре, за которую ни разу не встал на протяжении всего семестра, и взял листок с отпечатанным текстом. - ЭСКАПИЗМ, - объявил он, - "склонность уйти, отвлечься от того, что, по общепринятым нормам, должно быть претерпеваемо, или практическая реализация таковой склонности". Вы чувствуете интонацию этого определения? - Эрик сделал жест, будто растирает что-то в пальцах. Как если бы определение было куском ароматической смолы, и было возможно ощутить его текстуру и запах. - Сквозит чисто оксфордское высокомерное утверждение собственного интеллектуального и морального превосходства (вы не обращайте внимания на мой сарказм, потому что сам я принадлежу конкурирующей конторе). Если эту мысль чуть-чуть развить, то у нее появится какой-то, прямо скажем, марксистско-ленинский душок. Опираясь на данную дефиницию, можно немедля вынести эскаписту приговор, как достойному жалости и презрения дезертиру, который стремится убежать от того, что действительно важно в этой жизни. Мог ли Дж.Р.Р. Толкиен быть автором этого определения? Безусловно, нет. Во-первых, потому что уже в 1920 году он покинул редколлегию Нового Английского Словаря, а слова "эскапист" и "эскапизм" входят в обиход только в начале 30-х. Во-вторых, потому что он работал над буквой W. А в-третьих, потому что Дж.Р.Р. Толкиен потрудился произвести комплексный анализ этой проблемы, который довольно точно отражает ее сложную и крайне противоречивую природу. Господа, кому из здесь присутствующих известно понятие "langoth"? - Эрик сложил руки на груди и, чуть-чуть склонив голову набок, с любопытством поглядел на студентов.
   - Группа такая есть, - нарушил повисшую на несколько секунд тишину уверенный квак Марка Дауни, повлекший за собой взрыв хихиканья и присвистов. Эдвард раздраженно закатил глаза и уткнулся в свой десятидюймовый ноутбук. Шутка была с такой бородищей, что вытаскивать ее из пыльных чердачных коробок памяти казалось верхом недалекости. Неудобно даже как-то перед Эриком...
   - А вы, к слову сказать, совершенно напрасно подвергаете осмеянию мистера Дауни, - лектор остался безгранично благожелателен и невозмутим. - У него имеется свой резон так говорить. Я, собственно, тоже смутно припоминаю... А ч-то они играют? - он чуть сдвинул брови, отчего лоб пересекла тонкая вертикальная складка.
   - Да...джаз какой-то, - флегматично буркнул Дауни.
   - Ну, пусть их играют... - отозвался Эрик. - Однако нас больше интересует значение, которое имело слово "langoth" в древнеанглийском языке. Поясняю: этим словом называли особого рода тоску по земле бессмертных, которая преследовала того, кому было явлено видение Острова Яблок, волшебной страны, где растет неувядающий яблоневый лес, то есть, кельтского Рая. Человек, однажды увидевший его, обречен был всю жизнь искать недостижимый парадиз. Толкиен, формулируя принципы, на которых зиждется литература фэнтези, обращался к понятию "langoth". В эссе "О волшебной сказке" он выделяет три ее составляющие. Первое: "Выздоровление", включающее и возвращение к себе, и обновление здоровья, и воссобрание незамутненного взгляда. Мы должны помнить, что одна из самых больших опасностей, которая подстерегает человека - это скука. Банальность нашего бытия обусловлена тем, что мы мысленно присваиваем себе вещи, которые имеют несчастие привлечь наше внимание. А будучи прибраны к рукам, они быстро теряют свою яркость и перестают нас интересовать. И мы платим за присвоение неспособностью воспринимать окружающую действительность во всей ее полноте и разнообразии. Зачитываю, - Эрик взял планшет с прикрепленной к нему стопкой листов. - "Созидательная фантазия, поскольку она главным образом старается сотворить нечто другое, может отпереть вашу кладовую и дать всем запертым в ней вещам свободно вылететь наружу, как птицам из клетки. Камни обратятся в цветы или в пламя, и вы будете предупреждены, что все, что вы имеете (или знаете) опасно и могущественно, и на самом деле вовсе не посажено на цепь, но дико и свободно..." - то ли от голоса Эрика, то ли от содержания разговора, а, скорее всего, от того и от другого одновременно, по коже Эдварда пронесся водопад мурашек. Кому, как не ему, было известно это чувство подкрадывания к тайне вещей. Он ежечасно и ежесекундно учился видеть их величие, их мощь и невидимую паутину связей, которыми оплетено все в мире. Он рвался сквозь колючие дебри пошлости, вонзавшие свои шипы в его лицо, руки и одежду. И иногда ему среди унылых зарослей счастливилось уловить проблески метафизического сияния вселенной, как сегодня удалось рассмотреть колдовской блеск в волосах Эрика...
   - Вторая составляющая, - продолжал Эрик, - это "Избавление", за которое серьезная критика (заклеймив его, как пресловутый "эскапизм") уже не одно десятилетие обливает благородным презрением фэнтезийную литературу. Как вы помните, в нашем оксфордском определении прозвучали слова "...то, что должно быть претерпеваемо..." То есть, дело выглядит буквально следующим образом: наш мир жесток, цивилизационный панцирь, который мы вокруг себя соорудили, уродлив и душен, сама природа человека гнила и порочна. Но когда кто-то пытается на минуту закрыть глаза, дабы не видеть всего этого, его хватают за волосы, - Эрик сделал очень выразительное движение рукой, словно действительно вцепился длинными крепкими пальцами в несчастливца, - и орут на ухо: " Смотри, грязь, не смей отворачиваться! И помни о своем ничтожестве и бессилии изменить этот гнусный миропорядок!" - улыбка, с которой он проговорил последние слова, была ужасающа. - Дж.Р.Р.Толкиен отвечает на этот окрик следующим образом: "Почему нужно презирать человека, который, оказавшись в тюрьме, пытается оттуда выбраться и вернуться домой? Или когда он не может сделать этого, но начинает думать и говорить о чем-то еще, кроме решеток и тюремных стен?" Генри Джеймс, крупнейший мастер американского реализма, полагал, что литература должна с разных сторон исследовать жизнь. У логики этого утверждения есть некоторый изъян, который можно проиллюстрировать с помощью расхожей картографической метафоры: если карта будет настолько подробной, что полностью повторит местность, то в эту карту можно будет завернуть весь земной шар, но толку от нее не будет ровным счетом никакого. Следовательно, реализм ничуть не менее иллюзорен, чем волшебная сказка. Как говорит Профессор, - Эрик сорвал с планшета ставший ненужным первый лист, бросил его на кафедру и прочел на следующем: - "Это часть неотъемлемой болезни наших дней -- возникновение желания избавиться не от жизни на самом деле, но от нашего настоящего времени и причиняемых самим себе страданий -- что мы остро осознаем уродство наших дел и зло, исходящее от них". Однако сказка представляет собой не только побег от Жизни, из мира "первичного" в мир "вторичный", создаваемый фантазией. Она также является великим побегом от Смерти...и столкновением с иным бременем - бременем Бессмертия...
   Слова упали на Эдварда словно камни. Слетевшие с его губ, расцвеченные приглушенными, темными и бархатными красками его голоса, они вдруг приобрели совсем новое качество; их истинный смысл впервые стал открываться перед Эдвардом, развертываясь в небывалую космическую панораму. Бессмертие явилось ему всем ужасом и беспредельной мудростью вселенной...
   - Что же касается третьей составляющей, то есть "Утешения", - говорил Эрик, - хотелось бы предварить ее рассмотрение любимым высказыванием моего кембриджского однокурсника, который временами приходил после бессонной ночи на лекции в состоянии библиофагического похмелья и горько сетовал: "Вот...прочитал хорошую книгу...не знаю, как жить дальше...Уумм..." - Эрик коротко застонал, будто от боли, схватился за голову, и его ссутулившаяся фигура действительно напомнила фигуру человека с плачевно расстроенными нервами. Но через мгновение он уже продолжал, холодно улыбаясь: - Литература редко дарует утешение. Катарсис, который переживает зритель трагедии, иногда очищает настолько, что может камня на камне не оставить в его душе. Или, по крайней мере, приводит зрителя в состояние опустошенности, апатии и уныния...да, именно как после того, о чем вы сейчас изволили рассуждать, мистер Миллер, - повышая голос, резко заключил Эрик. Чего он, кажется, не выносил, так это перешептывания, и решительно затыкал любой несанкционированный родник мысли. - Утешение хэппиенда, за который Толкиен встретил шквал упреков со стороны критики, - это радость, которую несет фэнтези. "Это знак хорошей волшебной сказки, высшей или наиболее полной формы, конечно же, с неистовыми событиями, фантастическими и страшными приключениями, она дает ребенку и взрослому, которые слушают ее, когда наступает "перелом", ощутить как перехватывает дыхание, как замирает сердце почти (или, конечно, вместе) со слезами, острое, как и в любой форме литературного искусства, и имеющее особое качество." Главное, что мучило и в то же время служило источником вдохновения для Профессора, и то, что заставляет нас, описав круг, вернуться к понятию "langoth" - это противоречие между знанием об истинном устройстве мира, которое не сулит нам никакого чудесного милосердия, и тоской по невозвратно утерянному счастью, которого никогда не было.
   Теперь, - заложив руки за спину, Эрик встал посередине зала, - позвольте мне уподобиться телевизионному проповеднику и задать вопрос, который по всем правилам публичного выступления должен восстановить слегка расфокусировавшееся внимание аудитории. Вопрос таков: что значит все это лично для вас? - Эрик с нажимом произнес последнее слово и замолчал. И до тех пор, пока ему не удалось приковать к себе взгляды всех студентов без исключения, безмолвствовал. Когда студентам стало уже чуть-чуть не по себе, профессор коротко рассмеялся, удовлетворившись результатом, и заметил: - Отлично, рефлексы работают. Итак... эскапизм часто противопоставляют сублимации по признаку "пассивность" - "активность". Эскапизм ведет к, так сказать, замиранию индивида в некоем коралловом состоянии, когда он в той или иной мере отсекает себя от внешней реальности и с головой уходит в имажинативное удовлетворение своих инфантильных желаний. Сублимация же направляет внутренние энергии (сексуальные по своей природе) в некое социально приемлемое русло, в результате чего мы теперь имеем радость упиваться совершенством, к примеру, Джоконды...и, упиваясь, сплетничать: "Дьявол! У парня явно были проблемы с личной жизнью! Иначе стал бы он тратить столько времени на свои лессировки и сфумато? Определенно, нечем было заняться в темное время суток!" Хорошо, положим, я вульгаризирую психоанализ. Однако я считаю противопоставление, с которого мы начали, довольно-таки примитивным. Эскапизм, прежде всего, амбивалентен. Его можно рассматривать, как детство взрослого человека, и смысл его заключается в том, чтобы пережить это состояние, приобретя определенный опыт, и выйти обратно в реальность. Эскапизм, по всей видимости, может служить инструментом для восстановления целостной картины мира, поиска своего Я, выявления истинных устремлений, срывания ярлыков и масок. Он заставляет приглядеться к своему собственному лицу, - Эдвард испугался, и его начало чуть подзнабывать. Эрик словно оформлял в слова его собственные мысли, те, к которым он не решался прикоснуться, которые черным и манящим мраком висели над всем его существованием.
   - Господа, надеюсь, читали книгу немецкого писателя и философа Михаэля Энде "Бесконечная История"? Вы помните, что самое страшное испытание, которое ожидало Атрейо на пути к Южному Оракулу - это встреча с самим собой? "Бесконечная История" - не брюзжание по случаю превращения современных людей в скучные механичные марионетки постиндустриального общества; это не вздохи об ушедшей в небытие способности мечтать. Это повествование о пути, о спуске в опасные глубины Фантазии (подсознания), о поиске своего я и новообретении Мифа (целостного, непротиворечивого представления о действительности, которое нынче отвергают модернизм, постмодернизм и тотальный релятивизм), и о труднейшем возвращении. Выделяю это особо - о возвращении мучительном, сопровождающимся раскаянием и крахом всех иллюзий. Фантазия, овладевающая нами, может быть страшна и жестока. Требуется много воли и, извините, ума, чтобы правильно понять и усвоить уроки этого путешествия. Почему эскапистский уход от реальности может восстановить картину самой реальности? Очевидно потому, что будучи частью мира, мы не в состоянии объять его целиком. Божество способно познать вселенную, потому что трансцендентно по отношению к ней, оно находится вне ее. Можно представить, что человеку опыт ухода от реальности также сообщает подобие трансцендентности, способствующее процессу познания...А теперь, - Эрик, до того прямой и красиво напряженный, вдруг сделался как-то небрежен и прошелся по аудитории, на ходу бросив будничным голосом: - оставим небо птицам, а сами обратимся к стульям. Представьте себе девочку лет, эдак, шестнадцати-семнадцати, которая едет в подземке и читает книгу в мягкой обложке под названием... скажем, какой-нибудь "Повелитель Полуночи". Ну, и какого лешего она там, простите, познает? Хорошо бы знать, что за физиономию она увидит в своем волшебном зеркале! - он встал спиной к окну, облокотился на подоконник и чуть задумался. Правую руку в перчатке тонкой черной кожи он опустил в карман пиджака и автоматически вытащил сигарету из пачки, которая у него в кармане лежала. Покрутив сигарету в пальцах, он спрятал ее обратно.
   "Издеваешься, Эрик?" - подумал про себя Эдвард и ухмыльнулся монитору лэптопа. Эрик, словно шаман навахо, выложил магическую картину из разноцветных песчинок мысли, позволил чуть полюбоваться ею, а потом с подчеркнутым равнодушием смахнул весь затейливый узор. - "Ну что ж, это всем вам свойственно и простительно".
   Эрик снова заговорил:
   - Кстати, отметьте себе это "волшебное зеркало". Я прибег к данной метафоре вовсе не ради украшения речи - для декоративного использования она слишком, пардон, замусолена от частого употребления. Однако в функциональном плане она еще очень даже ничего и понадобится нам во второй части разговора, - тон его по-прежнему оставался расслабленным. Он давал время студентам и себе самому отдохнуть от наэлектризованности, которая возникла в зале, когда он читал лекцию. - Что ж...тут мы уже настолько близко подошли ко второму вопросу... что он от нас с неприязнью отшатнулся, - с тонкой улыбкой промолвил Эрик, отделяясь чуть нехотя от подоконника. - Пора брать его за галстух...
   Не успел Эрик договорить, как произошло довольно странное явление. Прежде всего - прежде даже самого явления - за закрытой дверью аудитории послышалась шумная возня, и чей-то голос отчетливо сказал: "Да ладно тебе!..Не будь занудой...", после чего в дверь стукнули и, не дожидаясь ответа, тут же ее распахнули. И, соответственно, перед присутствовавшими на лекции предстали двое. Один был высок неимоверно, мускулист и внушителен, но смотрел из-под каштановой челки сконфужено. Не могло быть сомнений в том, что его-то и назвали занудой. В руке длинный сжимал оранжевую пластиковую папку.
   Чуть вперед выступил второй, ростом поменьше, но такой же здоровенный. Рожу он имел неприлично смазливую, которая, ко всему прочему, расплылась в ухмылке - наглой до безобразия. И чего только не было намешано в этой ухмылке! И веселье, и злорадство, и вызов, и еще множество неподдающихся дешифровке сигналов. На вкус Эдварда, держал себя он довольно-таки неприятно, не сказать по-хамски. В любом случае, этот индивид сам не знал, на какие неприятности нарывался. Получит... сейчас оба получат!
   "Эрик за такие шуточки вам, джентльмены, точно вломит по рылу", - Эдвард в предвкушении перевел взгляд на профессора Стентсона.
   Надо заметить, что одна черта Эрика в представлении Эдварда решительно не увязывалась с его образом: у него было плохое зрение. Ему, определенно, стоило немалого труда на расстоянии двадцати шагов различить черты лица, и поэтому, стоя на противоположном конце довольно обширного зала, Эрик с мучительным напряжением секунд десять всматривался в парочку. Потом его лицо вдруг приобрело совершенно гранитное выражение. Внимательный глаз (а Эдвард в тайне гордился своей наблюдательностью) легко мог угадать, когда у Эрика нервически напрягались мускулы - характерно менялись его движения и осанка. Сейчас он весь сделался точно каменный, потом резко сорвался с места, сделал несколько шагов в направлении двоих троглодитов и снова замер. Тут ему, очевидно, удалось их разглядеть, и, ко всеобщему немому ликованию, у профессора почти вырвалось слово, начинавшееся на букву F. Студенты отчетливо видели, как он споткнулся на первом звуке и поспешил исправиться. В результате среди тишины прозвучало хриплое негромкое восклицание:
   - Ф...еноменально!
   - Здрасьте, - весело осклабился красавчик, бесстыдно наслаждаясь немного непонятным замешательством Эрика.
   - Чем обязан, молодые люди? - низким голосом промолвил лектор. "Молодые люди", надо сказать, выглядели, пожалуй, что постарше Стентсона года на три.
   - А мы - новые студенты, мы к вам в группу, - заявил наглый смазливый тип.
   - Минуточку.
   "Феноменально", но Эрик вдруг заулыбался, и глаза у него как-то странно сверкнули. Он возвратился к кафедре, отыскал среди своих материалов еще один планшет с прикрепленным к нему списком студентов и с какой-то даже сатирической торжественностью произнес:
   - Ах, это вы? Господа...Нюдженты, Теодор и...- он нахмурился и еще раз вчитался в список, - ...Саманта?...У меня тут так написано. Ну-ка быстро признавайтесь, кто из вас Саманта, я буду вставать в вашем присутствии.
   Красавец, кажется, развеселился до такой степени, что чуть не засмеялся в голос. Но высокий Нюджент помрачнел совершенно и волком смотрел на Нюджента наглого. Ему было невыносимо конфузно находиться под наблюдением девятнадцати пар глаз. Учитывая, что среди этих взглядов был еще и взгляд Эрика, пора было уже провалиться сквозь пол с дымом и искрами, как оперный дьявол.
   - Это, наверное, опечатка, - ответил второй. - Его зовут Самсон, - если бы смазливый не стоял спиной к своему братцу, он, наверное, понял бы, что каждую секунду рискует быть пожранным заживо.
   - Вы уверены? - издевательски уточнил Эрик.
   - На все сто!
   - Подойдите потом в администрацию департамента, попросите, чтобы исправили. И... во избежание травм... сделайте себе одолжение, впредь будьте благоразумны и являйтесь на лекции вовремя, - Эрик последние слова не проговорил, а, скорее, прорычал, но в его голосе не было никакой злости, глаза же и вовсе хитро улыбались.
   - Да, сэр! - кивнул смазливый.
   Тэд и "Саманта" - Эдвард точно знал, что длинный теперь ни за что не отмоется от этой клички до конца года - прошествовали наверх и сели рядышком. Пока они поднимались, Стентсон следил за ними взглядом, как кот, наблюдающий за мухой на стене. Усевшись, оба сразу показали, чего от каждого следовало ожидать. Вернее сказать, от "Саманты" ничего особенного ожидать не следовало: он с видом скромного студиозуса положил перед собой апельсиновую папку, извлек из кармана ручку и приготовился внимать. Поза второго, однако, безо всяких слов говорила: "Ну, профессор, давай, удиви меня!"
   Одновременно в непосредственной близи от Эдварда шепотом заклохтала вместе со своей подружкой-шестеркой самая главная курица: Лу Ричардс. "И-и-и-и! Какие хорошенькие!" - простонала она и оглянулась на парочку, стараясь поймать взор того, наглого - сложив руки на груди, он масленым взглядом обводил группу и постреливал глазками на девиц. Эдвард презрительно поморщился. Чувствует единоплеменника! Трудно было представить более ограниченное существо, чем Лу. Конечно, она была отличницей, иначе, откуда бы ей взяться в Колумбийском университете? Однако Эдвард, некогда полный надежд и иллюзий, теперь уже перестал удивляться количеству идиотов, которые здесь учились. Лу была из тех, кого Эдвард называл "талантливая, амбициозная, предприимчивая дура". Ее сочинительский зуд (а присутствующие на лекции были будущими или потенциальными сочинителями) находил себе выход в постоянном писании жалоб в администрацию университета, и, судя по разговорам, Лу таким способом удалось не одного преподавателя отвадить от выставления ей отметок ниже А. Особенно опасна она была для препов молодых, недостаточно себя зарекомендовавших. С Эриком она, впрочем, не связывалась. Потому, что решительно все в этой личности недвусмысленное говорило: "Попробуй только связаться!"
   Когда легкое волнение, вызванное появлением новых студентов, улеглось, Эрик заговорил снова:
   - Э-эм...- он кашлянул и заметил, обращаясь к парочке: - Черт, вы меня с панталыку сбили, престидижитаторы...Что ж...переходим ко второму отделению программы. Итак, господа! В качестве эпиграфа...- Эрик склонил стан в изящном полупоклоне. - Я - Дракьюла, я приглащаю вас войти, - вкрадчиво молвил он с комическим иностранным акцентом, и сделал приветственный жест. - Здесь было бы уместно, если б мне кто-нибудь подыграл, чтобы я мог продолжить цитату, - понизив голос, прибавил он, по-прежнему держа руку вытянутой. Студенты нерешительно ухмылялись и переглядывались. И тут с верхнего ряда, аккурат из той точки, где расположились новенькие, долетел тонкий тихий волчий вой. Все дружно повернули головы. - Послющаите их! - воскликнул Эрик. - Дети нощи...Расфе это не мусыка!
   Последовали отдельные хлопки. Смазливый давился смехом, закрывая лицо ладонями. Длинный же покраснел, как барышня, и, сконфуженный до крайней степени, уткнулся в свои бумажки. "Придурок!" - прочитал Эдвард по его беззвучно шевелившимся губам.
   - Мне нравится то, - объявил профессор, - с каким энтузиазмом вы включились в работу, Тэд. Без вашей находчивости и знания материала, боюсь, так эффектно не получилось бы, - он оскалился. Эдвард, застыв, смотрел на лицо Эрика.
   Актер, каким бы талантом он ни обладал, не смог бы передать характер его улыбки. Улыбки вампира. Ее нельзя воспроизвести. Эта роль человеку не под силу - все равно, что обезьяне взяться сыграть леопарда. Эдвард усмехнулся, вспоминая наивную демоничность Белы Лугоши, страстно выкатывавшего глаза, чтобы казалось, будто они у него горят. Почти девяносто лет спустя, сериальные красавцы и красавицы со своими шаблонно чувственными прищурами ни на шаг не приблизились к оригиналу, поскольку не понимали, с каким жизненным материалом, собственно, имеют дело. Плебеи и невежды в жизни, они полагали, что под чьим-то руководством - то ли режиссеров, то ли консультантов - на экране они вдруг преобразятся в аристократов инобытия, вышедших из темноты столетий, сотворенных самою природой. А сами были лишь кривыми зеркалами, карнавальными харями...
   "Ладно, кончай, тебя уже заносит..." - сказал вдруг кто-то скептический в голове у Эдварда.
   - Как и было обещано ранее, завершить наш затянувшийся разговор о фэнтези я намерен рассмотрением архетипа Вампира, - Эрик снова посерьезнел. - Прежде всего потому, что этот образ наводняет современное массовое искусство, начиная с изобразительного и заканчивая, конечно, литературой и синематографом. Вы, наверное, давно подозревали, что архетип - это класс психических содержаний, события которого не имеют своего источника в отдельном индивиде. Он обращен к коллективному бессознательному, однако проявлять себя может на уровне как общечеловеческого, так и индивидуального. Архетип находит свое выражение в религиях, мифологиях, легендах и сказках с одной стороны, и в сновидениях, грезах и видениях, с другой. Вы можете отсюда легко вывести, что литературное произведение представляет собой сложный синтез коллективного и индивидуального, через который происходит овнешление внутренних процессов нашего "черного ящика". Однако если вы обратитесь к справочникам по психологии, вы вряд ли там найдете слово ВАМПИР жирным шрифтом, поскольку архетип сам по себе пуст и чисто формален, он является каркасом для снабжения подробностями, которые в каждом социокультурном пространстве будут свои. Так вот, в лице вампира мы сталкиваемся с архетипическим представлением о "враждебном существе", которое за два тысячелетия существования христианской цивилизации претерпело любопытнейшую метаморфозу. Если взять в качестве примера литературу английскую, то, конечно, первейшим из враждебных существ тут будет Грендель англо-саксонской поэмы "Беовульф", конец VII - начало VIII века. Грендель - кровопийца не совсем ясной природы, о котором в поэме говорится следующее:
   Swa Пa drihtguman dreamum lifdon
   eadiglice,  oППФt an ongan
fyrene fremman feond on helle.
WФs se grimma gФst Grendel haten,
mФre mearcstapa, se Чe moras heold,
fen ond fФsten; fifelcynnes eard
   wonsФli wer weardode hwile,
siЧПan him scyppend forscrifen hФfde
in Caines cynne...
   Эрик читал нараспев стихи, и слова меж его приоскаленных зубов шипели, рычали и извивались,
   как клуб рвущихся на свободу чудовищ. И, даже не разобрав ни единой строчки, студенты кожей ощутили, насколько отвратителен и в тоже время грозен был встававший из болот монстр.
   - Я, кажется, вас озадачил... - сказал Эрик как бы в легкой растерянности, потом ухмыльнулся. - Небольшое отступление, если позволите. Один историк как-то заметил, что дыхание наших с вами предков разило луком и чесноком, но это было само дыхание великого героического времени. От себя, как филолог, я бы добавил, что язык наших предков скрежещет, как несмазанная телега, ползущая через бурелом, но именно в его звучании раздается эхо истории английского народа. В современном переводе отрывок звучит следующим образом:
  
   Счастливо жили
   дружинники в зале,
   пока на беду им
туда не явилось
ада исчадие -
зовется Гренделем
пришелец мрачный,
живущий в болотах,
таящийся в топях,
муж злосчастливый,
жалкий и страшный,
выходец края,
в котором осели
все великаны
с начала времен,
с тех пор как Создатель
род их проклял.
   Не рад был Каин
убийству Авеля,
братогубительству,
ибо Господь
первоубийцу
навек отринул
от рода людского,
пращура зла,
зачинателя семени
эльфов, драконов,
чудищ подводных
и древних гигантов,
восставших на Бога,
за что и воздалось
им по делам их.
  
   Как вы видите, Грендель совмещает в себе черты нежити, для которой свойственно выбирать в качестве обиталища самые неудобные места, - Эдвард обратил внимание на то, что Тэд Нюджент скептически хмыкнул и, наклонившись к брату, что-то сказал ему на ухо. "Саманта" кивнул в ответ, - и элементы скандинавской и кельтской мифологий, поскольку ставится в один ряд с эльфами, драконами и гигантами. В то же время упоминание о Каине, Авеле и аде связывает его с христианской традицией и отсылает к образу черта. Я же хочу обратить ваше внимание на тот факт, что Грендель - изгнанник. А изгнание у древних обитателей Европы, в сущности, означало смерть. Буквально или метафорически. Отлученный от социума если и выживал, то все равно оставался для племени существом в некоем пограничном состоянии, поскольку был полностью лишен, образно говоря, подпитки сакральными энергиями, потоки которых шли через коллектив. А без таковой человек не жил, а лишь существовал. Это как раз возвращает нас к вопросу о нежити. А если вспомнить, что Грендель "только места высокого, освященного Богом, не касался, поганый"... Уже начинает кое-что напоминать, не правда ли? - Эрик прищурился. - Абстрагируясь от деталей, можно рассматривать Гренделя как олицетворение протеевой стихии, которая грозит разрушить хрупкий мир цивилизации. Также можно усмотреть в нем и образ подсознательного. Это противостояние хаоса и космоса в самом человеке и в мире, где человек выступает как сила, упорядочивающая и структурирующая, в противовес дикому разгулу элементов. Бытие Человеческое против Иного Бытия. Так вот, в XVIII и еще больше в XIX веке, с появлением сначала готического романа, далее романтизма и, позже, декаданса, происходит пересмотр взаимоотношений между нормальным и ужасным.
   Как ни парадоксально, но в классическом готическом романе фигура вампира толком ни разу не появилась. Главными его героями были, скорее, призраки и прочая неприкаянная околопризрачная нечисть... - раздался кашель, причем кашель явно имел какой-то подтекст. Эдвард повернулся к источнику шума. Эрик тоже. На верхнем ряду Самсон Нюджент, до того момента строчивший в блокноте, шепотом воскликнул: "Что?! Мне интересно!" Тэд глянул на него, как на дурака, и махнул рукой. - Однако своим обращением к сфере коллективных СТРА-ХОВ, - Эрик постепенно повышал голос, покуда последнее слово не вышло похожим на злобный рявк сквозь зубы, - "черная" беллетристика подготовила почву для триумфального выхода ВАМ-ПИРА. Когда отошла в прошлое эпоха Просвещения, после долгого замалчивания, как это часто бывает, все монструозное и иррациональное тут же расплескалось по Европе. А вера в классические идеалы и мощь разума подверглась серьезнейшей ревизии. Это и стало возвращением мозаичного и аморфного Гренделя, который со временем распался на демонов, чудовищ и вурдалаков.
   Само слово "вампир" пришло где-то в начале XVIII века из восточной Европы, где легенды о вампирах и оборотнях были гораздо более распространены, чем на Западе. И надо заметить, что традиционный фольклорный вампир кардинально отличается от того, кем он стал в западной культуре...- тут Эрику пришла в голову неожиданная мысль, и он с оживлением и язвительностью прибавил: - Кстати говоря, господа, столкновение этих двух типов вы найдете на страницах книги незабвенной Энн Райс, в эпизоде, когда "плакучий" Луи и мелкая бестия Клодия во время путешествия по Трансильвании подвергаются нападению живого мертвеца местного разлива. Наши, конечно же победили... - по лицу Эдварда скользнула улыбка. Вновь и вновь, улавливая приметы сходства в своих собственных и его размышлениях, Эдвард и удивлялся, и радовался. Ни вялый Луи, ни, тем более, этот маленький уродец, Клодия, не вызывали у него симпатии. Они были ненастоящими: слишком тоскливо-человеческими представлялись их душевные движения. Другое дело - бесшабашный, резкий и совершенно свободный от условностей Лестат или великолепный Арман...Да, таким должен быть вампир: красивым, независимым, мудрым... бессмертным...
   - Так вот, - Эрик продолжал, - в XVIII веке западному культурному сознанию вампир представлялся живым мертвецом, полностью лишенным каких-либо человеческих эмоций - репрезентацией абсолютного трансцендентного зла. Никому в голову даже не приходило анализировать внутреннюю жизнь этого существа, поскольку оно было выходцем из иной реальности, и ни о каком совмещении человеческого и вампирского не могло быть и речи. Надо заметить, что данный тип вампира действительно обладал качеством неподдельной потусторонности. Однако эпоха романтизма иначе расставила акценты художественно-философской рефлексии в проблеме Другого.
   Итак, считается, что начало новой западноевропейской традиции в художественном изображении вампира положил один дождливый вечер 1816 года на вилле Диодати, расположенной у южной оконечности Женевского озера. В тот вечер лорд Джордж Гордон Байрон под впечатлением "Фантасмагорианы", собрания страшных историй о призраках, привидениях и фантомах, предложил небольшой компании своих друзей устроить литературное соревнование. Плодами этого соревнования стали две работы, совершенно разные по своему художественному и философскому масштабу, но, в конечном счете, имевшие одинаково ощутимый резонанс во всей европейской культуре. Из-под пера Мэри Годвин, гражданской жены поэта Перси Биши Шелли, вышел выдающийся образец готического романа под названием "Франкенштейн или новый Прометей". Меж тем Джон Уильям Полидори, личный секретарь и врач лорда Байрона, разразился небольшой повестью, озаглавленной "Вампир". Как бы обидно ни было мне лично, - услышав последнее, Эдвард подумал: "Ох, ничего себе! Это все равно, что прямо заяв...черт, ладно, глупости..." - но здесь придется признать, что могучее и "пышношумящее", как говорил Гомер, древо вампирской литературы выросло из довольно чахлого ростка. Без обиняков скажу, что повесть "Вампир" - это проходная вещь, даже несмотря на свой байронический пафос. Она, возможно, скоро затерялась бы среди моря подобной "страшной" беллетристики, если бы не разразившийся вокруг нее scandalum magnum. Произведение было напечатано под именем лорда Байрона, и отношение Байрона к данному подлогу ясно выражено в следующих строках: "...Если книга нелепа, то я хотел бы отвечать только за собственную глупость, и ничью более. Помимо всего прочего, я испытываю личное отвращение к вампирам..." И тем не менее, именно образ изгнанника лорда Байрона, духовного и интеллектуального гиганта, снедаемого демоническими страстями, во многом стал отправной точкой для развития характера вампира. В поэме "Гяур" уже прорисовывается его образ:
  
   Ты снова должен выйти в мир
И, как чудовищный вампир,
Под кровлю приходить родную,
И будешь пить ты кровь живую
Своих же собственных детей.
Во мгле томительных ночей
Судьбу и небо проклиная,
Под кровом мрачной тишины
Вопьешься в грудь детей, жены,
Мгновенья жизни сокращая...
Когда с кровавыми устами,
Скрежеща острыми зубами,
В могилу с воем ты придешь,
Ты духов ада оттолкнешь
Своею страшною печатью
Неотвратимого проклятья.
  
   Заметьте, здесь мы находим уже не бессмысленного зомби, а существо страдающее, тяготящееся своим проклятием.
   И все же Полидори был первопроходцем. Придав своему лорду Рутвельну внешние и внутренние черты не только байронического героя, но и его светлости, самого лорда Байрона, Полидори тем самым открыл путь для дальнейшего осмысления красоты и притягательности вампира, - произнес Эрик, бывший в понятии Эдварда, ни чем иным, как воплощением этого мрачного магнетизма, "хрустальной красоты вампира", как его определила непревзойденная Энн Райс...И тут же Эдвард, как обухом, получил ехидное: - Даже экстерьер первого парня на деревне в исполнении Полидори вполне отвечал современному стандарту: "Несмотря на мертвенную бледность, его лицо, никогда не розовевшее от смущения и не разгоравшееся от движения страстей, было весьма привлекательным, и многие охотницы за скандальной славой всячески старались обратить на себя его внимание и добиться хоть каких-нибудь знаков того, что напоминало бы нежную страсть", - отменно издевательски прочитал профессор.
   - XIX век ознаменовался стремительным развитием массового литературного рынка. В ту эпоху появляется несметное количество развлекательной "ужасной" прозы, в которой весьма часто "сеанс черной магии" заканчивается ее "разоблачением". Прием этот, хочу заметить, позже активно применялся в советской России 20х-30х годов, когда обязательным требованием для "магического" - циркового, к примеру, - представления было последующее раскрытие секретов фокусника. Готический рассказ был тоже построен таким образом, чтобы в конце его все невероятные, фантастические и страшные явления вдруг нашли вполне рациональное или научное объяснение. Хороший пример - повесть Жорж Санд "Зеленые призраки". Фантомы оказываются ряжеными, живые мертвецы - людьми в летаргическом сне и так далее. Таким образом, через причудливые кружева готической формы просвечивала практичность эпохи (две клуши справа от Эдварда опять хихикнули). Читателю надлежало усвоить главное: что столкновение с иррациональным, которое, рушит здание привычного миропорядка... - тут взгляды Эрика и Тэда Нюджента, что называется, скрестились, и произошла краткая, но очень неестественная пауза, - ...должно в конечном итоге оказаться лишь временным помешательством. Также и наплыв неконтролируемых страстей, который время от времени расстраивает привычное течение жизни индивида, есть лишь испытание его характера и подлежит преодолению. Страх - это своего рода упражнение для развития душевных способностей. В конце произведения герой непременно выбирается из дантовского "сумрачного леса", возвращает себе космос - организованную и упорядоченную вселенную - да еще и получает невесту в придачу. Кстати сказать, свадьба героя есть один из обязательных мотивов устной народной традиции, поскольку супружество и продолжение рода, как сакральные элементы, обеспечивают повторяемость и неизменность жизненных природных циклов - человек во всякое время воображает, будто несет на своих плечах мироздание...- Эрик усмехнулся, как если бы свысока смотрел на наивность этой веры.
   А Эдварда его насмешка натолкнула на размышление о следующем: что если те безумные догадки, которые навязчиво преследовали его, когда он наблюдал за Эриком, оказались бы правдой? Как он тогда очутился здесь, в стенах университета? Зачем? Что это - изысканное хобби? Изучать, анализировать страхи, заблуждения, предрассудки и наблюдать, как они околесицей наматываются на жизнь каждого нового поколения, а потом вылезают на страницах книг... одни и те же в своей сущности... Эдвард также подумал, что окажись он вырванным с помощью какой-нибудь чудесной силы из замкнутого круга временного, конечного и смертного бытия, все человеческое - то есть, жалкое, никчемное и пошлое - потеряло бы для него значение... И, наверное, он бы не смог относиться к людям иначе, чем как к подъяремному скоту...собственно говоря, того они и заслуживали.
   - Однако под тонким защитным напылением всеобщей респектабельности никогда не прекращали протекать весьма причудливые процессы. Именно застегнутая на все пуговицы викторианская эпоха исторгла из себя монстров, которые до сих пор населяют нашу культурную среду. Эти другие монстры вовсе не были хитроумными розыгрышами. Они были реальны, телесны, - Эрик похлопал себя по бокам, - и наряду с ужасом вызывали животный восторг. Эпоха декаданса, наступившая во второй половине XIX века, провозглашает самодавлеющую ценность прекрасного, а также представление о безобразном не как об отрицании красоты, но как о ее обратной стороне. Тревожные аспекты жизни: болезнь, преступление, порок, все мрачное, демоническое и ужасное приобщается к миру искусства. Красота сплетается с уродством, до крайней степени обостряя ощущение как первого, так и второго, прекрасное перетекает в отвратительное и обратно. Двойственность монстра с каждым новым витком его развития становится все более осязаемой. Вспомните Уайлдовские "сообщающиеся сосуды" - Дориана Грея и его портрет. Здесь хочу заметить, что в фигуре Дориана Грея проступает очень много вампирического. Взять хотя бы его почти сверхъестественную красоту, неувядающую молодость и полнейшую безнравственность. Под безнравственностью я здесь подразумеваю выключение из буржуазной морали и существование в согласии с собственной доктриной, в центре которой поставлено эстетическое чувство. Сразу вспоминается высказывание Уайлда о какой-то книге: "Она хуже, чем аморальна. Она плохо написана". Дориана Грея так же, как и вампира, преследует вечная жажда, которую он утоляет, губя других. Лорд Генри при этом действует как демон-искуситель...либо как инициирующий вампир, что, в сущности, одно и то же...- при этих словах Эдварду, старавшемуся уловить любое ничтожное движение на странном лице Эрика, показалось, что его выражение приобрело необычную жесткость. Словно по нему пронеслись тени каких-то черных, сумрачных воспоминаний...- Последний в свою очередь впивает жизненный дух чистого юного существа, ни мало не заботясь о его будущем: " Этот мальчик с прекрасным лицом и прекрасной душой вызывает к себе живой интерес. Не все ли равно, чем все кончится, какая судьба ему уготована?" Его страдание будит любовь к прекрасному, раны его - " прекрасные розы".
   Обрисованные мною тенденции естественным образом ведут к тому, что двойственность приобретает и первейший среди монстров - Вампир. Завораживающая его сила с самого начала произрастала из околоэротической привлекательности. Вампир - это хищник, и в человеке он вызывает инстинктивный страх. При этом давно замечено, что агрессивное поведение и поведение ухаживания несут черты сходства и, очевидно, возбуждают соседние центры в головном мозгу. Как пишет Паскаль Киньяр в философской работе "Секс и страх" (Опять смешок справа. Они совсем, что ли, идиотки, или сказывается близость Тэда Нюджента?): "Техника гипноза - это всего лишь один из эффектов этого живого поиска зачаровывающей жестокости, которая, напугав жертву, привела бы ее к повиновению или, по крайней мере, ввергла бы в изначальное детское, каталептическое, пассивное, подчиненное состояние". Вампир становится обольстителем, ища утоления совершенно иной страсти, нежели та, которую он возбуждает в человеке, - новенькие опять перешептывались. Тэд что-то бухнул своим грубым баритоном, и "Саманта" согласительно ему покивал, не сводя глаз со Стентсона. Когда Эрик повернулся в их сторону, длинный поспешно ткнул брата локтем в бок и оба замолчали.
   - Этот мотив ясно отразился в повести Джозефа Шеридана Ле Фаню 1872 года "Кармилла", который одним из первых изобразил женщину-вамп. О странной мимикрии монстра устами героини в повести говорится следующее: "Это походило на пыл влюбленного; это приводило меня в смущение; это было отвратительно, и все же этому невозможно было противиться. Пожирая меня глазами, она привлекала меня к себе, и ее жаркие губы блуждали по моей щеке..." И еще : " Я прихожу к тебе, как ты в свой черед придешь к другим и познаешь восторг той жестокости, которая есть не что иное, как любовь". Ну, здесь надо также учитывать провокационный характер сюжета, поскольку намек на страсть между двумя женщинами в пуританской Англии был, прямо скажем, вызывающ. И тут же позволю себе привести сходный пассаж из Энн Райс, на современный вкус вовсе не шокирующий и, я бы даже сказал, довольно обычный для вампирской прозы: "Он сам подставил горло моему жадному рту, приник ко мне всем телом, и я почувствовал, как напряглась его мужская плоть. Сдавленный стон вырвался из моих губ, но он прижался ко мне теснее, припал губами к моей холодной, безжизненной коже. Я вонзил зубы в его горло, его твердая плоть вжималась в мое бедро; моя страсть оторвала его от пола, и мир перестал существовать, остались лишь ритмичные удары его сердца; как волны, они прокатывались по всему моему телу, невесомый, я раскачивался вместе с ним, упиваясь его плотью, его чувственным восторгом, его сознательной страстью к самоуничтожению", - Эдвард почувствовал сильное волнение. Каким-то непостижимым образом Эрик избрал для цитирования именно тот отрывок, который всегда вызывал у него неистовый восторг. Он восхищался эмоциональной силой, которая была вложена в каждое слово, тем, насколько прочувствована, прожита, выстрадана была эта сцена триумфа чудовищной страсти и красоты. Момент экстаза и слияния; включение в систему кровообращения потустороннего мира; порыв принести себя в жертву высшему и совершенному существу. Слова, произносимые ровным сочным голосом Эрика, и сами звучали, как удары отдающего свою последнюю кровь сердца...Тут Эдвард, отвлекшись на мгновение, услышал, что Эрик прыснул со смеху: - Извините, не могу сдержаться, - проговорил он с кривой и немного презрительной ухмылкой, - "моя страсть оторвала его от пола" ... надо ж было так изголиться... - студенты тоже гоготнули.
   "Циничен..." - мрачно подумал Эдвард. - "Или просто смеется над человеческими потугами понять..."
   - И так далее, и тому подобное, - заключил Эрик. О "Дракуле" Брема Стокера я даже не хочу заводить разговор, потому что с таким букетом перверсий мы непременно просидим тут до захода солнца, а вы теперь знаете, чем это чревато... - он медленно, немного театрально обнажил зубы в хищной улыбке. Затем он перевел холодный взгляд на "чету Нюджентов" (так последних юмористически окрестил Эдвард). И, что бы вы подумали, предпринял наглый красавец, уловив на себе взгляд профессора? Нахал тут же сделал вид, что, одолеваемый скукой, клюет носом. Эрик немедленно отреагировал: - Тэд, вам совсем тоскливо? Хотите что-нибудь почитать? - вкрадчиво-язвительным тоном спросил он. - Луиза, у вас журнальчика не найдется для мистера Нюджента? - обратился он к главной несушке. А она, надо сказать, только что не захлопала крыльями от восторга.
   - Для мистера Нюджента у меня найдется все, что угодно, - медовым голосом проворковала она. Да...ворковать она тоже умела, хотя обычно либо кудахтала, либо натурально каркала, когда ипостась мегеры брала верх над всеми другими ее ипостасями. Лу с глупейшим жеманством, которое Эдвард не выносил в женщинах, вынула из сумки номер "Космополитен", но, едва Эрик протянул к нему руку, она прижала журнал к себе и надменно проговорила: - Не беспокойтесь, я отнесу.
   - Вы очень любезны, - ни одна нота в голосе Эрика не выдала его к ней отношения...ну, ведь, не мог же он на самом деле благожелательно относиться к этакой дуре!
   Лу поднялась со своего места и поплыла к Нюдженту. Как она старалась! Тед, неприятно лыбясь, смотрел то на ее физиономию, то на вырез кофточки, а вся группа приковалась к виду сзади. Ее плавно раскачивающиеся бедра действовали завораживающе, словно маятник в руках гипнотизера. Эдвард с трудом подавил смешок, но при этом невольно испытывал неловкость. Можно было выставить себя дураком перед кем угодно, но только не перед ним. Ничего не могло быть жутче, чем вызвать эту высокомерную, холодно-вежливую улыбку, полную презрения. Лу остановилась, повела плечами, склонив голову, так чтобы ее прическа перетекла на одну сторону и открыла шею, и с томностью неописуемой протянула Нюдженту журнал.
   - Кофейку не желаете, чтобы взбодриться? - спросил учтивым тоном Эрик.
   - Да, не откажусь. Крошка, сгоняешь? - кивнул Тэд, обращаясь к Лу. Та, естественно, сначала вспыхнула, потом побледнела, потом кулачки ее сжались, и она зашипела, словно гюрза: " Я тебе чего, официантка что ли?"
   Эрик поспешил вмешаться:
   - Тэд, - сказал он, - вы сможете меня в таком случае ненадолго заменить? - это предложение прозвучало настолько неожиданно, что вся аудитория замерла. "Саманта" уткнулся лицом в стол и обхватил голову руками.
   Вот теперь-то Нюджент обязан был сдрейфить. Потому что всему есть предел. Есть предел наглости, безалаберности и апофигизму. И у терпения Эрика тоже наверняка был свой предел, и меньше всего хотелось нащупывать его опытным путем.
   Тем не менее, после заминки, которая длилась не более трех секунд, Нюджент ответил:
   - Нет проблем. А что мне делать? - он поднялся со стула и отправился вниз к кафедре. Такое складывалось впечатление, будто ни чувство меры, ни, тем более, чувство смущения Нюдженту просто не были знакомы. Он внушительной кавалерийской походкой подошел к Стентсону и сказал ему то ли как-то по-приятельски, то ли с чуть с издевкой:
   - Итак?
   Эдварду само собой вдруг подумалось, что этот парень... что здесь что-то происходило подозрительное.
   - Развейте пару предрассудков относительно вампиров, - пожал плечами Эрик. - Вы, ведь, в состоянии это сделать? Даю вам, скажем... четыре минуты. Вы какой кофей предпочитаете?
   - Каппуччино, - ухмыльнулся Тэд.
   - Ох, не советую, - ухмыльнулся Эрик.
   - Тогда черный, без сахара.
   - Хорошо, Тэд. Че-ты-ре ми-ну-ты, - повторил Эрик раздельно, и, обратившись к студентам, хриплым шепотом, но вполне отчетливо, сказал: - Он в вашем распоряжении, - и ушел.
   "Сейчас начнется потеха!" - только Эдвард собрался кинуть в наглого Тэда Нюджента первый камень, как парень, не давая никому времени опомниться, заговорил уверенно, спокойно, и даже в какой-то профессиональной манере:
   - Ну, коллеги...предрассудков в литературе можно накопать целую кучу, как земляных червей на кладбище. Даже в справочниках пишут, что вздумается, не говоря уже обо всяких трэшовых ужастиках. Это очень мешает в работе... в изучении вопроса. Например, вся эта история с чесноком. Этот...как его...Сэ-эм? - Тэд защелкал пальцами и просительно посмотрел на брата. Тот буркнул: "Стокер". - Точно! Стокер придумал шнягу с чесноком, а все подхватили. Хотя никогда вампиры никакого чеснока не боялись. Так что если вы сунете связку кровососу, то он сначала над вами поглумится, а потом заставит весь его съесть и нательным крестом закусить. До крестов им тоже, кстати, как до фонаря, а некоторые даже носят их с понтом в качестве украшения. А вот святая вода действует как раз-таки очень неплохо, - на лице Тэда появилась кровожадная усмешка. - С солнечным светом тоже получается полная лажа. Настоящий вампир...ну, в смысле, современный... в кино... солнечного света не боится. Это правда, что кровососы ведут ночной образ жизни и охотятся исключительно после заката, однако солнце их не убивает. Впрочем, днем они несколько вялы и, в основном, дрыхнут...
   "Осведомлен...Хотя, заметьте, Эрика вялым никак назвать нельзя..." - Эдвард почесал затылок. "Но, ведь, ни хрена же днем не видит! Странное совпадение...Может, связано как-то... Черт! Глупости!"
   - Хотя насчет спанья в гробах - это какая-то дурацкая выдумка. Очень эту фишку любили в старом кино - чтоб страшнее было. А вообще вампир - это очень опасное существо. Если охотник с ним связывается, то ему приходится продумывать каждый шаг. Кровосос очень силен и быстр, у него обострены все чувства, он может рвануть по вертикальной стене, прыгнуть черт знает, с какой высоты... И дерутся они, как сволочи... поэтому в рукопашную вступать человеку с вампиром категорически не рекомендуется - порвет на британский...кхм... - Нюджент запнулся и покосился на дверь, - флаг, как нефиг делать. Короче, вампир - это совершенный, жестокий хищник с человеческим интеллектом. Но, если подойти к вопросу по-умному, то можно справиться, - опять эта азартная злая улыбка. - Против вампира безотказно действует старый добрый осиновый кол и старая добрая серебряная пуля. Но лучше всего - мачете, потому что надежнее отрубить ему голову. А если требуется просто обездвижить, то рекомендуется использовать кровь мертвеца. Вампир переносит только свежую, еще не остывшую кровь, а от мертвой его начинает так колбасить, что можно делать с ним, все, что заблагорассудится. Еще есть кое-какие амулеты, которые как раз в некоторых фильмах используются...Сэм, - Тэд обратился к своему братцу. Длинный у него, видимо, был вместо записной книжки. - Ты не помнишь, какие там амулеты бывают?
   - Нет, не помню, - отрезал Самсон Нюджент. Он выглядел так, словно в любую минуту мог взорваться.
   - Ладно...- поджал красивые губы Нюджент. Тем временем Эрик вошел обратно в аудиторию, держа в каждой руке по большому пластиковому стаканчику с крышечкой, ногой прикрыл дверь. - Превратиться в вампира от одного укуса нельзя...
   - Тэд, регламент! - напомнил Эрик подходя к Нюдженту.
   - Пять сек. От простого укуса, скорее, умирают, а обращение происходит только по воле вампира. Для этого он должен напоить жертву своей кровью. Точка! Я все сказал. Фу-ф...- Тэд сделал жест, будто вытер пот с лица, и самодовольно воззрился на Стентсона.
   - А правда говорят, - вдруг раздался желчный голос Лу, - что вампиры непревзойденны в искусстве любви? - она подперла ладошкой подбородок и вызывающе посмотрела на Нюджента. Эдвард чуть не расхохотался. Фантастический идиотизм!
   - Неправда, - ответил Тэд, улыбаясь, как Элвис, одной стороной рта. - Все они - лишь жалкие подобия меня!
   - Не задавайтесь, Тэд, - сказал Эрик и вручил ему стаканчик. - Держите, заслужили.
   - Как видите, - сказал Тэд, - меня тухлыми помидорами не закидали.
   - А вы что, подали повод закидать вас помидорами? - удивился профессор. - Тэд, я доверил вам лекторское место. Это большая ответственность. Вы просто не имели права на провал, - сказал он строго, смотря на Нюджента немного снизу вверх. - Можете идти, благодарствуйте.
   - Я могу еще об оборотнях рассказать...
   - На место, я сказал! - сжирая Тэда Нюджента взглядом, очень тихо рыкнул Эрик. Наверное, из студентов только Эдвард расслышал его слова.
  
