Оркас Анатолий Владимирович : другие произведения.

Экзамен-2

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    И стали они жить, поживать, да добра наживать. Тут и сказочке конец. Конец? Какой "конец"? Концы - в воду! Нажить добра, да ещё с такой вот женой - это вам не поле перейти. Это надо ещё ого-го как постараться! И достаточно ли просто любить для счастливой жизни? Хоть все книги вы на всей Земле прочтите, всё равно вы в жизни - ученик, не учитель. Всё равно для этой жизни - все мы детки. Всё равно расставит жизнь свои отметки (с). В. Боков
    ВНИМАНИЕ! Содержит эротические сцены.
  Экзамен-2
  
  — То есть, ты хочешь сказать, что мне вот это и придётся носить?
  — А что? Тебе, между, прочим, идёт!
  Я оглядел себя в зеркало. Два отреза ярко-синей ткани, скреплённые на плечах крупными позолоченными застёжками. Спадают спереди и сзади. И всё. И вся одежда.
  — Хаш, я же выгляжу в этом, как идиот.
  — А я?
  Моя любимая в том же самом наряде выглядела чарующе и даже соблазнительно. Синий цвет особенно подчёркивал буроватый мех, выглядывающий с боков. А уж как соблазнительно выглядит бедро в разрезе ткани — не мне объяснять.
  — Ты выглядишь восхитительно! Но ты — хаарши! Для вас эта одежда традиционная. Почему бы мне не надеть нашу? Просто штаны и рубашку?
  — Любимый, представь, что я бы заявилась на космодром в таком виде!
  Я представил и не сдержал смешок. Но Хашеп не обиделась, а только кивнула.
  — Вот именно. В каждом месте должна быть своя одежда. Ты думаешь, я первое время в скафандре пряталась от страха, что ты на меня накинешься? Я же не дура, прекрасно понимала, что ничего мне не грозит! Но как я выглядела!
  — Нормально ты выглядела!
  — Вот и ты нормально выглядишь. А то, что чувствуешь себя слегка неловко — так это естественно! Поэтому и надеваешь сейчас.
  — Хаш, и ты предлагаешь мне вот так ехать на такси, потом в аэропорту при всех стоять, а потом ещё в самолёте? Милая, давай я доеду хотя бы до самолёта в нормальной одежде, а там переоденусь?
  — И где? — насмешливо оскалилась она. — Пойдёшь в туалете переодеваться? Или прямо у портала?
  — А если ветром поднимет эту ткань, и все увидят, что я голый?
  — Любимый, так для этого же есть пояс!
  — Хаш!
  — Ну, что ты упираешься? Мы всю жизнь так ходим, там на тебя будут смотреть обычно. А вот если ты переоденешься прямо перед порталом, все сразу заметят, как тебе неудобно и где именно. Ты думаешь, так будет лучше? Уверяю — нет.
  Я сжал губы и ещё раз повертелся перед зеркалом. Повязался поясом. Всё равно торчащие голые бёдра меня раздражали и смущали. Да и запах…
  — А запах?
  — А что такого? Это же твой запах, не чужой. Ты так пахнешь, и это такая же неотъемлемая часть, как ноги или руки. Вот уж не мучайся этими мелочами!
  — Это тебе мелочи… А если у меня встанет?
  Хашеп несколько секунд смотрела мне в пах. Да, это проблема. У хаарши, связанных запаховой сигнализацией, как и у всех животных, такой проблемы не было. Пока в округе нет течных самок — ничего ни у кого не встанет самопроизвольно. А когда они будут — всем известно. А что делать людям, у которых эрекция может появиться на что угодно и когда угодно?
  — Может, это?.. — она задрала хвост, сдвинув ткань в сторону. — И к нужному времени уже всё будет в порядке?
  Теперь уже я задумчиво смотрел на этот красивый и пушистый знак внимания. Но сейчас было не до того.
  — Может, я надену хотя бы шорты? В конце концов, я — инопланетянин, у нас могут быть свои особенности…
  — Они что, людей не видели? И никто не смущается, всем наплевать!
  Но в такси я садился в традиционном одеянии хаарши, под которым были светлые шорты с карманами. Так я чувствовал я себя куда более комфортно.
  И вообще. Слушаться жену — неплохая идея. Особенно мою. Если в аэропорту я ещё ощущал на себе посторонние взгляды, то в Берлине уже напрочь о них забыл. А в Кито вообще моё одеяние никого не удивляло, потому что балахоны самых разных цветов и узоров встречались здесь повсеместно. Так что на меня поглядывали с любопытством чаще сами хаарши, которых здесь было предостаточно. А я уже настолько освоился, что мог не смущаться и не стесняться.
  Меня куда больше волновал портал. Который, разумеется, имел таможни, охрану и уйму процедур с обеих сторон.
  И статус моей провожатой не имел в этом всём ни малейшего значения. С нашей стороны.
  Выложенный мрамором и гранитом, огороженный по всем правилам терминал здесь вызывал вполне понятное волнение. Хотя, вроде бы, всё предусмотрено заранее, оплачена виза, куплены «билеты», заготовлены документы, а всё равно не оставляет предчувствие, что сейчас таможенник посмотрит на тебя и скажет:
  — А вам, гражданин Петров, въезд на ту сторону запрещён. До свидания!
  Но я гнал от себя подобные мысли. И единственная от них польза — тут не до внешнего вида. Зато таможенник, наоборот, обратил на него внимание чуть ли не в первую очередь.
  — Что, парень, уже и приоделся по местной моде? Уверен, что там тебя ждут?
  Я аж запнулся. Что отвечать на такую наглость? Учитывая, что от его движения зависит, куда я пойду: вперёд или назад?
  — Моя спутница велела мне одеться именно так. А ей виднее.
  — А кто твоя спутница?
  — Хашепсут сталл Наахи риис Хамал.
  — А, тебя приглашают сами хаарши? А где пригласительное письмо?
  — Нет, — я постарался ответить максимально терпеливо. — Я еду частным порядком. Просто Хашеп едет со мной, вот и всё.
  Он посмотрел на мои документы, в компьютер, на меня… Опять в компьютер.
  — Цель поездки?
  — Туристическая.
  — На два месяца? Первый раз? Парень, я, конечно, тебе визу поставлю… Мне не жалко. Но совершенно не факт, что тебя пустят там.
  И он был абсолютно прав. К сожалению, по текущему протоколу мы с Хаш должны были разделиться. Она шла как жительница той стороны, да ещё и особо важная персона. А я — простым туристом, как все. И посоветоваться не с кем.
  Или это — продолжение экзаменов?
  — Ставьте. А там посмотрим.
  Он ещё две секунды смотрел на паспорт, а потом всё-таки опустил на него печать.
  — Ну, удачи. Хм…
  Я поскорее вышел из зоны контроля. Ффффух! Первый этап пройден. Однако, это не самое страшное! Теперь — ещё два контроля, один до, второй после.
  — Пеетров Нниколааай? — Интересно, с чего бы у хаарши такой эстонский акцент? — Здраавствуйте. Заччем вы хотите пройти портал?
  — Хочу посмотреть на Хаарши изнутри.
  — Прростого любопыытства недостаточно, — и печать взвилась над паспортом.
  — Меня пригласила Хашепсут сталл Наахи риис Хамал.
  Я два дня учил не только длиннющее родовое имя Хаш, но и правильное его произношение. Зато что стало с чиновником! Он вдруг нагнулся, словно собрался пробить разделяющее нас стекло, и зашипел:
  — Ниххогда не говори так!
  — А как надо? — изумился я.
  Хаарши разглядывал меня через стекло, и мне было неуютно.
  — Никак не надо. Зачем едешь?
  — Она меня пригласила.
  — Самааа?
  — Да, лично.
  — Ты сслужишь в коссмофлоте?
  — Да.
  — Ты первый раз здесь прохоодишь. Почему «два месяца»?
  — У нас столько до следующего полёта. Она меня пригласила, значит, знает, зачем. Я — не знаю.
  — Хде приглашение?
  — Она проходит контроль в зале для хаарши. Можете узнать у неё лично.
  Он сначала протянул лапу к телефону… потом посмотрел куда-то за кабинку. Потом — долго изучал мой паспорт.
  — Ты знаешь, что моожешь не вернуться?
  — Смерть подстерегает нас всегда, — какого-то чёрта ляпнул я. — Ведь и вы меня сейчас можете убить.
  Он ещё раз внимательно оглядел меня и… таки поставил что-то в паспорте.
  — Проходите. К порталу вас пригласят. Но больше так не говори!
  Узкий коридор вывел меня в просторный холл с раздвижными стеклянными дверями. С одной стороны прохода сидел охранник-человек, с другой — стоял хаарши в форме. Это восхитительное зрелище: обычный костюм полицейского, из которого торчит усатая собачья морда со светло-палевой шерстью, а сзади из-под кителя свешивается хвост. Я проникся к охраннику небывалым уважением, ибо в данный миг прекрасно его понимал. Но ведь терпит же…
  — Ваши документы? — попросил он с гортанным хрипом. Удивительно, у них что, у каждого свой акцент? Не так, как у людей — нацию можно легко вычислить по манере говорить? Или у хаарши тоже несколько наций? Я же не интересовался этим вопросом… Если точнее, то интересовался. Но у меня не было на это времени. Всё время ушло на другие, гораздо более приятные вещи.
  Ещё раз проверив все печати, он не преминул поинтересоваться:
  — Вы в первый раз проходите портал. Почему вы одеты таким образом?
  — Мне подбирала наряд моя спутница.
  — Где она?
  — Проходит другим, официальным коридором.
  — Вы знаете особенности пользования этим костюмом?
  — К сожалению, нет. Она меня не просветила.
  — Наверное, для неё это столь естественно, что даже не подумала. Учтите, что правила и общественные нормы на Хаарши отличаются от таковых на вашей планете.
  — Я догадываюсь.
  — Проходите.
  Неужели?! И всё? Хашеп встречает меня с той стороны!
  — Ну, наконец-то! Ты прошёл, молодец! Проблемы были?
  — Почему-то ваш таможенник наорал на меня за то, что я твоё имя произнёс.
  Хаш недоумённо дёргает ухом и морщит мордочку.
  — А как ты сказал?
  Я повторяю.
  — Нет, вроде бы, всё правильно. И звучит понятно. Не понимаю. Но если пропустил — то и ладно.
  — А у тебя всё нормально?
  — У меня? Конечно. Ну, пошли?
  К порталу была небольшая очередь. Мы встали в конец, и я вспомнил ещё одно предупреждение.
  — А что особенного в моём наряде?
  Она оглядела меня. Мне показалось, что ухо стоящего впереди хаарши повернулось. Но как только Хашеп закончила осмотр — тут же вернулось обратно.
  — Не знаю. Шорты, конечно, смотрятся смешно, но в целом — пристойно. Ну, поза у тебя ещё не та, но это исправимо и не выходит за рамки.
  Хаарши спереди чуть обернулся назад, Хаш неприязненно на него посмотрела. И оба отвернулись.
  — Охранник так и сказал. Говорит, она даже не подумала, поэтому и не сказала!
  — Ааа! — видимо, до неё что-то дошло. Потому что она захихикала, прикрыв пасть рукой. Чисто человеческий жест. — Ну, будем надеяться, что тебя это не шокирует. По крайней мере, не больше, чем всё остальное.
  — А что там будет «остальное»?
  — Всё увидишь сам. И ещё, Коля, знаешь… Эта твоя поездка… Отнесись к ней как к нашему полёту.
  — Опять экзамен, — я тщательно изучил свои сандалии, надетые на босу ногу. — Я предполагал.
  — Мужайся, вся наша жизнь — один сплошной экзамен.
  Я посмотрел на уши впередистоящего хаарши. Но тот делал вид, что разговор сзади его не интересует.
  
  
  
  Сам переход между мирами вообще никак не выглядит. Единственная проблема — темно. Оно и понятно, там, где нет ничего — ничего и нет. Заходишь в кабинку, садишься, после чего сидишь. Потом выходишь. Я так и не понял — она вообще двигается или нет?
  А с той стороны никакого «таможенного терминала» не было. Вообще. Голый проход в скале, причём, кажется, обработанный вручную. Разумеется, пара охранников в этих ихних плащах документы проверяла, но было понятно: больше для вида.
  Я растерянно оглядывался. Нет, можно было вообразить себе родную планету Хашеп очень многими способами, тем более, что в Сети уйма и фотографий, и фильмов… Но все они грешили одним недостатком.
  Рамками.
  А здесь, сейчас, я отчётливо понимал: никаких рамок нет, и всё, что я вижу перед собой — это оно и есть. Родной мир хаарши, вот так они и живут. Причём, считают, что это нормально и естественно.
  Мне показалось, что я попал в Египет. Причём — в Древний Египет. Засилье жёлтых и коричневых цветов. Строения и дороги из камня. И по каменным дорогам едут телеги, запряжённые странными животными. И вот эта древняя дорога проходит сквозь гору, а с той стороны ведёт в космос.
  Меня охватила дрожь, когда я представил это грандиозное несоответствие! А тот хаарши, что стоял впереди нас, повернулся и что-то сказал Хашеп. Та внимательно выслушала и кивнула. Коротко ответила. А я отошёл в сторонку и продолжал разглядывать этот необыкновенный мир. Как? Как они смогли это сделать? Мы, со всей своей технической цивилизацией — едва поднялись над планетой. А они, вот так, каменными зубилами, на телегах — въехали в соседний мир. Почему? Я ощущал жуткую несправедливость. Хаарши были полноправными хозяевами портала, мы же только могли попросить у них разрешения.
  — Хаш! Извини, что отвлекаю, а с нашей стороны никогда не было попыток… диктовать вам свои условия?
  — Ты имеешь ввиду, не пытались ли солдаты пройти через портал?
  — Да.
  — Конечно, было! Само собой!
  — Но почему тогда у вас здесь нет никаких ограничений? Ни таможни, ни вокзала…
  — Не нужно. С нашей стороны всё под контролем. Сам увидишь. А ваши — да пожалуйста! Заходите, завоёвывайте. Только потом обратно не проситесь.
  Я кивнул. Почему-то я не удивлён. Если цивилизация пробила Звёздные Врата — то какие-то солдаты с оружием им не страшны. Но во сколько же это знание обошлось Земле!?
  — Наверное, были страшные жертвы!
  — Не такие уж и страшные. Коля, идём, или ты испугался с первых шагов?
  Я решительно шагнул и только потом понял, что моя бравада может очень дорого обойтись. Всем нам.
  — Ты знаешь, Хаш… Да. Я испугался. Я не ожидал… Такого.
  — Я тебя очень понимаю. Но ты помнишь, что это только экзамен? Ты не в ответе за судьбы миров. Это моя обязанность.
  — Неужели? — я ухватил её за талию и прижал к себе. Но она силком отстранилась.
  — Я не шучу. Именно поэтому меня отправили к вам, подальше от событий здесь. Тебе не придётся решать мировые вопросы. А мне — придётся. Именно поэтому, если ты хочешь быть со мной — тебе нужно пройти хотя бы минимальное обучение. А это будет непросто, уж я-то знаю. А ещё — познакомиться с моей семьёй.
  — Я понимаю.
  — Нет, не понимаешь. Но всё равно придётся. Пойдём!
  Хаарши внимательно меня оглядел и сказал по-английски:
  — Юноша, я бы на вашем месте вернулся.
  — Спасибо, — ответил я ему, судорожно пытаясь вспомнить правила склонения времён. — Но я не сделаю этого.
  Он вычертил концом хвоста в воздухе сложную кривую и направился к стоящей повозке. Я заметил, что и у Хаш дёрнулся хвост.
  — Что он сказал?
  — Ничего такого, чего бы я не знала сама.
  — Мы тоже поедем на телеге?
  — Нет, нам придётся идти пешком. Ты не против?
  — А что бы ты делала, если бы я был против? — я взвалил сумку на плечо.
  — Я бы подумала. Есть много вариантов. Но постаралась бы тебя уговорить.
  — Тогда избавлю тебя от лишней работы! — и сделал первый шаг.
  Если меня и удивляло, что Хашеп, по уверениям всех землян — знатную особу, никто не встречает, то через некоторое время мне стало не до того. Вокруг лежала чужая планета. И пусть воздух на ней ничем не отличался от земного, и даже отсутствовал какой либо карантин и дезинфекция — но мир всё равно чужой, и это видно. Необычнейшие тягловые животные. Четырёхлапые, но… Я не знаю, как это описать. У них даже голова есть. Но это похоже больше на какого-нибудь динозавра, утоптанного и ужатого спереди и с боков. Оно двигается достаточно проворно и видно, что силушкой природа их не обделила. Даже телеги, уж, казалось бы, что может быть проще-то? И те отличались от земных, как я себе их представлял. Отличались пропорциями, оформлением, количеством и размером колёс… При этом грубые и кустарно сделанные телеги были очевидно удобными — двигались они без заметного скрипа, колёса вращались свободно, сидящие на них седоки явно не испытывали неудобств. Где-то мелькнула человеческая голова и тут же исчезла за стеной. Стены были… непонятными. Нет, было видно, что это дело лап хааршевских, но вот что это и зачем? Вот там, где окна — понятно, жильё. В окнах иногда даже кто-то мелькал. Причём, постройки были условно многоэтажными, но больше всего походили на прилепленные друг на друга ульи. А рядом стоят какие-то стены — и совершенно неясно, что это. Жилые постройки? Технические? Древнее наследие? Учитывая, что моя первая реакция была как от древнего Египта — то я смотрел на все эти каменные изваяния как на исторические памятники. Но были ли они таковыми?
  И, признаюсь, идти по этому городу мне становилось всё страшнее. Не знаю даже, почему. Слишком оно отличалось от того, что я ожидал? Ох, Колёк, а вроде бы уже взрослый парень, а в сказки веришь. Вот почему я согласился на это путешествие? Хаш уверяла меня, что надо обязательно, вот я и поверил. Надо — сделаем! А сейчас уже будет просто стыдно поворачивать назад и уверять, что я передумал. Как под хвост лезть — так это мы запросто, а как увидеть родной мир любимой — так испугался.
  Внушив себе эту полезную мысль и поверив в то, что способен совершить задуманное, я тащил свой нелёгкий груз за Хаш и пытался наслаждаться путешествием.
  К счастью, идти пришлось не более часа. На нас оглядывались, иногда отпускали какие-то комментарии, на которые Хаш иногда отвечала, и шли дальше. Пока не пришли в… конюшню. Я так понял, что это местные аналоги верховых животных. Дом, правда, не вызывал ощущения «прокатной конторы», но что я знаю о мире хаарши? Хашеп, как мне показалось, даже не разговаривала ни с кем. Просто поздоровалась. А слуга, вся одежда которого состояла из намотанной на бёдра тряпки, вывел нам двоих «скакунов».
  — Мне надо залезать на... это?
  — Коля! Ты что, опять боишься?
  — Хаш, я просто никогда не ездил на лошади!
  — Это не лошадь. С почином тебя. И не позорься.
  Хотя слуга явно не понимал русского (удобный язык, однако!) — но позориться не следует. А костюмчик для верховой езды и впрямь подходящий. Если правильно расправить — можно прикрыть ноги и не будут кусать местные мошки. Я для них несъедобен, только они, гады, об этом не знают. И если шерстистые хаарши для мошки недоступны, то человек — пожалуйста!
  — Стардаа нам достались смирные, так что вряд ли ты выпадешь из седла или будешь сброшен. Но при этом тебе нужно быть хозяином. Это несложно. Представь, что ты ведёшь не животное, а вашу машину.
  — Там я хотя бы знаю, на что нажимать в случае опасности.
  — А здесь тебе предстоит это выяснить. И чем лучше ты справишься — тем больше шансов, что доедем. Сумку закрепил? Ну, поехали!
  Вот почему у меня не получается на неё сердиться? Может быть потому, что не хочется? В конце концов, я почти две недели мотал её по всей России. Мы ездили и в Москву, и по Золотому Кольцу, и в Питер, везде хаарши, да ещё говорящую по-русски, встречали душевно и с радостью. Хотя, конечно, не обошлось и без эксцессов. И вот она вернулась домой. Разумеется, ей хочется погонять на своём родном транспорте, по которому соскучилась за прошедших два месяца! А то и больше, я же не знаю, сколько она торчала в Центре подготовки в Королёве!
  А я… Ну, что ж, Колёк. Тебя предупреждали, что будет сложно. Но зато — впервые на местной лошади! Как там её… Стардаа? Ннно! Поехали!
  И будь что будет.
  
  
  В принципе, ничего сверхординарного я не увидел. Может быть поэтому экскурсия Хаш была номинальной. Она назвала несколько видов произрастающих растений, с десяток встреченных животных, и на этом обучение языку закончилось. На моё предложение заняться вопросом более серьёзно — ответила, что именно этим и собирается заниматься. А для этого лучше всего доехать до храма и сообщить о нашем решении отцу. Это более, чем серьёзно. И даст самый лучший эффект. А пока предложила любоваться окрестностями.
  Ну, дорога — она и на Хаарши дорога. Поля — тоже ничего странного. А что до вида растений — то они были зелёными. Это всё, что я могу о них сказать. Ни форма листьев, ни их количество, ни расположение — ничто не напоминало земные. Я бы, пожалуй, больше удивился бы, если бы увидел хоть что-то знакомое. Всё-таки иной мир, другая планета… Зато крестьяне здесь работают голыми. То есть, совсем без одежды. Я поинтересовался у невесты, не воспринимается ли подобная нагота как нечто сексуальное? На что получил ответ, что одежда сексуального подтекста не несёт вообще. То есть, наличие или отсутствие одежды на теле хаарши тоже имеет свой статус, но не сексуальный. И вообще. Тема секса на планете, к сожалению, не оставляет землянам шансов. В отличие от нас, у них всё регулируют гормоны. Поэтому, пока у самки нет течки — то ни о каком сексе и речи нету.
  — Погоди… — не понял я. — А как же мы с тобой?
  — То мы с тобой. А то — обыкновенные жители.
  Я заткнулся, пытаясь осмыслить произошедшее. То есть, мои отношения с Хаш выходят за рамки нормального. Нет, понятно, что связь с инопланетянином в любом случае выходит за эти рамки, но здесь что-то ещё большее. Я точно помню, что Хаш мне сказала «Течка у меня уже кончилась». Значит, её чувство ко мне не могло быть следствием обычного смещения восприятия под действием гормонов. Это, скорее, у меня спермотоксикоз вызвал необычную реакцию, что я польстился на хвостатый зад. За неимением, так сказать, более привычного варианта. Но потом, когда мы вернулись на Землю! Я ведь не отстал, не кинулся по бабам! Но для меня всё происходящее казалось невероятной сказкой. Ладно, верю, влюблённые теряют разум, хотя я и не помню, чтобы обезумел, но вёл себя явно не совсем адекватно для человека. Но Хашеп? Она-то как? Ведь ей глаза не застилали гормоны, и… Ой, мать моя! Так ей… Ей совсем не хотелось? То есть, это что же получается? Она ради меня идёт на такие жертвы, терпит похотливого самца… Стыдоба-то какая!
  — Эй, Коля! Я смотрю, ты о плохом думаешь! Надеюсь, ты не собираешься повернуть отсюда назад?
  И всё — весёлым тоном, к которому я уже так привык! Это меня слегка отрезвило. Если я ещё немного пострадал бы над своим недостойным поведением — пожалуй, мог бы и повернуть. Чтобы не смущать достойную со всех сторон девушку таким трусливым и тупым похотливым довеском. Эх, Хаш, что же ты во мне нашла?
  — Коля, не смотри на меня так! У меня под хвостом чешется, а нам ещё ехать и ехать!
  Срочно перевожу взгляд на окружающее. Если не обращать внимания на необычные растения — то вообще всё устроено как у нас. Дорога, рядом с дорогой — поля. Поля окружены лесопосадками. А вон и город… Так, если это — город, то что же было там?
  — Хаш, а что было там?
  Она косо глянула назад и правильно поняла мой тупой вопрос:
  — А это таможня. Если вашим языком выражаться.
  — Так это и есть таможня? А я думал — обычный посёлок.
  — Поскольку все так думают, то всё получается. Поэтому мы спокойны за наш мир. Люди предпочитают селиться в том месте, где есть магазины и ванные, а там для вас всё это обустроено. Тех же, кто рискует выбраться в большой мир, ожидают трудности с купанием и пропитанием. Поэтому ты везёшь с собой целую сумку еды.
  — А как быть с купанием?
  — Неужели мы не справимся?
  Уверен, что Хаш — справится. Но всё равно какие-то сомнения терзают.
  
  
  
  В город нам въезжать не пришлось. И хорошо. А то уровень тревоги и неизвестности у меня уже начал зашкаливать. И если в нашем мире Хашеп опекали со всех сторон, вон, даже мне не сказали, с кем я полечу — то здесь всё строго наоборот. Вообще никакой помощи или защиты. Работники на полях оставляли свои занятия и смотрели на нас, указывая руками и переговариваясь. Хашеп на это никак не реагировала, и я тоже старался. Хотя было неудобно до ужаса. Ближе к городу мы стали вообще достопримечательностью. И снова Хашеп делала вид, будто она тут одна в лесу. И даже меня нету. Я не знал, что и подумать, как себя вести. Но даже просто мысль о том, чтобы сделать что-то эдакое, приводила меня в невероятное смущение. Спасала только одна надежда. Если уж Хашеп уломала меня провести два месяца здесь — то не дура же она! И не сволочь! Надеюсь… А крамольные мысли о том, что я плохо знаю свою будущую супругу, я гнал прочь. Да, знаю я её плохо, почти совсем не знаю. И если Хашеп окажется сволочью — тогда вообще непонятно, что делать. Просто интрига получается глупая: познакомиться с симпатичным парнем в космосе и потащить его к себе домой для… чего? Чтобы его тут же съели? Слишком глупо. Тогда — что? Вот и приходится мне ориентироваться на свою даму и делать морду кирпичом. Правда, так, как у неё — не получается. Но куда деваться?
  Хашеп вдруг направила наших стардаа к небольшой группе хаарши, которые на нас как раз не обращали внимания. Я даже хотел было взмолиться, мол, любимая, может, не надо, а?
  Потом взгляд упал туда, за эту стенку из тел, и слова просто застряли в горле.
  Потому что там вершилась казнь. Между столбами на верёвках был распят голый хаарши. И двое служителей в балахонах с накидками, очень похожие на наших инквизиторов, мазали ему живот чем-то, что зачёрпывали большими кисточками в ведре. Судя по морде привязанного, удовольствия он испытывал примерно столько же, сколько сидящий голой жопой на еже. Хотя я видел, что кисточки елозили по препуцию. У меня как будто перехватило горло. Так бывает во сне — и хочешь что-то сделать, а ничего не можешь. И не успеваешь. А эти, в капюшонах, спокойно так закончили своё дело… Отошли в сторонку… Хаарши вытянулся в путах вверх, закатил голову и сглотнул. А один из них зажёг факел! Казнимый откинулся назад и мелко задрожал всем телом, закрыв глаза. И тут этим факелом ему прямо в живот! Шерсть тут же занялась ярким дымным пламенем. От визга заложило уши. Я только моргнул от неожиданности, пытаясь понять, а не снится ли мне это всё? Эти, в капюшонах, махнули какими-то алебардами и разом рассекли верёвки. Горящий хаарши упал на живот и начал кататься, пытаясь загасить пламя, скуля и повизгивая. Через полминуты ему это удалось, и он так и лежал на животе, слабо вздрагивая и поскуливая. Все начали расходиться.
  — Что это? — спросил я.
  — Поехали, — непривычно сурово отозвалась Хашеп.
  — Что это было? — снова спросил я, понуждая стардаа двинуться. Тот очень неохотно сделал первый шаг, и я инстинктивно сжал ноги посильнее. От чего скакун чуть не прыгнул вперёд.
  — Это было наказание раба. Вот так у нас наказывают за особенно тяжёлые проступки. Следующей стадией будет хвост. А потом — шкура.
  Я оглянулся через плечо. Никто не охранял наказанного, но и не плевали, не пинали. Вообще никак не реагировали. А у меня было состояние ударенного пыльным мешком по голове. Лёгкий шум и какое-то невосприятие реальности. Я все пытался представить, что это я там, и это меня так… Ой, во что же это я вляпываюсь?
  К счастью, очень скоро мы остановились перед воротами в каменном заборе. Но я честно признаюсь, не сразу догадался, что это ворота. Только когда они открылись.
  Хорошо живут жрецы! Это даже мне видно. Инопланетянину.
  
  
  Да, некоторые нюансы заметны непривычному взгляду. Видно, что дом жреца является богатым, особенно по меркам этого бедного мира. А мир реально бедный! Так что я думаю, что захватывать его не стали не потому, что здесь какая-то супермощная защита, а просто «А что потом с ним делать?».
  Нас встречали с почётом. То есть, ритуал заметен даже в чужих движениях. Вытянутые палкой хвосты, чёткие движения — и вот мы уже без всяких скакунов идём к дому.
  А возле дома стоит жрец. И вот как это видно, а? На нём такое же двустворчатое облачение, как и на нас. Ни ростом, ни фактурой шерсти он не выделяется. Никаких тебе корон, тиар и прочих атрибутов. А видно — жрец. То ли манера держаться, то ли каменная неподвижность морды, как будто это чучело какое. Даже уши не шевелятся, к чему я уже привык. Выслушав приветствие Хашеп, он посмотрел на меня и вдруг сказал по-английски:
  — Приветствую, чужой. Добро пожаловать в мой дом.
  Как я уже говорил, английский я знаю достаточно неуверенно. Поэтому первая моя фраза была стандартной:
  — Прошу прощения, мой английский очень бедный. Я плохо говорю на нём.
  — Для меня он тоже не родной язык, — спокойно ответил жрец. — Но лучшего у нас нету. Будем терпеть.
  И только после этого обратил внимание на дочь.
  Внутренности дома описывать тоже нет смысла. Всё равно я точно не опишу, а общее впечатление очень простое. Дом и дом. Коридоры, комнаты, лестницы. Украшения на стенах. Древние светильники, масляные ещё. Правда, комната, нам выделенная, достаточно роскошная. А это… Эээ… простите… Это — кровати? Точнее, лежанки? В центре комнаты на ворсистом ковре лежали два… матрасика. Это, типа, для нас? Минимализм поражает! И если это — комнаты для знати, то как выглядит жилище бедняков?!
  — Коля, сейчас нас пригласят обедать. Давай быстро доставай, что там у тебя есть. И будем изобретать.
  — Что?
  — Какое-нибудь блюдо, которое съедобно, красиво выглядит, и ты можешь его быстро приготовить прямо при папе.
  Я принялся потрошить сумку. О заморочках хаарши на еде я был осведомлён. Но вот только готовясь к путешествию я собрал в основном то, что может долго храниться и легко транспортируется. А дальше мы с Хаш собирались понемножку попробовать на мне местную кухню, потому что некоторые её «воздушные замки» я пробовал и не отравился. Мы пару минут в четыре руки раскладывали мои богатства, пока Хаш не выбрала пачку «Доширака».
  — Вот! На первый раз это сойдёт.
  — Доширак? Но, милая, это же…
  — Тссс! Никто не будет знать, что в вашем мире это дешёвая мелочь. Зато — аж целых пять компонент.
  — Пять? — я пересчитал.
  — А коробочка? В ней же всё мешается и крышкой закрывается, ты же так делал? А кипятка тебе принесут. Вот его и возьмёшь.
  — И палочки?
  — О, отлично! И палочки. Сейчас закажу, сделают. Тебе из любого дерева?
  — Откуда я знаю, какое у вас дерево ядовитое?
  — Хорошо, я поняла. Сделаю из майсаа. Ну-ка, дай посмотрю? Ладно, подожди, я быстро!
  Лизнув меня на прощание, Хаш умчалась. Видимо, те палочки заказывать. А она знает, какие они должны быть? Я — и то знаю плохо.
  Ну, что ж, Колёк. Приключение получилось на славу! Ты рад? Чего от себя скрывать — нет, не рад. Вместо удивительного и приятного путешествия по родине своей невесты ты попал на двести лет назад, в самое тяжёлое прошлое нашей планеты. Единственная разница — что пробить Звёздные Врата смогли они, а не мы. И в космос они полетели слишком быстро. А так — доисторические отношения! Рабский труд, каменные постройки, живая тягловая сила… Механизмы — самые простые!
  Оправдывало этот мир только одно обстоятельство. Хашеп. Она здесь родилась, и я её люблю. Вот такую, какая есть. С её шерстью, хвостом, острой мордочкой и большими глазами. А здесь она родилась и выросла. Значит, я потерплю, пусть отдыхает дома. Я же помню, как это приятно — возвращаться домой!
  
  
  Обед в обществе важных персон — это всегда испытание. Даже на Земле. Я с детства ненавижу все эти «Вилку в левой руке, а нож в правой» или «Суп из глубокой тарелки, а салат — из блюдца». А если я хочу есть салат из глубокой тарелки — то я что, неуч отвратительный ? Ну, нравится мне так, и что?
  И то, отвечают. Дома — что хочешь, хоть с потолка ешь. А на людях — будь любезен соблюдать этикет. Так то — на людях! А на хаарши?
  Не знаю, как едят во дворце у матери, а в храме у отца ели… долго. Подготовка к самому действу занимала чуть ли не столько же времени, как и сам обед. И пока слуги подносили чашечки, тарелочки, мешочки, баночки — все участники были сосредоточены и заняты. Так что я со своим «дошираком» здесь даже терялся. Мне тоже поднесли круглую глиняную тарелку с крышкой, куда я и поместил свои ингредиенты, залил их кипятком, отдал кувшин слуге, помешал палочками и накрыл крышкой. Теперь у меня были пять минут, чтобы посмотреть, как готовят себе еду высокородные.
  У нас всё это происходит на кухне. Там чистят, нарезают, жарят, варят, обеспечивают конечный продукт — и его уже приносят в столовую. У хаарши же на кухне происходит только подготовительный процесс. А вот окончательное формирование блюда каждый делает сам. И процесс этот занимает не пять минут, а все двадцать (а некоторые и в полчаса не уложились). При этом хаарши настолько сосредоточены и увлечены, что напоминают швею или токаря за изготовлением особо сложной детали. Они что-то куда-то всовывают, укладывают, поливают, посыпают, наваливают… При этом еда часто меняет цвет, температуру и запах. Хашеп увлечена не меньше других, и я впервые вижу свою милую лису в домашних условиях. Ну, что ж… Если вот это — то, к чему она привыкла дома, то там, в челноке, действительно, обходилась минимумом. Однако, пока они готовят, у меня остынет! Начать, что ли есть?
  Как только я открыл крышку и взял палочки, ко мне тут же обратился сам жрец.
  — Как ты доехал, чужой?
  — Благодарю… Плохо.
  — Что ты имел для плохого настроения?
  — Я видел казнь раба.
  Некоторое время было тихо, только бряцали и звенели многочисленные столовые приборы.
  — А вы своих рабов не наказываете?
  — У нас нет рабов.
  Жрец величественно перевёл взгляд на Хашеп. И та тут же ответила:
  — Да, Хаал. У них нет рабов. Они сами рабы.
  Я чуть не подавился лапшой. Горячее же! А тут такие заявления?
  — Чего? — воскликнул я по-русски. — Почему это мы рабы?
  — Вы рабы собственных механизмов, — спокойно ответила Хашеп по-английски.
  Я не нашёлся что ответить. Ибо с какой-то стороны — правда.
  — Значит, вы наказываете себя? — поинтересовался жрец и сунул в пасть очередной кусок. Очевидно, беседовать с набитым ртом здесь не только не нарушало приличий, но было чем-то вроде традиции. Потому что пока я не взялся за палочки — никто со мной не заговаривал.
  Кстати. Остальные хаарши, присутствовавшие за обедом, внимательно прислушивались, но никак не вмешивались.
  — Мы не наказываем себя, — я судорожно пытался вспомнить английские слова и не потерять смысл. — Мы… просто живём. Общаемся, дружим, враждуем. Иногда воюем. Я не знаю, как это происходит у вас, но думаю, что точно так же. Давно и у нас были рабы. Потом оказалось, что это не… неправильно. Неэффективно. Мы отказались от рабства.
  — А что вы делаете с теми, кто не может и не хочет думать сам?
  Я смутился. Мне показалось, что намёк был на меня.
  — Мы их учим. Объясняем, что это неправильно.
  — Мы делаем то же самое, — немедленно откликнулся жрец.
  — И совсем не то же самое! Мы учим… правильно! Чтобы люди поняли. А у вас… Очень, очень жестокий мир.
  Надеюсь что слово violent жрец поймёт правильно. Он владеет английским куда лучше меня.
  — Наш мир ровно таков, каков он есть. Он ничуть не более жесток, чем любой другой. И ваш мир, как мне кажется, даже более жесток.
  — А вот этот раб, почему его никто даже не попытался спасти?
  — Спасти? Мальчик, у тебя странные понятия о спасении. От чего? От того, что он уже совершил?
  — Нет, от того, что с ним сделали!
  — Но если его освободить от ответственности, он будет делать это снова! Ведь казнят по необходимости! И ты говорил про обучение! Это у вас так учат?
  — А что он сделал?
  — Ты не знал, что он сделал, но собираешься спасать?
  — Он мучился! — я упрямо поджал губы. — И это было жестоко! У вас очень жестокий мир.
  — Мир вообще жесток. А ты не удивляешься, что Хаашеп знает так много языков в таком возрасте?
  — Ну... Удивляюсь.
  — А знаешь ли ты, как этого удалось добиться?
  Мы оба перевели взгляд на бурую хаарши, но та лишь облизнула кончик носа.
  — Я так понимаю, что это было жестоко и больно?
  — Очень, — подтвердил жрец. — Очень? — спросил он у Хашеп.
  — Хаал, я не могу ответить на твой вопрос.
  — Почему?
  — Он не мой ученик. Он мой любимый. Я не могу.
  Я воочию увидел, как «глаза потемнели от гнева». Казалось, жрец сейчас её убьёт, но сдерживается из последних сил. А Хашеп отстранённо смотрела куда-то в стену, часто моргая. Наконец жрец оторвал от неё взгляд, как будто прятал кинжал в ножны. И на меня посмотрел уже спокойно.
  — В вашем мире Хаашеп заразилась пустой болтовнёй. Трепаться — много силы не надо.
  — В нашем мире, — вступился я за любимую, — были волшебники, которые силой слова меняли мир.
  — Тоже много ума не надо. Вон, наши злословы поговорили — и открыли доступ к вам.
  — Злословы? То есть, наш мир открыли со зла?
  — А что, похоже, будто он несёт добро?
  Я задумался. Очень уж сложный он человек… эээ… то есть, хаарши, этот отец Хашеп. Немудрено, что его так хотели пришлёпнуть. Но он и не ожидал от меня ответа.
  — Эти мудрецы решили расправиться с вершителями, призвав на них демонов. Может, их задумка и увенчается успехом. Но вершители пока что изыскивают максимум удобства и пользы из этого общения. Как и положено хорошим вершителям. Но ты, демон, соблазняешь мою дочь. К худу ли, к добру ли, это так. Мы попытались спасти её, отправили к вам, но удалось ли? Ведь она попала к тебе. Не лучше ли тебе её оставить?
  Я почувствовал спазм в животе. Никогда в жизни я не думал о том, что могу оказаться злом для Хаш. А она… Она так же спокойно смотрит. Боже, как она терпела отца всю жизнь? Я бы повесился от такого «родителя».
  
  
  — У вас очень жестокий мир, — я всё ещё был под впечатлением сегодняшнего дня.
  — У вас ничуть не лучше, поверь мне! — когти коснулись волос и пробежали по вискам, потом по щеке. — Просто он непривычный. Думаешь, мне в вашем мире было легче?
  — Не представляю, — я погладил пушистую руку и прижался к ней щекой. Ощущение непередаваемое, и с женщиной невозможное. — Возможно, что ты права. Может быть, действительно, надо просто привыкнуть.
  — Не надо, милый! Папа всё правильно делает. Тебе будет очень тяжело, но ты это и так знаешь. А привыкать — не надо. Всё образуется, как-нибудь да получится.
  Я ухватил Хаш за талию и втащил на себя.
  — Лисонька ты моя пушистенькая… Давай сегодня не будем заниматься сексом?
  — Всё правильно, любимый мой. Эту неделю я для тебя недоступна. Так и есть.
  — Почему?
  — Буду проходить очищение.
  — От меня?
  — Именно.
  Я срочно захотел обидеться. Точнее, скажи Хаш то же самое ещё утром или вчера — и обиделся бы! Надо же, какие мы нежные! Как трахаться с человеком — так это мы первые, а потом, значит, мы грязные! Но сегодня случилось слишком много такого, что заставило срочно пересмотреть свои взгляды. А Хаш ещё и подтвердила всё это словами.
  — Я люблю тебя и позволяю делать с собой всё, что ты хочешь. Но вообще-то это неправильно и ненормально. Если мы хотим детей — мне надо пройти очищение.
  — А мы хотим? — я был уже в этом не уверен.
  — Надо, Коля. Мне — надо. Конечно, я могу свернуть со своего пути и отдаться тебе полностью и безраздельно. Но тебе и самому это будет не в радость. Пройдёт несколько лет — и ты выкинешь свою игрушку, постараешься от неё избавиться. Уйдёшь к вашей человеческой женщине.
  Она говорила об этом спокойно, без грусти или упрёка.
  — С чего ты так решила?
  — Потому что иначе и тебе придётся свернуть со своего пути. А хватит ли у тебя на это сил? Я — дочь жреца, меня учил отец, так что я знаю пределы своих сил. А ты — нет. И будем мы с тобой два безнадёжных и бессмысленных существа, зацикленных лишь друг на друге и на этой зацикленности. И оба будем страдать. И оттого, что мы обязаны друг другу, и оттого, что уже ничего не изменить.
  — Почему всё так плохо? — я обнял Хаш и тискал шкуру, прижимая к себе, зарываясь носом в шерсть.
  — Потому что ты так думаешь, Коля. То, что я сказала — только может быть. Но не обязательно так будет. Если следовать своему пути — всё будет не так. И мы можем быть счастливы.
  — А каков он, наш путь?
  — Ты хочешь, чтобы я рассказала его тебе по шагам? — она лизнула меня в нос, и я привычно сморщился. — Пойдём вместе, посмотрим, каков он. Главное — не бросать друг друга. И если я буду знать, что ты меня любишь и принимаешь такой, какая я есть — я смогу выдержать всё. Но тебе придётся очень сильно постараться. Чтобы любить не только моё тело, но и меня всю, вместе с моим прошлым, будущим, знакомыми и незнакомыми…
  — Хаш, ты сейчас поразительно напоминаешь жреца. Это всё слишком сложно для меня… пока. Давай просто спать?
  Я повернулся на бок и согнул колени. А Хаш улеглась сзади, окутав меня уютным тёплым одеялом. При каждом вздохе шерсть мягко гладила меня по спине. И это успокаивало, помогая провалиться в сон.
  
