На сотню кладбищ десять тюрем.
В окне, завешенная тюлем,
Маячит голь,
Чуть потеснив кусты герани.
Ржавеет в булькающем кране
Чужая боль.

На Невском ветрено и сыро.
В бульоне луж головки сыра -
Сто тысяч лун.
В заливе плещет Кама-сутра
В цветных извилинах мазута.
Седой валун

Глядит с упреком на кустарник:
"Ну, надо ж, этот перестарок
Взбил свой парик,
Что извлечен из книг де Сада".
А у Таврического сада
Седой старик

Прикрыл глаза огрызком фетра.
В руке танцующего ветра
Дырявый шарф.
На Зимнем флаги на просушке.
На Доме Книги, "Ай да Пушкин!",
Вращает шар,

Из тьмы протягивая руки.
На остановке две старухи
Прядут пеньку
На шею века. Некрасиво
Губами шамкают спасибо
Его пинку.

Он, впрочем, всякой швали-пьяни
Спокон руки и подаянья 
Не подавал.
А за высотными домами
Машин как семечек в кармане.
Гудит подвал.

Его изводит по причине
Того, что воду отключили,
Зуд ржавых вен.
Отстрел минут в закрытом тире -
Мой друг один в пустой квартире
Пьет свой портвейн.