   - Господа, теперь, вооруженные до зубов сакральным знанием - спасибо мистеру Нюдженту, - профессор слегка поклонился Тэду, на что Тэд ответил ему небрежным приятельским кивком, - мы готовы вынырнуть обратно в современность. И чтобы дать вам пищу для размышления, позвольте зачесть отрывок из бестселлера Стефани Майер "Солнце полуночи". Напоминаю: те же "Сумерки" - вид сбоку, - Эрик сорвал с планшета и кинул на кафедру очередной листок. - Пища, конечно, скудная и малопитательная - сплошная грубая клетчатка. Однако нам, книжниками, не привыкать к целлюлозе, как считаете? ... Надо бы предварительно какую-нибудь картинную позу принять... как на полотне Жана Дельвиля...- заметил он и встал вполоборота к аудитории. Эрик был, как ирландский танцор, прям и статен; он повел плечами и манерным движением вытянул вперед правую руку, в которой держал текст. И в действительности сделался картинен, вернее сказать, как-то сатирически элегантен, чем недвусмысленно намекнул на свое собственное отношение к цитируемому отрывку. - "А тем временем, " - начал Эрик глухим голосом, - "она шагнула в поток ветра от кондиционера, и я почувствовал ее запах. Ее аромат сразил меня как таран, как взрыв. Нет слов, достаточно сильных, чтобы передать то ощущение, которое поразило меня в тот момент. В ту секунду я оказался как никогда далек от того человека, которым когда-то был, я утратил последние клочки человечности, которые еще во мне оставались..." - Эрик сделал паузу и покосился на студентов, коротко им улыбнулся сверхъестественной своей улыбкой. - " Я был хищником. Она была моей добычей. И больше не было ничего во всем мире, кроме этого... "
   Эдвард вслушивался в его интонации и наблюдал за выражением странного лица, "исхлестанного молниями", подобного лику мильтоновского Люцифера. Он хотел понять, искренне ли Эрик подтрунивает, или это тоже маска. Может быть, он смеется, чтобы справиться с собой, со страстью, которая каждый миг жизни владеет всем существом вампира? Может, ему самому, как никому другому, знакомы завывания кровавой бури в душе?
   - "Не было комнаты, полной свидетелей - они все отошли на второй план. Я забыл, что так и не разгадал тайну ее мыслей. Тем более, что ее мысли уже не имели принципиального значения, потому что вряд ли у нее остается достаточно времени, чтобы думать о чем-либо. Я был вампиром, а у нее была самая сладкая, самая ароматная кровь, какую я только ощущал за все восемьдесят лет своей жизни. Я даже не догадывался, что такой аромат может существовать. Если бы я знал, я бы давно отправился на его поиски. Я бы обошел всю планету из-за нее. Я мог только догадываться, какова она окажется на вкус..." - Эдвард вдруг явственно почувствовал солоноватый привкус во рту. А Эрик...да, он сглотнул, произнеся последние слова! Не могло теперь быть сомнения: ему ведомо это мрачное и сладостное чувство, и ему нравится раздразнивать свою собственную природу, играть с великолепным и безжалостным убийцей ...- "Жажда обжигала мое горло. Во рту пересохло, и даже то, что у меня жадно текли слюни, не помогало. Желудок сжался от голода. Я рефлекторно напряг мышцы для прыжка..." З-зап!!! - коротко рявкнул Эрик страшным голосом и рывком сделал разворот к слушателям. Некоторые даже подпрыгнули на своих местах. Эдвард удержался, не вздрогнул. - ...И перья во все стороны... - прибавил профессор, затем оскалился по-волчьи. - Позвольте теперь задать сакраментальный вопрос: вы лично когда-нибудь теряли самообладание от запаха крови? У вас рот наполнялся горькой слюной? Вы хотели вонзить зубы кому-нибудь в шею и ощутить, как по коже течет поток теплой крови? - Эдвард на вопрос профессора улыбнулся престранной улыбкой. - Надеюсь, что нет. Не дай бог... Хорошо, а помните, мы с вами оставили маленькую девочку в метро наедине...Марк, с кем мы ее оставили, я уже забыл?
   - С "Повелителем Полуночи", - отозвался Дауни в своей обычной манере - его тон, совершенно не сообразуясь ни с ситуацией, ни со статусом собеседника, всегда звучал так, словно его все достали.
   - Точно! Рискованно было ее с ним оставлять... О-кей. Так вот эта самая девочка... может быть, она не понаслышке знакома с вышеописанной симптоматикой? Опять, скажете, нет? Так какого, простите, черта миллионы людей по всему миру с жадностью потребляют этот продукт? Или, может, Оскар Уайльд ошибался, когда говорил, что "искусство - это зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь"?
   Эдвард насторожился. Уж не собирался ли Эрик, часом, скатиться до стариковского морализаторства и все испортить? Если бы заданный вопрос не был столь явственно риторическим, Эдвард бы возразил ему. Верно, имеются среди вампирской литературы дешевые поделки, им несть числа, они, как вредные насекомые, расползлись по книжным полкам и паразитируют на самой идее, все больше и больше ее опошляя. Однако существуют и Вещи, подлинные шедевры! Произведения глубоко философские, заставляющие задуматься над тайнами бытия... Эти уникальные работы, написанные совсем другого толка авторами, украдкой, иносказательно намекают на то, что у нашего мира есть и другое лицо - загадочное, ужасное и манящее... Разве не ясно, почему вампир притягивает и завораживает? Естественно, если скользить только по поверхности, то, можно и в самых изумительных сценах усмотреть лишь повод для дурацкого хихиканья. Но, если уж на то пошло, даже Сократу юноши предлагали свою любовь, потому что безмерно восхищались, потому что были благодарны учителю за знание, которое он позволил им черпать из чудесного источника своей мудрости...
   - Самая интригующая особенность современного вампира - это вовсе не кровопийство и не эсхатологическая угроза, исходящая от него, а конвергентная эволюция, которую монстр претерпел, постепенно превращаясь в человека. И это понятно: если бы вампир остался выходцем с того света, не имеющим ничего человеческого, тем самым он лишил бы нашу девочку возможности в него влюбиться. А нужно, чтобы она непременно влюбилась, иначе она не пойдет покупать каждую неделю книжки в мягкой обложке.
   Пласт массового искусства, имеющий своим центральным мотивом образ вампира и, немного шире, чудовища вообще, взял на вооружение две наиболее эффектные и эффективные находки прошлых столетий. Во-первых, прием остраннения, направленный на вывод вещи из автоматизма восприятия. На нем стоит готическая литература, изымающая героя из обыденной реальности и бросающая его в гущу всего экстраординарного и ужасного. Во-вторых, он эксплуатирует ту самую пресловутую темную притягательность, восславленную романтизмом. Однако массовое искусство использует доставшийся ему по наследству арсенал художественных средств специфическим образом.
   Прием остраннения - это тонкий хирургический инструмент, с помощью которого можно производить сложнейшие операции на мозгу читателя или зрителя... при условии, что последний согласен на напряженную работу мысли. Творческий читательский труд бывает иногда весьма нелегок, но только он позволяет вскрыть оболочки "странного" и увидеть под ними то, что автор хотел нам доложить о реальном бытие. Однако непривычная форма далеко не всегда вызывает интерес и желание ее разгадать, зачастую она наоборот провоцирует резкое отторжение. Потребитель массовой литературы, как вы сами понимаете, читает книгу не для того, чтобы потом брать Эрика Стентсона за пуговицу и спрашивать, как ему жить дальше. Потребитель покупает рСманы вместо "Прозака", ради психотерапевтического эффекта литературы, с помощью которой лечились от хандры еще наши бабушки. Массовый читатель ищет отдохновения. И книга для релаксации должна иметь четко прочерченную знакомую схему, по которой, как по рельсам, во время чтения пойдут читательские мыслительные процессы. Прием остраннения играет при этом крайне важную, но, все же, чисто декоративную роль - он создает антураж нетривиальности и загадки. Основой ему служат разного рода внешние несоответствия, часто оксюморонического характера...типа волка в классной комнате у учителя Вика из повести Джерри Пясецки "Учитель-Вампир". Они нужны, только чтобы удерживать внимание клиента. Это все - техника продаж. Автор книги сам выступает в роли балаганного зазывалы, открывая первую главу словами: "Нового учителя можно было описать одним-единственным словом - СТРАННЫЙ".
   Эдварду сразу припомнилось явление Стентсона на первую лекцию два месяца назад, и он едва слышно кашлянул в кулак... и тут же ему захотелось провалиться сквозь пол, потому что Эрик покосился в его сторону. Холодный взгляд кошачьих глаз словно придавил Эдварда к месту. Сколько раз он повторял себе, что с Эриком надо соблюдать крайнюю осторожность, ведь он все замечает...
   - Бутафорская странность оказалась вампиру очень к лицу, - продолжал профессор. - Но при этом его характер прорабатывается таким образом, чтобы под налетом интригующей противоестественности легко угадывались милые читателю черты его собственных грез и фантазий. Собирательный портрет "Принца Ночи" на поверку имеет больше сходства с портретом Прекрасного Принца, чем кого бы то ни было еще. Почему последний в своем чистом, беспримесном виде кажется нам скучным? Потому что он есть произведение архаичного мифологического сознания, основанного на тождестве, в том числе тождестве формы и содержания. У него отсутствует внутреннее развитие, нет диалектики. Мы же, имея сознание историческое или "романное", приучены к конфликтам и противоречиям... настолько, что само противоречие превратилось в общее место. Циклическое мифологическое время нас тоже не устраивает, нас захватывает прямая линия времени исторического с вечной неизвестностью впереди. Впрочем, как вы, надеюсь, помните, мифологичность фэнтезийной литературы обязывает автора утешить читателя, вернуть ему тем или иным образом покой, который украли ужасы и опасности романных перипетий. Даже если в конце седьмой книги герой погибнет, наш собственный мир от этого не должен померкнуть...не за то уплачены деньги!
   Вампир в современной массовой литературе отчасти и есть романный вариант Прекрасного Принца. Во-первых, он хорош собой (это подчеркнуть тремя чертами), у него есть шарм...либо, откровенно скажем, mojo. Во-вторых, он дьявольски умен, остроумен, элегантен и хорошо воспитан - эти качества восходят к Стокеровскому Дракуле. Причем, заметьте, politesse вампира обыкновенно связывается с древностью его лет. Еще одна особенность, которая тянется за нашим монстром с XVIII столетия и увековечена все тем же Стокером: вампир часто оказывается иностранцем...равно, как и дьявол. И, естественно, он смел и силен - почти все вампиры в душе непременно японские ниндзя, - прибавил Эрик с коротким сухим смешком. Эдвард попытался иностранного дьявола, который сейчас стоял около кафедры, слегка облокотившись на нее плечом, представить бьющим кого-нибудь по морде... получилось довольно занятно. Хотя Эрику более всего подходил дуэльный пистолет...непременно с кремневым замком... А профессор между тем снова перекинулся взглядом с Нюджентами, на этот раз с "Самантой". Самсон в первый раз за все время тонко улыбнулся и пошевелил плечом, словно разминая его. "Саманта" все-таки был поприятнее, чем его хамоватый братец, и лицо у него казалось интеллигентнее...
   - Конечно, встречаются разночтения, но прототипом в данной схеме явно выступает образ племенного вождя или сына вождя - самого, так сказать, завидного жениха на деревне. А червоточина, которой в обязательном порядке снабжается вся эта нарядность, как боевой шрам, служит для героя лишь декорумом... Одна моя знакомая художница рассказывала, что ей совершенно не интересно писать новую кружку. Однако кружка с кофейным налетом и отбитой эмалью, наоборот, обладает характером и историей, - во фразе профессора прозвучала ироническая нота.
   - Как я уже отмечал ранее, невозможно полюбить существо, с которым у нас нет никаких точек соприкосновения. В этой связи вампиру для пущей привлекательности придают все больше человеческих черт...а чтобы сделать его сверхпривлекательным, ему придают все больше черт сверхчеловеческих. Стержневым качеством вампира становится его необычайная, потусторонняя красота - это первое, что мы наблюдаем, когда герой, условно говоря, входит в комнату, и продолжаем наблюдать с разных точек на протяжении всего произведения. Особенно важно это для экранного образа. Но поскольку массовое кино и массовая литература теснейшим образом завязаны, очарование вампира естественным образом перетекает с экрана на печатную страницу и обратно. Мы уже отмечали в одной из первых лекций, что в некоторых произведениях массовой литературы описание героя может сводиться к лаконичному "он выглядел, как Бред Питт". Более точной и всеобъемлющей характеристики придумать просто невозможно. Понимая, что изобразительная сила и художественная ценность его дескрипций, мягко говоря, невелика, автор просто снабжает клиента перекрестной ссылкой.
   Хочу обратить ваше внимание на склонность к приукрашиванию внешнего облика монстра, смещение баланса между его монструозными и нормальными чертами в пользу последних. Эту тенденцию можно четко проследить в экранизациях...ну, скажем... "Призрака оперы". Взгляните на несчастного урода Эрика, - Эдварда словно розгой хлестнуло от странного соседства двух последних слов...да и сама фраза, судя по интонации, с которой произнес ее профессор, определенно, была с двойным дном, - в немом фильме 1925 года. Здесь "живой скелет", каким он представлен в романе, действительно ужасен, отвратителен и отталкивающ. Правда, у исполнившего эту роль Лона Ченни, в отличие от героя Гастона Леру, имелся, по крайней мере, нос. В 2004 году Джоэл Шумахер выпускает экранизацию мюзикла, где нам и вовсе вместо Призрака подсовывают статного красавца: тонкая талия, грудь колесом и мощный затылок. Единственное, что намекает на чудовищный физический недостаток Эрика - это изящная полумаска, которая может скрыть, разве что, констелляцию атрофических рубцов, оставшихся после юношеских прыщей.
   "Ну-ну, Эрик, опять насмешничаешь над человеческими напастями?" - подумал Эдвад, с неприязнью вспоминая свое собственное лицо, каким оно было два года назад. "Нет в этом ничего забавного, эти напасти лишь противны и пошлы. Они такие же ничтожные и унизительные, как, в сущности, и все человеческое".
   - И не важно, что "Ангел музыки" поет, откровенно сказать...хм...да, в общем... хреново он поет, простите мой французский, - Эрик с брезгливым выражением махнул рукой. - Зато костюмчик ладно скроен! - некоторые студентки переглянулись, скептически опуская уголки губ, и пожали плечами.
   Эдварду тоже не понравилась последняя ремарка. Не надо, для непрофессионала Батлер исполнил партии Призрака потрясающе! В них главное - не голос, а эмоциональный накал, который оперный артист и не передаст вовсе из-за условности своей техники. А костюмчик...у самого-то тоже не абы какой...А, Эрик? И вдруг Эдварду стало ясно: все, что профессор говорит, столь же двойственно, как и сама эта невероятная ситуация. Можно понимать Эрика строго буквально, а можно собрать как бы нечаянно оброненные им подсказки и увидеть то, что на самом деле стоит за его словами...Несомненно, Эрик и впрямь над всеми подъиздевывался. Эдвард, улыбаясь, низко опустил голову.
   - Да еще и этот изумительный гримерский ляп в сцене со срыванием личины...Хотя, вы знаете, - Эрик опять прищурился и чуть закусил губу, как он часто делал, когда что-то обдумывал, - я вообще не люблю думать о людях дурно, - разгадавший его Эдвард чуть снова не хихикнул, - и поэтому склоняюсь к мысли, что несоответствие внешности Эрика в маске и Эрика без оной - это не халтура, а сознательное принесение в жертву реалистичности во имя других, более высоких, целей. Большую часть времени Призрак явлен зрителю с наполовину закрытым лицом. И этот дэмон должен вызывать эстетическое наслаждение. Срывание маски - это сюжетный ход, который призван открыть зрителю темную сторону героя. А также разъяснить, почему, собственно, такой симпатяга обрек себя на добровольное изгнание в подземелье театра. Оказывается, под этой маленькой восхитительной полумаской прячется кошмарная травма на полголовы! Ясно, что грим в сцене совершенно другой, что у Эрика в данном эпизоде от негодования изменился даже цвет волос, но условность необходима, чтобы подчеркнуть нехитрую, набившую оскомину символику черно-белой двоякости человеческой души...Вспомните Харви Дента из комиксов про Бетмена. Меня лично удручает следующее: такое прочтение совершенно вымывает из романа его самую главную и самую ценную составляющую - иронию. Да, роман Гастона Леру пропитан иронией от начала до конца. Автор посмеивается над Эриком и Кристиной...- снова вдруг странная запинка и долгий, пронзительный и ледяной взгляд в сторону Тэда Нюджента, хотя тот, вроде, больше не буянил, а сидел тихо и слушал, подперев подбородок руками. Нюджент медленно выпрямился на стуле и с помрачневшим лицом смотрел на профессора. Глаз не отводил...какие, однако, у Тэда дьявольские глаза. Эдвард только сейчас это заметил - словно бесы пляшут в изумрудной тьме. - Он трунит над Раулем и откровенно издевается над второстепенными персонажами. "Призрак Оперы" - это произведение, пародирующее готическую традицию в целом.
   Но вернемся к кровососущим. Для того, чтобы вампир в обычной жизни был совсем, как человек - а у вампира, учтите, теперь есть "обычная жизнь", так что никогда не заговаривайте на улице с незнакомцами - у него даже пытаются отнять самый главный его видовой признак - клыки. Впрочем, не вполне успешно... В одном рассказе Эдгара Алана По, "Береника", главный герой становится одержим идеей заполучить зубы своей кузины и, когда та будто бы умирает от неизвестной болезни, внешне делающей ее очень похожей на вампира, он удовлетворяет свое желание. Он признается: "Из разоренного чертога моего сознания...не исчезало жуткое белое сияние ее зубов. Ни пятнышка на их глянце, ни единого потускнения на эмали, ни зазубринки по краям - и я забыл все, кроме этой ее мимолетной улыбки..." Обезумевший герой-рассказчик далее восклицает: "Toutes ses dents Иtaient des idИes!" Все зубы ее исполнены смысла! Зубы и в самом деле исполнены глубокого символического смысла, который идет на расшифровку прямиком в самые древние, животные отделы человеческого мозга. Зубы означают власть, силу, могущество, страх, опасность и смерь. Согласно мифу царь Кадм, основатель Фив, посеял зубы дракона, и из них выросли воины-спартанцы, которые сразу же устроили между собой кровавую распрю. Вампирские клыки, соответственно, - знак всего темного, звериного и кровавого, что привносит монстр в жизнь человека. У современного вампира клыки есть, но они, как правило, выдвигаются, раскладываются и прочими способами трансформируются лишь в момент, когда вампир совершает свое главное физиологическое отправление - убивает и пьет живую кровь, - у Эдварда опять сердце начало биться быстрее из-за охватившего его странного чувства. Он вообразил всю эту восхитительную грацию и силу, сконцентрировавшимися в одном мощном, мгновенном броске, и вслед за ним момент истины, секунды наивысшего наслаждения... - Клыки имеют свойства фетиша, вампирский укус при рассмотрении его во фрейдистском ракурсе понимается как аналог поцелуя, символ жажды близости и одновременно ее неприятия. Посему с коммерческой точки зрения окончательно подпилить вампиру клыки было бы ошибкой. Вампир просто обязан вызывать все эти змеиные шевеления в душе у своей жертвы - потребителя масскультурного продукта.
   Еще одна грандиозная подвижка в сторону очеловечивания - это развитие у вампира социализации. Чудовище с одной стороны встраивается в процессы человеческого общества, а с другой образует свои собственные "вампирионы". Впрочем, вампирский социум представляет собой буквальную кальку с человеческого. У изгоя и одиночки, каковым монстр был многие столетия, появляются кланы и семьи, иерархические структуры, тайные организации, бандитские группировки и тому подобное. Он обзавелся друзьями и, естественно, нажил себе врагов. Причем вампирские страсти по силе своей соотносятся с человеческими в пропорции один к десяти в пользу вампира. Эта театрализованная преувеличенность создает дополнительный внешний эмоциональный эффект.
   Идем дальше, - Эрик мельком взглянул на часы. - Вампир богат. Он красиво одевается, жилище его со вкусом обставлено, он ездит на дорогих автомобилях и коллекционирует предметы искусства. Причем, заметьте, богатство его приходит из весьма условных, эфемерных источников. Вроде как за несколько веков набилось по углам, словно пыль. Вампиры, как птицы небесные, не сеют, не жнут. Вся их трудовая деятельность, если таковая имеет место быть, носит совершенно условный характер. Это не более чем псевдореалистическая деталь, авторское самооправдание. Принц не должен работать. Он волен быть мыслителем, политиком или воином... на худой конец, поэтом - но никак не волопасом. Развлечения его тоже либо изысканны, либо вовсе эксцентричны - зависит от возрастного рейтинга. У Стефани Майер, например, вампирский молодняк в семействе Калленов не только играет в бейсбол, но и угоняет дорогие тачки...Вы знаете, мне сразу приходят на ум забавы английских лордов XVII века, которые, зная свою безнаказанность, издевались над прохожими, девиц затаскивали в глумилище - то есть, простите, в джентльменский клуб - и заставляли танцевать на столе или кричать петухом. Потом, правда, отпускали, иногда даже с серебряной монетой в кармане...
   Ну и, наконец, раз уж в вампире, как выясняется, столь велика доля человеческого, то самое время закрутить с ним интрижку, как вы полагаете? - Эрик сверкнул глазами и плотоядно улыбнулся студентам. - У Стефани Майер, с которой мы начали, примечательным образом сконструирована главная героиня, встречающая в лице вампира любовь всей своей небогатой событиями жизни. Белла Свон - это образ основной целевой аудитории. Я бы отнес к нему слова Тристана Корбьера: "Был очень лжив - и очень точен". Белла - пустой прозрачный сосуд, в который потребителю предлагается залить свою собственную персоналию. Не красавица, но со своими достоинствами; не обладает никакими экстраординарными талантами (большинство людей таковыми не обладает); живет в скучной провинции; к учебе относится весьма прохладно и не выказывает особого интереса ни к одному предмету; в спорте абсолютно безнадежна. Отношения с родителями - так себе, настоящих близких друзей она не находит среди соучеников - ее окружают люди, хоть и по-своему милые, но крайне ограниченные. Наконец, жизненные устремления Беллы Свон весьма размыты и неопределенны.
   И вот, в эту девочку влюбляется наш великолепный дэмон, Принц Ночи и просто хороший Вампир. Почему он выделил из безликой толпы именно ее? Если отбросить невнятное блеяние относительно других привлекательных сторон ее личности, совершенно четко вырисовываются два фактора: аромат и закрытость сознания Беллы для его всепроникающей телепатической способности. Это символы животного и человеческого начал. Отсутствие телепатической связи снимает, прежде всего, техническую проблему: ведь невозможно полноценно общаться с человеком, если его мысли слышно в прямом эфире. Во-вторых, это бесспорный знак исключительности героини, символ некоего "человеческого таланта", столь туманного, что читатель волен заполнить предоставленную ему форму любым собственным положительным качеством на выбор. На самом же деле за завесой, которую не способен отдернуть Эдвард Каллен, притаилась заурядность ничуть не меньшая, чем все остальные жители планеты Земля. Белла не зря задается опасным, но столь естественным вопросом: "Что он во мне нашел?" С другой стороны, схематическое изображение неординарности ума и жизненной опытности восьмидесятилетнего юноши-вампира не может не умилять. Тут и легкими штрихами намеченные речевые характеристики, и университетские степени (некоторым кажется, что только бессмертный имеет достаточно времени, чтобы получить приличное образование), и увлечение серьезной музыкой, и оригинальное, - Эрик изобразил пальцами кавычки, - "вампирское", так сказать, прочтение Шекспировских сюжетов. Все эти элементы антуража и трюки не могут не покорить сердце Беллы, в то время, как истинная глубина и незаурядность показались бы ей непосильным бременем.
   Если говорить об аромате, то в романе "Сумерки" это иносказание. Аромат выступает вампирским вариантом необъяснимого, внерационального притяжения, которое иногда возникает между людьми буквально с первой минуты их знакомства, когда вы чувствуете, что между вами проскочил словно бы искровой разряд, - на губах Эрика промелькнула улыбка. Это была какая-то другая улыбка - не та, обычная для него, холодная и ироническая, но юношеская, светлая. Через мгновение она погасла. - Аромат - это качество врожденное, его нельзя в себе развить. А любить за аромат - значит любить ни за что, бесплатно, gratis. И, наверное, каждый в глубине души мечтает быть принятым таким, какой он есть, без внутренней работы, не трудясь во имя того, чтобы стать достойным любви. Однако для этого требуется какое-то совершенно чудесное везение. И книга Стефани Майер подспудно сулит его каждому. В подсознание потребителя инжектируется установка на то, что в один прекрасный день он может приглянуться представителю высшей касты, и тогда, чуть-чуть помучившись, он с полным правом скажет: "Жизнь удалась!" Это еще одна грань философии get-rich-quick.
   Также вампирской литературой стабильно транслируется идея существования двух цивилизаций: низшей и высшей. Первая - это обыватель с его мелкими, приземленными, одуряющее скучными проблемами и радостями. Обыватель есть ничтожество и жалкая карикатура на потусторонее существо. У Энн Райс читаем: "Его движения были хотя и спокойны, но необычайно стремительны, и рядом с ним я казался карикатурой на человека". Или у Майер: "...его волосы были уложены с помощью геля в легком беспорядке. Нетрудно было догадаться, откуда он черпал вдохновение, но внешность Эдварда - это не то, чего можно достигнуть простым подражанием". Естественно, если различия закреплены на генетическом уровне! Вторая цивилизация - это мир существ совершенных, чья жизнь лишь издалека сияет "маглу" неземным, извините за плеоназм, сиянием. Здесь есть и вулканические страсти, и смертельные опасности, и красота, и любовь до гроба... и не надо каждый день просиживать в офисе. Вампир - это властелин, который волен отнестись к людишкам либо как к грязи под его царственными ступнями, либо - если он добр и сострадателен - пожалеть нас, сирых и убогих... Да, я вас слушаю, мистер Нюджент? - оборвал сам себя Эрик и обратил взор на поднявшего руку Тэда.
   - Сэр, у меня тут мысль возникла насчет вампиров...- начал тот, но профессор не дал ему договорить.
   - Гоните вы такие мысли прочь, иначе спать будете плохо, - с резкостью для него, прямо скажем, необыкновенной ответил Стентсон.
   - Минуточку...- хотел возразить Нюджент.
   - Дин! - рявкнул Эрик.
   - Тэд, - глухо поправил Нюджент.
   - Простите, Тэд... Так вот, Тэд, я на вас потратил уйму внимания и лекционного времени, - теперь стало совершенно очевидно, что Стентсон не на шутку разозлился. - Будьте так любезны, позвольте мне закончить. После лекции - милости прошу на сеанс обмена мыслями...у меня тоже появились некоторые соображения, которыми я желал бы с вами поделиться.
   - Ладно... о-кей, - сказал Тэд, задетый тем, что его принародно отшили, да еще и перепутали имя.
   Эдвард, по правде сказать, был уверен, что Эрик оговорился нарочно. Известно, насколько это неприятно и всегда сбивает с толку. Хорош! Решил развить историю с "Самантой", да еще и имя выдумал какое-то дурацкое... плебейское. Тут у Эдварда возникла догадка, которая едва не заставила его расхохотаться во все горло. Почему "Дин"? Да потому, что это звучит почти как "Дик"! Очень дрянно звучит, просто на характер Стентсона сказать это в открытую, было бы излишней прямолинейностью. А Эрик вкрадчив и мягок...но уж если цапнет, то мало не покажется. Хорош! До чего хорош!
   - Благодарю, - рыкнул профессор и поджал раздраженно губы, на челюстях у него ходили желваки. - ...Итак...эм... Вампиром возможно стать, только благодаря счастливому случаю. Работа, семья, учеба, личностное саморазвитие - все тщета. Гарантированно осчастливить и обессмертить может только впрыск вампирского яда. Тяжко и больно признаться себе в том, что это - лишь плоды разыгравшегося коллективного воображения...но никто и не требует от нас этого! Мечтать о готическом вампирском счастье правильно и хорошо, особенно если фантазии требуется постоянная аудиовизуальная подзарядка. Привлекательность вампира Стефани Майер объясняет следующим образом... цитирую: " Я самый совершенный хищник на земле, ясно? Тебя привлекает все: мой голос, грация, лицо, даже запах?.. Можно подумать, мне это нужно!... Можно подумать, ты могла бы скрыться! Я бы добился своего и без смазливой физиономии!... Можно подумать, ты смогла бы мне сопротивляться... Я оцепенела от страха. Никогда раньше Эдвард не показывался мне в своем истинном обличии. Зверь, настоящий зверь... но какой красивый! Лицо мертвенно-бледное, глаза блестят... Я чувствовала себя маленькой птичкой, завороженно смотрящей на королевскую кобру..." Ложь! Ничего бы он не добился без смазливой физиономии, без навязшей на зубах грации и пресловутого запаха. И когда наш дорогой Луи в вампирском театре мысленно вопиет: "Я хотел ее прямо сейчас! Да, я хотел ее..." - это глас самого зрителя, читателя, словом - потребителя. Но мы, завороженные существом, глядящим на нас из "волшебного зеркала", должны хотя бы краем сознания помнить, что самый главный хищник во всей этой истории вовсе не вампир, а кое-кто другой...
   - А кого вы имеете ввиду? - пискнула Лу заискивающим голосом. Она понимала, что к Эрику сейчас не рекомендуется лезть с вопросами, и в то же время была заинтригована, и заодно внимание хотелось к своей персоне опять привлечь...
   - Того, кто штампует миллионными тиражами эту словесную пачкотню, - резковато бросил в ответ Эрик. - От этого невозможно укрыться, средства коммуникации структурируют мышление любого человека: мое, ваше, девочки в метро. Маршалл Маклюэн писал, что воздействие медиа - сюда же относится и книга, и кино - происходит вне зависимости от того, подозреваем мы об этом или нет. Королевская кобра в любом случае нас завораживает, даже если мы почитаем себя заклинателями змей. С чего бы нам идти в заклинатели, если бы кобра была нам безразлична? Но надо, по меньшей мере, осознанно и строго оценивать любой кусок информации, который к нам поступает на анализ. Иначе какое-нибудь не то послание непременно обойдет защитные барьеры и засядет в голове. Почитайте Олдоса Хаксли, он еще в начале 30-х, пусть и немного прямолинейно, местами чуть-чуть наивно, но совершенно верно расписал всю эту механику.
   Вместо заключения, позвольте зачитать вам следующие строки:
   "...Из литературы и искусства мы постепенно вытравим их социальную сущность, отчуждим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс...
   ...Литература, театры, кино, пресса - все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства, мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства - словом, всякой безнравственности...
   ...Мы будем расшатывать, таким образом, поколение за поколением... Мы будем драться за людей с детских, юношеских лет, будем всегда главную ставку делать на молодежь, станем разлагать, развращать, растлевать ее". Аллен Даллес, директор ЦРУ, 1945 год.
   " Опа!" - Эдвард съехал вниз по спинке стула.
   В зале повисла тяжелая тишина. Студенты молчали. Некоторые исподтишка метали в Стентсона недовольные взгляды. Эрик тоже молчал. Он скрестил руки на груди, и что-то в его осанке и лице появилось агрессивное. Тед с "Самантой" переглянулись, причем наглый Нюджент многозначительно подмигнул брату, а длинный зануда поднял брови и с не меньшей многозначительностью коротко ему кивнул.

***

   - Что ж... на этом позвольте поставить точку, - сказал Стентсон, стараясь смягчить тон, но уже не мог избавиться от жестких металлических нот, которые звенели в голосе шпажным звоном.
   - Дин, нахрена ты его так завел? - прошептал Сэм, не глядя на брата и делая вид, что размашисто черкает какие-то линии на листе.
   - Ничего, стресс полезен, - отозвался Дин.
   - Ну-ну, - сказал Сэм. - Он на тебя уже сорвался. Сейчас все уйдут, посмотришь, какой нам теплый прием устроят.
   - Сэмми! - прошептал Дин. - Ты профессора испугался что ли?! Не бойся, это тебе не Стэнфорд, здесь я рядом, я тебя в обиду не дам...
   - Дин, ты дурак? - шикнул на старшего Сэм. - Мне это просто неприятно, я с самого начала был против балагана, который мы устроили с твоей подачи.
   - Сэм, ты знаешь, для чего это отчасти сделано, - ответил Дин уже серьезно.
   - По-прежнему считаю, что это не самый изящный и, главное, эффективный метод давления, - возразил Сэм и, оторвавшись от каракулей, бросил на Дина взгляд - взгляд очень, так сказать, интенсивный и насыщенный смыслами.
   Стентсон продолжал тем временем говорить. Он уже явно спешил:
   - Таким манером, мы с вами добрели до конца второго модуля, без потерь, кажется...только с новоприобретениями. На данный момент мы изучили любовный роман, литературу фэнтези, и на следующей лекции приступим к детективной прозе. Единственное, что осталось сделать - это мне получить к понедельнику плоды ваших одиноких раздумий. Формат раздумий - тот же, темы искать там же, где обычно, график консультаций жрецы наконец-то выбили на каменных скрижалях, так что теперь он изменению не подлежит. На следующей неделе встречаемся на том же месте, в тот же час... тот же час, господа Нюдженты, это девять пятнадцать, - прибавил он. Дин кивнул и ухмыльнулся. - Благодарю за внимание, можете быть свободны.
   Тут словно бы включили звук, и аудитория сразу наполнилась шелестом и шумом. Послышались щелчки захлопываемых ноутбуков, шорох бумаг, скрипы молний на рюкзаках, поползла гулкая волна неясных разговоров. Студенты, все еще в легком смятении, собирали вещи и постепенно покидали зал. Стентсон взял со стола свой давно остывший кофе и отошел к окну, с натянутой улыбкой кивал прощавшимся с ним студентам. Тут он как будто что-то вспомнил и сказал внушительным низким голосом:
   - Да, молодые люди, - он обратился к Сэму и Дину, неспешно поднимавшимся со своих мест, - вы, надеюсь, уделите мне несколько минут своего драгоценного времени?
   - Даже не сомневайтесь, - ответил Дин, с трудом сохраняя серьезное выражение, сквозь которое рвалась озорная и насмешливая улыбка. Некоторые обернулись на Винчестеров, сожалея о том, что самую интересную часть - экзекуционную - как раз таки увидеть и не придется.
   - Мистер Стентсон...- какой-то высокий светловолосый парень довольно приятной наружности, но почему-то приязни при этом не вызывавший, вдруг вскочил со стула и торопливо подошел к профессору.
   - Да, слушаю вас? - профессор на него взглянул холодно и даже, пожалуй, недовольно, как на неожиданную помеху.
   - Вы получили?..- парень держался довольно уверенно, но что-то выдавало в нем сильное волнение.
   - Эм...это от вас, Джером, пришло письмо за подписью "Эдвард"? - спросил Стентсон. - Вы меня слегка сбили этим псевдонимом с толку.
   - Да...это от меня, - парень смутился, и лицо у него сделалось какое-то нехорошее. - Вы посмотрели рассказ?
   - Нет, очень прошу прощения, но пока не было возможности, - профессор снова устремил взгляд мимо парня, пристально следя за Винчестерами. - В ближайшее время прочитаю и вам сразу же отпишу, - коротко бросил Стентсон, определенно давая студенту понять, что хотел бы на этом закончить разговор.
   - Да...хорошо, я тогда...буду ждать, - студент был настолько разочарован и раздосадован, что не мог этого скрыть. По его лицу разлилась нервическая бледность, и он, кусая губы, отошел от профессора. Сложив лэптоп и стопку лекционных материалов в сумку, он еще раз удрученно оглянулся на Стентсона, процедил "До свидания" и отправился к выходу.
   - Джером! - Стентсон вдруг окликнул парня. Тот оглянулся. - Вы, по-моему, забыли записную книжку, - и указал глазами на стул.
   Студент побледнел сильнее прежнего и вернулся, схватил книжку, пробормотал что-то и торопливо покинул аудиторию. Дин издали переглянулся с Эриком - тот в ответ со значением закатил глаза. Значит, Дин не ошибся: молодой человек, судя по всему, имел намерение вернуться и оставил записную книжку нарочно, в качестве благовидного предлога. А Стентсон его засек. Какого черта, спрашивается?
   Зал быстро опустел, а Винчестеры, получившие официальное - официальнее некуда, при двадцати-то свидетелях! - приглашение на беседу, спустились к кафедре. Стентсон в это время неподвижно стоял у окна, подперев кулаком подбородок и поставив локоть на левую руку. Им словно бы овладела меланхолическая задумчивость... а, впрочем, Дина и Сэма можно не обманывать. Слишком хорошо был известен им этот ненавязчивый профессиональный жест. Вид вполне себе мирный, интеллигентный, однако скрывается за ним, натурально, боевая стойка, напряжение всех мускулов и готовность в любой момент перейти в нападение. Дин понимающе ухмыльнулся, и Стентсон улыбнулся ему в ответ. Выражение его было непонятно, и тонкая улыбка, тронувшая губы, одинаково могла намекать на самые несходные чувства. Дин рассматривал профессора.
   Эрик изменился, и перемена, произошедшая с ним, была неуловима, но существенна. Не то, чтобы он выглядел намного старше - черты его, как и прежде, твердые, точеные, не приобрели резкости, которая обыкновенно появляется в лицах с течением времени. В серых и холодных, словно блеснувший под луной кинжальный клинок, глазах не было ни ожесточенности, ни разочарования, ни затаенной тоски, хотя именно их невольно искал Дин. Почему он их искал, Дин не знал и сам, а когда не нашел - немного удивился...
   И все же что-то произошло. Будто стерлось из облика Эрика Стентсона нечто безобидно-юношеское, и нечему стало смягчить, умерить дьявольщину в его странно правильном и странно изуродованном лице. Весь он сделался словно бы матерее, мощнее и мрачнее. Перемена эта казалась очень знакомой, будто бы уже виденной однажды...
   Возникшая аналогия была Дину неприятна, и он даже разозлился на себя за то, что вообще ее допустил. Более того, Дин считал чем-то вроде предательства или, по меньшей мере, вопиющей несправедливостью проводить параллели между Стентсоном и Сэмми. У брата не было и не могло быть ничего общего с этим, с позволения сказать, человеком...И тем не менее. Дин просто, наверное, не заметил, как это случилось, ведь Сэмми был всегда рядом, под боком - всегда одна и та же его физиономия, знакомая, привычная, родная... а из нее между тем по капле ушло живое и теплое свечение, которое озаряло лицо мальчишки. Так после многих дорог и многих печалей уходит убежденность в том, что когда-нибудь все непременно наладится, что все будет хорошо. Как бишь это профессор называл? Мифологическим сознанием? Так вот, ни хрена хорошо не будет. И когда вера в обратное тает, ее место занимает другая, взрослая, трезвая, в жизни куда более сподручная, чем романтические нюни - уверенность в том, что если понадобится, ты всех порвешь к чертовой матери. Только вот... Ладно, пустое.
   Эрик претерпел подспудную, микронную и словами не выразимую внутреннюю трансформацию. Однако кроме этого с ним произошла еще и совершенно очевидная катастрофа. Эрику порезали лицо, причем отделали его нешуточно, о чем свидетельствовала некоторая скованность мимики на левой стороне лица - видимо, задели нервы. Шрамы были глубокие, но тонкие и с ровными краями, такие остаются, как правило, от бритвы или ножа (так что, если скажет, будто авария - ясно, солжет). Первый шрам тянулся вдоль скулы, почти до самого виска, а сразу под ним лежал второй, поменьше. Что же это за история и кому в ней досталось сильнее? А вот заметный белесый след пореза на верхней губе Дин сразу узнал, и подумал с легкой досадой: "Ведь была же просто царапина..." Сюда прибавить рассеченную бровь и края этой его "маски", похожие на симметричные послеоперационные рубцы, - и создавалось впечатление, будто физиономия у Стентсона вся исполосована.
  
