Оркас Анатолий Владимирович
Лох - это профессия (черновик26)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Юридические услуги. Круглосуточно
Оценка: 8.94*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Веяния современных извращений сподвигли меня на написание этого странного романа, ещё сам не знаю, что получится, но пока дело движется. До завершения ещё далеко! Краснодарский студент Матвей, увлёкшийся фурри-культурой, встречает настоящего, живого фуря во плоти. Но, как показали последующие события, лучше бы он этого не делал.
   Лассен пробирался через заросли. Ветки неприятно дёргали за шерсть, приходилось изгибаться и чуть-чуть сдавать назад, чтобы выпутаться из зацепа. Хвост устал — его приходилось держать горизонтально, чтобы не цеплялся. На животе висела сумка для добычи, которая тоже цеплялась за всё, что можно и нельзя. Самое обидное заключалось в том, что Лассен не был уверен в правильности полученной информации. О, нет, Святилище Онгаррена — место известное, всё-таки полтыщщи вёсен назад построено. Но руины и развалины не интересовали равара — подумаешь, древности! Нет уж, если поднимать зад и напрягать лапы — то ради чего-нибудь достойного.
   Лассен выбрался из непролазных зарослей в пролазные и чуть расслабился. Он вспомнил, как в детстве так же со стайниками лез через кусты к запретному Зимнему Костру, подсмотреть, что там делают взрослые… Шерсть на спине и шее встала дыбом, воспоминания были приятными, но вот финал… Дети старались ступать осторожнее, но снег хрустел под лапами, хорошо, что взрослые слишком увлеклись своими делами и не слышали подбирающихся щенков. Им было не до посторонних звуков, взрослые спаривались. Даже сейчас под хвостом потеплело, а ведь Лассен уже взрослый и сам не один раз испытывал радости секса. Но тогда, тем зимним вечером, молодой равар был поражён и очарован этой картиной: голубоватый снег, окрашенный игрой огня в яркие рыже-серые плящущие полоски, взрослые равары, танцующие у костра, тела двигаются, закрывая собой пламя. Некоторые хватаются верхними лапами, кружатся, на миг прижимаются носами, снова расходятся… и вот парочка задерживается, обнюхивается, тискает друг друга. Она падает на четыре лапы и откидывает хвост, он напрыгивает на неё сверху… Нет, Лассен видел не похоть, он видел красоту танца. И красоту спаривающихся. Тогда он видел красоту… А потом оказалось, что если ты увлёкся, то забываешь об осторожности. И если другие успели сбежать, то его поймали. Взрослые показательно грозно рычали на любопытного щенка, и даже обоссали его. Как же было стыдно возвращаться в стаю обоссанным! И каждый, буквально каждый мог его понюхать и добавить… А ты сейчас даже возразить не можешь! Обосанный падает на самое дно стайной иерархии, и любое возражение любому члену стаи может закончиться рваной шкурой, а то и похуже… Лассен тогда впервые испытал это на себе и крепко запомнил. Очень крепко. Подниматься со дна тяжело, долго, но он упорно старался. И к лету все давно забыли о том, как пахла зимой его шерсть, а Лассен с тех пор боялся повторения… И прилагал все силы для того, чтобы не повторилось.
   И силы его возрастали. Он рос ловким, хитрым, осторожным, им даже восхищались, просто никто не знал, какую цену платит юный равар за все эти достижения. Зато если кто-то бросал ему вызов… О! Лассен отлично разобрался в стайных традициях. Если бросивший вызов был «на хорошем счету» у остальной стаи — такому и проиграть можно. Независимо от возможностей самого Лассена. И с таким даже после проигрыша устанавливались добрые отношения, ведь в поединке оба чувствуют противника, и то, что ты выиграл у достойного соперника — располагает. Но если бросивший вызов не достиг хотя бы среднего уровня… Лассен не стеснялся такого и обоссать. И потом притащить в стаю, пахучего, растерянного, униженного. Да, он сам понимал, что детскую травму не вытравить таким способом. Он сам понимал, что достигнутый им социальный статус подобными выходками может быть и подпорчен… Но как же сладко стоять над ним, вонючим, несчастным, и понимать, что он — не ты!
   Лассен встряхнулся. Задержался, поднял лапу, помочился. Словно выливал из себя воспоминания детства. Выпрямился и оглядел стену из ветвей и листьев. Здесь не пролезет даже он. Что ж, если нельзя пройти напрямую, пойдём в обход. Хотя равары имели передние конечности, хорошо приспособленные для хватания, лазить по деревьям они не приспособлены. Если этому не учиться специально. Лассен учился, и не только лазить, но и копать норы, вязать узлы, бросать камни. Всё, пусть даже и ненужное в жизни, что позволяет доминировать и оставаться на таком уровне, чтобы тебя не обоссали. Да, стайные законы таковы, что если кто-то попытается пометить достойного, то сам может быть помечен, причём, всей стаей. А это означает, что запах выветрится ещё очень нескоро, и вылезать из социальной ямы ты будешь долго! Это ещё если тебя не будут обновлять ежедневно. Так что та грань, когда соперника можно унижать безнаказанно — тонка. Жизнь — боль, и что с этим поделать?
   И вот сейчас его навыки по социальному лавированию дали совершенно неожиданный эффект. Упираясь задними лапами и хватаясь передними, высоко задрав хвост, Лассен карабкался на сплошную сетку ветвей. Хран бы побрал это бинокулярное зрение, видно только то, что перед носом. А задняя лапа провалилась между веток, передняя ветка хрустнула, и равар повис на чём-то гибком, но непрочном… А вертеть головой — опасно, провалишься ниже и проткнёт тебя чем-нибудь! Так, уцепиться вот за это… тянем себя… ещё немного… Ффух! Выбрался! А вон и пирамида! Совсем немного осталось. Залезть повыше, устроиться на ветке и отдышаться. Так… Здесь вот тут спуститься, там вон там нырнуть — и на месте!
   Выбравшись из зарослей, Лассен обнюхался и огляделся. Ну… что сказать? Заброшка. Давняя. Разваленная. Заросшая. А значит, он здесь один и может спокойно проверить слухи и подозрения. Никто не помешает! Отлично!
   Для начала — обойти бывшее святилище Онгаррена вокруг. Убедиться, что посторонних запахов нет. Или… есть? Лассен уткнулся носом в землю, пытаясь понять, это запах равара, или кого-то дикого? Хотя… Лассен поднялся на задние лапы и огляделся. Стена зелени, окружающая руины, не давала поводов думать, будто кто-то из животных забредёт сюда случайно. Что тут делать дикому зверю специально? Может быть такое, что кто-нибудь устроил тут себе логово, а Лассен просто не нашёл ход сюда? Запросто. Для того в таком месте логово и делают, чтобы так просто не нашли. Но искать лёжку дикаря некогда, тут бы со своими проблемами разобраться.
   Уши обшарили пространство вокруг. Но нет, всё тихо и чисто. В смысле — никаких посторонних, неожиданных или странных звуков. И Лассен начал восхождение на пирамиду.
   О, нет! Разумеется, он полез не по главной лестнице, ещё не до конца разрушенной. Если здесь кто-то есть, он в первую очередь будет следить именно за ней. Потому что любой пришедший воспользуется именно ею, это же очевидно? Но равар специально разделся и теперь прижимался шерстью к камням, цепляясь когтями за многочисленные выступы и трещинки. Конечно, если кто-то будет смотреть на эту стену, он его заметит. Но шанс этот всё же не велик: серая шерсть не особенно заметна на фоне камня, здесь не ожидаешь увидеть никого, да и подниматься неудобно… Неудобно, но вполне возможно. Вот и плоская вершина одного из столбов, можно передохнуть и оглядеться.
   Вокруг шелестели кроны деревьев, светило солнце, кричали птицы. Ветер шевелил шерсть, сейчас не скрытую одеждой. Запахи зелени, нагретого камня, хорошо! Отдохнул? Полезли дальше. Вот тут зацепиться, тут упереться, взмахнуть хвостом, удерживая равновесие… И можно попасть вот в это окошечко. А раз можно — попадём! Лассен втянул тело, опустился на пол и встал на задние лапы. Огляделся. Принюхался. Он внутри. А теперь осталось понять, где же может находиться вожделенный артефакт? Хоть пирамида и не особенно велика, но блуждать в ней можно не один день. Особенно если искомый предмет спрятан. Что ж, он никуда не торопится. Не один, так не один. Зато находка окупит все его усилия!
   Двинулись!
  
  
  
   - Матвей! Ты на третью пару пойдёшь?
   - А что у нас третьей парой?
   - Экология.
   - Пля… Наверное нет.
   - Да ладно! Пошли!
   - Чё там делать-то?
   - А куда ты пойдёшь? Четвёртой парой экономика.
   Пропускать экономику не хотелось. Всё-таки специализация… Конечно, потом можно будет списать конспект у товарищей, но это, во-первых, нужно будет писать. А во-вторых, преподша пасёт тех, кто на занятия не ходил. И на зачёте имела моск так, что аж больно! Тем более, что если не пропускать — то экзамен сдаётся легко и ненапряжно. Разве что скучно до безумия, все эти коэффициенты продаж, волатильность рынка, доходность в перерасчёте на текущую прибыль… Математику Матвей не то чтобы «не любил», но каждый раз, когда ему приходилось считать все эти формулы, чувствовал себя немножко шаманом. Точнее, что он прикидывается шаманом. Потому что расчёт экономической эффективности вложений в будущую прибыль через оценку волатильности рынка акций напоминал шаманские песни и битиё в бубен. Вот так бьёшь сюда, притоптываешь, потом бьёшь сюда… И оно получается. Что-то. Откуда и зачем — совершенно непонятно, но преподша довольна, а чего ему надо-то? Колледж менеджмента и управления — это дорога в будущее, как говорила тётя Оля. Вот, мол, менеджеры сейчас востребованы везде, понимать экономику надо на уровне подкорки, а управленческие навыки никогда не помешают.
   Может, она и права, но Матвей уселся тихонько на заднюю парту, и вместо внимательного выслушивания о применении натуральных материалов при обшивке зданий и комнат, а так же норм ПДК выделений из пластиковых панелей — загрузил телеграмм. Группу с любимыми фуррёвыми картинками.
   Открывать такое в колледже было опасно. Вдруг кто-нибудь посмотрит через плечо и увидит, как он любуется лисами и доберманками с вот такими сиськами, а то и волками с вот такими членами… В общем, что в группе попадётся. Но вожделение и азарт немного пьянили. То, что он — фурь, в группе знали, и относились к этому по-разному. Кто-то подкалывал, кто-то сочувствовал, но большинство класть хотело на чужих тараканов, своих хватает! Ну, нравятся пацану меховые животные, его дело! Спасибо, зоофилом не называют!
   Пожалуй, из всех возможных обвинений это коробило более всего. Увлечение фурри пришло неожиданно и случайно. Подростковая культура? Ха! Ну-ка, посмотрим, посмотрим, что это такое? Что?! Вот это? И это может кому-то нравиться?
   Но некоторые картинки показались красивыми. Мультяшность персонажей ничуть не мешала, детство только-только кончилось. Зато в фуррёвом творчестве преобладала любовь. Пушистые лисы, волки, гепарды, тигры — они друг друга любили! В том числе — телесно. И вот эта свобода захватила подростка! Свобода, честность, нежность. Если тебе кто-то нравится — не надо прятаться за маску общественной морли. Не надо искать место, время, возможность. Ты можешь смело любить, и если самец любит самца, то разве от этого любовь становится хуже?
   Вот тут-то и крылась вся проблема. С парнем Матвей не стал бы заниматься сексом никогда в жизни. Он чё, гей?! Но и настоящие живые собаки или тигры не вызывали у него эротических эмоций. Поэтому обвинение в зоофилии он воспринимал с яростной обидой, как любое несправедливое обвинение. Тем не менее тяга к пушистым персонажем явно намекала на что-то эдакое… Что делало обвинение ещё более несправедливым. Но разве объяснишь обычным людям, что одно дело — неразумное животное, которое можно только трахнуть, и другое — разумный антропоморфный красавец, с которым можно не только в постели поваляться, но и пообниматься, поговорить, обсудить фильм, послушать музыку, погулять по набережной Кубани… Одна мысль о том, что он может пройтись под лапку с рослым красавцем-волком (разумеется, одетым!) по набережной, и как будут оглядываться все прохожие… О, от этой мысли сладко щемило в животе. Но разве объяснишь остальным, что его воображаемый идеал не существует в природе? Поэтому и приходится дрочить на нарисованных персонажей, ну, не на мужиков же дрочить, в самом деле?
   В общем, и хочется, и колется. К счастью, сегодня никаких особо привлекательных или будоражащих фантазию картинок не выкладывали. Так что Матвей пролистал текущие посты и переключился на канал с общением. Так… И здесь скукота. Ну, вот на это можно ответить.. Вот это посмотреть..
   - Сергиенко, ты уже дочитал свой телефон? К доске!
   Что? А? А чё было-то? Матвей вышел к доске под смешки одногруппников.
   - А сейчас ты нам расскажешь о разложении отходов в естественной природе.
   Внутри всё ухнуло. А потом всплыло. В конце концов, что он теряет? Ну, схлопочет «пару», так за дело же! Нефиг в телефон пырится на уроках, если пришёл. Но вот так просто заявить «Я не знаю»? Нет уж!
   - Материалы бывают естественные и искусственные. Естественные разлагаются очень хорошо… кроме камня. Ну, всякая там органика. А искусственные фиг разложишь, могут столетиями валяться…
   - Это какие такие материалы ты знаешь, чтобы столетиями валялись?
   - Бакелит! - тут же припомнил Матвей название пластмассы, из которой был сделан древний дедушкин телефон.
   - Ну… Ладно. Ещё?
   Память работала, как насос, выплёскивая из глубины осколки фраз, фактов, чего-то слышанного и читанного. Матвей всё это пытался направить в осмысленный поток, чем изрядно изумил преподавательницу, заранее уверенную, что студент сейчас опозорится. Матвей сам поразился. Ничего себе, сколько он знает! А всё телефон, кстати! Блог послушаешь, видюшку посмотришь, канал почитаешь... То «Разрушительное ранчо», то Тойсоя, то «Веритасиум», то ещё чего-нибудь подобное… И сам не заметишь, как что-нибудь и запомнишь! Зачем он тогда в коллежд ходит? Ради диплома? Наверное...
  
  
   Алсынат зашла в конюшню и проверила обстановку. Конюшня — новейшее и дорогущее изобретение, большинство лошадей паслось в стаде на вольном выпасе, а ей, вот, идея понравилась. И лошади всегда под рукой, и свести лошадку тяжелее. Да, затраты на сооружение оказались просто конскими, единственная конюшня в Степи на много санагов вокруг. Привезти дерево, специалистов по его обработке, умеющих класть и крепить… Да, хлопот было много! Молитва Зиту дала свои плоды: Созидатель не обманул и не предал верную зитару, ни одну лошадь у неё не свели! А лошадями Алсынат занималась давно и прочно, её породы ценились так, что сами ханы на них ездили, да нахваливали! Так что посмотреть, как себя чувствуют жеребцы, подойти к каждому, погладить по морде, похлопать по шее, сказать что-нибудь одобрительное. Посмотреть на жеребых кобыл, на кормящих, на подрастающих жеребят. Много труда уходит на выведение и поддержание породы, хорошо хоть сыновья мать поддерживают, да и наёмные работники с копьями встречают любого, покусившегося на хороших лошадей. Много труда, но доход велик. Вот только сегодня Алсынат принесла кошель серебра, новенькие монеты приятно оттягивали пояс всю дорогу. Хорошая сделка, удачная. Будет теперь и чем с работниками расплатиться, и съездить на Харнову Гору, заказать кузнецам подковы, гвозди, инструмент.
   Казалось, только заглянула в конюшню, а провозилась сколько! Уже и совсем свечерело. Женщина вышла, заперла дверь, направилась в юрту. И уже откидывая полог похолодела. Ещё ничего не случилось, уже страшное предчувствие сжало сердце. В юрте было пусто! Не сидел Шанташ, поддерживая огонь в очаге, не подшивал шкуры Амолдер, даже малыш Хури не ползал, мешая всем. Где они? Но первым делом женщина проверила шкуру, под которой должен был лежать кошелёк серебра.
   Там оказалось пусто.
   Ноги ослабли, Алсынат опустилась на шкуры. Некоторое время смотрела на пустое место, куда только что, всего час назад положила выручку за год. Как теперь жить? Она не сможет дать денег наёмникам, не сможет расплатиться за поставки. Жизнь рухнула. Женщина подняла взгляд и обвела внутреннюю обивку юрты. Она защищала от погоды, холода и ветра. Но не защитила от банальных воров. Зачем красть лошадей? Это дорого, тяжело и опасно. Гораздо проще украсть маленький мешочек с металлическими кругляшками. И обвинить Зита не в чем — Создатель ни в чём не оплошал. И конюшня стоит, и лошади размножаются, и богатство идёт в руки. А вот удержать богатство — это её задача, нечего на Великих Духов пенять!
   - Мама! - полог откинулся и ворвался Шанташ. - Мама, а там… ой… Мам, что случилось?
   - Где вы были? - отстранённо спросила Алсынат, сама поразившись, как спокойно и лишь слегка устало звучит голос.
   - Мам, там прибежал живой хнорс, мы играли с ним..
   Можно ли договориться с хнорсом? Наверное, можно. Собственно, что тут сложного? Послать хнорса выманить людей из юрты. Войти и через минут скрыться в темноте. К самому хнорсу никаких претензий, он постоянно был на виду и ничего такого не делал.
   - У нас украли деньги. Пока вы играли с ним.
   Вошедший следом Амолдер замер, так и сжимая в руке полог. Алсынат поднялась, отодвинула сына с дороги вышла во тьму. Внутри звенела пустота. А служитель Войта в посёлке есть. Неужели у него внутри всегда вот так? Это же ужас так жить! Почему и не любят войтеров, почему и приписывают им всякие ужасы.
   Ужасы сейчас совершенно не волновали Алсынат. Наоборот, она их себе очень явственно представляла. Но найти юрту Твоша оказалось непросто. Жрецы Войта — существа особые, можешь не заметить даже столкнувшись лоб в лоб. Но поплутав вокруг стойбища, женщина приметила навершие, а там и сама юрта показалась.
   - Входи, - Твош сидел у огня, подсвеченный снизу языками пламени.
   Но сейчас Алсынат было плевать на вид и впечатление войтера, она внутри оказалась словно скованная морозом река. И лёд трещал от напора сдерживаемых эмоций. Женщина опустилась на кошму с другой стороны крохотного костерка.
   - Приветствую тебя, досточтимый войтер. У меня сегодня украли деньги.
   - Кто? - Твош сунул в рот кусок сушёного мяса, и Алсынат мельком подумала, что хоть и пустотник, а набивать желудок должен как все прочие живые.
   - Если бы я знала, я бы не пришла к тебе. Но я взываю о мести!
   Твош приподнял за угол лист отполированного металла, лежащий подле, и женщина непроизвольно скосила взгляд на блеснувшее отражение костра. Твош тут же уронил его обратно.
   - Да, месть твоя велика. Но для Великих Духов она не важнее, чем гром с небес или лошадиные яблоки.
   Алсынат внутренне сжала губы, постаравшись внешне ничем не проявить себя.
   - Я жертвую Войту половину того, что украдено, лишь бы он покарал воров!
   Твош опустил взгляд и провёл ладонью по плящущим язычкам пламени.
   - Как человек я понимаю тебя, женщина. Но ты пришла не ко мне, как к мужчине, а как к служителю Пустоты. Ты же понимаешь, что ни ты, ни я, ни мы в целом не сможем наполнить Великую Пустоту? И твоя жертва, такая великая для тебя, ничем не заинтересует Великого Войта?
   Теперь Алсынат сжала губы на самом деле. Уперевшись тяжёлым взглядом за плечо войтера. Да, про это она не подумала. Это у людей «ты — мне, я — тебе!» - явление обыденное и нормальное. Подкупить Великого Духа? Этого она действительно не сможет.
   - Я не могу сделать жертву лично тебе, Твош. У меня украли всё и я не могу пожертвовать ничем.
   - Ну, что ты! Жертва Пустоте найдётся всегда. Например, ты можешь пожертвовать Великому Войту свою ненависть.
   Алсынат подняла бровь. Он серьёзно? Он серьёзно хочет… такую… жертву? И задумалась. Отказаться от мести. От ненависти. Вот прямо сейчас она забудет про то страшное и гнетущее чувство, что прямо сжигает её изнутри! И… Почему же она медлит? Неужто она ненавистью… наслаждается? Алсынат отбросила от себя эту мысль, как скорпиона.
   - Да. Я отдам ненависть Войту, если он накажет воров.
   Твош покачал головой.
   - Ты продолжаешь торговаться, женщина, хотя мы не на базаре. Что ж, я принимаю твою жертву. А уж сколько из неё примет Войт — не обессудь. Может быть всё. А может быть и ничего. Иди домой, всё будет по желанию Великого.
   Выйдя из юрты, Алсынат обнаружила, что внутри осталась только звенящая пустота. Она была с ней и по дороге сюда, но звенела пустота от сдерживаемой ненависти. А сейчас осталась только лёгкая печаль и понимание, что жизнь — продолжается, и надо работать дальше. Кони требуют ухода и догляда, сыновья — подзатыльников, а деньги — охраны. И всем этим ей придётся заниматься прямо сейчас. Придумать, как сохранить доход в будущем. Объяснить случившееся детям и работникам. И жить, жить дальше!
   Богэн и Ёгу шли по степи довольные. Ёгу, как разработчик плана, просто лучился счастьем. Жертва Харну окупила себя! Великий Разрушитель не обманул и помог им в деле! И вот сейчас у них тяжёлый кошель, полный серебряных монет. Эх, теперь они заживут! А хнорс даже не понял, зачем его послали в юрту коневодки! Нет, отлично, прекрасно задуманная и спланированная операция! Теперь опыт можно будет учесть, а имея такое богатство — эх, как они теперь развернутся!
   Побратимы всё ещё похихикивали, толкая друг друга и похлопывая по плечам и спине. И как всё быстро и без проблем! Вот же ж здорово!
   Перед ними лежала степь. Ветер гнул ковыль, луна серебрилась на белых головках, и волны бежали и бежали по Великой Степи, скрывая путь двоих удачливых наглецов…. И вдруг из этого волнения, лунного света и дуновения ветра навстречу им вышел конь. Белый красавец с мощной шеей, мышцы очерчивались тенями на сильном крупе, грива шевелилась на ветру. Неспешно и спокойно конь двинулся навстречу людям.
   Оба замерли. Богэн нащупал кинжал у пояса и вцепился в рукоятку.
   - Это он? - негромко спросил Ёгу.
   - Наверное! - так же тихо ответил Богэн. - Но откуда здесь взяться лунному нохту?
   - Так луна же! - сказал побратим.
   - Но ведь неполная. Да и чем мы прогневали Войта, что он послал к нам своё создание?
   Оба повернулись и посмотрели друг на друга. А потом — на коня, неспешно подошедшего совсем близко. Богэн выхватил кинжал и махнул им перед собой. Конь уклонился неспешно, но непреклонно.
   - Эрраз друбатум, эрраз дулбатум! - закричал Ёгу не скрываясь и направляя пальцы на белого коня.
   С пальцев сорвалось несколько еле заметных молний, от чего человек заметно дёрнулся. Но конь лишь мотнул гривой, распрямившейся и засветившейся. И встал на дыбы, заслоняя звёздное небо.
   Ржание пронеслось над степью, затихнув гулким ударом. Но не копыт о землю, а как будто деревянной колотушкой ударили по огромной подушке. Люди ещё ворочались, пытаясь оттолкнуть от себя нечто, ещё елозили по примятой зимней траве, но движения их становились всё слабже и неуверенней. Конь поднял окровавленную морду и встряхнулся. Тёмные брызги разлетелись, и снова шерсть переливалась в лунном свете первозданной белизной. Конь-вампир, лунный нохт, неспешно развернулся хвостом к двум телам, застывшим и иссохшим посреди Великой Степи. И неспешно зарысил куда-то, переливаясь и сливаясь с бегущими по ковылю волнами… И растаял. Теперь только серебристые волны скользили в ночи… И ничего живого. Ни единого.
  
  
   Здесь пахло мышами. Вот спрашивается: что мышам делать в древней пирамиде? Здесь ни еды, ни защиты от врагов. Однако, просторный зал был буквально пропитан запахом мышиных отходов. Прикармливает их кто-нибудь, что ли? Или наоборот, таким образом пытается отпугнуть? Интересно, кого?
   Лежащий на постаменте шар мутно-чёрной расцветки Лассен игнорировал. Даже не обнюхал. Колонна торчала в центре зала, древняя, как и всё вокруг. И вот на ней лежит полированный шар с полторы ладони диаметром. Цвета тёмного, но внутри как будто переливы чего-то серого. И ни единой пылинки на поверхности. Нет, ну на кого это рассчитано? На идиота? Который вломится сюда и первым делом схватит приманку? Наивные! Но если здесь лежит шар-приманка, то где-то рядом должно быть настоящее сокровище. Тот самый клад, ради которого он сюда и притащился. Вот только где? Что ж, тем интереснее. И так, начали!
   Начал он с потолка. Просто потому, что там искать тяжелее и тупее всего. А главное, там тяжелее всего прятать. И чтобы что-нибудь спрятать на потолке — надо подтаскивать опоры, которые оставляют следы. И затереть за собой вмешательство в древнюю кладку тяжелее. К сожалению, потолок оказался девственно грязен. Нигде ни малейших следов вмешательства в замшелые камни. Что ж, самое тяжёлое осмотрел и обнюхал. Даже местами палочкой потыкал. Теперь — стены. Это заняло время. Но и тут Лассен обломался по-полной: ничего! Или не нашёл? Остаётся пол. Ну хоть здесь-то должны остаться следы?
   О, на полу следы наличествовали в огромном количестве. В основном — его собственные. Но не только. К сожалению, и на полу ничего. Что ж, осталась только та самая тумба-колонна с лежащим шаром. Теперь вопрос. Могут ли неизвестные равары как-нибудь спрятать внутри тумбы что-нибудь вообще? Или оно под тумбой? Да уж… Как говорится «Хочешь что-то спрятать — положи на самое видное место». И ещё и отметить шариком! Хитры ребята… Так, что же делать? Как же добраться до дна и не свалить эту штукенцию. Или всё-таки свалить? Толкнуть, и хай оно падает? А он поищет, что же там заныкали…
   - Ты ещё жив? - голос от входа был одновременно спокоен и удивлён.
   Лассен резко поднял голову, отгородившись от вошедшего тумбой. Пришедший не был полицейскими или бойцом, его одежда перехватывала шерсть, как и у самого Лассена, не позволяя цепляться за ветки. А с плеч ниспадал плащ, скрывая хвост. Был вошедший даже чуть меньше Лассена, но тот ничуть не обманывался своими размерами. Это в дикой природе если ты крупнее — то победа скорее всего останется за тобой. А среди разумных владение теми или иными видами единоборств — не редкость. Может быть поэтому Лассен был одним из тех, кто ими владел. Но кто даст гарантию, что вот этот — не грандмастер? Ладно, начал он с разговоров, может быть есть шанс выбраться… или хотя бы узнать, куда же он влез?
   - А с чего бы мне умирать?
   - И давно ты здесь? - вошедший пошёл к нему, но не прямо, а по стеночке. Лассен сделал шаг, отгораживаясь тумбой, и равар тут же остановился, заложив лапы за спину.
   - С утра.
   - С утра? И ты всё это время лазил здесь и так и не тронул шарик? Что же ты искал?
   Лассен шевельнул ушами. Странный визави не проявлял ни агрессии, ни злости. Он просто спрашивал. И вообще-то ответить на его вопрос можно. Раз уж он всё равно попался, так почему бы и не ответить? Это же и впрямь логично!
   - Сокровища.
   Собеседник кивнул, соглашаясь, и принялся ходить туда-сюда. Два шага туда, три обратно.
   - Тогда скажи мне, почему ты решил, что здесь спрятаны именно сокровища?
   - Ладно, пусть не сокровища! - немножко нервно ответил Лассен, не понимая, к чему быть готовым? Нападению? Броску? Под ним разверзнется пол? Влетят в окна боевики, прижмут к полу и отрежут ухо? А потом обоссут? - Но хоть что-то же должно же быть?
   - А это? - собеседник кивнул мордой на шар, так и не остановившись и не сделав попытки напасть.
   - Это? - презрительно бросил Лассен. - Чтобы я поверил, будто в столь сокрытом месте в такой таинственности такая ценность лежит на видном месте? Пф!
   - Понятно. - Равар остановился. - То есть, ты оказался слишком умным. Поэтому жив.
   - Почему? - Лассен дёрнул ухом и наклонил голову.
   - Потому что здесь ничего нет. Кроме этого. Но ты решил, будто это — ловушка, и ты не ошибся. Это действительно ловушка. Осталось разобраться, чья и на кого.
   Лассен скосил глаз на шар. И тут же дёрнул глаз обратно. Но равар не бросился на него. Наоборот, смотрел с интересом.
   - И поэтому вы положили его на видное место?!
   Собеседник отвернулся и снова двинулся от стены к стене, шурша плащём по камням.
   - Ты, безусловно, опытный и наглый вор. И очень умный, раз до сих пор жив. Но скажи мне, во имя Онгарена, почему ты решил, что это обязательно будет что-то ценное?!
   Вопрос настолько выбил Лассена из себя, что он даже растерялся.
   - А что ещё могут прятать в таком месте?
   - Что-нибудь опасное, - тут же ответил собеседник.
   - Это? Опасное? - Лассен поднял лапу и погладил шар.
   Он почему-то поверил равару, который не собирался на него нападать. Тот дёрнулся, но так и застыл с поднятой лапой, протянув её в сторону тумбы и Лассена. Челюсть дёрнулась.
   - Ты.. Ты его коснулся? Оно… Скажи, что ты почувствовал?
   И куда только делось спокойствие? Ах, какие заботливые нотки в голосе! Мама так в детстве волновалась, когда он являлся в нору с прорехами в шерсти.
   - Ничего. Холодный. Твёрдый. Гладкий.
   - И всё?
   Что он несёт? Нет, тут явно что-то не так. Они хотят, чтобы он поверил в эту глупость? Что именно этот шарик и есть та самая ценность, которую тут прячут? Положив его на самое видное место?! Даже не спрятав, нет! Но если разговор якобы откровенный, то почему бы и не спросить нагло?
   - Ты хочешь сказать, что кроме этой хрени здесь ничего нет?
   Равар неожиданно успокоился. И даже опять завёл лапы за спину.
   - Да. Именно так. А с чего ты решил, будто что-то есть?
   Лассен опустил взгляд и снова посмотрел на шарик. Что-то в нём было не так. Вопрос: что? Что может быть «не так» в куске полированного камня? Но ведь он заметил это «что-то», обратил внимание. Теперь осталось понять, что именно?
   - Потому что никто не будет класть ценную вещь на самое видное место.
   - С чего ты решил, будто эта вещь — ценная?
   Лассен посмотрел на второго равара. Он издевается?
   - А с чего бы вы его прятали так… тщательно?
   - Может быть потому, что он, возможно, опасен? И только здесь мы можем спокойно изучать его свойства, не подвергая риску население?
   - Это? - Лассен схватил шарик обеими лапами, поднял его, подивившись необычному весу, и только тут, в эту секунду понял, что не так.
   Только когда он схватил предмет, он обнаружил, что в полированных боках не отражаются его лапы! И вообще нет отражения его самого! Видны блики окон, изогнутые стены, отражение самой тумбы… А его — нету!
   Дальше всё уложилось в одну секунду. Стоящий у входа равар рванулся к нему, то ли помочь, то ли остановить. Лассен совершенно инстинктивно метнул в него зажатый в лапах предмет. И стараясь избавиться от неожиданно лёгкого камня, и остановить, задержать нападавшего. А лапы словно провалились в кисель, при этом ощущение зажатого в них гладкого и твёрдого предмета не исчезло. Тут уже Лассен попытался бросить бяку, развести лапы, и у него это получилось, но ощущение зажатого шара никуда не исчезло! Зато мир словно смялся огромной невидимой лапой, исказились стены, потолок ухнул вниз, пол вытянулся вверх и вбок, всё покрылось сеткой изломанных линий, а потом в живот с размаху ударили задней лапой, выбив воздух и кишки.
   Лассен понял, что куда-то падает, он пытался вдохнуть, но воздуха не было. Не было ничего! Последней мыслью равара было, что не стоило всё-таки верить этому якобы честному и простому учёному, а попытаться убежать, ведь пирамиду он исследовал уже хорошо!
   А потом в лапы ударил камень, в нос — незнакомый и резкий запах. Рядом что-то завизжало, раздался мощный и громкий ритмичный звук, что-то типа «фа-фа», и мимо пронеслось тёмное тело на огромной скорости.
   Равар инстинктивно упёрся лапами в твёрдое и отпрыгнул в сторону.
  
  
  
   «Пля, когда же это всё кончится»? - думал Матвей, не смея даже достать телефон. Который манил, звал и прямо таки шептал «Возьми меня! Посмотри в меня!».
   Парень ждал окончания последней пары, как прикованный к дыбе ждёт взмаха клинка, которым оборвут его мучения. Как падающий со скалы ждёт удара о землю: сейчас всё кончится. Так, наверное, осуждённый ждёт приговора. И так плохо, а оно ещё и тянется, тянется! Когда же это всё кончится? - думал подросток. Как же зае… достали все эти пары, этот колледж, эти экзамены, зачёты, рефераты, подготовка, вся эта тупая возня. Скорей бы кончилось!
   Звонок! Ффух… Так, а о чём была лекция-то? Не помню. Ну, и ладно.
   - Матвей! Ты кататься идёшь?
   Парень почесал в затылке. Съездить на ролледром было бы очень прикольно. Но тащиться на набережную за четыре километра от дома? С другой стороны, сидеть дома — тоже удовольствия мало. Родители махнули к тётке в Кореновск, дома никого.
   - Давай сходим. Только я за доской домой зайду.
   - Ага. Давай. К четырём встречаемся!
   - Почему «к четырём»?
   - Так похавать же надо? И отдохнуть.
   - Ага.
   Матвей согласился, хотя отлично знал: к четырём, после обеда и отдыха, будет так лениво куда-нибудь идти! Но вдруг?
   Он сел на троллейбус и поехал домой. Привычный маршрут по Северной, самой длинной улице Краснодара, привычный переход из цивилизованного и многоэтажного города в древние и одноэтажные улочки. Заросшие зеленью, тихие, но асфальтированные, они рассекали город клетками кварталов, а за заборами вообще можно отрешиться от ощущения города, на огороде росли смородина и клубника, зеленели яблоки и слива, жужжали пчёлы и мухи, чернел ржавой спиной мангал. Всё родное и привычное. Матвей шагал по треснувшему асфальту узкой пешеходной дорожки мимо соседских ворот, и тут услышал визг тормозов и недовольный сигнал автомобиля. Он выглянул из-за куста и успел увидеть, как водитель что-то объехал, а большая собака рванулась из-под колёс. Встречный автомобиль сбавил ход из-за манёвра, и только поэтому пёс не попал под него. Бежевый «Ниссан» тоже облаял незадачливого пса, и тот ломанулся уже в другую сторону, пролетел через кусты, врезался в стену дома, упал, встал, отряхнулся… И поднялся на задние лапы.
   Обалдевший Матвей привалился плечом к стене, не веря своим глазам. Перед ним стоял фурь! Живой! Настоящий! Одетый!!! Ну, как «одетый». Несколько полосок ткани, перехлёстнутых через плечи и завязанных на поясе. Под поясом отлично виднелся меховой выступ, явно скрывающий в себе мужской орган. А позади свешивался хвост. Матвей поднимал и опускал глаза, разглядывая невероятное видение. А фурь разглядывал его. С видом Матвей не определился: по форме тела и цвету шерсти это был волк или собака. Морда короткая, как у куньих. А хвост — роскошный, пушистый, почти лисий.
   - Ой! Хто это? - раздалось сзади.
   Матвей оглянулся. Там стояла какая-то тётка.
   - Это наши, - хрипло ответил Матвей. - Только в костюме.
   - Понаделали всякую хрень! - заругалась тётка, обходя подростка. - Лучше бы учились лучше!
   И пошла дальше, оглядев стоящего фуря. И фыркнула демонстративно. Ну, да. Тот же фактически голый.
   Дальше Матвей поступал инстинктивно. Хотя непонятно: есть у человека инстинкты по спасению невесть откуда взявшихся фуррей? Но он гарантированно не думал, некогда, да и нечем. Матвей отлип от стены, шагнул и протянул руку. Фурь то ли зарычал, то ли просто оскалился. Но подросток даже не подумал пугаться: укусит так укусит! Не съест же? Он ухватил пришельца за лапу и потащил за собой. А тот пошёл! Ощущение, что фантастический зверь, вот так, добровольно двигается за ним и позволяет вести себя за лапку, пронеслось внутри горячей волной, закраснив щёки. До дома оставалось совсем немного, завернуть за угол, два дома и ворота. Матвей бросил лапу, настоящую, живую, тёплую, торопливо достал ключи, отпер замок, открыл дверь.
   - Заходи!
   Но фурь отпрянул, почему-то не став входить. Матвей растерянно открыл рот: что делать? Как объяснить гостю, что он не имеет дурных намерений и наоборот, хочет его спасти? Тут по дороге показался автомобиль, и фурь пулей скакнул внутрь. Фух!
   Матвей тоже зашёл, закрыл калитку… Ох! Он дома! Один! И рядом — самый настоящий фурь! Самец, но ведь живой же! Не фантазия! Ох… Сфоткать его, что ли? И выложить в группу?
   И тут же побежали мысли: если он выложит фотографию настоящего живого фуря в социальные сети, то во-первых сразу же начнутся вопросы «Кто это и где ты его взял?». Во-вторых, многие захотят пообщаться и… э… пообщаться с… настоящим фурем. А вот как к этому отнесётся сам гость? Вряд ли положительно. Потому что это сексуально озабоченный подросток может мечтать об эдаком. А вот существо, возникшее неизвестно откуда в незнакомом городе, вряд ли мечтает то же самое. И третий момент. А он не заразный? Так что идея тут же поделиться сокровищем была отброшена. Но что же с ним делать? Ведь всё равно ж что-то придётся делать! Так, первым делом — заманить в дом. А уже потом…
   Матвей открыл дверь, раскрыл её и вошёл внутрь.
   - Заходи! - он приглашающе махнул рукой.
   Гость настороженно принюхался, отчетливо сказал «Сахати», потом вдруг опустился на все лапы (парень пришёл в восторг!) и умчался за дом. Матвей только вздохнул, не стал закрывать дверь, снял кроссовки и бросил сумку с тетрадями за дверь. Мысли всё ещё играли в чехарду. Нет, ну надо же! Фурь! Настоящий! И…
   И что с ним теперь делать?
   Только сейчас юноша осознал, что на него свалилась настоящая проблема. Да, у него в руках мечта. Да, он получил то, о чём мечтал. Но… Но мечты — это одно, из них всегда можно вернуться в реальный и привычный мир. А когда мечта становится реальностью, то реальность эта может очень больно ответить! Хорошо, сегодня нет родителей. Но послезавтра они приедут. И что делать? Сказать «Мама, папа, это Шарик, он будет жить у нас»? Ага, у меня в постели… А чем его кормить? А что он будет делать? Мамочки! Ой! Матвей понял, что не знает ни единого ответа на неожиданно свалившиеся вопросы. И более того! Он даже не представляет, как их вообще решать, в принципе!
   Но молодой и задорный разум решил: будем разбираться с проблемами по мере их появления. Пока что проблема в следующем: пообщаться с гостем. То, что лисоволк может говорить — это прекрасно! Но только он не знает русского, а Матвей не знает их язык. Что делать? И вообще, что он там делает? Перелез через забор к соседям? Парень вышел и дома и обнаружил лисоволка, сидящего возле двери, обернув хвостом лапы. И внимательно наблюдающим за выходящим человеком. Матвей вздохнул и уселся на ступеньку.
   Они посмотрели в глаза друг другу.
   Внешне спокойный, человек внутренне дрожал. Вот прямо перед ним сидит невесть откуда взявшееся существо. Которое он приручил. Нет, понятно, что ещё ничего не произошло, и зверь этот чисто теоретически может сейчас на него накинуться и даже убить. Вон какие клыки! Но… Если бы это был дикий неразумный пёс или волк, Матвей никогда бы не решился на то, что сделал. А он уже принял на себя ответственность за этого. А значит — приручил. И вот пришелец сейчас заинтересован в продолжении диалога даже больше, чем сам человек. Потому что он невесть где, и тоже не знает, что делать! А он, Матвей — знает! И собирается гостю помочь. Хотя бы просто выжить. Но как?!! Матвей вздохнул и протянул фурю руку. Тот посмотрел на неё, но не стал обнюхивать, а поднял лапу и коснулся ладони.
   Опять это ощущение! Настоящая… рука? Нет, лапа не была похожа на руку. Но при этом очень чётко видны пальцы. Четыре. Или пять? Вот здесь — четыре, пятый с другой стороны, как у собак, но значительно длиннее. Получается, этой лапой-рукой вполне можно хватать предметы. Понятное дело, раз он одет — значит, у них есть ткачество, а значит вполне можно его назвать «Фурь Умелый», как же это по-латыни-то будет? Не важно. Глаза. Коричневые, но не равномерно, а с точечками, причём разного размера. Морда, как уже было сказано, короткая, нос чёрный, мех на щеках не торчит, а лежит гладко. Треугольные подвижные уши. И он тоже его рассматривает! И держит за руку. О, он держит его за руку! Щёки опять покраснели. А лисоволк чуть дёрнул ушами и ноздри затрепетали. Матвей почему-то застеснялся и попытался руку убрать. А фурь его за ладонь ухватил. Матвей обратил внимание на хватку: человек сжимает что-то пальцами, подушечками пальцев. А этот достаточно больно сжал когтями. Но не так чтобы совсем уж сильно. И встал, не отпуская руку. Теперь уже человек встал и пошёл за фурем, теперь уже он вёл его…
   В его собственный дом. Почему-то опять по щекам и плечам побежали тёплые мурашки. Незнакомый фурь, которого он встретил прямо на улице всего пять минут назад вводит его за руку в его же дом! Как… Как… Ох, да что ж всё мысли об одном и том же?
   - Ты есть хочешь?
   Он обернулся. Слишком резко для человека. Чуть наклонил голову. Матвей потянул руку, но тот вцепился в неё когтями. Глядя прямо в глаза, человек не сильно, но настойчиво потянул руку на себя. Поколебавшись, волколис отпустил ладонь.
   - Пошли! - Матвей махнул рукой приглашающе, и лис изогнулся, прикрываясь. Хм. А он тоже ожидает подвоха от человека. Надо осторожнее. Он двинулся из коридора в комнату, поглядывая, идёт ли за ним гость.
   Гость шёл. Шёл, и разглядывал, обнюхивал помещение. Матвей вдруг осознал, что здесь, наверное, пахнет и пылью, и несвежими вещами, и вообще уйма запахов, к которым он привык. А мама говорила «Убери!». Но было не надо. А сейчас уже поздно и глупо. Теперь провести его в свою комнату. О! Ого! А ведь он понял, что это его спальня! Надо же? Просто нагнулся, понюхал постель, потом — его. И сразу стало ясно всё! Ух, ты! Оказывается, можно общаться без языка.
   - Пошли кушать!
   Почему-то Матвей был уверен, что гостя обязательно надо покормить. И поэтому он повёл его на кухню. И только открыв холодильник задумался, а можно ли этому чуду вообще есть их продукты?
   Снова, как в колледже, мозг включился в режим «анализировать всё и без деталей». Существо имело температуру, близкую к его. То есть, не ощущалось ни слишком горячим, ни холодным. Да, конечно, у него шерсть, но оно дышит его воздухом! Это что-то значит? От него не пахнет ничем… химическим. Значит, оно на воде? Проверим!
   Матвей налил в стакан воду и протянул фуррю. Тот взял стакан, понюхал, и выпил. Ох..! Оказывается, губы у него настолько подвижные и гибкие, что может пить прямо из стакана! Так. Выпил. Что? Ещё? Мне не жалко, пожалуйста.
   На этот раз фурь нагнулся и внимательно осмотрел процесс. Как человек поворачивает кран, как течёт вода, как кран закрывается. Отобрал у него стакан, вылил в раковину. Подставил сам и сам открыл. Матвей с умилением смотрел, как радостно осклабился выдролисоволк, балуясь с краном. Значит, их цивилизации водопровод неизвестен. Забавно! Что из этого следует? Ничего. Но запомним!
   Фурь нагнулся, понюхал воду, лакнул… А Матвей скосил взгляд вниз. Прямо перед ним, возле коленки оказался хвост. Не удержавшись, юноша потрогал мягкую шерсть… и был обрызган отскочившим гостем. Матвей закрыл кран, отряхнул руки и повернулся. Гость заинтересовался его спиной.
   Когда настоящий фурь хватает тебя за задницу и обнюхивает спину… Ох! Была бы шерсть — встала бы дыбом! Но и так настолько… странно! Сразу же вспомнились все мечты и фантазии. И сразу же очко сжалось: он может вот прямо сейчас попробовать! Может, но… хочет ли? Когда живой фурь касается тебя, трогает, нюхает — оно как-то совсем не так, как в воображении. Э, э! Ты чего? И штаны мне уже снимаешь? Внутри взметнулся фонтан противоречивых желаний. Прогнать, ударить, защитить себя от этого… и лишить себя того, о чём столько времени мечтал? Но как это будет? И так ли он этого хочет? Ведь одно дело — фантазии, а другое… Вот именно! И если он сейчас струсит, испугается, то потом всю жизнь будет жалеть об упущенной возможности! Поэтому Матвей сжал себя внутри, позволив гостю стянуть с него штаны. Даже расстегнул пуговицу, чтобы ему было легче.
   Ткань сползла по бёдрам, и замирая от сладкого предвкушения Матвей позволил волколису взглянуть на свою задницу. О, как это оказалось необычно и чудесно! И как стыдно! Приходилось прилагать поистине геракловы усилия для того, чтобы не прикрыться и стоять ровно! А внутри переливается! Яички подтянулись к телу, в животе напряглась струна, в ушах шумит, в голове тяжесть…
   Но фуря интересовало только отсутствие хвоста! Он обнюхал, осмотрел и обтрогал именно низ позвоночника. От сердца (и чресел) отлегло. Конечно, это существо даже не представляет, как можно обойтись без хвоста? И тут фурь что-то спросил! Явно с вопросом, и даже коснулся когтем копчика.
   - Нет, так всю жизнь и было, - ответил Матвей, понимая, что вопрос мог быть абсолютно другим, но именно об этом он спросил бы на его месте.
   Волколис бесцеремонно стащил с него штаны вниз. Член, разумеется, тут же встал «на караул». И вот тут фурь заинтересовался им. Обнюхал. Лизнул.
   Он лизнул! О, боже, он лизнул его! Матвей сглотнул, опёрся о край стала и закрыл глаза. Что, что сейчас будет? За что боги услышали его тайные желания и воплотили их? Что он совершил такого, что получил столь невероятно щедрый подарок? Боже, я весь твой! Что хочешь сделаю, только пусть продолжает!
   Короткое ощущение поглаживая. Мощный лизок, мурашки по телу, и вдруг горячая пасть обхватила его член! Матвей не выдержал и открыл глаза. Да! Да!!! Это происходит на самом деле, не во сне! Вот пасть, которая сосёт у него! Неужели, о счастье, ты так близко!
   Счастье кончилось, так и не успев начаться. Фурь отстранился, ещё раз обнюхал и осмотрел торчащий орган, посмотрел человеку в глаза, выпрямился и ухватил его за волосы. И попытался нагнуть. Матвей обратил внимание, что если бы он пожелал, то мог бы вполне легко освободиться. Не так силён оказался волколис. Но… Но интересно же, что он собирается делать? И юноша подчинился. А зверь не торопясь, обстоятельно, поставил его на пол на четвереньки. Окончательно стащил штаны. Развёл ему ноги. Матвей стоял, сгорая от стыда и предвкушения. А так же страха. Неужели? Неужто сбудутся его тайные ночные фантазии? И что именно будет? У собак же узел, не порвёт ли его нежданный гость? Но он стоял, позволяя делать с собой всё, что тот захочет.
   И тот сделал! Замирая от ужаса и счастья Матвей ощутил это! И… не понял, что именно. Он чувствовал, как внутрь него вставили что-то твёрдое, но в основном ощущал, как елозит по спине мех. И всё. Внутри происходило нечто… Неописуемое. Нельзя сказать, чтобы это было хоть немного приятно, но и не так страшно, как казалось. Но сам факт того, что он имеет секс с настоящим живым фуррем? О, само по себе это окупало любые неприятные ощущения! Сбылась мечта идиота! Но… Долго ли он так будет делать? А если Матвей устанет? А если станет больно? Что делать-то? Пока что подросток терпел, но беспокойство не уходило. И как-то всё слишком быстро: познакомились, зашли и сразу трахаться. Интересно, а он после этого исчезнет? Тут же захотелось взять телефон и снять процесс, чтобы потом показывать особо доверенным знакомым… К сожалению, дотянуться до аппарата сейчас оказалось невозможно.
   Тяжесть на спине усилилась, а движения прекратились. Матвей стоял, прислушиваясь к ощущениям, и ждал. В конце концов фурь встал с него, вынув без всяких болезненных ощущений, Матвей сел на пол, повернулся, глядя на розовый член, только что побывавший в нём…
   И обалдел.
   Он прекрасно видел, как из кончика палочки неправильной формы, без малейших следов собачьего узла, вылетела желтоватая струйка. И ударила прямо в него. И потекла. Изумлённый подросток смотрел в морду фурю, который мочился прямо на него на кухне, и пытался поймать хоть одну мысль. За что? Почему он делает это? Что не так? Или у них так принято? А как он должен поступить в подобном случае?
   В голове было пусто.
  
  
  
   Лассен чувствовал себя довольным. После стольких ошибок и проколов так шикарно справиться с возникшей нестандартной ситуацией? Нет, не зря он учился выворачиваться из любых, казалось бы невозможных ситуаций!
   Что с ним сделали подлые хозяева шарика — будем потом разбираться. Когда он вернётся. А он обязательно вернётся. Блох вам по всему телу! И на живот особенно! Но попав в совершенно непонятное место, он избежал встреч с местными чудовищами, нашёл себе аборигена, который оказался столь податлив, что позволил с собой спариться! Не возражая и не пытаясь сопротивляться! Такого опозорить — норма! И как он смотрел, а? Лассен ссал на местного, а тот даже не пытался уклониться, возразить!
   Нет, очень всё получилось замечательно! Теперь у него есть жильё, здешний омега, который будет исполнять любой приказ и выполнять любое его желание… Остаётся только одна мелочь. Как бы ему эти желания высказать? Слова местного языка Лассен слышал, и даже мог догадываться, что они означают. Например «Сахати» явно означало «Я не желаю с тобой драться» или даже «Я тебе подчиняюсь». Но его бесхвостый не понимал. Да, так удачно получилось, и… И бесполезно. Он имеет подчинённого местного омегу, но не может им управлять!
   И ладно. И не самое страшное. Главное он сейчас имеет пристанище и безопасность. Хотя бы временную.
   А норы у этих бесхвостых презабавные! Огромные, в два роста! Пожалуй, даже больше, чем святилище Онгаренна. И стены гладкие, до потолка и не долезешь. Интересно, как они их такие ровные делают? Или это не они? Может быть это остатки другой, более развитой цивилизации? А как они живут без хвостов? Пожалуй, если бы он сейчас вернулся обратно, можно было бы очень выгодно обменяться с тем раваром, с которым они так и не успели познакомиться. А может хитрец не врал? Может быть этот шарик действительно опасен? Вот, например! Сам Лассен сейчас находится… где-то. Может быть внутри шарика? Мог он попасть внутрь того артефакта? Или его сюда загнали? Эх, кабы знать!
   В любом случае оглядеться и разнюхать не помешает. Если он сюда попал навсегда — то надо учиться здесь жить. Хорошо, что есть вода и воздух. Интересно, а есть ли здесь еда? Прямо здесь ничем вкусным не пахнет. Но раз они живут в таких огромных норах, значит, что-то едят. Там за этим строением растут какие-то растения. Вот будет обидно, если они — травоядные! Есть траву равары могут, но недолго и не всякую. Как бы теперь омеге объяснить, что он хочет?
   Оказалось, омега и сам понял. Он встал, снял мокрую одежду, пропитанную запахом равара, и куда-то понёс. Э! А альфа тут голодать будет? Лассен коротко рыкнул, и послушный омега немедленно бросил свои вещи и повернулся. Посмотрел на равара, как-то уркнул и открыл белый ящик, стоящий у стены.
   А внутри….
   Запахи когда-то были съедобными. И у них ещё оставалось много оттенков съестного. Но остальное…. Гамма ароматов показала, что если ему в этом мире жить — то очень тяжело. Да уж, потрогал шарик, нечего сказать! Что ж, посмотрим, что дальше будет!
   Новообоссанный омега достал большой белый предмет. Предмет этот был металлическим, судя по звуку, с которым абориген доставал его из ящика. И круглым. Но не как шар, а скорее как цилиндр. И внутри оказалось что-то мясное. Как здорово! Вот это повезло! Равар шевелил носом, и абориген поднёс ему котёл с едой, как будто хвастаясь запахом! Ну, понял я, понял, давай уже сюда! А? Что? Эй, ты куда!
   Но абориген не обратил на командный рык ни малейшего внимания. Ах, да… Он же не знает, что это означает. Укусить? Или посмотреть, что он собирается делать?
   Раздался короткий треск и на соседнем белом ящике с чёрными клетками сверху вспыхнул огонь. Лассен сел на хвост. Вот это да! То есть, он попал в какой-то магический мир? Они умеют добывать воду прямо из стены, и зажигать огонь из ничего! Равар сунул нос поближе и убедился, что огонь горит прямо на круглой шутковине, и никакого топлива не лежит: ни дерева, ни воска, ни жира. И дыма нет! А местный поставил котёл на огонь. Лассен внимательно смотрел, как двигается абориген и прислушивался к его голосу. Омега что-то говорил, непонятно, ему или нет? Лассен пытался вычленить отдельные слова, но получалось не очень.
   Когда он понял, что именно делает абориген, он чуть не расхохотался. Он еду… согревал! Он её зачем-то грел! Вот умора… Хотя, что он знает о чужом мире, в котором оказался? Может, горячее вкуснее? О! А оно не просто горячее! Бульон из местной птицы с мясом оказался на удивление вкусным, хотя запах не очень. И абориген сидит и хлебает хитрым таким устройством, вроде согнутой лопатки. И ему такую предложил! Лассен попробовал, но решил, что так долго и неудобно. Бульон — выпить, мясо — съесть. И хорошо. Итак, главные потребности тела выполнены. Он может здесь есть, пить, дышать. А теперь вопрос, как здесь живут?
   Он вытащил своего омегу из-за стола, обнюхал и рассмотрел. Сейчас, не скрытый одеждой, он вызывал даже некоторое сочувствие. Шерсть на теле виднелась, но настолько тонкая, еле заметная, что понятно, зачем им нужна одежда. Само по себе тело казалось каким-то худым, нескладным. Половой член сейчас сжался в небольшую такую припухлость, а под ним висели достаточно большие яйца. Но пока Лассен обнюхивал и разглядывал, член начал расти и выпрямляться. Равар пронаблюдал весь процесс, не понял, с чего это он, может, от сытной еды? И продолжил изучение своего приобретения. Что делать с таким омегой он не представлял, но в этом мире и такой сгодится. Хоть что-то!
   Самая густая шерсть у них росла на голове. Странно. Зачем? А, понятно! Как защита от солнца! Ладно, допустим. Абориген смирно стоял, позволяя себя исследовать. Так, а что у него во рту? Омега дёрнулся, пытаясь уклониться, и Лассен его всё-таки куснул. Не сильно, но так… Для порядка. Чтобы помнил своё место. Раз уж позволил себя пометить — пусть терпит! Но заставить его открыть рот оказалось непросто, тот просто не понимал! В конце концов челюсти удалось разжать. Мдя. Клыков нет, кусаться такими зубами — не особенно удобно. Хотя… если челюсти сильные… Как это проверить? К сожалению, найти способ приказать этому чуду «Сожми зубы как можно сильнее» Лассен не нашёл. Ладно. Теперь пусть показывает, что здесь есть и где. Раз уж ему здесь жить, надо же хоть представлять, что тут вообще?
   И тут омега вознамерился одеться. Э, э! Ты чего? Ты же самый низший в стае, ты куда одеваться собрался? Ты ещё покусать меня вздумай!
   Но абориген упорно пытался одеться. Лассен подумал, подумал, и разрешил. Мало ли, может у них тут в стаях иные правила? Может, им без одежды вообще нельзя выходить? Э, э! Ты чего, меня собираешься раздеть? Да я тебя…
   И тут до равара дошло. Что он вообще-то в другом мире. И если в своём он мог качать права просто потому, что всегда была возможность куда-нибудь сбежать и прибиться к другой стае, то здесь вообще непонятно что делать! И вряд ли он найдет себе так быстро другого омегу, который будет ему подчиняться, кормить его и о нём заботиться. Ладно, разденусь. Но если попробует обоссать — откушу!
   Нет, до этого, к счатью, не дошло. Только омега очень непреклонно дал понять, что идти надо на четырёх. Тоже непонятно: он-то на двух ходит, что в этом такого? Ладно, посмотрим…
   Они вышли из каменной норы, из железной двери, и тут Лассен непроизвольно прижался к ноге аборигена. Потому что мимо с рёвом и жуткой вонью промчалось то самое чудовище, которое его чуть не растоптало в первый момент появления в этом мире! И только секунду спустя равар обратил внимание, что чудовище двигалось слишком ровно. И мышцы у него не перекатываются под шкурой. И вообще лапы не двигаются! Это как? А вот и второе….
   Ласссен сел на хвост и обомлел. Он понял, что либо злые учёные накачали его каким-то отравляющим газом и сейчас он спит, а ему снится всякая дребедень, либо местные аборигены — великие волшебники. Мало ему воды из стены и огня из ничего! Они ещё и ездят на повозках, ничем не запряжённых! Это не животные, это механические повозки! С колёсами! Но как и за счёт чего двигаются? Непонятно. Интересненько… Это он заполучил в личное владение омегу-волшебника? Та-ак… Занятно! Во всякой непонятной ситуации надо искать что-нибудь положительное. Сейчас неумение общаться и невозможность приказать аборигену отправить его обратно в родной мир стала насущной проблемой. Пока Лассен раздумывал об этом, омега потрепал его по шее и пошёл дальше. Равар сдержал инстинктивный порыв укусить наглеца и поддержать привычную стайную иерархию, поднял зад и двинулся за ним.
   Да уж… чужой мир. Кто бы мог подумать! Кто бы мог подумать, что любопытство может привести к таким последствиям. Так что, возможно, тот учёный прав. Они хранили шарик в старой пирамиде не потому, что хотели его спрятать, а… А потому, что хотели его спрятать. В смысле, от таких, как он. Слишком наглых и любопытных. И шар действительно оказался опасен. Но я жив, жив! А значит, ещё не всё потеряно!
   Омега провёл его по кругу, позволив осмотреть и обнюхать окрестности. Оставив равара в некотором недоумении. Если у них тут всё застроено норами для жилья, то что они едят? Хотя, что он? Это же волшебники! Они открывают белый ящик и берут оттуда еду. Облом. Он так не сможет. Э! Это что же получается? Он полностью зависит от своего омеги? Ошарашенный этой мыслью Лассен позволил привести себя обратно в каменную нору. Омега дал ему напиться, попил сам. И показал, что вот эта вот белая штука красивой формы действительно служит для того, на что указывает запах. Они в неё мочатся! Очень интересно! Вода берётся из ниоткуда и девается в никуда. Дела-а-а… Лассен попытался сам воспользоваться этим волшебным устройством и с трудом, но всё-таки справился с этим делом. Что привело его в восторг. Может, он тоже сможет чему-нибудь эдакогому научиться?
   А потом омега отвёл его в спальню. То, что это спальня — равар понял сразу. Такая мягкая и зовущая лежанка, застеленная белой и чистой тканью, что безумно хотелось на ней оказаться!
   Он и оказался. Омега растянул губы в полуоскале. Но не возразил. Наоборот, сел рядом, начал гладить шерсть. Лапой. Хм. Ну, не важно, пусть так ласкает. Хорошо. Уютно. Тепло. Тихо. Наконец-то спокойно.
   Глаза сами собой закрылись.
  
  
   Матвей сидел, поглаживая по боку фурря, который его изнасиловал. Вот это день! Вот это вечер! Офигеть! Рассказать кому — не поверят. Да и надо ли рассказывать? Мой! Только мой! Наглый, самоуверенный, не считающий, будто секс на первом свидании — это что-то предосудительное! Вот это повезло! Правда, потом фурь его описал. После только что случившегося секса поведение настолько нетипичное и непонятное, что Матвей растерялся. Бить по яйцам того, кому только что позволял секс? А оно уже течёт! Может, у них так принято? Вон, помечают же собаки свою территорию? А гость и был похож на собаку… Если бы не морда и не хвост. Так это что, он заявил права на самого Матвея? Типа «Это — моё»? Ха!
   Дальнейшее показало, что предположение очень похоже на правду. Выдроволколис начал вести себя с ним, как со своей собственностью. Чувствовать себя чьим-то питомцем оказалось… необычно. А самое главное, Матвей сам не мог понять, сколько в происходящем игры? Он абсолютно точно знал, что в случае агрессии или совсем уж неприемлемых поступков гостя может хоть что-то. Например, позвать соседей или вызывать полицию. Да, он лишится фурря, но останется жив. Хотя не факт, что здоров! Кусается этот пришелец больно! Но укусил он его как-то неагрессивно, как будто малыша шлёпнул по попке, так, показать свою власть. Матвей подчинился, наблюдая: что будет? Когда фурь полез ему когтями в рот — было ужасно страшно и неприятно, но оказалось, он всего лишь хочет посмотреть, что во рту. Стыд, смущение и необычное ощущение себя чужой игрушкой смешались и бурлили внутри. Когда член начал вставать, стыд, казалось, разорвёт изнутри. Но Матвей сдерживал себя, как будто со стороны разглядывая эту картину: он стоит тут голый, перед ним сидит фурь, внимательно наблюдая процесс эрекции. Блин! И не об этом ли ты мечтал?
   К сожалению, дальше интереса дело не пошло. И хотя подросток только что испытал на себе страсть пришельца и его необычные для человека методы присваивания, он не отказался бы повторить. А вместо этого фурь вознамерился выйти на улицу! Блин, и ещё и собрался тащить его туда голым! Вот тут Матвей по-настоящему испугался.
   Как ни странно, его напугал не зверь, которого он сдуру затащил к себе в дом. Не секс с этим зверем. И даже не противный и постыдный ритуал, устроенным им! Это всё можно исправить тем или иным способом. Но если он выйдет на улицу голым — это капец! Без вариантов. Как объяснить это идиоту? К счастью, тот будто понял и осознал своё дурацкое поведение, и не только разрешил «своему имуществу» одеться, но и позволил раздеть себя. А раздетый фурь не слишком отличается от собаки. Конечно, никто таких собак никогда не видел, но мало ли пород?
   Выходя на улицу, Матвей дрожал от ужаса и восторга. Во-первых, он здорово воняет этим волком. Во-вторых, что ещё взбредёт в голову полузверю, возомнившему себя хозяином над ним? В-третьих, он вспомнил, как мечтал пройтись по набережной с фурем под ручку, да ещё одетым. О, сейчас, имея эту возможность, он отлично понимал уровень этой глупости. Но всё равно, он идёт по улочкам родного Краснодара с самым настоящим фурем, и никто этого не осознаёт!
   Гость прижался к ноге, шарахнувшись от проезжающего автомобиля. У них машин нету? Ага, а следующую разглядывает с интересом. И вообще головой вертит. И нюхает. Нет, ёлки-моталки! Живой фурь! У его ног!
   Пока они шли вокруг квартала, Матвей опять вернулся к своим проблемам. Что делать дальше? Гость может есть их мясо — отлично. Но согласятся ли родители его кормить? Можно организовать сбор пожертвований среди краснодарских (и не только!) фуррей, но тогда свою находку придётся легализовать и делиться. А не хотелось. Но…. Увы, реальность — штука очень суровая. Вот у тебя есть твоя мечта. Настоящий живой фурь. Вся фигня в том, что весь остальной мир — против! Невозможно в нашем мире жить с настоящим разумным зверем, просто потому, что мир к этому не готов. Но и попасть в тот мир, откуда явился пушистик, Матвей тоже опасался: как он там выживет? Тот мир не готов к появлению людей. Нет, Господи, это жестоко! Это несправедливо! Вот так исполнить желание, чтобы ты сам от него отказался? Нет уж! Он примет эту данность, эту ситуацию. И если придётся всем рассказать о своей находке — что ж, пусть! Это тоже интересно. Только бы у него потом не отобрали…
   Гость позволил завести себя домой. Осмотрел всю квартиру, и пожелал поприсутствовать в туалете. Справлять нужду при нём было стыдно, но Матвей снова смирился с любопытством волколиса. В конце концов, если у животных это нормальный процесс, то он не делает ничего эдакого. И впрямь, фурря гораздо больше заинтересовало устройство унитаза. Он сам попробовал, и Матвей чуть не заржал, глядя как волколис пытается так выгнуться, чтобы направить член в унитаз. Ффух, справился! А то это было бы реальная проблема: при всей своей любви к фуррям Матвей совершенно не готов служить им туалетом! Пожалуй, при второй попытке гость схлопотал бы по морде! Или нет?
   Как вести себя с разумным животным, свалившимся на тебя? А хуже всего то, что ты сам, сам его взял и приютил! Никто не заставлял, никто не принуждал. Матвей гладил по боку фуря, так неожиданно ворвавшегося в его жизнь, слушал его дыхание, и стремительно взрослел. Вот перед ним живое существо, которое ему доверилось. Да, оно поступило с ним несколько… вольно, но ведь ты же сам ему разрешил, будем честными? Так что с ним делать? Матвей убрал руку, но гость так и лежал, продолжая мерно дышать. Подросток встал, убедился, что тот не проснулся, и направился в ванную. Вытер, наконец, пол. Засунул испачканную одежду в стиралку. Залез под душ, тщательно вымылся. Параллельно раздумывая над проблемой, и… и не видя никаких способов её решения. Он ещё раз намылился, чтобы окончательно и полностью смыть с себя чужие сыкушки, и обнаружил, что член снова стоит. Матвей смыл пену и взялся за член ладонью. Погладил себя и остановился.
   Какой страшный выбор! Он столько мечтал о том, чтобы появился настоящий фурь! Ах, как он мечтал! Какие ситуации переживал, что воображал! И вот сейчас живое воплощение его мечты лежит вон там, полностью доступный. Его. Можно сделать с ним что хочешь.
   Но… можно ли? И нужно ли? Или продолжить сейчас, только воображая и переживая то, что с ним сделали сегодня? Или пойти и сделать всё с ним? А если он будет против? Но сам же Матвей разрешил? Ага, как будто это аргумент! Не, надо или не надо? Делать или не делать? Или ограничиться мастурбацией в ванной? Что?! И тогда зачем ему божественный подарок, зачем тогда эта пушистая тушка в постели?
   Эрекция напряглась, решимость окрепла. Нет уж! Раз ему достался такой приз, то будет невероятной глупостью от него отказаться! Осталось всё приготовить, пока гость дрыхнет. В конце концов, он его нагло трахнул, не спрашивая и не стесняясь, и то, что Матвей был совсем не против — знать не мог. Так что если отплатить ему той же монетой — это будет только справедливо.
   Но как только он посмотрел на спящего фуря, решимости поубавилось. А если он будет возражать? Орать, царапаться, кусаться? И вообще, сможет ли он? Гораздо приятнее так, как воображалось: по обоюдному согласию, в постельке, да так, чтобы приятно было обоим… Но член торчал. Ухмыльнувшись, Матвей вышел из спальни. И вернулся с мотком бельевой верёвки, член блестел от масла. Подросток свернул петлю и продел через неё свободные концы верёвки. Получалась простейшая удавка. Ну, с Богом! Вот сейчас всё решится. Либо получится, либо нет. Он вздохнул пару раз, успокаивая дрожь. Потом присел рядом со спящим и не спеша, но решительно приподнял ему лапы.
   Он даже не проснулся! Дёрнул ухом, но глаза остались закрыты. Матвей набросил на них петлю и затянул. Поднял фуррю голову и просунул верёвку под морду. Только тут он открыл глаза. И посмотрел на Матвея укоризненно. Но тот уже замотал ему верёвкой морду. Вот тут гость всё понял. И попытался вскочить, вырываться… Ага, щаз! Стоять! Матвей навалился на пушистика, ощутив всем телом его шерсть, его движения, его тепло. Фурь задёргался, завизжал, заскулил… и понял, что чем сильнее он дёргается, тем больше запутывается, и тем ему больнее. И смирился, тяжело дыша и водя туда-сюда правым глазом. А Матвей понял, почувствовал, что вот теперь добыча — его! Вот теперь он действительно получил неожиданного гостя в своё полное распоряжение. Внутри даже мелькнула мысль, что если он вдруг его задушит или убьёт — то ему ничего за это не будет! Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО может сделать с этим фуррем всё, что захочет! Вообще всё!
   Но убивать, насиловать или как-то иначе мучить зверя не хотелось. То, что он сейчас его связал и обездвижил — это исключительно потому, что очень хочется! Если бы у него была неделя-другая на приручение и знакомство, он бы никогда так делать не стал. К сожалению, хотелось прямо сейчас. А через неделю ещё неизвестно, что будет! Так что Матвей съехал со бока фурря, удерживая верёвку одной рукой, улёгся ему за спину и начал поглаживать. Бок часто поднимался и опускался под ладонью, Матвей гладил его и шептал «Тихо, тихо, всё хорошо, я тебя не укушу, не съем, тихо, давай поднимем хвостик». Хвост шевельнулся, погладив по животу. Внутри прокатилась сладкая волна, сжавшись у основания живота. Он сейчас! Прямо сейчас! Почувствует это!
   Матвей подвинулся, прижался бёдрами к пушистым ногам волколиса, тот тихо заскулил и слегка дёрнул задними лапами. Именно слегка! Хотя мог бы отбиваться и царапаться. Но нет! И Матвей толкнулся туда, под хвост, обхватив его за грудь свободной рукой.
   В голове закружилось, во рту пересохло, и подросток понял, что это — случилось. Он действительно, на самом деле взял фурря за пушистую задницу! Тот, видимо, тоже это понял, потому что обмяк и расслабился.
   Матвей тихонько покачивался, наслаждаясь ситуацией, горячим пушистым телом, своей маленькой победой и сексом. Особенно — сексом. Он даже не заметил, как ослабла левая рука, выпустив верёвку. Он обхватил пушистое тело двумя руками и двигался всё быстрее и сильнее, чувствуя как от его толчков двигается спина, поглаживая по груди и животу. Осознание этого захлестнуло волной, он сразу же ускорил темп, начал толкаться сильно, мощно, свободно. Фурь мотнул головой и сбросил с морды верёвку. Ошарашенный Матвей продолжил двигаться, понимая, что фурь не вырывается и не бросается на него. Так… Так это он… зря? Он мог сразу вот так спокойно лечь и ласкать пушистого? А он…
   Внутри всё сжалось и выплеснулось мощной струёй наслаждения. Матвей сунул руку под живот фурря и тот подвинул лапу, пропуская её. Ого! А оно у него торчит! Значит, ему тоже нравится? Матвей успокоился, поглаживая по животу и боку своё приобретение, переживая последние сладкие толчки.
   Полежали ещё. Сейчас, после полученного удовольствия, Матвей пытался понять, а правильно ли он поступил? Как сейчас будет смотреть на него гость, которого он связал и изнасиловал? Он его не связывал, кстати! И вообще, что дальше делать? Он вот так, с бухты барахты реализовал свою самую тайную и невообразимую фантазию. Но вопрос «и что делать дальше?» как стоял, так и стоит. Матвей встал. Фурь не шевелился, следя за ним правым глазом. И тут внутри появилось ещё одно желание.
   Ухмыльнувшись, парень раздвинул ноги пошире и отомстил пришельцу той же струёй.
  
