Тихо лежу и слушаю, как отворяется дверь, слушаю мягкие быстрые шаги - Шельда проходит на кухню, снимает чайник с плиты. Тихо звякает крышечка. Я лежу и слушаю, как она берет чашки, как достает с полки жестяные баночки, тихонько шуршит, заваривая чай. Пряный, чуть сладковатый аромат -- мята, чабрец и еще, наверное, мед. Мешает ложечкой.
- Хёд, - зовет она.
Мне не хочется отвечать.
- Я буду называть тебя Хёд, - однажды сказала она.
- Почему? - удивился я.
- Ну, надо же как-то тебя называть. Пусть будет Хёд. Мне так нравится. Ты ведь не помнишь своего имени?
- Не помню, - согласился я.
Соврал, конечно. Я все помню. И лучше всего помню, что мне нужно молчать.
- Если хочешь, выбери другое имя.
- Нет, пусть будет так.
Шельда подходит.
- Ты хотел чаю, - говорит она. - Пока горячий. Я поставлю вот здесь.
Чашка легонько стукает, вставая на табуретку у кровати.
Шельда знает, что я не сплю, ничуть в этом не сомневается. Притворяться бесполезно.
- Спасибо.
Мне кажется -- она усмехается в ответ.
Какое-то время стоит неподвижно, бесшумно. Порыв ветра налетает и бьет в окно, я вдруг только сейчас понимаю, что на улице идет дождь, капли барабанят по стеклу.
Очень хочется, чтоб Шельда ушла, но она все стоит, молчит. Мне кажется, она разглядывает мое лицо, впрочем, может наоборот, смотрит в окно. Едва сдерживаюсь, чтоб не отвернуться. Приподнимаюсь на локтях, пытаюсь сесть, на любое движение тело отзывалось тупой болью. Протянув руку, осторожно пытаюсь нащупать чашку.
- Горячий, подожди пока.
Я качаю головой. Кружка обжигает руки, но мне все равно.
- Я скоро уйду, Шельда. Как только смогу встать на ноги. Может уже недели через две.
- Уйдешь? - на этот раз усмешка скользит в голосе совершенно отчетливо и резко. - Куда ты пойдешь? Три месяца ты валялся в бреду и только недавно пришел в себя. Слепой, ни одной целой кости, едва-едва...
- Ничего, - я не даю ей договорить. - Я скоро уйду.
Слышу, как она вздыхает, потом поворачивается и идет прочь, но вдруг останавливается на пол пути.
- Куда ты пойдешь? - спрашивает строго.
Если б я знал!
- Это мое дело. Не все ли равно?
- Ты действительно не помнишь, что с тобой было?
Иногда мне кажется - Шельда прекрасно знает кто я такой. Вот только почему тогда молчит? Почему я все еще жив? Здесь моим именем пугают детей. Я даже не враг, я в сотню раз хуже, я самая опасная и кровожадная тварь Леса. Хёнрир, сын Даки, прямой потомок Ильгара, ставшего после смерти Мертвым Лесом, но так и не умершего до конца. Младший брат черноокой Хель, старший брат огненного змея Свельга. Мне место в аду! Именно так! Если бы Шельда знала... А ведь это она выходила меня. Как выходила - я тоже понять не могу. Говорят, меня нашли в Красной Пади полумертвого, ни одной целой кости, ни одного живого места. Да, пусть кости срослись, пусть удивительно, невероятно быстро, я даже готов в это поверить... но ведь я прекрасно помню, как мне сломали хребет. Или это лишь привиделось мне в бреду?
- Я ничего не помню.
Может быть вся прошлая жизнь мне приснилась? От этого становится страшно.
- Тебе не нужно уходить, Хёд, - голос Шельды чуть теплеет. - Ты можешь остаться здесь.
И вместе с теплотой - настороженное ожидание ответа.
Шельда сама здесь чужая, пришла несколько месяцев назад. Кроме младшего брата у нее никого нет, и это моя заслуга. А ведь я мог бы ее помнить. Я ведь видел. Может быть, увидев снова я бы узнал ее лицо. Может нет. Шельда предпочитает тот день не вспоминать. Вспоминать любит Тьяден, усаживаясь рядом по вечерам.
