Rollant : другие произведения.

Аюми

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Что даст любовь - горечь. Что заберет - все. Что оставит - пустырь. Кто пойдет на такое - ни один. И все же, ничего больше этого нет. P.S. Год из жизни обычного пятнадцатилетнего школьника, который никогда не собирался становиться астронавтом, но отправился в один конец к звездам.
  Эпизод первый.
  
  Мисаки Мэй посвящается...
  
  
  Третий год средней школы. Рио Номура волок свое, начинающее взрослеть, угловатое по-подростковому тело в серое, угрюмое строение учебного заведения.
  
  Только середина недели. Как далеко до субботы. На самом деле, я понятия не имел, что делать в эти два дня предстоящего отдыха. Поем и буду лежать, залипая в ютуб, убивая свой мозг и 65 часов выходных. Но почему я так жду этого времени? Ведь оно ничем не отличается от ненавистного провождения в школе. Как смешно: половину жизни мы проводим в страдающем ожидании второй половины, а вторую - в томительном страхе наступления первой. Боже, мне всего пятнадцать лет, а рассуждаю, как шестидесятилетний старик. Разве в моем возрасте не полагается наслаждаться жизнью юного мальчика? Те, кто это придумал, по-моему, понятия не имеют ни о наслаждении, ни о жизни тем более. Будто в пятнадцать повседневная серость может иметь отличный от другого времени цвет.
  
  - Эй, Номура-кун! Ты бы морду сделал попроще. - меня окликнул Като Ёсида, мой одноклассник. Он смеялся с моей задумчивой физии, а по его оклику я понял, что уже вплотную подошел к цитадели образования и в очередной раз удивился, как нырнув в свои мысли на перекрестке у дома, я вынырнул у самой школы в сознание. Вообще не запомнил дороги. Двадцать минут жизни прошли вне моего восприятия. Но почему я всегда выплываю в эту убогую реальность? Как здорово было бы погрузиться в мысли на перекрестке, а пробудиться в окружении двух красивых сестричек. Многочисленные эзотерические учения, типа "трансерфинга реальности", вроде бы, учили штукам подобного толка и, невероятно, давали даже практические советы. Простая суть, вкратце, заключалась в том, чтобы погружаться в правильного рода мысли и представления, и через какое-то время ты очнешься в бассейне на собственной вилле, или чего ты там напридумывал. Пока, правда, удавалось погрузиться только в испражнения собственного ума. Одно радует - утонуть невозможно.
  
  - Ты чего сонный такой? Всю ночь на фотки Мидзуми-сан передергивал? - Ёсида ослепительно засмеялся. Меня дико раздражала его глупая пошлость. И тупые школьные шутки. Хотя, Като Ёсида и был школьником. Как и я, впрочем. Просто это последний обладал сознанием нудного старика, не выносящего детство. На самом деле, я жестоко завидовал своему другу. Его беззаботной легкости и способности по-настоящему жить и смеяться с самых глупых вещей. Ведь, по сути, не существует ни хороших, ни плохих шуток - есть только искренний смех. Натико Мидзуми была первой красавицей в классе, а может быть и во всей нашей школе. В начале этой недели она сделала фотосет для школьного конкурса, и мне выпала невероятная возможность распечатать ее фотографии на глянцевой фотобумаге. Мидзуми участвовала во всевозможных кружках, соревнованиях, до кучи являясь старостой немалого класса. Даже такой женщине времени не хватало реально. До сих пор понятия не имею, как отважился броситься на амбразуру и, случайно услышав, предложить на ее грустный вздох:
  
  "- Мидзуми-сан, я могу распечатать твои фотографии: у меня салон фотопечати возле самого дома."
  
  Камикадзе не выдавали парашют, отправляя героев в последний полет, мне - не выдали даже бы самолет.
  
  "- Ты правда можешь?" - красавица с удивлением подняла бровь. Это "ты правда можешь?" прозвучало для меня настолько сомнительно, будто безногого инвалида отправляли на Эверест. Хотя, на самом деле, Натико Мидзуми была просто искренне удивленна такой неожиданной помощи, а точнее, моему предложению.
  
  " - Пустяки. Сегодня же отдам фотографии: день распечатать - и завтра они уже будут в твоем распоряжении полном."
  
  В каком твоем распоряжении, че ты мелешь-то? Выражаешься, как какой-то пижон из позапрошлого века! - прокричал я в уме, но имел такой уверенный вид, что наша прекрасная староста обворожительно улыбнулась и протянула мне в руки флэшку.
  
  " - Рассчитываю на тебя, Рио-кун." - от ее лучистой улыбки я думал под землю уйду, но четкими движениями принял флэш-накопитель с файлами фото, прижал к груди и склонился в легком поклоне. Мидзуми весело хохотнула. Мой бог, она меня по имени назвала, реально помнит его! - стучало в висках, но я хладнокровно улыбнулся в ответ и строгой походкой пошел к своей парте. Да с такой холодной рожей тебе не учиться надо, а в покер в оффлайне играть. И не важно, что салон фотопечати находился вообще на другом конце города от меня, в часе езды. Когда на следующий день мы с Ёсидой забирали фотографии, он с огромным удивлением смотрел, как я кладу несколько фотографий нашей одноклассницы в отдельную папку и прячу в недрах своей школьной сумки. Я сам понятия не имел, зачем мне целый десяток повторных изображений Мидзуми, а оглушительный хохот Като на улице, после этой сцены, ничуть не придавал лишнего понимания.
  
  - Если хоть кто-то узнает о фотках, я тебя просто порву, ты понимаешь? - мой взгляд свирепо пробуравил Ёсиду, от которого тот немного смутился, но очень быстро оповестил всю улицу своим дурацким, но искренне-честным смехом, и понесся по лестнице в школу. Не сомневаюсь, что он будет держать язык за зубами: банально испугается самой Натико, но я даже представить не мог, что будет, если такой факт каким-нибудь образом вскроется. Прослыть маньяком и извращенцем на весь класс та еще перспектива, тем более, я пользовался неким уважением в школе у одноклассников за хорошую учебу и больше всего - за свой взрослый вид умудренного жизнью глубокого старика. Людям казалось, будто этот парень и правда взрослее своего возраста и знает нечто такое, что известно за пределами первых пятнадцати лет бытия. Но ничего, естественно, я не знал. Не знал даже того счастья и радости юной жизни, которые испытывали мои школьные товарищи. Этот бесценный опыт проходил мимо меня и от этого было немного грустно.
  
  Я шел по школьному коридору в направлении класса, когда увидел ее. Аюми. Аюми Симидзу. Позже, из школьного списка узнал, что Симидзу пишется с помощью кандзи "чистая вода", а Аюми - "прогулки". Она была прибывшей - только в начале этого учебного года к нам поступила. Вроде как ее родители постоянно переезжали с места на место и Симидзу приходилось переходить из школы в новую школу. В нашем классе над ней сильно издевались. Не совсем понятно за что: может за ее тихий забитый вид; может за то, что была новенькой; может за то, что на следующий год она уйдет в новую школу и перестанет быть напоминанием скотской природы мучителей; может за то, что любому, даже малому обществу, всегда нужен козел отпущения для сплочения своих крепких рядов и здоровости атмосферы. А может просто за хирургическую повязку, которую она носила на левом глазу...
  
  Не знаю почему, но сейчас, при ее виде, огромный коридор невероятно сузился до одного лишь очертания ее силуэта - я не смотрел ни на что больше. Весь просвет туннеля закрыла хрупкая фигурка очень маленькой девочки. Туннеля? Аюми неслась в моем направлении словно поезд, хотя она шла крайне тихо и медленно, будто плыла. Солнечные лучи из окна справа, ломая безжалостно свои прямые чистые линии, каким-то фантастическим образом отражались, пробиваясь из-за нее, рассеивая свой свет по всему контуру девушки, от чего сама ее фигура погрузилась будто во тьму и я не мог разглядеть даже лица - видел только, как она прижимает обеими руками к груди какую-то папку. На несколько секунд я был поражен такой игре света и всего образа в перспективе, но из-за полного отсутствия в коридоре яркого солнца и того, что единственным источником освещения была девушка впереди, на какой-то момент мне стало не по себе. Благо, внезапно свет в конце туннеля наконец показался: идиот Хирохито, мой одноклассник, поставил сзади подножку Симидзу и она полетела на пол. Весь линолеум осенним ковром покрыли листы А4, вырвавшись на свободу из папки. Девушка приподнялась на коленки и начала их собирать в изначальный приют. Я тоже упал возле нее на колени и стал подбирать листья, краем глаза отметив, что они были сплошь покрыты красивым почерком, видно хозяйки. Из стройной кучки иероглифов на одном из листов мне удалось даже выхватить целых два предложения - "Он обнял ее сзади тихонько. Зачем нужно столько платить за недостижимое счастье?" Аюми, похоже, прочитала по моему взгляду, что я успел что-то прочитать на одной из страниц.
  
  - Пожалуйста, отдай. - тихо сказала она, а ее правый глаз, не скрытый повязкой, на четверть наполнился чистой водой. Она, кажется, готова была и правда заплакать, но сдержалась в последний момент. Видимо, эти листки очень многое значили для нее и она боялась продолжения издевательств. Я поспешно протянул ей столбики кандзи, запечатленные на бумаге. Аюми живо встала, крепко прижав к груди тонкую папку, и быстрым шагом ускорилась к выходу из коридора.
  
  - Симидзу-сан! - крикнул я ей вдогонку, но девушка только решительнее освободила меня от своего присутствия в этой унылой обители.
  
  Я медленно встал. Хирохито, который ржал на весь коридор после своего нехитрого трюка, удивленно заткнулся при виде моей мрачной и перекошенной рожи. Мне нестерпимо захотелось вмять это существо в стену и освободить его рот не только от смеха, но и зубов. Которые я совершенно не собирался помогать ему собирать по всему полу, в отличие от ее белых листков. Конечно, ничего такого я и близко не сделал, только представил так явственно, что по трансерфингу получил бы сразу зачет.
  
  - Дебил. - зло кинул я Хирохито, когда проходил в класс мимо него.
  
  - Сам дебил! - вроде бы, он собирался что-то добавить еще, но звонок лишил меня возможности это услышать.
  
  Новая ученица не пришла на урок. И на следующий - тоже. Весь день я был мрачнее тучи и не обращал внимания даже на подколы своего друга Ёсиды. Валяясь дома вечером на кровати, я разглядывал фотографии Натико Мидзуми, но все мои мысли были о девушке с повязкой на левом глазу. Раз за разом прокручивал в голове эпизод в коридоре и под конец даже протянул воображаемой Аюми фотографию, словно письменный лист. Но ее никто не принял...
  
  
  Эпизод второй.
  
  
  Вчерашние переживания настолько меня зацепили, что я даже забыл отдать Мидзуми ее фотографии. И сегодня, после первого же урока, я сразу поспешил к ней на перемене.
  
  Натико Мидзуми сидела за партой и, по всей видимости, повторяла задание на дом. Ее роскошные волосы водопадом струились по руке, которой она подперла свою щеку, и разбивались о плечико, как о скалу, обдавая шелковой россыпью учебники с партой, плескались совсем рядом возле меня. Если я и не мог утонуть в собственных измышлениях, то в этой волне густых, темно-русых волос одноклассницы, имел все шансы реально погрузиться на дно. Боясь, как бы потом действительно не всплыть где-нибудь в не самом приглядном виде, я тихо кашлянул, обратив на себя внимание старосты.
  
  - О, Номура-кун! - белоснежная улыбка Мидзуми отвлекла меня наконец от ее манящей прически. Очень вовремя: я и правда уже начинаю выглядеть подозрительно. Вот так становятся маньяками, интересно?
  
  - Мидзуми-сан, я принес твои фотографии. Еще вчера сделал, прости что забыл их отдать. - я суетливо полез в сумку и передал папку с портфолио девушке.
  
  - Номура, ты правда все сделал? Ты не представляешь, как меня выручил. Огромная тебе благодарность. - Натико, открыв папку, начала перебирать и рассматривать глянец. - Какое прекрасное качество!
  
  - Ты просто очень красивая. Ты бы и на оберточной бумаге выглядела бы потрясающе. - я чуть не поперхнулся: сам не представляю откуда набрался смелости выдать такое. По-моему я высказал вслух свои мысли. Оберточная бумага?! Хорошо хоть не туалетная ляпнул.
  
  - Номура-кун... Очень приятно, - Натико Мидзуми наградила меня еще одной обворожительной улыбкой. Я понял, что долго так не протяну, чувствуя, как начинаю краснеть. Ее улыбки, словно 12-дюймовая корабельная артиллерия, навылет пробивают даже мою безжизненную рожу профессионального покерного игрока.
  
  - Вот, возьми себе на память одну фотографию. - и староста протянула мне одну из ее коллекции, там где она была запечатлена с такой же убийственной улыбкой, как и сейчас. Быстро срастив, что две улыбающиеся Мидзуми, на фотографии и в живую, от меня и мокрого места не оставят, я очень поспешно прижал ее личико с фото к груди, будто действительно закрыв ей амбразуру. "Спасибо, у меня такая уже есть" - чуть не сморозил ваш покорный слуга, но вовремя спохватился и со всем смущением произнес:
  
  - Спасибо огромное, поставлю в рамочку дома. - моя улыбка в ответ, похоже, вышла настолько нелепой, что Натико даже засмеялась, как колокольчик.
  
  - О, ты покраснел наконец-то.
  
  Я действительно был крайне смущен, и, пытаясь скрыть жар на щеках, неловко отвел в сторону взгляд. Туда, в самый конец класса, где у окна на последнем ряду стояла парта Симидзу. Парта выглядела одиноко и пустовала. Аюми не пришла на первый урок. И на втором, видимо, ее тоже не будет - вот-вот раздастся звонок. Все мое благодушие точно смахнуло рукой, словно бы что-то вспомнив, я повернулся к Натико и спросил:
  
  - Мидзуми-сан, прости, у тебя есть список нашего класса?
  
  Список класса содержал весь перечень учеников, номера их телефонов и домашние адреса.
  
  - Хочешь узнать мой адрес и наведаться в гости? - Натико ехидно улыбнулась, а я, походу, опять перешел в лице к кумачовым цветам, - Ну-ну, я шучу. В гости я и сама тебя как-нибудь приглашу, а номер телефона, думала, у тебя и так мой вроде бы есть.
  
  - Да не... эээ... Мне у Аоки-куна надо "плейстейшн" забрать. Давал еще месяц назад - до сих пор не отдал. Вот хочу прямо к нему домой нагрянуть: надо узнать где гаденыш живет...
  
  - Да ты же вроде не играешь в виртуальные игры. Ну, я, по крайне мере, так думала, - Мидзуми еще раз загадочно улыбнулась, давая понять, что такое вранье, как мое, так очевидно и даже мило, но не стала меня добивать окончательно и, достав список из своей школьной сумки, передала его мне, - Вот, держи, отксерокопируешь на перемене.
  
  - Спасибо большое, да мне записать просто адрес. Я ща, быстро.
  
  Я и правда с невероятной живостью поспешил за свое учебное место и, положив список на парту, быстро начал вести пальцем по именам. Естественно мне не нужен был Аоки-кун и его ареал обитания. Никакого "плейстейшена" у меня не было никогда: родители не имели денег на подобные "глупости". Хотя, я очень мечтал о игровой приставке еще два года назад - мне купили старенький ноутбук для учебы. С чего Натико взяла, что я не интересуюсь виртуальными играми? Наверняка это все из-за моей вечно слишком серьезной рожи, будь она не ладна. На строке с Мидзуми палец ненадолго остановился... но сейчас мне не нужен был даже ее адрес. Я настойчиво повел свой перст дальше по списку и, на самом дне, нашел то, что искал. Аюми Симидзу.
  
  На следующей перемене Ёсида пытался уничтожить меня своим сверлящим взглядом:
  
  - Поверить не могу! С каких пор вы с Мидзуми-сан настолько прекрасно общаетесь? - его возбужденное лицо так и прыгало возле меня.
  
  - Да ничего мы не общаемся. Я просто сделал ей фотографии, ты забыл что ли? - я насилу пытался отбиться от его хари, которая была от меня уже чуть ли не в метре.
  
  - Да-да, я все видел. Как вы весело щебетали и Мидзуми-сан даже смеялась. Очевидно она смеялась с тебя. Тебе ничего не светит братан. Прости, но кто еще тебе такое сообщит, как не твой друг. - Ёсида наконец отлип от меня и с довольной рожей залез на свою парту, закинув ногу на ногу вальяжным движением.
  
  - А я о чем говорю. - выдохнул я, удовольствовавшись тем, что он отцепился.
  
  - Ты не расстраивайся братан. Ты не совсем пропащий. Мог бы, например, закрутить с такой, как Симидзу. - Като эта шутка, похоже, показалась невероятно веселой и он загоготал своим невыносимым смешком.
  
  - О чем смеемся мальчики? - Кимико Ямада, близкая подруга Мидзуми, подкралась незаметно, и от ее внезапного голоса сзади, Ёсида так перепугался, что свалился с парты прямо на пол. Теперь была очередь смеяться Кимико. Удивительно, как эта очень милая девушка внешне, смеялась таким же утробным, леденящим душу смехом, как и мой друг. Такое поразительное расхождение картинки и звука порождало нешуточный диссонанс у окружающих, но никто ни разу не осмелился намекнуть Кимико на эту особенность, а сама она, к несчастью, за собой ничего подобного не замечала. Я тоже ничего не стал говорить: Ямада и в бубен может жестко заехать. Это она внешне такой ангелочек, однако в средней школе занимала два года подряд первое место в городе по кендо. Ёсида поднялся с пола, отряхнулся, и деловито, как ни в чем не бывало, изрек:
  
  - Да я говорил, что такому, как Номура, красивые девчонки, вроде вас с Мидзуми-сан, никогда не светят, а вот с такой, как Симидзу, он мог бы и закрутить.
  
  - Симидзу? Кто это? - Кимико с интересом нахмурила бровь.
  
  - Новенькая.
  
  - Новенькая? Фу! Нет, наш Номура-кун достоин гораздо большего. Симидзу, фррр... - Кимико вовсе не театрально аж перекосило от отвращения при упоминании о Аюми. До чего же непривлекательной показалась она мне в этот момент. Вот это лицо под стать ее смеху. От таких разговоров мне стало так отвратительно и не по себе, что я даже почувствовал легкую волну тошноты. Ничего не говоря, я встал, взял свою сумку и вышел из класса.
  
  - Эй, братан, ты куда? Ты че, реально обиделся, братан?! - Ёсида пытался меня остановить, но последнее, что я услышал был неприятный голос Ямады.
  
  - Ты правда перегнул палку с этой Симидзу. Как так можно? Номура-кун же твой лучший друг! Мозгов у тебя действительно ноль...
  
  В смешанных чувствах выйдя из школы, я взял велик Ёсиды и покатил. Пусть поищет баклан, поволнуется. Идти на последний урок мне решительно не хотелось - видеть весь это класс. Этот класс без Аюми. Пусть и с Натико. Конечно, Като был прав: с такой, как Мидзуми, мне ничего не светило. У нее был целый косяк ухажеров из старшеклассников, очень крутых ребят, где я был бы даже не в конце, а за списком. Весь класс тайно сох по школьной красавице, и моя персона - в этом числе. Еще два года назад я и мечтать не мог вот так свободно общаться с Мидзуми, как это было сегодня. Но, как и всегда в этой жизни, как только ты приближаешься к объекту мечты, словно в злую насмешку, все выглядит совершенно не так, как представлялось во влажных фантазиях: конфетти не летит из одного места, и даже с трудом вспоминаешь, к чему ты так сильно стремился все это время.
  
  В числе настоящих ухажеров Натико Мидзуми я был бы на последнем месте, как Аюми в списке моих одноклассников. Но все мои мысли последние пару дней были почему-то вовсе не о прекрасной старосте - красавице с фотографий. Они были о девочке с повязкой на левом глазу. Я не мог понять совершенно, что так поглотило весь мой мыслительный аппарат. Аюми училась уже как месяц вместе со мной - с начала учебного года. И весь этот месяц я ее абсолютно не замечал. Для меня она просто была пустым местом, как и для всего нашего класса. Даже откровенные издевательства над ней и смешки просто сухо фиксировались на периферии внимания. Конечно, я так был поглощен вечно мыслительным поносом о самом себе, что даже времени подумать о Мидзуми-сан выкраивал не всегда. Где уж такому ослу было заметить тихую новую ученицу. Если у Аюми был закрыт повязкой всего один глаз - у меня, похоже, оба шара были залеплены наглухо. Глаза - зеркало души - гласило известное выражение. Мне же, вместо зеркала, походу выдали кусок мутного пластика. И все же, не много ли рефлексии на столь крохотное создание в 155 сантиметров от пола? Я видел со всей очевидностью, что мысли об этой девушке проходят рябью на самой поверхности сознания, и дальше просто мыслей они не уходят, не погружаясь до уровня чувств. Хотя, здесь уже можно было начинать волноваться, ведь пенетрация этого второго защитного поля восприятия выводила напрямую к силовому ядру, то есть - душе. Но я отлично знал, что у меня там нет ничего в принципе - чистое поле и голимая пустота. Некуда было пробиваться через столько мертвых слоев. Сам же, неожиданно возникший у меня интерес к нашей новенькой ученице, я строго интерпретировал для себя, как зуд непонятного. Дискомфорт, который испытываешь, например, при столкновении с головоломкой, который не пройдет, пока ее не решишь, или не подсмотришь ответ. Я просто мельком заметил, как что-то золотом блеснуло в траве - надо всего-лишь поднять, успокоиться, что это обычная блестящая пробка, и кинуть обратно. Мне надо только проверить...
  
  Накрытый снова потоком словесного мусора, я, как обычно, не заметил, что прикатил в западную часть города. Туда, где жила Аюми Симидзу, если верить школьному списку. Оказавшись так неожиданно здесь, меня подернуло поволокой сомнения от того, что я делаю. Здесь рядом был небольшой парк для отдыха, где в тени имелась возможность перевести дух от теплого весеннего солнца и собраться с мыслями. Что я здесь правда забыл? Вот же болезный: дурная голова покоя не дает всему организму. Ничего, сейчас вон на лавочке передохну пять минут - надо быстрее обратно валить, пока Ёсида не спохватился за велик. Вот клоун, еще бы очнулся в ее двери стуча, не дай бог правда встретить...
  
  Я рассеял очередную липкую конструкции мысли, с удивлением обнаружив, что единственная лавочка в парке уже занята.
  
  - Ты?
  
  
  Эпизод третий.
  
  
  -Ты?
  
  Внезапно возникший передо мной образ знакомой фигурки пригвоздил меня за метр от лавочки. Темная волна челки рассыпала на мгновение несколько прядей и через пару просветов этого черного бриза, луч ее взгляда порезал на куски всю мою плотную завесу тумана из мыслей. Что происходит? Это она? Нет. Это она. Звенящая пустота в голове, которой я не слышал, наверное, с пятилетнего возраста, оставила меня беспомощно посреди этого парка. Маленькая Аюми сидела на скамье, а я возвышался на несколько футов над ней, словно гора. Но, кажется, эта гора родила мышь, как в рассказах Плутарха, хотя, попытайся я выразить поэтически этот момент - мне бы лучше подошла насмешка Горация. Сетчатка глаза Аюми, сконцентрировавшая сейчас весь фокус внимания на моей безжизненной форме, настолько переворачивала всю перспективу, что казалось - это она взирает на меня с неимоверных высот своего трона, а я пытаюсь вжаться в бескрайнее, но такое тесное небо. По-моему, мне стал понятен слабоумный Икар, погоревший на солнце: чудак просто бродил по земле и внезапно встретил вот такое создание.
  
  На самом деле тоже остро захотелось прыгнуть на велосипед и поскорее валить в облака, если б только не этот парализующий электрошокер на лавочке. Не смешно, если честно. Это, пусть и короткое, но еще большее ошеломление, чем с первой той встречи на листьях, уже через две секунды приносило раздражение от собственного глупого вида.
  
  Зачем ты так смотришь? Ненормальная - своим лазером в этот раз распорола обшивку на всю глубину и прошла в двух сантиметрах от сердца. Куда ты целишься, по жизненно важным местам? Наивная - у меня там нет ничего. Конечно, ничего напридуманного мной во взгляде Аюми Симидзу не было совершенно, но поток подобных фантазий помог восстановить обладание над собой и принес немного спокойствия.
  
  - Да, это я, Номура. Не ожидал тебя просто здесь встретить. - Несмотря на всю бурю мысли и образов в моей голове, внешне - мой односложный ответ через десять секунд после вопроса оставлял впечатление скорее умственно отсталого человека. Вспомнив, что и первый раз вел себя весьма заторможенно, я решил полностью сосредоточиться и показать ей всю силу своего интеллекта.
  
  - Рио Номура? Пишется как "превосходный" и "чистое поле"?
  
  - Ага. - глупо вымолвил я, отметив, внезапно, после ее слов, что "чистое поле" в моем имени это просто пустырь, и как этот превосходный пустырь удивительно отражает суть моей личности. Ну хоть что-то во мне превосходно.
  
  - И что ты здесь делаешь, Номура? - Слава богу она немного приглушила свое излучение. Завитки длинных волос играли на легком ветерке, перекрывая немного ее жгучий взгляд, рассеивая таким образом чрезмерное давление в одной точке.
  
  - Нуу... вообще я ехал к тебе.
  
  - Ты ехал ко мне и не ожидал меня встретить? - ее взгляд перешел теперь в откровенную заинтересованность. Да, вот что я называю давить интеллектом...
  
  - Ага. То есть, нет. Нуу... не ожидал встретить тебя в парке прям здесь.
  
  - А где бы ты хотел меня встретить? И зачем вообще этого хочешь? - кажется ветерок опять начинает стихать...
  
  - Да ничего я не хотел! Эээ... ну то есть хотел, да... просто проезжал мимо твоего района, думал может зайти к тебе, там, домашнее задание передать, узнать, почему ты не посещаешь уроки... - меня начало одолевать конкретное раздражение. Раздражение от своего идиотского вида и непонятного рода смущения. Хотя, раздражение - это, наверное, хорошо: оно поможет держать концентрацию и выдерживать зрительный контакт подобного уровня. Но последние слова я произнес так тихо, уставившись вниз и разглядывая ее кукольного размера ботинки, не решаясь все же поднять взгляд, боясь, что никакого раздражения не хватит закрыть просветы ее чудесных черных волос.
  
  - Домашнее задание? Мне? - такой же тихий голос Аюми силой, но ласково поднял мой подбородок, заставив посмотреть ей прямо в лицо.
  
  - Ну да, а что здесь такого? Ты - моя одноклассница, как не зайти? Может с тобой что-то случилось, может ты заболела? - последнюю фразу я бросил решительно, широко посмотрев в ее детское личико, освещенное предательски в этот момент солнечным светом, погубившего глупого летуна с самодельными крыльями. Лучше бы я не смотрел.
  
  - Да ничего. Просто ко мне никогда никто не заходил передать домашнее задание. Или узнать не заболела ли я. - невероятно сложно было выдерживать игру хрусталиков даже одного ее глаза своими двумя. Я благодарил бога за то, что второе зеркало ее души находилось в небоевом, зачехленном состоянии. Что ж это за душа у нее такая, от которой трясет, как в промышленном рефрижераторе? Я снова отвел взгляд куда-то в район ее ног. Что конечно, не могло не быть не замеченным:
  
  - Ты постоянно отводишь свой взгляд. Я некрасивая - я знаю, на меня неприятно смотреть. - Аюми тоже посмотрела куда-то задумчиво вдаль.
  
  У меня на секунду потемнело в глазах. Видимо, моим восковым крыльям точно так же пришло свое время - я повалился со своего неба... на скамейку возле нее.
  
  - Наоборот, дурочка. - Последнее, похоже, я так нечленораздельно прохрипел, что она не услышала.
  
  Некрасивая? В тот момент, когда солнечные лучи, пробившись все же через кроны деревьев, осветили все ее трогательное лицо вместе с прядями черных волос, разбросанными до самого ее маленького чуть курносого носика, лучи моего взгляда наконец прорвались сквозь мутные разводы душевного пластика и я смог ее разглядеть.
  
  Я никогда не видел никого красивее Аюми Симидзу. Но это была совершенно нездоровая, болезненная красота. Невероятная красота заходящего солнца, потрясающего мгновения, та красота, которая существует в тот самый момент, когда ты понимаешь, что уже через миг ее не станет, как и того, кто ее наблюдает сейчас. И на пороге своего небытия и полной утраты, ты отчетливо видишь, что ничего прекраснее этого нет. Это не имело ничего общего с совершенной красотой Натико Мидзуми. Красотой, застывшей в собственной вечности, красотой, к которой можно спокойно вернуться через тысячу лет - она будет здесь, красотой, которую можно спокойно покинуть. Фотографии Мидзуми я мог разглядывать часами, пока от них уже не становилось тошно и я долго еще не мог к ним приблизиться. На Аюми мне, наоборот, хотелось взглянуть хотя бы одним глазком нестерпимо, но уже через несколько секунд этого сеанса становилось натурально больно физически. Я просто боялся посмотреть на нее, в страхе, что Аюми через секунду рассыплется от самого моего взгляда, а если она рассыплется и я не смогу ее больше увидеть, то в следующую секунду лучше рассыпаться мне, потому что после такого - тебе не на что больше смотреть. Все это пронеслось в голове за считанные доли секунды.
  
  Фантастический бред! Как такое возможно? Еще два дня назад для меня в принципе не существовало никакой Аюми Симидзу - сегодня пять минут пообщался, разглядел на свою голову.
  
  Отчаянно захотелось дать ей по шее за подобные фокусы. Но прикасаться к ней было еще страшнее, чем даже смотреть. Да нет, чушь какая-то, вот напридумывал. Сейчас спокойно на нее посмотрю... а потом и по шее получит.
  
  Я со всей решительностью стал поднимать свой взгляд от ее обуви и скользить выше. Как можно быстрее и уверенно преодолел участок обнаженных ног до юбки школьного платья, вскарабкался вверх. На руках весь поход остановился. Удивительной красоты тонкие линии ее маленьких рук покоились на коленях. В правой она держала легко карандаш и, кажется, всю мою суть. Такое ощущение: брось она сейчас кусок этого грифеля - и я сорвусь за ним быстрее собаки. Надо продолжать подъем на вершину! - вопили остатки гордости, но разум трезво возражал, что это небезопасно и на сегодня восхождение лучше закончить. В душе разгорелась драма почище полотна "Эверест" Кормакура, но слава небесам, выход быстро нашелся. На коленях Аюми, под рукой с карандашом, была известная папка: столбики кандзи и несколько зарисовок. На одной из них была изображена красивая девушка, сидевшая будто на подоконнике и глядевшая вдаль, как ее создатель сейчас.
  
  - Ты рисуешь? - я оживленно сказал, радуясь, что можно зацепиться за нейтральную тему.
  
  - Да так, немного. Это только наброски. - Симидзу смущенно закрыла папку.
  
  - По-моему, очень здорово получается. Я правда в искусстве спец небольшой. - отличный комплимент от сверхразума, да - треснул я себя мысленно и быстро, по-воровски взглянул на нее.
  
  Аюми сидела совсем рядом со мной - с той стороны, где она носила повязку. И с этого ракурса на нее вполне спокойно можно было смотреть. Удивительно, но именно с этого вида, закрытого марлевой вкладкой, она имела человеческое лицо. Наверное, все потому, что каждый из нас носит вместо лиц безжизненные куски тряпичного полотна. Но только у нее это просто бинт. И когда она поворачивается своей настоящей живой стороной, смотрит на тебя - хочется вообще завернуться до ног, словно мумия, и укрыться в своей гробнице подальше.
  
  - Ну и чего ты так смотришь? - Аюми неловко отвернулась от моего пристального взгляда, взмахнув волосами и закрыв весь свой облик черной копной. На секунду мне даже представилось, что она покраснела. Обратная сторона луны не предназначалась для взоров.
  
  Да мать вашу: то че не смотришь, то чего ты так смотришь. Что нужно делать конкретно: можно чуть послабее инструкции?
  
  - Вот сама от меня отворачиваешься. Я известный урод - ты тут Америки не открыла, но можно было и не так откровенно показывать. - я закинул страшную провокацию, самому стало не по себе до чего я так быстро дошел, но неимоверно хотелось, чтобы она повернулась и еще раз на нее посмотреть.
  
  Аюми, и правда, слегка развернулась ко мне - повязка будто бы потемнела и приняла строгие очертания. Довыделывался дурагон - последнее что мне подумалось. Но невероятно: эта девочка слегка улыбнулась, свободно откинулась на скамье и, открыв папку, заводила карандашом, склонившись к эскизу. Поразительно, десять минут - а я все еще здесь. Интересно: она действительно улыбалась несколько мгновений назад или мой слабый мозг уже не выдерживает настолько прозрачных линий ее красоты, искажая их прямоту? Или от такой резкости заслезилось в глазах и известный оптический эффект окрасил ее губы в улыбку...
  
  - Ты правда ехал, чтобы справиться обо мне? - ее маленькая рука корректировала рисунок, а кусочек бинта на лице и узор чуть спутанных на ветру темных волос - были единственной границей между нами в этот момент. Слегка колышущиеся на ветерке черные локоны, как ритмы волнующей музыки, вошли в непонятный резонанс с чем-то неизвестным во мне, чуть заметными движениями покосили всю раму моего ментального панциря - мне так захотелось убрать рукой ее волосы, переступить пунктирную линию.
  
  - Правда. Ехал со всей решимостью. На самом деле я всего-лишь хотел увидеть тебя. Не знаю зачем. Но так и не решился в последний момент. - Во рту невероятно все пересохло, слова начали застревать на губах, но еще одно слабое дуновение ветра.
  
  - Симидзу-сан, я хотел тебе просто сказать...
  
  Карандашик перестал танцевать на бумаге в такт волосам, Аюми повернулась ко мне. Ее голова была немного наклонена на бок, будто бы для того, чтобы лучше видеть меня, но от таких наклонов - раму окончательно повело и блеск ее взгляда легко прошел через огромные щели в конструкции. Там нет ничего, нет, не иди...
  
  В последний момент перед чем-то таким, чем-то мучительным и неизбежным - раздалась грубая трель мобильника на весь парк, моментально отвязав ее темные струны от моей центральной нервной системы.
  
  Ёсида кретин.
  
  - Алло...
  
  - Номура-кун, куда ты пропал?! Прикинь, у меня велосипед кто-то украл! Всю стоянку облазил!
  
  - Да не кричи ты, баклан. У меня твой велик. Мне тут сгонять по-быстрому нужно было. Жди возле школы, я сейчас буду. Не ори говорю.
  
  Звонок Ёсиды будто за шкирку резко вытянул меня из черного омута, но когда я уже оседлал двухколесного друга, все же обернулся на этот пронзительный отсвет ее теплого взгляда и с легким волнением произнес:
  
  - Симидзу-сан, а завтра ты придешь в школу?
  
  - Да.
  
  
   Эпизод четвертый.
  
  
  Короткое "да", как черты ее аккуратного ротика, сузило поток размышлений для меня на весь оставшийся вечер. Уже дома, полностью успокоившись, и глядя с кровати в окно на темное, цвета ее волос, небо, с постепенно проступавшими на нем вспышками звезд, я пытался понять, что произошло со мной в ту короткую, как это "да", встречу. Удивительно, но большую часть жизни мы не видим никакого неба над нами, даже не подозреваем о его существовании. Однако, в редкий момент, вроде такого, перед тобой, внезапно, открывается прекрасный лик холодной луны, в обрамлении иссиня-черной копны ночного бесконечного неба. Глубина появления небесной красавицы так завораживает и притягивает твое естество, что подарив ей всего 10-15 минут твоей жизни и немного внимания - вот уже весь ее образ сияет в иллюминации звезд, лишь только ветер челкой из облаков закрывает на мгновение чистый свет ее лунного облика. Как там, где еще десять минут назад не было ничего, ты оказываешься в присутствии этого совершенства? Как постепенно перед тобой открывается ее красота? И что, если дать ей еще немного бесценного времени и сделать два шага навстречу? Увидеть обратную, закрытую сторону строгого личика, приблизиться к сиянию звезд в ее волосах. Встать с жесткой кровати своих представлений и выйти через окно ограниченных глаз. Но температура мерцания безделушек в ее волосах - полтора миллиона градусов цельсия, а на обратную сторону нельзя взглянуть с безопасной кровати - только из безмолвного мертвого космоса. Это будет последний твой взгляд.
  
  Месяц назад никакой Аюми не существовало, чуть меньше месяца - появилось смутное концептуальное знание, что она существует. Несколько дней назад ее образ проступил из небытия школьного коридора и поставил уже с первых минут на колени. Еще немного - и темное небо ее локонов приоткрыло холодную красоту полумесяца, стыдливо прикрытого руками врачей. Аюми постепенно проявлялась передо мной, но вся ее красота была давно развернута здесь и сейчас, лишь мой дискретный ограниченный ум мог постигать ее малыми порциями, не в состоянии по скудному траффику, забитому глупыми мыслями, пропустить настолько тяжелой картинки. В час по чайной ложке, но как по мне: я летел со скоростью света. Вот только ради чего? Задохнуться в черном сиянии ее небесного свода, истлеть в короне ее тысячи солнц, или... или это все просто гормоны пубертатного возраста мальчишки пятнадцати лет? Или это непобедимая человеческая природа открытий и стремления к непостижимому космосу? Какой мальчишка не мечтает стать астронавтом, и как бесконечно далеки в этом возрасте небесные планеты девчонок. Что будет, когда это хилое тело в хрупкой оболочке ума войдет в орбиту ее разрушительных чувств? Кто увидит этот летальный исход, какова научная польза такой премии Дарвина и разве я не узнал уже больше, чем нужно?
  
  Мысли о бескрайнем космосе растворили сознание и я не заметил, как заснул прямо под открытым ночным небом, если не считать только разделявшего нас стеклопакета в раме окна. Но после всего, что произошло между нами вчера, эта граница была настолько прозрачной, будто одежда этих современных айдолов, мимикрирующих под фальшивые звезды, которыми моя любимая никогда бы себя не украсила. Хотя, небесная Мальвина успела за одну ночь кокетливо перекраситься из брюнетки в праздничного цвета лазурь и ласково щекотала мои веки ладошкой из солнечного потока, пробуждение было неприветливо по-земному:
  
  - Рио-кун, вставай, в школу проспишь! Боже, ты что, опять спал одетым?! Сколько раз тебе говорила! Даже кровать не расправил... - Вот и появление Карабаса. Вибрации маминого голоса, как грубые нити бездушного кукловода, потянули все мои сонные конечности и бесформенной куклой подняли в сидящее положение.
  
  - Ну ма. Я специально. Чтобы в школу собираться быстрее. Не тратить лишнее время.
  
  - Я те дам лишнее время, ты смотри бизнесмен. Пятнадцать лет - у него времени нет. Допоздна просто не надо засиживаться - тогда утром на все время будет хватать. Быстро умываться и завтракать!
  
  Никогда не мог понять: зачем мамы постоянно транслируют и кидают в своих близких эти тяжелые нудные блоки, состоящие не столько из слов, а из одних интонаций, которыми можно не то что разбудить спящего человека, а мертвого в школу собрать. И каким образом набор простых звуков может вытряхивать тебя из кровати и отправлять черт знает куда? На переговоры с террористами и в горячие точки посылают не тех людей очевидно, но как утро может быть чем-то хорошим с таким к тебе обращением? Я и учебу разумеется не полюбил из-за этого, как собака Павлова безошибочно связав нехитрый набор рефлексов в одну прямолинейную нить. Убогое утро, ну что, что ты можешь мне предложить? Я с трудом разлепил в ванной один глаз, пытаясь нанести зубную пасту на щетку, а не куда-нибудь на бачок унитаза, рискуя погибнуть потом еще под одной суггестивной дубиной. Посмотрел одним глазом в зеркало на свое заспанное лицо. Отражение всколыхнуло ответной реакцией всплеск на поверхности подсознания и вернулось откликом знакомого имени. Аюми. Сон сняло, как рукой. Бездушная электрика рекламируемой зубной щетки Орал-Би не совершала столько тысяч возвратно-вращательных движений в минуту, как моя обычная щетка сейчас. Моментально приведя себя в порядок, я пеликаном проглотил завтрак и чмокнув маму в щеку перед уходом, отчего она даже заметно смутилась, вылетел в открытую дверь нового дня.
  