  
  
   Солнце вставало на востоке. Верховный Жрец Харибин стоял у алтаря на вершине пирамиды, ожидая того мига, когда нижний край диска солнца оторвётся от плиты, уложенной в санаге от вершины на три столпа. За миг до этого события Харибин поднял бронзовый молоточек и взмахнул им. И в точности в ту же секунду, как между пылающим диском и чёрной плитой появилась полоска, звук ритуального колокола разлетелся по окрестностям, возвещая начало Службы.
   Звук летел, дрожал, сминая окружающее. Жрец привычно ожидал, когда тренированное сознание настроится на Зит. Немногие выдерживали переход от земного к божественному, и выжившие так и оставались младшими жрецами, расходясь из Банганы в другие храмы Зит. Каждый восход в начале месяца, когда Верховному Жрецу позволено обратиться непосредственно к Великому Зиту напоминал Харибину о том времени, когда он впервые перешагнул грань… И туда, и обратно.
   Мир распался окончательно. Остался только Великий Свет. И чтобы тебя не сдуло этим сиянием — приходилось отказываться от реальности. Но слава Великому Зиту — при общении со своими Жрецами он сиял не в полную силу.
   - Славься, Великий! Жрец Харибин докладывает. Заработали три новых алтаря, в Великой Степи, на Алтыне и на Хамаранаке. Один временно перестал работать, ибо служители Харна разрушили его. Служители Войта сотворили что-то, пробившее ткань мироздания, Великий. Какие будут указания?
   - Отзови служителя Великой Степи, - раздался голос-не-голос. - Мой алтарь там преждевременный. Найди в государстве Лайнтар главного советника Иманра Сунна, у него будет слуга по имени Анри, у него есть дочь по имени Шаннахи. Примерно накажи её. Разлив рек Лайна, Тиндр и Протока в этом месяце будет на три дня позже. Ураган остановишь сам.
   Хрибин поднял бровь.
   - Великий, будет ли мне дозволено спросить? Почему отзывается алтарь в Степи? Мы потратили на него много ресурсов…
   - Не будет.
   Харибин бровь опустил.
   - А что делать с происками жрецов Харна?
   - Ничего.
   Возвращение обратно в реальность всегда казалось погружением в ледяную воду. После сияния Великого Созидателя обыденность казалась пустой и холодной. Переждать секунду, вздохнуть, пошевелить плечами, просто чтобы почувствовать своё тело. Повернуться к младшим жрецам, ожидающим указаний.
   - Великий был сегодня немногословен. Мы отзываем алтарь из Великой Степи.
   - Что?!
   - Почему?
   - Какого хрена?
   - Харн ему в глотку!
   Харибин переждал хор возмущённых голосов. Ибо был с ними полностью согласен. Но Великие — очень необычное явление. Сегодня он подгоняет тебя, требуя совершить невозможное, а завтра приказывает забыть о совершённом и заниматься каким-нибудь пустяком.
   - Алишер! - Харибин повернулся к жрецу. - Направь исполнителей в Лайнтар. Шаннахи, дочь Анри, слуги советника Имнара Сунна, должна быть примерно наказана.
   - Способ? - тут же уточнил Алишер.
   - Для начала уточни, за что именно мы её наказываем. Что именно она совершила. Тогда и выберешь способ.
   - Мне отправляться лично?
   - Зачем же? Думаю, Сайбиб вполне справится. Заодно проверишь его верность и способности. Теперь о распределении доходов. Ты, - он ткнул в одного из жрецов, - отправишься к Повелителю, пусть вышлет войска в долину Протоки. Для предотвращения грабежей и мародёрства. Пусть захватят с собой побольше еды, а через два дня пусть выгоняют жителей из домов и отводят их подальше. Будет разлив реки.
   - Сделаю, Верховный!
   Что ж, ритуал завершён, можно спуститься с пирамиды. Снять и отдать в чистку хламиду, позавтракать, и заняться тем, чем юный Суан Тамари, получивший при посвящении имя Харибин, заниматься никогда в жизни не хотел.
   Бюрократией!
   Как юный мальчишка хотел приобщиться к высшим силам! И когда жрец объявил, что мальчик имеет склонность именно к Зиту, Суан прыгал и визжал от восторга. Он мог бы получить и Харна, и даже Войта, никто из живущих не знает, под чьим Знаком он родится, только Троица распределяет принадлежность, но получить именно Зита — это поистине счастье! Великий Зит, Создатель Мира, дарует возможность творить! Это все знают! О, как юнец мечтал о том, что получив божественную помощь сможет создать что-нибудь поистине великое! Как предки, оставившие нам Храм-на-Рейне, подземный город Ишшин, мост через пролив на юге и Капанабану — сказание о похождении Ушарбанипала, прошедшего все три царства и воплотившегося в звезду. Тогда казалось, что только сотворив что-нибудь поистине грандиозное, выдающееся, вечное — можно оставить след в истории, оправдать жизнь, данную Зитом.
   Ну, и мамой, конечно. Но мама была войтером, и кроме любви и тяжёлого труда ничего в жизни не знала. А стать зитером — это же счастье, настоящее счастье! Суан молился Создателю, и тот, видимо, услышал горячие мольбы юноши. Долгие годы учения, тренировки, посвящение, первое личное общение с Зитом…. И вот ты — Верховный Жрец. Ты можешь столько, что обычному зитеру кажется невероятным чудом. Зит лично разговаривает с тобой, даёт ответы, указания, люди и нелюди склоняются перед тобой, ты зажигаешь свечи взглядом уже привычно, даже не замечая этой милой привычки, и что великого ты совершил?
   Никто из живущих этого не оценит. Может быть кроме младших жрецов, которые смотрят на свитки, бумаги, амбарные книги, таблицы и графики со скукой. Когда сам Харибин был младшим жрецом, он тоже смотрел на Верховного с лёгким уважением, но не более. Старик Харирама управлялся с пером и чернилами легко, и только сейчас Харибин понял, почему. Многолетняя практика! Тогда казалось, что вот так сидеть в кресле и читать бумаги, иногда подписывая их, иногда выбрасывая в ящик — это так просто. Никто со стороны не видит, какую работу проводит Верховный, просто читая очередной доклад.
   Вот сухой отчёт о доходах, собранных с семи Алтарей восточных границ. Казалось бы — просто несколько цифр, с комментариями. Но для Харибина за ним вставали тысячи людей, каждый из которых отдавал часть созданного ими во имя Создателя, и каждый либо чего-то хотел, либо чего-то не хотел. Некоторые пытались подкупить Зита, отдавая серебро, ткани, железо или дерево в обмен на исполнение своих желаний. Они никогда не узнают, что Зит их не слышит. Если бы Великие могли (или хотели) слышать каждого ими созданного — то не были бы нужны они, жрецы. Но Великие устроили мир так, что жрецы — нужны, именно они общаются с Великими. К счастью, в обязанность жрецов не входит собр пожеланий людей и подробный доклад, кто и чего просит. Иначе на должность жреца приходилось бы загонять палками, выбирая несчастного по жребию. Но его обязанность устроить всё так, чтобы люди обращались к Великим с просьбами не лично, а жертвовали Алтарю. А значит, сбыча некоторых желаний всё же должна случаться. Конечно, частично это происходит само собой: люди, в целом, существа простые. И хотят они очень ограниченное количество вещей: еды, секса, защиты от бед и проблем, развлечений или достижений. Большинство их желаний реализуется само по себе, ибо если работать — то будет еда, обращение к Великому может помочь, но не заменить. Беды и проблемы есть у каждого, но мало кто понимает, что является «бедой», а что - «защитой от беды». Например, желание секса. Очень многие люди искренне считают, что если Великие дали им то, что прячется в штанах или под юбкой — они могут этим пользоваться свободно. Ещё и просят Великих, дабы помогли им! Харибин лично спрашивал Зита, почему столько запретов на секс? Зит ответил понятно: акт дефекации крайне полезен огранизму. И периодическое посещение уборной не является ни стыдом, ни проступком. Но превращать это в цель жизни, в букальном смысле спукая её в дырку? Не для этого он создавал людей. Секс нужен для продолжения рода, и удовольствие подарено богами людям, чтобы смягчить нелёгкий труд по воспитаню детей. Но всё должно быть в меру!
   И всё же Великие в милости своей дают свою силу каждому человеку. Каждому — по принадлежности его! Великий Зит даёт способность созидания. Крестьяне, засевающие поля, художники, рисующие картины, правители, создающий законы, ткачи, кузнецы, кожемяки, красильщики — все пользуются даром Зита. Воины, уборщики, палачи, преступники, правители, разрушающие законы, прачки, дровосеки, камнетёсы — пользуются даром великого Харна. Судьи, воры, врачи, учёные, правители бесталанные и беспутные — пользуются силой Войта. Мир устроен гармонично, Великие следят за балансом. И не дано простому смертному, даже пусть Верховному Жрецу Зита понять суть этого баланса. Вот, например, сегодняшнее указание Зита о примерном наказании этой девочки. Совершенно не исключено, что сама девчушка ни в чём не виновата, но кто-нибудь принёс Создателю великую жертву и молил об этом. Уж Харн его знает, за что, может, чтобы досадить её отцу, или отказала она ему… Великий сложил всё: и заслуги девочки, и заслуги её отца, и заслуги того молящегося, и последствия их, и чаяния иных людей, и решения остальных Великих. И решил: девочку — наказать. А исполнять — ему. Харибин посмотрел на стол, заваленный докладами и записками и вздохнул. Это он тут ноет о количестве работы, которую предстоит проделать, а каково Зиту? Выслушивать миллионы просьб и пожеланий, как-то всё это учитывать, совмещать, отвешивать и отмеривать… Вот и приходится перекладывать хоть часть работы на жрецов. Вот следующая записка: Антрей Тари не сдал Испытание на младшего жреца. Комментарий: при обратном выходе у юноши пошла кровь носом и он потерял сознание. Бывает, но теперь следует спросить у Зита о судьбе послушника: следует ли продолжать его обучение, или заменить другим? Записать этот вопрос в книгу. Дальше: караванов с железом, отправившихся в Сумму, насчитано ровно семь. Семь караванов железа? Зачем такое количество? Либо они делают какие-то механизмы, но Зит ничего не говорил об этом. Либо они делают панцири и мечи, а значит и нам следует перешерстить войско и устроить пару учений. Это в другую книгу, это на доклад правителю. И так — за каждой бумажечкой, почти каждой цифрой — анализ, проверка, размышления, поиск провокаций или намёков. А со стороны кажется — сидит немолодой человек в простой одежде, перекладывает бумажечки из одной стопки в другую, некоторые подписывает, некоторые выбрасывает в ящик. И только сменивший его поймёт, какую же пропасть работы совершает за вот этим столом Верховный, что на самом деле не великие сказания или мост через пролив являются подвигом, а ежедневный и обязательный труд за этим столом.
   - К вам Тарг Тёмный, господин. Просить?
   - Через пять минут.
   Во-первых, ему действительно нужно закончить хотя бы вот с этими двумя документами. Поставить ещё две точки на графике и занести значения в таблицу. А во-вторых, надо переключиться с одной работы на другую. Эх, где ты, молодость? Когда мог одновременно вести политическую игру, выискивать в собеседнике скрытые мотивы ещё и наслаждаться всем этим?
   - Приветствую тебя, светлейший Харибин!
   - Да не коснётся свет твоих теней, темнейший Тарг! Кофе? Вино?
   - Только кофе. Мне ещё заехать надо будет в два капища, не напиваться пришёл.
   Младший жрец удалился готовить кофе, а два Верховных уселись в кресла. Под Таргом кресло чуть треснуло, и Верховный привычно ухватил что-то невидимое пальцами. Да, обладание силой кажется великим благом, пока не познакомишься с этой самой силой вплотную. Пока не поймёшь на своей шкуре: обретая божественное, обязательно теряешь земное.
   - Что у тебя?
   - Ничего. Мой сказал, чтобы я вас не трогал. А что вы задумываете?
   - Всё как обычно, дать вам по ушам и отобрать ресурсы Алтыны.
   - Я не отдам.
   - А я и не прошу отдать. Я сам возьму.
   - Посмотрим.
   - Конечно посмотришь.
   - Это поэтому твои увеличили производство оружия?
   - Почему «поэтому»? Чтобы отобрать? Не только. Что твой сказал про Войта?
   - Сказал их не трогать.
   - Поистине сказочное единодушие. Я заеду к Кшиштофу, вдруг он всё же скажет?
   - Твой тоже? Действительно. Я не верю, что Кшиштоф тебе расколется, вот ты бы раскололся?
   - Смотря что.
   - Вот именно. А если он получил от своего какие-то далеко идущие указания, то не расколется, хоть пытай его.
   - Мда, - Тарг повернулся к вошедшему, подождал, пока тот снимет кофейник и чашки с серебряного подноса, разольёт кофе и удалится. - Я частенько мечтаю об этом.
   - Пытать его? - Харибин взял свою чашку.
   Простые люди не понимают этого удовольствия. Взять чашку. Просто взять. Не ожидая, что в твоих руках она превратится в птицу или гусеницу. Что вместо чашки вдруг ударит фонтан света или она станет тяжелее в сто раз. Могущество имеет и свои обратные стороны.
   - Да. Ему всё равно ничего не будет, а мне будет приятно.
   - Тебе приятно от…. Такого?
   Верховный Жрец Харна глянул на коллегу, отпивая из чашки.
   - У каждого свои слабости. А мне по должности положено разрушать и мучить.
   - Одно дело — должность. Но я не думал, что ты от этого получаешь удовольствие.
   - Работа и должна приносить удовольствие, разве нет? Разве ты не испытываешь удовольствия от своего света?
   - Нет. Точнее, не такое.
   - Кто на что учился. Я тоже не испытываю удовольствия от чего-нибудь простенького, типа оторванных пальчиков или вырванного языка… Подумаешь, невидаль. А вот что-нибудь заковыристое, эдакое… Ну, там, размолоть в мясорубке…
   - Тарг! Оставь меня со своими гадостями!
   Гость рассмеялся.
   - Хорошо мне, я не испытываю отвращения к созиданию. В твои годы и при твоей должности, Харибин, уже дано должен был бы привыкнуть к любым гадостям!
   - Это не значит, что я готов их выслушивать от тебя!
   - А чем я отличаюсь от прочих?
   - Ты — Верховный, и я могу хоть с тобой не анализировать каждый вздох и контролировать каждый жест.
   - А зря, - Тарг почесал в носу. - Расслабляться нельзя.
   - Вот с Кшиштофом я бы и не расслаблялся. Ну да ладно, шутки шутками. Ты будешь воевать только силами Суммы, или мне готовиться с других направлений?
   - А ты отследил только Сумму? Взгрей своих шпионов. Я ожидал, что ты узнаешь минимум о семи центрах.
   - Семь… - Харибин глянул на стопки листов. - Возможно, я пока не дочитал до них. Ладно. Если не обнаружу — скажу Лао, что только Суммы. Что ещё?
   Постороннему человеку мнится, что два непримиримых врага, Верховные Жрецы Зита и Харна, Созидателя и Разрушителя тоже должны враждовать. И что вот такое спокойное обсуждение будущей войны, которая готовится якобы в тайне друг от друга — это нечто невозможное. Увы, этот посторонний далёк от высокой политики, которая не может поломать настоящую дружбу. И он не понимает, что только достигнув вершины, теоретически возможной для человека, начинаешь ценить простое человеческое общение. Такую редкость на этой самой вершине…
   Больше часа Верховные просидели вдвоём, распрощавшись до следующей встречи. А ещё через час встречу Верховного Жреца Харибина прервал руководитель службы безопасности.
   - Прошу прощения, Ваше Создательство. Но у меня крайне, крайне срочные новости.
   - Секретно?
   - Да что тут секретного, через час вся столица будет стоять на ушах. На Его Темнейшество Тарга было совершено покушение. Только что.
   - Удачно? - заинтересовался Харибин.
   - Вряд ли. Но его Темнейшество скрылся в крайней поспешности.
   - Вряд ли? Ты приходишь ко мне с такими новостями не выяснив даже такую мелочь?
   - Как раз эту мелочь, Ваше Создательство, Тарг умело скрыл. Последствия неясны, с этим разбираются. Я принёс весть о самом факте. Возможно, это срочно.
   Срочно. Да нет, это не срочно. Кто вообще мог в принципе додуматься напасть на Тарга? Ещё б на него удумали покушаться, то-то было бы смеху. Но семь городов, активно готовящихся к войне. Но только что прошедшее рабочее совещание с Таргом. Он ничего не сказал ему о провокации, либо это не его разработка, либо он просто не пожелал втягивать старого друга в начало войны. И всё будет абсолютно достоверно: Харибин ни причём, война пройдёт, как ей положено, Харн будет доволен, а Зит его вообще ни о чём не предупреждал, так что тут жрец чист. Это если случившееся — провокация самого Тарга. А если нет?
   - Попробуй найти этих талантливых охламонов. Если окажутся живы — награди. И предложи службу у нас. Пошли гонца к Лао с сообщением.
   - Уже сделано, Ваше Создательство.
   - Молодец. Больше пока ничего не предпринимай, ждём. А с вами, уважаемые, продолжим. Нет, нет, Его Темнейшество не может пострадать так просто, разве что Его Абсолютность лично против него выйдет, но мы не настолько алчны и тупы, чтобы лично сражаться друг с другом, у нас на это есть войска и шпионы. Так что давайте закончим и вы всласть пообсуждаете последние новости!
  
  
  
  
   Лассен лежал на мягком ложе в глубочайшей депрессии. Проклятый шарик! Проклятая пирамида! Проклятые учёные! Да чтоб у вас у всех шерсть повылазила! Особенно на животе! Да чтоб вас блохи закусали! Да чтоб вас…
   А всё начиналось так прекрасно! Информация о таинственной пирамиде оказалась верная. В ней действительно лежало настоящее сокровище. И ведь тот равар оказался полностью прав, шарик и впрямь был опасен! Но Лассен выжил, и даже попал в чужой мир. Где сразу же нашёл себе местного жителя, безропотно согласившегося на роль омеги, и начавшего искренне заботиться о незнакомом раваре. Жизнь пахла так соблазнительно!
   И вдруг…
   И вдруг омега напал на него спящего, связал, скрутил, отымел под хвост, и самое страшное…
   Обоссал!
   Пометил.
   Сбросил в самый низ стайный отношений.
   Сделал омегой.
   Всё как тогда!
   Лассен представил, как местная стая щиплет его за шерсть, пинает, спаривается с ним, кто сколько и куда захочет, и ведь могут ещё и коллективно обоссать. А тогда запах впитается в шерсть на месяц, не меньше! А если учесть, что это цивилизация волшебников, вообще страшно представить, что они могут с ним сделать! Почему? За что ему это? Что он неправильно сделал? Ведь поступил самым правильным образом! И вот...
   Будь проклята та пирамида…
   - Не обижайся, - сказал ему абориген, освобождая от удавки на морде. Но что ему та верёвка, если запах уже впитался в шерсть? И что он говорит ему? - Пошли купаться.
   Тут Лассен обнаружил, что за всё время в этом мире ничего не сказал. Ни единой вразумительной фразы. Кроме повторения звуков чужого языка. А, сопсно, зачем? Языка абориген, разумеется, не понимает. Общаться с ним можно только на уровне инстинктов. И это вполне логично. Но что-то он произносит… Более того! Тащит куда-то… Но омега, совсем неожиданно ставший альфой — это… мощно. Надо слушаться. Потому что если не будешь слушаться — тебя заставят всей стаей! А он ещё помнит, каково это…
   Волшебники они там или нет, а воняет у них тут преизрядно. Запахи плесени, грязных тряпок, непонятный и резкий запах чего-то едкого… Ого! А это такое огромное корыто для чего? Для него? Эй, вожак, мой тан, не надо меня в нём топить, я буду послушный! Хочешь, я даже хвост для тебя задеру, только не убивай меня, пожалуйста! А? Не хочешь? А надо вот сюда залезать? А это обязательно надо? А это больно будет? А долго?
   Вода полилась почему-то сверху. Из вот той круглой фиговины. И она оказалась тёплая! Да уж, Лассен осознал свою ошибку. Разумеется, стайные инстинкты могут и не действовать на местных волшебников, а он его… А он… его… моет?!
   Абориген набрал в ладонь той самой едко пахнущей жидкости и начал размазывать по шерсти. И шерсть вспенилась! Запах тут же сменился с едкого на цветочно-фруктовый. А он его всего намылил, включая голову и хвост. И потом смыл тёплой водой. Лассен стоял, шевеля ушами и прислушиваясь к журчанию воды, шуму за стенкой и ласковым интонациям своего хозяина. Тот смывал с него пену, поглаживая тело. А потом взял большую и очень дорогую тряпку и начал его вытирать!
   В комнате раздался странный мелодичный звук. Вожак бросил тряпку и вышел из этой тесной комнаты. Лассен поднял её и рассмотрел, и обнюхал. Очень качественная ткань! Плотная, слегка даже пушистая. Прочная. Он провёл ею по шерсти. Она отлично впитывала влагу. Шерсть уже и так почти высохла, так что он обернул её вокруг плеч и задумался: а можно ли ему выходить? Не накажет ли вожак? Ну, если что — он забежит обратно. Попробуем.
   Вожак стоял посреди комнаты, одной рукой почёсывая пах, а другой держал возле головы какую-то коробочку, в которую говорил. Оглянулся на равара, но не заругался, не возмутился, только сделал какой-то жест рукой. Лассен сел на ковёр. Да уж, такое богатое жилище, а сперва он и не обратил внимание! Ковёр на полу. Много, очень много ткани. На окнах ткань. На сиденьях. На стенах рисунок, видимо — местные цветы. Потолок серовато-белый, в центре — ажурная лепнина, с него спускается палочка, на конце которой висит что-то полукруглое и гладкое. А в комнате уйма вещей. Лассен разглядывал всё это добро, иногда принюхиваясь.
   Вожак закончил разговор, подошёл к равару и присел напротив. Взглянув в глаза. Равар пытался справиться с инстинктами, но они прямо свербили внутри: вот вожак, который тебя пометил, и ты принадлежишь ему полностью, надо подчиняться, а он может приказать тебе всё, что захочет. Иначе вся стая… Он помнил. Что же произойдёт сейчас? И ведь вокруг нет стаи! Он может, может попытаться снова занять своё лидирующее положение… Ага, занял уже! К чему это привело?
   Вожак протянул руку и погладил его по ушам и шее. Не злится. Не ругается. А приказать всё равно ничего не может: равар не понимает его языка!
   И только с четвёртого раза понял, что если абориген касается своей груди рукой и повторяет «Мтавей», то это что, он называет ему своё имя? Зачем?
   - Маттей? - уточинил Лассен, и тот закивал, улыбаясь.
   Итак, тана зовут «Маттей», наклоны головы сверху вниз означают одобрение, вот этот оскал, видимо — согласие. А тот встал и ушёл в спальню. Вернувшись с тряпками от которых пахло вожаком. И только тут Лассен понял и обнаружил, что сам он вожаком — не пахнет! Мозги попытались осмыслить происходящее и заклинили. Равар ещё раз прошёлся по событиям дня. Он схватился за шарик, очень, очень гладкий и… липкий? Нет, не правильно, не было ощущения именно прилипания, но шарик действительно удобно лежал в лапе. Потом — кувырок вникуда, страшные чудовища, которые накинулись на него, оказавшиеся местными повозками. Абориген, который его защитил и спас. Вот! Он сразу, с первых секунд проявил качества омеги. Поэтому Лассен его и пометил, особенно когда он разрешил с собой спариться, не возражая и не оспаривая главенство равара. Всё правильно? Абсолютно. Но в результате местный абориген почему-то и не подумал подчиняться дальше, а вместо этого спарился с самим Лассеном и тоже его пометил! В принципе, такое тоже возможно, вон, сейчас он сидит и мечтает вернуть себе утерянный статус. Но что новоявленный тан сделал дальше? Он смыл с него свою метку! Вот это мозги отказывались принимать. Понятное дело, что каждый омега мечтает стать вожаком. Понятное дело, что как только возможность предоставится — он ею воспользуется. Но чтобы после этого от своего статуса отказаться? Это совершенно немыслимо. А как тогда жить? Кто кому и что будет приказывать, кто кого будет слушаться? Или постоянно, за каждый жест, каждый кусок — драться и выяснять отношения? Да любой вариант приемлем, только не постоянная грызня!
   Или…
   Или они знают другой способ? Интересно, какой? Пожалуй, если это реально, то можно сказать, что ему всё-таки повезло. Узнать принципиально новый способ стайных отношений? Ну-ка, ну-ка?
   Впрочем, чего это он надеется на какое-то особое знание? Он в любом случае упадёт в самый низ, ведь он — новичок, и мало того, что из другой стаи, так ещё и попробовал унизить вожака. Такое не прощается. А то, что вожак смысл с него свою метку… Так долго ли вернуть её обратно?
   Вожак сказал что-то. Вроде бы не приказ, вроде бы что-то нейтральное. Эх, как плохо не понимать ни язык, ни законы, ни вообще — где он и как будет жить? А вожак вдруг оделся, обулся и куда-то вышел. А его с собой не взял. Лассен слушал, как что-то скрежещет, потом — тишина… Осторожно поднялся, подошёл к двери. Точно. Заперта. Итак, его заперли. Это хорошо или плохо? Он сейчас приведёт остальных аборигенов? И они будут над ним издеваться? Или это такой тест, что будет делать равар, когда думает, что он один? Может, вожак и сейчас за ним следит откуда-нибудь? Вон сколько здесь окон!
   И не только. Равар начал исследовать жильё аборигенов. Делать это он старался крайне осторожно, ведь если у них вода из стен течёт, то абсолютно непонятно, что может ещё потечь или вырваться? С одной стороны он утешал себя тем, что вряд ли аборигены будут содержать в стенах ядовитых насекомых: кто захочет жить рядом с таким «подарочком»? С другой стороны, некоторые насекомые в жилище присутствовали. Мало ли? А ещё здесь оказалось просто невероятное количество самых разнообразных вещей! И одни чудеснее других! Например, палочки для письма. Равары пользуются угольными или меловыми палочками, краской. А здесь нечто среднее! Они лежали на столе, на белом тонком листе, на котором уже был нарисован зверь, похожий на равара, хотя и не очень. То ли абориген не очень хорошо рисует, то ли… Погодите! А откуда рисунок может хотя бы напоминать равара? Может, здесь живут местные? Э, это же совсем другое дело! Как бы объяснить вожаку, что он хотел бы встретиться… А хотел бы? Да сколько вопросов, куда ни ткнись — везде какая-то фигня!
   Лассен вернулся в спальню и оделся. Просто потому, что привычная ткань на плечах — это единственное, что оставалось у него от его мира.
   И так. И что теперь делать? Можно, конечно, попробовать открыть окно. Но… Но Лассен вдруг испугался. Слишком много сегодня случилось! Вот так вот просто взять и оказаться непонятно где, и если он вылезет в окно — то что будет дальше? Может быть его съедят или как-то иначе убьют.
   А здесь, приходится признать, он имеет островок безопасности. Вожак, по совместительству — омега, его кормит, ухаживает, охраняет, учит, и хотя и занимается с ним сексом, но ведь они такие могучие волшебники! Они могут сделать и большее! Остаётся терпеть?
   Вот именно терпеть окружающую реальность Лассен не мог. Не терпелось равару в привычной системе! Хотелось чего-нибудь большего! Ну, как? Получил?
   Дверь заскрипела, открылась и вошёл вожак. С огромным пакетом. Ого! Он что-то принёс? Интересно, что?
   О, сколько запахов! А… А некоторые такие вкусные! И… откуда он всё это взял? Ведь равар видел: вокруг только дома, окружённые местной растительностью, разделённые достаточно ровными и твёрдыми дорогами! По которым бегают самобеглые экипажи! Ох, почему он не взял его с собой? Наверное ему нельзя видеть волшебные тайны?
   Вожак начал распаковывать пакет, что-то воркуя. Лассен предположил, что он называет вещи, которые вынимает, но даже не пытался запомнить, что он говорит. Ясно же, что вот так сходу чужой язык не освоишь! А это что? Птица какая-то? Ух, ты! И пахнет похоже…
   А дальше вожак начал принесённую птицу — варить! Лассен проследил за всем процессом, который показался ему куда важнее названий: ведь это способ поесть! А поесть — важнейшая проблема в мире, после «дышать». Но с дыханием никаких проблем, значит, обеспечить себя едой! Жаль он не увидел, где этих птиц берут! Ведь вожак принёс её уже мёртвую, и даже ощипанную. Вот им хорошо! И не надо перьями отплёвываться…
   За окном вечерело. Вожак разлил бульон по плошкам, и Лассен оценил, насколько же хорошего качества эти плошки! Гладкие, белые, с рисунками. И выдал ложку! Ложка вообще была невероятно дорогущей: металлическая, очень хорошей отделки, тоже с рисунком. А уж кружки, которые достал вожак… Стекло! Высочайшего качества и чистоты! Тонкое, гладкое, аж звенит, если когтем провести… Вожак заинтересовался и тоже начал водить пальцами. Но у него не так звенит. Потом вожак зачем-то смочил пальцы слюной и начал водить по краю кружки. Послышался очень странный свистящий звук. Лассен тоже смочил пальцы и начал кружить ими по краю. Звук получился другой. И они некоторое время развлекались, то усиливая нажатие, то ослабляя, то подливая в бокал воду, то выливая…
   В конце концов вожак прекратил всё это безобразие, налив в бокал что-то безумно вкусно пахнущее… И на вкус оно оказалось таким же, как ожидалось! А после этого тёмного и терпкого напитка варёная птица пошла просто преотлично.
   Ужин в компании с местным напитком, от которого кружится голова и заплетается язык. А Лассен наконец-то сообщил вожаку своё имя. Хотя изначально не хотел этого. Потом вожак потащил его в комнату и на небольшом таком ящике показал ему очень чёткую и удивительно живую картинку. А главное — к ней прилагалась музыка! Да такая, что равар обладел: а что, так можно было?
   Он разглядывал это чудо, где местные аборигены играли на музыкальных инструментах и пели. О, да! Равар впечатлился. Но не сильно — от расы волшебников и не того можно ожидать!
   А потом вожак-омега (надо же? И так бывает, оказывается!) разрешил ему попробовать самому! Он показал, куда надо нажимать, и в ящике фигурка бегала и подпрыгивала, так что равар увлёкся этим волшебством, даже забыв о том, где он и чего тут делает! Вожак принёс ещё напитка, они выпили и теперь гоняли фигурки вдвоём. Расслабившийся равар иногда позволял себе толкнуть вожака локтем и даже рыкнуть на него (на что не решился бы с настоящим вожаком), но тот не злился, толкал его в ответ, дёргал за шерсть и вообще касался часто и многократно.
   Через полчаса равар начал клевать носом. Вожак вздохнул, разлил остатки, они выпили и отправились в постель.
   Что ж, к последующему Лассен был готов. Конечно, вожак имеет право на секс с ним. Разумеется, он готов терпеть его поглаживания и приставания. Он даже не будет особенно возражать, в конце концов агрессия, сила и унижение подчинённого — не обязательные элементы для секса. Наверное, можно и вот так, ласково и нежно. Но дальше, дальше? Лассен замер и закрыл глаза. Он бы и не дышал, но очень хочется. Вот сейчас произойдёт оно. Вожак встанет над ним и обновит метку, подтверждая своё право и дальше использовать тело равара в своих целях. Вот сейчас… Ну же! Да когда же ты меня обоссышь, гад бесхвостый?
   Вожак лежал рядом, обнимал, дышал тяжело… Но дыхание его успокаивалось. И вот он задышал ровно, сонно. Равар шевельнул ухом. Это… что? Он… не будет?
   На миг мелькнула мысль самому пометить вожака. Но Лассен с ней распрощался: шерсти на нём почти нету, смыть его запах тот сможет легко, а подчиняться ему всё равно не будет. Но то, что ожидаемое не случилось — наполнило такой радостью! Завтра никто уже и не вспомнит, что он — униженный омега, самый низший в стае! Завтра он сможет…
   А что он сможет завтра?
   Весь в радужных мечтах равар уснул.
  
  
   Матвей проснулся рывком, сразу. И тут же ощутил рядом пушистое тело. Это был не сон! Это на самом деле!
   И фурь действительно дрыхнет рядом.
   Хотя вчера он изрядно рисковал, как понимал сейчас парень. Он притащил домой неизвестное существо, которое его тут же трахнуло. А могло и загрызть, кстати! Потом он его трахнул. И оставил дома! А сам пошёл в магазин, за едой и бухлом. По возвращении он мог застать дома полный разгром, разбитые окна и полное отсутствие чудесного гостя. До «Окей» недалеко, но с полчаса он ходил. К счастью, фурь никуда не делся и ничего не сломал. Потом они вместе бухали, и это тоже был изрядный риск: Матвей совершенно не представлял, как местная еда и вино действуют на это существо? Мог и отравить, кстати! Но как было здорово! Волколис включился в забаву с натиранием края бокалов и им даже удалось сыграть вместе нечто приятное для слуха.
   После чего выпившему парню захотелось похвастаться и он поставил в ютубе для фурря любимую композицию. Хотя здесь риск был невелик: максимум, тому бы не понравилось. Но смотреть на гостя, шевелящего ушами и разглядывающго экран было забавно само по себе. Видимо, в их мире компьютеров нет. Что ж, так покажем ему игрушку!
   Матвей поставил какой-то клон «Марио», первый попавшийся, и гость активно включился в игру. Это уже приятно! Посмотрев на фуря, активно гоняющего перса по экрану, Матвей взял телефон и сделал несколько снимков. И даже снял видео. Дабы не обвинили его в монтаже. И вообще. На память. Мало ли куда он денется? Вот как появился — так и исчезнет.
   А потом…. Ладно, потом он потащил его в постель. Что не удивительно: столько мечтать и вот получить вживую свою мечту? Это ладно. Но потом он просто уснул!
   И только сейчас понял, насколько рисковал. Что мог сделать фурь ночью — это уму непостижимо! Начиная от того, что он точно так же мог его связать, и заканчивая тем, что мог убить! Любым способом: загрызть, зарезать, задушить, ударить чем-нибудь. И ещё мог сбежать. И… много чего ещё мог!
   А то, что фурь лежит рядом — просто повезло. Лассен, надо же? К сожалению, языка друг друга они не понимают, узнать, откуда фурь появился, что тут делает и что собирается делать — невозможно. А ведь придётся его как-то легализовывать! Вернутся родители, и что с ним теперь делать?
   Тут Матвей вспомнил, что вчера поставил стиралку, но так и не вытащил бельё. Так что он встал, побрёл в ванную, вынимать и развешивать простыни, им же вчера и испачканные.
   Фурь появился мягко, и так необычно! Голый пушистый серошёрстый зверь на двух лапах.
   - Доброе утро.
   - Гфмх, - ответил тот.
   То ли это приветствие на ихнем, то ли сказал что-то. Не понять. Эх!
   Сердце снова сжалось. Что делать? Что?! Вчера день казался таким обалденным! Сбылась мечта идиота! Вот он, живой и настоящий фурь, сексуальный, доступный, красивый, необычный… Но что с ним делать дальше?
   Перед Матвеем встала настоящая, взрослая проблема. Вот есть мечта, и ты за неё полностью ответственен. И… Что делать дальше? Можно сказать родителям правду. Есть даже шанс, что родители согласятся оставить Лассена у них. Небольшой, но есть. Но дальше, дальше что? Матвей отлично понимал, что держать фурря взаперти в доме — нереально. Это собака будет сидеть и ждать тебя, виляя хвостом просто потому, что ты пришёл. Она так устроена и для неё нормально жить там и так, как устроил хозяин. А фурь? Более того! Матвей вдруг обнаружил, что у него есть потребности! До этого он их как-то не замечал: хочешь есть? Иди в магазин. Хочешь играть? К твоим услугам и комп, и телефон, и можно покататься на скейте, на велосипеде, сходить к друзьям, съездить с родителями на море, побрынчать на гитаре… Одежда — есть, жильё — есть, транспорта навалом, есть книжки, фильмы, у него удовлетворены все потребности! Вообще все!
   А бедному Лассену? То, что он смог есть их еду — это просто счастье. То, что он может пить их вино — удача. А дальше что? Что ещё надо фурю? Самку? Понятное дело, сам Матвей может ему на какое-то время её заменить, но… Но навсегда? Это не устроит ни одного, ни второго. А что ещё нужно? А как ухаживать за шерстью? А может ему каких-нибудь витаминов не хватает? А вдруг будет слишком жарко или слишком холодно? Мамочки! Что делать? Столько вопросов!
   А он стоит и смотрит. И взгляд невольно опускается вниз, на меховой отросток внизу живота. И ведь фурь абсолютно этого не стесняется! И даже вчера, когда Матвей ходил перед ним голый — ничуть не интересовался его интимными местами. Вот что значит — настоящий! Но что делать?
   - Кофе будешь?
   Лассен поднял взгляд и шевельнул ушами. Обалденное зрелище! Не собака, не лис — стоящий вертикально парень, пусть и с мехом, и вот такое…
   Матвей пошёл к плите. Лассен пошёл за ним. И внимательно следил за тем, что делает человек. А Матвей, как маленькому, объяснял:
   - Берём кофе… Насыпаем. Заливаем водой. Ты не знаю, с сахаром пьёшь или нет, поэтому сделаю без. А то вдруг ты ещё не захочешь. Теперь ставим на плиту, включаем…
   Волколис внимательно разглядывал плиту. И Матвей задумался: а может, у них нет плит? Может, они вообще огнём не пользуются? Хотя нет, иначе бы шарахался. А может, он просто огня не знает? Нет, не получается. Вот смотришь на эту пушистую голову и столько всего лезет… Что там, в этой черепушке, под шерстью? Не понять.
   Так что же с ним делать-то?!
   Лассен шевелил носом, принюхиваясь. Да уж. Кофе пахнет очень здорово. Интересно, а ему нравится? Как бы договориться-то, хотя бы о самых простых знаках? Хотя бы «да» и «нет»?
   Но чтобы договориться, надо как-то чётко обозначить эти самые «да» и «нет». А как?
   Матвей взял кружку и протянул фурю. Тот нагнулся, понюхал, протянул лапу, чтобы взять, но тут парень отдёрнул кружку, замотал головой и чётко сказал «Нет!». Посмотрел в обалдевшие глаза и снова протянул кружку.
   Блин! Лох! Это же не животное! Раз нельзя, фурь теперь кружку не берёт! Что делать? Матвей настойчиво совал ёмкость в лапы, пока Лассен с величайшей осторожностью всё-таки не принял тару.
   - Да! - и Матвей закивал.
   Лассен опустил взгляд, поднял, снова посмотрел на зажатую в руках кружку. Протянул Матвею:
   - Да!
   Голос у фурря странный, явно нечеловеческий. Но «да» получилось отлично различимым. А главное, он готов общаться! Прекрасно!
   Матвей разлил кофе и поставил на стол.
   - Пить! - он отхлебнул.
   Волколис пригнулся, принюхался. Огляделся. Подошёл к полке, взял блюдечко. Поставил на стол, вылил из кружки кофе. Опять принюхался и лакнул. Замотал головой, отплёвываясь. Матвей повернулся к крану и налил ему воды.
   Лассен запил, но опять вернулся к кофе. Лакнул, тут же залил в пасть воду. Снова лакнул — снова воду. Матвей смотрел на гостя с изумлением, потом тоже налил себе воды и попробовал. А прикольно так! Глоток кофе — глоток воды. Вода как бы смывает вкус и следующая порция ощущается ярче, острее.
   Вопрос «Что делать дальше?» давил и висел на причиндалах. Матвей взял телефон и снова сфотографировал гостя. Подумал, подумал, открыл чат.
   «Никому не нужен фурь? Ласковый, послушный. К горшку приучен».
   «Давай!»
   «Конечно, нужен!»
   «Фотку в студию»
   «А что может?»
   Матвей подумал, и послал фотку. Лассен, лакающий кофе.
   «Хренассе!»
   «Ты чё, серьёзно?»
   «Блин, а кто это?»
   «Это такой костюм шикарный?»
   Матвей тихо млел. Отдавать Лассена было жалко, но… Но если его возьмёт кто-то из своих, можно будет хотя бы иногда наведываться, а то и… Хм… А если он останется у него, вернутся родаки и… Что будет — лучше даже не представлять.
   «Не, это абсолютно натуральный фурь. Он даже нашего языка не знает!»
   «Где взял?»
   «Дай попользоваться»
   «Познакомишь?»
   «А его можно погладить?»
   «Хочу себе такого!»
   «Забирай. У меня родители завтра вернутся, куда я его дену?»
   И вот тут настроение в чате резко изменилось. До этого все краснодарские фурри витали в тех же розовых мечтах, что и Матвей. О, настоящий живой фурь, которого можно потискать, а то и того… Ага! Можно, да. А дальше что? А дальше его надо кормить, выгуливать, ухаживать, и чем-то занимать. А чем? Учитывая, что это не собака, которую положил у дверей, приказал «Охраняй!», и собака занята делом? И эти, и многочисленные подобные вопросы встали перед сообществом. Так что интерес резко угас. Хотя пожелание хотя бы познакомиться, хотя бы потрогать, посмотреть — остались.
   «Через час у Моста Поцелуев!»
   «Годится»
   «Идём!»
   «Все на внеплановую сходку!»
   - Пойдёшь с нашими знакомиться?
   Лассен шевельнул ухом, глядя на человека. И, естественно, ничего не сказал. Но не спросить Матвей не мог, всё же разумный гость, как он может не предупредить? Осталось его соответственно одеть. В смысле, раздеть. Конечно, как сам Лассен относится к прогулке по городу голым — Матвей знать не мог, но одетый питомец… А… Хотя… А почему бы и нет? Единственное, что нужно — это поводок. Поводка у него не было. Так что Матвей надел любимую джинсовую куртку, взял карточку, и отправился в О'Кей, в зоомагазин, где и купил поводок со шлейкой. На обратном пути размышляя, что за любовь приходится платить. Даже если тебе абсолютно бесплатно достаётся йиффливый фурь — всё равно его нужно кормить, вот, поводки покупать…
   Лассен на поводок согласился. Сразу и без разговоров. Он вообще не особенно разговорчивый оказался, но то, что разумный зверь без возражений позволил надеть на себя поводок? Настораживало. И даже согласился идти на четырёх лапах. Но всё равно, выходить с ТАКИМ животным в город? А вдруг будут вопросы?
   Вопросы были. Например, в троллейбусе кондуктор затребовала намордник. «Да он не кусается» - не прокатило. Пришлось вылезать и ждать следующего. В следующем кондуктор вообще не обратил внимания на «собачку», хотя денег за неё взял. Матвей подумал, снял куртку, постелил на сиденье и позволил Лассену устроиться у окна. Кондуктор оглядел ситуацию, хмыкнул и ничего не сказал.
   А фурь во все глаза смотрел за окно. И Матвей чувствовал незаслуженную гордость, показывая неожиданному гостю человеческую цивилизацию. Интересно, что он увидит? Иногда фурь оглядывался на него, открывал пасть, словно собираясь что-то спросить… и умолкал. А что скажешь? Языка-то они не понимают друг друга!
   Матвей и сам пытался взглянуть за окно с точки зрения фурря. Во-первых, множество людей. Все — одеты. Во-вторых, огромное количество зданий. В-третьих, машины. В одной из которых, кстати, Лассен и едет! Интересно, а у них машины есть? Матвей поглядел на лапы, которыми фурь очень ловко действовал. Да, если приглядеться — на собачьи лапы не похожи абсолютно. Но можно ли этими лапами строить? Делать станки? Управлять автомобилем? Может, у них какие-нибудь велосипеды? Надо попробовать дать Лассену покататься, поймёт? Получится? Ах, сколько всего надо сделать! А главное — легализовать его в этом мире. Но пока что у него есть пару дней — хоть получить максимум удовольствия!
   Подъезжая к Гоголя, Матвей встал, забрал куртку, дёрнул за поводок… О, господи! То, как Лассен слезает с сиденья и встаёт на четвереньки — это же провал! Никто и никогда не поверит, что он — собака, животные так себя не ведут! Но если кто-то и обратил внимание на нетипичное поведение питомца, то вслух никто ничего не сказал. Так что из троллейбуса Матвей выскочил чуть ли не с облегчением.
   И понял, что оказался далеко от дома, с фурем на поводке. И в любой миг Лассен может отчебучить что угодно. А он ничего с этим даже сделать не сможет!!!
  
  
  
   - Меня не интересуют оправдания.
   Гавойтер Кшиштоф сидел в кресле за круглым столиком, на котором умещались высокий серебряный кувшин с узкой трубочкой, из которого можно подливать вино в тонкие стеклянные бокалы из бледно-жёлтого стекла, устроившиеся в серебряных же подставках. На блюде лежали грозди винограда, ломтики персиков, крутобокие сливы. Напротив гавойтера в воздухе висел стеклянный бокал, из которого самопроизвольно исчезало содержимое. Медленно, не спеша, но совсем не так, как если бы собеседник был просто невидим. Наклон бокала совершенно не влиял на поведение красной жидкости, она словно испарялась, не скручиваясь в струйку, проваливаясь в невидимое горло. Но гавойтер и не такое видал, его гораздо больше интересовал вопрос посланника Войта.
   Разумеется, сам Войт войти в собственных храм не мог. Хотя бы потому, что после пришествия Великого от храма не осталось бы даже песчинок. Великие слишком велики для этого мира, поэтому им и нужны слуги, их последователи и ученики. К сожалению, главные слуги, Верховные Жрецы, имеют перед своими покровителями и самую большую ответственность. Ты можешь невероятно много, любой житель мира, что человек, что хнорс, что майдак считает тебя всемогущим волшебником, способным на грандиозные чудеса…
   Всё правильно. Чудеса Верховным доступны действительно невероятные. Но за каждое чудо, за каждый даже жест или даже отсутствие жеста с тебя же спросится Великим.
   - Я и не оправдываюсь. Я докладываю. Всё было сделано так, как ты указал. Точка сборки установлена в нужном месте. Объект к точке подошёл. Он даже с ней взаимодействовал. Точка сработала. В чём я ещё виноват?
   - Где объект?
   - Послушай, кто из нас Великий, я или ты?
   - Я такой же Великий, как и ты. И что я скажу Войту? Что он ошибся?
   - А кстати, что тебе за это будет?
   Бокал опустился, глухо звякнув о дерево стола. Кшиштоф наполнил его снова.
   - Я сюда прибыл не для того, чтобы тебя пугать. Когда будет объект?
   - А я не собираюсь пугаться по пустякам. Скажи мне, что я сделал неправильно? Я выполнил все указания Войта. Что ещё от меня требуется?
   Бокал снова взмыл примерно на уровень лица сидящего человека. Наклонился горизонтально, но жидкость в нём осталась недвижима, будто бокал стоял на столе. Через несколько секунд, будто бы гость рассмотрел что-то вдали через слой вина, бокал наклонился под сорок пять градусов, вино заняло положенный уровень и начало неспешно исчезать. Голос при этом не прерывался.
   - Пусть твои нерадивые исполнители повторят всю последовательность. Поиск, приманивание, активация и доставка объекта. Можешь и сам поучаствовать, чтобы на этот раз обошлось без сбоев.
   - А пожалуй, я так и сделаю. А то и впрямь Великий решит, что мой разум слишком насыщен эмоциями и подарит мне незабываемое общение со своей сущностью… А теперь скажи мне вот что. Почему в последних Книгах количество сун для Зита и Харна не совпадает?
   - Ты серьёзно? Ты хочешь, чтобы я начал следить за людьми-переписчиками? Или это писали хнорсы?
   Кшиштоф коротко хохотнул, показывая, что шутку оценил.
   - Я хочу узнать, там, наверху, к этому приложили свои пустые губки, или это действительно ошибка?
   - Я ничего про это не знаю. Но ты же понимаешь, что ни Зит, ни тем более Харн не будут делиться всеми планами и указания могут быть… неполными?
   - Это всё понятно. Гораздо хуже будет, если наверху обо всём договорились, а я не знаю.
   - А ты смотрел разницу?
   - Делать мне больше нечего. Мне писцы доложили.
   - Давай.
   Гавойтер достал и подал невидимке исписанные листочки. Через пару секунд тот вернул ему девственно чистый пергамент.
   - Я передам наверх. Итак, жду объект.
   - Сроки?
   - Побыстрее. Ибо объект живой, и если он болтается невесть где — может и умереть.
   - Займусь.
   - И ещё. Мне сдаётся, что кто-то начал что-то активное.
   - Э? Не понял, что ты имеешь ввиду?
   - Вот и я не понял. Но что-то началось. Великая Пустота колеблется. Что-то началось.
   Бокал стукнул об столик и замер. Гавойтер оглядел помещение. Он ничего не ощущал и не слышал. Но предупреждение Посланника — это вам не жменя гороха. Это предупреждение. Как обычно бывает с подобными божественными откровениями — они обязательно окажутся полезными. Но вот где и когда — абсолютно непонятно.
   Осталось выполнить приказ. Он встал, не заботясь о недоеденном угощении и полном отсутствии следов присутствия кого бы то ни было. Но сам он, не смотря на свой сан и свои возможности, так не умел. Владение смертным телом даёт массу возможностей, но вот полностью погружаться в Великую Пустоту живым не дано. К счастью, так же невозможно полностью овладеть Светом или Тьмой. Так что Харибин с Таргом имеют свои поводы помучиться. Ну да и Харн с ними обоими (с одним — уж точно!). А у него дела.
   То, что «что-то началось», Малена могла бы подтвердить со всей искренностью. К счастью, к гавойтеру Кшиштофу простая сельская ведунья не имела ни малейшего отношения, и проснулась за секунду до того, как Милка потрясла мать за плечо.
   - Что случилось?
   - Лунный нохт!
   Малена прислушалась. Внутренние биения отзывались какой-то лёгкой то ли болью, то ли зудом, почти незаметным, если не обращать внимания. Малена обращала. Она поднялась, натянула платье, подвязала пояс, набросила шубу, сунула ноги в валенки. Взяла ковшик, набрала воды из кадки, вышла на улицу.
   Полная луна заливала заиндевевшее село. Бледный свет вычерчивал дома, бросая резкие тени на снег. Молчали собаки, вообще тишина окружила поселение, будто вымерли все звуки, будто сама Великая Пустота окружила людские домики. И тем страшнее в этой пустоте выглядел роскошный белый жеребец, горделиво хрустящий снегом, поворачивая голову то влево, то вправо. Будто выбирал, с какого дома начать? А может, и не будто.
   Малена вышла на улицу, встав посредине. Лунный нохт посмотрел на женщину, тряхнул гривой и направился прямиком к ней. Милена покрепче сжала рукоять ковша. Хруст снега под копытами раздавался всё громче, белый конь как будто начал разгоняться. Женщина поднесла ковш к губам и зашептала. За пять шагов до нохта она выбросила руку вперёд, опрокинув ковш днищем вверх.
   - Прими жертву, лунный нохт, прими жертву и покинь село наше! Нет у нас ни богатств, ни крови лишней. Вот, жертвую тебе что есть! Прими и оставь нас!
   Конь плавно замедлился, нагнулся, обнюхал выплеснутое на снег. Поднял голову и злобно фыркнул. Снег пах кровью, но запах — не единственное, что нужно лунному нохту. Не было в жертве ни тепла, ни жизни.
   Малена подняла ковш, поставив перед собой, закрывшись им, и зашептала слова Пустоты. Но конь, словно продираясь через колючий кустарник, двинулся к ней. И не раздалось над улицей ни крика, ни стона. Но утром нашли селяне иссохшее тело рядом с кровавым пятном, а по снегу — следы копыт. Да Милка плакала в доме навзрыд, позволив вытащить себя на улицу только в окружении и под защитой взрослых.
   Взял лунный нохт жертву. Оставил село. Всё, как просила мать. Но разве ей от этого легче?
  
  
  
   Лассен наслаждался приключением так, как давно уже не развлекался. Вчерашний день, такой насыщенный и странный, закончился. Он был помечен вожаком Маттеем, и вожак взял на себя обязательства заботиться о нём. Что ж, в этом мире вожаку виднее, как и что делать. Он дал равару странный напиток, и раз дал — надо его выпить. А то, что в пасти от этого жуткая горечь — наверное, это зачем-то надо. Лассен справился, и вожак его похвалил. Заодно научил нескольким новым словам. А потом повёл его знакомиться с местным миром. Как всё-таки ему повезло, что вожак попался такой не обидчивый и заботливый! Сам бы Лассен за попытку омеги вести себя как тан, да ещё и пометить, так бы его оттрепал бы… А этот — нет, доказал своё главенство и продолжает о нём заботиться.
   То, что Маттей обвязал его ремнями, равара удивило. То, что он заставил его бежать на четвереньках — тем более. Такой способ передвижения удобен, если нужно бежать быстро или долго. А зачем…? Впрочем, это ладно. А вот их повозки! В том числе огромная, вонючая, грохочущая, с рогами! И вожак милостиво пустил его к огромному окну, позволив смотреть на мир вокруг. Ах, сколько вертится вопросов! Но из слов он знает только «да», «нет», «кофе», «вода», «пошли» и вопрос «будешь?». А за окном столько всего! Да одно окно чего стоит! Ровное, без изьянов, прозрачное на удивление, и так интересно вибрирует… А чего ты хотел от цивилизации волшебников? Они могут и вот такие огромные пирамиды строить, причём, не пирамиды, а ровные параллелепипеды, да с таким количеством окон! Окна, небось, как вот это — прозрачные и крепкие. А сколько их! И гуляют спокойно, никто ни на кого не нападает, никто не выясняет старшинство. Но и никто не работает! Вот же везёт им! И у него теперь есть свой вожак из местных! Да, он может заставить Лассена делать что угодно, но… Мы-то знаем, что всё строго наоборот, правда же? Во-первых, Маттей — волшебник, и ему не нужно ни бегать за добычей, ни охранять её от других, ни даже ухаживать за шерстью: за такой шерстью ухаживать вовсе никакого труда! Особенно при наличии неограниченной воды прямо из стены. Во-вторых, Лассен местного языка не знает, попробуй, прикажи ему что-то! А в-третьих, он — несчастный и послушный равар, который крайне нуждается в еде, ласке и защите. Так что будет вожак Маттей его, такого несчастного и послушного защищать, кормить и обихаживать. А что ещё надо? Пока что больше ничего. А там посмотрим ещё!
   Маттей вывел его из огромной железной повозке и на равара навалилась целая волна запахов. Нагретый камень, что-то острое, запахи различных тканей, что-то горелое, ароматы еды, краски… О, ужас! Равар чихнул, прочищая нос, но лучше не стало. Так, чем бы его забить? Пришлось открыть рот и дышать ртом, так хоть не настолько бьёт по обонянию… Волшебники, они, конечно, могучие, но вот настолько неряшливые и грязные? Хотя у них воды… Вон, целая река!
   Вожака остановила местная самка. Судя по выдающимся вперёд соскам, почему-то расположенным в верхней части груди, она либо больна, либо очень много кормит малышей. Но самих малышей равар не увидел. Они о чём-то поговорили с Маттеем, и тот почему-то занервничал, дёрнул за привязь и постарался побыстрее уйти. К нему ещё несколько раз подходили люди и что-то говорили, глядя и даже указывая на него. И только тут Лассен задумался, а что Маттей может про него рассказать?
   Судя по тому, что в разговорах ни разу не проскользнуло его имя, которое Маттей знает, он говорил что-то другое. А что бы сам Лассен рассказал окружающим про того же Маттея, если бы тот попал ему в лапы? Хм. Пожалуй, врал бы. И тут до равара дошло! И почему Маттей привязал его, и почему мялся, одеваться ему или нет. И почему заставляет ходить на четвереньках. Но… Он видел других животных в такой же позе, но как-то не связал их с собой. И слышал лай за заборами, когда они шли по улице. Осталось понять, как себя вести? То ли надо изображать этих местных животных, чтобы Вожаку было легче, то ли наоборот, делать что-нибудь нестандартное, чтобы Вожаку было сложнее? А зачем он вообще думает об этом? Вон, приходят местные… Ого!
   Вот тут Лассен понял, что будет держаться за вожака всеми клыками и когтями! Потому что одна мысль о том, что он может попасть вот к этим… Йааа! Хозяин! Спаси меня! Я не хочу! Я буду хороший и послушный! И никогда в жизни не обоссу тебя, клянусь! Только не надо к этим!
   Маттей присел, обнял его, успокаивающе погладил, обнял. А эти… О… Фух! Эти огромные, неживые головы, улыбающиеся мёртвой улыбкой, оказались ненастоящими! А под ними — обычные, живые существа, такие же как вожак Маттей! И они хотят к нему прикоснуться? А что скажет вожак? Можно? Ох, как же тяжело быть омегой в стае. Приходится терпеть такое унижение…
   Хотя, будем честными, унижения как такового так и не последовало. Как ни сжимался, как ни боялся Лассен, но местная стая так и не сделала ничего особенно унизительного. Но обилие незнакомых тел, лиц, запахов, обстановки вызвало нервозность. В результате эта встреча и даже прогулка по местному парку осталась у Лассена именно как мешанина нервных впечатлений от уймы опасных и ожидания унизительных ситуаций.
   Но увы! Он — омега, и хуже всего то, что он не просто не знает местных стайных правил. Он вообще не знает местной жизни! Что ему можно делать? Что — нельзя? Если он сейчас попросит пить — его запинают всей стаей или нассут в рот, мол, хочешь — пей? Так что делать? Попрость воды, или мучиться?
   Всё случилось так быстро, что Лассен даже не успел толком испугаться. Между деревьев показался кто-то быстро бегущий, и это оказался местный зверь, крупный, с острой мордой, с кожаным ремнём на шее. Он молча и целенаправленно мчал на равара, Лассен пригнулся и приготовился к прыжку, инстинктивно, не собираясь драться (да ещё в чужой стае!), но уклониться или защититься он был готов. А вот горе-волшебники, так увлечённые своими важными разговорами, зверя не заметили! И очнулись только тогда, когда он уже ломанулся прямо через них к несчастному равару!
   Отдадим им должное: они попытались. Двое протянули лапы и пытались животное схватить. Или отогнать. Один (или одна?) на него закричала. Но зверь легко уклонился и открыл пасть, метя в равара.
   И Лассен встал. Он помнил, что должен бегать на четырёх лапах, как животное, но в момент схватки инстинкты довлеют над разумом. И равар поднялся в удобную для схватки позу. Глаза зверя округлились и он попытался затормозить. В долю секунды равар понял, что животное мчалось к чужому омеге с целью доказать своё превосходство и немножко подняться по социальной лестнице, благо, неуверенному в себе зверю за это ничего не будет. И тут чужой омега демонстрирует все признаки принадлежности к хозяевам-волшебникам! То есть, прямохождение и умение пользоваться передними лапами! Но расстояние уже было слишком мало, а скорость — слишком высока, да и изменить планы так быстро не всегда возможно.
   Зверь попытался равара укусить. А Лассен попытался его схватить, вспомнив все ухватки борьбы. Не получилось ни то, ни другое, но вдруг зверь задёргался, будто попал в капкан, упёрся лапами в землю и попытался вырываться из…
   Лассен обнаружил, что держит в лапах знакомый шарик! Причём, его не видно, но ощущение было то самое! Он попытался развести лапы в сторону, и зверь наконец освободился, отпрыгнул. Зато к нему кинулся вожак! Ухватил равара за локти, попытался то ли поднять его, то ли сделать что-то ещё!
   Лапы налились невероятной тяжестью. Лассен понял, что сейчас упадёт, и попытался схватиться за единственное, что было рядом. За вожака. Но поднять лапы он не мог, только шагнул вперёд.
   Он шагнул к Маттею.
   Маттей кинулся к нему.
   Их лапы соприкоснулись.
   И в этот момент свет погас, а невероятная тяжесть размазала и разбросала осколки тела по всему шару.
   Уже во второй раз!!!
  
  
  
  
   Матвей был в шоке. Роскошное, прекрасное приключение с живым фурем превращалось в целый ворох проблем.
   С легализацией Лассена вообще никаких проблем не возникло. Где взял? Да вот так же шёл по улице, и оно мне встретилось. Вопрос: что с ним делать?
   Матвей искренне надеялся, что желание местной фуррёвой туссовки потискать (а то и потрахать!) настоящего пушистика хоть чем-то поможет. Как бы ни так! Полюбопытствовать, и даже потрогать необычное существо собралась целая толпа народу. Сфотографироваться с ним. Поговорить. И всё! Более того! Его никто не согласился взять даже на ночь! Даже с уверениями Матвея, что гость не опасен и вполне себе йиффлив! Пожалуйста! Вот! Бесплатно!!!
   Нет, никто не хотел брать на себя такую ответственность. У всех — родители, да и куда девать столь необычного гостя? Надо объяснять. Матвей всё понимал, но… Но обидно до слёз! Он уже понимал, что с Лассеном придётся расстаться, но пусть бы он расстался с ним для своих! А не просто так.
   И тут из парка выскочил здоровенный овчар. И рванул прямо на волколиса. Матвей только рот раскрыл, Юрка и Гаджи даже бросились на пса, пытаясь его отогнать. Тот проскочил между ними. Лассен поднялся на задние лапы, овчар всё равно попытался его тяпнуть, и вдруг словно попал в невидимые клещи или удавку. Упёрся в землю, явно пытаясь отскочить. Лассен развёл лапы в стороны и пёс с визгом бросился прочь. А Матвей бросился к фурю. Тот держал лапы перед собой, словно показывая их, и парень ухватился на них, не понимая, что делать и чем помочь.
   Удар изнутри разорвал тело, но почему-то без боли. Матвей замер, пытаясь вздохнуть, но воздуха не было. Сознание не выдержало такого напряжения, оказаться разорванным на части и разбросанным по окружающим звёздам — это не то ощущение, которое хочется испытать ещё хоть раз. Поэтому юноша несколько удивился, когда в лицо ударил порыв ледяного ветра.
   Он проморгался и обнаружил, что действительно стоит в снегу. А вокруг метёт метель. А рядом с поднятыми лапами стоит обалдевший Лассен.
   И вдруг фурь очень чётко, но всё равно непонятно что-то высказал ему! Резкий голос Лассена, который впервые за эти два дня разразился такой длинной тирадой, отвлёк юношу от ситуации, и он даже не понял, что фурь сбросил с себя только что купленный поводок, развернулся, упал на четыре лапы и поскакал куда.
   - Лассен! - закричал Матвей, и кинулся за ним. Просто потому, что больше не знал, что делать. - Ты куда? Да погоди же ты!
   В первые секунды мороз даже не особенно воспринимался. Но постепенно ветер выдул тепло, и Матвей осознал, что джинсовая куртка по такой погоде не особенно уместная одёжка. А заодно представил, что мог бы выйти в майке, и тогда… Лассену хорошо, у него шерсть!
   Хорошо Лассену или нет, но впереди раздался скулёж, вой, и он быстро прекратился. В метели показались несколько тёмных силуэтов. Матвей бежал туда, просто чтобы не стоять на месте и не замёрзнуть. И резко остановился.
   Из белой каши метели ему навстречу выехали всадники. Пятеро.
   И тут у Матвея похолодело внутри. Но этот холод не имел никакого отношения к неожиданной метели и снегу.
   Всадники сидели на лошадях. Это ладно, на чём им ещё сидеть? Но вот их внешний вид, одежда, оружие…
   Меховые то ли шубы, то ли куртки. Меховые же шапки. Настоящие (даже издалека!) ножны с какими-то саблями. У одного в седельной сумке торчал лук, сейчас замотанный тряпицей, но уж больно характерная линия изгиба! Ребята, где можно в Краснодаре увидеть такой конный разъезд? С настоящим старинным оружием? И морды узкоглазые и раскосые! Вот именно это, а не внезапная зима и пустошь вокруг убедило Матвея в том, что он теперь — настоящий взаправдашний попаданец. Вопрос: куда?
   И тут он заметил, что у одного из всадников протянута к земле верёвка, и на этой верёвке бьётся и корчится Лассен!
   - Пожалуйста! - кинулся к ним Матвей. - Не убивайте его! Пожалуйста!
   Всадники переглянулись и загомонили. А у Матвея всё упало внутри. Они же не понимают его языка! Вот это да… Только что он считал, что у него проблемы! Вот две минуты назад он думал, как избавиться от Лассена.
   И вот он неизвестно где, в какой-то монгольской степи, с татаро-монголами лицом к лицу, и они сейчас фурря — убьют!
   Да бог с ним, с Лассеном. Его тоже убьют. Ощущение неминуемой и неотвратимой смерти, просто так, ни за что, затопило внутри ледяным потоком. Страх забился в этой струе, заколыхался, как поплавок, но ничем не мог помочь хозяину. Сейчас вот этот вот бородатый достанет клинок, взмахнёт им, и всё. И упадёт голова на снег, окропляя его кровью…
   Лассен, кажется, перестал дёргаться. А этот бородатый подъехал к Матвею и что-то сказал.
   - Хеее, чи! Та хэн бэ, хаанаас ирсэн бэ?
   - Пожалуйста, не убивайте его! - взмолился Матвей, показывая на Лассена и заглядывая в лица.
   Те снова что-то обсудили. И этот бородатый спрыгнул с лошади, подошёл к Матвею, обошёл его, разглядывая. Потрогал курточку. Парень стоял ни жив, ни мёртв. Что с ним сейчас сделают? Отрубят голову и разденут?
   - Унгиг тайлш! - велел воин, и Матвей понял его без перевода.
   Ох… Ой! А без куртки вааще капец! Но бородатый снял с себя свою шубу-халат и отдал пацану. Матвей поспешно влез в неё, в блаженное тепло… И осознал, что шубка-то — того! Попахивает! Не очень приятно. Но что поделать? Кому не нравится запах - пусть мёрзнет! А ему сейчас тепло, и на остальное — насрать!
   А воин натянул куртку на себя! Правда, ему пришлось слегка поднапрячься, потому что он был хоть и меньше Матвея ростом, но в плечах шире. Так что налезла на него одежда с некоторым трудом. Покрасовавшись перед остальными (те радостно загомонили), монгол легко запрыгнул в седло и махнул рукой.
   Матвей двинулся за лошадями. Тушку Лассена так и тащили по снегу.
   Ничего себе сходил на туссовку!
  
  
  
   Шамшер надел шапку и выбрался из юрты. Аликан и его ватага ехали неспешно, но рядом с ними шёл какой-то незнакомый человек. Шамшер пригляделся и двинулся к воинам. Он сразу же обратил внимание на то, что Аликан обзавёлся обновкой, и что необычная ткань куртки очень здорово подходит к штанам незнакомца. А вот дэгел на нём явно Аликановский.
   - Что ты нашёл в степи, Аликан-гуай?
   - Вот, Шамшер-ата, доходяга, невесть откуда взявшийся и смешной, слабый!
   - И ты немедленно раздел его прямо в степи?
   - По праву добычи! - набычился несносный пацан.
   - Когда придёт твой последний день, Аликан-гуай, вспомни этот день, и этого слабого доходягу, которого ты ограбил прямо посреди степи забыв о гостеприимстве, заповеданном нам Зитом!
   - Ты угрожаешь мне, Шамшер-ата?
   Но Шамшер уже перестал обращать внимание на юного забияку, он подошёл к его добыче. Рослый, но худой. И безбородый. Совсем юнец или просто не растут волосы на лице? Или это женщина? Нет, всё же не похожа. Сейчас всё узнаем.
   - Шамшер-ата, куда ты потащил мою добычу?!
   - А что ты собираешься с ним делать, Аликан-баатар? Ты хочешь уморить гостя в первый же день?
   - Я нашёл его!
   - Да пребудет за то на тебе благословение Войта.
   И с этими словами Шамшер взял незнакомца за рукав и потащил в юрту.
   О, с каким наслаждением гость шагнул к огню! Хотя входил в юрту с опаской, что и не мудрено: после такой встречи в степи любой будет считать племя врагами. А молодой и горячий Аликан вовсе забыл, что степь — она хоть и велика, да едина. И встреченный тобой может оказаться посланником богов, а может — вождём другого племени. Ты можешь показать свою удаль и убить встреченного незнакомца. Но кто даст гарантии, что через луну-другую не приедет мстить за убитого целое племя? Хорошо, что дерзкий воин не успел натворить непоправимого.
   Однако, как же удивительны дела божественные! Шаманы всех племён были извещены, что Войт предвещал появление Существа Пустоты, и его ждали. Кто он и где появится — неизвестно, но повезло именно их племени. А пустотник оказался похож на обычного человека, пусть и несколько странного. Хотя что в нём странного, кроме того, что одет необычно да языка не знает? И лицо гладкое, да глаза большие? Но Великим виднее, что-то в нём есть, а значит, он, Шамшер, должен обеспечить для племени максимум пользы. Существу Пустоты уготована какая-то великая роль в истории, а значит, немного уважения и заботы не повредит, даже если бы это был обычный человек.
   Пустотник озирался, разглядывая привычное для шамана убранство. Что может быть интересного в юрте? Самая обычная, даже не особенно сильно разукрашенная. Конечно, сейчас времена уже не те и кочевая жизнь постепенно превращается в осёдлую, стойбище может и до года на одном месте стоять! Но ещё уклад предков не забыт, свернули юрты, погрузили на телеги — и к следующему пастбищу. Велика степь!
   Но пока что лошадям да овцам здесь есть где пастись. Поэтому стоят они тут уже третий месяц, вот и зима скоро кончится. А там и снова в путь. Время есть. А пока что…
   Шамшер взял глиняную плошку, налил в неё горячего бульону из котелка над огнём. Протянул гостю. Тот взял, понюхал по-звериному, попробовал. Выпил. Вернул, что-то сказав. Видимо, поблагодарив.
   - Шамшер! - шаман коснулся себя. Коснулся груди пришельца.
   - Матвей.
   - Мафей. Хорошо. Огонь! - он показал на костёр. - Юрта! - он повёл вокруг.
   - Юрта, - легко согласился гость.
   - Шкура, - Шамшер показал на кошму. - Вода.
   Гость легко повторял за ним. Вот что значит — Создание Пустоты! В пустоту легко ложится всё новое. А глаза-то как загорелись. Вот и первую фразу построил.
   - Полосить вода в плёшка.
   - Положить, - поправлял Шамшер. - В плошку. Ложиться. Вставать. Садиться.
   Да, боги мудры. Существо Пустоты по имени Мафей, выглядевшее как немножко странный человек, поразительно быстро обучалось. Но и ему потребовалось не менее часа, чтобы составить осмысленный вопрос.
   - Би хаана байна?
   Вопрос хороший, но как на него ответить? Где ты находишься? В юрте шамана. Где находится юрта? В степи. Где находится степь? Где-то! Шаман велик, но он — ничто по сравнению с Великими. А Шамшер за всю свою долгую жизнь ни разу не покидал степь. Да и зачем? И без того хватает здесь и дел, и забот, и радостей, и печалей. Мир велик, да и степь не маленькая. Как ответить чужаку на его вопрос?
   - Потом поговорим. Сначала нужно узнать, какому из божеств ты склонен?
   Не понимает. И то верно, даже столь восприимчивое существо за час не освоит чужой язык настолько, чтобы вести теологические разговоры. Оно и не требуется. Завтра будет день, послезавтра… Главное, что он спас пустотника, и хотя его появление предвещал Войт, совершенно не обязательно, что это именно войтер. Завтра посмотрим. А пока что есть более важные дела.
   - Одевайся.
   Шамшер натянул шапку и вышел из юрты.
  
  
  
