Осенью дичь выходила из нор поздно, и Айрик обычно позволяла себе поспать до рассвета. Но сегодня она почему-то проснулась и лежала, глядела на луну под откинувшимся у входа пологом, слушала ветер, с веселым ожесточением свистящий в траве - совсем близко за кожаной стеной юрты. В степь пришел западный ветер - значит, через сорок дней придет зима. Айрик лежала под меховыми одеялами, зарывшись в них, как птенец в гнездо, только нос наружу, и размышляла, что разбудили ее не иначе как духи. Потому что иначе зачем бы ей просыпаться за полчаса до дойки? Разобраться бы еще, что это за духи и зачем она им сдалась?
Но для этого надо было встать. Она решительно откинула одеяло, натянула несколько халатов один на другой и вышла из юрты.
Как всегда перед рассветом, степь в первую минуту показалась ей серебряной. Она повернулась туда, где по темноте неба, заливая звезды, востекал в вышину прозрачный свет, и поднесла руку к глазам.
Зазвонил телефон. Айрик вздрогнула, но тут же по сердцу разлилось тепло: сотовый играл первые такты "Land of the morning star". Она взяла трубку.
- Привет, мам, - не дожидаясь ответа, сказал сын. - Если маску в фотошопе испортил, не туда лассо провел, исправить как-то можно?
- Без "Undo"? - с удовольствием спросила Айрик, любуясь робкими переливами розового у горизонта. - Изменяешь цвет кисти и стираешь ошибочный мазок.
- И она все равно будет цельной? - просветленно воскликнул сын. - Мам, я тебя люблю.
- Quick mask поди пользуешься?
- А что?
- Забудь про нее, - Айрик прижала телефон к уху плечом, подхватила ведро и отправилась в козий загон. - Layer mask - наш выбор. Взрослый мужик уже, а элементарных вещей не знаешь.
Сын что-то пробурчал в ответ, и вдруг спохватился:
- Слушай, у вас сколько времени? Ты спала, наверное?
- Только что встала, - Айрик ощупала тугое вымя, белые струйки ударили в жестяное дно. - Вы скоро там с этим проектом?
- Не знаю, - нетерпеливо сказал сын. - Да как всегда будет, пока все флешки не закончатся, он фотать не перестанет. А когда закончатся, отберет у нас все, которые еще свободны, и снова снимать. Ты же папку знаешь!
- Знаю, - пробормотала Айрик, на корточках переползая к другой козе. - Ну, доброй охоты.
Он отключился. Айрик плечом закрыла телефон, двумя пальцами сунула трубку в карман и села на колени. Вздохнула. Скучно без лошади в дороге, скучно без мужа дома, а когда они еще вернутся! Она решительно отогнала уныние и снова принялась за дойку.
Солнце уже оторвалось от горизонта, когда она унесла ведра в юрту. Чай, конечно же, снова закончился, поэтому она просто напилась молока, повесила на спину лук и колчан, заседлала Вереска и отправилась на охоту.
2. Корпорация.
Длинный дом начинал шуметь утренним шумом. Воины, женщины, дети, собаки - все просыпались, зевали, переругивались со сна, принимались за дела. Порывистый ветер с фьорда выбивал слезы из глаз, люди невольно поворачивались спиной к вестнику зимы. За ночь родилось двое телят; Айрик подозвала парнишку-пастуха и распорядилась перевести стельных коров и овец в зимние загоны. Для этого следовало освободить загоны, на лето превращенные в склады, от остатков неспряженной шерсти; Айрик собрала женщин, распределила между ними работу, и они принялись разбирать шерсть. Айрик работала, одним глазом наблюдая за развитием романа молодого воина с юной дочкой плотника. Сегодня он принес ей в подарок жемчужные бусы, собственноручно, наверное, выловленные в реке и снизанные на крепкую нить. Он что-то шептал ей на ухо, девушка тихонько смеялась, рыжие до красноты волосы пламенели в рассветном свете. Она то и дело оглядывалась, боясь, что на происходящее обратит внимание кто-нибудь из старших, а пуще всего - строгая хозяйка. Айрик видела, что, благослови она этот союз, и не было бы счастливее пары под крышей этого дома. Можно и запретить: услать воина в поход. Пока что она старательно отворачивалась.
К Айрик подошел ярл.
- Здрава будь, Айрик-владычица, - сказал ярл. - Нет ли вестей от конунга?
- Сын звонил с утра, - буркнула она, не прерывая работы прялки. - Просвета нет пока. А что?