  Вы знали, что утро может быть настолько прекрасным? Настолько, что даже Пьеро забывает сценарий своего грустного образа. А голубоволосая красавица с утра ничем не хуже вечерней принцессы, стоит только взглянуть - ее солнечная улыбка ослепляет глаза. Конечно, один лишь вопрос: много ли ты вообще знал красавиц за свои короткие полтора десятка земных оборотов? - Честно? Вообще не был знаком, но хочу узнать как минимум одну мне известную... Поймав себя на мыслях о новенькой однокласснице, я испытал небольшие нотки неловкости. Как-то странно было осознавать, что всего лишь одно упоминание в голове об Аюми и возможность ее увидеть сегодня могли производить такие невероятные фундаментальные сдвиги, что утром, вместо искреннего желания кого-то убить, я лечу в школу вприпрыжку, улыбаясь, как идиот. Господи, и вот этого, словно ударенного по голове кирпичом дурачка, окружающие всерьез считают не по годам сформированной личностью? Страшнее всего было признаться, что причина столь пугающих метаморфоз была какой-то девчонкой. Ну нет. Кирпичу еще можно простить, но не девчонке уж точно. Может и правда вшатать себе строительным силикатным - подчистить улики? И все же, утро и настроение были настолько прекрасными, что я готов был простить не только мир за его грубые утренние пробуждения, но и себя за отдельные слабости.
  
  Но как это обычно бывает, когда хорошее неизбежно сменяет плохое, а плохое - хорошее, мне не удалось в тот день пообщаться с Аюми, несмотря даже на то, что она пришла, как и обещала вчера. И в последующие две недели между нами не состоялось ни единого разговора. Сложно сказать почему, но для этого не было никакой, даже малой возможности: когда все на перемене доставали свои бэнто на завтрак или собирались перекинуться парой слов, Аюми абсолютно незаметно исчезала куда-то из класса, а после уроков растворялась в пространстве будто бы по звонку. Похоже, по собственному желанию ее невозможно было выловить совершенно, а внезапные столкновения с ней были подобны дорожному происшествию, или... Или, если она сама этого не захочет, но с чего ей такого хотеть? К концу второй недели, после нашей короткой той встречи в парке, мое настроение опустилось до полного нуля, которое я конечно никак не хотел признавать в порочной связи с Симидзу и ее влиянии на меня. Вот еще, никогда не общался - сейчас начну переживать, что какой-то ребенок, напяливший форму средней школы не будет кромсать меня своим взглядом и ломать аккуратные полочки моих скупых чувств игрой своих волос на ветру. Паршивое настроение, в нем есть даже что-то хорошее: когда весь день вечное серое утро - не страшен подъем и поход в школу, а через долгое время, уже с трудом и неверием вспоминалось то чудесное исключение, тот вечер и парк, где были мы с ней... За две недели апатии уже успело вырасти целое поколение под землей, никогда не видевших солнца, и только редкие старые мысли пытались напомнить, что ввергло нас всех во тьму подземелий, но им верили все меньше и меньше.
  
  Очередной унылый серый день в школе. Даже урок по химии и цветные опыты по смешиванию различных веществ не могли раскрасить моего настроения, которое сегодня было особенно скверным. Плюс к этому примешивалось непонятное напряжение и сосущее чувство под ложечкой, источник которого я точно определил в громком смехе Хирохито и его собрата по разуму. Понятно, что сейчас в скорбном храме моего состояния, любой смех выглядел особенно неуместным и напрягал, но в этот раз предчувствие не обмануло. Хирохито, с трудом выдерживающий долгие нудные уроки естественных наук, сейчас, на перемене, давал выход своему напряжению. Взяв пробирку с раствором медного купороса, смешанного, судя по его зеленому цвету, с солевым, он делал вид, что чокается коктейлем с соседом по партам - Икуми и подносил раствор к самым губам, якобы для того, чтобы выпить. Внезапно, что-то посетило его неуёмную голову: он развернулся на 180 градусов назад и сделав вид, что кидает пробирку, крикнул:
  
  - Эй, новенькая, лови!
  
  Аюми, сидевшая на задней парте, успела только поднять свою голову. Идиотская шутка, видимо, заключалась в том, чтобы напугать человека ложным броском, но само движение руки было не ложным, а вполне натуральным, и добрая половина купороса оказалась на белой школьной блузке Симидзу, ее повязке, лице. "Ой" - осилил вымолвить Хирохито, но увидев какими зелеными пятнами и разводами пошло лицо и одежда Аюми, начал снова сотрясать разводы моего пантеона совсем уж раскатистыми невыносимыми звуками.
  
  - Симидзу, ты чего это в камуфляже пришла, даже лицо разукрасила, на войну что ли собралась? - к его смеху теперь присоединился Икуми сосед. - А с глазом что? Потеряла на фронте в боях? - теперь уже смешки прокатились по классу.
  
  Я с невероятным интересом наблюдал за Аюми. Неужели возможно терпеть даже такое? Что представляла вся ее жизнь и какой частокол из уродов выстраивала на всем пути этой девушки, когда на ее лице меньше эмоций и чувств, чем на подтеках химического раствора? Но это же не правда. Я видел чувства в ее взгляде тогда - в них было больше жизни, чем во всем ее окружении. Пусть мы все - подобно дешевой картонной декорации для нее, но я помню его - этот взгляд, в котором чувствовал себя живым даже я. Аюми слегка повернулась - и сейчас вновь глаза наши встретились. Снова эти щемящие переливы корежат грубый метал моего естества, но что-то не то, сейчас что-то не так. Ее взгляд, словно ребенок, маленькая девочка, стоит на огромном ветру в ураган перед моим убежищем у самого входа. Что же ты там стоишь и почему, почему такой виноватый взгляд у нее, когда это я трясусь в бессилии в своем глухом бункере по ту сторону шторма? Радужка единственного глаза Аюми, ее зеркала, задрожала. Невозможно было это увидеть, невозможно было не списать на вечные искажения пресловутого стеклопакета из отчуждения, разделяющего людей. Но я увидел ту дрожь, вибрацию, которая в моем бункере начала все сотрясать лютым тремором, как-будто ураган всегда был внутри меня, а не вне. Я готов поклясться - она смотрела так, точно чувствовала себя неловко и виноватой, что именно я вижу ее в таком состоянии. Я, который в реальности являлся такой же частью всего этого стада, смеявшегося над ней. Как боксер, пропустивший сильный удар, она наконец опустила подбородок - челка шелковым платком скрыла весь ее облик. И по изменившемуся положению ее головы я увидел такой родной уже листик с кандзи на парте под ней, весь в разводах, словно израненный. Что это, она плачет? Тяжелые изумрудные капли падали из под челки на лист и разбегались по нему зелеными кляксами, пытаясь ухватить хотя бы пару строчек, как я в нашу первую встречу. Нет - это сама неорганическая природа истекает в слезах от этой картины.
  
  Я почувствовал, как и мои глаза стали наливаться кровавым туманом. Аюми, ты очень сильная, очень. Но я - нет. Я слаб: прости, не могу. Казалось, тяжелые торсионы расправили это угловатое, сжатое тело, подняли: легкий хлопок по плечу Хирохито, повернись - мой кулак вмял его подбородок в самый ворот куртки, а ворот потащил дальше на дно и воткнул все его тело в рядом стоящую парту. Все заходило ходуном - на парте в первую очередь вместе с держателем и штативом, голова Хирохито подверглась дополнительной бомбардировке - пробирка слетела с держателя, как фугасная болванка щелкнула его по макушке и ярким цветом растеклась почти по всем волосам. Фукорцин - заметил я характерный малиновый цвет. Присел на корточки рядом с поверженным одноклассником, решительно обновившим свой имидж.
  
  - Что, нравится издеваться над слабыми девочками? Ты так неровно к ним дышишь, что смотрю уже даже стал краситься в нежные розовые цвета. Запомни Хирохито: девчонки взрослеют намного быстрее парней, и если хочешь им соответствовать - веди себя подобающе, взрослее чуть что ли.
  
  После этой тирады, я, как ни в чем не бывало, поднялся и сел за свою парту, воткнув глаза в ковалентные связи на странице учебника по химии, раскрытого в непроизвольном порядке. Хирохито тоже встал и навис где-то на периферии моего зрения сбоку чуть сзади. В классе стояла гробовая тишина. Внешне я сосредоточенно буравил взглядом учебник, но в душе молил бога, чтобы Хирохито меня ударил - и тогда его атомы никакие связи уже не сошьют никогда. Люди мрачных подземелий весьма страшные, когда выходят на свет. Но в этот момент раздался звонок и в класс вошел наш учитель - Миномото-сэнсей. Миномото-сэнсей был солидным мужчиной за пятьдесят и придерживался очень строгих консервативных понятий. Увидев малиновую шевелюру Хирохито - он разразился угрожающей речью:
  
  - Хирохито Тэкеши, позволь объясниться, что за вид? Ты у нас теперь поп-звезда? Химия, я так понимаю, тебе больше не интересна? Чтобы на моих уроках тебя в таком виде не было, сегодня же твоим родителям позвоню!
  
  После слов "поп-звезда" в классе послышались те же смешки, как над Аюми. Беспринципной публике было все равно, кто выступал жертвой. Хирохито подавленно собрал свои вещи и покинул урок. Миномото-сэнсей проводил его, а потом и весь класс своим испепеляющим взглядом.
  
  - Так, что за смех в классе? Представление кончилось - урок уже начался. Вон - один Номура сидит с учебником готовится, вот с кого берите пример.
  
  Я обернулся, украдкой посмотрев на последнюю парту. Аюми там уже не было. Только несколько пятен на парте - крови зеленого цвета, говорили о том, что здесь было ранено какое-то неземное создание.
  
  
   Эпизод пятый.
  
  
  Эпизод с Хирохито произошел в пятницу - я успел хорошо провести выходные, но уже утром в понедельник внутренний голос сообщил, что просто так эти игры в "бойцовский клуб" Финчера не закончатся. Предчувствие в таких делах никогда не обманывало - это встречу с симпатичной тебе девушкой можно две недели бесплодно прождать, а здесь все, как часы: после уроков, Хирохито Тэкеши уже ждал меня на лестнице у главного входа. Ну что ж, воронок подъехал, хорошо все вещи при мне - я похлопал по ремню школьной сумки.
  
  - Номура, пройдем за школу к площадке, поговорим. - голос Хирохито звучал крайне деловито и сухо. Из него и правда вышел бы замечательный особист.
  
  - Братан, я с тобой. - мой друг Ёсида, шедший со мной, заметно напрягся, но был решителен, как никогда, прекрасно понимая в чем суть разговора.
  
  - Нет Като-кун, нам с Хирохито вдвоем поговорить нужно. - Тэкеши одобрительно кивнул головой.
  
  - Братан?
  
  - Всё, давай! Я позже тебе позвоню. - отрезал я нарочито грубым голосом, не терпящим никаких возражений, и развернувшись к Ёсиде спиной, уверенно зашагал в направлении к спортивной площадке.
  
  - Ты - отличный друг, Номура. Правильно сделал, что не стал сюда впутывать своего товарища. - Хирохито дружески шуршал гравием по правую от меня руку. Мы шли, словно два старых приятеля. Удивительно, как часто между мужчинами возникают такие теплые, уважительные отношения перед взаимным кровопролитием.
  
  - Мы бы тоже могли подружиться. Знаешь, никогда не поздно. - я посмотрел Тэкеши в глаза и расплылся в идиотской улыбке.
  
  - Все твои шуточки. Ничего, это скоро пройдет. Вон - двигай за раздевалку.
  
  Тривиально, но за углом нас ждали еще двое парней, вернее, две здоровых детины - старший брат Хирохито плюс какой-то приятель брательника, так же из старшеклассников очевидно.
  
  - Не переживай, драться будем один на один. - сразу успокоил меня мой несостоявшийся друг.
  
  Не вопрос, я так сразу и понял - это просто твоя группа поддержки, чего мне переживать? Непонятно, правда, зачем этот аншлаг, когда один Хирохито, самый сильный парень в классе, восемь лет занимающийся каратэ, совершенно спокойно способен прояснить школьнику моего нескладного вида чего в реальности стоят его бойцовские навыки. Неужели он боится меня? На секунду это даже польстило, но такая толпа "зрителей" абсолютно уничтожала всю доверительную обстановку, случившуюся между нами еще две минуты назад. Если можно конечно говорить про доверительные отношения с одноклассником, который обрился почти наголо и выглядел весьма угрожающе, как якудза и полный бандит. Хотя, новая прическа шла ему с полной определенностью: строгое лицо Хирохито приобрело еще более мужественные черты.
  
  - Слушай, тебе очень идет новая стрижка. - попытался сказать я как можно приветливее, но после случая с фукорцином, это звучало весьма издевательски. В доказательство чему - мне прилетела увесистая оплеуха в лицо. Да, в отличии от девочек, парни не особо жалуют комплименты о своем внешнем облике. Особенно от других парней, что поделать. Но все-таки здорово, что Тэкеши состриг свою розовую шевелюру - еще бы со стороны кто-то увидел, как Номуру за раздевалкой жестоко избивает девчонка, или, не дай бог, какой-нибудь эмо-бой. Впрочем, кого я обманываю? Злые девчонки не опускаются до примитивного и честного рукоприкладства, а ранят намного сильнее и изощреннее, обещая глазами того, о чем ты никогда не узнаешь. Хороший боец еще может пробить тебе печень, но тем, кто способен развалить твое сердце - не нужно для этого даже прикладывать рук. Я вспомнил Аюми, и то, как бесстрастна была она в тот момент. Мне стало крайне спокойно - я посмотрел прямо в глаза Хирохито:
  
  - Знаешь, я не собираюсь драться с тобой. Можешь бить, сколько угодно.
  
  Все происходящее здесь предстало для меня в настолько мелком и незначительном виде. Понятно, для чего это Хирохито - уязвленная гордость для всего повод прекрасный, но мне нечего было доказывать, нечего было даже сказать. Тогда, под воздействием ярости и адреналина, закисью азота взорвавших кровь в тесной камере сердца, я готов был уничтожить этого парня, но сейчас, в спокойной обстановке, все это казалось абсолютно нелепым. Я все равно получу, так зачем эти глупые игры? Она даже бровью не повела тогда в окружении враждебного полного класса, так чего же я боюсь в присутствии всего трех школьных мешков?
  
  - Дерись!
  
  Сильный удар в солнечное сплетение согнул меня пополам. Потемнело в глазах и на секунду стало трудно дышать. Дыхание сперло, но даже близко не так, как на лавочке в том самом парке, который мне уже не забыть никогда. Рядом с ней от смятения вообще вздохнуть невозможно, здесь - столько воздуха, что можно надуть еще сотню шаров. Не беспокойся, я понял твой посыл Хирохито, ведь ты так угрожающе смотришь. Но твой взгляд лишь холодит немного в печенках, когда ее потрошит все твои внутренности. Ты можешь отбить мне всего пару органов там, где она оставит в руинах все твои чувства. Ты хочешь унизить меня и заставить выглядеть крайне неловко - да это мой родной дом, когда я смотрю на нее. Я очень польщен свиданием, что ты мне устроил, и даже был немного взволнован, но если мне назначит встречу за школой та девушка, которая сейчас в моих мыслях, вот только тогда мне станет по-настоящему страшно.
  
  Я выпрямился после удара, как молодая ива, после порыва сильного ветра, и с каких-то высот настоящего духа спокойно смотрел на одноклассника. Хирохито сам почувствовал некую непонятную неопределенность во всей развивающейся сцене у раздевалки, будто с каждым его ударом я становился только сильнее, когда по логике должно быть совершенно обратное. Своим непротивлением насилию, мне казалось удастся создать разряжающую атмосферу, но она приняла, наоборот, огромное напряжение и стала оказывать сейчас существенное психологическое давление на моего оппонента. Желваки заходили у него на лице, он будто-бы мучительно соображал, стоит ли бить дальше - еще больше растить этого монстра. Брат Хирохито с приятелем, стоявшие чуть поодаль, похоже, тоже оценили всю сложность данной ситуации, и поспешили на помощь.
  
  - Да чего ты на него смотришь? Бить надо. Вот так!
  
  Чудовищный удар моментально сбил меня с ног. Я попытался встать, но смог лишь облокотиться спиной о строение. Вот значит как бьют ребята постарше. Что же творят тогда девушки в этом возрасте, страшно даже представить. Добивают ли они своих жертв? Новый град ударов обрушился на мою пытливую голову, прошел весенним дождиком по плечам, в слабую грудь постучали. И сколько же смелости нужно, чтобы открыться в общении хотя бы с одной, когда я так закрыт сейчас даже в контакте с парнями. Их кулаки, лишь каждый второй пробивал мои прижатые к голове руки - как это слабо. Против ее взгляда вообще нет смысла в жалких предплечьях. Ты не в состоянии его остановить, не можешь поднять даже глаз от ее ног в ботиночках детского вида. Тяжелый удар с ноги потушил на секунду ее волнующий образ. Вот как можно перевести дух хоть на мгновение. Больно, действительно очень больно, но все равно десять минут пролетают здесь незаметно. Мои губы разбиты, распухла щека, язык с трудом помещается... но и со здоровым ртом я не мог тогда ничего ей сказать. Со здоровым зрением я не мог на нее, как следует, посмотреть. А здесь - даже заплывший глаз не мешает взглянуть в лица тем, кто так примитивно добивается внимания от меня и пытается отвлечь от нее мои мысли. Через алмазную сетку капилляров убитого глаза я бросил взгляд промеж двух мельтешащих возле меня фигур на Хирохито. Тот, с огромным волнением наблюдавший за избиением и не принимавший участия, закричал:
  
  - Ну все ребята, хорош!
  
  Ребята, похоже, пришли в себя после этого возгласа и прекратили молотить мою несчастную голову, которую я слабо пытался закрыть хоть немного руками. Удовлетворившись работой, оба молотобойца направились к школе. Брат хлопнул по плечу Хирохито, проходя мимо, но тот продолжал стоять с потрясенным видом возле меня. Весь его взгляд излучал огромное сожаление и чувство вины, словно говоря: прости Номура, я не хотел, чтобы так получилось. Его перекошенные страданием тени лица сказали мне более, чем достаточно. Насколько все-таки это хороший и добрый парнишка в душе, насколько была нелепа ненависть к его глупым выходкам. Я попытался улыбнуться, сплюнул чего-то красного полный рот, и медленно произнес, обратившись по-доброму к однокласснику:
  
  - Все нормально Тэкеши. Ты мне тоже тогда на удар не ответил - теперь квиты. Я не хочу с тобой драться, но если еще тронешь Аюми Симидзу - сам с повязкой будешь ходить.
  
  Хирохито кивнул, и судя по разгладившимся чертам лица, с чистым сердцем побежал вслед уходящему брату.
  
  Я сидел, оперевшись спиной о шершавую стену. Кажется, это была женская сторона раздевалки. Интересно - Аюми переодевается здесь на уроках физры? Совершенно невозможно было представить ее раздевающейся: это маленькое хрупкое тело девочки, которому, казалось, только школьная форма придает хоть какие-то тяжесть и вес. И как этот, сущий ребенок на вид, обладал такой силой духа там, где я потерял самообладание уже на первых минутах? Но сегодня я держался достойно. Ты не видишь Аюми, но я был молодцом. И с радостью ощутил, что хоть в чем-то немного смог приблизиться к ней, почувствовать малую часть того, что она. Невероятно, я даже ощущаю сейчас бегущий по щеке раствор купороса: все лицо увлажнилось и что-то ручьем капает прямо на руки. Поднес ладони к глазам. Это всего-лишь кровь. Красного, багрового цвета. Ничего общего с ее изумрудным оттенком: насколько, все же, мы из разных миров. На секунду мне так захотелось, чтобы Аюми увидела сейчас в столь жалком виде меня, избитого в мясо, поняла, что она не одна в этом пустом неласковом мире. Удивительно, но на этой мысли, чьи-то шаги хрустящей вибрацией звука отразились за углом раздевалки и, через секунду, женская фигура выросла надо мной, закрыв собой весь солнечный свет.
  
  Это была Кимико Ямада. Моя одноклассница. Но не та, которую я хотел бы увидеть. Еще в начальной школе считали, что Хирохито и Ямада отличная пара. Они, и правда, много времени проводили вдвоем, ходили на каратэ, и даже их родители имели промеж себя хорошие отношения. На один миг показалось, что Ямада тоже пришла посчитаться со мной за Хирохито и теперь мне сделалось реально не по себе.
  
  - Номура? Ты почему здесь сидишь? У тебя в крови все лицо! - Кимико уменьшилась вдвое, согнувшись надо мной и пытаясь что-то рассмотреть во мне промеж ручейков псевдораствора.
  
  - Да все норм, ты чего? Шел вот, давление что-то поднялось, кровь носом пошла, присел отдохнуть. - я вновь изобразил свою идиотскую, на все виды жизни, улыбку. Но сейчас, с разбитым ртом, она как у Джокера, выглядела пугающе-отвратительно. Одиозный клоун, как и я, тоже когда-то пытался шутить, но, похоже, и там никто не оценил его юмора.
  
  - Вижу, что кровь пошла носом. И бровями смотрю. Это тебя Хирохито так отделал, я не права? - Кимико недовольно прищурилась. Поразительно, как проницательны женщины во всех вопросах, где мужчина выглядит не в лучшем свете, если не сказать жалко. Как она так быстро узнала?
  
  - Да вовсе не Хирохито, с чего ты взяла? Хорошо, скажу так и быть. На самом деле я подкрался с обратной стороны женской раздевалки: за девочками хотел подсмотреть, а они меня выловили и избили. Почему вы девчонки такие жестокие, а Ямада-сан?
  
  - Всё твои шуточки. Тебе срочно нужно в медкласс, вставай провожу. - Кимико подала мне свою руку. Потрясающая красота, тонкие линии пальчиков и нежность ладони совершенно контрастировали с тем фактом, что в этой руке даже деревянный боккэн легко мог бы снести голову любому противнику на занятиях по кендо, а в реальной жизни тем более.
  
  - Да нет, какой медкласс?! Не дай бог еще учителя в таком виде увидят - мне тогда всё. - я никак не хотел запачкать ее протянутой белой ладошки своей окровавленной хваткой и сделал попытку подняться. Но Кимико быстро осадила меня, уперевшись легко одной рукой мне в плечо, когда во второй показался платок и начал собирать в себя кровь, убирая с моего лица следы бордовых разводов. В ее простых действиях было столько уверенных, точных движений, но в то же время столько теплоты и заботы. Она обходилась с платком так изящно, будто с мечом. Удивительно, как эти вещи в ее обращении способны не только выпускать кровь наружу, но и прятать обратно. Затаившись, я покорно протирал своим разбитым лицом ее маленький кусочек ткани в руке, но так как он давно пропитался моей красной жидкостью и стал второй кожей, она словно гладила меня, как котенка. В довершение, Кимико наложила мне пластырь на раскроенную бровь. Откуда он у нее? Следствие, наверное, ее спортивных занятий, а может хобби такое: спасать бездомных котят и несмешных клоунов в свободное время.
  
  - Ну как? Защитил бедную девушку от Хирохито? Чувствуешь себя, наверное, как рыцарь на белом коне. - Кимико смотрела на меня жалостливо, но эта жалость была с откровенным чувством досады.
  
  - Чувствую себя, скорее, как конь. Вернее, как побитая кляча. Единственный рыцарь в нашей школе, Ямада-сан, это ты. Прости, мой белый цвет потерялся. - я кивнул на поплывшую в вишневых пятнах белизну школьной рубашки, но цветение сакуры хорошо в любой форме. Затем снизу вверх посмотрел в чистые карие глаза Кимико, оседлавшей меня. Ее лицо было так близко, что каштан ее роскошных волос собирал и впитывал кровь с моей разбитой скулы. Пусть лучшее из меня останется на твоих волосах, Кимико. Тот, кто настолько жалок, что не в состоянии даже носить легкую тяжесть непробиваемого доспеха твоей красоты и участия, вряд ли достоин платка, утопившего весь свой узор в комке гемоглобина этого слабого тела...
  
  - Вставай Буцефал. - стройные линии ее чудесной фигуры распрямились над моей переломанной грудой. Прикосновение ее пятерни обняло мою руку и с невероятной легкостью поставило меня на конечности.
  
  Какая же сила скрыта в тебе, Валькирия, ты потерялась? Я пока еще жив - ты рано пришла. Тем более с такого позорного боя трупов не забирают. Неизвестно зачем, может для моей безопасности, Ямада решила проводить меня до главного выхода из школьного комплекса. Моя рука осталась в теплом женском объятии, залив всю линию судьбы ее нежной ладони кровавым ручьем, словно судьбы наших предков в середине двадцатого века. Идти с ней за руку было столь волнительно и приятно, в ее пальчиках я потерялся, как малый ребенок. И вместе с тем, в столь близком присутствии этой девушки, по телу разливалось полное умиротворение и спокойствием заполняло недра опустошенной души. Упади я сейчас - и она потащит меня, точно плюшевого зайца за лапу, старую и потрепанную, но самую дорогую сердцу игрушку. Явись она на 20 минут раньше - и двое бивших меня лежали бы с проломленными черепами еще до того, как ее платок начал собирать кровавую жатву.
  
  - До завтра. Дойдешь домой сам? - живые лучики ее глаз разгладили ласково мои неказистые мысли.
  
  - Доберусь как-нибудь. Пусть не в коня корм, но спасибо тебе, Ямада-сан. Завтра увидимся. - я отпустил ладонь Кимико и вновь остался наедине с этим миром.
  
  Придя домой, первым же делом зашел в ванную и осмотрел себя в зеркале. И вот это слабое, побитое тело ты собрался везти к раскаленной планете Аюми? Неважно, что все твои надежды уповают на плотную бронекапсулу представлений и прочную конструкцию из ума. Пусть ты не собираешься высаживаться и даже выходить из своего безопасного пузыря, но если она захочет зайти или просто решит постучать в хрупкие переборки, ты даже не успеешь натянуть свой тесный скафандр. Об этом ты не думал конечно. Астронавты проводят почти весь полет в невесомости, но все равно невероятно физически тренированы. Подумав зачем в принципе парню может понадобиться физическое тело в отношении девушки неполных пятнадцати лет, я покраснел и моментально растворился в бытовых глупых мыслях.
  
  
  Эпизод шестой.
  
  
  Когда мама увидела мое развороченное лицо со следами заботы Кимико, пластырем обнявшие бровь, а затем еще и нашла в стирке мою рубашку в национальных цветах Индонезии, ее чуть удар не хватил. Долго пытаясь понять, что произошло с ее сыном и мало удовлетворившись: "неизвестные хулиганы напали на меня после школы", "да не знаю я их", "откуда мне знать что хотели?!", "да говорю отморозки", вся мамина досада вылилась, естественно, на меня:
  
  - Рио-кун, сын, да что же это такое? Две недели назад звонил ваш классный руководитель, Миномото-сенсей, сказал, что ты урок прогулял. Мол, Номура-сан, ваш сын так хорошо учится, ответственный, присмотрите за ним. Я, глупая, не стала тогда ничего говорить, все спустила, а теперь... Тебя кто-то бьет! Может ты с кем-то подрался, может ты связался с какой-то компанией, что мне думать, скажи?
  
  Мне нечего было сказать. Не только потому что по опыту я строго знал, что в такой ситуации лучше всего - просто молчать, но больше от опустошения, тоской разлившегося по груди. Какая нелепая, несправедливая, отвратительная ситуация. Положение, когда ты ничего не сделал плохого, неверно не поступил, более того сам получил на орехи, а тебя еще и отчитывают, как мальчишку, будто бы это ты во всем виноват. И кто? Самый близкий тебе человек. Что за маразм, когда ты идешь драться за школу, и своих родителей боишься больше чем тех, кто тебя будет метелить сейчас. Мое собственное тело, словно кусок железа, дорогая чужая машина, которую тебе дали немного поездить, покататься, и тут с ужасом взирают на вмятины и царапины убитого внешнего вида. Ну простите, я не хотел, в меня въехали кулаки какого-то неадеквата, не вписавшегося на повороте своей трасы жизни в социальные правила и втопившего газ гормонами пубертата. Да и вообще там школьник был за рулем, у него даже прав нету - чего вы хотите?
  
  Понятно конечно, что это юное тело наши мамы в прямом смысле выращивают из себя - мы плоть их и кровь с первых клеток нашего организма. И если даже за бездушный металл на колесах испытывают такие волнения, то что говорить за тот живой механизм, что тебе подарили. Но от понимания того, что твое тело тебе, в сущности, не принадлежит, а просто мама дала походить в школу, менее досадно не становилось. И все же, мне было пятнадцать, и я был тем, о ком наивно считали, что он намного старше своих лет и понимает больше, чем прожил. Я прекрасно видел, что мамин срыв является исключительно лишь формой ее беспокойства за меня и любви. Ее ребенка побили, она не может ничего сделать, и от беспомощности выплескивает свое отчаяние на меня, в надежде получить хоть какие-то заверения, что со мной все будет хорошо и ей не придется больше страдать. Я собрал всю теплоту своего сердца и ласково посмотрел маме в глаза. Они наполнились слезами, которые смыли все мои нерадивые мысли.
  
  - Прости сынок, прости мой мальчик. Тебе так досталось, а я еще кричу на тебя, глупая. Ты просто такой хороший у меня, такой замечательный сын. Я так волнуюсь за тебя. Мы с папой очень много работаем, особенно твой отец, собираем деньги тебе на приличную старшую школу. Я только хочу чтобы ты вырос очень достойным и обеспеченным. Не пахал как мы, не работал каким-нибудь продавцом магазина. С твоим умом ты всего сможешь добиться. Я люблю тебя Рио.
  
  - Я тоже люблю тебя мама.
  
  Следующим утром я шел в школу в смешанных чувствах. С одной стороны, шрамы, безусловно, украшают мужчину, но с другой, как и любая ювелирная вещь, больше говорят о щедрости и богатстве того, кто вам эти украшения подарил. Весь класс видел мою крутую выходку на перемене и, вероятно, кто-то впечатлительный даже встал на мою сторону, но сейчас, как говорится, у меня на лице все было написано. Если каждый знает, что в правде есть сила, то дети знают тем больше: в силе правда - вот равнозначная истина. Мой левый глаз заметно припух и не полностью мог быть открыт, но один его вид раскрывал глаза даже слепому, кто в нашем противостоянии с Хирохито был прав, то есть сильнее. Жаль. Хотелось красиво защитить девушку, как спайдермен, или, на худой конец, рыцарь, как сказала Ямада. Но только супергеройские фильмы идут всего два часа и остается за кадром, как, через два дня, мальчика-паука бьют ногами у раздевалки за школой. Мне бы тоже не очень хотелось посвящать класс в реальные тайны супергероики, мама просила меня остаться дома и не посещать школу в таком красочном виде, но одно желание увидеть Аюми было сильнее всего и плевать кто там что думает.
  
  Подходя к кабинету на первый урок, я уже почувствовал какое-то нездоровое напряжение. Которое, через пару шагов, выкристаллизовалось до двух таких знакомых фигурок: Кимико Ямада что-то оживленно пыталась вдолбить в поникшую головку Аюми. Еще два шага - и напряжение обрело звук:
  
  - Что Симидзу, нравится стравливать между собою наших парней? Кем ты себя возомнила? Ты знаешь как Хирохито избил вчера Номуру? На нем ни одного живого места не было. Знаешь сколько крови я с него собрала? Этой рукой.
  
  Кимико выразительно провела рукой у Аюми перед самым лицом. Последняя молчаливо слушала, опустив голову и закрывшись длинной челкой, словно щитом. Маленькая Аюми, непротивление - это очень мощная психологическая тактика, но крайне опасная. Не надо: я проверял только недавно, твоя челка тебя не спасет. Я стоял рядом с девушками, у Кимико за спиной, и она не могла меня видеть, как и Аюми, опустившая голову. Весь ее вид покорности вызывал у Кимико лишь еще больше неприязни и раздражения.
  
  - Ну что ты молчишь? Ты настолько всех нас презираешь, что даже общаться со мной для тебя уже ниже достоинства? - красивая белая рука Кимико, еще недавно поднимавшая на ноги мое хилое тело, повисла дамокловым мечом над одноклассницей. Я хорошо знал какая в ней невероятная сила - времени на размышления не было. Моя рука тронула запястье валькирии в последний момент. Она обернулась - пронзительное удивление больших карих глаз.
  
  - Ямада-сан, не надо. Пожалуйста. - сказал я достаточно тихим, но отчетливым голосом.
  
  - Отпусти! - Кимико резко вырвала руку и сердито проследовала в помещение класса. Какое счастье, что физически я полный слабак, возьмись я покрепче - и мою конечность просто бы оторвало этим ее легким движением. Хвататься за кисть рассерженной Кимико - все равно что вцепиться за поручень рванувшего локомотива. Я сейчас чуть под поезд не угодил, но рассчитывал, что после вчерашнего, машинист успеет затормозить и не переедет невинного. И чего она так завелась, непонятно. Ямада с самого начала Симидзу не полюбила, хотя казалось бы - что им делить?
  
  Я смущенно стоял перед Аюми, неловкость сковала всю мою речь. Как близко она: невероятно, но я впервые увидел цвет ее глаз. Это не более, чем меланин - пигмент на радужной оболочке, но почему антрацит ее синевы уносит меня в открытое море? Синий цвет - это всего-лишь оптический, известный феномен, тот что делает небо, как ее глаза, голубым: отражение радужкой интенсивных лучей синего цвета и поглощение менее сильных, но более темных лучей. Насколько же черна моя суть, если я оказался моментально поглощен этим взглядом? Неизвестно, толи мое смущение на этом глупом лице, толи следы на нем сильных побоев - бледное личико Аюми расцвело румяным цветком от моего неловкого вида.
  
  - Прости. - тихо сказала она и повернулась к дверям кабинета.
  
  - Симидзу-сан! - еще немного цвета волны.
  
  - Симидзу-сан, можно тебя проводить сегодня домой после школы? - бесконечная пауза, меня разбросало по всей кайме ее взгляда. Но легкий кивок сверху-вниз маленького подбородка... это да? Нет, вряд ли такое возможно.
  
  Звонок погребальным колоколом отправил нас на урок математики, но едва заметное движение ее головы еще долго стояло перед глазами. График квадратичной функции легко может выразить это движение, но правда ли она разрешила себя проводить или сотрясение мозга за раздевалкой больше не позволяет ему отражать адекватно объективной реальности? Какого дьявола уже в средней школе дают такие задачи, что через год будет в старшей? Даже думать не стоит. Как просто все было б в начальной: Рио плюс Аюми равно...
  
  Сложно сосредоточиться на уроке, когда парабола на доске идеально повторяет овал ее личика. Особенно, если то и дело ловить косые взгляды одноклассников на своем поврежденном лице, которое, к сожалению, нельзя спрятать всего за двумя полосками пластыря. Тамура-сан, наш учитель по математике, добрая женщина, не могла не спросить:
  
  - Номура, что с твоим видом?
  
  - Все хорошо Тамура-сан. С другом изучали приемы, немного не рассчитали скорость с которой кулаки преодолевают расстояние из точки А в точку Б. - я фирменно улыбнулся, отчего пластырь сполз на переносицу; из треснувшей губы красный ручеек побежал по подбородку.
  
  - Номура, дорогой, можно попросить тебя с другом не налегать так на дополнительные занятия после школы? Достаточно усваивать тот теоретический материал, который я даю на уроке.
  
  - Да, Тамура-сан. Постараемся. - я быстро утер струйку, которая уже нарисовала добрую половину графика функции на лице. Красный цвет - для учителя!
  
  На перемене только Ёсида отважился ко мне подойти с совершенно подавленным видом.
  
  - Братан, я ужасный человек, низкий трус. Почему я не пошел с тобою вчера..
  
  - Да ну, перестань. Мы дрались один на один, чего тебе там было делать? Крепкий он просто этот бык Хирохито, ты как-будто не знаешь. - мои объяснения, похоже, не особо успокоили Като, но эту тему он, к моему счастью, поднимать прекратил, лишь изредка издавал грустные вздохи. Прекраснее всего было то, что более никто не тревожил меня расспросами, сам Хирохито вообще вел себя ниже травы, и лишь пару раз я ловил на себе крайне сердитые взгляды от Кимико. В другой раз я бы всерьез задумался о природе подобной немилости, но сегодня с огромным нетерпением я пытался дождаться конца всех уроков. Когда трель последнего звонка едва тронула мои барабанные перепонки, руки в две секунды сгребли учебники и тетради, вбив их моментально в пасть школьной сумки. Я готов был поклясться, что проделал это с фантастической быстротой, но когда обернулся к сакральному месту последней парты первого ряда - Аюми там уже не было. Весь последний урок я контролировал ее наличие в помещении класса скрытными взглядами, но стоило только немного отвлечься в конце - лишь пустое пространство за партой насмешливо резало глаз. Идиотские учебники! На кой черт было их вообще собирать?! Будто мне нужны бесполезные знания по математике, чтобы проводить ее к дому! Я подавленно вышел из класса, даже не заметив, как меня окликнула Кимико. А впрочем, чего ты хотел? Всерьез поверил, что она будет общаться с таким... Напридумывал, что кивнула. Она всего-то и кивала, что своим мыслям: да, вижу, какой ты болван, мало тебе по голове настучали, известно, что дурака бить - только портить.
  
  Тяжелые шаги спустили меня с третьего этажа - вот и лестница главного входа. Здесь вчера меня встречал Хирохито - и сейчас кто-то стоит. Еще пара шагов - взмах кончиков черных волос возвращает давно утраченный мир. Пряди спутанной челки закрывают сапфир ее глаза, второй - скрыт полотном больничной повязки. Немного ветра - и я перед ней, знакомый кивок. Аюми повернулась и тихо пошла, в то время, как мои ноги перестали отвечать на посылы из мозга. Обернулась: смущения взгляд, алый цвет щек укрыт под бинтом, уголки рта спрятаны тенью, опустив голову ждет. Да шевелись ты баран! Я силой двинул закоченевшее тело и чуть не покатился по лестнице. Она улыбнулась, а может игра тени снова путает мысли. Поравнявшись друг с другом, мы чуть слышно пошли.
  
  Неужели всего два пластыря и побитая рожа - вот как это работает. Обидно конечно, что только из жалости позволили тебя проводить, как инвалида, даже не до ворот твоего дома. Но какая вообще к черту разница? На губах привкус соли: похоже, я опять улыбаюсь. Да у меня Хирохито теперь цвет волос каждую неделю будет менять, каждый понедельник будем посещать раздевалку. Сколько вообще заживают фингалы - неделю?
  
  Ум уже рисовал простой, четкий план. Аюми молчаливо шла рядом со мной, а я не решался даже вскользь взглянуть на нее. Хотя, и предпринял все меры предосторожности, заняв место по левую от нее руку, слепую мертвую зону - там где лицо было скрыто повязкой и ее взгляд при случае не мог так спокойно на меня попадать, все же я очень боялся на нее посмотреть, опасаясь, что стоит лишь обернуться - и ее больше не станет, как в школе с каждым звонком. Была ли вообще Аюми в реальности, или эта девушка исключительно плод моей ненормальной фантазии? Это не имеет значения. Само мое существование может легко оказаться такой же фантазией, но если возле нее я чувствую себя реальнее всего, то в пору ставить под сомнение все остальное.
  