  
   Матвей упал на что-то твёрдое. Ему было абсолютно безразлично, что это. Оно было твёрдым, на нём можно было сидеть, и его никто не трогал. Счастье!
   Нет, правда счастье, что вы смеётесь? Вот что может быть более несовместимым, чем студент краснодарского колледжа по специализации «менеджмент» и монгольская степь хрен его знает какого века? Господи, если ты есть в этом мире, ну за что ты так надо мной издеваешься? И главное — и обвинить-то тебя не в чем.
   Ему повезло. Повезло так, что выигрыш миллиона в лотерею уже кажется мелочью и лёгким, неважным достижением.
   Он оказался в степи. Зимой. В лёгкой курточке. В доисторическом веке. Представили себе? И через две минуты встретил людей! В степи! Зимой!!! Не поняли, да? А вот возьмите и съездите куда-нибудь в современную монгольскую степь. Зимой. И попробуйте там кого-нибудь найти. Да просто посчитать количество автомобилей на асфальтированной дороге, специально для вождения предназначенной. Выйдите, да хотя бы покурить. И посмотрите, каков шанс кого-нибудь встретить и не замёрзнуть при этом? А если от дороги отойти хотя бы на пару километров?
   Дальше. Люди, которые его нашли в степи — оказались воинами. В истории Матвей был не силён, но судя по отсутствию огнестрела — времена явно давние. И они могли зарезать незнакомца просто так, и ничего бы им не было. Как он тогда думал про Лассена? Вот если он пушистика вдруг убьёт — ничего ему не будет. В это время, как подозревал Матвей, убийство вообще кого угодно — дело абсолютно обыкновенное. Не зря же все ездят с саблями! Но его не убили. А привели к стойбищу. Даже если бы он знал направление — хрен бы он туда добрался сам, если бы его не понукали и не подгоняли. Он бы стонал, мёрз, пытался бы идти медленнее… А тут его гнали чуть не пинками. Завидев контуры юрт и услышав лай собак, Матвей чуть не упал: настолько к этому времени был измучен и замёрз. Но надежда придала сил, и он доплёлся до жилья, до которого оказалось ещё очень немало. И вот в этом посёлке нашёлся местный, который его пленителю высказал всё, что думал сам Матвей (судя по его реакции), забрал мальчишку, увёл к себе. Обогрел, напоил, и сразу, без всяких там предварительных заморочек взялся учить местному языку. А потом ещё вывел и повёл знакомиться с местным начальством. И взял на себя всё то, что так пугало Матвея: как он будет объяснять, кто он и откуда?
   В общем, везения было настолько много, что даже как-то подозрительно. Но…
   Но Матвей даже в самых радужных мечтах не ожидал, что его будут кормить, поить и учить, как дома. Чай, не двадцать первый век! А какой — неизвестно. Но тот уровень жизни, в который он попал… Это кошмар!
   То, что здесь нет даже просто воды — это понятно. Степь, однако! Школьная шутка про «не ешь жёлтый снег» перестала быть смешной. Но то, что здесь нет дров! И топят, извините, кизяками… То бишь, сухим навозом… А навоз ещё надо высушить, да! Так что чем холоднее — тем суше киязки. А чем теплее в юрте, тем больше желающих в юрте погреться. Мышей, змей, и это ещё пауков нету! А что будет летом? А как же мыться? А что кушать, в конце концов!? Как здесь жить?!!
   Есть сотовый телефон. В куртке. Бесполезнейшая вещь. Есть тыща рублей с мелочью. Вообще тьфу, даже подтереться не хватит. И ещё есть вот эта вот удача…
   Он познакомился с вождями этого племени. Если это — племя, а это — вожди. Но представительный пожилой мужик в охрененно богато расшитом халате и две тётки, одна — почти старуха, а другая в летах, но ещё ничо так. Они о чём-то долго разговаривали с приютившим его стариком. Старик Шамшер познакомил его с лошадьми и назвал животных и части их упряжи. Назвал нескольких человек. И оставил его им! И ещё неизвестно, что страшнее: местные люди или лошади? А лошади, кстати, животные огромные! Если рядом стоишь! Когда заинтересованная лошадь потянулась к нему мордой, Матвей шарахнулся, и все так обидно засмеялись! Пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы прикоснуться к этой зверюге… Лошадь не укусила, не ударила, и вообще восприняла прикосновение благосклонно. А шерсть-то чувствуется! Не такая, как у Лассена, но всё равно. И шкура у неё приятная…
   Выяснив, что для ухода за лошадьми он непригоден, местные попытались привлечь его к другим мужским занятиям. Какой он воин выяснилось в пять секунд, стоило ему только взять выданный клинок и вынуть из ножен, как собравшиеся просто легли от хохота. И тут же начали копировать его движение, показывая друг другу и заливаясь смехом. Матвей попробовал землю на твёрдость: нет. Провалиться не получится, как ни старайся. После этого его пытались привлечь к женским работам, таким как пошив или ткачество, готовка еды и так далее. Смотреть на это представление собрались, кажется, все. Человек пятьдесят, не меньше! И дети радостно ржали вместе со взрослыми! Но Матвею уже было всё равно. Он-то всё понял ещё в юрте.
   Мир, в котором все его знания, умения и достижения не имеют ни малейшего смысла. Вот скажите, зачем ему нужна таблица умножения? Возможно, сам Шамшер её не знает. И вождь не знает. И прекрасно живут, кстати! А он? Он, отлично умеющий решать дифференциальные уравнения, знающий отличие метана от метила, умеющий легко пользоваться гуглем и устанавливать Виндоус, а так же теоретически знающий о таргетировании рекламы и продвижении товаров на конкурентные рынки — не может даже лошадь оседлать! Он абсолютно беспомощен здесь, в реальном мире. Да, будем честными: тот мир, в котором Матвей прожил семнадцать лет — виртуальный. Он создан кем-то для кого-то, а ты в нём был всего лишь ботом, с заранее запланированным сюжетом. Ты бы вырос менеджером, пошёл бы продвигать на чужие рынки чужие товары, выполнял бы придуманную для тебя программу, послушно боялся бы пропаганды ЛГБТ и восторгался президентом, голосовал за тех, за кого предложат, и никогда бы не узнал, что это всё — виртуальная игра.
   А настоящее — вот здесь. Вот это вот — настоящее. Когда спишь на ковре, завернувшись в кошму, а в щели между ковром и полом — дует. Не очень сильно, но заметно. И земля больно давит в рёбра: постель сильно выигрывает перед ковром. Но стоит только подумать о метели за тонкой стенкой из ковров… И понимаешь всю грубость реальной жизни. А так же все достижения цивилизации. Вопрос «Как вернуться обратно?» даже не стоит. Потому что непонятно, как ты сюда попал и куда. Это в «Кин-дза-дза» ты мог прийти в центр, заплатить чатлов, и тебе скажут склонение в тентуре. А здесь вообще никто не представляет, что могут существовать перемещение во времени. Здесь вообще о понятии «время»-то знают? Не, то что знают о смене дня и ночи, а так же времён года — понятно. Но от этого до понятия «время» ещё уйма и уйма теоретических размышлений!
   В каком веке он находится, Матвей не мог определить даже теоретически. А Шамшер, обсудив с остальными успехи его социализации, велел залезать на лошадь.
   Господи, какое позорище! На уже осёдланную лошадь он залезал так, что думал: умрёт со стыда. Ну, а что поделать, если он ни разу в жизни на лошадях не ездил? Как-то не до того было. Троллейбус удобнее! Но влез… и что с ней дальше делать? Да, учиться вождению лошадей в зимней степи не зная толком местного языка? А что поделать? Никто не спрашивал его желания… Шамшер куда-то поскакал, и пришлось ехать за ним. К счастью, лошадь под ним не брыкалась, не возражала, и бежала за кобылой старика, так что оставалось только сидеть на ней… Что тоже не так-то просто! Но Шамшер спокойно и деловито объяснял и показывал. И как надо пользоваться стременами, и как понукать лошадь, и как тормозить. В принципе, если знать, дело-то не сложное, и через четверть часа Матвей даже освоился. Но с непривычки всё равно ноги устают! А они всё едут и едут! Холодно! Пить хочется. Есть хочется. А они всё едут!
   Да, ценность лошадей понимаешь вот в такой ситуации. Пешочком он бы это расстояние шёл месяц! А так — всего день. К вечеру распогодилось, и хотя ветер не утих, но зато низкие горы стали видны просто отлично, подсвеченные заходящим солнцем. И дым. Значит, здесь есть люди. Удивительно, вот стоит проскакать по зимней степи полдня, как начинаешь радоваться наличию людей. А в Краснодаре задолбали!
   Опять вспомнился родной дом. Интересно, что подумали остальные, когда они с Лассеном исчезли? И как это выглядело? Вернутся домой родители — а его нету. Шмыг. Грустно. А он здесь, невесть когда и где. Приехал в… ой! Это что, рабочий посёлок?
   Рядом с крутым склоном, явно изрытым, лепилось с пяток юрт. И несколько деревянных строений. И пара печей с высокими кирпичными трубами. И множество каких-то устройств, то ли козлы, то ли подставки подо что-то… К ним начали выходить местные жители, сплошь коренастые, длинноусые и бородатые. Женщины выглядывали из юрт, но не выходили. Народу здесь оказалось значительно меньше, чем в стойбище. Шамшер спрыгнул с кобылы, махнул Матвею. Лошадей забрали и повели поить. Лошадей — повели, а им не дали! Как старик так спокойно может целый день без воды?
   Шамшер поговорил с местным стариком, тот начал ругаться, но Шамшер отвечал спокойно, хотя и долго. Народ поглядывал то на него, то на Матвея, из чего тот заключил, что речь идёт о нём. Хотя Шамшер научил его уже многим словам, но разобрать что-то в этом длинном диалоге Матвею не удалось. А ещё вчера казалось, что он уже чуть ли не выучил язык!
   В конце концов местный старейшина согласился с Шамшером и махнул рукой Матвею.
   - Пошли.
   Это слово он уже знал.
   Так Матвей попал в древнемонгольскую кузню. Он не знал точно, это действительно Монголия девятого века, или, скажем, Бурятия или даже Китай, но какая разница? Главное, что Шамшер, который почему-то относился к нему очень и очень по-человечески, оставил его здесь, под начало мастера Масхуда, и отправился ночевать в другую юрту, даже ничего не сказав на прощание. А утром Матвей понял, что сидеть на парах в колледже, сдавать экзамены, вся эта муть и скукота, от которой он вполне искренне мучился — это был рай на земле. Не, реально! Сидишь себе… Можно на перемене заскочить в буфет, купить что хочешь: хоть булочку, хоть готовое блюдо, хоть сок, хоть «Колу». И потом — на пары. С телефоном. А потом — домой. Рай!
   А здесь тебе на очень непонятном местном говорят что-то типа «Давайт бери вот это и копай здесь. И носи сюда». А если ты не понимаешь — дают по башке. Очень способствует пониманию! А махать кайлом на морозе — ой, а ручки-то болят! Зато впервые Матвей почувствовал стыд во время еды. Ибо понимал, что даже не сегодняшний обед не заработал! А его сажают, как всех, перед котлом с варёной бараниной, и тарелок нет, ешь, как все! А вдруг подумают, что он слишком жадный?
   А ночью оказалось, что житьё у Шамшера воистину было королевским! Хотя спишь на ковре и местами — дует, но именно что местами. И в юрте у старика чисто. И воздух хороший. И в кошме спать тепло! А тут разрешили завернуться в «твою» шубу, которую тот воин «сменял» на джинсовку, вот и все удобства. Но когда ночью захотелось, и пришлось выходить на улицу — то возвращение в пыльный и холодный барак показался за счастье: тихо, снега нет, ветер не дует.
   На следующий день Матвей познакомился с кузнечным делом вплотную. Мастер Масхуд ковал, остальные ему помогали. Оказалось, то, что он вчера копал — это уголь! Сам бы ни в жисть не догадался. А сейчас, вон, кладут в горн, разжигают, оно дымит, но горит. А потом мастер хватает то одну железку, то другую, суёт её в пламя, помощник дует мехами, второй помощник хватает раскалённую заготовку и кладёт на каменную наковальню, мастер в кожаном фартуке поверх толстого халата, местами прожжённого, садится перед ней и стукает молоточком то туда, то сюда. А двое по обе стороны от наковальни бьют тяжеленными кувалдами по тому месту, куда мастер стукнул.
   Матвей стоял и смотрел на всё это с интересом, но полным непониманием, что делать ему лично. Оказалось, его дело — стоять и смотреть. Дав новичку полюбоваться, его то посылали досыпать угля, то принести железку, то подержать, то не мешаться… А Матвей смотрел, как рождаются простые и обыденные вещи: цепь. Кочерга. Какой-то инструмент. Нож. Сколько труда уходит на самый обыденный нож! И вот ему доверили работу мехами. Подросток сам попросил разрешения покачать два деревянных щита с кожаными мешками между ними. Это оказалось несложно, а буроватый уголь под струёй воздуха рагорался до белого цвета, кончаясь с поразительной быстротой. Так что того, что он вчера накопал — не хватило! Вечером — традиционный казан с варёной бараниной, и сейчас юноша совсем иными глазами смотрел на эту посудину. Он понимал, что она выкована руками вот этих сидящих вокруг него узкоглазых кузнецов. Один из них чихнул, но никто не обратил на это внимания. Матвей на автомате выдал «Будьте здоровы!» и на него посмотрели неодобрительно.
   Зато после работы так замечательно спится! И наплевать, что это не постель, а тоненький ковёр, и что из постели — только дарёная шуба и какой-то чурбак вместо подушки. Лежишь горизонтально и тебя не трогают!
   Зато на следующий день подросток вгрызался в пласт бурого угля уже с гораздо большим энтузиазмом. Да и не он один, они работали втроём, он и ещё двое подмастерьев, которые иногда отпускали короткие фразочки. А Матвей думал, что обучение языку гораздо эффективнее идёт в среде его носителей. Вот он в первый день услышал от Шамшера много-много слов. И даже возгордился, сколько всего уже знает! Но уже назавтра не смог вообще ничего сказать, потому что в кузнице нет ни лошадей, ни домашнего обихода, огонь только общий. Зато сейчас он отлично понимает «левее», «правее», «сильнее», а так же всякие «молот большой», «молоток маленький», «клещи» и так далее. Ну, и ругательства… Наверное. Если это ругательства. К сожалению, выражения, которые применяются, могут оказаться не ругательствами, а какими-нибудь эпитетами, ведь и в русском «сцуко!» тоже не является ругательством в прямом смысле. Не говоря уже про неопределённый артикль «бля», давно потерявший своё первоначальное значение.
   И вот ему снова доверили услэг. Мастер кратко корректировал усилия новичка: «хучтэй» и «байлга». Матвей то старательно налегал на ручки мехов, то старался дуть потише. Заодно водя носиком, чтобы равномерно прогревать заготовку, за что удостоился «сан хийсен». Надо же, какой у меня сан, усмехнулся про себя подросток. Хийсен! Хорошо, что не через «у». То, что у него появилось настроение шутить — означало, что он пообвыкся, вылез из того беспросветного состояния полного непонимания себя и своего места в мире.
   И вот он уселся на что-то первое попавшееся, Плечи и руки гудели, как ни странно, очень устал живот. Н-да, видела бы его сейчас мама… Её сын работает мехами в первобытной кузнице! Но, если честно, то даже прикольно.
   Кто-то опять чихнул, и Матвей снова привычно сказал «Будь здоров». Но вот тут на него накинулись: что он такое говорит? Ага, а как перевести на местный «здоровье»? Не знает он такого слова! А как объяснить «не болеть»? На четверть часа работа в кузнице замерла и все погрузились в лингвистику. Что имел ввиду новый работник, и не грозит ли это всем остальным? Матвею пришлось призвать свой актёрский талант, чтобы показать «болит голова», «болит зуб», чихать, удариться и прыгать на одной ноге. Высказывались разные версии, пока Махсуд не высказался «евдене». Тут все дружно загомонили «евдене», «евдене», и Матвей решил, что это и есть «болеть». А слово «нет» на местном он уже знал. Так что «Будь здоров» - это угуй евдене. Тут все снова заголосили, оказывается, есть свой термин и у местных, овдеж болохгуй. Перевое, что вспомнил Матвей, это анекдот про «Вологуев, вот ваш ключ». Не перепутать бы! Интересно, а как здесь воспринимаются исконно русские матерные слова? Может, и значат что-нибудь.
   Работа возобновилась. Заодно у нового работника иногда что-нибудь спрашивали. Например, что он любит? А как ответить? Он даже не знал, как на местном «хлеб», и есть ли он вообще? А что не любишь? Ага, как объяснить? Масхуд окрикнул и от новичка отстали.
   А под вечер на Матвея навалили работу. Вычистить горн, вынести золу, опорожнить все вёдра. И только после этого разрешили умыться и пустили за общий стол. Где и обсуждали новичка, и даже потребовали повторить, что он там говорил, как это будет на егойном «овдеж бологхуй»? Две женщины, жившие в рабочем посёлке, и, как понял Матвей, жёны Есонте и Онгура, долго обсуждали что-то, но абсолютно непонятно. Зато Матвей научился слышать язык! До этого речь воспринималась как непрерывное бормотание, где одно слово от другого не отличить. Но за эти четыре дня слух настроился, удавалось выхватывать отдельные знакомые словечки, и уж точно слышал «угуй» и «тийм». Как понял подросток, «тийм» - это было согласие или подтверждение. А «угуй» - отрицание или отказ.
   Зато сам Матвей испытывал странное чувство. С одной стороны за эти пять дней он обвыкся и начал смотреть в будущее с некоторым даже оптимизмом. Пусть прислужник кузнецов — не то, о чём он мечтал, но всё же здесь можно жить, кормят, не бьют, не в цепях держат. Хотя, он посмотрел, как куют цепи, и оценил: цепь — штука дорогая! А здесь… А здесь другие заборы. Хочешь бежать? Беги! Степь велика, ветер, снег, а ты знаешь, куда бежать? И что ты там будешь делать? В общем, здесь, пожалуй, лучше всего. Тепло, особенно возле сайтая, у него получается, вот только одно реально беспокоит. Помыться негде! Как местные живут? И Матвей в лёгкой тоске думал о том, что ему придётся ждать до лета, когда всё растает и будет достаточно тепло, чтобы просто искупаться. И штаны постирать. Единственное, что осталось от дома — это трусы и штаны. Кросовки пришлось сменить на местные сапоги, потому что работать в них возле горна сайтая, мягко говоря, неудобно.
   Сегодня разжигать сайтай опять взялся Онгур. Вообще краснодарский студент знал, что в древности люди были подвержены всяческим предрассудкам и так далее, но не ожидал, что настолько!
   Как только он очнулся настолько, чтобы не просто воспринимать, но и анализировать окружающее, он заметил, что разжигание горна всегда начиналось одним и тем же ритуалом. Сначала звали его и требовали вымести из сайтая пыль и вообще почистить его. После чего Онгур загружал в него щепки, бережливо сложенные в отдельную кучку. Поверх них накладывались куски того зеленовато-коричневого камня, который местным заменял уголь. После чего Онгур возносил молитву. Всегда одну и ту же. С четвёртого раза Матвей даже расслышал слова. Потом щипцами из принесённого из юрты глиняного горшка доставались горящие угли и клались под эту конструкцию. И наступало его время, раздувать пламя. Работа мехами — однообразная, но тяжёлая. Пока сайтай разгорался, шла подготовка: брались заготовки, мастер Масхуд одевался и читал молитву над каждой. На это никто не обращал внимания: ритуал, видимо, был отработат столетиями. А может быть и тысячелетиями. А потом начиналось: заготовку в огонь, работаем мехами, пока кузнецы бьют по ней молотом — отдыхаем, снова гоним воздух в сайтай, снова отдыхаем…
   Сегодня чихали все! Под конец мастер Масхуд даже отменил следующую заготовку, велел Матвею вычистить сайтай и вынести мусор.
   Юноша остался в кузнице один. Это оказалось очень необычно. Он один-на-один со всеми этими вещами, с одной стороны — древними и почти сказочными. А с другой — такими реальными и обыденными. Он взял кузнечный молот и взмахнул им. К удивлению, он оказался не таким уж и тяжёлым. Матвей положил на наковальню заготовку и стукнул по ней молотом. Она подскочила. Да, надо держать, а он тут один. Но… Но пока сайтай остывает, может быть что-нибудь выковать? А что? Ну, хотя бы попробовать? Взять пруток, положить в сайтай, подуть на него мехами. Сам. Как он это видит и думает. Раскалить кончик. Взять прут кожаной рукавицей, благо, горячий только конец, и постучать по нему молотом. Ух, ты! Как оно сплюшивается! А если… А вот так…
   Хлопнул ковёр, закрывающий вход, и ворвался сам Масхуд. Подбежал к парню и отвесил очень сильного подзатыльника. Наорал. Но Матвей, оставшись со стариком один-на-один, не сробел. Чай, не убьёт же?
   - Я только попробовать!
   - Тэнег! Эрхгуй! Кто тебе разрешал ковать?
   - Я только попробовать! Почему нельзя?
   - Ты же войтер! Зачем портишь?
   - Я ничего не порчу! Я только попробовать!
   Старик отвесил ещё один подзатыльник. Чихнул, вытер нос, отобрал молот и велел гасить и вычищать сайтай. Осмотрел прут, хмыкнул, положил его на наковальню, несколько раз стукнул. Показал Матвею, хмыкнул, бросил его на кучу заготовок и вышел. Юноша поднял прут и посмотрел. И что тут такого? Ну, немного другая форма острия. Да, конечно, мастер — он на то и мастер. Но в чём разница — парень не увидел. Он и не собирался делать остриё. Он просто хотел посмотреть, как именно прогибается металл под молотом. Посмотрел.
   Так что он выгреб и вынес золу и несгоревший уголь. Подмёл и убрал кузню. Разложил молотки и щипцы на место. И это солнце ещё не село! А выходить из натопленной кухни на улицу совсем не хотелось!
   Хуже всего оказалось в общей юрте. Никто сегодня барана не резал и не готовил. Одна женщина ходила между лежащими больными, с трудом, и сама чихая и кашляя. Матвей тут же вспомнил маски и ковидный год. И тут до него дошло. Настолько, что выступила испарина и ноги неиллюзорно подкосились.
   Он вдруг понял суть происходящего.
   Он, житель совершенно иного времени, далёкого будущего, появился здесь. Он пережил ковидный период, и совершенно не исключено, что он притащил сюда ковид. И вот они лежат сейчас, а здесь не только медицины нету, здесь даже о простой изоляции больных не знают!
   Что делать? Одна радость: он-то не заболеет! Но остаться одному в зимней степи в компании двух десятков трупов? Так радость не велика! Никто на его испуг не обратил внимания. Женщина указала на котёл и сказала, что если он там что-то найдёт, пусть ест. Есть холодное вчерашнее мясо — не особенно вкусно (особенно без соли), но оставаться голодным хотелось ещё меньше.
   Утром Матвею стало действительно страшно. Все лежали вповалку, кашляя и чихая, кутаясь во всё, что нашлось. Так что Матвею пришлось притащить угля и разжигать огонь в очаге, да ещё и растапливать снег в котле. На вопрос «зачем» - пояснил, что так будет теплее. Спорить с войтером не стали, хотя что такое «войтер» Матвей так и не понял, решив, что это «иностранец», «чужак». Эх, заварить бы чабрецу или мяты, но… Где их взять? В степи? Зимой?
   Тем не менее он хотя бы напоил лежащих кипятком. Это, конечно, не то, но хоть что-то. И от котла в юрте действительно потеплело. А накрытый крышкой, он не так уж сильно повышал влажность, хотя Матвей не знал, может, лучше бы повысил? Вот почему его учили сравнительному анализу эффективности торговых площадок и креативности, а не самым простым медицинским операциям?
   Ближе к обеду Масхуд позвал его и хрипло сказал:
   - Возьми лошадь, скачи в стойбище, сообщи им. Спеши.
   Вот тут Матвей пришёл в ужас. Он прекрасно понимал справедливость указания. Он бы и сам так же поступил бы. Если бы не одно «но».
   Как управлять лошадью?
   Он, конечно, видел это со стороны, но… Сам?! А с другой стороны, что делать? Вариантов нет. Нужно!
   Альтернатива — остаться одному зимой в степи рядом с десятками трупов. А он хотя бы сам овцу зарезать сможет? А что кушать? Так что вопрос реально жизни и смерти.
   Ощущая в животе противную слабость, Матвей набросил шубу. Вышел из юрты. Огляделся. Овцы заблеяли в загоне, увидев живого человека. Но не до вас сейчас. Сейчас надо оседлать лошадь. Как?! Более того! Как вообще к лошади подойти?
   Единственнй раз при нём Шамшер называл элементы упряжи. И показывал, как эту самую лошадь седлать. И было это всего один раз и пять дней назад! Он не справится! Он не сможет! Да тут, блин, надо проводить специальное учение! А не вот так, с бухты барахты! Впору и впрямь взмолиться какому-нибудь богу. Но молись, не молись — крылья не вырастут. Вот лошади. Вон там висят сёдла, уздечки, всё остальное. Так, вздохнуть, подойти. Ой… Мать вашу за ногу, они разные! Все эти сёдла, все эти уздечки. Эти ремни. Да что делать-то? Идти обратно, мол, я не могу?
   Матвей ещё раз решительно вздохнул. Руки дрожат. И ноги дрожат. И в животе тоже ёкает. Но что поделать? Вариантов нет. Взяли вот эту (ой! Тяжёлая-то какая!) упряжь и пошли к лошадям.
   И вот сейчас, сделав эти несколько шагов, студент третьего курса краснодарского колледжа осознал, прочувствовал всем своим существом, что делать — надо! Это там, в колледже ты можешь получить «двойку», тебя могут отчислить, может случиться что угодно. А здесь вот это «надо» вошло, как нож под рёбра. И там и осталось. На него можно было физически опереться.
   Лошади посмотрели на приближающегося человека с охапкой ремней и отошли в сторонку. Осталась одна. К которой Матвей и подошёл. Решительно погладил по шее. Лошадь пожевала губами и повернулась. Матвей набросил ей на шею повод, он сейчас абсолютно не помнил, как он называется на местном. Поднёс железную трубку ко рту и положил на губы. Лошадь без возражений приоткрыла рот и трубка скользнула по зубам, оказавшись там, в глубине. Теперь надо натянуть всю эту конструкцию на морду. От страха дрожали руки, но Матвей опирался на железное «надо». Хочешь, не хочешь, а надо! Надо разместить всё это на лошади. Вроде бы правильно. Теперь потянуть за ремни с собой, и она послушно идёт. Это почти чудо! Так, теперь как там делал Шамшер? Набросить на спину вот эту шкуру. Теперь на неё — седло. А оно не такое уж и тяжёлое, оказывается. Он его той стороной положил? Лошадь стоически терпела всё происходящее. Вроде бы ремни с этой стороны. Теперь надо залезть под брюхо и пристегнуть всё это. А копытом не ударит? Ударит — значит ударит! Итак, взяли! Пристегнули. Продели. А теперь попробуем на неё влезть…
   Так Матвей познакомился на личном опыте, что затягивать подпруги надо посильнее. И то, что дырочка в ремне расшатана — может, это для другой лошади? Но в конце концов удалось оказаться в седле. Лошадь под ним развернулась и неспешно пошла плавным ходом на восток. Матвей пытался усесться поудобнее, потом — упираться ногами в стремена. В общем, пробовал и так, и эдак. И только оглянувшись назад, обнаружил замечательную вещь!
   Он ехал на лошади в степи. Вопрос: куда? Вокруг лежал снег, перемежаемый невысокими холмами и через который пробивались колоски местной травы. Но нигде не было ни малейших ориентиров! Куда он едет? Вот тут паника прорвалась через все «надо» и закружила голову. Он чуть не упал, ухватившись за повод. Лошадь послушно замедлилась.
   - Не, не! Поехали! - парень сжал бока лошади.
   Та ускорилась. В результате подросток сжался в седле и просто тупо ждал. Холодный ветер налетал в лицо, но вообще-то сегодня было не так холодно, как в тот раз, когда они ехали к кузнецам. Осталось понять, он доедет куда-нибудь, или так и замёрзнет?
   К тому времени, как послышался лай собак, Матвей сбил себе зад и натёр ноги. Но вариантов не было. К величайшему счастью, его вышел встречать сам Шамшер лично.
   - Ты зачем приехал? Здесь болеют!
   Это Матвей понял. Хорошо, что они обсуждали эту тему в юрте.
   - Там болеют все! - он махнул руками за спину. - Я помогать. Меня сказать сюда. Надо!
   Шамшер очень знакомо устало вздохнул. Так вздыхал пожилой учитель математики, когда ему приносили очередную пачку самостоятельных.
   Он отправил парня к коновязи, а сам пошёл в юрту. Матвей привязал кобылу, принёс ей охапку сена, и уже развернулся к юрте Шамшера, когда услышал за спиной негромкий, но знакомый голос:
   - Сайн байна, Маттей-ага. Та яарч байна уу?
  
  
   Лошадь не возражала против двойного груза. Возможно потому, что никто её об этом не спрашивал.
  На этот раз Матвей сидел в седле гораздо уверенней. Хотя бы потому, что Шамшер объяснил ему ошибки. И в седлании лошади, и в езде на ней. И в том, что вообще попёрся в этот длинный путь. Потому что Шамшер ничем помочь не может. Здесь тоже повальная лёжка. И ехать в посёлок кузнецов он не может, хотя бы потому, что незачем. Если Харн повелит — то все умрут. Если вмешается Зит — то все выздоровеют. От него ничего не зависит, поэтому пусть переночует и едет обратно. Матвей не особенно понял сей спич, но главное — понятно. Зря скатался с такую даль. Возвращаться обратно было как-то даже страшновато. Вдруг там все уже умерли?
  Лассен ждал его в полукилометре от стойбища. Хотя мог бы прямо там подойти, Шамшеру было не до них. А собаки на волколиса почему-то не лаяли. Лассен встал во весь рост, лошадь остановилась, Матвей протянул ему руку. Фурь за неё взялся, упёрся в стремя и легко вскочил на спину лошади. Пришлось подвинуться, чтобы он уместился, но в целом фурь не особенно толстый и тяжёлый. Зато уютно греет спину. И вообще, видеть фурря живого и здорового… Здорового… Здорового!
  А он ли принёс болезнь? Может, это был Лассен? Или… Или вообще они ни причём? Тогда почему они оба здоровы, а все остальные заболели? Ведь явно после встречи с ними? Хорошо ещё, что на это никто не обратил внимание….
  - Благодарю.
  Слова местного языка звучат очень странно. Потому что произносит их Лассен. Фурь. Разговаривать на абсолютно чужом языке с почти родным Лассеном? Но увы, языков друг друга они не знают.
  - Почему?
  - Ты меня спас. Не дал убить.
  Матвей напрягся, и вспомнил первые минуты попадания в это время. Да, действительно. Он пытался Лассена спасти. Но не думал, что удалось. И уж точно не подумал, что это заметит сам фурь. Ему казалось, что несчастного уже задушили и тащат по снегу его хладный труп.
  - Хорошо.
  - Да. Очень хорошо.
  Блин, как обидно! Так много хочется спросить, сказать. А запас слов и выражений очень ограничен. Радует, хоть что-то можно сказать!
  - Ты есть хочешь?
  - Нет. Хочу ты.
  Матвей даже приподнял бровь. Хочу ты. Очень двусмысленно. Хотя… Если даже фурь имеет ввиду именно это, то разве это плохо? Плохо другое. Проблема, которую он не смог решить в своём времени, осталась. Как легализовать Лассена? Он сам на «птичьих правах», его самого кормят только потому, что он чистит горн, то бишь сайтай. А могут и перестать кормить. А их двоих…
  Но точно так же, как неделю назад, Матвей скакал на чужой лошади по чужой степи к чужому посёлку, уже ставшему своим. С волколисом за спиной. Который обнимает и дышит в шею. Так здорово! И дорога, уже почти знакомая, ложится под лошадиные копыта легко и спокойно. И хочется побыстрее приехать, и хочется оттянуть этот момент. А вдруг их прогонят? Что делать?
  Но чем дальше они ехали, тем сильнее крепло внутри то самое ощущение, которое Матвей испытал вчера. Надо! Что бы там ни случилось, а он должен сделать это! Доехать и узнать, что будет. А главное, они снова вместе! А вдвоём с Лассеном уже и как-то не так даже и страшно…
  - Далеко?
  - Да.
  Хм. Странно. В прошлый раз они ехали полдня. И сюда он тоже ехал почти весь световой день. А тут вдруг доскакали уже! И солнце еще высоко. Лассен легко спрыгнул с лошади, Матвей даже позавидовал. Ему такой ловкостью ни в жисть не овладеть! Пока волколис оглядывался и принюхивался, Матвей потащил разнуздывать лошадь. Попутно удивившись: ещё вчера он к этой огромной зверюге подойти боялся! А сегодня всё делается так, будто он тут сто лет живёт. Погладив и похлопав лошадь по шее и поблагодарив её за дорогу, Матвей поманил за собой Лассена, решив, что если он собирается показать его местным, то лучше сразу.
  Первое, что он услышал, это «Пить!»
  Окзаалось, что за эти два дня лежачие больные выхлебали весь котёл воды! Хорошо, что он натопил снегу. И началось! Матвей решительно поднял полог, закрывающий вход, дабы проветрить юрту, благо, она и так выстыла. Пока Лассен тащил котёл снега, Матвей пытался разжечь огонь, но навык «пользование огнивом» у него был в минусе. Впрочем, с этим ему помогли. И вот дымящееся сено уложено в центр очага, на него — щепочки, а там дымный и противный уголь, который даст много тепла, когда продымит. Но это когда продымит! А теперь надо помочь выйти тем, кого ноги не держат. И кроме людей есть ещё овцы. И лошади. И ещё надо угля наломать. И вообще, кушать хочется!
  Про Лассена спросили «Кто это?». Матвей подумал и нашёл вариант «ажилтан», что можно перевестикак «подмастерье», «помощник», «ученик». И на этом все вопросы отпали. Всё же есть в этом доисторическом времени свои плюсы: здесь верят во всяких духов и прочую нечисть, поэтому приведи он настоящего чёрта, с рогами и копытами, то и тут вопросов, наверное, не возникло бы. Но без Лассена он бы один не справился, это точно. Хотя бы зарезать овцу! Конечно, когда ты кушаешь варёное мясо и запиваешь бульоном — оно вкусно и сытно. Но то, что овечку надо… того…. А как? Но то самое «Надо!» помогло. Просто идём и делаем. Лассен её только держал, чтобы не вырывалась. А потом помогал освеживать. На удивление, у фуря это получилось просто и естественно, сам бы Матвей провозился с разделкой до ночи. Потом тушу подвесили на столб, отрезали кусок и пошли варить.
  Хорошо, что это кузнечный посёлок. Что бы Матвей делал в обычном стойбище — неизвестно. А здесь хотя бы посуды много! Разной! Лассен где-то раздобыл какой-то кувшин с замазанным смолой горлышком и сказал, что это неплохо пахнет. И можно развести в воде и дать больным. Матвей сначала усомнился, а не сделает ли хуже? Но подумал, что хуже, пожалуй, уже не будет. А если люди умрут — то не факт, что от этой смолы. Так что последовал совету и напоил всех. Больные пили без возражений. Потом напоил бульоном. Потом опять притащили снега, растопили в большом казане, повесили над углями в качестве теплоприёмника, и наконец-то упали спать.
  Но не спалось. Усталость не давала уснуть. Матвей лежал в вонючей юрте, пропахшей дымом и шкурами, слушал кашли и стоны, и думал, что предыдущие семнадцать лет потратил зазря. Но что поделать? Не будешь же готовиться к жизни в монгольской степи десятого века (или какой он тут?), а вдруг он бы сюда ещё и не попал бы? И вот рядом лежит Лассен. Самое родное и близкое ему существо. Из-за которого он здесь и оказался.
  Так злиться на него или благодарить?
  
  - Мафей! - разнёсся голос. - Твой Лассен опять! Скажи ему!
  За прошедший месяц степь сильно изменилась. Как и владение языком. Все эти странные и гортанные конструкции стали привычными и обычными. Привычными стали и запахи. Когда кузнецы раздували свои печи, дым и гарь заполняли всё вокруг. Тогда Лассен старался перебежать на подветренную сторону. Но печи разгорались, и теперь только запах нагретого металла едва струился из хлипких деревянных строений. Маттей говорил, что в данных условиях сделать каменные дома невозможно, и даже деревянные — чудо, ведь дерево здесь не растёт. Тем удивительнее: если вдруг загорится, что они будут делать?
  Впрочем, оказалось, что деревянные, местами покрытые изнутри коврами хибары использовались только в зимний период. Как только слегка потеплело — кузнецы с удовольствием вышли на улицу, а возле сайтая и не холодно. Только ответственные, штучные детали ковали в помещении, а всякие наконечники копий, цепи, топоры, молотки, накладки на доспехи — всё на улице. А ещё тянули проволоку. Это занятие было нудным, тяжёлым, и его частенько сваливали на равара. Который хотя и не отличался выдающейся физической силой, но жрал-то как все! А хочешь есть — давай, работай!
  А работали здесь все! Даже женщины, кроме прямого назначения: вынашивания потомства, занимались чеканкой, полировкой, ткачеством, ремонтом одежды и не только. По сути, равар здесь был самым бесполезным существом.
  К счастью, самого Лассена это не беспокоило нисколечки. Это Маттей относится к человеческой стае, его волнует, как к нему будут относиться. А он уже давно смирился с положением омеги. Тем более, что омега он не настоящий, он вообще к этой стае не относится, он — омега Маттея. Вот только могучий волшебник по какой-то таинственной причине не покорял местное дикое население и не становился его вожаком. Хотя Лассен прекрасно осознавал: имея такие возможности, коим он сам был свидетелем, можно было местных дикарей приручить, как тех собак, что так рьяно накинулись на него в самый первый и самый страшный день.
  Люди собак — отогнали, показали его какому-то старику, который дал напиться и что-то объяснил местным, так похожим на Маттея, но даже ему, далёкому от их цивилизации равару, очевидно диким.
  Впрочем, с какой-то стороны Маттей прав. Их кормят, поят, и не мешают. Когда Маттей приехал на лошади в стойбище, Лассен понял, что счастье — есть! Жить здесь одному среди этих вонючих обезьян ему совершенно не хотелось, но убежать в заснеженную степь тоже удовольствия мало. Может, он и смог бы выжить даже здесь, но не зимой и не вот так, с бухты барахты. На следующий год. Да и надо ли? Жить как дикий зверь, одной охотой, не имея самки и цели в жизни? Он всё равно когда-нибудь умрёт, рано или поздно, не имея возможности оставить потомство, и в том — себя. Так какая разница, когда? И вдруг — он! Живой, здоровый, и очень похожий на аборигенов, в этой своей шубе и на лошади. Лассен безумно обрадовался. А Маттей не забыл, чей он вожак, и забрал его с собой! Равар прижимался к незнакомо пахнущей шубе, трясясь на лошади впервые в жизни, и думал, что вот теперь цель в жизни появилась. Да, пусть их стая состоит всего из них двоих, но это — стая, и ради неё можно жить дальше.
  А потом оказалось, что местные больны. Причём, тяжело. Поначалу Лассен испугался, может, они тоже заболеют? Но Маттей сказал, что им не грозит потому, что именно они принесли эту болезнь.И для них она безопасна, а вот местным… Как он мог принести болезни? Он же здоров! И Маттей здоров! Но не ему спорить с волшебниками.
  Это была тяжёлая, но интересная неделя. Равар познакомился с бытом аборигенов и своим вожаком. Вот тоже… Вожак. Вожак — это тот, кто ведёт за собой стаю. Кто определяет в стае правила. И требует от остальных их соблюдения. Если тебе не нравятся правила — ты можешь восстать против вожака, но в случае победы тебе придётся принуждать остальных соблдать правила. Не важно, твои новые или оставшиеся от старого. У каждого в стае стоит выбор: драться за право драться постоянно, или получить разок-другой трёпку, если вожак тебя поймает и накажет. Маттей наказать его не может в принципе. У него не зубы, а насмешка природы. Как у лошади! Хотя мясо ест. Может, местные лошади тоже мясо едят? А не дают им только потому, что самим мало? Итак, наказать Маттей не может. Но… Но он всё равно вожак! Потому что они живут среди людей. А Маттей — человек, и хотя он в этой стае далеко не вожак, но он лучше равара знает их обычаи. И он тогда сказал, что Лассен его слуга. И всё. И теперь на все проступки равара люди жалуются вожаку.
  А что он такого сделал? Подумаешь, овцу трахнул. Что в этом такого? Они же эту овцу потом всё равно съедят, что им, жалко? Жалко. Опять зовут Маттея. А что он ему сделает? Посмотрит укоризненно и скажет «Лассен! Не надо!»?
  А что ему делать? На правила местной стаи ему чихать. Самки у него здесь нету. А сам Маттей не даёт! Хотя у него дома они прекрасно развлекались. Или это потому, что у них дома подобное разрешается, а здесь — нет? И главное, язык, который они оба изучают, не позволяет задать и обсудить подобный вопрос! Как-то эта тема ни разу за месяц в разговорах не всплыла, и поэтому равар просто не знает нужных слов. А весна всё ближе, тема всё более актуальна.
  К счастью, от неприятных для всех нравоучений и постановки омеги в позу всех отвлёк топот копыт. Лассен услышал его раньше всех, но что с того? Вот и взметнулась пыль, и показались всадники Равар глянул на людей, но те не выказывали признаков беспокойства. Значит, и ему волноваться нечего. Разве что опять придумают какую-нибудь фигню, чтобы потрепать нервы одинокому равару.
  Всадников было восемь человек. И лошадей, соответственно. Они подскакали, спрыгнули, начали обниматься… чуть не сказал «обнюхиваться». Но у людей нет этого естественного способа знакомства. Хотя нос — есть, и они им даже нюхают. Удивительно. Чего только в жизни не бывает?
  Самый главный из приехавших людей искал Маттея. По крайней мере он спрашивал остальных, покрутил головой и увидел искомого. Направился прямо к нему. И ударил кулаком в лицо! Отсюда не было слышно, что он ему выговаривает, точнее, равар не мог разобрать слова не особо хорошо знакомого языка, но язык тела видел отлично! Молодой крепыш за что-то наказывал его вожака. А Маттей… Эх… Всё понятно, что этот Аликан сильнее. Он — воин. Для него убить — это абсолютно естественно и обыденно. Но нельзя же так! И поза, и эти руки, которыми он то ли пытается защититься, то ли подставляет, чтобы их отрубили первым делом, и движения, запоздалые, неумелые. Если ты с вожаком собираешься драться — так надо демонстрировать свою силу и агрессию. А если ты драться не собираешься — надо демонстрировать подчинение! Это же очевидно! А он? Ни то, ни сё! Вот же ж достался ему вожак… Такой лох!
  Но мысль обоссать Маттея даже не появилась. Во-первых, равар уже усянил, что за подобное будет бит всеми людьми, хотя у них это не считается за показательное унижение. А во-вторых… Слишком хорошо он ещё помнил снег, степь, и дикую радость: он наконец-то свободен! Он может бросить Маттея с его странным волшебным миром, в котором равар и не выживет. Он отлично помнил, как бег по чистому снегу прервался резким рывком за горло. Как было больно, страшно, непонятно… Как колючий снег драл шерсть, пока его тащили на верёвке, и голос «Не убивайте его! Пожалуйста!». Голос его вожака. И ведь не убили же. Да, дотащили до стойбища как пойманного зверя, но не убили. А могли.
  Да, ему достался вожак-неудачник. Слабый вожак. Неумеха. Но у него была парочка достоинств, за которые равар согласен был мириться с остальным. Он помнил о своей ответственности за него, Лассена. И он был волшебником. Возможно, здесь его волшебная сила отсутствовала или была ограничена, но потенциально он мог! И Лассен ничего не теряет, если будет держаться этого вожака. Потому что найти себе другого он не сможет, а стать вожаком самому? В этой стае людей? Ха! Для этого нужно такое грандиозное колдовство, что даже Маттей не потянет! Иначе уже давно стал бы сам!
  Аликан законил воспитание Маттея и начал общаться с остальными. Мастер Онгур, занявший место после умершего Масхуда, что-то долго обсуждал с приехавшими воинами, а Лассен бросил стадо из шести овец и направился к вожаку.
  Овцы были единственным кормом людей. Стадо уменьшалось, поскольку ели люди досыта, но никто по этому поводу не беспокоился. Кроме Маттея. И вот осталось всего шесть овец, для двух десятков людей и одного равара — на пару недель. Ввиду очевидной бесполезности шайтана, как называли его люди, для кузнечного производства, его подрядили пасти уменьшающихся овец. Но… Но выяснилась неприятная для людей особенность. Шайтан удовлетворял с ними похоть. Людям это не нравилось. Хотя Лассен и старался делать это подальше от посёлка, чтобы не нарываться на неприятности, но они всё равно ругались.
  Аликан решительно подошёл к равару. Тот продемонстрировал послушание и подчинение, а именно: наклон головы влево, поджатый хвост, спина изогнута.
  - Живой! - с непонятной интонацией сказал Аликан. Протянул лапу и дёрнул за шерсть. Равар смолчал. Аликан повернулся к кузнецам: - Как он вам? Не обижает?
  - Нет! - сказал мастер Онгур. - Хорошо помогает. Одна беда: овец трахает.
  Алика поглядел равара сверху вниз.
  - И пусть трахает. Тебе жалко? Или овца от этого не такая вкусная?
  Равар несколько удивился. Этот воин, оказывается, не такой уж плохой?
  - Это всё, что у вас осталось?
  - Да, батыр. Ждём, когда начнётся торжище.
  - Эй, слушай, ждать всю жизнь будешь? Степь уже подсохла, когда к вам приедут — кто знает? Езжайте сейчас!
  - Ты прав, батыр. Съездим.
  - Куда привозить худэр?
  - А вот сюда и привозите, - Онгур махнул рукой.
  Лассен подошёл к Маттею, зло сжавшему губы. Проходя мимо, мазнул хвостом по бедру человека. И они пошли в кузню, где сейчас никого не было.
  Только там Маттей позволил себе обхватит равара и зарыдать в шерсть. Лассен обхватил его за грудь и молчал, позволяя выплакаться. Эта особенность людей его тоже несколько удивляла, но что поделать, если они так устроены? Пусть плачет.
  - За что он тебя?
  - За то, что все заболели!
  - А ты тут причём?
  - Он сказал, это я виноват. Я принёс болезнь!
  - А ты разве мог этого не делать?
  - Не мог! И это самое обидное! Я же не знал!
  Лассен покрепче обнял вожака. Да уж. Это ужасно неприятно, когда тебя обвиняют в том, что ты не делал. Но это законы стаи: даже вожака могут обвинить в чём-нибудь, и разница только в реакции.
  - Маттей. Если ты виноват — покажи это. Если не виноват — покажи это.
  - Как?! - вскинулся юноша, вытирая рукой слёзы.
  - Ты готов драться? Дерись. Ты не готов драться? Подчинись. Не важно, виноват ты или нет. Наклонись, подставь себя под удар. Не спорь. Не доказывай. Если доказываешь — то до конца.
  Вести просветительски-философские беседы на чужом языке несколько проблематично. Неизвестно, что там понимает из сказанного Маттей? Но другого у них нет. Юноша решил отвести разговор от себя и переключился на равара.
  - Лассен! Зачем ты трахаешь этих овец?
  - Я хочу.
  Маттей открыл рот, чтобы что-то сказать, но не нашёл, что. В конце концов нашёлся:
  - А ты можешь это делать хотя бы подальше?
  - Я стараюсь! - Равар лизнул человека в шею и ухо.
  - Ну Лассен! Ну я же не овца!
  - Да. Ты Маттей. Помнишь?
  Конечно он помнил. Но, как всегда, отстранился. Отошёл. Ну и ладно, хоть успокоился.
  В кузню заглянул Улукхай.
  - Эй, вы тут что? Всё? Выходите!
  Оба вышли. Если бы Лассен имел право выбора, он бы тоже выбрал вожаком Аликана. Вожак хоть куда! Такому и подчиняться не зазорно. Вон как распоряжается! А их с Маттеем обязали готовить повозки. Для начала их надо было выкопать из-за залежей мусора. Выволочь и смазать колёса. Чем ни один, ни другой никогда не занимались. Остальные потешались, глядя на неумех, но равар стоически терпел все насмешки, подавая этим пример своему вожаку. И тот опёрся на эту помощь, тоже не стал ни плакать, ни злиться. Загрузка телег прошла на удивление быстро. Обе оказались практически пусты, наверное, если поднапрячься, равар это всё и один бы утащил. Пусть не так далеко, но всё равно, одной телеги хватило бы за глаза! А они едут под охраной восьмерых конных воинов, да здесь все люди бы на тех телегах разместились. Зачем такая роскошь?
  Выяснилось это на третий день, когда путешествие на скрипучих и тряских телегах уже въелось глубоко в шерсть. На третий день после очередного холма охранники присвистнули и умчались куда-то. Потом вернулись. И через час телеги выехали на дорогу. Дорога в степи смотрелась удивительно чужеродно. Маттей это тоже отметил. А ещё через два часа тряской рыси они приехали на торговую площадку.
  То, что здесь торгуют, равар понял сразу. Хотя в его мире порядка было значительно больше, а главное, у них уже изобрели деньги! А здессь запросто можно было услышать «Даю за этот топор трёх баранов! Нет, три мало. Четыре давай!»
  А вот про что равар забыл, так это о том, что в этом мире равары — редкость. И если в посёлке кузнецов все уже привыкли к прямоходящему пушистому шайтану, то здесь на них начали оглядываться. И даже подходить ближе. Нет, всё таки с вожаком ему повезло. Тут же сообразил.
  - Лассен, сделай собаку!
  Равар сообразил, опустился на все лапы и даже завилял хвостом. Но на них ещё некоторое время смотрели с подозрением. К счастью, сутолока и суета торгов быстро отвлекли от приехавших.
  Зато приехавших знали. Хотя бы некоторые. Подошли к Онгуру, приветствовали, даже обняли. Узнали, что случилось с Мосхадом, очень расстроились, но тут же потащили пить чай. Заодно расспрашивали Маттея, откуда он и что делает.
  Маттей рассказывал стандартную легенду, что дрался с демоном и попал сюда вместо загробного мира. Это не столько они с Лассеном придумали, сколько получилось само собой, когда пришедшие в себя кузнецы воспылали любовью и заботой к пареньку, откровенно спасшему им жизни. А заодно возжелавшие узнать, кто он и откуда. Там же ему дали кличку «войтер», что сам Маттей переводил как «чужеземец», но войтером был и Шамшер, а он на иноземца похож не был. Да и отношение к шаману было откровенно отеческим, к нему бегали за каждым вопросом, это Лассен видел своими глазами. Но и его тоже называли «войтером», так что скорее всего Маттей прав.
  Вот эти люди, напоив всех чаем и потрепав Лассена по голове (спасибо, что не обоссали!) и спине, отправились к телегам смотреть, что привёз Онгур. И тут равар понял, зачем нужны две телеги. Да тут двух телег маловато будет!
  За привезённые несколько железок и с десяток ножей их озолотили. В самом прямом смысле этого слова! Онгур получил мешочек золотого песка. А заодно в телеги положили два огромных тюка с хлопком, несколько медных казанов и кувшинов, вторую нагрузили досками и брёвнами. И всё — за два десятка ножей и железные блямбы? Неплохо! При этом не видно, чтобы кузнецы жили богато. На взгляд равара они жили крайне бедно. А поди ж ты, продают ножики за золото!
  Изображать из себя животное оказалось сложно. Потому что равару местный торговый центр тоже был интересен. А ни спросить, ни потрогать, ни в лапах подержать. Разве что понюхать. После загрузки телег их отпустили погулять и посмотреть. А посмотреть было на что. Кроме товаров, привезённых Онгаррен знает откуда, были ещё и сами люди.
  Пока что Лассен видел всего два типа людей. Такие, как Маттей, и остальные. Круглые узкоглазые лица, клиновидные длинные бородки, чёрные прямые волосы, старики очень морщинистые. И вот среди приезжих встречались широкие светлые бороды, рыже-красные волосы, длинные лица. И даже местные отличались, кто-то более круглый, кто-то менее. И кроме разнообразнрых товаров, которые обоим были интересны только как музейные ценности, ибо ни тот, ни другой не имели ничего на обмен, ещё были игры и времяпровождение! Например, за торговым центром был расстелен ковёр, где мерялись силой борцы. Один из участников выбывал, на его место выходил другой, сбрасывал одежду и начиналась борьба. Недолго, но бывало, что поединки затягивались. Зрители подбадривали борцов, уходили, подходили. Парочка постояла, глядя на эти состязания, и пошла дальше.
  Что сделал Маттей, Лассен не уследил. То ли толкнул кого-то, то ли наступил на что-то. Но человек начал на него ругаться, а как ведёт себя его вожак в подобных ситуациях — Лассен уже знал. И точно. Ну разве можно так, вожак? Даже если ты слабее и не можешь драться — но хотя бы порычи! Хотя бы задери хвост! Онгаррен тебя побери, нет у него хвоста… Ну, хотя бы лапы вперёд с расправленными когтями! Да что я его учу, да ещё мысленно!
  Равар шагнул вперёд и членораздельно сказал:
  - Отойди. Укушу.
  Эффект обалденый! Равар даже не ожидал такого. Чуть не расхохотался, глядя в ошарашенное лицо. Они повернулись и пошли дальше, но далеко не ушли. На этот раз к ним бежали человек пять, да с оружием в руках. Вот тут равар попал с сложную ситуацию. Он вмешался и встал на защиту их маленькой стаи. Значит, должен и дальше защищать себя и вожака. Но против этих? Инстинкты кричали, что надо вступать в бой, путь и безнадёжный. Разум кричал, что надо убегать, и побыстрее. Опыт пытался примирить эти две сущности, негромко вопрошая: а куда бежать-то? И дальше что делать?
  Не знаешь, что делать? Делай шаг вперёд! И только сделав этот шаг, равар понял, что местные оружие носят не для красоты и не для устрашения. А реально умеют им пользоваться! Поэтому пришлось прыгать и уклоняться. Тут окружающие поттянулись на шум. К счастью равара, среди окружающих оказался и Улукхай.
  - Что вы тут устроили? Убери ножик! А то я тебе бороду оторву!
  - Это шайтан! - указал на равара обиженный.
  - Знаю. И что теперь?
  - Как «что»? Шайтан среди людей!
  - Он тебе что, сделал что-то?
  - На меня накинулся!
  - Этот? Врёшь! Мафей! Что у вас тут было?
  Вожак несмело и путаясь в словах объяснил, что случайно задел, а этот на него ругаться стал, а Лассен пообещал укусить.
  - Эй! Ты сказал, он на тебя накинулся. Ты врёшь, да? Выходи со мной на поединок!
  Противник засмущался и отошёл, сейчас ужасно напоминая Маттея. Может, это у всех людей так, и зря равар на него плохо думает?
  - Зачем шайтана по базару водит?
  - Тебя не спросили! Наш это шайтан, кузнечный! Он нам жизнь спас! А ты лжец, уходи, пока не поколотили!
  Пятёрка с оружием посмотрела на кузнецов, на подоспевших воинов Аликана, их вожак сплюнул и отступил. А бородатый воин взял Маттея за плечо и непреклонно отвёл к телегам. Не сказав ни слова, но и так понятно. Самому Лассену тоже ничего не сказали, но он и не собирался шляться по этому скопленю людей в одиночестве. Он даже с Маттеем побоялся бы сейчас куда-то идти. Нужны они ему, такие приключения?
  Лассен улёгся рядом сидящим Маттем. Положил ему голову на колено. Толкнул в руку. Парень зло глянул на равара и всё-таки положил руку на голову.
  - Почему я такой слабый? Я не хочу жить в этом мире. Он грубый и злой.
  - Так получилось. - Лассен правда не знал, как утешить вожака. - Придётся жить так. Иначе только умирать. Не умирай.
  Рука начала тискать шерсть гораздо активнее. А Лассен с неудовольствием подумал, что овцы вокруг под надзором людей. И удоволетворить сейчас растущее желание не получится. Обидно.
  Долго задерживаться не стали. Кузнецы принесли очередную партию товаров, в том числе — красивые туфельки жёнам и мешок сладостей детям, несколько мешков муки, с этим и двинулись в обратный путь. К изумлению равара, охрана их оставила, распрощалась и ускакала. То есть, железо — охраняют, а золото — нет?
  А на первом же привале все дружно начали утешать Маттея!
  - Эй, что ты так нос повесил? Первый раз, что ли? Не бойся, все так бывают! Если кто тебя обижать — нас зови! Поможем!
  - Вай, Мафей, надо будет тебе нож сковать. Ты без ножа ходишь, тебя любой обидит!
  - Лассен! А шайтаны ножами умеют сражаться, или вам хвоста достаточно?
  - Умеем, - сказал равар, не очень понимая, причём тут хвост?
  - Может быть тебе тоже нож сковать?
  - Богатые какие! - хмыкнул Онгур. - Каждому по ножу! Где столько железа возьмёте?
  - Нет, но хотя бы Мафейке — надо! - теперь уже принялись убеждать мастера.
  - Посмотрим. Как работать будете!
  Причём тут работа, Лассен не понял. Здесь что, ножи выдают за работу? Хотя, поглядев, сколько они стоят — это ж сколько работать-то надо?
  На обратном пути их застал дождь, и равар забрался под доски, предпочитая лежать в узком и неудобном пространстве, чем мокнуть. Иногда тоскливо думая, что если бы Маттей лежал рядом, было бы куда уютнее…
  По возвращении в родной посёлок оказалось, что их здесь уже ждут. И блеяние овец слышно издалека. Тут Лассен понял, что торговый центр — это вещь лишняя и необязательная. Потому что степь — широка, и кому надо, сами прибегут и что надо принесут.
  Вот почему поехали с такой малостью, потому что это действительно излишки! А основное торжище здесь, не выходя из дома!
  И за цепи, крюки, кинжалы, топоры и прочу мелочь им пригнали целую отару овец! А кому их пасти? Правильно. Ему, Лассену!
  К счастью, торговые операции и выдача заказанного (оказывается, здесь не приезжаешь выбирать готовое, а заказываешь заранее, чтобы тебе сковали именно то, что нужно!) не требовали присутствия их маленькой стаи, с разгрузкой телег управились быстро. Полюбовались на женщин, восторгающихся подарками, на детей, с потешными мордочками пробующих привезённые сладости, да и погнали стадо пастись.
  - Лассен… Ты опять будешь ебать овец?
  - Ты же не даёшь? А почему? Я тебе больше не нравлюсь?
  Маттей опустил голову.
  - Лассен…. Прости меня. Ты мне очень нравишься. Но… Ты же видишь, я и так здесь войтер. А если нас кто-то увидит?
  - Кто? - Лассен обнял парня, но Маттей отстранился и отодвинул его.
  Равар сел на хвост, глядя снизу вверх на своего вожака. Какая же это гадость, весна в чужом мире! В своём он бы нашёл кого-нибудь. А здесь… Самки нету. Вожак не хочет. Овец — нельзя. Оглядевшись, равар убедился, что никого не видно, пустился между овец, выискивая подходящую по запаху. Найдя наименее вонючую, запрыгнул на неё и выпустил сдерживаемое третий день естество.
  - Мафе-ей! - раздался далёкий голос. - Твой Лассен опя-а-ать!
  
  
  
  
  Мафей яростно замешивал глину с соломой. Ну, или не солома, а как называется сухая прошлогодняя трава? Сено? Три дня каторжного труда с утра до вечера. И все три дня, пока добывалась и приносилась глина, пока рубился уголь в огромной зияющей дыре и сваливался в огромные кучи, пока сортировалась привезённая руда — все три дня он ненавидел Лассена.
  А всё старые привычки. По причине редкостно тёплой погоды решил он искупаться и свои вещички постирать. Тем более, что женщины то ли в благодарность за заботу, то ли просто по своей женской традиции обихаживать мужиков, подарили ему дэгел. Это такой плотный халат. У некоторых он расшит богато, но Матвею и просто новенькой одежды хватило. А раз есть сменная одежда — можно старую постирать. А заодно и искупаться.
  Нагрел он воды в одном из самых больших котлов. А поскольку всё ещё стеснялся своего тела, то купальню устроил аж за отвалом пустой породы, где и установил треножник с цепью для котла, развёл огонь, согрел воды… Расстелил рядом дэгел, а сам разделся и начал смывать с себя двухмесячную грязь. Горячая вода оказалась невероятно приятна, а солнце грело и не позволяло холодному ещё ветру слишком уж морозить. Исплескав на себя полкотла воды, в остальное Матвей положил джинсы, майку, трусы, оставил откисать, а сам разлёгся на дэгеле, растянулся, подставляя белое тело весеннему солнцу. Местным хорошо, они загорелые даже зимой, а он летом обгорит в момент. Может хоть так слегка загорит?
  И чуть не подскочил, когда что-то коснулось кончика воспрявшего члена. Разумеется, рядом торчала морда Лассена!
  Матвей напрягся, и член от этого — тоже. А Лассен обнюхивал его, и не только пах, но и живот, и грудь, и лицо. Юноша лежал, опёршись о локти, и глядел в коричневые глаза фуря. А тот начал его вылизывать! Матвей попытался отвернуться, отстраниться, как делал это всегда, но Лассен настойчиво полез дальше, и на бок лёг его мех… Вернулось всё. И мечты о живом и настоящем фуре, и память о доме, и ностальгия по колледжу, и то, как они с Лассеном тискались у него на постели.
  Матвею и так приходилось туго, постоянно откаывать Лассену, когда самому хочется… А тут такой напор, они уже голые, и вроде бы никто не видит. Вроде бы. Но за фуррем же постоянно глядят!
  - Лассен…
  Лапа ухватила за бок и надавила, поворачивая. Фурь уже начал подёргиваться, тыкаясь беспорядочно, но целенаправленно.
  - Лассен!
  Матвей повернулся, встал на четвереньки и ощутил на себе знакомое мохнатое тело. И очень знакомое ощущение внутри. Ну что с ним делать, а?
  Матвей терпел, потому что ничего другого ему не оставлось делать. Ну почему он такой слабый, а? Ну почему…? Даже прогнать Лассена не может. Он такой лох, что его может трахнуь первый попавшийся фурь, а он не может себя даже защитить.
  Лассен лежал на спине, перестав дёргаться, а Матвей зло смотрел в землю, представляя, как сейчас любуются на них местные, и что говорят, и как после всего этого будут к нему относиться. Он и так войтер презренный, а тут ещё и оттраханный волком. Днём. При всех.
  Лассен слез, но Матвей так и стоял, понимая, как он тупо выглядит. Но что поделать? Лох ты и есть лох. Куда деваться? Ведь казалось, что всё уладится, и жить он сможет здесь, и не так уж страшно всё, как кзалось в первые дни. И вот…
  Лассен вдруг куда-то умчался на дикой скорости. Вот это выбило юношу из ступора. Он поднял глаза и обнаружил, что вокруг всё тот же день, по небу плывут облака, колышутся старые пожелтевшие метёлки, уже окружённые зеленью новой травы. А он стоит голый на расстеленном халате, выпятив жопу, и это видно всем, подходи и бери!
  Матвей встал, огляделся и продолжил стирку одежды. Потом развесил её просушку, а сам улёгся обратно на халат.
  Он столько лет мечтал о фурре. И вот он у него есть. Живой, настоящий, йиффливый. Но как же достал!!!
  Разумеется, их «милое развлечение» не осталось незамеченным. И вечером к нему подкатил Субэдей.
  - Что, нравится тебе такое?
  Подмастерье кузнеца, держащий заготовку и подающий инструмент, он никогда не воспринимался Матвеем как опасность. И вдруг — такое… Но юноша попытался вывернуться:
  - Какое «такое»?
  - Чтобы тебя как овцу! - Субэдэй криво усмехнулся, раздевая взглядом парня. А Матвей вперые вы жизни почувствовал на себе, что это такое.
  - Нет. Не нравится, - коротко ответил юноша, не очень представляя, как себя вести? Долбанный Лассен!
  - Давай, я лучше него!
  Матвей отбил протянутую руку и пошёл прочь. И вот третий день он ощущал себя последним чмом, ныкаясь и прячась от Субэдея, так чтобы не остаться с ним один-на-один. Потому что понимал: противопоставить помощнику кузнеца он ничего не может. И не тот социальный статус, и силы неравны. В общем, сбежать бы в степь… Но как там жить?
  - Мафей! - прикрикнул Онгур.
  Юноша очнулся и перестал месить однородную массу. Удивительно, но ещё месяц назад он не смог бы работать столько времени подряд. Устал бы через пять минут. А сейчас месишь и и месишь.
  Все вместе начали лепить печь. Пожалуй, только эта необычная работа позволяла отвлечься от дурных мыслей. Лепить печь! Нет, надо же? Кто бы мог подумать? Просто берёшь и лепишь печь. Для плавки железа. Не, вы серьёзно? А чё, так можно было?
  Печь вылепили основательную. Внизу подстелили поддон, куда будет стекать железо, потом сверху — корпус. Где-то на уровне колена — отверстие. Рядом с ним — возвышение. Но его делали не из глины а просто навалив камней и шлака, и уже его обмазав глиной. Параллельно с этим готовили древесный уголь. Матвей думал, что брёвна привезли для строительства — ничего подобного! Их уложили в выкопанный ров, зажгли, а когда всё это хорошо разгрелось — засыпали землёй. И вот сейчас землю отгребли в сторону и укладывали куски древесного угля. Работа грязная, но работники весело пугали друг друга чёрными руками, а то и рисовали на лицах всякие узоры. Матвей бы с удовольствием присоединился к веселью, но над ним дамокловым мечом висел Субэдей. Все мысли только о нём. Грёбанный Лассен! Просил же!
  И вот всё было готово. Онгур обошёл постройку, и на этот раз Матвей уже достаточно освоил язык, чтобы разобрать «Великий Зит, призываю тебя по закону твоему, дай нам железа, дай нам огня и дай нам бутэц».
  Что такое «бутэц» Матвей не знал, а спросить постеснялся. Не сейчас. Все мысли об одном.
  Зато за ужином Онгур поинтересовался, почему Мафей никогда не призывает Войта? Может быть Великий Бог на него обиделся? За это и лишил разума? И тут Мафей получил возможность задать давно интересующий его вопрос. Что же такое «войтер»?
  И оказалось, что это последователь Войта.
  - Я не войтер.
  - Как не «войтер»? Ты что? Ты же онаглы Войта!
  - Я не «онаглы». Я вообще из другого времени. Я из будущего.
  - Что? Из какого такого будущего?
  - Я из двадцать первого века. А какой у вас тут век я пока не понял.
  - Какой такой двадцать первый? Отчего двадцать первый?
  - От рождества Христова.
  - Какой Христова? Зачем Христова? Кто это такой?
  Тут заинтересовались и подсели все остальные. И Лассен улёгся рядом, хотя Матвей сейчас вовсе не был рад фурю. Но и гнать не за что. Он-то не овца!
  - Это сын божий.
  - Как сын божий? Ты что, Мафей, съел что-то не то? Так на, попей кумыса!
  Кумыс, кислое кобылье молоко, был знаком ещё с Краснодара. В супермаркетах и не такое продавалось. И «айран», и «маццони», и чего только не встретишь! Но настоящий кобылий кумыс ни в какое сравнение не идёт с тем, что разливали в тетрапаковские пакеты! Кумыс Матвей выпил.
  И завязался теологический спор. Рассуждать о богах и их участии в мире тяжело на любом языке. А если он тебе не родной, то приходится долго выяснять, что сказал собеседник: то ли это слово, то ли имя, то ли вообще ругательство? А как объяснить древним монголам о Христе, о его спасении и распятии? Изумлённые слушатели пытались понять, он не шутит? И действительно где-то Великие Боги лично сошли на землю и… хм… простите… оттрахали женщину? И она не только это выдержала, но и родила здорового ребёнка? Это поэтому Лассен овец шпилит, тренируется? Ничуть не смущённый фурь объяснил, что он трахает овец потому, что пришла весна. И ему очень, очень-очень-очень хочется. Самок его вида здесь нет, а Матней ему не даёт.
  Вот тут Матвей понял, что сейчас лично свернёт фуррю шею. Потому что хуже уже не будет. На него смотрели все! И все это слышали. А Субэдей ещё усмехается эдак, мол, только скажи, что не даёшь. А я всем расскажу, что даёшь!
  - Почему? - удивился Онгур.
  Матвей молчал секунды три, прежде чем до него дошло, что именно спросил мастер.
  Точнее, как именно он спросил.
  Он не удивился. Не ругался. Не смеялся. Он просто поинтересовался, почему Матвей отказывает Лассену, и тому приходится трахать овец. То есть, если бы, он ему разрешил, то Онгур бы не удивился?!
  Однако, надо что-то сказать! Вот только что?
  - Не заслужил.
  - Маттей! - Лассен положил ему лапу на бедро, заглянул в лицо и застучал лисьим хвостом по коврику. - Я буду стараться! Я всё сделаю, мой дарга!
  Все засмеялись. Но засмеялись не обидно, а именно над шуткой фурря. И Онгур начал расспрашивать дальше.
  А Матвей рассказывал о житии Христа и его казни, а так же о том, за что именно пострадал незнакомый местным Христос, а сам пытался понять, что произошло? Бесстыжий Лассен только что объявил всем об их взаимоотношениях…. И мастер-кузнец чуть ли не попенял ему за то, что лишает бедного фурря секса! И на это вообще никто внимание не обратил! Правда, Жалман спросила его, а что должен сделать шайтан Лассен, чтобы Мафей его простил? Но тут вмешался муж и достаточно грубо сказал, что это их дело и пусть женщина не лезет в дела божественные! Если только Матвей правильно его понял.
  Так что ночью Лассен устроился у бока и положил лапу на бедро. Матвей лапу столкнул.
  - Что мне надо сделать? - зашептал фурь в ухо.
  - Спи давай, - сдавленно буркнул парень, понимая, что если фурь будет чуть более настойчив — он поддастся. А заниматься сексом при всех он ещё не готов. Хотя Онгур с женой, кажется, пыхтят. Но кто Онгур, а кто — он? И потом, он — с женой, а они кто? Два одиночества неизвестно где.
  Ранним утром Онгур ещё раз уточнил, будет ли Мафей призывать Войта? Нет? А Лассен? Тоже нет? Тогда начнём.
  Сначала развели огонь из дерева. Потом на него навалили бурого угля из своего месторождения. И Мафей занялся привычным и почти любимым делом. Качать меха несложно, хотя и скучновато. Но мастера хвалили его за работу, он направлял струю куда надо и старался прогревать заготовку равномерно, там где надо. Так что его практически перестали менять, как было в самом начале. И вот сейчас его меняли каждые четверть часа! Потому что дуть нужно было непрерывно! И один из сменщиков — Субэдей. Да рядом с ним даже находиться неприятно, не то что касаться после него рукоятей мехов!
  Огонь быстро разгорелся и на полчаса процесс прервали, занявшись сортировкой руды. Мастера по каким-то только им ведомым критериям отбирали одни куски, откладывая другие. Руды привезли три телеги и она возвышалась кучкой возле отвала. Красноватые тяжёлые камни, некоторые разбивали на куски помельче, остальные складывали так. Потом железной кочергой из отверстия в самом низу выгребли золу, забросили в печь древесный уголь, навалили поверх него руду, и вот тут началась самая работа. Хотя от мехов к печи шла примерно метровой длины глиняная труба, но раскалилась печь так, что стоять возле неё положеных четверь часа — жарковато! Хорошо сейчас весна, солнце ещё не так сильно печёт. А как же оно летом здесь? Ой, мамочки!
  И так — почти до заката! Мастера только угля подкидывают, и качай, качай себе! А под вечер уже руки устают!
  И незадолго до заката мастер Онгур прочитал благословение-молитву, выломал кусок стенки печи и щипцами вытащил оттуда здоровенный пыщащий жаром ноздреватый кусок. Его тут же положили на наковальню, помощники взяли молоты и принялись его ковать. А Матвей разжог сайтай, куда время от времени клали остывающий слиток. И через час, превратив ноздреватый комок в почти плоскую лёпёшку — заорали, бросили всё и кинулись обниаматься. Долго и с наслаждением отмывались, а женщины приготовили праздничный ужин: напекли лепёшек, сделали лапшу с мясом, всё это запивали кумысом и айраном. Говорили всякие хорошие вещи, поминали предков, основавших этот горный посёлок, если считать горами холм в две сотни метров. Хотя, для степи — праткически гора. Устроили даже что-то вроде театра. Но большинство юмора Матвей не понял, так что просто наслаждался радостной и праздничной атмосферой.
  Ночью Лассен опять положил ему лапу на бедро. И Матвей, страдая и превозмогая себя, снова её сбросил.
  Он опять готов был заплакать. Да что ж такое-то? Он получил желаемое. Вот, есть фурь, который совершенно не против. Он мечтал, чтобы они остались одни, так, чтобы не пришлось Лассена никому отдавать. Вот, пожалуйста! Они вместе и никто, кажется, не возражает против их отношений. А что до Субэдея, то он тоже не возражает. Даже наоборот, хочет пристроиться третьим. Так почему же всё так плохо-то?
  - Ррр! - сказал Лассен куда-то в темноту. И Матвей даже не шелохнулся, отлично понимая, кому и за что. Зато вдруг резко успокоился. Как бы там ни было, а не будь Лассена — ему пришлось бы сильно хуже. Фурь здорово помогал ему, хотя бы вот тем, что прикрывает спину. И вообще утешал и поддерживал. А ты ему не даёшь, укорил он сам себя. Хотя все об этом знают. Завтра, решил Матвей. Завтра. Если Лассен попросит — дам. Я же не железный! А сейчас- спать.
  Утро началось с проблем. Матвей зашёл за отвал, присел, как обычно, разглядывая хмурую сегодня погоду и размышляя, будет сегодня плавка или нет? И тут появился Субэдей.
  В принципе, Матвей не представлял себе менее эротичского момента. Но мужику, видимо, очень хотелось.
  - Что, не будешь за своего пса прятаться? Ну, иди сюда, никуда ты теперь не денешься!
  Никуда не денешься? Матвей ухватил горсть земли и встал. Благо, сегодня он был одет только в дэлэг, а его можно носить на голое тело. Так что бросок земли, противник закрывает лицо, а ты — ноги в руки и бегом! Куда? В кузню!
  Он ворвался в привычное и тёмное помещение, дыша как загнанный зверь. И внутри родилось глухое бешенство. Сегодня Субэдей показал, что ему не будет жизни. Что ж, раз так… Матвей огляделся. Схватил заготовку для клинка, уже заточенную и отполированную но ещё без рукояти и гарды, огляделся ещё раз и присел у двери, прикрыв левой рукой голову.
  Очень странное ощущение. Он только что боялся до дрожи. Искал, куда бы спрятаться. И вот он сидит в засаде как хищный зверь. Как… фурь? Да, наверное это ближе всего. Так мог бы сидеть Лассен, изображая раскаяние и страдание. Но испытывая невероятное облегчение. Открылась дверь, и очень тяжело было не дёрнуться. А дождаться, когда рука схватит за волосы и поднимет, повернув к себе лицом.
  Они посмотрели друг другу в глаза. И Субэдей не увидел страха! Он увидел решимость. И даже всё понял! Просто он понял слишком поздно.
  Страшный крик ударил по ушам. И он даже пытался отмахнуться, но Матвей тоже ударил его и попал по руке. А потом кромсал и бил это тело, не очень понимая, куда, но выплёскивая с каждым ударом весь страх и ужас, накопившиеся за эти четыре дня. Он убивал не насильника Субэдея, он убивал собственый страх. И попытка ужаснуться «Что я натворил?» и «Ой, что со мной будет?» натыкались на непривычно твёрдую стену внутри.
  Он затих, валяясь у ног и отвратительно воняя кровью. Матвей стёр плечом брызги с лица. Дверь повторно отворилась и в неё полезли, расталкивая друг друга, остальные обитатели посёлка. Глядя на изрезанное тело и заляпанного парня, сжимающего в правой руке лезвие.
  А Матвей думал только об одном. Ему придётся сражаться против всех? Или лучше зарезаться сразу? А он сумеет? Но мысль о самоубийстве наткнулась на ту же стену. Нет уж! Он не позволит себе умереть! Но и убивать кузнецов не хочет. Не за что. Не заслужили!
  Последней к месту трагедии протиснулась Жалман. Растолкала мужчин, заглянула, отшатнулась. И оттуда, снаружи, спросила, глядя в лицо Матвею:
  - Он к тебе всё-таки приставал?
  - Да! - выдохнул тот.
  Женщина прижала ладонь к губам, покачала головой, повернулась и пошла. Онгур постоял ещё с полминуты, потом велел:
  - Иди, выкопай для него могилу. Жалко, дэгэл ты изрезал, хороший ещё был. А вы что стоите? Идите копать уголь!
  Оглядел кузню и сказал негромко:
  - Кровь зря ты здесь пролил. Нехорошо… Э, куда? Это теперь твой клинок, ты же им кровь пролил! Так что сам будешь за ним следить, сам ухаживать. Потом возьмёшь своего шайтана и всё здесь тщательно отмоете. Потом поедешь в стойбище, найдёшь Шамшера, вези его сюда. Пусть прочитает очищение, раз ты сам не умеешь.
  И вышел. За ним потянулись остальные.
  Матвей стоял над трупом поверженного врага и пытался поверить в то, что услышал. Ему не сказали ни единого плохого слова! Все указания, кроме последнего, были разумны и деловиты. Может быть Субэдей не к одному нему приставал? Тогда, получается, он сделал хорошее дело?
  Выкопать могилу. Удивительно, но в кузне нет ни единой лопаты! Есть нечто вроде тяпки, она же «мотыга». Вот ею и копать. Надо им, что ли, показать лопату? Хотя, посмотрев на вчерашнюю плавку, Матвей осознал, почему за небольшую, в общем-то, партию железных изделий удалось обменять столько всего. Они три дня всем коллективом старались, и получили хорошо если десять килограмм железа. А то и того меньше! Это если шлак потом выбить. А сколько-то уйдёт при ковке. А сколько на это ушло угля? КПД работ ничтожен, поэтому железо дороже золота. Из вчерашнего «блина» можно сделать штук пять-шесть лопат. И всё? А будут ли они кому-то нужны? Что копать в степи? Могилы? Матвей тяпал землю, выгребая её в сторону, и чувствовал, что вокруг — весна. Степь зазеленела, птицы летают, поют над головой, ветерок свежий. А ему ещё дэгэл от крови отстирывать. И вообще, жизнь — хороша!
  Правда же?
  
  
  Матвей сидел на ковре, вытащенном из юрты, и собирал вольтов столб. Путь к этому высокотехнологичному устройству занял ещё месяц. А за месяц, прошедший с убийства Субэдея случилось очень много чего.
  В стойбище к убийству отнеслись с недоверием. Мафей точно ничего не перепутал? Он сам его убил? Точно? А не врёшь? И Матвей второй раз пообщался с даргой Итургэном. Вождь племени возжелал услышать рассказ полностью, и юноша поразился, как влияет фигура судьи на собственные ощущения! Там, в посёлке кузнецов, он хотел только уклониться от ответственности. Чтобы ему ничего не было за убийство. Сейчас и здесь он старался максимально честно объяснить случившееся, ничуть не умаляя ни свой страх, ни свою растерянность. Результат его тоже поразил. Ни слова не было сказано в обвинение, как и ни слова не сказали в защиту покойного. Но зато был вздрючен Шамшер. И велено было проверить, действительно ли Мафей войтер, или всё же шаман ошибается? Шамшер поднял бровь, но смолчал. И ритуал подготовил и провёл, довольно долгий и достаточно скучный. Служить объектом непонятного ритуала несколько стрёмно. Правда, Матвей ничего не почувствовал, чем вызывал у Шамшера уже неприкрытое изумление. Шаман нехотя подтвердил, что действительно ошибся. И Мафей не войтер!
  После чего собрался небольшой суд над несчастным попаданцем: кто он такой? А Матвей, в свою очередь, озаботился вопросом: а где он?
  До этого он искренне верил, что попал в Монголию примерно 10-12 веков, то есть, ещё до хана Чингиса. Потому что количество людей и качество металлических изделий никак не могло обеспечить многотысячное войско, захватившего полмира. Значит, до того момента ещё лет двести-триста. Но то, что он услышал, сильно поколебало его мнение.
  То, что местные кузнецы верят в духов Войта и Зита, поминая демона Харна, он слышал. Но мало ли каких богов чтут в диких кочевых племенах? Шамшер уверял, что Великие Духи не просто объект поклонения, а реально существующие силы. И каждый человек от рождения принадлежит одному из духов. Что крайне удобно с одной стороны, потому что сразу понятно, чему и как учить ребёнка. И неудобно с другой, потому что если нужно совершить действие иного духа — нужно звать «специалиста».
  Тут и так голова кругом идёт, а ещё и такие откровения! Кажется, Монголия любого века отменяется. Потому что Шамшер, войтер, то есть, принадлежащий Войту, продемонстрировал возможности своего духа.
  Налил в пиалу мутноватый кумыс. И протянул Матвею. Тот поднёс чашку к губам и обнаружил, что в ней вода. Чистая. Родниковая. Это впечатляло.
  - А вы с чем угодно так можете?
  - Нет, мальчик, Войт, он же Великая Пустота, имеет свои особенности и свои ограничения. И хотя Пустота может и разрушать, и творить, Войт редко восстаёт против Зита и Харна.
  - А куда делось то, что было в кумысе?
  - Когда ты встретишь Войта лично, спроси у него.
  - Так я ж никогда его не встречу! Я ж… не его!
  - Вот и я не знаю. Куда-то делось. Но я всего лишь шаман нашего племени, и не в состоянии стереть с лица земли город, как может первосвященник. И теперь мне любопытно: мы ожидали посланника Войта, появился ты. Но ты не войтер. Хотя ты вылечил ваших. Ты опустошаешь сагатай и жилища. И ты несёшь новое. Но не войтер. Может быть ты харнер?
  - Почему?
  - Потому что Харн — это Тьма и Разрушение. Все воины служат Харну и на острие клинков несут его имя. Но ты не похож на воина.
  - Я не воин. Это правда.
  - Но ты и не похож на зитера! Зит — это Созидание и Творчество. А Онгур ещё ругается на тебя, что ты постоянно лезешь пробовать что-то сделать. Лезешь, но не делаешь. Кто ты, мальчик?
  - Меня зовут Матвей.
  - Это я знаю и помню. Но каковы твои свойства? Может быть твой Лассен — войтер?
  - Не знаю…
  Они поехали обратно в посёлок. И Матвей даже не обратил внимания, как легко и привычно седлает лошадь, как они со старым Шамшером мчат по степи, пустив лошадей ходкой рысью, и ещё и успевают переговорить на ходу. Шамшер указывал то на одно, то на другое место и рассказывал, что случилось здесь или чем примечателен вон тот просвет между двумя низенькими, по колено, холмиками. Как он умудряется помнить всё это? Степь и степь. Ни дорог, ни указателей, а он всё знает до ямки, до бугорка!
  А как прекрасна степь весной! Ковёр из цветов от горизонта до горизонта! И мчаться на лошади по этому простору, топча копытами без жалости эту красоту, потому как красота чихать хотела на двух всадников, оставаясь неповреждённой и забыв через миг о проскакавших лошадях! Ах, какая поездка!
  В посёлке Шамшер сходу ошарашил всех известием, что Мафей — не войтер. И пока остальные растерянно переглядывались, не зная, что делать с этим заявлением, заставил провести обряд очищения кузни. На робкие возражения, мол, «я же не войтер!» велел не отлынивать и делать. Что именно делать — он покажет. И два часа они повторяли ритуал от начало до конца. В конце концов Шамшер хмыкнул и велел показать могилу Субэдея. Над которой очень коротко пробормотал несколько слов и вернулся к Онгуру. Посоветовав ему организовать обоим пришельцам отдельную юрту. Тот с советом немедленно согласился. А так же не мешать экспериментам юного Мафея, если он не будет портить ценное железо. Кажется, после обнаружения непринадлежности к загадочным войтерам, этому уже никто и не противился.
  Сборка новой юрты заняла от силы два часа. Хорошо, когда работают профессионалы, собирающие жильё веками! Пусть и небольшая, но своя! Какие всё-таки странные последствия убийства человека. Вместо того, чтобы быть осужденным или даже казнённым — получил отдельную жилплощадь и полную свободу!
  Ах, как же волнительно входить в новое жильё с Лассеном! Как… Как муж и жена! И непосредственный фурь тоже это прекрасно почувствовал, ибо немделенно полез обниматься и лизаться. Что ж, Матвей и сам ждал этого момента… Потом они лежали на тонких ковриках и оказалось, что весна — это ещё холодно. Лассену хорошо, он в шерсти! Хотя, если укрыться им целиком — то неплохо.
  И жизнь потекла дальше. А к кузнечному посёлку заворачивали то одно, то другое племя. Останавливались далеко, аж за дальними холмами, и поначалу Матвей не понимал такого отчуждения, ведь сразу после этого шли к кузнецам и меняли овец, ковры, одежду, шкуры и ткани на цепи, крюки, ножи, заклёпки. Поменяются, посидят, обменяются новостями, песнями и сказаниями — и опять степь пуста.
  А потом отъехал Матвей на пять минут от посёлка, и понял, почему. Стада овец и лошадей просто подчистую съедали траву. Так что гости оставляли хозяевам пастбище.
  Онгур неохотно, против воли, разрешал Матвею постучать молотком. А юноша сейчас остро страдал от отсутствия гугля. Он помнил, что сталь от железа отличается количеством углерода. Но как и насколько? Ещё был загадочный «чугун», который вроде бы как хорошо лился, но плохо ковался. А ведь чугун отличается от стали и железа тоже только содержанием углерода. Но насколько? И что нужно сделать с чугуном, чтобы получить сталь? Добавить угля или убавить? И почему у них в печках получается ковкое железо, а не твёрдая сталь, хотя топят углём? Сплошные вопросы! Он пытался уточнить у Онгура, но тот хмуро объяснил, что про уголь он не знает, а качество железа получается тем или иным в зависимости от примесей. И он очень надеялся на способности войтера, который будет очищать крицу от пустого железа, а тот оказался вовсе негодящим и в этом тоже. Хотя, конечно, зимой их спас, разговора нету, поэтому ладно, пусть пробует. Только железа на опыты он не даст, на железо сам видел какой спрос!
  Да, Матвей видел. А так же видел, что в отходах и шлаке, которые он выгребал из печей, множество мелких блестящих шариков. Вся беда заключалась в том, что их оттуда извлечь невозможно. Слишком долго. А очищать ковкой весь шлак — так извести надо будет вагон угля. А добывать его своими руками!
  И в один из дней в памяти всплыл огромный электромагнит, поднимающий тонны железных заготовок. Конечно, такой ему не организовать, но просто магнит сделать, пожалуй, по силам.
  Ведь если пустить ток через катушку, то железо намагнитится. И останется магнитным надолго. Осталось мелочи — пустить ток.
  С катушкой проблем не было. Оказывается, то золото, которое им дали на базаре — не было оплатой за товары. Это был материал, ресурс. И им его выдали, чтобы сделать проволоку. Расплавить золото и отлить из него брусок — раз плюнуть. Выковать из золота колбаску — вообще никаких проблем, можно даже не нагревать. А потом — нудная и тяжёлая работа, когда конец вставляется в брус с отверстием соответствующего диаметра, и тянешь. Потом в следующее: меньше, меньше… С золотом легче, медь тяжелее тянуть.
  А раз есть целая катушка золотой проловоки, остаётся только подать на неё ток. Где взять? Молнию ловить? Смешно, да. И когда приехало очередное племя, Матвей пожаловался Онгуру, мол, где бы взять кислоты? Нету, никакой? И на его счастье (кого благодарить? Войта?) у них оказался кувшинчик уксуса. Который отдали даже за просто так, если нужен — забирайте!
  Но ещё неделю он не мог приступить к задумке. Ведь работы навалом! И только приход очередного племени дал «выходной». Пока остальные пировали и общались, Матвей сидел на ковре и собирал вольтов столб.
  Пообещав, что взял все нужные запчасти только на время, он из кусочков железа и меди собирал длиннющую колбасу, в специально для этого продолбленной доске. А между ними прокладывал кусочки шерсти, смоченные уксусом. Какое будет напряжение у этого, с позволения сказать, столба, Матвей не представлял даже приблизительно. Оставалось надеяться, что изрядный моток золотой проволоки создаст хоть какое-то электрическое поле. И что брусок металла, который он тоже взял «взаймы» хоть немного намагнитится.
  Зашуршали колоски, раздвинулись, и оттуда выскочил довольный фурь. Подбежал, лёг, глядя на конструкцию.
  - Что это будет?
  - Хочу магнит сделать.
  - И зачем?
  - Чтобы добывать железо из шлака.
  - И зачем?
  - Что «зачем»? Они мне железо не дают, а я столько всего хочу попробовать…
  Лассен улёгся рядом, положив лапу на коленку. Юноша её погладил.
  - Ты собираешься всю жизнь прожить здесь?
  Матвей даже отложил сборку.
  - А… какие варианты?
  - Ты же был на базаре.
  - Был. И что?
  - Ты видел, сколько там всего продавалось?
  - Видел, - Матвей всё никак не мог понять, о чём это фурь? На рынке так и должно быть.
  - Откуда оно всё там берётся?
  Матвей закрыл рот. Он даже не думал об этом! А Лассен сообразил. Хотя изображал из себя зверя. Вот что значит — умный шайтан! Тьфу. Фурь.
  - Я не знаю… Но пока что всё равно же надо?
  - Пока — ладно. Тебе помочь?
  - А ты сможешь?
  - Конечно. Давай я тоже.
  Вдвоём и быстрее и веселее. Только Лассену, с его чувствительным носом, приходится отворачиваться.
  - Ну, что? Пробуем? Ты как, будешь какое-нибудь заклинание читать?
  - А я разве войтер? - Лассен тоже наслушался местных верований. - Не больше, чем ты.
  - Всё равно. Скажи что-нибудь на удачу.
  Лассен мазнул хвостом и сказал:
  - Великий Войт, сделай что-нибудь онигоо.
  Что такое «онигоо» Матвей не знал. Всё-таки они с фуррем по-разному овладели языком. Но засунул кусок железа в трубочку с намотанной на него золотой проволокой и подключил концы этой катушки к получившемуся столбу.
  Вспышка!
  От неожиданности Матвей выпустил концы проволоки. Он не ожидал от самоделки, даже не на серной, а на уксусной кислоте подобного эффекта! Ну полвольта, думал он. Ну, в крайнем случае — два. Но не так же, чтобы аж пыхать?
  Лассен без малейшего удивления смотрел на результат, ожидая действий дарга. То есть, вождя, преводителя. А Матвей с недоверием потрогал края золотой проволоки. Ф-фух, не расплавилась, уже хорошо. А то бы ему влетело бы за порчу такого дорогого изделия!
  Он вынул стержень, и… И не понял. Всталял туда он обычный кусок железа, местами серебристый, местами чёрный от вкраплений, то сейчас металл был откровенно желтоватый. С синими отблесками. Обалделый Матвей поворачивал его так и эдак, рассматривая. Это что, его ничтожный вольтов столб позолотил железку? Прямо сквозь катушку? Это что-то новенькое.
  - Что-то не так? - осведомился фурь.
  - Лассен! Ты же запахи хорошо чувствуешь! Скажи, чем пахнет?
  - Как я тебе это скажу? - недовольно отозвался тот, обнюхивая железяку. - Я таких слов не знаю.
  - Ладно, скажи, - Матвей достал свой нож, нечто среднее между тесаком и кинжалом, доставшийся ему после убийства. - Вот это и это одинаково пахнет?
  - Нет. По-разному.
  - А было одинаково… Что же мы с тобой сотворили?
  - Мы?
  - А… А… Ты хочешь сказать, это сделал Войт?
  - Я не знаю, - Лассен опять мазнул хвостом. - А что получилось?
  То, что получилось, Матвей обнаружил сразу. Потому что стоило ему опустить руки, и цветная железяка немедленно примагнитилась к ножу!
  - Получилось! Лассен, у нас получилось!
  Он обхватил фурря за щёки и чмокнул в нос. А тот облизал в ответ.
  - У тебя получился магнит?
  - Да.
  - Тогда мы богаты.
  - Почему?
  - Как ты думаешь, здесь много магнитов?
  - Аа… Ээ….. А ты думаешь, они тут кому-нибудь нужны?
  - Компас.
  Матвей замер, осознавая, что он только что сделал. Действительно, компас в степи — это же… гениально! Но его ещё надо сделать. И разрекла…
  М-мать! Разрекламировать! Это как раз то, что он умеет! Точнее, то, что он должен уметь в своём мире, но принципы же и здесь те же самые работают? А если здесь нет компасов… Это же поистене золотая жила!
  - Великий Войт! - Матвей поднял глаза к небу. - Спасибо! Век благодарен буду!
  Но пока что надо использовать полученный инструмент по прямому назначению. И уже через полчаса Матвей невероятно гордый насыпал в глиняное донце от старой печи изрядную долю железосодержащего шлака. Осталось его расплавить и отковать.
  На стук молота примчались сразу четверо.
  - Ты опять?! - возмутился Улукхай. - Совсем одного оставить нельзя?
  - Ты что, за молот боишься? - ответил Матвей, не прерывая занятия. - Я ваше железо не трогал. Я своё кую!
  - Прекрати! Вот уедут, придёт Онгур, тогда ковать будешь!
  Матвей сжал зубы. Больше всего ему было жаль угля, который он уже разжёг и сейчас придётся его гасить. Ну, ладно…
  Пирующие загомонили. К ним приближались три всадника, что-то везущие. Подъехали, поговорили с минутку, и все дружно кинулись к кузне. Всадники стащили что-то завёрнутое в ковры, оно плюхнулось на землю, словно внутри было желе.
  - Мафей! Ты разжёг сайтай? Храни тебя Зит, молодец! Ну-ка, взялись!
  Вытащили три походных наковальни, маленькие кубики на каменных подставках, и все дружно начали сооружать… клетку! Матвей привычно работал мехами, ему подсыпали уголь, совали то один, то другой железный прут, расплющивали концы, пробивали в них дырки, и заклёпками скрепляли всё это в некое подобие решётчатого гроба. Примерили «крышку», подхватили ковры и кувыркнули содержимое внутрь. Тут же накрыв клетку и намертво её заклепав.
  А Матвей с изумлением разглядывал пленника. Это оказался ящер, размером с варана, с переливчатой чешуйчатой шкурой, с гребнем по спине и выростами над глазами. Ящер оглядел людей, часто-часто подёргивая горлом, улёгся на дно и замер, не помышляя о сопротивлении.
  - Взяли!
  Тяжеленную ношу подхватили, Матвей ухватил подальше от морды, чтобы не укусил. И потащили в кузню.
  - Лассен! Сиди здесь, охраняй!
  Повернулись и пошли обратно, на ходу переговариваясь. Матвей, которому никто ничего не сказал, изумлённо провожал взглядом людей. Потом повернулся к фуррю.
  - Что это было?
  - Сам удивляюсь. А как его охранять? Ты знаешь, кто это?
  - Нет. А его что, могут украть? Кто?
  - Может быть тут водятся волшебники?
  - Тут может водиться кто угодно. Но утащить такую тяжесть… Да и куда они её унесут? Она ж греметь будет на всю степь.
  - Принеси мне коврик? Я лягу.
  Матвей сходил в юрту, взял один из ковров, притащил к кузне. Лассен улёглся на него, свернувшись. Матвей сел рядом, поглаживая фурря по голове и спине. Здесь, в этом удивительном мире, так похожем на древние времена, к их странным отношениям отнеслись более чем спокойно. Им даже отдельную юрту построили! Да, здесь не было электричества, водопровода, магазинов и даже денег. Здесь не было игр, и вообще развлечений. Жизнь сложна и тяжела. Но зато можно вот так совершенно спокойно сидеть рядом с фуррем, поглаживать его, обнимать, и всё остальное — тоже. Кстати, за овец Лассена постоянно гоняли. А вот то же самое с Матвеем вообще никого не удивляет. Странно всё-таки. Но приятно. Лассен мазнул его по спине хвостом. А Матвей встал и вошёл в кузню.
  Освещение в этом сарае оставляло желать много-много лучшего. Поэтому в полутьме клетка с ящером едва виднелась. И дыхания не слышно, хотя такой крупный зверь должен шумно дышать. Или не должен? Зато хорошо ощущался лёгкий пыльный запах, как будто… нафталин? Матвей подошёл ещё на два шага, пытаясь рассмотреть узника через решётку. Неожиданно как будто посветлело. Но нет, тьма оставалась тьмой, зато ящер как будто осветился невидимым источником света. У себя дома Матвей сказал бы, что кто-то выкрутил контрастность на максимум. Исчезли звуки, он как будто повис в невесомости, он и ящер в железной клетке.
  «Нравлюсь?»
  Бесплотный голос, отчётлвый, говорящий по-русски. Настолько неожиданно…
  - Да.
  «Ебать не дам».
  Это неожиданное заявление чуть не выбило из странного состояния. Матвей почувствовал, как кто-то ухватил его изнутри и потянул обратно. Снова темнота и отчётливо видимый в ней ящер. Уже без клетки.
  - А я и не собирался.
  «Это хорошо. А ты забавный. Но очень странный».
  - Ты можешь читать мои мысли?
  «Твои? Могу. Они у тебя есть».
  Матвей несколько секунд переваривал это заявление. Потом решил уточнить:
  - А у других нету?
  «Какие это мысли? Желания одни. Стать самым главным, взять себе женщину, понравиться вон тому мужчине, занять важный пост. Это не мысли».
  - Кто ты? И зачем тебя… пленили?
  Некоторое время ящер не отвечал. Потом бесплотный неслишимый голос уточнил:
  «Зачем тебе эти ответы?».
  Матвей уже открыл рот, чтобы ответить, и… и понял, что пленник прав. Даже если он сейчас всё узнает, он что, освободит его? Да это, во-первых, будет громко, ибо клетка заклёпана наглухо. А во-вторых, что ему будет назавтра? И ему, и Лассену? Хотя охранять поставили фурря, но Лассен же скажет! А даже если не скажет, он сам признается, чтобы волколису не влетело незаслуженно.
  «А ты ещё и честный?»
  Блин! Он же его мысли читает!
  - Так неудобно, когда твои мысли могут читать! - пожаловался Матвей.
  «Так неудобно, когда ты лежишь в этой клетке и тебя собираются сожрать!» - пожаловался собеседник.
  - Но я ж тебя есть не собираюсь!
  «Хочешь сказать, что когда меня изжарят — ты гордо отвернёшься и не проглотишь ни кусочка?»
  - А тебя поймали для еды? Не верю.
  Опять молчание.
  «Почему?»
  - Потому что если бы тебя хотели съесть, тебя бы убили. А не потратили столько драгоценного железа, чтобы сохранить живьём.
  «А может, меня хотят принести вашему королю?»
  Матвей подумал. Всё-таки так необычно общаться мысленно, да ещё и по-русски. Он уже начал забывать, как звучит русская речь, и видимо «король» - это дарга. Вождь. Наверное, самый главный.
  - Отсюда до любого короля далеко. Ты сдохнешь раньше. Так что проще тебя сразу убить.
  «Умный!» - похвалил ящер. - «Но ебать всё равно не дам».
  - С чего ты решил, что я тебя собираюсь… это самое?
  «Потому что зачем ты иначе сюда пришёл? Есть меня ты не собираешься. Особождать — не хочешь. Остаётся только одно».
  - У меня есть с кем этим заниматься.
  «Да, и это тоже смешно. Но интересно. Так что ты хочешь?»
  - Ничего. Просто посмотреть на тебя. Я таких никогда не видел.
  «Откуда ты тогда?».
  - Я… Я не могу это объяснить. У нас это называется «Земля», а здесь про наш мир никто и не знает.
  Ящер опять помолчал.
  «Можете уходить и не сторожить меня. Это бесполезно. Лучше поебитесь».
  - Я не хочу сейчас этим заниматься. А почему бесполезно?
  «Потому что я всё равно уйду. Меня для этого и поймали».
  - Чтобы ты ушёл?
  «Вас поставили сторожить и даже не рассказали о коварных хнорсах, уходящих из любых ловушек?»
  - А что, правда из любых? А тогда как же тебя поймали?
  «Хнорсы не очень быстро бегают».
  Матвей посмотрел на лапки и согласился.
  - Да, на таком не убежишь. А как же ты из клетки выберешься?
  «Магия!»
  И ящер засмеялся. Нет, он мерзко захихикал! Учитывая, что ушами Матвей слышал тишину — звук получился на редкость отвратительным.
  - Издевайся, издевайся.
  «Я не издеваюсь».
  Бесплотный голос остался таким же мерзким, но в нём откуда-то появились серьёзные нотки.
  «Хнорсы — порождения Харна».
  Сказано это было так, будто всё объясняло.
  - А люди? - уточил Матвей. И оказался прав.
  «С людьми Великие Духи не договорились. Поэтому каждый человек порождён одним из них. А вот мы — чистые прождения Харна».
  - Я не очень ещё разобрался в местной религии. Вы — прождение зла?
  Хнорс опять рассмеялся. Но на этот раз — искренне, чисто, легко.
  «Зло, добро, хуйло. Это ваши, человеческие заморочки. Харн не является «злом» так же, как Зит не является «добром». Это Великие Духи, и каждый из них даёт своим созданиям свою силу. Нам дана сила преодолевать любые запоры. И подбери слюни, у тебя так не получится».
  - Почему? - глупо спросил Матвей.
  «У тебя хвоста нет!»
  Хнорс снова мерзко захихикал. Хотя снаружи оставался спокойным молчаливым ящером.
  - А причёмт тут хвост?
  И вдруг вид ящера в темноте подёрнулся рябью, будто по экрану побежала помеха. И появилась схема- картинка. Она мигнула и появилась схема из учебника электротехники: источник тока, конденсаторы, резистор, а это что?
  «Как у тебя тут интересно! Но я сам не понимаю твоих схем. Давай по простому».
  Стоять перед другими голым — стыдно. Но когда ты стоишь перед кем-то, кто лазит у тебя в памяти и бесстыже там всё рассматривает…
  «Убери свой стыд! Он мне мешает. Ага, вот. Кажется нашёл».
   Перед внутренним взором оказался… Ёсонте! Который мерно взмахивал молотком, ударяя по заготовке на наковальне.
  - И что?
  «Попробуй убрать ту штуку, по которой он бьёт».
  И перед мысленным взором Ёсонте бил по заготовке, которая висела в воздухе. Матвей понял.
  - А если вместо хвоста использовать что-нибудь другое?
  «Что? Твой член?»
  Ящер мерзко захихикал. При абсолютной тишине снаружи это особенно бесило.
  - Нет. Например, ногу.
  «Стоять на одной ноге и бить молотком? Попробуй».
  - А как? Чем бить-то?
  «Используй силу своего Духа. Ты к какому Великому относишься?»
  - Ни к какому.
  «Как?»
  Впервые реакция пленника совпала с движением в реальности. хнорс развернулся и посмотрел на человека. Сквозь прутья клетки.
  - А вот так. Я не знаю ничего про ваших Великих Духов. И ни к одному не принадлежу.
  Почти минуту ничего не происходило. Даже призрачный Ёсонте исчез. Матвей уже подумал, что хнорс прекратил общение, когда тот всё-таки «высказался».
  «Неужели Войт научился отбирать дар других Великих? Это будет страшно. Новость достойна всего остального. Мальчик, дар Великого может быть использован телесно, и только телесно! Но у тебя нет хвоста. Поэтому ты не сможешь овладеть искусством хнорсов. Что ж, спасибо за общение, я, пожалуй, пойду».
  Если бы хнорс просто выбрался из своей клетки, Матвей бы удивился, изумился, или может быть даже просто отодвинулся, чтобы не мешать. Но ящер, словно издеваясь (а может, и не словно!) показал ему в подробностях, что именно делает. И как. И Матвей убедился и понял, что — да. Ему не светит. Без хвоста такое не провернуть. А ящер отряхнулся, будто проверял наличие конечностей, неспешно ткнулся носом в дверь и побежал в ночную степь. Матвей вышел за ним и обнаружил Лассена, сидящего у дверей и смотрящего ему в лицо.
  - Ты тоже решил тревогу не поднимать?
  Уши фуря шевельнулись, обшаривая пространство, направились на человека.
  - Какую тревогу? Что-то случилось?
  - Ну, он убежал, а тебя вообще-то посадили охранять…
  - Кто убежал?
  Матвей посмотрел в степь, где уже скрылся хнорс и подумал, что с такими возможностями он мог бы… мог бы… Он мог бы вообще не попадаться! Так зачем он позволил поймать себя? Не для того ли, чтобы просто поговорить с ним? И узнать о том, что некий Войт умеет отбирать силу богов? Он ничего такого не говорил, хнорс сам так решил. Так что Матвей по этому поводу был абсолютно спокоен. Но всё же… интересно, что сделает ящер с этой мыслью?
  Лассен подскочил и заглянул в кузню. Потом забежал туда полностью. Обнюхал всё и выскочил наружу.
  - Как!?
  Матвей вздохнул. А как это объяснить?
  - Свойство у них такое. Пошли спать.
  Сегодня заниматься сексом не хотелось. Матвей обниал тёплую тушку Лассена и думал, что никогда в жизни не смог бы такое себе вообразить. Он находится в чужом мире, у него отдельная юрта, рядом лежит йиффливый и ласковый фурь… А он думает о ящере. И его заявлении «ебать не дам». Интересно, а здесь все ящеры так хорошо умеют читать мысли?
  