- Да вот, выпускать книжку пора, - значительно сказал ярл и замолчал. Сивые усы трепетали в скрытом негодовании. Айрик вздохнула и остановила прялку.
- Что ж ты меня-то этим грузишь, Сергей Виталич. Сам бы взял да и позвонил в Сингапур.
- Дак ведь сами же с меня потом спросите за средства казенные, кажный день в Сингапур звонить, - возразил зам главного редактора. - Поговорила бы ты с ним, что ли, Айрик Руслановна. Ну мочи же нет, каждый же раз такая история!
- Охотничья удача переменчива, - сказала Айрик. - Не стоит вести себя подобно молодой женщине, ругающей станок за то, что он медленно ткет. Подожди, ярл.
- Эй, владычица! - в маленьких глазках ярла засветилась обида. - Был бы наш конунг мальчишкой, я бы мог понять, как ему может что-то помешать в охоте или в войне. Малолетки только неудачей прикрываются, а муж твой воин доблестный, иначе не стал бы он вождем. Все бы вам, творческим людям, нашего брата администратора гнобить, а потом, когда сроки не соблюдаются, сами же воете. Обычного фотографа мы бы за такие дела уже турнули бы давно, а Павлу Алексеевичу - позволительно...
- Ну, ну, Сергей Витальич, - примирительно сказала Айрик. - Что такое сроки, я и сама знаю. В типографию же через два месяца сдавать?
- Через семь недель, - ярл сверлил ее глазками. Айрик подумала.
- Должны успеть, - решила она. - Иди, Сергей Витальич, не мешай работать. И Витьку забери отсюда, пусть в свободное время за девушками ухаживает.
3. Друг.
Через час охоты Айрик добыла утку и зайца. Это был небогатый, но вполне пристойный улов. Заяц на экране пластался в стремительном беге, утка над ним летела, вытянувшись стрелой, все вместе сияло дивным модерном: эмблему детского авангардного благотворительного театра "Игла Кащея" можно было считать законченной. Это был личный проект Айрик, за который она не брала с театра ни копейки. Она приторочила добычу к седлу, тронула бока Вереска и выехала на опушку.
Степь, волнуясь под ветром, лежала перед ней, уходя за горизонт. Ветер поспешно срывал с трав последние семена, цепкие травы привычно клонились к земле, и в прозрачном небе завивались тонкие, еле видные облака.
На грани слышимости Айрик различила далекий молодецкий посвист, дикий и гневный, как клич ястреба. Поляница насторожилась, кинула было к тетиве стрелу, но тут же улыбнулась, заслонила глаза рукавицей. Ловитва неожиданно свела ее с другом, побратимом, верным товарищем, об руку с которым не раз хаживалось и на охоту, и в разведку, и в бой... Она улыбалась, дожидаясь подскакивающего на высоком вороном богатыря.
- Гой еси, матушка Айрик Руслановна, - весело еще издалека закричал Никита. Вороной Уголь был выше буланого Вереска на полтора вершка, но еще ни разу не сделал его в беге; жеребцы привычно покрасовались друг перед другом и привычно же оставили спор.
- И тебе поздорову, братец, - ответила Айрик; они не сходя с коней пожали друг другу руки и рядом поехали в степь.
- Не торопится князь-то домой, а? - весело спрашивал Никита, небрежно крутя булавой. - Смотри, в Сингапуре баб много! Уйдет от тебя муж, будешь локти кусать!
- Окстись, Никитушка, - отвечала Айрик. - Ты ли Пашку не знаешь? Отснимет свои сорок гигов и вернется. Успеет он нас еще с обработкой помучить, не торопись... А вот скажи-ка лучше мне, сокол мой: как у тебя дела с череповецким проектом продвигаются?
Никита поскучнел. Череповецким проектом называлась разработка нового корпоративного стиля для Череповецкого металлообрабатывающего комбината. Этот заказ Никита взял сдуру, под свою ответственность, и теперь вот уже два месяца не видел света. Айрик знала, что вчера заказчик завернул пятый вариант проекта. Череповецкий проект был горбом на спине Никиты, его язвой желудка и геморроем.
- Не трави душу, Руслановна, - хмуро сказал витязь. - Шестой раз переделывать буду, сама знаешь. Но не сегодня. Завтра. Прямо с утра. Приду и... по самую маковку.
- Э, дружок, - обеспокоенно сказала Айрик. - Ты что им нарисуешь-то, с таким настроем?
- А мне пох уже, - с тоской ответил Никита. - Едино пропадать...
