Через восемь месяцев снова был в Чечне, но всё было уже совсем по-другому.
Почти ППД (пункт постоянной дислокации): палатка наша, палатка срочников, палатка больных, хоќзяйќственная палатка, собственная деревянная баня с душем, и наша знаменитая АП-шка, раскинув крыќлья, на приколе. Электричество, между палатками деревянные дорожки, весь наш маленький лагерь затяќнут маскировочной сетью, свой турник и гири. Спим на кроватях! и у каждого по тумбочке.
"Сейчас не то, что в первую командировку: практически не стреляют. Тихо непривычно. А остальное: грязь, погода, природа и всё-всё очень знакомо, даже люди. Как будто в прошлое вернулся".
Группировка огромная: десантники, пехота, артиллеристы, "вованы" (внутренние войска), СОБРы со всей страны, Из "Альфы" и "Вымпела" ребята к нам в баню ходили.
Вокруг посты и мины. Всё серьёзно.
Отсюда уходили на задачи: у каждого свои.
Вот у СОБРов целый парк машин, среди них новый дорогущий джип - у "хозяина" на него никаких вообще документов. В посёлках находят: иногда машины, иногда оружие, иногда боеприпасы, консервы тоннами, экипировку, изредка пропавших людей или разыскиваемых уголовников.
И почему это местные против зачисток?
Здесь селения богатые, каменные заборы. Во дворах лабиринты каких-то жилых и нежилых построек. Дома глухой стеной наружу - окнами во двор. Смысл: "Мне нет никакого дела до того, что происходит на улице, но и вы все ко мне не лезьте".
А муэдзины, которые с минаретов призывают на молитву, раньше (до появления громкоговорителей) слепыми были.
"Здесь есть время глядеть на небо. Все без исключения знают в какой фазе Луна, а звёзды на самом деле огромные как апельсины и млечный путь действительно - молочный.
Здесь снятся удивительно чУдные сны, на столько чудные, что под их впечатлением их находишься как минимум целый день. Отчего это так?
Насколько здесь чисто на небе, настолько грязно на земле..."
Наш батальон разгромил небольшую базу духов. Взяли продовольственный склад, оружие, паспорта, и письма.
С операции зачем-то притащили убитого духа. Куда его? Конечно в медпункт.
На х..я, товарищи командиры это вам надо? Ничего, пускай пока полежит.
Дух молодой - араб, наёмник. Убит пулей, в шею. Невысокого роста, смуглая кожа, чёрные кучерявые волосы, бакенбарды.
Несколько дней труп лежал за палаткой, пока его снимали и фотографировали всевозможная пресса и любители.
Потом зарыли у полевой дороги, здесь же недалеко.
Народ философствует. Фраза дня:
- Брось нашего человека в пустыню; через два часа он - пьяный. А воду не найдёт.
Иногда мысли спасают. Иногда губят.
ИСТОРИИ ОДНОГО ДНЯ
Мы стояли полевым лагерем в одном из предгорных районов Чечни. Всё нижеописанное случиќлось в один и тот же пасмурный, тёплый зимний день. У нас был "банный день", в те минуты, коќгда мы собиќрались на помывку, ВВ-шники принесли раненого пса. Несли его на тяжело провисшей плащ-палатке неќсколько бойцов, и казалось, будто несут человека. Когда процессия зашла в крыло автоперевязочной, плащ-палатку опустили на досчатый пол. С неё прямо мне в глаза смотрела огромная, когда-то здоровая овчарка. В неё выстрелил без веских причин человек и ранил; и ранил смерќтельно. Пёс смотрел спокойно огромными, грустными, разумными глазами. Он не просил помощи, он ждал того, что должно было проќизойти. Он знал всё то, что знали мы и то, чего мы ещё не знаем. Наши хлопоты отвлекали его всё меньше и меньше от того важного, неотвратимого события, к которому готовилась его большая животная душа. И от того, что его окружали лишь люди или от чего-то ещё всё было очень-очень по-человечески. Пёс умиќрал...
