Моря не было видно, скрытое за грядой дюн, оно напоминало о себе мощным рокотом накатывающих на пляж волн. В ночной тишине это дыхание воды было слышнее, чем днем.
-- Ты веришь хотя бы во что-нибудь? -- с неожиданной злобой в голосе спросил Антуан, -- или я не один такой выродок, который не верит ни во что, кроме вот этого, -- он поднял над головой почти пустую бутылку виски.
-- Верю? -- бессмысленно повторила за ним Ноели. Она почти не пила в этот вечер, но ее пьянило ощущение счастья от всего происходящего. Антуан впервые привез ее в свой загородный дом на побережье, и они провели здесь три дня, наслаждаясь тишиной, неторопливыми прогулками вдоль моря и уютной замкнутостью общего мирка. Хотя Ноэли и казалось все время, что ее спутник был с ней более холоден, чем всегда и необычно отчужден, она, счастливая их близостью, списала это все на усталость от последних сумасшедших недель, когда он работал, чуть ли не ночами, и они почти не виделись. Ей нравилось в этом месте все. И небольшая вилла с просторным холлом, несколькими жилыми комнатами на втором этаже и задним двором с бассейном, и окружающий ее редкий сосновый лес, спускающийся прямо к дюнам и широкому пляжу за ними. И, конечно же, море, живое и необъятное. Она с энтузиазмом готовила простенькие блюда, болтала не о чем, а сама представляла, насколько замечательно будет приехать сюда летом, недели на две, когда можно будет купаться, загорать, под защитой дюн и заниматься любовью, будучи скрытыми от любопытных взоров немногочисленных соседей. В эти дни она часто улыбалась своим мыслям, пропуская мимо ушей слишком уж резкие высказывания Антуана. Ей было хорошо все эти три дня и, еще не успев уехать, она уже мечтала о возвращении в эти места. Поэтому, немного помолчав, она уверенно ответила Антуану:
-- Я верю в приметы, особенно в хорошие, -- улыбнулась и, протянув руку, нежно пригладила его растрепавшиеся волосы. Он дернул головой, и резко поднялся.
-- Ну, то-то, все во что-то верят, -- он потянул ее за собой. -- Пойдем, тебе завтра ехать.
Напоминание об отъезде огорчило Ноэли, впереди у них была целая ночь, и она не хотела думать о расставании до утра. Но, решив не сердить Антуана, сделала несколько шагов за ним, но вдруг вырвала свою руку:
-- Погоди минутку, я хочу вернуться сюда, -- она озорно улыбнулась, -- я сейчас монетку в море брошу.
Не обращая внимания на раздраженное восклицание Антуана, она поднялась на дюну, и, спустившись на пляж, подошла к влажной полосе на песке. Достав из кармана джинсов мелкую монету, она, размахнувшись, кинула ее в море. Слабо блеснув в лунном свете, монетка с тихим всплеском упала недалеко от берега.
-- Все, теперь мы точно приедем сюда еще раз, -- весело сказала Ноэли своему пьяному спутнику пока они шли по сосновому леску к дому. Антуан молчал всю дорогу и уже совсем у дома он отхлебнул немного виски из горлышка бутылки и, резко взяв за плечи, развернул Ноэли к себе лицом. Она запрокинула голову для поцелуя, закрыв глаза.
-- Нэл, -- тихо сказал он, -- Нэл, ты больше сюда не приедешь... со мной.
-- Что? -- переспросила Ноэли, открывая глаза и стараясь разглядеть в темноте его лицо. Он уже отпустил ее и быстро шагал впереди по дорожке, к освещенному дому. Ноэли еле успевала за ним.
-- Что ты сказал? Что?-- спрашивала она его спину.
У лестницы, ведущей к парадному входу виллы, он резко остановился:
-- Я хочу сказать, что у нас все было прекрасно эти полтора года, но это не может так длиться вечно. Нам надо расстаться.
Ноэли молчала, пытаясь осознать услышанное, а когда, наконец, его слова мерзкой улиткой вползли в ее сознание и застыли там, она поняла, что с трудом пытается сдержать слезы.
-- Антуан, -- всхлипнула она.