  Дом Аюми находился крайне не близко. В прошлый раз поездка на велосипеде до парка заняла минут 25 - пешком идти раза в два больше. Не то что бы меня напрягал длинный путь - я, наоборот, сейчас ему радовался, но как Аюми каждый день ходит этой дорогой в школу и обратно домой? Даже в таких мелочах, жизнь ковала ее невозмутимый характер. И все же, она столь юный ребенок на вид, маленькое создание... тем труднее понять: зачем эта самая жизнь дает детям подобные испытания. Может для того, чтобы кто-то другой мог на нее посмотреть и сделать шаг к личному росту? На нее посмотреть? Я искоса взглянул на Аюми. Все тот же черно-белый рисунок волос и повязки, бледного личика, черно-белая школьная форма. В мою монохромную серую душу цвета так и не завезли, но такой тип восприятия позволял лучше видеть грани, контраст, то есть, самую суть. После встречи в парке с Аюми, вернее, с ее красотой, я долго не в состоянии был понять, как в школе вообще могли к ней так неприязненно относиться? Но сейчас я отчетливо осознал, что ее красота - трехмерное изображение на плоском рисунке, подобно стереокартинкам, которые очень сложно увидеть. Ее челка прятала всю верхнюю половину лица, особенно, когда оно постоянно с такой грустью опущено. Хирургический кусок ткани закрывал еще добрую часть и своим болезненным видом отталкивал редких пробившихся взглядом, рисуя в воображении картину скрытой нездоровой ущербности. Короткая черточка рта - знак вечного минуса. К ее красоте было просто невозможно приблизиться обыденным разумом, и плоским взглядом постичь на проекции целое измерение. Но все эти вещи, что отталкивали других и делали невзрачной Аюми, на меня действовали в совершенно разрушительной, своей пугающей простоте. Скрытая нагота возбуждает намного сильнее пошлого голого вида, умирающий ценит жизнь больше всего, бисер в хлеву сияет ярче, чем солнце, а красота - просто высшая форма уродства. Мучительный вид, полутона, ее волосы, безмолвие кротости расщепляли на части мой прагматичный скелет безразличия и напускной отстраненности. Ее больничная повязка говорила только о моей нездоровости и скрывала вовсе не чьи-то предполагаемые дефекты лица, а являлась лишь актом милосердия - сострадательным ограничением для моего слабого мозга. Когда открытая всего четверть лица приходится страшным испытанием для чьего-то рассудка, предстать в полном облике для него - окончательный приговор. Неизвестно каким образом лично мне удалось так скосить измученные одним ее видом глаза, чтобы увидеть весь объем на плоскости в стерео, может это просто искажение - эффект моей мутной души, но как и повязка Аюми скрывала от меня ее левую часть, так и та красота, что я увидел, даже она, была лишь частью какой-то невиданной панорамы. Сейчас я это понял отчетливо и снова сомнение придавило подспудной строкой: надо ли мне вообще продолжать складывать этот пазл?
  
  Аюми, похоже, почувствовала мой долгий испытующий взгляд на себе и вопросительно повернулась. Я моментально отвернулся в другую сторону и покраснел. Скверное дело, ведь у меня нет ни повязки, ни челки, ни длинных волос. Как вообще прятаться от таких ее взглядов? Лишь пару пластырей стыдливо закрывают срамные места - я словно стриптизер весь у нее на ладони. Конечно, на мой левый заплывший глаз, при желании, можно было повесить те же волокна бинта, но сейчас то она шла от меня с правой части дороги. Ничего, еще пару раз с Хирохито сходим за раздевалку - я весь завернусь в белые перевязи, можно будет даже общаться. Общаться? Мы молча шли сейчас по мосту через старый заброшенный карьер, и по левую сторону открывался каменными уступами довольно огромный скос, свалиться в который было бы пожалуй не очень приятно. Аюми по правую руку и бездна карьера по левую, собственно, отлично описывали всю парадигму моих с ней отношений. Вроде бы мы и шли на одном уровне, но стоило только бросить взгляд в сторону - ты понимал, что забрался на опасную высоту от уровня моря. Когда-нибудь я непременно сверзнусь в самую пропасть, но сейчас...
  
  Я постарался чуть дальше отдалиться от края, но это означало - лишь приблизиться к ней. Моя многострадальная рука, отбитая в попытках защиты у раздевалки, коснулась ее. Легкая дрожь пробежала волной, от опухших костяшек по двум синякам на предплечье, по всей руке будто по шлангу, теплым напором разлилась в самую грудь. Все затопило в считанные мгновения, задраивать сердце нету нужды и капитанский мостик моей головы последняя мысль не покинет. Ведь я никогда не заботился о спасательных средствах, Титаник моей отрешенности и безразличия к миру считался непотопляем. Но всего-лишь касание - и я жадно дышу, в распаренном воздухе тихая грусть, нет сожаления по уже отжившей конструкции. Исполненный величия айсберг белизною лица и повязки возвышается надо мной в черном небе волос. Какой он холодный на вид, но почему прикосновение так обжигает?
  
  Когда я немного пришел в себя, то с ужасом обнаружил, что мы подошли уже почти к самому парку. И в панике осознал, что за все время не вымолвил слова. Вызвался провожать и ничего не сказал. Ведь я столько этого ждал, столько представлял о чем ей можно поведать. Что она теперь подумает про меня: какой-то ненормальный привязался на ее голову. А может маньяк? Целый час идет рядом и что-то там себе думает. Какой я кретин, но что поделать, если в реальности моего черно-белого фильма, как в начале двадцатых, еще даже звук не придумали. Так соображай быстрее, что можно сказать.
  
  Прекрасная погода, не правда ли, так тепло? [Но меня пробивает озноб от столкновения с айсбергом]
  
  Аюми, ты сегодня так хороша. [Настолько, что я всего один раз на тебя посмотрел]
  
  Давно хотел с тобой поболтать. [Да, сегодня - я само красноречие]
  
  Аюми, цвет твоих глаз...
  
  Цвет ее глаз - ультрамарин. Поток синих лучей вечного неба. А может это океанская синь? Когда ты так рядом - верх и низ не имеют значения. Поднялся ли я с тобой в небеса? А может давно утонул, погрузился в морские глубины. Что из этого правда? Ничего. Лишь бардак, который ты развела. Говорят, вы девчонки такие хозяйственные, но ты все перевернула у меня с ног на голову. Я здесь не могу найти даже себя. Как мне найти для тебя хоть единое слово? Но когда ты напротив - я уже различаю цвета. Всего один синий, но это на сто процентов больше, чем было. Я бы и выбрал из всех цветов лишь его, пусть говорят основных только три: красный, зеленый и тот, что ты мне подарила.
  
  Аюми стояла напротив меня. Цвет ее глаз - азурит. Синий. Мы были в том самом парке. Легкое прикосновение ветра: она провела рукой по моим соленым губам, на пальцах остались следы свежей крови. Красный.
  
  - Больно?
  
  - Нет, очень приятно.
  
  - Все, дальше не нужно меня провожать. Спасибо. - Аюми склонилась в легком поклоне и, развернувшись, пошла.
  
  - Аюми Симидзу!
  
  Еще немного синих лучей. Я впервые назвал ее имя.
  
  - Аюми Симидзу, можно будет тебя еще проводить? Провожать... Как-нибудь... Иногда...
  
  Невесомый кивок. Но теперь я его узнаю из тысячи. Я остался в парке один. Аюми ушла. Без василькового теплого света стало тоскливо. Хочется немного еще - я поднял в небо глаза. Оно было закрыто кронами растущих в парке деревьев. Листья качал тихий ветер, этот цвет... Я видел когда-то у нее на лице. Этот цвет - малахит. Зеленый.
  
  Зрение восстановлено.
  
  
  Эпизод седьмой.
  
  
  Вечером, разглядывая в ванной свою синюю, отбитую руку, я с удивлением думал сколько же ей пришлось пройти, чтобы просто слегка коснуться Аюми. И если такие цены на случайное прикосновение, что будет если взять полностью ее ладошку в свою, дотронуться легонько за ушком, приблизиться к высоковольтным линиям ее густых, черных волос... Очевидно останешься без руки в лучшем случае. Срываю пластырь, чтобы сменить - рассеченная бровь вопросительным знаком повисла в отражении зеркала: куда ты лезешь глупец? Гравитация Аюми имеет настолько нездешний, аномальный порог, что уже начинает уничтожать не только хрупкие шпангоуты представлений, а натурально разрушает саму физическую оболочку слабого тела. Это полет в один конец, ты же знаешь? Конечно. Это мне прекрасно известно. Но все уже не имеет значения: запуск давно состоялся с той самой встречи с ней в туннеле пусковой шахты - школьного коридора. Программируемый полет не повернуть, но я и не думал спасаться. Единственным опасением для меня оставалось: успею ли я постичь природу Аюми, пока этот жалкий корабль не развалится в открытом космосе ее отношений на мелкие части.
  
  Уже через два дня на третий, после уроков, очертания маленькой девичьей формы снова встречали меня. Пусть и невозможно поверить, как я попал в этот мир, где черноволосая красавица идет со мной рядом: складки ее школьной одежды сжимают мне сердце, деформируют мысли, ее папка в маленьких руках гробовой плитой накрывает мою скудную сущность. Я не могу издать при ней ни малейшего звука, мне даже больно подумать, но просто идти с ней - высшее счастье, ее спутный след продлевает мою скорбную тень. Карьер уже впереди, а там и парк - конечная точка, я мучительно соображал, как завести разговор, когда Аюми слегка бросила взгляд и разорвала мою тишину своим мягким голосом:
  
  - Второй раз провожаешь. Так и будешь молчать?
  
  - Да? Не обращал внимания, извини, ты права. Мне просто очень приятно идти с тобой вот так - вместе. Я как Сакакибара-кун, в те несколько его мгновений, когда он мог побыть с любимой девушкой рядом. - мой голос дрожит, он почти замирает: в том пространстве, где звучит ее речь, мне даже трудно дышать.
  
  - Коити Сакакибара? Из произведения "Иная" - ты это имеешь в виду? - ее маленькое личико с интересом принимает три четверти разворота, но мне уже никогда не развернуть свой курс даже на градус.
  
  - Ага. - Как-то глупо вымолвил я, улыбнувшись. Губы больше не трескаются кровавым разломом: он прошел где-то в сердце теперь, не выдавая себя на поверхности. Спал даже отек с левого глаза - я могу встречать ее взгляды.
  
  - Выходит я - Мисаки Мэй. Это забавно. - Аюми улыбается - вижу это прекрасно.
  
  - Ты тоже смотрела это удивительное аниме? - Какое счастье: мне есть за что зацепить разговор.
  
  - Аниме? Вообще-то оригинальный источник этого произведения - роман автора Юкито Аяцудзи. Я читала его.
  
  Вот как. Кто бы мог подумать, что анимацию снимают на литературной основе.
  
  - А ты смотришь аниме, я так понимаю?
  
  - Нуу, как сказать. Если честно, ничего, кроме него, я вообще не смотрю. - если честно, 90 процентов времени у монитора я проводил за уничтожением мозга в ютубе, погружаясь в нюансы таких высокоинтеллектуальных видео, как бои насекомых, компиляций из фэйлов, лайфхаков и пранков, что будет, если в арбуз закачать со шприца три литра кока-колы и пепси? Но справедливости ради, никаким просмотром нельзя назвать сквозное проникновение через твою голову потока интернетной трубы, не оставляющего даже следа. Ведь в этот момент полностью отсутствовал тот, кто смотрит: рефлексирующее, осознающее себя я, а существовал лишь хоровод бессмысленных картинок и звуков. Мощные буддийские отцы годами древних практик пытались хотя бы на несколько часов исчезнуть из мира - в наше время достаточно кликнуть на маленький красный значок. И все же, меня откровенно укололо искреннее удивление Аюми насчет моей любви к анимации, о которой я без стыда мог сказать, что смотрю. Похоже, для нее она стояла ненамного выше контента ютуба. Окей, придется внести некую ясность:
  
  - Вообще, я считаю аниме высшей формой искусства. Сразу после него идут живопись, литература и музыка. Последние три я расставил в произвольном порядке: это не важно, суть в том, что они вторичны по отношению к первому месту.
  
  - Вот как. Интересная точка зрения. - невероятно, но мне кажется удалось пробить этот мощный барьер отчуждения. Взгляд Аюми больше не пытается лазером порезать на части меня, а лишь сканирует с любопытством. Совсем простая девчонка, с которой можно общаться, если только... не смотреть на нее дольше двух-трех секунд. Но я даже не думал: мне нужно развивать оперативный успех.
  
  - Ну да. Ведь аниме уже включает в само себя изобразительное искусство. Так же, многие шедевры основаны на литературной основе, как ты выше заметила, и плюс к нему отдельно пишут восхитительную музыку отличные композиторы. То есть, анимация - это просто синтез этих трех форм. Возможно, в каждой из них оно проигрывает чистым представителям вида, но все вместе создает неповторимое произведение - целое, по определению высшее не только каждой части, но и простой суммы их. - Мощно я завернул. На такой ударной волне я даже могу немного полюбоваться ее заинтересованным видом. Удивительно, за долгое время я вспомнил, что физически ростом выше этой девчонки на целых две головы, но по факту впервые не приходится взирать на это создание из-под самого плинтуса.
  
  - Неплохо замечено, но что насчет банального кинематографа? Ведь и там многое снято по мировой классике, и тоже создают оригинальные саундтреки. Более того, герои - живые настоящие люди.
  
  - Кинематограф? Имею представление, но с недавнего времени почти не смотрю. Отношусь к нему совершенно равнодушно, если не сказать негативно. Проблема как раз в живых настоящих героях. Они абсолютно не живые, и не настоящие. Ты прекрасно знаешь, что они говорят по бумажке, пытаются быть тем, чем не являются - просто кривляются. В их игру невозможно поверить ни единой секунды. Часто декорации даже фальшивые и не хватает только попавших в кадр стоек от микрофонов, камер, софитов, тени от которых, правда, не так и сложно увидеть. Как вообще можно поверить этим, прошу прощения, лицам, когда ты видишь их в рекламе лапши или шампуни в перерыве того же кино, что смотришь сейчас? Одни и те же физиономии, кочующие из фильма в фильм, на передовицы газет, телевидения, интернета. Вчера он разводился с женой в пространстве реального мира, а сейчас на экране пытается убедить меня в любви к той, у которой как раз все хорошо и она еще недавно родила чудесную двойню от очередного продюсера. - я откровенно завелся от собственной речи, чем вызвал кроткую улыбку Аюми. Как она хороша, но разве я говорю что-то смешное?
  
  - Мне кажется ты слишком суров Номура. Может быть тебе просто не хватает немного воображения, открытости и способности погрузиться в представленный тебе мир? Видел когда-нибудь нингё дзёрури - специальных кукол для театра Бунраку? Маленькие дети способны полностью уйти с головой даже в самый простой и условный мир кукольного представления. Не только дети, но и многие взрослые...
  
  - Может и не хватает, не спорю. Но разве не главная цель искусства заставить человека поверить в тот мир, в который его пытаются погрузить?
  
  - Ну ты же веришь в плоских нарисованных человечков.
  
  - В том то и дело, что верю. Плоским нарисованным человечкам верю, а живым - нет. Все потому, что первые никогда не врут, в отличии от натужной фальши вторых. Герои аниме могут быть плохо нарисованы, их образы могут быть примитивно прописаны, придуманный мир - глупым, но они: являются неотъемлемой частью этого мира, им нет нужды вживаться в фейковый образ, давить из себя ненастоящие слезы, пытаться заставить поверить кого-то в то, во что никогда не поверил бы сам. По правде, я им даже немного завидую...
  
  - Героям аниме?
  
  - Да. Ведь их мир, они сами, и все окружение написаны одной рукой, единым создателем. Всему есть свое место и никто не ощущает своей пустоты и чувства ненужности.
  
  Моя последняя фраза, кажется, что-то кольнула, руки Аюми прижали сильнее к груди драгоценную папку, слегка опущенная голова подвесила в воздушном потоке пряди шелковой челки. Моя пустая болтовня, сложенная в крайних словах, тронула ее сердце: похоже, я сказал нечто очень близкое для нее, что-то личное и дорогое. Тихий голос спросил:
  
  - Ты хотел бы быть героем аниме или литературного произведения, Номура?
  
  - Хотел бы, почему нет? Ведь это единственный шанс для такого, как я, встретиться с девушкой, вроде Мисаки... - солнечные лучи бьют мне в лицо, почти ослепляют, но ее взгляд намного сильнее: он оставляет тебя одного в темноте, посреди белого дня. Как много июньского света и солнца, все залито светлым потоком, но почему я ничего не вижу вокруг, кроме ее ясного облика? Аюми внимательно смотрит мне прямо в глаза, о боже, что я снова наплел, неловкость подступает к самому горлу, но спасительная желтая папка, как всегда, приходит на помощь.
  
  - Симидзу-сан, а ты пишешь? Твоя папка. Прости, что спросил. - от моего внезапного перевода темы, Аюми сама смущенно перевела взгляд на дорогу.
  
  - Да так, немного, чуть-чуть. Ранобэ. - ее смущение было столь очаровательно: никогда не видел чтобы убийственная красота прятала покрасневший цвет щек от безобидных вопросов. Видимо, ее работа значила для нее действительно много. Я мысленно облегченно вздохнул, что так здорово перевел тему, но настолько расслабился, что чуть не спросил: "Дашь почитать?" В последний момент только понял, насколько пошло могло прозвучать такое бестактное предложение. Еще бы в кусты ее пригласил - и это бы не звучало настолько ужасно. Чудак, который смотрит мультики и второй раз провожает, сейчас перед тобой полностью обнажат даже не тело, а душу. И все равно, не страшно оказаться простым дурачком и ляпнуть нечто такое, но что я буду делать, когда в следующий раз под ее взглядом больше не будет спасательного желтого круга из папки?
  
  Следующие две недели были лучшими в моей тусклой жизни. Если в первую, мы встретились с Аюми только два раза, то во вторую - она позволила проводить себя целых три. Ее фигурка встречала меня на привычном месте школьного входа и всегда при одном ее виде сладкое томление радости ласково трогало сердце. В эти короткие встречи мы смогли так о многом друг другу поведать. В первую очередь, обговорили вопросы литературы, музыки и прочих видов искусства. Поднимали темы психологии, философии и общего положения простого школьника наших лет в отношении этого мира. Правда, какого момента бы мы не касались, абсолютно везде я выглядел едва ли не безграмотным овощем в отношении моей маленькой спутницы. Невероятно, но даже в анимации, которую Аюми в принципе не смотрела, она была наголову осведомленнее меня. Просто потому, что читала в литературных первоисточниках все основные шедевры и гораздо лучше знала общую сюжетную линию и отношения персонажей, нежели в упрощенной рисованной адаптации. Первое время, я был откровенно раздавлен ее интеллектом, ведь я столько лет именно себя считал умнее и взрослее всех окружающих, и это чувство немало способствовало ощущению собственной важности. Но рядом с ней - я был, словно глупый ребенок. От моего самолюбования моментально не осталось следа, что несколько раз даже вызвало откровенные приступы неприязни. Немудрено, что у нее никогда не было ни единого друга: кто захочет чувствовать себя полным ничтожеством и идиотом. Но стоило Аюми только взглянуть мне в глаза - я каждый раз забывал все эти глупые мысли. В ее взгляде никогда не было ни капли самодовольства и превосходства, более того, она, вряд ли, даже могла по достоинству оценить свои невероятные качества. Похоже, за всю ее жизнь и правда не было никого, кто мог бы ей намекнуть, насколько она бесподобна. Как испанские галеоны меня вынесло на потрясающие берега американского Эльдорадо, где местные жители продавали бесценные земли за дешевые бусы. Мне нечего было здесь предложить, я был беспомощно глуп: кому нужно лживое положение и придуманный ум моего серого реального мира? Между тем, в последнюю нашу июньскую встречу, Аюми выглядела непривычно задумчиво и молчаливо. Должно быть, реальную сущность грязного завшивевшего конкистадора, прибывшего с других берегов, здесь уже все давно раскусили и скоро попросят на выход. Сердце сжала тоска.
  
  - Симидзу-сан, ты сегодня какая-то немного грустная что ли. Наверное, лезу не в свое дело, прости.
  
  - Нет, все хорошо. - Аюми и правда с какой-то загадочной грустью на меня посмотрела. - Скажи, Номура-кун, почему ты со мной общаешься?
  
  - Как это почему? Мне очень интересно общаться с тобой. Я же сам навязался на твою голову, вызвался провожать, ты не забыла? - ее неожиданный вопрос совсем сбил меня с толку.
  
  - Я про это и говорю. Один из самых популярных парней в классе неожиданно проявил интерес к изгою, как я, для чего? Какая-то шутка под стать старшей школе, посмеяться потом с друзьями над убогой девчонкой? - Аюми сама смутилась от собственной речи и как-то виновато, застенчиво улыбнулась, быстро спрятавшись под своей защитой повязки и длинных волос.
  
  Сказать, что от ее вопроса у меня челюсть отвисла - ничего не сказать. Что она несет? Какой "Один из самых популярных парней в классе"?! Еще два года назад я был тихим, забитым гиком, унылым и серым, про которого вспоминали разве что при вопросе: кто будет сегодня драить классную комнату во время дежурства? И только к третьему году средней школы, за счет сильной учебы и напускной отстраненности от всех остальных, мне удалось создать насквозь фальшивый образ некой нестандартной самодостаточной личности, якобы понимающей больше других и по-настоящему взрослой. Плюсом играло и то, что я был почти на год старше большинства одноклассников, а так же частая похвальба учителей, ставивших меня в пример остальным. Однако, и в этом случае ни о какой популярности не было речи: ко мне просто нейтрально-уважительно относились, не набиваясь совершенно в друзья. Чему я был искренне счастлив, радуясь уже тому, что мне самому нет риска попасть в классе в изгои, никто не лезет, а в друзьях мне хватало одного Като Ёсиды. Ёсида-кун - сын богатых родителей в иерархии класса котировался хорошо, но считался этаким простачком, то есть, никак ни прибавлял, ни убавлял моих акций. Лавировать в тонком фарватере, когда одноклассники вообще не вспоминают и не думают про тебя ни плохо ни хорошо, казалось мне идеальной стратегией. Но что обо всем этом знала Аюми? Она пришла всего несколько месяцев назад и что успела увидеть со стороны? Вот я свободно общаюсь с Натико Мидзуми, а вот с Кимико Ямадой - лучшими умницами и красавицами класса, вот я бью лицо Хирохито - главному школьному хулигану прямо у всех на глазах, а через два дня прихожу сам перебитый, как боец ММА - класс неделю обсуждает за кулисами столкновение школьных титанов. Вот меня хвалят учителя за учебу, а вот он уже спокойно, как ни в чем не бывало, подходит и просится проводить девушку, которую никто и в классе не воспринимает. Какая-то невероятная смесь героев Марио Касаса, Роберта Паттинсона и еще ряда маловразумительных, но цепляющих личностей. С удивлением я сам обнаружил, что с момента появления в нашем классе Симидзу, вокруг меня развернулась удивительная, непонятная цепь событий, но объяснять ей сейчас настоящее положение дел и моей дутой, заурядной личности не имело ни малейшего смысла. Я тихо вздохнул, присел на такую уже родную лавочку в парке и сказал, спокойно посмотрев Аюми в лицо:
  
  - Симидзу-сан, у тебя очень богатое воображение, как у настоящего писателя и творца, но я даже объяснять не буду, насколько ты заблуждаешься о моей популярности. Ты близко не представляешь, что значит наше общение для меня. Когда сегодня ты была столь молчалива, единственное о чем я подумал, что просто с таким, как я, тебе не о чем говорить. Разве даже мне не понять, насколько я глуп и отстал в сравнении с тобой по любому вопросу? Как вообще такая, как ты, может найти интересным общение с человеком, который не смотрит ничего, кроме аниме и то знает паршиво? Единственное объяснение - лишь потому... - я запнулся на полуслове, ее испытующий взгляд - ворох пушистых ресниц тянется к небу, которого мне не достичь никогда.
  
  - Потому что у меня никогда не было друзей? Такой, как я, больше и не с кем общаться. Это так очевидно по одному моему виду. - Грустная улыбка Аюми пронзает иглой, шьет строку за строкой на моем чуть бьющемся сердце. Милая девочка, лучше бы твои стяжки зашили мой рот: я не могу сам себя слушать, только один твой вид и слова заставляют нести весь этот вздор.
  
  - Да, очевидно. Пусть и не с первого взгляда, но достаточно провести с тобой всего два часа, чтобы постичь все свое природное несовершенство. Не думаю, что было много желающих узнать свое настоящее место подле тебя, но это положение мне прекрасно известно. Я никогда не сближался ни с кем, ведь до этого месяца я считал всех окружающих настолько глупее себя, ровесников и даже большую часть взрослых. Никому не давал ни единого шанса, но каким-то образом сам его получил. Когда ты спрашиваешь, почему я с тобой начал общаться - это звучит, словно насмешка. Это не я начал с тобою общаться - это ты проявила нечеловеческое снисхождение к моей унылой персоне. Как огонь, который не обжигает себя, так и истинное милосердие не осознает своей доброты. Не представляю даже, что будет в тот момент, когда ты познаешь суть своей истинной красоты, но до этого момента я бы предпочел быть хоть иногда при тебе.
  
  - Не боишься стать в классе изгоем, вместе со мной?
  
  - Вместе с тобой я готов стать кем угодно. Но в реальности, в твоем присутствии, изгоем является весь наш класс - это так очевидно. И я как раз не хочу быть в этом числе.
  
  - Номура-кун...
  
  - Аюми Симидзу, ты пойдешь со мной на фестиваль фейерверков в июле? - я не дал ей договорить, выпалив свое сумасшедшее предложение, пока она была так смущена и боевые порядки ее безупречности были расстроены.
  
  Аюми склонила головку - ее привычка в любой ситуации, выходящей за рамки стандартности. Затем подарила мне еще один взгляд, который каждый раз отнимал у меня лишний год жизни. Улыбка и короткое "Да". Повзрослеть мне, конечно, вряд ли удастся: моя шагреневая кожа исчезает со стремительной скоростью, но до фейерверков дотянуть хватит, а больше не нужно. Неожиданно, взгляд Аюми исказила неприятная тень. Не может быть - передумала?
  
  - Сколько времени не подскажешь?
  
  Я полез в сумку за телефоном:
  
  - Шесть пятнадцать, а что?
  
  - Прости, мне пора. Спасибо за приглашение на фестиваль. - Аюми склонилась в легком поклоне и с откровенной поспешностью оставила меня в одиночестве.
  
  Стоит отметить, что Симидзу-сан никогда не позволяла провожать себя дальше известного парка. Я не особо задумывался насчет этого факта, но сейчас меня очень удивили ее неожиданное волнение и такой быстрый уход. Я решил догнать ее и проследить. Аюми жила неподалеку от парка, в пяти минутах ходьбы. Домом являлось небольшое, одноэтажное строение, имевшее весьма запущенный вид. Небольшой участок у дома был огорожен невысоким забором, так же видавшего лучшее время. Возле забора, облокотившись, стоял помятый мужчина с сигаретой в зубах. Папа Симидзу? При виде Аюми, он выплюнул бычок за забор и крикнул ей пьяным прокуренным голосом:
  
  - Где ты черт подери шляешься, где тебя носит? Тебе говорили возвращаться домой не позже шести?
  
  Аюми виновато склонилась в поклоне у открытой калитки, а предполагаемый папа бесцеремонно схватив ее за шкирку, силой втолкнул за забор к дому. Когда он подошел закрыть калитку, то увидел меня, стоящего через дорогу. Заметив, что я наблюдаю за ним - меня окатил полный ненависти животного взгляд.
  
  
  Эпизод восьмой.
  
  
  Июльское солнце в первый же день бесцеремонно разбудило меня, отправляя своих посланцев - ультрафиолетовые лучи, прямо через открытое окно, мне на подушку. Ноль такта, и что вообще оно пыталось этим сказать? Я заспанно глянул на календарь. Святые угодники, до летних каникул осталось всего три недели. Крайне важная информация, но удивительно, я впервые в жизни не пытался с остервенением, как подбитый бомбардировщик, дотянуть до аэродрома летних каникул. Более того, сейчас их приближение воспринималось мной даже с откровенной досадой. Вот это номер, но что могло настолько перевернуть фундаментальный порядок вещей? Известно что: маленькое создание в школьной девичьей форме, по какому-то, одному лишь богу известному стечению обстоятельств, оказавшееся в одном классе со мной. Когда даже простой поход в унылую школу стал невероятной радостной лотереей - будет ли сегодня меня встречать ее хрупкий стан после уроков - то, пусть и временное, прекращение этого розыгрыш воспринималось исключительно негативно. Но ничего - еще есть три недели!
  
  В этот день на последнем уроке я, как обычно, бросал скрытные взгляды на столь дорогую моему сердцу парту у окна в конце первого ряда. Место было давно отлично пристреляно и каждый мой взор попадал куда нужно с безукоризненной точностью. Внезапно, хозяйка парты, которой, видимо, надоел этот беспокоящий беглый огонь, перехватила очередной назойливый взгляд и в ответ - отправила свой. Мой капонир с огневой точкой моментально прошило насквозь - что-то чудовищно ухнуло в катакомбах самого сердца и неконтролируемый пожар в недрах укрытия выдавал на поверхности лишь багровый цвет моих щек. Мать моя, сколько тротила в ее синих глазах. Притом, что один из них вообще скрыт повязкой, то есть по факту - вдвое меньше орудий, чем у меня. А лупит, как рельсой по башке. Я решил больше не продолжать перестрелку и спокойно дожить до звонка. К тому же, даже Тамура-сан обратила внимание на мое покрасневшее от волненья лицо.
  
  - Номура, ты весь красный. У тебя жар, ты заболел? - Тамура-сан, наш учитель, добрая женщина, всегда с необыкновенной заботой относилась ко мне. Но сейчас ее участие работало лишь на противника.
  
  - Все хорошо, Тамура-сан. Просто очень жарко сегодня. - так и вижу, как Аюми сейчас ехидно улыбается у меня за спиной. Мне даже захотелось еще раз оглянуться проверить. Но еще одной насмешливой крупнокалиберной подачи, по уши начиненной смертоносной шимозой, мое чувство достоинства сейчас бы не пережило.
  
  На самом деле, у меня все было, и правда, прекрасно. Аюми нравилось, как мне казалось, когда рядом с ней я выглядел немного неловко и глупо. Нет, она и близко не была той самой стервой - цундэрэ, которой было по кайфу унижать слабых парней. Просто в такие моменты, она видела мое искреннее к ней, настоящее отношение, а не выдумывала себе невероятные истории про "самых популярных в классе парней". Да, сегодня меня определенно будет ждать после школы приятное вознаграждение: ее красивые руки с папкой в тоненьких пальцах, ее светлый лик, черные волосы, школьная форма и пара добрых улыбок, если совсем повезет. Да, я готов быть и дурачком, и кем угодно, это настолько малая плата - подле нее я готов жить даже взаймы. Ничего, может мне и повезет еще стать той самой мифической звездой всего класса и занять свое место на ее небосклоне. Может я еще заставлю ее саму смущенно посмотреть мне в глаза...
  
  Звонок наконец прозвенел, и я деловито шел по школьному коридору в ожидании встречи, пытаясь начать с малого и понять, какой походкой ходят вообще эти самые популярные парни и о чем в принципе думают. Внезапно, кто-то справа обвил мою руку - я обернулся и с ужасом обнаружил прильнувшую всем телом ко мне Мидзуми-сан. Это Натико правда!
  
  - Номура-кун, приболел? Я шла сзади, смотрю ты идешь впереди какой-то шаткой, нетвердой походкой. Ты действительно красный весь, тебе плохо? Решила тебя поддержать хотя бы за руку. - Натико с теплой заботой посмотрела мне прямо в глаза, а я почувствовал, как у меня реально поднимается жар.
  
  - Да нет, говорю, жара эта во всем виновата. Очень плохо ее выношу. - глупая улыбка: от еще одного ее взгляда в упор и, главное, такой сильной близости - меня пробило до пота. Который, впрочем, был сейчас весьма кстати к моей невразумительной версии про жару.
  
  - Да, я тоже духоту не люблю. Номура-кун, а я, знаешь, на тебя даже немного обиделась. Думала ты мне хоть раз позвонишь, а ты вообще за все это время не подошел ни разу словом обмолвиться... - Мидзуми обиженно надула пухлые губки. Такое воплощение очарования, что ты действительно чувствуешь себя во всем виноватым перед нею уже даже за то, что родился.
  
  - Мидзуми-сан прости. Тут эти дела в последнее время, учеба, совсем закрутился. Я обязательно позвоню. - Натико настолько плотно прижалась к моей безвольной руке, что я даже почувствовал под складками школьной формы ее упругую... грудь?!
  
  - Знаю я, как ты позвонишь. Слушай, совсем скоро ведь уже каникулы, а в конце июля - фестиваль фейерверков. Может сходим, что думаешь? Девушка тебя сама приглашает - ты не можешь столь бесчувственно ей отказать. - Мидзуми так глубоко на меня посмотрела, что я с головой провалился в бездну ее невинного взгляда. Настолько невинного, что граничащего вплотную с пороком, который один и способен создать из глаз соблазнительной школьницы пропасть девственной чистоты.
  
  - Да, конечно. Обязательно позвоню - сходим на фестиваль. С большой радостью. - я снова расплылся в глупейшей улыбке.
  
  - Прекрасно Рио-кун, рассчитываю на тебя.
  
  Только после последних слов Натико, я полностью осознал, что сейчас произошло и увидел себя как-будто со стороны, словно в фильмах, которые я так презирал - какая ирония. Я шел по школьному коридору за руку с одной из лучших красавиц школы, слава и красота которой были прекрасно известны. На моей физиономии еще виднелась слегка пара царапин на переносице и брови, возможно еще кто-то помнил мои столкновения с Хирохито. Крутой альфа-самец отхватил лучшую красотку из школы, которая сама пригласила его посетить фестиваль фейерверков. Явственно замечая на нашей паре любопытные взгляды, с удивлением ощутил, как мои плечи расправились сами собой, грудь вышла вперед колесом, походка окрепла, и вот уже этот доморощенный Казанова, в свою очередь, прижал к себе сильнее Мидзуми. Взгляды публики, пойманные на личной персоне, очевидно, для Натико они были столь привычны, что она их даже не замечала, но я впервые ощутил это чувство. Вот значит что это - школьная популярность. Ммм, как же это приятно. Весь мой фальшивый образ самодостаточного мизантропа, выстраиваемый столько кропотных лет, пошел по швам, затрещал, как прогнившая ветошь. Вот. Вот чего ты желал все это время: ловить на себе подобные взгляды, идти под руку с такой, как Мидзуми у всех на виду и ощущать это чувство. Стоило ли так много времени врать самому себе и строить социофоба, рассказывая сказки про высшие ценности? Вся эта ложь и образ - лишь только прикрытие из страха никогда не оказаться в высшей лиге и делать вид всю свою тусклую жизнь, что не больно хотелось и все это глупости. Глупостью было наивное самодовольство, ведь в какой-то момент удалось даже поверить в собственное вранье, но стоило сегодня всего минуту пройтись - и истинное положение вещей предстало перед глазами.
  
  Мы вышли из школы. Натико что-то шептала на ухо, смеялась невпопад с моих плоских ответов, сам я отвечал таким же деланным смехом. Все было, словно во сне: я продолжал ловить завистливые безликие взгляды окружающих, пока посреди бесцветного фона не встретил до боли знакомый теплый синий свет лазурита. Цвет взгляда Аюми. Она смотрела на нас с Мидзуми откуда-то с самого дна, самого низа лестницы главного входа. Мы нисходили сверху, будто с небес - между нами была такая непреодолимая пропасть. Я вновь почувствовал, что не спускаюсь с лестницы, а падаю в бездну, на дне которой была та девушка, что сейчас смотрела на нас. Проходя мимо Симидзу, Натико окатила ее высокомерным презрительным взглядом и, будто специально, повернулась ко мне в этот момент и беззаботно весело рассмеялась. Аюми преданно держала свой взор на мне до последней секунды. Неизвестно сколько стоило ей это усилий, но моя малодушная трусость не смогла даже малым ответить. Я лишь мельком взглянул на нее, отвернулся к Мидзуми и поддержал ее смех насквозь фальшивым своим. Прекрасный актер, как хорошо вжился в сценический образ. Столько вещать про лживость кинематографа и променять абсолютно все за пять минут прохода по сцене. Честные и искренние герои аниме стали в этот момент неизмеримо далеки от меня, как и та девушка, что была для меня единственным связующим звеном прекрасного рисованного мира и постылой серой реальности.
  
  Хотя, я и осознавал происходящее, но все развивалось для меня в этот момент, будто в виртуальной игре, которой не нужен никакой и близко "плейстейшн". Однако, стоило выйти за ворота из школы, как наваждение моментально исчезло. Мидзуми резко отпустила мою руку и улыбнулась, сказав на прощание:
  
  - Ну все Номура-кун, я домой. До встречи на фестивале.
  
  Я остался, внезапно, один у ворот школьного ограждения. Только сейчас до меня стало доходить, что я наделал, и со всей скоростью поспешил к школьному входу, но ее там уже, разумеется, не было. Полуденное солнце и жара размазали меня по асфальту.
  
  * * *
  
  После этого случая, отношения с Симидзу были совершенно утрачены. Никто больше не ждал меня после школы. Аюми, как и месяц назад, снова начала часто пропускать уроки, но сейчас даже я сам не нашел бы в себе моральных сил к ней подойти. Я отлично знал, что предал ее. Не в том, что прошел мимо нее под руку с Мидзуми конечно, а предал все то, о чем еще недавно ей говорил. Хотелось бы конечно сказать, что я предал себя, но это неправда. Как раз, наверно впервые, оказался вполне честен с собой. Я не чистосердечный герой аниме, а просто актеришка, цена которому - роль в кадре на десять минут, в обмен на скоропостижную дешевую популярность в глазах окружающих. Врать самому себе, пожалуй, не страшно, если вся твоя жизнь - сплошное вранье, но то, что я обманул веру Аюми, резало раскаленной кочергой по душе. Все те слова ей, признания, мое откровение - сценическая лживая речь. Но как прекрасно сыграл, ведь сам абсолютно верил в этот момент. Вот она сила искусства - погрузить девочку в придуманный мир. Мир, в котором у нее может быть искренний друг, кто-то, с кем можно пройти до парка хоть иногда, мир в котором она не одна, мир в который можно поверить. Аюми говорила, что дети способны погрузиться в самый простой, условный мир кукольного представления. Но мне не потребовалось даже кукол нингё дзёрури: такого чистого наивного ребенка ничего не стоило обмануть, ведь она изначально так хотела поверить в прекрасное...
  
  В последние три недели первого триместра я снова окунулся во тьму. Цвета, которые дала мне Аюми, исчезли. Мидзуми-сан больше не стремилась подхватывать меня нежно под руку, Кимико не бросала свои сердитые взгляды, история с Хирохито забылась и даже наши дружеские отношения с Като Ёсидой охладели изрядно. Еще когда я общался и провожал Симидзу домой, Ёсида-кун заметно отошел на второй план и теперь не спешил возвращаться на первый. Забавно вот так стать тем самым настоящим изгоем, но единственный ужас - быть изгнанным из общества Аюми Симидзу. Мой утлый плот отчалил домой из райского места, мне не нашлось там даже двух метров земли. Единственным светлым пятном сей эпопеи было разве лишь то, что над Аюми в классе перестали издеваться открыто, а просто подвергали игнору, но и это вряд ли являлось моей скромной заслугой.
  
  К началу летних каникул, когда мое настроение упало на самое дно, триггер механизма компенсаторики сработал как всегда строго - маятник пошел в обратную сторону. За день до фестиваля фейерверков, я получил короткое сообщение в мессенджере:
  
  - Номура-кун привет. Мы послезавтра идем на фестиваль, ты не забыл? [Натико].
  
  Это сообщение, неожиданный луч во тьме, откровенно придало мне жизни. Пальцы быстро заскользили по сенсору телефона.
  
  - Конечно помню. Идем.
  
  - Я буду с Кимико Ямадой, окей?
  
  Кимико будет еще. Ну да, они же лучшие подруги, конечно. На этой мысли что-то тенью скользнуло в отголосках подсознания. В отголосках по тем временам, когда даже у меня были друзья. Был друг... Точно, Ёсида! Я моментально вспомнил, что Кимико Ямада давно очень нравилась Като. Я должен был сделать для него хоть что-то хорошее.
  
  - Мидзуми-сан, а можно Ёсида-кун тоже пойдет с нами на фестиваль?
  
  - Като Ёсида? Ну хорошо, пусть идет.
  
  Я тут же набрал номер Като и сообщил, что приглашаю его на фестиваль фейерверков. Тот был крайне ошарашен моим внезапным звонком и приглашением, что-то пробормотал про героев Леджера и Джилленхола из абсолютно неизвестного мне западного кино про ковбоев, но когда узнал, что с нами будет еще Кимико и Мидзуми - на той стороне трубки что-то сильно грохнуло и через 20 секунд сухой деловитый голос Ёсиды объявил, что он не прочь принять предложение. Что-то грохнуло еще раз и связь разорвало.
  