Поляница подумала. В общем-то Никита мог и отказаться от этого заказа - контракт это позволял, - но он этого не делал. А не делал потому, что не хотел портить репутацию корпорации...
- Которого врага силой не взять, надобно брать измором да хитростью, - сказала Айрик. - Заманить на чужую территорию, навязать свое время сражения. А вот что, орлик: кинь-ка мне на почту творенья свои. Посмотрим, что там за комбинат такой...
- Идолище это поганое, а не комбинат, - хмуро отвечал богатырь. Но кислую мину он уже явно делал исключительно по инерции. Айрик усмехнулась. Ни за что гордый креативщик не попросил бы помощи, даже если бы в болоте со змеями тонул, а тут вроде и взятки гладки: сама предложила...
- Кстати, Руслановна, - встрепенулся Никита. - Чего-то главный у нас сегодня того... смурной. Треплются, что из-за Лондона.
- Из-за Лондона? - удивилась Айрик. - Вот за что я не переживаю, Никитушка, так это за Лондон. Как стоял он с 43 года Рождества Спасителя нашего, так и до 43 года эры Фоллаута простоит...
- Все шутишь, сестра, - весело сказал Никита, - а шеф тебя вызывать собрался.
- А и пусть вызывает, - пробормотала Айрик. - Поглядим на тот Лондон, что в нем не так...
4. На ковер.
Посланец тюнагона прибыл за Айрик в полдень. Сквозь отодвинутые на две ладони сёдзи она сначала увидела проплывший мимо дома расписной зеленый паланкин, потом в комнатах поднялся шум, за ширмой раздался проворный стук босых пяток по паркету и заполошный голос слуги:
- Айрико-сама! - и стук лба в пол. - Айрико-сама!
- Что, Сашенька? - Айрик с неохотой оторвалась от альбома гравюр. При оформлении альбома следовало безупречно соблюсти стиль и при этом не убить его живую душу. Заказчиком подарочного издания была модная галерея, с которой корпорацию связывало очень тесное партнерство. Работа была интересная и довольно сложная.
- Послали за вами от тюнагона, Айрико-сама! - сквозь прозрачную ширму видно было, как мальчик в старательном испуге с удовольствием таращит глаза.
- Я вижу, и что?
- Письмо, Айрико-доно!
- Давай.
Тюнагон читал бумаги в восточных покоях. На Айрик он взглянул и даже буркнул что-то, но тут же снова значительным взором уставился в работу. Айрик скромно присела у стены и закрыла лицо веером. Как всякая светская женщина, она не могла себе позволить прятать лицо постоянно, но злоупотреблять всеобщим вниманием тоже не стоило. Она сидела, играла веером и от нечего делать поглядывала на тюнагона. Сегодня на почтенном начальнике было кимоно цвета сливы с нежно-фиолетовой подкладкой из шелка-сырца. Полы одежд были в порядке разметаны по паркету; брови тюнагона были грозно насуплены, косичка воинственно торчала прямо в потолок; он неподвижно уставился глазами в текст и изредка сопел. Айрик от скуки рассматривала роспись на стенах, изображающую сцены охоты. Новая отделка кабинета явно обошлась тюнагону недешево, но корпорация могла себе позволить нанять умелых живописцев.
- Держи, - начальник кинул ей папку. Айрик в поклоне поймала папку на полированной поверхности и кинула на нее взгляд.
Это была заготовка оригинал-макета первого издания книжки начинающего талантливого фантаста. Автора они переманили у конкурентов (те не успели оценить перспектив и заключить с ним приличный контракт) и отдали проект начинающему же дизайнеру, только что поступившему на работу. Текст книги был хорош. Оригинал-макет был чудовищен.
Дама деликатно засмеялась, прикрывая рот рукавом.
- Вадим Семеныч, - вежливо сказала она, - не давайте вы ему цельные проекты. Мальчик хороший, опыта мало. Да к тому же еще и влюблен в эту, рыжую, как ее... из техподдержки. Вон Никитке этого Витю отдайте, он его живо человеком сделает.
- Ты вечно их защищаешь, - заорал тюнагон, наливаясь краской, - а они только и умеют, что в квейк резаться, глазки друг другу строить да бумагу переводить на такое вот дерьмо! А? Скажешь, нет?
- В контру, - сказала Айрик. - Нынешнее поколение режется в контру. Ну, или в линейку.