  
  Утром Хаш не было. Уже умчалась проходить свои очищения, даже меня не разбудила… Или будила, но я не проснулся? Иногда со мной такое бывает.
  Встал, лениво размялся. Удивительное дело — дома всегда была цель. Сделать зарядку (надо же держать себя в форме!), убраться дома, приготовить еду, куда-то сходить, что-то почитать, кому-то ответить…
  Здесь нечего делать. Дома безделье воспринималось как высшая степень наслаждения. Там отдых приносил уйму удовольствия. Лежишь — и каааайф! Наверное потому, что стоит вскочить — и вокруг масса занятий. А когда делать нечего — и лениться неинтересно.
  Чем бы заняться? Хоть бы кофе с утра приготовить. Но где здесь взять кипяток — я не имел ни малейшего понятия. Вчера его приносили слуги. А сегодня что, идти искать кухню? Или обойтись без кофе? Хорошо, что удобства всё-таки не во дворе, а прямо во дворце. Но то, что хвостатым представляется «удобствами» — мне представляется достаточно неудобным. Правда, у меня перед ними преимущество. Я могу их санузлами пользоваться, без комфорта, но могу. А они нашими — только с большим дискомфортом.
  Вот теперь опять встаёт вопрос, чем заняться? И вдруг — слуга! Мелкий какой-то хаарши, ребёнок, что ли?
  — Чужой, Хаал говорить, ты иди он.
  Явно не знает языка, просто повторяет то, что запомнил. Ну, «иду он». Сегодня Хаал одет в полосы ткани особого, блестящего оттенка. Белые, с ажурным узором по всему полю. Он встретил меня на пороге во внутренний дворик, посыпанный песком, украшенный кадками с растениями и какими-то статуями.
  — Доброе утро, чужой.
  — Доброго утра, Хаал.
  Надо же! Он удивился. Уши и хвост дёрнулись.
  — Почему ты называешь меня «Хаал»?
  — А разве это не твоё имя?
  — Нет. Это моя должность. Зовут меня по-другому.
  — Ну, так и ты называешь меня по должности. Я, конечно, инопланетянин, но и у меня есть имя.
  Он смотрит на меня и пару секунд молчит. Потом продолжает разговор так, как будто ничего не было.
  — Сегодня Хашеп не будет с тобой. Но я думаю, она не подготовила тебя к жизни сегодня.
  — Ни сегодня, ни вообще.
  — Это не есть boorish, ей просто запрещено.
  Я попытался вспомнить слово «буриш», но не знал его. Видимо, «не специально». А то я не знаю!
  — Но тебе надо чем-то заниматься.
  — Да.
  — Возьми вот эту метлу и подмети двор.
  — Я? Двор?
  — Да. Именно ты. Возьми метлу и убери мусор.
  Я растерянно оглядел внушительный двор. Как его подметать — я не имел ни малейшего представления. И вообще, чтобы я, космонавт, махал метлой? У них что, без меня работников мало?
  — Но почему именно я?
  — А что, эта работа слишком тяжела или недостойна тебя? Хорошо, можешь отслужить службу богам.
  — Я не умею!
  — Тогда начни с малого — подмети двор.
  — Но почему двор?
  — А чем бы ты собирался заниматься?
  — Пока не знаю…
  — Тогда просто подмети двор. Чем это хуже любого другого занятия?
  Я чувствовал себя совершенно растерянным. Он говорил со мной спокойно, не принуждая меня, но и не отступаясь. Он говорил очень разумные вещи: действительно, я не представлял, чем буду заниматься в мире хаарши. Наверное, я предполагал, что это будет развесёлая поездка, и что хаарши тоже раскошелятся на экскурсию по своему миру… Сейчас мне уже было стыдно за подобные мысли. Конечно, Хашеп очень важная персона, но это не значит, что здесь будут рады разгильдяям и тунеядцам. И всё же… Я предполагал, что мне найдётся более достойная работа, чем подметать двор.
  Хаал смотрел на меня спокойно, не торопил. Ну, что ж… В конце концов, им лучше знать, что делать. Я вздохнул патетически и взял метлу. Тут жрец развернулся и ушёл в дом. А я принялся возить метлой по двору. Однако, проблема! Двор посыпан песком. Метла метёт всё, что лежит на земле. И мусор, и песок. А вымести, по-хорошему, надо бы только мусор. Пытаюсь и так, и эдак — не получается! Выгрести обратно песок из получившейся кучки — тоже не выходит. Слышу кудахтание — за мной наблюдают два хаарши. И кудахтают, паршивцы! Ну, я вас!
  Но хаарши ничуть не испугались гнева нового уборщика. Наоборот, очень дружелюбно подошли, что-то сказали… Показали… Я отдал инструмент.
  Вот уверен, что на самом деле они этот двор как-то иначе убирают. Но они показали мне, как можно. И пусть это выглядит неуклюже и странно, но всё же результат достигнут. Песок с части двора сгребается в кучку, просеивается через сито в специальный лоточек, потом убранный участок посыпается заново и разравнивается такой специальной шваброй. И так — много-много раз! Двор-то большой!
  Однако, к концу уборки у меня появился какой-то даже профессионализм. И хотя первое время всякие ходящие и любующиеся хаарши напрягали, то через час я уже перестал обращать на них внимание.
  Один из моих добровольных помощников забрал у меня скопившийся мусор. Второй пригласил следовать за собой. И ведь не объяснишь, что мне нужно помыться. Хотя, даже если бы и объяснил — и что было бы? Ванных комнат здесь нет. Хотя… В туалете же вода есть!
  Но привели меня напрямую в столовую. Или в трапезную. Короче, где мы обедали всем миром. Только сейчас там никого не было. Зато на столе стояли тарелочки и кувшинчики. И хаарши в зеленоватом плащике.
  — Привет! Меня зовут Урриш. Я буду вас кормить.
  Я представился и оглядел стол.
  — Мне придётся есть вот это?
  — Сядь. Я буду кормить. Ты был сказать, когда плохо, когда невкусно, когда что. Я запоминать. Вот здесь можешь бросать, — Урриш показал вместительный кувшин. — Если быть плохо — говорить сразу. Если нет — тоже.
  Я содрогнулся. И не зря. Исследование было проведено по всем правилам. Сначала Урриш положил мне в тарелку чистой янтарной крупы. По вкусу — что-то вроде нашего риса. Заставил рассказать о своих впечатлениях. А потом пошло. Полить вот этим, попробовать — сказать. Добавить вот этого, попробовать, сказать. Нет, а вот если это положить — то надо не просто попробовать. Вытянуть язык, вдохнуть через него воздух, а только потом уже пробовать. А вот если этого добавить — то сначала смочить язык водой, потом — вдохнуть через него воздух, а потом уже пробовать.
  На первом курсе Звёздного у меня был такой эксперимент. Ребята со мной поспорили на бутылку, что я не съем полбатона, шагая из угла в угол. Учитывая, что занятия у нас тогда были зверскими, а питанием молодые организмы озабочивались не сильно, то голодными были почти всегда. Я и поспорил. И был невероятно удивлён, когда после третьего укуса оказалось, что есть — не хочется! И даже перспектива бутылки не заставила мой живот принять остаток этого несчастного батона (каким бы вкусным он ни был).
  Так вот. Сейчас я ощущал то же самое! Все эти ложечки, порошочки, кусочки и комочки у меня уже в горле стояли. Пришлось невежливо послать Урриша и объяснить, что больше просто не лезет. Не потому, что я наелся, нет. А просто не могу больше!
  Как ни странно, он понял.
  Хаш появилась только к вечеру. Когда я уже выбирал, чем буду ужинать.
  — Что собираешься готовить? О, гречку с тушёнкой? Я тоже буду!
  — А как же ваши многокомпонентные изыски?
  — Ты сегодня нашу еду пробовал?
  — Да!
  Хаш закудахтала, глядя на моё лицо.
  — Так что будет нормально, будто я попробую земную. А мне правда нравится. Очень простая еда, но вкусная. И живот потом не болит.
  Да, совместимость питания двух несовместимых организмов — это изрядная проблема. Вообще удивительно, как это получается, что хоть какая-то еда подходит для нас обоих. Я был уверен, что на разных планетах должны быть разные пути развития жизни. Почему в обоих случаях получилась белковая жизнь — это загадка. Может быть потому, что условия на Хаарши близкие к земным? Тот же состав атмосферы, почти та же температура, то же притяжение… И жизнь прошла похожим путём, просто потому, что в таких условиях другого пути нет? Или всё наоборот, и здесь похожие условия именно потому, что жизнь развивалась аналогично? В общем, нам повезло. Мы хотя бы частично могли питаться инопланетными продуктами. Иногда — даже с пользой для организма.
  Так что за вечерней трапезой мы с Хашеп добавляли в гречку тушёнку и с важным видом перемешивали получившийся продукт.
  Беседа за ужином землянина не касалась, поэтому я сидел и слушал хаарши, пытаясь вычленить из разговора знакомые слова. Иногда удавалось, но в целом чужая речь и воспринималась как чужая речь.
  А вечером, уже зарывшись носом в шерсть, я вдруг дёрнулся.
  — Хаш! У тебя изменился запах?
  Она тоже вскочила, не на шутку встревожившись.
  — Коля? Ты это заметил?
  — А что, не должен был?
  Я опять принюхался. Это очень тяжело, даже невозможно — описать словами. Но привычный и знакомый аромат шерсти изменился.
  — Ой, Коленька, прости, милый мой, любимый! Но мне пока нельзя! Хорошо?
  — Да хорошо, конечно, — пробормотал я и лёг обратно.
  — Ты же потерпишь?
  — Что я, кобель какой? — едва слышно отозвался я.
  — Я не буду от тебя уходить, хорошо?
  — И не надо! Конечно, оставайся!
  Хаш посмотрела на меня с такииим сомнением! Но улеглась, позволив себя обнять.
  А я лежал, тискал пушистую грудь и чувствовал себя последним идиотом. Потому что реакция у меня была конкретная. И вот лежу я рядом со своей девушкой, и что-то внутри подталкивает: «Ну, давай! Давай! Ну, что она, не перетопчется? Ну, один разок!» И, что меня поражало больше всего, так это то, что я готов был поддаться! Ну, правда же, ну, что с Хашеп случится? Ведь детей у нас не будет, а если будут — мы оба будем на седьмом небе. Ну, так что, может… Может, ещё как-нибудь? Ну, может, может?..
  Пожалуй, останавливало меня только одно. Точнее, два. Рядом со мной лежала не молоденькая неопытная девчушка, которая ломается по каждому поводу, набивая себе цену. Поэтому её отказ был именно отказом. И ещё. Я обещал. Кем я буду, если нарушу своё обещание? А тот, внутри, насмешливо: «Ой, да ладно! Если любит — простит! Куда она денется? А если не любит — нахрен она тебе сдалась?»
  Я лежал, крепко прижимая свою любовь и терзаясь, а не предать ли её? И сам не знаю, что меня остановило.
  Но вряд ли это были мозги.
  
  
  
  — Мы решили учить тебя нашему языку.
  Вот так вот однозначно. We are — это «мы». Не «я», не «они»…
  — Велик ли был парламент? — хмуро поинтересовался я.
  Настроение после прошедшей ночи было и так не самым радужным, а тут меня ставят перед известием, что они, видите ли, решили! А то, что я Хашеп уже второй месяц на это уламываю — это побоку, да?
  — Мать Хашеп сказала, что это правильно. Я тоже так думаю. Ты, скорее всего, будешь против.
  — Я, между прочим, давно Хашеп уговариваю, чтобы она начала меня учить! И даже есть некоторые успехи.
  — И какие именно? — спокойно поинтересовался жрец.
  Я согласен, что моё поведение было далеко от идеалов и канонов. Вообще, я вёл себя нагло и вызывающе. Да, признаю. Но дело в том, что хаал общался со мной всегда в неизменно ровном тоне, и любые мои ошибки или капризы никакой реакции не вызывали. А тут поневоле чувствуешь вседозволенность. Если бы он хоть раз напомнил о своём возрасте или квалификации — я бы, может, и притормозил бы. Но — нет! Так что сейчас мне стыдно за того дерзкого юнца, которого хаал пытался научить уму-разуму…
  А ему было всё равно. Выслушав мои жалкие потуги составить осмысленную фразу, он так же ровно и без эмоций обронил:
  — Я правильно помню, что ты приехал всего на два месяца, а не на две жизни?
  — А что, можно за два месяца выучить язык?
  — Это можно сделать за два дня. Но придётся постараться. Очень постараться. А ты не умеешь.
  — Не умею «стараться»?
  — Да. А я не успею научить тебя и этому тоже. Но можно воспользоваться силой.
  Английское power очень ёмкое слово. Это и «сила», и «энергия», и даже «способность». Вот что он имел ввиду — насилие или способности?
  — Это больно?
  — Да.
  Я вспомнил тот разговор за столом. Но Хашеп это прошла. И ничего мне не сказала. И ничего не говорила, типа «Если тебе предложат — ни в коем случае!». Но, может, хоть у неё спросить?
  — Я могу посоветоваться с Хашеп?
  — Она ничего не решает. Но, если хочешь — пожалуйста.
  Это меня убедило. Значит, никаких тайных замыслов, ничего такого… А какого? Я подозревал жреца в тайных намерениях по отношению ко мне? Или просто боялся?
  — Я готов.
  Он заинтересованно оглядел меня, как будто впервые увидел.
  — Тогда сначала иди, поешь. Поешь хорошо самой лучшей вашей еды. Потому что больше есть не придётся. Потом придёшь в малый observance зал.
  — Где это?
  Заинтересованность жреца тут же сменилась обычным равнодушием.
  — Второе строение направо. Войдёшь — сразу налево. Обязательно используй туалет.
  Я пожал плечами и отправился выполнять поручения. Самой лучшей — это какая найдётся. Какая у меня самая лучшая? Пусть будет вот это. Много есть не буду — не хочется. Посетить туалет — это хорошая мысль. Вопрос, а что делать, если оно не идёт? Посидеть, подумать о высоком… О том, что обучение языку у хаарши болезненное. Они что, учат розгами? Типа, пока не выучишь спряжения или склонения — не сядешь? В смысле, высекут так, что сидеть не сможешь? Пожалуй, в этом что-то есть. Потому что если бы нас кто-то заставил — мы бы обязательно добились результата! Но когда кто-то собирается нас заставить — мы обязательно начинаем возражать и упираться.
  Я сосредоточился, но всё равно ничего не получилось. Вздохнув, я натянул шорты и расправил подол голубой мантии. Надо же, я к ней уже привык. Эдак научусь ходить и без всего остального. На хаарши эта одежда смотрится удивительно органично. Нет, всё-таки без шерсти я буду чувствовать себя голым.
  В малом этом ихнем обсерванс зале меня ждало аж трое хаарши. И… Я посмотрел на это жуткое устройство для пыток и почувствовал, как по спине побежал нехороший холодок.
  — Это что… Мне?
  — Да, — ответил один из хаарши. — Будет больно, а ты не можешь держать ты. Оно будет держать ты.
  Я ещё раз оглядел конструкцию из креплений и ремней.
  — А хаарши тоже учатся здесь?
  — Да. Именно так. Снимай отсюда одежду.
  — Всю?
  — Да. Всю.
  Я пожал плечами и разделся. В конце концов, что они там увидят? Только меня. Но никто не обратил никакого внимания на моё красивое тело. Они засуетились, начали что-то готовить, в блестящую металлическую чашку типа «большая рюмка» мне налили что-то горячее и остро пахнущее. Я отпил — ууух! Ну у них тут и химия! Горячая жидкость имела вкус ядрёного химического коктейля, все сосочки на языке аж встали на дыбы.
  — Пить совсем, — сказал хаарши. — И ложись сюда.
  Но указал не на дыбу, а на матрасик на полу.
  Пока я разбирался с вкусовыми ощущениями и последствиями приёма неизвестных мне препаратов, хаарши устроили мне сеанс массажа. Не знаю, где они практиковались до этого, но сделано было безукоризненно — они чётко следовали расположению мышц и нигде не передавили и не сделали больно. Особое внимание уделили шее и позвоночнику. Потом дали вторую рюмку, на этот раз я почти не почувствовал вкуса.
  А потом наступил тот самый момент, которого я так боялся.
  — Ложись, — хаарши махнул рукой на ромб с лучами, с каждой балки которого свешивались ремни.
  И меня привязали. Сердце судорожно стучало пулемётом. А мысли метались стайкой перепуганных мух: это экзаменационный стенд? Не выучил — экзекуция? Или что? Почему? Как? Зачем? Зачем я вообще на это согласился? А не лучше ли сказать — всё, я больше не буду?
  — Где хаал?
  — Он будет был.
  Пока я раздумывал над тайным значением этой конструкции, меня привязали. Сильно. Прочно. Аккуратно.
  — Ходи головой.
  — Что?
  Хаарши покрутил головой, показывая, что он от меня хочет. Ха! Двигать головой не получалось!
  — Сила! Ещё!
  Я изогнул плечи. Помощники тут же подложили туда какие-то валики и я понял, что вот сейчас я совершенно беспомощен. Тут вошёл жрец.
  Я впервые видел жреца в, так сказать, рабочем одеянии. И признаю — по уровню воздействия на психику неподготовленного человека оно оказывает очень мощное воздействие. Цветовая гамма, фактура тканей, всяческие прибамбасы, цепочки, колечки, какие-то ритуальные фигурки… Сразу видно — жрец! И первая моя мысль была — принесут ли на алтарь моё сердце или сразу мозги?
  Конструкцию со мной вместе поставили если и не вертикально, то близко к этому. Некоторое время ничего не происходило, а потом меня вместе с узилищем развернули и поставили перед… другой конструкцией. К этому моменту я почувствовал, что внутри что-то происходит. Я не очень могу описать, что там ощущается, но организм заметил, что с ним что-то не так.
  — Будет очень больно, — сказал мне жрец, встав передо мной. — Ты можешь кричать, дёргаться, ругаться. Это не важно. Важно, чтобы трубка не выскочила. Кричат все, не стесняйся.
  — Трубка? — я не узнал собственного голоса.
  — Терпи, и начнём.
  И тут в затылок что-то воткнулось. О, да! Я орал и вопил, особенно когда это нечто полезло внутрь, в голову. Когда оно залезло и остановилось, а я получил возможность вздохнуть и передохнуть — я понял, что от надёжности крепления, действительно, очень много что зависело. Немного поверни голову — и всё насмарку. Но меня это сейчас не взволновало бы. Всё тело покрылось потом, внутри заволокло противной слабостью, дышалось тяжело.
  А жрец приступил к какому-то ритуалу. Но я всё пропустил. Когда у тебя в башке торчит посторонний предмет, и ты кожей чувствуешь, что по нему что-то куда-то течёт — то всё внимание направлено внутрь, а что там перед тобой выплясывает разукрашенный зверёк — не воспринимается вовсе. К счастью для меня, всё закончилось довольно быстро. Но я думал, что за эти двадцать минут поседею. Потом трубку довольно резко выдернули из головы, но я даже не вскрикнул.
  Потому что вообще уже слабо воспринимал реальность. И, опять же, не могу точно сказать, что именно изменилось. Но помню, что процесс отвязывания меня я наблюдал отстранённо, как будто это не моё тело, а чьё-то чужое. Как я оказался в другой комнате, сидя лицом к абсолютно тёмной стене — я не помню. Помню только, что слева от меня сидел хаал, а справа — Хашеп. А я пытался понять, кто из них кто, хотя точно знал, что Хашеп — справа.
  — Урр си Хашеп, — сказала она.
  — Урр си Смаарр, — сказал жрец.
  — Урр фар Смаарр.
  — Урр фе Хашеп.
  Я слушал и пытался понять, что происходит. Почему «она будет жрец» или почему «Он не будет человеком». Откуда берутся эти «в настоящем времени прошлое и будущее сходятся воедино» или «сегодняшний завтрак потом будет вчерашником». Через какое-то время я понял, что не слышу того, что они говорят. Слова слились в монотонный гул. А ещё через некоторое время я понял, что моя голова превратилась в трубку. Трубка была длинной и гибкой, она проходила где-то между глаз и заканчивалась там, сзади, в том месте, куда засовывали инородный предмет. Поскольку головы у меня больше не было, то я ничего не видел и не слышал. И только через эту трубку в меня заливали что-то чужеродное, но такое мне нужное!
  Кажется, напряжение оказалось слишком большим, и я потерял сознание. Хотя я так и не понял, что случилось. Помню только, что очень болели глаза, которых не было, а это сильно раздражало.
  Возвращение в реальность было крайне болезненным. Я застонал.
  — Тише, любимый мой, тише. Это пройдёт. Потерпи. Ты всё вытерпел, всё получилось. А это пройдёт, я знаю.
  Прошло несколько секунд, прежде чем я понял, что звуки Высокого Языка действительно несут утешение и уверенность. Значит, действительно получилось. Но это усилие оказалось для мозгов слишком большим, и голова опять полыхнула болью.
  — Если можешь — поспи. Если нет — я тебя поласкаю.
  — О, нет! — простонал я. Если меня сейчас ещё и ласкать начнут — я же сдохну!
  Хашеп рядом закудахтала.
  — Милый, у тебя ещё некоторое время мозги будут путаться. У нас ласкать — это совсем не то, что ты подумал!
  И я понял, что она абсолютно права. «Си эрр ашшаа» — это именно ласкать. То есть, проявлять внимание и участие, выражающееся в поглаживании и вычёсывании. И что мою многострадальную голову ласкают когти Хашеп. И хотя мне всегда приятны её ласки в любом виде — облегчения это не приносит…
  
  
  Я сижу и смотрю на свою Хаш. Вот не знаю, почему, но я чувствую, что она — моя. Она сладко дрыхнет на матрасике и в этот момент особенно напоминает огромную и нескладную лису. Нескладную в том смысле, что она ничем лису-то не напоминает, хаарши вообще имеют уникальную форму тела. Но вот что-то лисье в ней есть. И вот она лежит на боку, ручки вытянула, ножки сложила, хвост свесился на пол… Бока мерно вздымаются, ухо во сне дёргается. На руках у неё чёрные перчаточки, а вокруг когтей рыжеватые пропалинки. Буроватый тёмный мех резко светлеет на груди и животе, кстати, там он намного мягче и нежнее, хотя и длиннее, чем на спине. Я вспомнил, как жалко она выглядела в конце полёта. А сейчас — упитанная, здоровая, гладкая. И это всё — моё! Голова ещё не прошла, но спать я уже не могу. Вот и сижу, любуюсь своей самочкой. Нет, девушкой. Ибо даже в мыслях не могу считать её животным. Хотя человека она напоминает только стоя и только со спины. И в скафандре. Милая ты моя, как же мне удалось в тебя втрескаться-то? Вот только гляжу на тебя — и внутри всё аж сжимается от нежности. А почему, как? Кто ж теперь объяснит?
  И вот я знаю, через что ты прошла. Ты добровольно легла на эти прочные брусья, тебя крепко связали и засунули трубку в голову. И ты после этого долго и муторно учила языки. То ли один, то ли два, то ли все пять. Не знаю, как это делается, но если ты пять раз ложилась на этот стол пыток… Ты святая! И очень, очень решительная хаарши. Я, например, второй раз на это не пойду. Хоть застрелите. Мне сейчас даже просто касаться затылка страшно! Я хотел высказать этому Смаарру всё, что я о нём думаю, и о его методиках, и о всём их грёбаном мире… А сам сейчас думаю — если бы я знал, я бы дал себя привязать? Да фигушки! Ни за что бы не дался!
  Хаш тоже устала. Это же надо чётко и в нужном темпе выдать сотни телодвижений, тысячи слов, десятки тысяч фраз и предложений! Хорошо, что у них уже наработаны методики… Интересно, а зачем хаарши разрабатывали методики обучения языкам? Да ещё столь варварские? Нет, ну надо же, голова уже почти не болит, но так и хочется почесать внутри. Очень занятная методика.
  Я погладил пушистое бедро, и хвост шевельнулся. Просто шевельнулся, во сне.
  Какой же необычный у меня получается медовый месяц! Начисто лишён секса, зато мучений — на двадцать лет вперёд.
  
  
  Сейчас я понимаю людей, которые неожиданно обрели зрение или слух. Мир до этого был привычен, на недостаток не обращаешь внимания. И вдруг — оказывается, вокруг происходило столько интересного! А ты и не знал!
  Например, я понимаю, что вот этот младший помощник старшего подмастерья какого-то там жреца распекает рабов. Раньше я бы подумал, что он ругается на них чуть ли не матом. Сейчас я знаю, что он просто перечисляет список их недоделок и ошибок. Уши рабов прижаты в смысле «Ой, я так виноват, я так виноват!» — но даже мне видно, что никакой вины они за собой не чувствуют. И ничего бы такого в этой бытовой сценке не было, если бы я не вспомнил выражение морды того раба. И уши! Теперь я знал, что они выражали отчаяние крайней степени. Но при этом казнимый не дёргался и никак не высказывал своих чувств, хотя, безусловно, знал, что с ним сейчас сделают.
  За столом все присутствующие продолжают болтать о своём, в том числе — обо мне. Перешучиваются, обращаются к Хаш, но та, как и прежде, делает вид, что ничего не слышит. Мне же очень хочется что-нибудь ответить, но я пока не рискую демонстрировать своё знание местного языка. Тем более, что в нём огромное значение играют уши и хвост, которых у меня нету. И одна и та же фраза, произнесённая вслух, может иметь до десяти разных значений в зависимости от. Самих хаарши такие условности не смущают, болтают и шевелят ушами без всяких трудностей.
  После завтрака Смаарр вручает мне какой-то ритуальный жетон с зубастой пастью. Присмотревшись, понимаю, что зубы образуют ромб.
  — Сходи на рынок и выбери раба.
  Только не на «рынок», а в «общественное место». И не «купи», а именно «выбери».
  — А где это?
  — Язык знаешь, голова на плечах. Разберёшься.
  — А какой нужен раб? Я же их никогда не покупал!
  — Вот и потренируешься.
  — Что хоть выбирать? — перешёл я на английский. Кстати, сейчас у меня не было ни малейших проблем с этим языком. Я мог думать на нём и говорить, как на родном. Фразы рождались свободно, естественно. — Самец нужен или самка? Молодой, старый, здоровый или умный?
  — Я тебя не ограничиваю. Какого возьмёшь, такой и будет.
  — А если я ошибусь?
  — Тяжело сделать неправильно, если нет правил.
  А Хаш в это время исчезла! Ушла по своим делам, свято уверенная, что уж вот теперь-то её помощь точно не требуется. Раньше я без неё как без… языка. Даже спросить ничего не могу сам! Сейчас — пожалуйста. Но вот именно сейчас она мне нужна, как воздух!
  Или…
  Или забить на указание этого нахала? Ну и что, что он отец Хаш? Мне-то он кто? Мы, между прочим, ещё не женаты даже. Вот после свадьбы — пожалуйста. А может, той свадьбы ещё и не будет!
  Видимо, эта мысль меня и отрезвила. Не, конечно, я могу тут гнуть пальцы веером и доказывать, что мой хвост пушистее… Ой, то есть, что я тут парень независимый и гордый, но цена моей гордости? А вдруг они скажут «Иди, друг Коля, к себе в родной мир, и нечего тут пасть раскрывать на лакомый кусочек»? Вот будет смешно!
  Получается, что и послать я Смаарра не могу. Точнее, могу, но не хочу, а результат тот же.
  С другой стороны, это же Приключение! Пойти и купить себе раба!
  Нет, не так. Вспоминаем. Рабство на Хаарши — это не просто этап социальных отношений, заключающийся в эксплуатации одним человеком другого. Это что-то другое. Да вот, хоть вспомнить сегодняшнюю взбучку. Рабов не пугали. Их даже не ругали, можно сказать! Им просто перечисляли, что именно они неправильно сделали! То есть, я абсолютно не разбираюсь в местных культурных традициях.
  Но, как сказал Смаарр — тяжело ошибиться, если нет никаких правил. Пойду, развлекусь!
  Найти «общее место» оказалось несложным. Достаточно было спросить у любого раба. Зато как выглядела изумлённая морда, когда он услышал от меня родную речь! И вот я впервые иду по миру Хаарши один и без сопровождения. Вот сейчас (и только сейчас!) до меня дошёл вкус заграничной… (инопланетной?) поездки. Иду по улицам и вижу, что если приглядываться — то ни одной знакомой мелочи нету. Всё не такое! Дома не такие. И ладно бы — просто мелкие, одноэтажные. Так нет же, и форма не та, и фактура, и расположение дверей-окон… А если взглянуть иначе — то всё то же самое. Во-первых — дома. Во-вторых — окна, двери. Дома тоже состоят из тех же элементов — крыши, стены… И слагаются в улицы. Пусть движение на улицах хаотическое, никак не организованное, но при этом — улицы, спешащие куда-то жители… Одежда у многих. Кстати, вон, я смотрю — и рубашечки есть или что-то похожее. И что-то типа сари… В общем, не все носят эти два куска ткани. Ну, и нравы, конечно, отличаются. Вот, например, идёт хаарши в своём сером, заляпанном чем-то костюмчике. Над плечами колыхаются складки ткани, а внизу она даже коленки не покрывает. Потом вдруг прямо при всех присаживается над канавкой, хвост отводит назад… Плюх! Встал, ткань поправил и дальше пошёл. И никто на это внимания не обратил! Зато понятно, зачем у них тут вот эти канавки дурнопахнущие… Это такие общественные туалеты.
  Общественный дом оказался совсем не похож на рынок. Ну, как я его себе представлял по описаниям в человеческих книжках. Собственно, дом и дом. Только двор вместительный и коридор длинный, вся разница. Найденный здесь смурс выслушал меня с приоткрытой пастью. Уши поставил прямо вперёд, в положение «внимательно слушаю», то есть, никакого подтекста в них не было.
  — Сам хаал Смаарр прислал тебя за рабом?
  — Да.
  — Человека?
  — Да. Я — человек.
  — Я вижу. Но я тебе не верю.
  — Вот это дал мне хаал, чтобы подтвердить истинность моих слов.
  — А ты знаешь, что это?
  — Нет, конечно. Хаал не посвящал меня в тонкости. Он приказал идти и привести раба.
  — А что, люди тоже служат Смаарру?
  — Нет. Я не слуга, я свободный.
  — Тогда почему он приказывает, а ты — исполняешь?
  Я и так чувствовал себя не в своей тарелке, а тут ещё этот облизывается. Что делать? Послать всё нафиг и уйти? Пусть Смаарр сам разбирается со своими рабами? Но… Отступить в столь простой (как я думал) ситуации? Не это ли является испытанием?
  — Потому, что он лучше знает, кому можно приказывать и что. А так бы тебе приказал я сам.
  Смурс хмыкнул и шевельнул ухом в жесте крайнего недоверия.
  — Боюсь, что мне придётся тебя задержать.
  Доигрался! Ну, что ж, наглость — второе счастье. В конце концов, что мне грозит? У них тут даже есть какой-то договор с Землёй о выдаче преступников… Вроде бы. Но какая-то дипмиссия точно есть.
  — Да на здоровье. Задерживай. Объясняться со Смаарром потом сам будешь.
  — Уж точно не тебя пошлю. Давай сюда саанг.
  — Это ещё с какой стати?
  — Как задержанный, ты не имеешь права на знаки власти.
  — Мне его дал лично хаал Смаарр, ему я и верну. А ты попробуй отними.
  Я блефовал по-полной. Ибо драться с хаарши я бы поостерёгся. Я и с пацанами в общежитии старался не связываться, разве что совсем уже деваться некуда. Но, рассудил я, он тоже не отважится точить клыки на инопланетянина. А то кто нас знает, что у нас под хвостом припасено… К нам начали подтягиваться другие хаарши. И вот тут я почувствовал себя кусочком приправы на мясе. Один на один я бы ещё потягался, пусть и с неизвестным результатом, а вот против толпы…
  — О, тебе привели человека?
  — И кто на человека первый? Нету никого? Давайте я его возьму!
  — Да кто возьмёт бесхвостого?
  — Сейчас возьмут! Сейчас это аппетитно!
  — Вы не правы, — осадил их смурс. — Он сам за рабом пришёл.
  На меня уставились с любопытством.
  — А зачем ему раб?
  Смурс поглядел на меня с таким неудовольствием, что для меня запахло жареным.
  — Говорит, что его пресветлый хаал прислал. Врёт, небось.
  — С чего ты решил?
  Смурс ещё раз смерил меня взглядом, и я понял, что ему фантастически, катастрофически мешает, что я его слышу и понимаю.
  — Так это же люди. Они всегда врут.
  — Так гони его лаем!
  — У меня саанг от Смаарра, — поспешил я внести ясность.
  Немая сцена.
  То ли люди, знающие Высокий Язык, не встречаются вообще, то ли я сказал что-то не так. Но, похоже, всё-таки первое.
  — Так он нас…
  — И всё слы…
  — Ой...
  Судя по ушам, волю языку они давали в твёрдой уверенности, что объект насмешек их не понимает. И сейчас все молчали, боясь произнести лишнее слово. Я сжалился над несчастными.
  — Ну, вы тут пока подумайте, что вы скажете пресветлому хаалу, а я пойду, выберу раба.
  Загон для рабов оказался маленькой и чистой комнатой. В ней было всего четверо хаарши. Поскольку бёдра у всех были замотаны кусками ткани, определить половую принадлежность мне с первого взгляда не удалось. Зато все рабы на меня уставились как на… не знаю, на что там обычно хаарши уставляются? У нас бы на эту роль сгодился инопланетянин. Только я такой и есть. Хотя тридцать лет прошло с момента контакта, но, видимо, живой человек оставался диковинкой даже в полутора часах езды от портала. А я смотрел на них и думал, что выбрать? Точнее, кого? И как? Смаарр никак меня не ограничивал, и я могу просто ткнуть ког… пальцем и выбрать любого.
  Вопрос: которого?
  Нет ничего сложнее выбора, который не ограничен ничем. Скотина хаал, ты знал, ты знал! Можно ткнуть вот в этого, левого. А почему не в троих остальных? Можно взять того, который посерёдке, но посерёдке аж двое! У этого глаза чуть… раскосые? У этого — рост чуть поменьше. А этот выглядит каким-то заморенным. А какие у них будут работы? Как их вообще выбирают? Запрашивают «личное дело», приходят с меркой, разворачивают и рассматривают со всех сторон?
  — У тебя очень красивый хвост, — вдруг сказал я, и обладатель оного немедленно поджал свою гордость. — Пойдём со мной.
  Удивительно, но дальше всё заварилось само собой. Хаарши с пушистым хвостом и не подумал возражать, а смурс оформил передачу Сисишеп в храм хаала Смаарра. Забрал — Николай Петров. А я заодно разобрался в том, кого купил.
  Вот и всё. Вот у нас теперь новая рабыня.
  — А что, этому хаалу служат даже люди? — первым делом поинтересовалась Сисишеп на улице. Надо же, то же самое!
  — А что, это странно?
  Сисишеп хихикнула.
  — Я думала, что люди — настолько глупые и страшные, что в рабы не пойдут.
  — Я не раб, — ответил я, а сам задумался над сказанным. Вроде бы я правильно понял. Сисишеп искренне считала людей СТРАШНЫМИ. Это нормально. Голый (в смысле, без шерсти) хаарши тоже, наверное, выглядит страшно. И безволосые люди должны напоминать им либо облезлых, либо больных. Но почему она сказала ГЛУПЫМИ?
  — Ой, ладно! Ну, мне-то можешь сказать? Нам же в одном доме работать.
  — Вот и увидишь, — рассеяно отозвался я. — Я не раб.
  — А почему ты тогда выполняешь его приказы?
  Я остановился и взглянул прямо в глаза своему приобретению.
  — Потому, что он — хаал. Он лучше меня знает, как нужно и как можно!
  — А, ты — вершитель! — она заинтересованно обнюхала меня. Щёку, подмышки, склонилась к поясу. — Но как вершитель не пахнешь.
  — А я человек.
  — Людь?
  — Нет, человек. Людь — это не единственное от «люди». Даже по-вашему я называюсь «человек».
  — А откуда ты знаешь наш язык?
  — Хаал постарался, — я повернулся и пошёл дальше.
  На нас оглядывались. На нас, я бы даже сказал, глазели. Видимо, рабом меня считали не только эти двое. Потому что к нам подошли стражники и спросили Сисишеп, из какого она дома и почему без разрешения хозяина водит человека по городу? Честное слово, я не собирался устраивать никакого застолья! Просто пока я раздумывал над тем, какой из ответов выбрать, послушная Сисишеп честно выдала, что она пока что ни к какому дому не относится, хозяин о ней не знает, а её временный хозяин — я. И она меня водит за нос не по злому умыслу, а по причине того, что не знает, куда идти.
  В этом месте растерялся я. Потому что сообразил, что и сам не знаю, а куда идти. За всеми этими разговорами и переживаниями я, кажется, заблудился! Зато как было весело наблюдать за стражниками, которым я сунул под нос храмовый жетон и приказал (именно приказал!) сопроводить новую рабыню хаала к его жилищу. Которое возле храма.
  Выражение ихних морд — не передать! Пожалуй, наверное, такое же изумление имел бы привычный нам гаишник, если бы с ним вдруг заговорил автомобиль. Мол, везу пьяного, домой везу, чего пристал? А не нравится — давай, сам садись и езжай…
  Местная стража не стала спорить, а сопроводила. Сам хаал был сейчас занят, так что его приказ подтвердил какой-то младший служитель задней левой пятки…
  Ему поверили, а мне — нет! Хотя, а что я хотел… Я — инопланетянин. Кто нас, этих чужеземцев, знает?
  И вот мы остались вдвоём. Я и эта Сисишеп. Сисей, кстати, нету. Вот как они у себя пол определяют, а? Ни цветом, ни формой, ни шерстью, ни даже хвостом — самцы от самок не отличаются. Как? Но в языке половой диморфизм цветёт буйным цветом. Формы для мужского и женского рода почти для всех структур есть. Значит, собеседник заранее знает, к кому обращается. Как?
  И что мне теперь делать?
  — Иди к остальным рабам, познакомься, узнай у них, как тут живут и что делать. Как только освободится хаал Смаарр — доложишь ему о прибытии.
  — А как я узнаю, кто он?
  — Голова есть? Язык знаешь? Разберёшься.
  Смаарр нашёл меня в нашей комнате. В смысле, в нашей с Хашеп. И устроил форменный допрос.
  — Как зовут раба?
  — Сисишеп.
  — Почему?
  — Что «почему»? Откуда я знаю, почему у вас так кого-то зовут?
  — Пол?
  — Самка.
  — За что угодила в рабы?
  — Эээ… То ли обманула кого-то не того, то ли украла что-то.
  — К чему пригодна?
  — А я откуда знаю? Я ж не проверял.
  — Ты взял раба и не проверил, что она может? А к чему непригодна?
  Надо было что-то отвечать, и я ляпнул первое, что пришло в голову.
  — Стоять у алтаря.
  — А что такое «алтарь»?
  — Это… Это что-то в церкви. Стойка такая, за которой священник стоит.
  — Ты проверял?
  — Тут всё просто. Она самка. А у нас священник не может быть женщиной.
  Смаарр воспринял это спокойно, как и все мои ответы. После чего сообщил, что у меня двор не метён. И ушёл.
  Он ничего не приказал.
  Он не выказывал неудовольствия.
  Он просто сообщил мне факт. Вообще ко мне не имеющий ни малейшего отношения. Это У МЕНЯ двор не метён? Это у него двор не метён!
  Это вообще его двор! И пусть что хочет с ним, то и делает! Я ему не раб!
  И только где-то через полчаса, когда я извёлся от скуки и ожидания, до меня дошло. Что, во-первых, он именно это и сделал. То, что хотел. А во-вторых, мне всё равно делать нечего!
  Я поупирался ещё минут пять… Нет, три. На большее меня не хватило.
  И отправился искать свою СисюШеп.
  В принципе, управление рабами мало отличается от управления любым другим инструментом. Я понял, зачем Смаарр меня пытал на тему того, «что она может» и «что не может». Потому, что пользование инструментом предполагает, что ты знаешь, чего от инструмента добиться. Но у меня пока что мозги ещё не настолько свихнулись, чтобы я мог спокойно почувствовать себя рабовладельцем. И получать от этого удовольствие.
  Настолько, не настолько, а двор мы вымели. Просеяли песок и засыпали по-новой. Интересно, откуда здесь столько мусора берётся? Так что формально приказывал и руководил я. А на самом деле это рабыня учила меня, как у них тут двор убирают по-правильному. Закончил я совершенно счастливый. Вот сам не знаю, почему. Просто было приятно за хорошо выполненную работу. А вот Сисишеп, похоже, вообще не поняла, с чего я такой довольный. А может, вообще не поняла. Это Хашеп научилась эмоции людей понимать, я и то не всегда могу понять собеседника, хотя и знаю о значении ушей и хвоста. А что может понять простая рабыня о бесхвостом существе с неподвижными ушами?
  За вечерним столом я со скуки наблюдал за хаарши. Они поглядывали на меня с деланным равнодушием, но я видел, как им тяжело воспринимать манеры инопланетянина. Мне было всё равно. Не хотят — пусть не смотрят. Или я могу есть отдельно, если им так не нравится. Но вслух никто ничего не говорил, и я поужинал спокойно.
  Во дворе я посмотрел в небо. Вечерело, и тучи, такие земные, скопились у самого горизонта клубами огромных подушек. А надо мной светились звёзды. Такие далёкие, такие знакомые. Вот это — Персей… нет, погодите. Персей? Я огляделся. Рисунок созвездия, знакомый со студенческой скамьи, несколько отличался. Если это — Персей, рядом должны быть Пегас и Возничий. Так, ладно, а где Большая Медведица? Вот это? В таком ракурсе? Но Мицар и Алькор, вроде бы, на своём месте. А что я ещё могу узнать? Луна! Где Луна? Здесь она вообще есть или нету? Сейчас — не видно. Вот тебе и космонавт! Даже таких простых вещей о Хаарши не знаю! Интересно всё-таки, а мы где? В нашей галактике, в соседнем измерении, в ином пространстве? Насколько я помню, нигде об этом ничего конкретно не сказано. Надо будет поинтересоваться.
  А Хаш так и не пришла. Только ночью я перевернулся на другой бок и уткнулся в знакомую шерсть. Обхватил покрепче, прижал к себе, уткнул подбородок в плечо и уснул дальше.
  