  
  
  
  Третий день кузница стояла на ушах. Все, буквально все были заняты, и даже Матвея не гоняли на угольный карьер, туда бегали Худырбент и Улукхай. Иногда Матвея сменял Лассен, и тогда можно просто посидеть и поглядеть, как трое мастеров занимаются своим делом. За упущенного хнорса их не ругали. К этому вообще отнеслись как обыденности. Да, хнорс и должен был сбежать. Вопрос только: уследят за ним новичок с шайтаном или нет? Не услелиди. Ну, и ладно.
  Сахтыбай обрабатывал уже готовую гарду. Его помощник наводил лоск на готовую рукоять. И только Онгур в очередной раз разглядывал заготовку, обтрасывал, ругался непотребно, поднимал почти готовый клинок и начинал заново.
  - Не получается? - решился спросить Матвей.
  Вообще-то вопрос мастеру в процессе работы мог обернуться затрещиной. Чтобы не отвлекал. Но сейчас Онгур, кажется, и рад был отвлечься.
  - Не хочет Зит сегодня работать! Шайтанов, что ли, гоняет?
  На эту фразу подняли головы и обернулись все. А воодушевлённый Матвей продолжил расспросы. Только Лассен продолжал качать меха, хотя и лениво, только чтобы уголь не остыл.
  - А чего ты просишь у Зита сейчас? Вот у тебя же есть меч?
  Онгур повертел в клещах заготовку, рассматривая её презрительно, будто пойманную вошь.
  - Великий Антырхан прислал гонцов, кто скуёт ему лучший меч — тому будет великая награда от батыра! Да, я умею ковать клинки… Но это — не лучший меч! Это дрянь. Овечье дерьмо. Им только овец и резать, а не сражаться с врагами.
  - Почему? - удивился Матвей.
  Хотя он уже второй месяц жил при кузне, он, к своему стыду, не особенно разбирался в качестве производимой продукции. После случая с Субэдеем ему разрешили доделать и носить этот полукинжал, которым он убил своего первого в жизни врага, но и владение собственным оружием не дало понимания того, насколько оно хорошо или плохо. Да и владение оным у юноши было, прямо скажем, посредственным.
  - Смотри! - Онгур положил заготовку на край наковальни и резко ударил по ней молотом. Будущий меч заметно согнулся.
  - И что?
  - Вай, что значит «и что»? А если ты так в бою ударишь по шлему и у тебя вот так меч согнётся? Дальше как будешь воевать? Если вдруг Антырхан выживет — приедет, и тебе этим вот мечом кишки выпустит!
  Онгур потряс кривой железякой и бросил её в сторону. Сжал губы и отошёл на несколько шагов, повернувшись ко всем спиной.
  Матвей подошёл и поднял железку. Оглядел. Это потрясающее, невероятное чувство собственной тупости! Он знал, знал, что нужно сделать! Ведь в роликах по интернету он совсем ещё недавно видел процесс ковки клинков и даже слышал объяснения, мол, в режущая кромка должна быть из высокоуглеродистой твёрдой стали, а сердечник — из мягкого низкоуглеродистого железа. Отлично! Ты это знаешь! Молодец! Теперь вопрос: что тебе с этого знания? Вот сколько углерода в этой железке? А как это определить? В XXI веке в Краснодаре ты мог пойти в какой-нибудь институт… Кстати, а в какой? Но теоретически можно было. Провести исследования. Сказать точно: здесь углерода столько-то. И либо надо добавить (а как?), либо убавить (опять же — как?). А он в степи рядом с обычной наковальней и примитивным сайтаем, в котором ничего ни добавить, ни убавить.
  - А чего ты просишь у Зита?
  - Как чего? - обернулся Онгур. - Чтобы дал мне самый лучший клинок! А он как будто не слышит! Тьфу!
  Матвей проследил плевок и чуть не засмеялся. Но удержался. Вообще-то в интернет-спорах очень часто в том или ином виде мелькала фраза «На неправильно заданный вопрос получаешь неправильный ответ». Или даже «в гугль, жывотное», что то же самое, если подумать. И вот он представил, как некий господь Зит сидит где-нибудь в облаках и слышит запрос от дремучего степного кузнеца «Дай мне самый лучший меч!». Почему-то сразу же лезло на ум «Пусть он хотя бы купит лотерейный билет!». А какой меч ты считаешь самым лучшим? Самый лёгкий? Самый тяжёлый? Самый прочный? А что считать «прочностью»? Гибкость — тоже прочность, в конце концов… Гибкость. Гибкость! И твёрдость. В голове зашевелилось: прочность дамасского клинка образовывалась слоями металла. А металл мог нести разное количество углерода. Получались как бы связующие нити. Можно ли сделать нити углерода в уже готовом (или почти готовом) клинке? Эх, был бы он зитером, может, и получилось бы. А… почему бы и нет? Что он теряет?
  - Онгур, а можно мне?
   - Что тебе?
  - Можно я попробую?
  - Что? Сделать великий клинок? Ты, войтер?
  - Онгур, я не войтер. Я ездил к Шамшеру и мы выяснили, я не войтер.
  - А кто? - нахмурился кузнец.
  - Я ещё не знаю. Но точно не войтер.
  - А тогда почему ты чистишь всё?
  - Так вы мне сказали, вот я и делаю. Можно я попробую? Ты же всё равно эту заготовку выкидывать будешь?
  Матвей сунул железку в сайтай. Лассен заработал мехами. И вдруг Матвей попросил фурря, сожалея, что тот не знает русского:
  - А призови ещё раз Войта?
  - И что у него попросить? - не удивился Лассен.
  - Чтобы…
  А действительно, что попросить? Сделать лучший меч… Хм. Если бы он жил в своём родном мире — нужно было бы из руды сделать сталь. Сталь — это расплав углерода в железе. То есть, у него наличествует нечто, в котором углерод то ли есть, то ли нету. А если его усиливать? Вот можно усилить ничего? Нельзя, правда? То есть, получается, если усиливать углерод, то там, где он есть — он будет увеличиваться. А там, где его нету — не будет. А если его слишком много? Получится чугун, который просто при следующем ударе молота развалится. А если слишком мало? Тогда вообще ничего не получится. Чем он рискует? Ничем! А ведь хнорс говорил тогда, что сила Великого достигается только телесным.
  - Пусть на каждый удар продлится углеродная цепочка в направлении удара.
  Поскольку как всё это будет на местном — Матвей не знал, то произнёс по-русски. Лассен и ухом не шевельнул, просто повторил фразу почти без акцента.
  Матвей раскалил заготовку, и…
  Опять охватило то самое чувство, как во время драки с Субэдеем. Будем честными: во время убийства Субэдея. Но чувство то же самое. Вот ты делаешь нечто, от чего зависит вся твоя жизнь! Один раз неверно ударишь, промедлишь или поскользнёшься — и вместо его головы падёт твоя. Очень это ощущение не радовало. Но и отступать некуда! Взялся!
  Взялся!
  Матвей положил заготовку на наковальню и принялся стучать по ней. Он знал, что теоретически удар за ударом должен уплотнять металл, придавая ему структуру и форму. Но сейчас всё оказалось подчинено той формуле, которую он задал. Итак, бьём сначала от конца клинка к его обуху. Теперь надо бы снова раскалить, свернуть вдвое и снова проковать. Помня, что каждый удар продолжает цепочку углеродных волокон, если они есть. Онгур смотрел на это с видом некоторой брезгливости, но не вмешивался. И вдруг до Матвея дошло!
  - Онгур! Помоги!
  - Взялся, так и делай!
  - Нет! Это обязательно должен сделать ты! Если я сделаю — всё сломается! Надо его сложить пополам и снова проковать. И только потом дать мне!
  Больше всего Матвей боялся, что он — идиот. И вот сейчас даже если Онгур согласится и будет его распоряжения выполнять — потом ничего не получится. И будут не просто смеяться над ним. Ему больше никогда не дадут ковать самому!
  Онгур хмыкнул, но забрал железку. Раскалил, сложил вдвое. Проковал. Придал форму. Матвей забрал у него результат и снова начал стучать.
  Наверное, у него бы так ничего и не получилось. Но общение с хнорсом позволило хотя бы приблизительно понять принцип действия сил. И Матвей пытался удерживать ту структуру, которую показал ему ящер-пленник, ударяя молотком по схеме «а вдруг тут есть углерод?»
  Потом всё повторили. И снова. И уже под вечер, когда руки реально дрожали и отваливались, Матвей сдался. Клинок уже приобрёл форму, оставалось его только заточить. Но и тут работу свалили на него! Мол, раз уж войтер взялся творить, то уж зитер точно никак не может разрушать! Хотя заточкой обычно занимался Ёсонте, но сейчас отказался:
  - Вдруг сила Харна нарушит то, что ты делаешь?
  И не придерёшься. Так что назавтра Лассен крутил камень, а Матвей пытался придать остроту лезвию. Ёсонте и Улугбек дали немало ценных советов, потому что при всей своей образованности юноша из 21-го века не представлял, как пользоваться сим допотопным инструментом. Оказывается, форму лезвия и угол заточки вовсе не вручную соблюдали, а были специальные держалки, по которым ездил клинок!
  После заточки и окончательной формовки клинка, включая дол, клинок раскалили и закалили. В молоке. Лично Матвей не понимал, почему именно молоко нужно портить, но местным виднее, они уже сто лет этим занимаются! После чего совершили повторую закалку, но уже отдельно лезвия — клинок зажали меж двух пластин дряного железа, раскалили именно кромку, и снова погрузили в молоко. Подержали в сайтае совсем недолго, охладили. Отдали на сборку и полировку, а сами пошли пить.
  Каков бы ни был мир, какие бы боги ни правили им, а неизвестный здесь Бахус незримо присутствует, не претендуя на верховенство, но своё не упуская. Кислое перебродившее верблюжье молоко, оно же «арака», по крепости уступающее даже пиву, а уж по вкусу… Хотя водка тоже не мёд, а ведь пьётся же? Так что и арака пошла, особенно где-то начиная с третьей. Зато Матвей поразился, как эта простокваша действует на местных! Лица вдруг раскраснелись, как после работы у сайтая, речь стала какой-то нервной, появился беспричинный смех… Такое ощущение, будто они уже третью бутылку водки приговорили! Хотя, если здесь ничего крепче не производят, то… То?
  Может ли он сделать самогонный аппарат? Да в целом — ничего сложного. Особенно в посёлке кузнецов. Хотя здесь все заняты производством с утра до ночи, даже женщины — тккут, шьют, ремонтируют. Но в принципе, если как-нибудь убедить мастеров… Хм. А ведь его именно этому и учили! Как продать фигню подороже. Но только его учили в мире, где правила продажи и рекламы давно сложились и устоялись. А здесь придётся всё делать с нуля. Тем лучше: он знает, что должно получиться!
  Но это дело далёкого будущего. А пока что — попытки въехать в местные шутки, не особенно успешные, но всё-таки так удивительно познакомиться с окружающими кузнецами, когда они сняли маски и показали своё истинное лицо! Оказывается, они вовсе не такие уж строгие и придирчивые мужики, а любят и побалагурить, и поприкалываться, и выразить непонимание. Снова зашла речь о принадлежности обоих к божествам. И снова Матвей путался в словах, хотя обыденный язык уже не вызывал ни малейших трудностей, разговаривал как на родном. Но вот объяснить, кто такой Христос и чем он для людей важен — непросто. В конце концов всю христианскую религию (о которой сам знал не сказать чтобы много) Матвей свёл к противостоянию Саваофа и Сатаны, а на вопрос «кто третий?» с изумлением осознал, что им, пожалуй, является Иисус. Но как в местных терминах объяснить пришествие сына божьего и его роль в истории? Юноша заинтересовался, почему обязательно третий? На что ему популярно объяснили, что один — это неинтересно, потому что если ты — один, то всё сущее подчиняется тебе одному. И что ты сделаешь — то и будет. Два — это нестабильно, потому что двое всегда будут сражаться за первенство, рано или поздно один да победит. И снова будет один. А три — это тот минимум, при котором миропорядок будет стабильным. И даже пояснили, что если двое вдруг объединятся против третьего, то перед ними встанет вышеописанная проблема, и локальные войны бывают, но никогда победа не бывает окончательной. Иногда Харн побеждает Зита с Войтом, иногда Войт теснит Зита с Харном, бывает и так, что Зит пытается диктовать свою волю обоим. Но в целом только трио позволяет избежать мирового катаклизма. Матвей пытался натянуть эту стройную теорию на христианство и с изумлением обнаружил, что у них, оказывается, ровно то же самое! Ведь не зря же почитают Святую Троицу, то есть, их теологи додумались до того же? Но существуют ли боги и ангелы в их мире — неизвестно. А здесь — точно существуют!
  От религиозных вопросов плавно перешли на бытовые. В частности, наконец-то поинтересовались впрямую, почему Мафей так связан с шайтаном? Это у них нормально, или он проклят? Вариант с проклятием понравился и юноша охотно согласился, что да — он особенный. И связь с Лассеном ему местами в тягость, но что поделать? Тогда женщина с детским любопытством спросила, почему же тогда он убил Субэдея, если шайтан всё равно мужчина? На это неожиданно ответил Онгур, достаточно резко бросив жене, что одно дело — секс с мужиком. А другое — насилие. И Субэдей пострадал не за то, что возжелал Мафея, а за то, что захотел получить желаемое силой. И здесь он полностью поступок чужака одобряет. А Матвей наконец-то услышал слово «чужак» и понял его контекст.
  Утро для него началось как обычно. А вот кузнецы, похоже, и впрямь вчера здорово перебрали. Все признаки похмелья налицо: и головная боль, и неуверенная походка, и жажда. С чего? С этой их араки? Да там вообще спирта почти не чувствутся!
  Но похмелье, не похмелье, а Онгур взялся проверять свежескованный клинок. Для этого прекрасно подошли заросли кустов, уже покрывшиеся листьями. Кузнец взял меч в руку, пробормотал молитву Зиту, для Матвея уже привычную, и взмахнул. Ещё раз.
  Посыпались отсечённые ветки. И с ними на землю упал кончик отвалившегося клинка.
  
  
  
  Лассен пытался растормошить вожака. Маттей тормошиться не хотел. В принципе равар его понимал: такой облом! В самом прямом смысле этого слова. Но на что Маттей рассчитывал? Что вот так вот возьмёт молот и покажет этим недоучкам всю свою магическую мощь иного мира? Наверное именно на это и надеялся. А ведь и его мир тоже развивался постепенно, и тоже на вот таких обломах. Уж сколько всего было сломано…
  Равар вспомнил собственный мир. Хотя бы даже участие в весенних гонах. Сколько надежд и чаяний разбивается, даже когда самочку удаётся не только догнать и оседлать, но и обрюхатить. Они здесь ему пеняют за овец, а попробовали бы поухаживать за маленькими раварами! Да всеми лапами бы толкали «Иди к овцам, не надо детей делать!». А библиотеки? Одно время Лассен их даже любил, потому что можно было почитать старые свитки, да и новые частенько попадались интересные. А потом нарвался на научный труд «теория управления стаей», и возомнил, разумеется, что самый острозубый! Ага, ему достаточно быстро показали, что одно дело — теория, пусть даже изложенная хорошим понятным языком. А другое — практика! Потому что всем и без теории понятно, что обоссанный — это самый что ни на есть хишширо. Но только в том случае, если он сам со своей социальной ролью согласен! А если хишширо вдруг попытаться обоссать вожака…
  Как ему удалось сбежать — до сих пор непонятно. Всё-таки когда тебя гонит целая стая… Хорошо знающая твой запах…
  И всё же, не смотря на многочисленные оболомы в жизни (включая ту пирамиду Онгаррена) Лассен скучал по своему миру. Там он имел цель. Да, может быть другим цель «стать вожаком большой стаи» покажется мелкой и глупой, особенно тем, кто своей стаей уже владеет… Но у вожака есть масса мелких нюансов, которые привлекательны. Например, вожак всегда может заткнуть любую проблему одним из подчинённых. Это его право и его обязанность.
  Почему же здесь Лассен никогда не претендовал на старшинство? И равар сам себе признался: потому что не дурак. Потому что к мечте «быть вожаком стаи» требовалась стая. Не стадо, а именно стая! То есть, сообщество раваров с общей целью. Не важно, то ли это познание нового закона мира, то ли война за территорию или ресурсы, то ли просто любители всласть покуролесить. А ты можешь выбирать, чем именно твоя стая будет заниматься сегодня. Но стая должна быть! Можно ли командовать людьми? Наверное можно. Но для этого необходим свиток «Люди: теория власти». А даже если он попадётся равару — то собственный опыт очень болезненно показывает: теория и практика здорово отличаются. Лассен всё это понимал, но ведь мечтать же никто не запрещает?
  А о чём мечтает его вожак? Маттей рьяно взялся за изучение местной металлургии, и у него явно что-то получается. Может быть самому парню это не заметно, но Лассен, изображающий тупого и послушного шайтана (так и не разобрался, что это такое?), прекрасно видит. Если зимой Маттею только разрешалось двигать мехами и выносить мусор, то сейчас ему доверяют работу. И не только стучать молотом, а множество мелких, почти незаметных изменений. Например, Онгур может сказать «Пойди закали кончик». И больше не проверяет, закалил ли кончик его подчинённый и насколько далеко от кончика простирается закалка? Ему доверяют добычу угля, позволяют выкапывать из отвала кусочки металла и даже используют добытое в ковке! Но о чём он мечтает? Чего хочет? Удивительное дело, но даже разделяя с вожаком ложе, имея свой уютный шатёр, равар не мог его об этом спросить. И дело даже не в стайном поведении. А почему-то ему казалось неуместным задавать такие вопросы!
  И вот Маттей ужасно расстроен. Понятное дело! Но кому интересно понимание одного отдельно взятого равара? Пусть Маттей формально вожак их маленькой стаи, но это же не значит, что Лассен будет сидеть и смотреть, как вожак скулит? Так что Лассен прижимался и обнимал Маттея, пытясь лизнуть его в ухо.
  - Лассен! Уйди! Отстань!
  Равар гладил его по плечам, пытался залезть под халат, но человек отбрасывал лапу. Впрочем, не пытаясь его прогнать или уйти самому. Лассен урчал, продолжая свою нелёгкую деятельность:
  - Маттей хороший. Маттей тёплый. Маттей умный! Маттей умелый…
  Человек перестал дёргаться, позволяя равару ласкать себя.
  - Ага, «умелый»… Как ругался Онгур…
  Онгур на самом деле не ругался. Он посмотрел на клинок и выбросил его. В те самые кусты. Лассен его потом подобрал. Ну, и что, что кончик обломан? Зато это по местным меркам нвероятная ценность! Во-первых, почти кулинч железа. Во-вторых, это не просто железо, а железо в виде клинка. А в-третьих, и это, похоже, вообще никто не оценил, этот сломанный меч — продукт из лап его Маттея. А Маттей из цивилизации волшебников. Что именно он делал с этой железякой — Лассен не знал, да и не кузнец он ничуть. Но то, что его изготовил Маттей — одно это, по мнению равара, поднимало ценность изделия на недостягаемую высоту. А эти напыщенные дураки ещё не раз пожалеют! Но это их проблемы, а у него вожак страдает!
  - Урррр, Маттей, поверрнись! Мне так неудобно…
  - Лассен! Я не хочу сейчас!
  - Я знаю. Тебе обязательно надо. Ты должен в меня кончить. Поверрнись, мне неудобно… Уррр…
  - Лассен! Щекотно!
  - Но ведь и пррриятно?
  - Лассен! Ну пожалуйста! Отстань!
  - Нет. Ты обязательно должен кончить. Лучше всего — в меня. А потом поговорррим. Давай, Маттей, давай!
  На самом деле вожак не понимает, как ему повезло! Будь это равар — у Лассена бы ничего не получилось. Если равар не хочет сам — то ничего не получится. Хоть всей стаей его ласкай и вой хвалебные песни — ничего не выйдет. А вот Маттею достаточно сказать немного хороших слов, пообнимать, поурчать, лизнуть… и у него уже стоит. А дальше всё привычно и даже местами приятно. Хотя сейчас его удовольствие — не главное. Главное вывести Маттея из той задницы, в которую он себя загнал. Так что нужно делать всё то, что так нравится вожаку, а за эти месяцы равар отлично изучил, что ему доставляет удовольствие. Изображать из себя маленького кутёнка, восторженного и обожающего — не сложно. Смешно, но не сложно. Но Маттей всегда начанал его так искренне и тепло тискать… Что Лассен повторял эту пантомиму. Вот и сейчас исчезла скованность, дыхание участилось, движения получались резкими, искренними. И всё закончилось хорошо и правильно. Сейчас дыхание Маттея освободилось… Что? Куда? Стоять! Ты куда обратно в уныние?
  Лассен вывернулся из объятий, повернулся к человеку и принялся вылизывать ему лицо.
  - Лассен… Как ты можешь?
  - Вот так!
  Но Маттей не убрал лицо, не оттолкнул равара.
  - У меня такое горе…
  - У тебя нет горя. У тебя есть я.
  - Ты видел?
  - И что такого? Сломалось. Бывает. Ты же не мастер. Ты даже не ученик.
  - Они так надеялись…
  - Это их трудности. А я тебя люблю.
  Как же тяжело продираться через дебри чужого сознания! Тут бы в своём разобраться. Почему он вообще заботится о человеке? Не потому же, что жизнь назад он его пометил? Тем более, что оба знают: это не был жест доминирования вожка над хишширо. Это была просто шутка, действие бессмысленное и бесполезное. Но Лассен продолжает делать вид, будто он — подчинённый омега, разрешая делать с собой всё… Ну, и только иногда позволяя себе сделать что-нибудь. Вожак не возражает. И снова они играют в игру, будто один — главный, а второй ему подчиняется.
  - Как дальше жить?
  - Завтра опять что-нибудь сделаешь. Ты же волшебник!
  Как тяжело пользоваться чужим языком. Вот слово «шиддэн» - так его понимает Маттей, или считает ругательством? Но им повезло, что у них есть хотя бы один общий язык. О! Кажется, вожак оттаял!
  - Лассен! Ты правда считаешь, что не произошло ничего страшного? Что меня не будут ругать?
  - Может, и будут. Какая разница? Завтра будут ругать. А через месяц — хвалить.
  - Они же обещали этот меч вождю, который приедет!
  - Пусть отдают.
  - Но отдавать сломанную вещь…?
  - Он сам её не возьмёт. Тогда в чём беда?
  - Но они же…
  Отлично. Кажется, сработало! Вот теперь можно обнять человека по-настоящему. Не для дела, а от души. Потому что ему сейчас крайне нужны ласка и внимание. А Лассен и не против.
  - Маттей. Ты в своей стае. Тебя кормят. Одевают. А я, кстати, до сих пор голый бегаю.
  - У тебя же шерсть! - человек потрепал его по спине и плечу. - Никто не знает, что ты голый!
  - Зато я знаю!
  - Лассен, а зачем тебе одежда? Тебе разве холодно?
  - А зачем тебе уважение местных?
  - Ну… - Маттей задумался. - Я же живу среди них. Это не одежда! Это «совесть». Я не знаю, как это сказать на местном. А по-русски совесть — это когда ты выполняешь свои обещания. Когда держишь слово. Когда не обманываешь. А если обманываешь — тебе стыдно.
  - Я понял, - Лассен лизнул его в сосок. - Совесть. Я запомню. А причём тут совесть?
  - Они готовили этот меч для вождя. Вождь обещал им награду. Получается, я её у них отнял.
  - А какую награду?
  - Не знаю. Не сказали.
  - А ты спроси. Может быть ты сможешь им дать другую?
  - Я? Лассен, ты что?! У меня же нет ничего! Кроме… тебя.
  Равар хмыкнул про себя. С одной стороны он правда есть у Маттея. А с другой — сегодня есть, завтра — нету. Но хотя уже прошло три месяца, а до сих пор ощущение верёвки, сдавившей шею и надрывающийся голос человека «Не убивайте его!». Хотя тогда он этого не понял.
  Сможет ли он жить здесь без вожака? То-то!
  - У тебя есть голова. Знания. И я тоже есть. Помнишь, ты хотел сделать компас?
  - Ну… - Маттей задумался, и Лассен обрадовался: наконец-то! Вот теперь у вожака мозги точно отвлеклись от его проблем! - Для компаса много чего ещё надо…
  - Чего?
  - Стекло…
  - Сейчас.
  Равар выскочил из их юрты, благо, одеваться не требовалось, подбежал к общей.
  - Улукхай! Мой дарга спрашивает, ты знаешь такой материал, чтобы через него смотреть можно было?
  - Опять он что-то затевает? - с неудовольствием спросил харнер.
  - Не ругай Маттей! Он очень хороший.
  - Твой Мафей хороший, а нам что с того?
  - Вот он и хочет, чтобы вам было с того. Нужна пластинка. Тонкая. Круглая. Чтобы можно было через неё смотреть. Сможем сделать?
  - Давай завтра, а?
  К Онгуру Лассен приставать не стал. Онгур был занят, это равар прекрасно слышал. Зато оббежал остальных, не исключая вторую самочку. И у всех спрашивал, знают ли они прозрачный материал? Самочка, кстати, отнеслась к вопросу равара с наибольшим энтузиазмом, предложив как варианты лёд, соль или растянутую овечью кишку. Равар над последним подумал, не потому, что ему этот вариант подходил, а пытаясь оценить, насколько местные видят сквозь такой, с позволения сказать, материал? Потом вспомнил процесс набивки колбасок и решил, что да. С натяжкой кишка может считаться «прозрачной», ведь через неё виден фарш! А чего ему надо — никто не знает.
  Маттей принял равара обратно в объятия ни о чём не спрашивая. Хороший у него всё-таки вожак!
  Утром собрались обсуждать идею Маттея. Онгур, хмурый, аки грозовое небо, выслушал и ничего не сказал. Улукхай попытался высказаться, мол, херня всё это, верлюжье дерьмо и пусть он его себе засунет…. Лассен не понимал, чем верблюжье дерьмо отличается от иного? Неужто овечье более благородное? Ох уж эти люди… Но работать в этот день не стали. И только к вечеру равар понял, почему. Когда солнце покатилось вниз, а очередная овца коротко мекнула перед тем, как снять шкуру и лечь в казан, показался караван верблюдов. Огромные животные неспешно шли через степь, неожиданно быстро подойдя к холму кузнецов. Как раз овца закипела. Пока на верблюдов грузили овечьи шкуры, оставшиеся от ежедневных обедов и ужинов, караванщики подсели к дастархану и откушали, и даже выпили. Обмен новостями затягивался, это своеобразный, но очень важный ритуал. Будь равар местным жителем, он бы, наверное, тоже возлежал на подушках и овчинах, потягивая отвар из местных трав и слушая рассказы о событиях в дальних поселениях… Но большинство из этих поселений Лассену были не знакомы, поэтому он не понимал и десятой части, даже не смотря на вполне уже беглое знание языка. Так что они с Маттем побежали разводить огонь в сайтае. На них уже не ругались, тем более, что на этот раз оба войтера не стучали на весь посёлок.
  Они плавили песок.
  Как ни удивительно, но Матвей напрочь забыл, из чего делают стекло! И уверился, будто сделать его не сможет. Лассен удивился: неужели в сайтае нельзя расплавить песок? Вожак тоже удивился: а разве простой песок будет работать? А давай попробуем?
  И они пробовали.
  Оказалось, что глинянные черепки прекрасно раскаляются, песок в них плавится. Лассен привычно работал мехами, а Маттей в фартуке помешивал варево в черепке. После чего стекло вылили в другой черепок и дали застыть. Потом, правда, пришлось отделять от глины и эффект несколько смазался, но всё равно полупрозрачная капля впечатляла. Подошли и мастера-кузнецы. Онгур каплю оглядел, хмыкнул и выбросил. Звякнуло и посыпалось.
  И вот тут вожак впервые показал, что он — не просто подмастерье, умеющий хорошо работать мехами и выносить мусор в отвал. Маттей не спеша подошёл, подобрал один из осколков, покрупнее. Вернулся, покрутил его в руках перед носом Онгура. Красивые блики играли на сколах самодельного стекла. А вожак нагнулся, поднял полу халата Онгура, положил на наковальню и чиркнул по нему осколком. Вручил мастеру и пошёл в юрту. Лассен вздохнул и начал уборку. Поэтому видел, с каким выражением морды разглядывал осколок кузнец Онгур, и как трогал краешек пальцем… и потом сунул в рот, отсасывая кровь. Да, сейчас вожак Маттей сделал всё шикарно! Испортил одежду вожака кузнецов, показал новый артефакт, и демонстративно ушёл. Будь он обычным пацаном, которого старшие гоняют — ему бы уже открутили голову. А сейчас он подал заявку на старшинство. И её, похоже, приняли. Вот только понял ли это он сам? Надо обязательно объяснить.
  
  
  
  
  Рядовой Онтарио никак не пог поверить в то, что он — рядовой. Это просто какой-то сон, наверное? Может, это наваждение Войта? Может, он проснётся и будет всё как раньше? Шорник был вполне доволен своей работой, и работа с кожей давала и прибыток, и удовлетворение. То люди добрые ходят в сапогах или туфлях из им выделаной кожи, то сбрую заказывают на лошадь, а то даже и сшить два десятка огромных кожухов. Теперь понятно, зачем! А он так радовался тому заказу…
  И в вдруг — война! Как «война»? Кого? С кем? Поначалу никто ничего вообще не понимал, может, это всё же шутка какая? В наше просвещённое и спокойное время — война? Да кто удумал-то? Не великие боги же повелели? Не может такого быть! Зитер Махмудо всегда рассказывал, что мудрые боги следят за нами, грешными, и если что — вмешиваются и наказывают. А тут — война! Да что ж такое-то? Эй, Зит, ты вдишь, что творится? Или Харн тебе в глотку засунул, и тебе не до нас, несчастных?
  - Стой, кто идёт?!
  - Седло!
  - Проходи.
  Тоже дурацкое дело. Ночь. Луна контрастно высвечивает окружающее, что человек идёт — видно. А кто — нет. И вот велено ему каждого проходящего спрашивать. Кто скажет «седло» - пропускать. А кто не скажет — стрелять.
  Ага, «стрелять». А как? Он до сих пор не может поверить, что всё вокруг — не сон! А тут - «стрелять». В живого человека стрелять? Ему же больно будет! Как?!
  И снова вокруг — только ночь, луна, да посвистывает ветер. Война… Какое страшное слово. Зачем люди придумали войну? И куда смотрят Великие боги? Ах, да, это он уже думал. И какой смысл в сотый раз вопрошать бессмысленный вопрос? Лучше подумать о том, что будет с ним лично. Убьют его или нет? Онтарио попытался представить, как его убивают. Не получалось. И даже испугаться этого не получалось. А до утра ещё много времени. И даже до смены караула много. Шорник встал, сделал два шага туда, развернулся…
  Лунный свет не так чтобы прямо источник света. Но всё же не полная тьма. А полная тьма выглядит потрясающе! Чёрные фигуры, словно вырезанные из чего-то тёмного, то ли медленными прыжками, то ли быстрыми бросками прибилижались к расположению отдыхающих новобранцев. И ведь не разобрать, что это! И то ли звать на помощь, то ли молиться Зиту? Но Онтарио относился к харнерам, поэтому и работал с ножом и шилом, а обращаться сейчас к Владыке Харну несколько глуповато. С детства Онтарио интересовал вопрос: вот если харнер столкнётся с харнером и оба обратятся к Владыке за помощью, то кому из них эта помощь придёт? То есть, понятно, что Владыка осчастливит обоих, но как же так? Получается, что Харн сам с собой сражается, левой рукой против правой? Глупо же!
  И вот он наблюдал Армию Тьмы, и колебался: воззвать ли к Владыке или просто воззвать, к десятнику?
  И тут лунный свет заклубился, и вроде бы нет ни дыма, ни пара, а что-то такое вот мельтешит, не давая рассмотреть подробности… И перед тёмными фигурами вдруг вышел из этого тумана белый конь.
  Шкура коня сияла, будто светилась, а грива шевелилась плавно, будто в текущей воде. Красивейший зверь шагнул к приближающейся армии тьмы и громко заржал, избавляя рядового Онтарио от стыда за раздумья и опасение, что невовремя поднятая тревога может чем-то грозить и ему лично, и всем солдатам.
  Красавец-конь эту тревогу поднял. Только жаль, что умрёт невесь откуда взявшийся коняга в неравной битве. Ибо он — один, а созданий Тьмы — много.
  Тёмные фигуры на коня не обратили внимание. А зря! Потому что нежданный спаситель начал месить приближающихся копытами.
  Онтарио замер, глядя на невероятную картину. В абсолютной тишине, только ветер свистит, белоснежный конь танцует странный танец, прыгая то туда, то сюда. И ни звука! Как будто он уснул и во сне не слышно звуков, или как будто битва происходит далеко-далеко! Но вот, как на ладони, конь всеми четырьмя ногами бьёт чёрные фигуры, и сколько бы их ни было перед ним — за него не может проскользнуть ни одна! Пляшет конь, то влево, то вправо, и куда девается тьма, растоптанная светящимися копытами? Чёрные твари то ли осознали присутствие противника, то ли получили неслышимый приказ, но накинулись на коня!
  - И чего мы стоим, любуемся? - раздался рядом голос десятника.
  - А что делать-то?
  - Что, что! Вперёд! На битву. Или ты думаешь, Лунный Нохт за тебя всю работу сделает?
  Вот и случилось. Вот и пришлось рядовому Онтарио взять копьё и опробовать сию тыкалку на тёмных фигурах… А колоть демонов Харна всё же проще, чем людей. Их хоть не так жалко!
  Так и вступил рядовой Онтарио в свою первую в жизни настоящую битву. Только одно волновало парня, пытающегося применить преподанные уроки: как Харн терпит, что одни его сознания убивают другие его создания? А потом стало не до размышлений. Копьё стало тяжёлым, противники — страшными, а время куда-то побежало. К счастью, сражался не он один, а когда вместе колешь и отбиваешь атаки полчищ непонятно чего — в груди какое-то такое вдохновение рождается…
  Всё закончилось неожиданно. Мелькнул чей-то бердыш, тёмный на фоне светящейся гривы, и Онтарио замер на миг, ибо сердце сжалось! Белый конь должен был рухнуть без головы, разбрызгивая фонтаном кровь… Но вместо этого растаял лоскутками лунного света. А вместе с ним исчезли или впитались в землю чёрные тени.
  - Собрались! - командовал десятник. - Собрались, построились. Оружие стоймя! Не порежте друг друга, харновы дети! Стоять! Смирно! Слушай сюда! Поздравляю с первой битвой. Все сражались хорошо, трусов или лентяев среди вас нет. Что должны ответить? Эх, бестолочи деревенские! Ну-ка, дружно, «Служим Харну!».
  - Служим Харну! - рявкнули три десятка глоток.
  Служить Харну — вроде бы дело достойное. Как-никак, а один из Тройки Великих! Но всё же Харн почитался за божество злое, его дело — тьма и разрушение. Как отнесётся Зит к тому, что он сейчас рубит и убивает? Надо бы спросить зитера повыше рангом, из Посвящённых. Только где его сейчас найдёшь?
  Война.
  Не до веры сейчас, не до Великих.
  Кстати. Вот бердышом он махал, махал… А где трупы? Где горы плоти, которую он рубил с таким трудом? Тоже… как лунный нохт? Пшик и всё? А тебя, небось, сожрали бы с удовольствием.
  
  
  
  Матвей оглядел получившийся компас. Там, в далёком-предалёком прошлом, разглядывая доставшиеся в наследство изделия древних, мальчишка поражался, сколько ненужного труда вкладывали древние мастера в банальную, казалось бы, вещь?
  А сейчас, отсюда, понятно «почему?». Потому что каждый хочет поучаствовать в великом деле! Особенно если это ему лично ничем не грозит.
  То, что после «создания» клинка, развалившегося от второго удара, отношение к двум пришельцам упало ниже земли — и так понятно. Но если Лассену, которого и без того считали грязью и пылью, и терпели исключительно из-за человека, всё нипочём, то Матвей переживал своё падение очень сильно. А главное, упав на самое дно, как говорил Лассен «став хишширо», очень тяжело даже голос подать, мол, ребята! Я знаю! Ага, ты уже показал, как ты знаешь.
  У русских на этот случай есть поговорка «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Упадническое настроение охватило весь кузнечный посёлок, всё его невеликое население. Но Матвею не запретили доступ к наковальне и молоту. Более того! Добыча металла из отвалов с помощью «волшебной палочки» стала его обязанностью. Ну, а добытый металл следовало перековать, правильно? Это зимой они будут полученный металл сортировать и ковать из него всякие полезные вещи, сейчас сваленные кучами в окрестных юртах-сараях. А сейчас добыча металла — важнейшее производство!
  Так что одну из полученных пластинок Матвей расковал до бумажной толщины, позвав Лассена «Давай ты опять сделаешь, как тогда?».
  - Сам сделай, - посоветовал фурь.
  - Я же не могу?
  - Ты? Ты же йарай!
  - И что? - непонятное слово «йарай» с раварского Матвей слышал много раз. Но какое это имеет отношение к нему? Он такой же йарай, как и войтер. Как и кузнец. Какой из него шитдэн? Как и повелитель шайтанов. Никто он, короче!
  - Вот и делай.
  - Я и делал! - напомнил юноша со слезами в голосе. - Спасибо, ты хоть подобрал мою дрянь, хоть ты пользуешься! Какой позор…
  - Наплюй! - заявил фурь. - Ты не овца из местного стада.
  - А это тут причём?
  - Когда ты живёшь в стаде, - просветил любовника Лассен, - ты должен соблюдать правила. Ты должен лизать дарга под хвостом, кусать хишширо, соблазнять самок, быть верным друзьям. Когда это стадо не твоё — ты никому ничего не должен!
  Некоторое время Матвей переваривал это заявление, потом сообразил, что сурэг — это именно стадо, а Лассен, скорее всего, имеет ввиду стаю.
  - Как называется стадо на твоём языке?
  - Хик.
  Будем надеяться, что фурь правильно понял его вопрос и ответил тоже правильно. Впрочем, не важно. Не в этом суть.
  - И что мне делать?
  - То же, что я. Я такой же чужак в этом мире, что и ты. Зови богов сам, они тебя не слышат так же, как и меня.
  «Гадны хун» - чужой здесь. Сейчас это выражение оба знали отлично.
  - Попробую.
  Обращаться к чужим для себя божествам — глупо. Матвей чувствовал это всей кожей, от задницы до затылка. Особенно после провала с мечом, который сейчас таскал Лассен. Может быть поэтому и не было никаких внешних проявлений: металл не потерял своего цвета, не было вспышек, и вообще казалось, что боги остались глухи к мольбам пришлого мальчишки.
  Но после того, как лист был нарезан на ромбики, края оных обработаны а в центре были сформированы выемки под ось и ромбики уравновешены — после общения с магнитной палочкой все стрелки заработали идеально. Лассен убедился в этом и лизнул парня в щёку.
  Общение с фурем начало напрягать. Вот скажи Матвею кто-нибудь ещё три месяца назад, что у него будет свой фурь, йиффливый и преданный, с которым будет можно всегда и всё, а он будет его избегать — не поверил бы!
  Сейчас проявления любви Лассена бесили. Чего он лижется при всех? Хотя понятно, чего, он же только что объяснил. Ему просто всё равно. Он не считает местную стаю своей, и поэтому плевать хотел на её законы. Что поразительнее всего — у него получается! Все знают, что шайтан Лассен трахает овец. На него за это ругаются, но не более того. Все знают, что шайтан Лассен трахается с ним, Матвеем. Но на это даже не ругаются. А всё равно так стыдно…
  Так, стрелки — готовы. Осталось сделать корпуса и крышки.
  И вот тут-то и проявилось житиё-бытиё в древней общине. Как бы там Лассен ни заявлял, мол, местная стая — не твоя, а люди есть люди. Может, мужики бы так и воротили носы от неумехи, на которого ушло столько железа и времени (а так же надежд), а вот женщины по-прежнему к молодому пацану относились вполне лояльно. То ли так женская природа велит, то ли материнский инстинкт, то ли ещё почему — поди, разбери? Но жена Онгура пристала: что мастерит Мафей? Парень вздохнул и признался, что готовит подарок хану взамен меча. Не одним же мечом герой знатен? Опять же, раз хан велел всем по мечу сковать — то вариантов будет много. И не факт, что их будет лучшим. А наградит хан только одного кузнеца. Может, ему такая штучка нужна будет? А что это, спросила женщина, почти прижимаясь к юноше.
  От этого бросило в жар, и поскольку ссориться с Онгуром совсем не входило в планы, юноша отодвинулся, но объяснил принцип работы компаса. Женщина опробовала стрелку, позвала подругу. Тут уже и мужики не выдержали, подошли.
  Крутили стрелку и так, и эдак. Пытались обмануть, накрывая рукой или рукавом. Пытались крутить будущий прибор вокруг себя. Громко цокали и восхищались. И взялись за дело. Антырхан должен получить действительно роскошный подарок!
  Так что Матвей с Лассеном были отряжены делать прозрачные крышечки, а остальные взялись за корпуса. И если Матвей считал, будто корпус должен быть маленьким, как он привык у себя, то местные имели другое мнение! Компас для хана должен быть значительным! Таким, чтобы взял в руку и понял: маешь вещь! Под него Матвей из того же листа вырубил и обработал другу стрелку. Её раскрасили в два цвета, как он и просил, голубой и розовый (за неимением красного), нанесли на стрелку письмена, корпус разделили на 32 отсека, налили в него чистейшей воды, собрали всё воедино и запаяли. Поверх закрепив вращающееся кольцо с выдавленным треугольником. Получился маленький шедевр. Особенно если учесть, что кузнецам не чужды были основы ювелирного дела, и малюсенькие шарики на конце каждого румба делали подарок реально красивым и впечатляющим.
  Ну, а заодно, чиста для тренировки и отработки технологии, были сделаны ещё два десятка компасов. И теперь каждый уезжал в степь подальше и возвращался по стрелке… Матвей успокоился. Лассен отстал. И вообще, жизнь, кажется, налаживалась..
  Что такое «неприятности»? Это что-то такое, что не приятно, логично? Но что именно? Для Матвея оказалось, что много людей — это неприятно. Он только освоился в этом маленьком посёлке со своими простыми правилами, где тебе дадут работу, покормят вечером, и даже если отвесят подзатыльник — то обязательно по делу, а не просто так.
  А тут повалили гости! Со всей Степи съезжались всадники, одиночки, парочки, целые отряды… Топча цветы, протаптывая дороги, на полчаса, на полдня, на весь день.
  Разумеется, им и Лассеном интересовались. И тут Матвей понял, что ему хочется свалить вместе со стадом в степь. Где светит солнце, поёт жаворонок, цветут цветы, и только Лассен рядом. Которого можно в любой момент… И так же в любой момент можено сказать «нет». И он отстанет. Юноша сам понимал, что эта раздвоенность — не к добру, и грозит какими-нибудь психическими расстройствами, но ничего не мог поделать. Он пытался врываться из порочной связи с фурем, но каждый раз оказывалось, что кроме Лассена у него нет ни единого живого существа.
  Овец не счиатаем.
  А потом приехали знатные воины. О, то, что воины — знатные, показывал их доспех. Сейчас Матвей уже примерно представлял, сколько труда вложено в один килограмм железа. Или, как тут говорили, в кулинч, что примерно соответствовало полкило. А эти одеты в пластинчатые доспехи, да сабли у них богатые, да плащи тканые… Тканую материю привозили кузнецам в обмен на изделия, и хлопок привозили, и ковры, и дерево, и камни. Матвей вдруг осознал, что отвык от денег. Сознание привычно пыталось оценить стоимость привезённого, но кузнецы оценивали товары по каким-то своим сложным критериям, и одному давали нож и цепь за отрез ткани, а с другого за несколько колец и гнутых штучек требовали целую телегу дров и верблюда.
  Да, местные обменные операции — не для слабых умов жителя 21-го века. Привыкших все операции приравнивать к доллару.
  - Мафей! Иди сюда!
  Ну, вот. Придётся идти. И хотя к местному костюму-халату Матвей уже привык, но всё равно на официальном уровне ощущал себя голым и нелепым. Хотя рядом те же люди в таких же халатах, и — ничего!
  - Расскажи, как работает эта твоя штучка?
  И…
  Все три года обучения вылетели из головы. Матвей ощутил, что он едва может ворочать языком, причём, не от смущения, а непонятно от чего. И половина слов забылась.
  - В общем, оно это… Того. Показывает. На… Туда, а надо ехать туда. Тогда… вертеть?
  - Переведи! - бросил узкоглазый человек в богатом доспехе.
  И Улукхай послушно перевёл. Вот, мол, стрелка всегда показывает в одну сторону. Поэтому если едешь куда-нибудь, надо повернуть вот этот диск вот так. А когда обратно едешь — просто назад надо смотреть. И тогда не заблудишься.
  Матвей тут же вспомнил все нужные слова и захотелось повторить всё правильно, но…. Переэкзаменовка не предусмотрена.
  Воин обдумал сказанное, надув щёки, потом решительно сказал:
  - Давай проверять!
  Матвей мельком удивился, как они тут в этом девятом веке будут проверять компасы? Оказалось, очень эффективно. Воин вскочил на лошадь, Матвею тоже лошадь дали. Вручили компас:
  - Смотри, где!
  После чего завязали глаза, и они куда-то поскакали.
  За эти месяцы юноша привык к лошадям. Но сейчас остро вспомнился тот первый опыт, когда Шамшер тащил его сюда по заснеженной степи. Когда он не знал и не понимал, что сделает лошадь, и что сделает он. Но теперь… Когда у тебя завязаны глаза, обостряются все остальные чувства. И в первую очередь — осязание. Матвей сидел в седле и чувствовал бёдрами движение шкуры под усилиями лошадиных мышц, пятой точкой он чувствал толчки копыт, качался в такт этим толчкам, и постепенно вливался в ритм. И почувствовал, что лошадь под ним это тоже поняла! Они как бы слились в единый организм, парень знал, когда и как лошадь ступит и толкнёт, а лошадь надеялась на него, и сейчас бежала чуть свободнее, зная, что всадник не ударит по спине тяжёлым и тупым мешком, а спружинит ногами или наклонится.
  Ритм изменился и лошади остановились.
  - Снимай! - разрешил воин. - А теперь показывай. Веди обратно к стойбищу!
  Фиаско оказалось полным! Куда и как они скакали, Матвей не видел и повёл по стрелке обратно. Через полчаса блужданий по степи воин просто повернулся и поскакал куда надо. Соскочил с коня и только махнул рукой, отказавшись от комментариев. Матвей опять почувствовал себя в полном дерьме! Да что ж такое-то! Компас же правда работает!
  Попытка объяснить, что эта штука позволяет запомнить дорогу туда и вернуться обратно только если знаешь, куда ехал, наткнулась на «Да если я туда ехал, я обратно всегда приеду!».
  И юноша в очередной раз осознал, насколько же цивилизация их мира грандиозна и многогранна. Их учили топографии в школе, и он отлично понимает, что такое «карта», «стороны света» и так далее. И вот у него в руках рабочий прибор, позволяющий точно приехать, куда надо. Если знать координаты цели и свои. А для местных это всё баловство, не имещее ценности! Все знания его мира здесь просто бесполезны! Зачем он учился столько лет?! Хотя, кто ж знал...
  И Лассен куда-то запропастился. Точнее, понятно куда. Угнал стада пастись. Матвей вдруг неожиданно понял, что ревнует. Ревнует фурря к овцам, которых он сейчас, возможно…. Не стесняясь и беспрепятственно. Вот как у него это получается? Он — фурь, он шайтан, нечеловек, находящийся в чужом для себя мире. И в этом мире преспокойно занимается такими делами, за которые его, Матвея, уже давно бы вздёрнули… Точнее, зарезали, ибо вешать здесь тупо не на чем. Юноша вспомнил насильника, пристававшего к нему, и задумался: а так ли уж обоснованы его подозрения? Может, это тоже штамп, привитый современным ему российским образованием, мол, в древности люди убивали всех без разбору по одному подозрению? А в реальности всё совсем не так? И даже Субэдей, о котором все знали, что он гомик, продолжал жить в коллективе и его все терпели? Да, Матвею даже были немножко благодарны, что он его убил, но сами руку на своего не подняли. Но…. Насколько далеко может выйти за границы разумного он сам? Вот, пожалуйста. Попробовал. Вроде бы и сделал хорошую вещь: «изобрёл» компас. А он никому не нужен. И не смог даже своё «изобретение» продать как следует, а ведь его именно этому учили! И вообще, пропащий он, бессмысленный человек.
  Но погрузиться в пучины самобичевания и депрессии не позволили всё те же воины. Оказывается, весна действует не только на фуррей. И со всех стойбищ собираются на общий праздник все племена, ну, не со всей степи, конечно, но изрядное количество. Другие собираются в другом месте.
  Ехать на чужой для него праздник Матвей бы откзалался. Он лучше бы остался в посёлке и что-нибудь попробовал сделать. Как ни странно, за три месяца парень втянулся и работать стало действительно интересно. Да, он никогда бы не пошёл в кузнецы по своей воле, но видеть, как под ударами молота рождается то крюк, то цепь, то гвоздь, то кольцо для упряжи… И люди этим пользуются! И платят за это! Матвей ощущал настоящее удовольствие от полезности своего труда. Даже Лассен, определённый в овцепасы, и то полезен. А собственная польза — это то, что отличает человека от обезьяны. Можно долго спорить, есть ли у обезьяны разум (у хнорсов — точно есть!), но нельзя спорить с тем, что обезьяна не стремится быть полезной! Она живёт, она может даже помочь сородичу, но ей абсолютно плевать, полезна она или нет! Интересно, а как с этим у хнорсов?
  Дорога долгая, безлошадному Матвею пришлось ехать в телеге, вместе с женщинами и детьми. Дочерью Онгура и сыном Ёсонте. Мальчишка был ещё слишком мал, чтобы встревать во взрослые разговоры, а вот три женщины вроде бы беззлобно, но очень целенаправленно выспрашивали Матвея о его жизни дома и в их мире. Удивительно, но мужики этим вопросом не интересовались. По крайней мере, не так глубоко, как женщины. Разумеется, его спросили, а у них нормально — жить с шайтаном, и многие ли так делают? А что бывает с теми, кто не соглашается? А как у них женятся? А какой калым за невесту платят? А сколько хорошая жена должна спрясть за день? А как в их мире сушат кизяки? И так далее. И вот эти вот женские вопросы всколыхнули такой приступ ностальгии! Матвею дико, до боли захотелось обратно. Чёрт с ним, с этим Лассеном, натрахался он уже вдосталь. А вернуться домой, обнять маму, папу, улечься обратно на чистую простынь, включить комп, посмотреть новости… Прийти и колледж и похвастаться «А я был в древней моногольской степи, научился выплавлять железо, ковать и ездить на лошади!». Сейчас именно это казалось важным, а фурь… Ну, так. Одно из приключений, не особенно и приятное даже. Увы, увы. Он по-прежнему трясётся в телеге по степи, и солнце жарит с небес.
  В телеге лежит драгоценность. Бурдюки с водой. Вода в них слегка затхлая, отдаёт кожей, но всё же это вода. А под солнцем чистая вода — воистину драгоценность. Да и путешествие заняло куда меньше времени, чем на базар.
  Ох, ты, Харн вас всех раздери! Сколько народу! Тут своих-то едва запомнил, да и они его уже неплохо узнали, если что — поймут, поправят. А тут?! Как с ними знакомиться, общаться, что вообще делать? Хорошо, Лассена нету! Не надо объяснять, кто он и что он! Но плохо без него: вообще не на кого опереться.
  А праздненство, оказывается, уже началось! И разложены между юртами дастарханы, курятся дымы костров, на которых готовится бешбармак, плов, пекутся лепёшки, варится чай. Гуляет молодёжь, степенно сходятся и общаются люди в возрасте, сидят на коврах старики, попивая что-то из пиал. Оп-па! А это что? Стайка детишек бежит за хнорсом! И взрослые смотрят на безобразие, но не вмешиваются. А ящер неспешно (хнорсы не очень быстро бегают!), но уверенно прокладывает маршрут между юрт, и детвора активно ловит этого варана.
  Оказывается, хнорсы тоже могут ходить в гости к людям. Три ящера лежат на коврах, один общается с каким-то представительным мужчиной с густой чёрной бородой и волнистыми смоляными кудрями поверх дэгела, а двое что-то прихлёбывают из пиал, иногда опуская морды.
  - Вай, ты откуда? - раздаётся голос. И Матвея больно стукнули по плечу.
  Позади него стояли двое, в халатах и тюбетейках. Стало неуютно и немножко страшно.
  - Из кузнецов я, - хмуро ответил юноша и у обоих раскрылись глаза.
  - А ну, скажи ещё раз?
  - Что?
  - То что ты сказал только что?
  Матвей повторил. Парни переглянулись. И вдруг начали пародировать его выговор. И ржать!
  Удивительно, но эта их реакция юношу успокоила. Его выговор действительно отличался от местных канонов, а ржать над чуркой безмозглым — абсолютно нормальное явление. Для чурок безмозглых. Но главное — не стали ни задираться, ни пытаться как-то его унизить. А насмешка над выговором — и вовсе даже не унижение, это любому иностранцу простительно. Так что сами дураки!
  Навчин и Иналч оказались совсем неплохими ребятами. И уж в их сопровождении Матвей точно увидел и понял гораздо больше, чем если бы шлялся один. Он сразу же представился местным вариантом его имени, понимая, что созвучие «тв» для местных неудобно и трудно, они же его познакомили и с другими соплеменниками. Теперь это слово правильное, ведь Матвей, по сути, живёт в этом племени, хоть и раскиданном на многие тысячи санагов. Степь велика, а людей не так много.
  А праздновать в древние времена умели! Матвей вспомнил, как проходили праздники в его время. Собственно, собрались у телевизора, поели, выпили, и всё. Сборища фуррей проходили в бессистемном и бессмысленном общении всех со всеми, подначками, подколками, историями, предложениями и отказами, как шутливыми, так и реальными… Опять же, выпили, покурили, поболтали — разошлись. Возможно, потрахались. Всё.
  Здесь же народ выкладывался, причём, искренне! Видно даже ему, а может, особенно ему, как готовились девушки к своим национальным танцам. Это вам не степмания и данс-данс революшн, здесь видна слаженая работа множества поколений, и Матвей вдруг задумался, что национальные танцы по телевизору выглядят как дикая скучища. А здесь, среди юрт и травы — великолепное зрелище! Особенно когда танцы начинаются парные, и пары сливаются в едином ритме музыки, тел, движений, поз, взмахов… Хочется туда, к ним, но… Но он учился менеджменту и экономике, а не танцевать.
  Кроме танцев была масса иных развлечений, причём, на все случаи жизни. В том числе — тир. Да, можно взять в руки настоящий боевой лук и вполне конкретную стрелу. Ему ещё покзали, как лук держать, как целиться, и хохот после промаха совершенно не обижал, наоборот, Матвей смеялся вместе со всеми. Правда, третью стрелу он уже положил в мишень, стоящую в двадцати шагах, что очень и очень неплохо! Не в центр, разумеется, но вообще попасть в щит полуметрового диаметра взяв лук впервые в жизни — это результат!
  Оказалось, что тир — это не просто развлечение для зевак. Это как бы предварительная разминка. А дальше Матвей посмотрел на настоящие состязания. То, как надо! И ведь ему показали! И не только ему, понятное дело, но юноша впечатлился. Это когда навстречу друг другу скачут четыре всадника, и в тот момент, когда они, кажется, сейчас столкнутся, люди свешиваются на бок, лошадь продолжает скакать, а они выпускают стрелу за стрелой, пролетая друг навстречу другу! И стрелы попадают в ту же самую мишень, в которую парень с такой гордостью попал стоя за двадцать шагов! А тут шагов пятьдеся до цели, и попадают! На скаку! Потом всадники показали иной подход, они мчались к мишени рядом, передние свешиваются внутрь, лошади тут же расходятся влево-вправо, выстрел, тут же уселись в сёдла и поскакали по кругу. А следующая пара повторяет манёвр. И следующая. И получается эдакая мельница, когда скачущие непрерывно шпигуют мишень стрелами, успевая перезарядить лук и проехать по кругу, пока настанет их очередь. Практически пулемёт! Вот это да…
  Оказалось, что простая лепёшка, испечённая в тандыре — это невероятное счастье! Матвей не ел хлеба уже три месяца, и свежая, ароматная лепёшка с зёрнышками тмина — это вкуснее любого МакДональдса! И через час Матвей возблагодарил богов, всёх трёх, что Лассена нет рядом с ним! Без него оказалось гораздо свободнее и проще! Незнакомое лицо вызывало лёгкое любопытство и желание познакомиться. А с фуррем он был бы здесь центром нездорового притяжения. Тут и так-то неудобно себя чувствуешь, а если бы все шептались о его связи с шайтаном…
  Впрочем, об этом не забыли. Об этом спросил его Шамшер, но шаману можно. Он вообще очень по-отечески узнал о жизни Мафея в кузнечном посёлке, напомнил, что боги — милостивы, и Войт обязательно вспомнит о нём рано или поздно. Матвей ответил, что он же не войтер, на что Шамшер похлопал его по плечу:
  - Ты можешь думать что хочешь, мальчик, но Войт обязательно о тебе вспомнит. Так что готовься.
  К чему готовиться, впрочем, не объяснил. Зато Матвей увидел Аликана в его изрядно потёртой джинсовой куртке. Впрочем, чистой. Обида и злость кольнули внутри, но сейчас юноша слишком хорошо понимал: пока он молчит, воин ничего ему не сделает. Но стоит проявить неуважение, раздражение или иначе привлечь к себе внимание — и острая сабля разрубит его. А Аликан даже не расстроится.
  Тут Матвея позвали. Юноша несколько растерялся, зачем он кому-то нужен? Для очередной насмешки? И впрямь. Его посадили среди знатных людей: это видно по одеждам, позам, манерам держать разговор… Улукхай среди них смотрелся как староста группы в деканате. То есть, явно выделялся из уверенных в себе людей, но всё же сидящий среди них по праву. Вопросы ему задавались, впрочем, самые обыденные и лёгкие для понимания: как ему живётся среди кузнецов? Не обижают ли? Нет ли каких-то проблем? Матвей и впрямь ощущал себя как в деканате, но всё равно чувство какой-то лажи не покидало. Ему налили араки, и сами взяли по пиалочке. Поскольку пить уже хотелось, юноша свою дозу выпил залпом. Ему тут же налили ещё. И продолжили расспросы: а как куют железо в его мире? Матвей объяснил, что у них кузнецы — это отдельная специальность, а он ещё учился, причём, другому, поэтому не может точно сказать. Тогда ему налили ещё и попросили показать компас. Матвей показал. Собравшиеся подержали забавную вещицу, передавая друг другу, уточнили, зачем он нужен, вежливо вернули владельцу (хотя Матвей ожидал, что кто-нибудь сейчас штучку присвоит, а он ничего даже возразить не сможет!). Тут пришёл ещё один мужчина, старше Матвея, и заметно крепче в плечах. Его тоже посадили и налили в пиалку араки. Все выпили. Теперь начали расспрашивать пришедшего Бяслага, как он живёт в своём стойбище? Матвей слушал, чувствуя, как растекается по телу приятная слабость. Хоть и слабенькая эта арака, сродни пиву по крепости, но немножко хмелила. А от этого тело расслаблялось, да и сидеть среди таких высокородных людей уже не так стыдно. Бяслаг рассказывал о каких-то непонятных мелочах, вроде победы над каким-то Доголдаем, которую тот не вынес и с горя самоубился, и он, Бяслаг, очень по этому поводу сожалеет… Им обоим налили ещё.
  Потом все встали и вышли из юрты. За время посиделок вокруг собрался народ, расстелили большой ковёр и чувство жопы просто заорало. Но что в тех воплях, когда уже выходит громкоголосый мужик в островерхой кожаной шапке и объявляет, что сейчас на этом ковре схлестнутся в яростной битве известнейший борец Бяслаг, победитель многочисленных состязаний, войтер и уважаемый человек. И Мафей, пришелец из далёкой страны, ни разу в жизни не видивший состязаний, никогда в них не участвовавший, и поэтому правил не знающий. Поэтому к Бяслагу просьба простить ошибки соперника и не держать на него зла
  А с Матвея уже снимали его привычный халат. Дав широкий кушак подпоясать чресла. И сказали, что правила, в принципе, простые. Бить протвника нельзя. Ни руками, ни ногами. Можно только хватать и бросать. Куда и как получится — твоё дело. Главное — не бить, и не дать уронить себя. А его — можно и нужно.
  Матвей застонал. А его ещё перед этим подпоили! С-суки! Гады! Как он будет бороться против этого монстра, великого победителя?
  Впрочем, судя по морде Бяслага, он тоже не был рад ситуации. И ему почему-то ужасно не хотелось выходить на татами, в смысле, на ковёр. А когда Матвей вышел, ощутив босыми ногами мягкий ворс, то понял, почему.
  Великого борца слегка покачивало. Эээ? Простите? От трёх-четырёх пиалок кислого молока? Но боец остаётся бойцом даже пьяный. Это видно сразу. По тому, как он растопырил руки, как схватил Матвея и как легко и просто швырнул через себя. Удивительно, но падение на ковёр даже не было болезненным! Матвей думал, что на этом — всё, и можно уходить, но главный дарга племени показал, мол, давай, борись дальше. Это не считается.
  Второй бросок Матвей тоже не понял. Только мелькнули ноги в небе и снова ковёр впечатлся в лопатки. И вот тут парень взбрезднулся и даже сопритюкнулся. В конце концов, он — кто? Он иномирянин, вообще ни разу в жизни эту ихнюю борьбу не видевший. И уже дважды от борца пострадавший. В общем, пофиг! Ну-ка, а дай-ка я тебя за руку ухвачу…
  И вот тут Матвей обладел. Ухватить Бяслага за руку удалось не сразу. Но удалось. А когда тот его толкнул — то толчок этот оказался удивительно слабым. Бяслаг попытался тут же провести приём, ожидая, что от толчка противник потеряет равновесие, инстинктивно качнётся вперёд, его всстанавливая, а он продолжит дальше движение, но расслабленное тело не качнулось, а когда борец потянул парня за руку, пытаясь перекинуть через себя, Матвей ухватил его за плечо (скользькое и бугрящееся!), да дёрнул обратно на себя.
  И его противник плюхнулся на задницу! Народ взревел и заорал, размахивая шапками и стуча кто чем мог. Бяслаг, покрасневший и сжавший губы, вскочил, пригнулся обхватил Матвея за бёдра и легко швырнул через себя. Но падая, тот упёрся руками в ковёр, а ногами (совершенно неожиданно для себя!) повторил приём Сони Блейк из «Мортал Комбат». Не потому, что готовился к этому, а просто он в ковёр руками — упёрся, а ноги оказались на плечах борца. Так что сжать их и согнуться. А когда у тебя на шее висит чужое тело — тяжело удержать равновесие. Особенно если пьян. А Бяслаг реально казался пьяным! Упал он грамотно, даже опьянение не задавит отработанные рефлексы, да и Матвей красоты своего броска не видел, больше поражаясь тому, что вообще удалось свалить этого бугая.
  Он сам поражался, как легко может блокировать его захваты и попытки бросков. А когда сжал ему руку покрепче, на лице того проступила гримаса боли. Матвей тут же хватку ослабил, изумившись, и полелет на ковёр.
  Поняв, что Бяслагу это шоу точно так же недоставляет никакого удовольствия, Матвей отступил, сложил ладони перед грудью и поклонился. Бяслаг изумлённо открыл рот и распахнул глаза, поклонился, прижав кулак к центру груди, и повернулся. Ему рукоплескали и восторженно что-то кричали. Матвей сошёл с ковра и начал обуваться.
  - Молодец! - похвалил его Улукхай.
  Матвей только надулся.
  - Зачем вы так?
  - Что? - удивился кузнец. - А что не так?
  - Зачем вы меня напоили перед схваткой?
  Улукхай расплылся в широчайшей улыбке, так что глядя на него и помыслить нельзя, что он задумывал какую-то пакость.
  - Вай, слушай, ты выпил, он выпил. Если бы ты ни разу не уронил его — что с тебя взять? Ты борьбу ни разу не видел, ты выпивший, проиграл и проиграл, какая в том важность? Что ты обижаешься?
  Матвей завязывал кушак дэлега и обдумывал сказанное.
  - А зачем меня вообще заставили с ним бороться?
  - Вай, почему тебя? Его! Антырхан прослышал, что ты можешь много выпить и ничего тебе с этого не будет. Хотел проверить!
  Много? Вот это — много? Да уж… Кто бы знал, что самым востребованным в жизни из трёх лет учёбы окажутся пьянки с друзьями?
  - Так что молодец, отлично держался! А как ты его ногами за шею, а? - Улукхай мазнул себя ребром ладони по шее и дёрнул головой. - Молодец, Мафей! Очень хорошо боролся!
  Разумеется, после этого он стал «звездой экрана». Пообщаться с необычным человеком, способным упиться в доску и после этого драться с лучшим борцом — хотели все! Ну, и выпить, разумеется. Пожалуй, этим Матвей заслужил большую славу, чем выступлением на ковре! Через час народ друг другу хвастался, сколько чарок араки выпил этот батыр, и вот! На ногах держится! И говорит связно!
  Что поразительно, так это то, что Бяслаг, которого он дважды уронил на ковре, тоже возжелал с ним выпить. Его племя кочевало в другой стороне степи, и поэтому лица все оказались незнакомые, но сейчас Матвей не чувствовал угрозы от абсолютно чужих и незнакомых людей. То ли опьянение, то ли чувство праздника, то ли общее настроение — но пьянка прошла удивительно мирно и дружески. Бяслаг обязательно просил его завтра на трезвую голову показать ему ещё раз этот бросок. Отговорки «Я это случайно» не прокатили. Ничего, что случайно! Ты покажи, а я дальше сам разберусь. Мне знать надо! С тем и договорились.
  Засыпал Матвей на телеге, укутавшись в удобный всепогодный дэгел и подложив под голову свёрнутую овчину. Ему было хорошо.
  Утром праздник перешёл в деловую фазу. После завтрака на Матвея выстроилась очередь. Но юноша сам выбрал Бяслага, понимая, что дружба с борцом может иметь хорошие последствия. И они снова вышли на ковёр, где Бяслаг показал ему несколько бросков, позволив перекинуть себя через бедро и спину, а потом затребовал повторить трюк с ногами. На трезвую голову это окзазалось непросто. В конце концов они нашли вариант, при котором Бяслаг бросает его, через себя, а Матвей цепляется ему за шею. Борец тут же взялся освоить этот приём и потребовал бросать его. И раза с десятого даже получилось. Окрылённый батыр обнял Матвея и поклялся в вечной дружбе. После чего парня потащили к Аликану. Ненавистный воин устроил ему экзамен на владение холодным оружием и умении в нём разбираться. Перед парнем выложили с десяток клинков и потребовали объяснить, чем хорош тот или иной. Потом велел показать приёмы работы с оружием: подвешенную овчина, набитую чем-то, надо было проткнуть и разрубить. Но за результат огрёб почему-то не сам Матвей, а Улукхай и Онгур. Которых сначала заставили повторить урок, а потом наорали за бесталанность соплеменника. Отговорки типа «Я тебе за зиму из него должен сделать и кузнеца, и воина?» - не прокатили. Впрочем, Матвей от Аликана и не ждал иного. Он ждал заслуженной выволочки от своих непосредственных начальников, но те даже лишнего взгляда в его сторону не бросли.
  Через день зарядил дождь и все начали разъезжаться.
  