-- Только не надо этих сцен, -- раздраженно отмахнулся он, поднимаясь на крыльцо. -- И не говори мне, что ты ничего не замечала. Нам уже невыносимо скучно вместе, мы же не знаем, куда девать время, проводим его в постели, лишь бы убить еще час. Неужели ты этого не видела? Наши отношения выдохлись, скисли, а мы еще делаем вид, что это просто старое вино, а не мерзкий уксус, -- Антуан ухмыльнулся высокопарности своих слов. И эта усмешка как будто оборвала нить, сдерживающую какую-то пружину в Ноэли. Ее лихорадочно трясло, так, что она не могла выговорить ни слова. Какая же она была дура, принимая равнодушие за усталость, безоглядно веря в его загруженность на работе. Пока она почти не ощущала душевной боли от потери человека, которого любила все это время, боль придет потом, а сейчас ей был нанесен страшный удар обиды, от которого даже высохли слезы. Она не поднялась за ним к двери:
-- У тебя есть кто-то? -- едва сдерживаясь, спросила она.
-- Какое тебе дело? -- равнодушно отмахнулся он. -- Я не хочу больше быть с тобой, вот и все.
-- Слепая идиотка, -- сказала Ноэли ровным голосом, --- я не хотела видеть, мечтала, думала, как мы с тобой... --- тут вдруг все картины их потерянного будущего, жестоко и ярко пронеслись у нее в мыслях. -- Негодяй, -- прошипела она.
-- Что? -- оглянулся Антуан. -- Не надо истерик, можно подумать, тебе впервой с кем-то расставаться. Брось, ты не школьница, и я -- не твоя первая любовь. Я сразу говорил тебе, чтобы ты не фантазировала ничего насчет нас, я не создан для длительных отношений, детка.
Он уже открывал дверь и заходил в дом, а Ноэли все еще стояла у лестницы, сгорбившись, обхватив руками плечи, будто ей был нанесен настоящий физический удар. Говорил, он всегда говорил.
-- Ты, ты... Как ты можешь так спокойно мне говорить об этом? -- она с трудом произносила слова.
-- Ну, должен тут кто-то сохранять трезвость рассудка. Пусть это буду я. Пьяный в стельку, -- и он рассмеялся своей удачной, как ему казалось, шутке.
И тут Ноэли закричала:
-- Ты? Да кто такой ты без меня? Жалкий репортеришка! Бездарный фотограф! Я сделала тебя тем, что ты есть! И ты смеешь указывать мне на дверь, негодяй! Да тебя убить за это мало, подлец! -- она все повышала голос, находя успокоение в выкрикивании угроз и ругательств, не замечая, как в рядом стоящем домике, где жили кухарка и сторож, включился свет.
Антуан сбежал с лестницы и, схватив Ноэли за руку, силой втащил ее в дом. Но как только он отпустил ее, она быстро пересекла холл и вышла на задний двор к бассейну, ей хотелось на воздух, словно близость Антуана в замкнутом пространстве дома душила ее. Она продолжала кричать:
-- Я нашла тебе в твоей заштатной газетенке! Я давала тебе идеи для репортажей, я... -- она захлебнулась собственным криком.
Антуан угрожающе произнес:
-- Прекрати орать, разбудила людей. Ведешь себя, как базарная торговка.
Он не мог не признать, что все, что в гневе выкрикивала сейчас Ноэли, было правдой. Когда-то она увидела его снимки в одной из газет, и взяла никому не известного фотографа в крупное издательство, поручая ему интересную и очень выигрышную работу. Она сделала его тем, что он есть сейчас: популярный фотограф, состоятельный человек. Когда их многолетние рабочие отношения переросли в романтические, он не возражал, позволяя Ноэли любить себя, как Пигмалион любил созданную им Галатею, но он устал от нее. Конечно, на душе его скребли кошки, он понимал, что ведет себя как свинья. Наверное, и напился сегодня больше обычного, чтобы, наконец, сказать ей все, порвать с ней. Но она... Как сразу в утонченной, эффектной женщине проснулась баба, самка, теряющая своего самца. Она была сейчас некрасива, даже уродлива и он с отвращением на лице отвернулся от Ноэли. Та же, не в силах больше справляться с болью жгучего оскорбления, вдруг схватила небольшой цветочный горшок, стоящий на невысокой балюстраде у выхода и запустила им в Антуана. Тот стоял к ней спиной у края бассейна, держась за поручень лесенки ведущей в искусственно-синюю воду, когда получил удар в висок. Горшок же упал в бассейн, подняв фонтан сверкающих брызг. Удар был скользящим и Антуан лишь пошатнулся, прижав руку к виску, между пальцами показалась кровь.