  
  День третий. Надо же, всего три дня я здесь! Или четыре? А уже столько событий. Выучил язык! Горжусь, хотя гордиться нечем, и воспоминания о процессе до сих пор в дрожь бросают. Процесс вхождения в бытовую жизнь хаарши идёт полным ходом, хотя я честно признаюсь — не собирался. Думал посмотреть со стороны, может быть прикоснуться разок-другой к какой-нибудь самой безопасной стороне. Ну, там, в магазине чего купить, в театр местный сходить, в зоопарк…
  А уже четвёртый день не вылезаю из самой глубины, даже представляю себе, как здесь рабов заводят. В магазине, кстати, ни разу ничего не купил. Даже вообще не знаю, есть ли тут магазины? Ибо и денег местных ни разу не видел!
  Утром мне предложили выбор из местных продуктов. Эдак моя сумка так и уедет домой наполовину полной. Учусь пользоваться их правилами еды и пытаюсь понять, что они в этом такого находят? Почему нужно обязательно помазать вот этим белым соусом, а потом полить вот этим красным? Причём, если это делает жрец — то он сам же эти соусы из ингредиентов и приготовит. А если я — то мне подают уже готовое. Понять пока не могу, но ем. Ну, что сказать… Съедобно. До сих пор ожидаю какой-то каверзы от организма, но пока что всё на удивление гладко. Ни поноса, ни тошноты, ни прочих свидетельств отравления.
  А потом вдруг ко мне подходит Урриш и заявляет, что сегодня мы едем на охоту.
  — Я не хочу никакой охоты!
  — Я знаю. Поэтому ты и едешь.
  — Да не люблю я охотиться!
  — Я знаю. Ты не можешь любить то, что никогда не пробовал.
  — Я не умею охотиться, тем более на ваших животных!
  — Именно так. Ты будешь учиться.
  — Я не хочу учиться!
  Вот это поставило Урриша в тупик. Он несколько секунд моргал на меня, недоумённо шевеля хвостом. Потом сказал:
  — Вот тут я должен посоветоваться. Это пусть хаал сам решает.
  — Стой! — я понял, что сморозил, и какой это может произвести эффект. — Так это тебе хаал приказал?
  — Это хаал приказал тебе. А я только исполняю его волю.
  — Ты слуга?
  — Нет, я не слуга. Я тоже жрец, но не моё право объяснять тебе или оделять знанием. Подожди, я извещу хаала.
  — Не надо. Я еду на охоту.
  И снова сделал что-то не так! На этот раз Урриш превратился в статую почти на минуту. Ни уши, ни хвост не шевелятся, не позволяя слишком умным понять, что думает их обладатель. Потом осторожный, недоверчивый вопрос:
  — Ты передумал?
  — Я узнал новое и принял другое решение, — похоже, фразу я построил правильно. Урриша это тоже вдруг успокоило.
  — Тогда я должен буду показать тебе охоту до того, как ты увидишь.
  Уже на ходу я попытался понять, что это он такое сказал? Не понял. Но всё оказалось просто. Мне показали и оружие, и охотничье снаряжение. Ну, что сказать? Конечно, ничего похожего на наше, но при этом — ничего отличного. Форма клинков и длина рукояток различная. Но всё — ножи тех или иных конструкций. Или копья. Я не умею работать ни ножом, ни копьём. Этому надо учиться с детства!
  Урриша это не остановило. Да, надо. Но, поскольку данная охота не для пропитания, а ритуальная, то моя задача не столько добыть еду, сколько просто выжить. Так что — вперёд. Берём копьё и делаем вот так. Нет, не так, а вот так. Ещё раз. Да, и ещё. Столько, сколько будет надо, пока не получится. Надо будет неделю — будет неделя. Или я опять передумал?
  Я минут пять поупирался, а потом понял, что строгий учитель не отстанет. И либо я приложу все усилия для того, чтобы научиться, либо он приложит их для того, чтобы сделать это без меня. То есть, хочу я или нет, а он — научит. Потому что это жрец. Потому что для них любая задача сама по себе интересна. Вот можно ли научить бесхвостую обезьяну владеть копьём для охоты? Оно им нафиг не надо, но интересно. И если я не собираюсь быть подопытным животным — надо что-то делать самому.
  И я принялся делать. Но, к сожалению, показуха здесь не прокатывала. Как только я уверял, что уже научился в достаточной степени — Урриш хмыкал и делал что-нибудь такое, от чего я потом тряс отбитыми руками или бежал за вылетевшим копьём.
  Потом пошло обучение стрелковому оружию. Ну, здесь всё прошло значительно быстрее. Арбалеты конструктивно отличались от привычных земных, но суть-то от этого не меняется! Навестись, учесть траекторию, нажать на спуск…
  А потом был обед. А после обеда хаал Смаарр забрал меня в тот самый памятный зал. Так что не удалось мне побывать на охоте… И, что удивительно, про это никто так и не вспомнил.
  
  
  — Садись, — велел жрец, указывая на пол. На голый пол, без всяких матрасиков. Я огляделся и сел.
  — Неправильно, — равнодушно сообщил мне Смаарр.
  — А как правильно?
  — Не знаю.
  — Не знаешь, но уверяешь, что неправильно?
  Не говоря ни слова жрец ударил меня ногой в лицо. Пришлось упасть, заодно вспомнив только что полученные навыки уклонения от движущихся объектов. Но удар был всё равно чувствительным.
  — Так что садись правильно.
  — А правильно — это как?
  — Не знаю.
  Да что он делает, лис паршивый? Как правильно? Лицом к нему? Но хаарши с тем же равнодушно-скучающим выражением снова ударил меня. И снова пришлось падать, уклоняясь от ноги. Только раза с пятого я понял. Когда удар оказался неудобен для самого Смаарра. Я принял его ногу на скрещенные руки и даже не дрогнул. Думаю, что было бы у меня желание — я мог бы захватить его ногу и уронить его самого.
  Хаал обошёл меня, оглядывая, потом велел закрыть глаза.
  — А сейчас я буду тебя бить, — скучающе сообщил он. — Глаза закрой. Я в курсе, что ты ничего не видишь, и не можешь ни сопротивляться, ни уклоняться. Я также знаю, что ты не желаешь быть битым. И вообще, хотел бы оказаться подальше от меня, желательно с Хашеп в обнимку. И чтобы вокруг все были доброжелательны, вежливы, остроумны и внимательны к вам обоим. Но реальность такова, что Хашеп с тобой нет.
  — Как?
  — Сиди и закрой глаза. А вот так. Здесь она тебе не нужна.
  — Это моё…
  — Я знаю твоё мнение. Не надо мне его сообщать. Но я не про твоё мнение, а про реальность. В реальности ты сидишь рядом со мной в пустом зале. Вокруг нет никого, кто мог бы защитить тебя… или меня. Нас только двое, и мне абсолютно всё равно, останешься ли ты жить или умрёшь прямо здесь и прямо сейчас. Если ты сможешь убить меня — то дальше тебе и только тебе решать, что будет потом. Если ты умрёшь сейчас — никто не будет решать ничего, ибо никому это не нужно. Поэтому я буду тебя сейчас бить. А ты будешь сидеть с закрытыми глазами. Или лучше завязать их тебе? Наверное, лучше так, иначе ты не сможешь удерживать их закрытыми, будешь думать только о глазах, забыв о самом главном.
  Я мелко дрожал, пытаясь понять, что происходит. Обыденность, с которой он вещал о моей смерти, явно показывала, что он не шутил. И что убьёт меня не задумываясь… если сможет. Но при этом он не лгал и не скрывался, предупреждая, что будет меня бить. При этом явно не собирался забить до смерти. Что он задумал? Зачем весь этот бардак?
  — Я сам завяжу себе глаза, — вдруг сказал я.
  — Хорошо, — согласился хаарши и подал мне тряпичную ленту. — Если тебе это поможет.
  Я сам не знал, почему выбрал именно такой вариант. Возможно, потому, что думал, будто смогу сбросить повязку, если что. В общем, иметь хоть какой-то контроль над ситуацией.
  Сидеть с завязанными глазами на полу храма в ожидании удара… Это… Это мощно! Иначе не передать ощущений. Вокруг темнота, все остальные органы чувств напряжены до предела. Я прислушивался и чуть поводил головой, пытаясь предугадать… Бамц! Больно! Бамц! Бамц!
  — Не маши руками, это бесполезно. Я-то их вижу, — спокойно сказал жрец слева. И почти сразу последовал удар по правой руке.
  Последующие полтора часа превратились в самую суровую пытку для моего сознания. После пятого или десятого удара (они были примерно одинаковые по силе) я перестал воспринимать их как нечто ужасное. Ну, ударили, ну, больно… Паузы между ними позволяли восстановиться, боль от ударов проходила всё быстрее. А вот само ожидание… Я пытался понять, чего хочет хаал, что надо сделать… Но не понимал. Вроде бы я научился определять его положение. Вроде бы я даже научился понимать сам удар. Но вот как его блокировать или уклониться — так и не понял.
  — Достаточно, — равнодушно сказал Смаарр. — Снимай свою повязку, иди умывайся. Вымойся тщательно, чтобы не пахнуть. В бутылочке с розовой жидкостью будет намазка с запахом чужой шерсти. Обязательно натри всё тело, включая лицо. И через час я жду тебя во дворе.
  Уже темнело, когда я выбрался наружу. Самим хаарши свет нужен не сильно. Вибриссы на морде позволяют двигаться без света совсем, но медленно и в знакомой обстановке. Мне же приходилось туго — ни вибрисс, ни фонарика, ни даже просто знания помещений. Через полгодика я тоже тут выучу всё до автоматизма, но кто б мне те полгода дал?
  — Пойдём, — услышал я со стороны. — Нет, не так. Иди тихо. Дыши тихо.
  Хаал повёл меня куда-то. Сам-то он двигался воистину бесшумно. Какими-то коридорами, закоулками… Я и не знал, что тут такое вообще есть! Потом пришлось лезть в какую-то каменную нору, а хаарши и тут требовал от меня полной бесшумности, так что передвижение моё замедлилось до скорости улитки.
  — Сиди тихо. Что бы ты ни увидел, сиди тихо. Если что — я зажму тебе рот, не брыкайся. Не ори, не возмущайся, не сопротивляйся. Если будет совсем невмоготу — дёрни меня за шерсть, где получится. Тогда уйдём.
  И сдвинул маленькую заслонку в стене.
  Я заглянул внутрь.
  Там была какая-то комната. В ней было темно. Но, судя по звукам, там что-то происходило. Кто-то тихонько сказал:
  — Повернись!
  И — поскуливание. Такое знакомое и родное! Короткий тявк. Рычание. Шебуршание. Я пригляделся — два тела. Из-за темноты было тяжело рассмотреть, что именно они делали, но в целом же происходящее было понятно.
  «Ой, щекотно!», там закудахтали. Потом восклицание «Ты что? Зачем?» и незнакомый голос «Ой, да ладно!» И снова шевеление тел и лёгкое поскрипывание. Снова кудахтание. «Давай полижу?» «Только недолго». Через некоторое время «Ай, не кусайся!» «А так?» «Хи-хи... А я тебя?».
  Я вцепился зубами в руку, как это делала Хашеп. И почувствовал на плече когти жреца.
  «Стой!» «Ааааа...» «Ещё?» «Ну, давай...»
  Я пытался рассмотреть происходящее, но моё состояние было сейчас крайне далеко от возбуждения. Пожалуй, впервые в жизни я наблюдал сексуальную сцену без малейших признаков удовольствия. «Сейчас, я лягу поудобнее». «А может, встанешь?» «А тебе так удобнее будет?» «Давай попробуем».
  Я протянул руку и закрыл шторку. А потом протиснулся в узкий лаз уже не заботясь о том, услышат ли меня любовники. Им было явно не до посторонних звуков.
  В коридоре я накинулся на Смаарра.
  — И зачем ты мне всё это показал? Лучше бы я не знал! Честное слово, иногда незнание лучше! Я же теперь… Я же теперь постоянно буду это вспоминать!
  — Очень плохо, что ты увидел так мало, — ответил мне жрец. — Почему вас не учат видеть? А я не успеваю.
  — Что мне там видеть? Что, скажи мне?
  — Как правильно ебать самку хаарши? — вместо ответа спросил жрец.
  И я заткнулся, глядя на него.
  — И ты… Ты хотел показать мне это? А что, на других нельзя было показать?
  — Как ты себе это представляешь? Мы приходим с тобой в чужой дом, и я им говорю: вот, это человек. Он сейчас будет на вас изучать размножение. Вы тут занимайтесь, а мы посмотрим. Так?
  — А на своей…
  — Ты будешь делать это с ней или с кем-то другой?
  Я скрипнул зубами.
  — Нахрен мне нужно такое знание!
  — Коля. А что ты собираешься делать дальше? Как ты будешь жить с моей дочерью, даже не зная, как надо правильно?
  — Мы с ней сами разберёмся.
  — Не сомневаюсь. То есть, ты увидел там только секс… и обиду для себя лично.
  — А что, там не на что обижаться?
  — А на что? Ты знал, что ваши дети будут от другого. И ты согласился с этим. Ты знаешь другой путь завести детей? Ваши дети останутся вашими. Так что обидного произошло для тебя лично?
  Я захотел его ударить. Сделать хоть что-нибудь, чтобы это самодовольное и бездушное создание поняло, как мне сейчас больно и плохо. Мою Хашеп… Там… Сейчас… И она ещё и хихикает! И она радуется!
  Тут у меня мозги потихоньку встали на место, и я вспомнил некоторые особенности размножения хаарши.
  — Но погоди! У Хашеп же была течка совсем недавно! О каких детях ты говоришь? Ещё и месяца не прошло! Или уже прошло? Ну, не важно. Совсем же недавно была!
  Он посмотрел на меня и согнул уши в знаке «Ты это серьёзно?».
  — То есть, она тебе не сказала. А сам ты не заметил. У вас настолько слабое обоняние?
  — Я… — я вспомнил, как удивилась и изумилась Хашеп, когда я почувствовал её запах.- Я почувствовал… Но я не понял. У неё что, снова течка?
  — Внеплановая. Иногда можно подстегнуть организм, сбить часы и вызвать нужное состояние. Или замедлить ненужное.
  — Но зачем?
  И снова взгляд, полный осуждения.
  — Потому что в другое время просто не получится. Для другого случая нужно ждать несколько лет.
  — Ну, и подождали бы! У нас что, времени мало?
  — У вас совсем нет времени! — мне показалось, что жрец едва сдерживается. — У вас его нету совсем! Потом будет совсем другая ситуация, и всё будет совсем иначе! Но Хашеп поняла это и согласилась. Я только удивлён, что она не сказала об этом тебе. Это плохо. Если у вас будут тайны друг от друга…
  — Ага, а трахаться с… этим… она пошла, мне не сказав!
  — И правильно сделала, как я теперь вижу. Если бы я получше знал тебя — я тоже предпочёл не показывать. Недостатки перевешивают достоинства, ты всё равно почти ничего не увидел. А что касается тайн… Вот увидишь. Она тебе обязательно расскажет. И обязательно ответит честно на все твои вопросы. Поэтому… Поэтому подумай, кохаро, что именно ты будешь спрашивать.
  
  
  Она пришла ночью. Я уже спал, но сразу почувствовал её приход. Она ласково обняла меня и… Почти сразу отдёрнула руку. Я замер. Вот как, как можно понять всё вот так, сразу? И что сейчас будет? Я готовился к тяжёлому разговору, но Хашеп посопела, повздыхала… И легла рядом, прижавшись спиной к моей спине.
  А я лежал и думал, что, пожалуй, это самое тяжёлое выражение неудовольствия в нашей недолгой совместной жизни. Она не ушла. Она не ругалась. Она просто отвернулась.
  И виновата, кстати, не она. А я. Потому что она после того — пришла ко мне. И Смаарр полностью прав, всё равно детей зачинают именно таким способом, и рано или поздно с кем-то надо было сделать вот это самое. А я… А я, похотливая скотина, только о себе и думаю. Как меня жестоко обидели, надо же, отдалась другому!
  И поздно, слишком поздно заметил, что пришла она — ко мне. Не осталась у него, а вот, лежит за спиной. Только повернуться и обнять. Она сразу растает, прижмётся ко мне, заурчит… Но я лежал неподвижно, только ощущая её дыхание. Интересно, о чём она думает? Нет, не интересно. Не хочу знать. И зачем только Смаарр показал мне её личную жизнь?
  Я сглотнул. Он сказал — чтобы у нас не было тайн друг от друга. А может, я хочу, чтобы что-то оставалось в тайне? Может, мне так лучше будет?
  Я лежал в тишине, тесно прижимаясь спиной к любимой… И мучился так, что не приведи Господи! И, Боже, если ты есть — сделай так, чтобы эта ночь никогда не повторилась!
  Утром она меня спросила самым ласковым тоном:
  — Ну, что, выспался, злюка?
  Я не смог дальше удерживаться, повернулся и обнял её, зарывшись носом в шерсть.
  — Ты беременна?
  — Ещё не знаю, — спокойно сказала она. — Так что для надёжности надо будет провести ещё три-четыре сеанса.
  И всё. И больше я не смог ничего придумать. Все остальные вопросы были глупостью, а ответы на них — ещё большей глупостью. Единственное, что я сказал — это что не хочу никого видеть и поэтому не пойду с ней на завтрак.
  Вот тут уши встали в позу «Невероятное изумление», хвост, наоборот, прижался «Ой, что будет», а вслух Хашеп безапелляционно заявила:
  — Коля, нельзя. Тебе обязательно надо кушать вместе со всеми! Если ты боишься нарушить какое-нибудь правило или боишься…
  — Хаш, я никого не боюсь. Мне насрать. А это совсем другое дело!
  — Действительно, — она облегчённо тряхнула хвостом. — Это другое дело. Раз тебе насрать — то иди. Просто надо.
  — А ты можешь объяснить?
  Она критически оглядела меня.
  — Коля, ты можешь мне просто поверить?
  — Я тебе верю, если ты заметила. Доверяю. Даже не спрашиваю, куда ты уходишь на ночь. Но ты можешь мне объяснить?
  Она облизнула нос.
  — Не знаю. Я попытаюсь. Если ты подумаешь, что всё понял — переспрашивай. Ты помнишь, что ты — бесхвостый раб?
  Я попытался сделать умное лицо.
  — Разве? Мне-то казалось…
  — Вот именно. Тебе кажется, что ты весь из себя важный, офицер с планеты Земля. Тебя дома уважают и ценят, и думаешь, что здесь тебя будут ценить за то же самое. Но здесь большинство и не знает, что такое «летать в космос». И зачем это нужно. Здесь ты — бесхвостый раб. Это не важно, что у людей изначально нет хвостов. Для нас бесхвостый — это раб! Поэтому к вам, людям, здесь такое отношение.
  Я, если честно, никакого «такого» отношения не заметил, но она-то живёт здесь куда дольше моего, и если говорит — значит, так оно и есть.
  — А присутствие на еде — это приём в семью. Вместе едят только свои, и свои всегда едят вместе. Ты изначально принят в наш род, хотя ты и чужой. Отец приложил немало сил, чтобы все видели: ты не раб, ты не чужой, ты — свой. Если ты откажешься от еды при всех — ты автоматически упадёшь в статусе, и никто, даже отец, не сможет тебе его вернуть. Может быть, тебе и не важно, но это важно мне и отцу.
  — Я всё понял, Хаш.
  — Тогда спрашивай.
  — Я всегда обязан есть со всеми?
  — Ты обязан кушать здесь, пока ты в нашем доме. Если ты уехал — есть специальные места для еды, там можно приготовить походные блюда и соединять их у себя. Или выбирать тех, с кем ты будешь кушать. Здесь же это обязательный для тебя ритуал, который может быть нарушен только если ты болен. Но если ты болен — есть другие ритуалы, которые тоже обязательно соблюдать.
  Очень был своевременный разговор. Потому что я этого хаарши не узнал. Я вообще из всех окружающих мог выделить только Хаш и Смаарра, остальные были для меня «на одну морду». Некоторых я мог отличить по оттенку меха, но вот только не помнил, кто из них — кто. Поэтому, когда один из них плюнул мне в тарелку — я в первый момент растерялся. Это было настолько несвойственно всем хаарши, и особенно — за столом хаала… Что я не нашёлся, что ответить.
  Возможно, я бы просто промолчал бы, опасаясь обидеть хозяина дома. Или попытался бы заговорить об этом с Хаш, потеряв лицо и время. Но любимая очень чётко донесла до меня, что я — бесхвостый раб. И что за столом не просто жрут. Здесь познаётся статус. Как это делается в стае хаарши я не знал. Поэтому просто встал и выплеснул всё содержимое тарелки на морду этого….
  За столом замолчали. Кто-то глядел на меня, кто-то мимо, в свою тарелку. Я подождал реакции от нахала, но тот тоже не ожидал подобного и теперь уже он не знал, как себя вести. В конце концов он удалился, на ходу отряхиваясь. Я же сел, подвинул себе одну из почти опустевших тарелочек и принялся что-то сооружать на ней, не особенно заботясь, что именно получится.
  Разговоры за столом возобновились, откуда-то появился раб и вытер всё, что я тут насвинячил. Я сделал два укуса и подумал, что вообще-то подобного я не пробовал, и неизвестно, стОит ли проглатывать дальше. К счастью, доедать всё не входит в правила приличия за столом.
  Хашеп ничего не сказала. Вообще. Как будто не заметила. А вот Смаарр поманил меня когтем.
  
  
  
  
  
  — Твой ранг на Земле очень высок?
  — Ну, не то, чтобы «очень»… Но и не маленький.
  — Здесь это никого не волнует. Здесь твой ранг — чужак, неумеха и нахал. Вести себя как жрец — глупо и опасно для жизни.
  Это я уже и сам понимал. Но ведь что-то же делать было надо …
  — Но для тебя это огромная удача!
  Very big luck? Он не шутит? Какая же тут удача?!
  — Теперь тебе придётся либо достигнуть своего ранга, либо погибнуть.
  — А что, третьего не дано?
  — Ты можешь валить отсюда в свой мир. Тебя здесь никто не держит. Вроде бы.
  Как я понял, вариант «Валите вместе с Хашеп» можно даже не рассматривать.
  — Так что придётся делать всё чётко, аккуратно и с первого раза. Так бы ты ещё долго мучился и сомневался, а сейчас игра слишком рискованна, чтобы лениться. Сейчас тебе придётся приложить все силы. Заодно ты простишься с заблуждениями, что тебя хотят унизить или оскорбить. Нет, тебя хотят уничтожить. Если ты будешь уничтожен униженным — тем лучше, но это не обязательно.
  — Что мне надо делать?
  — Для начала уяснить, что ты — никто. Понимаешь? Нет, вижу, что не понимаешь. Ладно, с этим — потом. Сейчас тебе надо просто выжить. Ты умеешь выживать?
  — Не знаю. В вашем мире ещё не пробовал.
  — Ты можешь убить хаарши?
  — Никогда не пробовал. А что, может до этого дойти?
  — А я тебе именно это и объясняю! Тебя собираются убить. И имеют на это право. Ты оскорбил представителя знатного рода. Род может счесть оскорбление общим для всей семьи, и тебе придётся противостоять всей семье.
  Я представил разборки с мафиозным кланом лис и мне сильно поплохело.
  — Могут и не счесть, но для тебя лучше было бы, чтобы сочли.
  — Чем это лучше? — едва выдавил я и облизнул пересохшие вдруг губы.
  — Тем, что у тебя не будет времени на всякие глупости типа «а вдруг повезёт?». Ты будешь прилагать все силы к тому, чтобы выжить, потому что иначе просто умрёшь. И если выживешь — станешь, наконец, нормальным.
  Я даже не обратил внимание на то, что сейчас меня, видимо, таковым не считают.
  — Так сможешь ли ты убить при надобности?
  — Не знаю. Вашим оружием — вряд ли.
  — А если взять стрелялку?
  — Она очень неудобная, громоздкая, её хорошо видно. Вот был бы у меня пистолет…
  — Это ваше, человеческое оружие? Ты умеешь им пользоваться?
  — Умею.
  Я стрелял в тире, но никогда — в живого человека. Почему-то мне казалось, что это оправдание сейчас будет крайне неуместным.
  — Тогда попробуем раздобыть для тебя подобное оружие.
  — Хаал! У меня только один вопрос. Что будет со мной за убийство?
  — Я не всеведущ, кохаро. И не в силах предсказать твоё будущее до таких тонкостей. Точнее, могу, но не прямо сейчас. Для этого нужен целый ритуал, и он занимает время. А его у тебя нет.
  — Я имею в виду законную сторону дела. У нас если ты просто так убьёшь кого-нибудь — приходится иметь дело с… семьёй. Называется «полиция». Она тебя ловит и судит. И если окажется, что ты не имел права его убивать — то наказывают иногда очень жестоко. А у вас?
  — У нас то же самое, хотя и всё по-другому. Если ты не имеешь права на убийство — тоже будешь наказан. Но в данном случае всё в порядке, ты в своём праве. Он оскорбил тебя первым, и хотя ты и не имеешь статуса в нашем мире, но я принял тебя за свой стол и могу защищать своё коронное блюдо. Я даю тебе право защищаться, а как ты им воспользуешься — твоё дело. Учти, что привлекать к собственной защите Хашеп я запрещаю. Либо ты решаешь проблему сам, либо ты её не решаешь. Под её хвостом не укроешься. И я лично не буду тебя покрывать нигде и никак. Но вот помочь — помогу. Согласен?
  — А куда мне деваться.
  — Очень хорошо, кохаро. Путь к совершенствованию начинается с признания необходимости совершенствоваться. Тогда через полчаса в том же самом зале. Да, опять мучения, а ты как хотел? Только так можно достичь совершенства.
  
  
  
  
  На этот раз в зале был стул. На который я и сел.
  — Сейчас от тебя потребуется куда больше мужества, чем до этого, — напутствовал меня хаал. — Учти, что сейчас тебе будет очень больно.
  Я непроизвольно потёр затылок.
  — Но это необходимо. Иначе ты натворишь глупостей столько, что никакой ложкой не вычерпать. Твоя задача смотреть прямо сюда и ничего не говорить. Только смотреть сюда.
  Я посмотрел прямо туда. Там висела вылитая из бронзы харя какого-то божества. С клювасто-зубастой мордой, злыми буркалами, оно блестело желтизной с густой прозеленью в вертикальных глазах.
  Тут вошла Хашеп и устроилась слева от меня. Сев в классическую «собачью» позу, широко разведя коленки и поставив руки перед собой. Справа от меня в той же позе сел Смаарр.
  — Он тебе нравится? — спросил жрец у дочери.
  — Дерьмо, — ответила та.
  Я дёрнулся и уставился на любимую. Вот чего не ожидал! А она изучила меня так, будто видела в первый раз.
  — Да ещё и тупой. Ты же сказал ему, куда надо смотреть?
  — Конечно, — ответил хаал. — А он дурак. Забывает простейшие вещи.
  Я стиснул зубы и перевёл взгляд на оскалившуюся пасть птеродактиля. Так вот что он мне напоминает, этот божок! Укороченного ящера!
  — Он скотина.
  — Лжец.
  — Трус.
  — Подлец.
  — Долбоёб.
  Я дёргался, как от реальных ударов. Потому что вместе с голосом жреца этот поток оскорблений нёс голос Хаш. Моя Хаш! И она с искренней ненавистью произносила раз за разом:
  — Зануда… Врун трусливый. Неумеха. Вонючий неряха. Трутень. Бесхвостая макака.
  Я был готов вскочить и бежать прочь. Потому что невыносимо слушать всё это… Этот бред.
  Я прислушался. Они несли бред. Поток оскорблений не имел ко мне никакого отношения!
  — Он отвратителен.
  — С непокрашенными ногтями.
  — И у него лысые уши!
  — А внутри у него дерьмо.
  — Да ещё такое вонючее!
  — Он пахнет тухлятиной.
  — И даже ещё хуже!
  От первоначальной злости не осталось и следа. Я пытался понять, что происходит. Вот так сидеть и обсуждать мой запах и моё содержимое… Это было настолько непохоже на этих двоих, что я сам не заметил, как перестал беситься, а попытался думать.
  — Ты заметила? Он даже не может прислушаться к голосу разума!
  — В этой голове никогда не было разума, к чему там прислушиваться?
  — Точнее, ещё точнее! Ну?
  — Он всю жизнь висел на мамкиной сиське!
  — Ещё?
  — Он лижет под хвостом каждому, кто ему прикажет!
  Я вдруг понял, что жрец замолк просто потому, что у него кончились обидные слова. Он слишком плохо знал людей, и что для них является непереносимым оскорблением. Поэтому пригласил сюда дочь. И я вдруг осознал, что весь тот поток брани, что они на меня выливают — он же не имеет ко мне никакого отношения! Это просто стандартные ругательтва, которые можно сказать любому человеку, и тот обидится…
  Но зачем они говорят их мне?
  — Он гнилоед.
  — Он мухосранск.
  — Протухшее желе!
  — Бесполезные отбросы.
  Я перевёл взгляд на жреца.
  — Я куда сказал тебе смотреть?
  — А всё. Не работает! — сказал я.
  — Точно? Тупая твоя башка!
  — Неа. Не работает! — я скривил губы и посмотрел на Хаш.
  — Ни одна дура не полюбит такое ничтожество.
  Я дрогнул. Но только на миг.
  — Ага. Точно!
  — Он ещё и поддакивает!
  — Заканчивай. Вроде бы получилось. Ну-ка, проверь, может, с этой стороны надо ещё подковать? Что у него с происхождением?
  — Он выкидыш старой сучки от похотливого козла!
  Я опять дёрнулся. И опять ровно на миг. Это специально. Это не про моих родителей.
  — Есть! — с видимым удовольствием отметил жрец. — Ещё где может быть?
  — Трупоед!
  Это я выдержал спокойно.
  — Педофил!
  А это — с удивлением.
  — Не знает таблицы умножения!
  Вообще мимо.
  Они старались ещё минут десять. Честно нащупывая мои болевые точки. Но внутри уже сложилась броня, позволяющая выслушивать всё это без малейших эмоций. Я опять смотрел на зубастое божество и пытался обидеться хоть на что-нибудь.
  Под конец я смог даже восхититься. Вот так легко и быстро выковать душевную броню — это мастерство высшего класса!
  Вот только прав был хаал Смаарр. Это очень, очень больно.
  Больнее, чем палкой по ушам.
  
  
  
  
  — И ты знала?
  — Конечно. Коля, я же всё это проходила. И это, и многое другое.
  — И ничего мне не сказала… — я попытался, чтобы горечь не вырвалась слишком явно.
  — И не скажу впредь. Ведь мне тоже скоро сдавать экзамен!
  — На что?
  — А на вот это всё. Я же жрица. Мне всё это предстоит делать самой.
  Я изумлённо воззрился на любимую. Каким нужно быть самоуверенным раздолбаем, чтобы не заметить этого факта, хотя мне о нём талдычили все окружающие? Она дочь не только правительницы, она ещё и жрица!
  — Что? — хрипло переспросил я, хотя уже и так знал ответ.
  — Учить. Манипулировать сознанием и восприятием. Понимать. Исследовать.
  Да, именно так. И в первую очередь — учить.
  — Хаш, почему я такой глупый, а?
  — Ты не глупый, Коля. Точнее, это не ты сейчас говоришь.
  — А кто?
  — Твоя обида. Ты хочешь, чтобы тебя пожалели, утешили. Чтобы сказали «Ничего, ты и так хорош». Ты хочешь чувствовать себя счастливым здесь и сейчас.
  — А разве это не нормально — желать быть счастливым?
  — Желать и быть — разные вещи, любимый ты мой человек. Вот у вас есть наркотики. Принял немножко — и счастлив. Разве не так?
  — Так, но… Это же… Это же ненадолго!
  — А если ты убиваешь себя не медицинскими препаратами, а просто образом жизни? Если ты можешь быть счастливым, только не умеешь? Ведь ты когда учился управлять вашим кораблём — тебе же было тяжело, правда?
  — Правда. Но там я знал…
  — Ничего ты не знал. И сейчас не знаешь. Но тогда ты не говорил «Ах, какой я глупый, слабый, никчёмный». Ты не говорил «Ах, это слишком сложно, я не справлюсь, я не умею, я не понимаю». Ты просто шёл и делал. Учился, тренировался, испытывал. И вылетел в космос. И спас нас обоих. Ты оказался в нужное время в нужном месте, ты умел делать то, что надо. Чем сейчас отличается от тогда? Ничем, Коля. Тебе не нравится способ которым тебя учит папа? Папа умеет это делать лучше всех. Поэтому он хаал. Тебе плохо, да? Это же хорошо! Значит, ты выучишься и будешь счастлив. И не важно, глупый ты, умный, смелый или трусливый. Это просто не важно, понимаешь? Вижу, что не понимаешь, потому что надо учить, как папа. А не как я. Но тебе очень нужно, чтобы кто-то понимал тебя, признавал тебя тобой и говорил то, что ты сам должен сказать себе. Вот я тебе и говорю. Коля, не важно, какой ты.
  Она обнимала меня и тискала тупыми когтями, а я растекался от этого ощущения. От того, что рядом лежит красивейшая хаарши, которая меня понимает, не ругает, не отвергает…
  Но и не жалеет.
  Жалость оскорбляет мужчину.
  — Я всё понял, Хаш.
  — Ты ничего не понял, любимый! Но и это не важно. Ты поймёшь — потом. Главное — идти к этому «потом», каким бы оно ни было. И если ты не свернёшь с дороги — то там тебя буду ждать я. Потому что это мой выбор, это моя обязанность и мой долг. Но если свернёшь, если ты откажешься когда-нибудь от меня и нашего будущего — не ругай себя. Я переживу и это. Переживи и ты.
  Эти слова вызывали у меня сильнейшую бурю. Сначала я хотел крикнуть, что я её люблю и никогда не брошу. Но тут же устыдился этого штампа, ибо кто я такой, чтобы знать «никогда»? Тут прошли считанные дни, а я уже не один раз подумывал об этом. А если на меня хоть немножко нажать — не сбегу ли я обратно в уютный и привычный человеческий мирок? Нет, Колёк, не пройдёт твоя наивная ложь, не в данном случае. И вот тут меня от пяток до макушки пронзило ощущение невероятного доверия и восторга. Хаш ради меня готова на всё. Даже отказаться от меня. Она не покушается на мою жизнь и свободу, отдавая их мне. И опять выбор делать самому. Но Хаш верит, что я способен его сделать, и отдаётся мне полнее, чем женщина на супружеском ложе.
  — Коля, — раздался шёпот. — Прямо сейчас иди и выпори раба.
  — Что?
  — Ничего не спрашивай и не думай. Просто иди и накажи раба. Любого. Прямо сейчас!
  В другом состоянии я бы задумался, а надо ли, а что мне за это будет, а хорошо ли стегать ни за что неповинное существо… Но сейчас Хаш не просто приказала мне сделать глупость. Она сдаёт свой экзамен, и моя обязанность — выполнить то, что она говорит. Что бы это ни было. Я встал и поискал одежду.
  — Коля! — раздалось сзади.
  На миг меня кольнуло — выходить голым? А потом подумал — хаарши всё равно, одет человек или нет.
  В коридоре моя решимость резко пошла на убыль. До первого шага. Я глубоко вздохнул и сделал этот шаг. А после оставалось только шагать, пока я не увидел первого раба. Она поливала цветы.
  — Иди сюда, — приказал я.
  Сисишеп шевельнула ушами и сделала вид, что не услышала.
  — Ты плохая рабыня, — сказал я. — Ты пытаешься увильнуть от приказа.
  Это подействовало. Она хотя бы повернулась и смерила меня взглядом.
  — Ты не мой господин.
  — Я вершитель, — сказал я. — Я приказал тебе. Ты ослушалась. Ты плохая рабыня.
  Быть плохой рабыней грозило серьёзным наказанием. Она это знала. И я знал. И если минуту назад я не представлял, как это — взять и выпороть первого попавшегося раба, то сейчас это было просто.
  — Я не хочу говорить об этом хаалу. Я сам накажу тебя. Принеси плеть.
  И то, что минуту назад представлялось зверством, унижением, чуть ли не сволочизмом — стало чуть ли не наградой. Я уже знал, что за спор с хозяином можно вот так, масло на шерсть — и факел в брюхо. А сейчас, вместо серьёзного наказания, всего лишь порка.
  — Кха. Кха. Кха.
  Я обернулся. Аналог наших демонстративных хлопков. Хаал стоял в коридоре, тоже без одежды, и любовался нашей композицией — рабыня у ног господина.
  — Прекрасно! Великолепно! — он воспользовался английским. Видимо, чтобы не поняла рабыня. — А теперь скажи ей то, что должен сказать.
  А что я должен сказать? Ах, ну, да. Пороть чужих рабов мне, собственно, не разрешено. Но из ситуации как-то надо выкручиваться. Как? Да просто! Он же мне жирно подсказал!
  Я легонько ударил рабыню по плечам. Она чуть вздрогнула, но осталась стоять в ожидании продолжения.
  — Ты — очень хорошая рабыня. Это — наказание, достойное твоему проступку. Хаал… видел всё.
  Я хотел сказать «гордится тобой», но подумал, что это будет слишком большая наглость.
  И впервые я видел в глазах жреца хотя бы какое-то чувство. И оно мне нравилось. Он ничего не сказал, не похвалил меня, даже не улыбнулся. Он просто позволил себе увидеть меня, именно меня, а не посторонний предмет. И этого было достаточно. Я уже чувствовал себя восторженным щенком, которого приласкали.
  — Передай Хашеп, что она рисковала с выбором. Здесь мог оказаться другой раб.
  Я оценил ситуацию и решил, что можно высказать свою точку зрения.
  — Значит, это был бы экзамен для меня.
  Смаарр снова с интересом оглядел моё лицо, чуть шевеля носом.
  — А вот здесь не тебе судить. Передай то, что я сказал.
  — Слушаю, хаал.
  Он кивнул и величественно удалился.
  
  
  
  После завтрака Смаарр снова поманил меня когтем.
  — Хочешь посмотреть, как будут наказывать жреца?
  — А что, жрецов тоже наказывают?
  — Конечно. Надеюсь, ты не думаешь, что мы — безнаказанные и всемогущие волшебники? Мы служим высшим силам, и играть с ними бывает очень опасно. Этот жрец воспользовался своей силой в личных целях.
  — Ой, можно подумать, ты не так же делаешь.
  — Я — нет.
  — Ой, прям можно подумать.
  — А что я сделал для себя?
  — Ну, пусть не для себя. Но ты принудил меня к… куче всего!
  — Это ты принудил меня к куче всего.
  — Я? Тебя? Как я могу принудить жреца к чему угодно?
  — Наверное, это я пообещал тебе отгрызть уши, если ты не женишься на Хашеп? Или под угрозой вырывания внутренностей потребовал обнародовать это событие?
  — И что, этим я тебя заставил издеваться над своей психикой, совать трубки в голову и… прочее?
  — Я готовлю достойного мужа для своей дочери. Что я делаю для себя?
  В одной старой книжке я встречал выражение «Переспорить жреца». В том смысле, что это невозможное и бессмысленное занятие. Подписываюсь. Реально невозможное!
  — А он знает о том, что нарушил?
  Смаарр шевельнул ушами в смысле «Ты серьёзно?»
  — Ну, не дурак же.
  — И зачем мне на это смотреть?
  — Ты видел, как жестоко обходятся с рабами. И, помнится, даже хотел спасти несчастного от его ужасающей участи. Теперь я предлагаю тебе посмотреть, как мы воспитываем жрецов. И сможешь сравнить. А заодно подумаешь, так ли уж была страшна участь наказанного?
  Я не нашёлся, что ответить. Мне совершенно не хотелось смотреть на телесные наказания, тем более, что Смаарр был прав. Раб с пылающим пузом часто вставал у меня перед глазами. Но… Но я уже привык. Я привык к тому, что если тебе что-то говорит хаал — то это не просто так. И если он тебя ставит перед выбором в подобной форме — лучше пойти. И я пошёл.
  Они стояли вшестером, все — в тех же чёрных накидках с капюшонами. Перед алтарём горели свечи. Сам наказанный был традиционно гол, что не вызывало ни у кого никаких посторонних эмоций. Он взял протянутую ему чашу и выпил. Я почему-то вспомнил Сократа. Впрочем, этот тоже был очень умным — жрец же! А они дураками не бывают в принципе.
  А дальше… Дальше все шестеро так и стояли, ни разу не шевельнувшись. А вот наказанный жрец…
  Сначала он вскинул руки и махал хвостом. У меня появилось ощущение, что он куда-то падает. Он так этими руками махал… Потом всё-таки упал — на самом деле. На пол. Вскочил, огляделся… И начал сражаться с невидимками. Я видел, как он метался между шестью фигурами в плащах, никого не задевая, но шарахаясь и уклоняясь от невидимых противников. Потом вскинул руки к глазам и оглядел их горестно. А потом… Тело задёргалось, изогнулось… Он вытянулся, плотно прижав руки к бокам, несколько раз дёрнулся… Причём, было полное впечатление, что эти движения вызываются не мышцами его тела, а какими-то внешними объектами. Как будто он протискивается через что-то тесное. Грудь его тяжело вздымалась, как будто ему было нечем дышать, а на морде иногда отражалось невероятное страдание. Потом тело упало на пол, тяжело, как мешок с костями, как будто мышц в нём не осталось вовсе.
  Ни один из жрецов не шевельнулся. Но на всех мордах застыло одинаково брезгливое выражение.
  — Летс гоу, — сказал мне Смаарр.
  — Что это было? — изумлённо спросил я снаружи.
  — Это… Он попал в пространство драконов. Он искал силы? Ну, что ж. Вот он встретился с силой.
  — Пространство драконов?
  — Да. Так это видится изнутри. Он ощутил всё полностью, потому что он был там. Пусть только мысленно, но различишь ли ты разницу, если её нет? И он выбрал сражение. Храбро бился с драконами. А потом… А потом его съели.
  — Живьём?
  — Видимо, да. Ну, а потом… Потом дракон изверг лишнее.
  — И от могучего жреца осталась кучка дерьма?
  — Да.
  — И он испытал всё это? Включая… извержение?
  — Да. Полностью.
  — И что с ним будет дальше?
  — Это решаю не я. На это есть Высшие Силы. Он принял своё наказание. Если останется дерьмом — то им и останется.
  — А если нет?
  — Тогда — нет.
  Не знаю, каково было наказанному жрецу… Но вот я себя чувствовал в дерьме по самые уши. В самом что ни на есть прямом смысле. Очень хотелось залезть в душ и вымыться.
  