  
  
  Лассен страдал. Нет, поводов для страдания у равара не было. Лежишь себе спокойно, солнце греет шёрстку… А ходить голым он уже привык. Тем более, что здесь на это никто не обращает внимания. Даже Маттей.
  Маттей. Парнишка, приютивший его в краткий миг путешествиями между мирами. И который обязан ему огромным количеством неприятностей. Неосознанно воспользовавшийся стайными приычками раваров, и более этим не злоупотребляющий. Воспитанный в цивилизации могучих волшебников, он попал в простой и привычный мир, такой удобный самому равару, но явно непривычный ему. И в этом мире его, равара подобравшего, приютившего, и старательно защищающего от местных.
  А он лежит тут и страдает. Не потому, что пасти овец — такое уж занятие, с овцами у равара полное взаимопонимание. Пушистые овечки отлично осознали возможности своего длиннохвостого вожака и перестали упрямиться. А те немногочисленные звери, которые пытались на стадо покушаться — подошли, обнюхались, уточнили силу и ловкость пастуха, показали клыки, посмотрели на его, и отправлись ловить в степь зайцев и мелких оленей.
  Скучно. Весна кончается, и на овец сейчас равар смотрел равнодушно. Он пользовался ими исключительно чтобы заглушить сезонный гормональный всплеск. Сейчас мысль об овцах вызывала отвращение. То ли дело дарга Маттей! С ним приятно и здорово. И вообще, он такой страстный! Но по законам их стаи этого стесняется. Хотя даже ему, чужаку во всех смыслах, видно, что к их отношениям все давно привыкли и не считают чем-то зазорным. А Маттей всё равно стесняется. Такой милый…. А вот он сам…
  Конечно, пытаясь утащить артефакт из древней гробницы Онгаррена, равар осознавал, что вещица может оказаться опасной. Но опасность только вспенивает кровь и даёт остроту жизни! А на что он тогда рассчитывал? Сам себя Лассен обманывал, уверяя, будто желает надёжности и спокойствия, получив за возврат артефакта столько, что сможет завести свою собственную стаю со своими правилами, и никто ему не будет указ. А кто не хочет — вон, других стай навалом, пусть бегут! А в его стае он будет вожаком! Он и только он.
  Но… Но мы же знаем, что стайные отношения никогда невозможно купить? Поэтому на что он рассчитывал? Что волшебным талисманом сможет усмирить членов своей стаи? Что сможет вдохнуть в них новую идею? Или…. Или что у него будет интересная и насыщенная жизнь, в которой ему придётся изворачиваться, крутиться, вертеться, каждый миг ощущая на загривке дыхание Смерти?
  А он лежит в степи, рядом с шумно жующими траву овцами, иногда обменивающимися дежурным «бэээ». Маттей уехал на какое-то там сборище, а его оставили «на хозяйстве».
  Впервые за долгие месяцы равар остался предоставлен сам себе. Не надо бежать к «вожаку», который никаким вожаком не является. Не нужно следить за людьми, хотя они и не враждебны равару, но всё равно… Не нужно соблюдать никаких правил, писанных или неписанных. Кстати. Можно удовлетворить ещё одну инстинктивную потребность. Пометить вот эту овцу. Она подняла голову, посмотрела на пастуха, орошающего её шерсть, подвинулась и продолжила пастись.
  И здесь обман. Что, брат равар, ты же понимаешь, что это действие, такое волнительное и священное для любого члена стаи, здесь — не работает? Зачем тебе подчинённая овца? Что ты с ней будешь делать? Точнее, что ты будешь с ней делать такого, чего не можешь сделать с любой другой? Да, организм вдыхает запах и осознаёт, что это — подчинённый ишширо, а ты, стало быть, тан, альфа-самец. Да, инстинкты приятно щекочут под шерстью, а под хвостом напрягается. Но разум смеётся: вожак стада овец! Ты и без этого их вожак, они позволят сделать с собой что угодно, обоссать, трахнуть, зарезать. Это — овцы. Что с них взять? Зачем тебе это, одинокий равар, попавший неизвестно куда?
  Лассен вытянулся во весь рост, оглядел степь. Баран посмотрел на пастуха: что там? Ничего? Ладно, я тебе доверяю. И опустил голову, продолжая щипать траву. А Лассен улёгся. Взимодействие со стадом овец налажено: он защищает их, они защищают его. Стоит появиться какой-нибудь опасности, стадо заблеет и он тут же вмешается. А сейчас, владея выброшенным клинком, он готов и со сворой хищников потягаться. Не одни клыки из оружия!
  Он устроился поудобнее и закрыл глаза…
   Лассен захотел их раскрыть, потому что та самая переливающаяся сфера захватила его и растянула во все стороны, размазав по небосводу. А оказаться размазанным по небесному куполу — это нехорошее ощущение.
  - Извини, - раздался то ли голос, то ли рык. На его родном языке! - Обычно мои последователи и адепты знают об этих ощущениях и не придают им такого значения. С твоим телом ничего не случилось. Оно цело. Я крайне осторожен!
  - Кто ты? - Лассен попытался оглядеться, но тела у него не было, поэтому он ничего не смог.
  - Меня называют Войтом. Или Великой Пустотой.
  - Неужели? - ирония как самозащита вырвалась сама собой. - И Великий Войт снизошёл до презренного меня?
  - Я тебя никогда не презирал, - спокойно ответил голос. - Наоборот, я тебя долго искал и долго за тобой охотился. Ты, как хищник, должен меня понимать.
  Почему-то эта сентенция равара рассмешила.
  - А разве ты — хищник?
  - Нет. Я — Пустота. А пустота может обернуться чем угодно.
  Лассен попытался напрячься и не смог. Он вообще ничего не мог!
  - Как пустота может обернуться? Не пойми неправильно, я не спорю, я просто… не могу… поверить!
  - Это не важно, веришь ты или нет. Я — концепт пустоты. Я — возможность. Вот сейчас ты — пуст. Ты можешь вернуться и стать раваром. А можешь вернуться и стать человеком. Или овцой.
  Лассен обдумал эти слова. Думать сейчас оказалось невероятно легко. Мысли не мешали друг другу, Вот он-овца. Щиплет травку и не думает о том, что его кто-то может съесть. Вот он-человек. Пасёт овец и думает о том, что это — его еда. А вот он, равар, который спит рядом со стадом овец, которые еда для людей.
  - Я могу выбрать что угодно?
  - Ты не можешь выбрать ничего. У тебя нет меня.
  - Но… Вот ты, есть!
  - Я — есть. Но не у тебя. Я — возможность. А у тебя возможностей нет. Я — есть. Но не у тебя.
  - Тогда зачем ты тут морочишь мне голову?
  - Потому что я у тебя могу стать. Я вызывал тебя из твоего мира и долго искал в этом.
  - Долго искал? Какой же ты бог, если не можешь найти меня!?
  - У тебя на спине есть белая шерстинка. Быстро ли ты её найдёшь? Или ты не равар?
  Даже привычный жест — шевельнуть ухом, и то не получился. Но Лассен понял.
  - Зачем ты меня вызвал из моего мира?
  - Я — концепт, возможность. Но возможностям нужно осуществляться. Я не могу быть, я могу только стать. Зит позволяет появляться новому, Харн — разрушать созданное, я позволяю и то, и другое. Но мы — владыки этого мира. Здесь всё, каждая песчинка, каждый луч света известен и предсказуем. Ты — нет. Ты не наш, не создан нами, в тебе нет ни Харна, ни Зита, ни меня.
  - И ты решил успеть раньше них?
  - Я — возможность. Я могу дать тебе возможность. А дальше ты сам решай, хочешь ты меня или нет. Я не буду творить, это к Зиту. Я не буду тебя ограничивать, ты и сам с этим справишься. Но возможность я тебе дам. Если хочешь.
  - А что за возможность?
  - Любой, кого ты пометишь своей мочой по обычаям раваров, будет тебе верно служить. Он будет твоим хишширо. Лично твоим.
  Лассен проморгался и поднял голову. Светит солнце, пахнет травой, овцами и их фекалиями, всё как обычно. Что это было? Сон? Ничего себе поспал на солнышке! Однако…
  Воспоминание не шло из головы. Родной язык, как давно он его не слышал! Научить, что ли, Маттея? Пусть выговор у него будет не ахти, но хоть послушать, самому поговорить. А то местный такой неудобный, язык сломать можно!
  Но всё же, сон или не сон? Можно и проверить. Вон, сколько овец. Гха! А нужна ли ему послушная овца? Так, повторяемся, об этом он уже думал. Но… Но… Что делать?
  Может быть, попробовать на Маттее? Начну свою стаю с того, кто уже давно в ней находится. А заодно проверю божественный подарочек. Работает или нет?
  Решено! Как только дарга вернётся… Тьфу, вожак. Тьфу, тан, то бишь альфа. А пока…
  - Хей! Хей!
  Овцы послушно повернулись и потопали на соседний холмик. Солнце освещало степь.
  
  
  
  Ассана выслушал доклад и поднял взгляд, не видя полоточных балок и перекрытий. Мир качнулся в очередную фазу, Великие Боги либо устроили очередную междусобойную разборку, либо мирно спят, попустительствуя творящемуся без их ведома. Во второе верилось с трудом. В первое — без желания. Издревле сказано: когда боги враждуют, земля плачет кровью. Богам-то что, у них крови нет. Но и судить их человеческой меркой нельзя, кто он, скромный служитель Войта, чтобы указывать Великим?
  Но спросить никто не мешает. Вопросы к себе Великие не запрещают, вот только ответы иногда ставят в тупик даже самых близкий адептов и даже Верховных.
  - Что нам дальше делать? - спросил Агассид.
  - Для начала — проверить, заполнены ли хранилища мукой и сушёными фруктами.
  - Нет, Ассана, муки вдосталь, а фруктов почти нет. И сейчас их не достать даже с оружием в руках, все защищают свои запасы.
  - Тогда ты ничего не сделаешь. Остаётся ждать. И вспоминать владение оружием.
  - Этим мы и так занимаемся. А что скажут Великие?
  - Я сейчас начну обряд, скажу позже.
  - Тогда мы подождём. Решение без знания невозможно, а сейчас важность решения ценна вдесятеро.
  - Тогда удалитесь, ибо я обращусь лично к Войту. И кто его знает, как он ответит?
  Агассид и двое его коллег молча вышли. Ассана начал готовиться к обряду. Хорошо Верховным, они могут обратиться лично к Великому и выдержать ответ. А ему, скромному жрецу, приходится пользоваться обрядом.
  Обряд обращения к Великому — это не просто последовательность действий. В мире ежесекундно происходит множество событий, и ритуал сигнализирует Войту о том, что некто желает контакта с Великой Пустотой. Но Войт не просто так зовётся «Пустотой», да ещё и «великой», попробуй удержать в руке простыню, когда её вырывает ветер? А если налетит смерч — то подхватит вместе с простыней! Умение самому становиться пустым требует невероятных способностей от смертного, поэтому даже Верховные предпочитают с Войтом лично не встречаться, ограничиваясь вестниками.
  Вот и сейчас, только разложив ритуал и начав обряд, Ассана почувствовал неприятные ощущения, будто внутри чешется шерсть. По всему телу. Внутри. И голос, не имевший ничего общего со звуком, произнёс:
  - Великий Войт приветствует тебя, служитель. Я принёс тебе весть, ты первый, кто узнает о Пришествии. Грядёт война, и снизойдёт с небес великий воин с обломанным мечом. Он будет решать судьбы человечества и от него зависит кто победит. Великий Войт даёт тебе этот знак, а дальше всё зависит от тебя.
  И щекотка внутри исчезла. Хотя в комнате ничего не изменилось. Ассана резко вздохнул и выдохнул. Собрал ритуальные принадлежности, расставил по местам. Он не впервые общался с вестником, но впервые тот появился ещё до того, как ритуал вызова завершён. А значит, с мыслью о том, что Великие дрыхнут в небесах, забив на тварный мир — можно смело распрощаться. Итак, Великие затеяли новую игру. А что делать ему, получившему весть? Для начала вызывать обратно Агассида.
  - Что-то случилось?
  - Да. Войт уже ответил. Грядёт великий воин с обломанным мечом. Он будет мерилом в наступившей войне.
  Агассид помолчал, поглаживая бороду.
  - Войт издевается?
  - Вряд ли. Скорее всего для него этот обломанный меч действительно чем-то важен. А то, что в войне будет масса обломанных мечей — разве такие мелочи волнуют Великих?
  - Не скажи, - Агассид теребил бороду за кончик. - Я согласен, сломаются многие тысячи клинков. Но вряд ли ими будут продолжать сражаться. А значит, этот конкретный воин будет со своим ущербным ножиком носиться всё время, не пожелав сменить на что-то целое или перековать его. Это признак.
  - Да, соглашусь. И что? Бегать по всем местам и спрашивать «У кого тут меч обломан»?
  - Ты рассуждаешь не как войтер, а как лавочник. Тебе настолько не хочется думать?
  - У меня слишком много вариантов. Ты видишь только один?
  - Да. Раз Войт послал эту весть тебе — ты узнаешь о его появлении раньше остальных. И эта весть тебе пригодится.
  - Ага, - Ассана поджал губы. - Или наоборот, я должен эту весть распространить среди людей. Или же должен молчать, никому, даже тебе не открывая этой тайны. Или пойти и сразить этого воина…
  Агассид бросил терзать бороду и пожал плечами.
  - Мне ты это уже сказал. Что ж, пойду готовиться к войне. И… Обломать, что ли, клинок?
  
  
  Матвей впервые почувствовал на себе, что такое «резкоконтинентальный климат». То, что в учбенике написано «холодная зима и жаркое лето» - превращалось в ощущения.
  Солнце жарило так, что хотелось забиться в юрту и упасть на что-нибудь холодное. Но на что? Это дома можно было включить кондиционер и достать из холодильника квасу… Или кока-колы. Зарубежная газировка сейчас вспоминалась как нечто недостижмо священное. Впрочем, всё недостижимое — желанно. Сейчас бы в Кубань нырнуть… Но увы, рек вокруг не наблюдалось. А ручеёк, из которого пил весь посёлок и овцы — слишком мелкий и грязный, чтобы в нём нежиться.
  Говорят, сапожник — без сапог. А кузнецы — без ванны. А всё почему? Потому что печи, в которых плавят руду — не дают нужного выхлопа. В смысле, количество получаемого железа настолько мало, а качество его настолько низко, что оно реально получается на вес золота. И ему прощают всяческие эксперименты только потому, что он создал «волшебную палочку», позволяющую вытягивать даже небольшие кусочки или капли железа из мусора. Теперь этой палочкой обязательно проверяют отвалы из печей и после ковки. И достают иногда внушительные куски… Поэтому его гоняют, но не возражают, если он что-то делает сам. Потому что иногда это оказывается полезным.
  В частности, компасы. Забракованные и осмеянные знатью, они неожиданно начали пользоваться популярностью. Причём, совершенно неожиданно. Очередные забрёдшие в посёлок гости как обычно присели выпить кумыса с Онгуром, нынешним главой кузнецов, и вдруг после разговора с ним подошли к Матвею. И завели разговор издалека. Как ему тут живётся, какому богу молится (это уже стало привычно, и Матвей, не особенно заботясь, отвечал, что Войту), а так же не покажет ли он эту игрушку детскую, которая стрелкой вертит, как собака хвостом?
  Матвей показал. А на простецкую просьбу подарить ответил:
  - Десять баранов.
  - Сколько?!
  - Десять баранов. Не хочешь — не надо.
  Гости ушли. Каково же было изумление всех кузнецов, когда через два дня указанную сумму пригнали! И получили коробочку со стрелкой. Поблагодарили и ушли. А потом следующие сразу пригнали десять овец. И ещё. Стадо, и без того немаленькое, увеличилось чересчур. За что Матвею тоже сделали втык, мол, ты своих или сам корми/паси, или сделай с ними что-нибудь! А то уже всю траву вокруг сожрали!
  Так что Матвей на следующее торжище отрядил два десятка овец. И их гнали почти день до рынка, где легко сменяли на телегу брёвен и мешок муки. Для менеджера 21-го века это всё казалось смешным и наивным: малюсенький компас превратился в телегу брёвен. При условии, что компасы он может делать по сто штук в месяц, а брёвна взять вообще негде! Первобытные отношения!
  И вот у него есть телега брёвен. Богатство! Но… Что там про сапожника без сапог? У него нет пилы! Не, это смешно, но в кузнице реально нет ни единой пилы! А зачем? Вопрос: как сделать пилу? Теоретически Матвей знал, но… Дорого! Для этого нужен металл, потом из него нужно будет вырубить зубья, каждый — заточить, потом их надо будет ровненько отогнуть, и всё для того, чтобы отпилить один кругляш?
  Это не наш метод. Поэтому Матвей взял кусок толстой, ещё не до конца протянутой проволоки, грубо и неряшливо обстучал его зубилом с разных сторон, сделав уйму насечек, всё это наспех закалил, привязал к концам проволоки две деревяшки, и этой, с позволения сказать «проволочной пилой» принялся отпиливать куски бревна. Одному это оказалось ужасно неудобно, но кузнецы, с неодобрительным интересом наблюдавшие за экспериментами юноши, вызвались помочь, и за полчаса относительно ровный кусок сантиметров пяти в толщину отвалился от бревна. Матвей на всякий случай отпилил и второй, порадовавшись, что никто не знает, как оно должно быть на самом деле. Что в его мире на эту операцию тратится пять минут. Он бы, может, и третий отпилил бы, но тут «пила» порвалась.
  Теперь нужно выровнять кругляши. Если соорудить циркуль из подручных средств оказалось просто, то стамеску пришлось изготавливать. Благо, это вовсе несложно. А потом его оторвали от творчества для плановых работ. И только через три дня Матвей смог вернуться к своим дискам. За это время дерево успело слегка высохнуть, что натолкнуло парня на мысль. Он положил свои оба «диска» в дымоход от сайтая, хотя, наверное, мог бы просто оставить на солнце. Ишь, как жарит!
  Зато оказалось, что дэгел — отличная защита от солнца! Внутри тёплого халата жарко, но не запредельно. То-то их тут носят все. Универсальная одежда для континентального климата.
  Когда кругляши по мнению Матвея достаточно высохли, он насадил их на ось точильного камня и с помощью стамески довёл до почти идеальной круглой формы. Только тут Онгур не выдержал и спросил, что он делает?
  - Пытаюсь освоить великую силу Зита, - пошутил Матвей.
  - Разве так взывают к Зиту?
  - Я не знаю, как у вас это делают, я же не зитер. Но я пытаюсь.
  Онгур пошевелил бровями и отстал.
  А Матвей продолжил мастерить кривошипный двигатель. Сделал нормальную ось, выгнул прут, воткнутый в верхнюю треть диска, и теперь мастерил направляющие для мехов. Хуже всего пришлось с лопатками для второго диска. Благо, там качество металла было и вовсе неважно, и деревянные бы сошли, но их делать оказалось сложнее. В результате в дымоход от сайтая был встроен диск с лопастями, на который был насажен диск с кривошипом, от которого рычаг шёл вниз, к направляющим, в которых поднималась и опускалась ручка мехов.
  На испытания собрались все. Включая детей. Исключая Лассена, который последнее время вёл себя как-то очень странно. Может быть именно поэтому Матвей и занялся «свободным творчеством», ибо отношения с фуррем изрядно напрягали. Они почти официально жили, как муж с женой, но… Но сам юноша прекрасно понимал, что это неправильно. И одно дело — развлекаться с Лассеном под настроение, а другое — видеть, как вокруг живут семьи, растут дети, а ему этого никогда не светит. Особенно здесь. Где он — чужак, которого терпят только из милости. И ничего не случилось! Диск с лопастями, который на испытаниях вполне бодро крутился, с подключённой нагрузкой стоял, аки вколоченный гвоздями.
  По возвращении с праздненства Матвей находился в приподнятом настроении. И даже мечтал о том, как уединится с Лассеном. И вдруг тот попросил… Именно попросил! О традициях раваров парень уже знал достаточно, чтобы осознать подоплёку просьбы. Для равара это не извращение, а жест доминирования. Но разве от этого легче? Лучше бы он от подобного удовольствие получал! Это хоть понятно. А так Лассен хочет стать вожаком их маленькой стаи.
  В принципе, Матвей никогда не рвался в руководство. И его смущало не то, что Лассен будет ему что-то там приказывать, а то, что самому фуррю от этого будет плохо. Потому что в сложившемся шатком равновесии он стоял между раваром и остальными. Все знали, что шайтан Лассен подчинён Матвею, и если что — надо обращаться к нему, а он всё уладит, устроит, договорится.
  А теперь? Теперь получится, что шайтан завладел Матвеем, и тогда окружающие им обоим… Если и не наваляют, то сделают ещё хуже. Выгонят прочь. Да, за эти почти полгода Матвей научился языку, освоился в степи, и даже зарезать овцу не кажется уже кошмаром. Но всё равно, как жить? Спать посреди степи в одном дэгэле, положив голову на Лассена? Пасти их жалкие два десятка овец, и больше ничем не заниматься? А местные пауки? А змеи? И стоит это всё минутного удовольствия равара?
  И, не смотря на все эти чрезвычайно здравые соображения, Матвей согласился. Они отошли за кучу отвала, юноша разделся и встал на четвереньки, подставлясь фуррю. Журчание, тепло на коже, запах. И, собственно, всё.
  - Всё, я купаться? Или ты нюхать будешь?
  - Встань на голову, - приказал Лассен.
  Матвей посмотрел на землю, на руки. Наверное, он сейчас сможет. Но… извините, стоять на голове, когда по тебе стекает…?
  - Зачем? Не хочу.
  Лассен аж отшатнулся. Повернулся, элегантно взмахнув хвостом.
  - Иди, купайся.
  И ушёл. И после этого как будто стал избегать свою пару. А Матвей никак не мог понять: обиделся или расстроился? Вечером фурь ответил на объятия и они даже покувыркались, но какое-то напряжение ощущалось.
  И утром Лассен вместе со стадом растворился в степи. А Матвей занялся механизацией. И вот — такой облом! И Лассена нет, даже посоветоваться не с кем.
  Онгур похлопал по плечу и велел разбирать механизм. Но тут заинтересовался Ёсонте. В смысле, а что всё-таки должно делать всё то, что Мафей тут нагородил? Получился на удивление интересный разговор. Раньше Ёсонте, стоящий в иерархии посёлка ниже Онгура, общаться с Мафеем опасался, ибо общение с чужаком и извращенцем на репутации сказывается не лучшим образом. А тут — повод! Ясно же, что мастера обсуждают работу, а не для души трындят. А получилось как раз для души. Матвей показал как одно должно было работать по его задумке, вручную прокрутив колесо и оценив, какое нужно усилие, чтобы сдвинуть весь механизм. Да уж, лёгкого потока воздуха в дымоходе на это явно не хватало. Тут нужен какой-нибудь двигатель! Но где взять двигатель в степи? Вот об этом он и рассказал Ёсонте. Что в их мире этих самых двигателей было много и самых разных. На удивлённый вопрос кузнеца «А зачем вам всё это?» Матвей честно рассказал об электричестве, автомобилях и даже самолётах. И если с технической частью вопросов не возникало (Ёсонте просто принял к сведению, что всё это возможно), то вот с целью таких ухищрений возникли проблемы. Зачем тебе автомобиль, если есть конь? Кстати, сейчас с ним Матвей был полностью согласен! Вот представить себе, что он здесь рассекает на «Хаммере» не получалось даже в воображении. А где брать бензин? А масло? А запчасти? А шины, неизбежно проколотые в степи? А коня ни заправлять не надо, ни ремонтировать. Свет в юрте? А зачем? Зажги лампадку, что тебе ещё нужно? Тоже верно! В простом степном быту свет ночью и вовсе не требуется: а на что смотреть? В общем, получалось, что вся та мощь цивилизации, которую Матвей помнил, прилагалась к самой цивилизации! А без неё не нужна абсолютно!
  Из этого разговора Ёсонте сделал абсолютно неожиданный вывод! Он собрал доступное население посёлка и попросил разрешения задумку Матвея оставить. На хмурый вопрос Онгура «Юуны телее?» ответил:
  - У Мафея дома так всё было! У них дома всегда что-нибудь крутится, светится, шумит, стучит и воняет! Ему без этого плохо! Мафей по дому скучает!
  Матвей сжался, но ни смешка, ни возражения не последовало. Впрочем, и разрешения в тесной кузнице оставить ненужный механизм — тоже. Только Матвей со вздохом признался, что в их мире подобное колесо крутил либо осёл, либо ветер, но нужно строить вышку, либо электричество, которого здесь нет и не будет, либо пар.
  Про пар заинтересовался и Онгур. Матвей на пальцах объяснил принцип. Кузнецы подоравлись и вытащили старый прохудившийся котёл. Медный. Да, готовить еду в таком уже как-то и не получится. А вот для его целей, может, и сгодиться.
  То, что для Матвейя — ужас-ужас-ужас, для Онгура с Ёсонте — просто работа. Да, непривычная, но кузнецы каждый раз решают некоторые нестандартные задачи. Ты скажи, что нужно, а мы сделаем! Трубку? Каких размеров? Какой длины? А, в конце нужно сделать сужающийся носик? Насколько сужающийся? И снова Матвей оценил, как же привычные ему вещи намертво прикипели к цивилизации. Например, чертёж! То, без чего ни один уважающий себя мастер его мира не приступит к работе. Оказалось, что умение читать чертежи не даётся с рождения, и ни Онгур, ни Ёсонте, никто вообще не смог понять соотношение линий, начерченных юношей на земле к тому, что он пытался объяснить на известном ему местном языке. А сам Матвей осознал, что все те изделия, которые делают мастера, они делают без чертежей, размеров, допусков, углов и так далее. Чисто «на глаз»! И ведь делают же! Включая доспехи, упряжь и форму клинка! Да уж, божественная помощь — великое дело. Ну почему он не зитер! Эх…
  А к вечеру трубка была припаяна к котлу. Вот с крышкой пришлось повозиться, это сделали только на следующий день. В котёл налили воды, закрыли крышкой, плотно прижали её зажимами. Повесили над сайтаем. Огонь в нём разжигать доверили Матвею. Видимо, как автору идеи. Ну, Матвей и обратился к Зиту:
  - Великий Зит, во славу твою запускаю я эту паровую машину. Пошли силу свою и благослови моё начинание!
  Прекрасно понимая, что всё это — только слова, и никакого эффекта на результат не окажут. Минут через десять из трубки начал выходить пар. А потом зашипел, засвистел, как у чайника… и быстро перешёл в ультразвук. А поток — ого! Хорошо видимый глазом!
  Осталось только теперь приладить колесо так, чтобы трубка давала поток на лопатки, и тут Матвей обалдел! Потому что край котла, в который юноша предложил долить воды, блестел! И сам край котла, и крышка! Абсолютно, идеально ровные, блестящие края явно прилегали друг к другу! Но никто не делал обработку металла так чётко! Неужели от давления оно само так на место встало? Ничего себе!
  На эту мелочь никто внимания не обратил. Воду налили, котёл подвесили на вбитый в дымход крюк. Направили на колесо. И тут оказалось, что кипение создаёт реактивную тягу, и пока котёл холодный — он спокойно висит. А когда закипает — струёй пара его отклоняет по кругу. Что ж, сделать упор — невелика проблема, а пока что можно и щипцами подержать! Зато как все смотрели на колесо, раскручивающееся медленно, но уверенно! И кривошип, поднимающий и опускающий меха! От которых разгоралось пламя в сайтае. От которого сильнее и сильнее шипел пар из котла. От которого быстрее и быстрее качались меха! От которого сильнее огонь… Матвей отпустил котёл и пар вместо лопаток пошёл просто в воздух.
  - Осторожно!
  Но Онгур уже обжёгся об струю. Выругался, но пенять юноше не стал. Наоборот, похлопал по плечу и велел завтра всё ещё раз показать. А пока — пить араку, барашка есть. Великий сегодня день!
  Зит благословил нового кузнеца. Пусть и бестолкового пока что.
  
  
  Лассен лежал в тени юрты, привычно поводя ушами. Овцы довольно блеяли, хлюпая водой. Водопой в степи — великая вещь! И озерцо, распаханное овечьими и лошадиными копытами позволяло напоить сразу много животных. Лошади фыркали неподалёку, обсуждая что-то своё. А может, отгоняя слепней. Эти твари пытались и ему на морду садиться. Так что Лассен в конце концов сделал то, что собирался уже давно.
  Оделся.
  Наверное, можно было и раньше добыть себе одежду, но легенда «Я — шайтан, подручный Маттея» почему-то предполагала, что он не имеет права носить одежду. А ведь одежда прекрасно защищает не только от прямых лучей солнца или непогоды. Она здорово защищает и от насекомых.
  Но сейчас в стае людей начались какие-то нездоровые брожения, и людям стало не до одетого или раздетого шайтана.
  Блеяли овцы. Фыркали лошади. Ветер трепал ковры на юртах. Звонко клацал молот по наковальне. Матвей сдавал экзамен.
  Возможно, сам бывший дарга этого не осознавал, судя по его мордочке он не понял, с чего это Онгур с показательно зверскими интонациями заставил его самостоятельно ковать клещи. Причём, сделал это максимально пренебрежительно. «Иди, сделай клещи». И ушёл. Ага, как будто обязательно стоять над душой во время сдачи экзамена? И так всё слышно. Даже ему, хотя он к кузнечному делу равнодушен и вообще занятие Маттея одобряет постольку, поскольку. Поскольку бывший вожак занимался полезным делом, и это дело кормило их обоих. Именно он был тем центром, ради которых с обоими делились мясом. Конечно, Лассен мог бы (теоретически) угнать всё стадо… Но всадники, знающие степь как собственный хвост, в течении дня его нагонят. И чем от них защищаться?
  Равар старательно не думал об этом. Но мысль сама собой лезла в голову. Заставляя шерсть распрямляться, а в животе — неприятно сжиматься. Очень, очень хотелось поверить, что местный бог лично обратился к нему, достойному, и одарил своей божественной благодатью. В конце концов, ведь откуда-то взялась та сверкающая непонятная сфера, закинувшая его сначала в магический мир Маттея, а потом их обоих — сюда? Кто, как не бог чужого мира, смог бы устроить такое? Но…
  Войт, Великая Пустота, Великая Возможность, нагло обманул его. Пообещав, что каждый, кого он пометит по обычаям раваров, станет его преданным слугой. Его личным ишширо. И вот Маттей, который уже был таковым, и вроде бы должен легче всех подчиниться его воле, вообще махнул хвостом на первое же его приказание!
  Так было или не было? Сон это или реальное божественное предзнаменование? Хочется, ууф, хочется верить в то, что лично Войт его благословил.
  Но…. Равар слишком опытен, чтобы опираться на слепую веру. И первая же проверка показала правильность сомнений.
  Даже Маттей, который к своему равару относится максимально доброжелательно, и то не стал выполнять даже элементарный приказ.
  Так было или не было?
  Звон прекратился. Лассен перевернулся на бок и поджал хвост. Недовольно шевельнул им, отгоняя то, что пыталось залезть на шерсть, и снова поджал. Онгур тоже обратил внимание на тишину и вышел.
  Отсюда видно плохо, но равар и не собирался разглядывать, что там происходит, поглощённый своими переживаниями. А человек Онгур что-то разглядывал, что-то маленькое и не блестящее.
  - А это зачем? - донеслось до равара.
  - Поддевать что-нибудь.
  - Что?
  - Да что угодно.
  - Так никто не делает.
  - Я делаю.
  В голосе Маттея — юношеский гонор. Зачем он так? Эх, светлая голова у парнишки, сколько знаний она скрывает? Вот хоть этот его круг, который крутится в потоке пара и качает меха. Игрушка простая, забавная, а сейчас он один, в полном одиночестве, без помощников, выковал что-то. И вместо того, чтобы подобострастно вручить Онгуру своё новое изобретение — дерзит. Эх, щеночек, что ж ты так?
  А научи его, вдруг сверкнула в голове мысль. Научить что? Жить среди людей? Говорить правильно, вести себя удачно? Этому надо учиться с детства. Желательно в стае. А он, тупой и обсосанный равар, обманутый местным богом, какой из него Учитель?
  - А это зачем?
  - Упираться удобно.
  - Зачем тебе упираться?
  - Что-нибудь выгнуть.
  Онгур что-то разглядывал. А Лассен вдруг понял, что вопросы мастер кузнецов задаёт не в экзаменационных целях. Он правда не понимает то, что создал Маттей. И вроде бы юноша рассказывал, что у себя в мире учился продавать и рекламировать созданное. Но здесь словно забыл об этом своём умении, мямлит и мнётся, так и хочется укусить его за хвост! Только хвоста у Маттея нет.
  Зато половина стада — его. Это признают все. Может, сам Маттей этого не осознаёт и не понимает, но остальные стали говорить о нём с уважением. И даже устроенный этот экзамен показал, насколько взлетел в глазах людей недавний ещё оборвыш, да ещё в противоестественной связи с шайтаном. С ним, то есть. Будь это местный человечий щенок, кто бы ему позволил вот так вот махать молотом и тратить драгоценный металл на что-то там своё? Но компасы! Они продавались со страшной скоростью, и Маттей наконец вспомнил о своём торговом призвании, поднял цену до двадцати овец. И всё равно покупают! А вместо того, чтобы за счёт нажитого честным трудом богатства, занять должное место под солнцем, начать хоть как-то влиять на жизнь посёлка, парень по-прежнему трудится у сайтая, не претендует на главенство и даже не требует себе ничего сверх того, что и так было подарено сердобольными местными! И Онгаррен знает, может, это и к лучшему? Или Харн, как говорят местные? Он даже купленные на собственных овец брёвна пустил в общее дело! Даже заставил сделать пилу. До этого ровные кругляши никому не были нужны, а тут оказалось: полезная вещь! Но насечённая проволока легко рвалась и Маттей посетовал на отсутствие пилы. Поскольку в местном языке такого слова не было, а Лассен тоже не понял, что это такое, то так и закрепилось русское «пила». Сделали её кузнецы на удивление легко и быстро, что не удивительно: профессионалы! И если бы один Маттей с нею провозился бы неделю, особенно затачивая и выгибая два ряда зубов, то в десять рук инструмент был готов в два дня. Опробовав его на бревне и отпилив два десятка круглящей за час, Онгур наутро велел сделать Маттею клещи. Которые он, видимо, и сделал.
  Эх, если бы Войт не обманул равара и если бы Лассен сейчас мог бы приказать Маттею… Он бы ему сказал. Что сейчас в зубах мальчишки не только его собственная дальнейшая судьба, он может прямо сейчас указать мастеру Онгуру на ценность пил, и приказать сделать два десятка. А потом на следующем торжище устроить показательную пилку этих местных брёвен, и продавать по хорошей цене. А там после пил ещё что-нибудь заставить делать, ведь у Маттея в его мире столько идей, столько вещей, которые можно выгодно продать здесь. Он мог бы вообще стать дарга всего племени и даже начать захватывать соседние, не силой оружия, но умом и технологиями. Увы, ууф, ему это всё только приснилось. И не может глупый равар, страдающий от жары и насекомых, приказать своему ишширо всё это сделать.
  Самое обидное, что Маттей с ролью омеги вполне согласился. Он легко выполнял приказы равара, и даже в их ночных играх удовлетворял своего альфу так, как тому хотелось. А после этого, ничуть не волнуясь и не переживая, удовлетворялся сам. Как хотелось ему. И хотя Лассен отлично знал, кто у них тут главный — он ни разу не рявкнул на зарвавшегося ишширо, не укусил его, не задал трёпку, как должен сделать нормальный вожак. А позволял делать с собой всё, что тот захочет. Сам страдая от этой двойственности, понимая, что может, и даже, наверное, должен поставить нахала на место… И не делая этого.
  Так стоило ли его метить? Надо было выбрать какую-нибудь другую цель. Но… Лассен представил, что он метит Онгура, и понял, что лишится головы ещё до того, как струйка попадёт на кузнеца. Поэтому и выбрал Маттея, если не получится — он хотя бы останется жив.
  Он и остался.
  Но как дальше жить?
  
  
  
  Рядовой Онтарио всю жизнь думал, что служение Харну — это дело благое. В конце концов Харн — это основа разума. Учитель рассказывал, что само письмо изобрёл именно Харн, отделив пустоту от знания знаками. В конце концов, когда ты шинкуешь капусту на кухне или топором рубишь щепки — ты пользуешься благословением Харна. И вообще, Харн — это здорово. Это зитерам найти себя в жизни сложно, а удержать найденное — ещё сложнее. Может быть именно поэтому харнеров так много! А может потому, что всё это — туфта, срань, и разделение на харнеров, зитеров, войтеров — и как это проверить? Понятное дело, Высшие Жрецы. Мощь иерархов видна каждому, и видно, что посвящённые обращаются непосредственно к Великим. Но и то…
  Взять хоть Тёмного Тарга. Говорят, нынешний Верховный Харна. А ест, как обычный человек. И требует подати. И в день Харна, каждый второй четверг месяца, все харнеры идут к Алтарю, собираясь в длинные процессии. И каждый обращается к Харну с просьбой, пожеланием или благодарностью.
  Жрецы учат, что Харн слышит всех. Но зачем тогда идти к алтарю? Зитеры ходят в свои храмы, войтеры — в свои. Просто в разное время. Но боги слышат всех. Так зачем?
  Жрецы учат, что боги создали всё в этом мире. Великий Зит создал землю и Солнце. Великий Харн отделил ночь от дня, мужчину — от женщины, семя от цветка. Великий Войт населил просторы жизнью и дал каждому будящее. Боги всемогущи, но зачем тогда им нужны жертвы? Ведь если ты можешь создать землю, зачем тебе дары той земли? Это же и так твоё? Если Войт смог населить просторы жизнью, зачем ему приносят в жертву животных? Убивать созданное богом ради самого бога? Очень странно.
  И только великий Харн не требовал со своих харнеров ничего материального. Харн любит воинов, и ты можешь пожертвовать ему что-нибудь… Добытое в бою. Но сам бой гораздо важнее для бога, и поэтому харнеров так много. Ведь из добычи ты отдаёшь служителям Харна лишь малую часть, а остальное оставляешь себе. Если, конечно, из сражения победителем выйдешь именно ты.
  Вот с последним ожидались проблемы. Война. Для харнера это звучит обыденно и даже заманчиво: это повод прибарахлитья и заслужить славу. Ага, если верить рассказам. А когда вот так, лично, и перед тобой человек, которого надо убить… А главное, убить могут тебя!
  И те тренировки, которые с ними проводят десятники и сотники — они, конечно, полезны. Но человеку умному, не отягощённому одними только мышцами и крепкой спиной — понятно, что в бою ты встречаешься с таким же харнером, который так же страждет заполучить славу и твою одежду и амуницию. И оба мы молимся одному и тому же Харну.
  А может…
  А может, уйти в войтеры? Последователи Войта немногочисленны и не особенно популярны. Среди зитеров встречаются известные учёные, писатели, но… Но самые великие открытия принадлежат харнерам. Войтерами чаще всего бывают чернорабочие, но эта должность не приносит достатка. Так же войтерами являются и нищие, попрошайки… Среди которых встречаются и зитеры. Казалось бы, Зит дал тебе возможность созидать! Так используй её! Но нет, сидят у храмов в ожидании монетки или бродят по улицам, выпрашивая миску похлёбки…
  Может, сказаться войтером и пойти по улицам с миской? Онтарио вздохнул и сделал привычный жест, отгоняя харновых бесов. Он слышал сказки про харнеров, которые пытались прикинуться зитерами, и что с ними случалось. Была так же легенда про великого зитера Арсмана, который презрел своего покровителя и отправился искать Войта, и даже нашёл. Но счастья ему это не принесло, и он попытался вернуться обратно к Зиту, но тот его не принял. В общем, все умерли.
  Правда, в скором времени это, возможно, предстоит и ему самому. Жрецы сказывают, что Харн своим последователям после смерти может дать повторную жизнь, от того харнеров так много в мире. Но никто из людей о прошлой своей жизни не помнил, если не брать, опять же, легенды. В общем, воевать или нет?
  - Подъём! - зычный голос десятника прервал поток ленивых размышлений. - Построиться.
  Опять. Что ж, поднять и скатать накидку, взять копьё, и опять на марш. Куда же они идут? И когда же будет битва? Да сколько же можно?!
  
  
  - Да зачем тебе воины? У тебя что, воинов не хватает?
  - Антырхан велел собирать войско.
  - Так собирай, Зит свидетель! Но зачем хороших людей на убой вести? Вот! Мафей! Иди сюды! Ты скажи, ты воевать хочешь?
  Человек рядом с Онгуром впечатлял. Хотя бы уже тем, что не носил привычный за полгода дэгел, расшитый тёплый халат. Но и не был закован в доспех, как Аликан и его дружина. Обычная кожаная куртка, штаны, сапоги. Непокрытая голова без тюбетейки с ёжиком недавно стриженых волос. На поясе — кинжал. И взгляд внимательных чёрных глаз.
  А что ответить? Хочет ли он воевать? Нет, конечно. Но… Чем обернётся для него ответ? В этом мире люди имеют другие нормы морали, вон, даже им с Лассеном отдельную юрту выстроили, вместо того, чтобы прогнать взашей. Понравится ему ответ или нет? Куда он упадёт: в ишширо, как говорит Лассен, или станет дарга?
  - Н-нет…
  - Почему? - очень спокойно спросил незнакомец.
  - А зачем? Война — это же смерть.
  - Война — это добыча, - так же спокойно ответил собеседник. - Это слава. Это почести. Кто он?
  - Это порождение Войта! - с какой-то даже торжественностью объявил Онгур, не глядя, впрочем, на юношу. - У него даже ручной шайтан есть!
  - Раз ты войтер — то война для тебя это возможность. Неужели ты откажешь самому Войту?
  Ох, вот только теологических споров в местной религии ему не хватало! Очень захотелось убежать в степь к Лассену. Спрятаться среди овец, и пусть все войны этого мира проходят мимо…
  - У меня и без того возможностей хватает, - попытался хоть как-то отмазаться парень, но Онгур неожиданно обрадовался:
  - Вот! Добрых воинов ты наберёшь в других селениях. А это — кузнец, да такой, что Зит ему завидует! Хочешь, я тебе его штучку покажу?
  Слово «зуйл» Матвей не смог однозначно понять. Это именно «штучка», в смысле, финтифлюшка, загогулинка, штучка-дрючка.
  Пришелец штучку осмотрел. Непонятно, понял или нет, и как к ней отнёсся.
  - А что ещё умеет?
  - Да это лучший кузнец в нашем посёлке. Бери! Не пожалеешь! Мафей, собирайся, поедешь.
  - Куда?
  Вот тут парень испугался. Только-только нашёл место в жизни, где его понимают, не гонят, кормят, и даже к Лассену относятся нормально… И вдруг — всё?
  - Ты что, не слышал, глухой что ли? Антырхан войско собирает! От нас тоже кто-то должен поехать. Вот ты и поедешь! Хочешь — батыром будешь. На коне скакать, саблей махать. Ты же себе саблю сам сможешь сделать? А не хочешь — будешь кузнецом! Каждый батыр тебе будет кланяться, батыров — много, кузнецов — мало!
  И Матвей чуть не прослезился. Никогда в жизни он не думал, что навязчивая реклама вызовет такую ностальгию! А так домом повеяло! И ещё юноша понял, что его откровенно из колхоза выгоняют. Тьфу, то есть, из кузнечного посёлка. И если ему казалось, что к ним с Лассеном относятся нормально, то это ему казалось. А их терпели! И хотя здесь совсем дремучие века, где убийство вовсе не считается чем-то неприемлемым и убить могут запросто, но почему-то никто не захотел марать руки об убийцу и извращенца. А он и тот, и другой. И его просто убирают наиболее гуманным и культурным образом, который только возможен в данных условиях!
  Почему же тогда так обидно и горько на душе?
  - Мне надо подумать.
  - Чего думать? Юрта есть, железа мы тебе с собой дадим, езжай!
  Если уж ему даже железо с собой дают, то это полный капец. Значит, оставаться — себе дороже. Но как же не хочется!
  - А Лассен с отарой.
  - Возьми лошадь да съезди. Улукхай! Улукхай, бэжами ёни уу! Бери лошадь, съезди с Мафеем, забери Лассена, а сам паси овец! Ничего, вспомнишь!
  Вот и всё. Прощай отвал, в котором найдено столько интересного. Прощай яма-рудник, в которой добывался уголь. Прощай стадо, на которое ты сменял десяток компасов. И местных даже обвинить нельзя: его не ограбили, не отобрали честно полученное имущество. Взамен овец, которые не редкость, ему выдают железо в виде пластин и обломков, а так же моток железной проволоки. Проволока идёт на клёпку кольчужных элементов, страшный дефицит. То есть, это даже грабежом назвать нельзя, но…
  Но куда деваться?
  Прощались с ним тепло. Но без излишней радушности. А Матвей думал, управляя лошадью, запряжённой в телегу, что сейчас он по местным меркам богатей. Матвей-богатей, ага! Лошадь своя. Телега. Железа навалом. Юрта в телеге. И Лассен, молчаливо разлёгшийся на скатанной юрте.
  Последнее особенно остро отозвалось в душе. В конце концов, кто является причиной и источником всех его бед? Грёбанный фурь, выскочивший из надпространства прямо перед колёсами автомобиля. И если бы это случилось на пару минут позже, он бы сидел дома!
  Сидел бы дома… Воспоминания нахлынули волной. Кухня, на ней — мама. Отец с мобильником, рассказывающий матери о своих заводских проблемах. Они с отцом и мамой в парке Галицкого. Друзья на роликах и досках, катающиеся на автодроме. И Лассен в его постели. Которого он нагло намочил. Чисто в отместку, шутки ради, не помышляя о том, что для равара это что-то значит. Он вспомнил, как Лассен стоял над ним на кухне, направив на него мужской орган, и как резко и разительно изменилось поведение фуря, а он тогда ничего не понимал. Все мысли были только об одном. Так виноват ли Лассен в том, что произошло? Ведь мечтал же остаться с ним наедине, так, чтобы можно было делать всё, что они захотят, без стеснения и преград.
  Он это получил. Так в чём обвинять своего альфу? А? Что? Ах, да… Он же его опять обоссал, значит, теперь Лассен занимает доминирующее положение. Так смешно: столь незначительный (хоть и несколько неприятный) жест является для равара столь важным. Ему-то всё равно, хочет фурь чувствовать себя вожаком — да пусть, не жалко. Хотя… если подумать, у людей разве не так? Погоны на кителе, звёздочки на этих погонах, количество бумажек в кассе, какая-нибудь побрякушка на грудь. И человек ради этого идёт на смертельно опасный риск. В общем, чего обвинять представителя иного вида и иной расы? У них свои заморочки, у людей — свои. А у местных татаро-монголов — свои. Вот, например, затеяли они войско. Интересно, а на кого это ихний Андрыхан собирается войском нападать? На соседнее племя? Полгода жизни в степи показали, что воевать здесь тупо не с кем. И незачем. Напасть и отобрать десяток-другой овец? Свести красивейшего и быстрейшего жеребца? Отбить себе пару девушек покрасивше? Это — святое. Это даже сам Матвей понимал и одобрял. А против кого нужно войско? Приехать двумя сотнями воинов и отобрать всех девок и всех овец? Ну… Сродни пристрастиям раваров метить своих соплеменников.
  - Что случилось? - вдруг спросил Лассен.
  - А что случилось? - повернулся к нему Матвей.
  - Ты успокоился.
  - Как ты догадался?
  - Ты пахнешь иначе. Сейчас ты волновался и переживал. А сейчас успокоился.
  - Я думаю, - поделился Матвей, в очередной раз сожалея о том, что равар не знает русского. А на местном татаро-монгольском объяснить мысль не всегда получается. - Они ведь собирают войска, а с кем воевать собираются? Неужели кто-то придёт сюда завоёвывать их юрты и стада овец? А с кем ещё воевать?
  - Вот и узнаем! - жизнерадостно сообщил равар.
  И Матвей ощутил, что этот бодрый тон, одно присутствие Лассена в телеге рядом с ним действительно успокаивает. Да, впереди — война, где тебя могут убить. Но будем честными: убить тебя здесь могут где угодно. Ведь с Субэдеем ему просто повезло. Если бы этот гад оказался чуть более расторопным — то отымел бы и потом зарезал. И ничего бы его не остановило. Да и остальные могли бы отомстить за убитого, если бы не его наклонности, которые остальными осуждались. Парня это удивляло до глубины души: Субэдея за то же самое порицали и даже ругать Матвея не стали за убийство. А ему с Лассеном позволяется в открытую. Но допытываться о причинах подобного отношения не стал. И знание языка не позволяет, и вообще, как-то неудобно о таком расспрашивать…
  Оказалось, зря.
  Место сбора будущей армии ничем не походило на место собора. Просто обычное (для виденного Матвеем) племя. Или как оно тут правильно называется? Овог? В общем, праздно шатающийся люд, но под надзором начальства.
  Начальство было представлено… Всё тем же Аликаном! Казалось бы, уже полгода прошло. И за это время монгол (или кто он тут?) ни разу Матвея не обижал. Да и в тот момент, в зимней степи, он не бросил его умирать, отобрав последнее. Но в душе парня каждый раз вспыхивала злоба, когда он видел этого воина, даже без его любимой джинсовой курточки, которая в местных условиях уже давно бы превратилась в бесполезную тряпку. Воистину: дэгэл куда практичнее!
  Аликан ничуть не удивился появлению парочки, выслушал донесение, что из посёлка отправили им кузнеца с шайтаном, с которым Мафей находится в тесной связи, и велел идти «принимать хозяйство». То есть, знакомиться с остальными кузнецами. Не один же он поедет в великий поход?
  И оказалось, что за полгода освоить кузнечное дело невозможно. Что и выяснилось буквально с первых же минут. Главный кузнечный мастер Джучи встретил парня приветливо, поговорил с ним о жизни, узнал, что учился кузнечному делу у Онгура и тепло отозвался об ученике Масхуда, как, уже покойного? Вот же летит время… И предложил продемонстрировать умение. После буквально нескольких ударов молота вызвал Аликана:
  - Аликан! Что за плешивого барана тебе прислали? Онгур оборзел вконец, сам баранов требует, а тебе послал всякое дерьмо верблюжье, этот косороукий хнорс не умеет вообще ничего!
  - И что теперь? - спокойно возразил воин. - Хочешь, выгони его прочь, пусть едет обратно, а ковать будешь ты!
  Джучи сплюнул, развернулся и пошёл, потеряв к Матвею интерес. Аликану тоже было не до «кузнеца», войска прибывали со всех концов степи, и всех нужно было встретить, познакомиться, куда-то распределить, чем-то занять. Если юноша опасался излишнего внимания к своей персоне, то каково же Лассену? Шайтан, ой, то есть, равар оказался суперзвездой. На ручного шайтана шли смотреть все! И мужчины, и женщины. В их отношениях Лассен формально занимал доминирующее положение (с полного согласия Матвея!), но сейчас парню пришлось защищать своего фуря от людей, отвечая на вопросы. Да, он настоящий, из плоти и крови, его можно убить, но лучше этого делать не надо, он не волшебник, не проклятый, он вот такой и есть, да, он подчиняется только ему, Матвею, и нет, он не воин, и воевать не умеет, у него даже клинок сломан. Нет, не об него. Переждав смех, Матвей сочинил историю о напавших на их стада шайтанов Харна, от которых Лассен героически овец защищал. Ну, вот и сломал меч… Как ни странно, «стада шайтанов Харна» не вызвали вообще никаких вопросов. Что за шайтаны, чего они нападают? - никто даже не поинтересовался. То ли поняли враньё, то ли Лассен был им интереснее.
  - Вот, а говоришь — не воин! - укорили юношу.
  От разбитых шатров степь пестрела чуть не до горизонта. Они с Лассеном тоже поставили свою юрту, но попали в неё только когда совсем стемнело. Кузнец ты или шайтан — никого не интересует. Есть командир, и он должен всех своих знать, а они должны знать его. Управиться с таким огромным количеством народу — это надо быть реально волшебником. В России хоть этому учат с детства, а здесь… Нет, подумал Матвей, я не прав. Здесь этому тоже учат с детства. Ведь организованные малые отряды, быстро перемещающиеся по степи и угоняющие друг у друга стада и девок — это норма местной культуры. А уважение к старшим чуть ли не в крови. Правда, Аликан на старшего не тянул, но командовать умел. А его дружина, такая небольшая по меркам российской армии, прекрасно умела передавать команды. Так что до вечера человек и равар знакомились со всей этой армейской кухней на собственных шкурах, и забрались в юрту после общего ужина из огромного котла.
  То ли нервное напряжение, то ли ещё что, но равар к нему начал приставать! Вот уж сейчас юноша не испытывал ни малейшего желания, но…
  - Ты помнишь, что я твой вожак? - Лассен куснул его за плечо.
  - Услышат же! - попытался вразумить его Матвей.
  - И что? Какое тебе дело до них, когда вожак тебя желает?
  - Так смеяться будут!
  - Ты мой ишширо! Что скажу — должен всё делать! Иначе выведу из юрты и отымею у всех на глазах! Вот тогда смеяться будут!
  Играть в игры «вожак-подчинённый» у Матвея не было ни малейшего настроения. Он устал, перенервничал, ему хотелось спать и остаться одному. Увы, Лассену на человеческие предрассудки было плевать, и он считал нормальным показать спаривание с подчинённым всей стае. Вывести ишширо в круг, отыметь его, ещё и позволить надругаться и унизить остальным. Ещё и обоссать каждому, кто захочет! Слушая рассказы равара, Матвей осознал ужас положения ишширо в стае: у людей хоть гладкая кожа, стекло и высохло, а уж если помыться… А когда тебя пометили всей стаей, ты воняешь и сам это осознаёшь… Да уж. Тяжело быть раваром. Зверски тяжело!
  Но Лассен продолжал настаивать, и Матвей, скрепя сердце и сжав зубы, уступил. Ни малейшего удовольствия он не получил, даже когда Лассен взялся его лизать. Хуже всего было утром выбираться на белый свет и осознавать, что все, вот все эти воины вокруг вчерашнее слышали. И одно дело — их с Лассеном игры, равару Матвей позволял достаточно многое, но быть омегой среди толпы воинов?
  На них посмотрели. На них очень даже посмотрели! Но и всё. Хотя несколько шуточек из серии «и кто из вас сегодня ночью был женой?» прозвучали, но и всё! Лассен почему-то сиял, то ли ему правда доставляло удовольствие это пренебрежительное отношение людей к его ишширо, то ли Матвей чего-то не понимал, но вот этот слегка приподнятый кончик хвоста, это выражение на мордочке, эти взгляды в его сторону… Равар был доволен! Юноша только вздохнул: служить ступенькой для другого в иерархической лестнице — не особенно приятно. Но надо жить дальше. Надо. Главное, чтобы равару не пришло в голову показать своё доминирование при всех. А то ведь затребует позволить себя обоссать прилюдно! С него станется. Ещё и дэгел снять не позволит, для пущего эффекту!
  Кстати, о дэгеле. Если кто думает, что в бой едут в халатах, то он здорово ошибается. В бой едут в доспехах. Разумеется, металлические элементы на доспехах имеют только богатые и знатные воины. Сталь дороже золота, которого тоже немного. А у остальных кожаные куртки, кожаные шлемы с бунчуками из конского волоса. Матвей даже видел своими глазами испытания подобного украшения: двое воинов заспорили, один снял свою шапку и надел на деревянный шест. Второй достал саблю и взмахнул с оттяжкой… Палка осталась стоять. А воин с неудовольствием отдал саблю оппоненту, довольно надевающему шлем на голову. Да, перерубить такой тоненький, казалось бы, конский хвост — нелёгкое дело. Что и подтвердили окружающие в ответ на вопрос юноши.
  Шитьё — женское дело. Женщины ткут, прядут, шьют. А вот укрепление одежды, всяческие кольца, крепления на ремни и так далее — это дело кузнецов. Так что хороший ты там кузнец или нет — а давай, вперёд! Работа найдётся всем. В том числе — точить клинки. Да, именно так! Сотни собравшихся воинов требуют заточки их оружия! А сталь настолько мягкая, что точится очень легко. Но эта сталь, или, точнее, железо, всё же гораздо лучше дерева (которого тоже немного) и кости. Кости — много! Из лошадиных костей вытачивают наконечники стрел. Их нужно много, очень много! А вытачивают железными инструментами. Кто их будет заострять? Правильно. Ишширо Матвей. Так что чем заняться у сладкой парочки было. И к вечеру юноша осознал, что Лассен в чём-то даже прав! Потому что действительно, если тебя вытащили перед всей стаей, обоссали и опозорили — то падать ниже уже просто некуда. И если ты остался жив — то продолжаешь жить. Да, в самом низу социальной лестницы, но ты что, хочешь занять место Аликана? Одна мысль о том, что ему придётся думать за все эти сотни мужиков, разруливать там и тут возникающие конфликты, давать указания, кому и где тренироваться, строить конные отряды и заставлять их что-то там отрабатывать — бросала в пот. Он не потянет! А сможет он хотя бы быть младшим командиром? Даже будучи занят делом, Матвей видел, как огребали они от Аликана за то, что их подчинённые недостаточно шустро исполняли приказы. А уж простым воином быть — это мама дорогая! Какой из него воин?
  Так что получается, что загнав его в самый низ, Лассен оказал своему человеку немалую услугу. Сейчас его воспринимали как тряпку, как ничтожного и презренного уйлчлэга, но зато и не требовали слишком многого. Точишь? Правишь согнутое? Таскаешь? Подаёшь? И то хорошо. Иди, садись, вот твой кусок мяса.
  Ффух… Тяжело жить! Особенно с порванным шаблоном. А шаблон ему порвал… Бяслаг!
  - Мафей! Привет! Ты тут как, живой? Голову тебе не оторвали?
  - Привет. Нет, живой. А ты откуда здесь?
  - Хэй, как «откуда»? Я тоже в поход иду! - борец прямо лучился радостью, улыбка на широком лице открытая, искренняя. - Я буду в охране служить! С вами! А можно на твоего шайтана посмотреть?
  Матвей ошалело посмотрел на крепыша. Он вчера устал Лассена от всех защищать, учитывая, что многие хотели лично проверить, настоящая у него шерсть или он так притворяется? А уж Бяслаг… Но не нашёл причин отказать.
  - Ты куда? - возмутился было Джучи, но Бяслаг сказал:
  - Он мне шайтана покажет и вернётся.
  Спорить с известным борцом кузнец не решился и отпустил юношу с рабочего места.
  Но то, как Бяслаг посмотрел на Лассена… Матвей не поверил бы, если бы не присутствовал при этом лично. До этого он искренне считал, что так смотреть на фурря может только он один. Оказалось, не тут то было! Крепыш повернулся к нему невидящим взглядом, словно получив по голове дубиной, сглотнул и снова впился взглядом в равара.
  - А можно… Можно я его потрогаю?
  - Да, - выдохнул Матвей, поражённый и вопросом, и тоном, и взглядом, и тем, что борец не схватился нагло за шерсть, пробуя её на прочность, не считаясь ни с ним, ни с хозяином шерсти.
  Лассен посмотрел на своего ишширо, но Матвей не понял, как именно. Вопросительно? Осуждающе? Мол, с чего это ты распоряжаешься мной? Или настороженно?
  А Бяслаг протянул руку и… погладил Лассена! Нежно. Осторожно! Тут же отвернулся и пошёл прочь.
  Оба посмотрели друг на друга, на уходящего монгола… И каждый вернулся к своим делам. Но вечером, после сытного ужина, Бяслаг нашёл Матвея.
  - Ахэ, дорогой, ты со мной боролся, я с тобой боролся, мы теперь почти родные ахэ, правда же?
  Поражённый таким методом побратимства Матвей опешил, ибо не знал, что на это можно ответить? Сказать «Ты мне не брат!» такому человеку? Но и быть ему братом тоже как-то не особенно хочется.
  - Уступи мне своего шайтана на ночь! Страсть как хочу с ним, если тебе не сложно, пожалуйста, век буду благодарен! Очень тебя прошу, как брата!
  Вот тут Матвей обалдел в полной мере. Он-то думал, что он такой один, а оказывается, неизвестно сколько на его Лассена облизывается, но почему-то молчат! И только Бяслаг нашёл предлог попросить его прямо! Но… что ему ответить? Он-то, может, и не против… Но… Как не вовремя Лассен со своими раварскими заморочками! Раньше он мог просто сказать ему «Пойди с ним». А сейчас? Он же вроде как подчинённый?
  - Я спрошу у него.
  - Пожалуйста! - Бяслаг сжал ему руку и Матвей ощутил некую тройственность. Это было дружеское мужское пожатие, выражающее доверие и просьбу. Но это было прикосновение другого мужчины. Который просит у него любимого на ночь.
  Матвей шёл по лагерю, хрустя подсохшей травой, в полном раздрае чувств. Он не жена Лассену, и не имеет на него, по большому счёту, никаких прав. Он его ишширо. То есть, это наоборот, Лассен может им распоряжаться как хочет. Юноша представил, что Бяслаг подходит к Лассену и просит у него отдать на ночь… и тот соглашается…
  В животе заскребло, а в паху напряглось. В таком ключе это оказалось даже не стыдно. Если бы Лассен велел ему сделать что-нибудь с Бяслагом — он, пожалуй, даже согласился. Но наоборот? Как отнесётся к этой ситуации фурь? Особенно учитывая, что сейчас он дарга, то есть, вожак? Поймав Лассена, Матвей отвёл его в сторонку.
  - Помнишь того мужика, который тебя сегодня гладил? Он очень просит тебя прийти к нему сегодня ночью.
  Лассен пошевелил ушами. Понюхал.
  - А ты согласишься?
  Так сразу… А он согласится?
  - Я же твой ишширо, а не ты мой…
  - Хорошо.
  Лассен повернулся и хвост скрылся в темноте. А Матвей остался один. И вот тут одиночество навалилось каменной плитой. Впервые за долгое время, за эти прошедшие полгода, юноша остался один. Вокруг ходят и разговаривают множество людей. Фыркают и чешутся лошади. Блеют овцы. Шелестит трава. Раздаются отрывистые команды. А он — один.
  Один.
  Это такое странное и страшное чувство. Матвей в очередной раз понял и ощутил, как много Лассен значил в его жизни. Фурь, полгода назад подобранный им и пригретый, закинувший его (пусть и невольно) в другой мир — оказался в этом мире надёжной опорой. А больше и ухватиться-то не за что. И вот он сейчас там с Бяслагом…
  И тут юноша почувствовал, что такое «ревность». Казалось бы, кто ему Лассен? Он ему не принадлежит ни по людским, ни по раварским законам, ни даже просто по понятиям. Матвей не имеет ни малейших прав на фурря, и не ему решать, с кем и что именно будет делать равар. Но… Но внутри кипела горькая обида, помноженная на одиночество. Не хотелось ничего. Ни спать, ни есть, ни даже Лассена. Обида, ревность, одиночество, полная и беспросветная муть в будущем, тоска по дому — Матвей шёл сам не зная куда и зачем, просто двигаясь, чтобы не лежать и не выть от горя.
  - Ой, здрасте! - он натолкнулся на кого-то в темноте. И девушка зачем-то встала с земли. - А ты кто? Ты Мафей, да? Это про тебя все говорят?
  - Да, - грустно подтвердил Матвей.
  - А где твой шайтан?
  И ко всем этим переживаниям добавилось ещё и ощущение собственной ненужности. Всем нужен Лассен, а он — так… Недоразумение.
  - Бродит где-то.
  - А чего ты такой грустный? - отсветы костров высвечивали скулы и причёску, не позволяя рассмотреть лицо.
  Ха! Чего он грустный…. Пойди, объясни! Но диссонансом резануло то, что вот, пожалуйста, кому-то интересен он, Матвей, а не его шайтан! Эта мысль выдернула его из сладкой пучины депрессии. Но обида, разочарование и ощущение брошенности напрочь снесли все тормоза, и юноша зло ответил:
  - Потому что он трахаться ушёл. А я один.
  Он ожидал, что девушка обидится, фыркнет и уйдёт, оставив его в покое. Но та только склонила голову к плечу:
  - А тебе только с шайтаном можно? Больше ни с кем?
  Да, сегодня поистине день удивления. Сколько ж можно? Оказывается, вот как про них думают? Поэтому и не говорят ничего, принимая и не оспаривая законы мира? Раз Мафею можно только с шайтаном, то вот вам отдельная юрта, и на здоровье?
  - Да нет, почему? Можно…
  - Пойдёшь?
  Нет, кажется, предел удивления сегодня находится где-то за горизонтом.
  - С тобой?
  - Ага.
  - Ну… пошли.
  Пока Матвей судорожно пытался вспомнить, в какой стороне стоит их юрта и куда идти, дитя степи поступило на удивление просто. Она просто отвела его шагов на двадцать и зашуршала.
  - Давай.
  А? Что? Кому и что давать? И что вообще происходит.
  Тихонько хихикнув, девушка протянула руку и схватила парня за рукав. Нащупала ладонь и положила на…
  В первую секунду Матвей даже не понял, куда. И только ощутив и распробовав тепло чужой кожи, форму и округлость, догадался. У Лассена соответствующих округлостей не было, да и шерсть совсем другая на ощупь. Так что Матвей на миг качнулся к стыду, и тут же вернулся. У него в ладонях девушка! Настоящая! Живая! И она не против!
  Всё получилось быстро, просто, и… приятно. Дэгел всё-таки чрезвычайно удобная одежда. Легко снимается, быстро надевается, и отлично служит постелью. Прямо посреди степи. И вместе с приятной истомой уходило из груди ощущение ненужности и брошенности… Только ревность ещё немного тлела, но несильно и почти безболезненно.
  - Вот видишь? Всё хорошо?
  Они встали и оделись. И даже поцеловались.
  Бродя в темноте в поисках своей юрты Матвей пытался понять, что сегодня за день? Точнее ночь. Он отымел девушку! Только не знает, какую. Как там было в том древнем анекдоте? «Ночь в постели — не повод для светского знакомства». Сейчас он готов подтвердить: не повод. Да где же их юрта-то? Тьфу, не придумали здесь освещения. Конечно, можно лечь прямо тут, но змеи и пауки…
  - Маттей? - раздался рядом знакомый голос. - Ты почему не спишь?
  - Не могу найти юрту, - сконфуженно ответил парень.
  - Пошли, - коротко велел Лассен.
  Они забрались в юрту и улеглись. Матвей понял, что не сможет с собой бороться и обижаться. Поэтому сразу обнял равара и ощутил его привычные лапы, обхватившие за плечи.
  - Как ты?
  Мокрый язык привычно прошёлся по лицу.
  - Ты хочешь подробностей, или волнуешься за меня?
  Матвей понял, что не готов к подробностям. Не сейчас.
  - Волнуюсь.
  - Всё хорошо. Я с тобой. Я рядом. Мы вместе.
  Вот и всё. Вот и кончился этот странный и страшный день, полный неожиданностей и удивления. Они снова рядом, и Лассен без стыда прижимается к человеку, положив морду на плечо. Так уютно, так привычно. Осталось закрыть глаза и отдохнуть по-настоящему.
  
  
  
  
  Запах пыли. Запах пота. Причём, и человеческого, и лошадиного. И в это амбре вплетается запах растоптанной травы, конских испражнений, всё это сносится горячим ветром.
  Лассен лежал в тени юрты и смотрел на учения. И вспоминал свой мир. Для раваров война — это страшное бедствие. Это катастрофа. Чтобы одна стая пошла убивать другую целиком, создавая для этого оружие и профессионально обучая бойцов, которых надо кормить всю жизнь? Очень, очень рискованно. А вдруг он завтра возьмёт и убьёт тебя? И сам станет вожаком? Или для людей это нормальное явление, и каждый вожак сам понимает опасность своего положения, но не страшится этого? Люди — странные. Но очень опасные. Пожалуй, вернись сейчас он в свой мир, дрожите, равары! Он сейчас стал запредельно опасным. Потому что видит всё это. Как организуются войны. Как готовится оружие. Как учатся убивать. Он ещё ни разу не видел войну людей, но ему уже страшно! И каждый, ведь каждый из вот этих всадников, он прекрасно понимает, что может завтра умереть. Но никто не повернул, никто не сбежал. Даже Бяслаг пришёл на войну, хотя он не воин, он — борец. Но как он сам сказал «Я — мужчина. Я — должен!».
  Долг. Это как раз то самое, от чего бежал Лассен. Почему и хотел иметь свою стаю. Чтобы не быть никому должным. Чтобы самому устанавливать свои порядки, как ему хочется, как ему удобно. А здесь люди ради долга приходят убивать и умирать. Странные…
  Шайтана тоже пытались привлечь к общим построениям, но Лассен настолько показательно «не умел», что от него отстали. Переучивать шайтана под человека — это долго, а времени нету, тут бы со своими справиться!
  Заодно шли тренировки кузнецов. Которых собрали целых пятеро. И у которых приличное такое хозяйство с собой наличествовало: переносной сайтай, запасы угля, меха, соединительные рукава для мехов, молоты, молоточки, наковальни, клещи, шильца, запасы проволоки и металла… И целая своя юрта, одна на всех. И вот сейчас их выстроили и учили держать оборону. Копьями. Как понял Лассен издалека, основная задача кузнецов не столько воевать, сколько обороняться. Вот этому их и учили. Главное в обороне — держать своё место и не струсить. А вот выдержит ли Маттей настоящий бой? Почти полгода он ждал, чтобы вожак проявил себя как вожак, но увы… Его человек слишком… мягкий? Нерешительный? Даже и не описать. Но видно, что на роль вожака он не годится. А, вот! Маттей — не боец! А в сражении… Впрочем, посмотрим. Может, у людей всё не так, как у раваров? Может быть мистические свойства цивилизации Маттея, которые позволяют ему даже здесь совершать необычное, спасут своего носителя?
  Так, арвант опять недоволен. И опять Маттей. Что у них там не получается? Вот же пристал. Увы, то, что он в их маленькой стае занял главенствующее положение — ничего не меняет. Для всех остальных юный человек является более важным, чем равар. И все считают, будто он командует. Впрочем, это не страшно. Только обидно, что нельзя подойти, рявкнуть на арванта, сказать «оставь его в покое!». Да и он, пожалуй, объяснит, что если не учить сейчас — то первого же боя его ишширо не переживёт. Так что остаётся ждать. Но просто ждать — скучно. Что бы сделать полезного?
  Эта война ворвалась в их жизнь, как стадо бешеных животных, разметав привычный уклад. Только наладили отношения, только стали полезными, и даже ему нашлось дело. И вот — пожалуйста. Их выставили вон, хоть обняли на прощание! И снова оказывается, что равару в этом мире нет места. Если бы не тот странный сон. Или всё же не сон? Хочется верить, но… Но вот есть Маттей. Который даже после «пометки по обычаю раваров» плевать хотел на его приказы. Или, точнее, не так. Он подчиняется, но так же, как и раньше. То есть, до тех пор, пока сам этого хочет.
  Лассен шевельнул ухом, ловя точку фокуса. Вот. Хоть с интонациями разобрался. Обычно, когда Маттея ругают, у него такие интонации оправдательные… Даже ему хочется устроить парню трёпку. А уж что говорить про местных? А сейчас в голосе появились нотки самоуверенности. Это он правильно. И вообще похорошел за эти полгода.
  Но до Бяслага далеко. Ох, Бяслаг… Какой ты… сильный! И какой страстный! Равар уже и забыл, что такое «страсть». Скоро два года минет с того момента, когда он мчался за ней по улицам, задрав хвост… И как нюхал её следы. А как она визжала под ним… Да, давно это было. И вот — человек. Причём, не Маттей. Который действует грубо, жёстко, сильно, но так сладко… Увы, он не член его стаи. Так, а это что там?
  Лассен поднялся, водя ушами и пытаясь разобраться, что он слышит. А, это топот конницы! А вот и пыль появилась.
  Тренировки прекратились. И второй раз в жизни равар Лассен увидел дарга местной стаи, Антырхана.
  Молодой, чернобородый, в дорогом, но изрядно помятом и поцарапанном доспехе. Видно, что не для украшения носит, битвы не чурается. Но познакомиться поближе с великим вождём им, разумеется, не дали. У вожака свои задачи, он потребовал выстроить войско, оглядел его. О чём-то поговорил. И умчал дальше.
  А за ужином Маттей сказал, что послезавтра они выезжают. Куда — он и сам не знает. Да какая им разница? Для них этот мир чужой, и что налево, что направо — всё едино.
  Лассен мучительно думал. Ехать куда-то с Маттеем — вроде бы очевидное решение. Он молодому человеку нужен. Его советы, поддержка, его борьба с заблуждениями альфы-омеги очень здорово тому помогают. Это хорошо видно: за полгода щенок вырос, возмужал. Вон, даже сегодня на тренировке с оружием, когда их учили хотя бы правильно держать нож и действовать им — удары держит чётко, не прогибаясь. А на попытку подзатыльника перехватил руку командира, и… тот ничего не ответил, не стал развивать конфликт. Раньше Маттей бы хмуро насупился и стерпел. А сейчас показывает зубы. Да, за это время Лассен воспитал неплохого человека, но…
  Равар встал, потёрся о плечо ишширо и шагнул в темноту. Для равара найти нужную юрту не представляет никаких проблем, но Бяслага в ней не было. Он сидел у костра с другими воинами. Лассен молча улёгся рядом, глядя в огонь, вонючий и несильный, только услышав, как сбился с фразы Бяслаг и как изменилось его дыхание. Он полежал, слушая людские разговоры, в том числе шутки про себя, потом встал и скользнул в темноту. На четырёх лапах, максимально демонстрируя звериность.
  Ждать пришлось недолго. Сначала звук его шагов. Потом звук дыхания. А потом — сильная рука, хватающая за загривок.
  Равар в объятиях крепыша чувствовал себя хвостиком, попавшим в зубы малышам. Когда с тобой делают что-то запредельное, не спрашивая твоего мнения, но это так здорово! А главное, от этого здорово ему! Спасибо Маттею, он показал ему, что секс может служить не только продолжению рода, когда ты выбираешь самку и самка выбирает тебя. Не только доминированию одного самца над другим, демонстрации всей стае статуса обоих. А простому физическому и эмоциональному удовольствию. Когда хорошо просто от того, что это — он. Спасибо тебе, Маттей, но ты — неудачный вариант. Когда Лассен хватал ту сферу — он не собирался быть игрушкой человека, тем более — сексуальной игрушкой. Быть чьей-то игрушкой — это только этап жизненного пути. Но он пройден. И вот сейчас Бяслаг сожмёт его крепко-крепко, захрипит и расслабится. Так, потерпеть ещё немножечко… Вот он разжал объятия, поглаживая шерсть, шепчет разные приятные глупости…. Прости, человек, но я всё-таки попробую. Сейчас — самый подходящий момент.
  Равар встал. Бяслаг так и лежал, глядя на него снизу вверх. Вот! Это самая правильная поза. Внутри напряглось, и звук падающих капель на кожу человека послужил логичным завершением этого вечера. А теперь — что получилось? Как отреагирует этот сильный человек на такую мерзкую выходку шайтана? Лассен чуть присел, готовясь отпрыгнуть.
  - И зачем? - спросил Бяслаг, не меняя позы и не делая ни малейших попыток отряхнуться или возражать.
  - Ты мой, - сообщил ему Лассен, всё так же возвышаясь над лежащим.
  Бяслаг протянул руку и погладил равара по ноге.
  - Я так и должен лежать?
  - Нет. Одевайся и пойдём спать.
  Он не возразил. Просто встал и натянул одежду. Прямо так. На мокрую кожу. Лассен дёрнул ухом. Неужели это всё-таки не сон? Или просто вот этот конкретный человек настолько увлечён своей страстью к шайтану, что позволяет ему делать всё добровольно? Пока что у него два результата, один — условно удачный, другой — условно неудачный. Надо будет выбрать кого-нибудь третьего, такого, кто однозначно не любит и не испытывает к равару тёплых чувств. И проверить на нём.
  - А где мы будем спать? - уточнил Бяслаг.
  - А где ты обычно спишь?
  - Вместе с другими воинами.
  Это оказалось проблемой. Да, самому Лассену было нассать на то, что думают о нём другие люди. Но одно дело, когда они думают это где-то далеко, а другое — спать среди них. Рядом с ароматным Бяслагом. Учитывая, что люди не поймут этого знака и, скорее всего, начнут возражать — это неразумно.
  - Сходи, найди воду, помойся. А завтра с утра решим, что делать.
  - До завтра.
  И снова никаких возражений. Неужели работает? Задумчивый равар бежал по лагерю на четырёх лапах, огибая людей и юрты, забежал в их с Маттеем жильё и только тут очнулся.
  Запах.
  Здесь был чужой запах. И запах любви. Маттей с кем-то занимался сексом без него!
  - Лассен? Это ты?
  - А ты кого ожидал? - равар улёгся рядом с человеком, привычно устроив морду на его плече, а сам внимательно принюхиваясь.
  - Ты всё-таки вернулся, - он пытался шутить.
  Лассен не ответил, только положил сверху лапу. Нет, Маттей. Я не вернулся. Но я рад, что ты нашёл себе кого-то ещё. Значит, я могу бросить тебя со спокойной совестью. Тебе пора расти, щенок Маттей, я вытащил тебя из твоего уютного и могучего мира в этот, но я не собираюсь нести за это ответственность всю жизнь. Не для этого я рвался в другие миры. Спи спокойно, человек. Нам с тобой было хорошо.
  А завтра начинается новая жизнь.
  