  Ну что ж, все отлично. Я поймал на мыслях себя, как всего одно сообщение Мидзуми и предстоящий поход на фейерверки быстро вывели меня из тоски. Где же, где же твоя хваленная самодостаточность Номура, твоя лживая мизантропия и возвышенность над мирским? Как здорово всего-лишь знать, что ты нужен кому-то, о тебе помнят, могут написать и куда-то позвать. И как плохо всем этим не обладать, нести свой крест в одиночестве и не иметь никого, кому можно было даже сказать, что тебе никто и не нужен вообще. Я воодушевленно заходил по комнате, предвкушая встречу с одноклассниками, и внезапно придумал достать свой потаённый набор фотографий - освежить в памяти прекрасное лицо Натико, хотя и так помнил его до малейшей волнительной черточки. От переизбытка энергии и поспешности, папка с фотографиями вылетела из рук, когда я ее доставал из стола, и с десяток образов лучезарной Мидзуми, рассыпались по всему полу. Я упал на колени, начал их собирать, и в этот момент кинопроектор воспоминания проявил отчетливо передо мной до боли знакомую картину из прошлого: почти такая же желтая папка, пол школьного коридора, покрытый листками. Их собирают мои неумелые руки... и руки той, что все недавнее время жила в моих мыслях. Аюми Симидзу. Та девушка, которую я приглашал на фестиваль.
  
  Весь вечер и следующий день были истинной пыткой. Казалось, здесь и нечего думать - я должен быть в известном парке к пяти. Мне действительно очень хотелось быть возле Аюми, ведь я обещал ей первой тогда, но предательский страх, что все давно кончено, что она не появится и я потеряю даже то что имею: назначенную встречу с друзьями, останусь ни с чем, просто один. Останешься один, как она? - совесть наворачивала мои внутренности на свои жернова. Но лицемерие под маской самосохранения и заботы уже поставило ее на колени: "Симидзу сама виновата: не надо было строить из себя недотрогу. Сама перестала встречать тебя после школы. Это она отказалась от общения - не ты. И на фестиваль ни за что не пойдет. Ты прождешь, как дурак, ради чего? Подставишь друзей, с которыми договорился уже. Приглашал ее первой еще месяц назад? Не имеет значения, она упустила свой шанс." Мое трепетное отношение к Аюми, жившее где-то глубоко, его слабый росток оказался безжалостно придавлен сапогом прагматичности от сиюминутных радостей жизни. Рисковать синицей в руке ради иллюзорного журавля? Я взглянул в открытое окно на небо и облака - цвета ее глаз и повязки. Последние остатки прекрасного ноющей болью тронули сердце, отразились в сердце тоской, но изворотливый ум похоронил окончательно все жирным образом, как мы снова идем с Мидзуми под руку на фестивале у всех на глазах. Тупые сладостные воспоминания всеобщего внимания накрыли волной и все было кончено. Петух и раза не успел прокричать, как я дважды предал Аюми.
  
  В пять часов вечера, в оговоренный день, я уже в центре города встречал одноклассников. Ёсида был в люксовых шмотках с иголочки и источал запах не менее дорогого парфюма. Непонятно, он собрался на фестиваль или на церемонию награждения? Натико была в простом, но изысканном платье - вот кто элегантно прошел бы по красной дорожке. Потрясающая красота, кто мог бы подумать, что природе не чужд фотошоп, ретушировать гены разве это законно? Я на секунду зажмурил глаза, задумался: может и мне найдется место пройти по алой канве своих представлений. Не хватало лишь Кимико, но она не заставила себя долго ждать: черный седан элитного класса притормозил недалеко от нас и солидный мужчина, по всей видимости папа Ямады, помог дочери подняться с заднего сидения и представил нам ее смущение на красивом лице, поздоровался и тут же уехал. Кимико была одета в национальную юкату цветов нежно-розового заката, который существует лишь на картинках, но никогда не увидеть в реальности. Это трогательное облачение и розовый очень шли девушке, удивительным контрастом подчеркивая ее невероятную женственность, в то время, как все знали Кимико за ее боевитость и мальчишеские черты. Мы в три пары глаз изумленно разглядывали одноклассницу, доведя, в итоге, ее лицо в цветовой гамме до полной идентичности окраса юкаты.
  
  - Кимико-тян, ты прямо принцесса эпохи Сэнгоку-Дзидай. - Мидзуми широко улыбалась при виде подруги.
  
  - Ну хватит, не смейтесь. Родители заставили меня это одеть. Ты же знаешь, как они помешаны у меня на традициях. - Кимико застенчиво опустила глаза. Абсолютно несвойственная ей стеснительность, ласковые цвета и особенно этот наряд, как простое огниво выбили искры теплоты даже из моего каменного лживого сердца.
  
  - Ты потрясающе выглядишь. Тебе очень идет. - я приветливо посмотрел принцессе в глаза.
  
  - Ты правда так думаешь? - глубокий взгляд карих глаз из-под чуть вьющейся челки. Трепетно ждет. Зачем так со мной, ведь я правда не врал...
  
  - Мы все так считаем, да Ёсида? - Натико толкнула моего друга под бок. Тот, завороженный сам волнами Кимико, чуть не подпрыгнул.
  
  - А? Я? Да вообще бомба!
  
  Мы все в голос захохотали. А через двадцать минут уже бродили по площади в ожидании фейерверков, ели данго и смеялись с глупостей Като, которые тот рассказывал с уморительным видом. Впервые за последнее горькое время я совершенно забыл все свои трудности и был счастлив в окружении одноклассников. Внезапно, в какой-то момент я обнаружил, что Мидзуми держит меня легонько под локоть и мы идем совсем как тогда по школьному коридору. Мое нутро начало обволакивать знакомой истомой. Натико, придержав мою руку, сбавила наш общий ход и очень спокойно потянула меня между лавочками торговцев в небольшой закуток. Я оказался так близко с ней, один на один. От такой близости у меня сдавило сердце и перехватило дыхание. Я будто не с прекрасной девушкой остался вдвоем, а с маньяком-расчленителем в тупике вечернего переулка. Ой да ладно, не стоит - чего ты боишься? В тебе нечего расчленять. Твои голова, сердце и прочие органы давно существуют отдельно друг от друга. Вчера предлагал руку одной - сегодня уже готов отдать второй свои потроха. Я из последних сил попытался моментом самобичевания удержать себя в трезвом виде, но Натико словно сделалась еще ближе. Я слышу ее дыхание или это воздух выходит из моей дутой сущности?
  
  - Мидзуми-сан, прости, я это... того... - мой тонкий голос по тембру будто хлебнул с гелием шарик.
  
  - Что? - Натико пристально посмотрела, вокруг ее переносицы собрались ехидные черточки, но через секунду разгладились и Мидзуми-сан тихонько засмеялась - этот, до боли знакомый, ее колокольчик. - Номура-кун, ты подумал, что ты мне нравишься и я решила того? - еще одна порция чистого смеха.
  
  - Прости дорогой. Ты классный парень, но совсем не в моем вкусе. Я остановила тебя здесь для одного разговора. Ты знаешь, моя подруга, Кимико-тян, вот ей ты нравишься очень.
  
  - Что? - мысленно я уже приготовился, что меня будут расчленять, в идеале с элементами эротизма, но не ожидал, что будут тупо забивать колодой для дров. Будто по голове мешком трахнули, я с отвратительно глупым видом таращился на Натико.
  
  - Нет, она мне конечно сама не говорила. Ты же знаешь ее прекрасно: она о таких вещах вообще никогда не расскажет, и никому. Даже мне. Но я с ней еще с пеленок дружу, мне то не знать? Я так ей дорожу, она моя лучшая подруга, а ты - отличный парнишка, Номура - мне кажется, вполне ей подходишь. Фестиваль фейерверков - чем не замечательный повод хотя бы прояснить этот вопрос? Давай, будь посмелее.
  
  Мидзуми лукаво мне подмигнула и потянула обратно на площадь. Я совершенно безвольно, как военнопленный, убито поплелся за ней. Тоже мне трагедия - еще полчаса назад хотел сам сдаться ей в плен, но даже не думал, что это будет настолько позорно. Я чувствовал полное опустошение, словно меня действительно изнасиловали в том закутке. Изнасиловали, и оставили жить. Удивительно, ведь никогда в жизни всерьез и не верил, что такой, как я, действительно мог быть с Мидзуми. Но ее прямые слова "совершенно не в моем вкусе" оглушительным звоном накрыли мою пастораль. Совершенно не в ее. Не в ее вкусе. Прости. Неужели я правда мог в это поверить? В пару мимолетных проходов под руку. Или же мое низкое эго было раздуто до таких невероятных размеров, что простой отказ не оставил на мне и камня на камне? Ты не герой аниме, ты даже не зарисовка. Просто набросок на человека. Всегда хотел верить, что за этими внешними грубыми мазками что-то скрывается, но там ничего - лишь пустой лист. Да, простой отказ Натико так меня припечатал, что я не дослушал нормально всю ее главную речь. Что за бред она реально несла? Ты нравишься Кимико? Я конечно туп, это правда, но на такую откровенную чушь не поведусь - здесь вы не угадали. Совсем идиота нашли, одной уже поверил что нравлюсь, ага. "Какая-то шутка под стать старшей школе, посмеяться потом с друзьями над убогой девчонкой?" - слова Аюми пронеслись километровой строкой перед мной. Как же она была бесконечно права, как хорошо знала это общество, его безжалостные приколы. И как хорошо знала меня. Аюми, милая. На кого я тебя променял. Светлый образ в повязке сдавил слабую грудь. Что, сердечко пошаливает? Не ври, нет у тебя сердца - это трещат гнилые опоры из лжи твоей пустой сущности. На таком фундаменте даже из фальши ничего не сложить.
  
  Мы с Натико догнали одноклассников. При нашем появлении, Ямада на короткий миг гневно бросила взгляд на Мидзуми, которая виновато глаза отвела - ну прости. Я был слишком раздавлен чтобы читать игру таких тонких оттенков, да и всегда отличался, в принципе, фатальной глухотой в эмпатии. Мы отправились дальше по площади к ее центру, откуда открывался лучший вид на фейерверки, которые вот-вот должны были начаться. На короткий момент, в компании, словно бы пробежала черная кошка, но Натико быстро заполнила пустоту своим ничего не значащим треском. Ее поддержал Като, но в этом хоре, вроде бы, совершенно пропали нотки Ямады. Впрочем, я не особо прислушивался, погрузившись в свои невеселые мысли. К чему такая жестокость? Брать за руку, идти рядом, куда-то звать, приглашать, играть в эти нравишься-нет, чтобы посмеяться над чьими-то ожиданиями. Кто бы только плел это, ага. На секунду мне отчетливо представился родной сердцу парк, лавочка и маленькая девочка, что до сих пор ждет того единственного, кто мог просто позвать ее на фестиваль и составить компанию. Да нет, это чушь. Не устал рассказывать себе красивые сказки? Никто тебя вовсе не ждет. А если и ждут, то того, кто верил сам в то, о чем говорил, но не тебя настоящего. Теперь твой удел - тишина. Внезапно, я обнаружил, что уже какое-то время правда не слышу голосов одноклассников на периферии, и вынырнув из своих мыслей, увидел, что иду вдвоем с Кимико. Вздрогнув, кинул назад быстрый взгляд через плечо, успев еле заметить, как позади, далеко отстав, Натико придерживает за руку моего друга Ёсиду - точь-в-точь, как меня. Какого дьявола, что за игры в которые они тут реально играют? Я остановился в нерешительности. Кимико возле меня. Внезапная трель. Звонил мешочек в руках принцессы. Изящная вещь. В ней телефон. Похоже, от этих гадких устройств не было покоя даже в эпоху воюющих царств. Мобильный коснулся белой щеки - короткая пауза - и вот он снова скрыт в уютном мешочке.
  
  - Звонила Натико-тян, извинилась. Говорит, что у нее голова заболела, не сможет с нами посмотреть фейерверки. Взяла такси и домой... - Кимико растерянно посмотрела мне куда-то под ноги.
  
  - Понятно. И Ёсида-кун, смотрю, куда-то пропал. - я неудовлетворенно выдохнул остатки воздуха, затаившиеся еще с закутка, после тет-а-тет с нашей расчетливой одноклассницей. Как такая светлая голова может болеть? Какое несчастье.
  
  Кимико смущенно потупила взгляд, ее руки теребили мешочек, она словно даже боялась посмотреть мне в глаза. Никогда не видел такой неловкости от боевитой, прямой и открытой Ямады. Эти руки с мешочком могут голову зайцу свернуть, или любой другой бесполезной зверюшке, вроде меня, но сейчас упавшие на лицо карие пряди волос, пропускали розовость щек, точно случайные шоколадные тучки - лучи заходящего солнца. Мой рыцарь, неужели вы покраснели? Но ваши боевые навыки все равно впечатляют: розовая юката никогда не выдаст розовых щечек, теплые лучи и отблеск заката скроют минутную слабость...
  
  - Мидзуми домой уехала, и Ёсиды нет... Тебе, наверное, больше не интересно идти на фейерверки. Я могу вызвать такси. - секундный грустный пронзительный взор. Быстрый и острый. А я то надеялся ты хоть здесь без оружия. Кимико перевела внимание на мешочек, тонкие пальцы неуверенно потянули завязку шнурков, освобождая путь к телефону. Я взял ее руку.
  
  - Ну нет. Договаривались встретиться, договаривались посетить фестиваль. Тебе может неинтересно, а я хочу посмотреть. Сейчас вот-вот начнется. Пойдем.
  
  Я потянул ее за руку к парапету. Теплая и нежная, все та же ладонь. Девушки, поднимавшей на ноги мое битое тело, ладонь безупречного воина. Пусть сейчас она сжимает в руке не меч, а меня, я с радостью составлю компанию. Что может быть лучше - стать оружием в ее прекрасных руках, но я не пригоден для такой возвышенной роли. Во мне нет ни твердости, ни закалки - я сломаюсь в первом бою, и только сейчас, в мирное время, в праздничный фестиваль, как веер, могу стать полезной, на миг, безделушкой. Грохот салютов уже расчертил темное небо яркими красками. Столь много цветов. Вспышки тысячами светящихся искр оставляли на сетчатке глаз калейдоскоп красоты. Кимико завороженно смотрела, словно ребенок, такая беззащитная в это мгновение. Зачем? Зачем вы пользуетесь красотой чувственного момента, подобного этому? Зачем играете в свои игры? Я вспомнил закуток и Мидзуми, ее эти глупые увещевания. Я дрянной человек - знаю без вас. Кому я могу нравиться? Мне это понятно. Но разве можно рушить чувства и представления даже самого маленького существа...
  
  Грусть на миг пробежала в моих исковерканных мыслях, зачатки какой-то нездоровой злости на все. Секундное помешательство, акт чистого саморазрушения. Хотите играть - будут вам игры. Я подошел к Кимико сзади и крепко обнял ее, скрестив свои руки на мешочке в белых кистях, словно в нем был не телефон, а мое сердце - попробуй набрать. Голову положил ей на плечо, зарывшись лицом в каштановых волосах. Опьяняющий запах. Аромат ее тела. Букет легких духов. Грохот фейерверков заглушает удары разбухшего сердца, бьет в один ритм - очередной комок цветов разорвало осколками радуги. Как было бы здорово взорваться красиво, как фейерверк, всего один раз и исчезнуть в бесконечном моменте. Моя идеальная провокация, что-то пошло не так. Я полностью был уверен, что Кимико оттолкнет меня моментально и потушит карающим ударом невероятную наглость. Разве не этого вы добивались - играться с чувством других? Однако, прошло двадцать ударов в груди, двадцать вспышек на небе, но никто не спешил ставить точку на моей бессмысленной акции. Плечико Ямады приютило со всем радушием мою уставшую голову, каштановый лес из волос скрыл в своей прохладе измученное лицо, нежная шея, как священное дерево Эйва, стала опорой. Как близко она - ее биение сердца сотрясает мою тонкую грудь, словно кто-то стучится - откройте. Простите, но там никого, меня нет... Ее руки в моих, держу, словно бы она никогда не достала несносного телефона и не позвала на помощь. Но если здесь и была нужна помощь кому-то, то только лишь мне. С ужасом осознав, что я наделал, сейчас уже сам боялся ее отпустить. Но пара финальных ярких росчерков пиротехники в небе, теплота девушки рядом поглощают ум в радостном незаслуженном празднике.
  
  Уже поздний вечер, небо укрылось черной вуалью - фейерверкам это только к лицу, они собирают все внимание на себе. Их природа - искусственна, создана человеком , их ослепительная яркость способна сжечь чьи-то глаза: что может сравниться с этим по силе? Но вот, в секундном моменте затухания и паузы одной неестественной вспышки перед другой, ты видишь только его - холодный, мертвенно-бледный свет прекрасной луны. Ночная красавица поднялась, разбуженная человеческим представлением из фальшивого света. Ей тоже интересно, она пришла посмотреть, ведь фестиваль - это праздник для всех. Лишь для одного несчастного больше нет торжества, нет ничего, кроме безмолвного лунного личика. Жалкий декоративный огонь исчезает на ее фоне вообще без следа, растворяется в спокойном ровном сиянии, оставляет тебя одного в чистом потоке. Остатки рукотворных брызг можно заметить лишь в ее обрамлении, но вот и они погасли на фоне проявившихся звезд: красавица надела свои украшения. Прости меня, как мог я забыть образ твоей неземной красоты и хоть на секунду восхититься искусственным пламенем. Луна угощает своим беззвучным вниманием, по-доброму смотрит, в ней нет неприязни и нету досады. Всего половинка ее прекрасного лика - вторая скрыта, как всегда, от меня. Я до боли помню это лицо: оно, во все времена, было спрятано от моего нервного взора. Обрывки знаний из астрономии сухо шепчут на ум: луна отражает в себе солнечный свет, который для меня постоянно укрыт грешной землей, моим домом, то есть попросту мной. Неужели, это правда? Что всегда лишь я сам закрывал ее космический ореол и не давал предстать в полном облике? Откроется ли мне когда-нибудь первозданное творение этой внешности, божественной сути, ее купание в лучах высших звезд, к которым я так стремился давно?
  
  Смущенный чистотой лунного света, я убрал голову с плеча Кимико, отвернулся влево, но свет никуда не исчез. Вокруг куча народа в яркой одежде - все та же аляповатая абстракция фейерверков. Но в толпе совсем рядом она. Девочка с повязкой на левом глазу. Наблюдает цветовую потугу из пиротехники на фоне своего же отражения в черноте бесконечного неба. О чем-то задумалась и повернулась. Повернулась ко мне. Все те же три четверти открытой луны, скрытой повязкой, все тот же прозрачный сверхъестественный свет, немая улыбка из грусти. Аюми. Та девочка, которую я приглашал на фестиваль. Она все это время и правда в парке ждала. Даже пришла на чуждый ей праздник. Пришла увидеть меня...
  
  Наконец свет погас. У меня нету повязки, но я тоже могу скрыться под защитой волос. Я отвернулся и спрятался у Кимико на плече, ушел в ее мягкие карие пряди. Они когда-то собирали кровь с этого пустого лица, так примите теперь с него горькие слезы.
  
  
  Эпизод девятый.
  
  
  Конец ноября. В наш город пришли страшные холода. Когда сильный ветер сковывает безжизненной маской твое лицо, по дороге к школьной груде камней, сложно понять в какой момент твое сердце стало ледышкой, сложно понять, когда ты стал трупом. Мой ум словно сожгло кислотой - я больше не думал. С того самого дня, когда фейерверк, взорвавшись, вобрал в себя последние куски цвета и мысли, меня больше не стало. На лето я устроился в торговую лавку недалеко от дома и помогал продавать всякую мелочь. Первое время меня удивляли их цены, но вспомнив насколько легко продавался я сам, последние вопросы ушли за сто иен с пустяковым заказом. Мама, собиравшая огромные деньги с каждой зарплаты на мое будущее в престижной старшей школе, не могла нарадоваться на послушного сына. Но когда послушание граничит с безвольностью зомби африканского Вуду, нельзя точно сказать, кто теперь и кому подчиняется. Последняя картинка в мертвых зрачках - ее папка и руки, мое существование осталось на дне ее закрытого глаза. За август и половину учебного сентября мой телефон собрал с десяток звонков старосты, прекрасной Мидзуми, но их слишком легко было отправлять в умственный мусор. Ни единого сожаления, но последний всплеск человеческих нервов рваным импульсом встряхнул убитое сердце - пропущенный вызов от Кимико. Сложно даже представить, сколько сил стоило очень женственной, но боевой девушке, позвонить возмутителю ее стройных мыслей, ее порядка и безупречного поведения... но все семь гудков отправились в помойный бак моего отношения к мертвому миру.
  
  Если в начале учебного года я удивлялся чьим-то талантам исчезать сразу после уроков, то сейчас мое мастерство заткнуло бы глубоко за пояс ее скромные навыки. Для меня больше не существовало ничего: с наступлением второго триместра я ни разу не бросил скомканный взгляд на последнюю парту первого ряда. Я даже понятия не имел, посещает ли эта девушка пустые уроки - для меня не было никого. Когда-то я ненавидел учебу, но найдя слабое утешение в ненавистном предмете, стобалльные отметки начали складываться в астрономические числа. Учителя и родители не могли мне нарадоваться, элитная школа экономики Токио оставила свою дверь раскрытой, мир потерял очередного продавца овощей...
  
  Когда выпал первый снег в декабре, больше похожий на послеядерный пепел, казалось, уже сложно задеть чем-то меня. Бездыханное новое утро: я смотрел в окно на мертвенность улицы. Дворник огромной лопатой убрал половину двора от белоснежного снега. Черная земля сгустком ночи, лишенной жизненных сил, обнажила безжалостно черноту моего внутреннего состояния. Сегодня было особенно скверно, не понять почему, вроде я уже свыкся со своим бессмысленным существованием, но белый снег под ногами и чистое синее небо над головой - единственные цвета, что дарит зима, единственные цвета, которые остались мне от нее в память, до боли освежали знакомый образ в сознании. С трудом досидев в этот день до окончания всех уроков, я убито плелся по снегу домой, ломая ногами структуру красивых снежинок. Стараясь ни о чем не думать и не смотреть вверх, сосредоточенно разрывал молочные комья носками ботинок у себя на пути, оставляя за собой уродливую черную полосу пройденного расстояния. Похоже, черный след испорченной красоты был фирменным знаком моего существа, отпечатком всего к чему бы я не прикасался. Я с упоением топтал снег, так напоминавший цвета знакомой повязки, но стерильная белизна безмолвно продолжала расстилаться передо мной, покорно принимая своей наготой прикосновения грязных подошв. Наконец, совершенно выбившись из сил, я с удивлением обнаружил, что стою посреди карьера на той самой дороге. Опять задумался и сомнамбулически потерял путь - как это похоже на мою бестолковую голову. Но почему я всегда прихожу в сознание перед самым обрывом? Бездна карьера раскинулась подо мной. Конечно, специальные ограждения вряд ли дадут телу сорваться, но разве стальной поручень может удержать от этой пропасти дух? По всем ощущениям, я давно уже пробил барьер и лечу. Вот только дно еще не нащупал. Встряхнув головой от глупого наваждения, развернулся уже было возвращаться домой, но необъяснимое чувство заставило меня закончить дорогу.
  
  Парк. Как причудливо он выглядит в эту зимнюю пору. Голые деревья одиноко тянули свои ветви друг к другу. Здесь так грустно и тихо. От былой красоты пышного зеленого убранства и весеннего солнца ничего не осталось. Как руины давно уничтоженной цивилизации, сейчас с трудом можно было поверить, что когда-то потоки жизненной силы, детский смех, чьи-то мечты и стремления наполняли это молчаливое место. Но зато никого, можно в спокойствии перевести сорвавшийся дух.
  
  Ну почти никого.
  
  Лавочка была занята. Одинокое, единственное на весь парк создание, еще одной безупречной снежинкой украсило покрытую снегом скамью. Чуть съежившись, кажется совсем неестественной крохой: руки скрещенные на груди тщетно пытаются согреть совсем детское тельце, коленки стыдливо просвечивает колготок тонкая ткань, легкая осенняя обувь наполовину зарылась в снежную кучу. Белые хлопья падают прямо на голову: звезды в ночном небе посреди дня или это просто блеск снежинок в ее черном море волос?
  
  Клубам пара ее дыхания даже на холоде не скрыть болезненный образ, эта школьная форма - мне не нужно подсказок. Спокойно подхожу, сажусь рядом. Мой снятый пуховик с головой укрывает ее покрытое мурашками тело в одной школьной блузке. Мы снова на одной лавочке, как в старые добрые времена, залитые солнечным теплом и светом вокруг. Но это было бесконечно давно - сейчас зимний безжизненный парк мертвым пейзажем расскажет за нас все что было и чем все закончилось.
  
  - Пришла в парк немного порисовать? - несу откровенную чушь: разве ты видел в ее руках дорогую сердцу желтую папку? Конечно пришла рисовать, в одной школьной форме в конский мороз. Единственный, кто нарисовался здесь - это ты, но, похоже, у нее так и не нашлось ластика стереть полностью из своей жизни этот неудачный набросок.
  
  Как всегда, я несу ахинею, но мне трудно молчать. Ожившие чувства, которые я похоронил под этими клочьями снега, начинают разрывать носками ботинок, свой путь к замерзшему сердцу. Облако пара моего дыхания перемешиваются с ее и растворяются в единой форме в морозном потоке. Без пуховика, в одной школьной рубашке, здесь правда не жарко, тело начинает коченеть понемногу. Но я не чувствую холода - там, где Джеку Доусону не хватило места и пришлось трагично замерзнуть - я сижу подле нее. Невероятное тепло на душе, однако по моим посиневшим губам, наверное, это не так очевидно снаружи.
  
  - Номура, забирай куртку, иди домой. Не надо здесь мерзнуть. - только сейчас, от ее сухой фразы, меня по-настоящему бросило в холод. "Не надо здесь мерзнуть возле меня. Иди мерзнуть в другом месте" - воображение услужливо подсказало полную фразу. Что ж, она несомненно права, но возле нее живое во мне только начинает оттаивать и я хочу еще немного погреться.
  
  - Нет.
  
  - Что нет?
  
  - Никуда я не пойду. Пока ты не пойдешь домой.
  
  - Я не могу. Мне некуда идти.
  
  - Что значит некуда?
  
  Тихий вздох. Кажется, Аюми крайне не нравился этот разговор, но из-за моей речи, которая на холоде начинала приобретать уже откровенно нечленораздельные черты, она не могла оставаться ко мне равнодушной.
  
  - Нисимура-сан сегодня опять перебрал. Сильно. Выскочила в чем была. Сейчас не могу вернуться домой. - клубок пара в этот раз не переплелся с моим, с грустью растаяв у меня на глазах.
  
  От услышанного у меня глаза округлились, руки сжали складки штанов.
  
  - Не можешь сейчас вернуться домой? А когда сможешь?! - я буравил взглядом ворот собственного пуховика, за которым Аюми спряталась, как в траншее за бруствером.
  
  - Не знаю. Думаю часам к десяти-одиннадцати он уснет. Обычно так. - Она говорила все это совершенно спокойным голосом. Не укладывающаяся реальность в моей голове, для нее, видимо, была обычными буднями.
  
  - Да ты к одиннадцати здесь окоченеешь даже в моем пуховике! Нисимура-сан что, твой отец?
  
  - Отчим.
  
  Аюми слегка поправила пуховик - ее рука показалась из под него на секунду, но я успел заметить на ней свежий синяк, отливающий нездоровым, бордово-синим оттенком. Внезапно, только сейчас многое пронеслось в моем умственном взоре и встало на свои места, пугающее откровенным цинизмом. Вечные пропуски школьных занятий, синяки у нее на руках, которые я и до этого видел, безответственно не придавая особого смысла, ее бесконечно взрослый, полный грусти и серьезности взгляд. Какой же я убогий. И это себя еще считал таким умным, понимающим все на свете, и находил свои мелкие несчастья такими значимыми, важнее всего и постоянно, постоянно жалел себя и пускал ментальные слюни, когда совсем рядом был человек, который ни разу ни словом не обмолвился о каких-то проблемах. По сравнению с ней - ты просто ничто, и ничего вообще не знаешь ни о жизни, ни о других, ни о себе даже. Мое тело задрожало с неистовой амплитудой, но не от холода вовсе.
  
  - Нет, стоп. Это же бред. Нужно сейчас же идти в полицию.
  
  Аюми внезапно показалась из-за пуховика и бросила на меня резкий, убийственный взгляд.
  
  - Никакой полиции, слышишь!
  
  - Что значит никакой полиции?
  
  Еще один тягостный вздох. Аюми говорила устало, словно объясняя ребенку:
  
  - Мама. Она любит его. У нее никого больше нет. Ты не поймешь.
  
  - Да что значит любит его?! Ты ее дочь! У нее есть ты, что тут еще нужно понять? Если бы у меня была ты... - я прямо взорвался пламенной речью, но осекся на самом конце, чуть не прикусив неуемный язык. Была ты? - Уже когда-то была. Пока дешевые дефиле с крутыми девчонками не расплавили твои слабые мозги в такую массу, которую и сейчас не собрать на полном морозе.
  
  - Номура, пожалуйста, иди домой. Ты замерзнешь.
  
  Тихий голос Аюми отправлял меня восвояси. Ничего нельзя было сделать. Будто здесь имелась только одна спасательная шлюпка и правда. Я медленно поднялся, встал перед ней. Она бросила на меня такой печальный, но полный нежности взгляд, будто прощаясь со мной навсегда. Очевидно было любому, кто здесь Джек Доусон, а где слабые дети и женщины, которых нужно отправить домой, в спасительное тепло. Всю мою жизнь обо мне только и заботились все кругом, пытаясь оградить от жестокого мира, о котором я ничего оказывается не знал, постоянно пребывая в уродливой саможалости и эгоистичных обертываниях из собственной важности.
  
  Грустная улыбка Аюми прошептала беззвучно: спасибо, рука потянулась снять с плечей пуховик. Но я просто взял и сел пятой точкой в снег прямо перед ней, скрестив на груди руки, как капризный ребенок; уставился угрюмо на ее ноги, которые уже по щиколотку занесло накатом свежего снега. Да, я ребенок, эгоистичный и глупый; да, я абсолютно не знаю вашего жестокого мира, но простите меня, в нем немного хорошего. Я его и знать таким отказываюсь и не хочу.
  
  - Ну что ты делаешь?
  
  - Ничего. Извини, но парк - место общественное, ты не можешь никому запретить здесь сидеть.
  
  - Номура...
  
  - Не хочешь, чтобы я замерз здесь возле твоих ног, тогда пошли со мной. Прямо сейчас. - я впервые без страха на нее посмотрел. Без капли смущения. Остатки тепла моего закоченевшего тела остались в этом стынущем взгляде. Я протянул ей руку, приглашая с собой, но так как сидел у нее в самых ногах - Аюми царственно возвышалась над мной, - моя рука помощи сама взывала к спасению. Прости меня солнышко, зимой ты немного можешь дать нам тепла, но я родился замерзшим, один твой вид согревает. Как дети, что тянутся к твоим весенним лучам, прошу тебя: возьми мою руку. Немая сцена, понятно даже без слов: мне некуда ее пригласить, отчаянный жест - призыв забрать меня самого в лучший мир. Она все прочитала по моим тревожным глазам, маленькие ножки подняли циклопический пуховик, моя ладонь соприкоснулась с ее - девичье тепло приняло холодную руку.
  
  Белое месиво под ногами освобождает проход, рубашка больше не греет, сердце не бьется, мне нечем дышать. Но ее горячие пальчики в моей пятерне оставляют руку открытой ветрам, а в моей душе двор проходной. Пар больше не разукрашивает морозную свежесть - может я умер? Я даже знаю когда. Боюсь обернуться: она совсем рядом, как больно всего-лишь подумать, что ее обжигающий взгляд встретит меня.
  
  Я держал Аюми в руках: нес через снег единственную ценность этого ужасного мира. Замерзший мозг объял взволнованный ум: куда мы идем?! Сперва, я собирался принести немного тепла в свой тусклый дом. Но дома были родители. Зная дотошность и участие своей матери, ее постоянное стремление к справедливости, я вряд ли смог бы все объяснить и убедить ее не вызвать полиции, чего так не хотела Аюми. Ма, я тут это, того, девушку принес в пуховике, подобрал, чтоб не замерзла, ей идти некуда - она у нас заночует? Прекрасный же план, почему нет, поставить одноклассницу в настолько неловкое положение, на уровень жалкого бездомного котенка, которому оказали невероятное снисхождение. Детка, располагайся в моей личной комнате, тебе идти некуда все равно, можешь занять себя чем-нибудь - у меня отличная коллекция фотографий бесподобной Мидзуми. А может тебе еще чего-нибудь рассказать про чистые образы героев из аниме?
  
  От чудовищной мерзости и отвращения к себе, меня аж всего перетряхнуло. Аюми, кажется, вряд ли могла верно истолковать бесчестную природу той дрожи, прошедшей по всему моему телу и волной докатившую к ней. Ее маленькие, бесплотные пальчики сильнее прижали к себе мою руку, пытаясь передать свое последнее тепло моему заиндевевшему телу. Боже, кто тут и правда стремится кого-то спасти и помочь? Эта девочка даже сейчас все еще пытается вернуть меня в родной, теплый дом. Тщетно: моя истинная обитель осталась далеко позади, в осколках памяти тех солнечных дней, когда мы проводили время вдвоем, шли вот так вместе по дороге из школы. Туда уже никогда не вернуться. Милая, в этой пустой оболочке никого больше нет, она трясется не от мороза - это просто гуляет сквозняк запустения...
  
  И все же, сильный мороз на улице не давал мозгу застыть в конструкциях скорби, выдергивал в реальный, пока еще, мир и оставлял безжалостно ясным. Нужно было действительно куда-то идти, и как можно скорее. Я окинул взором весь доступный нам горизонт впереди. Внимание сразу привлекла своим искусственным красным теплом огромная неоновая вывеска в нескольких сотнях метров от нас. 24Hours-Apartment. Вот оно - то что нужно. Отель. Как здорово, что у меня с собой были деньги: неделю хотел купить себе новый плеер. Но музыка это последнее, что сейчас требовалось моим замерзшим ушам. Единственное, что мне нужно слышать - это как хрустит снег под ее ботиночками где-то рядом со мной.
  
  Консьерж вежливо пропустил нас в уют нагретого помещения. Как два пингвиненка, мы с Аюми протопали неуклюжей походкой к ресепшену.
  
  - Нам номер, пожалуйста.
  
  - Есть только номера на двоих.
  
  - Отлично, давайте.
  
  - С одной кроватью. Двуспальной. - взгляд девушки на приемной заставил меня покраснеть. Благо, пунцовое с мороза лицо вряд ли могло выдать хоть каплю смущения.
  
  - Прекрасно.
  
  - На сколько суток бронируете?
  
  - Ээээ... давайте на трое. - меня смерили оценивающим, внимательным взглядом: да ты парень гигант.
  
  - И так, номер 106. На трое суток, все верно? - проклятье, да я еще школьник, просто выгляжу взрослым; рожа распухла от холода, не надо меня так сверлить. Я обернулся: Аюми в моем огромном пуховике выглядела совсем маленькой крохой. Господи, хоть бы реально не позвонили в полицию. Симидзу говорила, что ее отчим угомонится к полуночи, но очевидно ей лучше было сегодня не возвращаться домой. Я мало, что знал об алкоголиках, но где-то краем уха слышал, что они могут впадать в запои, поэтому твердо ухнул у стойки:
  
  - Все верно, на трое.
  
  * * *
  
  Видавшая виды, дверь номера раскрыла свое приглашение перед нашей съеженной парой. Я вжался до боли в косяк у самого входа, пропуская микроскопическую убийцу моих детских чувств. Влажная до тошноты рубашка испариной замкнула за мной, закрытую до талого, дверь. Я готов был сползти по ней от бессилия, но прилипшие к одежде снежинки и залитый в синтетику страх вплотную меня прижимали к дверной раме проема.
  
  - Симидзу-сан, прости, здесь не лучшее место, но ты можешь пожить здесь. Я знаю, что это убого, но от меня больше нечего ждать...
  
  Разворачиваюсь к ней спиной, что-то режет глаза, сильная вязь на ресницах, мне нечего больше сказать, легкий нажим чуть распахнутой двери. Мне пора возвращаться в холодный ублюдочный мир, дверной порог расчленяет прогнившую душу, прости мой израненный ангел, наше время ушло. Пытаюсь шагнуть в чуть приоткрытый порог, но что-то стопорным краном рвет весь мой порыв, меня что-то держит за мокрую ткань одежды. Взволнованный, рваный, испуганный оборот - там ясный взгляд известного образа. Ее ослабленная, чуть пульсирующая в венах рука сжимает край моей безжизненной, сшитой машиной рубашки.
  
  - Номура-кун, останься, прошу... - оттаявший снег в черноте ее сбившихся от волненья волос сияет ярче отсветов искусственной лампы в полумраке дешевого номера. Мой возглас протеста в корне зачах; мое тело, съезжая по двери, оставляет немой знак согласия.
  
  - Конечно, Симидзу-сан, если только ты хочешь.
  
  Совсем крохотный номер в шестнадцать квадратов, как мало здесь места, но не меньше, чем в моей пустой голове. Когда-то все в ней пространство заполняли лишь мысли о ней, но и сейчас виновница моего беспокойства занимает самый центр нашего совместного проживания. Один на один с ней, в закрытом пространстве, запертый будто в клетке с пантерой. Пантера всего-лишь черная кошка, которую бесполезно искать в темной комнате. Глухой мрак в моей голове вообще не позволял никогда на что-то ясно взглянуть, но всего-лишь немного ненастоящего света в этой бюджетной каморке дает прекрасно понять: она всегда была здесь. Всегда была рядом со мной. Пантера в моем пуховике сидит, поджав ноги на двуспальной кровати, и смотрит мне прямо в глаза. Я сдавленно улыбаюсь, как душно, нечем дышать. Наедине с ней, в молчании, мне не протянуть и трех с половиной минут: черты ее образа, волосы, взгляд черной кошки - тяжелая ртуть, в комнате словно разбита тысяча градусников. И все же невероятно, в критических ситуациях я, как напуганный заяц, начинаю соображать только сильнее. Салфетки на столике, комплект палочек для еды порождают нужные мысли.
  
  - Вот я дятел, ты же голодная жутко, а я еще собирался уйти. Сейчас закажу чего-то покушать. - небесная благодать, избавление в последний момент: можно с полным правом уткнуть взгляд в спасительный телефон, выбирая доставку. Интересно, пантеры любят рамен? Лучше его, чем слопать меня - глупая шутка, я знаю. Единственное, что меня сожрет изнутри - собственные черные мысли. Возвращаю внимание на кровать - Аюми там нет, сдавленный вздох.
  
  - Номура, я в ванную первая, ничего?
  
  - Конечно-конечно.
  
  Аюми в ванной, еда заказана, можно немного расслабиться. В голове мелькает последняя здравая мысль: еще можно улизнуть, отличный момент. Но разве это не то, что я делал всю свою жизнь? Бежал от себя - и этот бег и привел меня теперь в это место. Может пришло время остановиться и взглянуть правде в лицо? Легкий скрип двери в уборной: правда предстала передо мной в полной красе. Черный матовый блеск пушистых чистых волос на белом халате. Боже, как-будто других цветов больше нет, но она - само очарование в этом спектре. Вероятно, я засмотрелся больше положенных трех секунд - румянец смущения демаскировал ее личико.
  
  - Ну чего?
  
  - Ничего. Ты просто выглядишь сейчас так по-домашнему мило, я будто домой с работы пришел. К любимой жене. - последние слова шепотом едва сорвались с немеющих губ. Аюми улыбнулась, приблизилась к кровати, на самом краю которой я нашел, наконец, тихую гавань. На мои плечи легли ее руки. Игра в семью так близка любой девочке. Даже ей...
  
  - Как прошел день дорогой? Очень устал?
  