  
  Хашеп застала меня на пороге с сумкой и в обычной человеческой одежде. Я в это время прикидывал, взять ли местного стардаа или просто приказать кому-нибудь из рабов транспортировать себя до портала.
  — Ты куда?
  — Домой.
  — Коля! Как «домой»?
  — А вот так. Пока.
  — Коля! Как «пока»? А я?
  — Ты же сказала, что без меня не помрёшь. Вот и живи спокойно.
  — Коля! Коленька! Что случилось?
  Сердце у меня дрогнуло. Но я решительно ответил:
  — Вы с твоим папой прекрасно друг друга понимаете, вот и понимайте дальше. А мне надоело. Все эти игры с моим сознанием, ваши наикрутейшие методы обучения, вся ваша суперкрутость… Нахер оно мне надо? Я — простой пилот, буду водить корабли на Луну или дальше и дрочить на твою фотку. И мои мозги останутся со мной.
  Хашеп засунула руку в пасть и крепко сжала зубами, глядя на меня с ужасом.
  — С меня хватит. Я полностью осознал весь ужас своего положения и ту жопу, в которую по недомыслию сунул голову. Уж это вы мне объяснили прекрасно! Я недостоин твоего величества, не хочу, чтобы из-за меня потом тебя наказывали как-нибудь… экзотически. Да и сам к подобным наказаниям не готов. Я человек и остаюсь человеком.
  Я повернулся и прошёл мимо неё. Не поцеловав напоследок и вообще никак не попрощавшись.
  На улице я огляделся. Город я знал из рук вон плохо, зато у меня была голова и знание языка. Разберусь. Уж что-что, а до портала всяко доеду. Там есть мои данные… Кстати, а где паспорт? Вроде бы в сумке был. Я проверил — паспорт был на месте. Так, ну что, пошли?
  И остался стоять на месте. Там меня ждал мир, в котором никто не будет мять мне мозги. Он будет привычен и обычен. Я был уверен, что прекрасно проживу в нём! Ну, ещё бы, один из немногих людей, кто владеет языком хаарши «на идеально». Да и вообще, опыт за эту неделю я приобрёл отменный. Я буду жить очень здорово! Мне всё будет удаваться, и деньги будет некуда девать. Да, всё так.
  Но там не будет её.
  И я буду ласкать женщин, с каждой сожалея, что у них нет хвоста. Буду одевать в шубу и трахать так, не раздевая. Чтобы можно было сунуть нос в мех и вспомнить, как это было с ней. И всё равно будет не так. Я смотрел на улицу и понимал, что эта свобода мне нахер не нужна! Мне не нужен мир без неё.
  Но…
  Но я уже сказал свои страшные слова! Как повернуть назад, после всего, что я только что произнёс? Как взглянуть ей в глаза, сейчас, наверное, заплаканные? Я представил себе плачущую Хаш и почувствовал себя самым последним дерьмом в тарелке. И поразился сам себе: этот образ был нечеловеческий. Потому что человек бы просто почувствовал бы себя дерьмом. И этого было бы уже достаточно. Но вот такое отвратительное блюдо — это восприятие хаарши. И оно несёт куда более уничижительный и обидный оттенок.
  Я отошёл, потому что так и стоял в дверях, мешая кому-то пройти. Меня грубо толкнули и выругались, прекрасно зная, что я пойму язык. Я и впрямь понял, но ругань ни чуточки не волновала. Я стоял и думал над тем, как поступить. Идти дальше, куда и собирался, или вернуться назад? Но как?
  — Трус паршивый, — раздался рядом недовольный голос Урриша. — А ещё на охоту собрался.
  — Я не собирался на охоту, — вежливо возразил я. — Туда меня тащил ты.
  — Да, ты не охотник, это точно. Дали бы мне тебя, я бы из тебя сделал охотника. А так…
  — А так я кто?
  — Я же сказал. Трус. Ты не в силах посмотреть даже себе в морду.
  — А что в неё смотреть? — грустно и отрешённо спросил я.
  — Да ты, небось, думаешь, что герой и настоящий решительный Вершитель, правда? Что совершил лучший в жизни поступок, освободился от мусора в шерсти и сейчас уже облизываешься на обильный стол?
  — Наоборот. Я чувствую, в какое дерьмо я влез и не знаю, как из него вылезти.
  Я не поднимал глаз, потому что даже на Урриша мне было смотреть стыдно.
  — А ты подумай, в какое дерьмо ты загнал её.
  Это помогло. Я решительно поправил сумку на плече и отправился назад.
  — Хаш! Ты где?
  Она подняла мордочку. На ней не было ни единой слезинки.
  — Вернулся?
  — Да. Да, я вернулся.
  — Не надолго же тебя хватило.
  Голос усталый, отрешённый. Ну, а что ты хотел, Колёк? Каково ей? Видишь, каково? А ты — мужик! Так что — терпи. Она же терпит!
  — Я вышел и понял, что мне не нужен мир без тебя. Хаш, прости меня, дурака!
  Я отшвырнул сумку и упал на колени возле неё.
  — Я признаю, я был дурак и неправ. Я…
  В губы мне ткнулся шершавый язык, заткнув поток извинений.
  — Милый ты мой, любимый! Как же тебе тяжело, я понимаю! Ням, ням, чмок. Мы все слабы в чём-то, и я такая же была! Ням. Млям. Ты вернулся, и это так славно! Обними меня, пожалуйста! И… И потерпи ещё немного. Скоро всё кончится. Потерпишь? Я ведь люблю тебя, правда!
  — Я тоже.
  Я понял, что ещё минутку ласк её гибким и сильным языком — и я не смогу удержаться. Поэтому отстранил от себя девушку.
  — Тебе ещё завтра к нему идти?
  — Не знаю, Коля, не знаю. Может, уже и не надо. Известно будет через неделю, не раньше.
  — А что будет, если не получилось?
  — Тогда очень много чего нехорошего случится. И нам будет значительно тяжелее.
  — Тогда лучше иди, сходи.
  — Ты потерпишь?
  — Конечно. Ну, хоть пастью можешь?
  — Коля, думаешь, мне самой приятно? Я бы с удовольствием всё бросила и осталась с тобой. Но это… Понимаешь, мы столько всего вытерпели…
  — Да я понимаю.
  — Вот и славно, миленький мой! Как всё непросто… Поэтому дай мне не сорваться тоже. Я же только на тебя и могу опираться!
  Ну, и что я мог поделать? Только согласиться… Опять соглашаюсь непонятно с чем во имя неизвестно чего.
  
  
  
  Хашеп дрыхла перед ночными «сеансами», а мне было скучно валяться. Мы славно поговорили, обсудив некоторые тонкости, мешавшие жить. Я упрекнул её в том, что могла бы и не успокаивать мне какими-то «очищениями», а прямо сказать, мол, так и так. Завожу детей. На что получил ответ, что очищения были абсолютной правдой, и ей пришлось много и активно работать с организмом, чтобы резко и решительно перестроить его в внеплановую течку. Что же до прямой правды — есть суеверия, а есть точное знание. Так вот, сейчас она не имеет права говорить об этом вообще. Даже со мной. Высшие силы крайне не любят опрометчивых заявлений, особенно от своих служителей. Отсюда такая таинственность и скрытность, а я тут вовсе ни при чём. И я очень ей помогу, если не буду настаивать на разговорах прямо сейчас...
  Как ни странно, обилие событий, на которые я только что жаловался — уже вошло в привычку. Стоило напору происходящего снизиться до уровня обычной жизни — стало скучно. Мир хаарши жесток и суров, здесь надо прилагать все силы просто для того, чтобы выжить. Я часто задумывался об этом там, дома. Вот раньше праздники были праздниками. В двадцатом веке, как рассказывала бабка, собирались чуть ли не всем домом, пели, плясали, играли в игры… Взрослые, дети — все вместе! В начале нашего века ещё было человеческое внимание, ставили лайки в соцсетях, писали сообщения. А сейчас если робот вспомнит о твоём ДР — вот и праздник. Кстати, интересно, а как проходят праздники у хаарши? Если моя теория верна — должны проходить ярко и искренне.
  Спросить, что ли, у Смаарра? И вообще посоветоваться на тему произошедшего. Ну, ладно, сейчас у меня мозги встали на место. А как быть дальше? Что делать, если опять накатит? Может, пусть они немножко прикрутят фитилёк? Так же и свихнуться можно…
  Хаал был занят. Об этом мне сказал младший прислужник. Сейчас хаал занимался с другими учениками. Мы посмотрели друг на друга, и он не выдержал первым.
  — А у людей тоже есть храмы?
  — Да. Причём, разные.
  — А что вы в них делаете?
  — Молимся богам. Я не молюсь. Я в это всё не верю.
  И вот тут выяснилась невероятная разница в терминологии. То, что здесь назвалось «си лахар» — храм, совсем не соответствовало тому, что называлось «зе темпл» у нас. Действительно, у нас в храм идут молиться. То есть, возносить молитвы с целью изменить окружающее под себя, любимого. Ну, иногда, нечасто, и не в качестве основного занятия — пожаловаться. На жизнь, на общую неустроенность. Получить утешение, в самых редких случаях — совет. Которому следует дай бог один процент приходящих.
  В общем, удивительно не то, что посещаемость храмов невелика, а то, что она вообще отлична от нуля.
  Здесь же храм — это не просто «святое место». Это именно место силы. Как я понял — именно поэтому хаал проводил все манипуляции со мной в одном и том же зале. Общительный служка пояснил: под присмотром высших сил. Так что же это, получается, мне Смаарру и предъявить нечего? Он легко отмажется, мол — это не я, это боги так решили? Вот никогда не хотел с религией связываться — а пришлось. Да не с нашей, в которой хоть разобраться можно, а с инопланетной.
  — А как вы здесь отдыхаете? — спросил я у служки, и на этот раз задумался он.
  — Ну… По-разному.
  — А игры ты какие любишь?
  — Норилку.
  — Это что за игра?
  — Это надо в темноте найти и поймать. А потом тебя ловят, ты убегаешь.
  — А в футбол играете?
  — В футбол? Это ваша, человеческая игра? Ой, а научи!
  Он громко и протяжно завыл.
  — Ууууоооууу! Тут человек покажет, как в футбол играть!
  Из дверей показались заинтересованные морды. А я в очередной раз вздохнул: у нас система оповещения организована совсем иначе. Но не факт, что лучше.
  
  
  
  Я валялся на матрасике расслабленный и довольный. Мы очень здорово погоняли мяч. То, что в храме нашёлся мяч — меня несколько удивило. Но оказалось, что межмировой турнир по футболу делается не с бухты-барахты, игра эта становится популярна и на Хаарши. Зато для самих монахов оказалось очень необычным то, что можно играть на нестандартном поле меньшим количеством игроков, да ещё и не соблюдать половину правил. Однако, когда они уяснили возможность подобного — мы прекрасно нашли общий язык. И я понял, что людям придётся сильно напрячься, если команда хаарши выйдет на поле. До этого я большим спортом не интересовался, а тут дал зарок: обязательно надо будет посмотреть! Хотя бы из интересу, как смотрятся хаарши в спортивной форме? Удивительно, но хаал, обнаружив источник шума и гама, никак не отреагировал на безобразие. И никто на проходящее начальство внимания не обратил — так и играли. Играли азартно, шумно, в общем — как люди.
  После матча я обтерся мокрой тряпкой за неимением полноценного душа, отужинал и сейчас отдыхал, читая книжку на коммуникаторе.
  В дверь раздался стук. Даже не стук, а мягкое такое пошаркивание когтями. Недоумевая, я поднялся и открыл.
  За дверью стояла Сисишеп. В стандартной набедренной повязке и с плёткой в руках. Спина согнута, уши прижаты, усы торчат, хвост палкой вниз — образцовая рабыня, ожидающая приказа господина. Но… я тут причём?
  — Что случилось, Сисишеп?
  — Позволь мне войти, господин.
  Я отступил на шаг, впуская хаарши в комнату. Она вошла, прянула ушами и коротко огляделась. Снова опустила глаза и замерла статуей раскаянию.
  — Что случилось?
  — Господин, мне запрещено приходить сюда.
  — Так чего же ты пришла сюда?
  — Господин, рабыня очень виновата. Она нарушила приказ. Её надо наказать.
  И подала мне плеть.
  Я обалдел до полной потери ориентации.
  — Сисишеп… Ты что, шутишь?
  Она вскинула мордочку, изобразила самое возмущённое негодование и хлестнула хвостом по бедру.
  — Господин! Разве я стала бы шутить… так?
  — Тогда я не понимаю. За что мне тебя наказывать?
  Хаарши прижала уши, сглотнула, повернула голову, глянув на меня снизу вверх.
  — Но, господин… Я же нарушила… Неужели этого недостаточно?
  — Сисишеп, если бы я хотел на самом деле наказать тебя…
  — Я бы не пришла! Но господин не хотел наказывать рабыню. Он хотел её... выпороть.
  И она снова уткнула нос в пол, а плеть — мне.
  Я взял плётку. Тяжёлая, однако! Плетёная толстая рукоять, ремешки свиваются вниз, в тоненький хвостик. На конце — заклёпка, удерживающая от расплетания. Пусть и не слишком тяжёлая, но если такой хорошенько ударить правильно…
  — Ты хочешь, чтобы я тебя выпорол?
  Она слегка прянула ушами, выражая согласие со сказанным. А я оглядел согнутую фигурку хаарши. Не знаю, для меня подобное выражение покорности не является ни возбуждающим, ни приглашающим. Я вообще не нахожу это забавным — хлестать тяжёлой плетью живое существо. Даже… Даже если оно само об этом просит.
  — Нет, Сисишеп. Я не буду тебя бить.
  — Господин! — она вскинулась, упала на колени и обняла меня за ноги. — Я… Не прогоняйте! Я… Хотите, я вас укушу? Сильно!
  И она на самом деле тяпнула меня за бедро! Дура!
  — Сисишеп! Ты что?
  — Пожалуйста, господин! Что ещё сделать, чтобы ты меня исхлестал?
  — Ты что, настолько хочешь?
  — Да! — хвост вытянулся горизонтально. — Я второй день с ума схожу, мечтаю об этом! Кусаю себя до крови, но это всё не то. Пожалуйста!
  — Но… Почему?
  — Гррр… Просто сделай же это!
  Я неожиданно для себя расправил плечо и с размаху опустил плеть на спину хаарши. Та вздрогнула, выгнулась и покрепче обхватила меня за коленки. Я снова хлестнул по спине, но и сам понял, что слишком слабо. Шерсть здорово гасит удары. Так вот для чего здесь этот утяжелитель.
  — Как же тебя наказать? - я сам не понял собственные интонации.
  Она подняла морду и я поразился — каким ярким восторгом светились её глаза! Она на самом деле была счастлива получить от меня эти удары!
  — Сильно! Мощно! От всей души! Без жалости! Я — дрянь, забравшаяся в твою тарелку и домогающаяся тебя тайком от твоей жены.
  Поскольку это было правдой, следующий мой удар был уже от души. Она тихонько завыла и вдруг накинулась на меня с зубами, пытаясь укусить за лодыжку. Я отбивался изо всех сил, пока это тявкающее и скулящее существо не упало на пол. Куда и как я бил — я не помнил. Но она протянула нос чуть дальше и лизнула меня в ногу. Ощущение было невероятно мощным: девушка, которую я только что избил тяжёлым кнутом — лижет мне ноги.
  — Ещё?
  — Да… — слабо-слабо, почти не слышно.
  Она чуть изогнулась, и набедренная повязка свалилась на пол. Теперь Сисишеп лежала передо мной абсолютно голая, только в собственной шерсти.
  — И куда тебя бить? — я концом плети подвинул хвост и она тут же отогнула его в сторону, позволяя заглянуть под него.
  — Куда хотите, господин. И не жалейте меня…
  Бедные мои мозги! Да что же с ними вытворяют эти хаарши! Что хотят, то и делают! В одну я влюбился (совершенно неожиданно для себя). Второй меня изводит своими хитромудрыми задачками. Третья заставляет лупить себя… И кто заставляет!? Рабыня!
  А я им всем поддаюсь и даже испытываю удовольствие. И вдруг понимаю, что у меня очень даже стоит. Мне даже начинает нравиться этот скулёж, которым сопровождается хлёсткий звук удара кнута о шерсть. Появляется даже крамольная мысль — а не хлестнуть ли её между ног… Это вполне осуществимо! Вот она, передо мной, полностью доступная, позволяющая делать что угодно… И ей же от этого приятно!
  А для меня ничего не меняется. Это тоже экзамен. Пусть устроенный рабыней, а не высокомудрым жрецом, но от этого ничуть не менее трудный. Насколько я могу порвать собственные путы и причинить боль другому? То, что я скован социальными нормами — это чувствуется чуть ли не физически. Стоит начать поднимать руку — и она упирается в эти верёвки, они мешают, не дают размахнуться, не дают направить удар…
  Смогу или нет? Так же нельзя! Но она хочет. Смогу или нет?
  — Ложись на спину. Руки вытяни. Ноги разведи в стороны. Хвост опусти.
  Она выполнила всё в точности. И лежала передо мной в форме неправильной звезды, доступная до невозможности. Cветлая шерсть на пузе, оскаленная пасть, выпученные глаза...
  Смогу или нет?
  — Господин…
  — Что?
  — Дозволь мне закрыть глаза…
  — Закрой глаза и не смотри.
  Да, так значительно легче. Когда она не смотрит… оценивающе!
  Я хлестнул.
  Ой, что получилось! Взорвался комок визга и плоти. Хвост метался во все стороны, сама же Сисишеп кувыркалась на месте, тоненько и коротко подвывая. Я разрывался от жалости к ней, осуждения самого себя и непонимания, что делать дальше? Врачи здесь есть или нет? И если есть — то как к ним попасть? Можно ли туда тащить рабыню?
  Короткие повизгивания становились всё тише и тише, наконец, они прекратились вовсе. И… И снова Сисишеп принялась усердно вылизывать мне ноги! Вот это да! После такого удара в такое место — и она ещё способна на что-то? Я недооценил прочность хаарши.
  — Ещё? — осведомился я больше с издёвкой.
  Самочка тяжело дышала, прикрыв своё самое сокровенное руками, а сверху — хвостом. Посмотрела на меня, блеснув коричневым глазом. Напряглась и с видимым усилием развела руки. Легла, раскинувшись в стороны. Хвост несколько раз пытался прикрыть набухшую и порозовевшую щёлку, но был укрощён и уложен на пол.
  — Если хозяин… желает… То я… вся его.
  Хвост ещё раз стукнул об пол, и фигура застыла. Только часто вздымающаяся грудь указывает, что эта неподвижность даётся очень серьёзным усилием воли.
  А я не смог повторить этот удар. Уж слишком очевидными будут последствия. Поэтому я легонько тюкнул ей между ног рукояткой.
  Этого оказалось достаточно. Её подбросило, как пружиной, тело свернулось, она уткнулась носом в колени и тут обнаружила обман.
  — Господин слишком добр…
  Сисишеп прижала уши, морда получилась особенно лисьей… Встала на колени, вытянув хвост вдоль пола, и лизнула меня в ногу. Потом — выше. Задрала носом подол моего одеяния, к которому я успел привыкнуть, и лизнула в коленку. По телу пробежала сладкая дрожь. Учитывая, что душ я принимал очень давно, и только слегка протёрся влажными тряпками, то запах там был, наверное… Ткань собралась складками, хаарши двинула ухом и скрылась под ней. А влажный и горячий язык лизнул меня там… Я опустил руки, не в силах ничего сделать. Только обнаружил, что с меня расстегнули пояс. Поскольку из одежды на мне остались только эти два свисающих лоскута, то я их просто снял, чтобы не мешали.
  Сисишеп смотрела на мою грудь округлив и без того немаленькие глаза.
  — Ой… Хозяин… А что это?
  — Это соски.
  — А зачем?
  — У женщин отсюда течёт молоко, которым мы вскармливаем ихе. А у меня — просто вот так. Для красоты.
  Молоко я назвал по-русски. В их языке такого слова нет. Пусть будет.
  — Ой… Так здорово… А можно… потрогать?
  — И потрогать, и лизнуть.
  Хашеп к моим соскам отнеслась куда спокойнее, хотя поначалу очень внимательно рассматривала. Но лизать их тоже очень любила. К нашему обоюдном удовольствию
  Тупые когти прошлись по груди, прочертили несколько белых полос.
  — Ой, как интересно!
  Она вытянула морду и осторожно лизнула. Раз, другой. Попробовала на вкус ощущения с языка и снова лизнула. Медленно спустилась ниже, проведя носом до пупка… А вот самому интересному она уделила до обидного мало внимания, мельком глянув и даже не обнюхав.
  Не знаю, то ли хаарши изначально так устроены природой, то ли форма пасти у них такая, то ли они учатся специально… Но такого удовольствия ни одна женщина не доставит! Хотя, может, я просто не с теми общался?
  Сисишеп обхватила меня руками, вцепившись когтями в бёдра, и пробурчала:
  — Хозяин, я плохая. Я плохо делаю. Меня можно наказать.
  Поддела носом и снова сомкнула пасть, прижавшись носом к животу.
  Хлестать девушку, которая в этот момент делает тебе обалденный минет — это запредельные ощущения. Я понял, что сейчас с меня слетают последние цепочки цивилизованности. Я превращаюсь в дикого зверя, необузданного и полностью потерявшегося между «хорошо» и «плохо». Я от души награждал Сисишеп ударами по спине, плечам, по ушам, а она исправно и нежно дарила мне удовольствие. А если и прикусывала — то от этого наслаждение было только острее.
  И вдруг от очередного удара она упала! Но у меня к тому моменту уже все тарелочки перемешались, и я ни на миг не подумал, что ей плохо или я переусердствовал. Просто пришло время для очередной игры. Сисишеп завалилась на бок, уставилась на дверь и томно заурчала. Хвост беспорядочно хлестал по полу и по ней самой, когти скребли пол… потом она вольготно раскинулась на спине, открыв белое брюхо с вкраплениями розоватых пятен. Перевернулась на живот, вытянулась в струнку, а хвост откинула высоко вверх и в сторону. И чуть-чуть поползла. Я откинул плеть и навалился на неё сверху. Попал со второго раза, обхватил пушистое тело, зарылся носом в шерсть… И от всей души, не стесняясь и не останавливаясь, не заботясь об её удовольствии.
  И только когда горячие спазмы слились с утробным стоном, я понял, что наделал.
  Я сел на пол, с отвращением глядя на развалившуюся на полу хаарши. Вот же самец похотливый! И главное — ей же и предъявить нечего! Ну, пришла удовольствие получить… Получила. Я схватил плеть и швырнул в рабыню.
  — Убирайся!
  Она тут же без слов подхватила свою тряпку, забрала плеть и выскользнула за дверь. А я накинул на себя одежду, вяло подпоясавшись.
  — Извините, я уже ухожу, — раздалось снаружи. Я кинулся к двери, ожидая увидеть там Хашеп, которая всё слышала. И готов был к самому неприятному разговору в жизни.
  За дверью стояли двое. Незнакомый мне хаарши и… И вот тот нахал, который плюнул мне в тарелку!
  Деловито кивнув им, я закрыл дверь, прошёл мимо и отправился вслед за Сисишеп.
  
  
  
  
  
  Я сидел перед отцом Хашеп и чувствовал себя, как на сковородке.
  — Сегодня я наказал ту рабыню.
  — За что? — в голосе жреца опять не было ни намёка на чувства. Сплошная обязанность и скука.
  — Ни за что. Она сама пришла и попросила её отхлестать.
  — Ты надеешься загладить свою вину?
  — Я ни в чём не виноват! Точнее, не в этом. Я… Я после этого… Я использовал её, как самку.
  — То есть, ты её трахнул.
  Жрец использовал слово fuck her, но прозвучало оно на редкость естественно и просто.
  — Да.
  — Скажешь об этом Хашеп сам. Я не буду вмешиваться в ваши отношения.
  — Спасибо, я это очень ценю. И, разумеется, скажу. Но я пытаюсь понять, что я нарушил…
  — Ты сам чувствуешь свою вину.
  — Да, но я должен быть хотя бы готов к тому, что мне скажет Хашеп!
  — Что бы она тебе ни сказала — ты выслушаешь её и примешь как должное.
  Это был почти приказ.
  — Но ты можешь мне хотя бы сказать, что я сделал не так?
  — Это не твоя рабыня. У неё есть хозяин и ты должен спрашивать у него разрешения. На всё. На «помыть полы», наказать или трахнуть.
  — Я могу трахать эту рабыню?
  — Нет.
  Я встал. Ну, что ж. А чего ты ожидал? Что тебе сейчас прямо расстелят ковровую дорожку? Повернулся и вышел без лишних слов. Если хаал надумает меня наказать — он знает, где я живу. Напрашиваться на наказание самостоятельно — верх глупости. А вот что скажет Хашеп… Посоветоваться, что ли, с кем-нибудь? А с кем?
  Я не успел. Моя хаарши примчалась весёлая, радостная! И тут же заметила моё состояние.
  — Коля? Что случилось?
  — Пойдём… Рассказывать буду.
  И я рассказал. Всё честно, без утайки. И как научился наслаждаться чужими мучениями, и как меня возбуждала покорность… И как потом насиловал чужое тело, изнывая от страсти. Я рассказывал это, боясь поднять взгляд и увидеть в нём…
  — Уррррр, — раздалось тихое урчание. Удивлённое, без возражений. — Так довести одними шлепками… Ты необычный. Может, возьмём в дом рабыню?
  Я поднял глаза. Жена смотрела… С восторгом! С радостью. Без малейших признаков гнева или неудовольствия.
  — Что ты так смотришь? — И интонация весёлая, с подковыркой. — Неужели ты думал, что я буду сейчас тебя ругать? Видел бы ты себя со стороны! Только ушей не хватает, чтобы прижать. Коля, мне, конечно, приятно, что ты меня так ценишь, но я всё-таки не ваша женщина. Я хаарши.
  — То есть, ты не сердишься?
  — Коля, на что мне сердиться? Тебе было приятно, ты был с самкой, но после этого по-прежнему любишь меня и ценишь моё мнение. Я вижу, как ты готов сам под плети лечь, лишь бы я не сердилась!
  Я накинулся на Хаш, ухватил её за шерсть и прижал к себе. Какое облегчение! Как всё-таки здорово, что она не человек!
  — Я даже подумала, может, взять её нам? Это, конечно, дорого, и сразу мы не потянем. Но там, в твоём мире, может и получиться. Я знаю, есть такие рабыни, они специально готовятся вот так работать. Только там их готовят на сразу несколько самцов, а тут…
  — Хаш! — я схватил её за морду и повернул к себе, строго поглядев в глаза. — Зачем нам рабыня?
  — Для тебя! — испуганно пискнула хаарши.
  — Скажи честно, тебе со мной неприятно?
  — Нет, Коля! Мне очень приятно, что ты делаешь! — она смотрела прямо и открыто. И если врала — то с высочайшим искусством. — Но я же скоро буду недоступна!
  — Когда?
  — Ну, месяца через три-четыре…
  — Но это же ненадолго?
  — Как сказать. Не могу ручаться. Но так, как она, я всё равно не смогу. Я же не рабыня. Я не смогу подчиняться с удовольствием. Так, чтобы аж потечь от этого. А ты будешь ею пользоваться по необходимости! А потом нашим детям потребуется присмотр и внимание.
  — Знаешь, давай вопрос о рабыне мы отложим на как-нибудь потом. Сейчас-то ты доступна?
  — А ты хочешь?
  — Спрашиваешь! Да за то, что ты такая… Такая…
  — Какая?
  — Такая… Хорошая! Я готов тебя…
  — Ну, попробуй!
  И Хашеп игриво задрала хвост.
  Ну, наконец-то!!!
  
  
  Утром ко мне подошёл Урриш.
  — Хаал недоволен.
  — Чем я провинился? — я сделал ладошками характерный для хаарши жест «Весь во внимание». За отсутствием ушей приходилось пользоваться вот такой имитацией. На Урриша это произвело неизгладимое впечатление. Он полминуты переводил взгляд с меня на мои руки и обратно. Потом сглотнул.
  — Ты вчера говорил с ним о глупостях. А главного не сказал.
  — А что было главное?
  — Почему Сисишеп видела у твоих дверей Рамарупара?
  — Я тоже его видел.
  — Что он там делал?
  — Не знаю.
  — И ты благородно никому ничего не сказал?!
  — Почему «благородно»? Я не знаю, что он там делал! Может, в сортир шёл.
  — Мимо твоих дверей?
  — Ну, не знаю я!
  Урриш покачал головой.
  — Если тебе твой хвост… То есть, жизнь не дорога — подумай хотя бы о ней.
  — А что, была какая-то опасность?
  — А что бы ты сделал, если бы они на тебя напали вдвоём?
  Я стиснул зубы. Вчера я был беззащитен, как котёнок. И, если правда вчера приходили бить мне морду, то приходится признать — меня спасла рабыня. Которая, во-первых, не дала мне уснуть. А во-вторых, так вовремя предупредила. Если бы она ушла, а я остался бы один на один с двоими…
  — Поскольку так измазаться, как вчера, хаал больше не желает — вам предоставляется возможность разобраться друг с другом официально.
  Если на счёт «измазаться» я ещё понял, это такой эвфемизм «опозориться», то на тему «разобраться официально» — это что-то новенькое.
  — Не понял...
  — У него к тебе претензии. У тебя к нему претензии.
  — У меня к нему нет претензий.
  — То есть, ты отдаёшь Хашеп ему и ешь в своё удовольствие?
  — С чего это? Об этом разговору не было!
  — Значит, и у тебя к нему претензии. Вы делите одну самку. Вот и на здоровье. Через четверть часа подходи на тот двор, где мы занимались охотой. Там вы сможете вдосталь помутузить друг друга.
  — Но я не хочу!
  — Можешь не приходить. Тогда отныне ты не допущен к столу, и дальше разбирайся, как хочешь.
  — Но я не могу! Меня не учили драться с хаарши!
  — А вот это, кохаро, твои проблемы.
  — Почему ты называешь меня «кохаро»?
  — Потому, что я старше тебя.
  — Это понятно. Но кохаро — это же подросший ихе, щенок. Но разве я — ихе? Я же другого вида.
  — И тебя сейчас интересует именно это?
  — А что меня должно интересовать? Я же не умею драться. Так что как всё получится, так и получится.
  — Поэтому ты должен заранее решить, как получится, — бросил через плечо Урриш и удалился.
  А я кинулся «домой», в нашу комнату.
  — Хашеп! Я не знаю, что делать!
  — А что случилось?
  — Твой… Ну, этот, как его…. Рамапутра… Бросил мне вызов на бой!
  — Он не мог бросить тебе вызов. Вы из разных общин, и, кроме того, вы оба на территории храма. Вот если бы ты вышел отсюда…
  — Ну, тогда твой папа разрешил битву!
  — Да? Тогда иди, любимый. И помни, я жду обратно одного из вас.
  — И это всё, что ты мне скажешь?
  — Коля, извини, но вот именно сейчас я не буду тебя жалеть. Извинишь?
  — А при чём тут это?
  — При том, любимый мой человек, что ты ищешь причину, чтобы не ходить. Ты надеешься на чудо, на меня, хоть на что-нибудь, лишь бы не делать то, что тебе неприятно.
  — Трус, да?
  — Это не важно, Коля. Ты можешь быть трус, слабак, кто угодно. Это не важно. Я люблю тебя не потому, что ты смелый или отчаянный. Просто вот именно сейчас ты не можешь позволить себе быть трусом. Это просто невозможно. И как бы тебе ни хотелось изменить окружающее — ты можешь сделать это только одним способом. Пойти и встретиться с ним нос к носу. Поэтому я говорю тебе то, что тебе сейчас очень нужно. Я буду ждать одного из вас. А кто им окажется — это в твоих руках. Ну, иди!
  И она лизнула меня в нос.
  Я вышел и опёрся о стенку. Ноги дрожали. Я, житель двадцать первого века, должен буду сейчас голыми руками сражаться со зверем! У них, кстати, когти есть! Зубы! А у меня? Я даже в школе драться боялся! Но… Но что делать, если Хашеп будет «ждать одного из нас»? Ничего не поделаешь. Это как к стоматологу. Очень больно и страшно… Но нужно!
  Мой противник уже стоял на арене, если можно так выразиться. Я взглянул на него и обернулся к Урришу, расстёгивая пояс.
  — Правильно, — кивнул он и протянул мне рабское одеяние: тугую набедренную повязку. Заодно показал, как её правильно завязывать. У хаарши и людей есть болтающиеся вещи, у них — сзади, у нас — спереди. Это… отвлекает. Так что здесь я с их традициями был согласен полностью. А вот сандали я снимать не стал. Не хватало ещё проиграть только потому, что ногу уколешь!
  Урриш вручил мне гладкую палку. Не слишком длинную, не слишком короткую. Это, конечно, оружие, но я на палках никогда не дрался… За исключением вот той тренировки перед несостоявшейся охотой.
  — Вы спорите за самку, — внушительно сказал мне Урриш по-английски. — Но ценой может оказаться собственная жизнь.
  После чего отправился к моему оппоненту и тоже вручил ему палку. И что-то сказал. Жестом профессионального рефери призвал нас к центру, развернулся и удалился.
  Удивительно, но голова моя работала отдельно от тела. Первое, что она подумала — это что хаал (как всегда!) был прав. Времени у меня не было. И что осваивать искусство боя на палках приходится вот в таких экстренных условиях. Причём, каждая ошибка очень болезненно даётся!
  Но, с другой стороны, как только я первый (а так же второй и третий) раз получил по рёбрам — то организм словно проснулся. Моя палка не только попыталась защититься от градом сыпавшихся ударов, но и атаковать. И даже один раз удалось!
  А вот тут мой противник совершил серьёзную ошибку. Он бросил:
  — Куцехвостый!
  Первый (и, наверное, последний) раз в жизни оскорбление привело к обратному эффекту. Я как будто опять попал в «комнату пыток», и опять хаал с дочерью доводили меня до белого каления.
  Я крепче сжал палку. И даже ушибы как будто стали меньше болеть. И вот так, собранно и сосредоточенно, я ответил на следующих три удара.
  И вдруг заметил разницу! Она была настолько неочевидна, что я не видел её, пока не сделал этот рефлекторный жест. Я заметил, что мои руки предназначены для удерживания палок. А руки хаарши с их короткими когтистыми пальцами палку держат — плохо! Эта мысль вспыхнула как молния, ярко, ясно и очень быстро. Я вдруг понял, что мне не обязательно бить самого нахала! Я могу бить куда угодно! Вообще куда угодно — удары будут попадать по палке, которую он держит, а значит — и по нему!
  И вот тут страх исчез полностью. Между двумя ударами я вдруг понял с абсолютной ясностью, что несмотря на силу, ловкость и ярость, мой противник не имеет против меня ни единого шанса. Даже стало любопытно, а знал ли об этом Урриш, когда выбирал для нас оружие?
  И я с благодарностью вспомнил фильмы конца двадцатого века, когда ловкие бойцы крутили палки и наносили хлёсткие удары. Я так и сделал. С громким «кьяааа!» я кинулся в бой, аки петух, пожертвовав точностью ради скорости. И уже этому гаду пришлось уходить в глухую оборону… Вот только я бил по его палке. А чуть освоившись, начал совершать косые удары, наподобие меча. Моим пальцам тоже доставалось, но сразу стало видно, что противник вообще не понимает происходящего. А я рубил, рубил… И, кажется, пару раз пропустил удобный момент… Но в третий раз не пропустил, когда палка ударилась о палку и пошла вниз, я перехватил верхний кончик и резко толкнул от себя, ударив хаарши в живот.
  От следующего удара снизу его палка красиво вылетела и упала далеко, у немногих зрителей. А я упёр конец своего оружия ему в брюхо и спросил:
  — Ты что, не понимаешь, что она не могла быть твоей?
  — Если бы не ты… — он тяжело дышал.
  — Если бы не я, тебя бы вообще не допустили до неё! Ты это понимаешь?
  Хаал Смаарр повернулся к Урришу и с высочайшим пренебрежением бросил:
  — Он так и не убьёт его.
  — Кохаро и так многого добился.
  — Но он с ним РАЗГОВАРИВАЕТ! Зачем? Пойди, забери его, быстрее!
  Я почувствовал на плече когти, и только тут меня отпустило. Я распрямился, оказывается, всё тело было скручено в тугой жгут.
  — Поединок закончен. Вы не имеете права более оскорблять дом хаала. А сейчас последуй на казнь.
  — Казнь? Кого? За что?
  — Сейчас сам всё увидишь.
  — Но я не хочу на казнь!
  — О, казнить будут не тебя.
  — Я догадался! Но не хочу даже смотреть на чужую казнь!
  — Опять твоё «хочу» против всего остального мира? Когда же ты поймёшь, что всем полить на твоё «хочу»? Ты идёшь смотреть результаты того, в чём сам участвуешь.
  И, повернувшись к встающему отцу моих детей, веско добавил:
  — А ты посмотришь, что бывает с теми, кто оскорбляет гостеприимство храма.
  Я не узнал этого хаарши. Но догадался, кто это был. Их же тогда было двое... Его вывели на площадку, стащили с него одежду.. А он растерянно оглядывался и, кажется, уже даже не сопротивлялся. Двое жрецов в традиционных костюмах с капюшонами поставили свою жертву к бронзовому столбу в углу, третий поднёс переносную жаровню, установил её, вытащил из дымящихся углей какой-то короткий клинок, взял в одну руку хвост наказанного и коротко взмахнул.
  Переливчатый вопль и частый короткий лай, только недавно вечером слышанный мной от Сисишеп. Палач прижал к обрубку раскалённый металл, и осуждённого тут же отпустили, а тот закрутился на месте, пытаясь то ли остудить зад, то ли поймать несуществующий уже хвост…
  Который с поклоном поднесли хаалу. Тот принял его, что-то сказал…
  Один из жрецов поднёс мне одежду, снятую с обесхвощенного. Я взял молча, не зная, что делать или сказать в этом случае.
  Все собравшиеся развернулись и начали расходиться. Я подумал и направился за хаалом.
  
  
  
  — Хаал, я прошу дозволения задать вопросы.
  — Оставь человеческий этикет людям. Ты не представляешь, как смешно это звучит!
  — Хорошо, тогда просто. Почему его казнили?
  — Он шёл убить тебя.
  — Но ведь он не сделал этого?
  Уши развернулись в жесте «ты это серьёзно?»
  — А если бы убил? В храме? Тайно, ночью? При этом, возможно, мою дочь?
  — Так её же там не было!
  — А если бы она была? А даже если не было — там был ты! И утром в храме хаала Смаарра оказывается труп чужеземца, принятого за стол и претендующего на его дочь. Ты правда думаешь, что ничего не случилось?
  — Нет, я не понимаю другого. Ведь он же не сам принял решение, это его этот позвал… Как его?
  — Рамарупар не имеет значения. Он может драться с тобой за самку, и он дрался. Он проиграл, но мог проиграть и ты. Но ты прав, человек Коля, он не сам принял решение. А хаарши, который следует чужому решению… кто?
  — Раб? — я, кажется, понял.
  — Да, он раб. Он не хозяин даже самому себе. Его нельзя выпускать в общество, ведь кто-то может приказать ему, а он пойдёт и сделает. Не сам, не своей волей, но чужой. Так что ему придётся выполнять мою волю. Так будет правильно.
  — Но если он исправится?
  — И что?
  — Хвост же обратно не пришить?
  — Мясо из котлет не восстановишь. Он сделал то, что сделал, и теперь это необратимо. Но, может быть, он действительно исправится и в следующий раз подумает, прежде чем принимать чужое решение.
  В дверь поскреблись и вошёл знакомый мне младший прислужник, отдав хаалу какую-то коробочку. Тот открыл её, коротко глянул внутрь, закрыл и посмотрел на меня. Парень развернулся и ушёл.
  — А теперь немножко о твоих глупостях. Заметь, кохаро, я не обвиняю тебя и не осуждаю. Я повторял и буду тебе повторять — не важно, глуп ты или умён. Не важно, высок ты или низок, покрыт шерстью и есть ли у тебя хвост.
  — А что важно?
  — Важно только то, что ты делаешь. Только это. И больше — ничего остального. Ты не жрец. К сожалению.
  — Почему?
  — Таким родился.
  — Я имею ввиду — почему ты решил, что я не жрец?
  — Потому, что ты нелюбопытен. Ты уже неделю живёшь в храме, но до сих пор не был ни на одной службе. Не знаешь имена богов, не спросил ни разу о назначении комнаты и о тайнах ритуала. Ты не узнавал значения имён, и даже после того, как тебе не удалось попасть на охоту — ты ни разу не поинтересовался ни у кого тонкостями или особенностями охоты, не спросил о результатах её, о значении охоты в жизни хаарши и влиянии её на статус. Любой жрец, даже самый слабенький, истреплет хвост от любопытства. Вокруг столько неизведанного, уйма свободного времени, и — не узнать? Так не бывает. Так что ты — не жрец.
  — Я — вершитель, правильно?
  — Нет, неправильно. Из тебя можно было бы воспитать вершителя… Но задатки у тебя есть. Поэтому, когда сегодня ты выстроил поединок, он так и завершился. А теперь объясни мне, умирающему от любопытства. Ну, почему ты его не убил? А?
  Рот открылся сам собой. И только хотел произнести «Так ты этого хотел?» как только что услышанные нравоучения дёрнули меня за язык.
  А, действительно, почему я его не убил?
  — А зачем? Я и не собирался убивать его.
  — Неужели только потому, что не умеешь?
  — Нет, не только. Но зачем убивать его? Ведь если бы я убил его — то тебе пришлось бы и меня… казнить.
  Хаал внимательнейше оглядел меня. Особенно уши. Потом вдруг крикнул:
  — Вирра!
  В комнату вошёл всё тот же служка.
  — Какое наказание ждёт укравшего раба?
  Юноша вздрогнул и торопливо прижал хвост к ноге.
  — Для вора полагаются исправительные работы на срок, определяемый тяжестью поступка.
  — А если он без права воспользовался чужой плотью для собственного удовольствия?
  — Ему выжигают мех вокруг плоти, хаал.
  — Иди.
  Я посмотрел на закрывшуюся дверь и сказал:
  — Но ведь у меня нет меха!
  — Ты думаешь, это бы тебя спасло?
  — Тогда что?
  — Ты чужой. Ты человек. Для вас — свои правила… Которых пока нет. Пока что ты первый, кто воспользовался чужой рабыней без разрешения… Обычно о такой мелочи хотя бы ставят хозяина в известность. Это и жест вежливости, и следование правилам. Но ты — чужой. К тебе нельзя применять наши правила. Учти это.
  — У нас говорят, что незнание закона не освобождает от ответственности.
  — А тебя и не освобождает. Ты понесёшь ответственность, всю, сколько тебе отмерят. Но твоя ответственность не определена. И в этом — разница.
  — То есть, если бы я его сегодня убил бы…
  — Ты бы избавился сразу от множества проблем. Но ты — вершитель. Пусть неопытный, неумелый, но задатки — есть. Поэтому я, жрец, говорю с тобой, хотя должен делать. Для вершителя любая неприятность, любое неудобство — это величайшее благо! Он может обратить их себе на пользу и сделать из любого поражения победу, и из любого разочарования — пир. Что ж, возможно, ты неосознанно создал себе проблему. А может, и несколько. Но если я тебе не скажу об этом — ты не задумаешься, что для тебя это величайшее благо. Надо только правильно его использовать. А вот как… Я не скажу тебе. Не потому, что не знаю. А потому, что пора прекращать быть рабом. Даже если ты бесхвостый.
  Он открыл ящичек и вынул из него ремень с кобурой, из которой торчала ребристая рукоятка.
  Я принял подарок с полным сумбуром в голове. Эти жрецы кого угодно выведут из себя! То ли это намёк, то ли намёк, но совершенно на другое?
  — Я правильно понимаю, что в пределах храма я имею право только на самозащиту?
  — Ты не имеешь права даже на самозащиту, — обыкновенным скучным голосом сообщил мне Смаарр. Таким тоном он разговаривал со мной обычно и ничем не напоминал заботливого отца, который беседовал со мной минуту назад. — Потому что в храме тебе не от кого защищаться. Заметь, это же относится и ко всем остальным. Никому не грозит опасность на территории моего храма.
  Вот это я понимаю. Вот это не намёк, это прямой приказ. Ну, что ж, спасибо за урок, хаал.
  А что же теперь делать с подарком?
  — Да, кстати! Что мне делать с этим? — я показал одежду бывшего соучастника.
  — Носить.
  — Носить? Вот это? Мне?
  — А что? Неужели ты пойдёшь к королеве в своих обносках?
  Я поглядел на свой «плащик», неделю не стиранный и сделанный из первой попавшейся на глаза Хашеп ткани…
  — А я пойду к королеве?
  Но Смаарр уже отвернулся, как будто меня не было.
  Так и стало.
  
