Давно дело было. Сказывают старые люди, правил некоей державой Управитель. Как его величали, да в каковом он был чине-звании - то ли в царском, то ли в княжеском, а может и ином котором - того за давностью лет уж не упомнят, но сказывают, что только пришел сей управитель к власти, так у него и забота появилась: как бы это благосостояньице народа увеличить. Чтобы, значит, в государстве одни богатые были, а бедных бы не было вовсе. И не то, чтобы он к народу был жалостливый и шибко о подданых своих беспокоился - его как раз пуще того собственное благосостояние занимало, но только и то он понимал, что без такового дела спокойно править не получится. Бунты случиться могут или - не приведи Бог - революция, а то и еще чего похуже. С богатым-то народом легче сладить. Вот и стал думу он думать, как бы это народишку пособить. Министров собрал, да советников, стали те усердствовать, стали прожекты разные предлагать, да в бытность их проводить. Всяко перепробовали, только вот незадача: чем более тщатся добра народу сделать, тем ему, народу стало быть, хуже становится. И то сказать: советники да министры больше о том пекутся, как бы себе в карманишко положить, вот ничего путнего у них и не выходит. Нельзя, видать, одновременно и свою мошну набить и народ облагодетельствовать.
Видит Управитель - не богатеет народ с его стараний и все тут. Затеял тогда он войну объявить. Богатые, думает, откупятся, а бедным куда подеваться: станут они своих сыновей в солдаты отдавать, станут тех солдатиков на войну посылать, да на войне убивать - вот и меньше бедняков в государстве останется. Все бы оно так, да одного не учел Управитель: война штука дорогая, деньги на нее из казны идут, а казна из народного кармана полнится. Вот и получилось, что чем долее воюют, тем больше бедных становится.
Понял Управитель, что войной дела не поправить - быстренько мир заключил. Тут нашлись добрые люди - подсказали. Прикажи, говорят, веревки ссучить, да всех бедняков на веревках тех перевешать, вот одни богатые в стране и останутся. Да еще и бумагу подсунули на которой подсчитано, во сколько сие дело казне обойдется - совсем пустяк получается. Обрадовался Правитель, сел, было, указ о том писать, а глядит - ему уж готовый подносят. Все чин-чином обстряпано, только и осталось, что подпись учинить, да печать державную приложить. Еще пуще возрадовался Правитель, совсем уж размахнулся сей указ подписывать, да тут и призадумался. Не то, чтобы ему людишек стало жалко - о них-то он и вовсе не думал, да только что в иных странах об этом скажут? Он, вишь, в заграницах эдаким гуманистом успел прослыть и тут на тебе, такая оказия! Конфуз, да и только.
Загрустил Управитель. Опечалился. С министрами даже разговаривать перестал, с советниками не советуется. Сидит у себя в президенции скучный такой. И вина не пьет.
Случилось в ту пору поблизости Доброму Человеку оказаться. Человек сей послом в дальних странах был, о нем уж давно позабыть успели, а он по такому случаю как раз объявился. Стал Добрый Человек Управителя распрашивать, что за печаль с ним такая приключилась, что грустный сидит, говорить ни с кем не желает и вина не пьет? Тот возьми, да расскажи. Так, мол, и так - советуют мне, чтоб в государстве одни богатые были, бедняков перевешать, а как я после этакого загранице в глаза смотреть буду?
- Не горюй, - утешает его Добрый человек, - не надобно тебе никого вешать. Правь себе преспокойно и о бедных не печалься: они твоими стараниями до такой крайности дошли, что и сами вскорости все до единого повымрут - вот одни богатые в твоей державе останутся и вины на тебе явственной не будет.
Повеселел Управитель. На радостях полную чашу винца испить соизволил. Доброго Человека тотчас же орденом да медалью наградил, золотом из казны одарил, да еще от себя полную горсть медяков отсыпал.
По слову Доброго Человека сделали - по его же слову и получилось. Не стало бедняков в государстве. Одни богатые остались. Благодать!