Чуть позже наш батальон вернулся с задачи и доктор, выезжавший с ними, рассказал, что к ним на окраине одного из сёл прибилась семнадцатилетняя чеченка. В одном платье вся синяя и дроќжащая от хоќлода она была задержана нашими бойцами. Девчонку обогрели, накормили и выслуќшали её историю: Несколќьќко дней назад в одном из чеченских селений её изнасиловали боевики, униженная пришла в от
ќчий дом и всё рассказала. Её отец (отец? человек ли?), оценив произошедшее и сделав свои выводы, стал насиловать сам. Не выдержав издевательств и страданий она, в какой-то миг, вырвалась и в чём была, убежала. Идти совсем некуда и, от безвыходности, она пошла или на пули, или за спасением к одному из блокпостов батальона. Часовые не стали стрелять и не прогнали несчастную. Молодой офицер отдал чеќченке свой бушќлат. Ночевала она в "нашей" палатке и ела "нашу" пищу. Рано утром, когда батальон сниќмал лаќгерь, командир батальона приказал оставить её. Колонна тронулась, а девчонка так и осталась стоќять, глядя ей в след, маленькая, беспомощная, всеми проклятая и покинутая, завернувшись в огромќный бушлат, так и не найдя ни пули, ни спасения...
И в этот же день к нам поступил на лечение здоровый, ушастый солдат со страшной, черной странгуляќционной бороздой на шее; он не хотел служить и пытался повеситься в туалете...
На блокпост пришёл чеченец:
- Ребята, застрелите вон ту корову.
- Твоя что ли?
- Нет соседа. Застрелите; он человек очень плохой...
Вокруг горят факела. Не промасленные тряпки на палках, а гигантские газовые факела. Ночью их хоќрошо видно.
А вблизи них даже земля под ногами гудит.
Газа здесь полно.
Под Центороем очень долго стояли. Обжились настолько, что каждая палатка отапливалась газом.
Врезка в газопровод, редуктор, шланги, регулировочный краник и: хочешь тебе пожарче, хочешь попрохќладнее и с дровами никаких проблем.
Однажды ночью проснулись от холода - газ не горит: нету. Вышел на улицу; четверть горизонта полыќхает заревом. Духи взорвали газораспределительную станцию, оставив наш лагерь без газа. Нам, то что, а вот десяток селений без тепла остались... Местные и сделали всё в два дня; зима всё-таки. А через четыре взорвали снова и опять ночью. Чинили опять местные...
Против кого воюете душары?
Большие резиновые сапоги, камуфляж. Нет: камуфляжи, много, разные и сапоги разные, и люди, но все-все в форме и вязкая, по колено, грязь, и всё зелёное, грязно зелёное или чёрноё, или проќсто грязное. Боец, там, там разувайся. Что у тебя? О-о-о, да не переживай, - это просто вши и проќсто у тебя, их очень-очень много. Сожги тельняшку, прокипяти форму, и всё пройдет; на время конечно.
Война - это пир вшей.
На войне замечаю парадокс времени: дни мелькают как телеграфные столбы в окне бегущего вагоќна, а минуты тянутся бесконечно как провода на них.
Здесь в постоянном напряжении, на работе 24 часа. А делать нечего.
*
22 февраля за неполных две недели до замены наша колонна пошла на "Гюрзель" (Гюрзельский мост - граница с Дагестаном) встретится с колонной с большой земли и закупиться перед праздником. На обратќном пути наших из засады расстреляли.
- Везут раненного, на всякий случай готовьтесь принять двоих.
Привезли троих убитых, раненных одиннадцать из них двое смертельно.
Повезло нам, вечер, а у нас две вертушки сидели. Мы не успеваем, все раненные тяжелейшие. Ох, как повезло, что вертушки здесь. Жгут, повязка, промедол. Жгут, повязка, промедол. Быстрее, быстрее. Отпраќвили всех живыми. Дай Бог. Всё, всё водки и спать - ночь уже. А на утро: что тут? Кровь на досках, кровь на земле, кровь в лужах и поќвсюду грязь, - много, очень много людей здесь вчера побывало. Оттиќрать, отмачивать, отдирать...
Война - это кровь с грязью.
На следующий день приехал генерал с Ханкалы сильно ругался. Говорил, что колонну расстреляло три человека, сняли на камеру и уже запустили в инернет.
И нам это в упрёк.
Да, какая разница сколько человек с хорошо подготовленной засады с "УТЁСА" и ПКМов. Пол минуќты дела для профессионалов, а такие там есть.
Видел я всех раненных и покорёженную, пробитую насквозь броню БТРа.
Стонет, кричит, корчится, извивается как обезглавленная змея в предсмертных муках...