   - Ну и ну...Братья Винчестеры, Сэм и Дин...- произнес, наконец, Эрик с особенной звучностью, так что имена охотников зазвенели в воздухе и заполнили собою пустой, пахнущий новой мебелью зал. Через мгновение замерли, угасли. - Вечно в движении, вечно в поиске новых форм... А где оркестр, осмелюсь спросить? - он не произвел ни одного движения, стоял, как каменная горгулья.
   - Оркестр стоит у парадного, - весело осклабился Дин, - я им велел подождать, не хотелось вваливаться сюда всей толпой. Боялся тебя напугать, - он хоть и шутил, но во взгляде, пристальном, проницающем, сквозил холодок.
   - Ребята, я из-за вас точно когда-нибудь поседею...
   - Стентсон, прости, я просто не удержался, - ответил Дин. - Ну, о-очень уж хотелось еще раз увидеть, как у тебя вытягивается физиономия. Сэм, на самом деле, пытался меня остановить, но я упрямый.
   - От твоего упрямства, наверное, прикуривать можно - столько в нем созидательной энергии, - Эрик злился и смеялся одновременно. - Ну, и как она? Вытянулась?
   - Отменно вытянулась!
   На это, не переставая улыбаться ледяной нервной улыбкой, Эрик беззвучно, но вполне выразительно выругался в самых, что ни наесть, отборных, фальстафовских выражениях.
   - Да ладно тебе, не стесняйся, - подначил старший Винчестер. - Можно и вслух, Сэму уже есть 21, - Сэм длинно вздохнул и глянул на Дина устало, словно на шкодливого балбеса, с которым нет никакого сладу.
   - Брань здесь уже не поможет, - отвечал Эрик, - ни площадная, ни босяцкая, ни матросская. А вот навешать бы вам кренделей и вытолкать из храма сего - вот это было бы в самый раз, - он оскалил красивые и жутковатые клыки. Интересно, они когда-нибудь кого-нибудь прикусывали, клыки эти?
   Тут Сэм ввернул со смешком:
   - Вот и я, откровенно сказать, подозревал, что ты поставил Дина за кафедру, чтобы самому сгонять за охраной.
   - Сэмми, бог с тобой! - воскликнул Эрик. Младший с неудовольствием поджал губы: было очевидно, что Стентсон подцепил его с этим "Сэмми" нарочно. - Мне это даже как-то не к лицу! Сам что ли я с вами не справлюсь? Ладно, ребята, шутки в сторону... я рад вас видеть. Приветствую! - на этих словах стройная темная фигура Эрика Стентсона как бы ожила, он отделился от подоконника и подошел к Винчестерам. Встав перед братьями, Эрик протянул старшему руку. Дин попытался угадать, повторится ли фокус с выламыванием костей или нет.
   - Привет, Эрик, - сказал Дин, отвечая на его жест.
   Не угадал: рукопожатие было кратким и мягким, хотя в прикосновении Стентсона ощущалась явная напряженность. После Эрик обратился к младшему.
   - Рад встрече.
   - Очень рад, - эхом вторил Сэм. Снова пожали руки.
   Действительно ли Стентсон рад встрече или нет, было совершенно непонятно. При этом сказать, что он встрече не рад, тоже было нельзя. В любом случае он выглядел настороженным и полным подозрений. Натянутость, правда, чуть-чуть спала, стало как-то комфортнее находиться с ним рядом. Дин сел на лекторский стол и уперся ладонями в колени, посмотрел на Стентсона испытующе. Эрик стоял напротив Дина. Он достал сигарету и зажал ее в зубах, очевидно, борясь с мучившим его желанием закурить.
   - Ну, как ты? - спросил Дин, стараясь говорить просто, по-приятельски.
   - Ничего, вылечили, - прихлопнул Стентсон и смолк, наблюдая реакцию.
   Дину такой ответ не слишком понравился. Сразу поднялась в памяти и навалилась угрюмая череда прошедших лет, тяжелых, малорадостных, как все прошлые и все грядущие. Стентсон, судя по многим признакам, тоже прожил эти четыре с половиной года черт знает как. Но докторскую все же умудрился защитить...Немного подумав, Винчестер решил оставить реплику без внимания.
   - А что ты вообще здесь делаешь?
   Эрик издал удивленный едкий смешок.
   - Что я здесь делаю - самоочевидно, - ответил он, холодно улыбаясь. - Я весь, как на ладони... сею крамолу, раздор и разлад. Что ВЫ здесь делаете - вот это уже вопрос на 64 тысячи долларов.
   - Кстати! - живо подхватил Дин. - Стентсон, ты нафига же это детям голову морочишь?
   - А! Вы тоже заметили, как поросль всполошилась? - Эрик недобро ухмыльнулся. - Я, знаете ли, как Чехов, веду повествование тихо и мирно, но в конце даю зрителю по морде.
   - Эрик, извини, - вступил Сэм, - но твоя последняя цитата... Все это было сказано мало того, что хрен знает когда, но и относилось вообще-то к Советскому Союзу.
   Когда Сэмми влезал с такими вот замечаниями, у Дина всегда возникало два чувства. Сперва язык чесался назвать его умной задницей, особенно, если мелкий подлавливал на невежестве самого Дина. И в то же время поднималась откуда-то из глубины горделивое чувство и даже какое-то... чванство, что ли. Пусть у Сэма, язык и не как бритва, но зато голова работает превосходно. Что вы на это скажете, профессор Стентсон?
   - Правда? Надо же... - Эрик посмотрел на Сэма в упор, и Дин с неприятным удивлением отметил, что младшему становится неуютно под его взглядом. Сэму-то! - Данное обстоятельство в корне меняет дело! До чего несимпатично вышло, однако. Придется публично каяться, опровержения в газеты давать... - с издевкой сыпал Эрик. - Сэм, во-первых, технологию отрабатывают все равно, как правило, на своих. Во-вторых, если ты действительно хочешь поговорить о массовой коммуникации - это одно. Я неплохо шарю в данной области и много чего нравовоспитательного мог бы порассказать. Но мне сдается, ты пытаешься втянуть меня в спор с единственной целью: увести беседу в сторону от вполне конкретного вопроса, который мною был задан.
   - А мы обязаны отвечать? - вмешался Дин. Он напустил на себя вид развеселой наглости, но всматривался в каждый жест Стентсона несмеющимися, внимательными глазами.
   - Боже упаси! Конечно, вы не обязаны, - отвечал Эрик. - Однако в качестве любезности вполне могли бы.
   Дин и Сэм переглянулись так, словно бы спрашивали друг друга: "Ну что, окажем профессору любезность или нет?" Сэм сказал:
   - Я совершенно случайно увидел тебя на улице, когда мы остановились около светофора. Ты стоял к нам спиной, но твою спину не узнать невозможно. Разве мы могли сделать вид, что ничего не произошло?
   Эрик скроил нарочито скептическую мину:
   - Свежо предание.
   - Дин подтвердит. Дин, подтвердишь? - посмеиваясь, ответил Сэмми.
   - Как нефиг делать! - хохотнул старший Винчестер. - Подтверждаю.
   -Легкость, с которой вы поддержали показания этого крайне сомнительного молодого человека, наталкивает меня на мысль о том, что вы с ним из одной шайки. Я даже склонен подозревать, что между вами существуют узы кровного родства, - криво улыбаясь, произнес Эрик, словно кот промурлыкал. И уже обычным своим немного жестковатым голосом: - Где вы меня видели?
   - На 32-й улице, - сразу ответил Сэм.
   Эрик задумался. Он долго делал вид, что вспоминает, то смотря куда-то вверх, то обращая испытующий взгляд на охотников. Потом пожал плечами и заявил:
   - А дьявол его знает, был я там или не был. Не помню. Я недостаточно хорошо знаю город. Короче говоря, вы меня не убедили, - Дин при этом с притворной досадой хлопнул себя по ноге: "Что ты будешь делать! Не убедили его!" - А какая холера вас занесла на эти галеры, позвольте поинтересоваться?
   - Скажем так, у нас наметилось небольшое расследование, - Дин накинул на себя флер таинственности.
   Стентсон на это фыркнул, как если бы в ответ на хорошую остроту, и покачал головой.
   - Если у кого в этом были сомнения, - он улыбнулся ядовито, - готов лично тому недотепе оборвать уши. Чем конкретно вы занимаетесь?
   - Стентсон, ты любознателен до неприличия, - спокойно ответил Дин, теперь уже ясно видя, что Эрик намерен вести открытую игру, и не отступится.
   - У меня пытливый ум, но я стараюсь держать его в узде. Повторяю, вы имеете полное право шифроваться. Но уже из одного только факта молчания я делаю вывод: расследование имеет отношение ко мне, и вы пришли прощупать почву. Дин, черт возьми! Ты своими экивоками вынуждаешь меня быть грубым и прямолинейным, почитай, вступать в конфликт с собственной природой. Мне это не нравится.
   - Ну, как? Скажем или еще помаринуем? - обратился Дин к Сэму. Что-то добра не предвещающее мелькнуло в глазах старшего Винчестера.
   - Ты меня сорок минут мариновал, политкорректно выражаясь, - огрызнулся Стентсон. - Не хватит ли?
   - Хочешь сказать, я после этого обязан на тебе жениться? - бархатно проговорил Дин, и его губ, точеных, с нежными херувимскими завитками в уголках, коснулась улыбка совершенно змеиная.
   - Чтобы дальше куролесить на законных основаниях? - Стентсон ощерился, натурально, как вампир, из тех, чьи логовища неоднократно разоряли Дин с Сэмом. Только зубы у него были красивые, ровные. - Иди к черту, Дин! Мой ответ - нет. К тому же двоеженство в этой стране - уголовно наказуемое деяние.
   Сэм зарделся и сплюнул сквозь зубы какое-то ругательство. В пору было открывать выставку непристойных намеков. А почему, собственно, нет? Люди по-всякому зарабатывают на жизнь. Сэм и Дин осели бы, остепенились. В маленьком уютном зале у Винчестеров были бы разложены длинными рядами бесчисленные подколки, подковырки и язвительности от служащих в мотелях, косые взгляды и двусмысленности от продавцов в магазинах, подъелдыкивание демонов и заключенных из тюряги. А в углу на отдельном стенде под бронированным стеклом - большая, переливающаяся всеми оттенками смысла инсинуация от доктора филологии Кембриджского университета. Артефакт - позавидуешь!
   - Вот с-стервь, а! - процедил Дин, подавляя злую улыбку.
   - За то меня и любят. Ладно, колитесь уже. Я все равно никому не скажу. Опять что ли манускрипт какой откопали?
   Итак, Эрик не просил, а требовал объяснений. Если ему сейчас ничего не предложить, то он просто пошлет их обоих нахрен и свалит, заведенный и настороженный до самой крайней степени. Разговор сам собою подошел к той точке, когда Дину оставалось выбрать дальнейшее направление. Сейчас он мог сделать вид, будто лишь шутки ради раздразнивал стенсоновское любопытство. А после этого можно выложить хорошую, добротную легенду, такую, что не подкопаешься - ее они с Сэмом как раз и сочинили накануне вечером. После временно отступить и продолжить наблюдение. Главное, впрочем, результаты экспертизы, там, глядишь, и наблюдать не придется... А можно было прямо сейчас рассказать про кровососа, но после уж не зевать. Чтобы ни одно сокращение мускула на лице, ни одна вспышка в глазах и ни одна фальшивая нота в его голосе не были упущены. И, естественно, лишнее движение со стороны Эрика Стентсона - сразу пуля в лоб. Дин стиснул зубы. Что-то в нем переворачивалось от этой "пули в лоб".
   После некоторого раздумья старший Винчестер сказал:
   - Мы занимаемся серией убийств, которые пока еще не попали в центральные газеты, - Дин говорил ровно, четко расставляя акценты на словах. - Кто-то душит девушек, прокусывает им шею клыками и пьет кровь.
   - Го-ос-споди...вот оно в чем дело, - процедил Эрик, изменяясь в лице.
   Дин впился в него глазами. Снова окаменение в мускулах и лицо, секунду назад живое и выразительное, теперь застывало непроницаемой маской. Дину совершенно явственно представился Эрик без грима, похожий на демона с расписной фламандской доски. Смотришь ему в глаза и не знаешь, как оторваться от блесков серого льда. Словно мерцает тот самый ледник, в который вмерзло тулово Сатаны на самом дне преисподней. Что отразилось в них, Дин пока не мог разобрать. Гнев? Досада? Но, определенно, не страх убийцы, которого вот-вот разоблачат...
   - Странное совпадение, да? - Дин чуть наклонил голову набок.
   - Совпадение чего с чем? - деревянно спросил Эрик.
   - До чего же все-таки мне знакомы и это выражение, и этот тон.
   Эрик, скрестив руки на груди, словно бы в нетерпении переступал с мыска на пятку. Он долго молчал и, наконец, произнес на низкой ноте своим черным, переливчатым голосом:
   - Оружие при себе?
   - Да.
   - С глушителем?
   - Да, и пули серебряные. Ты это к чему? - Дин невольно нахмурил брови, так что на лбу залегла складка.
   - К тому, Дин-охотник, - ответил Стентсон, - что доставай прямо сейчас и стреляй.
   - Интересный подход! - недоверчиво хмыкнул старший Винчестер, стараясь не допускать на собственное свое лицо мрачного выражения.
   - Ничего интересного, - отрезал Эрик. - Если ты полагаешь, будто я...вампир, прости, господи... если думаешь, что я задушил этих девиц и выпил кровь, то доставай пушку и действуй. А если нет - тогда прекращай уже свое бесовское игралище.
   После этих слов Стентсон двинулся к Дину. Младший, отступив от него на шаг и едва заметно бледнея, сунул руку за пазуху. Дин тоже слегка отвел руку назад, к пистолету, заткнутому за пояс, но решил, что до самого крайнего момента не станет ничего предпринимать, хоть у него и зубы сводило и внутри все сжалось в комок в ожидании удара. Стиль Стентсона ставил Дина в тупик своей схожестью с полумифическим искусством Дим-Мак, и он просто не представлял, чего от этой техники следовало ожидать. Эрик подошел и сел рядом на стол. Теперь он был настолько близко, что Винчестер даже почувствовал, как воздух пропитывается ароматом его духов и слабым сладким запахом трубочного табака. Дин подозрительно повернул к Эрику голову. Тот положил ногу на ногу и смотрел с близоруким прищуром куда-то на верхние ряды.
   - Ну, так чего? - Стентсон взглянул на часы. Дин наблюдал за незажженной сигаретой, которую Эрик сжимал между пальцами. Кончик ее мелко дрожал. - У меня через двенадцать минут начинается следующее занятие. Решайте, дойду я до него живым или нет.
   - Ты ведь сам понимаешь, что посреди университета, в котором имеются две дюжины свидетелей, готовых нас с Сэмом опознать, я этого делать не стал бы, даже если бы в принципе собирался, - ответил старший, стараясь сохранять невозмутимость. Эрик сидел слишком близко, и Дин не мог понять, что он таким способом желает выразить.
   - Значит, напал бы ночью из-за угла?- спросил Стентсон. - Очень прошу меня извинить, но второго такого шанса я тебе не предоставлю.
   - Стентсон, успокойся.
   - Я совершенно спокоен, - говорил Эрик и в самом деле холодно и выдержанно, но Дин знал, что его колотит изнутри - руки выдали. От страха? Нет, черт возьми, ничего подобного. Натура что ли такая возбудимая? Вампир, блин...Демон... - На мне и без того клеймо урода и самоубийцы-рецидивиста. Просто меня два раза насильственным образом выволокли с того света. Поэтому перспектива отправиться туда в третий раз меня в ужас не приводит.
   - Очень зря, - невольно вырвалось у Дина.
   - Ты-то почем знаешь? - Эрик воззрился на него с недоверием.
   - Уж поверь на слово, - Дин в ответ глянул так, что тут даже Стентсон не выдержал и отвел глаза.
   - Короче, что делать будем?
   - Будет достаточно одного волоса.
   - Прости, чего будет достаточно? - Эрик изумился.
   - На экспертизу, коли уж ты поставил вопрос ребром, - пояснил Дин. - У полиции есть ДНК убийцы, а у нас есть доступ в лабораторию. Если хочешь быстро и безболезненно отделаться, то мне просто нужен твой волос, чтобы провести обряд генетического анализа.
   - А можно я в тебя с Сэмом ядом плюну? Чем не биоматериал... - у Стентсона на губах снова заиграла напряженная улыбка.
   - Тоже вариант, но первый он как-то ... интеллигентнее, мне кажется.
   - Хорошо, никаких проблем, - развел руками Эрик. - Помыслы мои кристально чисты, и я вполне готов сотрудничать со следствием. Только вы мне объясните, как и почему вы вышли именно на меня? Я что, на весь Нью-Йорк с пригородами единственный кандидат в вампиры?
   - Стентсон, то, что сказал Сэм - это абсолютная правда. Мы случайно заметили тебя на улице. Что же касается подозрений - ни я, ни брат прямо ни в чем тебя не обвиняли. Возникает встречный вопрос: почему ты отнес все это на свой счет? - Дин опять смотрел на Эрика испытующе, проницая до самого дна души.
   - Только не надо иезуитства. Вполне достаточно и того, что вы приперли меня к стенке.
   Младший между тем приблизился к рассевшимся на преподавательском столе Дину и Эрику и встал от Стентсона слева. Теперь действительно он оказался почти физически зажат между Винчестерами, задавлен мощными фигурами охотников. Сэм спросил:
   - Эрик, скажи, какая у тебя группа крови? Если...конечно, к тебе это понятие применимо.
   - Химерическая у меня группа крови, - отозвался Стентсон и взглянул на него мрачно. - Частично третья, частично - четвертая. Положительная.
   - О, уже неплохо, - Дин даже ощутил от этого небольшое облегчение. Сэм, однако, наоборот, насторожился.
   - А как тогда это возможно?
   - Дьявол его знает, как это возможно, Сэм! - рявкнул Стентсон. - У меня все возможно. Разные ткани производят разные клетки. Вы прекрасно знаете, насколько я сам химеричен.
   - Кстати, да, - согласительно кивнул Дин, украдкой делая брату большие глаза, чтобы тот не слишком налегал на медицинские подробности. Еще при первом их знакомстве с Эриком можно было заметить, что обсуждение оных настолько выводит Стентсона из себя, что он против обыкновения становится несдержан.
   - Ну, так! - Эрик сделал нетерпеливый жест, мол, хватит задавать идиотские вопросы.
   - Можно еще один вопрос? - сказал Сэм, стараясь не обращать внимания на крайнее неудовольствие Стентсона.
   - Хочешь узнать, кто мне щеку распахал?
   - Откуда ты...- удивился, было, Сэм.
   - Я прекрасно могу отследить направление твоего взгляда, Сэмми. Здесь нет никакой романтики, лишь безобразная уличная драка четыре года назад.
   - Как же ты физиономию-то не уберег? - поинтересовался Дин. - С этим, строго говоря, шутки плохи.
   - Силы оказались слишком не равны, - сказал Стентсон. - Их было четверо, а нас - шестеро, - Дин удивленно вскинул брови, - я и пять стаканов Гордонс Драя. Ввиду этого обстоятельства, я был совершенно неадекватен, и даже не понял, что за флахштихель по мне прошелся...
   - Флах-что прошелся?
   - Дин, я же говорю: я тоже не понял. Может, не флахштихель, а больштихель или шпицштихель, не знаю, - Стентсон пожал плечами, и казалось при этом, что он вовсе не шутит. Дин, однако, подозревал, что Эрик опять ерничает в своей обычной манере: ровным голосом и с серьезным лицом. - Мне с тех пор часто приходит на ум парадокс Майка Дамбровски : "Пьянство - это зло. Поэтому я курю гашиш". Ну что, не будем меня... без суда и следствия?
   - Не неси чушь, Стентсон. Это просто проверка и ничего личного, - ответил Дин.
   - Хорошо, - Эрик закусил губу, обнажая клык с правой стороны, и некоторое время разглядывал лицо Дина. То, что он затем сказал, прозвучало довольно-таки неожиданно: - Поскольку я спокоен за результат, то мне, откровенно говоря, хотелось бы всю сегодняшнюю пьесу отыграть с самого начала, только уже в другой тональности. Сейчас мне надо уходить, если позволите, - вопросительно глянул на старшего, и тот сделал согласительный знак. - Но предлагаю поступить следующим образом: просто предупредите заранее и заезжайте ко мне в любой день после восьми. Заодно расскажете, - тут он дернул несколько волосков из затылка, поморщился, - убивал я кого-нибудь или нет...дьявол, я, ведь, умру от любопытства! Полагаю, вы мой адрес, телефон и номер кредитки уже знаете?
   - А то! - самодовольно кивнул старший Винчестер.
  
   Стентсон и Винчестеры покинули лекционный зал порознь, чтобы не привлекать излишнего внимания. Сначала вышли Дин с Сэмом и заняли позицию в опустевшей галерее у кофейного автомата. Мимо прошел Марк Дауни. Он лишь поинтересовался лениво и сардонически, каков счет, и остался вполне доволен ответом: "Матч был отложен из-за плохой погоды". Через пару минут появился Эрик. На ремне, перекинутом через плечо, у него висел кожаный портфель с портретом сорокалетнего Джона Леннона и надписью "New York". Эрик запер зал, мельком бросил взгляд на охотников и пошел в противоположную сторону. Правда, в какой-то момент он вдруг остановился, поднял высоко вверх правую руку и изобразил памятник Фредди Меркьюри в Монтре, чем вызвал веселый смешок Дина. Вскоре адъюнкт-профессор Стентсон свернул на лестницу и исчез из вида.
   - Сэм, бери Импалу, и проследи, чтобы этот не натворил никаких глупостей, - сказал Дин. - Я постараюсь все сделать быстро.
  
  
   III
   - Вы меня просто спасли! Сэм, очень приятно...руку пока не подаю - я вся мокрая, - говорила Селин, стягивая с себя плащ. - Дин, но ты меня, честное слово, вогнал в краску...
   - Работа такая! - ответил старший винчестер, захлопывая дверь машины. В зеркале мелькала его улыбка, очаровательная и немного нахальная. - Ты бы растаяла, если бы я тебя не донес...
   - Скажешь! Из чего я, по-твоему, сделана? - она коротко рассмеялась своим негромким, сыпавшимся, как лепестки, смехом. Дину стало от этого мучительно тепло и горько, будто от рюмки абсента.
   Хлестал дождь. Серые перламутровые потоки заливали стекла и барабанили по крыше, дверям, крыльям Импалы, отчего она лоснилась, словно купающаяся в реке лошадь. Улица виднелась сквозь завесу ливня размыто, как если б то была потекшая акварель: сплошная серо-синяя муть и струящиеся пятна неоновых вывесок. Мимо пробежал кто-то, накрывая голову совершенно размокшей газетой, причем каждый его шаг поднимал с асфальта в воздух целые тучи брызг. Все было прозрачно, подвижно, текуче, неверно, воздух дрожал от водяного морока, даже капот Импалы потерялся в тумане.
   - Сэм, рада познакомиться, - Селин просунулась между передними сиденьями и пожала широкую лапу младшего Винчестера. - Дин о вас много рассказывал.
   - Надеюсь, самые ужасные моменты он деликатно опустил? - улыбнулся в ответ Сэм.
   - Такие, как раскапывание могил и изгнание демонов? - уточнил Дин, хитро подмигивая брату. - Конечно, конечно, об этом я молчок, - он сделал вид, что застегивает молнию на губах.
   - Не слушайте его, Сэм, - вмешалась Селин. - Он дурачится, как всегда.
   - Вы меня обнадежили...
   У Селин в уголках губ появились премилые тонкие морщинки, она достала из сумки зеркальце и быстро взглянула на себя, поправила влажные кудри. Она была красива. Ее необычайной глубины сапфировые глаза часто улыбались. И когда Дин несколько минут назад заметил ее стоящей под козырьком при входе в какую-то лавочку, он перестал замечать все остальное и чуть не поцарапал бочину у припаркованного автомобиля. Он не мог оторвать взгляд от фигурки, которая словно бы светилась в потемневшем воздухе.
   Дин наблюдал за ее отражением в зеркале заднего вида, и сердце у него словно сжималось. Говоря строго, то, что происходило со старшим Винчестером, не предвещало ровным счетом ничего хорошего. Очередное легкомысленное приглашение милой красавицы на малозначащее свидание вылилось в отношения неправильные и опасные... такие, от которых Дину было хорошо. Чувства его были в смятенном состоянии и главным образом потому, что Дин не мог разобраться, чего ему самому от этой девушки нужно. Все, что старший Винчестер теперь делал, кардинально расходилось с его принципами, которые были негуманны, но зато не раз доказывали свою жизнестойкость. Почему опостылели Дину официантки из дешевых забегаловок и барные ведьмы с распутными глазами? Потому что не помнил ни одну из этих искусниц, да и не зачем их было помнить? Думал что-то изменить? А то, может, и вовсе ни о чем он не думал? Заметил, как водится, славное личико, ладную фигурку с осиной талией...решил расслабиться, отвлечься ненадолго от вечного хаоса, от мыслей...дать возможность Сэмми от себя отдохнуть, если угодно. Разве не было у Дина такого права? Не заслужил, скажете? Ведь просто же хотел раствориться в знакомой до отвращения игре...Растворился! И ведь знал теперь, что обязан прекратить встречи, ничего не добившись, и не мог оторвать себя от нее.
   Селин казалась немного беззащитной, чуть-чуть несамостоятельной. Но она не играла, ее кокетство было любезно и ненавязчиво. Она смотрела на Дина, почти не скрывая того, что любуется им, брала его со смешком под руку, говорила тихо и увлеченно. Вольных намеков она слегка смущалась и отклоняла их с мягким юмором. И вопреки всем природным законам эта ее манера не охлаждала Дина Винчестера. Он продолжал веселить Селин анекдотами, был неистощим на байки из "полицейской" жизни, водил по симпатичным маленьким заведениям, смотрел в небесной лазури глаза и, как круглый дурак, получал от этого удовольствие. Давно ли Дина в последний раз по-настоящему интересовали чьи-либо мысли, кроме мыслей брата? А тут эти долгие разговоры обо всем на свете, оплывающие свечки на ресторанном столике...Свечки, черт их возьми! Вино! И тишь в душе такая, что за последние пятнадцать лет, если все сложить, таких вот безмятежных минут наберется от силы часа на три. Три часа покоя на лучшую половину жизни - менее полусуток тишины на всю жизнь, при условии, что он проживет хотя бы до возраста своего отца...
   И еще Дин тайно радовался тому, что их с Сэмом расследование забуксовало. Эрик, судя по результатам исследования, к вампирской охоте касательства не имел, и следовало копать дальше. Посему, можно было рассчитывать еще на несколько таких же вечеров с ней рядом...Как раз пара-тройка встреч, пока образ Дина Харриса не исчерпает весь свой мелодраматический потенциал... да и ее чтобы слишком не расстраивать. Дин просто хотел отдохнуть...
   - Дин, что же делать? - снова заговорила Селин. - Вы, ведь, наверное, куда-то направлялись, а тут я вам свалилась на голову...Мне совершенно не хочется создавать затруднения.
   - О чем ты говоришь, какие затруднения! - галантно запротестовал Дин. - Что же, я должен оставить тебя под дождем? Мы вообще-то ехали на соседнюю улицу, на 72 стрит, хотим встретиться с одним приятелем...старичком-профессором из Колумбийского университета.
   - Из Колумбийского? Надо же, как интересно...- почему-то удивилась Селин. - Какие у вас приятели серьезные! - она улыбнулась очень мило и озорно.
   "Этот, поди, еще самый приличный из наших приятелей", - усмехнулся про себя старший Винчестер.
   - Крайне занятный индивид, - сказал Дин. - Человек довольно, как бы это сказать...
   - Специфический, - вставил Сэм. - Очень интересный, но при этом очень странный.
   - До чрезвычайности, - подхватил старший. - Мы с ним как-то раз столкнулись по работе. Вот, теперь несем этот крест.
   - Дин, ты меня сочтешь невозможно бессовестной особой, но ты меня заинтриговал тоже до чрезвычайности, - сказала Селин. Она глядела на него из зеркала лукаво и кокетливо.
   "Господи, что же ты со мной делаешь..." - мысленно простонал Дин, понимая, что и сам ищет предлог ее из машины не отпускать. Он посмотрел на Сэма, как бы спрашивая у него совета. Тот пожал плечами, мол, решай сам. "А чего, собственно, такого..." - подумал старший. Ему мучительно не хотелось расстаться сейчас и увидеть, как она исчезает за холодным и мокрым занавесом ливня. Впрочем, была вероятность, что Стентсон не пожелает, чтобы Дин приводил посторонних. Тогда он забросит Сэма и, по крайней мере, довезет Селин до дома. Потом вернется. А Сэм пускай дискутирует с Эриком на тему мирового заговора, у него получится.
   - Послушай, - сказал Дин, - я ему сейчас позвоню...он ведь довольно необщителен, - Сэм посмотрел в окно, со смешливым выражением: вот, мол, снова начинается, ни шагу нельзя ступить без вопиющего вранья. - Но если он не станет возражать, то приглашаю тебя прокатиться с нами. Он просто может застесняться... - Сэм чуть не прыснул, вообразив Стентсона стесняющимся.
   - Дин, это очень мило, - Селин улыбнулась бархатной улыбкой. - Я люблю необычных людей.
   Дин достал из внутреннего кармана куртки сотовый телефон, нажал на набор. Ответа ждал долго. Сбросил, опять перезвонил. На седьмом или восьмом гудке, наконец, ответили:
   - Да? - все же голос у Эрика иногда звучал очень резко, особенно усиливала это впечатление хриплость, которая то вовсе исчезала, то появлялась вновь.
   - Профессор, привет, - сказал Дин.
   - Вечер добрый. Что-то случилось?
   - Ничего катастрофического. Послушай, ты не будешь против, если я приглашу еще одного человека?
   - Фемину? - немедля догадался Эрик, чем даже неприятно поразил Дина. Что же это, голос у него как-то по-особому звучит, когда он говорит о ней? Может, и глаза блестят, и румянец со щек не сходит? Этого только не хватало! Надо как-то с этим бороться.
   - Да.
   Опять повисла довольно долгая пауза, после чего в трубке послышался протяжный трагический вздох, и Эрик произнес:
   - Дин, черт побери! - Стентсон был, все-таки, не в восторге. - Ей повезло. Еще пара минут, и я был бы категорически против, - ответил он, и, подумав, прибавил: - Доверять-то хоть можно в разумных пределах? Да, кстати! Вы для нее Сэм и Дин или какие-нибудь Саймон и Гарфанкел?
   - Можно, можно. Она тебе понравится, - ответил Дин.
   - Гостей мы, без сомнения, любим, особливо на ужин. Вы когда будете?
   - Минут через десять.
   - Не гони только. Видимость нулевая, а у тебя на борту ценный груз, - иронически посоветовал Эрик.
   - И тебя туда же, - ядовито улыбнулся Дин. - Ну все, поехали, он вполне счастлив, - сообщил он, закончив таким образом разговор.
   Сэм поинтересовался с подколкой, которую мог оценить только Дин:
   - Не застеснялся? Ну, и прекрасно.
   Дин повернул ключ зажигания и непроизвольно поморщился, как он делал последнее время каждый раз, когда заводил мотор. Пора было уделить внимание его девочке, она приболела, а Дин тут скачет, что твой Фигаро...
   Они не спеша проехали квартал по 71 стрит, поднимая буруны в пенных потоках, несшихся по асфальту им навстречу и с шумом низвергавшихся в подземелья города через канализационные решетки. Дворники летали по ветровому стеклу, но не успевали сметать водяную пленку. Все вокруг расплывалось и текло. Потом они свернули на Мэдисон Авеню, и тут Селин попросила остановить машину у маленького цветочного киоска, который стоял как раз у самой дороги. Селин опустила стекло и прокричала продавцу, что ей очень нужна красная роза, и не будет ли он так любезен ей помочь. Продавец с тоской посмотрел на клубящееся небо, но все-таки выбрал цветок, показал, и, когда Селин энергично закивала, выскочил на улицу, сунул ей розу и, схватив протянутую десятидолларовую бумажку, убежал обратно.
   - Вы очаровательно любезны! - крикнула ему вслед Селин, но тот только отмахнулся.
   - Селин, зачем это? - подозрительно спросил старший Винчестер, наблюдая в зеркале, как она прижимает к носу темную винного цвета розу, словно бы сделанную из тонкой замши. На ее плотных лепестках собралось несколько дождевых капель.
   - Мне показалось по твоему разговору, что профессор все-таки недостаточно счастлив, - она улыбнулась, смотря на Дина с явным озорством. - Надо его как-то задобрить. А пожилые люди ученого звания любят, когда им девушки дарят цветы. Тем более, что я сама навязалась.
   - Селин, погоди...я же это насчет "старичка" в шутку сказал. Он вовсе не так стар. Он может это все неправильно понять, - запротестовал Дин.
   - Чувство юмора у него есть?
   - Ну, как тебе сказать...
   - Если хоть зачатки имеются, тогда я справлюсь, - Селин подмигнула ему.
   Дин бросил умоляющий взгляд на Сэма, а тот прикрыл лицо рукой и опять отвернулся к окну. Он беззвучно ржал над братом, гад. Мол, сам теперь, как хочешь, так и разбирайся, раз устроил всю эту романтическую катавасию с приглашением девушек в гости.
   "Придурок..." - подумал Дин и сам не понял про кого это он: про Сэма или про себя самого.
  
   Десять минут спустя Дин сказал:
   - Вот, приехали, кажется.
   72-я стрит мало отличалась от 71-й, и от 70-й - все это были респектабельные кварталы по соседству с Центральным Парком. Многоквартирные дома по обеим сторонам улицы. К их входам вели широкие лестницы с чугунными витыми перилами. Напитавшиеся влагой зеленоватые стволы деревьев мерцали, словно камни на дне ручья, и их голые ветви смотрели в окна нижних этажей. Летом здесь, наверное, было зелено и красиво, но довольно неспокойно из-за активного движения. Дин припарковал Импалу напротив десятиэтажного кирпичного здания, вдоль всей фасадной стены которого зигзагами спускалась пожарная лестница. Ливень не стихал, поэтому даже пятнадцать метров, которые требовалось пройти, чтобы попасть к входной двери, казались труднопреодолимой водной преградой. Дин оставил Сэму ключи от Импалы и первым выскочил из машины, поднимая воротник кожаной куртки, добежал до двери, позвонил по домофону, и Эрик, не заставив себя на этот раз ждать, немедленно открыл дверь. Дин помахал Сэму и Селин. Селин, взвизгнув, прибежала к Дину, а младшему пришлось запирать под дождем Импалу. После этого он в несколько прыжков пересек улицу. Дину всегда казалось, что в бегущем Сэме есть нечто устрашающее, словно тебя через мгновение собьет с ног какое-то крупное и свирепое животное. Сэм взлетел по лестнице и вломился вслед за Дином в фойе. После этого все трое, отряхиваясь, зашли в лифт и отправились на десятый этаж.
   Селин все вдыхала аромат розы и посмеивалась, очевидно, воображая реакцию профессора на эту маленькую, чуть пикантную шалость. Дин тоже воображал реакцию. Как бы Стентсон не подумал, что эта идея принадлежала ему.
   - Дин! - шепнула Селин, когда старший Винчестер уже нажимал на звонок. - А как профессора-то зовут, я забыла спросить? Как к нему можно обращаться? - она уже держала свою розу наготове.
   - Профессор Стентсон, можешь называть просто Эриком, он не обидится.
   Селин последняя новость, кажется, немного смутила...
  
   ***
   Дверь открылась. На пороге, упираясь одной рукой в дверной косяк и как бы преграждая путь, стоял Эрик. Он улыбался... Лучше бы он не улыбался, потому что вынести такую улыбку можно только обладая изрядной долей мужества, а Селин не была уверена, что ее запасов отваги на это хватит.
   Почувствовав неловкую паузу и, очевидно, неверно ее истолковав, Дин громко шепнул ей, обнимая за плечи, словно хотел защитить:
   - Не бойся, он не кусается.
   - Кто? Я не кусаюсь? - произнес Эрик, и у Селин закружилась голова. - Навет! Селин, какая приятная, хотя и чуть-чуть неожиданная встреча!
   Все ясно, он ее спасать не собирался.
   ...Что ж...Поделом!...Идиотка...
   - Джозефина, Дафна, целую ручки! - поклонился Эрик детективам с преувеличенной и желчной галантностью. - Проходите.
   Когда Селин, наконец, смогла заставить себя сдвинуться с места и приблизилась к нему, Эрик, продолжая сжигать взглядом, мягко взял ее под локоть, наклонился к ней и поцеловал в щеку. В жизни ни один поцелуй, кажется, не поднимал такого смерча в сердце и смуты во всех ее чувствах, как это краткое прикосновение. Селин боялась поднять глаза на Эрика. Но и мысль о том, чтобы обернуться к Дину приводила ее в ничуть не меньший трепет. А вы говорите "между Сциллой и Харибдой". "Между Стентсоном и Харрисом" - вот он, подлинный ужас! Даже представить себе лицо Дина, его необычайной красоты глаза, сузившиеся и похолодевшие... или, наоборот, глаза в которых пляшут языки испепеляющего пламени, молнии, бешеные ураганы - таким воображала его сейчас Селин - это было выше ее душевных сил.
   - А это что, мне? - искренне удивленный голос Эрика вывел ее из ступора. Она вспомнила, что по-прежнему протягивает ему розу, причем кулачок Селин упирался Эрику в грудь, сжимая розу с такой яростью, что Стентсону пришлось бы отбирать ее силой. Селин кивнула. - Я тебя обожаю, - произнес Стентсон, то ли искренне, то ли нет, снова склонился к ней и схватил стебель зубами. - Так, г'шпода, жахо'им, не штоим на 'ороге.
   - Вы знакомы, что ли? - Дин, очевидно, только что пришел в себя от шока. Сзади началось некоторое движение, Дин и Сэм вошли и захлопнули дверь.
   Эрик не отвечал. Помог сжавшейся, как воробей в кулаке, мисс Пфеффер снять пальто, а когда она, не видя от Стентсона реакции на вопрос Дина, попыталась издать звук, Эрик сильно сдавил ей локоть. Звук оборвался, так и не излетев из ее уст. Затем Эрик с аккуратностью, в которой, определенно, сквозило что-то нервозное, повесил одежду Селин на вешалку, вынул цветок изо рта и молвил:
   - Дин, понятие глобальной деревни было введено твоим компатриотом в начале 60-х годов прошлого века. За прошедшие с той поры пятьдесят лет мир не изменился, он лишь сжался еще больше. Нью-Йорк в свете этой теории - не более, чем маленький заштатный городишко, - Эрик развел руками, - здесь все друг друга знают.
   - Смешно, - тихо сквозь зубы процедил детектив и принялся стягивать с себя кожаную куртку. С нее падали дождевые капли.
   - Скорее, грустно...- бросил в ответ Стентсон. - Господа, прошу располагаться в моем логове, - сказал он затем, жестом указав на комнату, а сам ушел в ванную.
   В квартире звучала музыка. Она стояла в воздухе, как облако тяжелых и резких духов. Она была прокуренная и черно-белая, как свингующий Лондон.
   ...When I was young it was more important...pain more painful, laugh much louder, yeah...when I was young...
   Она срывалась на крик, звенела виолончельными струнами посреди путаницы гитарных взревов, дрожала, словно угарное и влажное марево какого-нибудь подвала под названием "Клуб Пещера".
   ...My faith was so much stronger then...I believed in fellow-men...and I was so much older then...
   Мелодия была такова, что звуки ее стенали, и тосковали, и хохотали сардоническим отчаянным хохотом, но внутри нее жила, хватаясь за надежду измученная душа. Все, что принадлежало Эрику и окружало его, было очень похоже на него самого.
   ...when I was young...when I was young...*
   Трое, Дин, Сэм и Селин разбрелись по жилищу Эрика, бессознательно стараясь держаться в стороне друг от друга. Селин не решалась даже взглянуть в сторону Дина, который встал около широкого окна, и рассматривал расставленные на подоконнике фигурки. Дин сунул руки в карманы джинсов и, определенно, пребывал в глубокой задумчивости, даже со спины было заметно, насколько он сделался напряжен. За окном с карнизов низвергались целые водопады дождя.
   В квартире было две комнаты, частично разделенные перегородкой, и маленькая, типичная для старых домов кухня. Два дивана в гостиной, между ними - стеклянный кофейный столик, заставленный большими тарелками, столовыми приборами, бутылками пива, вина, и еще одна бутылка с виски стояла под столиком около ножки. Пахло пиццей.
   Селин вошла во вторую комнату. Здесь в полумраке горела одна лишь настольная лампа, и едва мерцали движущиеся изображения скринсейвера на экране ноутбука. Еще один широкий кожаный диван, книжный шкаф во всю стену, в котором тускло поблескивали золочеными корешками многотомные собрания сочинений. Вся эта коллекция, определенно, была не Эрика - собственные его книги лежали стопками на письменном столе и на длинном журнальном столике около окна. Они были какими-то совсем другими, живыми, многоцветными, они блестели глянцем обложек, в них сразу хотелось заглянуть. А те, из шкафа, словно сами разглядывали тебя недобро и подозрительно, по-стариковски.
   Еще была гибсоновская акустическая гитара, которая стояла на диване, прислоненная к его спинке. Селин всегда это забавляло: лишь одного взгляда было достаточно, чтобы со всей определенностью сказать, что для Дина его Импала 1967 года - не просто автомобиль. Это его "малышка", капризная и даже чуть-чуть жутковатая подруга-чертовка. У ней словно бы имелась душа... или это Дин отдал ей какую-то небольшую частицу собственной... А теперь вот она, спрятавшаяся от гостей Эрикова "девочка", не столь громоздкая и норовистая, но, определенно, не согласная на меньшее, чем любовь, восхищение и недюжинное мастерство. Кажется, у них с Эриком все было серьезно...
   - Господа, - опять громкий голос Эрика в гостиной, - предлагаю подналечь на сухие полотенца и мокрые, но горячие напитки для поддержания телесного здоровья и душевного равновесия. Льет сегодня, однако, как в тропиках. А где, собственно?.. А! - Эрик заметил Селин в кабинете и отправился к ней. - Ты сильно намокла? Что-нибудь теплое из одежды дать? - он протянул ей белое махровое полотенце. Волосы у него почему-то тоже были влажные и прилизаны на висках.
   - Нет-нет, все отлично, - проговорила Селин.
   - Ты в этом абсолютно уверена? Есть плед, - он вглядывался в нее, чуть щурясь, будто хотел понять ее мысли. А она силилась что-то сказать...впрочем, что здесь вообще скажешь? Дин в гостиной следил за ними пристальным взглядом - Селин ни разу еще не замечала в его глазах столько холода.
   ...Только бы они не сцепились...
   - Эрик, спасибо.
   - Если что, обязательно дай знать. Я сейчас... - и снова упорхнул. - Дин, на пару слов тебя можно? - громко сказал он из кухни, и у Селин на секунду все опустилось внутри. - Расскажешь поподробнее, что там с экспертизой этой?
   - Угу, - кивнул тот и отправился вслед за ним, вытирая на ходу голову.
   Селин прошлась по комнате, посмотрела на Эриков лэптоп и тронула слегка мышь. Скринсейвер пропал и на мониторе появился рабочий стол. Селин с невольным любопытством принялась разглядывать заставку на экране.
   - О! Арчимбольдо? - в проеме появилась фигура Сэма. Он был взлохмаченный и очень забавный из-за этого. Этакая огромная каланча со "шваброй на голове", как говорили про такие прически в 60-е годы.
   Было все-таки большим везением, что Сэм тоже оказался здесь. Ему, конечно, отчасти передалось настроение напарника (с которым они были, определенно, большими друзьями), но, все же, он оказался в этом чудовищном казусе стороной незаинтересованной и создавал впечатление вполне трезвомыслящего человека.
   Сэм подошел и присмотрелся к заставке. У Эрика на мониторе было изображение Водной Стихии, где скользкие, влажно поблескивающие чешуей, переплетенные тела гадов складывались в образ женщины в ожерелье из сияющих перлов и с жемчужной серьгой в ухе. Морские и речные твари шевелились, копошились, выползали из подводного мрака, беспомощно двигали плавниками, крышками жабр, усиками, щупальцами и длинными шипами на хвостах, но по-человечески осмысленный серый глаз рыбы смотрел с мольбой, словно просил рассеять колдовство, сплетшее этот клубок чудовищ, и отпустить их на волю.
   - Картинка на мониторе часто может выдать много секретов пользователя, - сказал Сэм задумчиво.
   - Вы, пожалуй, правы, - ответила мисс Пфеффер. - Энрике! - крикнула Селин, стараясь придать своему голосу как можно больше оживленности.
   - Да, госпожа! - долетело из кухни.
   - Ты любишь Арчимбольдо?
   - Как сказать...- где-то что-то шуршало, и шумела вода, - ...сейчас... одну секунду...подойду, отчитаюсь...
   - В нем, определенно, есть что-то сверхъестественное, - сказала Селин задумчиво.
   - Вы сейчас о ком говорите? Об Арчимбольдо или об Эрике? - вдруг спросил Сэм, чем привел ее в немалое смущение.
   - Что?..Ой... Нет...я, конечно, о нем, - она кивнула на монитор. - А вы позволите задать вам светскосалонный вопрос, Сэм? - поторопилась она замять этот конфуз.
   - Давайте, у меня большая практика.
   - А что вы думаете о маньеристах XVI века? - она сделала губки бантиком.
   - Обожаю, особенно с устрицами хорошо идут, - засмеялся Сэм.
   - Вы молодец, Сэм! На дурацкие вопросы так и нужно отвечать.
   - А, это мой брат так обычно шутит...- сказав последнее, он почему-то на секунду замялся, словно ляпнул лишнее, и поспешил продолжить: - Мне, вы знаете, часто кажется, что люди, изображающие сверхъестественное, на самом деле мало что о нем знают.
   - ...короче, невинен, как младенец? - послышался голос Эрика. Он опять, словно тень, проскользнул мимо кабинета. - Даже не интересно...
   - ...шь сказать, прикольнее было б, если бы ...совпала?.. - это уже голос Дина.
   - ...насчет прикольно, это, конечно вряд ли...но остроты и пикантности точно бы добавило нашему пребыванию в этом городе... - короткий бархатный смешок, а затем оба заговорили тихо, и слов стало не разобрать.
   - А вы считаете, что потустороннее существует? - полюбопытствовала Селин.
   - Ну...скорее да, чем нет...впрочем, я не уверен...все возможно...
   - ...I'm looking through you...where did you go?..I thought I knew you...what did I know**...Господа, прошу, - Эрик и Дин вернулись, они держали в каждой руке по стакану для виски, но налит в них был глинтвейн. - Что там за притча с синьором Джузеппе? - Эрик протянул стаканы Селин и Сэму, свой забрал у Дина.
   - Он у тебя на рабочем столе.
   - Как он, каналья, туда попал?! - притворно изумился Стентсон.
   - Что вы, профессор, думаете об этом живописце? - спросила мисс Пфеффер, тайно радуясь тому, что Эрик, вроде, пришел в себя после ее появления в компании детектива Харриса и его напарника.
   - Скажем так... Кажется, что в его аллегориях есть глубокий философский смысл и скрытая символика, хотя вполне возможно, что в них нет ничего, кроме неуемной игры воображения. Тоже самое можно сказать и об игре природы. Посему я отношусь к его творчеству в большой степени как к курьезу из кунсткамеры. А в последнем аспекте он чем-то напоминает меня самого: курьезности много, а смысла в ней мало. Впрочем, должно признать, для взора довольно-таки насладительно, - он улыбнулся Селин, но одними лишь губами, в глазах было по-прежнему пристальное внимание и не высказываемый вопрос.
   - Слушай, а ты надолго еще в Нью-Йорке останешься? - спросил вдруг Дин.
   - Видимо, не долее, чем до конца семестра.
   - А чего так?
   - По многим причинам. Прежде всего, я не в восторге. Я не могу сказать, что мне очень нравится здесь работать. И уж точно не нравится здесь жить, когда ни одной родственной или хотя бы знакомой физиономии вокруг, - Эрик сел на край стола. - Мне хотелось бы вернуться в свою альма-матер. Летом должна освободиться вакансия в Сэйнт Джонс, и я просто обязан участвовать в конкурсе на ее замещение... даже если из этого ни черта не выйдет...- как-то мрачно присовокупил он, чуть подумав.
   - Почему ты так считаешь? - это уже Сэм поинтересовался.
   - Опять же по многим причинам. В основном крайне субъективным. Люди, знающие меня только с репрезентативной стороны, относятся ко мне далеко не с той же благожелательностью, с которой я отношусь к ним. Видишь ли, есть такие физиономии, на которых от рождения написано слово "Виновен!" У меня как раз именно такая физиономия...
  