-- Ты ненормальная, -- обернулся он к побледневшей и разом поникшей Ноэли. -- Чуть не убила меня. Убирайся отсюда! Вон! -- произнес он глухо.
Та стояла, не в силах пошевелиться, потом медленно, как сомнамбула, повернулась, вошла в дом, пересекла холл, и вышла через парадный вход. В сторожке все еще горел свет. Она подошла к двери подземного гаража, открыла ее. Удивляясь точности и выверенности собственных движений, она вывела свою машину и, даже не оглянувшись на дом, обогнув его по подъездной дорожке, выехала на неширокую местную трассу, ведущую к скоростному шоссе.
Антуан слышал, как она открывала гараж, заводила машину, потом слышал удаляющийся шум мотора. Ноэли уехала. Внезапно сильное опьянение взяло свое, он присел на корточки на бортике бассейна, глядя на дом. И все же он сделал это. Он свободен. Свободен от угнетавшего его чувства унизительной признательности этой нелюбимой им женщине, от необходимости изображать любовь. Конечно, первые несколько месяцев их романа он был влюблен, даже очень сильно, но это быстро прошло, оставив гнетущее ощущение неспособности отказать ей. Теперь он свободен, ему хотелось крикнуть от радости и он резко выпрямился.
Он был очень пьян, его шатнуло, ноги заскользили по мокрому бортику бассейна и, не удержавшись, он упал в воду, ударившись окровавленным виском о выступ лестницы.
***
Вернувшись в свою городскую квартиру, Ноэли отключила телефон, выключила мобильный и почти сутки провела в темноте, за зашторенными окнами, не вставая с узкого дивана в гостиной. Боль обиды и горечь потери не оставляли ее, но силы постепенно возвращались, да и не могла она себе позволить такую роскошь, как отдаться полностью своему горю. Поэтому утром она поднялась, и отправилась на кухню, сварить себе кофе. После нескольких глотков натощак ее чуть не вырвало, и эта естественная реакция организма помогла ей очнуться. Она раздвинула шторы, и прежде чем отправиться в ванную, включила телефон, который тут же зазвонил. Некоторое время она стояла над аппаратом, считая звонки. Когда их стало больше десяти, какая-то дикая, иррациональная надежда шевельнулась в ней, и она подняла трубку.
-- Алло, -- раздался в трубке мужской голос.
-- Да, --- ответила она, откашлявшись.
-- Я могу поговорить с мадам Ноэли Берте?
-- Это я, -- механически ответила Ноэли.
-- Я комиссар Жерон, криминальная полиция департамента К***. Я не мог дозвониться вам вчера целый день.
-- Телефон не работал, -- ответила она, -- что вам нужно комиссар, у меня мало времени, -- она почувствовала, как дурнота от голода и переживаний последнего дня снова одолевает ее.
-- Вы знакомы с мсье Антуаном Рево?
-- Да, -- ей стало больного от одного упоминания имени Антуана.
-- Когда вы видели его последний раз? -- продолжал спрашивать комиссар.
-- Позавчера, поздно вечером... кажется, -- она не могла сейчас точно сказать, сколько времени провела, погруженная в свои переживания.
-- Где это было?
-- В его доме, в К***... -- она вдруг почувствовала страх, -- с ним что-то произошло?
-- Как долго вы были в его доме? -- Будто не услышав ее вопроса, продолжал полицейский.
-- Три дня, -- машинально ответила она.
-- Не произошла ли между вами ссора за это время?
-- Что? Я... Ничего подобного, --- ей вдруг показалось унизительным рассказывать что-либо этому постороннему мужчине. -- В чем собственно дело?
-- Дело в том, что мсье Рево мертв, и мы подозреваем, что он был убит. А двое свидетелей показывают, что вы были здесь накануне, и между вами произошла ссора. И вы, мадам Берте, угрожали покойному. Нам необходимо допросить вас, пока как свидетеля. Вам придется вернуться...
У Ноэли все закружилось перед глазами, и в центре черной, стремительно уносящей ее воронки обморока, она увидела, как сверкает в лунном свете брошенная монетка, но всплеска она так и не услышала.