Это больная совесть моя.
Очень сдержанно отношусь к чужим оценкам себя и своих дел. Хорошие оценки, даже если они справедливы, расслабляют разум и холят самоуверенность. А плохие, особенно если они несправедливы, огорчают, снижают рабочий тонус. И те, и другие мешают работать.
Самое вкусное блюдо на свете: разогретая на печке тушёнка в банке с мелко покрошенным чесноком. И с хлебушком. И с водочкой. Под задушевную беседу полушёпотом (бойцы спят).
Большой и добрый Серёга. Это он так готовит.
САМОЕ ЦЕННОЕ НА ВОЙНЕ.
Самое ценное на войне - это, конечно же, люди.
У людей самое ценное жизнь.
Потому ценится все необходимое для жизни.
А среди жизненнонеобходимого особо ценится: водка, сало, майонез, книги (газеты, журналы) и письма.
ПИСЬМА
А как ждали вестей из дома! Как их ждали. День прихода колонны - праздничный день - получали письма и посылки. Вечером из посылок доставали домашний провиант, кетчуп, майонез, различные напитќки и гуляли всем миром.
Вести из дома - это самое важное из того немногого, что, там, душу греет.
Просто надо знать, что всё не зря. Что, то - что ты делаешь и ты сам кому-то нужен. Это необходимо ТАМ знать.
День отправки колонны - день надежды. Писали и передавали письма и начинали ждать ответа.
Тоже писал письма и ждал посылки и ответа.
Потом писал письма и ждал просто ответа.
Просто ждал и думал.
А под вывод многое понял...
Дело, которое мы там делали - необходимо.
"Пупок" перерытый траншеями, четыре маленьких палатки, круговая оборона. Ночью две группы уйдут в засаду, но ещё не ночь. Двое малознакомых друг с другом людей:
-Приеду, с женой разведусь.
-Давно ты женат?
-Девять лет.
-Детей нет?
-Двое.
-Как же так?
-Ну и что же что дети. Хватит уже друг друга мучить... и детей тоже. Можно конечно ещё "протяќнуть", но для чего? Я там не нужен.
-Веришь, нет, сижу и мысли у меня подобные. Два месяца здесь, вся страна поддерживает, как моќжет, а из дома не заслужил ни одной записки ...
Вот ведь сука - война.
*
Так, одеваемся: зимнее бельё, свитер, олимийка, кашне, шерстяные носки, валенки, бушлат, сверху бронежилет и разгрузку, две вязаные шапки, капюшон, перчатки и шубенки. Так что ещё? Ага, сумка меќдицинская через плечо на одну сторону, автомат на другую. Всё? Ну, тогда поехали. С трудом залажу на БТР, нахожу место, сажусь и цепляюсь. В путь.
Не слететь бы. Ямы, ухабы, лужи. Но это не самое страшное. Вот оно - нормальная дорога. Набираем скорость. О-о-оо. Вот это да.
Бронежилет у меня классный, с 10 метров от пули из СВД спасёт, но не от ветра. Вы знаете, что бронеќжилет ветром продувается? Ещё как. Такое чувство будто голый.
Интересно, как там, в тундре, люди живут?
*
Засада.
С РПД разведчики привезли двоих пацанов. Оба без правой ноги, оба очень тяжелые.
Все, что могли, сделали в АПшке, но спасти их могла только срочная операция.
Вертушек не дали. Но везти надо. АС и БТР сопровождения, на броне оставшиеся мальчишки их взвода и взводный - старший лейтенант.
По каким-то своим, непонятным простому смертному делам, и совершенно не в тему прицепилось к нам, для поездки на Ханкалу некое должностное лицо... ну да ладно места не жалко.
Загрузили раненных в машину и пошли: быстрей. Быстрей не получается, на каждом блоке проверка, водитель кричит. Пацаны плохи, заострённые бледные лица, оба без сознания.
Доехали, довезли. БТР не стал заезжать за КПП Ханкалы, остановился чуть, не доезжая, а мы проќехали до госпиталя. Мальчишек сразу в операционную. Тогда же из госпиталя выписали семерых наших. Их посадили в кунг АС-ки и поехали. Доехали впрочем, лишь до КПП, оно было уже закрыто - в темное время суток передвижение запрещено. Всем надо на базу, не рассчитывали на ночлег в чистом поле: ни еды, ни спальников, да ещё семеро только "выписанных". На передний план выступило тогда должностќное лицо:
- Щас, поедем. Щас я этот КПП застрою. Щас откроют нам...