   ...Twenty-four years just waiting for a chance...To tell her how I feel, and maybe get a second glance...Now I gotta get used to not living next door to Alice***...
   Звонил телефон Эрика, который он до этого вынул из кармана пиджака и положил на стол рядом с компьютером.
   - Поглядите-ка! Не успел заикнуться, как уже телефонируют! - оживившись, заметил Эрик, и посмотрел на дисплей. - А вы изволите толковать о пятом измерении! Прошу меня извинить,- и он отправился в гостиную. - Приветствую, дорогая моя! - он встал боком к окну, и Селин видела, как Эрик впервые за весь вечер заулыбался подлинной своей улыбкой, ясной и сердечной. Он сказал следующее: ...Все нормально, Элис... Как у вас дела? ...Что?... С отъездом ты стала гиперчувствительна к моим интонациям...Все прекрасно... - он покосился на странную компанию своих странных друзей. Потом он вдруг спросил изменившимся тоном: - ...Что там у вас?.. - потекла долгая пауза, и, выслушивая свою приемную мать, Стентсон медленно двинулся по комнате. Селин видела, что с каждой секундой лицо Эрика все больше и больше мрачнеет, пока вдруг его не исказило что-то вроде судороги. - ...Да он что, охренел что ли совсем?!.. - взорвался Стентсон неизвестно из-за чего. Сэм и Дин переглянулись друг с другом столь многозначительно, что создавалось впечатление, будто они натурально обменялись мыслями. Эрик опять быстро скосился на троицу, и продолжал уже сдавленным голосом: - ...Он вообще соображает, во что превращается?...Кровопийца чертов...Извини...я не кричу...Да у меня уже репертуара языковых средств не хватает для адекватного самовыражения, одна просодия осталась! Верно...и невербалика...смех сквозь слезы...Сколько это уже продолжается-то!...Что? ...Что я могу сделать, находясь за три с половиной тысячи миль?... Допустим, так...Хорошо, а Брайни не изъявил желания осуществить какое-нибудь телодвижение в этом направлении?.. Прости?...А Сэмми меня не...? Да он меня так послал, что нормальные люди оттуда не возвращаются, и только я, как чертов феникс, почему-то вечно... именно, из пепла... - продолжал рычать Стентсон. Впрочем, было самоочевидно, что свирепеет он не на собеседницу, а на некое третье лицо. И, судя по прозвучавшему имени, третьим лицом являлся его средний сводный брат. -... Да сколько можно?.. Селин!...То есть...черт... Элис! я тебя прошу...да, оговорился... именно...Только не надо фрейдизма...все, извини...выдержки уже не хватает...именно...Послушай, мне сейчас крайне неудобно это обсуждать...Я могу позвонить сегодня позже?... У вас сколько сейчас времени? ...Нормально...Мне надо это переварить и обдумать...Хорошо...извини еще раз...Я позвоню...Брайану намекни, пожалуйста, что я жажду услышать его ангельский голос в связи с этим... Обязательно...- закончив разговор таким образом, Эрик кинул телефон на диван, чуть постоял, скрестив опустив руки, поглядел задумчиво перед собой. Селин по движению его губ поняла, что Эрик шепотом процедил что-то вроде "твою мать!".
   Когда он возвратился к насторожившимся и приумолкшим гостям, то выглядел неестественно спокойным. На вежливый вопрос, все ли в порядке, он с непроницаемым лицом коротко отвечал, что все отлично, и что разберутся без него, прямо давая понять, что тема закрыта, и звонок из Старого света никакому дальнейшему обсуждению не подлежит. Но с ним что-то сделалось. Несомненно, Эрику была сообщена новость, которая окончательно выбила его из колеи, и если до разговора Стентсон был лишь немного на взводе ввиду невероятного разоблачения маленькой куртуазной игры мисс Пфеффер, то теперь, сказать по правде, он рвал и метал. Ему, кажется, стоило огромных усилий продолжать непринужденную беседу и вообще находиться в обществе кого бы то ни было. Так продолжалось некоторое время. Наконец, взяв со стола стакан, Эрик подошел к окну, глянул на улицу и на небо. Затем залпом выпил и, как бы между прочим, заметил:
   - Дождь, по-моему, кончается... Знаете...эм... вы не будете против, если я вас ненадолго покину? Пойду, перекурю. Если что, я на пожарной лестнице, - сказал и, не дожидаясь ответа, ушел с поспешностью человека, которому сделалось вдруг нехорошо. Вскоре послышалось, как он открывает окно на кухне.
   Выждав несколько минут, Селин отправилась вслед за Эриком под предлогом того, что хочет выяснить, в чем дело. Дин возражать не стал, но выглядел он почему-то теперь не столько хмурым, сколько обеспокоенным, словно что-то обдумывал или пытался разгадать. Более того, показалось на секунду, что он, возможно, и стал бы Селин разубеждать, но сейчас ему самому необходимо было приватным образом поговорить с Сэмом. ЧуднАя мысль промелькнула у нее в голове: ничего общего во внешности напарников, вроде бы, не было, но выглядели они, когда стояли рядом, совершенно, как братья.
  
   Селин с непривычки никак не удавалось поднять тяжелую деревянную раму. Она открыла окно наполовину и высунулась в образовавшуюся щель. Дождь и вправду перестал, но в воздухе еще летала водяная пыль, и откуда-то сверху на голову непрерывно падали крупные капли. Было холодно, и пахло грозой, хотя во время ливня молнии сверкали так далеко над заливом, что раскатов грома не было слышно. Постепенно расчищалось небо, темно-синее в зените, а ближе к горизонту желтоватое с серым. Зацепляя клоки быстро бегущих облаков, из-за соседнего дома показалась убывающая луна. Все было мокрое, умытое и блестело жирными блесками окон и зажегшихся внизу фонарей. Над 72-й улицей собиралась, путаясь в безлистых кронах, прозрачная сероватая дымка.
   Эрика Селин увидела сидящим на решетчатой площадке слева от окна и в первый момент даже чуть-чуть струсила. Он был точно как привидение, слепившееся из плотного войлока сумерек, только статуйное лицо с полосами шрамов светлело в сгущающейся темноте. Лунный свет, еще несмелый и мутный, лизнул щеку Стентсона, его прямой, как стрела, нос; тусклое сияние легло на плечи и на сверхъестественной черноты волосы. Сидел Эрик в какой-то романтически-мрачной позе, согнув одну ногу, упрев локоть в колено, и задумчиво при этом ерошил прическу. В руке его дымилась трубка.
   Услышав возню с окном, он обернулся, причем в глазах его метнулось ледяное пламя, но сразу же погасло, из чего Селин сделала вывод, что предназначался этот убийственный взгляд все-таки не ей. Демон поднялся совершенно неслышно, подошел и, подставив руку под край рамы, наклонился, кивнул Селин молча и вопросительно.
   - Можно к тебе? - спросила она.
   По-прежнему не произнося ни слова, он сунул трубку в зубы, слегка оскаливаясь, рывком поднял окно до упора и помог Селин выбраться на лестницу. Здесь она увидела узкую решетку вдоль стены, две площадки справа и слева, высокие ограждения и довольно зловещий провал в центре всей конструкции, через который можно было, оступившись по неосторожности, запросто порхнуть вниз к соседям - невысоко, но весьма опасно. Селин сделала несколько шагов, которые отдались в решетке стальным скрежетом, и села на верхнюю ступеньку, Эрик опустился рядом. Приняв ту же позу, в которой он находился до появления Селин, Стентсон продолжил молча курить. Было слышно только его дыхание и иногда легкий шорох одежды. Для него присутствие Селин было, по всему, и тяжко, и мучительно: искоса за ней следя, он лица к ней не поворачивал, не заговаривал; оставался сумрачен и безмолвен, но и не отстранялся - Эрик, словом, был сам не свой.
   Селин пристально посмотрела на его темную, полную картинного изящества, фигуру. Сколько бы раз она Эрика ни видела, он неизменно был одет в черное. И всегда со своей джокондовкой неподступной улыбкой, хищной и красивой, а ввиду красоты еще более жуткой; всегда любезен и совершенно непроницаем, подчеркнуто закрыт. Она знала, что присутствует в Эрике дьявольщина, но Селин это не пугало совершенно, потому что кроме дьявольщины было еще и нечто ей противоположное. Просто, думала она, человек такой...
   - Ты куришь трубку? - произнесла Селин. Эрик даже замер. - Довольно необычно.
   - Когда дома. В остальных случаях получается неудобно, - отвечал он, все же, холодно отстраненно.
   - Дым приятный... - она взяла его за руку.
   - М-да...- Эрик долго глядел куда-то вниз на стену дома и на арочные соседские окна, украшенные вставками рельефа. Лилейная с серебром луна была разлита по стеклам. Неожиданно он произнес иронически и печально: - Я - трубка бедного пиита:/ Ему я нянька и защита. /Когда химеры черной тучей/ Опять сгущаются над ним,/Я в потолок пускаю дым,/Чтоб он не видел рой паучий...- Эрик смолк на несколько секунд и опять покосился, словно кот. - Тень прошлого плывет клубами - /И он впивается зубами/ В мой безответный черешок.../ Еще затяжка - и готовы / С его души упасть оковы. / Я гасну...Сон его глубок... - он уронил голову на грудь, закрыв глаза. Губы Эрика улыбались, но, право слово, хотелось разрыдаться от этой его улыбки.
   - Эрик, послушай...
   - Ты хочешь сейчас выяснить отношения? - спросил он. Селин смолкла, чувствуя, что Эрик опять с неумолимой быстротой теряет самообладание. - Я такого желания не имею. Единственное, что я хотел бы сказать... вот это... - Эрик выразительно ткнул черешком трубки в сторону своей кухни, - ...это то, что я называю liaisons dangereux.
   - Эрик, ты ревнуешь...
   - А это уже относится к области моих сугубо личных переживаний. В конце концов, никто у меня такого права не отнимал, - оборвал ее Стентсон, словно упоминание о ревности было для него столь же неприятно, что и обсуждение какого-нибудь унизительного недуга, вроде геморроя или сумасшествия. - Однако в данный момент я тебе даю вполне объективную оценку, как сторонний, но до некоторой степени осведомленный наблюдатель: Дин и Сэм - это такая штука, которая может хреново закончиться.
   ...Это уже что-то новенькое... Что за нонсенс!..
   Селин невольно выпрямилась, посмотрела внимательно ему в глаза. Но лицо Стентсона приняло такое выражение, что по нему совершенно невозможно было разгадать характер его мыслей. Селин отчетливо наблюдала, как деревенеют его мышцы, и как лицо Эрика превращается в подобие маски, причем не в фигуральном, а самом прямом смысле.
   - Объясни, будь любезен, - сказала Селин.
   - Как ты думаешь...эм...- начал Эрик, и его голос сильно просел и охрип от волнения и злости. Он откашлялся. - С моей стороны было бы возмутительной бестактностью просить разрешения до поры от ответа воздержаться?
   - Энрике, все это звучит положительно странно, - категорически возразила она.
   Он только пожал плечами. Мол, как угодно. Можешь думать, что тебе заблагорассудится. Трудно было с ним бороться, невыносимо трудно. Селин с самого первого дня знала, каков будет этот человек в ярости - в ярости он убьет одним словом. И он будет улыбаться. И пусть все внутри у него самого разорвется и истечет кровавыми слезами, он это сделает. Потому что он из тех людей, которые снисходительно терпят от окружающих бесконечное число мелких обид, принимают их слабости, глупости и нелепости. Но если коснуться того, что ему дорого, то ожидать можно черт знает чего...Однако никогда Селин не предполагала, что так скоро сама доведет его до этого состояния.
   - Кто они такие, ты хотя бы можешь мне сказать?
   - Селин, я не хочу никого подставить, поэтому вопрос лучше адресовать непосредственно виновникам торжества...хотя, правду Дин тебе вряд ли скажет. Если тебе интимные признания с моей стороны все еще интересны... я, как ты можешь заметить, пребываю в состоянии крайней растерянности. Сложилась довольно-таки двусмысленная комбинация, но черт с ней, у меня, возможно, получится и это проглотить... в конце концов, ты меня знаешь без году неделю и никому ничего не должна. Но участие Дина в данном заплыве... Я, наверное, заслуживаю и порицания, и всяческого возмездия хотя бы за то, что вперся между тобой и человеком, просившим твоей руки...но, помилуйте, к чему подобная изощренность!
   - Что ты такое говоришь? Я никого ни за что наказывать никогда не собиралась.
   - А Джейка? - скалит клыки и ждет, выдержит она или нет. Или все-таки всхлипнет, брякнет что-нибудь обидное и убежит в ночь - тогда всему и конец. И ведь, проницает, как дьявол! Имелось у Селин такое желание, когда она принимала приглашения сразу от двоих, шевелился какой-то червячок в душе: мол, освободилась от Джейка, и немедля посыпались совершенно невероятной красоты чудеса. Однако от тех мыслей уже давно ничего не осталось. И Джейк-то сам померк, пожух и ушел куда-то в пустоту с неожиданной, даже стыдной легкостью, словно и не существовало его никогда вовсе.
   - Нет, его тоже не собиралась наказывать, - твердым голосом солгала Селин. - Какое отношение к Сэму и Дину имеешь ты?
   - Такое, что имел несчастье оказать им в свое время профессиональную услугу... - он запнулся и с ненавистью посмотрел мимо Селин на луну, словно она тоже выводила его из себя. Потом прибавил: - Получилась высококлассная иллюстрация к вопросу об ответственности за поступки, с виду самые незначительные.
   - Энрике, я силюсь тебя понять, но ничего не понимаю. Они же полицейские, и я это знаю точно, а говоришь ты о них, как о бандитах...- Стентсон только нервно фыркнул, мол, ты их документы видела? А Селин не только документы Дина видела, но и познакомились они как раз таки в участке. После того, как Дин ее оставил, мисс Пфеффер еще некоторое время наблюдала за ним издалека. Он с напарником листал какие-то бумаги, ходил по кабинетам, беседовал с какими-то людьми. Не могло это все быть обманом.
   ...Что за...?
   Наступило молчание. Минуты через две Эрик вдруг ни с того, ни с сего сказал:
   - Селин, давай так...- начал он жестко и холодно. - Во-первых, опасности, которые ты могла сейчас вообразить, на самом деле тебе не грозят. Однако может сложиться такая причудливая арабеска, что на данном этапе ее даже представить трудно. Знакомство с Дином для меня лично оказалось, извини за патологоанатомическое сравнение, как пуля со смещенным центром: вошла - казалось бы! - в левое плечо, а вышла через печень, разворотив по дороге весь организм. И если уж ты согласишься мне поверить, то поверь пока на слово, - он сделал многозначительную паузу, пытаясь понять, приемлет Селин такое объяснение или нет. А потом вдруг прибавил с едким сарказмом: - Или... можешь считать меня подлецом и интриганом, который изошел желчью, увидев тебя с красавцем-офицером, и теперь малодушно пытается застращать при помощи оговора, шитого даже не белыми нитками, а пеньковыми веревками в палец толщиной.
   - Язык у тебя з-змеиный, Энрике...- только и смогла процедить Селин.
   - Раздвоенный, ты хочешь сказать? - невесело ухмыльнулся он. - Да нет...вроде бы в этом не уличен... Так вот, если ты склоняешься к последнему варианту, это будет для меня невыносимо больно, но поделать я ничего не смогу. Это уже твой свободный экзистенциальный выб...Селин, можно спросить, что ты делаешь?
   Селин в общем-то не делала ничего предосудительного. Она так и не выпустила его руку за все время разговора, ощущая периодически волны его нервной дрожи, она сдавила широкое, отнюдь не музыкантское запястье и, не глядя, снимала тонкую кожаную перчатку. Ладонь Эрика пылала.
   - Почему я тебя за руку не могу взять по-человечески? - прошипела она в ответ и раздраженно, и примирительно, и с болью.
   - У меня руки изрезаны еще больше, чем лицо и шея, - он попытался высвободиться, но она его держала крепко, так что мягко отстраниться у Эрика не получалось, а грубить он не хотел.
   - Я знаю, ты говорил. Для меня это не имеет значения.
   - Спасибо, я это ценю, - последовал сухой ответ, и никакой тебе благодарности в голосе.
   ...Неужели тебе неважно, дьявол тебя возьми?!..
   - З-зачем они это сделали? - по-прежнему сквозь зубы спросила Селин.
   - Пытались кольцо снять. Я еле отбился... и все ради того, чтобы мой собственный брат это кольцо присвоил... - бесцветно произнес Стентсон, смотря в пространство, а затем, обращая взор к ней, прибавил: - В любом случае, давай прекратим пока эту цепь разоблачений, срывание личин и перчаток. Мне и без того тошно.
   - Эрик, мне нечего сказать в свое оправдание, только воскликнуть, как Остин Пауэрс: "Детка, это не есть то, чем оно кажется!", - Селин постаралась изобразить британский акцент, чтобы хоть чуть-чуть растопить эту убийственную серьезность. Стентсон не отреагировал, только едва заметно дернулись уголки его губ. От этого у нее в горле застыл комок, но она продолжала: - Я тебе верила и верю, хотя, по моим наблюдениям, ведешь ты себя сейчас, мягко говоря, странно и не вполне честно. Я считаю, что Дин - приятный, умный и обаятельный парень, ровным счетом ничего плохого я о нем сказать не могу. Ты при этом не желаешь ничего объяснить. Однако я буду придерживаться твоего мнения только потому, что никогда в жизни никто, кроме тебя, не мерещился мне на каждой улице, на каждом перекрестке и на каждом мосту.
   - Господи, Селин! Ну а Дина ты зачем тогда терзаешь? Ты же видишь, как он на тебя смотрит! - воскликнул Эрик.
   - Дин - дамский угодник, - зло возразила Селин. Тут же пожалела в душе, что произнесла это слово, потому как выражение Стентсона ясно сказало: "Ну и какого ж дьявола?" И все же, Селин продолжала: - И смотрит он так на девушек весьма регулярно... - она, по правде сказать, лукавила. У Дина к ней было что-то особое, и Селин это чувствовала. - Да совершенно не намеревалась я никого терзать!
   - А так чаще всего и случается, поверь моему опыту,- огрызнулся Стентсон. - Я очень надеюсь, что все это вышло случайно, - этим замечанием Стентсон снова болезненно уколол Селин. Она ничего отвечать не стала.
   ...Зачем?.. Кому это все было нужно?..Получай теперь сады земных наслаждений вместе с их плодами...И изволь кушать...
   Опять повисло тяжкое молчание. Внизу на улице было слышно, как с характерным шумом проезжают по мокрому асфальту автомобили. Эрик вперял невидящий взгляд в горизонт, туда, где поднимались из земли и втыкались кольями в небо иллюминированные башни небоскребов. В глазах отражались ночные огни, отчего казалось, будто его зрачки пылают под угольными ресницами. Или это пылала в них ярость, с трудом усмиряемая, и свинцовая безнадежность, и горечь. Он аккуратно, но холодно вынул свою руку из ее тонкой ладони и прижал пальцы к виску, и у Селин сердце словно сдавило тисками.
   Наконец, Эрик тихо произнес:
   - М-да...- Эрик смотрел на поднявшуюся выше луну в молочном ореоле и словно бы к ней обращался. - Все-таки она поражает, как финский нож...- Селин опять не вполне понимала, на что Стентсон намекает, но этот "финский нож" казался ей почему-то знакСм. - Проникает как раз где-то в районе между третьим и четвертым ребром и вонзается прямо в сердце...кто мог предположить...И ведь извлекать сразу тоже противопоказано, иначе - мгновенная смерть! - он криво и грустно усмехнулся.
   - Лучше бы ты, Энрике, наорал и успокоился, чем изъяснялся параболами...- в тихом отчаянии проговорила Селин.
   Тогда он медленно встал, по-прежнему, держась за висок, и сказал, немного наклонившись к ней - причем Селин больше всего в это мгновение хотелось схватить его за одежду и притянуть к себе - но Эрик сказал следующее:
   - Селин, ты, верно, меня с кем-то путаешь, - говорил он глухим голосом. - Если ты позволишь, я пойду...
   Все потемнело и поплыло у Селин перед глазами ...
  
   ***
   - Вы тут еще не укурились? - фигура Дина неожиданно возникла в оконном проеме.
   Он стоял, упираясь ладонями в подоконник, и наблюдал за этой странной парочкой, Селин Пфеффер и Эриком Стентсоном. В момент, когда Дин появился возле окна, эти двое смотрели друг на друга почти одинаковыми колючими взглядами. Только у Селин личико было безукоризненно красивое и нежное, а в физиономии Стентсона так или иначе отражались все душевные метания и жизненные невзгоды, которые выпали на его долю. Дьявольское было лицо у Эрика Стентсона...
   Эрик как-то странно и агрессивно склонился над девушкой. Услышав же голос Дина, он резко обернулся, мрачный, словно туча. И тогда Винчестеру показалось, будто доктор филологии Кембриджского университета кинется на него длинным звериным прыжком прямо через окно. Взор, которым буквально опалил охотника этот дьявол, живо воскресил в его памяти сцену, имевшую место год или около того назад в Делавэре. Собственно говоря, Дин понял, что эта сцена, а также сцены, ей подобные, то и дело возникали у него в голове на протяжении всего вечера, пока он внимательно наблюдал за профессором. Теперь он догадался, кого особенно напоминал ему Эрик Стентсон. Тот тоже смотрел сатанинскими глазами с огневым сиянием, будто тысяча демонов собралась в них, чтобы проклясть охотника тысячью проклятий, пока на рассвете Дин не загасил это адово пламя... От Эрика волнами исходила такая же ярость, словно в нем вскипала темная потусторонняя кровь, и он хотел кричать и рыдать под этой пыткой, но боролся колоссальным усилием против того, что раздирало его изнутри.
   Впрочем, чудовище на охотника не бросилось. Посмотрев на Винчестера, Эрик изогнул вопросительно тонкую смоляную бровь и проговорил голосом бархатным и совершенно ровным:
   - Дин? Ты по делу или просто так?
   "Твою налево...может, все-таки, примерещилось?" - Дин еще раз вгляделся в Стентсона. Вроде, то же самое странное лицо, напряженное и настороженное, в глазах мелькает злой огонек ревности, на губах - подобие улыбки (не может он без нее!), однако жуть, которую секунду назад наблюдал Дин, куда-то пропала. Стентсон болезненно щурил глаза и осторожно, так чтобы не смазать слой косметики, потирал пальцами висок - очень обыденный, очень человеческий жест.
   Затем он подошел к окну, поправляя рукава водолазки.
   А! Нет, и все-таки настрой у господина профессора был воинственный! Увидев Стентсона без пиджака, Дин сразу понял, что тот при оружии - спрятал под свитером. Другой на месте Винчестера наверняка и не заметил бы. Но глаз у старшего был цепкий и наметанный. Кроме того, он ожидал подобной каверзы от Стентсона, ни секунды не сомневаясь в том, что тот некоторым образом подготовится к их с Сэмом визиту. Но чтобы настолько серьезно... Как-то уж совсем не по-приятельски это получалось.
   "Вот гад, а!" - помыслил про себя Винчестер и незаметно поправил пистолет.
   - Тут все в норме? - спросил он, смотря Эрику в глаза. - Вас так давно не было, что я подумал, не случилось ли чего?
   - Например? - подозрительно проговорил Стентсон. Он жестом показал Дину, что хочет спрыгнуть на пол, а тот, мол, стоит у него на пути.
   Дин пожал в ответ плечами и отступил.
   - Сам сказал, что ты кусаешься, - Дин произнес эти слова тихо, так, чтобы их не слышала Селин.
   Тогда Эрик нырнул в проем бесшумно, словно сова или летучая мышь, а затем, встав почти вплотную, хрипло шепнул Винчестеру:
   - Я вообще-то выразился фигурально, - и специально оскалил белые кинжальные клыки.
   - Я вообще-то тоже, - Дин в ответ вызывающе ему улыбнулся.
   Вслед за Стентсоном поднялась со ступенек и подошла Селин, а Эрик потянулся к ней, чтобы помочь спуститься с высокого подоконника. Дину сразу бросилась в глаза ее крайняя бледность. Глаза Селин были сухи, но блестели они нервным блеском. Винчестер мог себе примерно представить, какого свойства разговор состоялся у нее с этим полным сарказма английским дьяволом, и казалось, будто он лишил Селин Пфеффер последних сил. А теперь дьявол, видишь ли, ей улыбался и предупредительно подавал руку.
   Селин ухватилась за плечо Эрика, но потом вдруг остановилась в нерешительности, оглянулась назад. Отстранившись от него, девушка спросила:
   - А здесь можно подняться на крышу?
   Эрик удивленно спросил:
   - Зачем?
   - Просто на город взглянуть... Вы мне простите такой каприз? Можете не беспокоиться, я сама... через пять минуть вернусь, - Дину послышалось, что голос у нее временами подрагивает.
   - Нет, что-то одной это как-то...- Стентсон заговорил немного смущенно, - Дин, ты проводишь даму? Я сейчас.
   - Фигня вопрос! - кивнул Дин и, не утерпев, прибавил: - Можешь не торопиться, - Стентсон в ответ свирепо глянул на него через плечо.
   Селин Пфеффер сначала слабо засопротивлялась: ей, по-видимому, хотелось от всех хоть ненадолго спрятаться и прийти в себя. Однако Дин уже выбрался из кухни и взял ее под руку. Вдвоем они поднялись по громыхающей железной лестнице и оказались на крыше десятиэтажного жилого дома. В центре Нью-Йорка. Здесь Селин с благодарностью молча пожала ладонь Дина и, обхватив себя руками, пошла в одиночестве к западной стороне здания. Дин же не стал проявлять назойливого внимания, и лишь издалека приглядывался к ее точеной фигурке. Кажется, прошлой ночью он проснулся оттого, что голос Селин Пфеффер позвал его во сне... Нет, с Сэмом Дин точно не стал бы делиться подобной сентиментальной чепухой.
   Дин сел на высокий кирпичный бордюр у края крыши и огляделся. Город вокруг него был слишком огромен и многоэтажен - не город, а исполинский улей. Немного прибитый недавним ливнем, он снова ожил, этот город. Загудел, зашумел, зашипел автомобильными шинами и взвыл далекими сиренами сигнализаций. Как будто вылезли из своих норок и из прочих укрытий тысячи блестящих, беспокойных насекомых и снова подняли толкотню, принялись ползать, бегать, сновать взад и вперед.
   На западе внизу темнела прямоугольная заплата Центрального парка, издали похожего на кочковатую топь, освещенную болотными огнями. Видно было, как по земле движется, обнимая стволы деревьев, тонкая мглистая пелена тумана. А сквозь дымку далеко внизу пробивался свет зажженных в парке фонарей и словно бы завязал в набухающей, влажной массе сырого воздуха. У самого горизонта, словно скалы над лесистой долиной высились здания Эссекс Хауса и Рокфеллеровского центра, расцвеченные желтой и голубоватой иллюминацией.
   А над головой зияла огромная пустая дыра беззвездного неба. Только желтая луна, чуть обкусанная с правого бока, струила свет на город. Луна взошла сегодня очень близкая и нехорошая, казалось даже, что свечение ее распространяет что-то наподобие радиации. Вздор, конечно, но ощущение было такое, будто она жгла затылок. Эта самая злокозненная луна молчала и безучастно смотрела на землю из своей черной колыбели.
   Столь же безучастно смотрел себе под ноги тысячеглазый, словно муха, город Нью-Йорк всеми тысячами своих горящих окон. Где-то там, в сетях улиц кружил тот, кого разыскивали Дин и Сэм. И, ведь, знал же чертов город, что за нелюдь шныряет по его закоулкам, ведь слышал крики, оглашавшие подворотни, пробовал на вкус кровь, впитавшуюся в его асфальтовую почву. И не выдавал, молчал, этот гигантский серый Вельзевул. В его шкуре, среди прозрачных стеклянных чешуй и каменных рогов пропадали все следы, так что даже самая гнусная тварь могла найти здесь себе убежище. А мушиный властелин только ворочался, вздыхал, взревывал, всхрапывал и, ухмыляясь, словно бы говорил: "Пусть!"
   Говорите, что хотите, но, все-таки, скверная взошла луна. Дин вглядывался в освещенные протоки улиц и думал о том, что, вполне возможно, сейчас убийца, несомый ее магнитными вихрями, движется по одному из переулков. Скорее всего, он молод. Он физически крепок и высок ростом. На ногах мягкие кроссовки или кеды для удобства, на руках перчатки - отпечатков он не оставляет. И вряд ли он одет в черную мантию Дракулы. Скорее всего, это обыкновенный служащий или консультант из магазина бытовой техники. Соответственно, выглядит и ведет себя он тоже совершенно обыкновенно. Однако в кармане у него тонкий шнурок с петлей, нейлоновый или шелковый - перчатки ему нужны еще и для того, чтобы не обрезать руки этим самым шнурком. Возможно, он сейчас намотал его на пальцы, чтобы пустить в ход сразу, как только представится момент. Во рту у него вставная челюсть с удлиненными клыками. Скорее всего, он наслаждается самим ощущением этих клыков, он обнажает зубы в ухмылке и дотрагивается до них языком. Чувствует себя хищником. Он идет и высматривает, как на охоте, хотя, почти на сто процентов можно быть уверенным, что ни разу в жизни ни одного из них он не видел. Но он мечтает перевоплотиться, выйти из рамок, преобразиться в более сильное и совершенное существо. В некотором роде он, наверное, романтик. В самом процессе охоты его не устраивает лишь одна вещь - все происходит не так эстетично и элегантно, как хотелось бы. Жертвы не желают добровольно отдаться ему, и этим постоянно напоминают, что он вовсе никакой не вампир. Они визжат истерическими голосами, вырываются и царапаются. Поэтому приходится что-то с ними делать - он их душит. Иногда до обморока, иногда насмерть - первая, во всяком случае, умерла именно от удушения. А потом он воображает, будто девушки в неге и истоме сами подставили ему свою шею. Выбирает только миловидных, приятных, чтобы оживить томные готические картинки из интернета, которыми забита его голова...
   Уже прошло две недели, а расследование стояло на месте. И никаких, главное, за это время не появилось зацепок, кроме ДНК преступника. Однако при отсутствии конкретных подозреваемых проку от этих данных было мало. Наметился в какой-то момент кандидат, но, вроде как, смог реабилитироваться. Впрочем... Дина, если говорить откровенно, не покидало неопределенное двойственное чувство. С одной стороны он просто не мог представить профессора Эрика Стентсона в роли маньяка-подражателя: индивид совершенно на эту роль не подходящий. Если бы Стентсон был вампиром, то только вампиром настоящим. При этом Дину врезалось в ипамять сообщение Стентсона о разных тканях и прочих загадках его загадочной природы. А в лаборатории, надо сразу оговориться, выявили только один генотип и одну группу крови и, что самое удивительное, не отметили никаких генетических отклонений. Сказали лишь, что структура волос необычная. А вдруг... Впрочем, не стал бы Стентсон давать о себе такие настораживающие сведения, если бы за ним что-то числилось.
   И все же следует признать как неопровержимый факт следующее: вампирского в Эрике Стентсоне за время, прошедшее с их первой встречи, появилось не меряно...Или не вампирского? Просто нечеловеческого? В нем постоянно мелькало что-то, чему Дин не мог дать точного определения. Каким бы любезным, обходительным и остроумным Эрик ни был, как бы ни лез в самую гущу людей, как бы ни уходил с головой в обычные человеческие занятия, он все равно оставался чудовищем. Причем ему, кажется, становилось все труднее и труднее это скрывать. В определенном смысле он даже подчеркивал свою монструозность. Прятаться на самом виду - довольно стильная выдумка...Или же он просто не замечал за собой всего этого? Такое впечатление, что Селин Пфеффер тоже ничего не замечала.
   Дин снова взглянул на мисс Пфеффер. Селин прохаживалась по крыше туда и обратно. Она то смотрела себе под ноги, то устремляла взор куда-то к горизонту, где небо встречалось с землей, усыпанной алмазной крошкой огней.
   Вот, еще одна загадка. Дин даже и не знал, зол он на эту девушку или нет. Скорее нет. И уж точно не до такой степени, как Стентсон. Этот был просто в ярости, и в отчаянии, и в черной тоске, как бы ни хорохорился перед публикой. Прибавить к этому странный звонок из дома - и Стентсон убит совершенно. Дин всегда подозревал, что Эрик Стентсон далеко не так уравновешен, каким кажется на первый взгляд. Одни только попытки суицида выдавали его с головой. Надо отдать должное, у него имелась немалая внешняя выдержка, причем выработанная искусственным путем. Люди вроде Стентсона отлично умеют собираться в экстремальных ситуациях. Однако, как говорил Бобби, если нервы слабоваты, то бороться с этим недостатком нужно... но совершенно бесполезно. И такие серые, ползучие и вечные явления, как несправедливость, ложь, непонимание и предательство способны совершенно подорвать силы и самообладание человека данного склада. А еще Эрик, оказывается, был весьма ревнив, в силу своей чувствительности и тонкой душевной организации. Был ли он при этом мстителен? Хороший вопрос! Если да, то Селин влипла, и очень, надо заметить, серьезно влипла.
   Дина все это теперь крайне беспокоило. Необходимо было задуматься о дальнейших шагах. Вечно одно и то же... Скажите на милость, ну какого хрена именно Эрик Дж. Стентсон?! Кой черт понес ее связываться с этим элегантным чудовищем, от которого даже Дину делается немного не по себе? Строго говоря, спокойно себя чувствовать рядом с ним возможно только имея револьвер за поясом и мгновенную реакцию, чтобы успеть его выхватить. У мисс Пфеффер не было револьвера, соответственно, чувствовать себя спокойно в компании Стентсона она никакого права не имела... Так куда же, спрашивается, она влезла? Да еще и с такими вычурами! Что же это получается, если уж браться за Эрика, то доводить его по полной программе? Так, чтобы демон разнес все к чертовой матери...
   Загудела лестница, содрогаясь под чьими-то шагами, и показался Сэм. Он уперся руками в перила и перепрыгнул через ограждение. За ним следом поднимался Стентсон с гитарой в руках.
   Сэм прошелся по крыше, уперев руки в бока так, словно осматривал новое жилище, взглянул вниз, окинул взором город и промолвил:
   - Нью-Йорк, Нью-Йорк...
   - Если получится здесь, то получится где угодно... - негромко подпел Дин и подмигнул брату со значением.
   - Ты меня не поймаешь, Нью-Йорк! - вывел Стентсон очень чистым, сильным голосом. Замечательная непринужденность исполнения чувствовалась даже в этой короткой фразе. Такую могут дать лишь превосходные природные данные в сочетании с недюжинным мастерством. Голосище у Эрика был отменный, в этом не откажешь.
   Эрик и Дин издали глянули друг на друга холодно, высокомерно, с подозрением и напряженным ожиданием. Дину слова Стентсона показались значительными и двусмысленными: профессор никогда не говорил ничего просто так, а в том, что он изрекал, следовало искать двойное, а то и тройное дно. Стентсон улыбнулся и встал на ограждение у края крыши.
   Сунув руки в карманы, Дин прошелся туда и обратно, ровно в той же манере, что и брат. Потом он подошел к Селин. Она по-прежнему держалась поодаль и смотрела на светящиеся полипы зданий.
   "Черт! Что за безумие!" - подумал Дин. - "Дался он тебе!"
   Дин встал рядом с девушкой, и ему хотелось обнять ее за плечи еще раз, хотя бы по-дружески, но он не мог. Он ощущал настойчивый аромат духов Эрика и его пряного, одурманивающего табака. Стентсон словно бы стоял здесь же и сам ее обнимал. Резким, чуть-чуть нетерпеливым движением Селин плотнее укуталась в Стентсоновский пиджак, и этот жест сказал о природе перемены в ее настроении красноречивее, чем что бы то ни было. Она перевела взгляд на Эрика и искоса следила за тем, как он, перебирая струны гитары и подкручивая на грифе колки, грациозным шагом двигался по ограждению, если сказать точнее, по цементированной полоске толщиною в один кирпич. Она наблюдала всю эту странную и полную подтекстов эквилибристику с трудноскрываемым страхом, но не произносила ни слова. Дина разобрала злость.
   - Рик, - громко и ядовито крикнул он профессору, - ты не боишься оступиться?
   Стентсон обернулся к Дину через плечо. Он наигрывал снова и снова какую-то старую мелодию, которая казалась Дину до боли знакомой, хотя он никак не мог привязать к ней слова.
   ...Na-na-na-na-na...little girl... na-na-na-na-na...
   Дьявол изрек в ответ с недобрым смешком:
   - Как кукла, выпрямясь и тростью чуть играя, / Затянут в черный фрак, в цилиндре щегольском, / Автоматически размеренным шажком / Он тихо движется по крыше, возле края... Дин, вся штука в психологическом настрое. Это в нашем деле - вещь наиглавнейшая. В вашем, смею предположить, тоже, - он лукаво улыбнулся. - Для меня, стаивавшего в свое время часов по шесть на столбе, существенной разницы между доской, лежащей на земле, и доской, перекинутой через ров, нет...
   - Это о каком же, прости, столбе идет речь? - поинтересовался Дин.
   - О вертикальном, - ответил Эрик и немного обнажил клыки.
   Он дошел до угла крыши и остановился, повернувшись лицом к 72-й улице. И впрямь не хватало Стентсону только фрака и цилиндра...или, скажем, черного длинного плаща и шпаги на бедре, так, чтоб с серебряным эфесом, перевитым змеями и драконами. Тогда был бы он сущим демоном. Даже линии его фигуры, каждая из которых обладала одновременно и плавностью, и твердостью, несли своеобразный хищный отпечаток. Дин уже не раз размышлял над природой удивительной пластики Эрика, которая отличала его от окружающих людей в той же мере, в которой она отличает дикого зверя от домашнего. Казалось, что он тщательно контролирует каждое свое движение, но не только в минуты напряжения и сосредоточенности, на что способен, в принципе, любой. Для Эрика в постоянном самоконтроле заключалось нормальное течение жизненных процессов, и он осуществлял его безо всякого сознательного усилия, с поражающей естественностью и свободой.
   Профессор положил руки на корпус гитары и устремил взор к луне, о чем-то раздумывая. Его лицо, чуть мерцавшее из-за грима в печальном ночном свете, казалось бледным и даже обескровленным. Как поступила бы Селин, если бы увидела его таким, каков он есть на самом деле? Отрезвило бы ее это? Оттолкнуло бы от него? Или эта решимость и вправду означала нечто серьезное, и даже если прямо сейчас разоблачить Эрика, сорвать человеческую личину, вылить на него ведро воды, в конце концов, Селин все равно не отступится?.. А ведь Эрик станет метаться... Он непременно будет претерпевать всяческие муки, но, уязвленный в самой крайней степени, не сможет через себя переступить. Не простит он ее... нет, не удастся ему... скорее всего, нет. На опасное и малоперспективное дело решила Селин направить свою решимость...
   Эрик вдруг тронул струны, и гитара его зазвучала. Сдержанно, негромко запела она, роняя звуки, словно капли ночной росы. Голос ее был низким, и иногда он дрожал, напоминая голос клавесина. Он становился все громче и громче, будто разгоралось невидимое пламя. Мелодия "Лунной сонаты"* полилась по лунной дороге, на которую, казалось, вслед за ней вот-вот должен был ступить сам Эрик медленным, осторожным, но уверенным шагом. Обращенная к близкой сияющей Селене, мелодия вспыхивала, снова опадала, гудя, как огонь в топке. Quasi una fantasia...Почти фантазия... Все нереальное и призрачное - ночное небесное сияние или луна, до которой, мнилось, можно было дотянуться рукой - становилось осязаемым и живым; все настоящее и телесное разжижалось, размывалось, растворялось и, наконец, вовсе исчезало. Звуки словно бы играли на залитой таинственным светом лестнице в уединении волшебного сада, пропитанного запахами жасминов и каприфолий, спускались от верхних ступеней к нижним и обратно, догоняли друг друга, опережали или продолжали свой путь вместе, как дети, взявшиеся за руки...
   Эрик играл без виртуозности, но очень чисто и выразительно, с той холодноватой глубинной страстью, которая определяла всю его натуру. Плавным и размеренным было его прикосновение к струнам гитары, которым он вел сонату к концу. Однако, не достигнув финального аккорда, он вдруг трансформировал ее в другое произведение с монотонным и угрожающим блюзовым ритмом. Инструмент будто бы что-то сказал.
   ...I want you...**
   Эрик молчал и то смотрел перед собой, то кратко взглядывал на гриф. Гитара сама говорила за него...нет, теперь она уже срывалась на крик. Сами собою дорисовывались слова.
   ...I want you...I want you so bad...
   Селин стояла рядом с Дином в совершеннейшей окаменелой неподвижности. Она почти и не дышала вовсе.
   ...I want you...You know I want you so bad, babe......I want you...You know I want you so bad, it's driving me mad...It's driving me mad...
   Это была пропасть. Видение чудесного сада с лунной лестницей осыпалось, сползало, валилось в ее отверстую пасть и исчезало на дне в клубах кипящей, всепожирающей темноты... Эрик тонул в своей страсти, ему было плохо...
   ...She's so...
   ...Heavy... heavy...heavy...
   ... Yeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeah...
  
  
   Когда закончилось это витиеватое и мучительное признание, Селин не произнесла ни слова. Молча прошла она мимо Дина и Сэма, не посмотрела на Стентсона, хотя тот, определенно, пытался поймать ее взгляд. Селин отправилась вниз, неловко ступая на каблуках по крутым ступенькам. Дин едва заметным кивком указал брату, чтобы тот ей помог, а сам дождался момента и преградил Эрику дорогу, когда он уже собирался последовать за остальными. Остановившись перед Дином, Эрик перекинул ремень гитары на плечо и скрестил руки. Кажется, он был в бешенстве, которого не мог скрыть. И против обыкновения почему-то не смотрел Винчестеру в глаза.
   - Стентсон, хочешь дружеский совет? - сказал Дин без обиняков.
   - Нет, спасибо, собственные не знаю, кому сбыть, - отрезал Стентсон. - Можно, я пройду?
   - Извини, но в таком случае мне придется этот совет тебе навязать, - Дин не сдвинулся с места. - Эрик, держись подальше от Селин Пфеффер.
   - Все? Облегчил душу? - спросил Стентсон. - Тогда позволь пройти.
   - Мне кажется, ты очень легкомысленно относишься к тому, что я тебе говорю, - не отступал Винчестер. - Того факта, что ты - хрен-знает-кто-из-преисподней, еще никто не отменял. Постарайся не забывать об этом.
   Тут Эрик уже натурально взъярился и зарычал на Дина, напирая и нервно приоскаливая клыки:
   - Я принял к сведению, премного благодарен. Но на большее не рассчитывай. И отойди с дороги, пока я тебе не врезал.
   - Это выглядело бы очень негостеприимно с твоей стороны, - язвительно и спокойно ответил на это Дин.
   - А мне, знаешь ли, плевать на то, как это выглядело бы, - рявкнул Эрик глухим голосом, из последних сил сдерживаясь, чтобы не наорать на Винчестера. - Ты, Дин, зарываешься. Мне, с твоего дозволения, вся эта череда фантастических коинциденций кажется странной, если не сказать больше, - надо же, Дин как раз думал об этом. - У меня также есть стойкое ощущение, что ты пытаешься проверить меня на прочность, не имея, однако, даже приблизительного представления о том, с кем ты связываешься. Во всяком случае, ты меня явно недооцениваешь, если позволяешь себе заикаться в таком духе о Селин Пфеффер, - он сделал паузу и откашлялся. - Так вот смотри, - продолжал он хрипло, - не перегни палку. Коли у тебя вдруг, не дай бог, возникнет соблазн играть со мной, то немедля дави его в зародыше в самый момент появления. Учти, что мое теперешнее дружественное отношение к вам, ребята, отягчено собственной предысторией и от этого крайне уязвимо. Я терплю долго и даю людям второй, третий, а иногда даже четвертый шанс. Но меня тоже можно достать. Причем, если ты меня, Дин, достанешь, то мало тебе не покажется. По твоей полуулыбке, - Стентсон хищно сощурился, - я вижу, что ты считаешь мои слова простым сотрясением воздуха. Это опрометчивость и самонадеянность, которая уже сейчас издалека грозит плачевно закончиться... Все, считай, что это с моей стороны ответная любезность, тоже в виде дружеского предостережения. Разговор окончен, можешь быть свободен.
   - Эрик, а ты сам-то имеешь представление о том, с кем ты связываешься? - поинтересовался Винчестер холодно.
   - Да. С двумя убийцами. Дин, отойди.
   Эрик разгадал, насколько сильно задела Винчестера последняя характеристика, - об этом живо свидетельствовал маленькая злорадная искра, вспыхнувшая в адовой глубине черных зрачков. Дину, кажется, больнее всего было не за себя - за Сэмми. Впрочем... за себя тоже. Эрик попал в самую точку, словно китайский мастер тайного искусства убивать одним касанием, он дотронулся до нервного узла и его парализовал. Дин и без того в последнее время чувствовал эту свою треклятую "инакость", добровольное изгнанничество, свой мало кому понятный, нескончаемый одинокий подвиг, который он и любил, и ненавидел. Она стала причиной всему этому. Да, он действительно был убийцей, и палачом, и черт знает кем еще, и он ничего не мог ей предложить... Мог только защитить, не имея возможности объясниться, и, соответственно, получить в ответ лишь рыдания и ненависть...
   Дину пришлось пропустить Стентсона вперед, потому что Эрик, кажется, был готов его оттолкнуть, а устраивать драку с профессором сейчас не было ни желания, ни смысла. Эрик быстро спустился вниз на площадку десятого этажа.
   - Эй, Рик! - крикнул ему Дин сверху. - И, несмотря ни на что, я тебя предупредил, потом пеняй на себя, - Винчестер хотел что-то добавить, но дьявол даже не повернул головы. Он открыл окно и исчез.
   "Вот сволочь..." - подумал Дин.
  