Шеф безнадежно махнул рукой, остывая так же быстро, как завелся, и снова уткнулся в бумаги. Айрик ждала. Она понимала, что вызвали ее сюда не из-за паршивого дизайнера.
- Так вот, - сказал тюнагон, не отрываясь от бумаг. - Что с обложкой будем делать?
- С совместным проектом? - дама вновь прикрыла рот рукавом, голос стал еле слышен.
- Ну а с чем еще? - раздраженно сказал тюнагон, поднимая глаза.
- При всем уважении, - прошептала Айрик, - обложка готова.
- Не паясничайте, Айрик Руслановна! Лондон недоволен! А раз Лондон недоволен, то и эти... пострелы из президентской администрации рожи корчат!
- Переделать придется обложку, Айрик Руслановна! И не надо тут невинность строить! Англичане уж всяко лучше нас с вами в своей культуре разбираются!
- Вадим Семеныч, - сказала Айрик, - англичане англичанам рознь. Давеча вон позвали их строить новое здание Мариинки, так они свой проект привезли, котлован выкопали, да с тем котлованом и остались в луже. Не подумали, что в Питере болото и что надо бы почву исследовать - может, она от английской все-таки отличается...
- Брешешь!
- Истинный бог, - побожилась Айрик. - На той неделе от Лунина слышала.
Шеф хихикнул, но тут же снова насупился.
- В общем, так, - сказал он. - Бюджет у нас хороший. Язык ты знаешь. Полетишь в Лондон. Будешь сама с этим лордом разговаривать, раз такая упертая.
- Вадим Семеныч! - возмутилась Айрик, но шеф поднял руку.
- Айрик Руслановна, - сказал он. - Ты - уникальный специалист. Ты универсал. Ты, возможно, лучший художник-оформитель в стране.
- Что значит "возможно", - пробормотала Айрик.
- Кроме того, у тебя люди по ниточке ходят, а тебе это ничего не стоит. Ты отличный организатор и лидер, и на своем месте сидишь совсем не зря. И партнера моего, гения нашего летучего, креативного директора, чтоб ему пусто было с его закидонами, ты не только красивыми глазами охомутала. Ты, - шеф пошевелил пальцами, - поляница. Знаешь, были такие женщины-богатыри.
- Знаю, - пробормотала Айрик.
- И звали их так не за то, что они были тупо сильнее других... Я тебя ценю. И обложка эта, чтоб ты знала, мне нравится. Поэтому я не отдаю проект другому, а говорю: полетишь в Лондон.
- Когда? - смиряясь, спросила Айрик.
- Вчера, - буркнул тюнагон, снова опуская взгляд на бумаги. - Как обычно.
5. Флейта.
С горя Айрик прямо от старейшины отправилась на Большое озеро и до заката собирала там съедобных улиток. Работа была нудная и тяжелая; стопка отчетов росла, Вереск бродил между стволов ольхи и изредка жалобно звал домой. Айрик ожесточенно ползала на коленях и думала, что вот опять не увидеться толком с Пашкой. Она улетит, застрянет в Лондоне минимум на неделю, а они за это время успеют вернуться и снова куда-нибудь умотать. Ветер, утихший к вечеру, лениво колыхал тростник и ольху; мокасины потихоньку пропитывались осенней, холодной болотной влагой, легены на коленях давно стояли колом от грязи. Наконец Айрик устала и сказала себе, что, в общем-то все могло обернуться и хуже. В Лондоне найдется чем заняться... Только надо придумать, как я лорда уламывать буду?
Закричала сова. Айрик вздрогнула, подняла голову. Перед самым ее носом клонил голову стебель тростника, ровный, прямой, как хорошо сделанный лук. Айрик села на колени и задумчиво посмотрела на тростник.
Она сидела на плоском камне на берегу и играла на флейте. Река несла воду споро и деловито, по воде неслись последние редкие листья и сухие ветки. Ивы разводили воду длинными руками, искали что-то у берега. На том берегу хлопотал бобр, нырял и снова выныривал: суетился по хозяйству. Протяжные, печальные звуки флейты неслись над рекой, в паузах были слышны далекие крики гусей в прозрачной вышине осеннего неба.
- Белая Цапля!
Айрик вздрогнула. Молодой человек подошел сзади совершенно незаметно - как и подобает воину. Недавно сшитая оленья куртка была уже обмята на охоте, в волосах красовалось единственное перо. Айрик наклонила голову.
- Что тебе, юноша?
- Что это у тебя, Белая Цапля? - спросил Полночный Ветер, указывая на флейту.
Айрик внимательно посмотрела на него.