  
  
  
  Солнце палит с небес. Хорошо хоть не нужно по этой жаре тащиться пешком. Телега скрипит, слегка толкает в спину. А местные сидят себе, беседуют, словно в бане. От бани обстановка отличается только тем, что воздух сухой. Пить хочется. Жара. Телега. Война.
  - А Оэлен ему и говорит «Я твою овцу видел». Мэгле ему «Где видел?». Оэлен ему «У волка в пасти»!
  И ржут. Чего ржут? То, что волк у человека овцу утащил? Очень смешно.
  - Мафей! А это правда, что у вас дома овец совсем не держат?
  - Нет. Неправда, - буркнул подросток, но не зло. Скучно. Жарко. Хоть поговорить.
  - А твой шайтан говорил, что у вас там всё в юртах, совсем-совсем нет травы. Это правда?
  - Тоже нет. Трава у нас есть, но очень мало. Просто Лассен мало где был, а так у нас есть целые поля с овцами и коровами. Но только овцы сам не бегают.
  - Ой-бой! - удивился собеседник. - А что ж вы их, на руках носите?
  И опять смеются. Но на этот раз Матвей и не подумал обижаться. Обстановка на удивление милая и тесная. Вот так едем, спереди и сзади блеют овцы, а мы тут треплемся в телеге. Благодать!
  - Нет, у нас есть вот такие телеги, только в десять раз больше. И они овец возят.
  - Вай, нэ-нэ! Овец возят, а людей — нет?
  - Почему же? Людей тоже возят. Телег у нас много. Есть телеги для людей. Есть телеги для овец. А есть такие, которые возят огромные камни.
  - А зачем?
  - Дома строим из камня!
  - Ой-бой! А как потом собирать и дальше везти? Опять на телеге?
  Н-да, вот так живёшь, живёшь на свете, и вдруг оказывается, что с точки зрения Лассена ты — могучий волшебник из расы волшебников. А с точки зрения местных монголов (хотя какие они монголы? Даже сами себя называют бахтырай!) - из расы глупцов. Возить овец на телегах, делать дома из камня, на лошади ездить не умеет, сражаться не умеет… Точнее, сейчас уже умеет, но остальное-то? И ведь не объяснишь людям, что всё это не нужно. Не поймут `с. Дикари`с.
  Да и не будет он объяснять. В конце концов, пусть думают, что хотят!
  - А чем ты дома занимался?
  - Учился.
  - Ой-бой? Ты что, учёный?
  - Ну… Так себе…
  - А что ты умеешь?
  - Ну… что… Писать, считать, продавать…
  А действительно, что он умеет? Не объяснять же, что умеет на скейте гонять, играть в Доту и Контру, да и не умеет уже, полгода прошло, тут бы вспомнить как компьютер загружать! В общем, с точки зрения здешних ничего не умеет.
  - У нас же всё не так. Нам нужно совсем другое. Учиться водить телеги, там специальное управление у нас, не такое, как здесь. Зато можно разговаривать за много санагов даже не повышая голоса. И ночью светить можно без огня.
  - А какому божеству вы обращаетесь для этого?
  - К электричеству, - усмехнулся Матвей. - Только это не бог, а…- Он поискал слово и сказал по-русски: - Физическое явление. Но у нас всё совсем не так.
  - Вай, Мафей, что ты такой плохой, а? Ехать далеко, скучно. Расскажи о своём доме, мне интересно, всем интересно!
  - Да, да! - поддержали пассажиры телеги.
  Ага, им интересно. А ему интересно, куда делся Лассен. Утром равара рядом не оказалось, но своевольный волколис мог ускакать куда угодно. Тем более, что праздно валяться на сборах ему не дали, и до полудня он таскал, укладывал, собирал, помогал, подавал, связывал и тащил. Пока они ели — стронулись и двинулись стада, поднимая пыль и блея всё дальше. А потом выяснилось, что Лассена в лагере нету. А заодно нету и Бяслага.
  Матвей почувствовал, как перехватило горло. Вот это номер! Это что же… Это его фурь… извините… изменил ему с другим мужиком? И сбежал?! Это… Это…. Слов нет!
  Его вызвал Аликан. Спросивший, куда смотался его шайтан? На что Матвей совершенно неожиданно для себя набросился на воина с руганью и претензиями, что его любимого шайтана увёл Бяслаг, и как быть и что ему делать? Аликан, оказывается, не знал о пропаже борца, и велел проверить. Матвею же приказал выдвигаться вместе с обозом.
  Они и выдвинулись. И вот сейчас юноша лежал в телеге и слегка переживал. Вдруг он оказался прав, и Бяслаг действительно сбежал, прихватив Лассена, который ему понравился? Но в любом случае ревность грызла и кусала. Вот и делай после этого людям добро! Кто ж знал, что Бяслаг тоже окажется любителем пушистых мальчиков? Грёбанный мир, он поначалу показался таким милым и уютным, на их отношения с раваром все смотрели абсолютно спокойно. Но кто ж знал, что за этим спокойствием прячется? Оказывается, таких, как он, здесь валом! Точнее, здесь люди разные, кому-то нравится Лассен, кому-то — он сам. Причём, что самое обидное, ведь Матвей — не гомосексуалист и не зоофил! Жихур подтвердит!
  Она прибежала на отправку обоза и принесла ему подарок. Бусину на шнурке! Сунула в руку, засмеялась и убежала. А Матвей остался стоять дурак дураком: что делать с этим подарком от практически незнакомой девчонки? Наверное, он должен был бы влюбиться по уши, прижать к сердцу и думать теперь только о ней. Но увы. Он не Волкодав, великий герой, идущий в каждый бой как на смерть, и не отступающий ни от любви, ни от своего слова. Нет, подарок грел душу, но никакой любви к дарительнице юноша не испытывал. Не смотря на секс. Как там было про секс и повод для знакомства? В общем, крайне неудобно, ведь девчонка не просто так дала ему эту свою бусинку, и надеется на что-то. А что он может ей обещать? Да ничего! Он едет на войну, и что случится — не знает никто. Разве что Великие Боги, но они не скажут.
  В общем, поводов для переживаний хватало. Лассен, Жихур, он сам, и вообще, война, это вам не покер! Война это… война. Он никогда не участвовал в войнах и не собирался, в общем-то. Кто б его спрашивал? Вот, посадили в телегу — езжай.
  Матвей попросил воды.
  - Рано! - заявил крепкий пожилой бахтырай. - Сейчас попьёшь — потом будет пить хотеться.
  - Мне бы хоть пару глотков!
  - Пару глотков — на.
  Да, всё-таки фильмы — это одно, а реальность — это другое. Но кто бы знал, что в качестве источника инструкций по реальной жизни придётся использовать художественные фильмы? Матвей помнил по кино, что на жаре пить, действительно, нельзя, а надо только прополоскать рот и выплюнуть. Оказалось, что выплюнуть воду — абсолютно невозможно! И он её торопливо проглотил. Но стало чуть легче.
  Разговоры отвлекали. Поэтому Матвей тоже вклинился в беседу, и начал расспрашивать о том, что их ждёт и куда они, собственно, едут? К его вопросам отнеслись благосклонно, юноше даже показалось, что их ждали. И «старички», которым было лет по тридцать, с удовольствием просветили молодого дуралея…
  Увы, их энтузиазма Матвей не разделял. Конечно, нахождение в обозе с большой вероятностью убережёт его от прямых стычек, но обозы тоже захватывают… Да и шальная стрела может прилететь в любую секунду. А вот геройски погибнуть в бою или показать всем свою удаль молодой человек вовсе не жаждал. И сам понимал, что теперь окружающие его плюс ко всему считают трусом, но пусть он будет живой трус, чем мёртвый храбрец. А на заявление «Ты можешь не лезть в бой, но ты — мужчина, и должен стойко переносить трудности» ответил:
  - Я трудности и переношу! Но это же не значит, что я должен в них сам лезть?
  И разговор свернул на философскую тему. А зачем Мафей вообще живёт? Просто так? Ну, так чего тогда он тут сопли разводит? Если у него нет целей или устремлений в жизни — такого будут использовать те, у кого такие цели есть. А что ты хотел? Страдай! Не хочешь, чтобы тебя использовали — ты должен такие цели заиметь, и двигаться к ним, невзирая на трудности. Вот как делает это Антырхан. Какие у него цели? Пойди, спроси. Но цели у него точно есть, раз он собирает армию и ведёт куда-то. И каждый в этой армии получит своё, кто-то — славу и добычу, кто-то — стрелу или меч. Это жизнь, мальчик, она так устроена. А если ты посвящён кому-то из богов лично, и он ведёт тебя — так тем более о чём беспокоиться? Бог позаботится о тебе, сам уложит тропку, отведёт меч или стрелу, пошлёт друга и глоток воды.
  И Матвей не впервые пожалел о том, что ни к одному из местных божеств он не относится.
  
  
  
  
  Солнце палит с небес. Жара. Хорошо людям, они потеют. А тут шерсть, кажется, уже горит. Зимой холодно, но согреться проще, чем охладиться. Ах, сейчас бы в ручеёк… С холма в кузнечном посёлке стекал такой замечательный ручей! Матвей в нём даже купался иногда. И он, Лассен — тоже. А сейчас приходится идти по степи под палящим солнцем. Надо уйти как можно дальше, чтобы люди не догнали, не нашли. А для этого нужно сначала найти воду. Это первое и главное.
  Лассен повертел носом. Присел, принюхался. Покрутил ушами. И двинулся дальше. Бяслаг пыхтел на ним.
  - Ты как, пить хочешь?
  - Очень хочу! Конечно!
  - Ты не знаешь, где здесь можно найти воду?
  - Нигде! - уверенно ответил Бяслаг. - Здесь нет в округе воды.
  И они продолжили путь. Интересно, как действует божественное унижение? В стае всё понятно, обоссанный вожаком, во-первых, слишком труслив, чтобы сражаться. Иначе просто не дал бы себя унизить. Да хорошего воина вожак и не вздумает обмочить, как потом на такого надеяться? Во-вторых, униженный находится под контролем всей стаи, и другие будут его кусать и шпынять даже не за то, что он сделал что-то не то, а просто чтобы помнил, чем он пахнет, и не делал даже попыток возвыситься. А вот Бяслаг может его скрутить, выжать и содрать шкуру. И приказывать ему что-либо — боязно! Ведь кроме якобы божественного поводка их ничто не связывает! Более того! Человек может в любую секунду развернуться и уйти. А варёный в своей шкуре равар даже ничего не сможет ему сказать или сделать. Ох, бедовая ты головушка, во что ты вляпался? Но вон, топает позади, пыхтит, пахнет, но идёт.
  Лассен закрутил ушами. Что-то… Кажется? Нет. Вон, заблеяла овца. Что, что, а звуки овец он услышит за много санагов!
  - Туда!
  Бяслаг молча изменил направление. И всего через полчаса они увидели двоих конных и стадо овец. Да, увидеть — это хорошо, а догнать? Пришлось поднапрячься.
  - Хэй! Вы кто такие? - изумился пастух.
  - Это шайтан Лассен, - пояснил человек. - А я — Бяслаг.
  - Как? Сам Бяслаг? Я наслышан о тебе. А что вы делаете здесь?
  Человек повернулся к равару, словно ожидая от него пояснений. Пришлось пояснять.
  - Великий Антырхан послал нас на разведку, его войско собирается здесь. У вас есть попить?
  Их напоили овечьим молоком, даже дали с собой. Теперь будущее выглядело куда оптимистичнее. Поэтому парочка пристроилась за овечьим стадом и шла до вечера. Утром взяли у пастухов сыра, лепёшек, одну овцу, и пошли дальше, хотя овца пыталась сбежать назад, к стаду. В общем, как их нагнали трое всадников, парочка не сразу заметила. Только топот копыт, и почти сразу их окружают.
  - Бяслаг, мы и подумать не могли, что ты такой трус! - засмеялся один из конных.
  - Слезай, и я покажу тебе, как я трус! - набычился человек.
  - Зачем мне это показывать? Это ты Антырхану рассказывай! Поворачивайте назад!
  - Я не пойду, - сразу же открестился равар.
  И тут события помчались, как стадо лошадей. Ближайший всадник взмахнул камчой, пытаясь огреть равара. Лассен рванул в сторону, пытаясь уклониться от удара. Бяслаг рванул к ним, пытаясь защитить шайтана. Они столкнулись и упали, поэтому выпущенная вторым всадником стрела, направленная борцу в спину, попала в переднюю ногу коня. Не застряла и отскочила, но конь крайне возмутился подобным поведением, встал на дыбы и попытался сбросить всадника, но тот вцепился в него клещём. Две других лошади затанцевали, почуяв кровь и опасность, тут стрелок снова натянул лук, и Лассен скомандовал:
  - Бяслаг, тууний татаж, афф!
  Человек бесстрашно бросился на лучника, в воздухе что-то мелькнуло и его крепко схватило за шею, уронив на землю. Лассен увидел натянувшуюся верёвку, от шеи к коню. Третий успел кинуть аркан! Опять! Всё как тогда, зимой!
  Но сейчас он не голый и испуганный равар! Сейчас у него есть оружие! Мысленно воззвав к Войту, который есть Великая Возможность, Лассен одной лапой ухватился за натянутый аркан, а второй вытащил из ножен клинок. Как он удачно обломан, Маттей, я тебя люблю! Иначе длины бы не хватило, зацепился бы! Взмах, удар, рывок в сторону… и аркан расселся, а потом и лопнул. От неожиданности всадник упал с лошади. Вскочивший равар повернулся к человеку, что там? А Бяслаг не зря считался великим борцом! Попасть из лука в человека в двух шагах сложнее, чем если он в десяти. А второго шанса дюжий здоровяк не дал, просто опрокинув коня вместе с человеком! Да, приёмы борьбы можно применить и к лошади, если повезёт… Повезло! Лошадь, конечно, тут же вскочила, но всадник уже оказался на земле, а тут Бяслаг не сплошал…
  Лассен отвернулся и взмахнул клинком. Ого! Ему удалось с одного удара отрубить руку? Ничего себе! А теперь ещё удар… и ещё…
  Остро пахнет кровью, давлёной травой и лошадиным навозом. Бяслаг скрутил и держал второго воина, пока третий в полусанаге соскочил с раненного жеребца.
  - Что будем делать?
  Лассен подошёл к человеку, глядящему на него с ненавистью и страхом. Он шёл гордо выпрямившись, подняв хвост, прямо на воина, пытавшегося вырваться из захвата… Безуспешно. Лассен остановился, нависнув над ним, ухмыльнулся, расслабился… и струйка изогнулась в воздухе, окропив человека. Бяслаг выгнул бровь, глядя на происходящее, но не вмешиваясь.
  - Отпусти его.
  - Ну, и зачем? - воин отряхнул капли.
  - Так положено, - просветил его равар. - Чтобы стать членом моей стаи — ты должен пройти посвящение. Поздравляю. Теперь ты мой.
  Бяслаг хлопнул новичка по плечу.
  - Не бойся, запах скоро выветрится. А с тем что будем делать?
  - Сможешь его застрелить? - уточнил равар.
  - Конечно смогу. А надо?
  - Нам нужны лошади.
  Стрелок двинулся к лошади и Бяслаг попытался остановить, но Лассен тронул его за плечо. Человек обернулся, убедился, что его действительно останавливают, и замер.
  А через минуту они пошли навстречу, потому что стрелок вёл двух лошадей под уздцы. Конь хромал, но шёл.
  Трупы раздели, собрали оружие и вещи, куртку равар натянул на себя. И не понял, лучше стало или хуже? Но хотя бы какая-то защита. Бяслаг взял третью лошадь под уздцы, и они пошли по степи, медленно и не спеша, только чтобы отойти от трупов. Потом остановились, позволив лошадям пастись, а третьему всё-таки перевязали ногу, хотя кровь и так почти остановилась.
  - Какой приказ вы получили?
  - Догнать вас и вернуть.
  - Именно вернуть?
  - Да!
  - Тогда зачем ты стрелять начал?
  Воин задумался, почёсывая затылок.
  - А ты ж сказал, что не пойдёшь?
  - А меня зачем убить хотел?
  - Да! - согласился Бяслаг. - Его зачем убить хотел?
  - Так я не знал, что ты вожак! - заявил воин равару. - Откуда ж я знал?
  Лассен досадливо махнул лапой.
  - Куда все едут?
  - В Кайншит. Это там! - воин указал рукой.
  - Значит, мы пойдём в другую сторону. Когда конь сможет идти?
  - Не знаю. Дня через три-четыре…
  - А нас другие смогут догнать?
  - Если Харн направит — смогут. А так — нет.
  - Тогда пойдём туда, - Лассен махнул лапой перпендикулярно указанному направлению.
  - Как прикажешь, тан.
  Да, когда есть лошади — значительно приятнее. Заночевали в степи, без всяких юрт, только место ночёвки обложили верёвкой, чтобы не приставали змеи и пауки. И тут Бяслаг возжелал секса! Нет, всё-таки люди — странные. Так далеко и долго идти, и всё для чего? Чтобы задрать ему хвост! А ведь он, между прочим, ехал в седле! Он натёр там себе всё! Ему сейчас вовсе даже и не хочется!
  И вот тут Лассен чуть не взывал. Сволочь местная, что ж ты делаешь-то?! Да, он вожак своей стаи. Более того! Никто это не оспаривает. И он точно знал, что если он сейчас скажет человеку «Отвали! Будем спать!» - тот покорно уляжется спать. Но пристанет утром. Или завтра. Лассен вполне может лишить его секса вообще, он вожак стаи и может принимать любые решения. Но теперь это — его стая! Как будут подчиняться жадному вожаку, ради которого сегодня убивали своих соплеменников? Ведь Бяслаг кинулся под стрелы ради него! Он набросился на своего, хотя тот мог убить его! И вот теперь вожак жмотится задрать хвост!
  Пришлось ложиться. Зато какие стали глаза у второго!!!
  -= А это вы что… А вы правда…? А мне можно?
  - Тебе — нет! - пыхтел сверху Бяслаг, покачиваясь на спине. - Не видишь, вожак сегодня устал, так что потерпишь!
  - А ты?! - закономерно возмутился новый член стаи.
  - А мне — можно! Я у него первый! Вот… щас… Ууух… Всё. Вожак, мы спать?
  - Мы — спать, - Лассен перевернулся на бок и поджал хвост. - А ты, - он кивнул второму, - в караул. Потом разбудишь Бяслага. А ты потом разбудишь меня!
  День прошёл. Но забот только прибавилось. Пока он был с Маттеем, можно было ничего не решать. Живёшь спокойно, гуляешь с овцами, спишь сколько влезет, ешь свежее мясо, хоть сырое, хоть варёное. И никаких забот!
  Но разве он об этом мечтал? Нет, он для того и бросил своего альфу-омегу, чтобы не скатиться до уровня овец, где только еда, сон и секс. Нет, он — равар! И у него своя стая!И его стая будет самой лучшей в этой степи, Онгаррен их всех раздери!
  
  
  
  В который раз Матвей задумывался о том, что не ценит настоящего. Пока жил дома — казалось, всё такое обычное и привычное. И только йиффливого фурря не хватает для полного счастья. Появился йиффливый фурь — и оказалось, что девать его некуда. Как только нашлось, куда его девать — оказалось, что жить в этом мире тяжело и неудобно. И как только привык жить в этом мире — фурь куда-то делся, а его самого утащили в телеге в дальние дали. И даже вот, скучная поездка в телеге — и ту не оценил!
  На эти философские размышления юношу сподвигли жизненные реалии. Если он думал, что он тут для мебели сидит — то фигвам, как говорил Шарик! Нет, обоз и стадо отправили вперёд, поскольку скорость у них, мягко говоря, не очень. Но кто сказал, что их бросили без надзора? Нет! Пятеро воинов очень быстро нагнали телеги и стадо, и поехали рядом. А вечером дружно соскочили, и…
  - Б-э-э-э...укр… буль-буль-буль…
  - Б-э-э-э… хр, хру… журррр…
  Это когда ты живёшь в посёлке, где рядом — вода, есть уголь и щепки от дров, и то приготовление ужина несколько напрягает. А когда сейчас тебя догонит целое войско, и его нужно будет накормить?! Это кошмар!
  Овец нужно освежевать, и Матвея довольно быстро оттеснили от этого неприятного дела:
  - Что ты копаешься? Быстрее надо, жалеешь её, что ли? Так она уже ничего не чувствует, вот так надо, хряп, хряп, и готово! На, режь давай!
  Кто там говорил про сапожника без сапог? Как таким тупым ножом можно разделать овцу? А они как-то режут! Вот что значит привычка. Впрочем, дикие люди, они не знают про хорошую сталь и правильную заточку. Матвей и сам про них не знал, пока не встретился с этим убожеством. Но всё равно, тяжело! Руки скользят от крови, чуть не порезался. А не порезался только потому, что нож тупой. Но вот овцы разделаны и заброшены в котёл. Под которым уже шкворчат и воняют кизяки, но горят и дают жар. Теперь залить всё это водой, и… какой такой «умыться»? Вон, трава есть, руки обтёр и хватит с тебя! Вода — это ценность!
  Вот что ему не сиделось в уютном кузнечном посёлке? Ведь не ценил же настоящего!
  Потом их нагнала армия. О, одно дело видеть всё это в рассёдланном и расхристанном виде, а другое — когда тысячи лошадей и воинов на них скачут по степи. Доезжают до горящих котлов, спрыгивают, стреноживают коней, идут к котлам, и получают каждый свой котелок мяса с бульоном. К счастью, на раздачу Матвея не поставили, а то было бы ещё хуже. Оказалось, что еды не хватило почти сотне воинов! А сотня голодных мужиков, провёдших полдня в седле — это, скажу я вам… Но резать новых овец и готовить было уже поздно, поэтому остальные поделились едой. Но утром вся команда стояла перед начальством, имея вид бледный и дрожащий.
  - Почему вчера не хватило еды?
  - А я в котлы сорок овец отправил! - дрожащим голосом отвечал Джучи, - вон шкуры лежат! Должно было хватить!
  - Почему не хватило?
  - Значит, кто-то больше взял!
  - Харн тебе в зад, меня не волнует! Всем должно хватать!
  - Будем больше овец резать — потом кончатся. Где брать будем?
  - А у меня воины голодные! Ты голодным скакать в бой будешь?
  - Скажи — я больше резать буду! Сколько надо? Тридцать? Два раза тридцать?
  Матвей слушал всю эту перепалку и понимал, что вокруг него — дремучий каменный век, где большие дяди играют в войнушку. А война — это не только (и даже не столько!) сражения и битвы. Это в том числе — обоз, тыл, снабжение. Ну у него — понятно, у него — героические книги и фильмы о войне, где солдаты едят в окопах горячий суп (а то и принимают фронтовые сто грамм!) - и никто не задумывается, откуда у них эти сто грамм взялись? За кадром налили! А то, что их надо где-то взять, привезти на фронт, разлить каждому, и чтобы всем досталось… Кто ж об этом думает? Ну он — ладно, он глупый мальчишка из зажравшегося XXI века. А местные-то что? Неужто первый раз воюют?
  Первый, не первый, а за оплошность могут и казнить. Правда, это не поможет, но поди докажи это воякам? Которые уверены в своей Харновой избранности, и что их приказы должны исполняться безукоризненно? Да никто не возражает, будем исполнять, вы только приказы отдайте правильно!
  Матвей в очередной раз пожалел, что рядом нет Лассена. Не потому, что ему хотелось трахаться или фурь давал гениальные советы, нет. Но когда рядом хоть одна родная душа, хоть кто-то, на кого можно положиться и точно быть уверенным, что он не желает тебе зла — легче. А сейчас… вон, зовут. Опять что-то надо.
  - Мафей! Беги сюда! Вот, Алтанхуяг, это Мафей. Он считать умеет!
  Поначалу Матвей даже не заподозрил подвоха. Ну, умеет. А что тут такого?
  - Правда умеешь считать? - уточнил молодой воин с длинными усами.
  - Правда.
  - Сколько пальцев?
  - Семь.
  Воин пошевелил пальцами, будто проверяя результат, потом махнул рукой.
  - Считай!
  - Что? - не понял Матвей.
  - Воинов.
  - Как? - глаза разбежались. Войско представляло собой целую толпу, а как посчитать толпу?
  - Вай, ты сказал — умеешь! Вот и считай!
  - Но они же ходят!
  Алтанхуяг сделал такое лицо, что Матвей понял: либо он выполнит приказ, либо… Проверять, что именно «либо» он не захотел. Мозги бешено завертелись, и с какой благодарностью он вспомнил первый класс! Никогда в жизни не думал, что именно первый класс со счётными палочками так пригодится в жизни!
  - Только это… Мне помощь нужна.
  - Пальцы загибать? - то ли насмешливо, то ли серьёзно спросил Алтанхуяг.
  - Нет. Надо воинов построить. Дать им приказ, чтобы построились.
  - Эгэй! Все сюда! Арванты подошли ко мне!
  - Нет, не так!
  - А как?
  - Сейчас… Вот вы… ты и ты, и ты тоже… Становитесь здесь. Рядом, но не сильно.
  Матвей выстроил десять человек. Они посмеивались, глядя на потуги глупого кузнеца, но рядом стоял Алтанхуяг, и воины не смели возражать, а усмехаться разве запрещено?
  - А остальные пусть выстраиваются за ними. Каждый в затылок другому. И рядом!
  Задание простое, понятное, но и тут вышла некоторая заминка. Впрочем, разобрались, и за каких-то четверть часа вся армия выстроилась в колонну. Колонна получилась очень даже приличная! Матвей насчитал целых четыреста семь рядов! А теперь, внимание. Как это будет по-монгольски?
  Умение считать и умение называть сосчитанное — это разные вещи. Название чисел до двадцати Матвей выучил достаточно быстро. Поскольку они применялись в кузнечном деле «Ударь пять раз», «Положи двенадцать кусков угля», «Двадцать раз качни мехами». А дальше?
  - Как называется десять десятков?
  - Ты же сказал, умеешь считать!
  - Я умею считать. Я не знаю слова!
  - Зуун.
  - Здесь у нас сорок зуун и ещё семь арван.
  Алтанхуяг посмотрел на стоящих на жаре людей.
  - Ты уже посчитал?
  - Да.
  - Врёшь!
  - Нет. Вот смотри сам!
  Он прошёл десять рядов и велел этим воинам сделать два шага вперёд.
  - Вот. Здесь ровно зуун солдат.
  Воин прошёлся по квадрату, скользя взглядом по шлемам…
  - И так — сорок раз?
  - Да. И там в конце ещё семь арван, семьдесят.
  - Ладно, иди.
  Матвей так и не понял, те, кто его тащил и совал командиру в пасть — они это делали чтобы его подставить и посмеяться (а то и избавиться), или им впрямь было нужно посчитать войско? Зато сейчас юноша точно знал, что с ними двигается четырёхтысячное войско. Это много или мало? Вообще-то если посмотреть отсюда — это прямо дохренища! А если подумать — что такое четыре тысячи воинов? В его время воевали сотнями тысяч….
  Но не его дело планировать войну. А какое дело — его? Зачем он здесь? Матвей в очередной раз ощутит собственную ненужность. Считать солдат? Да это операция разовая, этому он этого ихнего хуяга научит за пять минут. Если тот считать умеет, а вроде бы умеет. А он что будет делать? Ковать умеет, но очень плохо. Овец режет плохо. Разжигает кизяки плохо. В общем, никуда не годный продукт двадцать первого века…
  Но упасть в депрессию ему не дали. Теперь надо было рассчитать, сколько же надо овец на всё это войско? Чтобы все остались сытыми? Матвей от этих бурных дебатов открестился, мол, я считать — умею, а вот чтобы вот так всё распланировать и дать готовый рецепт — нет, это не умею.
  - Эх, Мафей! - сказал Джучи. - Не понимаешь ты своей выгоды! Голова у тебя светлая, а ты всё в кузнецы лезешь. Какой из тебя кузнец? К Зиту ты не имеешь отношения, даже если обратишься — он тебя не услышит, зачем тебе молотом махать? А так был бы ты личным помощником Алтанхуяга, в почёте был бы, накормлен, под защитой. И при дележе добычи тебя не обделят, и ехать будешь на коне, а не в телеге… Странный ты человек.
  Матвей полностью согласился со старшиной обоза. Он действительно странный. Не считает полдня в седле таким уж желанным занятием, да и на добычу не рассчитывает абсолютно. В общем, вернулся обратно и единственное, что теперь радовало — его хоть перестали считать совсем бесполезным.
  Попытка пересчитать овец успехом не увенчалась, овец не построишь. Но прикинуть приблизительно Матвей смог. Уточнил, что в отаре порядка трёх сотен животных, то есть, такими темпами — на неделю всему воинству. Больше его к тяжёлым математическим расчётам не привлекали, но иногда звали на совет, никогда не реагируя на предложения кузнеца, от чего юноша с каждым разом становился смелее, позволяя себе иногда высказывать откровенную глупость, зная, что её выслушают, кивнут и отправят обратно. Но именно вот такие вот вызовы позволили ему прикоснуться к удивительному. Что в степи нужнее еды? Правильно! Вода! А взятые с собой меха достаточно быстро закончились. Каково же было удивление Матвея, когда он увидел характерный жест человека, держащего компас! И оглядывающего горизонт! Он подошёл поближе и убедился, что это именно он, им сделанный прибор!
  - Эй, Мафей! Ты с ним умеешь обращаться?
  Матвей сам не понял, что его удержало от возгласа «Да я его сделал!».
  - Ну… так. Немного.
  - Проверь, он на воду показывает?
  Матвей изумлённо поднял брови.
  - На воду? Я не знаю… Он только направление показывает.
  - Эээ… - Алтанхуяг пренебрежительно махнул рукой, отсылая юношу, и зашептал над компасом.
  Каково же было изумление Матвея, когда к вечеру они добрались до реки! О, река — это радость для всех! Лошади шумно собрались на водопой, люди разделись и бросились купаться, и после четырёх дней под палящим солнцем прохлада речная — это благодать Зита! И пьянит она не хуже водки, которую парень уже скоро год как не пробовал… Не считать же выпивкой араку, от которой местных уносит со страшной силой, а ему хоть бы хны? Здесь же на сутки и задержались. Пусть река и не особенно широкая, но переправить на ту сторону овец — это проблема! Правда, когда у тебя четыре тысячи под началом — то проблема решаемая.
  И ещё через два дня Матвей обнаружил, что за неделю похода ни разу не видел самого командира. Антырхана. А обнаружил он это потому, что увидел ханскую юрту.
  
  
  
  
  - Если ты хочешь взять большое стадо, - вещал Хараудар, - то на юге много племён. Антырхан сейчас забрал много воинов, охранять некому. Нас мало, но мы можем взять себе ещё кого-нибудь.
  Лассен ехал в седле, чувствуя, что ему впервые в жизни мешается хвост. Бегать пешком — утомительно и не так быстро, как на лошади. А ехать, постоянно прижимаясь хвостом к задней луке седла…
  - А если хочешь себе красивых девушек — то их проще всего взять на западе. Там украсть девушку вообще нормально, они, как мне кажется, одну и ту же по всем стойбищам таскают всю жизнь. Как разбираются, где чьи дети? Не знаю!
  Лассен слушал всё это молча. Он думал. Думал о том, что ему ужасно сейчас не хватает Маттея. Его личный альфа-омега, первый, самый первый, который показал ему, что один и тот же человек может быть как вожаком, так и распоследним униженным хишширо, щенок цивилизации могучих волшебников, как сейчас не хватает твоих советов, таких простых и естественных для тебя, но необычных и странных для всех остальных! А самое главное, Маттей знал людей! Сейчас Лассен корил себя за то, что так легко поддался на провокацию местного бога. С другой стороны, а мог ли он устоять? Всё-таки кто — он, а кто — Войт? Хотя, скорее всего, если бы божество захотело ему приказать, оно бы ему приказало, верно? Но нет. Ему дали выбор. Если ты захочешь, то любой, кого ты пометишь по традициям раваров, будет твоим личным омегой. А если не захочешь и не пометишь — не будет. И где же ты сейчас, щенок Маттей, которому удалось устоять против самого Войта? Вот, их уже четверо, его личных омег. Его стая сейчас состоит из пятерых, и Бяслаг из них самый старший. Смешно! Любой равар бы катался по земле от смеха: старший среди хишширо! Высший среди низших! Но в этом странном мире это совершенно нормальное явление. И крепыш очень заметно охраняет своё место «близкого к хвосту». Когда равар это заметил, то прекратил поползновения под свой хвост, заявив, что хватит. И полюбовался, как на человека действует «божественная благодать». Это когда огромный и сильный мужчина становится похожим на обиженного щенка, повисшего в зубах взрослого. Напыжился, глазки выпучил, ручки расставил… Того и гляди — кинется!
  Не кинулся. Но накинулся на остальных с глупыми и мелкими приказаниями. Да, хотя все четверо — его личные хишширо, и выполнят, как подозревал Лассен, любой его приказ, но вот взаимоотношения внутри людского коллектива от этого никуда не деваются. Он может им приказать не бить друг друга. Так они будут друг друга оскорблять. Он может им приказать заткнуться — они будут молча зыркать. Они — люди, они найдут как испортить друг другу жизнь! Был бы здесь Маттей, он бы что-нибудь посоветовал, подсказал бы. Увы, глупый равар от своей судьбы сбежал. Чем бы ему помешал парнишка? Тем, ответил Лассен сам себе, что ревность и вражда между Маттеем и Бяслагом вполне могла оказаться фатальной для одного из них. А она бы обязательно возникла! Оба имеют претензии на его тело, а Маттей ещё и «более первый», чем Бяслаг! Нет, хорошо, что его нет рядом.
  А что делать ему? Войт дал уникальное свойство. Позволяющее подчинить кого угодно. Но… что с этим делать?
  Поэтому вечером Лассен собрал своих «вассалов» и спросил:
  - Батыры… А давайте подумаем. А что нам вообще надо? Нет, то что ты мне рассказывал, я слушал. Но это всё слишком мелко! Я — равар! Я взял вас всех в свою стаю для великих дел! Подумайте сами, разве много самок — это великое дело? Вон, бараны имеют много самок, хорошо ли? Хотите ли вы стать баранами? Нет? Иметь много овец легко, мы можем пойти и взять в любое время, и кто откажет мне? Никто. Это всё не цели! Подумайте, какая есть в вашем мире действительно великая цель?
  - Зачем мы тогда куда-то ушли? - ухмыльнулся Бяслаг, глядя в пламя костра.
  - Чтобы не воевать.
  - Антырхан шёл к великой цели! Собрал большое войско, великий батыр! А мы ушли. Зачем, скажи, Лассенхан?
  И равар почувствовал себя неудобно. Да, никто из стаи не осуждал его впрямую. Но Бяслаг задал правильный вопрос. Они — воины, и их предназначение — добывать для стаи победу и добычу. Поэтому они и говорят всё время про овец и самок. Потому что должна быть добыча! Ну, что ж…
  - Потому что мы пойдём к той же цели, но своим путём.
  И увидел, как приободрились и даже расслабились его вассалы. Оказывается, они хотели идти на эту войну! А Лассен им, фактически, обломал все планы! И они пошли с ним только по причине божественной «привязки». Точнее, «приписки». И не хочется, да вожак не велит! А сейчас всё правильно.
  - Тогда идём до ближайшего стойбища. Мне неудобно с таким седлом ехать. Хвост мешает!
  Все посмотрели на лошадей, пасущихся неподалёку, и отвели взгляд. Об этой проблеме вожака никто не подумал.
  - Лассенхан, расскажи про себя? Откуда ты взялся, зачем пришёл в этот мир? Тебя Мафей призвал? Или ты его?
  Равар поглядел в пламя. Как всё-таки здорово вот так сидеть в прохладе летнего вечера, у потрескивающего костра, окружённый верными и послушными членами стаи… Рассказывать о великом и могучем волшебнике Маттее, который может призвать шайтана из другого мира и перенести его в этот, мире, где вода течёт из стены юрты и свет можно зажечь одним щелчком, и он при этом не мерцает и не дымит, а светит ровно и ярко. Это тот самый Маттей, который создал компасы, и отковал его клинок. А что обломался кончик — так с кем не бывает? Это смотря что рубить. В остальном же клинок отличный. И люди просили посмотреть, восхищались хрустальным звоном, если по нему слегка щёлкнуть когтем, остротой лезвия, переливам огня на узорчатой поверхности. Зависть в глазах читалась даже в темноте.
  - Но наши пути разошлись, - закончил рассказ равар, забирая железку и засовывая в ножны. - Просто он идёт к цели одним путём, а мы — другим. И наш путь должен быть лучше!
  - Ой! - сказал Хараудар. - Что это?
  Лассен оглянулся. В темноте шёл конь. Светлой масти, он переставлял ноги, но… Но равар уже достаточно насмотрелся на лошадей, чтобы заметить странность. Обычно, когда лошадь идёт, у неё покачивается голова. В такт шагам. А этот конь шёл так, будто плыл. И вокруг какая-то непонятная дымка, причём, на пыль не похожа. Да и откуда пыль, если конь идёт медленно? Если только топает специально.
  - А, не волнуйтесь! - сказал Тургэн. - Это Лунный Нохт.
  - Лунный что? - Лассену показалось, что он не дослышал слово.
  - Нохт! - охотно повторил пожилой воин. - Ходят разные слухи, харново это творение, или войтово. Но Войт, вроде бы, не занимается творением, это к Зиту. А Зит не делает столь кровавых существ.
  - Он кровавый? - это Лассен расслышал и понял прекрасно.
  - Для нас — нет. Мы не богаты, нет у нас и младенцев. Вот были бы дети рядом — Нохт мог бы и сожрать их. Или если богатство неправедное — тоже он очень любит. А так — идёт и идёт себе. Если ты чист душой и не обидел богов — то Лунный Нохт пройдёт мимо. Если не задирать его самого.
  Лассен задумчиво проводил взглядом коня, который, казалось, растворился в ночи. Луна освещала степь, а конь будто исчез. Это оказалась ещё одна проблема, с которой надо что-то делать. У себя в своём мире он неплохо знал и понимал его законы. В мире Маттея он ничего не понимал, поэтому и не открывал пасть. Здесь же он пасть уже открыл, и даже ухватил ею… что-то. Теперь не вышибло бы зубы!
  - Что такое «Лунный Нохт»?
  - Вот, ты же сам видел!
  - Я видел, но я не понял, что это! Это живое существо, шайтан или что-то ещё?
  - А я не знаю, - Тургэн улёгся поудобнее. - Я с ним сам никогда не сталкивался, так, видел иногда. Мне дед про него рассказывал. Может, их много, а может, это один и тот же. Но появляется всегда только в лунную ночь.
  - Тогда вот наша первая цель, - решил вожак стаи. - Ищем тех, кто знает что-то об этом Нохте. И вообще, знает об этом вашем мире. Где их искать?
  
  
  
  Что является первым признаком цивилизации? Вы скажете «Постройки», «дороги», «храмы», может быть даже «автомобили» или «космические аппараты»? Нет. Всё это не так. Первым признаком цивилизации являются поля. Да, да, обычные возделанные поля. С растущими на них злаковыми.
  Вся беда в том, что на поля их не пустили. И вообще, приказали остановиться и разбивать стоянку. Как можно дальше! Поэтому возвышающиеся на горизонте постройки разглядеть не было ни малейшей возможности. А хотелось! Впрочем, здоровое молодецкое любопытство уже изрядно поистрепалось, столкнувшись с окружающей реальностью. Это когда ты приехал в заграничную поездку по путёвке (Матвей так в Турцию летал с матерью и её подругой), то всё вокруг — интересно, весело, любопытно. А главное — безопасно. А здесь ты можешь подойти к полям и получить стрелу в глаз. Просто так. Шоп не ходил!
  Зато войска сразу же начали какие-то движения, командиры собирали отряды, куда-то скакали, потом возвращались обратно…. А потом двое ушли к строениям на горизонте. Пешком.
  Кузнецы и лекари начали распаковывать и устанавливать свой скарб. Матвей посмотрел на лекарей… И искренне вознёс хвалу Харну за то, что он - не воин. Во-первых, лекарей было трое. Как понял юноша, главный лекарь и двое подмастерьев. Во-вторых, о таком понятии, как «стерилизация» они явно ничего не знали. Ну, и инструмент у них был соответственный: ножи, которые отдали кузнецам «обновить», пила, кожаные полосы, четыре горшка каких-то мазей и нечто вообще непонятное: какие-то щипцы с зубьями, палочки какие-то… В общем, знакомиться с ними не хотелось бы. Легче умереть на поле боя! Впрочем, похоже, воины именно это и собирались сделать.
  А вот кузнецов было аж пятро. С телеги сняли небольшой сайтай, подвязали к нему кожаные трубы, к которым подключили походные меха. Установили две точилки с ручным приводом. И на этом приготовления закончились. Зато шевеления в лагере — нет. Лекари осматривали лошадей и что-то делали то с копытами, то с мордами. Заодно и людям помогали, но чем именно — Матвей не понял. Его опять подрядили на готовку ужина, и нельзя сказать, чтобы эта обязанность сильно тяготила. Особенно после того, как ужин отяготит живот. Но всё же зарезать уйму овец, освежевать, разрубить на части, засыпать в котлы… Несколько конных отправлись куда-то и вернулись с полными мехами воды. А ценность воды Матвей оценил уже!
  Кстати, на тему воды. После ужина к нему опять пристали.
  - Мафей! Вызови дождь!
  - А я не умею.
  - Да ты чё? - и ржут. - Ты же войтер. Ну, вызови дождь!
  - Да не умею я!
  - Ну, тогда огонь вызови! Вон, на то стойбище!
  - Или ветер!
  Удивительное дело, но Матвей не обижался на эти подначки и подколки. Зато мозг включался в такие моменты и начинал думать. Чем его пытаются обидеть? Ведь в разные времена обида строится на разных общественных нормах. Например, знаменитое в России «пошёл к чёрту» в 19-м веке было страшным оскорблением. А сейчас вообще ничего не означает. На Кавказе зарежут за упоминание матери, а в остальной России матерятся спокойно. В Америке «нигер» - это повод для драки, а в России «негр» - это просто цвет кожи. Что именно для этих людей является ценностью, на что они пытаются надавить? Иногда разглядеть и понять оскорбление тяжелее, чем его не замечать.
  С этим он и пристал к главе кузнечного обоза.
  - Джучи-ата, а что они от меня хотели?
  - Посмеяться над тобой хотели.
  - Это я понял. А что смешного в том, что я не умею вызывать дождь?
  Мужчика пошевелил бровями, и Матвей чуть не рассмеялся. Сам себя осадив «Вот попробуй объяснить, что в этом смешного?». Смешно, и всё!
  - Не смогу я это объяснить. Это лучше к жрецам, они умеют хорошо объяснять.
  Матвей вспомнил Шамшера и согласился. Этот даже волколиса смог языку научить!
  - А ты молодец, что не поддался. А то некоторые даже за клинок хватаются от обиды. Они, возможно, этого и хотели.
  Матвей не стал объяснять, что не поддался по причине глубокого незнания местных традиций. Зато попытался выяснить что-нибудь про вызов дождя, ветра и прочие погодные аномалии. Оказалось, что жрецов в войске аж пятеро. Но трое сопровождают Антырхана, а двое где-то ещё. Войско большое, жрецы всем нужны!
  Матвей решительно направился а ханскому шатру.
  Если он ожидал знакомого по фильмам «Стой! Кто идёт?» - то юноша ошибся. Охрана его остановила, но просто попросила подождать. И через пару минут пропустила. Не задав ни единого вопроса!
  В шатре сидело человек пять. Сам Антырхан в дорогом дэгеле, расшитом синими и золотыми узорами, рядом — воин с длинными волосами, спадающие на плечи, ещё один воин, совсем молодой парнишка, кабы не моложе самого Матвея. И — жрец. То, что это жрец, было видно невооружённым глазом, без всяких табличек и подписей. Дэгел у него не потярсал раскраской, но зато украшался многочисленными мелкими фигурками из камня, металла и кости. Полюбовавшись на этот зоопарк Матвей вдруг с ясностью понял, что это жрец Зита. Вряд ли Харн будет хвастаться таким разнообразием, а войтеры и вовсе предпочитали простые халаты, без украшений вообще.
  - Садись, - очень доброжелательно предложил ему Антиырхан.
  Матвей слегка поклонился предводителю войска и уселся. Сидеть «по-турецки» он научился, когда все так сидят — куда ты денешься, но не находил эту позу ни удобной, ни комфортной. Возможно, надо иметь сотню поколений предков, сидящих таким образом, чтобы не испытывать неудобств. Но сидит, и ладно.
  - Скажи мне, Мафей, откуда ты пришёл в моё войско?
  - Я явился из другой земли (аналога «мира» на местном языке Матвей не знал).
  Хан покивал.
  - Расскажи, как вы жили в ваших землях?
  - Не могу.
  Брови взлетели и Матвей поразился: насколько отцовским показалось ему лицо правителя. Он удивлялся с отеческой лаской: как? Я тебе принёс игрушку, а ты даже со стола посуду не убрал?
  - Почему?
  - У меня нет для этого слов. В моих землях я говорил на другом языке, а ваш знаю плохо.
  - Ты хорошо говоришь, - сообщил жрец. - Всё понятно.
  - Но я не могу сказать многих слов о своём мире.
  - Скажи, почему? Каких слов тебе не хватает?
  - Например, слово «машина». Это такая повозка, которая двигается без лошади.
  - А, «канта», в далёких землях жрецы Зита давно умеют такие делать.
  Матвей ошарашенно открыл глаза.
  - Но я не знал такого слова.
  - Ещё?
  - Ну… Слово «компьютер».
  - Что оно означает?
  - Оно означает машину, которая думает. Не как человек, но тоже неплохо.
  Хан с жрецом переглянулись.
  - Ты из знатной семьи?
  Термин «сайхан гэр бул» Матвей не знал, но какая ещё «гэр бул» может иметься ввиду?
  - Нет, я из простых. Я не воин, и не жрец.
  - Это заметно, - сказал жрец. - Но кто учил тебя манерам, мальчик? Ведь не в кузнечной юрте ты сиживал за ханским дастарханом?
  Матвей попытался ещё сильнее расширить глаза, но дальше уже некуда.
  - Нет… Я первый раз здесь…
  Все рассмеялись и обстановка немножко ослабла.
  - Тогда где тебя учили манерам?
  - Я не понимаю… Извините меня. Чему меня учили?
  - Ты вошёл в шатёр и остановился, - пояснил Антырхан. - Позволяя себя разглядеть и оценить. Это дань уважения хозяину и знак безопасности: ты позволяешь убить себя, если вдруг не понравишься. Ты не глазел по сторонам, оказавшись в чужом шатре. Это знак доверия: ты не ищешь спрятавшихся воинов. Ты поклонился мне, пусть не достаточно уважительно, но любой простолюдин даже не подумает об этом. Так что скажешь?
  - Я… Я просто… у нас так все делают… Этому не учат специально, это все так!
  - Хорошо, - сказал жрец. - зачем ты пришёл? У тебя что-то важное?
  - Нет, я на самом деле тебя искал. Мне сказали, что ты можешь объяснить мне непонятное.
  - Сейчас я занят, но приходи после ужина. Поговорим.
  - Не уходи! - поднял руку Антырхан. - Мне доложили, что ты хорошо умеешь считать. Это правда?
  - Да.
  - Есть что-нибудь, что тебе в моём войске кажется странным или неправильным?
  Матвей снова расширил глаза. Он вообще-то ни разу не задумывался, что войске может что-то быть неправильным. Откуда ему знать что-то про войска, ведь он не воин, и вообще не знает про эти их средневековые сражения! Хотя теперь Матвей точно знал: в эти века жили плохо! Трудно. Тяжело. Но почему-то это никого не напрягает. Люди совершенно не парятся отсутствием водопровода, телевизора, сотовой связи и денег. Тем более, что денег здесь вообще нет. И — ничего, все живут спокойно!
  - Нет… Я не знаю!
  - Хорошо, иди.
  Когда за юношей закрылся полог, Антырхан приподнял бровь в сторону жреца.
  - Одно могу сказать достоверно: лжец из него никакой. Он не соврал ни разу за всё время. Одно это дорогого стоит, хан.
  - Он бесполезен мне.
  - Это уже тебе решать.
  Помолчав, Антырхан повернулся к молодому воину:
  - Иди, отдавай приказ. Утром начинаем.
  
  
  
  Свист стрелы почти слился с вскриком Тэрхэга. И почти сразу тот упал на колено, схватившись за грудь, из которой оная стрела и торчала. А ещё три просвистели рядом, но никого не задели. Бяслаг и Тургэн бросились вперёд, телами закрывая вожака. Лассен шевельнул ухом: такая верность похвальна, но… Терять людей просто так не хочется. Их и так мало, и вообще неприятно. Потому что это не просто люди. Это ЕГО люди! Его личные. И кто бы там ни стрелял по ним, по каким бы причинам он это ни делал — негоже просто так подставляться под стрелы.
  - Берите! - велел он охранникам, и те подхватили упавшего Тэрхэга.
  Лассен повернулся хвостом к близким уже горам и отправился назад. Поводя ушами и прислушиваясь. Нет, им в спину не стреляли. Значит, он угадал, это какой-то передовой дозор. Что они охраняют? Это интересно само по себе. А особенно интересно после потери одного из людей. Быть вожаком стаи раваров — это одно. А вожаком стаи людей — совершенно другое! В своём мире Лассен прекрасно знал образ мыслей любого члена стаи, и каждый равар знал, чего хочет и может вожак. А здесь, у людей, приходилось копаться в своей голове, пытаясь разобраться, насколько важен ему вот этот Тэрхэг, и как отнесутся остальные к его решению, каким бы оно ни было? Может ли он приказать убить раненого, чтобы не мучился? И воспримут ли остальные это как должное, или затаят злобу, которая благодаря божественному вмешательству не грозит лично ему, но в их маленькой стае достаточно промолчать в нужный момент, не дать совета — и всё? Вот как сейчас. Конечно, никто из степняков не мог знать, что дорога к перевалу охраняется, но если бы хоть кто-нибудь сказал глупому равару о возможности такого — они бы не пёрлись во весь рост расслабленно и бесшабашно! Последние три дня не встретилось никого, а подстреленных зайцев вполне хватало на небольшую компанию. Но равар столкнулся с ещё одной проблемой: люди не могли есть сырое мясо! Он видел, что мясо всегда варили, но считал это данью возможности комфорта: варёное конечно вкуснее! И тут оказалось, что сырое не будут есть даже под угрозой голода! Что ты будешь делать? Оказалось, что эта задача решается просто: надо приказать людям, и дальше они всё сделают сами.
  Да уж, быть вожаком стаи людей — весьма необычное ощущение. Многие вещи делаются тяжелее, потому что надо разбираться в психологии своих хишширо. Но многие делаются гораздо проще, ибо люди в этом мире живут давно и прекрасно всё это время обходились без всяких там раваров. Осталось только высказать им свою волю, и дальше они всё сделают.
  - Готовьте костёр и добывайте еду. Тэрхэг, ты как?
  - Плохо, тан! Больно. Я умру?
  Вот тоже проблема. С богом Лассен разговаривал на своём языке, свободно и без малейших проблем. Но то — бог! Ему положено! А тут вдруг люди начали его величать раварским термином «альфа», хотя он их ни разу им не произнёс вслух! Ну и шуточки у местных богов.
  - Я не знаю, Тэрхег. Мы попытаемся тебя спасти. Кто знает, что можно сделать? Хараудар?
  - Я стрелок, тан. Но не лекарь. Я не знаю, что можно сделать?
  - Бяслаг?
  - От укусов змей помогает прижигание.
  - Это не змея… Но попробуем. Держите его, я выдерну стрелу.
  У потрескивающего костра сидели пятеро. И шестой молча лежал в сторонке, закончив свой жизненный путь. Лассен сидел, обнюхивая стрелу и размышляя о ценности жизни. И размышления ему не нравились. У раваров смерть в бою встречалась нечасто, только если стаи конкурировали за что-то действительно важное. Но у них война между стаями объявлялась по правилам, к ней готовились, и далеко не всегда проигравшие попадали в зависимость победителям. А уж внутри стаи смерть вообще чаще всего — случайность. Но здесь он среди людей. Кто ему люди? Никто. Он может легко выкинуть всех своих спутников, каждому перекусить горло, а последний ещё и будет держать предпоследнего, чтобы не дёргался. А после пометить себе новых. Это легко. Но… Но вот умер новичок, недавно «принятый» в отряд. Он был никаким воином и вообще не успел проявить себя ничем, кроме этой стрелы в грудь. И он, Лассен, в попытке его спасти — убил. Если бы это случилось в бою, или по его приказу, или хотя бы без его вмешательства — было бы легче. А так… Человек ему — никто. А он сидит и страдает. За этим ли он рвался в вожаки стаи? Вот и приходится копаться в себе, пытаясь понять, как действовать, как поступать? Где-то там, не очень и далеко, многотысячная армия идёт воевать. И у них есть свой дарга, который пошлёт этих людей на смерть. И они — пойдут. И ни один не скажет «Наш вожак — убийца, отправляющий нас на смерть!». Нет, они скажут «Наш вожак — герой, ведущий нас к победе! А то, что мы до победы не дожили — это наша вина».
  Он тоже должен вести их к победе. И смерть Тэрхега не должна оказаться напрасной.
  - Всем сидеть здесь, - негромко сказал Лассен, начиная раздеваться.
  В свете костра уловилась тревога в глазах Бяслага. Удивление Хараудара. Одобрение у Тургэна. И полное равнодушие — у Сюхэхэя. Впрочем, последнее ничего не означало, возможно он просто выполнял приказ тана.
  Голый равар упал на все четыре лапы, прижался к камням и заскользил между ними.
  Ночь. Камни. Прохлада. Запахи, запахи… И он, великий воин Лассен, сейчас опять один-на-один с вечностью. И пусть боги этого мира глядят на его подвиги… Ну, и ещё пусть немного помогут. Как там говорил Войт? «Я — возможность»? Вот и пусть даст возможность. А остальное он и сам сделает.
  Ползти пришлось долго. Рассчитывая маршрут так, чтобы скрываться в тени, а освещённые участки проползать медленно и равномерно. Равномерное движение не так привлекает внимание, как быстрый бросок. Ага, а вот и то место, где в них стреляли. Теперь утраиваем осторожность и смотрим, слушаем, нюхаем. А отсюда отлично видна звёздочка их костра. Возле него сидят все пришедшие сюда, включая и него. А то, что невидимый и неслышимый равар скользит между камнями… Так, что это? Тепло? Ага… И запах… Откуда ветер? Ветер дует с горы, и непонятно, где же скрывается стрелок?
  А стрелок и не скрывался. Он сидел спокойно на чём-то, похожем на овчину, уложенную возле камня, почёсывался и зевал. Лук блестел рядом, но тетива с него снята, судя по форме. Впрочем, пока любой путник подойдёт на расстояние выстрела — он её сто раз натянет. Отсюда отлично видны все проходы и подходы. Лассен потратил ещё четверть часа чтобы обойти выбранную цель и обнаружить второго стрелка. Некоторое время он раздумывал, с какого начать, но тот, первый, пах стрелой. Значит, именно он послал её в Тэрхега. А значит, именно им и займёмся.
  Лассен очень осторожно забрался на скалу, под которой сидел лучник. Ухмыляясь, сосредоточился, опёрся на левую лапу, отодвинув правую, зачем-то обратился к Войту и выпустил струю.
  Шороз падающих капель прекрасно слышен. Но внизу ни вопля, ни хоть сколько заметного возмущения. Интересно, божественное «посвящение» происходит мгновенно, или жертве нужно какое-то время, чтобы осознать случившееся? Жаль, невозможно попробовать на себе. Или можно? А вдруг получится? Вдруг ты станешь омегой самого себя, и любое собственное желание станет непреложным законом? Нет уж, надо будет теперь осторожнее с этим делом, а то вдруг это правда?
  Лассен не особенно скрываясь спрыгнул с камня рядом с парнем, изумлённо утирающимся.
  - Меня зовут Лассен, - представился равар. - И я твой тан.
  - Зачем? - испуганно, но негромко спросил дозорный.
  - Не ори и говори шопотом. Кто сидит вон там, выше?
  - Ихчерен.
  - Ты можешь позвать его сюда?
  - Да, могу.
  И тут Лассен обнаружил, что он — идиот. Тупица. Кретин! Потому что зачем было ссать сразу всё? На второго сейчас не хватит запаса!
  - Тогда сиди здесь и молчи. Мы сейчас придём сюда. Не поднмай тревогу и не зови никого. Понял?
  - Понял, тан!
  - Молодец!
  Не скрываясь, Лассен двинулся вниз, к далёкой звёздочке костра. Проход через горы охраняется. Интересно, а если бы здесь двигалась армия Антырхана? Хотя, наверное, дозорные увидели бы её значительно раньше и побежали к своим. Но что же скрывается за горами, что здесь выставляют дозор? Причём, судя по всему, место это выбрано не случайно. И охранники сидит здесь давно. Любопытненько!
  Бяслаг аж подорвался от подобных известий. И они вдвоём с Лассеном пошли обратно. Тяжёлый человек, оказалось, умел ходить бесшумно, но к месту засады подошли без проблем. Новоявленный член стаи послушно сидел у стены, глядя на приближающихся, и теревогу не поднимал. Лассен остался у стены, а этих обоих послал захватить второго дозрного. И через четверть часа его действительно притащили, связанного и брыкающегося, что слышалось за десяток шагов.
  - Тан, - обратился к нему молодой воин, - мы его тоже будем принимать в стаю?
  Лассен пошевелил ухом. Это «мы», «будем», «стая»… Но парнишка не подвёл и позволил соврешить задуманное без потерь людей. Что ж, ответим, а там посмотрим.
  - А почему бы и нет? Но сейчас у меня запас кончился. Чуть позже примем.
  - Тан, а давай не будем, а? Давай мы его убьём?
  - Паршивый магнус, плешивая овца, зачем я тебя, мэйгэде, не прибил раньше? - плевался связанный, которого Бяслаг удерживал без малейших усилий.
  Лассен посмотрел на беснующегося воина.
  - А чем это он так тебе не нравится? Примем в стаю — будет наш.
  - Он будет ваш! - с горячностью ответил новопринятый соратник. - Но мы с ним никогда не будем вместе! Либо он меня, либо я его! Давай лучше сейчас, а? Пока он не наш ещё?
  Лассен прикинул предложение. В принципе, он не собирался создавать армаду, могущую конкурировать с Антиырханом по численности. Хотя одного члена стаи убили, но вот ещё один, и говорит разумные вещи. И действительно, они все верны ему лично. Но дрязги и распри между собой никто не отменял. Он даже может отдать приказ «Своих — не трогать!», но разве это помешает людям сделать какую-нибудь гадость другим способом? Да хоть просто промолчать в случае чего! И приказ вожака выполнен, и конкурент устранён. А пока этот пленник ещё не их соклановец — почему бы и нет?
  - Хорошо. Убей его.
  - Спасибо, тан! - возрадовался парень.
  А связанный вдруг обратил внимание на равара.
  - Эй! Ты что, берёшь его к себе? Он предал меня, предал нас, предаст и тебя! Ты с ним ещё намучаешься! Ты ещё…
  Тут он задёргался, захрипел, брызгая кровью из перерезанного горла. Равар смотрел на происходящее и пытался понять, что происходит? Он воюет с людьми? Но зачем они ему? Он не собирался воевать, ему нужна стая для хорошей жизни! Он собирался жить, общаться, получать удовольствие. Да, равары спокойно относятся к убийству, в том числе друг друга, если убийство совершается по правилам и по веской причине. Но весомость причин, по которым умер вот этот вот человек — спорная. Всего лишь не нравился другому! Разве это — причина убивать? А почему нет?, спросил сам себя Лассен. В конце концов, это самая веская причина в жизни! Мне — нравится. Я — хочу! А нравится ли мне? Нет. Так что выбирать?
  Пока он думал, молодой воин вдруг повернулся к нему. Сжимая в руке кривой короткий клинок, которым только что зарезал воина, с которым вышел вместе в дозор. Сможет ли он побороть божественную привязку к своему вожаку? Бяслаг, кстати, этим тоже озаботился и шагнул поближе, готовясь отражать нападение.
  - Мой тан! - неуверенно и каким-то странным голосом заявил юноша. - А он ведь прав! Я действительно наделаю тебе бед, я не знаю, предам ли я тебя, но я — очень плохой воин. Зря ты меня взял.
  И коротко полоснул себя по шее. Тут же ойкнул, уронил клинок и запрыгал на месте, ухватившись за рану рукой. В темноте серьёзность ранения не рассмотреть, но кровью запахло сильно. Парнишка перебирал ногами всё медленне и скоро завалился на дорогу.
  Бяслаг посмотрел на равара. Лассен — на человека.
  - И что это было? - спросил он вслух.
  - Ничего не понял! - честно признался Бяслаг.
  - Я тоже. Но понял одно: путь свободен! Ночью идти не будем, а утром пойдём дальше.
  Утром два тела были уложены среди камней, а оружие, кожаные ремни и шапки отяготили путешественников. Испачканные одежды снимать не стали: не до них. И солнце вставало за горой, к седловине которой шли за своим вожаком верные люди.
  
  
  
  
  
  Кто сказал, что сражение - это лязг оружия, ржание лошадей, крики раненных и улюлюкание напдающих?
  Нет, для самих воинов, наверное, так и есть. Но Матвея в битву не пустили. Он, в общем-то, и не рвался особо, но всё-таки ехать в такую даль с войском, и не увидеть вообще ничего…? Вся конница ускакала туда, к далёким постройкам. А оставшиеся воины и командиры начали командовать.
  Для начала начали рыть землю. Мотыгами. Ага, вот так вот, лопат-то — нету! А рыть землю мотыгами, этими крючками на деревянной ручке — мало того, что неудобно, так ещё и долго. Землю надо оттаскивать в сторону. К счастью, никто и не ожидал от обозников непрерывного труда с неизвестной целью, и каждые примерно полчаса давали отдохнуть. А лучший отдых — это смена работы. За водой съездили конные, но разжечь огонь под котлами и начать их кипятить — это отдых от земляных работ.
  Так что первый день войны Матвей встретил в трудах и заботах. И оказалось, что это ещё цветочки! Это в книжках пишут «Похоронили они павших с честью, и отправились воевать дальше». В книжке это выглядит так красиво и просто. Похоронили и пошли! А в реальности…
  Да, первый же бой увенчался победой. Строения на горизонте захвачены. Вместе с богатой добычей и рабами. То есть, пленные рабами не являются, нет в степи подобного слова, то ли не придумали ещё, то ли не ассимлировали. Но пленники тащат убитых. И их много! И надо их обтрясти, снять всё ценное, включая обувь, иногда — одежду, и уж точно — кольчуги, шапки, оружие. А тела сложить в вырытую яму. А они все в кровище, говнище, и вообще даже прикасаться страшно! Но их — много, и всех нужно уложить. Хорошо, не он один работает, но устал до дрожи в коленках, руки трясутся. И потом воины, оставшиеся в живых, ещё им почести оказывают, а ты стой рядом, смотри! Потом закапывать курган, но это уже проще, это все воины по шапке взяли, насыпали — вот и готово. А потом жрец простёр руки и что-то запел, вроде «Харн Величайший, Темнейший и Всеобъемлющий, прими жертву хурум-бурум, тэнгериэн муухархаран!». После чего оказалось, что баранам сегодня повезло, и в котёл отправляются убитые лошади, коих тоже пало немало. Зитер как обычно прочитал скороговоркой над котлами что-то вроде «Силой и именем Зита да будет пища», что несколько поражало Матвея. Он никогда не молился над котлом, и его еду ели точно так же, но почему этот ритуал такой обязательный? При этом слова частенько были разными, от «Зит, пошли пожрать» до «Самый вкуснейший из баранов наделит меня своим мясом по божественному повелению».
  Только месяцы питания бараниной позволяют оценить вкус конины. Это абсолютно другое мясо! Не сказать, чтобы оно было «вкуснее», но всё же другое! А после ужина воины собрались неправильными полукружьями вокруг усатого мужика с непонятным инструментом, чем-то по звуку напоминающим балалайку, если её изрядно расстроить. И под это вот «сопровождение» местный «акын» завёл песню. Потом — другую. Матвей против воли обнаружил, что сидеть вот так в чистом поле, отмахиваясь от редких мух, под темнеющим небом, с полным желудком, слушая завывания певца — очень даже и неплохо. Радость от закончившейся битвы, награда выжившим, отдых и расслабление. Как оказалось, все эти песни служили только разгоревом публики, только сегодня вступившим в свой первый бой и одержавшим в нём победу.
  - Хей! - раздался голос в паузах между песнями. - Давай «Сыктым-оглы!»
  - Да, да! - раздались многочисленные крики. - Мы готовы! Давай!
  И певец дал. Устроился поудобнее и завёл под свой не особенно мелодичный аккомпанимент.
  
  Пришёл шайтан к Сыктым-оглы
  И говорит «Штаны малы
  Когда подумаю хотя б
  Про дочь твою, красу Зейнаб!»
  Сыктым-оглы ему в ответ:
  - Терпеть такое мочи нет!
  О дочке моей толкует шайтан!
  Я упеку тебя в зиндан!
  - Зачем зиндан? Зачем войска?
  В зиндане меня будет грызть тоска!
  Давай не будем воевать!
  Тебе я буду честный зять!
  Зовёт войска Сыктым-оглы
  И громко кричит: - Эгей, орлы!
  Шайтан грозит, что нападёт!
  Кого поймает — тех ебёт!
  Эгей! Не дайте себя поймать!
  Зато разрешаю его ебать!
  Вперёд, орлы! За нами — Харн!
  Познает силу его шайтан!
  Дружный смех раскатился по степи. Матвей и сам заулыбался. Хотя он уже неплохо понимал язык, но некоторые тонкости и отдельные выражения приходилось «пережёвывать», что несколько мешало. А певец продолжал.
  Шайтан в мечтах увидеть лик
  А видит сотни острых пик.
  До неба пыль, земля дрожит
  От войск сайгаком шайтан бежит!
  За ним спешит удальцов кагал
  А впереди — велкий Махал!
  Проходит час. Проходит два.
  Погоня уже видна едва.
  Шайтан устал. На землю лёг.
  Лежит, не чуя уставших ног.
  Но только недолго шайтан лежал!
  Догнал его сам великий Махал!
  Шайтан вскочил, с коня стащил.
  Содрал штаны и как засадил!
  От хохота, казалось, сейчас посыплются с неба звёзды. Матвей чего-то подобного и ожидал, но всё равно, когда слушаешь подобную похабщину в компании целой толпы мужиков, которые так громко ржут — заражаешься общим весельем. И внутри становится легко и просто. Певец перебирал струны, ожидая окончания смеха, и продолжил:
  Их догоняли другие батыры
  И тоже имели свободные дыры!
  До ночи глубокой трудился шайтан
  Других рассадив по почётным местам.
  Пришёл шайтан к Сыктым-оглы
  И говорит «Твои орлы
  Гораздо лучше всяких баб!
  Бери себе свою Зейнаб!»
  Дочь огорчённому отцу
  Чуть не настучала по лицу:
  - Зачем шайтана не пускал?
  И где теперь твои войска?
  И ночью пропала во степи
  Попробуй теперь её найти!
  И дружно живут среди холмов
  Шайтан, Зейнаб и сто мужиков!
  Смех постепенно стих, певец заиграл что-то, что можно было даже воспринять за «лирическое», если бы Матвей хоть что-то понимал в местной музыке. Но ему резко стало не до музыкальных выкрутасов, иногда достаточно чувствительно «царапающих» ухо. Потому что он увидел, как два воина рядом… целуются! Матвей сначала не поверил своим глазам! Нет, правда, усатые парни припали друг к другу, усы шевелятся, руки обнимают за плечи… Матвей со стыдом отвернулся, но только чтобы увидеть светлое пятно чьей-то задницы, размеренно качающееся в темноте. Сердце забилось, дыхание перехватило. Юноша огляделся… Точно! То тут, то там парочки занимались непотребством. Это… Это было так странно… Воины, которых он уважал и немножко побаивался — занимались таким! И прямо здесь, никого не стесняясь… Это… Он встал и побрёл подальше от стихийной оргии, пытаясь закрыть глаза и уши и не делать этого, чтобы не обидеть никого. А то мало ли…
  - Мафей!
  Он обернулся. Аликан, в штанах и без всяких признаков участия в оргии махал ему.
  - Ты что, Мафей? Не нашёл никого? Иди ко мне!
  - Нет, я не хочу.
  - Мафей! Ты что, только с шайтаном?!
  Но юноша только прибавил ходу, стараясь скрыться в темноте. Отойдя подальше он услышал фыркание лошадей. И направился к ним. Подойдя к ближайшму животному, он обнял за шею, прижался к тёплой шкуре… Лошадь, убедившись, что сейчас она не нужна, склонила голову к земле, щипля в темноте траву. Матвей усмехнулся, вспомнив, как полгода назад он шарахался от этих больших и сильных животных, опасаясь укуса или удара. А сейчас находит среди них защиту…
  От чего?
  Аликан звал его, но без злобы. Нет, не важно! Даже если бахтырай вправду захочет его трахнуть по любви, он — против! Он не хочет такого даже по любви. Даже если здесь это считается нормальным. Юноша вспомнил про «боевых пидарасов» Древней Греции и порадовался, что попал не в тёплую и богатую Грецию, а в степь, где такое в общем-то не практикуется. Да? А только что виденное? Сознание просто отказывалось верить в то, что вон там, за спиной, сотни, а может быть и тысячи тел сливаются в греховном экстазе. И не видят в этом ничего зазорного. Вспомнился Субэдей, который приставал к нему. Но если здесь подобное в порядке вещей — почему никто не осудил его за убийство? Зато стало понятно, почему к ним с Лассеном отнеслись с таким спокойствием. Даже выделили им отдельную юрту. Но всё равно невозможно поверить! Чтобы вот так, собвершенно спокойно? При всех? Мысли убежали от проблемы, с которой человек никак не мог (и не хотел!) справиться. А убежали они на приятные воспоминания.
  На фурря.
  Лассен, с которым всё то же самое было приятным и даже желанным. Он и сейчас бы не смог отказать, если бы равар пожелал к нему пристать. С некоторым обалдением Матвей признался самому себе, что если бы вот сейчас посреди всего этого свального греха Лассен положил бы лапу на плечо и лизнул в щёку — он бы занял любую желаемую им позу и отдался бы в любом виде. Даже зная, что на них все смотрят. Особенно зная, что все смотрят. Хотя, кто бы на них там смотрел? Все занимаются тем же самым… Почему?
  Песня. Песня о том, как шайтан оттрахал целое войско. Всего-навсего. Он воспринял это как шутку, которая должна разнообразить унылый (и тяжёлый!) армейский быт. И она его разнообразила. Но эффект… Нет, понятно, что песенка сильно ниже пояса, но чтобы оказала такое действие? Спросить бы у кого… А почему бы и нет? Он чужак, и если здесь все подобным занимаются, то может и спросить незазорно?
  Принять решение — легко. А вот воплотить его гораздо сложнее. Утром Матвей пошёл на поиски шамана, но оказалось, что у того дел навалом, да и самому юноше следует заняться своими. А хуже того, им заинтересовался Аликан! Предводитель отряда вызывал у Матвея очень сложное впечатление. Он не забыл ему отнятую любимую джинсовую курточку, но понимал, что не Аликан — так кто-нибудь другой польстился бы на невиданное изделие. Умом он это понмал, но… А с другой стороны уважаемый воин имел под началом два десятка батыров, и все они сейчас подчинялись Антырхану. И Аликан не был единственным баатар (младшим братом) предводителя. Но именно он вчера заметил Матвея, удаляющегося от повального траха, и единственный им заинтересовался.
  Матвей этому вовсе не был рад. Но кто его спрашивал? Для начала Аликан под заинтересованные взгляды его подчинённых потребовал от Матвея спарринга. К счастью, не на настоящих мечах, иначе бы здесь он бы и помер. Но всё равно, получать даже тренировочной палкой — больно и обидно. А Аликан велел ещё двоим «проверить этого в деле».
  По возвращении в «лагерь кузнецов» Матвей ожидал насмешек над слабаком и неумехой, но Джучи лишь сказал ему:
  - Битва — это не кузнечное дело. Это на наковальне ты каждый удар наносишь точно и в нужное место. А в битве ты должен попасть хоть куда-нибудь.
  И пояснил в ответ на непонимающий взгляд юноши:
  - Против воина ты не выстоишь. Не твоё это дело! Ты должен продержаться, пока не подоспеют другие. Вот представь, что ты сражаешься в бою. И противник тебя слека порезал. Совсем чуть-чуть. Даже не сильно. Но тебе нужно продолжать бой! И защищаться. А каждое движение вызывает боль. И кровь течёт. И чем дольше ты сражаешься, тем тяжелее тебе, тем больше вытечет крови. Поэтому воины бьют не только на поражение, но и хоть куда-нибудь. Нет, если ты с одного удара уложишь противника — ты великий воин. Но попади хоть куда-нибудь, и скорее всего останешься жив.
  У Матвея вдруг как пелена упала с глаз! Невероятно приятное ощущение! Он вдруг понял, осознал, увидел, что Аликан не измывался над ним, не пытался унизить или посмеяться, а, возможно, учил оставаться в живых! Ведь вокруг — война, и хотя он в обозе и в боевых сражениях участвовать не собирается, но мало ли как дело повернётся? Так что и избитое тело, и ноющие суставы, возможно, спасут его голову! Вот оно что!
  А армия и обоз двинулись по дороге к захваченному городку. То, что это — город, Матвей без объяснения бы и не понял. Почему эта куча глиннянных куч, чем-то напоминающих термитник, называется «городом»? В общем, юношу посетило ощущение заграничной поездки. И он даже припомнил эпиграф к одной из глав однажды прочитанной книжки. Эпиграф гласил: «Основная радость путешествия — это возможность увидеть новые места, познакомиться с новыми людьми». Весь прикол заключался в подписи. Это якобы сказал Чингисхан. И вот Матвей своими глазами наблюдал эту радость! Да, местные встречали их без восторга, тем более что вчерашняя оргия никак не сказалась состоянии воинов, и женщин брали иногда прямо посреди улицы… Иногда даже на глазах их детей, с боязливым интересом наблюдающим за процессом.
  - Мафей! - крикнули ему. - Чего ты любуешься? Давай! Или ты только с шайтаном?
  Второй раз ему напомнили о Лассене! И второй раз — в таком ключе! Да что ж такое-то? Он-то думал, что самое позорное в жизни — это то, чем они с Лассеном занимаются. Отнюдь! Оказалось, физическая близость с раваром в этом мире вообще никого не волновала, а для некоторых (он вспомнил Бяслага) даже являлась предметом зависти. Но то, как теперь на него смотрят?! Теперь он должен изнасиловать женщину!
  Невероятный по силе шторм смешавшихся чувств заморочил голову. Он — молодой человек, и секс с женщиной — абсолютно нормальное, и даже желанное явление. Организм, кстати, только почуяв такую возможность, немедленно выразил готовность. Насиловать женщин — это плохо, вопил разум. А что-то в этом вопле негромко, но очень отчётливо шептало: если это будешь не ты, может, им от этого будет легче? Их четыре тысячи, и если ты будешь четыре тысячи первым, что изменится? Ко всему этому примешивалось желание понравиться своим: ведь ему жить среди этих воинов дальше, и падать на дно социального колодца, когда тебя считают подстилкой шайтана — совсем не хочется! А цена невелика: получить удовольствие! Всего лишь!
  Казалось бы: в захваченном городе ты можешь делать что угодно. Ты можешь убить кого угодно: с тебя никто не спросит. Война всё спишет. Умер человек во время нападения кочевников, их умрут тысячи. Ты можешь взять что угодно: всё — наше! Захвачено честным боем и теперь принадлежит любому из нас по праву силы. Ты можешь изнасиловать кого угодно: женщину, мужчину, ребёнка. С тебя никто не спросит: ты — победитель! Да, лично ты не скакал на лошади, посылая из луков смертоносные стрелы, но ты ковал наконечники для них. Ты резал овец, разжигал костры, ты выполнял распоряжения командиров, и теперь ты — в числе победителей.
  Ты можешь всё!
  Ты почти бог!
  Какая сука придумала совесть? Почему эта невидимая гнида кусает тебя где-то внутри «Так -нельзя»? Незаметная в Краснодаре, а может быть даже и полезная, она сейчас стоит между тобой и местным бытом, местным нравом, в котором тебе, кстати, жить ещё много лет! Так порви её в клочья, выбрось, растопчи! Зачем тебе совесть двадцать первого века совершенно другой страны? Здесь она тебе никогда не пригодится!
  Матвей шёл по чужому городу, захваченному ордой степняков, и осознавал разницу между собой и ними. И заключалась она не в умении владеть мечом, не в точности стрельбы из лука. А в совести. Ему было совестно трахаться с рававром, совестно и насиловать местных девок. На что ещё сподвигнет его совесть? Вмешаться в бой? Спасти кого-нибудь? И ведь тебя же за это… Но выкинуть этот неважный в этом мире рудимент не получалось. Может быть потому, что его невозможно отличить от самого себя?
  Дома в городе больше напоминали глиняные сараи. И Матвей даже не мог сказать, это прогресс по сравнению с юртами и ночовкой под открытым небом, или наоборот? Но главное, что он шагнул в один из домов за воинами отряда Аликана. Хотя бы потому, что этих он знал, и они знали его. И хотя город «захвачен», но никто не знает, что ожидает в такой вот глиняной норе. Здесь совестью не отягощены, зарежут и ещё сверху плюнут.
  Внутри оказались одни женщины и дети. Зато — много! Две взрослых тётки, замотанных в длинные ткани, трое совсем молодых, почти девчонки, пацан лет пяти и грудной ребёнок в висящей с потолка колыбели. Пока Матвей оглядывал убранство и устройство комнат, мужики расхватали баб. Те не сопротивлялись, видимо, отлично понимая свою судьбу и уже не противясь ей.
  - Мафей! Не спи! Давай!
  Матвей глянул на оставшуюся девушку. Вообще он даже несколько завидовал местным, ощущающим упоение битвы и вот этой животной, дикой власти над добычей. Он никакого эротизма в происходящем не видел. Скорее отвращение. Но вот мысли по дороге сюда… и вид дёргающихся задниц, свисающих женских грудей, с которых властно сорвали покровы, да и выражение лиц насилуемых… Действие оказали. И Матвей шагнул к последней оставшейся «свободной» девушке.
  Наперерез ей кинулся мальчик! И заслонил собой!
  - Не тронь маму!
  Матвей оглянулся: остальные заняты, никто этой сцены не видит… Или не обращает внимания. Мальчишка же тоже не обращал внимания на бурный секс в комнате. То ли ему такое видеть не впервой, то ли такое его пока не волнует. Матвей присел напротив пятилетнего защитника:
  - Я не убью твою маму. Клянусь. Только… сделаю с ней так же.
  И он показал на остальных. Удивительно, но мальчик, так и не посмотрев в сторону оргии, отошёл. По-прежнему глядя на юношу.
  Как легко падают барьеры! Вот, остаётся только один. Её одежда. И этот барьер сносится потрясяюще легко. Просто протянуть руку и дёрнуть. И она стоит перед ним, нагая и доступная. И всё? И можно? Она не возражает, и даже смотрит ему в глаза. Сколько раз он мечтал о подобном, будучи тринадцатилетним сопливым подростком! О вот такой ситуации, когда ты можешь делать с девушкой всё, что захочешь, без обязательств, без уговоров, без долгих прелюдий. Просто берёшь и делаешь. Но как разительно отличается реальность от фантазий! Нет, это приятно, когда кожа трётся о кожу, когда ощущаешь её гладкость, её тело, её упругие груди. И она лежит безвольно, не возражая, но и не помогая. Почему в фантазиях это было так здорово, а на самом деле — столь мерзко? Ведь он не нарушает законов этого мира, он пользуется добычей по праву войны! Но с Лассеном страсть била через края, одно прикосновение фуря вызывало трепет и дрожь. Жихур дарила наслаждение чистое, как глоток родниковой воды. А сейчас как в болоте каком-то валяешься, как в грязи двигаешься. Но уже ж начал, не остановиться…
  Справа раздался придушенный крик, второй. Организм отреаигровал на это выбросом семени и Матвей поспешно вскочил. Пятилетний защитник своей матери сжался и спрятался в углу, глядя на воинов с окровавленными клинками в руках.
  - Давай и ты свою быстрее, и пошли.
  - Нет, - Матвей оправил дэлег. - Я свою не буду.
  - Давай тогда я, - один из воинов сделал шаг, поднимая клинок, но Матвей, даже не хватаясь за свой, остановил его одним движением руки:
  - Я не дам её убить. Я обещал.
  - Что ты обещал?
  - Оставить её живой.
  - Зачем?
  Матвей вдруг остро осознал, что он — один против троих. И что он, в общем-то, им по большому счёту не нужен. И его сейчас зарежут так же, как этих несчастных женщин.
  - Она — мать моего будущего ребёнка.
  Он ляпнул это на инстинкте, прекрасно понимая, что говорит глупость, но ведь надо же что-то сказать? И воины, стоящие перед ним с клинками, обернулись на свои жертвы. Потом взгляды вернулись на Матвея.
  - Зачем она тебя?
  - Я не убью будущую мать!
  Неизвестно, чем бы закончилась ситуация, но в жилище резко потемнело: в проём заглянул кто-то из командиров отделений.
  - Вы уже всё? Давайте быстре, общий сбор!
  И убежал. Потоптавшись, воины выскочили наружу, на ходу обтирая лезвия клинков. Матвей посмотрел на оставшуюся в живых девушку, усмехнулся, нагнулся и погладил её по соскам. А она провела ладонью по его руке!
  Они так и не сказали друг другу ни одного слова. Но юноша выскочил на свет и с жадностью глотнул воздух, показавшийся ему свежим. Он изрядно жалел о совершённом. Он не испытывает никакого удовольствия от насилия над побеждёнными. Но, может быть, к этому надо просто привыкнуть?
  