   ***
   Оказавшись снова в квартире, Селин отвела Дина в сторону и намекнула ему на то, что им троим с Сэмом будет лучше уехать. Дин с ней согласился, и, испытывая огромную благодарность за его выдержку, Селин снова робко пожала руку детектива Харриса. Его великодушная, даже, пожалуй, рыцарская сдержанность опять всколыхнула ней самой приступы кошмарного, черного стыда и неловкости. До чего же он был красив, и не только внешне, а каким-то внутренним благородством, скрытым под шелухой небрежности и беззаботности. Селин вдруг осознала, что на самом деле он абсолютно другой, что Дин гораздо глубже и сложнее, чем ей думалось... однако тот, который сейчас прошел мимо, ни на кого не глядя, молчаливо-яростный и истерзанный, занимал все ее мысли.
   Селин отправилась в холл одеваться. Эрик появился рядом с ней, словно призрак, неслышно и неожиданно. Некоторое время он стоял у Селин за спиной и молча наблюдал, как она причесывает волосы, то и дело, переглядываясь с ней в зеркале. Селин чувствовала, что Эрик сейчас что-то скажет и, стиснув зубы, ждала. Собравшись с мыслями, он, наконец, приблизился, осторожно положил руку ей на талию и очень тихо, хрипловатым голосом, произнес:
   - Останься, если хочешь. Я сам тебя потом отвезу.
   Она немедля повернулась к нему.
   - Хочу, Эрик, - ответила она, с твердостью, неизвестно откуда черпаемой. Сердце ее колотилось, как сердце колибри.
   ...Или землеройки...
   - Но сейчас я поеду с Дином и по дороге объясню ему, в какое положение я его поставила. Я буду просить, чтобы он извинил меня, и надеюсь, что это недоразумение не порушит окончательно твое с Харрисом знакомство...- опять у Эрика дернулись уголки губ, словно в усмешке. Такое впечатление, что он готов был Дина убить. За что - неизвестно. Однако он ясно дал понять в разговоре: что-то между ними когда-то произошло. Селин, как можно легко себе представить, было очень не по себе от его недавних слов про детектива и от того, что ей придется сейчас остаться с Дином и Сэмом наедине, но иного выхода она не видела. - Как приеду, я тебе позвоню. А ты... - она протянула руку и поправила локон на его челке. Этот быстрый жест, мягкий и на вид чуть небрежный, потребовал всей ее смелости. Она многое хотела с его помощью сказать, и видела, как загорелись в этот момент глаза Эрика. -...Ты сейчас прими обезболивающее и ложись спать...только дождись моего звонка, это больше часа не займет. И ни о чем не думай. А завтра мы встретимся, и я останусь столько, сколько ты пожелаешь... - Селин чувствовала, что довольно сносно справляется с задачей сохранять внешнее спокойствие и даже оказывать своего рода давление на Эрика, хотя Эрик опять не отвечал. Может быть, она поступала сейчас неправильно? О чем они говорили с Харрисом на крыше? Что вообще стояло за этими отношениями, полными горечи, едва прикрытой полудружественной иронией и язвительной вежливостью? Чего стоили одни лишь Стентсоновские ножи! Менее волнительно было бы остаться у Эрика... и продемонстрировать ему на живом примере, как из-за трусости и малодушия она, Селин, способна унизить другого человека, обмануть и после спрятаться за чью-то спину. Сегодня вечером Эрику, возможно, будет утешительно то, что Селин укроется именно за его спиной, а не за чьей-либо еще. Однако позже, по зрелом размышлении, он сделает сопутствующие выводы... Или же он прямо сейчас сделает выводы, не сходя с места, что называется. Взорвется, как взорвался бы, к примеру, Джейк, и ему будет наплевать на ее намерение объясниться с Дином и расстаться по-человечески.
   ...Черт...Черт!..Черт!..Своими же собственными руками...
   - Ну что, по коням? - с натянутой веселостью сказал Дин, подходя к входной двери. За Харрисом следовал его интеллигентный, несколько молчаливый напарник. Сохраняя внешний нейтралитет, он, однако, очень серьезно и пристально отслеживал происходящее. Вообще фигура Сэма вызывала у Селин все больше и больше вопросов. Казалось, что Дина и Сэма объединяет нечто гораздо более глубокое, чем рабочие или даже дружеские отношения. Словно бы у них за плечами лежал какой-то огромный общий груз, который они должны всегда нести вместе. - Рик, спасибо за приятный вечер, сто лет не слышал, как ты играешь.
   - Не вы один, детектив, - ответил на то Стентсон, улыбаясь улыбкой совершенно ледяной.
   - Что ж, профессор, мы с вами, окончательно не расстаемся... - прибавил Дин крайне многозначительно.
   - Как вам, детектив, будет угодно. Всегда готов оказать посильную помощь, - проговорил Эрик с видимым сарказмом. Он сложил руки на груди и посмотрел себе под ноги.
   - Эрик, до свидания, - сказала Селин.
   Он медленно кивнул в ответ.
   Все трое вышли и еще раз странно, нервно попрощались с Эриком Стентсоном. Потом Эрик закрыл дверь, а они спустились вниз, вышли из подъезда и сели в машину.
  
   ***
   ...Na-na-na-na-na...little girl... na-na-na-na-na...
   Было уже за полночь. Дин шел вдоль 72-й улицы, по стороне противоположной дому доктора Эрика Дж. Стентсона. Импалу он оставил в двух кварталах отсюда. Дин все время старался держаться в тени.
   ...Well, I'd rather see you dead, little girl, than to be with another man...***
   Он вспомнил-таки слова песни.
   ... You'd better keep your head, little girl, or I won't know where I am...
   ...You'd better run for your life if you can, little girl, hide your head in the sand, little girl, catch you with another man...
   ...That's the end... little girl....
   Теперь эти слова неотвязно и тревожно, как назойливые насекомые, кружились у него в голове, наводняя его собственные размышления... Лучше увижу тебя мертвой, чем с другим... Весьма недвусмысленное предупреждение, ничего не скажешь...Поймаю тебя с другим - это конец...
   Дин отыскал подходящее место около лестницы дома напротив, перепрыгнул через решетку и укрылся за вечнозеленой изгородью. Нащупав выступ в каменной кладке, он сел и стал ждать. Наблюдать отсюда было довольно удобно: хорошо просматривался подъезд Стентсоновского дома, вся пожарная лестница и даже квартира профессора. Дин взглянул в бинокль. В кабинете по-прежнему горела настольная лампа, точно так же, как она горела, когда Дин покидал жилище Эрика. Остальные окна были черны. Один раз вблизи окна шевельнулась тень - Эрик ходил взад и вперед по комнате.
   Дин мог живо вообразить себе, как Эрик мечется, не находя себе места, как стены и потолки собственного дома давят, угнетают и раздражают его. И Дин, хорошо зная повадки людей и потусторонних тварей, был уверен, что все начнется с того, как профессор попробует вырваться из этой моральной духоты на улицу... Должно быть, Эрик чувствовал себя оплеванным. Селин, ведь, уехала, хотя он просил остаться. Он взял себя в руки и сделал шаг навстречу, а она, тем не менее, бросила его в одиночестве. Было от чего окончательно прийти в ярость. Дин хорошо представлял себе, какое недоверие должен был испытывать Стентсон к окружающим людям. Знал он также, насколько огромны эмоциональные затраты, которые этому странному чудовищу приходилось нести, в случае, если он решался подпустить кого-либо к себе на полшага ближе. И, натурально, подобного рода фиаско принимало в восприятии Стентсона катастрофические масштабы! Уж, по меньшей мере, повергало в грязь какие-то его идеалы и принципы. А в данном случае впечатление такое, будто у Эрика земля горела под ногами. Может, он рассчитывал, что эта девушка станет для него надеждой, радостью и вообще всей его будущностью? Наивеличайшая ошибка, которую все повторяют и вечно будут повторять - пытаться заполнить свой вакуум извне, искать утешения не в себе самом, а в другом человеке. Подлый миф о второй половине, который, подобно болотному огоньку манит в трясину разочарования... Другой когда-нибудь предаст...все когда-нибудь предают... вольно или невольно. Вполне ясно теперь, что испытывал Стентсон по отношению к Селин Пфеффер. Но можно было предположить, что к его страсти уже примешивается горечь, которая это чувство довольно быстро отравит и убьет... или же превратит в собственную противоположность... Я решился, детка, я лучше увижу тебя мертвой...
   Селин думала, что ей удастся все исправить. Дин, со своей стороны, полагал, что ей вообще лучше к Эрику близко не подходить. Не с тем человеком она связалась... да и вообще не с человеком, вот в чем штука. Чудовище по зубам лишь такому же чудовищу... каким была Кристина... Дин пока не знал, как придется в дальнейшем поступать с Эриком Стентсоном, но он твердо решил, что Селин Пфеффер во всей этой истории делать абсолютно нечего. И Дин не собирался так просто бросить ее на съедение Эрику. Рано было еще ставить точки, всему свое время. Ввиду всего сказанного, он, хоть и с риском показаться парнем навязчивым, хамоватым и не слишком понятливым, просто не оставил Селин шанса осуществить ее маленький план расставания. В решающий момент, провожая девушку до квартиры, Винчестер, в соответствии с собственным планом, обволок комплементами, как ни в чем не бывало, пару раз пошутил, сказал, что завтра же будет звонить, и исчез. Селин Пфеффер осталась в полнейшей растерянности...
   В том, что Эрик что-нибудь отколет этой ночью, Дин практически не сомневался. Эрика что-то выдавало. Дин не мог бы с точностью сказать, что именно с ним происходило, но выглядело это, во всяком случае, так, будто какая-то другая, темная и жестокая, никаким законам неподвластная часть его необъяснимой природы потребовала жертву, взыграла химерическая кровь, проснулись, быть может, какие-то посторонние инстинкты. Ощущалась явная неустойчивость во всем его сегодняшнем состоянии, что-то неконтролируемое и взрывоопасное. К тому же, у Эрика, судя по его жестам и сузившимся зрачкам, неожиданно началась головная боль - это могло не говорить ни о чем, а могло оказаться весьма скверным признаком. Вполне возможно, что Стентсону к таким проявлениям не привыкать, и у него хватит силы воли с этим справиться. А вдруг нет? Дину вдруг подумалось, что, если он вынужден будет сегодня ночью достать из-за пояса пистолет, заряженный серебряными пулями, то эта ночь станет еще одной мерзейшей ночью среди наимерзейших ночей его жизни.
  
   "Черт...Ну что же вы все такие предсказуемые?" - Дин сплюнул сквозь зубы. Все-таки он оказался прав.
   Около часа ночи Эрик вышел из дома на затихшую, пустынную улицу. Винчестер снова чертыхнулся про себя и поднес к глазам бинокль. Одежда на Стентсоне была спортивная, как заведено, темного цвета: легкая куртка, спортивные брюки и кроссовки. Физиономия - без грима. Какого черта, спрашивается, Эрик вышел из дома в своем естественном - или, прямо скажем, сверхъестественном - виде? В третий, кажется, раз Дин имел возможность видеть его настоящее лицо. На лице - словно бы полумаска, чернильная, чуть поблескивающая перламутром, будто полированная. И живая. Накладывая косметику на физиономию, Эрик придавал краям полумаски вид рубцов, шедших от крыльев носа через щеки и соединявшихся под нижней челюстью. Красился он сейчас очень качественно - как Дин отметил, даже лучше, чем во время их первого знакомства - но все равно от неестественности, которую придает любая косметика, Стентсон до конца избавиться не мог. Теперь же исчезло это искусственно воссозданное человеческое лицо, замененное жутковатым, но странно привлекательным лицом химеры. Строгие, с аристократическим налетом черты были словно вырезаны наполовину из гранита, наполовину из мрамора. Холодные, сосредоточенные, очень опасные глаза казались особенно ярки. Походка стремительная и в то же время плавная, точные движения, в каждом из них ощущается сила и опять эта дьяволова грация. Благодаря ладной фигуре, издалека Эрик казался высоким.
   Эрик спустился по лестнице и повернул в сторону Центрального парка, закуривая сигарету. Дин подождал, пока он отойдет вперед на достаточное расстояние, выбрался из укрытия и, не переходя улицу, отправился следом за Стентсоном. Эрик шел быстро, будто направлялся к некой цели. Дина это насторожило еще больше.
   А потом Эрик побежал, и Дину не оставалось ничего, кроме как выругаться в очередной раз и припустить за ним.
  
   Эрик бежал по безлюдной 72-й улице в манере, которую Дин охарактеризовал бы, как "волчью": стремительно, но без поспешности, размеренно, твердо и ровно, без видимого напряжения - поразительно похож на хищника, проходящего привычный маршрут по своей территории. При этом он умудрялся на ходу курить, чего Винчестер уж совершенно понять не мог. Один раз Стентсон оглянулся и даже приостановился, щуря глаза и смотря именно в ту сторону, где за секунду до того был Дин. Не заметив никого, Эрик сунул в зубы сигарету и отправился дальше. Дин вышел из-за припаркованного у обочины фургона и последовал за ним.
   Без десяти час. Центральный парк, погруженный в туман и ночную темень. Насколько просматривалась территория, вокруг не было никого, кроме единственной безрассудной спортсменки, которая трусила вдоль дорожки как раз навстречу Эрику, вырвавшемуся от Дина довольно далеко вперед. Дин вынул пистолет из-за пояса, встал на одно колено и прицелился, когда те двое поравнялись. Он заметил, что Стентсон отвернулся, пробегая мимо нее - девица, судя по всему, не обратила на Эрика внимания. Она вообще, кажется, бежала, слушая музыку и полузакрыв глаза. Через несколько секунд двое разошлись, а Дин подумал, что неплохо было бы припугнуть девчонку, чтобы она начала думать головой, а не перепоручала эту функцию своему iPod-у.
   Эрик, не замечая преследования, рысил по длинной и широкой аллее. Он, а следом за ним и Дин, почти добрались до мемориала Джона Леннона, как вдруг Стентсон замедлил бег, достал из кармана брюк мобильный и на ходу заговорил. Дин понял, что на таком расстоянии ничего не услышит, и поспешил незаметно приблизиться. Сразу стало ясно, что Эрик очень ждал этого звонка и теперь был поглощен собеседником.
   - ... у меня? - говорил Эрик, идя по широкой дороге парка и смотря себе под ноги - он вдруг снова стал похож больше на человека, чем на полуоборотня. -...Как обычно, по синусоиде... Брайан, я прошу... У тебя, сколько мне известно, никогда не было привычки влезать с ногами в душу...да, вот и пока не надо... Разгребу - тогда отчитаюсь...Будь покоен, у меня разве были такие случаи, чтобы я не разгреб?..- Стентсон коротко и мрачновато рассмеялся. Дин тоже не удержался от саркастической улыбки - что ж, будет весьма занимательно понаблюдать. Эрик же у нас крутой... А между тем, на горизонте обозначился тот самый старший сводный братец, Брайан Сорренто, крупный судебный адвокат. Разговор с ним вполне мог по-новому осветить происходящее. - ...Ладно... Что там за лажа с Сэмми?.. - спросил Эрик жестким тоном. Была бы возможность, Дин хорошо приплатил бы кому-нибудь за гаррипоттеровский плащ-невидимку, чтобы постоять у Стентсона за спиной именно в этот момент. М-да... "Что за лажа с Сэмми?" Было время, когда вопрос, сформулированный именно таким образом, занимал все мысли Дина Винчестера... Господи, неужели это на самом деле закончилось! - ...Чего?.. Говоря короче, по самые уши... - резюмировал Эрик, выслушав наиболее интересное и, увы, недоступное Дину сообщение. Стентсон остановился, развернулся, и пошел обратно. Его странное лицо было как никогда сумрачным и холодно-сосредоточенным. - ...А ты в состоянии его вытащить оттуда?.. Неужели настолько всерьез?..- последний вопрос Эрик задал очень язвительно. - А если откровенно?...Вот так и скажи, и не стоит искать какие-либо благовидные объяснения...Брайан, ты меня знаешь как облупленного, и это чувство, увы, взаимно. Уж извини, но я тебя насквозь вижу, поэтому давай свои профессиональные приемы формата "красная селедка" отложи пока в сторону... Слушай, речь идет некоторым образом о нашем брательнике...и позволю себе бестактность напомнить, что он твой родственник в большей степени, нежели мой... А почему я не хочу наплевать на этот идиотизм?.. Дорогой мой, мне не надоело, ты думаешь?.. Мне больно и мерзко слышать каждый раз о том, как сильно он меня ненавидит, и, тем не менее...Что? А ты у него поинтересуйся, почему... Я назойлив, неделикатен, деспотичен и слишком активно стараюсь воспрепятствовать его переходу к новой просветленной жизни... Прекрасно, Брайни, со своей стороны хочу заметить, что мне не импонирует равнодушное благодушие, с которым ты относишься... Феноменально! - вдруг рявкнул Эрик на всю аллею. - Давай, еще ты мне эту мысль вслед за Сэмом выскажи!.. Я заведенный?.. - он замолчал и с четверть минуты стоял, кусая губы. Потом он произнес заметно смягчившимся, хотя и натянутым тоном: - ...Если уж на то пошло, то "заведенный" - это слишком политически корректное слово... Я вожделею крови и готов сорваться...Определенно... любимый ученик старины Джека... гулящие девицы - все мои...- Эрик негромко и нервно смеялся. - ...Постараюсь никого не убить в ближайшее время, но обещать наверняка ничего не могу... - он оскалился, поднимая лицо к небу, и на свету влажно блеснули его клыки. Дин подумал: "Ох, ты, дьявол!" Что это было, шутка такая? Стентсон, давно замечено, шутил всегда с серьезным лицом. - ... Проклятые рудники и лунные фазы...меня опять, кажется, прижало, и если не отпустит до утра, то предрекаю себе невыносимый день в университете... Если бы! Лекции можно вполне сносно провести и в таком состоянии...именно, не приходя в сознание...- снова короткий сухой смешок. -...Контакт с аудиторией совершенно иного характера... А семинарская работа требует трезвого ума и твердой памяти... Хочешь, не хочешь, а необходимо каким-то образом с народом взаимодействовать...Вероятно, мне завтра будет удавка... и, естественно, я ввиду всех этих враждебных обстоятельств весьма агрессивен, постарайся меня понять и смириться... Не дома, я, скажем так, попираю стопами мозаику с надписью "IMAGINE"...Нет, окон квартиры Йоко Оно отсюда не видно...Ладно, Брайни, это лирические девиации, давай, все-таки, вернемся a notre mouton...
   Дин не мог поверить собственным ушам. Он теперь понял, что в душе хотел скорее ошибиться, нежели оказаться правым, относительно Стентсона, но все сказанное выше выглядело как признание, полное и безоговорочное. Эрик пункт за пунктом подтверждал подозрения, которые имелись у Дина. И он совершенно открыто говорил об этом со своим братцем. А тот совершенно невозмутимо его выслушивал. Выслушивал с пониманием, с сочувствием, черт возьми! Адвокат дьявола... Дин никогда не питал уважения к юристам, к этим хитрозадым крючкотворам и очковтирателям. Что за чудовищная, непоправимая безответственность? Что за гнуснейший вид толерантности - терпимое отношение к злу и жестокости? Тварь будет преуспевать, опекаемая и покрываемая теми, кто, подобно Селин, поддается на ее акулье обаяние, но ценой чего! И все потому, что кто-то печется лишь о своих личных симпатиях и о собственном душевном спокойствии... потому что кишка тонка поступить по совести. Приютили сироту, чтоб вас! А известно ли вам, насколько сильно тварь утрачивает свое очарование, когда исполняет данное природой назначение? Или же вы предпочитаете знать своего Эрика только с лучшей стороны? Дин попробовал вообразить другого Стентсона - убийцу с окаменелым лицом и звериными глазами, остановившимися, светлыми и бездушными, какие бывают у тигров-альбиносов. Потом Дин вдруг зло сжал кулаки и стиснул зубы. Почему-то на месте Стентсона помимо воли возник другой образ, лицо родное и абсолютно незнакомое в то же самое время, лицо окровавленное чужой кровью... "Но он же справился, а этот - нет!" - мысленно прорычал Дин. Однако Винчестер не осмелился отвечать на вопрос, который задал ему какой-то тихий предательский внутренний голос. Голос хотел знать, сам бы он смог поступить по совести.
   - ...Относительно Сэма, - говорил Эрик, фланируя туда и обратно по площадке, -... между нами, девочками... и без передачи, потому как Элис и Джон подробностей рождественского разговора не знают... иначе их удар хватит...- новая пауза и новый всплеск: -... Легенды, мифы и эпосы народов мира! Ни хрена я тогда не психанул... Нет, конечно...Правильно... совершенно верно, он и должен был испугаться, я это сделал сознательно... Пускай скажет спасибо, что я пощадил его хрупкую конституцию и не дал по морде... Потому как он не имел права мне это говорить ни при каких обстоятельствах! - опять громко рявкнул Эрик в трубку. - ...Почему? По определению! Либо Сэмми настолько стремится порвать отношения, что не гнушается угрожать мне самой большой подлостью, совершить которую в его силах, либо он так безумно боится за своего ублюдка-учителя, что готов эту подлость и впрямь совершить...Видишь ли, я не могу с уверенностью сказать, что способен предсказывать его действия. С одной стороны, и тебе, и мне хорошо известна такая черта Сэмми...ну, будем откровенны, хорошо известна его трусоватость. С другой стороны он находится под сильнейшим влиянием...- очередная пауза. Стентсон поставил ногу на ограждение и слушал, закрыв глаза и водя пальцами по переносице. - А-а...все не так просто... Сэмми относится к тому типу людей, которым трудно решиться на что-то, но уж если они раскачаются, то не могут остановиться хотя бы потому, что им стоило неимоверного труда преодолеть собственную инерцию. Если он, опять же, находясь под влиянием с той стороны, - Эрик автоматически указал большим пальцем назад, - на что-то отважится, то может наворотить дел... к середине спектакля до него, конечно, допрет... Да, я понимаю, что меня сдать... совершенно верно, легче сказать, чем сделать... Ну, естественно! Он не может просто прийти в NSY и объявить, что у него сводный брат - хрен-знает-кто-из-преисподней и вообще гадина редкостная ... Да ладно...к чему мне кокетничать? По-моему, вполне себе емкое определение, даром, что не мной сформулировано...- Стентсон опять очень мрачно и с явственным сарказмом рассмеялся. - И, тем не менее, легкий душевный дискомфорт я ощутил... А я уверен, что не хватило ему ума держать язык за зубами! Поэтому...цинизм мне не свойственен, слава богу, но здесь уж лучше пускай Сэмми меня боится. Будет, по меньшей мере, дополнительный сдерживающий фактор. Я полагаю, что в конце концов он вынудит взять кое-кого за жабры... А то ты не знаешь, где у подобных граждан жабры, и как их за эти жабры надлежит брать?.. - свирепо огрызнулся Эрик на какую-то реплику Брайана Сорренто. - ...Я надеюсь, ты сейчас воспользуешься уникальным случаем, чтобы снять с Сэмми показания?.. А иначе я на того парня не выйду...Да Сэм загнется там, его надо извлекать любыми средствами... - Эрик умолк, и потекла довольно долгая пауза. Он то глядел на мозаичный круг мемориала, то поднимал глаза на искрящиеся высотки. -...Ну ты подожди месяц, я вернусь...возьму грязную работу на себя... Брайни, укоры подобного свойства не принимаются: я не в состоянии заниматься исключительно Сэмом, точно так же, как и ты... У меня есть своя в некотором роде жизнь и собственные в некотором роде дела и задачи... особенно в данный момент...Что? А нефига подслушивать, Ваше Синейшество... Умерь... Я говорю, умерь свою пытливость... Все... В общем, Брайан, решай, конечно, сам... имеешь право встать на крыло и забрать в сторону, коли там все настолько безнадежно...единственное, ты и меня этим самым лишишь возможности... Ах, все-таки нет?.. Хорошо! Понял...согласен...с этим тоже... да...Договорились... С тебя вся информация от Сэмми, которую сможешь из него высверлить... Ладно-ладно, договорились... Очень прошу, мать с отцом... пока строго дозировано...Я прекрасно понимаю, что ты прекрасно понимаешь...уникальный случай взаимной эмпатии... О-кей. Все...до связи...
   Таким образом, разговор завершился. Эрик выключил телефон, положил его обратно в карман и отправился вперед прогулочным шагом. Он выглядел теперь чуть-чуть успокоенным. Дин подождал и решил отойти подальше к деревьям, чтобы следовать за Стентсоном параллельно дороге. Он шевельнулся, что-то скрипнуло под ногами, и Эрик тут же встал, как вкопанный. Дин опять замер. Эрик очень неторопливо, как бы в задумчивости, достал пачку сигарет и закурил - Дин догадался, что Стентсон слушает. Эрик повернулся, медленно обвел глазами аллею, снова двинулся вперед, быстро прибавляя шаг. Пройдя несколько десятков метров, он неожиданно дал старт и со спринтерской скоростью рванул через газон. Дин, более не стал таиться и помчался за ним, выхватывая пистолет из-за пояса. Стентсон стремительно удалялся от Винчестера. Несколько минут его силуэт, будто тень, летел среди деревьев, потом он свернул к мосту и вдруг совершенно исчез из виду, Эрик словно провалился сквозь землю. Дин добежал до моста и остановился, держа пистолет двумя руками перед собой. "Ну, уж нет, сволочь, я тебя сегодня даже из-под земли вытащу", - подумал Винчестер...
  
   ***
   ... Он бежал. Он летел вперед бесшумно, стремительно и безотчетно, как дикая тварь несется через папоротники и влажную прель молчаливого леса. В скольжении его шагов соединилось покачивание танцующей змеи, черные мерцания и переливы потревоженной водной глади, вихреватое взмывание и опадение алхимического пламени. Он мчался к неведомой еще цели - демон, в чьих глазах золото и сталь сверкали лунным блеском.
   Он будто рождался заново. Высшая витальность проникала в него и растекалась по телу живыми токами. Она поднималась снизу, из чрева, и раскрывалась, как цветок, как круглый трехчелюстный рот пиявки раскрывается навстречу кровеносному сосуду. Она выпускала нити серебряной паутины нервов и прикреплялась ими изнутри к ребрам. И первым делом он вновь ощутил свое дыхание. По пробудившимся нервным цепочкам бежали импульсы от каждого сокращающегося мышечного волокна, от мускульных пучков, которые раздвигали мощные дуги ребер. Гладкая мембрана диафрагмы ритмично опускалась и поднималась, воздухом и кровью наполнялись легкие. Легкие и сердце... Кровавый орел древней викингской казни...Разрубленные ребра, кровоточащие легкие вырваны из грудной клетки и расправлены в форме крыльев... Кислород и кровь должны соприкоснуться, смешаться, чтобы понести жизнь дальше. Дыхание задает ритм космоса, без ритма нет ничего, ничто не рождается и не умирает, нет пульсации, нет движения...
   Он вдыхал темноту, втягивал острыми ноздрями первородный мрак, из которого когда-то вышел, из которого был изваян. Когда тьма исторгала универсум из своего раскаленного лона, когда новорожденный космос, плазменный и корчащийся, разорвал плотную эластичную оболочку бессветного Всего, собравшего первоматерию в единственной точке, из разлетевшихся клочьев возник он. И он дышал прерывистой, разъятой мглой, оставшейся ему в наследство от первоначального мрака, из которого все сущее выходит, и в который возвращается. Вдох и выдох вселенной. Вдох - рождение, рассвет, становление...Легкие расправляются, кровь обогащенная кислородом, освежается, алеет и вверзается мощным потоком в акведуки сосудов. Это начало жизни, это золотые века молодых, творчески сильных цивилизаций, это эпохи процветания, открытий, строительства храмов и общественных зданий. Выдох - старение, упадок, обнищание, деградация, войны, эпидемии, катастрофы и смерть. Легкие опадают, кровь истощается и темнеет...
   Теперь он ощущал множество прикосновений. Он воспринимал каждое волокно в ткани одежды, задевавшей кожу, а мускулы его сильного гибкого тела, при смещении словно бы ласкали кожу изнутри. Будто змеи, свитые в клубок, плавно пульсировали тугие мощные мышцы. Движение, совершенное в своей механичности, было для него лучшим из наслаждений. Оно было составлено из множества больших и малых циклов, сокращения и расслабления, фаз напряжения и отдыха. Словно шарниры и рычаги работали его кости и суставы. Сила проникала в него, как проникает лимфатическая жидкость в смятые крылья только что выбравшейся из кокона бабочки, расправляя их. Что-то росло и ширилось внутри, что-то раздавалось и вскипало. Куски отслужившей, ненужной оболочки облетали хитиновыми струпьями.
   Мельчайшие капли тумана оседали на лице, застывшем в бесчувственной сосредоточенности, покрывали волосы, черные, будто угль небес над его головой. Он ощущал, как быстрый бег гонит к поверхности его кожи тепло, жар из внутренних топок темного горящего ада, чьи своды - кости, скрепленные сухожилиями, стены - мягкие ткани.
   Язык его влажно скользил по нёбу, деснам и внутренним поверхностям зубов, задевал лезвийные края, оглаживал острые кинжалы клыков, чье предназначение - вспороть тонкую оболочку и выпустить наружу гуморы. Живые системы разрывались от их прикосновения, как проколотые икринки. Словно оболочки змеиных яиц, они вскрывались и предательски обнажали, бесстыдно выпячивали наружу собственный микрокосм. Так они словно признавали неизбежное, непреодолимое внутреннее стремление к саморазрушению. Низшие уровни биологических конструкций словно жаждали поддаться энтропийным силам и распасться, изрыгнуть плененную энергию. Лишь нервная система всегда противилась избавлению, несомому смертью. Она сопротивлялась в попытке сохранить свою структуру, уберечь себя самое от разрушения... Чем совершеннее система, тем глубже ее воображаемое обособление, тем более смутно осознает она свою ничтожность в гигантских шестернях универсального механизма... На безбрежных просторах космоса, лишенного цели и смысла, где все равнозначно, равноценно и равновелико, где нет ни лучшего, ни худшего, ни низшего, ни высшего, ни начала, ни конца, эта наэлектризованная нервная клетка лишь корчится от собственных фантомных порождений: боли и страха...
   Окружающий мир прикасался к нему. Предметы источали сами себя, выбрасывая вовне частицы, колебания и эманации внутренних энергий. Тысячи звуков и запахов тревожили его обостренные чувства. Колебания, сотрясающие землю, сжимающиеся и расширяющиеся столбы воздуха связывали его невидимыми нитями со всем, что дрожало, пульсировало и шевелилось вокруг. Он был опутан этими нитями, они тянулись за ним, обрывались и протягивались снова. Он был един со вселенной, он был ее частью, между ним и миром не существовало барьеров. Мир просачивался через мембрану его тела, перенасыщал и готов был растворить в себе.
   Он читал знаки на теле земли. Вихри столетий изъели ее поверхности и испещрили иероглифами, не предназначенными ни для чьего глаза. Проступающие на них письмена, оставленные временем, были подобны дикой песне озер, творимой слепыми стихиями. Язык этих письмен был старше лесов и скал, древнее земли и самой жизни. Знаки передавали тысячи сообщений в сколах, трещинах, царапинах и следах на поверхности дряхлеющей материи. Как радиоволны, излучаемые звездами, их сообщения летели сквозь пространство, никем не перехваченные, нерасшифрованные. Прошлое сочилось из пор земли. А впереди лежала бесконечность, непрерывная цепь настоящих моментов для живых существ, не знающих о течении времени, не подозревающих о смерти.
   Он видел мириады точек, которые испускали пульсирующий свет подобно микроскопическим светлякам. Кое-где их скопления казались гуще и ярче - там было тепло и шевеление точек активнее. Они осуществляли газообмен, питались, расщепляли и разлагали размоченные отмершие ткани земли, они готовили субстрат для чего-то нового. Он ощущал, как оттаявшие корни деревьев начинают вытягивать из почвы растворенные соли, как набухают и вскрываются по швам и стыкам оболочки, прикрывающие молодые почки.
   Облизнув сухие губы, он немного удивился, улавливая на их бархатистой поверхности вкус последней охоты. Он замедлил движение, потом перешел на шаг. Много дней эти несколько десятков белковых молекул с вкраплениями атомов железа таились среди тончайших морщинок кожи, и он их не замечал. Теперь прикосновение к ним вдруг разбудило множество смутных желаний. Образы, рождаемые этим хорошо знакомым, но каждый раз обновлявшимся вкусом, были неопределенны и бесформенны, как мысли животного, но они множились, разветвлялись, почковались и уносили его в безбрежность. В них соединились узоры кружева и грибницы, глянец слизи на рыбьих боках, ускользающий бросок ночной тени. Они были странны, красивы и безумны, как кокаиновые галлюцинации. Он улыбнулся мраку сдержанной и сладострастной улыбкой. Круг замкнулся. Новый цикл был уже запущен...
   Фонари по сторонам асфальтовой дорожки горели тускловато, воздух был влажен и холоден особенной, весенней сыростью и особым холодом, в которых витало обещание скорого пробуждения. Тончайший запах чуть согревшейся за день почвы и древесных соков, двинувшихся по коре, стоял в сумрачном парке. Он прошел еще немного вперед и опустился на скамью около пруда. Пологий холм, покрытый жухлой травой, походил на коротко остриженную голову каторжника и блестел, подобно крышке черепа. Он не спешил. Он сидел, жмурясь по-кошачьи и грея плечи в лучах луны. Поставив одну ногу на скамью, он обнял рукой колено и устремил зоркий взгляд в глубину парка. Подобный изваянию из черного мрамора, он замер в своем неизъяснимом изяществе. Луна меланхолически и любострастно, как богемная кокаинистка, обнимала его, лаская омертвелым светом прекрасные изгибы тела. Он гордо поднял неподвижное лицо к небу. Необыкновенно приятное предчувствие, распространившееся по мышцам игольным покалыванием, до того захватило его, что ему сделалось даже, пожалуй, весело. На губах, как переливчатая волшебная бабочка, заиграла новая улыбка. Он решил погрузить все свои чувства в чашу безотчетной радости, в которой выразилась происходившая сейчас в нем перемена. Ему было настолько комфортно здесь, на маленькой скамейке, около неподвижного пруда, по чьей поверхности, словно слой растительного масла, растеклось бледное сияние, что, казалось, никакая жажда не смогла бы сдвинуть его с места. Покой после движения... Смена фазы... Ничего не могло быть приятнее, чем это переходное состояние... Устремление от одной крайней точки к другой... Первый глоток между голодом и насыщением...
   Вдруг он повернул голову, и взгляд его остановился на одной точке, которая лежала далеко за пределами парка...
  
   ...Она улыбалась ему, как если бы он был старым знакомым, как если бы она давно ждала его. Они шли рядом, и руки их чуть касались. Потом они свернули туда, где электрическое сияние мешалось с чернилами теней...
   ...Ее змеиные лобзания, ее руки, обвивающие будто плющи, прохладные летающие пальцы... Он заворожено ловил колебания зеленого камня в кулоне на ее шее. Он всматривался в блистающие концентрические волны в его глубине, и ему виделось неподвижное изумрудное болото, затянутое ряской, разноцветной тиной и пленками микроскопических водорослей. Затем камень описывал дугу и изменял цвет, превращался в кусок туго натянутой на железную рамку кожи пустынной ящерицы... ящерицы, которой шаман зашил рот, чтобы она не выдавала его тайн...
   Она, подобно священной белой кобре, чувственно льнула и обвивала его. А он был словно драгоценный меч, острейший клинок, готовый вспороть ее переливчатую шкуру и рассечь гладкие извивы тела. Электрический свет рассыпался бликами по жемчужным чешуйкам ее кожи.
   Его прикосновение было нежным и мимолетным, но она лопнула, как перезревший райский плод, источая пьяные ароматы и огненный нектар. Он впивал винно-бархатные струи, закрыв глаза, ласково и благодарно обнимая ее тело. Она обжигала его. Перед его глазами вновь и вновь вставала величественная картина рождающейся вселенной, вихревого кружения газов, длинные языки пылевых облаков, горение частиц. Ее внутренний космос постепенно покидал свою капсулу и перетекал в безбрежный универсум...
   Потом он опустил ее на землю и прикоснулся пальцами к своим губам. Обращая лицо к луне, он улыбнулся ей, словно тайной любовнице, с которой случайно встретился в салоне. Когда-нибудь они снова будут вместе...Все соединится со всем...
  
   ***
  
   Что-то заставило Дина свернуть в этот проулок. С ним иногда так бывало: ища что-нибудь, он вдруг получал неожиданную подсказку в форме смутного предчувствия, и, как правило, находил то, что искал. Дин полагал, что так срабатывала интуиция, появившаяся у него после пребывания там. Сэм готов был чуть не до ссоры опровергать его предположения. Он говорил, что не видит в этом ничего паранормального. Он, мол, считает, будто подсознание иногда само перерабатывает сигналы извне и выдает результат в виде предчувствия. Ну... если Сэму было уютнее так считать, то пусть бы он так и считал. Дин прекратил споры с ним. Какая-то часть Сэма наверняка ненавидела сверхъестественное, и он не желал обнаруживать признаки этой заразы у себя и у брата... после всего, что было. Дин, напротив, относился к этому явлению философски. Если сверхчувственное помогало ему эффективнее выполнять работу, то и хрен бы с ним... даже если это морок, и его насылает сам сатана.
   Он уже битый час кружил по тем местам вокруг Центрального парка, где произошли предыдущие убийства. Темный переулок, заставленный мусорными контейнерами, случайно попался Винчестеру на пути и привлек внимание. Дин решил заглянуть. Вдоль глухих боковых стен двух домов тянулись ряды разнокалиберных баков. Сверху бил резкий свет нескольких мощных фонарей, и густые тени лежали в тех местах, куда их свет не попадал. Дорога впереди была перерыта, асфальт поднят, песок на земле, несколько предупреждающих знаков мигали желтыми огоньками. Около штабеля труб свалена груда целлофановых мешков, черных, синих и еще один белый...
   "Стоп! Это не мешок..." - Дин медленно выдохнул и пошел вперед. Ощущение было наисквернейшее.
   Ну, конечно... девица. Она лежала на мусорных мешках, будто среди шелковых подушек. Белая короткая курточка, короткая юбка, колготы в сеточку, широкие ботфорты без каблука, малахитовое ожерелье с тяжелым камнем в форме трапеции соскользнуло на плечо и закрутилось, как зеленая змейка. И вся шея, левая сторона груди и рукав залиты кровью... Его раны, как прекрасные розы... Выплыло вдруг из Стентсоновской лекции... Очень кстати!.. Дин внимательно огляделся по сторонам. Переулок молчал, только лампочки на знаке "Дорожные работы" тихо перемигивались, как заговорщики. Подойдя ближе, Дин присмотрелся, потом надел на руку перчатку и пощупал пульс - девушка была мертва, но от кожи еще отлетали остатки тепла. Он слегка повернул ее голову набок и рассмотрел укус. Нельзя сказать, что след зубов кардинально отличался от виденного на предыдущих трупах, но все-таки он был другой. И чем-то странно пахло. Дин наклонился почти к самому лицу убитой и принюхался - от нее шел явственный запах медицинского спирта. На шею девушки, видимо, вылили целую склянку.
   "Вот тварь предусмотрительная... Все-таки у тебя и впрямь кровь химерическая, а ДНК везде разная... в волосах одна, в слюнях - другая... Поэтому и согласился на экспертизу... А теперь улики уничтожаешь... Пристрелю, гадину!" - думал Винчестер, все больше злясь на себя за то, что допустил столько сомнений. Теперь вот к чему эти сомнения привели. Проститутка, конечно, но все равно жалко...
   Дин едва собрался встать, как вдруг до него долетела еле ощутимая волна еще одного запаха, вернее сказать, аромата. Аромат был дорогой, прекрасно знакомый, и сказать, что Дина от него тошнило - не сказать ничего. Винчестер решил, что запах Стентсоновских духов остался на ней, как еще один след, обличавший этого кембриджского ублюдка. Охотник опять склонился над мертвой девушкой, но сразу запах потерял. Тогда Дин поднялся и встал около тела в задумчивости. И стоял, не шевелясь, лишь потирая пальцами подбородок. Он слышал, как скрипит немного отросшая щетина, и слышал еще что-то позади себя, кажется, немного справа. На самом деле Дин не уловил ничего определенного, но у него вдруг возникло чувство, будто шагах в пяти от него кто-то есть, причем сигнал об этом дошел через слух, только он не успел его расшифровать. Кто знает, возможно, Сэм был прав в своем толковании предчувствий... Дин сжимал в правой руке пистолет. Он плавно провел левой рукой по волосам и поскреб затылок, раздумывая, не повернуться ли ему и не выстрелить ли прямо сейчас... черт, все-таки опять сомнения! Ведь дикость какая-то... как же должно было Стентсона прижать, если он пошел на это, хотя ему было прекрасно известно, что Винчестер идет за ним по пятам?..
   Звук какого-то падающего предмета неожиданно раздался справа. Дин в одно мгновение развернулся и выстрелил - по асфальту катилась банка из-под пива. Почти одновременно что-то полетело уже непосредственно в Винчестера. Смешно сказать - это оказалась пластмассовая крышка от мусорного бака, запущенная, как летающая тарелка. Однако она с такой силой саданула Дина по шее краем, что у охотника мелькнуло опасение, не закончит ли он сейчас свой земной путь прямо как та девчонка по причине артериального кровотечения. Боль в первые несколько секунд была невыносимая и, по всей видимости, усугублена каким-то спазмом - Эрик и на расстоянии умудрился воздействовать на чертову опасную точку... Следом, засыпая Дина всякой дрянью, на него обрушился тяжелый круглый мусорный бак, а черная фигура рванула прочь, пригибаясь и ныряя за контейнеры. Дин бросился следом. Когда ряд мусорок кончился, Эрик метнулся в сторону, потом снова изменил направление. Дин стрелял в него два раза, но Стентсон очень точно рассчитывал минимальное время, необходимое, чтобы прицелиться, и мгновенным броском уходил от выстрела.
   Таким образом оба пронеслись через несколько кварталов и вылетели на дорогу где-то в районе уже знакомой Дину Мэдисон Авеню. Стентсон, как, все равно, олень, случайно выскочивший из леса на проезжую часть, пронесся футов шестьсот вдоль встречной полосы, лавируя между сигналящими автомобилями. Дина отделяло от него небольшое расстояние, но охотник был вынужден прекратить стрельбу из опасения кого-нибудь зацепить... да еще и заметил полицейские камеры на столбе. Увидев, что Винчестер, бегущий по тротуару, его догоняет, Эрик пересек дорогу, заставив двух водителей резко дать по тормозам и едва не спровоцировав аварию, и рванул на другую улицу. Дин несся за ним. Он мельком глянул на побелевшее лицо парня в первой машине, который сидел, положив руки на руль, и смотрел вслед уносящемуся доктору Стентсону, едва не оказавшемуся у него под колесами.
   Дину давно не приходилось преследовать кого-либо так долго в таком темпе. Как правило, жертва выдыхалась гораздо раньше Винчестера. Однако Стентсон мчался, не проявляя признаков усталости, и держался центральных, относительно людных улиц, где, он знал, Дин не станет стрелять. Дин цедил ругательства сквозь зубы, видя, что теперь расстояние между ними перестало сокращаться. Неожиданно Эрик завернул за угол и рванул, петляя, по маленьким темным проулкам. Обогнул здание семиэтажной автостоянки. Дин увидел, как он с разбегу вцепился в выступ стены, подтянулся, перемахнул через бордюр и нырнул сразу на второй этаж. Дину, чтобы не терять времени, пришлось проделать те же самые упражнения, и нельзя сказать, что они дались ему совершенно без труда. Стентсон был, очевидно, несколько лучше приспособлен к подобного рода трюкам, благодаря меньшему весу. Дин свалился на бетонированный пол, ощутительно ударился.
   Эрик взлетел на верхний этаж. Оглянувшись и услышав шаги несущегося следом за ним Дина, он спрыгнул на три метра вниз и приземлился на крышу примыкающего дома. Вскочил с колен и помчался вперед, скрываясь за выступающей стеной вентиляционной шахты.
   Дин шел за ним вдоль всего здания. К зданию примыкал еще один невысокий жилой дом старой постройки, и Стентсон опять совершил прыжок на один этаж вниз. Кажется, он начал уставать. К тому же, дом был последним на улице. Эрик, рассчитывая измотать Винчестера своим бешеным паркуром, сам себя загнал в угол. Точнее сказать, на край. Видя, что Эрику идти дальше некуда, Дин слегка сбавил темп, чтобы немного отдышаться и чтобы руки не дрожали от напряжения, когда он будет стрелять. Спрятаться Стентсону тоже было негде: никаких надстроек, кроме двух алюминиевых воздуховодов, тут не имелось. Эрик добежал до самого края крыши и остановился, смотря вниз немного растерянно, близоруко щуря глаза, словно удивлялся тому, что здание оказалось пяти-, а не, к примеру, трехэтажным. Он тяжело дышал, втягивая воздух сквозь приоскаленные зубы, обернулся через плечо на охотника. Дин ощутил труднообъяснимое чувство злорадства и сочувствия одновременно. Черт, если бы дьявол дал ему прямо сейчас повод, выстрелить было бы намного легче...Но тот просто стоял.
   - Стентсон, сюрприз-сюрприз! - крикнул Дин, почему-то начиная немного нервничать, и неосознанно пытаясь себя ободрить собственным насмешливым тоном, хотя ему было вовсе не весело. - Ты рассчитывал таким манером до края света доскакать? - какого дьявола он тянул, Дин и сам не знал...вернее знал...подозревал... сам себя в душе осыпал руганью, но не нажимал на курок. - Можешь, конечно, сделать еще один шаг... как истинный самурай, не сдашься врагу. Я в любом случае не обижусь.
   Эрик судорожно вздохнул и вдруг сказал:
   - За этот совет спасибо, - голос его прозвучал негромко и как-то по-особому красиво.
   И шагнул вперед.
   - Твою налево! - вырвалось у Дина. Такого эффекта от своих слов он не предусматривал.
   Винчестеру потребовалось секунд шесть, чтобы преодолеть расстояние, отделявшее его от Стентсона, и подбежать к краю крыши.
   - Господи! Что за бред! - рявкнул Дин с отчаянием и болью. - Вот урод, твою мать! - Эрик лежал лицом вниз на асфальте... только почему-то не разбившийся о выступ фундамента, а метрах в десяти от дома, у самого края тротуара. Внизу слышались крики, какие-то молодые девчонки шарахнулись в сторону, одна стояла, закрыв рот рукой. Около Эрика собралось несколько человек. Кто-то посмотрел наверх и указал испуганно на Винчестера. Люди занервничали, не зная, как себя вести. Тот отошел назад.
   Внизу немногочисленные ночные прохожие окружили жиденькой группой человека, который растянулся на асфальте, уткнувшись лицом в руку. Он, без сомнения, был жив, поскольку дышал нормально и даже немного пошевелился, причем его движения отнюдь не были похожи на предсмертные конвульсии. Он даже что-то еле слышно прошипел сквозь зубы, чуть приподнял голову и посмотрел на содранную в кровь ладонь. Собравшиеся вокруг люди не решались бросить на произвол судьбы парня, который, кажется, был не в состоянии подняться с земли, но в то же время боялись к нему подходить близко. В отличие от Дина Винчестера, они видели, что Эрик вытворил в те упущенные охотником несколько секунд. Сначала у самого бордюра на крыше жилого дома обозначился темный силуэт. В общем-то, на него в этот первый момент успел обратить внимание лишь шедший по тротуару студент. Мгновение спустя силуэт скользнул вниз, бесшумно и ровно, словно это была тень, а не живой человек, падающий с высоты пятого этажа. Не успели девушки, шедшие студенту навстречу, охнуть, как человек с крыши пролетел почти все расстояние до земли и, оказавшись примерно на высоте человеческого роста, вдруг поджал ноги и с силой оттолкнулся от кирпичной стены здания. За этим последовал чудовищный горизонтальный бросок, и человек с глухим ударом, коротко не то застонав, не то всхлипнув, приземлился на тротуар. Он перекувырнулся три или четыре раза через голову, остановился и замер.
   В конце концов, когда адский парень уже немного приподнялся на локтях, низко опуская лицо, к нему приблизились те самые две девушки. Одна осторожно хотела поддержать его под руку и обратилась с какими-то словами, но вдруг отпрянула. Позже девушки всем интересующимся рассказывали, что половину лица спрыгнувшего с крыши закрывала черная маска, которая выглядела "будто живая". Однако сильнее всего их испугала не маска, а его взгляд. Не вымолвив ни слова, только жестом показав, чтобы его не трогали, человек с трудом, но все же поднялся, хватаясь за правое плечо и морщась, а затем побежал прочь.
   Дин, стиснув зубы, смотрел, как Эрик, удаляется, быстро набирая скорость. Ни черта он не разбился. Долбанулся, конечно, по полной программе. В движениях Эрика легко можно было заметить существенную скованность, возможно, Стентсон даже сломал руку или ребро. Но только и всего! Пять этажей - это около сорока футов! Дину без серьезных последствий удавалось спрыгнуть максимум с третьего на крышу автомобиля. А тут голый асфальт!
   - Ублюдок вампирский! - прорычал он. - И как вам, сволочам, это удается?! Ниндзя гребаный...
   Стрелять он не решился из-за людей... а, возможно и еще по какой-то причине. Стентсон нырнул в арку бизнес центра, стоявшего как раз напротив, и скрылся в его внутреннем дворе. Наверняка там имелось еще несколько выходов.
   - Черт! Дьявол! Идиот! - теперь Дину Винчестеру начало казаться, что его будто загипнотизировали. Откуда взялась такая нерешительность? - Блин... пожалел тварь...
   Он сплюнул сквозь зубы и достал телефон. Включил его и стал набирать Сэмми.
   Едва подняв трубку, Сэм заорал:
   - Дин! Какого хрена ты отключаешь мобильный?! Я уже тут с ума схожу!
   - Если отключаю, значит, есть причины, - оборвал его Дин.
   - Ты живой? - уже тише, но все равно на повышенных тонах рявкнул Сэм.
   - Да, - буркнул Дин в ответ.
   - Дин, у меня тут труп, - доложил Сэм.
   - Чего?!
   - Я прослушивал полицейскую волну. Очередная работа нашего маньячеллы. На этот раз переменил дислокацию. Ее нашли аж в Квинсе... минут пятнадцать назад поступило сообщение. Смерть наступила где-то час назад или даже меньше. Опять девушка, задушена, следы зубов на шее, куча синяков...
   - Дьявол... - опять прорычал Дин. - Ну, теперь уже никаких вообще сомнений...
   - Что ты говоришь?
   - Сэмми, у меня тут тоже труп, - ответил старший. - Стентсон слетел с катушек, как я тебе и напророчил. Его прижало, и он сорвался.
   - Что? Как? Дин, ты уверен? - Сэм, кажется, был совершенно поражен этой новостью.
   - Я за сегодняшний вечер такого наслушался и насмотрелся, что уж извини... на этот раз уверен.
   - Господи, Дин, ты его... убил?
   - Нет. Я его упустил. Не спрашивай, как. Приеду - все расскажу. Мы теперь в проблемах по самые уши...
  