  
  Самое обидное, что Хашеп сказала то же самое! Слово в слово!
  — Ну, почему ты его не убил, а?
  Я не ожидал от жены такой кровожадности. В первый миг меня накрыло ощущение: а вдруг Хашеп вот точно так же говорит про меня? Или думает? Мол, когда же его убьют, это недоразумение?
  — Вот уж не ожидал от тебя подобной кровожадности.
  — Да причём здесь я? Коля, ты забываешь, что нас — двое! А, возможно, и больше.
  Надо же, оказывается, это я забываю!
  — Но я серьёзно, Хаш! Убить этого... Он ещё недавно ласкал тебя…
  — Вот именно! — Хашеп повернулась ко мне и ткнула когтем мне в нос. — Он ещё недавно ласкал меня, и мне было приятно! Коля, ты что, ожидал, что это я его пойду убью? После того, что он для нас с тобой сделал?
  — И ты после этого ещё хочешь его убить?
  — Коля! А что с ним надо ещё делать?
  — Ну… Не знаю…
  — Почему я должна объяснять тебе очевидные вещи? — я впервые видел Хашеп такой. Хвост распушён внушительной щёткой, шерсть на щеках тоже раздулась, глаза горят. — Неужели ты не видишь? Пистолет нацепил, а думаешь, что «всё обойдётся»?
  — Да! — неожиданно горячо воскликнул я. — Может, он одумается?
  — А ты бы одумался? Вот скажи, ты бы смирился, если бы я повернулась и ушла с ним?
  Я промолчал. Потому что вдруг резко осознал очень многие вещи, о которых раньше не задумывался.
  — Вот и скажи, ты надеешься на чудо, да? Что тебе ничего не надо будет делать, всё само устроится, все будут живы, счастливы и веселы, да? Главное — не замарать пальчиков, остаться чистеньким, так? Коля, проблемы-то будут в первую очередь у тебя! Я переживу, если тебя прибьют, но тебе от этого будет сильно легче?
  — Но хаал же сказал, что мне здесь ничто не угрожает!
  — Коля! — Хашеп всплеснула руками и хвостом. — И вообще. Почему я должна всё это расхлёбывать? Пусть папа и подскажет, что делать.
  Развернулась и вышла, хлопнув дверью.
  А я остался стоять дурак дураком. Сейчас, даже зная, что Хашеп на меня сердится не всерьёз, я на собственной шкуре прочувствовал, каково это, когда кто-то уходит. Каково же было ей? Каково же было ей всё это время — отдаваться другому, зная, что он никогда не будет с ней больше? А, возможно, зная и то, что он в самом скором времени умрёт? Каково это — заниматься сексом с нелюбимым, зная, что любимый в это время изнывает от страсти и ревности?
  Вот уж поговорили… Да, медовый месяц у меня получается прямо таки сказочный! И зачем я сюда напросился? С другой стороны, если бы Хашеп приехала беременная — как бы я к этому отнёсся? Одно дело — вот так участвовать во всех событиях, переживая и понимая, что иначе — нельзя. А другое дело — потом мысленно ругать эту сучку, которая без меня там натрахалась и теперь приехала ко мне…
  Бррр!
  Что-то я не о том думаю.
  Вопрос, что мне сейчас-то делать? Идти выяснять отношения с этим Румампарумом — глуповато. И Смаарр запретил прямо. Сидеть в четырёх стенах, кусая локти и выдирая шерсть — туповато. Даже если я сейчас чувствую себя тем самым дерьмом на тарелочке — это не повод изводить себя. Я не раб обстоятельств!
  И вдруг меня как током пронзило. Потому что я неожиданно осознал, какую именно роль сыграла во всей этой истории одна конкретная рабыня. Которая радостно подставлялась под плеть, визжа от наслаждения. Потому что я бы не смог избить этого Рамапудру, если бы не вот эта ночь! Когда запрет «бить другого», с детства всаженный в наши мозги заботливыми учителями и родителями — распался и рассыпался. И если бы рабыня Сисишеп не дала возможности истязать себя — смог бы я драться в полную силу?
  Правильно сказал Урриш. Я думал только о себе, не представляя даже, какую тяжеленную ношу тащит моя жена. А я ещё смел упрекать её в чём-то!
  Что бы ей такого хорошего сделать? Оглядев комнату, я понял, что жил в ней, фактически, один. И бардак здесь сейчас преизрядный. Ну, хоть уберусь, что ли?
  К сожалению, уборка в холостяцкой комнате, где из всей мебели — два матраса, занимает очень немного времени. А трудовой пыл не угас, и нервы не успокоились.
  Поэтому я вышел во двор и принялся его подметать. А любопытные взгляды…
  Не было любопытных взглядов. Все проходящие через двор воспринимали происходящее с милой естественностью. То есть, не обращали на меня внимания, если их путь не пересекался с моим. Уступали дорогу, если я мёл рядом. Ждали или обходили, если им было надо пройти там, где сейчас был я.
  И только один поступил не так. Гадко ухмыльнувшись, он демонстративно прошествовал на чистую половину, присел и отложил кучку прямо на камни двора. После чего удалился, гордый до невозможности.
  Я проводил его спокойным взглядом. Не знаю, чего он добивался. Чтобы я почувствовал себя униженным? Оскорблённым? Нет, этого не было. Я сходил за совочком, убрал отходы жизнедеятельности, отнёс их в канавку. А следы затёр песком. Но это простое действие поставило моего несчастного оппонента в категорию врага. И если до этого я ещё пытался относиться к нему с симпатией или сочувствием, ощущая свою вину в сложившейся ситуации, то сейчас я просто принял как должное.
  Его придётся убить.
  Не потому, что я такой кровожадный или сволочь. А просто потому, что он не отстанет, не отвяжется. И Хашеп, наверное, видела это в сто раз лучше меня. А я же на неё ещё и наорал…
  — Коля, хаал попросил тебя, когда закончишь, зайти к нему.
  Я поблагодарил Сисишеп жестом руки, заменив движение хвостом, и продолжил уборку.
  Хаал был опять занят. Так что пришлось ждать. За пятнадцать минут к нему вошли около тридцати хаарши, чаще всего — группами. Я и не ожидал, что Смаарр так востребован! И он ещё уделяет мне своё время! Поистине, степень моей глупости сравнима лишь с моей же гордыней. Я видел себя и только себя! Своё удовольствие с Хашеп, свою боль, свою скуку или мнение. И был уверен, что весь мир крутится вокруг меня одного, а главное — так и должно быть!
  За время ожидания мой взгляд на мир успел смениться несколько раз.
  — Заходи, — сказал мне Урриш.
  И я зашёл.
  Смаарр сидел в той странной собачьей позе — коленки раздвинуты в стороны, белый с золотыми узорами плащ свисает между ними, образуя что-то типа стола, одной рукой он держал какой-то документ, другой что-то писал на нём.
  — Молодец, — вдруг похвалил он меня, закончив писать и отдав бумажку Урришу. — Двор — это было правильно.
  — Ой, да ладно, — попытался я скрыть смущение и радость. — Я столько глупостей натворил…
  — Кохаро, я не устаю тебе повторять: не важно, каков ты. Ты сделал глупости? Хорошо. Это правильно. Ты сделал правильно? Это хорошо. Но это глупость.
  Я уставился ему в пасть.
  — Всё в этом мире — глупость. Ты сделал глупость, объявив мою дочь своей женой. Мир изменился, и тебе пришлось нести ответственность за своё решение. Ты несёшь его, и мир меняется снова. Хашеп ещё очень молода и неопытна. А сейчас ей особенно тяжело. Ну, что ж. Можно бросить всё и уехать обратно в твой мир.
  — Это будет глупо! — вставил я.
  — Это будет глупо, — согласился он. — Но оставаться здесь — ещё более глупо. Ты уже меняешься, человек, и вместе с Высоким Языком ты принимаешь наши правила. Ты сидишь за нашим столом, ты метёшь мой двор, ты отдаёшь приказы рабыням. Это всё — изрядная глупость, поверь мне! Люди так не делают. Они не убирают дерьмо за наглыми хаарши, они ужасно ругаются и в бешенстве требуют наказать мерзавца, оскорбившего их тонкие чувства! Как ты понимаешь, это тоже глупость. Мы выбираем между разными глупостями, ориентируясь на свой опыт или свои удовольствия. Ты думаешь, если бы ты убил тогда Рамарупара — ты бы совершил умный поступок? Как знать. Ты бы избавился от многих проблем, это правда. Но подумай, сколько бы проблем ты не заметил? Скажи, были ли размышления твои полезны?
  — Это же всё глупость.
  — Глупости ты говоришь сейчас, — не поддался жрец. — Но потом ты их осознаешь и поймёшь, что я — прав. Уж если ты взялся быть вершителем — то будь же им! И помни, абсолютно не важно, каков ты! Уж каков есть. Важно только то, что ты делаешь. Вот ты вымел двор, хотя тебе этого никто не приказывал. Это было твоё решение, и ты сделал его хорошо. Очень хорошо, кохаро, так и продолжай дальше! Не только во дворе — везде. Приводи себя в порядок, внутри и снаружи. Следи за тем, что ты делаешь, и делай это хорошо. И помни, что Хашеп тоже нужны трудности. Они ей нужны жизненно. Преодоление трудностей для неё не просто возможность развлечься или повод для самосовершенствования. Это её образ жизни. А чтобы понять её образ жизни — тебе придётся немножко пожить её жизнью. Сейчас Урриш даст тебе работу.
  — Какую?
  — Какую даст. Идите.
  Я посмотрел на Урриша. Но жрец никак не выразил своих чувств, даже если они и были. Людям в этом плане всё же проще, отсутствие подвижных ушей и хвоста легче помогает скрывать эмоции. А вот сколько же бедные хаарши тратят сил на то, чтобы добиться такого самоконтроля?
  У дверей кухни стояла повозка. Хотя каждый хаарши делает еду себе сам, но множество подготовительных операций проводится в специальном помещении. И, как я понял, почти все рабы заняты здесь. Так что хочешь найти раба — иди на кухню.
  — Разгрузишь и разложишь всё по местам, — знакомым скучающим тоном сообщил мне Урриш и собрался уходить.
  — А как тут у вас правильно раскладывать?
  Он полуобернулся.
  — Тебе запрещено делать правильно.
  Я не открыл рот от удивления только потому, что чего-то подобного и ожидал.
  — А как же мне надо делать?
  — Тебе надо делать хорошо. Ты должен разгрузить телегу и разложить всё хорошо. Даже неправильно.
  — Но… Разве так бывает?
  — Ты сделаешь! — Урриш махнул хвостом, что аналогично нашему пожиманию плеч, и удалился.
  А я остался с телегой. Опять экзамен. На удивление странные экзамены мне достаются в последнее время! Я должен сделать хорошо, хоть и неправильно. Пойди туда, не знаю куда, сделай то… А почему, собственно? Почему я должен знать? Я не жрец! Я вершитель. А тут есть рабы…
  Нет, стоп. Я могу сделать неправильно и хорошо — приказать рабам. Уверен, экзамен мне зачтут. Но это же глупость! Чтобы сам Урриш тащил меня к этой телеге исключительно для того, чтобы я отдал приказ, который он может и сам отдать?
  Нет, тут что-то другое.
  Как же меня задолбали эти игры слишком умных хаарши! Они тут «трудности преодолевают», а мне корячиться! Им, видишь ли, образ жизни, а мне? Ну, я-то не хаарши! Я обычный человек! Вот с какого ляду они меня по своей мерке кроят без спросу?
  И я тут же сам себе дал ответ. Потому что иначе Хашеп придётся кроить себя. По моей мерке. Причём, она, похоже, согласна. И уже это делает!
  Я плюнул мысленно и взялся за первый мешок. Так, а что в нём? А куда его вообще? Вот в этом ящике — растения, это понятно. А что в мешке? Развязывать каждый и проверять? А я пойму вообще, что там?
  Я решительно двинулся на кухню.
  Там сидели все шестеро храмовых рабов, включая и Сисишеп. Они мирно о чём-то беседовали и даже кудахтали. На меня уставились со слабым интересом, только Сисишеп дёрнула ушами и тут же поставила их торчком, явно усилием воли. Я усмехнулся ей, и рабыня совсем опустила мордочку.
  — Помогите разгрузить телегу, — я постарался найти компромисс между приказом и просьбой.
  —Я не пойду, — тут же сказал один раб. Я только пожал плечами. А потом спохватился и сделал соответственный жест рукой, приставив её к низу спины. Закудахтали все шестеро. И это сразу разрядило обстановку: трое встали, включая Сисишеп.
  Во дворе я остановил рабов, уже собравшихся взяться за груз.
  — Э, нет, это не ваша работа! Это моя работа. Только я не знаю, что и куда нести. Поэтому сделаем так. Ты, Сисишеп, будешь стоять здесь и показывать, что и в какой последовательности нести. А ты — куда. А ты — где всё это складывать и как.
  Всё-таки храмовые рабы — прекрасная вещь! Не знаю, как в других местах, надо будет обязательно сравнить. А здесь — это же чудо! Никто не задал ни единого вопроса, почему это высокий гость с другой планеты таскает жратву на кухню. Никто не стал спорить «Почему это она, а не я?». Каждый выполнил свою работу, причём, идеально! Когда я возвращался к телеге, Сисишеп уже подготовила следующую корзину или мешок, и они говорили мне, куда их нести. А на месте уже Аяах указывал, куда складывать. И как. Объяснял чётко, понятно, но сам не притрагивался.
  Сказали «Не твоя работа» — он и не лез.
  Нет, прямо душа радуется, какие они хорошие! Пожалуй…
  Пожалуй, не зря рабов отдают в храм. Действительно, после такой выучки жить будут правильно. А то, если нет… Меня опять передёрнуло от воспоминаний. Сжигание заживо, отрубление хвостов, съедение воображаемым драконом…
  — А бывает такое, что рабов отпускают?
  — Конечно, — Аяах тряхнул хвостом. — Меня скоро отпустят. Я надеюсь. А вот Сисишеп — нет.
  — Почему?
  — А она сама не хочет.
  Новостью для меня это не оказалось. Но вот то спокойствие, с которым он это сказал…. А, впрочем, у людей разве не так? Не все хотят быть свободными. Даже наоборот, идут и в слуги, и даже работа — это форменное рабство...
  После разгрузки я пожелал посмотреть, как питаются рабы. Чем, похоже, ввёл всех в изрядное смущение — кастовая система у хаарши имеет совершенно иную природу, чем на Земле, но результат абсолютно тот же. Нарушение правил воспринимается негативно всеми участниками. Но я был настойчив: я не раб, но я и не хаарши. Я — гость с другой планеты. Поэтому мне разрешается делать то, что не разрешается любому хаарши. Разумеется, в познавательных и ознакомительных целях. Всё равно уговорить их было сложно. Последним решающим аргументом оказались слова Урриша о том, что мне запрещено делать правильно, но я должен делать хорошо.
  Уж не знаю, то ли авторитет жреца такой непререкаемый, то ли этот приказ имеет какой-то недопонятый мной смысл, но я удостоился чести отужинать в рабском коллективе.
  Ужин очень сильно отличался от того, что я видел за «барским» столом. Хотя бы потому, что рабы «соединяли» продукты наспех, без той тщательности и вычурности, которую я наблюдал последнюю неделю. Но заметить эту разницу я мог только здесь. Там все эти отточенные движения и манипуляции воспринимались как обыденность, просто стиль поведения местных животных. Но на самом деле животные были здесь. Они торопливо запихивали еду в рот, черпали то одно, то другое — без системы. И вдруг… И вдруг я понял, что они едят как люди! Мы точно так же жрём, что лежит, смешивая кашу с хлебом или попеременно меняя то суп, то бутерброд, то стакан с пивом. А как же выглядел за столом я? И никто, включая Хаш, мне об этом не сказал!
  Вот это было первое, что я высказал ей дома.
  — А что ты делал не так? — удивилась она.
  — Я же веду себя, как последний раб!
  — С чего ты взял?
  — Я сегодня видел, как они едят. Они едят…
  — … как люди, — закончила она. — Ну, это же не тождество! Не всякий, кто ест, как человек — является человеком. И не каждый, кто ведёт себя как раб — является рабом. Коля, не волнуйся, ты сидишь в обществе жрецов. Они знают о тебе куда больше, чем ты сам о себе знаешь. Это их работа.
  — Я заметил, — и горечи в этом ответе было преизрядно.
  — Но это не важно, Коля! Наоборот, было бы удивительно, если бы ты, человек, вёл себя за столом, как хаарши. Поверь мне, тебе было бы от этого значительно сложнее!
  — Почему?
  — Потому что наши любознательные жрецы, скованные предрассудками о том, что можно спрашивать вслух, а что лучше не делать, попытались бы окольно, не особенно затрудняя тебя неудобными вопросами, выяснить самостоятельно, с чего бы это?
  — А что в этих вопросах неудобного?
  — Ничего, абсолютно. В том-то и дело! Но у жрецов не принято спрашивать. У них принято выяснять самостоятельно. Они познают окружающий мир, и этот, и все остальные, а разве спросишь у бога «Слышь, братэлло, убирать урожай или подождать до завтра?»
  Хаш настолько точно воспроизвела интонации «пахана», что я засмеялся. А она продолжила, озорно поблёскивая глазами:
  — Поэтому жрецы привыкли получать информацию лично. Но они — обычные хаарши, и тоже могут ошибаться или заблуждаться. Поэтому они бы тебя ни о чём не спрашивали, но вывернули бы наизнанку. Так что оставайся собой, это же несложно!
  — То есть, я могу спокойно взять эту вашу лепёшку, насыпать туда мяса, сунуть в сметану…. И мне никто ничего не скажет?
  — В сметану? А где ты возьмёшь сметану?
  Я несколько секунд смотрел на любимую, прежде чем до меня дошло.
  Хаарши не были млекопитающими! И, соответственно, у них не было молочных продуктов! Совсем!
  — То-то я думаю, почему у вас блинов нет?
  — А причём тут блины? Это ваша национальная кухня, правда? Я пробовала. Ну… Сойдёт.
  — Хаш! Ты ела блины? Где?
  — В центре подготовки космонавтов!
  Я вспомнил — да. Иногда там и блины давали.
  — Так при чём тут блины?
  — Я тут подумал, что в принципе блины идеально подходят под ваши стандарты еды.
  — В смысле?
  — В смысле, готовятся самостоятельно, прямо здесь, тут же жарятся. А потом можно внутрь класть разную начинку. И сверху поливать…
  — Погоди! — Хаш растопырила когти. — Молчи. Жди.
  Я ждал. У сосредоточенно думающего хаарши половину мыслей можно прочесть по ушам и хвосту. Хвост Хашеп постоянно задирался кверху, поднимая лаар.
  — Так, пожалуй, ты прав. Наверное, да. Ладно, папе скажу. А тебе, пожалуй, придётся таки изучать этикет… Ты не против?
  Я потёр затылок, но Хаш засмеялась.
  — Нет, на этот раз тебе в голову ничего насильно совать не будут. Будем старым земным способом, на личном примере. Будешь?
  — Конечно. А что случилось?
  — Ещё не случилось. Но случится. В связи с последними событиями нас приглашают во дворец к маме.
  Я передёрнулся.
  — А что за события?
  — Я беременна, — как само собой разумеющееся сообщила Хашеп.
  И с визгом радости бросилась мне на шею.
  
  
  
  
  — Коля! У нас будут гости!
  — Ух ты!
  — Ты рад?
  — Конечно! А что тебя удивляет?
  — Мне показалось, что ты немножко устал от нас.
  — Хаш, милая ты моя! Я устал не от вас, а от… некоторой части вас. Но мне по-прежнему интересно, какая будет другая часть? Кого мы ждём?
  — Моя давняя подруга.
  — Фффух! — Я изобразил рукой хвостовой жест радости и приветствия. И только по хихиканью Хашеп осознал это. Однако, становится привычкой! — А вот твоих друзей я, возможно, и впрямь бы не выдержал!
  — Коля! Мои друзья — совсем не такие!
  — Я умом понимаю. Но пока что… Давай подождём, пока я успокоюсь?
  — На самом деле тебе надо не успокаиваться, а быть настороже. Потому что в опасности ты, а не я. Но сейчас с этим уже ничего не поделаешь!
  — Хорошо, мне надо что-нибудь особенное?
  Хашеп критически меня оглядела.
  — Переоденься.
  — Вот то, что мне досталось от этого…
  — А что тебе не нравится? Прекрасная ткань, очень даже подходящий к случаю рисунок… А то, что его носил кто-то до тебя — у вас что, никогда не надевают ношеное?
  — Да нет, просто оно досталось мне как-то…
  — Как? Нормально оно тебе досталось. Он собирался забрать твою жизнь и моё счастье. А вместо этого подарил тебе лаар. Что тебе не нравится?
  Я махнул на это хвостом (не фигурально, а совершенно реально, чем снова вызывал веселье жены) и переоделся. Так, блин. Надо бы ногти подстричь, что ли…
  — Хаш, а у тебя ножницы есть?
  Гостья носила мех с вычурными узорами. Я аж удивился — никогда не видел хаарши с таким рисунком на шерсти! А подруги кинулись лизаться и обнюхиваться.
  Как бы я ни любил свою жену, а восприятие — штука такая… Независимая от сознания! Вот пока я её воспринимаю как лейтенанта космофлота и свою любимую девушку — всё в порядке. Но как только она позволяет себе вот такие животные проявления чувств — аж с души воротит! Приходится брать себя за горло и напоминать, что обещал любить всю, с хвостом, ушами и всеми недостатками.
  Она ж тебя вот такого — любит?
  После чего гостья обнюхала меня. И… Нет, у Хашеп всё-таки с самообладанием получше будет. А на морде пришлой хаарши отразилась вся гамма тщательно скрываемых эмоций. Точнее, она их, конечно, скрывала старательно, но даже того, что прорвалось наружу, хватило, чтобы понять.
  «Ну, подруга, ты и дуууура! И нахрен ты с этим уродом связалась?»
  После чего я налюбовался на общение близких друзей в неформальной обстановке.
  Ну, разумеется, совместное приготовление еды. Куда ж без этого! Я даже поражаюсь: при таком культе жрачки у хаарши крайне редко встречаются толстые особи. Но то, как мило и нежно они кормили друг друга… Хорошо, хоть из рук, а не из пасти в пасть, а то бы я не знаю, что сделал! Правда, признаю: выглядело это удивительно нежно и романтично!
  А потом — я изумился. Вот я наблюдал всю пирушку своими глазами, они ж ничего не пили, кроме воды! Но было полное впечатление, что обе хаарши пьяны в доску. Они вдруг начали петь песни! Да как!
  Хашеп такая:
  — Оооооо… Ааааа!
  А её подруга:
  — Аааа….Ииии!
  И так — на разные лады. А потом ржут до повизгивания.
  — Смотри, а твой человек думает, что мы с ума сошли! — гостья поглаживает кончик хвоста когтями.
  Хашеп оглядывается — в глаза чертинки.
  — Коля, ты не обращай на нас внимание.
  — Я стараюсь, — бурчу я.
  — Это просто у нас старые воспоминания времён обучения. Долго объяснять, но вот так нас учили!
  — А что, он так хорошо знает Высокий?
  — Он прошёл реципиацию.
  — Ого! Ты… Настолько ему доверяешь?
  — Да, настолько.
  — А кто был… исходником?
  — Папа.
  — НАСТОЛЬКО?!
  — Что, завидно?
  — Ты сумасшедшая.
  — Может быть. Он отказался ради меня от своего мира, не сменял на послушную самку. А ещё не продал за деньги, а деньги для них — самое важное в жизни.
  На этот раз подруга смотрела на меня с интересом.
  — А ты знаешь, что он…
  — Нет, ты первая заметила!
  Та вдруг встала, взяла первую попавшуюся миску и начала каким-то загробным голосом с повизгиванием:
  — Хашеп ашкеаан, гаррафилл си аскезарро уааафффа!
  Хаш засмеялась. Я не понял ничего, но, возможно, это была цитата или пародия.
  Потом Хашеп начала рассказывать про наш полёт. Я слушал краем уха, потому что в основном шли подробности, интересные обывателям, но уже обрыдшие обыкновенному пилоту. Невесомость, отсутствие смены времени, неудобный туалет…
  Через час любимая отпросилась у меня (у меня!) и убежала с подругой куда-то. Вернулась, правда, очень скоро.
  — Мы с ней проходили обучение, тогда это казалось таким серьёзным и важным! Мы так мечтали добраться до Высших Сил и повелевать горами и морями, как самые сильные жрецы. Так что сейчас мы в основном смеялись над нашей глупостью и детскими мечтами.
  — Хаш, что ты оправдываешься? Ты жила, как жила, и я не вправе тебя упрекать…
  — Я просто делюсь с тобой своей радостью. С кем я ещё могу этим поделиться?
  — Это радость?
  — Встретиться с прошлым и увидеть, что оно никуда не делось? Но понять, что мы все выросли, стали лучше, мудрее, трезвее? Конечно, радостно! Я очень рада за неё, что она не пошла в храм жрицей, а избрала обычную семейную жизнь.
  — У неё уже есть щенки?
  — Да, двое. А ты что, не слышал?
  — Я старался не прислушиваться.
  — Ну, да, женские разговоры, понятно, какому мужику интересны? Она хорошо живёт с мужем, её вполне устраивает простая, обыкновенная жизнь. А те умения, которым нас научили — они позволяют содержать дом и мужа. Иногда для минуты счастья нужны годы обучения. Да что там, всю жизнь надо учиться!
  — Чему?
  — Просто чтобы заметить, что счастье — оно не потом, не там, за горизонтом. А здесь, сейчас!
  Когти нежно коснулись моей щеки, и я сграбастал свою Хаш и крепко прижал к себе. Она права. Действительно, вот здесь и сейчас мы можем обняться, поцеловаться, поговорить… Мы оба живы и здоровы, у нас всё хорошо и впереди — семейное счастье. И хвостатые дети будут звать меня «папой», и звёзды ждут нас в своей холодной бесконечности, а мы здесь и сейчас — счастливы.
  Да, действительно, этому нужно учиться всю жизнь. Пожалуй, если этому — то я согласен.
  
  
  
  
  Урриш оглядел нас скептически и сказал:
  — Не повезло Смаарру.
  — Почему? — удивилась Хашеп.
  — Да зять ему достался — не клади в тарелку хвост. Ну, что это за чучело?
  Первое, что я сделал — это торопливо пригладил волосы. Хаарши очень щепетильно относятся к шерсти, и взаимное вычёсывание — это и ласка, и гигиена, и интимность, и масса прочих нюансов. Хаш тоже любит расчёсывать мою куцую шевелюру, а стригся я давно.
  — Э, да он ещё и тупица! Хоть бы зеркало взял бы, что ли!
  Хаш неожиданно молча смотрела на нас. И никак не реагировала! Я растерялся.
  — Что, уже примостился за вершителем, да? Уже сам демон тебе слуга, самый вкусный кусок ко рту поднесёт?
  Я совсем ничего не понимал. Что я сделал не так? И почему молчит Хаш?
  — Что я сделал-то?
  — Да ничего ты не сделал! И не мог сделать! У тебя вместо хвоста руки из жопы, ты ж ничего теми руками делать не умеешь! И что, думаешь, что сама королева тебя вот такого, лысого-голого, приветит и с собой уложит? И хвост для тебя задерёт?
  Я вспыхнул. Всё понимаю, жрец, друг отца моей Хаш, но вот так говорить обо мне…
  — Что, уже и облизываешься на дворец? Думаешь, как бы на её хвосте за обильный стол попасть?
  — Да нахрен мне твой стол…
  — Ты ещё и тявкаешь, сучёныш?
  Вот тут я не стерпел. Может, это было не совсем по-джентльменски… Но я коротко и чётко въехал Урришу между ног…
  Точнее, попытался. Потому что он просто отступил чуть-чуть, и мой красивый удар пришёлся в никуда. А от ответного я едва уклонился. Тогда — с размаху локтем в живот, где-то же у него должны быть жизненные органы! Но ловкие руки направили меня в песок… Куда я и впечатался.
  — Идиот, — раздался голос Хаш. — Тупица. Гнида. Скотина. Урод…
  Вот где-то на этом месте я вздрогнул. Моя Хаш такое про меня говорить не будет. Неужели это просто очередной урок?
  Я сел и повернулся. Урриш смотрел на меня с выражением крайнего интереса.
  — Зачем ты упал на руки? Ведь ты мог кувыркнутья и встать с другой стороны. Или не мог? Хашеп, они могут кувыркаться?
  — Могут, — она всё ещё смотрела в сторону, а не на меня.
  — Тогда почему?
  — Откуда я знаю? — я встал.
  — Плохо. Очень плохо. Быстро теряешь защиту. Не умеешь падать. Не успеваешь думать. Да, будь у меня время — я бы тебя взял бы… Как там надо?
  — Трус. Подлец. Нахлебник. Жирдяй. — Хашеп наконец-то посмотрела на меня.
  — Всё, всё! Уже не работает!
  — Значит, время от времени надо будет повторять, — сообщил ей Урриш. — Или закрепить как-нибудь пожёстче.
  — Пожёстче не надо, — серьёзно ответила Хаш. — Может стать бессердечным. Но я учту, спасибо.
  — Пожалуйста, — и Урриш ушёл, повиливая хвостом.
  — Это был просто урок?
  — У жрецов такого уровня не бывает «просто уроков». Значит, тебе это очень пригодится. А, действительно, Коля, почему тебя так легко вывести из себя? Когда тебе грозит серьёзная опасность — ты становишься как откованный клинок. Ни малейшей слабинки, всё делаешь чётко, ответственно. А вот так, в жизни — тебя недохвостый кутёнок поймает на «слабо». Почему?
  — Хаш, не знаю. Мне что, пойти, поучиться на жреца?
  — Вообще-то хорошо бы пройти хотя бы минимальный курс. Мы и так делаем, что можем, но психика землян ещё слишком неизучена. Боимся повредить.
  — И уже близки к этому.
  — А что делать? Ты сам виноват.
  — В том, что связался с тобой?
  — И в этом — тоже, — она не стала меня беречь, так правду-матку за хвост и потянула. — И в том, что слишком ты жалостливый. Ведь была у тебя возможность все проблемы решить одним ударом. Да, был бы ты убийцей. Я знаю, для вас это очень тяжело, убивать.
  — А для вас — легко?
  — И для нас тяжело. Но мы с детства знаем, что выживает — сильнейший. Поэтому для нас сложно не решиться убить, а воплотить своё решение в жизнь. А уж храмовые жрецы…
  — А они что, убивают легко?
  — А ты не заметил, что казни обязательно жрецы проводят?
  — Заметил. Думал, традиция такая.
  — Конечно, традиция! Потому что от жреца не сбежишь, не скроешься, не улизнёшь. И убивают они же. Если бы тебя Урриш взялся учить — ты бы легко убивал. Но при этом не стал бы делать это бездумно, чего так боятся ваши люди. Потому что жрецы связаны с Высшими Силами, а с ними шутки плохи.
  Я вспомнил съеденного шутника и подумал, что Хашеп права. Впрочем, как и всегда.
  — Увы, не достался тебе муж-убийца…
  — Коля, не важно, какой ты! Да, ты не сделал одного действия, но сделаешь десяток других. Я же тебя не ругаю, я просто говорю, что проблемы, которые ты имеешь — сам же и приготовил. Так что относись к происходящему, как… к помывке. Твой запах не зависит от тебя, но ты являешься его причиной, и просто надо помыться. Вот и делай, что должен. А мы тебе помогаем.
  
  
  — В случае, если к тебе обращается лицо высшего статуса — следует выслушать, не перебивая. Если ты не согласен, возражать имеешь право, только если аргументы очень значительны. Если же нет — лучше вообще промолчать, но сделать по-своему. Если же к тебе обращается хвост высшего статуса — следует освободить для него место, ибо дёргать за хвост представителя высшего статуса…
  — Я не буду дёргать за хвост ни высшего, ни низшего!
  — А меня — дёргаешь!
  — А тебя я дёргаю потому, что люблю!
  — Я знаю. Но вдруг тебе взбредёт в голову поиграть с кем-нибудь? А эти игры очень дорого обойдутся нам обоим.
  — Хорошо, я уже понял. Никого. А вы сами друг друга за хвосты дёргаете?
  — Дёргаем, — вздохнула Хашеп. — А как же без этого? Но если в детстве это заканчивается трёпкой или «Мама, он меня обижает!» — то во дворце это может закончиться либо публичным снятием лаара, либо полным выдворением, а тогда всё, что мы сделали — не имеет смысла.
  — Я понял! Погоди… Ты имеешь ввиду, что если я даже просто прикоснусь к чужому хвосту… Даже не нарочно.
  — Я не утверждаю, но вполне может быть! Сейчас всякое может произойти, лучше не мешать кашу с маслом. А то потом разделить сложно. Итак, дальше. Во время еды во дворце следует пользоваться только самыми простыми блюдами, дабы не смущать гостей сложностью или вычурностью. Если тебе предложат попробовать соседи по столу — надо обязательно пробовать. Ты уже знаешь, какие сочетания могут оказаться для тебя несъедобными, поэтому имеешь право отказаться, но для хаарши отказываться — это не просто неуважение, потому что предлагают обычно от чистой тарелки и очень нечасто. И только очень близким друзьям или родственникам. Вставать из-за трапезы не рекомендуется, всё лишнее уносит раб. Он же может принести воды, ткань или иные необходимые вещи. Если нужда в них возникла в процессе разговора — следует помолчать или переключиться на что-то нейтральное.
  — Как у вас голова все эти правила держит?
  — А как у вас голова держит правила поездки в автобусе?
  — А что там сложного?
  — Действительно! Что входя следует пропускать выходящих, нельзя проскальзывать под ногами, нельзя ложиться в проходе и на два сиденья…
  — Хаш! Да это даже объяснять никому не нужно! Это само собой разумеется!
  — Вот и у нас большинство того, что я тебе объясняю — само собой разумеется. Но это нам разумеется, а тебе приходится объяснять.
  Я посмотрел на жену с восхищением. Нет, очень здорово, что она получила это ихнее «храмовое воспитание». Вот так промоделировать ситуацию исключительно для меня… И так понятно всё объяснить…
  — Хорошо, а если я позову чужого раба?
  — А как ты его позовёшь? Вернее, позвать можешь, проблем нет. А как объяснишь, где и что надо сделать? Ведь за раба ты отвечаешь полностью, это же твой раб! А чужой и знать не будет, как надо твои приказания выполнять!
  — Но у нас-то раба нету!
  — Да, поэтому придётся использовать самые простые блюда. А жаль, я уже подумала, чем мы можем удивить гостей и порадовать маму.
  — Блинами? Но мы же можем заранее заказать?
  — Так и придётся делать. Но в любом случае мы не достигнем того эффекта, который задумывался. Потому что делать будем мы вдвоём. Никого посвятить нельзя будет, иначе знать будет весь двор ещё до начала. А если мы будем вдвоём — это сразу статус бедности. Хоть ты и чужак, но статус — штука такая. Не… объяснимая. Его просто видно.
  — Я всё понял. Ладно, давай дальше.
  А поздно ночью я подорвался и помчался к Смаарру. И мне было плевать, спит он или нет, мне в голову пришла мысль!
  Хаал спал. Стража у двери мне об этом тихонько намекнула. На что я достаточно громогласно заявил, что мне — срочно, потому что завтра, возможно, уже будет поздно! И поэтому проснётся ваш хаал, ничего с ним не сделается…
  Дверь приотворилась, и я шмыгнул туда мимо стражников, сделавших вид, что всё в порядке.
  — И зачем будить весь храм и привлекать ненужное внимание? — Смаарр нагнулся и поднял с пола лежащий лаар. А я на миг имел возможность узреть его подхвостье. Как я понимаю — это знак высшего доверия. Вряд ли пренебрежение… Одеваются хаарши быстро, так что через полминуты мы сидели на полу, глядя друг на друга.
  — Итак, мой инопланетный друг, что за идея пришла в твою нечёсаную голову?
  Я опять попытался пригладить лохмы и понял намёк. Надо бы постричься, что ли…
  — Отдай мне Сисишеп.
  — Нет.
  — Это не простая рабыня! Вспомни, ты послал меня за нею в качестве урока, и я выбрал её. Я её выбрал! После этого Хаш приказала мне выпороть раба — тоже в качестве какого-то урока. И снова попалась она!
  — Хашеп. Ваши личные ласковости — только между вами двоими. Иначе ты можешь исказить имя до прямого оскорбления.
  — Понял. Но и дальше! Твоё собственное приказание! Когда я пришёл тебе повиниться, что я сделал с Сисишеп — ты мне приказал вернуться, рассказать всё Хашеп и принять то, что она скажет. А она сказала «Может, возьмём её себе? Пока что это дорого, но со временем...». Вот что она сказала. Я выполняю твой приказ — принимаю то, что она сказала.
  — Со временем — может быть.
  — Время пришло! Нам надо быть во дворце. А во дворце, как я понял, огромное количество вещей зависит от статуса. А статус, в том числе, определяется и наличием раба! А у нас нет раба, и такого статуса мы не достигнем.
  — Ты представляешь себе, что такое раб? И какую ответственность ты берёшь на себя перед всей нашей планетой?
  — Никакой, в том-то и дело! Мы же не будем жить здесь! Мы же уедем потом туда, ко мне домой!
  — С рабыней? У вас же нет рабов!
  — Вот именно! Поэтому мне достаточно сказать, что я освобождаю Сисишеп из рабства, и ей с удовольствием дадут официальный статус на нашей планете.
  — Ты в этом уверен?
  — В крайнем случае, у нас тоже есть механизмы давления и принятия нужных решений. А это будет официальная версия, за которую нашему правительству будет удобно уцепиться.
  — Но если Сисишеп не будет рабыней…
  — Не, ты не понимаешь! Она как была рабыней, так и останется. Потому что она сама хочет!
  — А ты-то откуда знаешь?
  — А мне другие слуги сказали.
  Смаарр оглядел меня, покачивая хвостом из стороны в сторону. Да, действительно, признак высочайшего доверия. Показать собеседнику, что ты в задумчивости — я пока такого ни от кого из жрецов не видел.
  — Ты начинаешь думать, как хаарши. Это очень хорошо. Возможно, сможешь вылезти из той задницы, в которой ты сейчас уютно устроился. Однако, кохаро, тебе придётся срочно изучать правила общения с рабами. Потому что твои вольности никого не обманут в обществе. Все поймут, что раб нанятый или дарёный. А это совсем не то… И сейчас я ещё твою радость поубавлю-то. Как Сисишеп будет жить в вашем мире?
  — Ну, как… Живёт же как-то Хаш...еп.
  — Она знает язык. И даже не один.
  — А что, точно так же привязать Сисишеп и устроить ей сеанс быстрого обучения — нельзя? Она боль любит, потерпит.
  — Ты всё-таки идиот. При чём тут боль? Да боль — это самое простое! А кто будет донором?
  — Донором чего?
  — Языка.
  — Погоди… Я не понял… А у меня… Вы что, мне язык… засунули прямо в мозги?
  — Не сам «язык», конечно, а его знание. Для этого его нужно взять у кого-то. А то, что происходило потом — это была только укладка структуры по полочкам твоего мозга. Научить тебя всем тонкостям языка и восприятия за столь короткое время — невозможно! Только взять готовое и запихнуть в твои мозги, рискуя их повредить.
  — И кто… дал мне….
  — Я.
  Сказать, что я был ошарашен — это очень мягко сказать. Я вдруг вспомнил и разговор Хашеп и её подруги, и то, что неожиданно для себя осознал все значения ушей и хвостов, причём, в мелочах… И все эти идиомы их застольные… В общем, действительно, язык я освоил на высочайшем, глубинном уровне.
  — И как, согласишься ли ты давать свой материал для Сисишеп? А потом ещё задавать ей матрицу структуры? Это тоже явление долгое и нудное, а прерывать его нельзя!
  — А что же делать?
  — Что, что… Будешь учить её понемножку, как сам учился. Медленно, осторожно, долго.
  — Ну, это не страшно! У нас все иностранцы учат язык медленно, так что это вполне реально.
  — Напоминаю, что вся ответственность за действия раба лежит на тебе! Это ты уже потом можешь раба наказать по ситуации, а результаты его поступков — на тебе! Повезёт — раб будет твоим украшением. Не повезёт — будет твоим позорищем. И отсутствие хвоста не спасёт!
  — Я… Подожди… Нет, так не пойдёт. Ты ставишь меня перед выбором. Ты честно озвучиваешь все трудности, и я должен самостоятельно принять выбор. А он должен быть обдуманным. Тогда я дам ответ тебе завтра утром.
  Хаал встал и резко хлестнул хвостом по ноге.
  — Надо же… Умнеешь! Это хорошо. А я думал — тупица, разгильдяй, похотливый самец...
  — Всё, всё! На этот раз быстро вернулось.
  — Надо будет Сисишеп обязать иногда повторять, а то ты быстро забываешь и начинаешь слушать чужое мнение. В данном же случае, кохаро, никакого выбора перед тобой не стоит вообще. Ты абсолютно прав — Сисишеп предназначена тебе Высшими Силами. И я на самом деле рад, что ты это понял и принял. Принять то, что даётся свыше — не намного легче, чем сделать осознанный выбор. Идём.
  Мы пошли в ту часть храма, где я ещё не был. Это удивительно — я тут больше недели, меня никто ни в чём не ограничивает, а я даже храм не облазил! Прав был хаал — нелюбопытен я! А ведь в детстве, помню…
  — Сисишеп, вставай. Нет, не одевайся. Волей своей и тех, кто повелевает мной, я передаю тебя твоему новому хозяину. Ты — первая рабыня человека. Отныне он несёт за тебя ответственность твоих действий. Учти это и помогай ему в меру сил. Учти, что наказать тебя правильно он может не всегда, подсказывай ему, как должно действовать в той или иной ситуации. Помни, что ты не только статус своего господина, но и груз его ответственности. И если груз этот будет непомерен — то ты обязана принять его на себя. Это моё последнее тебе приказание.
  После чего повернулся и вышел.
  Рабы смотрели на нас, а Сисишеп… Уши изображали крайнее смущение, а хвост выдавал столь же великую радость.
  — Господин! Я… я готова служить тебе всем телом!
  О, вот в этом я не сомневался. Не одна Хашеп восторгается неуёмной сексуальностью инопланетян. Может, поэтому у них и имена похожи?
  — Ложись спать, Сисишеп. А завтра будем собираться во дворец.
  Все головы тут же плюхнулись на лежанки. Я сказал что-то не то?
  