  - Не больше обычного, спасибо, все хорошо. - я улыбнулся в ответ. Аюми легла на кровать рядом со мной. Мой запал храбрости иссяк, подбородок повис, я больше не мог смотреть ей в глаза - ограниченный угол зрения захватывал лишь ступни ее голых, маленьких, розовых ног. Все-таки она была настоящей под этой школьной одеждой, но почему ее миниатюрные ножки заливает все тот же румянец, как на смущенном лице? Завывания зимнего ветра за окном напомнили о стуже, холоде и ее ботиночках, занесенных снегом по самые щиколотки. Да как она их вообще не отморозила в этом зимнем аду?! Не понимая уже толком, что делаю, я положил ее ноги себе на колени и легкими движениями начал их растирать. Может это был неловкий массаж, может я пытался восстановить нормальную циркуляцию крови, а может просто приютил на коленях двух крохотных котят, никогда не видевших ласки. Погладить - это все, что я могу для вас сделать. Я самый последний человек, кто мог бы дать им тепла, но, похоже, малютки даже не собирались сбегать. Насколько же нелегкой была ваша короткая жизнь. Ее стопы высокий подъем - мне в жизни не осилить таких восхождений, нежные бусинки пальцев - никогда не найдут твоего тела опоры, изящные линии пяточек - твое ахиллесово место, эти изгибы - Тесей ни за что не нашел бы в них выхода, повесившись на ариадновой нити. Эти размеры... Две трети ступни умещаются в моих грубах руках - любая гейша испытала бы здесь страшное потрясение. Я читал про дикие обычаи бинтования ног и мучительной обуви для обретения маленьких форм, но один взгляд на босоногую девочку возле меня укладывал всю мою сущность в прокрустово ложе. Мое сердце спеленато натуго, ему больше не вырасти и никогда мне не похвастать широтой своей сжатой еще в детстве души.
  
  Завывания зимнего ветра за окном напоминают о стуже. Как неприятно там оказаться. Но сейчас я рядом с ней в нашем общем тепле... это же правда?
  
  - Знаешь, когда я шел сюда, по дороге мне встретилась девушка. Она сидела в парке на лавочке и, как показалось, уже замерзала. Но когда я добрался сюда, то увидел эту девушку здесь. - мои глаза встретились со взглядом Аюми. - Но, если она здесь, то кто же тогда остался замерзать на той снежной улице?
  
  Ее прямой чистый взгляд снимает мои последние ржавые доспехи защиты, освобождает мелкое птичье сердце от тугих перевязей. Мои немигающие глаза, под ее взором начинают слезиться, словно от солнца. Кажется, еще один миг - и я что-то пойму. Даже в руках я ощутил дрожь и пульсацию чего-то нежного и живого. Посмотрел вниз - ее ножки у меня на коленях в руках. Только сейчас я пришел в себя и осознал что вообще делаю.
  
  - Ой, прости! - совсем смешной писк, я выпустил котят на свободу к хозяйке. Аюми смущенно поджала ноги, спрятав от меня их розовый цвет под одеждой, рукой поправила полы халата. Я успел снова заметить на ее бледной коже мертвенную синеву огромных, уродливых синяков на запястье. Их вид был еще страшнее моей руки, посиневшей у раздевалки. Похоже, прикосновения ко мне для Аюми так же выливались огромной ценой и не проходили бесследно. С нее взимали плату много сильнее и сразу вперед: человек чуть не лишился на холоде ног еще до того, как они оказались в моих грубых ладонях. "Зачем нужно столько платить за недостижимое счастье?" - единственная строка из ее работы с тех самых листков, содержание которых мне вряд ли когда-то откроется. Но, кажется, когда она так близко со мной, я могу читать даже не между, а просто без строк - суть ее творчества настолько до боли понятна...
  
  Скорбь резко наполнила черты моей и так не слишком радостной физии. Аюми с грустью отметила следы моего последнего взора. Сквозь зубы я процедил, кивнув на ее повязку, которая больше ничего не могла скрыть по обе от себя стороны.
  
  - Это тоже Нисимура-сан постарался?
  
  - Нет, это не он. Обычная операция. Хочешь взглянуть? - Снова эта виноватая улыбка у нее на лице, которая постоянно сводила меня с ума и больше всего заставляла страдать. Ну за что ей, и перед кем извиняться? Но еще больше повергло в шок ее настолько внезапное предложение. Глухие комки слов кусками вышли из моей до боли стесненной груди:
  
  - Нет, если ты не хочешь - не стоит. Зачем?
  
  Но руки Аюми уже исчезли в густой черноте распущенных, блестящих после ванны волос, скрылись где-то там за затылком. Несколько незаметных движений, полотно больничной повязки исказили морщины, словно ненавистное знамя противника покидало флагшток с той завоеванной высоты, добраться до которой стоило столько страданий и крови. Этот момент длился всего пару секунд, но для меня он будто застыл в вечности навсегда. Остаться с этой девушкой один на один в гостиничном номере - уже само по себе невероятное испытание. Когда она вышла из душевой, распаренная, прозрачная, в одном лишь халате: что здесь сказать, немая сцена из глупых молодежных комедий. Но даже, если б она вздумала действительно обнажиться полностью перед моим пустым существом - это бы не стало настолько сокровенным интимом. Обратная сторона недостижимой луны, все то, что было спрятано за занавесью, возможность увидеть открытый полностью лик, когда половина его делала из всего меня меньше, чем четверть. Я с трудом смог не исчезнуть в синеве ее ока - где найдут остатки меня, когда я предстану перед вдвое большим количеством пронизывающих аквамарина лучей?
  
  За секунду до того, как повязка беззвучно опала последним осенним листом в эту морозную стужу, мне стало по-настоящему страшно. Что, если Аюми и правда скрывает под повязкой уродство? Что если, я не смогу ее больше принять? Что, если она обнажит тем самым передо мной все мое внутреннее моральное безобразие? Что, если она покажет мне то, что я прятал от себя столько времени сам...
  
  Но не успели эти мысли вновь захватить мою безумную голову, глазик Аюми открылся и окунул меня в изумрудную россыпь. Цвет ее глаз - памирский нефрит. В ее чистом внимании, этом взгляде двух божественных глаз, зеленом и голубом, в свободном течении ее нежных цветов, в эту лютую стужу, я словно снова стою в том самом парке под сенью бесконечного синего неба и зеленого бархата листьев, стою напротив той девушки, что всегда была здесь, под покровом повязки, которой я болезненно отгородился от мира. Наверное в этот момент у меня был столь ошарашенный и размазанный по всему номеру вид, что Аюми с неподдельным волнением склонила головку:
  
  - Ну чего? Это просто гетерохромия. Разный цвет глаз. Не бойся - он настоящий.
  
  - Скажи, ты видишь им мертвых? - нетвердым голосом я вымолвил какую-то несусветную чушь. Похоже, произведения Юкито Аяцудзи, но больше всего облик Аюми, абсолютно безжалостно действовали на мою слабую психику.
  
  Симидзу-сан на секунду задумалась, пытаясь понять суть вопроса, но тут же прыснула легким смешком. Совсем немного, словно чихнула, но у меня по душе прошли волны невероятного облегчения. Если в такой холод я смог ее рассмешить, значит кровавая улыбка глупого клоуна тогда была не напрасной.
  
  - Нет. Я им вообще плохо вижу. Мне сделали операцию, но это не особенно помогло. А повязку просто ношу. С ней меньше издеваются и пристают.
  
  Она с грустью посмотрела в окно, где падающий снег бесстрастно хоронил под собой черные проплешины дорог, грязь и следы человеческой деятельности. Этот снег праздничным предрождественским настроением скроет на миг всю душевную мерзость людей, скроет как и белоснежная повязка Аюми скрывала под собой все те издевательства, что ей достались от нашего класса. Я смотрел на нее, прикоснувшись к печальным теням на ее прекрасном лице, но знал без сомнения, что эта девушка не может грустить по таким мелочным поводам. Как безукоризненный снег, который шел из самой синевы ее глаз, опавшие хлопья больничной белой повязки оставили вместе с собой всю ту боль, что могли ей причинить. Но о чем же еще может грустить этот ребенок? Аюми повернулась ко мне, в ее бирюзовом хоре сине-зеленых оттенков мне никогда не спеть свою лебединую песню, даже рядом не встать, лишь немного серого моей одноцветной души в момент смежения век - она не запомнит меня, даже если моргнет.
  
  Но почему сейчас такой немигающий взгляд?
  
  - Номура-кун, скажи, ты общаешься со мной только потому что я напоминаю тебе Мисаки Мэй, чудесную девушку из любимого аниме?
  
  Мисаки Мэй, главная героиня ранобэ Юкито и одноименного аниме, чудесная девушка, кто спорит, все так. Встретиться с ней - нужно всего-лишь немного: плоское тело, улыбку в 2D и настолько богатый внутренний мир, в объеме которого потеряется любое создание реального мира. Даже мой ноготь физически толще бумаги, но для такой плоской души не найти ни единого трафарета, на изображении с Мисаки - я был бы чистым листом, не то что картинкой. Чудо, если б кто-то нашел всего пару слов, запечатлеть меня в нескольких кандзи. Глупые сравнения, о чем только думать, но это не сон - я перед ней. Ровный свет, яркие краски, берилл ее глаз. Нет, это не Мэй. Эта девушка вне плоских рисунков и лживой трехмерности реального мира. Симидзу-сан, ты сама спросила меня...
  
  - Нет Аюми, боюсь это Мэй будет напоминать мне тебя, ведь я в любой момент могу вызвать на экране ее прекрасный рисунок. Но что напомнит мне о тебе, когда безжалостный мир скроет от меня повязкой наших разных дорог не половину, а весь твой живой, светлый образ? Да, вы в чем-то похожи: сложно сказать кто более сложной судьбы, разный цвет глаз, повязки, обе носите школьную форму. Но, если мне память не изменяет, Мисаки могла видеть мертвых, маскирующихся под живых, ты же... смогла увидеть в моем безжизненном трупе живое. Это куда невероятнее нарисованной выдумки.
  
  Да, я выбил из нее улыбку, как же приятно. Надо отметить: я тоже совершал невероятные вещи. Заставить улыбаться Аюми... может не зря на меня наговаривают.
  
  - Но ты же говорил, что не любишь настоящих героев? - Симидзу озорно мне подмигнула. Все помнит, что ты с ней сделаешь.
  
  - А я до сих пор не верю, что ты настоящая. - я улыбнулся в ответ.
  
  Единственным настоящим здесь был момент абсолютного счастья. Мы были сейчас так близки. Она без повязки, стала настолько ближе ко мне, но я чувствовал, что нас все еще разделяют недоступные взору вуали. Мое простодушное лицо, всегда открытое ей, оба глаза постоянно бросали неприкрытые взгляды, но если Аюми скрывала зеркало своей души снаружи, за моим изнутри всю жизнь стояла невидимая преграда. Мне тоже нужно открыться, снять этот душный покров, я так хочу предстать целиком перед ней. Пусть я уродлив, но все же. Снова непонятный порыв этого щемящего настроения, как в том самом парке. Желание коснуться ее, взять за руку, убрать с лица черную прядку. Сколько можно прятаться в своей красоте, ведь я только-только полностью смог на тебя посмотреть. Никогда наши взгляды так надолго не задерживали теплоту встречи в этом безмолвном контакте, никогда холод моих серых глаз не принимал в себя палитру ее миллиона цветов. Еще немного, как и тогда, еще буквально чуть-чуть, и я раскроюсь, отверзну, я ниспровергну свои последние лохмотья протекции. И после этого ни настоящий, ни нарисованный, ни придуманный чьим-то богатым воображением мир не удержит моей руки убрать с твоих воздушных ресниц последние слезы. Кардиограмма остановившегося сердца тончайшей линией твоих чуть пухлых девичьих губ останется в истории болезни только меж нами. Еще пара мгновений...
  
  Грубая трель мобильника, словно набатом, согнала все струны души в унылое стойло обратно. Нет, это был не Като Ёсида. Всего-лишь доставка еды.
  
  Пантера лопала рамен, жизненно втягивая лапшинки маленьким ртом, нисколько ни с меньшей чувственностью, чем вытягивая те самые струны души из меня еще пару мгновений обратно. Все-таки девочки потрясающи: война войной, а обед по расписанию. Мне вновь стало душно и немного неловко. Я включил телевизор. Испытания и не думали прекращаться: черноту плазмы резкой вспышкой разукрасил до боли знакомый набор сочных красок. "Форма голоса" - бессмертный шедевр Наоко, еще одно аниме. Я смотрел его множество раз, знал едва ли не наизусть, но сейчас это было последнее, что я хотел бы увидеть. Драма приближалась к своей середине - к моменту, где Исида и Сёко отправились на свой фестиваль фейерверков. Я прекрасно помнил, чем закончился наш, и освежать его в памяти Аюми мне хотелось меньше всего. Рука сделала новое движение к пульту.
  
  - Давай посмотрим. Пожалуйста, Номура-кун. Если ты не против конечно...
  
  Конечно Симидзу-сан, как скажешь. Никогда эти аниме не смотрела - сейчас самое время. Запечатлеть, как нормальные парни ходят с любимыми девушками на фейерверки. К горлу подступил сдавленный ком. К сожалению, несчастья даже не собирались кончаться: проклятый телевизор был так расположен, что смотреть его можно было только с кровати. На которой лежала Аюми. Несмотря на то, что буквально полчаса назад я ласкал ее ноги, сейчас этот момент умопомрачения бесследно прошел - вернулся обычный трусливый, зажатый, посредственный Номура. Я боязливо пополз к кровати и залег прямо под ней, уперевшись головой в боковину. Над макушкой будто бы начали собираться грозовые разряды. От статического электричества в моих волосах можно было прикуривать аккумулятор.
  
  - Номура-кун, прости, мне не видно из-за твоей головы. Ты не мог бы лечь на кровать?
  
   Я готов был поклясться, что ни один мой волос не торчал над кроватью, меньше всего выдавая мое здесь присутствие, но уже ожидая чего-то подобного, молча, буквально перетек на единственное, двуспальное ложе. Сам брал, что поделать. Я затаился на самом краю, дыхание полностью остановилось, глаза застыли в каком-то пикселе плазмы, в висках застучало. Не было и речи, чтобы лечь как-нибудь поудобней, единственная мысль стояла рефреном в мозгах - Она где-то здесь, на кровати.
  
  - Очень красивое. О чем оно? - над самым ухом раздался ее тихий голос. Аюми была под самым боком, прижавшись ко мне. В первый момент мне больше всего захотелось горной речушкой утечь обратно на пол, но о любимых аниме я мог рассказать даже дьяволу без малейшей капли стесненья.
  
  - Да тут... ээээммм... один клоун в общем, он сделал очень больно прекрасной чистой девушке - Нисимии. Он потом повзрослел, понял, что сотворил, хотел покончить с собой, но все же нашел в себе силы все изменить.
  
  На экране разворачивался самый драматичный момент: Исида спасает Нисимию, решившую прыгнуть с балкона. И сам срывается вниз. Сколько бы раз я не смотрел этот трагический, невероятно сильный момент, слезы на глазах никогда не давали продолжить дальше просмотр. Вот и сейчас, чуть прозрачная пелена скрыла от меня невыносимую драму, тесный номер отеля и всю юдоль постылой земли. Я остался один на один с единственной мыслью о ней - девушки внешне похожей на Мэй, но живое тепло которой рядом со мной оставило даже безупречный мир аниме так далеко от меня за пеленой и слезами. Ее имени кандзи были выбиты навсегда где-то внутри, их красота, такие простые значения. Аюми Симидзу - два слова неразрывно вплелись для меня в непрерывную ткань мироздания. "Чистая вода" и "прогулки" - несложно запомнить как написать имя ее на любом клочке обычной бумаги. Гораздо сложнее взглянуть в водоём ее глаз, пройти по нему и не утонуть, не чувствуя опоры у себя под ногами. Насколько я помнил, гулять по воде мог только Христос. Быть с ней - не меньшее чудо. Ходить по этой воде - нужно быть настоящим святым, а я постоянно предавал ее, словно Иуда. Но сегодня, в эту лютую стужу, я могу пройти по тонкому льду - единственная доступная нам обоим прогулка. Главное не растопить ее сердце на середине воды такими чудесными вечерами.
  
  Легонько обернулся вправо, скосил не до конца высохшие глаза - Аюми тихо спала у меня на плече, положив руку на грудь. В уголках ее сомкнутых век блестели перламутром слезинки. Похоже, кристалики нашего льда начали действительно таять. Надеюсь, это все мастер Наоко, конечно не я. За окном завывающий ветер отзывался во мне каким-то созвучным томлением. Девушка в заснеженном парке сейчас мирно рядом спала, кто же навсегда остался на этом ветру? Им мог быть только единственный...
  
  
   Эпизод десятый.
  
  
  Под утро Аюми, наконец, немного ослабила хватку. Я смог освободить свое бренное тело из под пяти ее пальчиков, но как освободить ум из сети под пятью вечными мыслями только о ней, оставалось вопросом. Я не спал всю ночь, но происходящее само по себе было форменным сном. Не хочется просыпаться, точнее уснуть, не все ли равно как назвать эту реальность? Там где она найти последний приют, остальное пусть объясняет наука. И все же, сегодня так много дел, надо было спешить в школу обратно. Знания не особо прельщали меня, вряд ли учителя могли научить, как общаться с ангелами, одного из которых я оставлял на смятой постели дешевого номера, или что-то поведать о их нереальной природе. Лишь объяснить, как заработать купюры, чтобы снять этот отель, куда можно привести неземное создание, но ни за какие деньги не купишь то место, в которое можно привести себя к ней. Я бросил на спящую Аюми прощальный, перед выходом, взгляд. Когда она проснется - меня здесь не будет. Двусмысленность фразы скользнула улыбкой по пересохшим губам. Когда она проснется - меня больше не станет. Если вся окружающая реальность и могла быть чьим-то сном, то только ее - сном настоящего ангела. Вряд ли такому, как я, могло и близко присниться хоть что-то настолько волшебное.
  
  Но даже у выдуманных человечков из грёз есть дела и обязанности, жестокая необходимость пронизывала все слои мироздания. Всю дорогу в школу кошки невыносимо скребли на душе: какой только идиот мог оставить это сокровище в белом халате? Вот она просыпается - и я возле нее, мы пьем кофе и едим, как в кино, эти тосты на завтрак. Весь день только наш. Пусть за окном холодно, я сделаю ее сердце теплее. Выйти на улицу лепить дурацкого снеговика, немного снежков, болтать обо всем или проваляться целый день на кровати. Хорошенько поужинать и весь вечер смотреть мои любимые аниме, познакомить ее с лисой Сэнко, Шарлоттой, кошечкой из Сакурасо. Расшибиться в лепешку, раствориться, как сахар в ее насыщенном дне, взбиться подушкой для этих розовых щечек. Стать последней мыслью ее, чтобы когда она снова сомкнет свои чудесные глазки - это все повторилось: она проснется - и я возле нее...
  
  Захваченный вереницей сладких картинок, я даже не заметил, как подгреб к школе, обычное для меня ремесло. Впереди мелькнула, чуть с сутулиной, знакомая глазу фигура. Мой старый добрый товарищ Ёсида. Мы давно перестали нормально общаться: мои встречи с Аюми, последнее затворничество осени, тот случай с Кимико, которая была так мила моему лучшему другу... что там точно было, сейчас и не вспомнить, но когда я окликнул Като у самого входа, он воззрился на меня, как на призраков прошлого. Кровавый белок моих глаз от бессонной утомительной ночи, наверное, располагал к еще меньшему доверию с его стороны.
  
  - Привет.
  
  - Здорово. - Ёсида сухо сжал ремень школьной сумки.
  
  - Като-кун подожди, у тебя же был какой-то крутой телефон? - я решил сразу зайти с козырей, с трудом поспевая за его энергичной походкой.
  
  - Гэлэкси Эс-двадцать. Неплохой телефон, да. - движения моего товарища стали еще немного бодрее. Вот же несносный атлет.
  
  - А на нем камера как вообще, норм? - я из последних сил рванул, чтобы заглянуть ему прямо в глаза.
  
  - Там три камеры. 64 мегапикселей основная, 4К съемка. Снимает лучше, чем видишь. - Ёсида резко сбавил свою молодецкую поступь и, наконец, обернулся. Като был крайне падок до дорогих хороших вещей, которые могли позволить ему богатые родители, но в нем не было ни капли тщеславия, он просто радовался им, как ребенок, и больше всего желал поделиться этой радостью с кем-то еще, хотя бы просто обговорить свои скромные интересы. Он знал, что я подлизывался сейчас к нему, зная его невинные слабости, но все равно был искренне рад. Только я не подлизывался. Мне было нужно одно - чтобы он остановился и посмотрел на меня всего две секунды. Я поймал на мгновение потеплевший его добрый взгляд, взгляд моего старого доброго друга. У меня был только момент, но после долгих смертельных обхождений с пантерой я стал безжалостно строг в обращении с каждой долей секунды. Короткая пауза...
  
  - Като-кун, братан, выручай. Мне очень нужна твоя помощь.
  
  Всего-лишь короткое общение с женщинами сделало из меня бездушного, крайне эффективного монстра. Мой добросердечный, мягкий, наивный приятель конечно не в состоянии был защищаться от таких нападений. Спустя шесть часов, после уроков, мы уже преодолевали знакомый карьер.
  
  - И все-таки я так и не понял, в чем заключается суть моей помощи? - Като с интересом рассматривал огромный обрыв, впечатливший когда-то, в свою очередь, и меня.
  
  - Мне нужны функции твоего супер-девайса. И твои услуги, в качестве оператора. Непыльная работенка, минут на пятнадцать. - я обернулся с улыбкой на Като. Когда-то мы гуляли этой дорогой с Аюми, общение с которой стало началом конца нашей крепкой дружбы с Ёсидой, но сейчас я был счастлив идти вместе с ним, как в старые, славные времена.
  
  - Да мы идем уже сорок минут, какие пятнадцать? Скажи, куда ты тащишь меня? Признайся: хочешь хлопнуть, скинуть где-то в карьер и завладеть моим новым самсунгом? - Като лукаво посмотрел мне в лицо, но не смог выдержать и двух секунд серьезного вида, огласив всю округу своим фирменным смехом, по которому я успел так сильно соскучиться. От его хохота, как это часто бывало, я и сам пустился в заразительный смех. Как же это чертовски приятно, идти вот так с лучшим другом и надрывать животы, как два дурачка без всякого повода. И радостно от того, что мой товарищ чувствует все тоже самое и долгие месяцы недопонимания растают, как этот декабрьский снег. Последняя порция веселого смеха, не помню, когда я в последний раз был настолько беззаботен и жив, словно ребенок, которого качели подняли в высшую точку своей амплитуды бесхитростной радости. Да, посмеяться это то, что нам нужно, перед тем, как бездушный маятник потянет обратно и качели покатятся вниз...
  
  Мы прошли парк. Родная сердцу одинокая лавочка, занесенная снегом, созданная единственно, что для нашего отдыха, никогда мне не предоставляла покоя, вот и сейчас один ее вид печально проводил меня за тот поворот, куда я никогда не решался пойти в след за Аюми. От моего резко посерьезневшего лица, Ёсида сам заметно притих. Пора начинать идиотское представление.
  
  - Все, друг, мы пришли. Видишь слева старый дом за забором?
  
  - Ага.
  
  - Отсюда сотня метров, не больше. Дальше приближаться не стоит. У тебя зум на камере четкий? Снимет в нормальном приближении с этого места?
  
  - Смеешься? Зум x30. Отсюда я сниму даже твою слишком серьезную рожу. Братан, но в чем суть, ты можешь хоть немного мне объяснить? - Ёсида уже с неким волненьем смотрел на меня.
  
  - Все объясню, обещаю. Но сейчас ты должен просто настроить свою пушку, приблизить на двор того дома и снимать все, что там будет происходить. Просто снимать. Чтобы там сейчас не творилось, ни в коем случае не беги мне на помощь, не кричи, не думай даже куда-то звонить! Это очень важно, дружище, поверь мне пожалуйста. Что бы ни было - только снимай. Представь, что ты фронтовой журналист, понимаешь?
  
  - О чем ты, конечно все сделаю. Рассчитывай на меня! - Ёсида, похоже, даже слишком завелся. Вытащил из кармана свой телефон, стал настраивать с таким видом, словно снайперскую винтовку. Кажется, я чересчур его перегрел, но это только на пользу. На пригорке, на котором мы находились, открывался отличный вид за забор нужной локации. Я постоял еще несколько секунд, вдохнул полной грудью свежий, морозный, опьяняющий воздух, и стал неторопливо спускаться к дому Аюми. Калитка закрыта - это не страшно, я с легкостью перемахнул через нее. Сейчас очень многое будет зависеть от огромной удачи, но на душе ни малейшей тревоги - в делах, которые здесь вскоре начнутся, мне всегда невероятно везло. Стук в дверь. Тишина. Еще стук - я со всей дури прошелся кулаком по клееному шпону обшарпанной двери. За ней - несколько звуков нетвердых шагов. Дверь поплыла на меня, в проеме показалось взлохмаченное тело мужской принадлежности. Отлично. Фифти-фифти, что открыть могла ее мать, а то и вовсе никто, но сегодня цепь событий будет складываться только так, как мне этого нужно.
  
  - Ты че долбишь, сопляк? Тебе по башке может быть постучать? - меня обдал тяжелейший дух многодневного перегара. Бинго. Как же везет: сегодня вечером, можно будет сразу идти играть в казино. Если, конечно, вообще смогу отсюда уйти.
  
  - Нисимура-сан? Я одноклассник Аюми Симидзу. Ее сегодня не было на уроках, мы в классе немного волнуемся, Симидзу-сан не заболела? Можете ее пожалуйста пригласить пообщаться?
  
  - Кто? Одноклассник? Мммм... Аюми да, заболела. Сильно. Не надо ей сейчас ни с кем общаться. Понял? Иди отсюда, давай. - дверь начала закрываться, но уперлась в мой ботинок, поставленный на пути. В меня вперился недоуменный взгляд мутных шаров.
  
  Я поймал на самом дне этой мути заворочавшиеся, начинающие трезветь, яростные комки, встретил их холодной серостью своих слишком взрослых для пятнадцати лет, но все еще таких детских глаз.
  
  - Не может общаться сейчас, правда? Симидзу-сан заболела? Это понятно. А может она не может подойти потому, что ее вообще нету дома сейчас? Может потому, что она второй день не может вернуться домой из-за такого животного, как ты, слышишь мразь?
  
  Я отпустил дверь, начал медленно отходить задом глубже во двор. Из темного дверного проема, распрямляясь, выворачивая все свои гнутые линии, за мной потянулась плотная, всклокоченная, нечеловеческая фигура. Ее отчим был правда огромным, на его фоне в пьяном оскале пронеслась вся моя такая наивная взрослость, придуманная серьезность незрелого школьника. Оказался бы действительно взрослый на моем месте сейчас? Похоже, мне никогда не вырасти и не узнать. Там, где я познал прикосновения ее нежных рук - больше нету места для роста. Сейчас черная масса впереди, псевдо-человеческой формы, пытается сделать еще меньше меня, подавляет, сжимает, от страха мне хочется убежать совсем, как малый ребенок. Но дворик этого дома знает, хранит, помнит еще следы ее маленьких ног, она была здесь, я стою, где она - как можно покинуть это место и куда-то уйти?
  
  - Ты че паскуда малолетняя? Тебя родители, я так понимаю, не учили, как надо общаться со взрослыми? - Его мешковатая груда угрюмо нависла над мной. Приходится задирать прямо к небу глаза, но сейчас кривая, тошнотворная рожа закрывает от меня синеву глаз ее небесного свода. Вот это начинает уже по-настоящему раздражать, я выплюнул презрением в его мерзкую сторону:
  
  - Родители учили меня, как надо общаться с людьми, но у нас в семье никогда не водилось собаки.
  
  Огни его глаз, начавшие трезветь на секунду, теперь напрочь заволокло пеленой пьяной ярости. Легкий тычок куда-то в живот - и полная чернота. Будто моргнул - и вот я в той тьме с которой начал свой жизненный путь. Пока не встретил ее, мрак расступился - и снова безбрежное небо над головой, наконец я вижу его. Похоже, упал от удара, лежу на снегу, белизной снятой повязки смягчило мое падение снизу, а сверху накрыло индиго ее небесного взгляда. Как удивительно, что всегда, нужно потерять равновесие, упасть в чьих-то глазах или просто на деле, чтобы только взглянуть на нее. Когда, наконец, я смогу уже стоя достойно встречать эти взгляды...
  
  Так хорошо, но опять это лицо, его перекошенная ненависть прячет меня в угрюмую тьму поганого ящика. Грустный Пьеро, зачем ты ее полюбил, это так физически больно. Снова тычок, всю грудь обдало огнем, голова мячиком отскочила и воткнулась в холодную поверхность металлического забора, от его пинка мое лежачее тело проехало метров пять, его остановила только калитка. С трудом открыв глаза, по оставленной мной полосе на снегу, нахожу местоположение его огромной фигуры. Вздохнуть так тяжело, в диафрагме будто застрял кусок лома, болезненный хрип, сдавленный кашель - алые пятна на белом снегу: сакура снова в цвету, пусть в декабре, после встречи с ней время года не имеет значения. При виде крови, где-то на том конце проложенной полосы, глухой одобрительный возглас:
  
  - Хорошо Нисимура-сан занялся твоим образованием, ты согласен щенок? Если вас выродков в школе не учат, я всегда могу заняться уроками воспитания. Теперь ползи отсюда, пока я не убил тебя под этим забором.
  
  Отличное предложение от взрослого мудака, рациональное и категорически верное, на то они и взрослые, чтобы правильно мыслить. И я так похож был на них, пусть не по годам - по одному своему поведению... и только и делал, что ползал всю жизнь, но сегодня пришло время впервые встать на ноги. С огромным трудом, пошатываясь, и правда, как малый ребенок, я поднялся, расправился во весь рост, болезненный вдох. Вот так, хорошо, а теперь приблизить себя к той зловонной человеческой груде. Как трудно идти, от боли в животе меня выворачивает наружу, хочется просто прижаться к калитке, но здесь отвратительный ракурс, забор закрывает всю панораму... давай Номура, ты не безупречный герой аниме, твой максимум - попасть в объектив камеры телефона. Почему ты дрожишь, почему такие слабые ноги, здесь всего пять метров пройти - да, это не дефиле с прекрасной Мидзуми. Хватит трястись, Ёсида должен получить отличную съемку, дублей больше не будет. Пусть ты дешевый, лживый актер, но сыграй хоть раз по-настоящему честно, чтобы в эту кровь на снегу кто-то поверил. Ради нее. Ломанная походка съедает последние метры, даже в движениях кукол дзёрури больше жизни и правдоподобия плавности, но этот печальный Пьеро снова возле его смрадной хари.
  
  - Тебе че, не хватило ублюдок? - напряженный взгляд его пьяных глаз будто пытается отыскать кукловода за мной, найти его нити, обнаружить этот идиотский завод, - Ну что ты так пялишься, ты думаешь я тебя сейчас не убью? От тебя и следа не останется, совсем страх потерял?!
  
  Выдыхаю морозный клуб воздуха ему прямо в лицо, этот последний кадр - моя кульминация, последняя киношная фраза из еще ненаписанной сцены. Аюми, почему я не остался с тобой и моя грудь покинула твои пять нежных пальчиков...
  
  - Я думаю, что, единственного, кого ты убил - это человека в себе. Оставлять синяки на теле маленькой девочки - вот твой поганый след на этой на земле. Как можно реально бояться такое жалкое существо?
  
  Начинающие ломаться в агрессивной гримасе черты его рожи теряются на секунду в еще одном выдохе, я верю, что больше их не увижу - и правда, брызги боли становятся единственным спутником. Кажется, я снова лежу, что-то тяжелое надо мной, может чувство вины: из-за него я больше не вижу синевы ее взора? Глухие удары в груди или в грудь, откликаются в голове, а может от головы отзываются изнутри моей грудной клетки и рвутся наружу. Глухой звук не может тебе помешать лицезреть, это не может быть связано, я всего-лишь хочу еще раз увидеть цвет ее глаз, разве это так много? Но в глазах непроходимая, густая, мутная пелена - вот значит какого быть по-настоящему под покровом повязки. Прости милая, я только хотел на тебя посмотреть, но оказалось, что эти бинты и были моими глазами. Неужели больше никогда не увидеть ее, как это больно, непередаваемо. Оставить нежные линии ее маленьких розовых ног, детские руки без дорогой желтой папки, ее темные кудри на светлом халате - моя короткая черная-белая жизнь, спящее ангельское лицо, два бесценных изумруда под сомкнутыми очами. Когда она проснется - меня больше не станет, пробуждение уже совсем не за горами. Новый день без меня как это больно до слез, слезы в глазах, кажется и были моими глазами, были той пеленой, что мешала мне видеть. Зажмуриваюсь из последних сил, чтобы продраться через эти тенеты из боли, но последнее, что остается отпечатанным на сетчатке - падающий на меня астероид из огромного мясистого кулака, мое космическое приключение так нелепо окончилось. Слез больше нет, последние брызги из глаз: калейдоскоп яркого цвета, красочный холст - последний мой фестиваль. Яркие брызги - последний мой фейерверк, бесконечность цветов, но для меня только три - красный, зеленый и голубой, подаренные тобой. Последний наш фестиваль, где я предал тебя и оставил из всех только два: прощальная белая вспышка и чернота. Аюми, с добрым утром, мое любимое солнышко.
  
  Чернота. Тихая, ласковая чернота. Когда ты одна - это так умиротворяюще и приятно. Но знание, тупое непреходящее знание, что темнота никогда не остается одной, приносит с собой неосязаемый страх противоположного белого. Страх черно-белого - единственное мое естество, черно-белое всегда приносит с собой гнусную боль. Боль в черно-белом ткет мою плоть, начинает с осязания щек, на них жгучая боль. Или это все еще слезы? На щеках чертовы слезы, кажется прожигают до скул, болезненный белый свет насильно открывает глаза.
  
  - Номура! Братан! Номура-кун, братан, ты жив?! Ты жив братан, Номура, брат?! - Над головой плывущее лицо моего друга Ёсиды. Все-таки это был не ее сон.
  
  Ёсида тер мои щеки горячим, обжигающим снегом и кричал мне прямо в лицо. Я сделал тяжелую попытку подняться, чтобы уйти из под его прямых звуковых волн, которые стали оказывать на меня какое-то излишнее давление своей драматичностью. Оглянувшись, нашел нас метрах в ста от знакомого моему телу забора. Толи в вертикальном положении я стал хуже слышать, толи Ёсида перешел на шепот и хрип, но трагичность в его проявлениях не ослабевала.
  
  - Братан, что это было? Что это было мать твою?! Я думал он тебя замочит, этот... этот...
  
  - Като-кун, друг, пожалуйста, скажи мне, что ты все снял? - Я мучительно посмотрел в разгоряченное, задыхающееся лицо своего товарища. Но его, сразу посерьезневшая по-профессиональному мимика, вернула мне силы.
  
  - Все. Все снял. Как он на тебя запрыгнул, как молотил по груди и прямо по голове, все снял. Не снял только, как он тебя за забор вышвырнул: я уже со всех ног мчался на помощь! Подбежал, давай оттаскивать тебя как можно дальше, думаю щас эта гнида как выйдет, думаю только не выходи, не выходи гнида сейчас, дай пять минут гнида, не выходи... Ой, что я несу? В полицию же надо звонить, в скорую! Что я несу... - дорогой Гэлакси заплясал в трясущихся руках моего возбужденного друга. Это меня напугало намного больше его взволнованной речи, и я решительно положил руку на плечо однокласснику.
  
  - Подожди. Стой. Не надо никакой полиции, не надо скорую, нормально все. Дай хоть посмотреть, что ты там наснимал Бертолуччи. Отойдем только отсюда и правда. - я ощутил внезапную смутную тревогу в избитой груди, как бы "гнида" и правда не вышла сейчас из-за калитки, и опираясь на Ёсиду, сумел подняться и даже пойти.
  
  С огромным трудом мы добрались с Като до парка, до спасительной лавочки. Волоча под руку сквозь декабрьский снег мою побитую тушку, словно прохудившийся старый мешок, мой товарищ, как незадачливый Санта, едва не растерял половину моих внутренностей по дороге. Невелика потеря, давно хотел облегчиться: столько вещать о своей пустой лживой сущности, а куда не ударь - отовсюду отзывается искренней болью. Сплюнув под ноги очередной сгусток коричневой крови, с осторожностью разместив на скамье свою пятую точку, принимаю в руки игрушку Ёсиды - произведение силиконовых мастеров. Тому, кому ни один мангака не посвятил бы и пары рисунков, бездушная камера уделила все семь минут съемки высокого разрешения. Беспринципная техника - ей все равно из кого делать героя. Да, посмотреть и правда было на что: эпичное видео, готовая серия "Черного клевера", но и здесь чересчур откровенного пафоса - откуда во мне столько этой киношности? Но качество действительно превосходно: я явственно различаю перекошенные черты лица Нисимуры. В нем слишком много излишне живой натуральности, настолько, что меня пробивает отчетливый страх - даже здесь в пределах безопасного парка меня трясет от переливов экрана простой черной коробочки.
  
  - Ну как? - вдумчиво-напряженное, внимательное лицо моего друга шепчет возле самого уха.
  
  - Ну не Роджер Дикинс конечно, но тоже пойдет. Перекинь мне этот видос по блютузу. - передаю Ёсиде свою поделку на телефон. Она не стоит, наверное, и десятой части дорогого "самсунга", в ней так мало памяти, скудный набор приложений, мутная камера не в состоянии адекватно отражать объективной реальности, но тускло-серый блютузовский огонек коннектит мое техническое протеже с чистым синим сиянием модели Ёсиды. Два ровных огня, так близко друг к другу: бледно-серое пламя давно погибшей звезды безмолвно внимает пронизывающие аквамарина лучи. Два ровных огня, как наши взгляды с Аюми, как цвет наших глаз - все то-же нереальный контраст. Как жаль, что прошивка моей одноклеточной психики примитивнее китайского пластика и никогда мне в голубых огоньках ее ласковых глаз не прочитать ничего и не принять никакой информации, как это делает даже мой телефон.
  
  - Все, перекинул. Братан, а теперь - что, мать твою, это было? - Ёсида очевидно жаждал ответа. Я выдохнул порцию морозного воздуха в сторону от него и объяснил свой довольно бесхитростный план. Като, как заправский курильщик, выдохнул свою струйку холодного дыма, будь он постарше, наверное, и правда бы закурил.
  
  - Даа. Я знал, что ты, братан - необычный, но не представлял, что настолько. С трудом можно поверить, что мы одноклассники. Такое ощущение тридцатилетнего мужика запихнули в тело юного школьника и то не уверен - ведут ли так себя взрослые мужики...
  
  - В тело юного школьника? Как Арату Кайдзаки в "Релайфе"? - я посмотрел в слишком серьезную физиономию Като и усмехнулся. - Брось, я просто на год старше вас: поздно в школу пошел.
  
  - Сомневаюсь, что через год я буду вытворять нечто подобное. Даже думать об этом не хочется. - Ёсида посмотрел в мое широко улыбающееся лицо, и от этой улыбки, после всего накопившегося напряжения, пустился в заразительный смех, ставший прекрасной разрядкой. Я тоже захохотал на мгновение... пока кровь изо рта не пошла ручьем сквозь отвратительный кашель.
  
  Из последних сил вернувшись домой, погрузив в ванну с теплой водой свое искалеченное, битое тело, я с трудом пытался привести в порядок пусть не физические органы, то хотя бы свои мысли о ней. Если космический мусор у раздевалки лишь слегка оцарапал обшивку снаружи, то сегодня тяжелый астероидный дождь сотряс все жизненно-важные приборы корабля и системы. Похоже, работоспособной осталась лишь электроника: живой образ Аюми легко выводился на главный дисплей умственным взором. Живой образ девушки, координаты которой уже навечно остались в памяти давно сгоревшего навигатора. В моей экспедиции было не так много подвига: когда божественный дух камикадзе до последнего сознательно выдерживал направление - мой штурвал еще прежде вышел из строя. Быть может моя машина изначально не имела рулей управления, быть может тяги были перебиты уже в самом начале - все это не имело значения, я точно знал, что следующих повреждений больше не пережить. Но это не важно, даже не страшно, лишь тихая грусть, безмолвный вопрос - Почему? Почему ты так далеко от меня, в просторах глубокого бескрайнего космоса? Здесь так мало жизни, нет воздуха, осколки мертвых планет сотрясают все мое утлое судно, я распадаюсь на части рядом с тобой, здесь мне не выжить, и никогда не узнать зачем это место избрало твое одиночество... Живой образ Аюми, мысли о ней сжигают мое последнее электричество, живой образ девочки, что так дорога. Она бесконечно одна сейчас в пустом сером номере, ей никуда не пойти, ей нет места вернуться, жестокий холод все так же пронизывает ее маленькое тело на одинокой скамье, грустная сказка, в которой принца не будет, в которой не будет ни строчки о мне. Возможно я последний, кто мог протянуть ей руку в этой беспроглядной космической черноте, пересечь пространственно-временной между нами плотный барьер, но я не могу протянуть руку даже за полотенцем, покинуть давно холодную ванну и пересечь пять метров до своей детской комнаты. Я должен быть сейчас с ней, но от собственного бессилия на щеках все те же жгучие слезы, мысли о ней сжигают последний мой ток. Перед тем, как остаться совершенно во тьме, принять последнюю позу, я прошепчу: прости меня, моя милая Мэй.
  