Не поехали, не открыли, не застроил. Вернулся притихшим.
Спасибо какому-то не то генералу, не то полковнику, не выпустил он АС-ку с одиннадцатью человеќками на борту и с одним (у меня) автоматом.
После краткого совещания решили, меня (как могущего в любую секунду потребоваться доктора) всё-таки отправить на БТРе, который ещё ждал за шлагбаумом, а остальным ночевать здесь. В бэтэр пересело и должностное лицо.
Сумерки. Почти темно, туман. Едем на БТРе, нас четырнадцать. Далеко ещё до дома. Понесло ведь... Город А. До "блока" километра полтора. Первая очередь трассерами чуть выше головы.
-Стой! ..ять!.
С брони всех сдуло. Но ещё растерянно стояли, спрятавшись за броней.
-Зеленую ракету!
-Вот сука. Свои!!
-Коля, не свои это! Назад!
Ещё очереди навстречу, уже не трассерами.
-Ах ты...
-К бою!!!
Взрыв гранаты РПГ, близкий и тихий, как в кино, только боец рядом, по настоящему упал:
-А-аа-а! Нога! Ногу больно!
-Здесь ещё раненный!
-Ну п...сы держите...
-Ногу, ногу больно...
Неужели по нам? Неужели по мне? Неужели бой? Молодец наводчик, но не туда чуть-чуть. Эх, не видно ему. Браток, слышь, там? Правее!!! ещё... Вот так. Что там? Стра-ашно:
-Сюда ползи, сюда! Доползёшь? Сейчас, сейчас потерпи. Терпи тебе говорят, - В БТР голубќчика, в БТР. Вот так. Всё кажись? Молодец наводчик. И Коля молодец. Теперь пожалуй и мне можно... И это весь "рожок"?! Б-блин. На долго ли хватит? Ладно, кто там, получайте одиночќными. Что уходим за броќнёй? Уходим так уходим. Далеко до блока? На выезде? Хорошо, на блок так на блок. Куда? Спереди? Нет проблем. Как "смотри на лево"? ещё и слева могут?! Водила правее!
И как сейчас вижу: магазины: открытые двери, освещённые ещё витрины: бутылки, пакетики какие-то, весы и ни души. Зажатые строениями, усиленные многократно эхом, звуки боя.
Справа, метрах в двадцати, перебежками, двое.
Ствол на уровне глаз.
-Не стреляйте! Свои!
А мог бы и убить. Правее! Выберусь если - сразу домой, ни медалей не надо, ни денег, ни славы. Лишь бы живым, к семье. Короткие и длинные очереди. Это по нам. Вот гады. Неужели сейчас? Как это будет? Куда прилетит? Смотрю я! Смотрю! Свою пулю, говорят не слышно. Сразу в голову, - даже не испуќгаюсь. Неужели сейчас..? Да, лишь бы живым и здоровым...
Подъехав на встречу и выхватив нас из спасительной темноты дальним светом фар, остановилась "гражданская" машина.
-Погаси фары сука!
Куда там. "Не понимают". Здоровый разведчик лупанул с ПКМа на вскидку, от бедра; фары мгноќвенно погасли, машина растаяла в темноте.
У механа первый выезд, молодой ездит плохо. Правее! Не стреќляй!!! Молодец наводчик. Опять по нам. Что? в броню? Оружие на предохранитель! Не влезли? Ничего, мы сейчас как обезьянки... Готово. Пошёл! Правее!
На всё про всё ровно тридцать пять минут: от первой очеќреди и до блока... как одна секунда, - как вся жизнь...
Война - это когда война.
Должностное лицо впервые показалось из брони, когда достигли "блока" и выгрузили раненных. Что-то мельтешил, пытался руководить...
А через два дня пришёл:
- Док, сделай справку о контузии, я тогда орден получу...
Я не "сделал". Он нашёл тех, кто "сделал". И орден он получил...
Но это потом.
На блоке нас встретили хорошо. Сказали, что нам повезло (всего двое раненых), что здесь без двухсоќтых ещё не бывало. Отправили в столовую, наложили огромные порции каши с тушёнкой и, хотя все голодќные, не ел никто. Все только пили чай, говорили и много смеялись.