  
  
  
  Непонятно, от кого охраняли горы встреченные бдительные стражи, так героически (и так по дурацки) погибшие. Но второй день перевал пустовал, как и желудки путешественников. Собственно, через горы они перебрались к вечеру следующего дня, но за горами оказались каменные пустоши. То ли свернули куда-то не туда, то ли здесь и впрямь никто не жил? Но за два дня дороги лучник подстрелил одну птицу. И поднёс её Лассену.
  - Тан, вот, поешь!
  - Раздели на всех.
  - Но Лассен! Этого на всех не хватит?
  - А как буду выглядеть я, если я поем, а вы все — голодны?
  - Нормально! - убеждённо тряхнул головой Бяслаг. - Ты же наш вожак.
  - Вот именно. И если вожак сыт, а стая — голодна, то это плохой вожак. Вожак нужен стае не для того, чтобы она его кормила, а как раз наоборот. Чтобы стая с вожаком была сыта. Так что пока мы не можем достать еды — я буду голодать, как и вы. Чтобы не расслаблялся.
  С водой проблем не было: покойные снабдили кожаными флягами, а степняки и так умели терпеть жажду. Но вдруг вожак новой стаи закрутил ушами, упал на лапы. И скользнул между камнями.
  - Еда! - сдавленно воскликнул охотник, вставая и вынимая из клыков мышь.
  Спутники переглянулась.
  - Мой тан, люди не едят мышей!
  - Почему? - изумился равар. - Это же мясо! Такое же вкусное!
  - Как мы будем его есть? - скорбно сказал Бяслаг.
  - Вот так! - Лассен показал, прогллотив серый комочек.
  - И куда я его засуну?
  - У тебя что, горло узкое? А мой член заглатываешь легко. Но если что — у вас есть ножи, можно порезать. Я вам сейчас наловлю!
  - Лассен! - воззвал Тургэн. - Конечно, мыши — это мясо. И мы можем их есть, если на то будет твоя воля. Но если ты чуешь мышей, значит, где-то рядом есть другая еда. Ведь не могут мыши питаться камнями? Ты слишком много сил потратишь на охоту, а нам нужна крупная добыча. Чтобы на всех. Пойдём лучше дальше!
  Голос разума оказался прав. И через полтора часа Хараудар подстрелил… хнорса! Огромный (хотя прямо скажем, не такой уж и огромный!) ящер побежал, качая стрелой, но Хараудар послал в убегающую добычу вторую стрелу, и теперь две палки торчали над камнями слегка покачиваясь.
  Лассен оглядел лежащую тушку почти метровой длины и уточнил:
  - А как ты его заметил?
  - Я стрелок! - с гордостью ответил человек. - Я могу птицу увидеть за три полёта стрелы!
  - И зачем ты его убил?
  - Как «зачем»? Для еды! Хнорсы съедобны. И даже вкусные.
  - Но он же разумный?
  - И что?
  Лассен покачал хвостом.
  - Люди же не едят друг друга?
  - Да, но хнорсы — не люди!
  Лассен ещё покачал хвостом.
  - А хнорсы не будут против, что мы их едим?
  - Будут, - засмеялся Бяслаг. - Ещё как будут! Но кто им об этом скажет?
  Лассен огляделся и ничего не сказал. Потому что есть хотелось очень! Есть сырое мясо люди не отказались, но удовольствия от этого явно не испытывали. С хнорса срезали остатки мяса, завернули их в его же шкуру и разделили между тремя воинами.
  А всего через три часа пути вдали показались дымы. И они вышли к деревушке, с низкими каменными домиками, но засаженной деревьями и протекающим через неё горным ручьём. Так что к вечеру накормленные и отдохнувшие путники беседовали на берегу этого самого ручья.
  - Я думаю, почему бы не организовать здесь… Как это на вашем языке называется? Такое место, где сидит главный вожак всех племён?
  - Стойбище?
  - Нет, это просто место, где кто-то сидит постоянно. А такое, где всегда главный вожак?
  - Ханское стойбище?
  - Хм… Ну, пусть будет так. Может, в вашем языке и нету такого слова. Пусть здесь будет моё ханское стойбище. А что? Красиво. Тихо.
  - Но тан! Мы же хотели искать учёных!
  - Ты сегодня очень правильно сказал «Если гоняться за каждой мышью — устанешь». Учёные — очень любопытные звери. Они сами прибегут сюда, если их правильно позвать.
  Тургэн приободрился, а Бяслаг с Хараударом глянули на него с некоторой завистью. Что ж, хороший вожак и должен такие моменты отслеживать и предотвращать.
  - Ты же, Хараудар, сегодня накормил всех нас. Правда, я не знаю, чем это обернётся для нас, но мы живы и сыты, так что ты молодец.
  Бяслаг всего лишь чуть опустил голову. Чуть-чуть. Даже не напрягся. Но Лассен продолжил:
  - А тебе, мой любимый и самый первый, вот какое задание. Походи по деревне, посмотри, кто из местных людей годится в стаю?
  - Ты хочешь взять в стаю кого-то ещё? - неподдельно забеспокоился Бяслаг, тут же забыв о своих обидках.
  - Ты против?
  - Нет, мой тан, как скажешь. Но зачем тебе ещё кто-то? Разве нас тебе мало?
  - Хорошо, что разговор зашёл об этом. Смиритесь с тем, что наша стая должна расти. Ведь будут и потери. Вы все — мои верные хишширо, и я буду посылать вас в том числе и на опасные задания. А некоторые задания вы не сможете сделать вовсе. Так что новых членов стаи не избежать. У меня будет очень большая стая. Договорились?
  - Конечно, - подтвердил Тургэн. - Но может здесь и не быть нужных тебе людей?
  - Может мы сможем с ними договориться без… ритуала?
  - Попробуйте, - улыбнулся Лассен, завиляв хвостом. - Я тоже не жажду убивать своих людей просто потому, что они мешают. А придётся. Вот и сходите все вместе, попробуйте уговорить жителей войти в мою стаю без… хм… ритуала.
  В результате жители, поначалу отнёссшиеся к пришлым со сдержанным интересом собрались на смотрины равара.
  - И этот будет у нас вождём?
  - Не только у вас! Много племён поклонятся этому великому батыру.
  - А он что, великий батыр?
  - Кто хочет испытать его доблесть, пусть сначала сразится со мной! Победителя испытает сам Лассен!
  Почему-то драться с Бяслагом никто не побежал. Жителей интересовали вполне насущные вопросы: как новоявленный хан будет делить урожай и овец, кому можно жениться на ком, а кому — нельзя, сколько в деревне будет зитеров, а сколько — войтеров, за какие провинности будет вешать за яйца, а за какие — отрубать сиськи? Равар, улыбаясь во всю пасть и слегка повивливая хвостиком пообещал, что сиськи отрубать не будет вообще, потому что женщина без сисек — это позор и лишний рот, за яйца будет вешать только в том случае, если жители деревни сами решат, что обвиняемый того достоен, а на тему войтеров, зитеров и харнеров он ещё не думал, но обязательно подумает и решит этот вопрос.
  - А что ты скажешь мытарям от нийслэл?
  Так равар узнал слово «столица». Заодно его отговорили устравивать столицу прямо здесь. Жители деревни прямо возразили и сказали, что если уж вождь желает ими руководить, то пусть прислушается и не ломает заведённые порядки. А то они восстанут, а они это умеют! Учитывая, что у Лассена всего три воина, и каждого… гхм… подвергать ритуалу — это долго и не нужно, то от идеи равар отказался. И тут выяснилось, что опрометчивый поступок Хараудара возымел далеко идущие последствия. К деревне прибежал десяток хнорсов! И потребовали объяснить, куда делся их дозорный! Возрадовашиеся тариачи (то бишь, простолюдины-крестьяне) побежали к новообретённому начальству. Лассен лично вышел в сопровождении Бяслага и Тургэна (Хараудар остался поодаль с луком на всякий случай), улёгся на четыре лапы, обнюхал парламентёра от хнорсов и сообщил, что дозорного они съели. Нет, не со зла, просто очень есть хотелось, а больше вокруг ничего съедобного не нашлось. Да, люди-дозорные тоже были, и они их тоже убили. Нет, не съели, потому что тогда ещё не настолько голодали. Да, Лассен признаёт свою вину и вину своих людей и готов выплатить виру, размер которой вполне обсуждаем, но он здесь новенький, поэтому давайте сразу обговорим, сколько хнорсов можно убивать и где именно, а так же за что именно. Оказалось, что хнорсы тоже не готовы к подобному диалогу, они тут прибежали выказывать гнев и карать виновных, а тут — переговоры! Пообещали через недельку навестить снова, и если текущая власть ещё продержится — оговорить жертвы с обоих сторон и правила поведения между разными расами. Раз уж есть с кем говорить.
  Переговоры оказали на тариачи неизгладимое впечатление! Они уже готовились поживиться имуществом пришлых вояк, потому что даже четверым с десятком хнорсов не справиться! Почему? Да потому, что хнорсы — любимые дети Харна, и им дана невероятная разрушительная мощь. Правда, используют они её редко, но уже если возмутся крушить — спасайся, кто может! И то, что пушистохвостый вождь смог усмирить гнев десятка хнорсов — впечатлило! Может, такого и не зазорно вождём признать?
  Заодно выяснили подробности, откуда и когда приходят мытари, сколько берут и что творят с теми, кто не способен отдать положеное государю. Сказав, что через неделю (как раз к возвращению делегации хнорсов) он вернётся, утром Лассен со своим отрядом направился в столицу. Взяв в качестве сопровождающего дочь старосты, статную и чернобровую Мугэ, которая дерзко сообщила, что она и по морде дать сможет, и ножи кидает, и ругается так, что мужики краснеют. Лассену показалось, что староста сплавил дерзкую дочь с огромной радостью.
  В первую же ночь Хараудар возрадовался новому спутнику. А Бяслаг, тиская шерсть вожака, уточнил, не собирается ли он… с ней?
  - А почему нет? - ответил Лассен, похлопывая его хвостом по ноге. - Или ты считаешь, что я недостоин?
  - Я считаю, что она недостойна!
  - Ты же только что её увидел?
  - Ну… Она же женщина!
  - Я же не заставляю тебя с ней? Но она обязательно захочет меня. Вот увидишь.
  Крепыш насупился и некоторое время пыхтел молча. Потом сгрёб тушку вожака, стиснул крепко.
  - А меня ты не прогонишь после неё?
  - Что ты! - Лассен повернул голову и лизнул его в нос. - Или ты думаешь, что у меня никогда не было самок? Не волнуйся, ты у меня навсегда останешься самым первым.
  И мысленно, чтобы Бяслаг не услышал, добавил «Кроме Маттея».
  Но юноша-волшебник никогда не узнает, насколько глубоко он запал в сердце равара и какое место там занял.
  
  
  
  Матвей бил молотом, выправляя погнутую и ломанную пластину. Да, книги о войне никогда не дадут реального представления о ней. В детстве он зачитывался книжками про древних викингов, эпично машуших топрами и закидывая врага стрелами, опрокидывая драккары врагов в море. Ну, и ещё, было дело, смотрел фильмы о Великой Отечественной. Где стреляли пушки, налетали самолёты, бойцы шли в атаку, умирая за родину. Кровь бурлила, кулачки сжимались, мальчишка переживал за героев, гибнущих за отечество…
  А здесь?
  Война где-то там. Это конные воины мчат куда-то туда, куда прикажет Антырхан. Это они подставляют грудь (и щиты) стрелам и пикам. Это они стреляют в ответ, нанизывают на копья врагов, машут, отбиваясь, саблями. Да, и умирают, не без этого. Но — где-то там!
  А здесь — обоз. И ни в одном фильме, ни в одной книге не показано, какую роль играет этот медленный, неуклюжий, плохо защищённый, но такой необходимый элемент любой войны! Нигде никогда не показывалось, откуда бойцы берут еду на фронте? Вот им принесли горячую еду в термосе, откуда взяли? Как будто за линией фронта стоят столовые, толстые поварихи неспешно варят суп, жарят котлеты, а потом всё это в термосах доставляется на передовую, относя обратно грязную посуду. А здесь ты видишь, как тают прихваченные с собой отары овец, ибо четыре тысячи воинов (ну, пусть уже немного меньше) съедают каждый день изрядную часть, и даже замена мясом павших лошадей проблему продовольствия не решает. Да, в захваченном городе есть мука, из которой в походных тандырах пекутся лепёшки, но чтобы испечь лепёшку нужно горючее. И его тоже надо постоянно пополнять. А ещё в бою страдают не только люди и лошади, но и обмундирование. И кто сказал, что если ты — кузнец, то будешь работать только с металлом? Учитывая, что большинство воинов имеют только кожаные куртки, иногда — многослойные, и редко у кого хотя бы на металлические бляшки хватает средств? Поэтому, после боя, куртки — зашить, металл — выгнуть и заварить, наковать новых наконечников для стрел и копий, заточить затупившиеся и зазубренные клинки, укрепить треснувшие щиты, и всё это — обоз! Кстати. Готовку еды, помывку котлов, закваску теста для лепёшек никто не отменял! Иглы для пошива, шила — ты же кузнец? Сделай сам! Где найти нитки? Эй, слушай, вот конский волос, вот жилы лошадиные, вот овечьи шкуры, думай! Делай! Ай, какой же ты безрукий…
  Обижаться некогда. Доказывать свою полезность некогда! Кто бы знал, что каждый выстрел, каждый взмах, каждый тычок опирается на невидимую и незаметную глазу опору обоза.
  Воины бегут в бой, сражают врагов, гибнут сами, но всё это, как наконечник стрелы, требует древка. И вот он составляет это самое древко. И вовсе этому не рад!
  Прошёл первый бой. Прошёл и второй. И третий! Армия Антырхана поредела, но окрепла. Юношеский пыл «мы ща пойдём и всех завоюем, потому что нас — много!» поостыл, зато сейчас воины научились чувствовать друг друга, выполнять команды, не лезть на рожон и вообще, вот сейчас это уже была настоящая армия, умеющая не только бряцать железом и дружно вопить в тыщу глоток. А ещё она пополнилась «добровольцами» из захваченных селений. Матвей поначалу удивился, как могут мужики служить захватчикам? Потом увидел, как. Просто годных к строевой службе выстраивали и предлагали вступить в их армию. Не хочешь — пшёл вон, живи как знаешь. Правда, ни твой дом, ни твоя жена, ни твои дети отныне не являются ценностью. Жену может взять (или даже убить!) любой желающий. Твой дом может взять себе кто угодно. Твои дети — это всего лишь мясо. Хочешь — защищай их, дело твоё.
  Но если ты вступил в армию Антырхана — ты отныне свой. И твой дом — твоя крепость. Потому что так сказал Антырхан! И никто не смеет войти в него, даже если тебя нет. Если ты вернёшься из похода — то твой дом будет ждать тебя. И твои дети будут ждать тебя. Ибо если кто на них покусится — власть, назначенная Великим Ханом покарает обидчика. А власть хана ощутили на себе многие! Кстати, за тот, первый город Антырхан вломил так, что у Матвея до сих пор поджилки тряслись.
  - Вы, дети хнорса и шакала, совсем озверели? Трахать баб — дело правильное, но убивать зачем? Совсем озверели? Выйти вперёд те, кто трахал женщин!
  Матвей шагнул вместе со всеми. Только представив, что остался стоять, и на него сейчас покажут десятки пальцев!
  - А теперь выйти вперёд те, кто никого не убил!
  Матвей опять шагнул вперёд, и… Оказалось, что их, таковых, всего сотня.
  - Взять нагайки! - приказал Антырхан. - А вы, говно верблюда, самки собак, задрали халаты и встали руками в землю. Жопы задрать! Каждому — по пять ударов. И со всей силы! Не жалеть!
  Матвей шёл по рядам обнажённых спин, отбивал каждому по пять хлёстких ударов, и думал, что эта общественная экзекуция — самое мягкое, что хан смог придумать проштрафившемуся войску. И оказался прав. По окончаниии публичной порки Антырхан громко, но скучным голосом пообещал, что в случае повторения подобного он просто каждого десятого казнит. Без учёта заслуг и возраста, по счёту, каждого десятого.
  Сработало. Следующие поселения брали без столь демонстративной жестокости. Но и Матвей уже «по бабам» не ходил. Ну его нафиг такие приключения! Зато теперь войско прирастало молодыми воинами, которые образовали пеший отряд. И их тоже надо кормить! К счастью, сейчас армия двигалась не по степи и с пропитанием стало гораздо легче. Уже не приходилось кормить все четыре тысячи, разные отряды двигались разными дорогами, иногда соединяясь в одним им ведомым точках, проверяя численность и делясь приключениями. А когда в котёл попала корова… О, только полгода питания практически исключительно бараниной позволяет оценить! Лошади отдыхают (и слава Зиту).
  Заодно Матвей обзавёлся своим кругом обязанностей и кроме разделки туш и помывки котлов.
  До серьёзной кузнечной работы его не допускали. Сами кузнецы и не допускали. Просто потому, что юноша не умел правильно обратиться к Зиту. Да, слова, которыми сопровождались те или иные действия он выучил, что тут сложного? Но над ним ржали, поперву, пока ещё дефицит угля и железа не стал заметным, предлагая сковать прут, который традиционно сопровождался воззванием «Зит, пошли твёрдости», а потом легко его завязывая в узел. Матвей злился и запальчиво требовал показать. Кузнецы показывали. И буквально несколько ударов в процессе выпрямления стержня позволяли двоим висеть по краям. Да, стержень прогибался, но держал.
  Острое ощущение собственной ненужности и бесполезности бесило. Но… Конечно, Матвей пробовал. Повторял «волшебные слова», но Зит не обращал внимания на горе-кузнеца. А жить как-то надо. И Матвей выполнял нудную и разнообразную мелкую работу, которую настоящим кузнецам выполнять просто некогда. Например, ковать иглы. Сделать хорошую, качественную иглу в походных условиях крайне непросто. Пробить ушко в ней — особенно. А ломаются они сотнями! Делать запас наконечников для стрел — тоже. И на всё это накладываются читсто бытовые проблемы. Когда ты спишь, пусть и на кошме, но в своей юрте — это ещё можно стерпеть. Но когда ты спишь в юрте с десятью другими мужиками… А по тебе запросто бегают пауки и летают мухи… И клещей надо снимать каждый день с себя… Да, война — это не покер, Матвей полностью был согласен с безвестным бургомистром из старого фильма.
  Первое просветление наступило, когда армия добралась до реки. Это была первая река, встреченная Матвеем в этом мире. Не особенно широкая, метров десять, но полноводная, с заросшими берегами. Лошади облепили берег, на сколько хватало глаз, а грозные батыры как дети поскидывали доспехи и халаты и полезли плескаться. Разумеется, нагишом. Впрочем, вид пары сотен голых мужиков не вызывал вообще ничего: когда все — то оно как-то и нормально даже. Матвей тоже разделся и окунулся.
  Боже, какая прелесть! Хотя, какому из местных божеств возносить хвалу? Может, Зиту? Он же здесь вроде как за созидание отвечает? Какой кайф! Прохлада! Чистота! Смыть с себя пот и грязь долгого похода! Матвей не спеша поплыл на середину реки. И обернулся. Потому что шум и гомон позади стих.
  - Эй! Мафей! А ты это как?
  - Что? - не понял юноша.
  - Как ты не тонешь?
  - Вот так! - Матвей кролем поплыл обратно.
  Батыры сгрудились, толкаясь, пытаясь рассмотреть, что делает кузнец, что позволяет держаться ему на воде? Некоторые попробовали, но тут же погрузились с головой и рванулись обратно, тяжело дыша.
  На необычное оживление обратил внимание сотник отряда, сопровождавшего обоз.
  - Мафей! А на тот берег сможешь добраться?
  - Конечно.
  - Давай. И скажи, что там!
  Плыть под двумя сотнями взглядов — очень стрёмно. Вроде бы и не делаешь ничего такого, а как-то всё равно опаска берёт. Доплыть до противоположного берега — это на три минуты делов. Вылезая из реки юноша обнаружил, что голый. Когда среди других — то как бы и не чувствуется. А когда один — ещё как! Стесняться, вроде, туповато. Но и бежать голым по колючкам и камням — тоже не очень приятно. Тем не менее Матвей поднялся на холм, закрывающий обзор… Огляделся и вернулся.
  Его встретили дружным воплем и одобрительными хлопками. И сотник потребовал отчёта, не взирая на неглиже дозорного.
  - Да нет там ничего такого…
  - Ты что мне говоришь? Тебя зачем послали? Что-то решать? Ты должен доложить, что видел!
  Матвей подобрался. Тон ничего хорошего не предвещал.
  - Там холм, высотой где-то три моих роста. И дальше — степь до леса. До леса где-то санаг-полтора. Ни животных, ни людей, ни строений — не заметно.
  Сотник пошевелил бровью, разглядывая юношу.
  - Река очень глубокая? Кони переплывут?
  - Кони любую реку переплывут, - легко ответил Матвей.
  - А что, кони умеют плавать? - удивился сотник.
  - Конечно.
  Эта новость ошарашила командира. Он тут же вызывал нескольких воинов и приказал им переплыть на ту сторону на лошадях. Батыры тоже немножко обалдели от приказа, но выучка у них оказалась отменной: никто не оспорил и не возразил. И через пять минут лошади, сообразив, чего он них хотят, выбрались на том берегу. С этого прокатился радостный рёв.
  А Матвей осознал, что даже небольшой подъём с социального дна — явление несладкое. Пока он был самым презираемым «подай, принеси» - он никому и не был интересен. А как только у него появились необычные свойства — подколки и приставания усилились в разы. Особенно после того, как сотник, озаботившийся переправой на ту сторону обоза, последовал совету Матвея «спуститься вниз вдоль реки», ибо там рано или поздно будет какой-нибудь город. А им же всё равно, какой город захватывать? В результате, пока собиралось всё войско, пока шли обсуждения, разведчики поскакали вниз по реке (по обе стороны!), а Матвея опять вызвали в ставку хана.
  Вспомнив предыдущее посещение, юноша постарался максимально соблюсти традиции и вежливость. Но на это никто не обратил внимания.
  - Мафей, я тобой недоволен. Почему ты скрываешь свои способности?
  - Я? Я ничего не скрываю, повелитель!
  - А почему ты не сказал, что умеешь плавать?
  - Да… как-то к слову не пришлось. Я и забыл об этом.
  - Как можно забыть о том, что плаваешь?!
  - Так ведь негде же…
  В результате его снова подвергли допросу с пристрастием. И вот на этот раз Матвей о многих своих умениях умолчал вполне сознательно. Просто из страха. Как говаривал старший брат Димки «Поближе к кухне, подальше от начальства». Почему ему не хочется сидеть рядом с ханом, вместо того, чтобы спать с вонючими мужиками и махать молотом — Матвей сам сказать не мог. Зато наконец-то смог поговорить с шаманом! Больше всего Матвея интересовал компас. Видеть своё устройство в чужих руках — это волнительно. Но гораздо волнительнее то, что это — уже не его поделка! Да, штукенция выглядит в точности, как сделанная им. Но обладает совершенно другими способностями.
  - А что он может найти?
  - Всё, что захочешь.
  - А как надо хотеть?
  - Вот тупица. Ты что, не умеешь хотеть?
  - Неа. Не умею. Нас этому не учили. Вот если я пожелаю найти клад, он сможет найти?
  - Клад?
  - Да, зарытые в землю деньги.
  - Какой идиот будет зарывать деньги в землю? - рассердился жрец.
  - Который хочет их сохранить и спрятать от войска Антырхана.
  То, что жрец не спросил «что такое деньги?» Матвей даже не заметил. А даже если бы и заметил — не обратил бы внимания. Всё-таки образованный человек! Но то, как он задумался — заметил.
  - Сейчас попробуем.
  И Матвей получил возможность самому увидеть процесс ввода исходных условий в компас. Стрелка дрогнула, чуть качнулась и вернулась в исходное положение.
  - Видимо, нигде рядом нет такого.
  - А где такую штуку достать можно?
  - А тебе зачем?
  - Мне? Не, мне просто интересно. Я могу подобное сделать, но не такое сложное.
  - Ты? - расхохотался жрец. - Эту «штуку» делал настоящий великий жрец Войта! Чтобы изготовить такой олдворыг, нужен уровень высшего посвящённого! А ты - «могу!»
  - А на каком расстоянии он действует?
  - Ты задаёшь слишком много вопросов, глупец. Иди, займись своими железками!
  И Матвей ушёл. Сожалея, что не имеет возможности встретиться с высшим посвящённым Войта и уточнить, как он придаёт обычному компасу подобные свойства? Вот бы побеседовать…
  А через два дня войско собралось и двинулось вниз по реке, к городу. О, по сравнению с тем, что они захватили в прошлый раз, это был действительно город! Прошлый можно называть «городом» только потому, что в нём построили дома, которые образовывали улицы. Но и тогда армия потеряла почти сотню бойцов! Да, казалось бы, что такое «сотня павших» для четырёхтысячного войска? Но даже не игравшему в компьютерные игры понятно: чем дальше идёшь, тем больше потери и дольше до дома. Хотя нет, то, что многотысячное войско пройдёт за месяц, хороший конник промчит за три-четыре дня.
  Но в первый раз Матвей увидел битву жрецов воочию. И поразился: если у них в войске есть такой специалист, то зачем вообще тащатся эти четыре тысячи жалких неумех? Вообще Матвей никогда в жизни не ожидал увидеть воочию заклинание «метеоритный шторм» из «Героев». И готов признать: это реально страшно! Когда сотни, тысячи камней падают с неба со страшной скоростью. Понятно, почему здесь нет артиллерии: а зачем? Зачем нужны стенобитные орудия, артиллерия, динамит, «катюша», если есть зитеры и харнеры? Возможно, установка «Град» и сравнится по мощи с одним прокачанным зитером, но цена! Скорость развёртывания! Манёвренность! Прицельность!!! Правда, себестоимость одного прокачанного зитера тоже неизвестна, но явно, что в этом мире они не редкость.
  Противник тоже отвечал некисло. Локальное землетрясение, возникающие и исчезающие в воздухе лезвия непонятно чего, правда, натыкающиеся на такие же мгновенно возникающие тонкие преграды, глаз не успевал отследить мелкание, сверкание, появление и тут же исчезновение чего-то тёмного, но впечатление оставалось грандиозным.
  И тут у Матвея ослаб сапог. Изумлённый юноша отвлёкся от созерацания эпической битвы, разглядывая подмётку, наполовину отошедшей от основной верхней части. И тут забеспокоились воины поблизости. С которых начали, словно листья по осени, опадать пластины панирей (у кого были). Джучи сплюнул и тоже похромал к телегам.
  - Что случилось? - кинулся к нему Матвей, забыв про битву.
  - Что случилось! - передразнил кузнец. - Не видишь? Сейчас зитер с харнером всю силу растратят. Всё развалится. Готовься, сейчас будет много работы. А эти в бой пойдут.
  Джучи оказался полностью прав. Через некоторое время великие заклинания перестали мельтешить, и Антырхан отправил в бой конницу. Мимо шестеро тащили тело жреца. Тот тяжело дышал.
  А все обозники до самого вечера, пока не стемнело совсем, приводили в порядок одежду, сбрую, доспехи. И на следующий день. И на следующий — тоже.
  И тут выяснилось, что все эти хвалёные зитеры, все эти кузнецы, шорники, портные, все те, кто с детства учатся владеть искусством своего Зита — не в состоянии даже нормально соединить края пробитой железной пластины панциря! Да, с божественной помощью это делается просто и легко. А без неё? А без неё может только никчёмный неумеха Мафей! Который способен махать молотом до посинения, наносить удары куда нужно, разогревать пластину до нужной температуры и охлаждать её в воде, благо, река рядом и воду можно не экономить. Правда, приходится экономить уголь, потому как теперь сила Зита не поддерживает температуру в сайтае, и её приходится регулировать вручную. А неумеха Мафей единственный, кто может подобное. Ориентируясь на цвет заготовки, а не на ощущения кузнеца и божью милость.
  Словно сам великий Харн простёр над юношей длань, исчезли подначки. Прекратились шуточки. К Матвею выстроилась очередь! Как только он пожаловался, что кончается уголь, в захваченный город отправились конные гонцы с требованием найти уголь и привезти, не может быть, чтобы в городе не было угля! В результате Матвею подвели коня и повезли с собой.
  Да уж… Такое начавший подниматься в глазах окружающих кузнец увидеть не ожидал. Понятно, почему степняки не опознали найденное… Даже Матвей с трудом узнал в… этом… плавильный цех! С каменными печами. С заготовками (тоже из камня). Со сваленными грудами угля, да какого угля! Не местного, бурого, больше похожего на испорченный заплесневелый глеб, а чёрного, звонкого, блестящего! Судя по всему — самого высшего угольного качества! И лежат готовые болванки, медные, брозновые, ещё какие-то…
  У Матвея загорелись глаза! Но увы, он не умел пользоваться всем этим! То есть, конечно, дай ему недельку — он бы разобрался, но требуют прямо сейчас! К счастью, добрым словом и войском можно добиться куда больше, чем просто войском. Были найдены рабочие и даже начальство этого производственного комплекса. Которым ничего объяснять не стали, и хотя язык у городских отличался от степного диалекта, но внушительное «Этого — слушаться, иначе всем кирдык» - в особом переводе не нуждалось.
  А Матвей вернулся обратно, забрал с собой весь обоз и перекатил на новое место. Впервые за полгода в этом мире он хоть чем-то заинтересовался. Настолько, что забыл о том, что он — не местный, и вообще тупой и не принадлежит ни одному из богов!
  
  
  
  Столицу людей Лассен видел впервые в жизни. И поразился: в его родном мире столица выглядела гораздо более… эпической. В мире Маттея — неизвестно, кстати. Неизвестно даже, в столице ли жил юноша-волшебник? Эх, не спросил вовремя, а теперь уже и не узнаешь. Если нет — то какова же столица государства людей-волшебников? Наверное нечто вовсе невообразимое. Ну, да ладно, а здесь столица — это не просто место скопления множества людей. Это ещё и место алтаря бога. На шайтана и его спутников смотрели все, вокруг собиралась значительная толпа. Народ гомонил, показывал пальцем, и язык этот равар не понимал вовсе. Это немножко настораживало, но только немножко. В конце концов его оружие всегда при нём, главное — приметить вожака агрессоров, а дальше дело Бяслага его хоть на пару секунд задержать.
  Но не пришлось. Не смотря на интерес к пришельцам, местные не делали попытки напасть или иначе помешать странной компании. А компания подобралась замечательная. Впереди шёл прямоходящий волк с лисьей мордой и пушистым не по-волчьи хвостом, одетый в открытй плащ, не скрывающий ни живот, ни его половую принадлежность. Подпоясанный широким блестящим поясом, на котором висели ножны с оружием. За ним с одной стороны шёл крепыш в ярко раскрашенном дэгэле и с богатым поясом, а с другой — девушка с чёрной косой и синем однотонном дэгеле и с простым поясом. За ними — ещё двое человек, которые терялись на фоне этих троих.
  А город пестрел людьми, животными, строениями, куполами, тентами, арыками, здесь было на что посмотреть. Лассен и смотрел. Бяслаг попытался было урезонить тана, мол, надел бы плащ — и не привлекал бы внимания… На что Лассен ответил, что пусть люди привыкают к виду их будущего правителя. Крыть было нечем, и крепыш заткнулся.
  Путь их ко дворцу был недолог, потому что город оказался невелик. Лассен непроизвольно вспомнил жужжащую повозку из мира Маттея. Они только ехали на ней примерно столько, сколько здесь шли пешком. А ведь юноша показал ему далеко не весь город! Но по сравнению со степью, где четыре юрты — уже посёлок, здесь всё-таки людно.
  - Стойте! - охрана у дворца показательно скрестила копья, почему-то глядя вдаль, а не пришедших.
  Лассен покосился на Бяслага. Но вперёд вышел не он, а Мугэ.
  - Почтеннейший Таргыз, да продлятся его годы под управлением мудрейшего Зита, послал этого воина к повелителю Сохору, передать слово и власть.
  После чего девушка повела всю компанию к пруду с фонтаном. Фонтаном Лассен заинтересовался.
  - А за счёт чего течёт здесь вода?
  - Таково повеление Зита.
  - Зит — это хорошо. А вода почему течёт? Я не вижу ни насосов, ни гор вокруг.
  - Зачем тебе горы? - спокойно встрял Бяслаг. - Жрец попросил Зита, и вот вода течёт.
  - Просто так? Без всяких причин?
  - Чем тебя не устраивает названная причина? - уточнила Мугэ.
  Лассен покачал кончиком хвоста. Потом встал на четыре лапы и принялся лакать воду. Реакция последовала не сразу, но достаточно быстро. К ним подбежали трое стражников в доспехах и один — в плаще, видимо, командир.
  - Кто вы такие? Как смеете осквернять источник Зита?
  - Я не осквернял, - с достоинством ответил Лассен. - Я приложился к божественному источнику. Теперь благословение Зита на мне. Ты желаешь это оспорить?
  Стражник поперхнулся и не нашёлся, что ответить. А от дворца уже спешили (умеренно, шагом) другие заинтересованные лица.
  В результате Бяслаг только головой покачал: наглая выходка тана позволила пройти во дворец без излишнего ожидания. А то Мугэ уверяла, что могут продержать и час. И полдня. А то и два дня, если великий Сохор куда-нибудь отлучился.
  - А что, сказать об этом прямо не могут? - уточнил равар.
  - Могут. Но зачем? Если тебе нужно попасть к хану — подождёшь, сколько нужно. А если очень торопишься — иди, здесь много желающих.
  Хан Сохор оказался очень молодым человеком. Пожалуй, только чуть старше Маттея. В очень дорогих одеждах, в мягких кожаных сапогах, он сидел на возвышении в небольшой комнате, раскрашенной и дорогой. Стены покрывала решётка из дерева, покрытого голубой и золотой краской, в решётку местами вставленны сплошные панно, в основном натюрмортного содержания: кувшины, пиалы, фрукты, дыни.
  - Приветствую дорогих гостей, присаживайтесь. Рассказывайте, кто вы, и какое дело привело вас ко мне?
  Двое стражников стояли слева и справа за подушками, на которых сидел Сохор. Лассен поразился: от правителя до охранников было хвостов по пять расстояния. То есть, в случае чего стража не успеет защитить своего господина! И вообще, больше походило на то, что хан сидит под стражей, которая не выпускает его из этого помещения… Но помешать они в любом случае не успеют.
  - Великий! - Лассен улёгся на живот и попозл к ногам Сохора. Униженно и по-животному. - Я прибыл издалека, позволь понюхать твои сапоги!
  Сзади раздался сдавленный хмык Бяслага. Стража никак не отреагировала на ужимки ползущего равара. А тот сделал именно то, что заявил. А именно тщательно обнюхал сапоги хана.
  - И как? - Сохор, видимо, тоже не знал, как вести себя в подобной ситуации.
  - Чего-то не хватает, - Лассен выпрямился перед человеком во весь рост.
  И хан Сохор абсолютно непроизвольно уставился в пах стоящему перед ним зверю. Пожалуй, это естественная реакция любого человека. Но уклониться от вылетевшей струйки уже не мог. Только закрыл лицо рукой с широким рукавом… Но помогало это мало.
  Стража по-прежнему не отреагировала. Пришедшие с раваром заметно расслабились. Но это они зря. Потому что хан Сохор отряхнулся брезгливо, вскочил, и начал снимать с себя испачканные одежды.
  - Вот и отлично, тан! Значит, сегодня ты пойдёшь на встречу с купцами, вечером ты принимаешь послов из Банганы. И не забудь, распорядись чтобы мне к вечеру прислали пахлавы, вина и прекрасную Занаби.
  Стражники, кажется, пытались сдержать хохот. Бяслаг переводил взгляд с одного на другого, краснел и бычился.
  - Что это значит? - уточнил Лассен.
  - А, да! Меня два часа не беспкоить! - Сохор вышел из зала.
  Лассен оглядел пришедших с ним людей. Потом подошёл к страже.
  - Что случилось?
  - А я откуда знаю? - уточнил стражник. - Ты же его… обоссал.
  - Кто ты такой и что тут делаешь?
  - А ты кто такой, пёс смердючий?
  - У меня благородный запах, - спокойно ответил равар.- И я теперь ваш хан.
  - Тогда мы пошли, - стража отставила копья, сняла шлемы и тоже вышла. Один задержался, оглядел компанию и негромко бросил:
  - Хан… Побереги потроха!
  И закрыл дверь.
  - Что будем делать? - спросил Бяслаг.
  Борца очень заметно трясло. Нет, конечно, он не сомневался в праве своего вожака на решения. Но если этот идиотский пёс суёт свою голову в пасть льву… Ему, Бяслагу, будет совсем не легче, что голову откусили не ему!
  - Не знаю, - абсолютно спокойно ответил равар. - Пойдём, погуляем. Хоть посмотрим, что здесь за дворец?
  - А нас здесь не убьют? - огромные здания с прочными стенами вызывали у степного воина очень неприятные ощущения. Не видно, кто скрывается за стеной, ничего не слышно, и не убежать, если что!
  - Не должны. Но если что, готовьтесь. Только без команды не нападайте.
  - Мой тан… скажи… А у тебя остался… запас твоей волшебной жидкости?
  - Какой?
  Бяслаг замялся.
  - Ну… Той, которой ты нас всех… принимаешь в стаю…
  - А, ты об этом. Не волнуйся, есть.
  Крепыш заметно расслабился. А равар со скучающей мордой вышел из зала и подошёл к первому попавшемуся человеку.
  - Уважаемый, я здесь впервые… не будете ли вы столь любезны провести меня по дворцу и показать, что здесь есть и где?
  Бяслаг чуть не подавился воздухом. Он впервые слышал подобные выражения вообще, а подобная витиеватость в устах равара вообще выглядела чем-то неземным. Его собеседник офонарел ничуть не меньше. Прямоходящий полуодетый волкопёс с подобным заявлением — тут и поседеть недолго..
  - А вы… кто?
  - Я ваш будущий правитель, - любезно пояснил Лассен. - Так вы мне покажете, как у вас тут правят?
  Человек с открытым ртом заглянул за спину волку, и Бяслаг кивком подтвердил слова. Хозяин шитого синим и золотым дэгела и белой чалмы растерялся настолько, что удовлетворил просьбу необычного посетителя.
  От этой экскурсии Бяслаг не получил никакого удовольствия. Зато готов был без всякой волшебной жидкости лобызать пятки тану и молиться на его хвост, потому что сам Лассен ходил по дворцу с видом скучающим, и со всеми встречными разговаривал сам, ничего у свиты не спрашивая. И одно то, что он взял на себя этот кошмар и выдержал его с честью, по мнению Бяслага свитедетельствовало о том, что Лассен — прирождённый хан.
  Только об этом никто не знал почему-то. Ничего! Сейчас узнают.
  Узнали. Слухи о появлении «нового правителя» распространялись быстрее степного пожара, и теперь уже многочисленные обитатели дворца ломанулись смотреть на сумасшедшего идиота. И видели необычное существо, гулящее по дворцу в сопровождении гутал ёмсгот, которому «хранитель ханских сапог» рассказывал и показывал. Пожалуй, тут задумаешься…
  Через два часа взъерошенный Сохор высказывал Лассену:
  - Почему меня оторвали от отдыха? Я что, уже не могу и отдохнуть спокойно?
  - Вечером отдохнёшь, - отвечал непробиваемый равар.
  - Я что, зря терпел твоё издевательство?
  - Я над тобой не издевался.
  - А то, что ты со мной сделал?! При всех!
  - Это обряд посвящения.
  Сохор передохнул и продолжил:
  - Посвятил? Отдувайся!
  - Причешись, оправь одежду и идём на встречу с твоими купцами.
  - Что?! Я?! Опять?! А ты?!!
  - А я буду лежать рядом с тобой и слушать. А так же давать мудрые указания. Если они у меня будут.
  Всё-таки божественное посвящение — удивительная штука. Великий и мудрый хан Сохор сидел на троне (честно говоря, больше напоминающем кресло без спинки, но с витыми изящными подлокотниками), а рядом с ним в классической собачьей позе лежал равар. Где внимательно слушал жалобы купцов о грядущем неминучем разорении, если поборы с них будут продолжаться в том же размере. Купцы приводили в пример числа, прямо свидетельствующие об их жутких убытках, Сохор блистал заботой и радушием, но предложил в обмен на снижение податей спонсировать армию напрямую. Чтобы купцы сами наняли и вооружили хотя бы тысячу человек. А если нет — кто, скажите, будет охранять их богатства и их самих? Это уже не говоря о том, что у его трона даже приличной спинки нету… Равар коротко оглядел роскошное убранство приёмной залы и опять промолчал. После купцов (разговор окончился ничем), были просители из мастеровых (с тем же вопросом), потом слушался разбор преступлений какого-то незнакомого равару стражника, затем обсуждался вопрос создания флота и его нужности и эффективности (как понял равар — не первый раз). Пришёл жрец из храма с отчётом о распространении веры. Принесли дипломатическую почту.
  За всё время ни разу никто не спросил хана, что это за пёс лежит рядом и чего он тут делает. После окончания всех этих визитов и бесед хан Сохор пошёл на выход, и серый пёс необычной формы двинулся рядом с ним. На четырёх лапах, как и положено животному. Только притормозил у начальника стражи, поднял лапу, коротко писнул на него и побежал догонять Сохора. Стража проводила нахала недоумёнными взглядами. Но, поскольку начальник стражи не проронил ни слова, то и хватать зверя никто не кинулся.
  А вечером в беседке под раскидистым деревом у журчащего фонтана красавица Занаби трепала Лассена за щёки.
  - Уй, какой ты классный. А что ты умеешь?
  - Всё, - ответил равар, и девушка заметно смутилась.
  - Извините… Я думала, вы собака…
  - Я знаю, - спокойно ответил равар. - Все так думают. И в этом нет ничего плохого, я действительно похож на ваших собак. Но мне интересно другое. Зачем вас позвал Сохор?
  Хан в это время раскурил кальян и разлил по трём малюсеньким пиалам тёмный тягучий напиток, сразу же наполнивший беседку восхитительным ароматом винограда и миндаля.
  - Ах, - девушка показательно замялась. - Я не знаю, вы кто, шайтан?
  - Нет, я не шайтан. Я ваш будущий правитель. Поэтому мне можно знать всё.
  - Ах, - Занаби захлопала ресницами, будто и впрямь стеснялась, - всё так необычно, так волнительно… Вот Сохор уже разлил вино… вы вино пьёте?
  - Не знаю, не пробовал. Давайте попробуем.
  - Мой тан, а тебе это не опасно будет? - с явной заботой спросил Сохор.
  - Не знаю. Но пока что всё, что едят или пьют люди, мне не повредило. Возможно, и это не так плохо, если вам нравится.
  Равар попробовал вино, посмаковал его, протянул пиалу и Сохор наполнил её повторно.
  - И как тебе? - поинтересовалась красавица.
  - Я пробовал подобное в другом хруфф. Это… вкусно, но… я не знаю ваш язык так хорошо, как хотелось бы.
  Сохор привлёк к себе девушку, и та чуть изогнулась, обозначив сопротивление:
  - На нас же смотрят!
  - И что? Тебе это мешает?
  - А вдруг он тоже захочет?
  - Эй, шайтан. Ты захочешь трахнуть эту красивую девушку?
  - Ещё не знаю, - спокойно ответил Равар. - Давай сначала это сделаешь ты, а я посмотрю?
  Занаби ещё поломалась для приличия, но девушки, допущенные до бесед с ханами отлично знают, где проходит граница недоступности… И вечер протекал под густое вино, ароматный дым и сладкие вздохи…
  А ночевать равар отправился вместе с Сохором. В смысле, залез под кровать и устроился там.
  - Лассен, а ты правду нам рассказал? - уточнил хан, улёгшись в роскошную кровать.
  - Конечно. А зачем мне врать?
  - Как же ты собираешься править, если всё время говоришь правду?
  - Я плохо знаю людей. Но у нас тем, кто тебе верен и с кем ты собираешься дальше жить в одной стае принято говорить правду. У вас не так?
  Сохор помолчал.
  - Зачем ты взял меня в свою стаю?
  - По ошибке. Я думал, что раз ты тут самый главный, то через тебя я смогу разобраться с управлением людьми.
  - Теперь ты меня убьёшь?
  - Нет, зачем?
  - Раз я… раз ты ошибся.
  - Нет, я убью тебя только если это будет полезно для стаи. Не для меня лично, а для всей стаи.
  - Познакомишь меня со своей стаей?
  - Конечно. А как иначе? Ты же теперь мой.
  Сохор помолчал.
  - Я уже три года сижу на троне. Я считал, что могу принести счастье своему народу. Может быть ты тоже так считаешь, шайтан. Но ты несёшь счастье моему народу. Будет ли мой народ от этого счастлив? Я чувствую, что ты что-то сделал со мной и я не могу ругать или осуждать тебя даже в мыслях. Но мысли-то от этого никуда не делись. Я слышу, как ты говоришь правду. Я видел, как ты смотрел на нас с Занаби, и удивительное дело, мне не было стыдно. Ты, будущий правитель, лежишь у меня под кроватью, как обычный пёс. Я хочу тебе верить, шайтан Лассен, но скажи мне, раз уж ты говоришь правду, не ошибаюсь ли я? Чего ты хочешь?
  - Я хочу всего лишь выжить, хан Сохор. Просто выжить. У тебя есть самка, и ты любил её сегодня. У тебя могут быть дети. Ты будешь стараться для них, ведь им дальше жить в твоей стране, и от того, что ты оставишь им — они будут прославлять тебя или проклинать тебя. У меня нет самок в этом мире. И не может быть детей. Моя стая отныне и навеки, до самой моей смерти, будет только из людей. Поэтому я хочу жить среди людей так, чтобы моя жизнь имела смысл. Да, мои щенки не останутся в этом мире. Поэтому я должен сделать как можно больше такого, что переживёт меня. Будет ли твой народ счастлив? Давай ты мне сам об этом скажешь. Немного погодя. Зимы через две-три.
  - Ты хорошо сказал. Мне нравится. Может быть ты и впрямь будешь неплохим правителем. Да, я не думал никогда о том, что если нет детей — то можно сделать своими детьми всех людей. Но что ты будешь делать, если против тебя встанут боги?
  - Не встанут.
  - Ты в этом уверен?
  - Да. Один из них вручил мне этот мир.
  Сохор помолчал.
  - Кто?
  - Войт.
  Ещё помолчали.
  - Я поклоняюсь Зиту, - сообщил Сохор.
  - Это твоё дело.
  - Как? Разве ты не… Гхм… Мой тан. Давай поговорим об этом завтра?
  - Конечно. Я думал, тебе нужно срочно что-то узнать.
  - Я уже узнал, - вздохнул Сохор. - Теперь осталось понять, что с этим делать.
  Среди ночи чуткий слух равара обнаружил открывающуюся дверь. Поскольку традиции ханской спальни были ему неведомы, то и обеспокоился Лассен не слишком. Но после этого послышались негромкие голоса:
  - Где же он?
  - Может, под одеялом?
  - А хан точно дышит?
  Поскольку свой клинок Лассен не взял, пришлось полагаться на Войтовский подарок. Но насколько быстро он сможет «прниять в стаю» пришедших убийц? И вот чего он не сможет точно, это пометить всех одновременно. Так что равар вцепился когтями в пол, изучая пространство под кроватью и прикидывая, куда он сможет хотя бы подвинуться. Врагам тоже будет непросто ловить его в столь неудобном месте, но если его зажмут в угол… А тут везде углы!
  Не пришлось. Раздался страшный грохот и крики:
  - Иди к Харну!
  - Убью, сучий хвост!
  - Н-на!
  Если Сохор до этого времени спал, то тут же вскочил. А в дверях ханских покоев шла натуральная драка. Лассен высунулся из-под кровати и поторгал хана за ногу. Тот подпрыгнул, будто его укусила змея, но в общем гаме вопля никто не услышал, кроме равара.
  - Иди сюда! - позвал Лассен.
  Сохор посмотрел на сражение и неловко забрался под кровать.
  - Кто это?
  - Я откуда знаю? Это же твои люди!
  - А с чего они дерутся здесь?
  - Одни пришли убить меня. А другие им мешают.
  - Ты уверен, что тебя, а не меня?
  - Я слышал, как они за тебя беспокоились.
  Сражение постепенно стихало. Даже под кроватью остро пахло кровью и нечистотами. И тут в коридоре послышался чей-то гневный голос. Он приближался, и при его звуках стихали гневные вопли, затихали раненные, и вообще вскоре наступила тишина.
  - Во имя Зита, что ты здесь делаешь, Элохим!
  - Умираю, Великий Зитер!
  - Прежде чем ты умрёшь, скажи же мне, что за бойню вы здесь устроили!
  - Мы… защищали… хана!
  Пауза. Лежащие под кроватью крепко схватили за руки. И каждый ощутил пожатие другого.
  - И где же он?
  - Не…. Знаем… Тут… все бились… Он спрятался…
  - Возможно. От кого вы защищали Сохора?
  - От демона! Он… овладел… его душой…
  - Идрилла! Что вы делали!
  - Мы защищали хана!
  - От кого?
  - Вот от него! Он вломился с оружием ночью в опочивальню хана! Что я должен был ещё делать?
  Лассен почувствовал пожатие Сохора. И ответил тем же.
  - Что ж, сейчас я призову Зита и удержу жизнь в тех, в ком она ещё может удержаться. Потом найду хана. А потом разберусь, какой демон, зачем ты на самом деле пытался убить Сохора и какой демон овладел твоей душой. Закрыть всем глаза!
  Лассен наоборот, глаза распахнул пошире… Впрочем, свет из-под кровати не показался таким уж ярким…
  Парочка так и лежала под кроватью, пока выносили убитых, вытирали полы, разговаривали. Пожалуй, из разговоров слуг о произошедшем можно узнать больше, чем при полном и обстоятальном дознании. Что прячущиеся и выяснили. К сожалению, полной картины сложить не удалось, потому что нерасторопных (и гворливых!) прервал сам Жрец Зита.
  - Вы до сих пор не убрали здесь? Пожалуй, служба в ханском дворце для вас, как мне кажется, слишком сложна. Я уточню у Сохора, так ли уж ему нужны именно вы. А пока — вон!
  Мягкие сапоги остановились на недомытом полу.
  - Мой повелитель, я знаю, что вы здесь. Но где именно? Покажитесь!
  Сохор пожал Лассену лапу, а тот пнул его коленом под зад. И оба выбрались наружу.
  Жрец Зита оказался пожилым мужчиной с немного иным разрезом глаз, непривычным взгляду равара. В руке он держал то ли указку, то ли такое странное оружие: квадратный в сечении деревянный стержень к концу заострялся и закруглялся. Жрец так же очень внимательно оглядел пушистого гостя.
  - Мой повелитель, я даже не знаю, как относиться к вашей выходке. Вы как мальчишка прячетесь под кроватью, вместо того, чтобы защищаться?
  - Это он! - ткнул пальцем в равара Сохор.
  - Это я, - сказал Лассен. - Мне было страшно там одному, и я попросил хана укрыть меня и защитить.
  Взгляд жреца получился непередаваемым. Конечно, равар — не человек, но и он сумел прочитать в этом взгляде изумление, недоверие, гнев, растерянность и главное — полное непонимание. Вот эти два оболтуса — серьёзно? И один из них — хан?
  - Что ж. Пойдёмте, будем разбираться.
  - Вы ошиблись, уважаемый, - равар успел до того, как хан сказал хоть слово. - Вы идите, разбирайтесь. А мы спать ляжем.
  - Что?! - жрец раскрыл глаза в изумлении.
  - Идите, идите, - Лассен подошёл к мужчине и попытался лапами вытолкать его из помещения. Жрец изящно уклонился от прикосновения. - Уже поздно, на ночь такие вопросы не решаются. Приходите утром, тогда поговорим. А то мы перенервничали и не выспались.
  - Кто ты вообще такой? - нашёлся, наконец, жрец.
  - Вот завтра и выясните. В вашем возрасте полезно спать по ночам, вот и идте спать. Идите, а то я на вас сейчас помочусь!
  - И он не шутит, - заявил Сохор обалдевшему жрецу, уставившемуся равару в пах. - На меня, например, так и нассал. Он здесь надолго, так что и правда, дайте мне отдохнуть. И скажите там этим…
  - Я сам скажу, - Лассен выглянул во коридор. - Ты и ты. Идите сюда. Позовите того важного человека, который выбирает охрану для хана. Пусть идёт сюда. Идите.
  Посмотрел на жреца честными глазами и сказал:
  - Да будет ваша ночь спокойна. Больше вас не потревожат.
  - Сохор…
  - Да, иди спать, Тэлге. Надеюсь, сегодня нас больше убивать не будут.
  
  
  
  
  
  - Готово, мастер!
  - Приготовлись.
  - Открываю!
  Рабочий в кожаных рукавицах и таком же фартуке проворно открыл заслонку каменной печи.
  Хотя Матвей только командовал и наблюдал, но переживал не меньше рабочих, для которых он неожиданно стал «мастером». Он сам велел так себя величать, и неизвестное в этом мире английское слово быстро прижилось. И вот расплавленная бронза хлынула в подставленную форму… Перелила через край, но второй помощник уже держал на готове вторую форму… Первый щипцами оттащил глинянную пластинку и уложил на камни. А сам схватил ими следующую форму.
  А началось всё, как полагается, с конфликта. Причём, угрозы захватчиков «всех казним, кто этого слушаться не будет» не возымели действия. Мастера заявили: казните! Но этими глупостями мы заниматься не будем! Мы тоже гордость свою имеем, и Великий Зит нам свидетель, лучше умереть, чем разменять умение на посмешище.
  Батыры уже реально собрались свою угрозу в действие привести. Но Матвей вмешался: если вы их казните, то кто будет работать? Новых найдём? Давайте вы сначала новых найдёте, а потом этих казните. А вы, сказал он местным литейщикам, всё равно вам умирать. Давайте вы хоть покажете мне перед смертью, что здесь да как? Хоть сохраню ваши умения для потомков.
  Как ни удивительно, но эта высокопарная чушь сработала. Литейщики показали этому неумехе как они разжигают печь (при пособничестве Зита это оказалось несложно), как выдерживают нужную температуру, как загружают породу, как отделяют медь, как добавляют в неё олово… Читать в учебнике про создание брозны — это одно. А видеть весь процесс вживую, да ещё «сделанный на коленке» - это другое. И даже сыродутные печи из посёлка кузнецов не помогли, там Матвей иного и не ожидал, всё-таки степь — это степь. А здесь — город! И шахты. Угольные, медные, олово привозили откуда-то издалека, но его для бронзы много и не нужно. И тут Матвею пришла в голову мысль сделать наконечники для стрел. Казалось бы: какое ему дело до чужой войны, в которой он — всего лишь прислуга в обозе? Но когда учавствуешь в столь эпическом действе — невольно начинаешь отождествлять себя с армией. И сейчас Матвею суровые степняки казались более «родными», чем вот эти вот городские литейщики…
  А конфликт разгорелся на почве того, можно ли добиться одинаковости всех наконечников? Сделать бронзовые — не вопрос, это любой может. Но сделать все одинаковыми??? Тут Матвей задался вопросом, а как вообще должен выглядеть наконечник для стрелы? У стрелков из армии Антырхана стрелы были разными. Были и костяные наконичники, и каменные (Матвей реально обалдел, увидев гранитные острия!), и железные. Были они и разной формы, и размеров, и остроты. И некоторые лучше пробивали кожаный доспех (коим были снабжены почти все всадники), а некоторые — железные (которые редкость). Матвей откуда-то помнил, что сверло по металлу, вроде бы, имеет заточку в 60 градусов, но что это даёт? Одно дело — сверло, а другое — стрела! Так же он помнил, что пуля из нарезного оружия вращается, а из гладкоствольного — нет. Поэтому у первого дальность и точность куда выше, чем у второго. Но, опять же, а что это даёт? Можно ли заставить стрелу вращаться? И насколько энергия выстрела из лука станет меньше, если часть её уйдёт на вращение стрелы? В общем, вопросы не для студента факультета экономики и менедждемента. Поэтому Матвей решил забить на идеальность и сделать хоть что-нибудь. Мастер-резчик по дереву достаточно быстро изготовил ему наконечник нужной формы: благо, сделать прямой угол несложно и треть от него отрезать — тоже легко. Деревянный наконечник пошёл по рукам среди воинов, но оценка была диаметрально противоположной, от «какая прелесть» до «засунь его себе в жопу». Советы дали только по длине палочки, которая вставлялась в стрелу. Готовый деревянный наконечник был отпечатан в глине. Двадцать раз. Потом между отпечатками Матвей провёл бороздки и велел заливать в полученную форму медный расплав. Получилась, честно говоря, полная фигня. Литейщики возрадовались, но Матвей заставил своих кузнецов с помощью молотка, напильника и Зита довести получившийся кошар до логического конца, и дальше отпечатал в глине уже матрицу из двадцати наконечников, соединённых каналами. И таких матриц он велел сделать сто штук. Просто так, от нечего делать, благо, глины — навалом, и рабочих, умеющих с ней работать — тоже.
  И вот сейчас с величайшей ответственностью в его заготовку заливают свежесваренную бронзу. Вопрос, а бронзу вообще можно закалить?
  Не важно, это всё потом. Остывшая форма разбивается, вынимается сетка из двадцати наконечников, лишнее — отламывается, и результат идёт на заточку. А дальше за один рабочий день командой из двенадцати человек изготавливается около ста двадцати наконечников!
  Практически идентичных. Воины, получившие задание испытать результат, остались крайне довольны. И к мастерам выстроилась очередь. Качественные, острые, абсолютно одинаковые наконечники, которых за пару дней могли сделать четыреста штук — для армии лучников-степняков это просто подарок Зита! Четыреста? Через два дня производство наконечников увеличилось до тысячи в день! Ни о каких казнях уже не шла и речь! Три с половиной тысячи воинов срочно обзаводились новыми комплектами стрел. Лично Антырхан проследил, чтобы мастера не нуждались ни в угле, ни в олове, ни в женщинах. И оставил командовать новым производством местного старшину, чтобы он продолжал производить расходный материал. А воинство собралось дальше…
  И Матвей с невероятным сожалением оставлял налаженное поточное производство штамповок, осознавая, какую новую струю он внёс в местное производство. Но увы, заявить «Я остаюсь здесь и продолжаю свои исследования» не позволило социальное положение! Кто он такой, чтобы командовать непобедимым Антырханом и диктовать ему свою волю?
  Поэтому — погрузился на обоз (обновив запасы угля, точильного камня, а заодно — меди и бронзы), и — дальше, дальше! Что таит даль необьятная?
  От этой недели в городе у Матвея осталось и личное приобретение. Пружина! Он помнил, что пружины получают из обычной стали методом то ли закалки, то ли какой-то другой обработки. Вот только какой? Окажись он в домонгольской Руси, он бы и пробовать не стал повторить технологию двадцатого века. Это могло занятуться на годы, и затраты на эксперименты получатся неподъёмными. А здесь всё проще. Здесь есть мастера-зитеры, которым нужно просто объяснить задачу. Нет, нет, не в методе обработки металла! Не в параметрах нагрева и остывания. А в том, что им нужно вложить в созданный кусок силу Зита. Поскольку сам Матвей доступом к божественной силе не обладал, но зато уже обладал кое-какой репутацией, то постарался объяснить местным кузнецам, что ему нужно. Саму спиральку он наматывал лично, пытаясь представить структуру металла и то, что должно получиться. Потому что сам-то прекрасно помнил работу пружин. После чего в который раз проследил за работой местных колдунов, взывавших к Зиту в процессе закалки. Результат обследовали все, поражаясь упругости изделия. А дальше, поскольку свободное время было, Матвей поставил ещё один эксперимент, в очередной раз показавший всю несостоятельность бывшего студента.
  Такая же пружина, намотанная самим Матвеем и обработанная с теми же песнопениями (зитеры, глядя на его потуги, чуть не падали от хохота), не обладала и десятой доли той силы, что созданная мастерами. Но и сами мастера не смогли повторить свой же шедевр! Они сделали порядка двух десятков образцов из той же проволоки, с теми же песнями и тем же пламенем, а так же с небольшими вариациями… У них пружины либо ломались, либо гнулись, либо точно так же не работали!
  Так и увёз Матвей эту единственную рабочую пружину, не особенно понимая, получится ли у него задумка. Слишком в этом мире полагались на божественную силу, и результат зависел от личного мастерства верующего. Поэтому и штампованные наконечники показались недостижимым идеалом: если количество силы меняется в зависимости от личного мастерства, от числа одновременно работающих, от времени года, фазы Луны и Зит его знает чего ещё — как может получиться что-то одинаковое? Зато теперь в обозе шуточки и подначки над кузнецом-неумехой поутихли. Как никак, а «неумеху» запросто могли вызвать в ханскую юрту, да и воины теперь приветствовали и общались с Мафеем куда чаще и искренней, чем с остальными. Аликан с его командой куда-то уезжал и догнал обоз дня через три, немедленно потребовав себе и своим новых блестящих наконечников. Поцокал языком, восторгаясь остроте и звону, забрал сотню и умчался. А Матвей в очередной раз скрипнул зубами. Достойный воин в очередной раз его ограбил. Да, запас наконечников и был сделан для войска, но вот то, что Аликан так легко забирает всё, что он создаёт…
  Собственно, поэтому Матвей и сделал себе пружину. Он отлично запомнил наставление «Твоя задача нанести противнику хоть какую-то рану. А потом просто ждать, пока он не потеряет боеспособность». Юноша отлично понимал, что сражаться надо учиться с детства, и до уровня, когда он сможет хоть минуту противостоять опытному воину, ему расти ещё года два-три. При должных занятиях. А вокруг — война! На тебя могут напасть через пять минут, и не будешь же оправдываться «Я ещё не доучился! Подождите!». Поэтому изначально Матвей хотел изготовить арбалет. Но арбалет — штука тяжёлая! Заряжается долго. Виден всем. И как стрелять из арбалета в сабельном бою? Поэтому он решил изготовить пневматический пистолет. Да, убойность у него будет нулевая. Да, поражение будет в двух-трёх метрах. А ему больше и не надо! И в одной руке держишь меч,а другой стреляешь в противника. И дальше нужно только отражать удары или уклоняться от них, пока протвник слабеет и теряет кровь. Идея хорошая, но… Как?
  Пока что Матвей вытачивал из куска дерева рукоятку. Благо, в пути время есть и делать особенно нечего. Да и дерева здесь в достатке, можно поэкспериментировать. Заодно в уме пытаясь сложить детали будущего устройства. Ум работать не хотел! Ручку и бумажку в этом мире не изобрели. Так что пришлось опускаться до технологий древних шумеров, благо, запекать глиняные таблички и сохранять их вечно нужды не было, достаточно было прикинуть, какой формы и как должны будут располагаться детали будущего спускового механизма. И в который раз пожалел, что поступал на экономический… Правда, в уже почти полузабытом доме даже представить было нельзя поступление, скажем, на токаря или кузнеца… Зачем? А здесь и сейчас нужны совсем другие знания… И всё же. Если вот это нажать, то оно сдвинется на… хм… пусть будет два миллиметра. Значит, вот этот язычок должен быть два миллиметра. Или больше? Нет, надо вытачивать из дерева модель, а потом делать железный вариант. А потом делать поршень… Так, вспомнить, при передаче усилия надо уменьшать площадь или увеличивать для повышения энергии? Кто бы сказал, что геометрия и математика могут оказаться жизненно важными предметами!
  - Что делаешь, Мафей?
  - Рисую молитву, - угрюмо бросил подросток.
  - Кому?
  - Своему богу.
  - Ха-ха-ха! Никаких других богов не существует! Дурак!
  - Ну и пусть не существует. Тебе жалко, что ли?
  Снова погружаться на социальное дно? Снова слышать обидные насмешки, тем обиднее, что не имеют никакого отношения к тебе? А главное — сам же виноват! Ну, чего он ляпнул про бога?
  Через три часа к обозу подскакали двое всадников с лошадью в поводу.
  - Мафей! Поехали!
  Юноша прямо с борта повозки запрыгнул в седло, взял повод.
  - Хей!
  Ощущение скачки — это особое впечатление. Проникнувшись им, Матвей иногда подумывал, что лошади — это почти что равноценная оплата потерянному миру. Конечно, мчать на машине по автостраде — и быстрее, и тише, и не так трясёт… Но нет того ощущения двигающихся мышц, тёплого тела между бёдер, машина никогда не посмотрит на тебя со вниманием, не потребует ухода за собой, и никто не плачет над умирающей машиной… Разве что над её стоимостью.
  В ханском шатре Антырхана не было. Зато его ждал жрец.
  - Проходи, садись.
  Неожиданно Матвей почувствовал чуждость и нереальность происходящего. Он сидит в юрте древнемонгольского хана, харнера, по-турецки, перед жрецом Харна, ритуально складывает ладони, почитая Тёмное Божество, но как же так? Может, он сейчас проснётся дома и окажется, что всё это — сон? Хорошо бы… Но хорошо бы, чтобы рядом оказался Лассен. Сейчас Матвей совершенно не боялся легализации равара в их мире, убедившись, что даже в древности, даже в совершенно другом и очень жестоком мире люди остаются людьми. И можно выжить, договориться, перестроить жизнь и привычки… Но увы. Он не проснулся.
  - Мне донесли, что ты покушаешься на миропорядок. Это правда?
  - Что? - изумился юноша. - Я? Нет, конечно!
  - Ты заявил, что у тебя есть некий четвёртый бог. Ты знаешь, что богов всего трое?
  Матвей повесил голову. Вот же ж… ляпнул! И что теперь сказать?
  - Это правда, - едва выдавил он.
  - И каков он, твой бог?
  Матвей даже поднял голову от удивления. Он отвечал на заданный жрецом вопрос «Правда ли, что ты такое сказал?», но тот услышал совсем другое! Он услышал, будто у Матвея действительно есть какой-то четвёртый бог… И что сказать? Нести чушь про Христа или Аллаха? Так он ни в той, ни в другой религии толком не разбирается. А говорить что-то надо. Что можно сказать в такой момент?
  - Бог Знания… - выдавил обалдевший юноша.
  - И как его имя?
  Вот же ж ты спросил…
  - Орлангур.
  Это просто первое имя, пришедшее в голову от такого вопроса. Когда-то он читал то ли у Лукьяненко, то ли у Перумова про четырёхглазого дракона, бога познания. Из сюжета почти ничего не запомнилось, а вот имя и четыре глаза (в очках, видать, болезный!) - остались в памяти.
  - Ты не шутишь?
  - В нашем мире знанию подчинено всё, - уверенно сказал Матвей. - У в нашем мире бог един.
  И сам поразился тому, что сказал! Ведь не соврал же ни единым словом. А как складно получилось! Будто в его мире единый бог — это Орлангур! Хотя он этого не говорил!
  - Расскажи мне о нём.
  - А что? В нашем мире бог является лично только к избранным. Остальные могут только пользоваться его силой.
  - В нашем тоже самое. Только Верховный Жрец может лично встречаться с Харном и остаться живым. И чтобы этому научиться — нужно талант и упорство всей жизни.
  Матвей изумился. Он почему-то решил, что если здесь каждый имеет склонность к своему богу, то и общается с ним напрямую. То есть, молит Зита «Дай прочность этому клинку». А тот ему (неслышимо для Матвея) «Будет прочности столько-то». И мастер зло долбает по ненужной уже железке, ведь бог дал столько-то и не больше. Но и прекратить работу не смеет: обидит бога! Попросил и выбросил?
  - Ну… Мы изучаем мир… создаём приборы… Потом книги об этом пишем. И ещё у нас есть институты. Это такие… большие юрты, где собираются учёные, это такие люди которые учатся… И они всё узнают. А потом применяют. И жить от этого лучше.
  - Ты учёный?
  - Нет. Я только учился.
  - Но говоришь ты очень несвязанно и непонятно.
  - Так я же ваш язык знаю плохо! Я только недавно его изучаю.
  - Сколько?
  - Эээ… где-то полгода!
  - И ты за полгода так хорошо научился говорить? Я признаю, твой бог действительно сильный. И за полгода ты научился говорить, ковать металл, можешь сделать наконечники для стрел такого хорошего качества, и всё — только с помощью твоего бога? Ты хотя бы понимаешь, что ты натворил? Или ты это нарочно?
  - А что я сделал?
  Би ю хисэн бэ — это и попытка узнать обвинение против тебя, и одновременно заявление о собственной невиновности.
  - Ты приехал в город и показал людям, что их боги не справляются. Кузнецы спорили с тобой и утверждали, что невозможно сделать одинаковые вещи. Ты показал, что можно. И если не пользоваться силой богов, то получается лучше. Ты понимаешь свою опасность?
  Матвей расширил глаза. Вот такого он точно не ожидал. Он… опасен? И чем? Тем, что сделал кучу блестяшек? Эээ…?
  - Вижу, не понимаешь. Что же, я дам тебе совет, Мафей. Помалкивай о своём боге. Наших богов трое, твой — один. Как ты думаешь, что случится, если трое на одного?
  - Но зачем? - искренне возмутился парень. - Мой бог не претендует на главенство в этом мире!
  - Ты молод и наивен, хотя в твоём возрасте многие уже заводят семью и даже успевают умереть. Не смей решать за великих, они с этим сами справятся. Наши боги и друг с другом частенько спорят, и хорошо, что их трое. Как только один становится сильнее — двое других объединяются. А если появится четвёртый, ему тоже нужны будут свои люди. Пока что ты один, но он обязательно начнёт расти и развиваться. И наши боги не потерпят четвёртого. А вместе с ним пострадают и все орлангуреры. Поэтому используй имя своего бога только в том случае, если ты создал что-то с его помощью. Но лучше вообще не упоминай. Делай вид, что его вообще нет.
  Матвей переваривал услышанное и проникался уважением к этому поистине мудрому и могущественному человеку. Он поколнился как можно ниже, как только позволяли суставы.
  - Уважаемый, а вы не знаете, как управлять компасом?
  - Знаю, - спокойно сказал жрец, не удивившись перемене темы.
  - А мне скажете?
  - Нет.
  Матвей открыл рот, но… тут же закрыл его. Спорить и доказывать что-то жрецу Харна? Расположение его не может длиться вечно, и достаточно разозлить или проявить неуважение….
  - Я могу идти?
  - Нет. Расскажи мне о своём мире. Как можно более подробно и честно. Я слушаю.
  Вернулся в свою телегу Матвей только утром. Антырхан так и не приехал, и жрец оставил его ночевать подле себя.
  
  
  
  
  Стая Лассена возлежала перед жрецами богов. Сами жрецы восседали на шитых, разукрашенных подушках, каждый — своего цвета. Жрец Зита Тэлге возложил седалище на подушку из белого хлопка, расшитую золотом и серебром. Жрец Харна сидел на чёрной, сплетённой из конского волоса, из украшений были только четыре кисточки по краям. Жрец Войта улыбался с подушки, разбитой на сектора синего и фиолетового цвета, с блёстками в ткани. Но Лассен, лежащий в классической собачьей позе разглядывал лица. Бесполезно. Даже если бы он был человеком, он вряд ли что-нибудь мог прочитать на лицах тех, кто безупречно владеет эмоциями. Иначе с богами не пообщаешься.
  Его стая улеглась слева и справа от вожака. На пол. Не на манер животных, которыми люди не были, а просто удобно, кто на боку, кто на животе. Хотя все остались при оружии, но в такой позе разве что сам Лассен мог бы эффективно им воспользоваться.
  - Кто ты таков, и почему претендуешь на ханский трон?
  - Я хочу узнать, кто ты, задающий мне эти вопросы, и почему ты их задаёшь?
  - Я — жрец великого Зита.
  - Это радует. Почему ты меня спрашиваешь?
  Жрецы переглянулись.
  - Потому что я — жрец самого Зита.
  - Жрецы Зита должны задавать вопросы?
  - Жрецы богов имеют право на всё, - с ноткой угрозы в голосе сказал жрец на чёрной подушке.
  - Право задавать мне вопросы имеет любой, - величественно кивнул равар. - Но почему у тебя возникло желание это делать?
  - Потому что я отвечаю за людей в этом городе.
  - Там с запада идёт степное войско. Что будешь ты делать с ним?
  - Я задал вопрос и жду на него ответа! - возвысил голос жрец.
  - На твой вопрос много ответов. Я думаю, какой выбрать.
  - Ты слишком нагл, зверёныш, - каким-то усталым голосом сообщил жрец на полосатой подушке.
  - Да, это правда, - не стал спорить равар.
  - И ты считаешь, что можешь править одной наглостью?
  - Вы же жрецы богов, - Лассен лежал абсолютно спокоен. - Вы берётесь судить меня. Вы задаёте мне вопросы. Вы что, собираетесь судить меня только по моим ответам?
  - Зачем тогда тебе власть?
  - А мне больше нечем заняться. Я в этом мире один, и мне это нравится.
  - Это причина лезть во власть?
  - А почему властвуете вы?
  - Нам это право дано богами.
  - Мне тоже.
  Пауза.
  - Можешь ли ты это доказать?
  - А вы?
  - Ты вызываешь нас на поединок? - опасным голосом спросил чёрный жрец.
  Лассен оглядел сидящих. Последовательно. Внимательно.
  - Вы - жрецы своих богов. Вам сами боги дали право и возможность управлять людьми. У вас все жрецы такие агрессивные, или война для людей вообще нормальное состояние? Я должен это знать, если буду править вами.
  - Если? - поднял бровь жрец на синей подушке.
  - Да. Я ещё не решил, нужна ли мне такая стая. Если все будут только и делать, что убивать друг друга — мне это не интересно. Пойду искать себе другую.
  - Если ты выйдешь отсюда, - мрачно предостерёг чёрный жрец.
  - Давайте попробуем, - спокойно сказал Лассен вставая.
  Бяслаг вскочил поспешно. Он нервничал слишком явно. Хараудар встал на одно колено, положив стрелу на тетиву. Мугэ перекатилась, зажав два ножа в обеих руках, прикрывая левый бок равара. Жрец поднял руку и лук сломался. Второй поднял руку, и верёвка опутала крепыша. Третий поднял руку, и ножи выскочили из рук девушки, воткнувшись в пол. С лёгкой полуулыбочкой Лассен шагнул вперёд и жёлтая струя вылетела из низа живота, и…
  И бессильно рассыпалась по полу, не долетев до восседающих на подушках людей. Равар напрягся и выхватил меч, приготовившись защищаться.
  - Что? - изумлённо воскликнул синий жрец, вскакивая со своей подушки. - Покажи свой клинок!
  Лассен помедлил и протянул ему оружие. Жрец взял его, оглядел лезвие, сломанный наконечник…
  - Где ты сломал оружие?
  - Оно сломалось сразу после ковки. Его сломал не я, а кузнец, изготовивший это.
  Губы жреца сузились, он внимательно оглядел стоящего перед ним зверя, наделённого разумной речью.
  - Кто из богов вручил тебе власть?
  - Его имя Войт.
  Жрец ещё раз оглядел клинок, равара, людей, растерянно стоящих у него за спиной. И вернул оружие.
  - Что ж, ты прав. Ты выйдешь отсюда.
  - Ты думаешь? - повернулся к нему чёрный.
  - Хочешь проверить? - ухмыльнулся синий.
  - Я никуда не спешу, - равар вложил меч обратно в ножны и улёгся. - Вы хотели задать мне вопросы. Я отвечу. Но теперь это должны быть настоящие вопросы!
  