- Вот увидишь, я его убью! - мечтательно и по-детски серьезно говорит он.
Ему всего двенадцать лет и он хочет мстить. Месть - единственное, что помогает выжить.
Киваю в ответ, что мне остается? Если это и правда случится, я, пожалуй, узнаю первым.
- Ты хоть сможешь его узнать? - спрашиваю я.
Тьяден сопит в ответ. Мне кажется, он кивает, но я не вижу. Как же ему не узнать такого врага! Знатный враг, всем врагам враг. Такого за версту видать. Любой узнает!
- Смогу! - говорит уверенно.
- Это хорошо, - говорю я.
Он шумно ерзает на стуле.
- Ты мне не веришь? - в его голосе ясно слышна обида.
- Верю, конечно.
- Я и за тебя тоже отомщу! - горячо обещает Тьяден. - Это наверняка он виноват, что с тобой так случилось...
О, несомненно! Именно он. Кто же еще?
- Не надо за меня мстить, - говорю я.
- Почему?
- За себя - я как-нибудь сам.
- Но ведь ты же слепой, - удивляется Тьяден. - И нога у тебя...
И нога, да... Самое смешное, что я от рождения слепой. И от рождения у меня одна нога короче другой. Это действительно так. Короткая, кривая, сухая и совсем меня не держит. Я таким родился. Однажды я видел, как выгляжу на самом деле - жалкое, неприятное зрелище. Один глаз словно наполовину вытек, тускло поблескивает из глубины глазницы, другой - подернут желтоватым бельмом. Только дурак не поймет, что так было всегда, уж во всяком случае не три месяца назад ослеп, я попал сюда таким. Теперь я стараюсь держать глаза закрытыми, но получается не всегда. Как же сложно избавиться от старых привычек!
Да, я таким родился, но моей повитухой был Лес. Он дал мне то, что не было дано от рождения, перекроил, наполнил силой. И я верно служил Лесу как мог. Может быть, я уже и не вполне человек? Но мне все равно. Теперь все равно.
Лес пытался убить меня.
Впрочем, если бы он пытался, он бы убил. Нет того, что могло бы ему помешать. Лес изжевал, изломал мое тело и бросил, значит этого он и хотел, именно так. Я не понимаю зачем. Вот так, без объяснения причин. Ему не в чем было меня упрекнуть, я делал все... Иные считают, что старый Лес Ильгар давно лишился рассудка, тьма поглотила его. Нет, я знаю его слишком хорошо, разум Ильгара всегда был кристально чист.
Я должен понять - что именно случилось. Иначе никак. Я должен найти путь назад.
Даже сейчас я могу потянуться к Лесу, попытаться восстановить старую связь. Все старые нити, столько лет соединявшие меня с Ильгаром, словно оборваны с той стороны, оплавлены. Я могу протянуть новые. Сейчас Лес не видит меня, но если потянусь - увидит, и кто знает, что сделает потом. Может, захочет меня убить. Пока я не готов.
Но иного выхода нет, я просто не смогу жить так.
Сейчас Шельда уйдет, и попробую встать на ноги. Не хочу, чтоб она видела, как я буду падать.
* * *
- Хочешь, я попрошу Орфоста, чтобы сделал тебе костыль?
Вздрагиваю. Ведь даже не слышал, как она вошла.
Третий день пытаюсь ходить. Сначала сажусь на кровати, неуклюже свешиваю ноги - они еще плохо слушаются. Пододвигаюсь на край. Правая нога твердо стоит на полу, левая едва касается пальцами. Возможно ли вообще ходить на таких ногах? Сползаю так, чтоб и левая стояла на полу всей ступней. Держась за стену еще удается встать, но вот сделать хоть шаг уже не выходит. Короткая нога подгибается, отказывается меня держать. Я падаю, а потом пытаюсь снова, с трудом, почти на руках подтягиваясь, садясь на кровать.