- Это флейта, - ответила она медленно, - тростниковая флейта. Голос лесов и рек, голос трав на закате, печальный голос, с помощью которого мы говорим со своей душой.
Молодой охотник робко улыбнулся.
- Вечно ты придумаешь что-нибудь, - сказал он и помялся. Но Айрик знала, конечно, зачем он пришел. Она скинула растерянность и посмотрела на юношу строго.
- Оригинал-макет ты запортил, говорят, Витенька.
- Я исправлю, - встрепенулся он, пылко прижимая руки к груди. - Айрик Руслановна! Поговорите с Никитой, пусть мне еще неделю даст, я новый проект нарисую!
- Не пристало воину говорить пустые слова, - нахмурилась Айрик. - Слово воина - не нырок, который снует то в воду, то из воды. Думай, прежде чем говорить, а пуще того думай, прежде чем делать. Обычно у нас нет никакой второй попытки. Редко и первая есть.
Юноша поник головой. Айрик поднесла к губам флейту.
- Звук флейты, - говорила она в перерывах между игрой, - кажется нам печальным. Это тростник тоскует, разлучен со своим корнем.
Закат протягивал длинные тени ольх сквозь весь лес.
- Так и мы в разлуке со своей любовью тоскуем и плачем, и забываем себя, опустошены одиночеством.
- Одиночеством, - повторил Ветер, и глаза его вспыхнули. Айрик улыбнулась.
- Ступай, охотник, - сказала она. - Я поговорю с Никитой. Да смотри: сделаешь пристойную заготовку за неделю, отдам за тебя Красноперку.
Юноша вскинул голову и посмотрел на нее. Поклонился, развернулся и, не говоря ни слова, скрылся между стволов. Айрик снова улыбнулась и поднесла флейту к губам.
Но почти сразу опустила ее. Потому что в деловитый переплеск волн, лопотанье листьев и капéль с ивовых веток вплелся новый звук. Бобр на том берегу насторожился, потом презрительно фыркнул и продолжал работу.
Звук был песней.
Возвращаясь с океана,
С берегов широких, южных,
Где лиловые громады
Волн сверкают, с небом споря,
Где шумит огромный город,
Перекрикивая волны,
Я пою о белой цапле,
Я пою о милой птице.
Мужской сильный голос пел весело и абы как, не заботясь о мелодии. Не веря ушам, Айрик слушала, как он приближается из глубины леса: певец еще был далеко, а песня давно рассказала все, о чем он думает. Впрочем, с этим человеком всегда было так: он всегда создавал вокруг себя много шума и смеха и мало заботился о том, сколько врагов могут узнать его мысли...
Мягки перья белой цапли -
Одуванчика головка.
Зоркий глаз у белой цапли,
У охотницы озерной.
Шея нежная у птицы,
Нежная с изгибом выя.
Клюв у белой птицы острый,
Острый, точный, стреловидный.
Поразил меня он в сердце,
Отравил своим дыханьем -
Возвращаюсь к белой цапле
Я на берега родные!
И не мил мне край восточный,
От расписных устал павлинов!
Он бы и дальше продолжал эту кое-как собранную в стихотворный размер белиберду, если бы не дошел уже до самого камня, на котором сидела не верящая глазам Айрик. Мужчина в оленьей куртке, цветная бахрома по краю истрепалась, вышитый узор на груди запылился. Мужчина высок, и кажется еще выше из-за перьев, ровным частым гребнем венчающих голову и спускающихся по обе стороны до самого пояса. Мокасины почти развалились, с лица еще не смыта дорожная раскраска. Он остановился и склонил голову.
- Говорят, тут без нас скучают, - с улыбкой сказал он.
- Паша, - сказала Айрик и уронила флейту.
6. Секрет.
-... и вот эта корова в консульстве начинает петь, тряся брыльями и глядя на меня стеклянными глазами: размер вашей делегации не согласован, могут возникнуть проблемы...
- Мам, я возьму еще плова?
- Угу...
-... как будто мы, блин, первый раз туда едем, а люди там человеческого языка не понимают. Да с этими людьми в сто раз проще договориться, чем с такими вот невменяемыми слонихами, причем в любой точке земного шара и даже не зная языка...
- А как ты рыбаков уламывал, расскажи!
- О, с рыбаками отдельная история. Там есть на островах один поселок, у них совершенно дивный фетишизм - я думаю, он с палеолита не изменился, клянусь богом, - и вот туда заваливаемся мы на нашем катере, ощетинившись объективами во все стороны, как автоматами... Кстати! Ая, в этом поселке живет твоя будущая невестка.