У некоторых прострелены бушлаты. У одного "сверчка" портупея на брюках в двух местах, а на нём ни царапины.
За ночь я проснулся всего два раза. Первый оттого, что в ангаре, где нас разместили, кричал ишак. Вы когда-нибудь слышали, как вопит ишак, ночью, в замкнутом бетоном пространстве?
Второй раз меня разбудил раненный:
- Док, док! Мне плохо.
- Что такое?
- Болит.
- Рана? ... Где?
-Да нет... Я так... Док, я жить буду?
- Всё пучком, дружок... спи давай.
А ещё всю ночь шёл бой на соседнем блоке, с него стреляли тоже, но это отдыху не мешало.
На следующее утро нам в путь.
Во дворе немая сцена: в углу, образованном высоким бетонным забором и глухой, кирпичной стеной здания, на корточках, под охраной доблестных воинов МВД несколько десятков задержанных в коменќдантский час местных. Все "призывного" возраста, поздняя осень, а они все, как один, в легких тапочках (китайские полукеды) типа: "только что из дома вышел".
Через место ночного боя мы вернулись в Ханкалу - отвезли своих раненных. Потом долго ждали коќгда откроют дорогу через А. Над ним низко летали МИ-24, хотя выстрелов мы не слышали, знали: ждем окончания спецоперации.
В городе А. только что расстреляли колонну.
P.S.: События эти развернулись в городе Аргун. И спаслись мы тогда в расположении Внутренних войск, том самом куда в девяносто девятом (кажется) протаранив ворота ворвался грузовик со взрывчатќкой и смертником. Здесь тогда погибло более четырех десятков человек. Видел в темноте обелиск посвяќщенный погибшим.
И тогда местнослужащие рассказали очень наболевшее четверостишие:
Если в небе ходят тучи -
Это все А. е..чий.
Если в небе нету туч -
Все равно А. е..чий.
Так то вот.
*
Одну и ту же палку можно использовать и как орудие труда и как орудие убийства.
Точно так же можно поступить с любой философией.
И со всем воќобще.
Журналисты - дилетанты во всём чего касаются, хотя хотят казаться знатоками. Как замполиты в арќмии.
И тем и другим отдаются на растерзание неокрепшие умы.
СОН
Март двухтысячного, полевой лагерь. Вокруг война, грязь запах продымлённой, прокисшей одежды. Днём, было время, лег спать... то, что сейчас попытаюсь описать назову происшествием, хотя с традициќонной точки зрения можно назвать просто сном. Но сон удивительный по глубине и реальности на столько, что мне, кажется, позволили "краем глаза" заглянуть за нашу действительность.
Вообще сны различны; в моей жизни было несколько снов, в провиденциальную силу которых я верю, а события некоторых из них, уверен, уже свершились на самом деле. Попытаюсь описать только то, что видел без прикрас и комментариев:
Я на Родине, в одной из бывших провинций Российской империи, на городском кладбище, по-моему, с Иваном.
Проведали Игоря, пошли домой; вдруг, понимаю: надо вернуться. Один возвращаюсь, но на могиле Игорька чужая фотография, взял её и хочу убрать, вдруг, с удивлением понимаю, что лежит здесь, все-таки, кто-то другой, ставлю портрет на место и вижу: что сам нахожусь в старенькой военной палатке без поднамёта, двери с обеих сторон открыты. В палатке много могил, вдоль прохода (как должны бы распоќлагаться кровати), все солдатские. У памятников лежат вязаные шапочки, ложки, ещё какие-то личные вещи, мне показалось атрибуты именно последних чеченских войн. Я очень удивлён, пытаюсь на табличќках прочитать имена, дату смерти, но всё стёрто на немногих лишь цифры: не то 92, не то 96? Удивиќтельно, тем более что независимый Казахстан очень давно ни с кем не воюет. Иду дальше: второй выход старенькой палатки, так же неожиданно открывается в шикарнейший обеденный зал: мраморный дворец с множеством мраморных же столов на одной круглой резной ножке. Очень красиво. Очень просторно и светло. За огромным количеством столов всего несколько человек похожих на родителей и родственников погибших. За ближним, официантка кушает блины. Следом за мной заходит военный (тоже в форме), удивляется, садится за стол. Я же стою пораженный, всю свою жизнь связан с этим городом, знаю каждый уголок и не подозревал даже, что на кладбище есть дворец!? Пытаюсь спросить официантку, что да как, но она испуганно машет в сторону огромной кухни. Иду туда, на встречу, женщина в белом халате (офиќциантка была просто в белой одежде), с тарелкой каши:
-Вот, Ваша каша.