  * * *
  
  Несмотря на все надежды утром уже не проснуться, сильная боль в груди, как бездушный некромант, вновь подняла мое безжизненное тело на очередные бессмысленные свершения. Мама вот-вот должна была вернуться с суточного дежурства в больнице: надо было, как можно быстрее уматывать в школу, благо вчера еще дома не пришлось объясняться за эти свежие иссиня-фиолетовые разводы под глазом. Последний взгляд в зеркало: мда, чистое зомби, хоть самому повязку надевай по дефолту. Эта мысль стала казаться мне все больше и больше разумной, колоссальное превосходство интеллекта Аюми проявляло себя даже в таких незначительных мелочах. Между тем, с домом может быть и пронесло, но в школе моя рокерская раскраска, естественно, не могла остаться незамеченной: при одном моем виде, Кимико, помрачневшая мигом, резко поднялась из-за своей парты и уверенно направилась к месту Тэкеши.
  
  - Слышь, Хирохито, если ты еще раз Номуру тронешь - я тебе сама башку твою проломлю, понял? - ее чудовищная хватка сжала его за ворот одежды, а жуткая аура съежила его тело до размеров скомканной бумажки и вмяла в спинку от стула. Наступила адская тишина, птицы повисли в воздухе за окном, а если бы в классе деревья росли между рядов - их бы согнуло до пола.
  
  - Слышишь, не трогал я твоего Номуру! - Хирохито сам был боевым молодцом, не робкого десятка уж точно, но его обычно такой звучный густой баритон, перешел в какой-то непередаваемый писк. Однако, "твоего Номуру" прозвучало настолько двусмысленно, что Кимико, совершенно смутившись, ослабила хватку и, невероятно, слегка покраснела.
  
  Секундное замешательство дало мне время и я пришел им обоим на помощь.
  
  - Ямада-сан, прости, Хирохито тут совсем ни при чем, честно. Это я на работе подрался. Подрабатываю продавцом в магазинчике после школы. В стране сейчас страшный кризис, клиент озлобленный пошел, под вечер особенно, сама понимаешь...
  
  Глупо улыбаясь своей постоянно-идиотской улыбкой я отводил испепеляющий луч прекрасных карих глаз Кимико от Тэкеши и вызывал огонь на себя. Еще один сомнительный подвиг: за себя я нисколько не переживал - на меня и так было больно смотреть, один жалкий вид моего фиолетового лица сводил на нет всю агрессию.
  
  - Когда тебя уже прибьют, наконец, окончательно. - бросила в сердцах Кимико и мрачно вернулась за парту.
  
  - Спасибо друг. Чего это она? - сдавленно прохрипел Хирохито и поправил смятый ворот рубашки.
  
  - Да кто ж их знает. Женщины...
  
  Пытаясь больше не геройствовать безрассудно и не попадаться Кимико на глаза, я спокойно дожил до звонка. Каждое движение отзывалось во всем теле гулкой болью, но этот длинный день еще был в самом разгаре. Никто, разумеется, не встречал меня на лестничном переплете, эти встречи и так завели меня много дальше простых бетонных ступеней. Девушку, к которой я нисходил по ним с высоты своих представлений, я давно оставил спящей у себя на плече, и продолжил спуск в самую пропасть. Все так же возвращаюсь из школы, пусть она сейчас не со мной. Пусть нет риска сжечь руку до тла, случайно прикоснувшись к тыльной стороне ее детской ладони, нет опасности повернувшись вправо поймать ее проникающий взгляд, мысленно я всегда возле нее и боюсь обернуться: боюсь обнаружить, что ее нет, когда она и правда со мной, боюсь увидеть ее, когда ее в реальности нет. Слегка встряхнул головой, эти наваждения утомляют. Ни одной девочки с желтой папкой в руках на километр в округе. Я возвращаюсь один, но мой путь лежит все по знакомым местам. Пугающий мрачный карьер и ласковый парк, одинокая лавочка, мои ноги уже спокойно переступают барьер и ведут меня к ее неказистому дому. Знакомая угрюмая туша, привычно уперевшись в забор, убивает сигаретным дымом морозную свежесть чистого воздуха. Кажется трезв. Подвалив, как старый приятель, я подпираю забор с обратной стороны напротив него, вдох - дым, сладковатый на вкус, вовсе не так отвратителен, хотя казалось бы, что хорошего из себя может выпустить эта мятая рожа.
  
  - Чего тебе? За добавкой вернулся? - глухой уставший голос действительно трезв.
  
  - Симидзу-Сан все так же болеет?
  
  - Угу.
  
  Минуту стоим, как два добрых соседа: один воздух и дым, один забор на двоих. Удивительное спокойствие, так можно и пол часа простоять, но я уже чувствую на себе давление его тяжелого взгляда - эти глаза не ласковее его жутких вздувшихся кулаков. Оборачиваюсь к нему, моя фиолетовая вторая половина лица заставляет его смущенно еще подышать бесстрастно наблюдающим воздухом. В моих руках телефон, пара легких касаний, передаю за забор. Еще минута молчаливого благодушия.
  
  - Че за хрень?
  
  - Формат МП-четыре. Упаковка для аудио- и цифрового потоков, обычная хрень. Вот ты все пьешь Нисимура и не знаешь поди куда уже вышел прогресс. Это у меня еще телефончик дешевенький, а как ты у моего друга на камере дорогущего самсунга запечатлен - любо-дорого посмотреть. Отлично, кстати, держишься в кадре, уверенно, четко. Хоть сейчас прямо в кино. Оскара, правда, не обещаю, а вот уголовной статьей награжу. Жестокое избиение детей, издевательства над приемной дочерью, фото ее синяков на руках, мои побои, показания свидетелей на диктофон, эта бездушная цифровая техника сейчас, Нисимура, фиксирует практически все. Потянет очень серьезно, ты вообще знаешь насколько суровое законодательство в нашей стране?
  
  Можно еще немного постоять, подышать - воздух не становится менее чист от неприятного разговора.
  
  - И че ты мне здесь все это рассказываешь, а не легавым еще?
  
  - Только из-за нее. Тебе не понять. Показать, знаешь, не долго, видео не сгниет, но я надеюсь, что ты еще не пропил последних мозгов. Расклад, в сущности, прост: ты больше ни пальцем, ни словом не тронешь Аюми. Только увижу на ней хоть малейший синяк, царапину, или услышу что-то нехорошее от нее - все твои художества будут там, где положено, моментально. Знаешь, я терпеть не могу кинематограф и лживых актеров, но попробуй сыграть хорошего папочку, ок?
  
  Нисимура закурил новую сигарету - этот дым сейчас даже мне по нутру. На удивление, отчим Симидзу не выглядел особо растерянным.
  
  - Интересное предложение от сопляка. Даже не думал, что эта забитая несуразица может отхватить такого ушлого хахаля, вроде тебя. Что, нормальных девчонок не было в школе? Хотя, для такого больного, как ты, самое то. - его осклабившаяся харя подозрительно выглядела сильно довольной для такой ситуации. Мое давление на него вызвало у Нисимуры только усмешку и как-будто раззадорило лишь что-то в нем. Очень быстро я почувствовал себя неуютно под прессингом его злых насмешливых глаз. Но что могло быть особо веселого для этой скотины?
  
  - Окей - так у вас говорят, малолеток? Я сыграю хорошего папочку. Даже пить сильно не буду, честное слово. Тут-то всего ничего продержаться. В апреле, как только Симидзу закончит вашу сраную школу, мы переедем отсюда. Мы всегда переезжаем, почти каждый год. Боюсь, на новом месте у нее не будет таких прекрасных заступников. Ты, мальчик, сделал ей только хуже, поверь, но до апреля у Аюми будет спокойная жизнь. А потом - ты уничтожишь всю свою видео-хрень. По рукам? И попробуй только не сдержать слово, обратиться в полицию - я закрою ей второй глаз наглухо еще до того, как кто-то приедет, я обещаю. Окей?
  
  В смятенном состоянии, я все же пожал через забор его волосатую руку. Ничего, до апреля есть еще время, посмотрим кто кому что там закроет - у меня вот недавно только открылись глаза. Я собирался уже уйти, но скрип двери и сдавленный мучительный голос заставили меня обернуться.
  
  - Подождите, пожалуйста! Вы - одноклассник Аюми? Скажите, прошу вас, с ней все хорошо?!
  
  Маленькая, худая женщина лет сорока, с растрепанными волосами. Бесконечно уставшие, воспаленные от бессонных ночей, поддернутые красным глаза. Но эти глаза... Мама единственного мне знакомого ангела.
  
  - Симидзу-сан? Не волнуйтесь пожалуйста, с Аюми все хорошо. Сегодня-завтра ваша дочь будет дома. Симидзу-сан, она очень любит вас.
  
  - Спасибо... - застывшие слезы были лучшим ответом.
  
  Я склонился в коротком поклоне и поспешил, развернувшись, уйти. Мои очи сами наполнились предательской влагой.
  
  Паломничество по святым местам почти подошло к логическому концу - осталась лишь последняя точка. Неоновая кровавая вывеска не выглядит уже столь приветливо теплой. Все та же девушка на ресепшене, но мое обезображенное лицо не располагает более к ехидным намекам. Дверь одинокого номера. Открываю ключом, ни на что не надеясь. Пустая темная комната. Черное, глухое пространство - квинтэссенция моей полой сущности. Кто мог бы здесь поселиться хотя бы на миг? Это смешно. Лишь дешевым искусственным светом на миг осветить свое одиночество: нашарил переключатель - легкий щелчок. Тщедушное освещение, но столь знакомые тени; в этой клетушке нет места сомнению - это она. Девушка у единственного окна, ее лучистый взгляд так мягко встречает. Ее светлый взгляд и был всегда единственным окном для меня.
  
  - Заскучала одна? - глупый вопрос уравновешен моей не менее глупой улыбкой.
  
  - Я волновалась.
  
  - Прости, задержался. Я заходил к тебе домой: твоя мама тоже сильно волнуется, я успокоил ее. Она очень любит тебя.
  
  - Спасибо... - Тихий шепот. Аматэрасу, эти глаза...
  
  Смущенно ерзаю, но еще недавно такой желанный спасительный свет предает, как все в этом мире меня: падает на лицо, фиолетовые разводы на нем от кулаков Нисимуры наполнили морем ее и меня. В наших отношениях еще не было столь холодных оттенков. Трепещущий взгляд наполнился болью - кажется, боль была единственным маленьким мостиком между нами через бездонный карьер.
  
  - Ну все, хватит. Я некрасивый - я знаю, на меня неприятно смотреть. - еще одной глупой улыбкой возвращаю ей память о тех солнечных днях в парке на лавочке. Аюми улыбается. Очень грустно, но все же.
  
  В свете ее приветливых глаз, в ее присутствии мне так хорошо, так приятно. Бездонные очи Аюми, она без повязки - безбрежный свет полной луны. Но моя черная, ядовитая суть разрушает меня изнутри, уничтожает все рядом со мной, природа грешной земли постоянно пытается поглотить, закрыть собой струение лунных дорожек. Еще немного и вот уже я чувствую себя неуместным: что такой мог забыть возле нее? Избитой рожей, глупыми шутками, пустоцветной гнилой серой сущностью осквернять изумрудно-синие ручейки ее, с такой теплотой смотрящих на меня, ласковых глаз. Дешевыми номерами, отелями, идиотскими выходками, жалостью к себе держать возле себя бесконечный океан ее волшебных цветов.
  
  - Все хорошо Аюми. Ты правда можешь вернуться, если хочешь, домой. Прямо сейчас. - Безжалостный маятник черного рока движет моими губами. Взгляд Аюми дрогнул на миг, отразился так хорошо знакомой тоской. Пять минут - все готово. Долго ли ребенку собраться, у нее нету вещей - единственная школьная форма - можно возвращаться в мороз. Повязка укрыла зеленое озеро. Что ж я сказал...
  
  Эта убогая комнатушка так до боли мала: в прихожей нам не развернуться нормально вдвоем, но весь мой внутренний мир до вчерашнего дня без нее не стоил здесь даже угла, когда она перейдет за порог - он просто схлопнется, как бумажный карточный домик. Нет, мне не страшно быть погребенным под завалом своего одиночества: вчера мне едва не поломали грудную клетку с лицом, так чего же бояться за этот хлипкий шалаш из дурного ума? Я бы усеял все свое злое отрочество кусками битого кирпича, но если маленький ангел, такой, как она, поранит случайно на этом пути свои голые ноги? Аюми в прихожей, рука на дверную ручку легла: один слабый нажим - и ее больше не станет... Нет, я только с той стороны столько прошел не для того, чтобы снова оказаться за дверью, закрытой за ней, и к тому же сделать это своими руками. Мой пуховик снова ложится на ее плечики, Аюми повернулась - волнующий взгляд.
  
  - Симидзу-сан, прости, там дикий мороз, я только оттуда, а куртка - одна. Можно мне немного погреться здесь вместе с тобой, перед тем, как пойти провожать тебя к самому дому? Я взял с собой диск: "Розовая пора моей юности - полный обман". Если тебе интересно аниме про еще одного неудачника такого, как я, и прекрасную черноволосую девушку, такую, как...
  
  - Да.
  
  Лицо Аюми наполнилось ослепительным светом: в нем крохотная прихожая, вспышкой сверхновой, расширилась до столь невероятных размеров, где я моментально потерялся, погиб и бесследно исчез. И только диск с произведением Ёсимуры, неуклюже сжимаемый в моих влажных руках, оставил с этим миром последнюю связь.
  
  
  Эпизод одиннадцатый.
  
  
  Приход весны, как много описан в поэтических представлениях, но я не видел особого перехода и смены форм своего духовного состояния. Почти год назад я встретил ее все той же весной и это время янтарем запечатало мои чувства и ум в свое теплое лоно. Время возрождения природы и жизни встречей с ней возродило даже мой, казавшийся мне всегда мертвым дух, набухшей почкой явило на солнечный свет мои детские, незрелые, как в почке листки, глупые, но такие живые мечты. Еще немного, пусть это чудо, но неизбежно и я расцвету - природа не может быть непостоянна в своих проявлениях. Распущусь кровавым вишневым цветком - в моих венах живет единственный цвет, пусть его и не видно снаружи в пока еще зеленых побегах. Распущусь лишь на миг, сорвусь и полечу, всего толика красоты - и я опаду. Печальная история со стороны, но для того, кто и не жил никогда - это больше, чем вечность, полет - высшее состояние человека, пусть это и планирование опавших цветов. И все же, первый весенний мартовский день был по настоящему теплым: аристократичная сдержанность холодной зимы уступала дорогу чувственной и открытой подруге. Настолько, что ажно мое извечное вращение в голове трех-четырех унылых мыслей и картинок, приобрело откровенно лирический вид. Неясные образы цветения жизни, нежно-розовый парк, ее черты, запах волос... едва уловимое мление, истома в груди трепетно щекотали беспокойное сердце, будоражили чувства и ум какой-то таинственной, но уже недалекой развязкой. Единственное, что оставалось неизменным - мои выпадения из реальности. Придя в сознание, как всегда неожиданно, я обнаружил себя на другом конце города. Район Мияги - все верно. Мама отправила меня купить после школы какую-то очередную для дома фигню, которая, естественно, нигде ближе к этому самому дому не продавалась, уже намекая на свою отчужденность и бесполезность, ведь все полезное, на мой скромный взгляд, всегда должно быть у тебя под рукой. Ладно, дело есть дело, быстрее скупиться и пулей обратно. Сегодня Аюми разрешила мне зайти за ней прямо домой и немного пойти подышать воздухом в парке. Зайти за ней. Погулять!
  
  Нет смысла описывать, каким образом наши отношения вышли, внезапно, на столь запредельный, недосягаемый уровень - я и сам малейшего понятия не имел, уже со страхом наблюдая за неумолимой, излишне нарастающей стремительностью событий, однако начинал подозревать, что именно они, а никакая не весна, производили удивительные метаморфозы в моем привычном течении мысли. Между тем, в этом благодатном потоке, где-то на фоне, явственно различалось непонятное напряжение, дисгармония, к которой я всегда был особенно чуток. Кажется, именно она привела меня в чувство и я настороженно обернулся по сторонам. Внимание сразу привлекла компания младшеклашек неподалеку. Действительно, здесь была довольно престижная частная школа, в которую меня планировали когда-то отдать, но не могли потянуть мои мама и папа. Случись это, и никакие смутные мысли не забивали бы мою бедную голову бредовыми образами. Жил бы спокойно себе и даже ненужная для дома фигня была бы под боком. Но после известных событий со мной, я стал чересчур лихорадочно-чуток, и сейчас остановился у школьного ограждения выяснить неприятную природу моей напряженности, которую я четко обнаружил исходящей от сборища младшеклассников.
  
  Происходило что-то действительно нехорошее, но столь привычное для детей: небольшая группа окружила, по-видимому, одноклассницу, пытаясь убедить ее в своей категорической неправоте. Я не особенно хорошо слышал на расстоянии, да и детский язык мне был мало знаком, но по нервозной атмосфере меж ними, по интонациям голосов и слишком строгим чертам столь юных лиц, со всей очевидностью читалась недружелюбная обстановка. Почти все участники, развернувшейся передо мной драматической постановки, были девочками, кроме одного паренька, который по легкому кивку одной из участниц попытался грубо схватить одинокую жертву за руки, но получил со всей силы по голове школьным портфелем. Возможно, современным объемом знаний и нельзя убить человека, а вот чудовищным объемом сумки современного младшеклассника - без всяких проблем. В последнее время, я стал весьма искушен в ударах по голове, и то, как мальчик выдержал подобную оплеуху, вызвало у меня откровенное уважение, часть которого перепала даже нашей жестокой образовательной системе, выращивающей такие светлые головы и позволяющей им выдерживать этот самый объем знаний, умещающийся в школьный портфель. Впрочем, удар не прошел для мальчика совершенно бесследно: он на секунду опешил, обернулся на зачинщицу, отправившую его на убой, заплакал и побежал к школе. На миг, мне показалось, что его слезы были вызваны вовсе не физическим уроном, а холодным неудовольствием им главной девочки-заправилы. Но больше всего меня привлекла, конечно, единственная героиня - маленькая Афина, богиня войны, стоявшая с портфелем на перевес посреди окруживших ее одноклассников. Ее фигура, поза, ее одухотворенное светлое личико дышали абсолютной решимостью, несгибаемой волей. Она перебьет всех здесь своим тяжелым оружием, она сильно получит сама, но не сделает ни единого шага назад перед сворой своих оппонентов. По едва заметной дрожи в руках, частому дыханию, по сбившейся, упавшей на лоб челке карих волос, угадывалось, что ей сейчас исключительно неуютно, страшно и одиноко. Второй-третий класс максимум, совсем малая кроха против толпы. Толпы, которая согнет любого взрослого мужика. Но у этой девочки можно согнуть, разве что правую руку. Пудовым портфелем. На пару секунд, пока она не возьмет его в левую. На мгновение, благородные рыцарственные черты ее очень красивого лика, до боли напомнили мне что-то прекрасно известное: я уже видел это лицо, видел эту решимость... Но развивающаяся череда событий не оставила времени на вспоминания. Единственный мальчик заплакал и убежал, остались лишь девочки - теперь игр не будет, начинается действительно страшное. Лидер девчонок посмотрела куда-то за плечо окруженной и кивнула своей подруге. Та выросла за спиной у обладательницы моих скромных симпатий и замахнулась... невесть откуда взявшейся у нее металлической палкой! Еще один знакомый кивок и... Так, дамы, извините, но на сегодня действительно хватит.
  
  Я успел в последний момент припасть на колено и подставить руку под кусок арматуры. Черт! Как же больно. Да откуда у них в девять лет столько силы?! Не успел я это подумать, как "спасаемая" глупым мной испуганно развернулась и, не глядя, инстинктивно приложила мне со всей дури портфелем по кумполу. На секунду все потемнело в башке, я с трудом перевел сбившийся дух. Да, в мое время столько учебников не носили, так и недолго убить. Хорошо била наотмашь, не посмотрев. Какого интересно попасть под ее прицельный удар? Плакать, конечно, как тот паренек вряд ли стану - еще удар и оплакивать меня будут другие. Немая мизансцена застыла. Я на коленях между Харибдой и Сциллой: одна держит в руках школьную сумку, другая палку в новом замахе. Обе ошарашены сильно, на размышления есть всего пара секунд. Голова трещит, из разбитых костяшек руки капает кровь - еще и цветы зацвести не успели. Между двух амазонок долго не выжить - я решил уменьшать опасные сущности как можно скорее. Повернулся к девочке с арматурой, с огромной укоризной на нее посмотрел и вытер кровь тыльной стороной ладони об ее белоснежную школьную блузку.
  
  - Ну вот смотри, что ты наделала. Всю форму в крови перепачкала. Мама тебя дома убьет.
  
  Девочка испуганно воззрилась на кровавый рисунок, выронила палку, заплакала и очень быстро проследовала в след за мальчиком к школе. Так, понятно: здесь одна схема на выход, работаем дальше. Обернувшись ко второй фурии как можно с более приятной улыбкой, подмигнул и шепнул ей: "не бойся, свои", поднялся на ноги рядом возле нее.
  
  - Так, молодежь, что тут у вас за гладиаторские бои? Вы же девочки, вам не стыдно?
  
  - А ты что за дядя? - главная школьница, местная воротила, ни бровью не повела при моем появлении и неприязненно уставилась на меня. Такой холодный взгляд действительно легко доводит до слез, мои соболезнования паренек. Маленькая, но уже такая надменная, уверенная в своей силе, красивая представительница элитарной, дорогой, привилегированной школы. Под ее бесстрастным взглядом я начал чувствовать себя неуютно и не нашел ничего лучшего, как достать телефон и потрясти им перед ней и примкнувшим кругом подруг.
  
  - Да просто мимо проходил. И все снял на мобильный. Ваши тут похождения, как вы толпой нападаете на одного. Вот родителям вашим потом покажу - посмотрим что скажут. - мда, с фантазией в последнее время что-то неистово туго - один и тот же трюк с телефоном, здесь, правда, я вообще ничего не снимал.
  
  - Мимо проходил? Снял на мобильный? А если я с родителями в полицию пойду: сообщу, что тут какой-то подозрительный взрослый мужик ходит возле школы, снимает маленьких девочек на телефон. Что скажут?
  
  Вот это оторва! От возмущения у меня перехватило дыхание. Но ужаснее всего резанули слова про "взрослого мужика". Мне всегда нравилось казаться старше своего возраста, но это касалось исключительно только ума. Слышать от такой мелочи про размер прожитых лет было оскорбительно неприятным. Ну все, фифа, теперь ты попала. Здесь ты прокололась изрядно, моя слишком "старая" ряха сыграла мне на руку.
  
  - Какой я тебе взрослый мужик?! Мне пятнадцать всего. Я еще не отправился даже в старшую школу. Ничего мне твоя полиция не сделает. Я вот сам пойду и такой шум подниму, у вас ведь очень строгое частное заведение, не так ли, красавица?
  
  От моего заявления и серьезного взгляда местная королева дала откровенную брешь, неуверенно переглянулась с подругами, зашептала:
  
  - В 15 лет что, правда еще учатся в школе? - подруги только неопределенно пожали плечами.
  
  Я присел на корточки, чтобы быть с ними вровень, не давить ростом и, как можно спокойнее, обратился:
  
  - Так, выкладывайте, что тут у вас за разлад?
  
  - Ничего. Вот эта просто, корчит из себя невесть что, идет против компании, против всего коллектива. - девочка ткнула пальцем на мою подзащитную. Последняя, слава богу, стояла спокойно у меня за спиной, держа обеими руками ранец перед собой. С двух рук не выдюжу, если что, - мелькнула здравая мысль - надо быстрее гасить этот конфликт.
  
  - Против всего коллектива, говоришь? А может только против тебя? Ты у нас весь коллектив? Одному кивнула - бедолага полез под портфель, второй кивнула - та чуть не прибила человека металлической палкой. А если б прибила? Кто б отвечал? Она бы отвечала - не ты. Ты у нас сама грязную работу не выполняешь, и ни за что не отвечаешь - только посылаешь других. Так где во всем этом ваш коллектив?
  
  Я строго взглянул на девочку. Ее подруги нерешительно, осторожно, но все же немного отступили от своего командира. Атаманша потупила взгляд, растерянно теребила складки на форме. Ну хватит: наждаком прошлись, сейчас полирнем добрым копом и все будет норм.
  
  - Ты же не глупая девушка. Очевидно, что лидер вашего коллектива. Ничего плохого в этом, естественно, нет. Наоборот, значит: красивая, умная, спортивная, учишься, наверняка, хорошо, обладаешь харизмой. Но быть лидером коллектива это огромная ответственность. Это значит, что нужно вести людей за собой и только своим примером, а не делать их шестерками и посылать вместо себя. Вот таких, как эта девочка, - я кивнул на воинственную красавицу у себя за плечом, - ты никогда силой не сломишь, только все потеряешь сама. Но их не нужно ломать. Станешь отличном примером - такие люди сами встанут возле тебя. По своей воле. И само их наличие, добровольное возле тебя, будет без лишних слов говорить другим о твоей силе. И о твоем коллективе. Тогда никому не придется марать свои руки, поверь это действительно неприятно.
  
  Я слегка постучал окровавленным кулаком себя по груди. Вряд ли мои велеречивые словеса произвели особое впечатление, но цвет жидкости изъятой из артерий и вен всегда производит эффект. Девчонки покорно застыли. Благо, помощь уже была на подходе. Мальчик вел на подмогу учителя - взрослую женщину. Молоток, он никуда не бежал, это было тактическое отступление. Ты все сделал верно, жаль, но она все равно не оценит. Представившись двоюродным братом бесстрашной девочки рядом со мной и попытавшись в двух словах разрулить ситуацию, я получил сдержанное приглашение посетить школу вместе со старшими. Травля толпой это одно, а бить портфелем по голове маленьких мальчиков недопустимо. Больших можно молотить хоть арматурой - я, сморщившись, спрятал израненную руку в карман. Здоровой, взяв ладошку своей юной "сестрички", повел ее подальше из этих пенатов. Учитель разогнал остальных участников демонстрации.
  
  - Спасибо. - совсем тихий, тоненький голосок. Так неожиданно было услышать его от моей маленькой боевой спутницы. - Простите, что вас портфелем ударила.
  
  - Да пустяки, у меня очень крепкая голова. Где ты живешь? Давай провожу. - я присел на корточки возле нее.
  
  - Район Акасаки. Не надо, вы и так много мне помогли. Я не смогу сейчас быстро идти. Вот. - Грустная улыбка, виновато-застенчивый взгляд. Приподняла слегка край длинной юбки: опухшая коленка, серьезная ссадина, свежий кровоподтек. Похоже, я пропустил начальную часть ублюдского представления около школы. Но если не увидел бы сам, ни за что не поверил, что этот невинный крохотный серафим носит в себе один со мной цвет. Неужели и страдания не смогут так же его обойти? Только не сегодня.
  
  - Ничего. У меня есть волшебный платок.
  
  - Волшебный платок?
  
  - Ага. - я полез в боковой карман своей школьной сумки. Вот он - мой дорогой. Платок, которым убирали кровь мою ее нежные руки. Кимико, твое безупречное поведение, никогда мне не ответить и толикой на него, я даже не смог отдать тебе кусочек хлопка с ладонь, что говорить про банальную дань уважения. Никто не проливает напрасно бесценные капли рубина, особенно впитанные чем-то чужим, но и после того, как я его постирал, уложил, принес чтобы отдать и просто... забыл. Теперь его уже не вернуть, прости, в этом мире кровь не перестала идти, у нее все тот же гранатовый цвет.
  
  - Вот, смотри, как хорошо, это необычный платок. Мне дала его одна очень, очень хорошая девушка. Я весь не стоил, наверное, и двух его ниток, но он мне сильно помог. Сейчас он поможет тебе. - я перевязал раненого серафима. Похоже и на небесах все окончательно сгнило: бросают к нам на землю даже самых невинных. Малышка попробовала шагнуть поврежденной ногой, скорчилась на секунду от боли, но не подала ни малейшего вида. Снова виноватая улыбка из грусти.
  
  - Прости, платок волшебный, но не действует моментально. А нам нужно домой. - я припал на одно колено возле нее, словно сказочный рыцарь - да, кажется так меня называла когда-то милосердная Кимико. Нет, я годился не больше, чем на коня, как и тогда, вот эта роль мне правда по силам. - Залазь мне на шею, сейчас мигом домчимся домой.
  
  Огромные карие глаза - сладкий цвет ее шоколадных волос, недоверчиво смотрит, но она так же бесконечно добра и не может долго держать человека на коленях перед собой. Легонько взгромоздилась на плечи, свесив худенькие ножки, точно пару капюшона шнурков, руками обняла мою многострадальную голову. В реальности, девочка не весила почти ничего. В отличие от ее убийственного портфеля, который пришлось повесить на сгибе локтя, чтобы придерживать ее осторожно за крохотные ботинки. Район Акасаки, хмм, не так и близко, ну что ж. Впрочем, идти было вовсе не тяжело, если то и дело не ловить одобрительные взгляды прохожих. Одна женщина пихнула в бок мужа: "вон смотри, как папа дочку катает, а тебя даже с коляской никогда не заставишь пройти!". "Да мне пятнадцать всего!" - в которой раз прокричало что-то в душе, но я уже безнадежно плюнул на это. "Доче" вроде нравится и хорошо. Неожиданно я почувствовал ее легкое дыхание возле самой щеки.
  
  - Я не представилась, извините. Я - Рика-тян. Меня так сестра называет. И бабушка. И мама с папой. И вы можете тоже.
  
  - Приятно познакомиться. Я - Рио Номура. Можно просто на ты.
  
  Рика-тян. Как-будто простая и милая девочка, с которой можно свободно общаться. И катать на себе. Маленькая женщина. И повреждения пустяковые - я посмотрел на костяшки правой руки. Кровь практически запеклась, все хорошо. Но вновь обжигающее ее дыхание на левой скуле.
  
  - Номура, можно вопрос?
  
  - Конечно.
  
  - А та девушка. Которая дала тебе волшебный платок. Она твоя девушка? Она любит тебя?
  
  - Та девушка? Да нет конечно, ты что. Где она и где я. Она просто очень хороший, бесконечно добрый, замечательный человек. - ох эти бестии. Восемь-девять лет, а вопросы одни - про любовь. Как-будто у парней имеет смысл об этом расспрашивать. Меня за твоего отца принимают, а я все одно темный лес. Кто бы мне рассказал, но про Кимико и, правда, вышло смешно.
  
  - Мне кажется волшебный платок можно подарить только тому, кого ты действительно любишь. Я бы просто так не отдала.
  
  - Рика-тян, я не тот парень, которого можно любить. Мне платок, кстати, не дарили, а дали попользоваться. Но я все равно его не вернул - вот такой я человек, понимаешь? И вообще, я волшебный платок сейчас тебе, считай, подарил, что это по-твоему получается?
  
  - Ой... - что-то тихонько пискнуло у меня за макушкой. Чтобы это "ой" значило, интересно? Двадцать минут мы шли в совершенном молчании. Пару раз я даже забывал, что Рика у меня на плечах - настолько она была невесомой. Но проклятый портфель на руке, весивший в пять раз больше хозяйки, бестактно напоминал о молчании между нами. Утомилась наверное. Но стоило только нам, наконец, достичь Акасаки, моя кожа трепетно отозвалась чувством на воздушное прикосновение. Губы Рики-тян едва не коснулись моей левой щеки.
  
  - Номура... - начала она как-то мучительно тихо, тягуче, будто все эти двадцать минут собиралась с духом что-то сказать, - Ты очень хороший, тебя можно любить. Честно-честно. Но... мне уже нравится один мальчик, понимаешь? Из моего класса. Мне он давно симпатичен. Если бы ты пораньше... Прости меня пожалуйста, я не могу принять твой волшебный платок. Отдам, как только нога заживет. Ты полюбишь еще, подаришь его своей девушке. - она со всей страстью, очень быстро все это сказала, в конце трепетной речи моя щека полностью увлажнилась от тепла ее губ. Непонятное тепло разлилось и в душе.
  
  - Рика-тян, ты потрясающая девушка. Я ни в коем случае не стану мешать вашему счастью. Этот мальчик, в твоем классе, он знает, что тебе нравится? - я постарался как можно скорее перевести щепетильные беседы на другого самца.
  
  - Нет. Боюсь признаться ему. Мы с Миурой, той девочкой в школе, из-за него и поссорились. Вернее она... он тоже ей симпатичен.
  
  - Рика-тян, тебе нужно признаться этому мальчику. У этой Миуры нет против тебя ни единого шанса. Возьми платок - подаришь этому счастливцу, когда ему поплохеет. - ну или можно ему по башке портфелем один раз приложить - сразу начнет понимать, как все в этом мире устроено.
  
  - Спасибо. - она все-таки подарила мне свой поцелуй, короткий чмок в щеку. Господи, да где ж ее дом?!
  
  Акасаки являлось весьма респектабельным местом, но даже в этом районе мимо дома Рики-тян невозможно было пройти. Огромные мощные ворота не в силах были скрыть трехэтажного особняка. Короткий звонок в домофон - ставни внушительно разошлись в стороны под усилием гидропривода. Все в той же вертикальной иерархии я проследовал с Рикой у себя на плечах к самому дому. На огромной зеленой лужайке девушка в темно-синей хакаме упражнялась с деревянным мечом. Точность этих движений мне не забыть и не перепутать ни с чем...
  
  - Кимико! - прокричала Рика радостно со всей высоты своего положения.
  
  - Рика-тян? - несколько секунд и вот уже Ямада-сан возле нас. Невероятная грация, не перемещается - точно плывет, абсолютное спокойствие на лице, но ее удивление нельзя скрыть в блеске бархатных глаз. Удивительных, ранимых, все тех же карих и ласковых глаз. Этот ореховый взгляд, медовый отлив каштана мягких волос, решимость, бесстрашие и трогательные черты на детском лице. Все, под чем я распишусь в полной беспомощности - надо мной. Сверху меня Рика-тян и напротив... Болван! Я знал, что у Кимико есть младшая сестра - она говорила давно. Рика пыталась мне о том же сказать, но тот, чьи мысли постоянно вращаются об одном любимом собой, вряд ли способен обращать внимание на окружающие жизни других. Пытаясь скрыть немного растерянность, припал на колено - уже отработанный мною фарсовый жест.
  
  - Госпожа, ваш конь доставил домой юную мисс. - Кимико взяла на руки Рику, мою самую легкую и приятную в жизни ношу. На окаянный ранец, отчаянно резавший руку, похоже, доставка не распространялась. Мне внезапно открылось, почему один советский усатый генералиссимус постоянно ходил с рукой, согнутой навечно в локте. По всей видимости, мне она тоже теперь пригодится только под трубку.
  
  Младшая Ямада начала наперебой рассказывать сестре наши недавние приключения, выставляя мое участие в какой-то совсем фантастической и геройской картине. Когда рассказ достиг момента с волшебным платком и Рика продемонстрировала свое колено, неуклюже укутанное в столь знакомую вещь, глаза Кимико дрогнули. Она очень коротко на меня посмотрела, всего-лишь на миг, но в этот момент мне показалось, что я увидел в уголках ее раковин глаз - блестящего жемчуга слезы. Это меня совершенно смутило, я стал медленно задом отползать к спасительным воротам, разумно посчитав, что моя миссия благополучно окончена: Рика и платок доставлены по назначению. В итоге, уже почти развернулся...
  
  - Братик Номура, останься. Пожалуйста. - огромные глаза Рики-тян, как-будто, были все на том же расстоянии от меня и призывно смотрели.
  
  - Да, братец, останься. Поужинаем? - Кимико весело улыбалась.
  
  Этот "братец Номура" мне категорически не нравился, но что было поделать - сам так назвался перед учителем Рики. Боясь, что будет невежливо бессовестно ушмыгнуть, я не мог отказать. Старшая сестрица, наконец, забрала портфель, с невероятной легкостью закинув его за плечо двумя пальцами. Я вдруг понял, что чуть не ушел вместе с ним.
  
  Поужинав восхитительным кари, приготовленным старшей сестрой, этот светлый радушный прием открыл в себе еще и функции походного лазарета. Кимико обработала ссадину Рики, которая всю процедуру строго следила за судьбою платка, наотрез отказавшись отдать его во власть бездушной стиральной машине и настояв, что эту бесценную вещь будет лично стирать. Умилительная сцена из так любимых мной аниме, не могла не растрогать даже мое черствое сердце, если б только не детские капли крови все на тех же узорах. Вряд ли скромный кусочек из ткани создавали для столь жертвенной цели, но удивительно, как пустяковая вещь соединила нас кровным родством. Задумавшись, я естественно проморгал, как медицинская очередь дошла до меня - ужин, в этом плане, был абсолютно некстати. В число бесконечных талантов, не владеемых мной, вошло неумение обращаться палочками левой рукой: почерневшую правую сложно было скрыть за белоснежным столом. Еще один взгляд сожаления и досады, но в этот раз глаза Кимико лучились безмерным вниманием и добротой: "Кажется, я начинаю понимать, как тебе достается".
  
  Мы сидели в комнате у Ямады, моя рука на ее мягких, уютных коленях. Бутылочка обеззараживающей жидкости - потерпи, сейчас будет немного щипать. Ничего, с тобой мне абсолютно не страшно. Чуть менее реже, чем никогда, я был в обращении столь невероятных красавиц. Сомнительно, что можно будет долго скрывать неловкую скованность боязнью хлоргексидина. Как близко она, в ее руках вся моя избитая сущность. Еще немного... но спасительный разговор приводит в чувство смятенную душу.
  
  - Говоришь, вызвали в школу? Можно я пойду вместо тебя? А лучше вместе пошли. - мягкая улыбка Кимико обволакивает все мои раны.
  
  - Да чего мне то там делать? Какой-то посторонний хрен нарисовался с бугра. Я просто не мог не вмешаться. Не люблю эти травли, прости.
  
  - Спасибо тебе Номура-кун, ты все правильно сделал. Рика, она очень гордая, никогда не расскажет, не попросит о помощи, вся в меня глупая. Слава богу, что есть такие, как ты. Которых не нужно просить. Но теперь все будет нормально. Я их там всех уничтожу. - Холодный, металлический блеск скользнул в глазах Кимико, ставших моментально стальными. Несомненно, в давности, с этим же блеском, самураи рубили головы встречным крестьянам, проверяя остроту своих смертоносных клинков. Невероятная девушка. Безраздельное чувство к своему кругу близких, родных. Но за пределами этих защищенных границ, сотрет в пыль все живое. Каким только образом я попал в нужную сторону - непостижимый вопрос.
  
  - Может не надо? Это все-таки дети. - робко вымолвил я, содрогнувшись.
  
  - Да я не про детей, - Ямада весело хохотнула. Как она прекрасна в эту секунду, но снова цинковый, безжалостный блеск. - Я про учителей и всю их гнилую систему. Поверь, намного будет лучше, чтоб я. Я самая мягкотелая в нашей семье. Если наш папа узнает - там от школы не останется даже ограды.
  
  - Абсолютно согласен! Учителя должны такое на корню пресекать. Подумаешь, девчонки из-за пустяка не поделили... - затараторил я с облегчением.
  
  - А чего они там, кстати, не поделили, не знаешь? Сестренка никогда всего не расскажет. - Кимико с живым интересом посмотрела мне прямо в глаза.
  
  - Да че-то, вроде, парня они там в классе какого-то не поделили. Рика-тян боится признаться одному мальчику в своих чувствах. А другой, кажись, он нравится тоже. Темный лес в общем. Я не очень понял по правде. - промямлил я неуверенно, мучительно соображая имею ли право выдавать чьи-то тайны.
  
