Брюхатое дождём небо тяжело нависало над костром. Небольшой огонь стойко сопротивлялся стылому ветру, мечась из стороны в сторону, словно уходя от атак множества врагов. Вокруг скрипели безлистные деревья; ветки глухо стучали по стволам словно заживо погребённые в крышки домовин.
Человек откинул полог спальника и сел. Затряс рыжей лохматой головой. Постылый кошмар не торопился разжимать когти. Перед глазами как настоящие кружились большие чёрные птицы. Они хрипло кричали – приветствовали беду. За спиной трещал большой пожар, и не было сил повернуться назад.
Он снова помотал головой. Проклятые сны не желали отставать даже здесь, на краю мира. Белёсое небо, чёрные птицы и пожар. Каждую ночь. Пожар и чёрные птицы. Мечущиеся тени на фоне смрадного пламени. Посвист стрел, жадный треск огня. Крики и запах палёного мяса. Ему хотелось думать, что он сгорел вместе со всеми. Что это не он, а пламя того пожара идёт за налётчиками. Но огонь не видит снов.
Он достал нож и провёл им по ногтю левого большого пальца. Острое лезвие сняло стружку, мерзкое ощущение загнало сон туда, где ему самое место – поглубже в подсознание. Багровому пламени пока нечего делать снаружи. Его черёд настанет тогда, когда будет вершиться правосудие.
Он свернул лагерь быстро. Сложил палатку, затоптал костёр, снял сигнальную верёвку по периметру. В этих землях можно было ожидать чего угодно. Вирианские пустоши тянутся на много недель пути. Говорят, все, кто пытался составить карты этих холмов, сошли с ума. А ещё говорят, что дикие степные всадники до дрожи боятся того, что спит под холмами.
Когда он нагрузил пожитки на верного осла, небо, наконец, разрешилось от бремени. Злые холодные струи рухнули серым занавесом. Похоже, путникам здесь не очень-то рады. Он усмехнулся. Это взаимно, он и сам не в восторге от того, что попал сюда.
Зяблик всхрапнул и упрямо нагнул голову. Хитрая животина явно не стремилась под дождь. Изменить решение осла заставил долгий вой в глубине леса.
Человек и осёл начали спуск по глинистому склону. Пожухлый вереск доходил до пояса, в сером мареве над головой не было видно ни одной прорехи.
Через пару дней полоска леса окончательно скрылась за холмами. Дождь то прекращался, то начинался вновь, ветер гонял волны ковыля то в одну, то в другую сторону.
Припасы кончились ещё в лесу. Ни одного родника найти не удалось, спасал только дождь. С едой было хуже. Хитрые суслики упрямо не желали попадаться в силки, да и тех надо было ещё поискать. Больше тут не было никого. Только однажды на дальнем холме выстроились цепочкой силуэты диких лошадей, но, кажется, это был просто мираж.
От горьких корней степных трав, которыми аппетитно хрустел Зяблик, человека выворачивало наизнанку; ноги заплетались, перед глазами плыли цветные пятна; сознание мутилось, а он шёл и шёл. Не всегда разбирая, где явь, а багровый кошмар, он брёл туда, куда гнала его жгучая искра возмездия.
Ещё через три дня путник понял, что его время на исходе.
Дождь усилился, и стоило подумать о том, чтобы встать на днёвку. Под ногами чавкало, холодный ветер гнал волны по серой степной траве. На склоне одного из холмов обнаружилось что-то вроде пещеры. Скорее – просто небольшая вымоина, но в ней было не так сыро, и задувало поменьше. Из длинной узкой щели в дальней стене вытекал ручеёк. Путник принялся снимать поклажу с осла.
Разгрузив Зяблика, человек достал нож. Осёл стоял неподвижно и молча смотрел на человека, с которым прошёл весь этот путь.
– Прости, – сказал человек. – Я не хочу этого делать. Но если я умру от голода, Лианна останется неотмщённой, понимаешь? Все они, все наши будут блуждать до конца дней. Проклятые, на холодном ветру. Боги не увидят их, не приведут в свои чертоги. Я не могу этого допустить, понимаешь?
Нож снял длинную стружку с левого безымянного, но облегчения это не принесло. Зяблик запрядал ушами и опустил голову. Путник подошёл к ослу и обнял его за шею.