- Папа! - сын подавился пловом.
- А что папа? Хорошая девочка и черная совершенно. Так улыбается, что будь папе двадцать лет, он бы сам на ней женился... Я ее поснимал, покажу потом. Ая, ты учти, мне твой макинтош нужен будет, а то я не успею ни за что с обработкой, Виталич тебя уже терроризирует, наверное?.. Кстати, что за дела, это правда, что тебя в Лондон усылают?
- Угу...
- Да пошли они все в задницу, мне жена дома нужна... Наснимали! Наснимали! Я в самолете поглядел - чего когда успели? Там казалось, я и на спуск-то не жму почти! Но лажа все. Хотя есть вещи дивные, потом покажу...
- Ты у нас волшебник известный...
- Да уж куда уж мне до тебя... А монопод я сломал-таки. Такая беда.
Муж и сын вдруг синхронно зевнули богатырским зёвом. Поглядели друг на друга и захохотали.
- Спать, - решил отец семейства, поднимаясь. - Ая, приходи.
Сын упал головой на диван и с удовольствием вытянулся.
- Даа, - мечтательно сказал он. - Хорошо съездили!
- Иди ложись, - сказала Айрик.
- Нее, я тут... - сын натянул на себя покрывало и свернулся калачиком. - Посиди со мной...
Он положил руки под голову и закрыл глаза.
- Маам, - сонно сказал он, - а вот почему ты такая хорошая? Все мамы как мамы, одна ты... Одни мы, как уроды, счастливые живем .... Это из-за тебя. У тебя есть какой-то секрет... Наверное...
Он засопел.
В доме мгновенно стало очень тихо, только ходики на стене тикали очень звонко в наступившем молчании. Айрик посидела, слушая сонное сопение сына. Оба всегда, всю жизнь засыпали мгновенно. Во сне у обоих становились совершенно детские лица.
- Мой секрет, - сказала Айрик ходикам, - в том, что я уже давно не живу в этом мире.
Ходики тикали. Тростниковая флейта молча лежала на столе.
- Когда мне было шестнадцать лет, - сказала она, - я была самым несчастным существом в этом мире. Если ты в шестнадцать лет скажешь мне, что ты счастлив, я пойму, что ты вырос либо глупцом, либо лжецом. Я, как и каждый в шестнадцать лет, была несчастна и одинока. И вот однажды я представила себе, как хорошо, наверное, жили женщины других эпох. Те, которые ничего не боялись и сами решали, как им жить. И я стала представлять себя - ими.
- Монголкой Великой Орды. Светской дамой эпохи Хэйан. Славянкой-поляницей. Кельткой, эскимоской, нормандкой, индеанкой, африканкой. Я представляла себе, как они думают, как чувствуют, что делают в трудную минуту, и в будничной работе, и в радостные дни. Люди вокруг меня были людьми из их миров, дом становился то юртой, то избой, то свайной хижиной, то дворцом. У меня всегда было хорошее воображение, и мне до того нравилась эта игра, что не проходило дня, когда я не побывала бы в нескольких мирах.
- Мне стало легко. В жизни - в том, что называют реальной жизнью - сначала появилась куча каких-то непонятных проблем, а потом они исчезли, как мыльные пузыри. Я только веселилась, глядя на это.
- А потом что-то произошло. Я первый раз заговорила с человеком, который был в воображаемом мире - но не было в этом. Потом первый раз принесла в этот мир воображаемый предмет. И тогда я поняла: эти миры уже давно перестали быть иллюзией... И что в моей жизни уже давно нет людей, которые сопровождали меня до того, как я впервые отправилась в путешествие.
- Забавно, что я даже не испугалась. Удивилась, да. Подумала, сменила имя и зажила дальше.
- Было, конечно, много глупостей. И ошибок. А как же. Я не безупречна: безупречной быть скучно.
- А твой папа знает, и уже давно. Однажды он как-то догадался, и я ему рассказала. У него даже иногда получается видеть то, что вижу я - но очень редко. Бесится он по этому поводу страшно, и совершенно напрасно. У вас, мужчин, своя магия...
- Я не знаю, что стало бы, вздумай я теперь бросить свою игру. Штука в том, что я и проверять не хочу. Я знаю все диагнозы, которые поставила бы мне психиатрия. Но еще ни разу в своей безумной жизни я не видела еще счастливым того, кто ставит другим диагнозы.