  - Вот как. Влюбилась в мальчика и боится признаться. Вся в меня глупая... - ее руки немного, всего на миг дрогнули, а с ними - моя. Бутылочка с раствором печально опустила над моей раной свою белесую голову. - Рика-тян тебе рассказала? Ты удивительный Номура. Даже я бы никогда от нее не узнала.
  
  - Да просто шли, там слово за слово, оно знаешь как, самым близким не скажешь, а совершенно постороннему можно душу излить. Было б об чем. Так ей и говорю: Рика-тян, тебе надо просто признаться. Делов... - я смущенно пробормотал. Какие-то совершенно неизвестные мне нотки, ткань аромата изменившейся атмосферы, начали доносить струны нашей беседы даже для моего глухого ума. Но смысл их был бесконечно далек от меня, вызвав лишь тихую грусть, словно передо мной фолиант, который мне не прочитать никогда, древнее бессмертное произведение на языке, которого мне ни за что не узнать.
  
  - Просто признаться? А если он не любит тебя? Если у него есть другая? Та, кому принадлежит давно его сердце. Что делать тогда? - грустная улыбка Кимико разъедает меня, смотрит сквозь всю мою худую натуру. Саднящая боль. Антисептик льется на руку, растворяет коросту запекшейся крови - там живая свежая рана. Нет, этого не может быть никогда, под моей мертвой коркой ума нет ничего совершенно живого. Неизвестные мне нотки, ткань аромата изменившейся атмосферы... это просто пары дезинфицирующего средства щиплют глаза. Можно врать бесконечно, но разъедающая, невыносимая боль была отнюдь не в руке. И если не там, то ответь - где? И если это, правда, она... Что скажешь тогда?
  
  - Прости, я не знаю.
  
  Грустная улыбка Кимико осталась в последнем куске ваты, вобравшей мою последнюю грязь. Белый бинт скрыл навсегда безобразную рану. Прятать боль как это привычно для нас, под повязкой не прочитать ничего, скрытое за глазами. Белый бинт, стянувший слабую руку, мог напомнить мне лишь об одном. Я давно должен быть в парке с той, для которой повязки давно стали глазами.
  
  - Я пойду Кимико-сан. Мне пора.
  
  Последняя улыбка - ее поцелуй.
  
  - Конечно. Прощай.
  
  
   Эпизод двенадцатый.
  
  
  Раннее утро: давно вставшее солнце заливает своим светлым ручьем всю мою детскую комнату. Чрезмерное количество света, но когда-то утренние часы были для меня самым темным временем суток. Пробуждение в серую, постылую реальность, поход в унылую школу, погружали в тень привычного хода ума последнюю россыпь даже яркого дневного огня. Но сегодня все по другому. Нет, не сегодня - все последние дни. Пусть ментальные шторы еще плотно закрывают меня, я начал с окна: моя скромная обитель в шесть с половиной татами больше не пример уютного интерьера, который одобрил бы Влад Колосажатель. Распахнутые занавески окна окунают мои руки, лицо, всего без остатка меня в присутствие белого дня, отдают во власть лучей теплого солнца. Немного щурюсь: солнечный свет так и не стал мне полностью другом, но за ним - небо и цвет, что достался мне от нее, цвет ее глаз, единственного открытого моей серости ока. Всего-то надо было подвинуть письменный стол ближе к окну, пораньше проснуться - и я перед ней. Кто мог бы подумать, что мне доступно электромагнитное излучение длины ее волн в моей бесцветной коробке. Дверь в комнату тихонько скрипнула: мама привычно зашла меня разбудить, она все никак не может понять моих последних привычек.
  
  - Рио, сынок, ты уже встал?
  
  - Да, мам. Собираю в школу портфель, повторяю уроки.
  
  Добрые глазы мамы разве что не блестят от слез умиления. Тот, кого еще недавно в утренний час нужно было с мясом вырывать из плоти подушек, уже за письменным столом: пачка учебников и куда-то в окно задумчивый взор - разве человек не готовится к школе? Растроганность мамы несложная для понимания вещь: всего через месяц выпускные экзамены, на носу поступление в престижную старшую школу. Мое безупречное поведение не могло вызвать каких-то трактовок, но никакие экзамены абсолютно не волновали беспутную голову, единственный предмет моих размышлений это... она. Девушка, изучение которой так поглотило, стала для меня сама внеклассным уроком. Истинно, с того момента, как я познакомился с Аюми, смутные сомнения обрели вполне твердую форму инсайта, что весь этот последний, трудный дьявольски год, я держу некий непостижимый экзамен. По бесстрастному лицу экзаменатора, в виде происходящих со мной в недавнее время событий, невозможно было совершенно понять, хорошо идут мои дела или не очень, но судя по крайним весенним радостным дням, складывалось ощущение, что экзамен я еще не провалил.
  
  Мы вновь общались с Аюми. Мягкий лазурный поток из под пушистых ресниц, как прежде, скрадывает жесткость бетонных ступеней. Это не красная дорожка для звезд, выставляющая всего на показ - в ее синем течении ты целиком исчезаешь. Мягкий лазурный поток сам исходит от солнц, ласковый взгляд - безмерно далекий квазар, лучи поглощающих глаз - дезинтеграции мерцающий свет, ее внимание - бесконечный распад. Риск безвестно пропасть, не все ли равно? На миг посмотрела - и собираешь себя по частям в кусках собственной мысли через время и уже где-то не здесь. Небесный - цвет ее глаз, вернее - лишь одного, белая перевязь, как всегда, облаками остальное скрывает, но я знаю: за ними - смертоносный нитробарит, тот элемент, что порождает зеленое пламя. Последний звонок, извечный лестничный переплет, короткая наивность фантазий... но я снова здесь, от страха трясусь, замираю и злюсь, но неизменно ее провожаю.
  
  Как и год назад, в тех несбыточных днях, в реальности которых, я давно успел усомниться, мы, как и прежде, встречались после уроков, шли до парка и просто болтали. Аюми больше не пропускала школу, ни дня, как не пропустила ни одну нашу встречу. Моя окрепшая грудь изнывала благодарностью к кулакам Нисимуры - старый алкоголик держал обещание. Но невероятная стремительность этих весенних, сказочных дней уже начала тихо сжимать сердце осознанием неотвратимой конечности любой формы происходящего. Это осознание окутывало ум легкой скорбью о тленности сущего, а прежде всего - моих прекрасных мгновений весны, которая, на удивление, оказалась крайне созвучна той скорби, что я испытывал при просмотре шедевра Мидзусимы, положенного на музыку гения Ко Отани. Неумолимо надвигающиеся школьные экзамены и вся суета, связанная с ними, еще больше напоминали о восшествии апреля. Последнего месяца, когда я вижу Аюми. И еще сильнее погружали меня в размышления. Кажется, в один из таких дней, моя задумчивость и рассеянная отрешенность не прошли мимо нее.
  
  - Думаешь Мэй испытывала чувства к Коити?
  
  - ...
  
  - Номура?
  
  - А? Извини, я прослушал.
  
  - Эти экзамены совсем тебя доконают. Ты же очень умный. Не загоняй себя так, все сдашь на отлично. - только бархатный голос Аюми вывел меня по-настоящему из нездорового оцепенения. Но очередное упоминание проклятых экзаменов, свидетельствовавших об окончании средней школы, а больше всего, ее скупая, возможно, одна из последних в моей жизни улыбка, смяли сердце в совсем бесформенный, едва живой кусок кровавого мяса. Горло начал душить подступающий ком, из желез к глазам понеслись ручейки влаги. Быстро сообразив, что если еще одну секунду на нее вот так посмотрю... я глухо откашлялся.
  
  - Да это родители все. Весь мозг проели своей старшей школой экономики в Токио. Такое престижное место, бла бла, нужно хорошенько стараться.
  
  - Ты будешь учиться в Токио? Это же здорово. С твоим умом тебе все по плечу.
  
  - Не знаю. Наверное. Ты говоришь, как моя мама. Знаешь, они с отцом на эту школу деньги два года почти собирали. Какое-то престижное место. Даже с отличными оценками туда просто так не попасть. Да что обо мне, Аюми, ты сама куда поступать думаешь? - я глубоко выдохнул, наконец справившись с чувствами и ловко перевел тему на мою спутницу, отметив тем не менее, что впервые задал давно меня волновавший вопрос.
  
  - Я? Никуда. - снова та же улыбка.
  
  - Как никуда? - От удивления, сейчас я смотрел на Аюми, напротив, во все свои широко распахнутые глаза.
  
  - Ну так. После средней школы необязательно куда-то идти. - Симидзу прижала скрещенными руками к груди свою неизменную желтую папку, точно ребенка. Этот жест не прошел незамеченным - я почувствовал, что кто-то сдавливает меня в своих чудовищных объятьях. Сдавливает все крепче, сдавливает очень-очень давно, пытаясь расплющить мое жалкое судно, словно неизмеримые толщи воды подводную лодку, погружающуюся безнадежно на дно. Но солнечный цвет папки в ее белых руках, цвет спасательного плавсредства, дал глоток воздуха и я почти закричал:
  
  - Да что значит необязательно?! Да ты же... Аюми... ты же лучше всех нас вместе взятых, я просто убожество перед тобой. Ты чудесно рисуешь, ты пишешь эти... ранобэ. Ты же невероятно талантливый человек! - Я чуть ли не страусом вытянул перед ней свою шею, пытаясь заглянуть в открытую от повязки сторону личика, проклиная уже себя за эти трусливые маневры пристраиваться по левую от нее руку. Внезапно, Симидзу резко сбавила ход: в черно-белом море больничных волокон, ее длинных волос, маяком разрубил мою мглу сапфир ее взгляда.
  
  - Ты ничего не знаешь Номура, что я пишу и как я пишу. Никому эти писульки не интересны, поверь. С моими оценками и пропусками, я не смогла бы продолжить обучение даже на нынешнем месте. Да и в любом случае, образование после средней, является платным, ты не забыл? Никто не оплатит мне даже самую захудалую старшую школу. Наоборот, это мне нужно помогать маме и отчиму. Пойду работать продавцом в какой-нибудь магазинчик. Ты же сам подрабатывал, понимаешь - кто-то должен продавать фрукты и овощи людям. Мы не можем все быть выдающимися экономистами или писать ранобэ для твоих аниме.
  
  Мягкий лазурный поток сам нисходит от звезд. Звезд, к которым я стремился с самого детства. И только встретив ее, поверил, что это может быть правдой. Только встретив ее, я понял, что пустое мое черное естество, непроглядная тьма в моей голове всегда были просто космосом возле нее, во мраке которого только и мог зажечься ее божественный свет. Вспыхнуть и озарить мой несчастный корабль, который давно потерялся в глубинах себя. Рассыпаясь на части, на последнем рывке, ему практически удалось прикоснуться к мечте... Для того, чтобы понять, что звезды - это лишь их собственный свет, а за ним - миллионы пути, чтобы понять - никаких звезд в этой тьме больше нет, образ ее - реминисценция, чудом нашедшая путь, отголосок чего - мне никогда не узнать. И никогда больше не увидеть улыбки ее, синевы чистых глаз, черный омут волос. Никогда больше больничной повязке не скрыть от меня ее неестественной красоты и махровым халатом не спрятать розовость маленьких ног. На белых изящных руках расцветут новые синяки - Нисимура оставит свой ублюдочный след, но по нему ее отыщет кто-то другой, а мне никогда не зайти за фруктами в ее магазин...
  
  Кроткая, одна из последних в моей жизни, улыбка Аюми говорила мне, что она чувствует все то же, что я, и хотела еще что-то сказать, но я все прослушал. Прости милая, я не знаю - испытывала ли Мэй чувства к Коити, но я точно знаю, что он их испытывал к ней.
  
  * * *
  
  Вот и апрель на излете, сданы все экзамены - осталось лишь дождаться оценок. Но глупые цифры мало волновали меня, последний из раз - когда я в отеле оплачивал наш крохотный номер. Занятия кончились, и мы с Аюми, видимо, в заключительной прогулке из школы возвращались домой. Перед смертью не надышишься - вещали умные люди, но я впервые в жизни решил изменить наш привычный маршрут и предложил зайти сначала ко мне, слепив на ходу пустяковый надуманный повод. Так необычно было видеть ее в своей тусклой комнате: этот оплот декаданса, быть может, впервые в жизни наполнил полностью свет. Аюми с любопытством оглядывалась в моей комнатушке, вероятно пытаясь побольше узнать о ее обладателе. Но здесь не было ничего необычного: никаких постеров аниме на стенах, ни атрибутики, ни прочих игрушек - лишь пустая унылая комната, которая больше всего и могла сообщить о моей заурядной натуре. От такой смысловой пустоты, единственное за что смог зацепиться ее внимательный глаз - мой ноутбук.
  
  - У тебя свой компьютер? И интернет? Это так здорово. - по блеску во взгляде, живой интонации в обычных словах, я впервые увидел в ней простого ребенка, радующегося таким нехитрым вещам. Впервые вообще услышал от нее, что в моем сером мире, оказывается, было хоть что-то хорошее. И внезапно постиг, что ничего из этого, являющегося для меня обыденной ветошью, не было у Аюми. Она не имела даже банального мобильного телефона, и вовсе не по тем причинам, за которые не жаловала все эти девайсы ее анимационное протеже. На секунду, мне стало неловко за свое изобилие, я тихо пробормотал:
  
  - Да какой компьютер? Так, старенький ноутбук. Для учебы разве что бывает полезен... Иногда.
  
  От своего бессвязного лепета, я почувствовал себя совсем неуютно. Для какой учебы болван? Если бы Аюми только знала, какой мусор проходит через кремневую прокладку в моей голове. Примитивные падения Чаплина на заре прошлого века по сравнению с этим показались бы просто высокодуховным балетом. Передо мной были развернуты все знания мира, произведения великих творцов, но самым интеллектуальным действом было поставить "лайк" какому-нибудь умственно-отсталому недоблогеру с его насквозь протухшими, чужими и давно вторичными мыслями в обзоре на какой-нибудь недофильм, снятый по недосценарию с ворованными идеями из произведений этих самых великих творцов. Страшно даже представить, если б возможности мировой паутины могли попасть в руки Аюми. После нее, бессоновскую "Люси" можно было бы смело отправлять в коррекционную школу. Я в очередной раз почувствовал всю свою природную неполноценность рядом с девочкой, у которой не было даже смартфона. От этого чувства поймал себя на его производной - неприязни к Аюми и мне стало поистине скверно. Ее взгляд в очередной раз слегка скользнул по выключенному, потухшему монитору. Возможно, все чего она просто хотела - посмотреть со мной аниме, посмотреть, как в отеле тогда - какой прекрасной шанс для нас обоих в нашу последнюю встречу... Но моя неприязнь, мое раздражение на собственную убогость и на нее, как причину этой убогости, вынудили глухим молчанием создать совсем тягостную атмосферу. Чудовищная нелепица, абсурдная глупость обнажили мою настоящую суть. Смешно, но я ведь и привел Аюми к себе, чтобы провести с ней наше последнее время, чтобы впустить в свой маленький мир... но сейчас я даже не хочу впускать ее на рабочий стол своего ноутбука, где заставкой была девочка с повязкой на левом глазу, кто бы вы думали? Известно кто - Мэй. Глухая, непроницаемая чернота выключенного монитора лучше всего констатировала в этой пустой безжизненной комнате о мраке в моей темной душе. Но в последний момент, я увидел в самой тьме потухшего экрана ее отражение. Облик Аюми. Девочки с повязкой на левом глазу. И когда что-то внутренне во мне прокричало - "что же я делаю?!", моя гостья поднялась, чтобы уйти. Внезапно, ее блуждающий взгляд, каким-то образом нашел среди учебников и тетрадей письменного стола желтую бумажную папку, весьма похожую на ту, что принадлежала ей самой. Ее худая рука инстинктивно к ней потянулась. Может быть она правда подумала, что я тоже что-то пишу. Из папки, неловко взятой двумя тоненькими, полупрозрачными пальцами, посыпались изображения бесподобной Мидзуми, украсив собой и письменный стол, и пол, и всю эту мрачную комнату. Проклиная ее неловкость, ее любопытство, проклиная себя за то что давным давно не избавился от разрушительных фотографий, я резко стал собирать и запихивать явления неуместной здесь красоты в папку обратно. Аюми присела, чтобы мне в этом помочь. Да, история повторяется дважды: трагедии уже были, в этот раз в виде фарса.
  
  - Натико красивая. - эта извечная ее, грустная улыбка, раздирающая тебя на куски.
  
  - Угу. Делал ей фотосет к конкурсы красоты. Ты уже домой собираешься? - Холодный, неприветливый блеск моих черных зрачков. Что же я делаю...
  
  - А? Да, мне пора. Спасибо, что пригласил.
  
  Аюми медленно поднялась, взяла школьную сумку. Я не отправился даже в прихожую ее проводить. Раздраженно запихнул папку с фотографиями куда-то под стол. Встал, уставился в чуть распахнутое окно. Еще час назад бывшую синеву весеннего неба заволокла невесть откуда взявшаяся серая проседь. Вздохнув, обернулся. Взгляд скатился на стол. Какого черта? На столе - желтая папка. Я же только что ее спрятал долой. Подхожу, открываю: рука затряслась. Аюми забыла свою бесценную вещь! Истеричными скачками несусь в прихожую, на ходу обуваюсь, прижимая к груди стопку страниц, которая единственная не дает вывалиться моему сердцу наружу. Несусь по улице, задыхаясь, не имея ни малейшей надежды догнать хозяйку листов. Невероятно, но через десять минут нагоняю. Похоже, без своей папки Аюми не может растворяться в воздухе и исчезать.
  
  - Симидзу-сан... ты свою папку забыла! - Чуть не выплевывая легкие и другие уже ненужные органы, протягиваю ей бумажную свору.
  
  - Я специально оставила. Хочу, чтобы ты прочитал Номура-кун. Никому это не нужно, но я хочу, чтобы ты... У меня ничего в жизни нет, кроме этого произведения и тебя... Нашего общения, то есть. Никто со мной никогда не общался. Я подумала... подумала, может быть ты будешь единственным, кто прочитает мой первый и последний роман.
  
  Когда я пришел в себя от ее предложения, таких простых тихих слов, на дворе уже сгущались вечерние сумерки. Аюми не было рядом и лишь желтая папка в моих бледных руках могла напомнить о реальности происходящего. Я поплелся домой.
  
  Худенький бумажный набор в совсем простом облачении янтарного цвета спокойно лежал по центру стола. До самой полуночи я не решался к нему подойти. Ум, трусливо прикрывающийся рациональностью, без остановки твердил, что утро вечера мудренее, что читать нужно на трезвую голову, но я знал, что просто боюсь. Боюсь исчезнуть, после столкновения с ее силой слов. Секрет исчезновения прост: после того, как я открою эту лаймовую перевязь - меня больше не станет. Прежнего робкого Номуры с наивной мечтой, прежнего я - больше не будет. Это изменит меня навсегда: возможно, кто-то останется после, но для меня настоящего это будет истинно уничтожением. В какой-то момент я даже испытал прилив настоящего страха и подошел к окну, чтобы вздохнуть свежего воздуха. Чернота ночи в столь поздний час предстала во всей своей красоте: ее живой насыщенной цвет не имел ничего общего с моей тьмой потухшего ноутбука. В ее вьющихся прядях мягкий свет неполной луны, ложился ровным слоем на мои нервные думы. Я стоял, как всегда, завороженный ее появлением, с тоской отмечая, что небесная спутница никогда не является мне в полном облике. Но в этот раз мигание звезд озарило мою глупую голову. Если бы только я вспомнил, что находился сейчас в открытом море судьбы, лунная дорожка легла бы точно посередине грустного столика. Слабое движение занавесок, легкое дыхание ветра, шепот прикосновений к лицу: я обернулся. Все та же одинокая комната, все то же нелепое я, страх безвозвратной утраты, но в самом ядре этих смешанных образов - обрывки желаний и... папка цвета неполной луны. Короткая поступь, чуть слышный скрип стула, мои пальцы коснулись ее золота кожи.
  
  Когда я перевернул последний лист, украшенный ровными строчками, за окном было позднее утро. Новый день сиял яркими красками, отрицая несбыточность устремлений, протягивая свои теплые весенние руки, но не ко мне. Для меня больше не существовало ни пространства, ни времени суток. Я сидел в полном безмолвии, оглушенно, мою комнату поглотило бескрайнее море. Я плохо различал даже окружающие предметы, возможно из-за слез, которые стеною стояли в глазах и беспрестанно стекали по щекам, срываясь в бездонную пропасть. Луна осветила меня своей полной формой, и когда в ее испепеляющем свете сгорели до тла все мои подпорки фальшивых конструкций, я увидел ее обратную сторону. Природа Аюми, ее эссенция, омега и альфа открылись моей оголенной натуре, свет ее прекрасной души. Слезы застилали глаза, но мне больше не нужны были органы зрения для того, чтобы видеть: повязки могут скрыть что-то только от слабых. Ее творение открыло мне даже себя, явило содержание истинного бытия и показало творца. Создателя истории о двух юных школьниках, истории бессмертной любви. Но там, где Нисимию поймали за руку - никто не пришел на помощь девочке, рожденной в строках Аюми. Сила ее произведения и больше всего трагический фатальный финал вскрыли, как гнилую консервную банку мое осоловевшее эго, психологическое освежевание заживо окунуло меня в море боли, но эта боль была не моей. Невозможно было совершенно поверить, что эти простые, банальные и такие обыденные слова, которыми все мы - миллионы людей, пользуемся каждый день и употребляем несчетное количество раз, возможно сложить в такое подобие формы, которое заставит мой циничный, прожженный, все видевший ум корчиться в судорогах, заставит меня плакать от боли и счастья. Невозможно было совершенно поверить, что живой человек в состоянии написать, создать нечто подобное и это было истинной правдой - Аюми ничего не писала, а все прожила и ткань ее опыта оказалась сложена в столбиках кандзи. Последняя повязка упала передо мной и я увидел все ее чувства и душу. Увидел во всей наготе. Я прикоснулся к звезде...
  
  Когда мама вернулась с ночной смены и заглянула ко мне, слезы на моих щеках уже высохли. Мой глубокий сосредоточенный вид мог сообщить ей все что угодно, но не того что было в действительности.
  
  - Рио, сынок, уже на ногах мое солнце. И то верно: сегодня же в школе объявляют результаты экзаменов. Не опоздай, мой дорогой... Впрочем о чем я: ты у меня сам все знаешь прекрасно, что нужно делать.
  
  - Да мама, я знаю.
  
  
  Эпизод тринадцатый.
  
  
  Еще одно утреннее пробуждение - это было несложно. На короткую подготовку и сборы мне не понадобилось много времени - всего несколько дней. После почти стобалльных оценок по всем экзаменам, лица родителей не переставали светиться от счастья. Незамысловатая легенда зашла без проблем: наша староста, по мнению мамы, была синонимом образцовости, на кого можно повесить управление целой страны, не то что сына отдать.
  
  - Что говоришь? К Натико Мидзуми в загородный дом с одноклассниками на три дня едите отметить успешное окончание школы? Конечно-конечно, мой дорогой, это дело хорошее. Не забудь мне позвонить только, как доберешься. И когда обратно поедешь.
  
  - Обязательно позвоню.
  
  - Рио, я так тобой горжусь. Давай, приедешь от Мидзуми, надо будет уже потихоньку в Токио собираться. Вчера еще раз созванивалась с представителями новой школы - представляешь, с твоими оценками тебе еще и скидочку очень хорошую сделают. Разве это не здорово? Купим тебе новый компьютер. Для учебы нужная вещь.
  
  - Да ма.
  
  Перед отходом осталось последнее: я выбросил в мусорное ведро папку с фотографиями Натико. Мама была в это время на кухне, с улыбкой заметив:
  
  - Только экзамены сдал - уже избавляешься от школьных конспектов. Может пригодится на новом месте учебы?
  
  - Нет мама, мне это больше не нужно. Ну все, я пошел.
  
  - Не забудь позвонить!
  
  Я вышел пораньше и даже с моей природной деконцентрацией внимания на дорогах, успел вовремя погрузиться на поезд, больше похожий на обычную электричку. Мой путь лежал в Токио. Уставившись в окно, под стук железных колес, я наблюдал вереницу пейзажа, пролетающего мимо меня. Пастораль из свежих полей, весенней зелени на деревьях, аккуратных белых домиков и столь же белоснежных облаков в ситце небесного цвета, сменяла саму себя в своих формах и словно бы говорила о непостоянстве всего сущего, выраженного в мимолетных картинках. Удивительно, но в который раз во время движения, я поймал себя на мысли, что чем быстрее меняется внешнее окружение, тем сильнее ты начинаешь ощущать истинную неподвижность этого мира и своего я в центре него. Этим я было мое внимание и все эти деревья и домики, возникающие за окном существовали лишь в его поле и появлялись всего на секунду казалось бы только для того, чтобы обратить внимание этого я на само себя и постичь единственную реальность. Как жаль, что обычное течение нашей жизни столь медленно и тягуче, что наше внимание не успевает отметить этого факта и его полностью захватывают очередные мутные образы и события, уносят как поезд и превращают в эфемерные слайды. Но сейчас моя пятая точка покоилась ровно на лавке и в мешанине вида, наблюдаемого за окном, мой ум погружался вовсе не в хаос, а испытывал невероятное умиротворение. Я отвел взгляд от окна и оглядел общий вагон: здесь столь оживленно. Конечно внутри поезда люди не проносились мимо моих глаз, будто деревья, все дышало притворной неподвижностью, но спросив себя - кто все они, куда и зачем едут, внезапно постиг, что людские жизни это все тот же бесконечный хоровод быстро меняющегося калейдоскопа. Калейдоскопа, в который одним глазком заглянуло вечное я. Еще немного, и как мне казалось, я обрел бы истинное просветление, ануттара-самьяк-самбодхи, но забравшись буквально на самые вершины духа, обнаружил, что и здесь уже побывали туристы и успели нагадить. Все тот же мусор, как и у подножья горы, проявившийся в форме до боли знакомого мне дискомфорта и внутреннего напряжения, которое было особенно неуместно и гадко на фоне моих невероятных прозрений. Спустившись еще немного с вершины, я разглядел, что напряжение было в виде бабушки, стоявшей возле меня и с трудом державшейся сухой рукой за металлический поручень. Мои соотечественники обладают неповторимым, удивительным менталитетом, который мне все же в отдельных моментах кажется немного сомнительным. Где-то читал, что в некоторых странах принято уступать места в общественном транспорте пожилым людям, что было совершенно не в наших традициях. Наше глубокое уважение к старшим не позволяет унижать их подобными уступками, к тому же для этого есть особенные сидения, которые бабушка сейчас почему-то, к сожалению, не нашла и ее слабая дрожащая рука, обхватившая леер, заставила мое сердце задрожать в резонанс. К счастью, мне не пришлось оскорблять старого человека: толстяк, сидевший от меня справа, утробно раскинулся на целых два места, свинорыло уставившись в телефон. Небольшое движение тазом - и полное тело вмяло в ограждения с его стороны. Он недоуменно вынырнул из телефона с противной гримасой, но получил от меня намного более страшную рожу, которой я когда-то одаривал у ворот Нисимуру. Лишить меня своей жирной задницей богоподобного душевного состояния и просветления было чуть менее преступно, чем отнять лишнюю встречу с Аюми. Толстяк быстро погрузился обратно на дно телефона. Я повернулся к бабушке и мое лицо за доли секунды претерпело необычайное преображение, окрасившись невинной улыбкой. Невероятный актер.
  
  - Уважаемая, здесь еще много места. Садитесь пожалуйста.
  
  - Спасибо мой хороший. - приятная благодарность и женщина присела возле меня. Болтать с незнакомыми в общественном транспорте так же не входит в культуру традиций, нарушать чужое пространство - тоже самое место, но мы, по всей видимости, уже перешли условные рамки глупых границ.
  
  - На свидание с девушкой едете молодой человек? - теплая улыбка была словно приветом от мамы и этот простодушный вопрос. Наверное, по мнению бабушки я был нарядно одет, хотя и правда подготовился к предстоящей поездке.
  
  - Почти. Еду, чтобы иметь возможность с ней встретиться.
  
  - Знаете, вашей девушке очень повезло с вами. - ровный стук колес, ее приятный, совсем не старческий голос, эти слова. Если бы такое было реально...
  
  - Спасибо большое, но не думаю, что достоин и одного ее крошечного мизинца. Еще одна встреча - максимум из возможного.
  
  Женщина очень внимательно на меня посмотрела: в ее глубоких темных глазах я ощутил эманации чего-то неизмеримо далекого, словно космос, вечного, излучающего мудрость многих веков.
  
  - Никогда, слышите, никогда этого не говорите. Сила настоящей любви столь велика, а с чистотой вашего сердце - это опасно вдвойне. Вы более, чем достойны, но с подобным складом ума... В последнее время к тому же лишились привычной защиты. Мне очень тревожно за вас. Пожалуйста, будьте сейчас особенно осторожны и верьте в любовь.
  
  Я долго еще находился под впечатлением этих таинственных слов совсем незнакомого мне человека. Нечто неуловимое в них заставляло мой ум сосредоточенно цепенеть, но попытавшись честно разобраться в смысле неожиданных наставлений, оставил бесплодность тщетных попыток. Все-таки даже год разницы в летах с одноклассниками делал меня крайне мутным в их простодушных глазах, что говорить о пропасти в возрасте с пожилыми людьми: они вещали будто с далеких планет. Или... или старческий маразм действовал на ум куда разрушительнее, чем простая любовь. Мне не хотелось плохо думать на столь приятную бабушку, благо было чем занять в моем положении мозги. Поезд добрался до Токио, и по-доброму распрощавшись со своей милой спутницей, получив еще раз настойчивое увещевание быть как можно осмотрительнее в ближайшие дни, я сошел на перрон футуристичного мегаполиса. Возможно, опасения женщины были не столь и беспочвенны: одинокий ребенок посреди огромной столицы, но мой план уже был продуман до мельчайших деталей и прост. Первым делом, я естественно забронировал номер в отеле: стандартные для меня три дня разумеется. Апартаменты были не в пример качественнее крошечного уголка, снятого вместе с Аюми, но без нее эта дыра могла похвастать только своим бесчувственным функционалом. И стоила в три раза дороже. Все же, как мало обыденный прайс в состоянии оценивать вещи: за тот маленький номер в заснеженном городе я легко мог отдать все, что имел. Впрочем, времени придаваться излюбленной рефлексии было немного: едва успев разместить лишние вещи, меня уже трясло в автобусе по дороге в бункё.
  
  Токийский университет, один из старейших в стране, в числе престижнейших во всем мире, величественно нависал надо мной своим кармелитовым монументом. Насилу справившись с мощным давлением силы знаний, оформленной в камне снаружи, внутри я уже готов был сдаться и психануть. Дедал, построивший лабиринт минотавра, здесь смог бы максимум сложить гардеробную. Рекламный буклет, как и адрес электронной страницы исчерпывающе объясняли, что при университете существовало целых два колледжа, один из которых - гуманитарный, являлся моей целью визита. Но когда я, прокляв все, с трудом отыскал приемное отделение колледжа, день уже давно пересек свой зенит. Аудитория была практически пуста, детей, тянувшихся к новым знаниям можно было пересчитать по пальцем одной руки, но я невозмутимо присел за первый попавшийся столик с комиссией из двух человек.
  
  - Поступать к нам думаете, молодой человек? - солидный мужчина в очках окинул взглядом не столько меня, сколько проверил время на наручных часах, - Почти шесть. Приходите зав...
  
  - Еще десять минут. - я спокойно посмотрел на него. После повязок Аюми, какие-то смешные линзы очков не могли спрятать от меня чьи-то глаза. Мужчина слегка откашлялся.
  
  - Какое направление интересует?
  
  - Ммм, мне что-нибудь для великих писателей. Есть нечто такое?
  
  - Литературный значит. Понятно.
  
  - Это название факультета? Он хороший?
  
  - Ну, если нобелевские лауреаты по литературе: Ясунари Кавабата и Кэндзабуро Оэ, выпускники нашего университета, для вас достаточно хороши, молодой человек, то да. - мужчина снял очки, чтобы протереть их платком, словно давая понять: глаза бы мои тебя не видели парень, и с едва видимым раздражением, толкнул коллегу под локоть: - Марико, это к тебе. Великий писатель.
  
  Очень красивая женщина лет сорока, устало подняла на меня взгляд, оторвавшись от перебирания каких-то бумажек. Я понятия не имел кто такие Кавабата и Оэ, после встречи с Аюми моя непроходимая безграмотность и темнота практически перестали уязвлять мое эго, но если бы это обронила в мой скромный адрес данная женщина, я бы точно поплыл. Изысканный стильный костюм, строгие черты лица, осанки горделивая стать, изящные тонкие пальцы... весь ее вид соответствовал моим представлениям, как выглядят великие писатели женского рода. Пока одна девочка не уничтожила начисто все мои глупые образы. Взгляд Марико, между тем, был беспредельно далек от душной аудитории, поступающих и скучной работы, мысли ее были совершенно не здесь. Она посмотрела на меня будто бы сквозь, вялый вопрос:
  
  - На литературный поступать собираетесь? Что-нибудь пишите? Есть какие-нибудь работы?
  
  Я тихо положил папку напротив нее: невыразительный цвет потемневшего золота. Марико безжизненно открыла где-то на середине. Ее давно выцветшие от жизненной рутины зрачки заскользили по безмолвным страницам. Серое помещение, томительная атмосфера, люди напротив в черно-белых тонах, обыденность и пустота: как все это было привычно-уютным, служило домом всю мою жизнь... пока я не встретил ее. Ослепительный блеск взорвавшейся звезды объял целиком горизонт, уничтожил весь этот мир. Говорят, свет умерших звезд существует еще в миллионах километров пройденного пути. Простое физическое объяснение, но... Никаких умерших звезд вовсе нет. Нет никаких пройденных километров - есть только лишь свет. Свет, который живет в наших глазах. И существует для всех. Ослепительный блеск рванувшей звезды был блеском в глазах Марико, в черноте их зрачков - наполненной силой живительной тьме безграничного космоса, озаренного вспышкою притворно умирающих солнц. Весь ее вид претерпел невероятные изменения: глаза наполнились жизнью, потоком изливая тепло на бессмертные строки; одухотворенные тени лица ложились на руки, пальцы которых касались трепетно белых страниц, как я когда-то прикасался осторожно к Аюми. Старый, бесцветный, мой грустный мир мучительно умирал, отчаянно сопротивляясь в последней попытке: напарник Марико еще раз нервно уставился на часы.
  
  - Ну все. Седьмой час - рабочий день кончился. На метро бы не опоздать.
  
  Женщина, с трудом оторвавшись от чтения, обвела нас взглядом обоих, остановив на мне свои лучистые, внимательные, наполненные светом живые глаза.
  
  - Завтра с девяти. Ко мне подойдите.
  
  Когда я покидал аудиторию и на прощание обернулся: Марико все так же была погружена в недра потемневшего золота. Вернувшись на следующий день ровно в назначенный час, я нашел ее за тем же столом. Ее мысли были, по-прежнему, совершенно не здесь, но взгляд был обращен куда-то в невыразимо прекрасную сторону. Заметив меня, она чуть улыбнулась и указала глазами на стул. Нас разделяла лишь известная папка, лежавшая посередине стола. Марико чуть подвинула ее в мою строну и спросила:
  
  - Это вы написали?
  
  О, я услышал всю гамму чувств в ее коротком вопросе. Сам, чудом оставшись жив, после столкновения с локомотивом в этих невинных желтых цветах, я прекрасно понимал, что пережила и чувствует преподаватель с литературного. На секунду меня охватило неистовое томление, сладкая, в самом сердце, истома. Защекотало в носу. Вот значит, что эти самые писатели чувствуют. Отчаянно захотелось небрежно бросить: "да, это мое произведение. написал на досуге", но веселый солнечный свет уже проник в освобожденное от занавесок окно и обратил внимание на свой вечный дом - синее небо.
  
  - Нет. Это творение одной девушки, мне знакомой.
  
  - Считайте, что она уже принята. Надо будет сдать еще пару вступительных экзаменов, но для человека, который пишет такое, я думаю это сущие мелочи. Как зовут вашу девушку? - "Ваша девушка" ласковым словосочетанием тронуло сердце, кольнуло несбыточной мечтой, придавило воздушным замком неосуществимой надежды. Я улыбнулся.
  
  - Аюми. Аюми Симидзу. Пишется как "чистая вода" и "прогулки".
  
  - Эх, поздно вы...
  
  - Номура.
  
  - Поздно вы, Номура, меня нашли. У нас три месяца назад конкурс проходил на лучшее сочинение. С такой работой могли бы легко выиграть первое место: бесплатное обучение. Теперь только платно, немалая сумма.
  
  - Это не важно. Денег хватает.
  
  Я бессознательно провел ладонью по нагрудному карману рубашки. Квадратик банковской карточки лег ощупью в руку. Самое сложное позади. Я вкратце описал непростую жизненную ситуацию моей одноклассницы и попросил Марико помочь Аюми с экзаменами, документами и поступлением. Эта добрая женщина выявила удивительное оживление в подобном вопросе: попав под столь чудовищный молот из слов, узнав что его обладательницей была девочка пятнадцати лет, Марико продемонстрировала страшной силы желание лично познакомиться с тем, кто вообще способен складывать нашу реальность в подобные формы. Пряча в карман визитку с номером личного телефона, я искренне про себя усмехнулся, в надежде, что отзывчивый преподаватель успеет помочь Аюми до того, как узнает ее и возненавидит за совершенство.
  
  - Номура, помните: вам просто нужно доставить мне Аюми Симидзу. Даже ценой собственной жизни. - заговорщицкая улыбка, наверно в дорогу.
  
  - Не переживайте, за этим делом не станет.
  
  На то чтобы опустошить в нескольких банках сумму родительской карты, положить все деньги на заранее созданный счет и оплатить обучение - ушел целый день. По итоговым цифрам оплаты, я с удовлетворением отметил, что настоящее творчество и писатели ценятся в нашей стране не менее, чем бездушные экономисты. У нашей прекрасной страны есть еще будущее. Гуляя в последний вечер допоздна по улицам Токио, я любовался его фантастической красотой, картиной урбанистических снов, ночной жизнью столицы. Тысячи его неоновых ламп, рекламные вывески искусственного огня погружали сознание в ощущение праздника, создавали абсолютно нереальное настроение. В этом состоянии ума, на этих сияющих улицах абсолютно все казалось доступным, в какой-то момент я правда поверил, что в этом красочном мире, океане возможного, даже такому, как я, может найтись клочок освещенного места. Наивные мысли, кривая усмешка, при свете дня здесь слишком много людей и движения: пожалуй, все равно я не смог бы здесь жить.
  
  Мириады софитов, зарница синтетических искр, как много палитры на перекрестках этого места, я снова стою среди всполохов рукотворного пламени - единственного моего праздника фейерверков. Весь спектр цветов открылся моим зеркалам: кто мог бы подумать, что их много больше, чем три. Мир красок обворожительно мил: увидеть радугу там, где всегда было серое месиво, способно растрогать даже слепых, сделать из незрячего визионера. И пусть в фальшивом свете неона нет ни одного настоящего цвета, его иллюминация тысячей фейковых солнц не оставит в твоей душе темного места. Небоскребы столицы тянутся дальше твоих самых смелых надежд, со всех сторон обступают, окружают безопасной коробочкой, но почему-то мне все труднее дышать на чужом фестивале бутафорского колорита. Продираясь через слепящие блики, я поднимаю все выше глаза, встречая единственные родные цвета черно-белого - неба и звезд. От перепада резкости по щеке скатилась слеза, я вернулся домой и она уже здесь... Огромная, почти полная луна разлила свое серебро в темноте небосклона.
  
  
  Эпизод четырнадцатый.
  