Мысль о костылях почему-то приводит в ужас, хотя наверно это было бы разумно.
- Не надо, я сам.
Шельда ничего не отвечает, молча лезет на чердак, где у нее хранились разные травы.
- У Марты мальчик захворал, - вернувшись, говорит она, - я сейчас сделаю отвар, отнесу, а потом, пожалуй, примусь за ужин, Тьяден скоро вернется.
Вот уже месяц как ее брат помогает Бьярни пасти овец. Сам Бьярни, паренек не намного старше Тьядена, пасет отцовское стадо, и, не смотря на возраст, считает себя важным человеком в деревне.
На сегодня мои попытки закончились, снова ложусь на кровать, руки слегка подрагивают от недавнего напряжения. Пожалуй, времени на это потребуется больше, чем мне бы хотелось.
Скоро вечер, Шельда возится на кухне. Мы почти не разговариваем с ней, я боюсь ляпнуть лишнее, а она... даже не знаю, иногда мне кажется, что Шельда избегает меня. Я лежу, слушаю и пытаюсь обдумать...
- К нам сегодня пришли солдаты, - вдруг говорит Шельда, не отрываясь от своих дел, словно говорит о чем-то обыденном.
На секунду кажется, что сейчас она скажет: "ищут тебя", но нет, она молчит, словно ждет чего-то от меня.
- Говорят, Лес собирается наступать, на границе снова видели людей Хёнрира.
С трудом удается прикусить язык. Мои люди наверно перешли Хель. А эти солдаты, значит, пришли защищать нас от леса? Я уже почти представляю армию, вставшую неподалеку... значит скоро начнется...
- Их двадцать человек, - говорит Шельда.
- Двадцать?! - становится ужасно смешно, глухой, булькающий, едва сдерживаемый смех рвется наружу. - Что могут двадцать человек?
- Многое, - спокойно говорит Шельда.
Смех застревает в горле. Я жду продолжения, но Шельда молчит, наверное ждет следующего хода от меня. Она все равно не расскажет многого, вот вернется Тьяден, уж он-то выложит все что удалось разузнать.
А если они действительно ищут меня? Нет, не должны, столько времени прошло. Да и откуда им знать? Лес живет своей жизнью. То, что мои люди на время прекратили набеги, еще не значит, что со мной самим что-то случилось. Так было много раз.
За окнами слышатся далекий шум и незнакомые голоса. Я неподвижно лежу, закрыв глаза, слушаю, надеясь хоть что-то понять в происходящем.
- Хед! Ты слышал, к нам солдаты пришли! - это Тьяден появляется на пороге, врывается словно вихрь.
- Слышал, - отзываюсь я.
- Я никогда не видел настоящих имперских солдат! А ты видел?
- Не знаю, - говорю я, - может и видел.
- Садись ужинать, - говорит Шельда.
Мне она сейчас нальет в миску и принесет в кровать.
- А как ты думаешь, Хед, скоро у нас тут будет война? - не унимается Тьяден.
- Их всего двадцать, - тихо говорит Шельда, - с ними войны не будет.
- Тогда зачем они здесь?
- Охранять границу, если надо - сообщить. Они все каторжники, Тьяден, держись от них подальше.
- Откуда ты знаешь?
- У них клеймо.
- Какое клеймо?
- Ешь лучше, а то остынет, - Шельда явно не настроена разговаривать, и мальчик умолкает, недовольно сопит, ковыряя ложкой в тарелке. Он вообще всегда слушает сестру, даже удивительно, может от того, что кроме нее у него больше семьи не осталось.
Сегодня на ужин пшенная каша с тыквой и густой яблочный кисель - Шельда принесла мне, поставила рядом.
- Спасибо, - говорю я, и мне кажется, что она вздрагивает.
- А знаешь, Шельда, - Тьяден ненадолго замолчал, шмыгнул носом, - их главный, Арек, завтра утром к нам зайдет. Он лекаря спрашивал, и я сказал, что лучше тебя и не найти.