– Прости, – повторил он. – Я отомщу и за тебя тоже. Клянусь. Они где-то рядом, я скоро найду их, и тогда они ответят за всё. И за тебя тоже. Прости, Зяблик…
Он судорожно сглотнул и примерился. Удар должен быть один. Нечестно будет заставлять верного спутника страдать.
Они появились словно из-под земли. Длинноногие голенастые птицы в чёрно-белом оперении. Каждая выше, чем самый рослый мужчина. Могучие ноги завершались большими когтями, короткие крылья плотно прижаты к телу. Длинные шеи с маленькими головами и огромными клювами казались дополнительными ногами, зачем-то задранными к небу.
На спине каждой птицы сидел низкорослый наездник. Всадники были так невысоки, что почти терялись в густых перьях. Длинные серые балахоны прятали очертания тел и лиц. От этого птицы казались горбатыми как верблюды.
Они стояли и смотрели. Молча, неподвижно. Старые молниевики с резными прикладами внимательно целили в путника. Человек выпрямился перед незваными гостями.
Пятеро.
Капли нехотя катились по перьям. Злой ветер дёргал холодными пальцами за одежду.
Нет, вроде не те. У тех были красные накидки и не было молниевиков. Но, может, эти знают?..
Самый левый всадник просвистел-промяукал длинную фразу, и снова повисла тишина. Путник стоял всё также неподвижно, Зяблик меланхолично жевал траву, птицы перетаптывались с ноги на ногу.
Всадник вынул из седельных сумок мутный хрустальный шар размером с кулак. Потряс его, потёр, пошипел, снова потряс и потёр. Наконец, шар слабо засветился оранжевым. Карлик кивнул и снова повторил первую фразу.
– Ты кто есть? Почему, с какой причиной явился пришёл прибежал приехал на траву великого рода? – бесполый монотонный голос неестественно тянул чужие слова. Оранжевый свет моргал ему в такт. – Поворачивай убирайся сам один пешком ногами сейчас.
Путник прокашлялся.
– Меня зовут Риарн, – слова покидали горло неохотно. – Я пришёл из-за леса. Я ищу кое-кого, вам я не враг, – он медленно развёл руками. – Я заплачу, если скажете, где искать…
Карлик нетерпеливо дёрнул молниевиком. Видавшее виды оружие зашипело, разогреваясь.
– Не заплатишь не оплатишь не интересно. Твоё и так наше. Здесь тут в нашей траве нет не бывает не ходят чужие чужаки. Поворачивай убирайся сам один пешком ногами сейчас.
Всадник махнул на запад, в сторону леса. Кристалл оружия потрескивал и искрил от старости.
Другой всадник приблизился к Зяблику и схватил поводья. Осёл протестующе закричал и замотал головой. Зарокотало, в небе заплясали бело-синие зигзаги. С оглушительным треском бело-синяя нить на миг соединила вершину холма и низкие тучи.
Птицы испуганно заклёкотали, забили длинными ногами. Полуослепшие наездники с трудом удержались в сёдлах. Тот, что тянул Зяблика, вылетел из седла и остался лежать. Из-под него растекалась тёмно-красная лужа.
Осёл закричал. Риарн развернулся и бросился в пещеру, к узкой расселине. Добравшись до неё в два прыжка, он принялся изо всех сил протискиваться внутрь. Камни рвали одежду и кожу, лаз становился всё уже, а он извивался изо всех сил. Если уж помирать, то лучше здесь, откуда степные всадники поленятся его доставать.
Сбоку противно засвистело, синяя молния выбила крошку из камня. Палят не целясь. Вторая. Третья. На голову Риарну посыпались камни.
А если полезут следом? Что тогда?
Лаз начал изгибаться. Осёл кричал всё громче, ему в ответ раздавалось злобное шипение.
Нет, не полезут. Не должны. Зачем.
Крики резко оборвались.
Спасибо, Зяблик!
Стало ещё уже, головы не повернуть. Сзади грохнуло, пахнуло горелым мясом. Похоже, взорвался один из старых молниевиков.
Риарн зло ухмыльнулся. Вот вам, сволочи!
Всадники перемяукивались у входа, но внутрь лезть не спешили. Риарн протискивался всё дальше и дальше. За спиной (точнее – за правым боком) полыхнуло, каменный град усилился, а потом стало темно.