  
  Возвращение из Токио домой проходило заметно в более будничной обстановке. Я не стремился познать высшее Я на фоне быстроменяющегося пейзажа, меня куда сильнее волновало мое я-маленькое, расплывчатой точкой мелькнувшее на небосклоне той девушки, к которой возвращался сейчас. Возвращение к ней было не больше, чем обычной игрой слов, но когда на улицах аляповатой разноцветной столицы я увидел в ночном небе свет полной луны, то окончательно понял, что вся моя жизнь была вечным возвращением к ней, и вряд ли сам старик Ницше мог бы поведать мне нечто большее по этому поводу. Всю свою жизнь я не тянулся к недостижимой звезде, а просто пытался вернуться домой. Забавно конечно, как целое метафизическое путешествие явилось всего-лишь банальной поездкой на поезде за тысячу иен. Не стоило усилий понять, что в мире банальных поездок нет места красивой истории. Нет места даже столь маленькому я, как мое. В моей школьной сумке сейчас покоилось великое произведение, но мне никогда не стать героем романа. Я касался рук, его написавших, но они начали свою работу задолго до того, как узнали меня. Все что мне оставалось - вернуться. Вернуть хозяйке ее исписанные болью страницы, дальше эта история продолжится без меня. Грустный эндинг кому-то покажется, но он обещал еще одну встречу, а если для меня ничего больше этих встреч не было, то разве не в этом и заключалось все мое бытие?
  
  - Уже вернулся? Давай быстрее проходи разувайся, голодный поди. - мама с нежной улыбкой встречала меня прямо с порога. Кухонный фартук на ней складками отражал всю ту же добродушную мимику.
  
  - Ага. - я на скорую скинул кроссовки и прошуршал в комнату положить вещи и переодеться.
  
  Домашнее тепло и уют моментально окутали с ног до головы радостной атмосферой. Меня как-будто десять лет не было в родной альма-матер и я вернулся, словно солдат, на краткосрочную побывку домой. Краем мысли я успел отметить всю зловещесть этой формулировки, но было уже слишком поздно...
  
  - Рио-кун, слушай, а к тебе какая-то девочка приходила. Пока ты отсутствовал.
  
  - Какая девочка?
  
  - Не знаю, первый раз ее видела. С повязкой на лице, застенчивая очень. Тебя спрашивала, голосок тихий-тихий такой.
  
  - А ты?
  
  - А что я? Сказала ты с Мидзуми отдыхать в загородный дом к ней поехал. Она еще, девочка эта, какую-то желтую папку спрашивала. Я хотела посмотреть у тебя, а потом вспомнила - ты ж выбрасывал такую в мусор как раз. Сказала ей, что ты эту папку выкинул на помойку, перед тем, как уехать. По мусоркам, уж извините, искать лазить не буду. Да и нет уже этого мусора - его вывезли сразу.
  
  - ...
  
  - Сынок, а что за девочка, я так и не поняла. Твоя одноклассница?
  
  Те немногие цвета, что я с таким трудом и кровью обрел в последнее время, резко утратили диапазон своих волн, мир начал стремительно погружаться в черное месиво. Пол моей комнаты предательски задрожал и затрясся, под ногами выросла бездонная мрачная пропасть: зёв ее пасти напомнил, как легкомысленна была моя крайняя поступь. Тремор в тряпичных ногах посадил меня пятой точкой на краешек стула, нехватка воздуха смяла в комок слабые легкие, гипоксия настигла мой мозг, будто я и правда покорил этот проклятый Эверест. "Желтая папка? Он выкинул ее на помойку. Перед тем, как отдыхать с Мидзуми уехал." Безжалостная, сухая строка этих слов беспрестанно прокручивалась в моей голове, ее вечное возвращение объяло скорбью мой горизонт. Аюми пришла попрощаться со мной напоследок, забрать свою папку, но я... "У меня ничего в жизни нет, кроме этого произведения и тебя" - ее последняя фраза в нашу последнюю встречу пробила набатом, ее стройный образ - печальный взгляд в темном океане волос... Мой ум потонул в конвульсиях боли, я уже практически не видел предметов, задыхаясь, инстинктивно полез в школьную сумку за кислородным балоном.
  
  В позе эмбриона, катаясь по полу, я прижимал изо всех сил к груди стопку листов в янтарного цвета одежде, и не переставая шептал: "Она здесь, здесь, здесь, здесь..." Пока не стал слышать.
  
  - Рио, иди кушать - уже все готово! Так и не сказал, что за девочка. - Мамин голос из кухни вернул меня к жизни. Я быстро встал на ноги, за три минуты собрал все необходимое, закинул ноутбук в сумку, и, не выпуская из рук единственное сокровище, решительно направился к выходу.
  
  - Сынок, ты куда? - мама с удивлением на меня посмотрела.
  
  - Она здесь! Ничего я не выкинул. - торжественно потряс я папкой перед ее лицом и вышел из дома.
  
  Это был самый тяжелый путь в моей непродолжительной жизни. Наверное, дорога к звезде и не могла быть хоть сколь-нибудь проще: человечество еще никогда не отправляло своих представителей к смертоносному шару из газа и плазмы. В моих представлениях пациента должно было залить потоком слепящего света, но на деле мой ум погрузил меня в непроглядную тьму. В который раз я предал Аюми: лишил ее всего, что было для нее столь дорогим. Невыносимые мысли рисовали картины одну страшнее другой, ужасный финал из ранобэ, которое оцепенело сейчас в онемевших руках, расчленял на куски мою червивую душу. Прыжок Нисимии с балкона, так взволновавший Аюми, застыл в моем умственном взоре, как предсмертный закат в зрачках неудачного альпиниста. Лишь в красочных аниме в последний момент всегда приходит на помощь свой парень Исида, но я никогда не был красивой картинкой - одна мысль, что я не успею, сводила разум мучительной судорогой. На дворе лишь начинало смеркаться, хотя я уже мало что видел, но папка в руках, до того закрывавшая словно щитом, теперь - желтым фонарем начала, неожиданно, освещать мне дорогу. Просто держать ее в руках, не разрывая цепь тактильных касаний - единственное, что спасало; худенький бумажный набор успокаивал ум, объятый безумным пожаром. Кажется, секрет сверхъестественного природного покоя Аюми был до невозможности прост. Но я отобрал у нее все...
  
  Подходить к зловещему расколу карьера было исключительно жутко. Мои душевные сумерки утопили хлипенький мост в траурной черноте: вступать в нее истинно сумасшествие, но я знал, что там есть переход, которым мы много раз ходили с Аюми. Покрепче прижав к груди пачку листков, что собирал с ней по полу школьного коридора, я смело отправился в тьму. Прикосновение ночи может легко напугать слабого духом, но только лишь ночью можно увидеть свет звезд - единственный ориентир осветил мой бренный путь. Неизвестное знание внутри говорило, что если я пересеку эту мрачную пропасть - для меня все закончится хорошо. В безмолвии достигнув середины моста, я мысленно обнаружил внезапно, что он абсолютно, девственно одинок - никто не собирался на нем повторять отчаянный шаг Нисимии. Это открытие придало мне множество сил и развеяло последние страхи, рассеялся мрак: на улице было еще совершенно светло. Посмеявшись над собой, я уверенно преодолел остаток моста. Обернувшись окинуть взглядом пройденный путь, я напоследок улыбнулся беспочвенным опасениям, когда шальная мысль стрелою Париса с легкостью нашла брешь в беспечных доспехах: никто не собирался повторять отчаянный шаг Нисимии, потому что... уже повторил. Пронзенный ужасной догадкой, я поспешно скинул сумку с плеча, положил ее у изголовья моста, а сверху накрыл папкой - выпустил с рук единственный свой амулет. Перегнувшись бесстрашно через перила, до боли в глазах вгляделся в далекое дно. Но там не было ничего - лишь голые камни. Не дожидаясь, пока пропасть начнет вглядываться в меня, я оторвался от опасного созерцания и облегченно вздохнул. В этот момент, поднявшийся из ниоткуда, легкий ветерок хлестнул по щекам, поднял в воздух всего на минуту оставленную мной папку и понес ее за пределы моста. В панике, я только и смог, что проводить ее взглядом. Игривый ветер, прикоснувшись к творению чистого духа, немного его покружил в застенчивом танце и уважительно положил исписанные страницы на склоне обрыва.
  
  Камень, на котором теперь покоилась работа Симидзу, находился от меня всего в нескольких метрах, а сразу за ним - крутая порода карьера градусов под шестьдесят уходила в бездонную пропасть. Пропасть, которая, кажется, в последний момент все же успела увидеть меня. В голове было поразительно ясно: желтая папка - это все что имел мой расколотый мир, самое первое к чему я прикоснулся в Аюми. Я быстро полез вниз по склону, нога твердо встала на камень, ее литературный дар негодному человечеству снова в моих дрожащих руках. Поднял в небо глаза: Аюми, я скоро буду...
  
  Вкрадчивый шорох, камень поехал. Нет-нет, милая бездна, что же ты во мне рассмотрела? Что же вы все во мне постоянно находите, нелепом мальчишке. Всегда принадлежал только тебе, говоришь, а глупые звезды в вышине лишь сводят с ума? Все правда, моя ты хорошая, сам удивляюсь, как смог так далеко я зайти. Но почему же сейчас?
  
  * * *
  
  Серое небо затянуло пеплом тяжелых туч весь горизонт. Звезда по прозвищу солнце сожгла все, что возможно и запоздавший дождь не мог уже потушить ничего, лишь заставлял ежиться небольшую группу собравшихся и превращал комья земли в грязную кашу, в которую опускали свежесделанный гроб. Надменное небо никогда не принимает к себе никого постороннего, низвергая на землю даже легкие капли дождя, и только простая земля вбирает всех в свое лоно. Безмолвно взяла к себе и тело еще юного школьника - оно ничем не хуже других. Немногочисленные грустные зрители пришли почтить память умершего, хотя что он успел им оставить? Как глупа была его короткая жизнь. Согбенные фигуры на погребальном обряде достойно переносят неприятную слякоть и грязь на лакированной обуви, лишь два строгих образа мелкой дрожью восстали против природы: безутешная мать, черно-белое фото никогда не заменит ей любимого сына, и прекрасная девушка, огонь ее карих волос - единственный цвет в этой унылой галерее картин. Навязчивый дождь пытается изо всех сил смыть с ее лица кристальные слезы, но влаге грязного неба никогда не сравниться с девичьей чистотой. Его кровь на кончиках ее каштановых прядей, его неряшливый облик в блеске ее пронзительных глаз; алые, чуть пухлые губы, беззвучно шепчут одно...
  
  
  Нет! Неведомая сила выдернула меня будто из темного омута. Надрывно откашлявшись, разукрасил камни кроваво-коричневой юшкой, рот словно забило землей. Не знаю сколько пробыл я в отключке, неимоверная тяжесть в затылке предлагала снова уснуть. Но смутные, спутанные видения похорон ясно давали понять, что этот сон теперь станет вечным. Изо всех сил скосил вправо глаза: моя рука сжимала чуть смятую яркую папку цвета желтка. Ее вид заставил меня вспомнить все. С трудом поднявшись на ноги, я без малейших раздумий полез по склону наверх, прижимая одной рукой к себе бесценную рукопись. Интересно, кого хоронили в моем бессознательном состоянии - очевидно, что вариант был только один. Но даже, если я уже умер, папка, робко прижатая к телу, одним напоминаньем о ней, вела меня, словно вел Данте Вергилий из этого ада наверх. В этом невероятном присутствии духа, убийственный склон показался мне детской горкой; я уверенно забрался к мосту. Сбитые в кровь руки вытер об сумку, осталось недолго, выдохнул и медленно продолжил свой ход.
  
  Парк дышал невинной девичьей свежестью, но, видимо, женское сердце недолго хранит в твою память следы. Это было бы слишком наивным - ее здесь конечно же не было: такое легко бы устроил неисправимый романтик Макото, а мою историю писала какая-то бездушная бездарь. После парка, каждый шаг начал даваться с огромным трудом, в глазах упало количество света, боль начала заполнять весь мой сосуд, но у меня остался лишь последний пункт назначения. Ничего, я уже как-то добирался оттуда в похожей кондиции, битое тело само помнило путь.
  
  Толкнув плечом незапертую калитку, я постучал в дверь в этот раз много скромней. Привратник здесь существовал только один. Нисимура был сильно пьян: похоже, действие договора уже истекло. Увидев меня, он расплылся в омерзительной, плотоядной улыбке. Нездоровое свечение его глаз обдало меня своим торжеством, их прищур недвусмысленно говорил: "все, парень. ты проиграл". Снисходительный, благодушный оскал:
  
  - Дверь прямо налево. Сходи попрощайся.
  
  В этом доме совершенно не было источников освещения: может им вырубили электричество, а может я уже умирал, но искомую дверь мне пришлось открывать в кромешных потьмах. Ее комната пребывала все в тех же тенях, но даже полумрак не мог скрыть пустую убогую обстановку: здесь были только кривой стол и кровать. Аюми сидела у окна на единственной табуретке и ловила последние лучи заходящего солнца, прощально проникавшие в дом. От скрипа двери, она резко вздрогнула. По этой дрожи я сразу понял весь ужас ее отношений с пьяным животным под названием отчим - зайти сейчас сюда мог только он. Но сегодня это был я.
  
  - Номура? - взволнованный голос. Боже, свет ее глаз. Она без повязки - этот зеленый огонь...
  
  - Ага, я. Без приглашения, ничего? - припал на колени на ковер посреди ее комнаты: мое состояние после падения резко ухудшилось и стоять я уже просто не мог.
  
  - Ты чего здесь делаешь? - тихо прошептала она и присела так же на коленки возле меня, будто пытаясь поближе рассмотреть не призрак ли перед ней: настолько нереальным было мое внезапное появление.
  
  - Зашел узнать не заболела ли ты, - я улыбнулся намеком из нашего прошлого, - И, конечно, твою работу отдать. Прости, передержал самую малость: дал кое-кому почитать.
  
  Аюми с еще большим удивлением осторожно взяла утраченную частичку себя, а я с недовольством отметил, что уделал таки обратную сторону кровью - в темноте, к счастью, она выглядела просто, как грязь. Широко раскрытое, ее бездонное озеро глаз обратилось ко мне - я почувствовал остро, как меня начинает в нем растворять. Но в этой чистой воде неотделимая боль пришла в упадок и растворилась вместе со мной. Стало чуть легче.
  
  - Дал почитать? Кому?
  
  Вместо ответа я достал из внутреннего кармана визитку и протянул ей.
  
  - Марико Огава? Это же очень известная в нашей стране критик и литератор. Сама пишет, есть несколько очень сильных новел...
  
  - Хорошая тетка, согласен. Она еще преподаватель в токийском университете. При нем есть неплохой колледж. Ты, кстати, там теперь учишься. Занятия начнутся на днях.
  
  Глаза Аюми уже работали в режиме электрогенератора на сто киловатт. Я с огромным наслаждением упивался абсолютным триумфом, наблюдая ее полную растерянность и непонимание. Я всегда выглядел при ней конченным идиотом и не владел даже долей тех знаний, какими владела она, и в первый, и, похоже, последний раз в жизни оказался на гребне той ситуации, где я все понимал, а она - ничего.
  
  - Токийский университет? Колледж? Я в нем учусь? - движение ее ресниц - крылья бабочки. Никогда толком не видел как Аюми моргает, а теперь насмотрелся до конца своих дней.
  
  - Да. Марико чуть удар не хватил, после твоей силы письма. Она сказала, что мы не имеем права потерять кого-то более великого, чем даже Харпер Ли и Маргарет Митчелл. Понятия не имею кто это такие, но вот тебе мобильный, на визитке есть телефон: завтра звонишь Огаве-сан и можешь отправляться сразу за билетом на поезд. В колледж ты уже зачислена, Марико поможет тебе со всем остальным. - я протянул маленькой писательнице свой сотовый телефон с заблаговременно вставленной новой сим-картой.
  
  - Но как? Деньги на обучение, откуда? У меня ничего нет. - Аюми потерянно опустила глаза.
  
  - Ничего и не надо. Для великих всегда есть исключения: твоя работа заработала бюджетное место. Бесплатное обучение. Понятно, что деньги нужны: вот здесь немного, я подрабатывал после школы. Хватит примерно на год, но твой талант прославит тебя намного скорее.
  
  - Я не могу...
  
  - Перестань. Отдашь с будущих гонораров или просто именной автограф пришлешь - буду рассказывать всем, что читал тебя, когда это еще не стало мейнстримом. - я вызвал ее улыбку - мое последнее обезболивающее. Ее морфий растекается в венах, дает новые силы, но голова уже наливается тяжелым свинцом: нужно бы поспешить.
  
  - Чуть не забыл. Мой ноутбук. Даже не спорь - компьютер и интернет это первая вещь сейчас для любого писателя. Знаешь, рукописи не горят, но пожар это не единственное, что может с ними случиться. Всегда неплохо иметь несколько копий. - я посмотрел на многострадальную папку в ее руках, за последнее время ставшую мне настолько родной. А затем поднял взгляд на Аюми.
  
  Я видел слезы ее один только раз - в нашу первую встречу. Когда собирал с ней по полу творение, рассыпавшееся на фрагменты листков. Теперь ему уже ничего не угрожает, а мое разбитое сердце на части, никто так и не удосужился обратно собрать. Это не страшно - во множестве осколков лишь больше отражений, волнующих дух, но чистой воды ее прозрачные слезы заставляют мое сердце дрожать. Почему же ты плачешь, зачем - ведь все уже далеко позади? Почему твои упавшие слезы так напоминают след упавшей звезды? У меня никогда не хватит желаний загадать по каждой слезе, кусок нескладного школьника с одной лишь мечтой, с первой той встречи - всего-то прикоснуться к тебе. Когда зайдет окончательно солнце - во тьме твоей комнаты останется единственная в моей вселенной звезда. Я к ней стремился всю свою недолгую жизнь, и теперь только осталось...
  
  Я обнял Аюми. Фатальная площадь прикосновения - все мое тело, содрогаясь, прижалось к ее маленькой упругой груди, измученное лицо утонуло в ночной прохладе волос. Совсем худенькое, ее детское тельце - последнее, что осталось в моих кровавых руках. Ее легкая дрожь - кардиостимулятор для моего потухающего ума, на моей спине - ее теплые руки, подбородок застыл на склоне плеча... найти себя в объятиях Аюми - это все, чего я в этой жизни искал. Я обнял ее, как в тех строчках, что открылись мне в нашу первую встречу. Пусть и не сзади, в реальности - я был всегда глубоко позади, обнять ее - словно попытка схватить. Жадная попытка поймать свет далекой звезды, леденящий душу страх неудачи и финальная вспышка, озарением осветившая суть: я всегда был в ее руках, в этих объятиях, и только глупые мысли гасили для меня люминесценцию ее красоты. Моя изматывающая космическая одиссея, кажется, подошла к своему логическому завершению, пусть назад уже не вернуться - возле нее я нашел последний свой дом. Как тут самому не заплакать - тяжелые крупные капли впитывают узоры ковра. Чуть заметные багровые пятна - да, это не слезы: пробитая голова и ручеек крови отыскал себе путь в моей челке среди лабиринта волос. Плевать, Аюми - моя Кагэро - девушка-ниндзя, все тело которой пропитано ядом. Никто не мог дотронуться до нее, один поцелуй убивал. Жаль, что я не Дзюбэй, мое столь плотное прикосновение к ней означало единственный печальный финал. Как хорошо, что солнце зашло и в темноте она не увидит, как я в сущности плох, но времени у меня практически не осталось: сознание начинало удаляться в туман.
  
  - Номура, ты же тоже в Токио поступил. Будем рядом учиться, это же здорово. Можно будет, как прежде, встречаться... - ее ласковый шепот единственно, что удерживал меня сейчас на поверхности.
  
  - Ага. - с огромным трудом я разорвал нашу нить единения, ласково улыбнулся, держа ее за худенькие плечи, но скорее - держась за них сам.
  
  Да, не хватало еще дать дуба в ее нежных руках: такой слезный исход даже во мне не находил эмпатии. Какое счастье, что Аюми все же не Мэй и зеленые огни ее левого глаза не могут видеть, что я уже фактически труп. Из последних усилий, не подав особого вида, спокойно поднялся, сослался на позднее время, что мне надо идти. Немного задержался в дверях ее комнаты - перевести обессиленный дух... нет, последний раз на нее бросить свой взгляд. Единственный свет в темноте - свет ее глаз, ему никогда не погаснуть - ее вечный огонь обращенный ко мне. Прощальный вопрос:
  
  - Почему? Почему ты все это для меня делаешь?
  
  Такая простая фраза - и правда зачем? Но разве сложный ответ? В груди застыла тихая боль: есть вещи, в которых даже мне не сознаться. И никогда не сказать, глотая обрывки себя, никогда не признаться, не прошептать в ее огромные глаза прямо смотря: "Потому что я просто... я люблю просто... тебя."
  
  - Потому что этому миру нужны не только продавцы фруктов.
  
  Глаза Аюми заблестели, ее слезы - россыпь драгоценных камней. Но в этот раз это были добрые слезы - капли чистой росы на ресницах, я хотел запомнить на прощание ее только такой. Думал никогда ее не оставлю, но закрыть за собой двери - всего пара секунд. Все тот же чумной коридор и маленький двор еще хранит моего избиения следы - похоже, я здесь каждую пядь окропил. У ворот Нисимура, снисходительно смотрит: мой умирающий вид его изрядно взбодрил. Проходя мимо, собрав все свои силы, я улыбнулся ему прямо в лицо. Может я проиграл, но в этой игре тебя уже нет. Я успел попрощаться с Аюми, а ты ее больше никогда не увидишь дебил. Моя улыбка повергла его в полное недоумение, выступившее морщинами на пропитом лице: кажется, хочет что-то сказать, но я уже калитку закрыл.
  
  Старым путем возвращаться не было смысла: все-равно я никуда не дойду. Эта дорога существовала только для нас двоих, а без нее теперь это просто участок земли. Мою пробитую голову внезапно посетили сомнения, что Аюми может обнаружить на своем ковре случайный багровый развод, вдруг за мной вослед кинется, не дай бог еще что-то поймет. Поймав себя на таких сладостных мыслях, я внутренне усмехнулся. Что ты выдумываешь? Никто тебя не будет искать, никто за тобой не пойдет - там куда ты забрался - ни забирался ни один человек, путешествие в глубь бескрайнего космоса, в котором ты всегда был один и в котором тебя уже никто не найдет. И все же, я свернул от калитки совершенно другим поворотом и совсем темными, неизвестными мне переулками, оставляя последние силы, стал уходить как можно дальше вперед. В кромешной тьме я петлял какое-то время, но мой корабль давно уже летел без энергии, лишь мертвая инерция продолжала его неуправляемый ход. Забредши в незнакомый проулок, оперевшись спиной о шершавую стену, я грузно съехал по ней. Мой затылок весь увлажнился, за шиворот что-то стекало и капало по спине. Провел рукой - липкая жидкость, жаль я больше не вижу цветов. В глазах все мутнеет и расплывается, будто во сне. Дыхание участилось, голову обволакивает неприятный туман, но я все еще жив и помню тепло ее рук, ее строение тела, запах волос, я помню ее каждый, даже несуществовавший изъян. Вроде недавно совсем попрощался, а думаю что только о ней, неужели мне больше нечего вспомнить? Но не могу вспомнить себя и правда нигде. Будто до той самой первой с ней встречи меня не существовало вообще, и вся моя мимолетная жизнь уместилась в один школьный, насыщенный год. Я словно персонаж еще не написанной книги, в которой отнюдь не главный герой; я здесь появился только на время и, после прощания с единственной героиней, теперь придется исчезнуть во тьме. Не важно, как-будто я собирался становиться участником сопливой дорамы, из меня все равно паршивый актер, но главное, что моя милая Мэй увидит свой хэппи-энд и закономерный финал. Будет жить дальше, отправится в Токио и напишет истории про героев намного более счастливых, чем я.
  
  Незнакомая, враждебная темень все больше поглощает меня, но я рад, что ушел от дома Аюми достаточно путано и достаточно далеко. Весьма не хотелось, чтобы она нашла мою бездыханную тушку на известной дороге - ей еще поступать нужно, стать известной на многие годы вперед. Пусть не забивает голову лишними глупостями и верит, что мы еще встретимся, и как и прежде так близко друг к другу, рука касаясь руки, куда-нибудь вместе пойдем. Действительно, как было бы хорошо. Неужели этому не случиться, как жаль, что я исчерпал лимит наших встреч всего-лишь за год. Нам больше не встретиться уже после школы - щербатый переплет бетонных ступеней не спустит меня по лестнице к ней никогда. Не прогуляться больше до парка - бросаемые взгляды украдкой никогда не поймают в ответ ее обжигающий взор. Не провести вместе вечер, не посмотреть больше ни одного аниме, к ее губам прикоснуться я так и не смог, когда мои мысли скользили повсюду по ней. По щекам стекают теплые капли - дурацкая кровь, кажется, заливает лицо. А может это катятся слезы, от огромной смертельной тоски - не все ли равно? Ослабевшим движением руки шарю по сумке - может я успею еще набрать скорую помощь и даже буду спасен. Но усмешка вновь искажает черты моих губ - телефон я оставил Аюми, похоже, это будет действительно последний мой сон. И черт с ним, ведь соприкосновение со звездой это стопроцентный ожог, в таких случаях медицина бессильна, мне здесь бы сам Бог не помог. Как мало я все же с ней пробыл, пусть мы из разных миров, в последний момент на миг я даже поверил, что смогу в ее лучах прожить целую жизнь - ведь солнце каждый день восходит для всех. Но желание быть к ней ближе других сожгло декоративные крылья, полюбить ее - разве это столь разрушительный грех? Глаза закрываются, тяжелое смежение век, и все равно я не могу их закрыть просто на то, что так и не смог сказать ей трех простых слов. Я люблю тебя, солнышко. Это целых четыре, сдавленный смех. Возле нее несостоявшийся студент экономики не в состоянии досчитать даже до четырех. Как трудно дышать, последний проблеск сознания - почему я лежу на голой земле? Кажется я навернулся и реально сорвался с самых небес. Почему мне так холодно в этот теплый, весенний, майский ласковый день? Похоже и правда, я остался навсегда на той морозной лавочке в зимнюю стужу прошлой зимой. Цветные весенние сны подходят к концу и я замерзаю, но даже посреди бескрайнего льда, ночного звездного неба краса доступна всегда над любой головой. Я последний раз поднял глаза - мягкая тьма, мигание звездочек на ее покрывале, сияние кроткого света - да, это она: большая полная луна больше робко не пряталась в темноту, красавица была на одном со мной расстоянии.
  
  
  Эпилог.
  
  
  - Маэда?
  
  - Юко-тян? Привет красотка, давно не виделись.
  
  - Ага. Вроде в одной школе учимся, а пересечься практически невозможно.
  
  - Да вообще. Думала всю жизнь будем вместе, подруги навсегда, а уже в средней школе такая засада.
  
  - И не говори. Ты в каком классе учишься, все забываю, 3-2?
  
  - В 3-3.
  
  - Точно! Три-три. Три-три, слушай, а разве это не тот самый класс?
  
  - Какой?
  
  - Ну этот, в котором погибли ученики несколько лет назад. Такие истории до сих пор ходят, жуть просто.
  
  - Да уж, наш класс печально известный. Только никакая там не жуть, а очень даже трагическая история. В каком-то смысле романтика.
  
  - Во-во, я что-то такое и слышала приблизительно. Там вроде одна среднеклашка влюбилась в одноклассника, а потом с ним че-то какой-то несчастный случай произошел - он погиб, и она с моста у карьера и спрыгнула. Свела счеты с жизнью. Да ну, брррр, какая нафиг романтика, именно жуть, что ни на есть.
  
  - Ну не скажи, по моему самая настоящая печальная драма, целый Шекспир. "Ромэо и Джульетта", слышала про такое? Великая классика. Только не так там все было, как ты говоришь.
  
  - А как там все было?
  
  - Нуу, разные версии ходят: по одним - погибла девушка, а в других - парень. Но не оба вместе, один из них выжил - это точно я знаю.
  
  - Откуда ты знаешь?
  
  - У меня одноклассница, Танака, в очках такая, ну ты ее помнишь. Так вот у ее старшей сестры подруга в том самом три-три и училась, представляешь? Подруга эта к ним часто домой приходила - Танака услышала один разговор. Ну вообщем, как по ее словам: там только парень погиб. Это он влюбился в свою одноклассницу и с того моста спрыгнул.
  
  - Парень спрыгнул? С трудом верится. Че ж он спрыгнул то? От безответной любви?
  
  - Не совсем. Они близко дружили, а потом он ее предал - с другой стал гулять...
  
  - Вот в это верю, да. Влюбился он...
  
  - Подожди, не перебивай. Короче, с другой стал гулять и это все вскрылось. Я не знаю как там в действительности произошло, но случилось так, что парню показалось, что эта девушка, с которой он дружил - покончила с собой из-за него. И не в силах пережить такого чувства вины - он вниз и сиганул прямо в карьер.
  
  - Прямо в карьер?
  
  - Да, прямо в карьер! И самое удивительное, что он не погиб. То есть, не сразу. Он получил страшные повреждения, но смог вылезти из карьера и полз из последних сил прямо до ее дома...
  
  - Смог выползти из карьера? После прыжка? Ну и бред, правда, не обижайся Маэда. Тебе это все Танака наплела? Да ты же ее знаешь прекрасно - еще та фантазерка. Простую историю так перескажет, что никакой правды там не найдешь.
  
  - Не подшучивай Юко-тян. Танака действительно фантазерка и что-то может быть приукрасила или просто неверно услышала, но парень правда погиб. Я видела его на общей фотографии в архиве школы, взрослый такой... и даже нашла заметку в старой местной газете - короткое упоминание гибели, почти некролог. А с девушкой той все хорошо было. Как же ее звали: толи Аюки, толи Аюри... Она после этого случая, в токийский университет поступила.
  
  - Ну и правильно. Молодец девчонка.
  
  - Огромная молодец. Не просто в университет поступила, а еще стала очень известным писателем. Про роман "Чистое поле" что-нибудь слышала?
  
  - Что? "Чистое поле"? Да брось! Уж на что я книги терпеть не могу, но даже я слышала это название - оно пару лет назад было у всех на слуху. Ты хочешь сказать - этот роман написала школьница из нашей истории?
  
  - Точно не могу сказать, но по моим прикидкам выходит, что так. Я сейчас коплю деньги - очень хочу купить этот роман почитать. Блин, книги сейчас такие дорогие.
  
  - По твоим прикидкам? Маэда, да ты прямо самый настоящий детектив. Даже залезла в школьный архив.
  
  - Да никакой я не детектив, просто эта история немного взволновала меня. Это очень романтично, разве ты не находишь?
  
  - Да что тут романтичного? Идиоты убиваются из-за какой-то форменной дурости - мне такого вообще никогда не понять!
  
  - Юко-тян, ты же первая красавица класса. А если сама влюбишься, или в тебя какой-нибудь парень влюбится и покончит с собой?
  
  - Вот еще! Нужна мне вся эта любовь. А в мужиков твоих я вообще ни капли не верю. Но если найдется какой-то дурак столько платить за недостижимое счастье со мной - пусть прыгает сколько угодно, ахах.
  
  - За недостижимое счастье? Юко, как здорово ты сказала...
  
  - Ага, самой понравилось. Ну что, пойдем пообедаем - у меня от твоих страстей аппетит разыгрался убийственный.
  
  - Пошли )
  
  
   Special.
  
  
  Приятная чернота убаюкивает, по-матерински нежно ласкает в своей колыбели. Теплое одеяло из мрака укутывает тебя с головой - как уютно и добродушно, этот безмятежный покой, эта тишина в бессознательном. Но я знаю, из глубины толщи веков, непреложная информация: если ты чувствуешь красоту черноты - значит вас уже двое. В любой из ста тысяч вселенных, на любой планете, измерении и точки земли, даже здесь в трансцендентном одна известная истина - там где есть двое - их всегда ждет расставание. Ласковое небытие пытается в себя погрузить, усыпить, но я уже его осознал и догадался, что сплю, а где догадка - там всегда будут сны. Грустные картинки не заставят себя долго ждать: теперь я далеко не один. Две девушки в одинаковой форме, длинный коридор почему-то боли знаком, неужели мой лимб? Две совсем юные школьницы и простой разговор. Будто бы обо мне, но меня уже нет, похоже даже на спор. Не все ли равно? Но я вникаю в поток причудливых слов. Тяжелая история о несчастной любви, о недостижимом стремлении к свету далекой звезды. Слабое детское сердце пыталось пройти через страшные тернии от мрака до вспышки зари. Но не смогло, и погасло в чертогах своей нелепой мечты: тьма не место для таких путешествий, объем столь малых сердец не вместит запас необходимого топлива. Глупая, дурная история, она меня даже не злит, но почему такая сильная боль в том самом месте груди... Этого быть не может, это что-то во мне, в глубине, самом внутри. Биение слабого детского сердца сотрясает мой мертвый покой, неизбывное сострадание разрушает мой ветхий дом, слезы о маленьком мальчике, который все это прошел, оставляют ожоги мучительной кислотой. Биение сердца источает болезненный, резкий, неуместный здесь свет. - Милая чернота, что это? "Все просто, любимый, ты сам стал звездой. Когда тебя кто-то любит, ты источаешь свой собственный свет." - Я хочу быть в твоей тьме. "Нет, в моей тьме ты только расцвел." - Но почему? "Когда тебя кто-то любит, никогда не станет делить. Иди мой хороший, не волнуйся, я всегда буду с тобой."
  
  Я открыл глаза. Ослепительный свет вызывал в них легкую резь, но его быстро закрыл неземной ореол. Совсем маленький, потрясающий серафим пристально смотрел мне в лицо. Отправили в рай? Но я там никогда не бывал, а облик этого ангелочка до боли знаком. Я наморщил лоб в суровой попытке вспомнить, где мог его видеть, и моя гримаса, видимо, напугала его. Серафим легонько вспорхнул, до меня донесся тоненький голосок.
  
  - Сестрица! Он очнулся. Братик Номура в себя пришел, слышишь?!
  
  Через несколько секунд надо мной нависал целый консилиум: уже два херувима ласково смотрели на меня. Мы плыли куда-то на белом облачке в потоках божественного сияния, словно скользили, такой себе серфинг в трансцендентальном. Последнее словосочетание стремительной вспышкой пронесло передо мной целый ворох из образов - всю мою жизнь. "Как здорово было бы погрузиться в мысли на перекрестке, а пробудиться в окружении двух красивых сестричек." Трансерфинг работал через одно место, неприятно и больно, но он определенно давал результат. Я вспомнил всю свою прошлую жизнь, в которой трагично погиб, но еще в ней, тогда на перекрестке, похоже, успел сойти на рельсы другой, где был теперь жив и окружен заботой и незаслуженной теплотой. Две красивых сестрички: Кимико и Рика-тян сидели у меня на краю белоснежной больничной кровати, чересчур яркий электрический свет резал глаза. Я посмотрел в глубокие, карие очи Ямады, которые растворяли меня любовью и добротой. Наивная эзотерика, если что-то и могло меня воскресить, то только они, ее прекрасной души зеркала. Я сжал руку моего безупречного рыцаря своей слабой рукой. Нежный румянец залил белую кожу девичьих щек, смущение чуть опущенных тонких ресниц, как же ты сейчас беззащитна. От волнения я сам отвел свой растерянный взгляд, глазами скользнул по руке - на запястье завязка аккуратно повязанного волшебного платка - кроткая улыбка Рики-тян уничтожила моей ржавчины духа последний каркас, поток слез утопил в себе девочек лица, белой палаты покров и настойчивый свет.
  
  - Ну все, пошли. Братик совсем слабый пока - ему отдыхать надо.
  
  Я провел уже неделю в покоях больницы, если не считать те полторы, когда был в бессознательном состоянии. Сестрички навещали меня с поразительной частотой. От врача я узнал, что в первые самые страшные дни, Кимико сидела возле меня круглыми сутками. Я не мог совершенно понять, что заставляет эту девушку испытывать ко мне столь теплые чувства. И вспомнил, что когда-то давно немного помог маленькой Рике: возможно, в среде истинно непогрешимого самурайского кодекса, привитого с малых лет в семействе Ямада, платить во сто крат на каждый мелочный долг, было единственной практикой. Иногда мне казалось, в минуты наиболее жесткого душевного кризиса, что за этим теплом, может быть нечто сказочно большее, но я знал, что не стою и капли ее доброты и гнал от себя эти глупые выдумки. Один раз меня навестил даже мой старый товарищ Ёсида. Его страдальческий вид выражал постоянное чувство вины, как-будто он мог быть в чем-то виноват перед мной. Я улыбнулся ему, шепнул "все нормально братан" и с миром его отпустил, не хотелось чтоб он застал меня с Кимико. Единственная, кто кроме сестер Ямада, регулярно навещала меня - моя милая мама. Она садилась на край моей койки и держала меня за руку. Мама никогда ничего не говорила, только плакала. Ее слезы - единственный скальпель на все отделение, невыносимо резали сердце. Каждый раз я с огромным трудом мог дождаться минут, когда останусь один. А когда оставался один, с тоской ждал визита сестричек. Впервые в жизни одиночество было для меня таким тягостным. Но потом приходила Кимико и я забывал исток своей грусти. Каждый раз я пытался выведать у нее что-нибудь невзначай.
  
  - Ты совсем ничего не помнишь, как потерял сознание?
  
  - Совсем ничего.
  
  - И что с тобой произошло тоже не помнишь?
  
  - Туманно. По-моему я свалился в карьер.
  
  - В карьер?! О боже. Как же ты сумел вылезти?
  
  - Я не помню.
  
  - Тебя нашли в Хатагая, в каком-то из закутков...
  
  - Нашли?
  
  - Да, некая пожилая женщина, бабушка. Чудная такая. Говорит у нее в Хатагая есть любимый уголок: она туда часто по вечерам любит ходить в полнолуние - смотреть на звездное небо. Оттуда его мол видно лучше всего. Говорит пришла - а ты ее место занял, так и нашла. Очень интересная женщина. Я ее один раз видела: приходила проведать тебя, сказала мне следить за тобой настрого. - Кимико смущенно потупила глаза, теребя пальцами край моего покрывала.
  
  Мда, подумалось мне, интересные у нас действительно бабушки. Занял ее место... ну простите, обычно я привык старикам уступать.
  
  - Как здорово, что все хорошо кончилось. И чего тебя понесло в Хатагая...
  
  Кимико смотрит мне прямо в глаза с нескрываемым состраданием, но слишком чутко и пристально. И правда чего туда понесло? Нет, есть вещи о которых я не спрошу, сумасшедший прикинется таким же как вы - единственный шанс выйти из желтого дома. Я деланно нахмурил лоб, будто пытаясь мучительно вспомнить, скорчил бессильную рожу.
  
  - Честно? Не помню. Наверное как всегда надо было для дома что-то купить.
  
  Легкая тень грусти посетила на миг ее карие очи. Милая Кимико, ты конечно же все поняла, но никогда не подашь ни единого вида.
  
  
  
  - Что теперь делать собираешься? - тихий вопрос.
  
  
  
  - Врач сказал, что я уже вовсю иду на поправку. В конце недели можно на выписку. Что буду делать конкретно? Не знаю. Наверное, вернусь к Сома-сан в его магазин, буду работать.
  
  
  
  - Только из больницы и сразу работать?
  
  
  
  - Почему нет? Кто-то же должен продавать людям фрукты. - моя нелепая белозубая улыбка всего маленький лучик, но для кого-то маленький луч может сиять ярче, чем солнце. Кимико счастливо улыбнулась в ответ.
  
  
  
  
  
  Через два дня меня и правда выписали. Хотя простые движения давались с трудом, я без проблем добрался домой и с легким волнением пересек родимый порог. О чем было тревожиться, ведь кажется все позади: вот моя унылая комната. Кровать, стул и письменный стол удивительно пуст: меня не встречает изображение черноволосой красавицы Мэй заставкой вечно включенного ноутбука. Короткая улыбка окрасила губы: дурацкого ящика поистине нет. На его месте чуть свободный от пыли простор занимают два девственно чистых белоснежных листа А4. Две тонкие крохи, забытые мной чувственно ждут, прикосновение к ним до боли напомнило их суть чуть шершавой природы. Она была действительно здесь. А если и правда была, значит я знаю, как ее можно найти. Сев за стол, положив перед собой расправленный лист, я взял карандаш. Умственным взором прошел прямо через занавешенное шторой окно - никакие повязки больше не в состоянии скрыть от меня сияние звезд в присутствии тьмы. Секундная пауза, серый грифель коснулся белой бумаги:
  
  
  
  
  
  "Третий год средней школы. Рио Номура волок свое, начинающее взрослеть, угловатое по-подростковому тело в серое, угрюмое строение учебного заведения..."
  
  
  
  
   26 апреля 2020 - 9 мая 2021
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"