   ***
   Он откинулся на спинку гостиничного кресла, закрыл глаза и долго сидел, потирая кожу над бровью.
   "Редкостное словоблудие..." - думал он. - "Однако оно многое объясняет...Собственно говоря, оно объясняет почти все..." - он снова открыл глаза, коротко взглянул в окно, чуть улыбнулся, но совершенно не весело. - "Спасибо, сэр, за то, что почтили меня... позволили припасть к роднику..." - он встал, прошелся по комнате. - "Убью, с-суку!"
   IV
   Эдвард возвращался домой, ощущая себя немного раздосадованным, но все же триумфатором, а когда ты во всех прочих отношениях победитель, то позволительно получать удовольствие даже от легкой и почти веселой обозленности. Невероятные вещи происходили с Эдвардом ни много, ни мало, а вторые сутки подряд.
   Прологом к теперешней истории послужил понедельничный казус в университете, хотя в понедельник Эдвард, конечно, не догадывался о том, что ожидает его впереди. Утром Эдварду пришлось заплатить совершенно Танталовыми мучениями за предыдущую ночь, но он заставил себя встать с постели, мысленно восклицая: "Только ради вас, профессор, я это делаю!" Если бы еще довести до сведения профессора то, на какие жертвы ради него готов пойти усердный и преданный студент, то было бы почти хорошо...только профессор на студента плевал, как минимум, с колокольни Кельнского собора.
   Однако, когда Эдвард пришел в университет, на двери лекционного зала висело объявление об отмене семинаров профессора Э.Дж. Стентсона. Около двери стояли еще несколько человек. "Какого хрена?! Заранее нельзя было предупредить?" - громко взбунтовался Эдвард в тишине галереи. Сокурсники молча бросили на него несколько удивленных и пренебрежительных взглядов. Эдвард развернулся на каблуках и стремительным шагом отправился в администрацию департамента английского языка узнавать, какого, собственно говоря, хрена.
   Около офисов Эдвард столкнулся с "Самантой", и при одном лишь взгляде на длинного Нюджента, у него сразу поднялось настроение. Он даже не сразу смог вспомнить, как этого парня зовут на самом деле, и от этого Эдварду сделалось еще смешнее - хорошо Эрик отделал этих двоих выскочек. Нюджент был чем-то, кажется, сильно озабочен. Он неловко мялся около стойки ресепшена, высматривая секретаря. Эдвард улыбнулся ему хитро и немного высокомерно. Перекинулись парой слов, пока ждали летучую, словно эфир, мисс Андерсен, и Эдвард не отказал себе в маленьком удовольствии поддеть "Саманту". Он поинтересовался, не являются ли они с братом родней того знаменитого Теда Нюджента, музыканта. "Саманта" как-то странно на него посмотрел, не то смутившись, не то испугавшись, и ответил, что в родственниках они не состоят, но его брат - большой поклонник муллет-рока.
   Когда секретарь департамента, наконец, образовалась на своем рабочем месте, от нее поступила следующая информация: профессор Стентсон, оказывается, заболел. Он позвонил утром, рассыпался в извинениях, очень просил также передать миллион извинений студентам, однако вопреки своему искреннейшему желанию провести занятия, он до университета просто не дойдет.
   - А что конкретно с ним случилось? - спросил "Саманта" натурально тоном полицейского детектива.
   - Подозревает, что грипп, - мисс Андерсен пожала плечами. - Поэтому, ребята, до конца недели можете расслабиться.
   "Саманта" на это усмехнулся недоверчиво и продолжил расспросы довольно удивительного свойства. Он зачем-то хотел знать, во сколько звонил профессор, бывало ли такое прежде и не знает ли мисс Андерсен, имеется ли способ со Стентсоном связаться лично. У Нюджентов, мол, большие задолженности, и он хотел бы... Эдвард не стал дальше слушать, кивнул всем на прощание и ушел.
   Эдварда охватило невыразимое двойственное чувство, когда он узнал о болезни профессора, и ему нужно было это чувство проанализировать и осмыслить. Обычная, банальная, лихорадочно-насморочная инфлюэнция... В самой глубине души Эдварда шевельнулся и замер маленький порыв разочарования, но был вскоре затоплен огромным теплым чувством свободы. Наваждение, которое длилось с того первого дня весеннего семестра, когда профессор Э.Дж. Стентсон вошел в лекционный зал, закончилось столь неожиданно и просто, что Эдвард никак не мог вполне принять эту мысль. Увидев всю глубину страха, который он испытывал перед Эриком, Эдвард ощутил, как теперь весь этот ужас покидал его, уходя вихрями и водоворотами, словно вода в скальную расщелину. Эрик был просто человек... с соплями и высокой температурой! Обычный бритт, недавний выпускник, который оказался в колумбийском болоте потому, что ему не удалось устроиться туда, куда хотелось; умный, но заносчивый, а заносчивый потому, что закомплексованный. Комплексовал Стентсон, понятно, по причине внешности. Некогда он, наверное, был красавчиком, а потом его так кто-то отделал, что лечиться пришлось, видимо, не один год...Эдвард попытался представить ощущение, которое испытываешь, когда тебе режут лицо...оно показалось ему каким-то...нет, сказать "возбуждающим" было бы неправильно, что за глупости, в самом деле?...Но что-то будоражащее в нем присутствовало.
   В любом случае, Эдвард мог ругать себя и над собой насмехаться за это маленькое помешательство - он опять почувствовал прежнюю независимость. Все-таки не зря он решился на кардинальное преобразование своей жизни. Все обстоятельства складывались в его пользу, оставалось только дослушать курс и перевестись, пока его мозги окончательно не обросли мохом, ягелем, грибами и всем тем, что с трудом произрастает на скупой почве интеллектуальной тундры Колумбийского университета.
   С такими светлыми настроениями Эдвард прожил целых три дня, которые завершились совершенно уж необыкновенным событием. Эдвард получил сообщение по электронной почте. От него! От Стентсона! И, знаете что? Если бы такое приключилось с Эдвардом до понедельника, психика его точно бы не выдержала, несмотря на то, что вышеупомянутого письма он ждал уже три недели. Теперь же Эдвард взволновался, но не чересчур, и больше с любопытством, нежели со священным трепетом принялся читать профессорское послание.
   Письмо пришло не с рабочего, а с личного адреса, что отчасти устанавливало некое подобие задушевности со стороны Стентсона. Эрик извинился в изысканных выражениях за пропавшие занятия, но при этом отметил, что в случившейся неприятности имеются и положительные моменты, ибо у него, у Эрика, появилась, наконец, долгожданная возможность уделить работам Эдварда внимание, какового они, без всякого сомнения, заслуживали. Он, Эрик, надо признаться, весьма сожалел в этой связи, что болезнь не свалила его раньше. "Наконец-то! Снизошел!" - Эдвард хмыкнул и покачал головой чуть ли не пренебрежительно...А, впрочем, он был польщен. И поскольку профессор испытывал настоятельную потребность лично встретиться и побеседовать с автором, Эдвард немедля отписал ему, сообщая, что готов встретиться в любое время и в любом месте, которое Стентсон назначит. Стентсон таким местом назначил ирландский паб на пересечении 34-й и 27-й улиц.
   Однако Эрик в назначенный час не явился. Эдвард страшно разнервничался, сам не зная отчего. Ровно через пятнадцать минут мучительного ожидания мобильный Эдварда зазвонил. В трубке звучал голос Эрика Стентсона - голос необычайно мягкий, любезный и чуть ли не чарующий. Похоже, профессор на самом деле находился под впечатлением от Эдвардова творчества, поскольку до сего момента Эрик держался с ним отменно холодно. У Эрика, как он изволил выразиться, наступил новый виток коловерчения неприятностей. Он попал в аварию прямо около Бруклинского моста. Нет, ничего серьезного, говорил Стентсон, мягко посмеиваясь, но это задержит его на неопределенное время, а ему не хотелось бы заставлять Эдварда столько ждать, поэтому он предлагает перенести встречу на завтра. Возражать и настаивать Эдвард, естественно, не стал, хотя нетерпеливое желание услышать вердикт профессора - тем более, как Эдвард подозревал, вердикт положительный - сжирало его языками пламени, прямо скажем, адского.
   Таким образом, Эдварду пришлось собраться, сунуть обратно в папку лучшие свои опусы и отправиться домой. Всю дорогу он думал о том, что многое мог бы рассказать профессору о своих работах, о том, как он прочувствовал, прожил каждую строку... Возможно, Эрик разглядел выстраданность каждого его рассказа, может быть, он был даже чуть-чуть шокирован. Черт возьми, Эдварду в голову закралась мысль, которая раньше показалась бы ему крамольной! Но теперь он уже ее не убоялся: возможно, у Эдварда имелось тайное, одному ему известное преимущество даже перед Эриком.
   Эдвард уже открывал кодовый замок на подъезде, когда из темноты выступили двое и вплотную подошли к нему.
  
   ***
   - Ну, чего же ты застеснялся? Открывай! - негромко сказал Дин парню и показал пистолет, недобро улыбнулся.
   Он и Сэм с двух сторон прижимали к двери того самого молодого человека из группы профессора Стентсона, который подходил к Эрику после лекции и спрашивал про какие-то рассказы. Дин оглядел парня и остановился на его лице, которое, несмотря на приятность черт, вызывало резкое и необъяснимое отторжение. Что-то в молодом человеке Дину очень не нравилось. Парень стоял, не шевелясь, словно пораженный столбняком, и только глаза его, большие и светлые, испуганно бегали по сторонам. Когда взгляд студента встретился со взглядом Дина, на лице первого появилось неопределенное нехорошее выражение - парень узнал Винчестеров.
   - Ты позабыл, как это делается? - спросил Дин.
   - Нет, - тихо выдавил молодой человек.
   - Тогда вперед, - посоветовал старший Винчестер, и в притворном дружелюбии его тона звучала язвительность.
   Парень отпер дверь в темноватый подъезд, и Винчестеры втолкнули его внутрь. Удерживая перепуганного мальчишку за локоть своей железной ручищей, Дин поволок его к почтовым ящикам.
   - Какая квартира? - рыкнул над ухом Сэм.
   - 302, - промямлил парень, бледнея.
   - А если без вранья? - будто леопард рявкнул Дин в свою очередь.
   - 317.
   - Продемонстрируй.
   Парень выбрал нужный ключ и открыл ящик. Дин обратил внимание на движение его рук: оно было в целом спокойным и довольно ловким, что несколько противоречило запуганному виду молодого человека.
   - Умница, Джерри, - сказал Дин, - можешь закрывать. Теперь первый вопрос: откуда ты сейчас явился такой разряженный и надушенный?
   - Да, кто вы такие? - пискнул парень.
   - Блин! Джерри, подскажи, где у тебя мозги расположены? - сказал на это Дин Винчестер. - В башке? В почках? Или между ног? Куда тебе врезать, чтобы ты начал быстрее соображать. Еще раз: где ты был с шести часов вечера и по сей момент?
   - На свидании, - процедил парень с неожиданной злостью.
   - С кем?
   - С девушкой.
   - Как зовут девушку?
   - Синди...Синди Эпплтон.
   - Где были? Хорошо провели время? - сыпал вопросами Дин.
   - В баре...все отлично. Я не...
   - Что в папке?
   - Стихи. Я читал ей свои стихи.
   - Романтик... - хмыкнул Дин Винчестер и подмигнул брату. - И что, ей понравилось?
   - Я... не знаю, хотелось бы верить. Господа, что вам нужно? - чуть не закричал парень, переводя странный, затравленный, но в то же время злой взгляд от младшего Винчестера к Старшему. Дину подумалось, что он чем-то немного напоминает загнанную в угол крысу.
   - Не ори, - вступил Сэм, оглянулся и продолжил, а Дин тем временем все сильнее вжимал молодого человека в стену. - Если ты думаешь, что твоя брехня выглядит хоть сколько-нибудь убедительно, то ты ошибаешься. Это так, к сведению, чтобы ты всех вокруг за идиотов не считал. Вопрос второй, и я очень советую сейчас тебе поднапрячься и выдавить из себя правду. Что ты намеревался делать, придя домой?
   Молодой человек теперь выглядел совершенно растерянным и запутавшимся.
   - Хотел прийти, почитать и лечь спать...
   - Да ну? Так-таки лечь спать?
   - А что в этом такого? - нервозно оправдывался студент.
   - Ну как бы это попонятнее объяснить... - протянул Сэм. - Если у тебя в доме гости, то довольно невежливо просто прийти и лечь спать.
   - Если бы у меня дома торчал доктор Стентсон, я бы, честное слово, вряд ли бы смог уснуть, - вставил Дин, криво ухмыляясь.
   - Что-о? - взвизгнул прижатый к стенке парень. Вот теперь его пробрало по-настоящему, и если нападение двух вооруженных охотников не смогло, как ни странно, полностью вывести Джерома Грея из равновесия, то новость о профессоре не только несказанно его поразила, но и привела в ужас.
   - И вот как раз теперь вопрос номер третий, - наблюдая реакцию, пророкотал Сэм, коршуном нависая над молодым человеком, - как ты думаешь, что может доктор филологии Кембриджского университета, адъюнкт-профессор Колумбийского университета Эрик Джей Стентсон делать в квартире у своего студента Джерома Грея в течение трех часов, с самого того момента, как Джерри покинул дом?
   - Я ПО-НЯ-ТИ-Я НЕ И-МЕ-Ю! - Джером совершенно искренне подавился и закашлялся. Переведя дух, он снова повторил: - Я просто не могу себе представить...
   - А если в торец? - предложил Дин, и поймал себя на мысли, что когда-то услышал это выражение именно от Стентсона.
   - Нет, подождите...- бормотал парень. - Он...что, у меня в доме? Как... как он туда попал? - определенно, Эрик пугал молодого человека куда сильнее, чем Винчестеры.
   - А то ты не знаешь?
   - Нет!
   - Ключи не давал? - Дин улыбнулся ядовито.
   - Да с какого?! Он мне что, приятель что ли, чтобы квартиру на три часа одалживать? - вскрикнул парень.
   - Как же он тогда вошел? - продолжал давить Дин. - Сквозь стену?
   - Не зна-ю!
   - А, может, он у тебя скрывался всю неделю?
   - Господи! Да я его, считайте, не знаю совсем! Почему я-то?
   - Так, - сказал Сэм, - с какой целью ты подходил к Стентсону после лекции в прошлый понедельник? О чем был разговор?
   - По поводу задания...Обычные дела...он всех своими заоблачными требованиями заклевал.
   - А по-моему, - возразил Сэм, - ты присылал ему какие-то рассказы.
   - Ну... - замялся пойманный парень, - да, было дело.
   - А почему именно Стентсону? - не отставал Сэм.
   - Потому что он специалист по современной массовой литературе.
   - А он еще шведский преподает. Не хочешь у него шведскому поучиться? - ехидно поинтересовался Дин.
   - Зачем мне Шведский? - огрызнулся Джером. - Мне Стентсоновской изуродованной физиономии два раза в неделю выше крыши хватает.
   - Смотри-ка, кусается! - заметил Дин. - Судя по тому, как лестно ты о нем отзываешься, ты на него в обиде... писанину завернул?
   - Да, - буркнул Джером и опустил глаза. - Только это не писанина...
   - О чем были рассказы? - не отставал Сэм.
   - О пришельцах и о существах...ну, которые могут вселяться в человека и контролировать сознание, - затараторил студент. - Я пишу научную фантастику.
   - А-а! - не удержался и хохотнул Дин. - Как Джордж МакФлай из фильма "Назад в будущее". Не расстраивайся, Джерри, ты слишком оригинален для профессора, а Стентсон слишком надут и самовлюблен, чтобы разглядеть твой талант.
   - Я тоже так думаю, - с язвинкой ответил молодой человек.
   - Ты, главное, верь в себя, и все получится, - продолжал Дин все более и более ядовито. - Как Бритни Спирс...ты, ведь, хочешь быть второй Бритни Спирс? А? Все хотят, а ты?
   - Ладно, мистер Грей, - сказал Сэм, неожиданно сменив тон на жестко-официальный. - Мы детективы из Отдела криминалистической экспертизы Нью-Йоркского Полицейского Департамента. Это детектив Харрис, я детектив Лири, - Сэм достал из внутреннего кармана удостоверение, Дин сделал то же самое, и немного ослабил хватку. - У вас в квартире...
   - Почему вы сразу не представились? - перебил его парень, и выражение его бледного лица из испуганного превратилось в хмурое и жесткое.
   - Да, мы нарушили правила, имеете полное право об этом позже заявить, - ответил Сэм с непроницаемой миной. - Но у вас в квартире сейчас находится опасный преступник, а вы под подозрением, как соучастник. Если не хотите усугублять свое положение, советую с нами сотрудничать и приступить прямо сейчас.
   - Эрик - опасный преступник?!
   - Ах, "Эрик"? - тут же среагировал Дин. - "Рик"? Может быть, "Рикки"? Или "Энрике"?
   - Он для всех за глаза "Эрик", - опять огрызнулся парень. - Он нас всего лет на пять старше.
   - Занятно...Ладно, пойдем.
   - Господи, ну и история...Я клянусь, я никакого отношения...
   - Пойдем, сэр! - рявкнул Дин и украдкой подмигнул брату за спиной у Джерома Грея. - Как, еще раз, твою девушку зовут?
   - Синди Эпплтон. Вы хотите меня на чем-то подловить?
   - Нет, просто у меня старческий склероз, - осклабился Дин. - На пенсию скоро выхожу.
  
  
   Трое поднялись на шестой этаж и подошли к двери с номером 317 на металлической табличке. Молодой человек испуганно встал около квартиры с таким видом, будто его подбивали вскрыть чужой замок.
   - Изнутри на ключ запирается? - прошелестел у него над ухом Дин, доставая глушитель и прикручивая его к стволу пистолета.
   - Нет... - глаза парня бегали.
   - Врешь опять? - прорычал Дин.
   - Да...
   Старший Винчестер не вытерпел:
   - Придурок...- прошипел он сквозь зубы. - Сейчас ты откроешь квартиру, спокойно войдешь, мы войдем следом, и ты отдашь ключи мне. А если ты попытаешься сорвать операцию, то я пущу тебя в расход, и спишу все на сопротивление при аресте.
   - Но я не сопротивляюсь... - лицо молодого человека неожиданно поглупело.
   - Делай, что тебе говорят, - спокойным голосом ответил за Дина Сэм и указал подбородком на дверь.
   Парень стал медленно поворачивать ключ в замке, оглядываясь на Винчестеров.
   - Открывай в обычном темпе! - рыкнул Дин. - Ты специально что ли это делаешь? Чтобы он догадался?
   Джером заторопился. Через несколько секунд он открыл дверь и опасливо заглянул в маленький темный холл, вошел. Дин и Сэм шли сразу за ним. Дин, едва переступив через порог, немедленно отобрал у парня ключи, захлопнул дверь и запер ее изнутри, сунул ключи в задний карман джинсов. Дин и Сэм двигались совершенно неслышно, так что не всякий бы заподозрил, что в квартиру вошел больше, чем один человек. Они отпихнули студента назад и осмотрелись. Холл открывался в единственную довольно большую и неплохо обставленную комнату с диваном, парой кресел, шкафом и письменным столом. Справа была дверь в ванную, дальше чуть приотворенная дверь в кухню. Свет везде выключен. Дин указал Сэму на кухню, вдвоем они подошли и Дин несильно толкнул приоткрытую дверь.
  
   Несколько мгновений, прежде чем Эрик поднял глаза, Дин смотрел на фигуру, словно силуэт из черной бумаги, вычерчивавшуюся на фоне окна. Стентсон сидел боком у кухонного стола, с немного скучающим видом подперев щеку кулаком, и поигрывал витым штопором с деревянной ручкой. Он неторопливо обернулся, когда открылась дверь, и, кажется, поразился несказанно, увидев Дина и Сэма. Дин, не переставая целиться, нажал локтем на выключатель, и кухня осветилась.
   - Ну, ни черта себе! Вечер перестает быть томным! - вскричал Стентсон, щурясь от света. - Давно не виделись, господа! Джером, добрый вечер! Скажите, это вы с ними, или они с вами?
   - Я...я даже не знаю... - залепетал парень, бледный, как полотно. - Мы...скорее, по отдельности...
   - Ваше счастье, - на губах Эрика играла красивая хищная улыбка. - Вы, смею заметить, сегодня франтом, - прибавил он, окинув Джерома взором слегка насмешливым.
   - Стентсон, - ледяным голосом произнес Дин, - быстро заткнулся, встал на колени и положил руки за голову.
   - Тон сбавь, - коротко ответил на это Стентсон.
   - Я, что, недостаточно четко изъясняюсь?
   - Ребята, может, я чем-нибудь могу помочь? - проблеял сзади Джером Грей.
   Эрик повернулся к Джерому и несколько секунд смотрел на студента огромными, полными недоумения глазами, потом воскликнул:
   - Давайте! Присоединяйтесь! Без вас и впрямь никак не обойтись!
   Дин Винчестер тут же рявкнул жутким голосом, оборачиваясь к парню:
   - Ты, не суйся! А ты, - он указал на профессора дулом пистолета, - встань на колени и положи руки за голову! Сейчас же!
   - Пошел к дьяволу, стреляй так! - зарычал в ответ Эрик.
   Дин чуть-чуть отклонился в сторону, раздался негромкий звук и в следующую долю секунды Эрика прямо-таки отшвырнуло от стола, когда рядом с его рукой будто сам собою взорвался пакет с соком, а в разные стороны полетели деревянные щепки и осколки фаянсовой сахарницы. Эрик метнулся в противоположный угол кухни и встал, прижавшись спиной к шкафу.
   - В следующий раз я выстрелю тебе в плечо, - пояснил Дин. - Так что, делай, что тебе говорят.
   - Еще раз, Дин, - нет, - покачал головой Эрик. - Я этого делать не стану, достаточно и того, что я вообще терплю твое присутствие. А от подобных цирковых фокусов, очень прошу, воздержись, - он принялся стряхивать сок. - ...Неприятное ощущение.
   - Это все, что тебя смущает? - слегка удивился Дин.
   - Нет, не все. Однако, остальное смущает меня гораздо меньше, - сохраняя серьезный вид, отвечал Стентсон, потом чуть улыбнулся и спросил у Дина: - Ладно, господа, шутки в сторону. Дин, заставляешь уже второй раз задавать один и тот же вопрос: какого хрена вам двоим от меня нужно? Потому как, если бы тебе, Дин, - Стентсон указал на старшего Винчестера, - от меня ничего не было нужно, я бы уже давно валялся мертвый в канаве.
   - Я хочу знать все, - коротко процедил Дин.
   - С такими амбициями тебе нужно было поступать в Гарвард. Что конкретно ты хочешь услышать?
   - Я уже сказал - все. Можешь начать со своего первого вздоха, а закончить желательно сегодняшним вечером.
   Стентсон весело оскалил клыки в улыбке:
   - Почему тебя не интересует мой перинатальный опыт?
   - Хорош ерничать. Ты не понимаешь, что ты на волоске висишь?
   - Мистер Грей, - вдруг Стентсон обратился к Джерому, - ничего не напоминает? - он небрежно махнул в сторону Винчестеров.
   - Нет...боюсь, нет, - растерянно проговорил студент.
   - Очень плохо, мистер Грей, рискуете меня разочаровать, - Эрик чуть наклонил голову набок и смотрел в упор на студента. - Поясняю: один высокопоставленный римлянин как-то раз сказал некоему бродячему философу: "Не знаешь ли ты, что я имею власть распять тебя и власть имею отпустить тебя?" И, если верить некоему Иоанну, который всю эту историю записал, философ ответил: " Ты не имел бы надо мною никакой власти, если бы не было дано тебе свыше". Этот эпизод, надо сказать, занимал многие выдающиеся умы. Например, много позже один замечательный романист изобразил данный диалог следующим образом: тот самый римлянин говорит что-то вроде: "Твоя жизнь висит на волоске, знай это!" А философ ему на это: "Не думаешь ли ты, что ты ее подвесил? Если так, то ты очень ошибаешься. Согласись, что перерезать волосок уж наверное может лишь тот, кто подвесил..."
   - Стентсон!- зло рявкнул Дин, чтобы остановить эти странные речи. - Кончай проповедовать, кому-кому, но не тебе на эту тему вообще раскрывать рот!
   - Дин, тебе дать волю, ты бы мне не только рта не дал раскрыть, ты бы надел на меня железную маску и бросил бы гнить в замке на каком-нибудь отдаленном острове. Не потому, что ты садист, а потому, что ты не знаешь, что со мной делать...
   - Я прекрасно знаю, что с тобой надо сделать, - ответил Дин.
   - А ты не горячись, - возразил Эрик. - Чтобы вот так направо и налево косить, нужно быть в курсе великого множества обстоятельств, а нам дано смотреть на окружающий мир лишь через дырку в соломинке. И, кажется, в душе - где-то очень глубоко - ты это знаешь сам, - он помолчал и вдруг произнес, вглядываясь в улицу за окном: - Боги, мои боги! Как грустна вечерняя земля! Джером, вы знаете, что человек, написавший эти строки, был смертельно болен? Кто блуждал в этих туманах, кто много страдал перед смертью, кто летел над этой землей, неся на себе непосильный груз, тот это знает. Это знает уставший...Древние скандинавы, да будет вам известно, верили, что умирающему доступны божественные откровения, поэтому с особым вниманием относились к последним словам, которые роняли уста человека, покидающего земною юдоль, - Эрик сделал паузу и, странно улыбаясь, смотрел в глаза испуганному студенту. - ...И он без сожаления покидает туманы земли, ее болотца и реки, он отдается с легким сердцем в руки смерти, зная, что только она одна успокоит его... Ну, так что же, Эдвард?
   - Ч-что? - Дин обернулся назад.
   Между студентом и Сэмом завязалась драка. Дин ничего не понял: Сэмми дернулся конвульсивно и уже валился на пол, а студент висел на нем, как терьер на кабане, он вцеплялся Сэму в шею. Лицо Джерома было искажено мерзкой жестокой гримасой, он оскалился от напряжения, удерживая младшего. В этот самый момент Винчестер увидел эти маленькие острые клыки во рту у Джерома Грея.
   - Ах вы, твари! - закричал Дин Винчестер, но какая-то жуткая сила уже сбила его с ног и влекла в сторону.
   Стентсон, как таран, врезался всей массой в бок охотника, хватая Дина за руку и стараясь вырвать пистолет. Левой Эрик вцепился ему в волосы, и, когда Винчестер, стал отступать, Стентсон поставил подножку и толкнул так, что тот, налетев на выступ стены, ударился виском об угол. Боли он почти не почувствовал, но с потолка повалили сумерки. Дин был близок к тому, чтобы потерять сознание. Он схватился за стену. Краем глаза Дин видел, что брат лежит у него прямо под ногами, а студент прижимает что-то к горлу Сэма. "Хватит!" - ревел над ухом Эрик неузнаваемым низким и совершенно осевшим голосом. "Я сказал, достаточно! Ты меня не понял?!" - Дин не мог разобрать, на кого из троих кричит Стентсон, но отчетливо ощущал, как сжимаются на шее железные пальцы, остро впиваясь в кожу. Вдруг Эрик выпустил Дина, оттолкнул от себя и набросился на склонившегося над Сэмом студента. Борьба между ними длилась не более двух или трех секунд и закончилась тем, что Сэмов пистолет отлетел под стол, а Эрик не то с рыком, не то со сдавленной руганью вышвырнул Джерома Грея из кухни в комнату.
   - М-мать вашу, мистер Грей! - опять заорал Стентсон, едва не выходя из себя. - Какого хрена, бл...- тут он запнулся и выдохнул сквозь зубы. - Еще одна инициатива подобного рода...
   Стентсону не удалось договорить, потому что Дин размахнулся и врезал, что было силы, ему по лицу.
   - Вот ****!- в этот раз Стентсон уже сдержаться не смог и прянул, шипя довольно скверные выражения. - Дурак ты, Дин, - прибавил он гнусаво, прижимая руку у носу. - Ч-ч-ерт... твою мать...что ж ты делаешь-то...с-сука!
   - Неужели не нравится?- прохрипел Дин, опираясь на мойку, и выхватил нож с вороненым лезвием. Кровь заливала Стентсону лицо. - А тебе идет. Так и оставайся, чтобы всем было сразу понятно, кто ты есть на самом деле, профессор.
   - Дин, тебе же хуже будет, - рявкнул и сразу же заулыбался в ответ Эрик. - Когда обрывается последняя пуговица на штанах моего терпения, как говорил Гейне, я могу разозлиться и стать от этого мелочно мстительным.... Merde! Холеру тебе в бок...Прямо в торцевую часть, по самому больному месту! Если ты, скотина, мне нос сломал ...вот на тебя я точно подам в суд! И никаких полюбовных...
   - Стентсон, знаешь, что с тобой сделаю я? - отвечал Дин, мельком подумав, от чего это профессору вдруг сделалось смешно. - Я из твоей собственной шкуры вырежу ремни, чтобы тебя связать, и живому вскрою грудную клетку...Ты даже брательнику позвонить не успеешь!
   Эрик сделал большие глаза и каким-то звериным жестом склонил голову набок, словно оценивал Дина.
   - У меня перед мысленным взором стоит правая панель диптиха...- проговорил он, периодически запинаясь и перчаткой вытирая в паузах лицо, - ...кисти Герарда Давида, выставленная в Брюгге... Называется "Публичное снятие шкуры с неправедного судьи"... Его кожей было велено обтянуть судейский трон для преемника...Сюжет основан на рассказе Геродота - это V век до нашей эры...Здесь я могу понять: нравы были бесхитростные и суровые, - Эрик сощурился на Витчестера. - Но у тебя, Дин, откуда взялась эта палаческая изобретательность?
   - Скажу - не поверишь, - процедил Дин тихо и переложил нож в правую руку.
   - Эрик, нужна помощь?
   Голос, который неожиданно раздался совсем рядом за спиной у Дина Винчестера, едва не заставил его вздрогнуть. Дин быстро обернулся. Джером Грей поднялся с пола и стоял уже в дверном проеме, сжимая в руке темный предмет, наподобие корпуса от карманного фонаря. Дин был готов поклясться, что в Джерри имела место какая-то неожиданная и существенная перемена: пропало это гадостное затравленное выражение, а надтреснутый еще юношеский баритончик зазвучал вдруг ровно, хотя и напряженно. Студент всматривался в Эрика внимательными, нехорошими глазами, намекая на готовность выполнить любое его распоряжение.
   Профессор рыкнул, не глядя на Джерома Грея:
   - Стой там! Не лезь! Уже помог.
   Эрик, как и Винчестер, встал в стойку, прикрывая правой рукой лицо, и сделал шаг в сторону. Дин сделал пробный выпад, от которого Эрик легко уклонился. Еще один выпад, на этот раз точно рассчитанный, но снова Эрик ушел от удара. Он следил за каждым движением Дина с сатанинским ледяным вниманием, изучая охотника. Разгадать профессора было нетрудно: Эрик примерялся с тем, чтобы свалить Дина одним ударом - стратегия не просто хорошего бойца, а профессионального убийцы. "Черта с два я тебе дамся!" - подумал Дин. В ту же секунду, как он это подумал, Эрик атаковал, и Дин не успел защититься от мгновенного жалящего удара, который нанес ему Стентсон. Удар в грудь был не такой уж сильный, но Дину сделалось плохо. Задыхаясь, охотник почувствовал, как его подхватили, не давая упасть навзничь. Он с трудом поднял совершенно ослабевшие руки и схватил нагретую ткань Эриковой водолазки. "Все...тихо...тихо...все нормально..." - совершенно смягчившийся голос Стентсона произносил слова полушепотом. Дин беспомощно смотрел прямо в настороженные красивые глаза Эрика, в которых вместе с выражением обеспокоенности мелькали холодно-лукавые золотые искры. Потом Дина словно начало облеплять ватой. "Эдвард, не стойте тотемным столбом, давайте уже помогайте..." - услышал он совсем далекое, а потом все пропало...
  