Маленькие ножки щекотали лицо. Невесомые усики ощупывали глаза и ноздри. В бороде шевелилось. Риарн с трудом поднял руку и смахнул стрекочущую дрянь. Хорошо, что кругом темно. Видеть местных обитателей не хотелось.
Стрёкот стал громче.
Прикрыв веки, чтобы хоть как-то защитить глаза, он продолжил протискиваться вперёд.
Камни стискивали грудь, ноздри забивала пыль. В волосы снова кто-то упал и принялся копаться там.
Риарн сделал полшага вперёд.
За спиной шелестело. Наверное, местные обитатели лакомились его кровью на камнях.
Ещё немного, и доберутся до него самого. Вперёд! Он рванулся изо всех сил и смог пройти ещё пару шагов.
Перед глазами по стене то и дело пробегали слабо светящиеся насекомые размером с ладонь. У них были длинные ноги и большие жвала. Массивные надкрылья издавали тот самый мерзкий шелест.
Чтобы не дать чёрному покрывалу страха накрыть себя с головой, Риарн закричал. Он закрыл глаза и усилил натиск.
Рывок! Рывок!
Боль пронзила ногу, похоже насекомые сообразили, как добыть вкусную кровь.
Щель кончилась вдруг.
Человек вырвался из неё как разряд молниевика – шумно и быстро. Стряхивая с себя назойливых мелких гадов, Риарн открыл глаза.
Потолок и стены просторной пещеры были покрыты сплошным шевелящимся стрекочущим ковром. Под ногами не было ни одной твари, только голубоватый песок.
Посредине пещеры лежал большой круглый валун. В неверном свете Риарн не сразу понял: когда-то давно это была статуя паука. Вот – голова, а вот – поджатые ноги. Время слизало шершавым языком все детали ещё до того, как холм поглотил статую. Из каменного брюшка вытекала вода. Ручейку должны были понадобиться тысячи лет, чтобы проделать расщелину, через которую Риарн попал сюда.
Риарн обошёл пещеру по кругу, но выхода не нашёл. Ни одна тварь даже не попыталась прыгнуть со стены или потолка. Хорошо. Он вздохнул и опустился на мягкий песок.
Надо подождать здесь немного, а потом попытаться пролезть обратно. Не будут же те всадники его сторожить.
Он зачерпнул воды и сделал глоток. Вкусно. От жажды он не умрёт, а мерзость в расщелине можно и потерпеть, главное не останавливаться.
От пережитого клонило в сон, холодный свет от жуков успокаивающе мерцал. Риарн помотал головой. Спать нельзя. Но он так устал, и вода поёт колыбельную как Лианна пела детям, и песок такой мягкий. Мягкий, как шёлк, как паутина в гнезде.
Здесь всегда было темно и тихо, до того как появились люди, до того, как на травянистые саванны пришли длинноногие птицы. До того как вырос лес. Просто – до того. До.
Тихий звук, низкий и приятный, пронизывает всё тело. Каждая клеточка откликается на него. Тело постепенно растворяется в этом звуке, сознание плывёт далеко-далеко. В первобытную тьму, в абсолютный покой и забвение.
Темнота молчит равнодушно и благожелательно. Она разрешает всё что угодно, любое желание. Она готова подарить покой или вечные муки, ей всё равно, она одинаково добродушно выполнит любую просьбу. Но – только одну.
Искра жжёт, не позволяет забыть, простить, отпустить, раствориться. Бегство – это не правосудие, не справедливость.
Багровая искра вспыхивает словно высоченный костёр на праздник урожая. Всё, что Риарн помнит о Лианне и о детях, вся любовь, всё время, что он провёл с ними, скатываются в единый ком и подкатывают к горлу.
Никого не вернуть. Он пришёл за возмездием.
Тьма согласно молчит. На секунду ему кажется, что она молчит печально.
Вокруг становится белым-бело. В ряд стоят пыточные столы, тускло поблёскивают инструменты. На каждом столе лежит один из тех, кто сжёг деревню. Они все во власти Риарна. Он чувствует их страх и готов воздавать. Огнём и сталью. По справедливости!
Он смотрит на длинный ряд пыточных столов, пытаясь ощутить хоть что-нибудь. Хоть что-нибудь, кроме пустоты и дождя.