  
  
  
  В храме царила торжественная суета.
  Как я понял, приглашение Хашеп «ко двору» ожидалось, собственно, ради этого всё и затевалось. И как только организм подал сигнал о том, что беременность наступила — приглашение вступило в силу. Или как-то так. В общем, ни гонцов, ни спецпочты не приходило, но все знали, что нас ждут во дворце. Дворец, однако, находился не в столице. Потому что королева — это должность вершителя, добившегося вершины власти (каламбур, однако!). Но власть её ограничена зоной влияния, точнее, зоной ответственности. Запросто может быть, что на одной территории управляют три-четыре вершителя. Как им это удаётся — я пока не заморачивался, сказали «Увидишь — сам поймёшь». Видимо, доведётся увидеть. Вот мама Хашеп и была королевой (скорее, в том же смысле, как самая старшая самка улья), а сама она может ею стать, а может и не стать. Если не станет — ничего страшного (у людей продолжение династии — чуть ли не первоочередная задача, а уж какие идут бои за престол — сами знаете), но вот продолжить род она была обязана.
  — А почему выбрали именно его? — уточнил я.
  — Потому, что так было надо.
  — А кому надо?
  — Коля, это больной для меня вопрос. Хочешь узнать — поговори с папой.
  — Он рекомендовал его?
  — Коля, ну что ты издеваешься надо мной? Там такая стая в этом вопросе участвовала! Поговори с папой!
  — Хаш, не злись. Просто я же должен знать, чего ожидать от детей?
  — А это тут причём?
  — Дети будут похожи на отца. Значит, будут такими же агрессивными и злобными?
  Хвост дёрнулся, а уши замерли в позе «Ты это серьёзно?».
  — Он совсем не злобный и не агрессивный! А впрочем… Нет, это уже не важно. Нет, не думаю, что это скажется на детях. Любую злобу и агрессию можно эффективно использовать, и кроме них у детей будет целая шкура других свойств. Коля, правда, не вороши этот комок. Поверь, что там выбирали много умных хаарши из целого ряда кандидатов. Может, тебе достанутся и не самые породистые дети, но лучшие из тех, кем можно безнаказанно рискнуть.
  — Я понял. В общем, лучший из тех, кого не жалко.
  — Примерно так.
  Из суматохи сборов меня выдернул Урриш.
  — Пойдём, покажешь, как работает твоё человеческое оружие.
  — Урриш… Тебе настолько любопытно?
  — Ничуть.
  — Тогда, может, я пока не буду его демонстрировать?
  — Я уверен, даже готов рискнуть своим хвостом, что ты ни разу не проверил своё оружие на боеспособность. А он вообще исправен?
  — Жаль, надо было поспорить на твой хвост. Был бы у меня сейчас такой роскошный и пушистый… Конечно, проверял! И проверял, и учился заряжать, и целиться… И даже из кобуры выхватывать красиво. А вот проверки не устраивал. Во-первых, это очень шумно. А во-вторых, где? Он же очень мощный, разобью что-нибудь лишнее.
  — Зачем, интересно, в тебя вложили язык, если ты им не пользуешься?
  — Ну… Не знаю, Урриш, это и правда слишком сложно: копаться в себе. Я не хотел беспокоить вас потому, что мог опять сказать что-нибудь не так и не то…
  — Бояться ошибок — самый короткий путь к ним. Ты же в храме! Здесь нет безгрешных и всеведущих, и мы не таковы. Разве тебя ругают за твои ошибки?
  — Нет, но само упоминание их достаточно неприятно.
  — Ах, просто упоминание. Ты считаешь, что лучше промолчать, когда кто-то идёт к краю пропасти, чем укусить его замечанием об этом?
  — Ну… Нет, не считаю…
  — Ты трус. Ты боишься даже собственных ошибок. Хотя должен быть им благодарен. Ведь только благодаря ошибкам мы становимся мудрее. Безошибочный не развивается! Но, коль твою нежную шкурку так ранят упоминания о твоих ошибках — пожалуйста, дай мне посмотреть, как работает твоё оружие. Что тебе для этого надо?
  — Прочную стенку. И что-нибудь, что не жалко разбить.
  Урриш обеспечил мне глиняный горшок и приватность — комнату в одном из помещений храма. Я достал пистолет, снял с предохранителя, прицелился…
  Бабах!
  Да, жрецы всегда правы. Так что переспорить их трудно и по этой причине. Хаарши принюхался к результату выстрела, подошёл и посмотрел на обломки кувшина, нашёл дырочку в стене… А я трясся от восторга. Вот как он стреляет! Я испытал свой пистолет в действии, и это было действительно нужно. Сейчас я знал и отдачу, и звук выстрела, и даже то, что могу попасть.
  — Дашь разок попробовать?
  — У меня осталось всего девять выстрелов.
  — Почему?
  — У него десять патронов в обойме. Больше нету.
  — Тогда не надо, — жрец спокойно вышел. Я несколько секунд смотрел в дверь, но потом решил всё-таки убрать за собой.
  Почему я не дал выстрелить Урришу, хотя тому явно хотелось? Ведь на этого урода хватит и одной пули!
  А если не хватит? — вдруг спросил я сам себя. Действительно, я уверен, что с одного выстрела убью кого-нибудь? И тут же навалился мандраж: а смогу ли вообще выстрелить? А что будет, если?..
  Кошмар, что со мной творится?
  Выехали рано утром, ещё солнце не встало. На этот раз поездка на стардаа не вызывала вообще никаких эмоций. Транспорт и транспорт. Честное слово — не до этого!
  
  
  Королевский дворец в любом, наверное, мире — место помпезное. Или хотя бы многолюдное. Насчёт «помпезности» мне очень сложно судить, потому что это хаотическое нагромождение… Или нет… Наверное, это всё-таки не хаос, просто непривычный мне порядок вещей. В общем, объектов для восприятия было множество, но я не понимал, какие из них носят декоративный характер, а что — функционально. Сказать, что я был восхищён, как, например, китайскими пагодами — не было такого. Но и на пирамиды ацтеков это сооружение было непохоже. Наверное, так и должно быть: уникальная архитектура.
  А вот стража у ворот во всех мирах, наверное, одинакова. В смысле, что она есть. К вопросам безопасности здесь относились очень серьёзно, не стесняясь никого обидеть. И если к завсегдатаям дворца никаких вопросов не возникало, то нас, новичков, проверяли дотошно, включая залезание под лаар, обнюхивания и сверку с какими-то записями. Я делал вид, что ничего не понимаю, иногда повторяя по-английски:
  — I'm a man, I'm inviting to Queen.
  Ничего подобного! Охрана дворца королевы прекрасно осведомлена о приглашённых. Мне посоветовали не валять дурака, иначе дорого обойдётся. Потому что человек Коля, допущенный во дворец — прекрасно знает Высокий Язык. Поэтому либо я демонстрирую знание языка, либо обвиняюсь в шпионаже и прочих нехороших деяниях…
  Я переглянулся с Хашеп. Та чуть кивнула левым (дальним от стражи) ухом.
  — Попроси его пригласить меня в караулку.
  Как бы ни была умна моя хаарши, а этого манёвра и она не поняла. Но попросила. Стражник засопел, дёрнул хвостом… И всё же решился.
  — Я не могу демонстрировать знание языка, — просветил я слишком дотошного охранника. — Поэтому я, конечно, его знаю, но мне приказано не слишком часто применять свои умения.
  — Кем приказано?
  — Ну, не то, чтобы приказано. Но хаал Смаарр посоветовал не блистать этим умением налево и направо.
  — Знаешь, что?! Сюда тявкать не ходят! Подумаешь, человек! Нам с тобой нюхаться некогда! Иди отсюда!
  Я вышел и пожал плечами.
  — Меня не пускают.
  Наша группа задумалась.
  — И что ты предложишь сделать?
  — Я предложу развернуться и уйти. Всем. Если не приду только я — возможно, только обрадуются. Если на аудиенцию не попадёшь ты — то, как минимум, поинтересуются, приходила ли и куда делась?
  Хашеп развела уши в знаке «сомнения и скепсис».
  — Я бы не хотела начинать знакомство с нашей семьёй в таком ключе.
  — Тогда я слушаю твои предложения. Только давай отойдём подальше и там обсудим. Скажи ему, что мы уходим.
  — Хорошо, мы уходим — грустно сообщила Хашеп стражнику, мы развернулись и направились обратно.
  — Ушами не крути!
  Ухо, развёрнутое назад, повернулось вперёд. Хорошо всё-таки хаарши, там, где человеку нужно оглядываться — достаточно повернуть ухо. Не так заметно, но всё равно.
  — Коля, ты мне можешь сказать, что ты задумал?
  — Я сказал стражнику, что твой папа мне посоветовал не говорить на вашем где попало.
  — Обман такого уровня может раскрыться очень быстро. А за подобное можно и хвоста лишиться.
  — Мне ли беспокоиться об этом?
  — У тебя есть масса других слабых мест. И не думай, что я для тебя могу служить хоть какой-то защитой. Тут самой бы при хвосте остаться…
  — Жестокий у вас всё-таки мир! Такой красоты лишать!
  — Это хороший повод задуматься, прежде чем что-то делать. А ты?..
  Мимо нас пробежал и резко остановился хаарши в доспехах.
  — Приказ для вас — срочно вернуться обратно!
  Мы переглянулись, молча повернулись и выполнили приказ. Похоже, стража тоже поняла, что перебдела.
  А может, что-то ещё случилось.
  Я смог в полной мере оценить, насколько храм отличается от правительственного центра. В храме люди… ой, то есть, хаарши — спокойные, уравновешенные. Не пристают, в рот (и под хвост) не заглядывают. Знают то, что знают, но молчат об этом.
  А во дворце я сразу же стал знаменитостью. Я стал объектом внимания десятков, нет, сотен хаарши! На меня выбегали посмотреть, меня обсуждали ничуть не стесняясь, и даже если бы все знали, что я понимаю Высокий — и то, думаю, ничуть не стали бы осторожничать. Я узнал, что кроме того, что голокожий и беcхвостый (это и так понятно), так ещё и с рабской мордой, неуклюжий, корявый, всклокоченный, неприспособленный к жизни, и вообще, урод по всем мыслимым или немыслимым статьям. Слава тебе, хаал Смаарр, низкий, до земли тебе поклон! За то, что теперь я мог всё это слушать совершенно спокойно, а не дёргаться от каждого эпитета.
  К сожалению, досталось и Хашеп. Я узнал, что бедняжке не повезло, что её ещё в детстве прокляли (интересно, а это реально?), что её подменили, заставили обманом, шантажировали, и вообще, что всё это — фарс, и скоро они узнают окончание этой несмешной комедии, поставленной отвратительным постановщиком.
  А любимая на всё это взирала с полнейшим равнодушием, где надо — виляла хвостом, где надо — останавливалась и отвечала на вопросы…
  Несмотря на знание языка, огромное количество культурных тонкостей остаются за гранью понимания. Например, к нам подошёл пожилой, толстый хаарши с поседевшими кончиками волос и прямо сказал:
  — Седьмая направо от второго.
  И убыл. Величественно! Важно!
  Я ничего не понял! А Хашеп поняла, и мы направились куда-то. Сисишеп тащила наши баулы молча, как и положено послушной рабыне. А я до сих пор не могу привыкнуть, что во дворце, в этом величественном и роскошном (по местным меркам) месте кто-нибудь может запросто присесть над канавкой… Иногда даже не прерывая разговора!
  Я уже понял, что здесь мне будет очень тяжело. В храме было полно уединённых мест, где я мог без проблем покончить с естественными надобностями. Что будет здесь — я боялся себе представить.
  Комната, выделенная нам, оказалась… тесной. И, если можно так выразиться — без мебели. То есть, даже матрасиков на полу не было! Я в этой, с позволения сказать, комнатушке, почти касался потолка головой. А ведь встречались хаарши и повыше меня ростом! Сама же комната, кроме того, что была два на три метра, так ещё и без окон! В потолке — три небольших дырки для вентиляции, под одной — масляный светильник. С кресалом, мама моя дорогая! Сисишеп сгрузила шмотьё в угол, с наслаждением потянулась, задрав хвост вверх, и ловко зажгла лампадку с третьей попытки.
  — Это — королевские апартаменты? — грустно спросил я.
  — Почему «королевские»? — удивилась Хашеп. — Я же не королева!
  — Но ты — дочь королевы.
  — Во-первых, непризнанная. Во-вторых, без статуса. А в-третьих, здесь самое надёжное место во дворце. Ну, одно из самых. Рядом — караулка стражей. Добраться сюда — сам видел. А что тесно и темно — в темноте чужой кусок вкуснее. А если мы к тебе потеснее прижмёмся — ты же не расстроишься?
  Обе паршивки закудахтали. Тоже мне, рабыня и госпожа! Два сапога — пара!
  — Однако, о тебе невысокого мнения. Я слышал, считают, что тебя вообще в детстве подменили!
  — Ах, — Хашеп махнула рукой и хвостом. — Это же двор! При дворе чего только не услышишь. Кстати, вот то издевательство, что папа тебе устроил — мне было просто не нужно. Я с детства слышала столько всякой гадости, что теперь меня хоть горшком назови, только на стол не подавай. Насчёт стола. В храме очень спокойно относятся к отступлению от традиций. Если это не касается храмовых дел. Во дворце же — наоборот! Но, к счастью, у тебя есть прекрасное оправдание! Ты — человек. Поэтому для тебя правила неписаны. Ах, как я тебе завидую! Ты можешь их создавать на ходу! Единственное, что я бы тебе посоветовала — это держись естественно. Чтобы уже в следующий раз не путаться, что ты уже делал, а что — нет.
  — Ну, раз так, тогда извини, но я оденусь по-нормальному.
  — А сейчас ты одет ненормально?
  — Абсолютно! Я одет, как хаарши!
  — Коля, вот скажи, когда я носила эту вашу космическую форму… Это как смотрелось?
  — Обалденно!
  — Вот и ты смотришься точно так же. Очень стильно и эффектно.
  — Спасибо на добром слове, но, скажи… Если бы ты у нас ходила в таком плащике — кто бы тебе что-нибудь сказал бы?
  — Ну, Коля, это тебе уже лучше знать.
  — Вот именно. И я тебя уверяю — инопланетянину абсолютно не важно, как являться! Ты могла бы явиться голой, и никто бы ничего не понял бы.
  — А сам-то?
  — Да, но для нас одежда — это обязательная традиция!
  — А для нас — показатель статуса. Тоже традиция, в общем-то!
  — Но если я приду в знакомой кому-то одежде — они же поймут мой статус? А если в незнакомой?
  Хашеп склонила голову на бок и пошевелила хвостом.
  — Госпожа, а он прав! — подала голос Сисишеп.
  — Сама знаю, что прав. Я думаю, почему я сама это не просчитала?
  — Потому что ты молода и неопытна.
  — Но он тоже молод и неопытен!
  — Он просто другой.
  Так что я скинул с себя привычный уже лаар и распаковал штаны и куртку. Наличие двух дам смутило, но ровно на полсекунды, ибо обе видели меня без ничего, а умом я понимаю, что для хаарши голое тело — это не предмет возбуждения, а, скорее, положение на социальной лестнице. И показываться без одежды допустимо лишь в том обществе, где вопросы иерархии не стоят вообще, как вот у нас здесь. Но умом понимаю, а всё равно напрягаюсь.
  И, вы знаете, совершенно другое ощущение! Как будто надел скафандр и чувствуешь себя полностью защищённым. И дело даже не в кобуре с пистолетом. Только сейчас я поймал эту разницу: пока я носил традиционное одеяние хаарши, я играл роль. Постоянно боялся ошибиться, сделать что-то не так, в общем, ощущал себя не в своей тарелке (а для них эта идиома особенно понятная). А сейчас я как бы отгородился от всего этого общества, и хотя в людском мире куртка без майки и штаны с сандалиями без носков вызовут улыбку — здесь и сейчас я чувствовал себя комфортно и удобно.
  А то, что лаар скрывал отсутствие хвоста (под плащом не очень-то и видно, есть хвост или нет) — меня не смущало. Да, я бесхвостый, и придётся им с этим мириться.
  — Нарядился? — на удивление саркастически хмыкнула моя любимая. — Ну, а теперь ложись.
  — Куда?
  — На пол! Ждать будем. Приглашения.
  — И больше ничего нельзя делать?
  — Коля! Если ты хочешь спариваться прямо сейчас, то зачем было одеваться?
  Ушки Сисишеп заинтересованно поднялись. Судя по всему, она даже в мыслях не держала, что её выставят за дверь.
  — Нет, вот на секс у меня сейчас совершенно не стоит. Но это же не единственное занятие, лёжа на полу? Кстати, а когда нам дадут постельки?
  — За постельками сходит Сисишеп. Но — когда мы будем обедать. А пока надо ждать здесь, чтобы не пропустить приглашение. Лежать, конечно, не обязательно, можешь сесть. Или даже стоять. Если тебе удобно. А я лягу.
  — И что мы тогда будем делать?
  — Аргентина.
  — Ааа? А! Америка!
  — Сисишеп, теперь ты!
  
  
  Гостей призывали особым раскатистым воплем. Я подскочил, а мои дамы степенно поднялись и вышли. Выходили из своих комнат и другие хаарши.
  Королевский дворец — это всегда повод показать новую моду. И если я думал, что лаар — это обязательно два куска ткани, скреплённые на плечах застёжками, а на талии — поясом, то пора расписаться в бедности воображения и нелюбопытстве. Ведь я же был в городе, видел их в естественной среде… И не заметил, что лаары отличаются и покроем, и длиной, и цветом, и расцветкой… Нет, последнее — заметил, просто не обратил внимания. У нас же тоже одежда разноцветная!
  А здесь… И фигуристые, и с оборочками, и с какими-то воротниками выше головы… Нет, модельеры у хаарши тоже есть. Но, видимо, заморачиваются этим только избранные. Ах, да! Это же показатель статуса. Точно! Я же в городе видел обычных горожан. А здесь — великосветское общество. Так что моя куртка и штаны здесь смотрятся очень необычно. А мне — удобно!
  И, разумеется, на меня оглядываются. Даже смотрят. Не скрывая восхищения и изумления. Раздражения или недовольства я ни у кого не заметил. Обсуждают что-то, водя руками в воздухе. Я попытался расстроиться, обидеться и… И понял, что не могу. В ушах тут же всплыло «Идиот. Гад. Дебил. Скотина. Сволочь». Изнутри поднялась жёсткая волна, перекрывая внутри что-то, и чужое мнение перестало волновать. Я так изумился этому ощущению, что уже попытался сознательно вызвать интерес к мнению о собственной персоне. Сознание благосклонно заявило, что обсуждать могут что угодно. От роста и цвета шерсти… Ой, то есть, волос. И до размеров гениталий. Но мне от этого не кисло и не сладко. И вообще, я сейчас увижу саму королеву!
  Сама королева ничем не отличалась от остальных хаарши. То есть, в толпе я бы её не узнал. Правда, костюм (назвать это «лаар» у меня язык не поворачивается) был просто очарователен. Мне всегда нравились одеяния из газа, а здесь красно-рыжая крупноячеистая ткань практически не скрывала содержимого, но и нельзя сказать, что королева была не одета. Я некоторое время раздумывал, является ли это вызовом общественным нормам или наоборот — традицией, пока Хаш не дёрнула меня сзади за штаны. Как я понял, там должен был быть хвост.
  Следующие двадцать минут гости рассаживались. Я честно скажу, что ожидал большего безобразия, но всё прошло организованно. Целая толпа, хвостов сто, усаживалась за полукруглый стол, во главе которого (на внешней стороне подковы) сидела сама королева. Наше с Хашеп место было на внутренней части, чуть левее. Сидели хаарши неплотно, что и понятно — на столе должно оставаться место для столовых принадлежностей.
  По традиции, само приготовление еды — это время высочайшей сосредоточенности и внимания. Но я заметил, что сама королева изредка отхлёбывает что-то из маленькой пиалки, в которую сидящий слева (от неё — справа) что-то периодически подливает из глиняного чайничка. Пока я разбирался с принесённым и следил краем глаза, что делают остальные — королева спросила сидящего от меня далеко пожилого хаарши о проблемах на прошлой неделе. Тот коротко доложился, что проблемы улажены. Уточнять никто не стал, видимо, и так было ясно. Какую-то девушку похвалила, сказав, что подобный наряд очень идёт к её шерсти (а что, у неё шерсть какая-то другая? Аж захотелось встать и посмотреть), сидящему справа (слева от неё) было негромко сказано, чтобы перестал принюхиваться к чужой еде, это неприлично. Сын? Не похож, слишком взрослый… Если я что-то понимаю в возрасте. Но как только я сунул в рот первый кусок — внимание королевы обратилось на меня.
  — Не опасна ли для вас наша еда, гость дорогой? — осведомилась королева на хорошем английском.
  — Благодарю вас, королева, — ответил я на том же языке. — Я изучал вашу кухню и способ питания целую неделю. Разная еда доступна для нас, и я нахожу её вкусной.
  — Тогда расскажите нам, дитя моё, что творится в вашем мире?
  Я чуть не поперхнулся.
  — Наш мир слишком обилен и разнообразен, Ваше Величество.
  — Это человеческий титул, мне он не подходит. Не используй его.
  — Хорошо. Но как мне тогда к вам обращаться?
  — Пусть будет «мэм». Мне будет приятно.
  — Почему именно это?
  — Дитя моё, я задала вопрос и хотела бы получить на него ответ.
  Я зарделся… Но внутри сомкнулись упругие невидимые створки.
  — Я уже ответил, мэм. Наш мир слишком разнообразен. В нём происходит множество самых разных событий. Даже просто перечисление по группам продлится огромное время, но, может быть, вы спросите точнее? Что вас интересует? Политику я не знаю…
  — Политику знаю я. Это неинтересно. Но как живут простые граждане?
  — Похоже, как и у вас здесь.
  — Вы немногословны.
  — Английский — не мой родной язык. Я плохо знаю его.
  — А какой язык вы знаете хорошо?
  — Русский.
  — Скажите что-нибудь по-русски?
  — Что именно?
  — Опишите меня. Меня, и своё впечатление.
  Ох, вот это я попал! Маловероятно, чтобы тут кто-то знал русский, но почему бы и нет? Хашеп же знает! Интересно, кстати, откуда? Надо потом у неё спросить. Так что хотя бы она — точно знает! Приказание придётся выполнять тщательно, серьёзно. А как описать королеву?
  — Что-то вызывает ваше затруднение, молодой мужчина?
  — Да… Я… Хорошо.
  Я сглотнул.
  — Изящная хаарши в апельсиновом газовом платье во главе стола гостей и верных слуг. Полна достоинства, умна и непроста. Но даже с инопланетянином может поговорить на его языке. Не даёт необдуманных приказов, поэтому исполнять их — сущее удовольствие.
  Ой, чего-то меня понесло не туда. Чего я несу?
  — Красивый язык. Как людям удаётся передать всю глубину смысла, не имея хвоста и заметных ушей?
  Я приложил руки к голове, левую согнул влево, а правую развернул «лодочкой» на собеседника. Жест «А разве это действительно так?».
  Стол сотрясся от оглушительного визга и многочисленного кудахтанья. Кто-то молотил по столу от избытка чувств, кто-то раскачивался от смеха. До сих пор не знаю, почему эта имитация вызывает у хаарши такую реакцию. Королева тоже оскалилась в улыбке.
  — Я поняла. Скажите, а хаарши в вашем мире могут жить без проблем?
  — Ну, Хашеп же живёт.
  Я в очередной раз восхитился изяществу, с которым это было проделано. И в который раз поразился искусству лицедейства, необходимое правителю высокого ранга. Она сначала обратилась ко мне, как хвосту «более высокого статуса». То ли послу, то ли гостю, в общем, тому, кто имел право внимания от королевы. А потом простенько и незаметно перевела разговор на свою дочь, хотя всё это время демонстративно её не замечала. И если за столом были те, кто должен был получить внимание поперёд Хашеп — сейчас придраться им было сложно. Нет, такого искусства мне не достичь никогда! Но если Хаш научится вот так…
  — Говорят, ты жила в мире людей? — это сказано уже на Высоком. Вроде бы как для всех. Или просто для всех? Осведомлена ли королева, что я тоже понимаю этот язык? Я уткнулся в тарелки, чтобы ничем себя не выдать.
  — Да, государыня. Я жила в мире людей и даже поднималась к звёздам.
  — Ты была меж звёзд?
  — До самих звёзд далеко, мы летали рядышком. Три дня пути туда и неделя — обратно.
  — Правда, недалеко. Этот человеческий парнишка летал с тобой?
  — Да, было так.
  — Почему же вы пришли за мой стол вместе?
  — Так полагается, если я его избранница.
  За столом загомонили. А я сунул в рот что-то первое попавшееся. И сосредоточенно жевал, пытаясь держать морду кирпичом.
  — Но ты помнишь древний закон, что избранница должна в первую очередь принести своему супругу наследство?
  — Древний закон будет соблюдён.
  Шум за столом усилился. А королева чуть откинулась назад, повернув ухо. В которое подошедший сзади хаарши что-то негромко сказал.
  — Ну, что ж, дочь моя. Если это и вправду так, что будет проверено и засвидетельствовано, то мы рады приветствовать тебя у нас за столом.
  И тут я чуть не подавился. Потому что Хашеп встала и при всех обошла стол по длинной дуге. И уселась рядом с матерью. На место того левого (правого от меня), который вскочил и куда-то удалился.
  Весь оставшийся обед я пытался спрятаться за теми стенами, что успел создать во мне Смаарр. Только не получалось. Ко мне больше никто не приставал (то ли не знали английского, то ли просто не хотели), но и меня больше никто не обсуждал. Вообще выключили из разговора и застолья. Несколько раз подходила Сисишеп, что-то забирала, что-то приносила. Я ел. Я жрал. Я впихивал в себя жрачку, не особенно заботясь о качестве и количестве, потому что мне было плохо. Хашеп меня бросила одного перед всеми…
  Могла бы хоть сказать. Или намекнуть. Ну, сделать же хоть что-нибудь! Как я тут буду дальше сидеть? И что мне вообще делать? А они что-то негромко обсуждали. Причём, сама королева периодически отвлекалась на гостей, что-то спрашивала, что-то говорила, то одному, то другому. А потом — снова негромкая беседа с дочерью.
  Под конец обеда, когда все начали расходиться, я остался сидеть. Дождавшись момента, когда эти две хвостатые тоже встанут. Но к ним почти сразу шагнули охранники.
  — Хашеп! — окликнул я.
  Она посмотрела на меня и сказала:
  — Иди в нашу комнату. Я буду позже. Может быть, завтра. Если что — Сисишеп в твоём полном распоряжении.
  Ага, спасибо, родная. Может быть в другой обстановке я и сам бы не против был поразвлечься с рабыней, но не здесь и не сейчас. И не во дворце, где все всё видят и слышат. Ох, как же непросто любить принцессу!
  И тут меня скрутило. Да, жрать что ни попадя за столом хаарши не советую. Многие их конструкции для нас безвкусны или имеют слабо выраженный вкус. Но вот сочетания… Я едва успел добежать до какого-то куста и уже под него вывалить всё съеденное.
  — Ты живой? — раздался рядом испуганный голос.
  — Да живой…. Уээээ!
  — Наверное, отравился!
  — А нечего жрать в семь глоток.
  — Разойдись!
  Я слушал голоса вокруг и было мне плохо даже не от того, что в живот бурчал разгонными двигателями, а что я, тупица, идиот, скотина…
  СТОП!
  Внутри схлестнулось чувство вины и те створы, которые не позволяли чужому мнению вползти в мой разум. Эффект был потрясающий! Чувство вины вдруг удрало зайцем, а мне стало абсолютно всё равно, что там обо мне подумают те хаарши.
  — Воды!
  — Пойдём, сейчас, — Сисишеп подхватила меня и куда-то повела. В руках оказался прохладный и тяжёлый кувшин. Я отпил, прополоскал рот, умылся.
  Вроде бы мир стал проще.
  — Надо же, — раздался рядом доброжелательный голос. — Человек обзавёлся рабом!
  Я оглянулся. Судя по расцветке лаара — какой-то жрец. Только не сейчас, ладно? Мне и так плохо!
  — И что это у нас такое? Ну-ка, посмотрим, что ты себе такое приобрёл! Подними хвост и наклонись!
  Сисишеп поколебалась, но выполнила приказание. Неизвестный обошёл её, обнюхал со всех сторон.
  — Ну, сойдёт, — сообщил он неизвестно кому. — А ну-ка, принеси-ка нам чего-нибудь выпить. Мы сейчас с твоим хозяином побеседуем.
  — Оставь её в покое.
  Хаарши развернулся ко мне изумлённо.
  — О, так человек владеет Высоким Языком? И откуда же такие познания?
  — Тебе какая разница?
  — Человек, владеющий Высоким, надо же… И уже где-то присвоил раба. Интересно тут у вас… Ну-ка, пойдём со мной! — приказал он Сисишеп, глядя при этом на меня.
  — Запасные уши есть? — осведомился я самым холодным тоном, на который был способен.
  — Это ты кому сказал?
  — Если запасных ушей нету, — я нащупал застёжку кобуры и сдвинул предохранитель на пистолете, — то оставь чужую рабыню в покое.
  — Ты что, бесхвостый, обнаглел безмерно? Надеешься на защиту своей самки?
  Внутри холодными кольцами свивались решимость, отстранённость и неизвестность. Я смотрел не на самого хаарши, а чуть в сторону. Сам не знаю, почему. Правая рука обхватила рукоятку, левая замерла перед грудью… И чуть ниже. А вот злости — не было. И обиды не было.
  — О, да я смотрю, ты уже и драться собрался? И давно лысошкурые стали такими могучими?
  Я молчал. Ожидая неизвестно чего. Кольца внутри улеглись, больше не мешая.
  — Что застыл, чучело? Ещё надеешься меня чем-то удивить?
  Я по-прежнему молчал. Только разум отмечал: шевелится шерсть на щеке, поза слишком расслабленная для броска, за ним — куст, за кустом кто-то прошёл, слева смотрит чья-то морда…
  — Трус… Негодящий тебе достался хозяин… Пошли!
  — Сисишеп, не ходи. И вообще, иди в нашу комнату. Не оглядывайся.
  Рабыня повернулась и пошла.
  — Стой!
  Она никак не отреагировала.
  — Стой я тебе сказал! Ах, ты паршивка…
  — Заткнись, облезлый! — холодно бросил я…
  Пистолет выстрелил очень негромко, чуть не булькнул. Потому что ствол его уже скрылся в пасти. Он бросился настолько быстро, что я вообще не успел ничего ни понять, ни сделать. Только выхватил пистолет и нажал на спуск. Кажется, рефлекторно. Тело упало на землю и чуть вздрогнуло. Видимо, в последний раз. Я оглядел забрызганный кровью ствол, присел и вытер его о лаар. После чего убрал оружие в кобуру.
  А внутри по-прежнему была звенящая тишина. Я не испытывал ровно никаких эмоций. Только где-то тлело удивление, что покойный оказался НАСТОЛЬКО быстрым. Если бы я не держал пистолет в руке — мог бы и не успеть…. Да и то успел с перепугу.
  
  
  Мы с Сисишеп сидели в одной из комнат местного храма. А может, и не храма, может быть, подобные комнаты со знакомой храмовой атрибутикой, есть в каждом доме. Но уж очень она мне была знакома. Именно в такой комнате Смаарр проводил со мной все свои манипуляции. И обучение языку, и бил, и оскорбляли они с Хаш…
  Хаш до сих пор не было. Это было странно. Хотя, может быть, во время следствия родственники не допускаются? А то, что сейчас шло следствие — я не сомневался. Смаарр тоже тогда интересовался, как я могу принимать решения, не узнав о причинах. Удивительно только, что допрашивали почему-то Сисишеп, хотя я сидел рядом.
  — Что он сказал?
  — Он приказал мне открыться и осмотрел меня.
  — Дальше?
  — Потом мой хозяин приказал ему оставить меня в покое.
  — Дальше, дальше!
  — А дальше они… поругались.
  — Как именно?
  — Он… называл хозяина всякими словами. Я не помню точно. Но нехорошими. А хозяин стоял и ждал.
  — Чего?
  — Не знаю. Он просто стоял и ничего не делал. А потом велел мне уходить.
  — Куда?
  — Туда, где наши вещи. Я повернулась и пошла.
  — И что было дальше?
  — Я не видела. Только услышала звук… Не знаю, как будто удар сильный. Повернулась — а он уже упал.
  — Он первый нанёс оскорбления?
  — Нет.
  — Твой хозяин начал?
  — Нет. Мой хозяин вообще молчал. Так что он не был первым или вторым. Он его совсем не оскорблял.
  Я подумал и решил, что позы, отношение и тон, действительно, оскорблениями не являются. Но когда же спросят меня хоть о чём-то?
  Оказалось, что ждут саму королеву. Она вошла не в той вызывающе открытой накидке, а в обычном розовом лааре с фиолетовыми цветами по всему полю. Пожалуй… Красиво!
  — Оставьте нас.
  — Государыня, я задаю вопросы по делу…
  — Вот и не надо этого делать. Вопросы буду ему задавать я. Надеюсь, моего уровня хватит, чтобы услышать верные ответы.
  — Как скажете. Но тогда зачем мне уходить?
  — Чтобы ты не слышал вопросы.
  Жрец волнообразно махнул хвостом и вышел. А я задумчиво проводил его взглядом.
  — О чём ты задумался? — спросила королева по-английски.
  — Я не понял движение его хвоста, — ответил я на Высоком. — А обычно я их понимаю.
  — Это просто жест… уважения, согласия… Подчинения… Неважно. Зачем ты его убил?
  — Это получилось случайно, мэм.
  — Почему ты на это решился?
  — Я не знаю, мэм.
  — Что ты чувствовал в этот момент?
  — Ничего.
  — Точнее. Смотри сюда! — она указала на бронзовую морду. — Не отрывай взгляда и рассказывай как будто ему. Итак, что ты чувствовал?
  — Я не чувствовал ничего. — бронзовая морда не оказала на меня никакого магического эффекта. — Вообще ничего. Вот это, пожалуй, удивительно.
  — Было ли внутри тихо?
  Я кивнул, не отрывая взгляда. Пожалуй, это очень точное определение. Внутри меня было тихо.
  — Он пытался тебя разозлить?
  — Да.
  — Зачем?
  — Видимо, ему нужно было убить меня. При всех. Так, чтобы я напал на него.
  — Почему же ты не нападал?
  — Не хотел.
  — А если бы хотел — напал бы?
  — Я не знаю, мэм. Наверное, всё-таки — нет.
  — Почему?
  — Это сложно объяснить. Я… Я не считаю, что подобные вопросы решаются… силовыми способами.
  — Поэтому ты пощадил Рамарупара?
  — Да, наверное. Мне просто в голову не пришло, что его можно убить. Мы, люди, не решаем проблемы подобным способом.
  — Мне говорили обратное.
  — Я хотел сказать, мы — простые граждане. Есть те, кто считают право силы приоритетным. Но далеко не все.
  — А разве это не так?
  — Конечно, так. Но сила — она разная. Кто-то может быть силён мышцами, а кто-то и без всяких мышц может победить. Некоторые умеют это сделать одним взглядом. Вот я сегодня — я был слаб. Но у меня было сильное оружие. И я оказался сильнее.
  — Побереги себя.
  Я оглянулся. Когда она ушла? Я даже не заметил, не услышал. Зато вошёл тот самый жрец.
  — Что ты тут восседаешь? Думаешь, сюда поесть принесут?
  Надо же, Сисишеп тоже ушла! Да что ж такое со мной происходит?
  — Выходи, выходи! — жрец недовольно подёргал усами и подтолкнул меня к двери.
  Я вышел. Интересно, что же сделала со мной королева?
  
  
  
  Сисишеп встретила меня с восторгом. То есть, облизала всего, обтёрлась об меня… Выражение такого щенячьего восторга от неё было очень приятным. Но... Но если бы так себя вела Хашеп — фиг бы я влюбился в неё. Нет, такое животное проявление чувств допустимо между хаарши… Вот пусть они так и общаются. Со мной Хашеп ведёт себя как человек. И я люблю в ней всё человеческое. А Сисишеп я за человека не считаю. Поэтому взял хозяйской рукой за шкирку и встряхнул сильно.
  Усы встрепенулись, пасть приоткрылась, уши боязливо прижались… Посмотрела снизу, виновато-виновато… И вдруг… И вдруг растянула пасть, хвост задрался, уши выпрямились…
  — Да, хозяин! Ты так давно не наказывал свою рабыню!
  Удивительно, при обращении друг к другу хаарши не используют множественную форму «вы». Но уважительное обращение раба к хозяину — встречается. Сисишеп использовала обыденное обращение равного к равному. Чудеса языка: сказано одно, подразумевается другое, а оба понимают третье…
  — Как тебя наказать?
  — Ты сказал, что у меня красивый хвост.
  — Да, он мне нравится…
  — Х… Хочешь?
  И сглотнула.
  Я оглядел рабыню. Хвост прижат к ноге, усы беспокойно шевелятся, в глазах — щенячья преданность.
  — Раздевайся.
  Она с готовностью сбросила с себя пояс.
  — А ножик есть?
  Сисишеп бросилась к нашим сумкам и, покопавшись, извлекла что-то режущее. С поклоном поднесла мне. А ручки-то — дрожат! Но сама преклонила колено, держит орудие пытки на вытянутых руках… С трудом. И пытается хвост удержать. А тот хлещет, то туда, то сюда.
  — Какой он у тебя непослушный, — я забрал режик. Грубо обработанный кусок металла с чем-то вроде гравировки… Или просто царапины? А вот режущая часть — блестящая, недавно точенная. Лезвие толстенное, длинное.. Чем-то похоже на бритву. Может, это бритва и есть? Потому что остриё заточено очень здорово!
  — Ну, что ж. Становись.
  — Как? — хрипло выплюнула она.
  — На колени. Мордой на пол. А хвост задери вверх.
  Она беспрекословно выполнила всё. Уложила морду на пол, задрала задницу вверх, вытянула хвост…
  Я поймал это пушистое чудо, пропустил между пальцев. Как он задрожал! Еле удержишь!
  — Ну, что… Готова распрощаться со своей красотой?
  Она только зажмурилась. Кажется, даже дышать перестала.
  Я поднёс лезвие к основанию хвоста… Даже нажал. Шерсть на хаарши встала дыбом. Вот реально: она раздулась раза в полтора, точно! Получилась такая огромная ворсистая кукла. А я развернул бритву тупой стороной и резко чиркнул. Короткий затихающий лай раздался раза три… Сисишеп вскочила и обняла свой хвост, прижав к животу. А потом упала передо мной, вылизывая ноги и штаны.
  — Хозяин! Спасибо, ты самый лучший, ты самый замечательный, правильно хаал говорил, ах, как здорово! — она торопливо облизнулась и продолжила. — Как страшно было, как я переживала, хозяин! Ты всё правильно сделал, ах, как я тебе благодарна, спасибо, самый лучший хозяин на свете!
  Внутри ревниво щёлкнули створки защиты от «медных труб», щёлкнули и раскрылись.
  Потому что Сисишеп не мне всё это говорила, она просто выплёскивала свою радость. За то, что я дал ей возможность испытать этот страх и ужас, но не привёл приговор в исполнение. Поэтому её искренность грела и радовала. Она отдалась мне полнее, чем женщина отдаётся мужчине, и я не обманул её ожиданий.
  — Прости, Сисишеп, но хватит меня вылизывать. Ну, хватит, хватит!
  — Хозяин! Хочешь я тебе там полижу? Хашеп говорила, ты любишь!
  — Ну, вот! Теперь жена и рабыня будут обсуждать своего господина и его привычки. Очень хочу! Но — не буду. Не сейчас. Сейчас у меня есть другие заботы. Ты слышала, о чём говорила со мной королева?
  — Нет, — удивлённо ответила рабыня. — Мы же сразу ушли.
  — То есть, когда она ушла — ты тоже не знаешь. Жаль, жаль. А почему допрашивали именно тебя, хотя я сидел рядом?
  — Потому что ты можешь утаить что-то. Ты же не хаарши! Жрец не имеет над тобой силы. А я всё скажу, хочу я или нет.
  Значит, то, что она рассказывала — вот именно это она и увидела. Но мне казалось, что я тоже немало высказал этому выскочке… Или это я про себя говорил? А главное, она не увидела самого выстрела. Или увидела? В общем, неважно.
  Да, почему жизнь не всегда клубника со сливками? Такой момент! Мы двое, у обоих игривое настроение. И — никакой возможности!
  