   ***
   - Вы в порядке, сэр? - спросил Эдвард, стараясь придать своему голосу почтительное, но в то же время уверенное звучание. Эдварда, кажется, била изнутри нервная дрожь. Он опять ошибся. Эрик все-таки был одним из них... ОНИ СУЩЕСТВОВАЛИ!
   - В превосходном порядке, - жестким тоном бросил Стентсон.
   Он только что вышел из ванной и, выходя, едва не задел Эдварда плечом. Эдвард, по счастью, успел увернуться, иначе дурацкое и постыдное возникло бы положение. Можно было также вообразить силу этого "задел", при том, что Эрик, определенно, был в крайнем обозлении на Эдварда. Несколько минут назад он не принял помощи, когда студент подоспел с чистым полотенцем и стерильными бинтами. "Выйдите вон и закройте дверь!" - таковы были его слова благодарности. Эдвард чуть не рассвирепел сам, но понял вскоре, что на него, пожалуй, не может злиться. В конце концов, он - не человек и, возможно, позволяет себе пренебречь некоторыми условностями. Черт его знает, какая у них на самом деле психология! Пускай он в совершенстве знает психологию человеческую и прекрасно может имитировать поведение последнего, но кто разберет, каков его настоящий образ мыслей. И вообще, он был невообразимо хорош, а одна лишь возможность смотреть на него с такого близкого расстояния - уже сама по себе и награда, и благодарность. Эдварду казалось, что Эрика он видит в первый раз. Не доктора филологии, профессора Э. Дж. Стентсона, а именно Эрика. Кроме того, было стойкое ощущение, будто и доктора-то он раньше наблюдал лишь в подзорную трубу. Теперь же Эдвард его чувствовал: ощущал движение воздуха, когда Стентсон проходил мимо, слышал тихий шелест его одежды, он даже знал теперь, какова на ощупь его одежда, хоть и расплатился за данное знание несколькими синяками...Каждый жест, производимый Эриком отдавался в организме Эдварда лавинами мурашек. Даже если бы по квартире сейчас бродил горный лев, он не захватил бы так внимание Эдварда - более завораживающего существа, чем Эрик Стентсон, он в жизни не видел.
   Стентсон опустился на одно колено перед Тедом Нюджентом - который, судя по всему, был вовсе никакой не Тед и уж, тем более, не Нюджент... и даже не родственник.
   - Ты живой? - тихо спрашивал Эрик у Дина очень спокойным, мягким голосом.
   - ...Убью тебя...сволочь...убери руки! - сдавленно и слабо прорычал этот самый Дин, которому Эдвард сам лично обматывал клейкой лентой руки и ноги. Надо заметить, что ленту выдал ему профессор, у Эдварда таковой в доме не имелось, а почему она имелась у Стентсона - интересная тема для размышления. Хорошая была лента, кстати, очень крепкая. Дин только сейчас пришел в сознание, и ему явно было не сладко. -...Ублюдок чертов...Пожалеешь, что на свет родился, урод... - так и хотелось подойти и вмазать ему ботинком по смазливой роже, чтобы тщательней подбирал слова.
   Однако Эрика подобное обращение совсем не задело, он только усмехнулся и произнес вполголоса:
   - Вот - верный пистолет... отточенные бритвы /Веревка... хлороформ.../Надежней не найти!/Попробуйте, клянусь: ни папские молитвы /Ни лучшие врачи не смогут...кх-м... вас спасти!
   - Но лучшее из средств покинуть дольний мир - Девица Осьминог и госпожа Вампир, - Эдвард, едва договорив, пожалел, что вообще открыл рот. Он, честно признаться, подумал, что поэтический отрывок, столь уместный в данной ситуации, позволит ему установить некоторую связь с Эриком. Так изъяснялись стихами в древнем Китае и Японии, и Эрик должен был, по идее, оценить... Однако профессор обернулся и посмотрел на Эдварда мрачно, словно тот влез с глупым замечанием во взрослый разговор. Сердце Эдварда бешено заколотилось, и Эдварду сделалось от этого еще страшнее, потому как Эрик - подумал студент - должно быть, мог слышать его лихорадочное трепыхание. - Морис Роллина, сэр, - сказал Эдвард, пытаясь взять себя в руки. - Я восхищаюсь проклятыми поэтами.
   - Самовыразились? - бросил профессор сквозь зубы и поднялся, отряхивая брюки. - Впрочем, в вашем возрасте увлечение всем мрачным и вычурным вполне естественно... Какова мощность вашего устройства? Мне не нравится состояние Сэма ... - второй, который "Саманта", вот уже минут десять лежал на полу в беспамятстве. Свалить его оказалось совсем просто. Эдвард весьма кстати принял на себя роль дурачка, чем вполне усыпил внимание охотников: они на самом деле не ожидали сговора, лишь прощупывали почву, когда устроили ему допрос в подъезде. Впрочем, Эдвард и сам не ожидал, что окажется в сговоре... Не вляпаться бы ему в неприятности из-за этого, многое заставляло его опасаться, что он принял неправильное решение. Во всяком случае обращение Стентсона настораживало и пугало Эдварда до самой крайней степени.
   - Где-то около 30 ватт, - сказал Эдвард.
   Эрик все также сквозь зубы воскликнул:
   - Ох, ничего себе! Где ж вы такой шокер раз-здобыли, разрешите полюбопытствовать?
   - Я его сам спаял. Здесь напряжение не такое уж большое, но частота переменного тока выше, чем у фабричных, поэтому и поражающее действие сильнее...
   - Вы - талант, - перебил Стентсон, - но за подобное инженерное творчество можете схлопотать по уху, - Эдварда неприятно резануло это "схлопотать по уху": как, все равно, в кабаке... - Если он такой мощный, какого черта вы впивались в Сэма столько времени? - продолжал отчитывать Эрик. - Тем более, что прижали электроды к горлу! С-э-эм! - он уже в третий раз подошел к длинному, прощупал на шее пульс и посмотрел зрачки. На коже у того проступило двойное пятно ожога. - ...Поражающее действие...мать вашу, мистер Грей...так и насмерть поразить можно! - Эдвард совершенно не мог взять в толк, по какой причине Эрик столь озабочен состоянием парня. Уж не побаивался ли он второго? А второй, связанный и лежащий в углу около холодильника, метал страшные, дьявольские взгляды, заставлявшие вспомнить об известной присказке "если бы взглядом можно было убить".
   - Слушайте, вы, два урода, один - моральный, другой - во всех отношениях! - зло прорычал Дин и рывком попытался сесть. - Если с ним что-то случится, я вас обоих живьем закопаю в общем гробу!
   - Заткнись, Дин! О себе побеспокойся, - нервно рявкнул Эрик, а потом обратился снова к Эдварду: - Нашатырь у вас имеется?
   - Нет, опасаюсь, что нет, сэр...- Эрик закатил глаза и отвернулся, кусая губы. - Сэр, я думал, честно говоря, что вам грозила опасность, и что вы сами мне намекнули... - не то, чтобы жестко, но уже с большей уверенностью возразил Эдвард. Черт возьми, а ведь Эрик ему был кое-что должен!
   - Вы нисколько не ошиблись. Скажу даже более: вы, вполне может статься, мне жизнь спасли, - Стентсон сказал это, не оборачиваясь, и довольно равнодушно, надо заметить, словно размышлял о чем-то постороннем.
   - Разве я мог поступить иначе? - осторожно ответил на это спаситель, чувствуя, что слегка краснеет.
   Вдруг профессор развернулся на каблуках мгновенным движением и, против всякого ожидания, набросился на Эдварда, заставляя студента в страхе отступить на несколько шагов, хотя вряд ли это могло его спасти, вздумай Эрик не ограничиваться устным замечанием:
   - Ах, да, мистер Грей!- прорычал Стентсон. - Я ж теперь ваш должник до той самой общей гробовой доски, которую нам прочит этот человек! - Эрик кивнул на Дина. - Довольный яблочный румянец на вашем лице именно это хочет мне сообщить? Может быть, у вас уже заготовлены все три желания? - Эдвард желал бы провалиться сквозь землю. Сосуды на его щеках, которые вспыхивали по каждому малейшему поводу, за всю жизнь уже не раз и не два выдали его с головой. Особенно часто в детстве его ловил на лжи отец... - Во-первых, пора бы оставить эту школярскую отговорку, которая, при всем разнообразии вариантов, сворачивается в формулу: "Вы же сами мне сказали!" Я вам, сэр, не сказал ровным счетом ничего, и вы располагали полной свободой выбора, как действовать, и действовать ли вообще, - Эрик оскалил клыки в холодной улыбке и взглянул на Эдварда немного снизу вверх. - А после того, как вы сами наворотили дел, даже в мыслях не держите оказывать мне здесь любезности!
   - Сэр...простите, о чем вы сейчас говорите? О каких "делах"?
   - Шесть убийств для вас - это такой пустяк, о котором даже говорить не стоит? Ничего не скажешь, кремень!.. - вскричал Эрик и вдруг обернулся к длинному. - Сэм? - "Саманта" приоткрыл глаза и тихо застонал. - Очнулся? Сэ-эм, слышишь меня? Говорить можешь? - Эрик пощелкал у него пальцами перед лицом.
   - Черт, больно...
   - Где? - спросил Эрик, беря его за плечо.
   Эдвард отказывался понимать его. То Эрик, увидев, как Эдвард, стоя за спиной у охотников, украдкой показывает ему спрятанный в рукаве шокер, сразу недвусмысленно дал понять, чтобы тот действовал. Теперь, когда долговязого долбануло током, он не разговаривал, а рычал на Эдварда, а сам при этом носился вокруг "Саманты".
   - Не прикасайся к нему! - в голосе Дина слышались бессильная злость и беспокойство, граничащее со страхом.
   - Заткнись, - огрызнулся Стентсон.
   - Сам заткнись, сука!
   - Придурок...- Дин почему-то смолк сразу, как только Стентсон это сказал. Смолк в каком-то...удивлении что ли. - Сэм? Отвечай!
   Длинный, кажется, не совсем хорошо понимал, что с ним произошло, и в чьем непосредственном обществе он в данный момент находится. Он с трудом проговорил:
   - Сердце...
   - Немудрено. Лежи, не двигайся...- Эрик поднял глаза на стоявшего рядом Эдварда, и их взгляды встретились. Несколько секунд Стентсон смотрел на него, слегка щурясь, потом стиснул зубы (Эдвард же видел, как у него вздулись желваки на челюстях!). - Ничего больше для тебя я сделать не могу, - сказал он вдруг бесстрастным голосом. Потом поднялся.
   - Сэмми? Справишься? - снова подал голос Дин. Сэм кивнул. - Стентсон, я тебя точно урою...
   - Кто бы сомневался... - отозвался Эрик. - Дин, э-эм...сейчас я хочу переговорить со своим студентом, и очень прошу в нашу беседу не встревать.
   - Пошел ты! - грубо гавкнул наглый смазливый охотник. Вид у него был весьма смешной. И единственное, что он мог предпринять в своем жалком положении, это сказать мерзость: - Делайте, чего хотите, я отвернусь.
   - В самом деле, тошнотворное зрелище ... - ответил Стентсон. - Мистер Грей...а чего вы запылали, словно пион? Вы всегда так легко поддаетесь на провокации?
   - Эрик...то есть... - Эдвард замялся, - простите, сэр, это я автоматически...
   На лице Эрика снова появилось веселое выражение.
   - Запанибрата хотите? - улыбка его стала еще шире, постепенно обнажила ровные верхние зубы и наполовину открыла клыки. У Эдварда возникло чувство, будто он...как бы это сказать...находится в заворожении от этого сверхъестественного зрелища. Если бы он был еще ближе...если бы эти клыки оказались в нескольких сантиметрах от его сонной артерии, то Эдвард - и он вдруг четко осознал это - совершенно потерял бы рассудок и сам подставил бы Эрику шею.
   Стентсон продолжал:
   - Что ж, сделайте попытку. Кстати, прошу прощения за резкость и несдержанность. Я, определенно, выдохся за последнюю неделю. Эдвард...па-ардон... - Эрик устало провел рукой по изрезанному лицу.- Вот видите, заговариваюсь!
   - Сэр, вы словно читаете мои мысли, - поспешил вставить Эдвард. - Я как раз хотел просить вас, если можно, называть меня именно так.
   Эрик поднял брови с холодным ироническим удивлением.
   - Вашим nom de plume? - переспросил он. - Извольте, мистер Грей. Хотя от чтения мыслей я провидением избавлен.
   - У вас другие способности, сэр? - вкрадчиво спросил Эдвард, пользуясь наметившимся смягчением.
   - Д-да...- Эрик протянул это как бы в задумчивости и пристально посмотрел на самозваного детектива Харриса, слегка щуря серые ледяные глаза. Вернее сказать, охотник и чудовище, вглядывались друг в друга некоторое время, отчего создалось впечатление, будто Стентсон ведет беседу с Дином, а вовсе не с Эдвардом. - Эти способности открылись в возрасте примерно двадцати лет... Я, знаете ли, неплохо умею делать manicure francaise... и беру дешевле, чем в салоне, - Дин в сторону прорычал что-то непонятное. - Мистер Грей, не надо со мной з-заигрывать, - с особым ударением сказал Эрик, снова обращаясь к студенту.
   - Сэр, простите, я и в мыслях не держал. Но что заставляет вас полагать, будто я причастен к этим убийствам?
   - К каким "этим"? - неожиданно переспросил профессор, будто не понял, о чем речь.
   Эдвард немедля отреагировал:
   - Я не знаю, сэр. Вы говорили о шести убийствах.
   Эрик усмехнулся, видя, что Эдвард едва не попал в ловушку, но в последний момент вывернулся. Впрочем, вслед за тем тон Стентсона приобрел отменную резкость, и он быстро и отрывисто произнес следующие слова:
   - Сэр, скажите вы мне, что заставляет вас полагать, будто мое доброжелательство не ведает никаких границ и что оным доброжелательством позволительно вот так злоупотреблять? В данный момент вы находитесь исключительно во власти моего личного произвола, и я вашу виновность, мистер Грей, - профессор ткнул в сторону студента пальцем, - не буду никому доказывать. Я просто сверну вам шею, если найду сие целесообразным в сложившихся обстоятельствах, - спина Эдварда покрылась липким ледяным потом от ужаса, потому что Эрик говорил с будничностью, не оставлявшей никаких сомнений в том, что он действительно может это сделать. - Вы, мистер Грей, подставили меня так, что впору садиться за написание триллера под названием "Вдоль и Поперек", - с пола послышался сдержанный хмык. Дин проворчал что-то вполголоса, и разобрать можно было только слово "...зондировали..." Эрик на мгновение покосился в сторону Лже-Нюджента, но ничего ему не сказал. - Отсюда, единственное, что может вас спасти - это удачная попытка мне понравиться. Так что, дерзайте, коллега! - обращение "коллега" в его устах прозвучало крайне саркастически.
   "Господи, что же ты натворил-то!" - вопил кто-то у Эдварда внутри. Ну ни черта себе засада... о чем он только думал! Впрочем, о чем Эдвард думал, решившись выступить на стороне Эрика, известно доподлинно: он полагал, что обяжет чудовище. А чудовище предпочитало играть по собственным правилам - хуже того, менять их по личному усмотрению. Черт возьми, ведь раньше Эдварду больше всего нравилась эта типическая черта вампира! Ведь совсем еще недавно он грезил именно об этих холодно-язвительных улыбках, насмешливых интонациях, тонких жестоких складках в уголках губ и о дарованной чудовищу свободе поступать, как заблагорассудится... Он не желал раздумывать о том, плохо ли кому-то, страшно ли, больно...Он желал свободы презирать, а теперь Эдварда самого и презирали, и унижали, и пугали. Он был в отчаянии. Эрик представлялся ему раньше другим, более человечным, наверное...
   Сохраняя из последних сил твердость духа, Эдвард возразил тихим голосом:
   - Сэр, я не мог этого знать.
   - Чего вы не могли знать, мистер Грей? - резко ответил Эрик. - Вы что, выросли в болотах Луизианы среди аллигаторов? У вас не было матушки с батюшкой, и никто никогда не говорил вам, что убивать грешно? Куда вас дьявол понес? Давайте, мистер Грей, оправдывайтесь!
   Опять! Опять он и рычал и посмеивался, лишая Эдварда надежды разобраться в собственном положении: то ли над ним издевались перед смертью, то ли подвергали испытанию. Не волновала Стентсона судьба убитых девчонок - Эдвард был в том убежден. С чего вдруг? И скорее всего, Эрик просто бесился из-за того, что внимание охотников - господи! ведь и охотники существуют! - было привлечено к его обиталищу. Может, у этих троих была раньше некая договоренность? Какое-то зыбкое перемирие? А, может, Эрик сбежал от них в огромный город специально, чтобы вдоволь порезвиться, оставаясь незамеченным. Почему же сейчас он просто не избавится от них?
   Наконец, Эдвард собрался с мыслями и произнес раздельно и жестко, представив, как бы держал себя сам Эрик, поменяйся они местами:
   - Сэр, я знаю, что вы вольны сделать со мной что угодно, и я к этому готов. Но при всем уважении, оправдываться я не буду даже перед вами, - Стентсон смотрел на него в упор с подстрекательной ухмылкой, от которой мурашки ползли по коже. - Однако, если вы того желаете, я расскажу вам о себе... о том, что я исследую, сэр...
   Эрик вдруг остановил его жестом.
   - Небольшое замечание прежде, чем вы продолжите, - сказал Стентсон и полез во внутренний карман пиджака. - Не против, если я закурю? - черт возьми, нет! Эдвард был против того, чтобы ему свернули шею, а курить - сколько угодно. - Мистер Грей, ради всего святого, избавьте меня от рассуждений о материях вам недоступных, - он щелкнул зажигалкой, раскурил сигарету в темной бумаге, и облако тяжелого и сладкого сизоватого дыма окутало Эрика, отгораживая его от всех полупрозрачным экраном. - Если я занимаюсь массовой коммуникацией, это не значит, что я могу до бесконечности слушать безответственную чушь. А свою лепту в мутный поток вселенского блядословия, - он махнул рукой на окно, - вы успеете внести, когда вырастете и превратитесь в очередного бумагомараку. Пока вы еще - простите, ради бога, мой французский - совершеннейший сопляк, чтобы быть готовым к тому, что я с вами могу сделать. Не надо производить сознательных усилий, чтобы мне понравиться, это тупиковый путь, к тому же, вы, Эдвард, мне и так нравитесь. А вот сбивать с меня спесь - предприятие трудное и малоперспективное, вам оно, извиняюсь за дешевую остроту, не по зубам...Что у вас, кстати, с зубами? - Эдвард смутился и закрыл рот. - Лучше будьте собой и разъясните, что вы за человек такой. Как вас, сэр, угораздило возжелать вампирской жизни? Кстати говоря, на самом деле я не настолько жуток, каким кажусь, - прибавил Эрик. - Я Дину уже говорил недавно, что всегда готов дать человеку шанс, особенно если имею дело с человеком стоящим. Я постараюсь вас понять, а, возможно, и простить.
   - Сэр, вы хотите разговаривать здесь? При них?
   - Эти двое довольно скоро исчезнут из вашей жизни, Эдвард, - ответил на то профессор, вставая. Он зажал в зубах дымящуюся сигарету и, подойдя к окну, принялся задергивать плотные шторы. - Представьте, что их уже нет, - сказал он. Хоть Эрик и стоял к нему спиной, Эдвард понял, что произнося эти слова, Стентсон улыбается. Вот только чему он улыбался?
   - Вы их уничтожите? - спросил Эдвард.
   - Эдвард, я жду.
   После того, как Стентсон закрыл окна, он вернулся на прежнее место и сел, сложив руки на груди.
   - Вы верите в бога? - спросил он, прищуриваясь на Эдварда.
   - Нет, сэр, - ответил тот. - Я не верю ни в бога, ни в существование смысла жизни в его бытовом понимании.
   Эрик чуть дернул подбородком и, поднося сигарету к губам, произнес:
   - И...как же вы, позвольте осведомиться, устраивали свой быт все это время, без бога и без смысла?
   - Вы считаете, что человеку непременно нужна какая-нибудь иллюзия, чтобы жить? - ответил Эдвард вопросом на вопрос. Эрик не произнес ни слова, только смотрел на него, чуть опустив ресницы и сузив глаза. Эдварду пришлось продолжить: - На мой взгляд, человек - не более, чем система, пропускающая через себя энергию и информацию, аналогично всем другим живым существам. И он не имеет ни большей, ни меньшей ценности, чем любой иной предмет во вселенной. Ценность - это вообще понятие искусственное и никак не соотносится с миром вне сознания, равно, как и все прочие понятия, которые условлено считать основополагающими, - проговорил Эдвард негромко, но четко.
   - Например?
   - Добро и зло, - ответил студент. - Или любовь...Мифы масскульта и ничего более...В древности не знали понятия романтической любви, - прибавил он.
   - Дальше...
   - Единственная реальная ценность для каждого индивида - это, в конечном счете, он сам. Все разнообразие жизни человека можно свести к двум психическим продуктам: "удовольствию" и "страданию". Психика ест сама себя, она питается собственными фантомами. Поэтому, в сущности, все, что происходит за пределами организма, имеет значение лишь в той степени, в которой угрожает ему разрушением. Остальное производится внутри мозга, а внешние факторы лишь служат стимулами для запуска этих процессов случайным образом. Однако обработка сигналов в человеческом мозгу настолько сложна, а пути, по которым проходят электроны - настолько извилисты, что никогда нельзя заранее предугадать, какие состояния системы вызовет тот или иной раздражитель. В этом и человеческая слабость, и сила, потому что число источников страдания увеличивается пропорционально количеству источников удовольствия.
   Эрик спросил сухо:
   - Смысл человеческого существования редуцируется таким образом до получения наибольшего удовольствия и избегания страдания, вы это хотите сказать?
   - В сущности, да, сэр, - Эдвард сдержанно кивнул. - Это медицинский факт, и его опровергнуть трудно. В данном подходе нет ничего нового. Тем не менее, он логичен, прагматичен и вполне основателен. Все остальное - не более, чем жонглирование словами.
   - Хорошо, вы приверженец вульгарного материализма, Эдвард. Это все?
   - Нет, сэр, - отвечал Эдвард. - Я бы не хотел ярлыков...
   - Это не ярлык, а терминологическое словосочетание, - отрезал Стентсон. - Дальше.
   - Сэр, я просто стараюсь не цепляться за фикции. В этом мне видится единственный способ освободить путь к очищению... Культура - это окаменелые следы чужих психических призраков в структуре личности пришедших на смену поколений. Любой опыт общения со средой, фиксируемый в сознании, является искажением. А моя цель - взаимодействовать с универсумом без посредников: пускай это будут мои собственные фантомы, а не многократно преломленные лучи солнца, которое кому-нибудь заснувшему под оливой философу тысячелетней давности, напекло макушку, - Эдвард улыбнулся, Дин на полу хмыкнул. Однако лицо Эрика осталось неподвижным и непроницаемым. - В сущности, люди, общаясь между собой, словно заразу, передают друг другу мысли и идеи, структурируя сознание друг друга. Для того, чтобы понять, что на самом деле лежит за пределами телесной...хм... реторты, в которую заключен разум, требуется абстрагироваться от информационной среды общества. Поэтому я, прежде всего, отбрасываю мораль и традиционные ценности...не потому, сэр, - заметил Эдвард, - что у меня было тяжелое детство, и теперь сильно хочется похулиганить... - вот тут Эрик скривился скептически, - а потому, что мораль противоречива, запутанна, несовершенна...
   - ...что дышло...- произес Стентсон, - как повернешь, так и вышло.
   Теперь уже Эдварда покоробило. Словно фальшивые ноты звучали подобные образчики народной мудрости в устах Эрика Стентсона. Выражаться таким способом ему было ужасно не к лицу: очень не аристократично выходило.
   - ...Н-ну...да, - пробормотал Эдвард. - Она заслоняет реальную картину мира, в котором нет иной морали, кроме физических величин и закономерностей. Именно из-за цивилизационных условностей всякая человеческая деятельность, целью которой является удовлетворение, проходит по кривому обходному пути. Извините меня за такое откровенное сравнение, - прибавил Эдвард волнуясь и чуть зарумянившись, - но, грубо говоря, ради своих стандартных восьми секунд, надо, как минимум, ограбить гнома, убить дракона и написать сонет...- он хмыкнул, как бы приглашая Стентсона посмеяться вместе с ним, но тот шутку то ли не оценил, то ли сделал вид, что не оценил - перед Эдвардом стояла глухая стена, за которую ни зацепиться, ни заглянуть было невозможно. - Мои утверждения могут вызвать неприятие, потому что выглядят как упрощение, а на самом деле я разыскиваю первоосновы, я хочу добраться до сердцевины бытия, вникнуть в его, так сказать, молекулярную структуру. Я стремлюсь выяснить, что заставляет существовать все сущее.
   - И каковы ваши успехи на этом поприще, Эдвард? - вопрос мог бы показаться ироническим, но Эрик продолжал смотреть на студента внимательно и серьезно.
   - Сэр...видите ли, современная наука знает очень много о том, как мир устроен, но она ничего не может сказать о его перводвигателе. Что понуждает эволюцию не останавливаться на уровне бактерии или сине-зеленой водоросли - ведь это же самые живучие штуковины на свете? Как материя вообще приобретает свойство жизни и как она его теряет? Сэр, эти вопросы всегда занимали мои мысли больше всего. А потом я понял, что именно наблюдение за процессом умирания может дать ключ к разгадке...Только вы не подумайте, я в детстве кошек-собак не мучил, - прибавил Эдвард, опасаясь, как бы его не поняли превратно, что случалось не единожды. - Поверьте, я никаких садистских наклонностей не имею.
   - Да я вам верю, верю...- отозвался Стентсон. Дин в этот момент явно решил вклеить какой-то неприятный комментарий, но Эрик резким движением обернулся и бросил на него злой взгляд. Еще мгновение, и Стентсон, казалось, оскалился бы и зарычал, подобно дикому зверю. Этого, по правде сказать, не случилось, но охотник все равно намерение поучаствовать в разговоре оставил. Потом Стентсон спросил у Эдварда: - А почему вы не занимаетесь естественными науками?
   Снова этот дурацкий вопрос! Его задавали все, с кем бы Эдвард ни пытался мало-мальски поделиться своими размышлениями. Ну, при чем здесь вспарывание лягушачьих брюх? Неужели ему требуются объяснения очевидных вещей? Впрочем нет, Эрик, определенно, все понимал, просто хотел выслушать Эдвардовы аргументы, желал узнать, насколько глубоко тот проник во вселенскую тайну. Эдвард запротестовал:
   - Потому, что естественные науки здесь ни при чем, сэр. Познать суть жизни и смерти невозможно с помощью обычного исследовательского инструментария. Ученые, сосредоточась на частностях, разучиваются видеть общую картину, а я не хотел, чтобы это случилось и со мной. В решении данного вопроса требуется не микроскоп, а обостренность всех чувств и философское осмысление контакта с вселенной, в который ты вступаешь...
   - И, тем не менее, - заметил Эрик, снова смотря на Эдварда в упор и сдерживая улыбку, - вы, сколько мне известно, подавали документы на биологический факультет. Однако вас даже не пригласили на собеседование из-за скромных результатов по математике, - у Эдварда от этого замечания возникло чувство, будто ему вбили гвоздь в руку. - Да ладно, Эдвард, не волнуйтесь так, - Эрик махнул сигаретой и издал короткий хрипловатый смешок. - Ну, поймал я вас на лукавстве - с кем не бывает. Давайте дальше. Где протагонист? Подавайте его сюда немедля!
   - Сэр...я... всю жизнь верил в существование вам...- Эдвард запнулся, потому что ему оказалось затруднительно произнести это слово при нем... под парализующим взглядом глаз, непередаваемо красивых в мгновения, когда чудовище смягчалось и переставало каждым своим словом и жестом вколачивать Эдварда в пол, - ...я никогда не считал, что вампир - это сказка. Я полагал, что имеется слишком много свидетельств в пользу существования...вампира... На пустом месте ничего не возникает. Подобным же образом легенды о драконах и великанах, скорее всего, происходят из общечеловеческих воспоминаний о динозаврах и гигантопитеках...огромных обезьянах, сэр, - пояснил Эдвард, потому что Стентсон как-то странно на него глянул.
   Эрик заухмылялся и покачал головой так, словно Эдвард порол несусветную чушь.
   - Да я знаю, - отмахнулся Эрик. - Вы что же, думаете, у меня детства не было? Наклейки в альбомы не собирал? - Эдварда словно прихлопнуло этим замечанием. Может, кто-то и по наклейкам изучал естественную историю, но у Эдварда были немного другие источники! - Полноте, не рдейте, аки мак, я вас по-прежнему слушаю со всей внимательностью. Но, заметьте, логической связи между первой и второй частями вашей защитительной речи я пока установить не могу. Помогите мне все-таки разобраться.
   Эрик хотел разобраться! А мог ли, спрашивается, Эдвард растолковать чудовищу подлинное значение своих черных и сладостных фантазий? Он и перед самим-то собой затруднялся держать ответ. Просто однажды Эдвард понял, что ни дня не проходит у него без мечтаний о вампирах. Он подобно влюбленному проводил большую часть времени в размышлениях об этих дивных и беспощадных существах, вместе с погибелью несущих потустороннюю красоту, каковую являют жертве в предсмертные мгновения. Было время, и Эдвард представлял, каким бы мог быть его компаньон-вампир... обладатель многовековой мудрости, сочетающий как человеческий опыт, так и животное чутье...Хотя в последние несколько месяцев Эдвард по большей части рисовал вампиром самого себя. Эдварду доставляло неизъяснимую радость воображать, будто ему доступна частица их сверхчувственного восприятия, мощи и грации. Он, конечно, понимал, что в основном это игра его собственных измышлений, хотя на охоте ему нередко мнилось, будто со всех его чувств спадает покрывало, и на доли секунды он обретает способность вспышками видеть, слышать и ощущать то, что обычно минует органы чувств.
   - Сэр, - произнес Эдвард после довольно долгой паузы, - я верю в то, что для вампира, как существа, находящегося на границе двух миров...вернее сказать, двух состояний, возможно познание запредельного...Я думаю...думал, что именно вампир обладает возможностью воспринять жизнь с нескольких сторон - со стороны собственно жизни, со стороны умирания и смерти как таковой...- голос совсем перестал слушаться студента, он смолк.
   Эрик тоже молчал. Он тяжелым взглядом изучал Эдварда и дымил сигаретой. Чудовище было красиво и жутко настолько, что у Эдварда кружилась голова.
   - Что значит весь этот спектакль в воскресенье? - наконец, спросил Эрик мрачно сквозь зубы, когда состояние Эдварда сделалось уже совершенно невыносимым. - Два убийства, разные способы умерщвления, отпечатки зубов тоже разные... Что, простите, за дьявол знает, что вы там устроили?
   Эдвард вымолвил с трудом:
   - Я хотел сбить полицию с толку...чтобы они подозревали уже двоих человек. Я собирался покинуть этот город по истечении месяца, поскольку мне пришел положительный ответ из Стэнфордского университета, - Эдвард заметил краем глаза, что ударенный током "Саманта" при этом как-то заерзал и обменялся взглядами с Дином. - Меня приняли в Стэнфорд, и я собирался окончить курс и перевестись. Здесь меня ничто не удерживает, тем более, что вы, как мне сказали, тоже уедете...Вы - единственная личность...
   Эрик его перебил на полуслове, скосившись на охотников:
   - Вы отклонились, сэр. Мне панегирики не нужны, я не тщеславен. А вот последнюю...э-м... выходку вы пока что до конца не объяснили.
   - Сэр...мне удалось нечто новое в прошлое воскресенье. Это, как я надеялся, должно было стать началом следующего этапа моего исследования. Я ощутил нечто, чего я пока не могу ни выразить, ни объяснить. Мне кажется, что я подошел к мироощущению вампира настолько близко, насколько это вообще доступно человеку... Сэр, я хотел полностью изменить свою жизнь...Я уничтожил орудия, которые использовал раньше, потому как теперь они мне, кажется, не нужны. Сэр, мне удалось подчинить ее, она сама принесла себя в жертву...Ведь это же...так убивает настоящий вампир, я прав? - опять леденящее молчание. - Эрик, я сожалею о том, что по неведению доставил неприятности вам и... может быть, оскорбил вас тем, что сделал. Вы, наверное, считаете, что я полез не в свою епархию, но это все оттого, что я всю сознательную жизнь хотел быть чем-то иным, нежели просто человеком, хотел подняться над всей этой трясиной, в которой невольно завязаешь, если не борешься ежеминутно...Разве мое стремление перерасти самого себя предосудительно? Сэр, я просто хотел стать одним из таких, как вы, потому что восхищаюсь... я не нашел иного способа это сделать, хотя со стороны это может показаться сумасшествием, и...Но это случилось из-за моего отчаяния! - голос Эдварда дрожал все сильнее, страх испытываемый им становился совершенно непереносимым, и Эдвард сам готов был уверовать в то, что говорил, хотя почти все вышеизложенные размышления родились у него прямо сейчас вместе со словами.
   Из угла в очередной раз послышался презрительный смешок.
   - Дин, ты меня очень обяжешь... - процедил Стентсон, не отрывая глаз от Эдварда. Потом он спрыгнул по-мальчишески со стола, на котором сидел все это время, и сказал неожиданно мягко, протягивая руку и подманивая студента к себе: - Эдвард, подойдите сюда. Да не трусьте же вы, господи! - однако усмехнулся он, как черт, коварно и холодно.
   - Стентсон! Ты чего делаешь? - связанный Дин беспомощно дернулся, силясь растянуть клейкую ленту. Он смотрел на Эрика огромными глазами, в которых читались наихудшие подозрения.
   Эдвард не сдвинулся с места. У него подгибались колени от ужаса.
   - Значит, все-таки на крыло и в сторону? - спросил Стентсон.
   - Эрик, я тебя прошу, не делай этого... - это уже голос Сэма послышался, слабый и тусклый. - Слушай, я понимаю, что ты хочешь нам с Дином отомстить, но я тебя просто прошу...хотя бы этого не делай. Если в тебе есть хоть что-то человеческое, давай решим эту проблему как-нибудь иначе. Ты же понимаешь, кого ты породишь...
   - Сэмми, отвали! - раздраженно ответил Стентсон.
   - Энрике, - наиядовитейше и тихо рыкнул Дин, понимая, что ему остается лишь сыграть роль зрителя в разворачивающемся действе, - быть тебе с осиновым колом между лопаток...
   Между тем Эдвард сделал не сказать шаг, а, скорее, неопределенного свойства движение в направлении Стентсона и прохрипел, потому как во рту у него пересохло и язык отказывался подчиняться:
   - Сэр, скажите, это...это будет очень больно?
   - Вы знаете, что ответил однажды человек, продававший роллс-ройс, когда его спросили, сколько автомобиль стоит? - ответил Стентсон и сам подошел к нему вплотную. - Он сказал: "Если вы спрашиваете о цене, значит, вы не можете себе его позволить". Эдвард, я что-то в толк не возьму, мы здесь просто сотрясанием воздуха занимались?
   - Нет, сэр, простите...я просто хотел знать, к чему готовиться, - Эдвард нес бог весть что, ибо в голове у него наступило совершеннейшее помутнение. Он уже не ведал, желает ли того, что ему предлагали, однако воспротивиться был не в состоянии. Он единственно мог завороженно смотреть на зубы Эрика - его ровные ножеподобные клыки поблескивали, словно перлы.
   - Готовьтесь к худшему, - ответил Эрик сухо, чуть улыбаясь уголками губ. - Шею мыли сегодня? -Эдвард ощутил, что пунцовеет, а чудовище улыбнулось ему еще шире нехорошей улыбкой. Он и здесь посмеялся над Эдвардом! А между тем, если бы не Эдвардова быстрая реакция, то обойма серебряных пуль сейчас бы звенела у Эрика не в кармане, а, извините за выражение, в башке...
   Когда Эрик положил студенту руку на шею, у того в первый момент возник импульс вывернуться и убежать...Впрочем, куда он мог убежать? Эдварду представлялось некогда, что прикосновение вампира должно быть прохладным и легким, оно должно уподобляться касанию пальцев музыканта, будящему струны лютни... Узкие нежные кисти...бескровная улыбка в лунном сиянии...Хрустальная красота... А от ладони Эрика даже сквозь перчатку шел жар. Своей твердой дланью чудовище довольно грубо сдавило студенту шею, начисто выскобленную, кстати говоря, накануне свидания с профессором. В стальных тисках его пальцев Эдварду было больно, но он не шевелился, боясь, что чудовище при намеке на сопротивление сломает ему позвоночник. Что ж, Эдвард самолично загнал себя в угол, а сидящим по уши в... углу не по чину отклонять предложения, от которых заведомо невозможно отказаться. У него была единственная альтернатива: либо никогда не покинуть эту квартиру, либо покинуть ее не-человеком. Почему Эрик принял столь неожиданное решение, выслушав Эдварда? Значило ли это, что его философская концепция близка чудовищу? Значило ли, что она истинна или приближается к таковой? Или Эрик просто собирался разорвать Эдварду горло...
   Чудовище было настолько близко, что казалось, будто два параллельных мира вступают во взаимодействие. И Стентсон представал теперь перед студентом каким-то уж чрезмерно телесным: излишне живым было уловленное Эдвардовым обонянием смешение запахов сигаретного дыма, духов, мятной жевачки и собственной крови Эрика, оставшейся на одежде; слишком тяжелой была рука, неприятно давившая на плечо и властно принуждавшая студента склоняться все ближе к лицу чудовища; наконец, Эдвард вдруг открыл, что Стентсон заметно ниже его ростом, чего он ранее положительно не замечал. Что-то забавное и даже нелепое имелось в этом факте. Взглядом студент блуждал по рубцам на щеках профессора, два из котрых были полностью зеркально-симметричны. Эдвард подумал, что, должно быть, они были нанесены кем-то намеренно...Свои? За какую-то провинность? У Эдварда засосало под ложечкой из-за необъяснимого мерзко-сладкого желания представить процедуру их нанесения...интересно, кричал ли он под ножом?..И у Эдварда внутри вдруг родилось желание увидеть умирающего вампира. Смерть такого исключительного и благородного существа должна была бы оказаться столь же исключительной. Возможно, это была бы как раз та смерть, которая открыла бы все тайны...Только бы все прошло нормально...Тогда, вполне возможно...
   Эдвард попытался взглянуть в глаза Эрику. Его черные с синеватой искрой ресницы отбрасывали прозрачную тень на жемчужно-серые радужки, источенные микроскопическими узорами. Зрачки его непрестанно то немного расширялись, то снова сужались в точки. И странное дело: Эрик вдруг отвернул лицо от студента, выдохнул дым, снова зажал сигарету между клыками. Как он вообще собирался это делать с сигаретой в зубах?.. Потом профессор вдруг мягко провел рукой по Эдвардовой грудине - отчего Эдвард, надо признаться, чуть не умер сразу на месте - и уперся собранными пальцами в точку, расположенную в верхней части живота.
   - М-да...- произнес Эрик, не разжимая зубов. - Мистер Грей, разрешите наставление в форме короткой притчи: в прошлом году я пару раз ассистировал во время интервью при приеме на факультет...не напрягайтесь так, все будет нормально... В мои обязанности входило отсобеседовать кандидата, а мой старший коллега присутствовал при разговоре и выносил решение. Обычно в конце он говорил следующее: "Благодарим вас, сэр... или мисс... за интереснейшую беседу, мы получили огромное удовольствие. Спасибо еще раз, вы нам НЕ подходите".
   - Что?...
   Эдвард видел только, как Эрик отвел левое плечо и согнутую в локте руку немного назад, и затем нечто пронзило его живот. Эдвард закричал навзрыд и повалился на Эрика.
   ...Тихо, тихо...Что же вы так орете-то, Джером... Горячая широкая ладонь зажимала ему рот, Эдварду казалось, что он задохнется...Тихо, спокойно...вот так...лучше на бок...Слезы катились по щекам, и стон помимо воли с каким-то скрежетом и клокотанием рвался из горла...Словно парализовало, руки и ноги перестали слушаться...Джером, придется терпеть...постарайтесь не вопить благим матом, не тратьте силы...Гос-споди, неужели вам настолько хреново?.. Жуткая боль импульсами распространялась из одной точки, откуда-то из самого центра живота и понемногу расползалась по всему телу, словно яд, отравляя нервы...Опустили на пол...Шаги удалились, потом снова приблизились...Что-то мягкое...Зачем-то взяли за руки... липкое на запястьях... Ну что, не легче? ...Джером, вы со мной?.. Черт бы вас побрал, мистер Грей!.. Слабак... Только и можете, что девчонок...Пустота.
  
   ***
  
   - Ну, что, мистер Грей, вам немного лучше? - Эрик Стентсон сидел на подоконнике, поставив одну ногу на табурет, и задумчиво курил. Он выпустил сквозь зубы облако дыма, которое закрутилось кольцами и медленно поплыло по воздуху. - Полностью вы придете в себя суток через двое. Я очень надеюсь, что вы не доставите лишних хлопот тем, кому я намерен перепоручить дальнейшую заботу о вас. Джером, вы в состоянии воспринимать действительность, а? Мистер Гре-ей? Выслушать хотя бы сможете?
   Парень лежал неподвижно на боку. Иногда судорога пробегала по его мелово-бледному лицу, глаза студента были закрыты. Дин смотрел на него, нахмурившись. Вид Джерома вызывал у него неприятные воспоминания: похож был на парня из Монтаны, экстрасенса. Тому парню прострелили живот, и до больницы он не дотянул... Джерри совсем раскис, судя по всему. Когда Стентсон ему врезал несколько минут назад, студент так взвыл, что Дин зажмурился, дабы морально подготовить себя к тому, что должно было вою воспоследовать. Честно признаться, он ожидал, что когда откроет глаза, придется любоваться внутренностями Джерома Грея: всем отменно известны эти их дикие вампирские выкрутасы. А что потом? Дин не представлял, что будет потом...
   Любоваться, впрочем, не пришлось. Эрик Джерома схватил под мышки, осторожно положил на пол, после чего связал с профессиональной ловкостью и быстротой. Потом устроился на подоконнике с явственным намерением подождать, пока студент отойдет. Он подмигнул охотникам, и, прикуривая новую сигарету, вполне серьезно, безо всяких издевательских нот в голосе поинтересовался у Сэма, как тот себя чувствует.
   - Стентсон, прежде, чем заговаривать, - ответил за младшего Дин, - мог бы оторвать задницу и снять с нас все это дерьмо, - он указал глазами на ноги брата, обмотанные металлизированной клейкой лентой.
   - Э-эм...н-нет, Дин...- Эрик слегка покривился, словно жевал лимонную дольку. - Я уверен, ты посмеешься над моими...э-э...навязчивыми невротическими страхами, но мне постоянно кажется, что меня хотят убить охотники на вампиров...
   Дин бросил на него удивленный и негодующий взгляд.
   "Какого черта, мать твою?! Чего ты все-таки замыслил, тварь потусторонняя?"
   Дин зло огрызнулся:
   - Во-первых, мы охотимся не только на вампиров, а во-вторых, идите вы, профессор, нахрен в таком случае.
   - А вы, юноша, не хотите ли профессора проводить, раз уж посылаете так далеко среди ночи? - Эрик усмехнулся и, весело сверкнув глазами, оскалил клыки.
   После этого воцарилась тишина, длившаяся несколько минут, пока к Джерому Грею не вернулось сознание. Заметив, что студент пришел в себя, Эрик с ним заговорил, сидя, по-прежнему на подоконнике.
   - Джером... - он по-собачьи наклонил голову набок, рассматривая Джерома, - ...слыханное ли дело: даже не знаю, с чего начать!.. - Стентсон развел руками. - Джером, а как вы думаете, дорого ли стоит вера в человечество?- Дин переглянулся с Сэмом. Недурной вопрос! - Ладно, не отвечайте...просто помните, что вы ее у меня украли, - Стентсон переменил позу, положив ногу на ногу, и продолжал: - Впервые в жизни, честно признаться, имею честь свести знакомство с серийным убийцей. Я шокирован!
   Дин не выдержал и всхрапнул, давя смех.
   - Чему ты смеешься, Дин? - Эрик тоже улыбался, но настороженно.
   - Я первый раз вижу шокированного вампира, - отвечал Дин.
   - Вот уж, оборжаться можно...- процедил Эрик. - Я вообще первый раз вижу вампира, - он пожал плечами. - Мне при этом скорее страшно и тоскливо, нежели смешно.
   - Ха-ха, остряк, - кивнул Дин иронически. - В зеркало не догадался заглянуть, или ты там не отражаешься?
   - Дин, будь душечкой, отвянь... - беззлобно отмахнулся Эрик. - Мне не до зубоскальства, честное слово, когда тут такой зверек пойман в силки, - Стентсон со смешком покосился на студента. - Вы знаете, мистер Грей, а вы мне с самого первого дня очень не понравились. Могу констатировать, что по причине этой неприязни, я пренебрег своим долгом перед человечеством, любезно меня приютившим... Каков мой долг, вы хотите спросить? - Эрик повернулся к Дину с Сэмом и посмотрел на них изучающе. - Такой же, как и у всех: не быть безразличным, по всей видимости. Я вот сэкономил душевные ресурсы, а надо было все же уделить вам, мистер Грей, чуть-чуть внимания, когда вы его так настойчиво добивались... Не стоило вас игнорировать хотя бы потому, что я взял на себя роль наставника, а вы в моем участии нуждались, что бы за сим ни стояло. Дьявол! Не хватило мне терпимости...Теперь же приходится вас просто убрать с глаз долой... Что за жизнь, честное слово! - Эрик издал нервный сухой смешок, который оборвал резко и смолк. Несколько минут он курил, изредка поглядывая то на Винчестеров, то на студента. Джером Грей во время этой паузы едва заметно пошевелился, и открыл глаза, но смотрел лишь в пол невидящим взглядом.
   - Джером, - наконец, снова произнес Стентсон, - я смотрю на вас, и все во мне противится мысли о том, что вы убили шестерых человек. Скажите мне, чем у вас голова забита? - студент не отвечал. - Вспоминая себя в вашем возрасте, я думаю, что на втором курсе университета сфера моих наиболее искренних интересов охватывала преимущественно девушек, легкие наркотики и рок-н-ролл, - Эрик обернулся и подмигнул Дину. Тот покачал головой и вздохнул. Конечно, так все ему и поверили. Безобидный лопух-студентик! А умение вырубать единственным касанием народилось у него, вроде как, само собою, из воздуха, пропитанного алкогольными испарениями и травяными дымами. И с собой-то он кончал от избытка веселья и беззаботности. Ох, актер! - Вы сомневаетесь? - с удивлением обратился к охотникам Стентсон. - Господа, я был порядочным шалопаем с начала второго года и до середины четвертого, хотя тщательно скрывал этот факт от тех, кому о нем знать было не положено. Первый год, если вам интересно, я, как и все фрэшмены, провел в страхе, зарыв голову в библиотечную пыль, а вторую половину четвертого курса я плохо помню, потому что некоторое время был мало вменяем, - присовокупил Эрик с леденящей улыбкой. - Это не столь важно... В любом случае я никогда не помышлял зубами и когтями вырвать у окружающей среды что бы то ни было. В том числе и ответы на проклятые вопросы бытия, - он опять отвернулся к Джерому. - Мистер Грей, надо жить в гармонии с универсумом, а не, pardon moi, насиловать его! А полагать, что вы в свои девятнадцать-двадцать лет, живя анахоретом, вечно боясь запачкаться об окружающих, патологически замкнувшись на себе, можете вынести справедливый приговор всему сущему - это, по меньшей мере, глупость. Вы, Джером, ни черта не знаете ни о людях, ни о жизни, и если бы вы не были битком набиты самим собою, вы бы это понимали. И что же вы думаете, ваша теперешняя младенчески эгоцентрическая философия не переродится и не сгниет десять раз прежде, чем вы пройдете свой земной путь хотя бы до половины? Разве вы совершенное дитя, чтобы первый же мертворожденный мировоззренческий конструкт испытывать на практике? Учтите, что оказавшись на смертном одре в назначенный вам срок, вы непременно начнете молиться, и будете того, чье существование ныне отрицаете, заклинать...нет, даже не простить вам ваши прегрешения, - Эрик повысил голос и скалил клыки, четко и раздельно произнося каждое слово. - Вы будете молиться, чтобы там, за чертой, оказалось хоть что-нибудь! Вам в последний момент захочется кроме пищеварительного тракта и детородных органов заиметь бессмертную душу! Впрочем... быть может, природа ваших нигилистических убеждений примитивна и корыстна, а вы прикрываетесь вашим своеобразным солипсизмом с единственной целью - выписать индульгенцию своему либидо?
   - Сэм, переведи, - буркнул Дин. Сэм слабо улыбнулся и хмыкнул, слушая Эрика.
   - Я смотрю, удержу у вас нет, - говорил Эрик, не обращая на охотников внимания. - ...Стандартные восемь секунд...Вот и задумываешься, на кой дьявол, собственно говоря, человека потребовалось вывести из темноты животного состояния и облагородить разумом, коли разум все равно ходит в прислужниках у крестцового отдела? В любом случае, вы слишком рано занялись философствованием, а лучше бы вы гоняли мяч по двору, нежели поглощали то, что не в состоянии переварить. Философией, сэр, нужно заниматься с соблюдением меры, ибо она может оказаться гибелью для того, кто не замечает более важных вещей. И у вас, со всей очевидностью, не было надежного проводника, чтобы показать путь сквозь дебри любомудрия. Автодидакты, кстати говоря, довольно часто грешат неумеренностью и радикализмом. Более того, я вообще опасаюсь, что вы стремитесь что-то понять лишь декларативно. Даже упоение вампиром, манифестированное в вашем последнем речемыслительном порождении - давайте назовем это так - больше смахивает на плод чисто нарциссических склонностей. Вы ведь любуетесь вампиром так, как желали бы любоваться самим собой, верно? Вы, только поэтому и затеяли петрушку с охотой? Думали от комплексов вылечиться? М-да...Я-я просто...ладно, не буду ничего говорить, иначе наговорю гадостей... - Эрик смолк на некоторое время и, пока курил, опять смотрел то на Дина, то на Сэма. Почему, интересно, все так боялись встречаться с ним взглядом? Даже Сэмми! Лично Дин ничего не испытывал, и подавляющая сила скользившего по нему холодного и внимательного взгляда оставалась для него загадкой. Винчестер тоже изучал Эрика, опять как будто спокойного и почти доброжелательного, пытаясь понять, что, собственно, у того на уме.
   - К слову, - Стентсон словно бы неожиданно вспомнил что-то, - вы все еще желаете слышать мое мнение о рассказе, или я свергнут с пьедестала и утоплен в реке? Да? Джером, у меня зубы ломило, когда я его читал! Вообразите силу художественного воздействия! Вязко, нарочито... даже если отбросить в сторону пиявок и лягушачью икру, которую вы напустили в свое словесное болото ради декорума... Черт побери, я в ваши годы был скромнее! - Стентсон опять хитро ухмыльнулся. В серых кошачьих глазах мелькнули холодноватые огоньки. - А уж когда поперли передранные чужие мысли и куски текста, это я почел личным оскорблением! Вы что же думаете, я зря восемь лет шлялся по кабакам в городе Кембридже? Полагаете, я не вижу, где торчат уши Бодлера, а где - хвост Карлоса Кастанеды? Хотя, безусловно, за ящерицу и за камень я вам весьма признателен. Тут вы, Джером, пропалились, в чем, собственно и заключается для меня главная ценность вашего текста, - Дину тут вспомнились зеленые бусы на шее у последней жертвы. Значит, вот о чем маленький засранец писал рассказы! - Ладно, черт с вами, не буду дальше обижать. Я и так вас сегодня обманул, оплел, ударил... - Эрик махнул рукой и испустил долгий вздох.
   - Вегетарианец! - процедил Дин насмешливо.
   - Ну, а что ты предлагаешь, с ним сделать? - Эрик повернулся к Винчестерам. - Давай я сейчас действительно тебя развяжу, мы возьмем каждый по ножику, - он засучил было рукав, но потом сморщил нос и покачал головой. - Вообще нет, мой для таких целей не предназначен...Я кухонный позаимствую, если не возражаете, мистер Грей. Возьмем инструмент, срежем у него, - Эрик кивнул на дернувшегося в ужасе Джерома Грея, - кожу со спины, раскроим на полосы, привяжем ими к кровати. Потом попробуем аккуратно разрезать ребра, чтобы его сразу не угробить. Хотя не знаю... у меня силы не хватит. Дин, ты справишься?
   - Блин! Стентсон! - Сэм зажмурился, пересиливая подступившую к горлу тошноту. - Заткнись!
   - А почему нет? - отозвался вдруг Дин, горько усмехаясь, и с вызовом поднял глаза на Стентсона.
   Эрик, слегка опешив, ответил:
   - Дин, без рисовки не можешь обойтись? - он смотрел на Винчестера в упор, зажав сигарету между клыками. Все его мускулы вдруг напряглись, как у кошки перед прыжком, он замер.
   - А я что, такой насквозь фальшивый? - возразил Дин. - Я действительно считаю, что этого засранца надо раскатать асфальтовым катком по Таймс Сквер, а не вести с ним душеспасительные беседы. Он уже здоровый циничный лоб, а не младенец, и прекрасно понимал, что вытворяет. Стентсон, ты видел, что он с ними сделал? Нет? А мы с Сэмом всех видели. Были красивые молодые девчонки, жизнь едва начали. А потом явился этот мудак, насмотревшийся, кстати говоря, на тебя среди всего прочего, - глаза Эрика сузились, и показалось, что он побледнел, хотя сказать наверняка было невозможно, - и, как нефиг делать, в один момент к самой той матери все уничтожил! - Эрик по-прежнему сидел, замерев, не отрывая взгляда от глаз Дина Винчестера. Дин продолжал: - Где они сейчас? Что они испытывают? Кто может ответить на этот вопрос? Я только одно тебе сообщу: это все очень хреново. Это плохая смерть. Поразмысли над этим. А кроме того остались еще живые. Ты с родственниками общался? Ты когда-нибудь видел, чтобы отец, пожилой мужик, ползал по полу и голосил, потому что от горя у него крыша съехала? Отец той самой проститутки, которую, вроде как, не жалко... Не видел ты такого? Рекомендую посмотреть, мозги вправляет качественно: очень многие сомнения отпадают сами собой. А тебя, профессор, такое впечатление, интересует только дерьмо, которое варится у него в голове, и его долбаная писанина. Эстет хренов...бесчувственный вампирский ублюдок!
   - Пусть рухнет целый мир, но, да свершится мщенье, так что ли? - зашипел Эрик. - Дин, ты что, действительно не понял, ради какой цели я тут с ним беседы беседовал? Очень жа-аль! - Говоря это, он вскочил со своего места и подошел к Дину, наклонился к лицу охотника. - Для меня лунатический бред нашего юного безумца интересен лишь как психиатрический феномен. В то время как основная точка приложения всех моих дипломатических усилий - это вы и ваша инвестигация, в скорейшем завершении которой я заинтересован, увы, не только, как добропорядочный гражданин, но и как жертва ложных подозрений. Скажите оба спасибо, что я не свернул себе шею, исполняя для тебя гран батман жэтэ в воскресенье, и не вышиб при падении остатки инициативы и любознательности, иначе черта с два вы бы его, - Эрик ткнул пальцем в сторону студента, - нашли. Он бы свалил в Калифорнию через пару недель и там бы затерялся, а вам пришлось бы начинать расследование с чистого листа. Что же касается "бесчувственного ублюдка", - прибавил вдруг Эрик глухим и не совсем твердым голосом, хищно, по-звериному приоскаливая зубы, - как ты смеешь мне это в лицо говорить, если ты сам заставил меня некогда и ползать по полу, и рыдать, и терять рассудок? Пардон, ты ничего не видел? А у меня была, кстати, безумная надежда, что, может, вы с Сэмом явитесь-таки на похороны...Зачем? Не знаю, сказать, что жизнь продолжается, несмотря ни на что... дурак я, правда?
   - Да, Стентсон, дурак. Извини, но у нас работа такая: всегда остаются недовольные. Это не значит, что я от своей работы откажусь. Даже у самых отъявленных мерзавцев находится кто-то, кто готов им все простить и на все закрыть глаза. Оправданием это еще никому не послужило.
   - Л-ладно, - произнес Эрик, - я всю жизнь терплю, стерплю и это, - он развернулся и отошел от Винчестеров к окну. Некоторое время он не произносил ни слова, только достал третью сигарету и прикурил от предыдущей. Дин и Сэм тоже молчали в ожидании. - Дин, Сэм, - сказал, наконец, Стентсон после тяжелой паузы неестественно ровным голосом, - я скоро уйду и оставлю вас с этим юношей наедине. Поступайте, как знаете, делайте, чего хотите, применяйте к нему, какие хотите, меры наказания - мне не то, чтобы все равно, но я умываю руки. Однако мне почему-то кажется, что вы даже не будете этого несчастного лупцевать, а просто вызовете полицию и проследите за тем, чтобы его не выпустили по какому-нибудь бюрократическому недоразумению. Вы только не очень торопитесь, потому что мне необходимо немного порезать запись с его признанием, - тут он достал из внутреннего кармана пиджака маленький электронный диктофон, демонстрируя его охотникам, - и переслать в полицию. Хотя если очень хочется меня посрамить, то вы знаете, что делать.
   - А если бы среди жертв оказалась она? - вдруг спросил Дин.
   - Кто "она"? А-а, да...- бросил Эрик как будто бы с удивлением. - Дин, меня сослагательное наклонение мало интересует. Не оказалась, и слава богу, - и в этот момент Дин на мгновение увидел в его глазах страшную тоску и моральную усталость. Эрик отвернулся.
   Взяв из раковины губку, он прошел мимо охотников и направился в комнату. Кажется, там он осматривал пол и оттирал оставшиеся пятна своей крови.
   ...Mama... I've just killed a man...
   Он ушел в ванну и минут десять не выходил. Лилась вода. Эрик напевал что-то вполголоса.
   ...Put a gun against his head...pulled the trigger, now he's dead...
   ... Mama...life had just begun...
   Вернувшись на кухню, он выложил на стол отобранное у Винчестеров оружие. Молча осмотрелся в последний раз и уже, было, отправился прочь, как вдруг встал в дверном проеме. Развернулся.
   - Кстати, - произнес Стентсон. - Я не вампир. Никогда им не был. Извините. Всего доброго, господа и приятного вечера.
   Сказав это, Эрик ушел. Дин и Сэм только слышали, как захлопнулась дверь.
   ***
   ...Не трогайте меня...господи...мне больно...пожалуйста...
   ...Сэм, что-то с ним не то...
  