Отказываясь, говорю, что каша, по видимому, тому военному. Женщина ставит тарелку перед ним (тот с аппетитом ест) и смотрит на меня удивлённо и вопросительно. Начинаю задавать интересующие меня вопросы, она молча слушает, затем зовёт за собой. Поднимаемся на второй этаж, - тишина, ковры, красивые деревянные двери, основательная мебель, чистота, прохлада. В большом холле, за столом сидят, по-моему, двое мужчин в строгих пиджаках и галстуках,а во главе - женщина в "деловом" костюме. Они работают. Увидев меня, женщина (невысокая, приятная, лет 35, с короткой, кажется, причёской), торопќливо встала и пошла мне на встречу, как бы преграждая дальнейшее моё продвижение в недра этого учќреждения. При этом она произнесла что-то типа:
-Нет, нет, не сейчас, у нас нет приёма (или экскурсий?).- Взяв меня под руку, повела в сторону единќственного (по-моему) окошка. И с теплотой спрашивает, что бы я хотел узнать? Почему-то очень волнуќясь, начал объяснять, что очень хорошо знаю этот город, но ничего подобного этому дворцу, да ещё и на кладбище не видел.
-В каком году он построен?
-В 1941.
-Как так, да ведь тогда ещё нашего города в помине не было!? - В это время она подводит меня к саќмому окну, а с улицы: - Миша! Миша!
Я чувствуя близость разгадки Тайны, разозлился что кто-то пытается меня отвлечь и... Проснулся. Проснувшись, задумался. Значит, ещё не подошло моё время? А когда подойдет, узнаю? Предупредят ли заранее о МОЁМ СРОКЕ? Неужели ещё когда-нибудь там буду?
Ну что же, поживём-увидим.
*
Скоро будем дома. Отдохнём, отмоемся, отожрёмся. Перестанем каждый день слышать о смерти. Пеќрестанем понимать, где друзья и где враги. Будем ссориться по мелочам. Не будем вдыхать полной груќдью прозрачный холодный воздух. Забудем что такое туман. Перестанем знать какая сейчас луна и не буќдем каждый день смотреть на звезды...
И всё-таки война захватывает. Она очищает. К ней привыкаешь. Она снится. По ней тоскуешь. Её не хватает.
Видать страстная женщина - война...
-Ты что там всё время пишешь?
-Да так, дневничёк, от безделья.
-А-а, сегодня страничка, завтра страничка, потом глядишь - книга.
-Да ну, что ты, какая уж там книга, - я тогда так действительно думал.
И выводились домой мы вертолётами.
Ассоциируются у меня вертолёты только с хорошим. Лично мне с "вертушками" везло. Но видел в лесах сожженные останки небесных трудяг; их тоже как живых когда-то любили живые люди...
Какая большая машина, как она летать может, ума не приложу. Но она летает. И эта колоссальќная вертушка начнет наш путь домой. Ого, какой ураган от винтов, каждая пылинка бьёт как каќмень, а их много. Всем спиной и всем сесть? Слушаемся, а то сами сейчас полетим как пылинки. Всё уже, нас здесь почти нет. Взлетаем, вираж над лагерем. ДОМОЙ! Прощай лагерь, прощайте дороги, гигантские газовые факела, зелёнки и белые вершины далёких гор, как будто висящие в сером небе. Мне не хватать вас будет. До свиданья те, кто остаётся. Прощайте те, кто уже не верќнётся. Простите, если сможете.
А может, ещё встретимся.
Может быть со всеми.
Прошли годы, я повзрослел.
Человек, говорят психологи, так устроен - плохое забывает...
И не страстная вовсе женщина - война. И не женщина вовсе. И не по ней тоскуешь, а по прожитым с трудностью дням, которые всего дороже.
Р.S.: Спустя столько время, листаю перед окном компьютера свой старенький блокнот. И переживаю всё это заново. За корявыми строчками всплывают люди, пейзажи, подробности. Я не смог долистать свой блокнот до конца - пережить всё это ещё раз. Может быть когда-нибудь потом?