  
  
  
  К ужину нас с Сисишеп пригласили отдельно. И довели в сопровождении. Если бы не эти чёртовы ужины — я бы послал всё нафиг и ел бы доширак в комнате с Сисишеп. Кстати. Надо бы проверить, может ли она нашу человеческую еду есть? А то, если нам её с собой брать — надо же чем-то кормить! Закупать продукты здесь будет очень уж накладно.
  Моё появление вызвало шумный интерес. Пока я шёл к своему месту, один из сидящих за столом поинтересовался у королевы, чем закончилось расследование сегодняшнего инцидента? Пока я усаживался, то краем уха услышал, что расследование завершено, и что за гостем (то бишь, за мной) никакого злого умысла не замечено.
  — А разве гость наш не проявил злой умысел, скрыв ото всех понимание Высокого Языка?
  — Эй! — я оторвался от столовых приборов. — За клевету могу и на поединок вызвать!
  — В чём же клевета? — хаарши по-прежнему смотрел на королеву, и мне это очень не понравилось.
  — Как говорится, «факты сокрытия — в студию»! Приведите пример, когда я скрывал это знание?
  — Ты общался с королевой на вашем языке.
  — Пфе! В нашем мире считается вежливостью отвечать на том языке, на котором к тебе обратились. Кто из вас пытался поговорить со мной, но кому я сказал «Не понимаю»?
  Королева обратила полный внимания взор на своего подданного.
  — А то, что он заявил, будто ему приказано скрывать знание языка?
  — Мэм, я прошу у тебя спросить у него, — я решил пользоваться приёмом оппонента, разговаривая с королевой, а не с ним, — откуда ему известны сведения, которые я передал исключительно охраннику вашего дворца наедине?
  — А ты это действительно сказал ему?
  — Да, это так.
  — Почему же?
  — Так посоветовал мне хаал Смаарр. А ему виднее.
  — Посоветовал или приказал?
  — Он сказал, что это так будет лучше.
  — Итак, — королева вернула внимание этому уроду. — Теперь мы ждём ответа от тебя. Как ты узнал об этом разговоре?
  — Я снимаю свой вопрос.
  — А я — нет!
  — Уважаемый гость, мы ценим твой интерес, но здесь и сейчас мы собрались поужинать. Прежде чем мы приступим к вечерней трапезе, позвольте сделать вам заявление. Наша дочь, Хашепсут сталл Наахи риис Смаарр, потомок ветви Упавшей Звезды, понесла потомство.
  За столом — бурное ликование. Переждав гвалт, королева продолжила:
  — И сегодня за столом присутствуют Хашепсут и Рамарупар. Как пара.
  О, да! Я был впечатлён. И изысканным костюмом своей любимой, и тем, как она держала под ручку этого… Недобитого. Впрочем, я за столом. Здесь — общественное место. Тьфу, «общественное место» — это что-то типа тюрьмы на Высоком. В общем, здесь и сейчас никаких разборок, стрельбы и так далее. Мне очень доходчиво объяснили, что самозащита допустима, а вот нападать на соперника лучше не стоит. А то всё зазря будет… Хоть я и гость.
  Сам же Рамарупар лучился счастьем и величием. А я сидел и тихонько думал, неужели и среди людей бывают такие напыщенные дураки? Он искренне, всерьёз верит, что вот теперь-то у него будет всё хорошо. Что он принят в королевскую семью, и что теперь у них с Хаш будет долгая и счастливая жизнь. Я даже не мог его ненавидеть. Ну, как ненавидеть того, кому осталось жить до…
  Её отец говорил, что для неё трудности — это жизненная необходимость. Так что надо просто будет поймать её и спросить, в каком случае и как можно будет… чик?
  А пока остаётся делать вид, что всё хорошо, что меня никак не волнует моя жена, сидящая рядом с моим соперником.
  — Простите, не будет невежливым задать тебе вопрос? — обратился я к соседу слева.
  — Наоборот! — просиял он. — Я сам хотел бы поговорить с человеком, но ты был занят.
  — Расскажи мне о брачных традициях хаарши?
  
  
  
  В нашей комнатке я упал на новенький матрасик.
  — Раздевайся, — сказала Сисишеп.
  — Сиси, я сейчас не в настроении.
  — Раздевайся! — повторила она с напором.
  Спорить не хотелось. Поэтому я расстегнул пояс с кобурой, куртку, стащил штаны. Трусы, правда, оставил.
  — Совсем! — непререкаемым тоном приказала рабыня.
  Снял и трусы.
  — Ложись. Нет, спиной вверх.
  Она уселась мне на ягодицы. Когти побежали по спине, спускаясь вниз, то чувствительно покалывая, то мягко поглаживая. Я лежал, расслабляясь и растекаясь. Хашеп никогда так не делала… Правда, делала уйму всякого другого. Но вот так, простой массаж… Ой! Да ещё и с языком… Наверное, рабыня права. Я всё время сбиваюсь, забываю, что Сисишеп — не вещь, не инструмент, а разумный обитатель своего мира, со всеми знаниями и умениями, присущими их цивилизации. Наверное, по их традициям я должен был сам приказать ей это. Раздеться, лечь и приказать: мне плохо, я расстроен. Сделай мне хорошо! И это было бы не просто нормально, а даже правильно! Она и ждала от меня этого, но не дождалась. Я перевернулся под ней на спину. Девушка без возражений продолжила делать то же самое на груди. Организм радостно воспринял повод переключиться, а Сисишеп даже ухом не дёрнула, даже взглядом не показала, что сидеть ей стало неудобно. Только язык стал спускаться всё ниже, а пушистый зад съехал на коленки.
  — Ой, Сисишеп! Ой, стой, не надо! Щекотно!
  Она тут же остановилась, глядя мне в лицо.
  — У людей живот — очень щекотное место. Поэтому не надо… много.
  Она продолжила сразу ниже. От горячего и ловкого языка у меня вырвался неприличный стон. Стыд и сомнение ещё некоторое время посидели рядом, а потом удалились. В конце концов, моя Хашеп тоже, возможно, занимается тем же самым… И тоже по необходимости. Так что всё в порядке. Она хотя бы знает, с кем я, и мне не придётся скрываться и таиться от собственной жены. Так что я расслабился и получил удовольствие. И мне стало на самом деле хорошо.
  — Хозяин доволен мной?
  — Ты прекрасная рабыня, Сисишеп. Ты сделала всё абсолютно правильно. Надо тебя за это наказать.
  Хвост задорно поднялся вверх, хаарши соскочила с меня и устроилась на полу, поджав колени к груди и задрав хвост вертикально вверх.
  — Нет, отрезать твой хвостик мы больше не будем. Ты им так восхитительно водишь по коже! А я-то всё чувствую! А вот выпороть тебя… Ты, случайно, плеть не захватила?
  — Нет, хозяин, — девушка была заметно расстроена. — Я не догадалась.
  — Ничего, — я поднял ремень и стащил с него кобуру. — Может быть, будет не так больно, зато очень шумно!
  — Хозяин, мне не надо, чтобы было больно. Мне надо, чтобы меня наказали. Можно и больно, и страшно, и просто оставить без еды или не давать пописать. Но если ты хочешь так — бей!
  Я не хотел. Но не останавливаться же, если начал?
  Хватило меня минуты на три. Активные упражнения с ремнём — если бы это произошло до секса, то оказали бы достойный терапевтический эффект. А сейчас — тупое махание, не доставляющее никакого удовольствия. Я отбросил игрушку и велел Сисишеп перебираться на матрасик. Предпочтя поглаживать девушку и перебирать шерсть.
  — Это тоже приятно, — тихонько сообщила та и устроилась поудобнее.
  Минут через пять я покрутил носом.
  — А что это за странный запах?
  — Где? — отозвалась Сисишеп, даже не шевельнувшись.
  — Вокруг. Ты что, не чувствуешь?
  — Неа. Я спать хочу.
  — Сисишеп! Ты чего? Тебя что, разморило?
  Но хаарши не ответила. Я вдруг понял, что она на самом деле спит. Я её даже потормошил — никакой реакции. Дёрнул за хвост — только ногой дрыгнула. И не проснулась.
  Я вдруг резко почувствовал себя в ловушке. Маленькая комната, отверстия эти в потолке… И запах. Первое, что я сделал — это натянул трусы. А второе — достал пистолет. И почувствовал себя ужасающе глупо: сижу в самом центре дворца, рядом с комнатой охраны, с пистолетом в руке и жду неведомых врагов! Ага, и щаз открывается дверь, туда вваливается спецназ, бум, трах, трупы, кровь, кишки… А потом оказывается, что это меня пришли пригласить на вечеринку!
  Я посмотрел на свою руку, сжимающую оружие, и проверил, снят ли предохранитель. Потом встал, подошёл и медленно, осторожно открыл дверь.
  За дверью никого не было. Ффух… Я вышел в коридор и огляделся. Чем это у них так воняет? Кстати, в коридоре запаха почти не было. Надо бы у кого-нибудь спросить, может, утечка газа? Вот у охраны и спрошу.
  Я завернул за угол и обнаружил там двоих хаарши, стоящих как раз возле нужной комнаты. С замотанными мордами! Ну, ниндзя!
  — Стоять! Не двигаться!
  Разумеется, на этот вскрик все нормальные преступники начинают делать прямо противоположное. Чем и отличаются от законопослушных граждан. Только я эту полезную мысль подумать не успел. Потому что всё произошло так быстро! Бах, бах, бах… Я стрелял не целясь, куда успею. Однако, успел. Из комнаты охраны выглянула чья-то морда — бабах! О, как он рванул! Я выстрелил ещё раз вслед, но позорно промазал.
  На грохот выстрелов открылась только одна дверь. За которой в синем церемониальном плаще оказался хаал Смаарр.
  — Кха. Кха. Кха. Я вижу, что мой подарок принёс ощутимую пользу. Но помоги мне спасти этих заблудших, а то они истекут кровью и умрут раньше времени.
  Если в этом мире действительно есть боги, то они решили устроить мне демонстрацию своих владений максимально полно. Включая экстренную помощь раненным тобой же хаарши в одних трусах в полутёмном коридоре.
  А ванн в этом мире нету!
  
  
  
  Утром я вышел в парк перед дворцом задолго до побудки на завтрак. Смаарр вчера всё прекрасно организовал. Хоть и не вершитель, но организатор из него великолепный. И быструю медицинскую помощь (дайте мне это развидеть!), и спасение оставшихся в живых стражников, и помывку меня. Сисишеп разбудить не удалось, но Смаарр уверял, что к утру сама проснётся. Заодно поинтересовался, какого демона меня понесло с пистолетом в коридор к охране? Узнав, что я почувствовал запах газа, хаал только покачал хвостом:
  — Я знал, что ты необычен, но чтобы настолько… Традиционно считается, что люди не в состоянии даже отличить запах самца от самки, а тут… Этот газ даже хаарши не чувствуют. Нет, очень, очень он был прав!
  — Кто?
  Но хаал моего вопроса не заметил.
  Так что мы с моей рабыней прекрасно выспались, утром я ей рассказал о ночных событиях, она сделала вот такие глаза и побежала за водой — умывать меня. А умытый я уже спустился во двор.
  Стоило мне появиться, стайка детворы тут же бросила свои игры и кинулась ко мне:
  — Человек, человек! А покажи «я удивлён»?
  Я приставил ладони к голове и навострил их. Детвора засмеялась.
  — А покажи «я неуверен»?
  Пришлось махать воображаемым хвостом. Мелкие только по земле не катались от радости.
  — А покажи «Я вам не верю!»?
  Для этого требовалось и движение хвостом, и ушами. А рук всего две!
  — Грррр! — я зарычал и притворно клацнул челюстями. Дети с визгом и смехом побежали, я двинулся за ними…
  И наткнулся на любимую. Она прогуливалась в обществе незнакомых мне хаарши.
  — Хашеп!
  И тут меня окатило ледяным холодом. Была бы шерсть — встала бы дыбом! Так она на меня посмотрела. Как… Как на насекомое какое-то.
  — Чего тебе?
  — Хаш! Что случилось?
  И снова взгляд, как на идиота.
  — Ничего не случилось. Чего ты ко мне пристал?
  — Я пристал? А что мне делать?
  — Что хочешь.
  — Не понял...
  — Ты можешь делать, что хочешь.
  — А как же ты?
  — Ты мне не нужен, — безразлично сказала Хашеп, глядя мимо. — Уходи.
  — Просто уходить?
  — Да.
  Я смотрел на неё и вспоминал восторженные большие глаза, смотрящие на меня с уверенностью и пониманием. «Я выдержу что угодно, главное, чтобы ты меня ждал». И вдруг… Что происходит? Почему именно сейчас? Сейчас! Кажется, мозги хоть чуть сдвинулись, и я огляделся. На нас смотрели. Может, дело в том? Не верю. Я не принимаю! Я не согласен! Что бы ни произошло за это время, но не могла моя Хашеп послать меня вот так, сразу, без объяснений. Когда нас двое — мы сильнее. А когда по одному — вдвое легче. Ну, что ж. Те, кто всё это устроили и затеяли... Не будем усложнять им задачу. Тем более, что они, кто бы они ни были, могут напрячься и решить её.
  — What the fuck do I need you for?! Fuck off!
  «Да нахер ты мне нужна? Иди в пень!» — официально и при...хааршно заявил я. Развернулся и выплеснул всю злость на окружающих, не скрывая ничего из той волны, что поднялась во мне.
  Мне оставалось только надеяться, что дочь жреца и вершительницы, лейтенант воздушно-космических сил России, моя любимая Хашеп заметила эту тонкость.
  Которую вряд ли заметит кто угодно.
  Я сказал это по-английски. Потому что этот язык в большей или меньшей степени знали многие хаарши. Он и по структуре ближе к их языку, со всеми этими артиклями, и на Земле распространён шире. А вот русский здесь знают гарантированно всего двое.
  Но я воспользовался английским.
  А теперь понять бы, что делать мне?
  Что, что… Двор, что ли, подмести? Нет, здесь, пожалуй, не пойдёт. Но злость требовала выхода. Нет, сволочи, что ж они такое устроили? Пойти, кому-нибудь хвост накрутить? Оттрахать Сисишеп так, чтобы визжала? Недостойно. Да и не хочу я сейчас. И вообще, в пределах дворца мне намекнули не устраивать безобразий. Это я сообразил уже возле выхода. Ноги сами понесли меня наружу… Выпустили меня без малейших проблем. А дальше я просто побежал. Побежал вокруг дворца. Не выкладываясь, но всё же прилагая определённые усилия. Пейзаж постепенно менялся, и если возле входа была толпа, множество строений, утоптанные дорожки — то стоило пробежать километр, и пошли дикие заросли. А ещё дальше мне вообще пришлось продираться через растительность. И чем дальше, тем больше я задумывался, а куда я лезу? К счастью, совсем уж непроходимых кущей мне не встретилось, а потом я выбежал на дорогу к «чёрному ходу». Не столь утоптанную, но часто используемую. И — дальше, дальше…
  Часа два с половиной я на эту прогулку убил. Результативно: к концу я уже не помнил, из-за чего, собственно, пустился в этот нелёгкий и полный опасностей путь.
  Зато по прибытию меня ожидала небольшая головомойка. То, что охрана меня не хотела пропускать — это ещё полбеды. Тут мы договорились. Хорошо всё-таки знать язык, а будь я обычным человеческим послом — могли бы и послать. А вот то, как меня встретил Смаарр…
  — Ты где шляешься?
  — Я бегал.
  — А почему завтрак пропустил?
  — Так получилось!
  — Это ты у себя дома будешь так получать! А здесь ты должен выполнять всё идеально! Ты сейчас висишь на острие ножа, и непонятно, проткнут тебя или съедят. А ты тут по зарослям бегаешь!
  — А ты-то откуда знаешь?
  — Мальчик, ты наивно думаешь, что сейчас ты хоть на секунду остаёшься без внимания? Когда ты влез в игры нескольких могущественных сил, и я — только одна из них? Кстати, если ты наивно думаешь, что я играю за тебя — забудь об этом! Я такой же враг тебе, как и все остальные!
  — Но как же…
  — Я не враг своей дочери. Но у неё хватает других врагов. И не тебе увеличивать их число! А ты пропускаешь еду!
  — Но разве меня не отстранили…
  — Тебя что, выгнали? Лишили одежды, рабыни и права на въезд? О чём думает твоя голова? Почему я должен тебе это всё объяснять, ты же не просто взрослый и самостоятельный человек, ты же был избран моей дочерью в пару, ты даже какой-то там офицер ваших войск! Как ты можешь быть таким беспечным? Чтобы на обеде был, причёсанный, умытый, опрятный! И с улыбкой на лице. Эта гримаса для хаарши ничего не означает, но пусть привыкают. Игра ещё не окончена, кохаро, что ж ты такой глупый?
  Я понял, что действительно глупый. Ведь ещё вчера я думал точно так же! Только о своём противнике.
  — Моя кровь на твоих клыках, хаал.
  Древняя форма почтения. Но сейчас я особенно остро почувствовал двусмысленность сказанного.
  — Смотри, как бы мне ею не захлебнуться. If you will run around the tower in evening — don't do it very late.
  «Если будешь бегать вокруг замка вечером — то не слишком поздно». И почему-то опять по-английски. А если учесть, что это жрец, который, конечно, враг мне, но не враг своей дочери…
  До обеда случилось ещё одно событие, изрядно меня позабавившее. В комнату ко мне постучали, и я удивлённо пошёл открывать, заодно расстегнув кобуру. За дверью стоял молодой хаарши в сером поношенном лааре.
  — Уважаемый человек, разреши мне войти в твою нору!
  Да уж, тут он прав. В нору, это точно. А, вот что мне эта комната напоминает! Для хаарши здесь, возможно, даже комфортно.
  — Заходи. С чем пришёл?
  Он тщательно закрыл дверь и даже проверил, не откроется ли.
  — Человек, я несказанно рад, что ты оказался здесь в это время! К сожалению, я не смог освоить язык людей в достаточной мере, а пройти реципиацию мне не разрешил наставник. Поэтому я ощущаю неземной вкус от встречи с тобой!
  С образчиком славословия от хаарши мне ещё встречаться не доводилось. Надо же, «неземной вкус от встречи!». Вот же загнут…
  — Я тоже рад видеть тебя. Чем могу помочь?
  — Человек, дозволь задать тебе один вопрос!
  — Задавай.
  И тут он встаёт, такой весь из себя торжественный, и начинает снимать с себя лаар! Я в который раз порадовался, что нету у меня подвижных ушей! А с челюстью я справился. Под лааром — ну, всё, что полагается. Препуций или как оно там называется… Ну, думаю, мало мне Сисишеп, сейчас вот ещё один любитель нашёлся… Сразу пристрелить или сперва послать?
  — Человек! Разреши посмотреть на тебя!
  — Что?! Вот ещё! Зачем?
  — Я изучаю людей и ещё ни разу не имел возможности видеть человека вблизи!
  Я оценивающе оглядел поджарое тело учёного. Ну, ладно, я понимаю, ради науки на какие жертвы только не приходится идти? Но раздеваться-то зачем? Сисишеп смотрела на происходящее спокойно, парень тоже на неё особого внимания не обращал. Я подумал и решил, что вряд ли меня будут убивать таким странным способом… И разделся.
  Да, Хашеп меня предупреждала, что жрецы имеют свой взгляд на мир. Такая дотошность и любознательность — это свойство именно жрецов. Он облазил меня всего, от макушки до пяток, обнюхал, чуть не облизал. Трогал, спрашивал, было видно, как ему хочется попробовать на вкус и залезть поглубже. Я же чувствовал себя как на медосмотре.
  Когда любознательный жрец ушёл, я уточнил у Сисишеп, зачем это чудо вздумало раздеваться?
  — Как объяснить? — задумалась девушка. — Ну, он же стал на твой статус…
  — Куда встал?
  Дело оказалось и впрямь нелёгкое. То, что одежда у хаарши имеет статусное значение — я знал. Но одно дело — знать, а другое — понимать. Видеть всю шерсть, не прикрытую одеждой — это всего лишь повод позубоскалить. Но иногда это зубоскальство может иметь глобальные последствия. Поэтому в домашней обстановке можно вообще не одеваться, что частенько и происходит. А вот «на люди» одежда подбирается в соответствии со статусом. И тут сложнейшая система цвета, узора, ситуации, в общем, я даже заморачиваться не стал (и правильно сделал). С рабами всё просто — узенький пояс, почти ничего не скрывающий, означает малую ответственность. Раскрашенный сложными узорами лаар жреца означает многогранность и обширность, газовая ткань на королеве означает уйму всего, но в целом — запутанность ситуации и многочисленность выходов, которые королева на себя берёт. Так что я был прав: воздушный (и очень эротический!) наряд на матери Хашеп был традиционным. И вот пришёл жрец попросить гостя (чужого ему) снять с себя одежду. Это унизительно.
  — А если я с тебя снимаю твою тряпку — я тебя разве не унижаю?
  — А разве я претендую на большее? Я рабыня, и ничего от тебя не скрываю. Но и увидев тебя без лаара — я не буду учить тебя, как жить. Ни тебя, ни Хашеп. И вы знаете мой статус. Поэтому тебе не обязательно одеваться при мне, мы оба согласны со своим положением. Но если он попробует тебя раздеть — то это будет унижением. Поэтому он сначала унизился, показав, что имеет низший статус, и что ты не будешь в любом случае иметь статус ниже его.
  Ох, как сложно! Сколько же правил я нарушаю, даже не зная? Впрочем, хаал уверял, что я имею возможность их сам же и создавать. Отлично, хорошо, что везде хожу с кобурой. А то было бы очень затруднительно потом доказывать, что это не нарушение статуса.
  Но я ещё долго посмеивался вдруг, вспоминая эту гордую морду, которая стаскивает с себя лаар!
  За обедом у гостей оказалась масса вопросов к человеку. То есть, как я понял, предыдущие две трапезы они либо ждали, пока мой статус подтвердится, либо просто эти вопросы копили. Причём, некоторые вопросы были на грани приличия в человеческом обществе, например, меня прямо спросили, как часто земляне используют рабов для плотских утех, и кому из своих знакомых и родственников доверю её тело, если увезу на Землю? Но в целом вопросы были рабочие и интересные. Спрашивали и о религии, как таковой, и о рабстве и способах наказания, интересовались количеством убитых за последние сто лет, что мы находим в телевидении и сетевых приложениях, зачем летаем в космос и что мы будем делать, если их жрецы полёты в космос запретят? Хашеп с Рамарупаром на этом фоне сидели незаметно, хотя я несколько раз ловил на себе его взгляд. Но что я мог с этим поделать?
  Хорошо, что пресс-конференция ограничивается двумя часами обеда…
  Зато после обеда меня потащили разбираться. Допрос в присутствии трёх жрецов. Как я обнаружил нападение на дворец, почему решил выйти в коридор, почему стрелял, как действует моё оружие и как ему противодействовать…
  Вот на последнее я долго (аж секунд десять!) думал, что ответить. Но… Эти две недели в мире хаарши очень меня сильно изменили. Я стал по другому думать. И всё чаще задумываюсь — а что именно всунули мне в голову? Кроме языка? Образ мыслей? Чужую веру? Что? Я ведь не давал согласия, а они не спрашивали. Просто сделали, и всё. Но сейчас разум вертелся, как уж на сковородке, в секунду анализируя сотни вариантов и тысячи ответов. Так что я предпочёл сказать правду. Мол, оружие моё — земное, и я не собираюсь учить хаарши ни использовать его, ни защищаться от него. И демонстрировать его возможности тоже не буду. А вот не хочу.
  Удивительно, но этот аргумент, в моём мире не имевший ни малейшего значения, здесь был воспринят. Хотя, я думаю, они решили «ничего, мы и сами узнаем».
  И узнали. Очень скоро!
  На вечернюю пробежку вокруг дворца я шёл, как на казнь. Обсудив этот вопрос с Сисишеп. Она сказала, что если хаал именно так сказал, то не сомневается, что я пойду. А раз он сказал — значит, надо идти.
  Я не понимал, зачем мне это надо. То есть, понятно, что какая-то подстава кому-то, но — кому?
  Их было трое. И место выбрано было очень удачно: заросли, никого…
  Вот только удача — это явление обоюдное. Я даже не стал заводить разговоров, сразу достал пистолет. И вот это было действительно удачным ходом. Иначе бы не успел. Они просто стояли и смотрели на меня, а тут сзади раздался шорох… Я обернулся и выстрелил. Попал, а что ж тут не попасть, когда до цели полметра? А те, которые стояли — они уже бежали ко мне…
  Бах. Бах.
  Клац.
  Это незабываемое ощущение, когда ты нажимаешь на спуск, а пистолет молчит. А морда приближается, взмахивает ножом… Я отмахнулся пистолетом и чисто случайно попал. Раздался скрежещущий звук, и к нему добавился жалобный скулёж. Потому что реакцией жрецов Рамарупар не обладал, и удар по яйцам привёл его в соответствующее состояние. Вот только патронов больше не было! А как убивать не стреляя — я не знал… Точнее, знал, но ещё не озверел настолько…
  А вот Рамарупар — озверел. Чуть отойдя от моего удара, он снова бросился вперёд… Я уронил бесполезное оружие, скрестил руки, как тогда, в храме у Смаарра… Как ни странно, удалось поймать его за руку. Мы упали и покатились по земле, пытаясь отобрать нож друг у друга… Нож в двух сантиметрах от носа — это страшно! Но, что удивительно, чем дольше мы дрались — тем меньше оставалось страха! В какой-то момент я даже почувствовал брезгливость — да что это такое? Фарс какой-то. Он дрожал от напряжения, а я наоборот, собрался, сосредоточился… Оседлал его, оказавшись сверху, одной рукой удерживая его руку, а другой выворачивая нож из кулака… Нет, всё таки длина пальцев играет роль! Может, он и был не слабее меня, но пальцы у меня однозначно сильнее. И в какой-то момент я вдруг понял, что он мне не грозит ничем. Вообще. Что это несчастный, накинувшийся на человека хаарши, который сейчас умрёт. Я это знал с абсолютной ясностью. А он, видимо, понял. Потому что всхлипнул и выпустил нож, глядя на меня с ненавистью и страхом.
  — А ведь я тебя предупреждал, — сообщил я ему. — Не лез бы ты…
  — Это ты лез! — закричал он и захлебнулся кровью.
  Я встал спокойно, оглядел место побоища. Остальные были ещё живы, но были в очень неприглядном состоянии. Мне было не по себе. Не потому, что я только что увеличил количество трупов, убитых собственноручно, ещё на четыре тела. Я удивлялся этому своему спокойствию. Как-то не ожидал я от себя, что могу хладнокровно и расчётливо перестрелять и зарезать четверых хаарши... А Урриш меня ещё на охоту приглашал! Неужели в преддверии вот… этого? Неужели он ещё тогда знал, что мне придётся убивать? Или он просто хорошо знает свой мир и готовил меня «на всякий случай»?
  Я подобрал пистолет, снял затвор со стопора, сунул в кобуру. И спокойно, как на прогулке, направился дальше. Завершать обход дворца. Буквально через двадцать метров я вышел на вторую, противоположную дорогу и решительно направился к воротам. Но оттуда уже выскакивали стражники…
  
  
  Пожалуй, что меня больше всего поразило — это то, что пистолет у меня так и не отобрали. Зато впервые я присутствовал на классическом суде. В качестве обвиняемого. Вокруг стояли шесть жрецов в своих плащах, а у стен сидели заинтересованные лица. Королева, начальник стражи, Хашеп, Урриш, тот парнишка, который приходил изучать людей… Остальных я не знал.
  — Выходи сюда и раздевайся, — сурово велел мне Смаарр. Я не посмел спорить. Тем более, что о значении одежды я уже знал, а спорить и доказывать что-то поостерёгся. Если бы было возможно — хаал не стал бы унижать меня лишний раз. Почему-то я был в этом уверен.
  — Пей! — он протянул мне глиняную чашку.
  — Я не жрец! — попытался отнекиваться я, но Смаарр чуть не насильно всунул мне чашу.
  В ней оказалась вода. Просто обыкновенная вода.
  Шесть жрецов встали вокруг меня, образовав круг шага четыре в диаметре.
  — Расскажи, как ты убил жрецов храма!
  — Протестую. Я не буду отвечать на поставленный вопрос.
  — Что тебе мешает?
  — Я не убивал никого. Я защищался. В процессе самозащиты я убил троих хаарши, не знаю, жрецы они были или нет. Не уточнял.
  — Ты не мог защищаться! Ты напал первым! — это не Смаарр, это другой какой-то жрец.
  — Я напал первым. В целях самозащиты.
  — Жрецы не стали бы на тебя нападать! Какая же это защита?
  — Правда? Тогда расскажите мне, чем, по-вашему, может являться появление кого-то сзади, когда спереди тебя поджидают трое воинственно настроенных хаарши?
  — Как ты узнал об их намерениях? Они что-то сделали или сказали тебе?
  — Среди них был Рамарупар.
  — И этого достаточно?
  — Если бы он был один — я бы мог с ним поговорить. Но когда на тебя сзади бросается четвёртый…
  — Смотри сюда и повтори! — Смаарр поднял какую-то блестяшку, и я узнал храмовый знак, который он мне давал.
  — Я… услышал звук сзади, — с трудом выдавил я. — Обернулся… А он бежал… Прямо вот уже рядом. Я выстрелил.
  Тут я соскочил с какого-то крючка. Интересно, что же они подмешали в ту воду? И как он это делает?
  — Что произошло потом? — знакомым скучающим тоном спросил тот, второй.
  — Я увидел, что они на меня бегут. И выстрелил…
  — Рамарупар обнаружен с перерезанным горлом.
  — Да, его я не успел убить.
  — Почему?
  — Кончились патроны.
  Некоторое время все стояли тихо.
  — То есть, твоё оружие больше не работает?
  — Да.
  — Как же ты убил его?
  — Протестую. Я защищался.
  — Это не меняет результата.
  — Он напал на меня с ножом.
  — Он, на тебя? С ножом? Посмотри сюда и повтори!
  Я смело взглянул на золотой диск и без малейших усилий повторил:
  — Он бросился на меня с ножом, и мы дрались. Я оказался сильнее.
  — Ты знал, что Хашеп носит его детей? — вдруг подала голос королева.
  — Знал.
  — Но всё равно убил его?
  — Простите, мэм, но даже ради его детей я не согласен умереть.
  Скажу честно, эта фраза стоила мне комка нервов. Говорить надо только правду, это я уже понял. Но и порочить Хашеп я не мог.
  — Возможно, вам стоило поговорить.
  — Я пытался. Хаал Смаарр тому свидетель. И каждый раз Рамарупар вёл себя недостойно.
  Я перечислил все памятные мне события, включая обгаженный двор. Но королева всё это выслушала скучающе.
  — Может быть, он был и не всегда достойным, но он был молод. И он защищал своё потомство, как умел. Это право любого живого существа.
  — Я признаю это, мэм.
  Она вскинула взгляд. И Хашеп вскинула взгляд. И жрецы вдруг как-то странно посмотрели на меня.
  — Ты признаёшь свою вину?
  Я затравленно огляделся. Что делать? Признаю я свою вину? Да нихрена я не признаю! Я защищался! Взгляд Смаарра прожигал меня. Признаю или нет? Да или нет? Что сказать-то?
  Хашеп посмотрела на потолок, почесала за ухом… И кивнула.
  — Да, я признаю свою вину.
  Как будто падаешь с огромной высоты. Так дух захватывает! Угадал или нет? То сказал или нет? Попал или промахнулся?
  — Тогда тебе назначается наказание, — голос королевы спокойный, размеренный. — Ты воспитаешь его детей. И приложишь к этому все старания и усилия, чтобы они выросли достойными и не повторили ошибок своего отца.
  У меня всё полыхнуло внутри. Вот это женщина! Вот это разум! Вот это… силища!
  — Я принимаю своё наказание и клянусь заботиться о матери его детей и о них самих без злобы и обиды.
  — Повтори! — хаал снова поднял свой диск. А я повторил. Говорить правду легко и приятно. Лёгкое чувство вины быстро заглохло, когда Хашеп встала со своего места и направилась ко мне. Как она на меня смотрела! Я был готов умереть от счастья от одного этого взгляда! Такое в нём было восхищение и спокойная радость!
  Она обнюхала меня, и я с удовольствием подставился. Сделать вид, что я тоже её обнюхиваю — не составило труда. Тогда моя ненаглядная задрала хвост и повернулась ко мне. Осталось прижаться к ней тесно — ритуальное спаривание. Хотя, признаюсь, вот тут я вспомнил, что голый.
  — Засвидетельствовано, — сказал Смаарр, и круг распался. Жрецы разошлись, никак не выказывая отношения к произошедшему.
  Но только я потянулся к сброшенной одежде — как мне поднесли лаар. Я расправил сложенную ткань, осмотрел… И отдал Хашеп.
  — Одень меня!
  Не знаю, входило ли это раньше в традиции хаарши, но я получал статус из рук жены. Символично.
  
  
  
  Утро получилось очень суматошным. Начнём с того, что вчера первая брачная ночь не получилась. Я, наверное, не очень и надеялся, но всё равно…
  — Коля, у меня теперь будет опять период очищения.
  — Опять?
  — На этот раз — от него.
  — А детям это не повредит?
  — Глупый, конечно, нет!
  — Хаш, скажи… А тебе его совсем не жалко?
  — Я не хочу об этом думать. Иначе всем будет плохо. А тебе его жалко?
  — Почему выбрали именно его? Он будет отцом наших детей, и я хотел бы знать, чего от них ожидать.
  — Да, я понимаю. Конечно, хотелось бы, чтобы дети были от кого-нибудь сильного, смелого, умного… Но он бы не отдал меня тебе. Поэтому пришлось вот так хитро изворачиваться, чтобы и нам досталось, и не развалить нашу хрупкую семью. Мама, кстати, была против. Поэтому ей сказали уже по факту случившегося.
  — А отец?
  — А папа за любой кипиш, кроме голодовки. Это же совершенно новое знание! Как вырастут дети хаарши в человеческой семье? Никто не знает. Я узнаю первой!
  — А мне сказал, что он мой враг.
  — Коля, то, что говорит жрец вслух — может иметь десять значений. А смысл может оказаться вовсе не в словах. Я не возьмусь толковать его слова.
  — Как ты себя чувствуешь?
  — Ой, как я могу себя чувствовать? Нормально. Если ты про самочувствие. Срок ещё ничтожный. Там ещё вообще чувствовать нечего! А так — устала. Устала лгать, притворяться, выверять каждое движение. Ничего сейчас не хочется. Но это пройдёт. Вот подождём недельку…
  — Недельку?!
  — Ой, да ладно тебе! — жена лизнула меня в нос. — Если что — у тебя есть Сисишеп.
  — Да, но я-то хочу не её, а тебя! — Я сморщился.
  — Я понимаю, Коля. Но у нас теперь впереди целая жизнь! Ещё успеешь.
  — Сисишеп! — позвал я. — Моя жена не хочет со мной спариваться. А я не хочу с тобой. Будешь за это наказана!
  — Да, хозяин! — рабыня с готовностью приняла позу покорности и вытерпела пять шлепков. — Благодарю, хозяин!
  Хашеп с изумлением смотрела на нас.
  — Это теперь так и будет? Виновата я, а наказывать будешь её?
  — И наоборот. И будет в нашей странной семье мир и любовь.
  — Коля! Я в восхищении! Вот это способ! Да, надо будет попробовать. А теперь ложись, я к тебе хотя бы прижмусь. Завтра рано вставать!
  Вот же ж хитрюга! Она не сказала, зачем нам рано вставать! Я до сих пор поражаюсь, как она так всё рассчитала? Или ничего не рассчитывала, как получилось, так и получилось?
  Утром мы одели белые лаары, повязали косынки (с хаарши я, кажется, научусь любую одежду носить), установили в обеденном зале плитки, рабы натаскали полные миски всяких начинок… Натуральное молоко привозить не стали, но вместо него с Земли через портал по приказу королевы привезли несколько упаковок сухого молока и банок сметаны. Для блинов, в общем-то, без разницы. А вот мука, яйца, соль и подсластитель были местными. Так что рецепт был уникальным.
  И к приходу первых придворных я волновался так, что руки дрожали! Удивлённые взгляды, приветствия, заинтересованные принюхивания… А вот и королева в окружении охраны.
  И понеслась. Мы с Хашеп в четыре руки жарили блины и передавали на столы. А гости по примеру королевы сворачивали блины с начинкой и окунали в сметану, мёд и какие-то свои соусы. Начинок было штук двадцать, но я не успевал следить за своими плитками, не то что за процессом поедания. Очень скоро выработался какой-то ритм: шлёп тесто, раскатать, вторая плитка, раскатать, третья… Десять секунд, перевернуть, вторая плитка, третья… И — на тарелку!
  Никогда полтора часа завтрака не казались мне такими короткими! Я не успевал даже прислушиваться к разговорам, хорошо, Хашеп отвечала за нас обоих! Но вот тесто в четвёртой бочке кончилось, и я оторвался от готовки, погасив плитки.
  Все сидящие за столом дружно встали. Включая королеву. Которая ударила по столу когтями… И тут все дружно забарабанили, столовые приборы и пустые миски подпрыгивали, а я стоял и не мог понять, что происходит.
  Потом всё закончилось, а Хашеп повисла у меня на шее.
  — Что это было? — я глядел на расходящихся хаарши.
  — Наша цивилизация основана на еде, — ответила Хашеп по-русски.
  — В смысле?
  — В самом прямом! Ваша цивилизация основана на речи. Когда-то ваши предки учились говорить, и научились. Это помогло им выжить. А наши предки учились есть. Ведь у нас дети тоже долго растут и учатся, большой мозг требует длительного развития. Но молока у нас нет. И когда-то давно мы из хищников превратились в хаарши. Потому что учились есть и то, и другое. Постепенно это стало не просто способом питания, а способом жизни. Хаарши всю жизнь изучают искусство еды, поэтому у нас обязательны совместные застолья и на обеды тратится столько драгоценного времени. У нас даже язык во многом связан с едой, ты заметил уже. И вот пришёл ты и принёс нам новую еду. Такую, какой не бывало ещё раньше. Ты сделал нам просто шикарный подарок! Тебя очень благодарили.
  — Так это… Это были аплодисменты?
  — Ну, можно и так сказать.
  — А нам обязательно было самим готовить? Ведь вы каждый себе готовите сами!
  — Пойдём, со стола нам убирать не обязательно. Да, теперь каждый хаарши, который возжелает нового блюда — будет сам его себе готовить. И пробовать, и экспериментировать. Но ты входишь в дом! И очень важно было именно вот такое вступление. Сейчас ты — убийца, насильник, преступник. Если бы это случилось в храме — там все бы всё поняли и этим закончилось. Но здесь к тебе сейчас очень неоднозначное отношение.
  — Прости меня, Хаш. Я не смог…
  — Не прощу, Коля. Мне нечего прощать. Ведь я люблю тебя такого, каков ты есть, и это очень хорошо, что ты таков! Благодаря этому мы оба живы.
  — Так бы мы были бы живы и счастливы…
  — Нет. Ведь если бы мы с тобой благополучно лежали в той комнате, мы бы обязательно занимались сексом. А потом — уснули бы. И не проснулись бы никогда. А дворец бы захватили. Может быть, и маму бы убили. Но нас — точно!
  — Ё… — не смог удержаться я. Вот об этом я и не подумал.
  — Вот именно. А я тебе сколько раз говорила: неважно, каков ты! В тебе масса недостатков, но в тебе уйма достоинств! Но и то, и другое можно эффективно применять. Папа это и делает. Он умудряется использовать даже твою нестандартность.
  — Как это?
  — А это уже у него спроси. Он лучше меня расскажет.
  