  
   ***
   Я просидел сегодня весь вечер в полупустом кинотеатре, целиком отдавшись размышлениям пессимистического характера. От безвыходности обнаглел настолько, что, лишенный возможности нарисовать себе лицо, показываюсь на людях без оного. Люди смущаются сильнее меня, но врассыпную не бросаются, за что искренне признателен. Все тело болит нестерпимо, и от этого даже как будто озноб. Никак не пойму, сломал я себе ребра или нет. Домой идти не могу, потому как либо Дин, либо Сэм меня там караулят, сие несомненно. Идти в университет не могу по той же причине. В гостиницу идти не могу просто потому, что не могу: в номере хочется взвыть драматическим тенором от тоски и кидаться на стены. Ситуация слепилась препакостная, и, что делать, пока не знаю. Настроение ни к черту.
   ***
   Из номера не выходил. Перечитал в интернете все, какие нашел, заметки относительно преступления, повешенного теперь на меня. Составил представление. Физиономиями старшего и младшего Ван Хельсингов пугали в вечерних новостях. Данное обстоятельство повергло меня в изрядный шок, ибо я абсолютно не рассчитывал на то, чтобы моя диверсионная операция возымела столь оглушительный резонанс в органах. Самоочевидно, что анонимный звонок всколыбал не только полицию, но и ФБР. Однако надо отметить, братья Винчестеры пользуются популярностью! Я этого не знал. Радоваться тут ровным счетом нечему, потому как эти двое по всему универу светили своими рожами, пока искали меня. Да и эскапады Теда Нюджента на лекции, я в том убежден совершенно, не оставили никого равнодушными. Только вызова в полицию на беседу еще не хватало. Увы мне, увы!
   Отключил телефон полностью, вплоть до извлечения сим-карты и батареи, иначе, рискую себя обнаружить. Знаю, что Селин звонила. И ощущаю страшную угнетенность при одной только мысли о ней. Потому что все про себя на данный момент я понял: ищу, чем пустоту заполнить, залатать свое холодное волчье одиночество. Я лгу и пытаюсь лететь на восковых крыльях. Собственно, уже не пытаюсь - рухнул. Удивляюсь, однако, тому, как бросает меня то в жар, то в холод, образно говоря. Неужели отчаяние мое столь велико, что я начал метаться, словно горячечный?
  
   ***
   Привезли сегодня грим, который заказал по интернету. По счастью, более или менее подходит, хотя, если выживу, я их постоянным клиентом не стану - структура грубовата, все время чувствую на лице штукатурку. Надеюсь, привыкну. В любом случае, теперь надо предпринимать активные действия. Пойти что ли к Винчестерам, во всем сознаться? Рискую быть непонятым, отвергнутым и казненным. Возвращаться на землю предков? Хороши, предрекаю, будут рекомендации от университета, которые пошлют мне вдогонку: сгинул, подлец, не дочитав курса. В первые же полгода работы! Испортят единственным росчерком всю мою маленькую, едва наклюнувшуюся карьеру. Потом по протекции Элис в секретарши устраиваться? Черт знает, что такое, и все из-за дурацкого случая, из-за того, что кому-то больше всех надо. Убил бы, честное слово!
   ............................................................................................................................................................
   Однако мир полон наиудивительнейших и таинственных явлений. Сейчас три часа ночи, я брожу по комнате без сна и, сжираемый нетерпеливым волнением, подгоняю рассвет. Господа, забрезжило, кажется, нечто в конце тоннеля. Впрочем, рассказывать тут требуется по порядку.
   Совершив вылазку в город по естественным надобностям, как то: заказать в банке новую кредитку (ибо старой опасаюсь пользоваться), купить новый сотовый, одежду и, черт возьми! впервые за последние три дня пообедать, как нормальный человек, решил проверить электронную почту. Получил письма. Ба! Еще одно послание от мистера Джерома Грея за подписью "Эдвард". Во вложении - рассказ, теперь уже третий по счету. Признаюсь честно, я поморщился.
   Что такое Джером Грей? Джером Грей - это бледный юноша примерно девятнадцати лет, высокого роста, довольно худой, не мускулистый, а, скорее, жилистый. Можно было бы назвать его долговязым, но такого впечатления он, пожалуй, не создает, потому как имеет неплохую координацию. Предполагаю, что он довольно силен (ловлю себя на том, что любую особу мужеского пола в первую очередь оцениваю с точки зрения бойцовских качеств. Привычка). Волосы средне-русые, осветляет несколько прядей. Лицо вытянутое, нервное, с впалыми щеками. Цвет кожи, как сказано ранее, очень бледный и неровный, почти болезненный. Губы при этом, как у подростка, распущенные и красные - неприятное сочетание, которое вынуждает заподозрить тайные душевные изъяны. Глаза голубые, слишком угрюмые для столь юного существа. Одевается вполне обыкновенно. Если обратить внимание на взаимоотношения его с остальной группой, то не требуется исключительной прозорливости, чтобы понять: взаимоотношений там никаких нет.
   Надо сразу отметить, что молодой человек, о котором идет речь, вызывает у меня лично труднопреодолимое отвращение. Совершенно точно знаю причину, но показаться она может не только неосновательной, но даже и несправедливой для такого сильного неприязненного чувства. И все же я своей интуиции доверяю, особливо в вопросах подобного тонкого свойства. Дело в том, что у мистера Грея ненормальный взгляд. При разговоре, если следить за мимикой его лица, ощущение странности как бы даже притупляется, и Джером создает впечатление юноши в общем адекватного. Первое время это заставляло меня усомниться в собственной оценке и помыслить, а не возвожу ли я напраслину на бедного молодого человека. Однако встретившись с ним глазами невзначай, мимолетно, пока мистер Грей не успел придать своей физиономии благолепный вид, ощущаешь вдруг с необыкновенной остротой, что в его взгляде кроются страсти исключительной силы, притом разрушительные и, вполне допускаю, извращенные. Именно его взгляд, присосавшийся, подобно клещу, я неизменно чувствую на себе во время лекций. Когда я сам оборачиваюсь, он моментально и со смущением прячет глаза, пытаясь укрыться за монитором лэптопа. Место в аудитории занимает всегда одно и то же: в первом ряду у края. Мало того, помещается Джером (уж не знаю, по наитию или сознательно) аккурат против окна, отчего лицо его оказывается в затемнении и мне не совсем удобно за ним наблюдать. Эти чудные игры и уловки, по всей вероятности, свидетельствуют о желании мистера Грея находиться от меня поблизости, оставаясь при этом вне поля моего зрения. Что ж на это скажешь? Великодушной назовем попытку хотя бы не мозолить мне глаза на лекциях, однако интерес его к моей персоне не становится от этого менее подозрительным и досадным. Здесь таится и не праздное любопытство к чудовищу, которое я вполне согласен вытерпеть (только этим всю жизнь и занимаюсь!), и не нормальная человеческая заинтересованность студента по отношению к своему профессору, здесь таится ... хрень какая-то здесь таится, другого слова и не выдумаешь.
   В общей сложности два с половиной месяца юноша меня гипнотизировал, пока, чувствуется, не собрал волю в кулак и не дерзнул подойти (говорю я об этом в сатирическом тоне, потому что страх собеседника передо мной всегда представляется мне нелепым и удручающим. Однако никогда до того момента я не видел, чтобы, разговаривая со мной, человек содрогался от нервного озноба и со столь беспримерным мужеством пытался это скрыть). Короче говоря, совершил Джером Грей это свое сумасбродство, дождался меня после лекции и завел разговор. Пишет, оказывается, рассказы в жанре хоррор, спрашивает, нельзя ли прислать и получить что-то наподобие рецензии? Я ответил, мол, шлите и да обрящете что-то наподобие. Меня и самого съедало любопытство посмотреть на работы мистера Грея, дабы установить общую направленность этой личности. Надо заметить, что эссе юноши (к ним я, натурально, приглядывался с чуть более пристальным вниманием, чем обычно) особого впечатления на меня не произвели: сплошная пустопорожняя игра метафор, подменяющая собой логические аргументы. Построены такие рассуждения обычно следующим образом: "Почему убивать (к примеру) грешно? - Да потому, что, убивая, мы уподобляемся диким зверям с глазами, горящими во тьме безумием, чудовищам, которые лязгают окровавленными зубами и вонзают острые когти в трепещущее тело беспомощной жертвы..." Словом, я согласился. Однако не успел я приступить к диссекции Джерома Грея, как в моей собственной жизни возникли циркумстанции, не оставившие для него никакого свободного пространства. Сперва случилась Селин. Затем (чуть не на следующий день) случились Винчестеры, а уж тут у меня напрочь вышибло пробки. Юноша был отложен в сторону и предан забвению вплоть до сегодняшнего вечера. Почему-то именно сегодня я открыл его рассказ и прочел. Теперь не могу уснуть.
   В художестве Джерома Грея, поступившем сегодня на рассмотрение, фигурирует некое сверхъестественное существо. В начале повествования существо куда-то несется ("Как некогда в разросшихся хвощах,/Ревела от сознания бессилья/Тварь скользкая, почуяв на плечах,/Еще не появившиеся крылья") Прет оная тварь через спящий город, и одна за другой у нее восстанавливаются моторно-сенсорные функции. Постепенно читателю открывается, что у зверюги черные волосы и неподвижное лицо, в глазах у него (ибо это мальчик) "золото и сталь сверкают лунным блеском", языком он, пардон-пардон, "влажно скользит по клыкам", и вообще подобен он "изваянию из черного мрамора" (доктор Стентсон нервно закуривает сигарету). Существо посещают видения о возникновении вселенной и зарождении жизни.
   Отмахав вместе с автором триллион километров поперек галактики, попутно ознакомившись с ведийской космогонией, теорией большого взрыва и циклической концепцией цивилизации Арнольда Тойнби, возвращаемся на грешную землю. Существо уже в парке. Сидя на скамейке, оно принимает живописные позы, ухмыляется луне, ковыряет в зубах, и, отыскивая там молекулы гемоглобина прежних жертв, получает огромное удовольствие от процесса. На данном этапе становится понятно, что рассматриваемый герой повествования - вампир, срисованный, как пить дать, с меня. Выбило меня из колеи, конечно, не это (о том, какое впечатление создает моя внешность, я знаю, мне рассказывали). Меня кольнуло подозрение в связи с деталями окружающей обстановки: место отчасти напоминает аллею вблизи Озера в Центральном парке, полная луна, влажный воздух - что-то очень знакомое, недавнее. Ясен перец, я читаю дальше. Вампир, срисованный, как пить дать, с меня, тем временем почувствовал внешний раздражитель за пределами парка и рванул в направлении источника сигнала. И вот, после словоблудного извержения про микрокосмы и энтропийные силы рассказ стремительно покатился к развязке. Вампир, срисованный, как пить дать, с меня, находит себе девицу. Двое сначала обжимаются в переулке, потом он ее кусает, выпивает кровь, она умирает, а он, сытый и довольный собой, уходит в ночь. Fin.
   Доктор Стентсон нервно закуривает еще одну сигарету. Отчего? Да...собственно, оттого, что некоторые подробности описаний поразительным образом совпадают с тем, что мы с Дином Винчестером обнаружили ночью с воскресенья на понедельник - то, из-за чего Дин Винчестер меня едва не застрелил. Начать хотя бы отсюда: "Она улыбалась ему, как если бы он был старым знакомым, как если бы она давно ждала его". Убитая была проституткой, работала, видимо, на улице. Вышеприведенная фраза, на мой порочный взгляд, живо выписывается в картинку типа: "Привет, как дела? Не желаешь поразвлечься?" Далее, у Джерома девушка подобна "белой кобре", "электрический свет рассыпался бликами по жемчужным чешуйкам ее кожи". Я четко помню резкую контрастность освещения на месте убийства ("электрическое сияние мешалось с чернилами теней"), одежда девушки была кипельно-белой, и казалось, что она вся светится. "Он заворожено ловил колебания зеленого камня в кулоне на ее шее". У Джерома целый абзац выделен на описание узорчатого камня (тут же, черт знает, за каким фигом, вклеен Кастанедовский образ ящерицы с зашитым ртом... садист). Так вот, на шее убитой действительно было тяжелое малахитовое ожерелье с кулоном трапециевидной формы. Ну, и...как?..
   Я залез в интернет, заново перечитал сообщения об убийстве девушки, просмотрел снимки. Нигде подробностей подобного толка не сообщается, а фотографий с места преступления, вроде, не публиковали. Выходит, не мог Джером Грей почерпнуть вдохновение из прессы? Как тогда прикажете расценивать его опус? Варианты интерпретаций у меня самые разнообразные, одна диковинней другой. И еще один вопрос: какого хрена здесь делаю я? Видимо, недалеко то время, когда земля взаправду налетит на небесную ось. Черт знает, что такое происходит!
   Наступит утро - начну разбираться. Придется этого хмыря болотного прощупать за вымя (ох, как я разошелся-то!).
  
   ***
   Поменял сегодня в салоне машину. Был "Мондео" синий, теперь будет черный. Пробег, правда, немного больше. На оформлении потерял что-то около двух часов.
   Побывал на месте преступления, думал, возможно, замечу что-нибудь, на что полиция не обратила внимания. Но, к сожалению, ни водительских прав, ни иного удостоверения личности преступник для меня в щели между кирпичами не заныкал. Полагаю, что единственный способ проверить мои подозрения - это проникнуть в дом к Джерому Грею (уже выяснил, где он живет, по счастью, не в общаге). Если он - убийца, то в квартире могут обнаружиться и вставные зубы, и "пенджабская удавка", и спирт, и, вполне возможно, гораздо более откровенные сочинения по заданной тематике. Я думаю теперь, что присланный мне текст очень сильно порезан в процессе редактирования. Наблюдается у него явная композиционная диспропорция в соотношении первой части, невозможно размазанной, и второй - несоразмерно короткой и обрывочной. Переход между частями лишь условный. Вчера я отнес этот момент насчет прочих недостатков работы, а сегодня мне вдруг подумалось, что цензура большой кусок не пропустила. Джером Грей просто постеснялся рассказать все, как есть! Мучает меня по-прежнему вопрос, какого рода душевная созвучность почудилась во мне этому странному юноше?
   Сэм торчит у меня в квартире. Видел я и Дина издалека. Он подъехал на своем "бэтмобиле" (лихая тачка, следует отдать должное), нырнул с бумажным пакетом в подъезд, через пять минут вынырнул. По-моему, он привозил Сэму еду. Я довольно долго просидел в машине, раздумывая, не воспользоваться ли случаем и не вступить ли в контакт с младшим Винчестером. Взобраться наверх по пожарной лестнице и войти прямо в окно. Пришел к выводу, что это безрассудство немыслимое. Во-первых, мне пока не с чем к ним идти. Улики, имеющиеся на данный момент, лишь для меня самого могут выглядеть хоть сколько-нибудь заслуживающими рассмотрения. Я бы на месте охотников тоже себе не поверил. Во-вторых, кто сказал, что с Сэмом будет легче договориться? Да, младший кажется чуть менее резким, чем Дин, однако это не значит, что, выслушав, он не возьмет пушку и не выстрелит мне в голову. Моя персона для Винчестеров является источником повышенной опасности и постоянных сомнений. Они не знают, кто я такой, и если вдруг дознаются, то как поступят? Боюсь, что по-прежнему я останусь неведомым врагом, только уже другого сорта неведомости. Щекотливая складывается ситуация. Я поставил Винчестеров перед выбором: проявить гуманность, а потом сомневаться, не пригрелся ли на груди человечества по их вине ядовитый аспид. Не лучше ли взять грех на душу, как выразился Дин четыре года назад? (Черт, зря я сам себе напомнил про "четыре года назад", уже чувствую, закипаю). Во всяком случае, убили же они Кристину, не разобравшись до конца. А меня, хоть и не тронули тогда, по зрелом размышлении могут тронуть теперь. За то, что неблагонадежен, физиономия не как у нормальных людей - за химеричность мою меня истребят. Опасаюсь, что, даже если смогу вывести на чистую воду настоящего убийцу, я сниму с себя лишь часть подозрений. Реабилитироваться же полностью и безоговорочно мне не удастся. Более того, сие будет расценено, как хитрая PR-акция с моей стороны. Однако я был неправ, называя ситуацию "щекотливой". Ситуация на самом деле дерьмовая, а вовсе не "щекотливая". ...И опять всколыхнулась во мне вся боль и неиссякаемая черная ненависть, которая сосет мне душу. Ведь я Дина и Сэма ненавижу до дрожи, до зубовного скрежета. Никого я со всей искренностью никогда не желал лишить жизни, кроме этих двоих. И я вот думаю: оттого ли не возникло у меня до сих пор намерения отыграться по полной программе, что я велик душой и способен простить своих врагов? Или я просто боюсь лишний раз травмировать себе психику? А ведь если бы Дин оказался на моем месте - если б я, скажем, зарезал Сэма - что, стал бы он светские беседы со мной вести, в гости приглашать? Истинно говорю, Дин бы меня голыми руками оскальпировал, не успел бы я войти в лекторий.
   Что же справедливо? Наказывать или вторую щеку подставлять?.. Потом третью, четвертую, пятую... Ладно бы, я их действительно простил - это хоть по-христиански. Так, я же задушить мечтаю! Впрочем, душить надо было сразу, а не по прошествии половины десятилетия.
   ... Кэтрин не выходит у меня весь вечер из головы...Хотя, в той или иной форме она присутствует в моих мыслях практически постоянно. Утопия это все, пора уже забыть и поставить на себе крест. Даже если бы вдруг... как бы у меня язык повернулся с ней разговаривать? После всего, что я отколол на родине и здесь. Застрелиться хочется...
  
   ***
   Ничего делать не могу. Сижу на полу, курю, смотрю в одну точку. Она звонила. Только подумал! Такое впечатление, что Брайан слил мой новый номер (Непонятно...они что же это, общаются? А я здесь, как идиот? При том, что он в свое время за ней ухлестывал). Я с трудом собрался с мыслями, с трудом подобрал хоть какие-то слова. Почти полгода прошло. Разговор вышел трудный. Я теперь словно у постели тяжелобольного: выживет, не выживет. Я выживу или не выживу? Я боюсь надежды, не давайте мне надежду. Ведь все равно потом отнимете!
   ............................................................................................................................................................
   Связался сейчас с Греем. Намекнул, что близок час, когда его уродливый кокон вскроется, и из него выползет, шевеля усами, литературный титан космических пропорций. А я, скромный первооткрыватель сего дарования, спешу пожать талантливую руку, пока ее не обслюнили почитатели и особливо почитательницы. Завтра буду назначать время и место для рукопожатия. Где-нибудь подальше от его дома, чтобы он добирался часа полтора и еще столько же обратно.
   У самого руки до сих пор дрожат после ее звонка.
  
   ***
   Ох, дьявол! Инжектировал я охотникам пару кубиков адреналина. Себе, впрочем, тоже.
   Дин сегодня утром встречался с каким-то мужиком. Мужик довольно странного вида: создает впечатление, будто бродягу помыли, подстригли, одели в приличный костюм и выпустили на вольный выпас. Приветствовали они с Дином друг друга очень тепло, с объятиями. Заметил я также, что они, пока шли, украдкой оглядывались, оценивая обстановку. "Ясно, еще один охотник", - думаю я.
   Дин с этим новым бородатым зашел в закусочную. Я проник в кафе аккурат напротив через улицу, занял столик у окна. Смотрю в бинокль, вижу, что те садятся в углу зала, Дин достает какие-то бумаги, книжку типа дневника, что-то этому мужику рассказывает. Тот хмурится, кивает. Я тем временем по частям достаю свой старый сотовый (ношу с собой на всякий пожарный), собираю и звоню Дину. Смотрю в бинокль - Дин берет телефон, меняется в лице, потом снимает трубку.
   - Стентсон? Какие...язык не поворачивается сказать "люди", но все-таки. Чего звонишь? Соскучился что ли?- сам поворачивается, смотрит на улицу. Я отодвигаюсь за занавеску.
   - Соскучился, - говорю. - Как поживаешь?
   - Охренеть, как здорово, - отвечает Дин.
   - А как Сэмми? - спрашиваю я. Жаль, что в этот момент я Дина видеть не мог.
   - Отлично, - по голосу ощущаю, что напрягся старший очень сильно.
   - А ты уверен? - говорю я и специально скалюсь в трубку. - Может, ему надо что-нибудь? Ты тут с друзьями тусишь, а ему, поди, одиноко и страшно в незнакомом месте. Перезвони брату-то...
   - Стентсон...
   Я сбросил.
   Сижу, наблюдаю из-за занавески. Дин, с опрокинутым лицом, звонит по телефону. Второй охотник встает, подходит к окну, приглядывается. Вижу, на звонок ответили, Дин сказал несколько слов, положил телефон на стол. Я снова перезваниваю.
   - Стентсон! Это что за шутки? - орет в трубку Винчестер.
   - Взбодрился? За пульсом только следи, а то выше ста подскочит, - отвечаю. - Я к чему, собственно, завел разговор о Сэме: если не хочешь, чтобы с братом что-нибудь случилось, - тут я сделал паузу, чтобы усилить саспенс, - скажи ему, чтобы он не ленился хотя бы мыть за собой посуду, пока сидит в моей квартире.
   - Эрик, к делу давай, - зло, но, чувствуется, с облегчением говорит Дин. - Ты что-то предложить хочешь?
   Я не отвечаю на вопрос.
   - Ты, - говорю я, - силы стягиваешь?
   - Возможно, - отвечает Винчестер.
   - А ты позволишь поговорить с твоим старшим товарищем?
   Дин, вижу, подзывает второго жестом, они удивленно переглядываются, потом бородатый берет у него трубку.
   - Да? - голос у второго охотника грубоватый, акцент, определенно, не нью-йоркский и даже не восточный.
   - Добрый день, - говорю, - это Эрик Стентсон, вы, наверное, обо мне наслышаны. Как я могу вас называть?
   - Да, можешь называть хотя бы Джоном.
   - Хорошо, Джон, - говорю, - скажите, вы Дину будете помогать в травле или просто консультировать? Вас, охотящихся за мной, теперь уже сколько штук?
   - Однако я поражаюсь твоей наглости, сынок, - говорит он мне.
   Я отвечаю:
   - Сэр, не называйте меня "сынком", мне не пятнадцать лет, и я, худо-бедно, а доктор наук. Вопрос я вам задал касающийся исключительно рабочих моментов. Честно говоря, не думал, что вы сочтете это наглостью.
   - Хорошо, доктор Стентсон, - говорит "Джон" явственно ироническим тоном. - Я вам скажу следующее: профессиональные вопросы - это те, на которые я отвечать не стану в первую очередь. У вас есть другие вопросы?
   - Много, но, боюсь, все более или менее профессиональные.
   - Например?
   - Вампиры действительно существуют?
   - А то вы не знаете, доктор Стентсон?
   Я нервно смеюсь:
   - Хотя бы не в Нью-Йорке, я надеюсь?
   - Слушай, Эрик, кончай валять дурака и давай начистоту, - обрывает он меня. - Я твою легенду знаю, причем еще со времен поездки Дина и Сэма в Европу. Сейчас уже в нее никто не верит. Все факты говорят против тебя. Если есть что-то, что может опровергнуть наше мнение, то вылезай, поговорим.
   - Нет, сэр, боюсь, что в данный момент я не могу предоставить опровержение, которое вас удовлетворит. Однако хочу скромно заметить, что доказательство, на котором вы строите обвинение, попадает в категорию логических ошибок под общим названием "post hoc ergo propter hoc". Если я там был, это не значит, что я это сделал.
   - Вокруг тебя собралось очень много других фактов.
   - Джон, вы, как специалист, меня уже классифицировали?
   Он уходит от ответа:
   - Эрик, что ты хочешь?
   - Да или нет?
   - Ты этого очень боишься?
   Э-э, нет, хватит! Не то направление. Я возвращаюсь к предыдущему вопросу:
   - Сэр, я хочу немногого: попросить вас передать Винчестерам, чтобы они не рубили с плеча. Я бы сказал это Дину лично, но, боюсь, я для него - не авторитет. Возможно, вас он послушает.
   - Почему ты так боишься, что кто-то узнает, кем ты являешься? - не унимается "Джон".
   Пошел ты нафиг! Я сворачиваю разговор:
   - Заранее благодарен, сэр. Всего доброго.
   Сбрасываю, отключаю телефон. И тут смотрю: Дин вылетает из закусочной и прямой наводкой в сторону моего кафе. "*****!" - громко резюмирую я, причем вызываю сильное недоумение у посетителей. Нагло оскаливаюсь, кидаю деньги на столик и буром пру через подсобные помещения к пожарному выходу. Потом вываливаюсь на улицу, а дальше - сколько дыхания хватило.
  
   ***
   Гос-споди, голова раскалывается: Дин, зараза, сломал мне нос. Кто бы вообще мог подумать, что такое произойдет! Принесло же этих двух. Засекли. Пришлось спровоцировать драку. Отвлекся буквально на пару секунд, потому что Сэма этот черт, Джером Грей, своим шокером чуть не изжарил, а Дин воспользовался моментом и влепил мне по морде. А удар у него, хочу сказать, жестокий. Таким ударом буйволов валить. Не знаю, с помощью каких внутренних ресурсов я удержался на ногах, подумал только, что если я сейчас отключусь, то всему конец: и моей хитроумной спецоперации и мне тоже. А мне последние два дня жить хочется, и я даже осмеливаюсь воображать, будто моя жизнь не совсем бессмысленна. Я чуть не взвыл. Если бы не были кости с усиленной структурой, пол-башки бы мне Дин снес. Где он, интересно, учился? Если судить по стилю - морская пехота. Жалко, не могу их немного порасспросить, откуда они с Сэмом вообще взялись со своим ремеслом... А, впрочем, нет, даже если бы мог, не стал бы: страшно за эту завесу заглядывать, не хочется привычный мир потерять окончательно.
   Пойти к врачу, ясен перец, не могу. Пришлось купить в аптеке все необходимое для наложения гипса и связываться с доком Роем. Наврал ему, что попал в аварию, и меня шарахнуло подушкой безопасности (по-моему, я сегодня уже не первому человеку плету про аварию). Так вот Рой меня сначала по "Скайпу" диагностировал, а потом руководил операцией. Я прямо, как тот судовой врач, который сам себе вырезал аппендицит. Я, конечно, невообразимо крут, но мне хотелось расплакаться, потому что боль адская. Одно меня угнетает: Рой - классный дядька, всегда выручит, но Джону он обо мне доложит сегодня же, как бы я ни просил помолчать. Ему с начальством ссориться ни к чему. Джон позвонит, станет ножками топать, что я, мол, неаккуратно вожу, что не имею права так рисковать...О, господи!
   Казалось бы, вся эта история с Джеромом Греем закончилась как нельзя удачно, а у меня настроение отвратительное. Не знаю почему, предчувствие какое-то. Остался к тому же очень тяжелый осадок от разговора с этим мальчиком. Страшно мне. Шесть убитых девушек - это очередной взнос, который человечество внесло в счет уплаты за свободу выбора. Джером Грей выбрал свой уникальный путь: ему не нравилось быть человеком, и ввиду сего досадного обстоятельства он стал вампиром. Вы им не довольны?! А чего же вы еще хотите? Сначала вы лишаете человеческую единицу стройной и упорядоченной картины бытия, которую поколениями собирали его предки. Вместо картины выдаете калейдоскопическую трубу идей, взглядов и философий купно со всей прочей информационной околесицей. "Давай, сынок, фильтруй!" - говорите вы, - "Ищи свою личную правду, ибо общей для всех правды нет и быть не может!" И вот он крутит, а малейшая встряска с каждым новым выпадающим кусочком изменяет узор перед его глазами. Человечек сначала теряется, потом приходит в отчаяние. В конце концов он плюет на это занятие, и начинает жить сообразно с тем, что ему подсказывает собственная голова, желудок или, извините, хрен - это смотря по тому, где больше нервных окончаний. А вы вокруг него скачете и высмеиваете за то, что он, мол, обыватель, жизнь у него примитивная, он, мол, скучен и неказист. Вы же его дразните всякими прельстительными картинками. Тут же говорите, что для него нет надежды. "Вот там, в мире иллюзорном, в параллельном пространстве", - тычете вы, - " она никогда не иссякает, а для тебя лично - нету, не предусмотрено". И кто-то решает, вопреки всем законам физики и морали, с боями прорваться на ту сторону. Господи, знаю я, что это такое - до скрипа в зубах хотеть вылезти из собственной шкуры! Я смею полагать, что у меня имелись более основательные причины лелеять в подростковом возрасте эти безумные мечты. Однако я, чудовище хотевшее некогда стать нормальным человеком, могу, по меньшей мере, вообразить чувства нормального человека, возжелавшего стать чудовищем... Интересно, сколько людей оттолкнули Джерома от себя, прежде чем он сошел с ума? Джером мне по-прежнему омерзителен, я отчетливо видел в его взгляде сладострастие, смешанное с желанием убить. Он мечтал сожрать все вокруг. Как иначе можно поступать с этим опасным существом?... Но не оставляют меня слова из Достоевского "все перед всеми виноваты". Черт его знает, как это следует понимать...Русская литература - сложная вещь, наравне с ортодоксальной верой. Как говорила одна девчонка с факультета славистики, тут без русской водки на разобраться (вообще она немного иначе говорила, но суть именно в этом...Какое-то определенное количество должно быть водки... не помню. А ведь, возможно, как раз в дозировке все дело!).
   Еще и с Дином не выдержал, поцапался ... Он считает, видимо, что у меня стокгольмский синдром (не к месту, но всплыло: у нас "стокгольмским синдромом" называли похмелье на следующий день после сдачи устного экзамена по шведскому... Что-то меня алкогольно-университетские воспоминания захлестнули. Не важно...) Я со своей стороны полагаю, что должна быть выслушана и altera pars. Винчестеры не мудрствуют, а просто делают свое дело...странное дело, масштабы и полезность которого мне трудно оценить. Я же сомневаюсь в том, что я способен вполне понять волю провидения и принимать решения касательно того, жить кому-то или умереть. Чувствую подсознательно, что если когда-нибудь дойду до крайности, тем самым что-то в себе самом уничтожу.
   Не могу, я сейчас сдохну...голова.
  
   ***
   Джером умер.
   Об этом мне сообщил старший Винчестер лично. Когда Дин словно из-под земли вырос передо мной у выхода из Нью-Йоркского ботанического сада, я схватился за нож. Мы довольно долго стояли друг перед другом и молчали. Честно говоря, я не знал, что делать. Наконец, Дин заговорил, и разговор у нас состоялся длинный и напряженный.
   - Тебе известно, что твой студент откинулся?- произнес он безо всяких прелюдий.
   У меня ноги подкосились, когда я это услышал.
   - Нет, - говорю я. - Как это произошло?
   - Не знаю, - отвечает мне Дин. - Хотел с тобой поговорить на эту тему, - сам смотрит на меня так, будто решает, стоит в живых оставлять, или не стоит.
   - Хорошо, давай поговорим, - отвечаю Дину я.
   - Ты намеренно это сделал?
   - Я?
   - Я его, Эрик, не трогал. Это ты из него дух вышиб.
   Я собрался с мыслями и отвечаю:
   - Нет, Дин, этого недостаточно, чтобы человека убить. Я не знаю, что у вас там произошло, но когда я уходил, Джером был жив.
   - А я тут слышал, что ниндзя в старину владели искусством отсроченной смерти.
   - Вокруг них много легенд, многие из которых они сами же о себе распространяли. Если такое искусство и существовало в старину, то я не настолько древен, чтобы им владеть. Как он умер?
   - Сначала он лежал тихо, - отвечает Дин и смотрит на меня, не отрываясь. - Но через некоторое время - как раз, когда мы с Сэмом распутались - у парня вдруг резко сбилось дыхание и пульс. Ему стало плохо, вслед за тем он отключился. Включить его обратно мы уже не смогли.
   Я молчу и думаю об одном обстоятельстве, о котором меня еще в свое время Овада-сан предупреждал особо. На теле человека есть две точки: так называемые Цзюй-Цюе и Цзюй-Цюй. Обе они расположены под грудиной, обе связаны как с солнечным сплетением, так и с головным мозгом. Воздействие на первую приводит к обмороку и последующему плохому общему самочувствию; воздействие на Цзюй-Цюй, которая находится в подложечной области, может привести к летальному исходу. Неужели я ошибся, и моя ошибка привела к тому самому летальному исходу? До сих пор с трудом заставляю себя поверить.
   Дину же я сказал:
   - Причина может быть органическая. Возможно, у него слабое сердце ... я не знаю, Дин. Если это произошло по моей вине, то, по меньшей мере, умысла никакого с моей стороны не было. Я даже в мыслях не держал убивать этого несчастного, я вам с Сэмом хотел облегчить задачу! Своим сообщением ты мне последний гвоздь в крышку вколотил...
   - Как ты его вычислил? - спрашивает тут Дин.
   Я вкратце поведал историю моего личного расследования.
   - Очешуеть...- цедит Винчестер. - Нельзя тебе душу-то изливать, Стентсон, - прибавляет он с сарказмом.
   - А я не священнослужитель, - отвечаю, - клятвой хранить тайну исповеди не связан.Что вы сделали с телом... где он сейчас?
   - Полиции, естественно, передали. Я имею ввиду, вызвали копов и смылись. О подозрениях насчет этого парня, естественно, сообщили.
   - Тогда ждите результатов вскрытия, должно что-то разъясниться.
   - Ты, Эрик, нас лишил возможности общаться с полицией.
   - Надо будет - общнетесь, - отрезал я. - Вы мне тоже создали много неудобств.
   Дин опять долго сверлит меня взглядом, а потом говорит задумчиво:
   - Значит, не вампир? И никогда им не был?
   - Кто? Я? Я - нет. Сосу исключительно цветочный нектар, - скалюсь.
   - Мотылек неведомой породы?
   Только открыл я рот, чтобы начать отбрехиваться, как Дин меня остановил (по лицу моему, что ли, понял, что я собираюсь сказать?):
   - Не надо, я все это уже слышал: "Не знаю, не был, ничего не видел, отроду эту штуку в руках не держал..."
   Меня, сам не знаю, почему, разбирает нервический смех:
   - Ладно...видеть - действительно видел, но чтобы в руках держать - упаси бог!
   Дин мое ерничанье остроумным не счел.
   - Кончай уже, хватит! - рявкнул он на меня. - Все ты знаешь, Эрик.
   Я чувствую, что Винчестер все крепче и крепче берет меня за жабры, и понимаю, что выхода, в сущности, нет никакого: бежать мне некуда, а Дин не потерпит, если я буду опять отнекиваться и прятать глазки. Все, он меня загнал, старые схемы перестали работать.
   - Дин, - спрашиваю я тогда старшего Винчестера, - в чем заключается твоя работа?
   - Спасать людей и охотиться на нечисть, - не задумываясь, выпаливает он со злостью, словно это для него наподобие девиза.
   - Так какого ж хрена ты ко мне лезешь? - рычу я в ответ. - Я - не нечисть, я - биологическая химера. Так бывает. Для одних непознанные горизонты, а для других - вечное одиночество и нервное напряжение. Вот, какой я породы мотылек.
   - Словом, ты - лабораторное существо? - холодно улыбается Винчестер.
   - В некоем роде, - говорю, а сам думаю: "Господи! Как я только допустил? Вот, *****!" (последнее время инвективы у меня с языка не сходят... фи!) - Проект сочли дорогостоящим, - продолжаю я, - и не имеющим реальной практической ценности. Поступило неожиданное указание все сворачивать и расформировывать, не заботясь о том, что дело слишком далеко зашло... Довольно цинично намекнули уничтожить меня сразу после рождения - мои родители, мягко говоря, воспротивились. Ну, посредством взаимного шантажа как-то договорились меня оставить, сохраняя все это в секрете.
   Дин, вижу, смотрит на меня и недоумевает совершенно.
   - Как они вообще на это пошли? - наконец, произносит он. - Собственного...
   - В твоих моральных оценках ни я, ни мои покойные родители не нуждаются, - перебиваю я Винчестера. Чувствую, что озлобляться начинаю до самой крайней степени. Я не дэбил. И без Дина Винчестера тысячу раз обдумано. Не знаю я, почему "на это пошли". Знаю, что любили, тем не менее. - О предыстории проекта ничего толком неизвестно, но я надеюсь, что причины имелись веские.
   - А погибли твои родители действительно по случайности?- спрашивает Дин.
   - Все может быть. Но, скорее всего, да. Авария произошла из-за того, что шасси самолета, который мой отец пилотировал, зацепило высоковольтную линию. А это больше похоже на обычный человеческий просчет, неосторожность.
   - У тебя есть какие-то...особые качества? - продолжает допрос Винчестер.
   - Кроме миопии и правосторонней мигрени в довольно тяжелой форме, - лгу я, - вроде нет.
   - Совсем по нулям? Врешь! - рявкает он, так что я аж вздрогнул. - Тебя одна лишь подготовка выдает с головой. Валишь противника, словно чертова змея! Или, скажешь, в Кембридже клуб по интересам посещал?
   - А ты думаешь, я в какой-нибудь разведшколе МИ-6 обучался? В группе будущих суперсолдат? - отвечаю я. - Что за чушь, Дин! Просто если бы тебя в пятнадцать лет вот так бы, как меня, отделали, я бы посмотрел, что за интересы у тебя бы вскрылись и по каким бы клубам ты стал ходить. Дин, все очень обыкновенно: сначала посттравматическая депрессия, потом гиперкомпенсация. Учиться мне, кстати говоря, было трудно. Овада-сан - уникальный мастер, однако мне стоило существенных усилий, оставаясь у него в учениках, не отравиться насмерть губительными эманациями этой личности. Да, у меня действительно охренительная координация и мышечная память...и тонкая моторика. Драться я научился за три с половиной года, танцевать - за восемь месяцев с нуля. И да, подготовка у меня, Дин, киллерская, но это все - не я, так сложилось исторически, это помешательство было. Меня тошнит от насилия именно потому, что освоил эту сферу от и до. Поступив в университет, заметь, я избрал самую бестолковую и самую гуманную из всех наук. Я, Дин, люблю эфирные, неосязаемые вещи, типа музыки или поэзии...которые никому не вредят, но и никого не спасают ни от бремен этой жизни, ни от ее неизбежного конца. По натуре я - шпильман, я народ веселить люблю, а не убивать. Знаешь, почему, кстати, я пошел в толкователи небылиц? Думал, что смогу искру высечь. Нет, без наивностей, конечно: хоть бы проблеск на мгновение. У меня, ведь, не только библиотечная пыль в легких, мне есть, чем поделиться с порослью. Так вот, видишь, несколько месяцев я делал примочки и притирания своему классу - перед Джеромом Греем лично отплясывал! - про красоту, про искренность, самопознание, добро, зло... про любовь, мать ее! В результате имеем, - разгибаю пальцы, - восемнадцать ропщущих, которым я не растолковал, как делать бабки в литературном бизнесе - то, ради чего они, собственно, на спецкурс по современной литературе записались; и одного серийного убийцу, провалившегося с головой под лед собственных фантазий! Все! Результат моей работы! Стоило ради этого копья ломать?
   И тут мне Дин вдруг отвечает:
   - А! Понял? И так, Эрик, будет всегда, куда бы ты ни ткнулся, если делаешь это не ради своей драгоценной задницы, а ради чего-то другого. Принцип моей работы тот же самый.
   - В смысле, Дин?
   - Ну, ты заметил уже: вроде, делаешь все правильно, а выходит боком. Люди почему-то криво пользуются тем, что ты от себя с мясом оторвал и им отдал.
   - Весьма.
   - А плоды своих усилий собственными глазами увидеть вообще практически нереально. Умрешь и не узнаешь, подвинула ли твоя жизнь это несчастное человечество хоть на миллиметр к какой-то лучшей судьбе? Мы здесь с Сэмом разговаривали про всякие эти... круги и спирали в истории... Так вот, может статься, что человечество даже и воспрянет частично благодаря твоим потугам. На время. Но потом, совершив виток, опя-а-а-ять, - Дин здесь сделал жест рукой, изображающий как бы летящий самолет, - спикирует обратно в помойную яму. Ты, Эрик, зря злишься, что израсходовал на них свое красноречие и артистизм. Я вот отца потерял. Я Сэма терял. Тоже ради них, - Дин кивнул на людей, выходивших из ворот. - Парадокс: в сущности, я охотился на вампиров, чтобы этот самый придурок, Джером Грей, мог спокойно вечерами ходить по улицам, - он усмехнулся.
   - Кстати, верно. Если бы ты преуспел, то он продолжал бы спокойно ходить по улицам и убивать девчонок, - не удержался и поддел я Винчестера.
   - Ну, извини, - пожимает плечами. - Сам виноват.
   - Можешь не извиняться. Лучше подскажи, где мне сделать рентген так, чтобы Малдер и Скалли не взяли меня за хобот?
   - Видимо там же, куда мне следует показать Сэма, так чтобы остальное ФБР не взяло нас за задницы.
   - Да, крыть нечем... - говорю я. - Как Сэм, кстати?
   - Ничего, бывало и похуже... Однако, Эрик, я даже не знаю, почему я к тебе так... как бы это сказать... снисходителен. За такие шутки, по-хорошему, надо бы башку сворачивать. Нельзя было по-человечески поговорить?
   Я ухмыляюсь.
   - А ты бы стал с вампиром-то по-человечески разговаривать?
   - Один раз довелось и с вампирами поговорить вполне по-человечески. Эрик, и все-таки скажи правду, ты действительно не хотел Грея убивать?
   - А ты его асфальтовым катком не хотел раскатать? - говорю я и чувствую, что нервно оскаливаюсь. - Позволь притчу. Мне смутно вспоминается история из врачебной практики Зигмунда Фрейда. Он рассказывает, что очень не любил одну пациентку. Как-то раз он перепутал лекарства и едва ей не вкатил чего-то ядреного...морфия что ли. Это он, мол, так подсознательно пытался ее убить. Так вот, я лично психологическую теорию Фрейда считаю во многом сомнительной... а там ведь, хрен его знает!
   - Понял. Ладно, Стентсон, можешь быть свободен, - говорит Дин и показывает мне жестом, мол, "я за тобой слежу". И уже собрался уходить, потом вдруг поворачивается и спрашивает: - Эрик, а что с твоим младшим братом?
   Этот вопрос свалился на меня, как снег на голову. У меня было ощущение, что я убью Дина за этот вопрос.
   - Мой брат - не твое дело даже не в квадрате, а в четвертой степени, - только и смог прорычать я.
   Дин невесело усмехнулся и ушел. Сначала вырос, как из-под земли, потом свалил с той же мефистофелевской непредсказуемостью.
   Вот так мы с ним и пообщались. Я, честно признаться, остался в некотором замешательстве. Даже не знаю, с чего я, в сущности, так вскипел по поводу Сэма...стыдно мне, наверное, и больно невыносимо.
  
   ***
   Все, конец. Через час такси подъезжает. Вещи стоят около двери.
   Меня бьет, кажется, нервный озноб, схожу с ума. Страшно от того, перед чем предстану завтра дома. Брайни вчера вечером позвонил и сказал, что у Сэма передозировка и он в коме. Я сломя голову к декану, потом за билетом. Не знаю, в каком состоянии я Сэма застану... У Элис истерика. Только один раз видел ее в истерике: когда сам красиво выступил... с бритвой-то. Мне тогда, помню, сделалось от этого страшнее, чем от собственного состояния. Все-таки не хочу его хоронить, надеюсь, что Сэма вытащат. Джон придерживается того же мнения, но мне тон его голоса не понравился... если уж совсем откровенно, показалось, что он на грани отчаянья. Это плохо, очень плохо, это значит, что все чудовищно серьезно. Единственный маленький проблеск во всем этом кошмаре - то, что Кэт собирается меня в Хитроу встречать. Сама звонила, сама предложила. Дьявол...все комком: брат помирает, а у меня личное счастье восстанавливается...и я не в состоянии от этого шанса отказываться, черт дери! Единственного в своей жизни человека могу вернуть назад именно сейчас. Знаю, что и она отчасти воспользовалась этой жуткой ситуацией, чтобы вернуться.
   Да, сейчас только приехал от Селин. Я ее, конечно, ошарашил тем, что объявился. По-хамски легко далось мне это прощание. Также легко, как и знакомство. Значит, все это было так, временное помешательство... накостылять бы мне за эти помешательства, честное слово. Кого бы попросить? Винчестеров что ли? Да, еще, кстати, один маленький плюс: свалить отсюда к чертовой матери подальше от этих двоих. Сегодня "Можешь быть свободен", а завтра "Не хочешь ли прогуляться до ближайшего леска?" Это еще удивительно, что Дин не стал уточнять, что я за химера... Ладно, пора.
  
  
   - Сэм! Он свалил! Охренеть можно! Он еще вчера во второй половине дня был в универе, - сказал Дин, ходя из одной пустой комнаты в другую. - Почему он так неожиданно исчез, я не понимаю? Что за дьявол, это что-то значит? Блин...
   - Надо завтра с утра ломануть в университет, - ответил Дину Сэм, присматриваясь к какому-то маленькому предмету, видневшемуся под диваном, - если это не было преступным бегством с его стороны, то они должны что-то знать. Странно, - Сэм наклонился, потом встал на колени и сунул руку под диван, - уже чувствую себя в этой квартире, как дома. Как интересно!
   - Что там такое? Послание в бутылке? - спросил Дин, прищуриваясь на брата.
   - Он флэшку потерял.
  
  
  
  
  
  
   * The Animals "When I was young" http://www.youtube.com/watch?v=Ryeqvr_qCfY
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"