  
  
  — Пойдём. Опять будут судить.
  — Что я на этот раз совершил?
  — Всё то же самое. Но судить теперь будут меня.
  — Тебя? — я был изумлён до самых печёнок. Для меня небо рухнуло прямо в тарелку. Что могло произойти, чтобы судили хаала Смаарра?
  — А ведь я тебе говорил, что мы — не безгрешные чудотворцы, — недовольно напомнил жрец. — И суд не для того, чтобы унизить меня или избавиться, а для того, чтобы принять правильное решение. И кто может его принять, как не королева?
  — Но разве королева имеет власть над тобой?
  — Конечно. Она же вершитель, законная власть.
  — А то, что она твоя жена…
  — Она мне не жена. Отсюда столько сложностей и проблем у вас с Хашеп. Но поверь, да сам увидишь: то, что она любит меня — не помешает ей принять самое правильное решение. Она хорошая королева. И поэтому я отдаю свою судьбу ей, и ты — тоже. Идём же.
  — А я там зачем?
  — Свидетелем.
  На этот раз суд был почему-то не в храме, а на огромной площадке. Королева сидела на троне на возвышении, мы все стояли внизу. Судили, действительно, Смаарра. Но по сути речь шла обо мне.
  — Хаал храма Северных Врат своей волей и без надлежащего обсуждения позволил человеку пронести и воспользоваться в наших городах их разрушительным оружием. Что повлекло многочисленные смерти и опасность для окружающих. И до сих пор вооружённый человек находится здесь, в любой момент может пустить своё оружие в ход, и даже охрана государыни не будет ему в том помехой.
  Я уже хотел высказаться, что, мол, уже не могу, но на меня даже не обратили никакого внимания.
  — Человек носит человеческое оружие. Никому из хаарши его не передавали и не показывали. Человек показал умение его правильно применять и умение сдерживать себя. В чём было нарушение?
  — Человек сам по себе нестабильный элемент, а уж вооружённый…
  — Да, опасность его возросла. Но в нужный момент он оказался опасным там, где надо, в результате стало менее опасно.
  Я был в восторге! И чего я полез со своими оправданиями? Вот уж кому точно оправдания не нужны — так это Смаарру! У него даже оправдания используются вовремя!
  — В другое время и в другом месте он может оказаться более опасным.
  — Любой из нас опасен. Я опасен. Ты опасен. С каких пор жрец радеет о безопасности?
  — Я лишь выношу на суд королевы обстоятельства дела. Хаал храма Северных Врат привнёс в наш мир оружие, более совершенное, чем имелось у окружающих, создав тем прецедент.
  — На любое, самое совершенное оружие, найдётся своя защита. Мы можем спокойно и не торопясь создать такую защиту.
  — Ну, ага, щаз! Философствовать каждый может!
  — Даже ваши любимые драконы — и то не являются такой уж непреодолимой проблемой.
  — Ты это говоришь только разделённый временем и пространством. Как ты залаешь, окажись с ними в одной реальности?
  — Настаиваешь на практической проверке? Что ж, я готов.
  — Ты готов отправиться к драконам добровольно?
  — Это будет неверная трактовка знания. Я — там, это совсем не то же самое, что они — здесь. Ведь ты же предполагаешь применение драконов здесь? Пусть будет так. Я утверждаю, что ничего из твоей затеи не получится.
  — Смаарр, — негромко, но очень внушительно бросила королева. — Ты уверен?
  — Государыня, жрец не может быть уверен. Мы всегда идём путями непознанного.
  — Ты ставишь под угрозу простых граждан.
  — Простых граждан, себя и даже тебя. Я рискую уверять: на любое, самое грозное и совершенное оружие, найдётся свой способ его обезвредить. Пусть материализуют. Я прошу тебя разрешить этот эксперимент.
  — Нет.
  — Как скажешь. Тогда я иду против твоей воли.
  — И берёшь на себя всю ответственность? — торопливо уточнил жрец.
  — Разумеется. Всю полноту её.
  — Тогда делай, — неожиданно сменила решение королева. — Пусть будет так. Все слышали. Хаал Смаарр берёт на себя судьбу мира. Со всей ответственностью за это. Я разрешаю.
  Я посмотрел — народ как-то очень даже активно начал отодвигаться. Остались королева с охраной, мы с Хашеп и Сисишеп, да десяток жрецов. Ой, что будет? Я глянул на Смаарра — пусть он и застыл каменным изваянием, но вся поза, всё его напряжение говорит, что он сам с ужасом ждёт того, что натворил. Что он задумал, почему так рискует? Я неожиданно заметил, что сам — полностью спокоен. То ли оттого, что не знаю о задумке жреца, то ли потому, что верю ему безоговорочно?
  Жрецы пошушукались и куда-то убежали. Да, принесённый инвентарь меня лично не поразил. Деревянные рамки, установленные на позаимствованных стульях, на них развешаны какие-то медные и бронзовые (или золотые?) висюльки… Потом жрецы застыли по обе стороны получившейся конструкции и что-то гнусаво запели. А, нет, вру! Это не гнусавость, это просто такая мелодия странная… Режущая, тянущая жилы из души...
  Вдруг в небе с хлопком появились два дракона. Вот не вру, самые настоящие драконы! С крыльями. Хвостами. Длинными шеями. Если уж я обалдел — можете представить себе реакцию хаарши. Хотя, признаю, паника была образцовая: отступали и разбегались слаженно, без давки, не толкаясь локтями. Но этим только подчёркивая эффект появления крылатых зверюг.
  Не знаю, то ли я был настолько ошарашен, то ли просто не воспринимал драконов всерьёз, привыкнув к ним, как сказочным персонажам, но я остался стоять где стоял. Разве что отошёл на пару шагов, когда они приземлялись. Стража закрыла собой трон королевы, но та успела куда-то исчезнуть. Минута молчания затягивалась. Охранники стояли насмерть, собираясь защищать свою правительницу. Большая часть толпы разбежалась, самые храбрые выглядывали из-за здания и окон, собираясь посмотреть на кровавое пиршество. Однако, драконы не спешили нападать. Оглядевшись (и явно заметив меня), они что-то сказали друг-другу. И тут… И тут я услышал родную до боли латынь!
  — Уби сант нобис? Ту сик куид?
  — Унде патет куод пексатум аликуод. Лам интележес.
  И обратился ко мне, вежливо и культурно:
  — Дик михи, уби сант?
  — Экскьюз ми, — ответил я. — Ай донт спик ин латынь. Ду ю ноу эни лэнгвидж?
  — Вот это да! — ответил дракон на чистом английском. — Не просто настоящий человек, но знающий язык Шекспира! Подскажите, юноша, где мы находимся?
  — Вы находитесь на планете Хаарши. И вокруг вас — местные жители. Они не ожидали увидеть столь крупных хищников и разбежались.
  — Это мы заметили. А как мы сюда попали?
  — Вон те двое как-то выдернули вас из вашего родного мира, — я без зазрения совести указал рукой на горе-жрецов.
  — О, вот как? А не могли бы вы попросить их вернуть нас обратно?
  — Я думаю, вы вполне можете сделать это сами. Английский они тоже понимают, пусть и не идеально. А просьба, выраженная вами, будет значительней.
  Дракон распахнул пасть, видимо, улыбаясь. И направился к парочке. Один из жрецов вскинул руки вверх, второй начал что-то выкрикивать и повизгивать. Тут драконы замигали, как на мониторе, и растворились в воздухе.
  И тут раздался хохот. Неуместный, неприличный, но до боли узнаваемый смех с повизгиванием. Я обернулся. На опрокинутой лавочке сидел хаал Смаарр и хохотал. Я первый раз видел его в таком состоянии. Видимо, оппоненты — тоже. И смех разил острее мечей и пик. Потому что они быстро собрали своё оборудование и свалили.
  Вернувшаяся королева ничуть не похожа была на смущённую или испуганную. Видимо, бегство в подобных обстоятельствах не являлось постыдным. Начали возвращаться и остальные.
  — Что тебя так развеселило, Смаарр?
  — Мне только что рассказывали про опасность человека! — жрец встал и провёл когтями по кончику хвоста. — А он даже не схватился за своё страшное оружие! Он вообще не собирался сражаться со страшными и ужасными драконами! Он опасен, о, да! Все видели его страшную сущность. Даже драконы испугались и убежали! Ой, я не могу! — и он снова начал кудахтать.
  — Спасибо за развлечение, Смаарр. Это было… необычно. Но я затрудняюсь вынести вердикт по этому делу. Ты создал опасную обстановку, и не одну.
  — Но я же создал и защиту от этой опасности, государыня. И ни разу опасность не превысила отмеренной мной меры.
  Королева посмотрела на меня, и я вдруг понял, что она тоже развлекается. Чёрт, я забыл, что они если и не муж и жена, то любовники! Они же знают друг друга, как облупленных! Жрец и королева, причём, королева владеет искусством манипуляции на немалом уровне, а уж как жрец организовывает и управляет — я и сам видел. Да вот, я только что был участником поставленного Смаарром спектакля, даже не сообразив этого! Он же на это и рассчитывал!
  Вопрос — как? Как он мог предвидеть то, что я сам не знал?
  — Скажи мне, человек Коля, может быть в вашей практике существуют какие-нибудь решения таких вопросов?
  — Простите, мэм, но я не понимаю самого вопроса. Поясни, может, я и смогу тебе помочь?
  — Человеческое оружие нельзя проносить в наш мир. Хаал нарушил это правило. И ты показал, что правило это введено не напрасно: человек с оружием действительно опасен. Но ты же показал, что человек с оружием может быть и полезен. Как у вас обстоит это дело? У вас же есть законы про оружие?
  — Да, мэм. У нас введено индивидуальное разрешение на ношение оружия. То есть, каждого человека, кто хочет иметь огнестрел, проверяют и заносят в специальную книжку. И если он не нарушает правил — то пусть носит. А если нарушает — оружие отбирают, а его судят по мере вины.
  — Ты имеешь право носить оружие?
  — Да, мэм. — Как офицер, я и вправду имел право на табельный пистолет. Другое дело, что у меня его никогда не было. — Но только в своём мире.
  — Я дарую тебе право носить его где угодно. Но, разумеется, в случае применения ты несёшь полную ответственность за случившееся.
  — Я согласен, мэм.
  — Я создаю прецедент, когда особо доверенным и отличившимся людям позволено носить их оружие на нашей планете за пределами таможенной зоны. Каждый, давший такое разрешение, лично несёт ответственность за такого человека.
  На меня внимательно посмотрела королева, Смаарр, Хашеп и даже Сисишеп. Да понял я, понял! Всё равно патронов нету…
  — На этом суд считаю законченным. Смаарр, ты сегодня вечером разогреешь танцпол?
  — Раманка, ты ещё спрашиваешь? Раз уж ты выдернула меня из храма, куда я денусь?
  
  
  Я сидел в тесном королевском обществе. Родители Хашеп, она сама и я.
  — Однако, доченька, и доставила ты нам всем забот!
  — Государыня, я виновата.
  — А ща как укушу за ухо? — рыкнул Смаарр.
  — А я тебя — за хвост!
  Жрец задрал морду к потолку и пошевелил ушами.
  — Уже сама скоро матерью станет, а всё как девчонка.
  — Да ладно тебе, Смаарр. Дерзит девочка, пытается под хвост спрятаться. Почему ты сразу не объяснила мальчику, что, как и почём даётся? Почему отцу твоему пришлось корректировать ситуацию на ходу?
  — Потому что он решил с чего-то, что Коле будет полезно увидеть меня и Рамарупара! Ну, что, папа, полезно было?
  — Конечно, — ничуть не смутился жрец. — Я-то смотрю дальше на пять шагов! Если бы он никогда не узнал о нём — он никогда бы не смог его победить.
  — А это было надо?
  — Раманка, ты у нас вроде бы как мать. Скажи этим несносным ихе, как обычно относится отец к чужим детям?
  Но королева не ответила, просто глядя на дочь.
  — Коля не стал бы так делать!
  — Гарантия? — спросил жрец.
  — Тогда в чём была моя вина?
  — Мать же тебе сказала. Раз люди не способны действовать по ситуации — надо было ему ситуацию объяснить. Сразу. А ты решила за него! Ты подумала, что ему незнание будет полезнее, чем знание. Любовь красит, но иногда застилает глаза и вынуждает на глупости.
  Королева вдруг шумно вздохнула и опустила уши.
  — Я согласен, что тарелочка в результате оказалась полна, но это была не твоя заслуга! — продолжил жрец.
  — А я и не тащу себе лишнюю ложку!
  — И с Сисишеп ты здорово лопухнулась.
  — Это почему это?
  — А если бы там был самец?
  — Папа, ты не видел. Тебя там не было, ты не видел. Всё прямо так и сияло, что надо сделать именно так и именно сейчас. Это было не моё решение.
  — Дочка, — тихонько сказала королева. — А ведь в том мире тебе придётся строить храм. Иначе сгоришь к демонам.
  — У нас будет домашний храм, я уже продумала.
  — А мне не сказала? — встрял я.
  Старшие хаарши дружно закудахтали. Хашеп смущённо прижала уши.
  — Коля, у нас с тобой ещё долгие недели обсуждений будут. Где жить, как жить, что делать Сисишеп, ведь не может же она постоянно сидеть дома?
  — Когда у тебя появятся дети — ей будет чем заняться.
  — Ты права, мам. Но потом дети вырастут…
  — К тому времени всё образуется.
  — Ты опять права. Но я говорю своему мужу, что планы наши обсуждаемы, и у нас будет время. А с вами я буду видеться редко.
  — Тогда можно вопросы? — я поднял руку.
  — Спрашивай.
  — Чем таким была важна Сисишеп, что ей уделяется столько внимания?
  — А ты не понял? — удивился Смаарр. — Мне показалось, ты всё понял и даже пришёл просить её у меня.
  — Ну, неужели только тем, что ей приятны наказания?
  — Коля, не порти о себе впечатление! Я тебе сколько раз говорил: не важно, каков ты! И точно так же не важно, какова твоя рабыня. Если бы она была другая — события развивались бы как-нибудь иначе. Мир сложен, не пытайся принизить его до своего куцего мышления! Ты помнишь, что я послал тебя выбрать раба?
  — Ещё бы. Я думал, что это просто способ познакомиться с окружающим меня миром.
  — С миром ты бы успел познакомиться. Не там, так здесь. А вот где бы ты взял себе раба? Ты ещё не представляешь, что такое маленькие ихе, но ты ещё познаешь всю их прелесть!
  Королева отвернулась и прижала уши.
  — Поэтому ты, и только ты мог выбрать того раба, который будет тебе нужен в вашем мире. А что будет нужно ещё — откуда я знаю? Поэтому выбирать раба пошёл ты. А то, что она оказалась такой — это подарок Высших Сил. Тебе нравится?
  Я, кажется, покраснел.
  — Что это означает? — спросила королева у дочери. Хашеп приложила руки к ушам и сдублировала жест. Все засмеялись.
  — А почему это у всех вызывает такой смех?
  Тут хаарши задумались.
  — Ну… — неуверенно ответила королева. — Наверное, потому, что это очень смешно. Когда у тебя нету, а ты делаешь… Не могу объяснить. Просто смешно, и всё.
  — А ещё вопрос. Как ты догадался, что я смогу договориться с драконами? Я же сам этого не знал.
  — О! Я же жрец!
  — Профессиональная тайна?
  — Никаких тайн. Я добавил новый соус.
  — Ммм?
  — Ты очень необычен даже для человека. Ты действуешь нестандартно, непредсказуемо. Я несколько раз проверял тебя — и каждый раз эту твою нестандартность удавалось использовать. Так что я просто решил проверить, что ты сделаешь в этой обстановке?
  — У тебя были запасные варианты? — обеспокоенно уточнила королева.
  — Конечно, были. Но результат превзошёл все мои ожидания! Много лет наказанные жрецы попадают в пространство драконов и каждый раз попытки сопротивления неизменно заканчиваются смертью или позором провинившегося. Но чтобы человек вот так легко и непринуждённо справился сразу с двоими? Да, это будет хорошим уроком моим коллегам.
  — А что не так в имени Хашеп?
  — А что в нём не так? — все посмотрели на меня.
  — Когда я проходил через портал, там охранник на меня так ругался…
  Хашеп прижала уши.
  — Что ты ещё натворила? — холодно осведомился хаал.
  — Ничего, папа. Я просто объяснила Коле, как правильно произносится моё полное родовое имя.
  — И что?
  — А он его назвал.
  — И что он сказал?
  — То, что обычно говорят. Хашеп из древнего рода Наахи.
  — А, а на тот момент ты ещё была непризнанной, поэтому он и возмутился.
  — Да. И мне об этом напомнил простой посыльный. Было стыдно.
  — Тогда ещё вопрос, — мрачно сказал я. — Раз уж вы так разоткровенничались. О наших детях. Я спрашивал Хашеп, но она не смогла внятно объяснить. Почему был выбран именно Рамарупар?
  — Он был прекрасным потомком знатного рода, — ответила королева. — И его потомство — желанный вариант для твоей жены. Чем он тебе не нравился?
  — Он вёл себя до умопомрачения глупо! Он всё делал глупо! И…
  Оба хаарши закудахтали.
  — И эта глупость очень тяжело мне далась, — поведал Смаарр. — Ты не представляешь, сколько труда и усилий пришлось затратить, чтобы он вёл себя так глупо, при этом искренне полагая, что делает всё самым совершенным образом. Ты изрядно мешал мне, ведя себя не менее глупо, но в конце концов всё разрешилось самым наилучшим образом. Ты не согласен?
  Я только кивнул.
  — Но ты увидел только глупость… И всё?
  — А там было что-то ещё?
  — Хашеп?
  — Он был внушаем.
  — Не совсем так, — Смаарр поднял руку и устроил поудобнее хвост. — Он был восприимчив. Он слушал то, что ему говорят, и поступал соответственно. Это очень, очень важно для ваших детей.
  — О, это-то зачем нашим детям?
  — А как ты собираешься справляться с маленькими ихе, которым будут говорить, что нельзя кусаться, нельзя писаться, нельзя то, нельзя это? Как ты собираешься объяснить своим детям, почему это — можно, а это — нельзя?
  Я пристыженно «прижал ушки» к голове.
  — Однако, кохаро, тебе придётся теперь много заниматься.
  — А почему ты зовёшь его «кохаро»? — спросила королева.
  — А кто он? Ихе? Уже вырос. Но до взрослого ещё не дорос. Пока где-то на полпути. Так вот, основные проблемы ты уже решил. Ты понял, хотя ещё и не принял, что не важно, каков ты. И что важно только то, что ты делаешь. Ты понял, что любовь — это не просто, но если делать, то получится. Главное — не сворачивать! Ты знаешь теперь, что Хашеп, несмотря на все её возможности и силу — нужна опора и помощь. И знаешь, что ты вполне сгодишься для этого. А теперь то, чего ты не знаешь. Ты не знаешь предела собственных сил. И их запросто может не хватить в ответственный момент! Поэтому ты будешь заниматься дальше. К сожалению, дети, у вас всего неделя…
  — Как? Ведь у меня виза на два месяца!
  — Коля! — Хашеп дёрнула меня сзади за штаны. — Если папа говорит, что всего неделя — значит, случится что-то ещё. Слушай, а не перебивай.
  — …а после этой недели — вся жизнь. И мне предстоит невероятной сложности задача: за эту неделю подготовить вас, дети, к совместной жизни. И если ты, кохаро, самоуверенно думаешь, будто заниматься придётся тебе одному… О, как ты ошибаешься! Ты, доченька, тоже будешь вкалывать, как раб на плантациях! Потому что именно тебе придётся решать все ваши семейные проблемы и неурядицы! А заодно будете обучать Сисишеп языку. Я уверен, вы оба об этом уже забыли…
  Я смотрел на хаала Смаарра в бытовой обстановке, и он мне нравился всё больше. Иметь такого тестя — огромная удача! Мне невероятно повезло, что я встретил Хашеп, что у неё такие родители, и что всё произошло именно так.
  Вы верите в такой уровень везения для одного отдельно взятого человека?
  Вот и я не верю.
  А если это всё происки местных Высших Сил, то я тут и вовсе ни при чём.
  Так что я просто прижал Хаш к себе, запустив пальцы в густую шерсть.
  А вечером я наблюдал местный «танцпол». Да, не скажи мне, что это такое — я бы в жизни не догадался. Огромная площадь заполнена хаарши, их там хвостов триста, не меньше! И на всё это великолепие — трое «музыкантов». Неудивительно, что требуется жрец «для разогрева». Смаарр вышел на возвышение, махнул рукой:
  — Аааааа!
  — Ааааа! — слаженно отозвалась толпа.
  — Оооо!
  — Оооо! — отозвалась толпа.
  Я немедленно вспомнил, как подружки пародировали это у нас в комнате, и присмотрелся. Увы, я мог только понять, что хаал что-то делает, но что именно — мне было не видно. Он пару минут так поорал на разные лады, потом музыканты… Гхм… Ну, видимо, это так называется… Начали извлекать звуки. Потому что назвать услышанное «музыкой» я не мог при всей своей любви к хаарши. А толпа начала образовывать узоры! Хаарши двигались хаотично, ритмично, но без видимого танца. А на площади волновались узоры: то появлялись геометрически узнаваемые фигуры, то волна проходила сквозь волну, то образовывались завихрения или «взрывалось солнышко»…
  Нет, танцы хаарши — не для меня. Бедная Хашеп, как же она слушала нашу музыку? Наверное, для неё тоже орали кошки в мартовскую ночь. Хотя, вот как раз кошки для неё должны выть музыкально.
  Не знаю, то ли я отстрелял последних противников существующего режима, то ли они затаились, то ли внушительная демонстрация моей «мощи» и «умения совладать даже с драконами» сыграла свою роль, но больше к нам никто не приставал. И на королеву никаких покушений не было. И вообще, неделя эта прошла на удивление быстро…
  А через неделю я понял, что хаал в очередной раз прав. И хотя виза у меня, действительно, была на два месяца — а пора домой. Вот пора, и всё! Необъяснимо!
  — Ну, что, лисонька моя пушехвостая. А не пора ли нам обратно?
  — Завтра же?! — удивлённо поставила уши жена.
  — Почему «завтра»?
  — А ты разве не чувствуешь?
  — Я чувствую, но не настолько точно. Это у меня от твоего отца, да?
  — Коля, не дели себя, какая тебе разница, что тебе от кого досталось?
  — Мне интересно. Что ещё, кроме знания языка, отдал мне отец? И, кстати, кто были те, кто поделился языком с тобой?
  — Не знаю. Я их никогда не видела.
  — Они хоть живы?
  — Сомневаюсь. И, заметь, ничего от их личности во мне не осталось!
  — Так ты — хаарши, потомственный жрец.
  — А не в этом дело! Дело только в силе твоей собственной личности. Поэтому, даже если что-то отца и попало в тебя — так это только во благо! Пользуйся и радуйся!
  И снова она была права. Я в который раз оценил, насколько мне повезло с тестем и тёщей. Оставайся я тем парнишкой, который месяц назад собирался развлекаться на Хаарши — то вряд ли мы бы с Хашеп долго прожили вместе. Она мне говорила об этом, а я ничего не понимал тогда. Как только удовольствия кончатся — я сразу же начну искать другие. Сейчас нас с ней связывает куда больше, чем просто секс. И даже отсутствие удовольствия (или возможность получить его другим способом) делает Хашеп только более желанной. Так что чего я тут занимаюсь самокопанием? Важно только то, что ты делаешь!
  — Тогда собираемся? Сисишеп, что ты возьмёшь с собой из этого мира?
  — Хозяин, я не знаю! Всё, что ты прикажешь.
  — Хашеп? Чем будем кормить нашу рабыню у нас?
  — Любимый, а чем мы будем кормить меня?
  — Уупс!
  — Вот именно. Конечно, набьём твои сумки вкусностями и полезностями.
  — Так получается, Сисишеп ничего не нужно?
  — Так и есть. Всё, что ей нужно — это мы. Мы принимаем за неё решения.
  — Тогда и сборы будут очень короткими.
  — А так и должно быть. Это вы, люди, пыльные шкуры! А хаарши проживут где угодно!
  Ну, про «где угодно» она, конечно, загнула… Но и впрямь проблем меньше. Одежда очень простая, спать могут на матрасиках, работы не гнушаются, голова работает — что ещё для жизни надо?
  Но всё равно — как-то я уже прикипел к этому миру. И как бы он ни был чужд, каким бы странным ни казался — а я мог бы здесь прожить. Мог бы.
  Но меня ждут звёзды.
  Это единственное, чего нет на Хаарши, и непохоже, чтобы скоро появилось.
  — Жалко, что у вас нету Луны.
  — Зато как здорово, что она есть у вас!
  Так что сборы были и впрямь недолгими. Если бы жена у меня не была королевской дочерью — может, пришлось бы и задержаться, чтобы обеспечить двух хаарши едой хотя бы на месяц. А так — от материнских щедрот навалили так, что пришлось всем троим нагрузиться. Королева Раманка предлагала взять ещё пару рабов, но я отказался. Одну Сисишеп мы как-нибудь пристроим, а организовывать колонию хаарши в Москве я пока не планировал.
  И вот мы едем. Смирные стардаа бодро топают на северо-восток, к воротам. До храма Северных Врат доехали со Смаарром, переночевали и дальше в путь. На нас оглядываются. Ах, да! Лаары-то мы не сменили! Так и еду в королевском облачении. И Хашеп тоже. А Сисишеп дуется — я оставил ей рабский пояс. Просто так, по приколу. А ей почему-то не понравилось, хотя я и попытался выдать это за наказание.
  — Не тогда ты наказываешь, хозяин, — пробурчала она. Но перечить не стала.
  Перед порталом мы сдали стардаа «на конюшню», нагрузились и направились к вагончику.
  — Ты знаешь, я буду скучать.
  — Милый, ты так говоришь, будто мы уезжаем на другую планету!
  Сисишеп оглядела хохочущих нас и уточнила:
  — Я что-то не понимаю? Мы же и правда едем на другую планету?
  — Да, это так, — пояснил я. — Но от вашей планеты до нашей — две минуты в вагончике. Это ближе, чем из одной комнаты в другую.
  — И что?
  — А в нашем мире между планетами летают не так. Туда летят полжизни, а оставшиеся полжизни устраиваются на новом месте. И о возврате никто не мечтает.
  — Жестокий мир! — с выражением тряхнула хвостом рабыня.
  А Хашеп захихикала, глядя на озадаченного меня.
  Ещё на этой стороне портала я вдруг услышал:
  — Эй, мистер! Не подскажете, где здесь можно снять приличных девочек?
  Моему изумлению не было предела! Я оглянулся на группу из трёх человек (я успел отвыкнуть от вида людей! Кошмар!) и уточнил:
  — Вы это мне?
  — Ну, тебе, грёбаное дерьмо! Ты же где-то снял?
  Хашеп ухватила меня за руку. Оказывается, я потянулся к кобуре.
  — Вообще-то это моя жена. Поэтому, извините, не знаю.
  — А что они сказали? — приставала Сисишеп, пока мы шли к порталу.
  — Они хотели найти себе рабыню для секса.
  — А ты чего так обиделся?
  — Сисишеп, отстань!
  Но Хашеп объяснила. И то, почему я так разозлился, и то, что в мире людей не положено задирать хвост перед первым, кто попросит. Даже если очень хочется.
  — У тебя есть господин, вот перед ним и задирай! А больше — ни перед кем!
  — А я и не собиралась! — честно похлопала глазами рабыня.
  С этой стороны никаких проблем не возникло. Всё было видно издалека и сразу. А вот на той стороне одетый в форму хаарши изучил мои документы, оглядел меня…
  — А вы знаете, что означает ваш костюм?
  — А ты что, хочешь снять с меня лаар? — уточнил я на Высоком.
  Реакция была достойной. Он подтянулся, усы вздыбились, уши прянули.
  — Прости… Я не ожидал…
  — Ничего страшного. Это — со мной.
  — С тобой? Не ты с ними? — кажется, я сегодня буду потрясать всех встречных.
  Собственно, так и произошло. Таможенник-человек попросил документы на Сисишеп, и я ткнул ему в строчку «Провозимый багаж»
  — Видите? Сисишеп, переноска для багажа. Одна штука. Вот это.
  — Но это же хаарши!
  — Неужели? Да? Надо же, вы правы. Тем не менее, это моя собственность, честно приобретённая на планете.
  — Но на неё должны быть документы!
  — Вот и выпишите.
  — Подождите, вы хотите сказать, что вам там подарили хаарши?
  — Нет, я её там честно купил. И записи в их книгах об этом есть. Но с собой их, как вы понимаете, не дают.
  — Я не могу пропустить её без документов.
  — Я уже сказал — выпишите!
  Сначала вызвали его начальника. Потом его начальник вызвал своего начальника. Потом к нам присоединился охранник-хаарши. Бедлам затянулся минут на пятнадцать, дело дошло до какого-то консула. Бедному охраннику пришлось переводить и подтверждать, что рабыня действительно является моей собственностью, и вернуть её обратно нет никакой возможности. И что действительно, единственным вариантом является вернуть на Хаарши меня и принцессу, а чем это грозит в дальнейших межмировых отношениях — он предсказать не сможет.
  — Я смогу, — уверенно заявил я. — Я вернусь туда и просто буду передавать хаарши всё, что знаю. А знаю я немало. Буду нужным специалистом там. А всё потому, что кто-то побоялся выписать документы на моё имущество! Жена, понимаете, может пройти, а рабыня — нет.
  — Это ваша жена? — изумление таможенников достигло предела, и Сисишеп был выписан временный паспорт. В котором «семейное положение» было «slave».
  Следующим барьером оказался самолёт. В аэропорту мне предложили снять и сдать оружие. Я настолько привык к кобуре, что даже и не подумал об этом заранее.
  — Пистолет я не сдам. Патронов к нему нету, но могу сдать обойму и показать отсутствие их в патроннике. А пистолет — не отдам, хоть режьте. Это подарок хаала Смаарра, и я его никому не доверю.
  — Но правилами авиакомпании…
  — Я никуда не спешу. Подожду другую авиакомпанию.
  — Ни одна авиакомпания не разрешит вам пролёт с оружием на борту.
  — Тем хуже для вас. Лично королева Раманка разрешила мне носить этот пистолет где угодно. Я извещу хаарши о том, чтобы вашей авиакомпанией не пользовались. Никогда. А вот та, которая разрешит — той и будут пользоваться.
  Хашеп — умничка! Хотя и дёргает меня за хвост, но во всём подыгрывает.
  — Я — признанная принцесса Хашепсут сталл Наахи риис Смаарр, подтверждаю, что его слова будут переданы в уши королевы.
  — Но ни одна авиакомпания не разрешит вам…
  — Значит, хаарши не будут пользоваться авиацией. Или мы заведём свою компанию.
  И снова — начальники, бумажки, проверки и тяжёлые раздумья.
  — Но пассажиры на борту будут нервничать…
  — Я обещаю не стрелять в пассажиров из пустого пистолета.
  — Но сам вид оружия…
  — Под лааром кобуру не видно. А все всё равно будут пялиться на моих девушек.
  В общем, на борт я поднялся перепоясанный ремнём с кобурой под лааром.
  — Коля, зачем ты так делаешь? — спросила Хашеп, как только мы взлетели. Разговор шёл на Высоком, так что лишних ушей мы не опасались. А Сисишеп прилипла к иллюминатору и на высокую политику не отвлекалась.
  — Сам не знаю. Я мог бы списать всё на то, что мне было откровение свыше или что «так надо», но не хочу обманывать тебя. Я правда не знаю.
  — То есть, ты мог бы спокойно сдать его?
  — Ты знаешь, наверное, да. Но мне правда дорог именно этот пистолет. В конце концов, именно из него я научился убивать. Именно им я отстаивал нашу семью. И твоя мать правда разрешила мне носить его где угодно.
  — Я помню. Но здесь правила другие…
  — А твой отец сказал, что я могу переписывать правила.
  — А, ты решил попробовать себя жрецом?
  — Нет, скорее — вершителем. Могу или не могу?
  — Муж мой дорогой, — засмеялась Хашеп и прижалась покрепче. — Конечно, ты можешь. Учти только, что твои игры могут иметь далеко идущие последствия! Особенно для нас.
  — Не сомневаюсь, — мрачно ответил я.
  После погасшего табло «пристегните ремни» я повёл Сисишеп учиться пользоваться человеческим унитазом. Кабинки в самолёте и так тесные, а вдвоём с хаарши — так и вообще непросто. Но обучение прошло успешно, и очередь снаружи выстроилась небольшая… В течение всего полёта к нам подходили и общались, а мы отвечали. Так что к концу рейса мы знали половину пассажиров. Многие просили автограф, и Хашеп щедро их раздавала. В самолёте Сисишеп впервые попробовала человеческую еду. Осторожно и под руководством моей жены: одни и те же блюда на разных хаарши действовали по-разному. Поэтому, собственно, каждый сам себе и готовит. И кормить можно только очень хорошо знакомого или родственника.
  — А как же наши блины? — поинтересовался я.
  — Каждый из сидящих знал, что еда новая. Так что каждый прислушивается к своему животу и дальше поступает, как знает. После блинов у нескольких было расстройство желудка, но не отравился никто. Так что нам очень крупно повезло!
  Таможню в Москве мы прошли чуть ли маршевым шагом. И только в конце я понял, почему. Выход в Шереметьево был заполнен журналистами. И встречали — нас!
  — Добрый день! Добро пожаловать на московскую землю! Расскажите, пожалуйста, зрителям, как вам понравилось на Хаарши?
  — Спасибо, было очень познавательно.
  — Что вы там ели?
  — Вам перечислить весь список?
  Журналисты засмеялись.
  — Канал «Вести». Скажите, как хаарши отнеслись к вашему браку?
  — С удивлением.
  — Вы будете жить здесь или там?
  — Поблагодарите кого-нибудь, чтобы не у вас дома.
  Если в первую секунду внимание прессы приятно: чувствуешь себя эдакой значимой звездой, то с третьего вопроса я понял, что лучше бы этого не было. Увы, тогда не было бы и всего остального. Мы с Хашеп теперь популярная пара в обоих мирах, и ничего с этим не поделать. Так что придётся как-то терпеть, как-то выкручиваться. Вопросы были самые разные, понятные и простые, или с подковыркой… Вокруг толпились люди, глядя на бесплатное представление.
  — Скажите, а на хаарши разрешено двоежёнство?
  — Вы знаете, я не спрашивал. Но съездите, спросите!
  — А как же вам разрешили двух жён?
  — А кто вам сказал, что у меня их две? У меня их двадцать восемь. Только двадцать шесть умерли, и я не ручаюсь за оставшихся.
  — Вы шутите!
  — А вы разве нет?
  — Скажите, что ваши жёны думают о России?
  — Мяаааууу! — вдруг раздался очень мощный и сильный звук. — Мауаияауааа! Ооууу!
  Я коротко глянул на Хашеп и «перевёл»:
  — Очень хорошая страна. Но вот журналисты здесь абсолютно тупоголовые! До одного считать не умеют. Простите, мы пойдём.
  — Скажите! — донеслось вслед. — Сколько платят космолётчикам?
  — Два миллиарда, — почти не оборачиваясь ответил я. — Ежемесячно. В сукре.
  А на выходе я остановился и полной грудью вдохнул родной московский воздух.
  — Холодно! — удивлённо поёжилась Сисишеп.
  Да. Москва встречала нас умеренной прохладой. Пятнадцать градусов где-то. Удивительно, почему первой это заметила рабыня? Несмотря на шерсть?
  Таксист кинулся раскрывать перед хаарши двери. Нет, вот всё-таки наш мир куда лучше относится к инопланетянам, что бы мои дамы об этом не думали. Отзывчивее у нас люди, внимательнее. Доброжелательнее.
  — Куда едем, шеф?
  — Фрязино. Оплата по карточке.
  — А без проблем. Поехали!
  — Коля, — вдруг сказала Хашеп. — Ты давно не наказывал свою рабыню.
  — Хаш, сейчас, вроде бы, не совсем уместная обстановка!
  — Почему? Подумай хорошо, как наказать её… лучше всего?
  Мне пришлось поднапрячься, чтобы решить этот ребус.
  — Сисишеп, запрещаю тебе отводить взгляд от окна. Смотри только наружу.
  Хаш кивнула и облизнула нос.
  — Эй, парень! Ты что, их язык знаешь? Слушай, вот скажи, правду говорят, что они людей терпеть не могу?
  — А мы сами-то себя терпеть можем? — рассеянно ответил я.
  До Фрязино из Шереметьево чуть больше часа езды. А мы ехали, и я думал, что в России всё наперекосяк. Таксисты задают вопросы более грамотные, чем журналисты. Хаарши водят корабли в космос. Деньги дают за верность, а не за предательство. И где мне ещё жить, как не здесь? Только здесь люди женятся на хаарши, а те прилагают уйму усилий к тому, чтобы этот брак состоялся. А дальше… Дальше будет простая, полная бытовых трудностей жизнь. Надо будет купить квартиру, обучить Сисишеп языку и грамоте, найти ей какое-нибудь занятие, когда подрастут дети — придётся устраивать их в школу… У нас будет очень много общих дел, а трудности для Хашеп — это жизненная необходимость. И в России их будет предостаточно. Так что за жену я спокоен. А за себя?
  А за себя мне волноваться некогда. Я повязан таким количеством ниточек, что уж и не разрубить. И если мне когда-нибудь захочется человеческую женщину — Хашеп не будет против. Так что мне не придётся ни лгать, ни скрываться, ни прочими способами разрушать нашу ячейку общества. Всё-таки хорошо, когда жена — жрец. А ещё хорошо, когда жена — такая красивая.
  — Коля, тебя тоже заставить смотреть в окно?
  — Лучше поцелуй.
  — Сексуально озабоченный самец! Мммммлям!
  Я обхватил Хаш за талию и прижал к себе. На таксиста мы не обращали никакого внимания. Пусть завидует.
  Родители были рады.
  — Ой, Коля! Хашеп! А это кто с вами?
  — Мама, знакомься. Это Сисишеп. Моя рабыня. Сисишеп, это — моя мама. Можешь её обнюхать, но это не обязательно. Проходите, сумки сгрузи здесь.
  — Тоопхый тень! — старательно выговаривает Сисишеп.
  — Коля, как ты на ихнем шпаришь шустро…
  — Здоров, пап.
  — Коля, как «рабыня»? Ты что такое говоришь?
  — Мама, пойдём на кухню, Сисишеп тебе поможет с обедом. У них же, сама знаешь, с этим сложно. А я сейчас всё тебе расскажу! Заодно покажу самые их вкусные штучки!
  Всё-таки как же дома хорошо! И хорошо, что Хашеп свозила меня к себе, показала свой дом. Теперь я буду лучше понимать, что для неё является удобным, приятным, а что из нашего — неудобно. Но теперь нас трое… И вообще! Это не моя забота! У меня есть жена, которая любит трудности. Я должен решить, а она — придумать, как.
  — Хашеп, солнышко моё темнохвостое… Значит, так. Надо придумать, где нам жить. Чтобы мы были втроём, чтобы было место для детей, чтобы было недалеко от дороги, но чтобы хорошие соседи.
  — Коля! — я давно не видел в глазах жены такого счастья. — Ты — прелесть! Начинаем? Тогда смотри, что я придумала! Спален у нас будет три…
  Мать оказалась человеком практичным и сразу спросила о главном: как ухаживать за внуками? Что им требуется? Ну, соски-бутылочки человеческие же не подойдут? А догадаться привезти с Хаарши я, разумеется, не догадался.
  — Питаться дети будут исключительно местной пищей, — сразу заявила Хашеп. — Хаарши в этом плане чрезвычайно гибкие. Если в детстве что-то поел и плохо не стало — значит, можно будет всю жизнь это есть. Другое дело, что найти это «что-то» иногда затруднительно и у нас… Так что будем пробовать. Это сложный и ответственный период, но все хаарши через него прошли, пройдут и наши дети.
  И до глубокой ночи мы с женой и родителями обсуждали, где и как нам обустраивать дом.
  
  
  — Докладывает курсант Петров. Обстановка в норме.
  — Слышь, Петров, я тебя сейчас обратно в курсанты разжалую за такие шуточки!
  — Тогда докладывает лейтенант Петрова. Если разжалуете — отдайте его мне!
  — Так, экипаж! Отставить ваши семейные хиханьки !
  — Есть отставить! К полёту готовы.
  — Оба?
  — Нет, все тринадцать.
  — Тьфу на вас. Начинаем обратный отсчёт… Десять… Девять…
  Мы с Хашеп переглянулись.
  — Точно всё нормально?
  — Коля, через пять секунд узнаем.
  Я покрепче стиснул зубы.
  Возвращение в родной космофлот после отпуска было очень бурным. Во-первых, мне поставили на вид шумиху в прессе. Мол, надо было обойтись стандартным «без комментариев». Каждый знает, «как надо было»! А я растерялся! Я месяц общался исключительно с хаарши, там совершенно другой менталитет! Во-вторых, мне поступило предложение перейти в дипломатическую миссию. Мол, такие специалисты, как я — на вес золота. Я в новообретённой хамской манере сообщил, что цена в золоте у них только до тех пор, пока отношения на мировой арене положительные. А как только сменится парадигма или просто кому-то вожжа под хвост попадёт — такие специалисты первыми становятся «продажными шкурами» и «жополизами». Поэтому я остаюсь со своими звёздами, ради которых учился и женился. А их политика идёт вооон туда!
  На удивление — отстали. И мне показалось, что моё руководство расстроилось. Видимо, мы с Хашеп становимся кроме известных, ещё и неудобными фигурами. Ничего. Придётся потерпеть. А то и впрямь ударюсь в политику, и будет ещё хуже!
  Почему-то я был уверен, что смогу отравить жизнь своим неблагожелателям хуже известного шила в одном месте.
  Ну, и последнее — это невозможность меня, вершителя, решить простую житейскую проблему. Жена вознамерилась и в следующий полёт лететь вместе со мной!
  — Хаш, ты же беременна!
  — Хорошо, что ты это заметил.
  — Тебе нельзя!
  — А ты откуда знаешь?
  — Я знаю, что ты — жрец, и что ради нового знания ты готова на любые безрассудства!
  — Глупый, я ж не настолько жрец! Но у меня срок всего несколько недель, это вообще никак не ощущается! Что ты вообще знаешь о беременности у хаарши?
  — Ничего.
  — И ещё берёшься меня учить?
  — А что ты знаешь о беременных хаарши при перегрузках и невесомости?
  — Ничего, но…
  — Но узнаешь. Хашеп!
  — Коля!
  И вот тут быть бы нашему первому семейному скандалу, но вспомнил я хаала Смаарра, который без устали повторял мне, что трудности Хашеп нужны не просто так, а жизненно. И что она, как и я, не всегда может объяснить причины своим поступкам, потому что они даются свыше, изнутри, в общем — неизвестно откуда, но очень правильно!
  — Ну и ладно.
  — Коля, Коленька, хороший ты мой, как же ты меня понимаешь!
  Вот какой мужик после этого не растает?
  Разрешить я разрешил, но опасаться не перестал. Все проверки и тренажёры она прошла безукоризненно.
  — Коля, что ты так носишься со мной? Я сама заинтересована в первой беременности не меньше тебя!
  — Не могу я иначе. Я ж твой муж!
  — Но я же не хрустальная ваза!
  — Да! Ты дороже.
  И вот мы сидим в корабле, у нас в грузовом трюме одиннадцать человек смены на Лунную-2, а я беспокоюсь о чём? О жене!
  Правду говорят, что родственники на одной работе — это зло!
  … три, два, один… поехали!
  Нас вдавило в кресла. И, как ни странно, я расслабился. Вот теперь — всё. Будь, что будет, и от меня ничего не зависит!
  Раньше, говорят, уши закладывало от грохота маршевых двигателей. А сейчас старты тихие. Только небо на мониторах темнеет… Три минуты — и только звёзды.. Ну, и Луна, конечно.
  — Вот видишь? А ты боялся.
  — Посмотрим ещё.
  — Коля! Уши откушу!
  — Ты их сначала найди!
  — Вот щас встану и пойду искать! А найду — откушу!
  — Знаешь, если это тебе поможет — ешь на здоровье.
  — Вот ещё. И так муж без хвоста, а ещё будет без ушей? Земля-Главная, докладывает Семнадцать-восемьдесят два. Вышли на расчётную орбиту. Хорошо запустили, удачно. Тангаж полградуса, скорректирую попозже, в точке Лагранжа. Экипаж чувствует себя замечательно. Груз? Груз, доложите обстановку?
  — Хашеп! — раздалось по внутренней связи. — Я тебе самой уши откручу за «груз»!
  — А кто был «в дрова» позавчера перед стартом?
  — А ты откуда знаешь?
  — По запаху. Мне и анализатор не нужен!
  — Так то ж позавчера было…
  — Груз чувствует себя нормально, — сообщила Хашеп на Землю. — Ребята, можете отстёгиваться и летите сюда, в рубку. Первый день полёта — это всегда скучно.
  Хашеп отстегнулась от кресла и взлетела.
  — Коля, я так соскучилась по этому ощущению! Невесомость — это так здорово!
  — Я вообще соскучился по всему этому. По кораблю, по звёздам. Но ты права, это замечательно! И мы опять вдвоём. Только…
  — Что «только», ненасытный ты мой млекопитающий? Тебе опять секса захотелось?
  — Ну… Ты знаешь, мне так хотелось попробовать в невесомости!
  — А как ты думаешь, чего я так в этот полёт рвалась?
  — Хаш?
  — Ты так изумлён, как будто первый день меня знаешь. Потом пойдут дети, потом будет не до этого, потом вообще неизвестно что будет… А сейчас мы с тобой в небе!
  — Но как же… Ты ж позвала сюда мужиков!
  — У нас с тобой ещё неделя полёта. До ночи потерпишь?
  Я притянул к себе и крепко обнял скафандр, бережно скрывающий самую лучшую хаарши на свете!
  — Конечно, потерплю. Слушай… А хочешь, я подарю тебе эту звезду?
  — Ага, и она будет освещать светом своим наш путь в бесконечность! И мы засмеялись.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"