  
  
  
  Матвей накручивал стальную проволоку на стрелу. А как ещё, извините, получить ровную и длинную пружину?
  После эпического достижения «Десять тысяч одинаковых острых наконечников» на юношу легло прозводство стрел вообще. Обычно каждый стрелок сам делал себе стрелу, выбирая размер, толщину, придавая форму, вклеивая перо. А тут жрец свалил всё это на Мафея! И что, спрашивается, делать?
  А делать примитивный токарный станок в полевых условиях. Сам бы Матвей с этим не справился, но, к счастью, у него было пятеро толковых кузнецов и некоторое количество бестолковых подмастерьев. Юноша впервы столкнулся с человеческой бестолковостью, когда ты ему объясняешь, он «ага, понял», и делает абсолютно не то, что ты ему только что сказал! Но ведь я же тебе сказал не так, а эдак! А? Аааа! А я думал — вот так… Как?! Сразу вспомнились учителя в колледже. Которые тоже вот так же вопрошали у ленивых учеников. Забавно почувствовать себя на их месте…
  Но станок сделали. Вставлешь в него палку, зажимаешь с обоих концов, помощник вращает рукоятку, а ты ведёшь резец по направляющей, снимая лишнее… Результат получался очень неплохим. А главное, эту «ответственную» работу можно поручить другим. Любой справится, когда уже всё налажено и опробовано.
  А самому заняться своей финтифлюшкой, которая не работает.
  Сказать «сделаю-ка я пневматику» - очень легко. Но когда начинаешь делать, выясняется, что об устройстве «воздушки» ты не имеешь ни малейшего понятия. Кроме того, что она щёлкает и пулька вылетает. Понятное дело, раз это «пневматика», наверное, должен быть какой-то поршень, который толкает воздух, который толкает пульку…
  Как сделать поршень в полевых условиях? Ответ: никак. Даже будь у Матвея токарный станок и хорошие резцы, он бы с этой задачей не справился. Кроме станка нужны руки, голова и благословение Зита. Со всем этим проблемы. Что делать?
  Когда постоянно думаешь над какой-то проблемой, то постоянно и лезут какие-нибудь новые мысли. Не всегда умные. Вот бы себе автомат Калашникова! Ага, а где ты будешь его заряжать? И чем? Но вспомнилась сборка и разборка оного. И длинная пружина, которая двигала затвор. Та пружина, которую Матвей соорудил с медняками — ничем порадовать не могла. Да, она щёлкала, выплёвывая всунутый в ствол предмет, но он летел на два метра… А хотелось бы, чтобы он ещё и оставлял в противнике хоть какие-нибудь повреждения!
  Со стволом получилось проще некуда. Прямоугольный медный лист скатать в рулон и заварить — никаких проблем. Сейчас. А полгода назад бы мучился, высунв язык от усердия… Вспомнился Лассен и Матвей отогнал посторонние мысли. Потом внутри получившейся трубки всё выскоблить, вычистить и даже отполировать… Опять же, хорошо, что есть помощники, не понимающие задания, но старательно его выполняющие. А отчёта «что ты делаешь?» - никто не требовал.
  Теперь Матвей решил воплотить идею другой пружины. И наматывал проволоку на стрелу. Как на гарантированно круглую и калиброванную подставу. Теперь осталось её закалить, обратившись к Зиту, потом обратиться к Войту, чтобы сохранить свойства, а потом встроить в пистолет, уже начавший обретать некие черты, и не только в голове.
  - Мафей!
  Харн! Как не вовремя… А? Что? А, это кушать зовут! Надо же, как увлёкся… Получая свою миску бульона с кусками мяса Матвей вспомнил, как в начале похода резал овец, наполняя казаны. А сейчас сам получает пайку, потому что стал слишком ценен, чтобы заниматься такой мелочью. Без него найдётся харнеров, которым убийство не только не противопоказанно, но и даже как бы почти обязательно. Обоз растёт: шкуры овец и лошадей не выбрасываются, в этом мире и в это время всё ценность. Кроме лошадей в грузоперевозках задействованы трофейные ослы и люди. Это степь нужно было пересечь быстро, поэтому выезжали с минимумом людей и вещей. А здесь торопиться некуда: захваченные территории требуют догляда. И хотя людей в войске стало больше, едят все досыта. Ещё бы: попробуй повоевать голодным? А туда, обратно в степь, уезжают телеги, гружёные захваченным добром. Блестящий уголь. Дрова. Металлы. Горшки, одежда, украшения. И каждый в войске знает: в его юрту приедет телега, выгрузят подарки жене, детям, то-то радости будет! А мы здесь идёт дальше на север и восток, во славу Антырхана…
  После ужина и обозные, и воины охраны располагаются на отдых. И то верно, как-то неохота сейчас идти работать. А улёгся на овчину, подложил под голову другую — и хорошо! У костров настраивает кобыз певец Райтша. Певца этого Матвей побаивался. После того свального греха, что получился после «Сыктым-оглы», любая песня воспринималась как попытка вмешаться в его сознание. Когда-то он читал книжку про то, что парень из нашего мира попал в другой, где стихи обретали плоть, и стихами можно было творить колдовство. Теперь он сам попаданец, и мало ли, может, здесь стихи обладают таким же эффектом? Кстати, а почему бы не попробовать? Почему бы не сказать что-нибудь рифмованное? Как слышал Матвей, все местные высказывали просьбы богам обыденным слогом, не пытаясь как-то выделить обращение к Зиту или Харну от обращения к Онгуру или Жалман. Видимо, их боги слышали просто «по умолчанию». А если он сложит свою просьбу в стихи, может, и его услышат?
  Тем временем певец настроился и начал петь рваным, отрывистым ритмом:
  - А мне приш ли и дали пиздюлей
  А я отвесил им люлей!
  Им не пон ра ви лись лю ля!
  Они забрали пиздюля!
  Воины расхохотались. Матвей тоже заулыбался, представив эту картину. Как двое могучих воинов бьют третьего. А он им возвращает. Да не только от себя, но и то, что они же ему насовали.
  Они же… Они… Насовали… Матвей напрягся, пытаясь уловить мысль. Они пришли и дали. А он им вернул и они забрали своё. Получив больше, чем он им дал. Так… Так! То есть, если, скажем, Зит — даёт, а Харн — забирает… Эх, с кем бы посоветоваться? Здесь уйма жрецов, но ни одного учёного! А можно ли подобное обсуждать со жрецами? Но теоретически! Если, скажем, Зит даёт энергию импульса, запасённую в пружине… А Харн забирает энергию импульса… Не так. Не забирает импульс, а забирает, скажем, состояние покоя… Это что же? Это получается, что одного и того же эффекта можно добиться разными богами? А ну-ка… Если я забираю жизнь овцы Харном, то я даю ей смерть Зитом! Да, но зитеру убивать не рекомендуется… Не «запрещено», ибо кушать-то всем хочется, но лучше не надо. А вот высшему посвящённому так и просто запрещено. Так, а что ещё? Если, скажем, я ударяю молотом, я могу создать структуру металла, если использую Зита, и убрать дефекты металла, если использую Харна? Матвей полностью выпал из реальности, не обращая внимания на окружающее. Интересно, а хоть кому-нибудь в этом мире подобное приходило в голову? Ведь это же потрясающе! Так. Значит, надо разобраться в местной религии. Если про Харна его просветили вчера, а про Зита он наслушался в посёлке у кузнецов, то вот Войт для юноши оставался полной загадкой. Точнее, способности, которыми обладают войтеры. Хотя поначалу его как раз войтером и обзвали, и разрешали только чистить горн и работать мехами! Для местных это просто, как два пальца об…. Ну, понятно, да? А ему всё запоминать и узнавать!
  Тишина, наступившая так резко, выдернула из раздумий. Остались только треск костров, фыркание лошадей. И несколько воинов вскочили, обнажив клинки. Матвей тоже вскочил, усевшись на короточки, чтобы можно было рвануть в любую сторону.
  Мимо неспешно и, казалось, абсолютно бесшумно бежал красивейший белый конь. Матвей глянул на пасущихся лошадей, но те не обращали на красавца ни малейшего внимания. Хотя поднимали головы и оглядывались. Коняка проскакал мимо и как будто растворился в ночи.
  - Да, - сказал кто-то рядом. - Луна полная. Самое время.
  - Не увёл бы лошадок! - озабоченно сказал другой.
  - Вот и следите! - голос сотника Матвей узнал.
  Что произошло, он не понял. Но расслабленное настроение ушло, и Матвей забрал овчины, пошёл к своей телеге. Забрался под неё, улёгся на шкуры, укрылся дэгелом и закрыл глаза. А всё же, как бы так извернуться, чтобы в одном устройстве использовать и Зита, и Харна? Было бы прикольно. Особенно если Харном регулировать силу выстрела. А это, пожалуй, идея… Жаль, пружина одноразовая….
  
  
  
  - Мы не будем служить шайтану! - горячился сотник, в окружении десятников в доспехах попроще и нескольких человек в халатах, но без доспехов и оружия.
  - Почему?
  Сохор сидел на своём троне в чрезвычайно вольготной позе. Что было понятно даже Лассену, не обременённому знанием о человеческих традициях для высшего света. Хан откровенно наслаждался ситуацией. Сам равар в классической собачьей позе возлежал слева от этого самого трона. И смотрел на толпу пришедих протестующих.
  - Потому что люди сами должны решать свои дела!
  - Ты это скажешь лично Великим Богам?
  - Так то — боги! - заявили один из халатов. - А ты — шайтан!
  - А велика ли разница?
  - Для нас — велика!
  - В чём она заключается?
  - Слушай, презренный пёс! - вмешался другой. - Не твоё это плешивое дело, в чём! Не будем, и всё!
  - Хорошо, - спокойно сказал равар. - Можете не служить. Уволены.
  Сохор на троне захихикал.
  - Хан Сохор! - воззвал сотник. - Неужто ты допустишь такое беззаконие?
  - Не вижу никакого беззакония, - Сохор уселся на трон нормально, и даже величественно. - Вы пришли сами и объявили, что служить демону не намерены. Он вас уволил. В чём ты видишь беззаконие?
  - Но ведь мы же служим тебе!
  - Он околдовал тебя, - покачал головой один из халатов.
  - Даже если так, он околдовал меня, а не тебя, почтенный сахиб. Скажи мне, как неподвластный власти шайтана, в чём я не прав?
  - Тебе доверили нашу страну, а ты…
  - А что я сделал? Может быть, я кого-то предал? Они сами пришли и заявили, что не будут служить новому хану. Это ваше право, вас никто не неволит. Вот я ему служить буду.
  - Почему? - воскликнули сразу несколько голосов.
  - А он забавный.
  - И это это… - задохнулся один из халатов, - основание, чтобы… ему служить?
  Сохор перестал смеяться, и наступила какая-то особенная тишина. Все собравшиеся в голубом зале почувствовали, что вот сейчас начинается серьёзный разговор.
  - А почему ты служил мне, сахиб Пандид? Да, я — законный хан, взявший под свою руку все окрестности Горного Быка. Но ты клялся мне в верности, я помню это. Почему?
  - Потому что ты обещал сделать нашу жизнь лучше!
  - Он тоже обещал.
  - Но он шайтан!
  - А ты — сахиб.
  - Всё же он оклодвал тебя, хан Сохор, - покачал головой старец в белой чалме.
  - Не буду спорить, Манух-ата. Он меня действительно околдовал. И вот сижу тут я, оклодванный, перед вами. И вы должны сами для себя решить, так ли вам важно, кто именно меня околдовал? Вы думаете, до него, - Сохор погладил лежащего шайтана по голове и спине, как собаку, - никто не околдовывал? Вы думаете, я единолично принимал решение о казни Хайнурра или введении новых налогов? Может быть вы при всей длине ваших бород наивно верите, будто одно моё слово закроет Храм Войта и выделит средства на усиление стражи? Что ж, это ваше право, Манух-ата. Поскольку я — околдован, я не могу больше быть вашим ханом. Это знаете вы, это знаю я, это знает он.
  Сохор снова погладил Лассена.
  - Но его никто не околдовывал. И, наверное, никогда не сможет. Почему бы ему не стать вашим ханом?
  - Служить собаке? - презрительно бросил сотник.
  - А разве не наоборот? - чуть приподнял бровь Сохор. - Разве не собака будет служить тебе? Ведь я сижу здесь не для того, что носить вот этот халат! - Сохора потряс за полу своего роскошного дэгела. - И не для того, чтобы пить изысканное вино или общаться с красивыми девушками.
  Лассен пошевелил ушами и чуть наклонил голову.
  - Я здесь сижу, чтобы думать о благе моего народа. О твоём конкретном благе, Манух-ата. И о твоём, сахиб Пандид. И о твоём, сотник Хумра. И вот я околдован этим шайтаном и буду служить ему. Потому что он думает о благе моего народа больше, чем я.
  - Откуда ты знаешь?
  - Как можешь судить об этом ты, околдованный?
  - А что скажут боги?
  - Вот! - Сохор опять принял фривольную позу, задрав одну ногу и поставив на сиденье кресла. - Вот это правильный вопрос. Боги одобрили шайтана Лассена. А кто я такой, чтобы спорить с Великими?
  - Не может быть!
  - Так пойдите и спросите. Храм Войта не был запрещён, он лишь ограничен в правах. А храмы Зита и Харна стоят на своих местах. Пойдите и спросите Великих. А вы вместо этого приходите сюда и заявляете, что не будете служить шайтану. А что будете? Воевать с ним? Так шайтан Лассен против войны. Он не будет воевать с вами. Что вы собираетесь делать?
  Сохор поднял руку, развернув ладонью вперёд.
  - Нет, не отвечайте мне. Я — всего лишь заколдованный хан, моё мнение уже никого не интересует. Идите и спросите об этом сами себя. Ты, - он ткнул пальцем в сотника, - уволен. Сдай оружие и доспехи, подбери нового сотника себе на замену. Аудиенция окончена.
  - Зачем ты так? - спросил Лассен, когда они остались одни.
  - А они этого заслуживают.
  - Разве у людей принято издеваться друг над другом, если они это заслуживают? Ты же хан!
  - Уже нет! - радостно воскликнул Сохор, и развернулся на троне, закинув ноги за спину. - Ты не представляешь, как мне надоело выслушивать всех этих лизоблюдов, видеть эти рожи, умильно мне кланяющихся, а втайне желающих воткнуть мне нож в спину!
  - А людей разве принято вылизывать посуду? Вам же неудобно!
  Сохор радостно засмеялся.
  - Поэтому и слово такое. Это неудобно, но некоторые стараются вылизывать всё, до чего дотянутся, чтобы я, а теперь уже ты, позволил им оставаться на своей должности. Но это всё мелочи, ты сам видел, с простым людом справиться несложно. Да, потребует практики, но на твоей стороне жрецы, справишься. А вот что ты будешь делать с этим…
  Как Сохор узнал о грядущем посетителе — Лассен даже спрашивать не стал. Всё-таки три года на троне — это срок. За это время можно изучить людей и по шерсти, и против шерсти. Мужчина, вошедший в приёмный зал, не был представлен ни глашатаем, ни даже просто стражей. Вошёл себе и всё. Осмотрел композцию «на троне».
  - Кто из вас сегодня хан?
  - Он! - ткнул пальцем Сохор.
  - Я, - согласился Лассен.
  - Рахимбай велел передать, что на следующий год в долине Алпенштах должно проживать не менее пяти тысяч человек.
  - И что?
  - Ничего, - посыльный усмехнулся. - Я передал, вы услышали.
  И вышел.
  Лассен посмотрел на Сохора.
  - А что ты на меня смотришь?
  - Кто такой Рахимбай, и почему он приказывает тебе это?
  - Зачем ты спрашиваешь меня? Если бы меня не было, ты бы что сделал?
  - Нашёл того, кто знает. Вот я нашёл тебя. Не маши хвостом, рассказывай.
  Сохор немедленно вскочил и подобрал халат, сделав из него «хвост» и замахал.
  - Рахимбай — владелец горного озера. Он открывает и закрывает полив полей.
  - Обычный служащий заслонки приказывает вождю? У вас это норма?
  - Он не обычный служащий, - перестал кривляться Сохор. - Он хозяин воды. Если Рахимбай не откроет воду — посевы погибнут. Начнётся голод. Поэтому он собирает налогов больше, чем мои дагани.
  - Но если начнётся голод — кто же будет ему платить?
  - О, голод не начнётся. Потому что страх голода сильнее жадности, и люди ему платят. Всегда. Поскольку у него много еды — ему многие служат. У него армия такая, что может потягаться с моей. А уж сколько у него соглядатаев…
  - Подожди. Когда я переходил перевал, я встретил дозорных. И убил их. Это не твои?
  - Дозоры? В горах? Нет. Я вообще не знал, что у нас, оказывается, в горах есть дозоры! И я не знаю, его это или нет. Может, храмовые?
  - Я спрошу.
  - Просто пойдёшь и спросишь?
  - Конечно. А почему нет?
  - Эх, Лассен! - бывший правитель взъерошил шерсть на боку равара. - Какой ты… простой. Я не знаю, может быть действительно можно править так… просто? Мне безумно интересно, как ты будешь это делать? Пожалуйста, не прогоняй меня и не убивай, мне крайне любопытно, что ты сделаешь с моей страной?
  - Почему ты решил, что я тебя прогоню или убью?
  - Нет, я не решил! Я просто знаю, что хан часто встаёт перед ситуацией, когда его желание или мнение ничего не значат, и он вынужден принять данность. Тебя могут заставить меня прогнать или убить. Скажут, что я готовлю на тебя покушение, чтобы вернуть трон. Или поддерживаю твоего противника. Или хочу тебя как женщину, найдут что придумать.
  - Это всё глупости. Ты не можешь вернуть себе трон, ведь я у тебя его не отбираю. Ты не можешь желать меня убить, потому что не можешь. А если ты хочешь меня как женщину…
  - Лассен! Это всё примеры. Ты очень простой и открытый шайтан, и обязательно найдут твои слабые стороны, ведь ты их не скрываешь. А зная твои слабости, тобой будет очень легко управлять. Ты этого даже не заметишь!
  Лассен зашлёпал хвостом, в задумчивости склонив голову.
  - Вернёмся к Рахимбаю. Я тоже могу его… пометить. И он будет мне верен.
  - Не сможешь.
  - Почему?
  - Его никто не видел.
  - То есть? - равар развернул уши и приоткрыл пасть.
  - А вот так. Все знают, что есть хозяин горного озера Рахимбай. Но никто не знает, кто он. Да, там сидит какой-то хмырь, его можно убить. Я уже так делал. Но появится новый. Поэтому я, при всей своей силе и могуществе, не могу возразить этому прохиндею. Я могу схватить и убить его посыльных, я могу поставить своих людей на охрану ворота у озера. Но пройдёт время, и мои люди меня предадут, а с водой что-нибудь случится, посевы погибнут. Потому что я не знаю, где находится истинный Рахимбай. Может быть он сидит далеко за горами, а может быть подметает мои покои.
  - А кто же тогда отдаёт приказы?
  - Теперь ты хан, вот и попробуй выяснить. И заметь, Рахимбай — далеко не самый интересный человек. Это всего лишь владелец озера. А вокруг множество куда более загадочных или могущественных людей. И тебе придётся с ними всеми как-то общаться и мирить их… Э! Ты что?
  - Это так интересно! - мечтательно задрал морду вверх равар. - Я жду не дождусь возможности пообщаться с ними и решить их запросы!
  Сохор хмыкнул.
  
  
  
  
  
  Рядовой Онтарио копал землю. Не он один, разумеется. Солдаты копали землю, вколачивали в неё брёвна, укрепляя наблюдательный пункт.
  Месяц решительных и беспощадных тренировок. Безудержных караулов и храбрых нарядов. О, да, сейчас он и двести сослуживцев отлично могли маршировать, копать, колоть и рубить. Они могли спать на земле и жрать ту бурду, которую сами же и приготовили. А теперь, внимание, вопрос.
  Зачем?
  Зачем им всё это?
  Как говорили десятники, Бангана начала против них войну. А им нужно защищаться. Но Онтарио обсуждал это с другими и все дружно пришли к выводу: зитерам война не нужна. Ну, правда, зачем она им? Тем более, что харнеры — известные воины, и нападать на Ханнурат — самоубийство. Но вот, сколачиваются бригады, готовятся армии, а они должны впервые попробовать сражение в настоящем бою с настоящим протвником.
  Вопрос: зачем?
  Возможно, это недостойно харнера, но Онтарио боялся. Боялся смерти, боялся боли. Боялся собственного неумения, а главное, он боялся погибнуть бессмысленно!
  Парень, не успевший создать семью и обзавестись детьми очень боялся того, что его жизнь оборвётся без возможности продолжения. Когда где-то там остаётся семься, дети — мужчине должно драться за них и умереть, иначе война прийдёт в дом, а это… Сам Онтарио не видел, но рассказы других казались очень уж достоверными. Придут, зарежут твою жену, изнасилуют твоих детей… Но у него нет ни того, ни другого. Жизнь казалась необъятной, как море, успеет! И дом построить, и жену найти… Получше, разумеется. Всякакая какая попало не пойдёт! И вот — тяжёлая земля, тяжёлые брёвна, тяжёлый дух от сослуживцев… И тяжёлая судьба.
  Первый бой. Каким он будет?
  А командиры, чтоб их хнорсы покусали, будут стоять на красивеньком новеньком помосте, в безопасности, высокомерно наблюдая за ними, умирающими на поле боя.
  Зачем?
  Вопрос этот раз за разом возвращался, давил хуже камня на шее. Но оставался безответным.
  - Онтарио, Родриге, Файхе, пилить доски! Эмилио, все трое, залезайте наверх, укладывайте доски.
  Онтарио почему-то подумал, что это — его последняя работа в этом мире. Вот построят они этот помост, возьмут свои пики, выйдут на поле боя и умрут. Интересно, как это будет? Они выставят копья вперёд. И зитеры пойдут на них с копьями. И копьё воткнётся в зитера, а его копьё — в него..
  - Онтарио! Ты чего? Держи пилу!
  Ах, да. Точно. Он ещё не в бою. Он всего лишь пилит бревно, чтобы сделать из него доски, на которых будут стоять командиры, любуясь, как они умирают..
  Подзатыльник окончательно выбил из головы посторонние мысли, и Онтарио, к своему изумлению, возблагодарил десятника. Он его ударил, но удар этот действительно помог вернуться к работе.
  И вот — последний вечер перед завтрашней смертью. Последний в этой жизни ужин. Какая разница, насколько он вкусен, если он — последний? Последний раз ложатся солдаты спать, но никто не говорит о завтрашней смерти, никто не страдает и не стенает о загубленной жизни. Так что и ты молчи, дубина, а то все узнают, как тебе страшно!
  Неизвестно, важно это или нет, если перед твоей смертью остальные поймут, какой ты трус? Может, тебя казнят ещё до боя..?
  И вот эта мысль неожиданно придала сил и уверенности! Более всего рядовой Онтарио боялся умереть бесполезно. Но что может быть более бесполезным, чем трус, казнённый ещё до битвы? Умирать и так, и так, но в бою ты можешь хоть немного помочь своим, убить, например, хотя бы одного врага. И этим удовлетворить Харна…
  Интересно, как выглядит помощь Темнейшего в бою? Может он, к примеру, опустить ночь на землю, и тогда бедным зитерам не будет видно, куда наступать? Может, поэтому основные тренировки проводились в темноте? Или ночь — воплощение Темнейшего, и они все перед ним видны, как на ладони?
  Онтарио вознёс привычную молитву Харну… И провалился в сон. Открыв глаза только утром. И отлично выспавшись!
  - Подъём! - десятник прошёл мимо зевающих солдат. - Быстрее! Кто поспешит — успеет позавтракать!
  А Солнце уже встаёт над горизонтом. Последний рассвет в жизни… Ну, и ладно! Всё равно когда-нибудь умирать! Так умрём же сегодня с честью и достойно! В конце концов, война не каждый день случается! Хоть поучавствовать в настоящей битве! В смысле, против людей.
  Десятник проверил у каждого амуницию, копья, перчатки, чтобы копьё не скользило. И повёл на диспозцию. Это такое мудрёное слово, означающее твоё место относительно других. Вот здесь стоять, и десятника слушать.
  Ну, начали!
  Их десяток становился плечом к плечу с прочими. Десятники занимали положение справа и чуть дальше, чтобы не оказаться под ударом в первый же миг, но иметь возможность отдать приказание. Которое передаст сотник. Которому прикажет офицер. Который смотрит на помост, построенный вчера. И где-то там — противник. Трубный звук пронёсся по полю.
  - Началось, - сказал Родриге, крепче сжимая копьё и опираясь на него.
  Онтарио промолчал, цепляясь за древко копья, как за единственную опору в жизни. Как ему суждено умереть? От копья? От меча? От стрелы? И как долго он будет умирать? А… как это вообще будет!
  От размышлений рядового отвлёк шум. Звон. Крики. Родриге и Онтарио переглянулись и вытянули шеи. И всё стоящие рядом воины повторили их движение. Оказывается, сражение уже началось! Да, судя по всему — вон там дерутся. Звон, топот, вопли долетают даже сюда. А они — стоят…
  - Сержио! Чего мы-то стоим?
  - Ты что, не слышал? - обернулся десятник. - Мы — резерв. Ждём.
  Онтарио тоже этого не слышал. Они — резерв? Это что означает? Что они воевать не будут? А… А как же так? Эй! Погодите! А мы когда? Это я что, получается, напрасно боялся?
  И рядовой Онтарио с полной искренностью возмутился:
  - А нас когда?
  - А когда командование скажет. Вот если нашим плохо придётся — тогда уже и мы выдвигаемся.
  Воины зашумели.
  - Тихо! Рты позакрывали!
  Минуты текли. Сражение текло. Резерв молча смотрел издалека на мельтешение тел, сверкание железа, и постепенно отступающую к горизонту волну происходящего.
  И только через три часа воины резерва сдвинулись с места и отправились к месту битвы. Да уж… чего только не боялся рядовой Онтарио? А оказалось, что хуже любой смерти — это простоять три часа на одном месте, а потом идти отделять убитых от раненных. Искорёженных, увечных, истерзанных, порубленных, истоптанных.
  Лучше бы его убили!
  
  
  Осень. Вот как ты выглядишь, осень в этом странном мире. В мире, где прямое обращение к богу — явление не просто привычное, оно необходимо. Где без Зита не создать качественного оружия или защиту. Где без Харна не раскроить правильно заготовку и не обжечь горшок. Где без Войта не создать план сражения и не выявить предателей…
  Нет, Матвей точно знал, что всё это — можно. В его мире, может быть, и могли создать сабли получше местных… Но не за три дня и «на коленке». А здесь — запросто! И для раскройки (он ещё это помнил!) выпускались журналы с выкройками. Как женщины что-то умудрялись в этом понять? А здесь брали кожу, хрясь, бац, шлёп — готово! Как надо! Хорошо местным… Они к богам могут обращаться…
  Может ли обращаться к Великим пришелец Матвей? Вопрос оставался открытым. Попытка повторять за мастерами их молитвы или приёмы обработки металла — не приводили к заметному результату. Но вот пружины юноша таки сделал. Он отлично понимал, что нарушил все мыслимые технологии, просто потому, что никогда не знал о способах изготовления пружин. Не считать же «знанием» невесть когда просмотренный ролик на ютубе? Но пружины он создал. Даже несколько штук. И все — работали! Но во время поездки на телеге особенно не поэкспериментируешь. А когда телега останавливалась — сразу же находилось множество иных занятий. Да, обоз — это не просто скучающие мужики, лениво почёсывающие пузо, пока не доведётся пограбить захваченный город. Нет, обоз — это древко копья! Армия на конях и с луками, саблями, копьями — это наконечник. Боевая часть. А обоз — древко, в целом бесполезное и почти мирное, но без него не получится ни нанести хороший удар, ни вздохнуть после удара.
  Потому что люди и лошади хотят кушать. Каждый день! Даже два раза в день! Да, обоз сейчас превратился в три десятка телег и почти полсотни конной охраны. А воины то куда-то уезжают, то приезжают. И пока едешь — можно делать стрелы. Стрел нужно многие тысячи, а на каждом сражении их тратится уйма. После сражения стрелы собираются и снова приводятся в порядок. Те, которые ещё можно — используются вновь. Которые сломаны или треснули — снимается наконечник и делается новая. А для новых нужны палки. Перья. Смола. Бечева. Заготовки делают по пути, а на привале наконечники привариваются смолой. Почему-то в этой операции используется Войт, Матвей не понял, почему.
  И только когда готова еда, когда сданы готовые стрелы, приняты и пересчитаны (догадайтесь, кому сия почётная обязанность досталась?) привезённые трофеи, заточены лезвия, подшиты сапоги или куртки со штанами — можно заняться своим сумасбродством.
  Сделать ствол оказалось несложно. Тем более, ему нужно-то не удерживать газы от сгорания пороха, а всего лишь направлять полёт снаряда. В получившейся трубке прорезать направляющую для затвора. Сам затвор занял почти неделю времени, пока получилось то, что хотелось. Посмотрев на результат, Матвей плюнул на идею сделать пневматику: будь он жрецом какого-нибудь местного бога, может, из-под молота и вышло бы нужное изделие с приемлимыми допусками. Но увы, косорукий студент сделать качественный поршень не мог никак! Да ещё в перерывах между боями и путешествием. Матвей решил ограничиться пружиной и намотал длинную продольную спираль, как в автомате Калашникова. Именно её будет натягивать затвор, а потом он же будет толкать снаряд.
  Вопрос: какой? Конечно, хотелось бы сделать пулю. Да ещё бы и нарезную. Но… Подумав и прикинув, Матвей решил ограничиться шариками. Сделать одинаковые шарики — хотя бы теоретически можно. А сделать хотя бы примерно одинаковые пули? Нереально абсолютно. Так что в следующий «большой постой» он в добавок к обычным наконечникам сделал форму для пуль, всё тем же «квадратно-гнездовым» методом: в глине отпечатался деревянный шарик, заботливо выточенный по пути в телеге, и так — тридцать раз. Между отпечатками проложены канавки для стекания расплава, повторить два раза. Готовая форма залита медью, а уже сделанная по образцу «рабочая форма» - залита свинцом. Кстати, свинец (как и всё в этом мире) ещё пришлось поискать, но, к счастью, в городе нашлась свинцовая посуда. Матвей сам удивился, но неуклюжие кубки и тяжеленные тарелки легко расплавились в сайтае и были залиты в формы. А потом он вспомнил, что «свинец» назван так за способность здорово пачкать. Но пока едешь в телеге — можно спокойно полировать шарики юфтью, благо, уж чего, а кожи у них навалом. После чего была сделана ещё одна пружина, размещённая в рукояти будущего самострела.
  На вопрос «А что ты такое мастеришь?», Матвей отбрехался «Ещё сам не знаю, может, что и получится», и хотя у него достаточно бесцеремонно вырывали из рук поделку, но разобраться в назначении фиговины не смог никто. А через несколько дней все привыкли к его занятию и уже не обращали внимания.
  Попытка собрать самострел привела к закономерному пересмотру его конструкции. Наклонная канавка, по которой шарики поступали в ствол, упирала очередной заряд в затвор. И передёрнуть его получалось очень непросто. А при попытке выстрела затвор упирался в следующий шарик, и тоже клинил. В общем, затвор пришлось переделывать. И тут — очередное генеральное сражение! Тут не до экспериментов!
  Всё-таки человек — существо социальное. Даже если ты — студент (пусть и бывший) краснодарского колледжа, но когда вокруг тебя полторы тысячи человек собираются убивать других — ты начинаешь невольно «болеть за своих». В конце концов три месяца в компании с суровыми воинами, легко убивающими врагов, но не брезгующими «Сыктым-оглы», с обозниками, давно уже знающими кто чего стоит, общение, мелкие стычки, дружба, вражда — это всё накладывает отпечаток. И разве хотел бы Матвей смерти тому же Джучи, хотя старший кузнец частенько был к нему неласков? Да и сам Антырхан впечатлял.
  Вообще, конечно, видеть своими глазами нашествие Чингисхана — это невероятно. Понятно, что Антырхан по уровню к знаменитому хану не приближался даже близко, потому что четыре тысячи воинов — это не та сила, с помощью которой можно завоевать местную Русь (если таковая здесь есть). Но и хан Чингис начинал с небольшими силами, попутно наращивая и мощь армии, и её выучку, и своё влияние. И вот Матвей видел, как это происходит в реальности. Да, между отдельными сражениями могли проходить недели и даже месяцы. Да, «из дому» пригнали целый табун коней от какой-то элитной заводчицы, приехало пополнение, а «домой» уехало двадцать подвод захваченного добра, и не только золото и серебро. Но зато движение между крупными городами — это становление новой базы! Сейчас с едой стало попроще: стада овец «из дома» сильно запаздывают, а у местных кроме мяса много зерновых. Матвей с огромным удовольствием попробовал не лепёшку из тандыра, а настоящий хлеб из печи. Но воины к хлебу отнеслись с пренебрежением, продолжая печь из захваченной муки лепёшки. Это не говоря уже о фруктах и овощах, ко многим из которых степные воины отнеслись с крайней осторожностью. И снова Матвей оказался в числе экспертов, рассказывая, чем отличается огурец от дыни, и как есть то и другое. Да уж, дети степи повстречались с дынями! Забавное зрелище…
  И вот — излучина реки. Лес на том конце, кусты справа, кусты спереди. И на холмистом берегу выстраиваются воины. В шлемах, кольчугах, со щитами. Много! Около тысячи, если прикинуть отсюда. А у Антырхана всего полторы тысячи воинов, большую часть своей конницы он услал куда-то. Зато у него около пяти сотен пехотинцев, да конников тысяча, да всяких иных людей полтысячи, да обоз. Обоз почему-то велели поставить за невысоким холмом, который хоть и закрывал обзор, но не весь. Велели приготовить все наличествующие стрелы, а так же всех наличествующих медиков. Матвей возблагодарил всех трёх богов, что он — не воин. Потому что неизвестно, что страшнее: пасть в бою, или попасть после боя медикам? Оказывается, ампутационная пила была известна и в глубокой древности, и действительно являлась одним из самых используемых после битвы инструментов…
  А на поле что-то начиналось. Выехали на конях двое. Ханум-батыр, и всадник противников. Что там кричат — отсюда не слышно, да и какая разница? И вдруг, неожиданно, копья опускаются, кони мчатся, тыбыдым, тыбыдым, тыбыдым, хрясь! И за холмом «Рррраааа!». А потом опускаются копья, выставляются щиты, и строй идёт на строй. Даже отсюда страшно! Ведь у противников видны щиты, шлемы, ряды копий. А у «наших» - только спины. И вот эта металлическая стена надвигается и вламывается в войско Антырхана! Только через пару секунд доносится треск и крики. А потом два ряда людей словно вдавливаются друг в друга невидимыми тисками, крики уже почти непрерывны, звон и лязг стоит такой, что даже здесь слышно. И вдруг дрогнул ряд «наших», побежал! Да быстро то как! Побросав копья и щиты, узкоглазые воины бегут так, что издалека напоминают тараканов! Матвей судорожно вздохнул и сжал зубы.
  - Ну, вот и началось, - усмехнулся кузнец рядом с ним.
  То, что началось — Матвей видел. А вот чего он смеётся? Неужели среди них есть предатель? Неужели кому-то хочется, чтобы Антырхан проиграл сражение? Но ведь… Победители не будут разбирать, кто тут «свой», а кто нет?
  Пока юноша размышлял над этой вселенской проблемой, со стороны леса выскочили два отряда конных, где-то по два десятка всадников. И широкими крыльями полетели за убегающими, обгоняя пехоту, догоняя пеших. Но тут раздался топот уже с нашей стороны. И конница Антырхана вылетела наперерез! Но не врубилась в ряды противника, а проскакала перед убегающими пехотинцами. Звук сотен выстрелов слился в почти монотонный гул. Всадники, сделав по три-четыре выстрела, скакали дальше, подъезжали к обозу и хватали пучок стрел. И скакали вокруг холма обратно, образовав эдакую карусель. Их тоже было немного, сотни четыре, но Матвей очень скоро устал подавать стрелы! Поэтому не видел, как разметалась конная волна, словно наткнувшись на неприступный утёс, полетели брызги-люди, развернулись брызги-кони. Пять минут — и яростная атака захлебнулась, а пехотинцы, бежавшие вперёд с разной скоростью, сейчас торчали на поле, словно грибы. А карусель продолжалась, не особенно спеша всадники проносились через поле, посылая по десятку стрел, и люди падали, словно срезанные невидимой косой. Да, многие пытались укрыться щитами, но карусель понемножку сдвигалась всё ближе и ближе, а стоять в поле, держа щит, истыканный стрелами? Который прикрывает только спереди, а с боков — нет? И остатки выживших рванули обратно. Тоже побросав бесполезные уже щиты.
  В спину им летели стрелы, и находили, находили цели… Ещё пару минут, и карусель закончилась, конница рванула догонять убегающих. Туда же направились выжившие пехотинцы
  - Вот и всё! - широко ухмыльнулся сосед по телеге.
  Да уж. Не прошло и часа с начала битвы — а она уже закончилась. Что ж, теперь дело обоза. К счастью, умения и таланты Матвея уже замечены и отмечены. И его дело не хоронить павших и дорезать раненных, а собирать и пересчитывать добычу. Копья, щиты, стрелы, шлемы, кольчуги, мечи, сапоги, штаны… Это работа не на один день. Но Антырхан никуда не спешит. Впереди лежит весь мир!
  Ему-то спешить некуда… А Матвей в очередной раз ругался матерными словами, которые на местном языке даже матом не являлись. Например, слово «хуй» означало всего лишь подсумок для всякой мелочи, пристёгивающийся к седлу. А упоминание половых органов вообще не считалось чем-то зазорным, так прямо и заявляли «Я сегодня эрхтэн натёр, болит теперь!». Впрочем, после той разудалой песенки Матвей уже и не удивлялся… Другой мир, другое время, другая мораль.
  А вот проблема посчитать добычу… Он не осознавал этого в полной мере, но всё же ощущал, что из «подай-принеси» для кузнецов поднялся до уровня писца. В древнем Египте писец — должность крайне уважаемая (и очень высокооплачиваемая). Но здесь вам не Египет! Нужда в писцах возникла стихийно, прямо по ходу сражений, и Антырхану невероятно повезло, что в обозе оказался готовый писец. Только этого не поняли ни один, ни другой.
  Начнём с того, что умение писать и читать не означает возможности ни того, ни другого. На чём писать в обозе, едущем по степи? Пусть даже вокруг уже не степи, но всё равно бумаги и чернил (я уже молчу про компьютеры и принтеры) не наблюдается. И Матвей на себе осознал слышанную когда-то на канале «Антропология» фразу «Раньше предки были умнее». Реально умнее! Да, они не умели писать, читать, считать, но они смогли изобрести счёт, письмо так далее. А тут проблема: чем (и на чём?) записывать добычу? Единственный приемлемый вариант, который Матвей нашёл — это сажа. Где взять сажу? Правильно! С котлов! Так что теперь с котлов осторожно счищается чёрная липкая дрянь на отдельно взятый шматок кожи. Ну, а в качестве бумаги тоже можно использовать ту же кожу, и даже не обязательно самому её выделывать, можно приказать специалистам. Те, правда, заартачатся «Это чё, Мафей тут обнаглел, прикаывать вздумал?». Но дисциплина в войске железная: сотник тут же подтвердил приказ. И всё. Больше возражений не последовало.
  А теперь вопрос: что дальше делать с сажей? Правильно! Её надо бы смешать с водой. Тогда получится что-то типа туши. Но именно «типа», Матвей попробовал. Но где смешивать тушь? Ни одной бутылки в помине нету! Приходится из глины обжигать несколько горшочков, столь малюсеньких, что воины передавали результат друг другу и смеялись, как дети. В общем, проблема на проблеме! А чем писать? Палочкой? Ха! Хорошо, хоть с перьями проблем нет, перья для стрел в достатке имеются. И вот пока ты болтаешь в горшочке расщеплённым на конце пером - «тушь» ещё как-то держится. Но стоит отвлечься — и всё оседает на дно. Опять болтай! Тем не менее на огромной шкуре начинается первая в истории Степи запись:
  Жад — 720
  Сабер — 97
  Бамбай — 738
  Буквы на шкуре расплываются, поэтому приходится писать очень крупно, чтобы хоть что-то осталось. Поначалу Матвей собирался писать русские «копьё», «сабля», «щит». Но быстро сообразил, что с него сразу же потребуют переводить, так что проще сразу использовать слова местного языка. А потом «на полях» пошли дополнения. Сабель целых — столько-то. Сабель ломанных или выщербленных — столько-то. Сабель дорогих — три. Дорогих — это действительно дорогих, с украшенными рукоятями и очень качественными клинками, это Матвей уже мог «на взгляд» определить. Сапоги, куртки, кольчуги, шлемы, штаны, ремни, тулы, стрелы… Да, да, а вы как хотели? И стрелы — тоже! И все — пересчитать! Хорошо хоть наконечники с ломанных стрел снимать не самому, а вот считать — тебе же! А проклятая тушь капает на шкуру!!! И промокашки нету…
  И если вы таки думаете, что этим всем проблемы ограничиваются — то вы же понимаете, что ошибаетесь?
  - Мафей! Вот эту саблю не записывай!
  - Это почему это?
  - Себе возьму! Вай, хорошая!
  - Вот как если тебе достанется — возьмёшь. А если я не запишу — мне по башке дадут.
  - А если запишешь — я тебе сейчас по башке дам!
  - Я всё равно запишу!
  - Я обещал!
  С одной стороны Матвей понимал неизбежность конфликта. Либо уступишь сейчас этому (и тогда все начнут настаивать), либо сейчас получишь в морду, но больше приставать не будут. А с другой стороны — кому ж конфликты нравятся? Местным? Не, те тоже хотели бы получить справную саблю без всяких конфликтов с «писарем».
  Узкоглазый батыр замахнулся и с размаху ударил Матвея в лицо. Настолько демонстративно и показательно, что не оставалось ничего другого, как уклониться. А пролетевшую мимо руку Матвей схватил. И вывернул. И с изумлением обнаружил, что воин послушно согнулся, хотя и попытался вырваться из хватки «писаря». Тогда Матвей его отпустил и сам стукнул. Не сильно. Просто чтобы оттолкнуть. И оттолкнул! Батыр упал и вскочил, багровея. Выхватил саблю. Матвей схватил спорный приз.
  - Ах, ты со мной драться решил?
  На звон клинков тут же подбежали остальные, растащили.
  - Что происходит?
  - Он на меня набросился! - указал вояка.
  - Мафей! Ты что на него набросился?
  - Я не набросился, - юноша утёр пот, неожиданно выступивший на лбу. - Он хотел эту вот саблю себе забрать. А мне сказал, чтобы я её не записывал.
  Оппонент раздувал щёки, пыжился, но сделать ничего не смог. Обоих поставили перед сотником, где каждый изложил свою версию происходящего. Сотник задумался.
  - За Мафеем не водится нападать на кого попало. Парень не кичится своими умениями, тихий, а вот за тобой страсть к хорошему оружию замечали. Наклони голову!
  Взмах клинка, и голова падает на землю. Матвей смотрел на обезглавленное тело, рухнувшее рядом с головой, и думал, что никогда не поймёт современных ему людей. Вот так лишиться головы из-за сабли? Чем думал? Вот этим? Значит, и впрямь ему не нужна. Но всё же…
  Инцидент имел последствия. Теперь проверку и сортировку захваченного охраняли трое под руководством десятника. Они же и заинтересовались странными манипуляциями с испачканной шкурой.
  - Мафей! А это ты что делаешь? Это заклинания?
  - Нет, это я записываю, что мы посчитали.
  - А зачем?
  - Чтобы запомнить.
  - Эй, у тебя что, совсем с головой плохо? Совсем не помнишь?
  - Не помню, - Матвей старался не вступать в лишние споры, памятуя об отсечённой голове. - Спросит меня Антырхан — а у меня всё записано.
  - А что, если ты эту шкуру ему принесёшь, он тебя похвалит, что ли?
  - Он его в эту шкуру завернёт и на солнце положит! - заржал один из охранников, и его поддержали.
  - На эту же шкуру и посадит!
  - Прикажет в этой шкуре ходить!
  «Шуточки» продолжались ещё минут пять. Но Матвей не поддавался, продолжая подсчёт и запись трофеев.
  Сам Антырхан на раздел имущества не приехал. Не царское это дело — добычу делить! А может, иных забот хватало. Но приехал «правая рука» хана, и начался делёж добычи! Сначала выбирали себе понравившееся самые отличившиеся и храбрые воины. Потом - «серая масса». Из остатков уже гребли все, кто не успел до этого. А остальное грузили на телеги. Пригодится! И только после трёх дней каторжной работы Матвей, наконец, расслабился. Опять уехали телеги под охраной двух десятков воинов, увозящие добро. Опять захваченный город, выплачивающий Антырхану дань. И снова — кузни, плотники, скорняки, женщины. Но на этот раз Матвей в общем развлечении участвовать не стал. Перед глазами стоял пятилетний мальчик, закрывающий собой мать. И разрешивший её изнасиловать в обмен на обещание не убивать. Да, война — грязное дело, но бывший студент краснодаского колледжа так и не познал сладость торжества над беззащитной женщиной, которая не может ничего возразить мужику, наделённому членом.
  И силой.
  И наглостью.
  Так что предпочёл работу. Особенно с учётом последнего конфликта. Матвей отлично помнил, что он — слабый и бесправный попаданец, не имеющий ни светлой головы, ни волшебного меча, ни таинственных свойств, позволяющих добиться уважения и положения в обществе. Да и само общество не заслуживало его возглавить. Но вот то, как легко он согнул умелого воина, полетевшего на землю от несильного, в общем, тычка…
  Матвей впервые задумался о том, что прошедший год у сайтая не прошёл для него даром. И если в первые дни полчаса работы мехами вызывали дрожание коленок и одышку, то сейчас он и три часа может работать, и четыре… Это казалось привычным, обычным, незаметно став нормой.
  Только сейчас юноша осознал, насколько тяжёлая работа полезна его телу. И сейчас в колледж вернулся бы не просто фурь, мечтающий о сказочных разумных животных, которых так приятно трахать.
  Сейчас вернулся бы кузнец, умеющий работать с металлом, легко убивать и без содрогания смотреть на трупы, а так же сделать нужное из подручных материалов.
  Так что, может, лучше и не возвращаться?
  А?
  
  
  
  
  Группа из восьми… существ инспектировала охрану дворца.
  Сохор убедил Лассена, что охрана — это жизненно важный для вожака стаи момент. Да, он может «обратить в свою веру» всех стражников и быть уверенным в каждом. Но вот, он же ему явный пример: люди вовсе не стремятся тщательно исполнять свои обязанности, даже будучи абсолютно преданны душой и телом. Он, хан Сохор, отлично понимает изменения, произошедшие с ним. И даже не столь важно, как он относится к ним, ведь как бы ни относился — своего тана он не предаст. Но и стараться ради него не будет. Его вполне устраивает удобная одежда, вкусная еда, прекрасные девушки под замечательную музыку. А в перерывах — общение с ним, своим вожаком, чтение классических поэм, ради разнообразия можно и мечами позвенеть или на лошадях погоняться. А власть… Разве он её потерял? Разве он не может сейчас приказать ему же, Лассену, найти новую девушку или доставить ему другого вина? А вот сидеть на троне, разбираться с делами и так далее — это на здоровье. Занимайся сам, сколько угодно. Если ты вдобавок к этому желаешь удовлетворять капризы ещё и стражников… Да, да! Стража, войдя в стаю равара, тоже будет капризничать и вертеть своим таном, аки собственным хвостом. А куда ты денешься, шайтан? Они будут верны, но неподконтрольны. Выбирай! Либо верность, либо служба. Поэтому принимать старжников в стаю — не следует ни под каким видом! А ещё шайтану придётся одеться. Да, в человеческую одежду, ибо выставлять напоказ половые органы не принято, и хотя это главное оружие тана, но сегодня им пользоваться не придётся, поэтому — натянуть штаны, уложить хвост в штанину и вот эту вот курточку. Вполне даже импозантно выглядишь, тан!
  Лассен собрал весь свой невеликий отряд и выстроил всю наличествующую стражу. И теперь одна группа знакомилась с другой. Начальник стражи, уже «посвящённый в стаю», лучился от гордости, называя стражников по именам. Возле особо низкорослого Лассен остановился.
  - Ударь меня.
  - Что? - изумился стражник, недоумённо оглядываясь на начальство и сослуживцев.
  Лассен повернулся к начальнику.
  - Прикажи ему меня ударить.
  - Как, мой тан?
  - Как сможет.
  Начальник стражи подобрался, посуровел и велел:
  - Ударь его!
  Соседи чуть расступились, давая место для замаха, и мужчина врезал кулаком равару в челюсть. Лассен поднялся, погладил морду, кивнул и двинулся дальше. Через одного он снова остановился.
  - Сними штаны.
  Мужчина посмотрел на соседей, на начальника… Лассен ждал. Состроив гримассу невыразимого мучения, стражник неловко стащил шаровары. Лассен нагнулся, понюхал, выпрямился. Кивнул и двинулся дальше. Стоящие замерли соляными столбами, не представляя, что ещё придёт в голову этому странному существу?
  - Выйди, - велел Лассен предпоследнему из строя. - Повернись. Скажи, кто из стоящих перед тобой — мой враг?
  - Я… я не знаю!
  - Ты же стражник. Ты меня охраняешь. Вот мы стоим здесь. От кого ты будешь меня защищать?
  - От того, кто нападает!
  - Ты хочешь сказать, что здесь нет моих врагов?
  - Да!
  - А вот этот, - Лассен кивнул на опозоренного, - разве не будет мне мстить? Ведь я заставил его сделать при всех стыдное.
  Стражник чётко, выверенно сделал четыре шага и спросил прямо:
  - Ты будешь мстить нашему хану?
  - Нет! - гаркнул тот, вытянувшись изо всех сил.
  Стражник развернулся, сделал три шага, замер перед Лассеном:
  - Он не будет!
  - Молодцы, - негромко сказал равар. - Хвалю за службу. Но в ближайшее время я обязательно проверю всех на пригодность к службе. Вот, Сохор сказал… - он положил лапу на плечо бывшему хану. - Вы — самое главное, что у меня есть. Я должен вам доверять. А вы должны доверять мне. Поэтому те, кто не считает себя достойным служить волосатому шайтану — сдайте оружие, доспехи, халаты. Вам будет выплачено жалование за месяц вперёд, вы сможете найти себе другое место службы. Оставшиеся будут проверяться серьёзно. Бяслаг! Я поручаю тебе проверить подготовку стражников. Каждого оставшегося. Ты должен проверить, смогут ли они схватить напдающего, но не зарезать его сразу. Если не смогут — научи. Хараудар! Проверь, могут ли стражники стрелять. В темноте, на слух — тоже. Отбери самых лучших, их ставить в дозор на внешних стенах. Все свободны.
  - Что дальше?
  - Лично я пойду отдыхать.
  - Ты устанешь отдыхать, - спокойно сказал Лассен. - Но я пообещал стражникам выплатить месячное жалование. А у нас есть столько? Кто отвечает за твою казну? Познакомь меня с ним и давай посмотрим на наши сокровища.
  - Наши?
  - Конечно. Разве они перестали быть твоими?
  - И я по-прежнему могу ими распоряжаться? - выгнул бровь Сохор.
  - Ещё не знаю. Смотря, сколько там есть и сколько ты хочешь потратить. А ещё ты должен будешь научить меня вашим стоимостям. Я не знаю ценности ваших богатств. В степи ценностью являются овцы. А здесь?
  Сохор закатил глаза и покачал головой. Но возражать не стал.
  Вернувшихся из инспекции стража встречала с гораздо большим почтением, чем провожала. Но равар не обратил на это внимания. Его сопровождали казначей, Тургэн, все три советника, главный меняла и начальник стражи. Сохора не было.
  - Мой тан, но я не разбираюсь в таких сложных вещах! - пытался разжалобить Тургэн.
  - Я тоже. Значит, либо разберись, либо найди того, кто разбирается.
  - Но я прекрасно разбираюсь! - пытался достучаться до шайтана казначей.
  - Я ценю твою работу, - чуть качнул хвостом Лассен. - Но тебе обязательно нужен заместитель.
  - У одной лошади не может быть двух поводьев!
  - Я не лишаю тебя поводьев. Ты будешь и дальше править этой лошадью.
  - А зачем тогда лишний человек?
  - Вдруг с тобой что-то случится? Может быть тебя отравят злые враги. Может быть ты утонешь в реке. Или тебя укусит змея. Может быть Харн швырнёт в тебя молнию. Обязательно должен быть человек, который подхватит поводья из твоей руки.
  - А если Харн метнёт молнию в нас обоих?
  - Значит, вы спелись, договорились, и поделом вам. А сейчас рассаживайтесь. Расскажите мне, сколько людей живёт в этом государстве? И как вы наполняете сокровищницу?
  Через полчаса потрясённый равар уточнил:
  - Вы правда просто приходите и забираете налоги? Просто забираете?
  - А что в этом такого? - в свою очередь удивился казначей. - Мы защищаем их от врагов, бед, болезней, мы строим алтари и храмы, мы даём им воду и землю. Конечно мы должны брать с них немного себе!
  - Я не про это! Скажи, а знают ли простые землепашцы об этом? Тургэн! Беги, позови сюда Мугэ! Мугэ, ты дочь вождя, скажи, знаешь ли ты о том, зачем вам нужен хан?
  - Для защиты от врагов, - ответила девушка, заметно оробевшая в присутствии такого количества действительно богато одетых людей.
  - А с радостью ли вы платите ему налоги?
  Девушка осклабилась и подбоченилась.
  - Да мы потом ещё полгода клянём и ругаем дагани!
  - Почему сборщиков-дагани? - продолжал допытываться Лассен. - Ведь они берут с вас не себе, а несут хану!
  - Ха! Да сколько они ему доносят? Ты их видел, шайтан? Они все толстые, дэгел расшитые, сабли острые, кони холёные! Я не знаю, доходит ли до хана хоть немного? Вот сейчас ты хан, хоть ты мне правду скажешь, я знать буду! А хана мы не видели никогда!
  Лассен обвёл взглядом собрашихся.
  - Как вам не стыдно? Вы же люди! Я — не человек, и то мне такое слушать обидно. А вы же свои, сами себя грабите!
  - Это не грабёж… - начал было казначей, но Лассен его перебил:
  - А они об этом знают? Неужели нельзя им давать хоть что-нибудь взамен? Хоть булочку с маслом?
  - С каким маслом? - изумился казначей.
  - Какое масло любят люди? - обратился Лассен к девушке.
  - Любое. Но коровье вкуснее всего.
  - Вот! - Лассен ещё раз обвёл всех взглядом. - Когда у нас следующий сбор налогов? Через месяц? За этот месяц посчитайте мне количество плательщиков. Сколько именно платят люди. Подготовьте соотвтетствующее количество масла. И свежих булочек. Масло должно быть хорошим, самым лучшим. И булочки должны быть свежими и вкусными. И каждому заплатившему налоги выдавать булочку с маслом.
  - Но… это же будет очень дорого! - попытался возопить казначей.
  Советники и прочие сидели молча, стараясь не привлекать внимания нового правителя.
  - Дорого, - согласился равар. - А так она права. Мы не знаем, сколько людей налог заплатило, а сколько — нет. Мы не знаем, сколько налогов дошло до нашей казны, а сколько ушло на оплату коней и халатов. Сейчас мы точно будем знать: получил свою булочку — налог заплатил. Не получил? Значит, не платил! С таких можо взять и силой! С других — нет, не смейте! Сколько уйдёт булочек — столько должны в казну привезти добра. Кто не привёз - пусть отчитается, куда дел булочки и почему нет денег.
  - Но… не знаю…
  - Тебе и не нужно знать, - величественно махнул лапой Лассен. - Иди, выполняй. Теперь тебе, Мугэ. Возвращайся к отцу, пусть он готовит людей переселяться в другие земли. Там будет совсем иное житьё, но я обещаю, что оно будет сытным и интересным. Кто не захочет — пусть так и живут на старых местах, их трогать никто не будет. Но молодые пусть готовятся ехать в новые места. Езжай. Выделите ей лошадь и еды на дорогу. Теперь вы, уважаемые, - равар посмотрел на советников, сидящих рядком на удобных мягких тюфяках. - Мне нужны учёные.
  - Учёные?
  - Да. Учёные. Есть в этой стране учёные люди, мудрецы или как они у вас называются? Люди, которые считают звёзды на небе, количество лапок у жуков, рисуют квардаты в кругах и так далее?
  Советники переглянулись.
  - Может, и есть… Но мы не знаем!
  - Узнайте. Все свободны.
  - К вам послы Ханнурата, - доложил один из стражей.
  - Какие послы? Чьи?
  - Ханнурата, досточтимый хан. Сохор их ужасно не любит и не принимал уже неделю, а они всё ждут аудиенции. Может, хоть вы их примите, а?
  - Что ж… Зови. Познакомимся.
  - Мне важнее! - оттолкнул стражника полный человек в широком кушаке поверх длинного грязноватого фартука. - Раз уж ты тут хан, так говори, какой тебе готовить обед и когда подавать?
  - Мне говорили, что ты умеешь готовить обалденную фаршированную птицу. Удиви меня.
  Повар поклонился и без слов вышел за дверь. Стражник постоял минуту, глядя в коридор, потом обернулся:
  - Досточнимый хан, позвольте полюбопытствовать… Но кто и когда вам такое сказал?
  - Секрет! - довольно ухмыльнулся равар во всю пасть. - Зови послов!
  
  
  - Завтра мы захватываем горорд, - вещал сотник, выстроив отряд воинов. - Поскольку это зитеры, укреплений будет много. Не тратье своё время и силы на поломку укреплений, они для этого их и строят! Убивайте только людей! Укрепления нам потом самим понадобятся. Ваш десяток заходит между вон теми домами. Ваш — на следующую улицу. Вы — на следующую. Потом идём к центру, вынося всех, радостно празднуем победу и готовимся к следующей битве.
  Рядовой Онтарио с самым внимательным выражением лица внимал сотнику. А сам пытался понять: он это серьёзно? Не, вот он абсолютно серьёзно считает, будто они сейчас войдут в город, легко пройдутся по улицам, соберутся в центре (кстати, а где у города центр?), отпраздную победу и пойдут дальше? Не, он сам-то в это верит? Да ещё и укрепления не трожь! То есть, укрепления зитеры создали исключительно от нечего делать, что ли? Он вообще в своём уме?
  Увы, армия — дело такое. Начальство говорит — а ты делай.
  Идти в строю копьеносцев на врага — это страшно. И восторженно. Одновременно! Да, ты понимаешь, что сейчас тебя — убьют. Или ты убьёшь. И ещё неизвестно, что страшнее! Но рядом печатают шаг такие же, как ты. И вы все вместе идёте к победе…
  Или к поражению. Всё ближе и ближе защитные укрпления зитеров. Они смотрят на них через баррикады. Они ждут момента, когда можно ударить. Убить. Могут ли зитеры убивать? Может, им страшнее, чем им? А можно ли измерить страх? Как и чем его можно измерить? Великий Харн, о чём он думает в последние моменты жизни? О длине копья, которое отделяет его от смерти? О том, что…
  - Вперёд! - раздлся окрик.
  И рядовой Онтарио бросился вперёд. Как на учениях. Раздался треск, и укрепление зитеров началось заваливаться на защитников. В просвете показалось чьё-то лицо, и Онтарио ткнул туда копьём. Куда-то туда, не очень понимая, попал или нет. Копьё во что-то упёрлось, но сзади давили задние, так что оно почти сразу сломалось, в руке остался бесполезный обломок. Тем не менее барикада опрокинулась и они прорались на улицу города! Ещё одно лицо, Онтарио привычно потянулся к Харну и получил слабый отклик. А большего и не надо! Н-на! Лицо исчезло, за ним оказалось другое, испуганное, снова Харн, снова удар…
  Ногу пронзила дикая боль, как будто он со всего размаху наступил на какой-то шип. И почти сразу — такая же боль в плече. И ниже! Онтарио упал на каменную мостовую, и по спине, ноге, голове застучали чьи-то ноги. Это было обидно, но в то же время радовало. Да, он — убит, но остальные продолжают наступление, захватывают этот проклятый город. Пара минут — и он лежит, истекая кровью, на мостовой. Рядом — то самое изумлённое лицо. Только теперь перекошенное болью.
  - Очень больно? - спросил Онтарио, изумлённый тем, что ещё жив и может говорить.
  Лицо кивнуло.
  Онтарио протянул руку, вцепился в плечо лежащего зитера и призвал Харна. Чтобы уничтожить чужую боль. На его удивление, отклик получился даже очень заметным! А лицо снова стало просто удивлённым.
  - Ты сильно ранен? - спросил зитер.
  Онтарио кивнул. И тут юноша протянул руку, свхатил его за руку… И резкий, колющий удар в плечо и в левую сторону груди заставил на миг закрыть глаза, застонать… А когда он глаза открыл — лицо перед ним смотрело абсолютно спокойно.
  В вечность.
  Онтарио глядел в это лицо и пытался понять, как же так? Зитер, которого он убил, перед смертью его вылечил. Не полностью, конечно, но кровь перестала утекать, оставляя после себя смертельный холод. Сейчас его просто знобило, но ледяные клещи смерти перестали сдавливать. Зачем они воюют? Зачем убивают? Может, эти люди гораздо более достойны жизни, чем он! Но вот сам он лежит тут, жвой и страдающий, а этот достойный зитер, не пожалевшей своей жизни на его излечение — мёртв.
  Харн, зачем ты с ним так?
  Потом пришли погребальные команды. И его обнаружили и потащили в лазарет. Где лекарь хмыкнул, разглядывая рану, наложил повязку и велел оттащить в палатку для легкораненных.
  - У меня ещё нога! - пожаловался Онтарио.
  Лекарь осмотрел и одну ногу, и вторую, сказал, что он симулянт и пусть не отвлекает специалиста от действительно важной работы. У него тьма серьёзно раненных, а ты валяйся, выздоравливай.
  К вечеру в палатку завалился Сержио. Довольный до невозможности.
  - Привет! Живой? Повезло! Ух, как они защищались! Но мы всё-таки взяли! Город наш! Я лично восьмерых зарубил! А нашего сотника там и размазало, Харн его праху! Ну, рассказывай!
  - Что рассказывать? - вяло отозвался Онтарио.
  - Как тебя?
  - Я не знаю. Как будто наступил на что-то. Острое.
  - А! Это их Верховный призвал Зита и создал каменные острия! Нам всем ноги накололо! Ух, как вспомню… Но на всех он не потянул, слабак оказался, они тут же развеялись. А тебя, видать, в этот миг и кольнули? Ну, повезло! Долго будешь валяться?
  - Да я откуда знаю? Сказали «Легко раненный». Это — легко?
  - Конечно, - тут же отозвался Сержио. - Ты бы видел, что с Гамако стало! Руки нет, ноги нет, глаз выбили… А Эмилихо живот вспороли, там сейчас лекари думают, зашивать или проще сразу прибить?
  Онтарио тут же почувствовал себя лучше. Действительно, легкораненный, а он-то думал… Оба глаза на месте, живот цел. А то, что рука болит или бок — так мог бы и вообще без руки остаться.
  - Ну, выздоравливай, да давай, догоняй нас! А мы тут пошли, нам немножко повеселиться надо! И зитеров осталось тьма-тмущая, и бабы у них без мужиков страдают… Не куксись! Всех не переебём, тебе тоже достанется!
  И убежал. Не подозревая, что рядовой Онтарио страдал по совсершенно другому поводу. А каково им, захваченным зитерам и несчастным женщинам, вовсе не страдающим от мужского внимания захватчиков? Великий Харн, за что ты меня так? Зачем я должен убивать, насиловать, неужели только во славу Твою?
  И быть зитером, которым Онтарио полжизни тихонько завидовал, перестало казаться желанным и заманчивым. И он очень подозревал, что в стане войтеров точно так же не отыщет ни покоя, ни радости. И боги ими, людьми, ходят, как пешками, а ты ради них должен убивать хороших, в общем-то, людей. Насиловать красивых женщин. Уничтожать созданное. Да, Харн и создал тебя для уничтожения, но разве так… можно?
  
  
  
  
  Зима. Великий Зит, уже прошёл год, как он в этом мире! Родной Краснодар, все эти автомобили, компьютеры, интернеты… Сказки! Неинтересные сказки, потому как никто и слушать не будет про мир, где люди живут в высоченных многоэтажных юртах, ездят на железных вонючих конях и мечтают о деньгах. А в случае, если тебя ударили по левой щеке — бегут жаловаться дяденьке в форме. Здесь деньги есть, но встречаются не часто и может быть это даже плохо. Может быть в деньгах и нет ничего дурного? Но вот сейчас Матвей переживает зиму вместе с другими обозниками войска Антархана и на своей шкуре понимает, что такое «расквартировать армию на зиму».
  Мораль в войске падает ниже плинтуса. Зима. Голод. Как-то так получилось, что за этот год в этом бедном мире Матвей голода ни разу не испытывал. Хотя степь не балует людей разносолами, но мор на овец ни разу не нападал, а людей не так много. И вот — пожалуйста. Они — отважные воины непобедимого Антырхана, сидят в какой-то задрипанной деревне. Жители которой вовсе не рады пришлым, а уж то, что на них не рассчитывали с припасами — и вовсе очевидно. А зима! Холодно! Это значит, что кушать надо регулярно и хорошо. Иначе просто замёрзнешь.
  Замёрзнешь. Почему можно замёрзнуть в деревне? По самой простой причине: не хватает топлива. Да, здесь — не степь, и топят дровами, а не кизяками. Дрова горят куда жарче и не так воняют. Но и дрова не бесконечны! Особенно если тут понаехали всякие… А ведь кушать хотят не только люди. Лошади тоже хотят есть, и кабы не больше: им-то тёплые хаты никто не предоставляет!
  А ещё есть такая удивительная вещь, как скука. Это такой интересный враг, с которым очень легко бороться. Заняться чем-нибудь есть всегда, в крайнем случае Зит… тьфу, совсем другой бог выдал мужской член. И если уж совсем скучно — то этот небольшой отросток дарит массу удовольствия и впечатлений.
  Сколько времени прошло, сколько всего пережито, сколько всего перетрахано! А по-прежнему добрым мягким теплом вспоминаются фуррёвые картинки и Лассен, такой странный и такой ласковый… Правда, некоторые его животные привычки несколько… напрягали, но в конце концов, ты же и мечтал о фурре? А это именно животное, наделённое разумом. Вот ты и получил. И разум, и животное, и вот этот мир впридачу.
  Харн, как же холодно! Особенно если вчера ничего не ел…
  А вот и хозяин завозился. Пора вставать.
  Жить в чужом доме на праве завоевателя понравилось не очень. Да, убить Матвея просто так не решаются: потом надо будет отвечать перед Антырханом. Но и приязни к нему не испытывают. А жить в хате людей, для которых ты — пришлый волк… Эх, был бы тут Лассен… Где же тебя боги носят, йиффливый ты равар? И почему ты сбежал? Ведь я разрешил себя обоссать, так почему? Что тебе ещё нужно, таинственная ты душа? Не спросишь…
  Про отопление дома Матвей имел занимательную теологическую беседу с хозяином дома.
  - Но ведь у вас войтеры есть?
  - Есть. И что?
  - Они же могут обратиться к Войту! И сделать так, чтобы тёплый воздух из хаты не уходил.
  - Слышь, ты, степняк! Ты себя умным считаешь, да? Ты в своей юрте жить привык, так не порти мне хату!
  - А чем я её испорчу?
  - А как ты в ней спать будешь? Тёплый воздух из хаты не уйдёт, весь здесь останется. Чем дышать к утру будешь? И ведь не исправить после, только новую строить! Вот иди, иди, строй себе, а потом будешь портить!
  Так Матвей осознал, что местные жители вовсе не обязательно «первобытные дикари», и думать умеют получше него! Что логично, в общем-то: раз они тут живут, то знают особенности своего мира. Но задачка оказалась интересной. В своём мире он никогда не сталкивался с отоплением «по- чёрному». И хотя здесь не разводили костёр посреди хаты, а имелся каменный очаг, открытый сверху, но дымило это нехитрое устройство будь здоров! Для него возле потолка имелась «дымовая дверь», которую открывали при растопке, а ближе к концу, когда дрова уже прогорали — закрывали. Но теплопотери в доме фантастические! Как бы их уменьшить? Хоть бы глиной обмазать, наподобие украинских хат. Но и хозяин прав: вентиляция необходима. Как это было устроено на Украине — Матвей никогда не задумывался. Да и будет ли хозяин деревянного дома обмазывать его глиной ради постояльца? Вряд ли. Но есть боги. К которым сам Матвей не имеет никакого отношения, зато здесь все остальные имеют. Вопрос: как поставить задачу? Да, да! Не «как её решить», а «как её поставить»?
  Вот есть три бога. Один — Зит, грубо говоря «созидатель». Можно с помощью Зита создать непроницаемый для тепла барьер. Но хозяин прав: накопление тепла внутри помещения — это способ в хате свариться. Тепло, остановленное божественной силой, будет только возрастать, со всеми последствиями. А можно ли использовать Харна? Можно ли превратить холод в тепло? Теоретически — нельзя, ибо холод — это отсутствие тепла. Но вдруг богам это не мешает? Матвей вспомнил «максвелловских демонов Вход и Выход», которые сортируют молекулы по скорости, о которых читал в «Понедельник начинается в субботу». Это было бы идеально, если бы не одно «но». Задача стоит в том, чтобы обеспечить в комнате комфортную температуру. А для этого нужен третий демон, который будет висеть в противоположном углу и корректировать работу двоих: «Сейчас Вход запускает тёплые, а Выход выпускает холодные. А сейчас Вход ничего не делает, а Выход выпускает. А сейчас оба ничего не делают. А сейчас только Вход запускает тёплые». Сложнейшая система с обратной связью. Которая требует не только демонов, но датчики. И вычислительные мощности. Да, без компьютера подобная задача не решается. Разве что Войт лично будет следить за температурой. Но под утро холодно, блин!
  И, как год назад, спасает сайтай. Местный кузнец поначалу к Матвею отнёсся как к врагу, что в какой-то степени даже правда. Но при работе Матвей сообщил, что сам в войске степняков подневольный, и вместо откровенно вражды получил просто неприязнь, что не слишком радует, но терпеть можно. Этим он и занимался последний год. Кроме того, Матвей оказался горазд на всё: и разжигать, и работать мехами, и держать, и молотом стучать, и гнуть, и даже совет подать, иногда даже удачный. И потом выгрести, проветрить, разложить по местам. В ответ Махмут, достаточно сильный зитер, показал немало мелких хитростей: как сварить несколько слоёв разных металлов, раскатанных до бумажной толщины, как загнуть прут на нужный диаметр и при этом ещё и закрутить его спиралью, как вставлять распорку в кольцо, как собирать кольчужное плетение через четрые или шесть колец, рассказал о свойствах и совместимостях разных металлов, в общем, сейчас их общение получалось вполне мирным.
  Работая, Матвей продолжал думать над своей задачей. Вот всем известно, что горячий воздух поднимается вверх. А можно ли сделать селективный фильтр, чтобы в «дымовую дверь» уходил не весь воздух, а только азот? А тёплый кислород оставлся в хате? А к чему это приведёт? Насыщение кислодом комнаты… Он помнил, что избыток кислорода не полезен, но в чём именно? Ведь даже в самолётах дают им дышать. Правда, недолго… Ладно, фильтр он всё равно не сделает. А если закрутить горячий воздух спиралью? Увеличить путь газов вокруг комнаты, чтобы они лучше отдавали тепло, унося наружу поменьше. Можно, но делать надо на этапе постройки дома. А что можно сделать прямо сейчас? Эх, знать бы устройство русской печи… Да хоть голландской печи! Но в любом случае печь — это эпическое сооружение, не будут же его затевать посреди зимы? Да его уроют с такими запросами. Вопрос: что можно сделать просто? Ну почему он не технолог? Не физик какой-нибудь. Не историк, в конце концов! Почему он торгаш? Да и какой торгаш, вспомнить историю с компасами… За бесценок же продавал уникальные олдворыги! И не оправдание, что в тот момент они таковыми ещё не были. А, что себя ругать. Итак, пожалте, купите у нас тёплый воздух.За холодный воздух. Или наоборот… Наоборот… А если… Хм…
  - Мафей! Ты чего застыл?
  Чёрт, ведь была ж мысль. Сбил. Ну, ладно, доковать и сдать сегодняшний урок. Длинная и холодная зима — это время подготовки к летнему походу. Четыре тысячи воинов вышло с Антырханом, и после гибели и увечья храбрых батыров набрал он в войско новых, и сейчас три с лишним тысячи людей у Антырхана. А потом придут ещё! И всех их нужно снабдить стрелами, клинками, одеждой, ножами, бронёй, конями.
  - Мафей! Ты где? Выходи!
  Матвей набросил тёплый халат, вышел из кузни на мороз и снег. Трое всадников держали в поводу четвёртого коня.
  - Садись! Поехали!
  Матвей ухватился за луку седла, оттолкнулся и запыргнул в него одним уверенным движением. Принял повод, упёрся в стремена, сжал коленями бока. Потянул повод, разворачивая лошадь, тряхнул, чуть стукнул по бокам. И помчался за тройкой сопровождающих.
  До города недалеко, всего полчаса езды. Город. Да уж, по мнению Матвея это был не город, а очень большое село. Все дома — деревянные, ни одного каменного, даже звонница из брёвен. Правда, колокол всё-таки бронзовый. Но махонький, вдвоём поднять можно. Улицы, правда, есть. Вот этим местный город и отличался от села, в селе улиц хорошо, если две. А здесь — с три десятка, наверное. И живёт в местном городе аж тысяча человек, если детей считать. Они подъехали к большому дому, Матвей спешился и его срочно потащили внутрь.
  За столом, длинным и изогнутым, сидело больше двух десятков человек. И далеко не все из них были раскосыми и узкоглазыми.
  - Это и есть ваш Мафей? - спросил богато одетый мужчина.
  Матвей напрягся. Носить богатую одежду и сидеть в ней прямо при войске Антырхана? Это кто? Ой, что будет…
  - Да. Мафей! Иди сюда! Открой эту шкатулку.
  О, господи! В смысле, все трое! Он не слесарь и не медвежатник, чтобы замки их открывать. С другой стороны, может, тут что-нибудь простенькое? Может, нажать надо куда-нибудь и оно само откроется?
  Матвей взял со стола тяжёлую резную коробку, окованную тонким серебром. С узорами. Полюбовался. Попробовал приоткрыть крышку. ПЛЯ! По рукам бахнуло статическое электричество! Аж ноги подогнулись! Юноша тут же посмотрел на сидящих: а как начнут смеяться? Но все следили за ним с выражением полной сосредоточенности. Крышка открылась. Внутри лежало нечто, завёрнутое в некрашенную ткань. Но стоило ему сунуть руку внутрь, как последовал приказ:
  - Дай сюда!
  Матвей вернул шкатулку. Но удивительно, все собравшиеся смотрели не на предмет внутри, а на него.
  - Выпьешь что-нибудь?
  - Да, с удовольствием.
  Ему налили в чарку вина. Матвей взял это проиведение древнего искусства с некоторым уважением. Сейчас он отлично понимал, сколько труда нужно затратить, чтобы сковать вот такую вот тонкую и ровную полосу, украсить её узорами и припаять вот это донце. Вино оказалось так себе, не очень. Хм… Не отравить ли его собрались?
  - Спасибо, можешь идти.
  И всё? Не, погодите, всё? Вот его тащили сюда (да ещё и срочно!) чтобы он просто открыл им шкатулку? Гхм… Или его всё-таки отравили? А что делать?
  Паника не мешала выйти и сесть на лошадь. Обратно его не сопровождали, и Матвей не спешил, позволяя лошади самой выбирать темп. И задумался. Пока идёшь ногами — не очень и холодно. Чем быстрее мчишься — тем холоднее. Вот и копытный транспорт тоже того же мнения, хоть уже темнеет, а бежит неспешно, потому как чем быстрее — тем холоднее. И лошадке тоже. Скорость ветра! Пусть он и не продувает насквозь, но всё же… В доме — то же самое. Неспешно и постепенно дом обменивается воздухом с окружающим. А если ветер остановить? В его мире для подобного нужна была бы герметичная отделка. А здесь достаточно чего-нибудь, что останавливает ветер. Вопрос: а смогут ли ему сделать подобное? Ну, взять какую-нибудь верёвку, попросить любого… кого? Ну, наверное, харнера, да? Любого сильного харнера остановить ветер. Чтобы верёвка ветер останавливала. Потом разрезать её на кусочки и заткнуть щели в доме. Хочешь вентиляции? Убери верёвку. Хочешь тепла? Верни обратно. Хм… А ведь идея!
  Теперь осталось найти харнера… Интересно, почему местные не придумают систему цветовых обозначений? Ну, как в нашей Индии. Ставить на лоб точку нужного цвета, и всем всё понятно. Узнать бы у кого-нибудь.
  В деревню Матвей приехал уже по тёмному. Дехал до «своего» дома, слез, расседлал лошадь, отвёл в сарай. Ну, хоть ты поешь, коняшка, а может, и меня сейчас накормят. А то одна чарка вина - маловато.
  Войдя в дом Матвей пожал руку хозяину.
  Тряхнуло. Разряд статического электричества резанул по нервам.
  А мужик закатил глаза и упал.
  - Ааааа! - закричала жена.
  Матвей растерянно смотрел на лежащего перед ним хозяина дома. Вот же ж, Харн его побери!
  Или уже побрал?
  
  
  
  Сохор сидел в плетёном кресле, закинув пятку себе под ногу, прихлёбывал из пиалы что-то безалкогольное и улыбался.
  - Что я сказал смешного? - равар уселся у коленки мужчины и носом указал на пиалу. Понюхал содержимое и отодвинулся.
  - Всё! - возгласил Сохор и снова отхлебнул.
  - Я не мог говорить всё смешное. Я говорил и серьёзные вещи!
  Хан захихикал.
  - Это-то и смешно! Ты говорил серьёзно, и все это видели. И я видел. И ты видел!
  - Так что смешного? - равар положил лапу на колени мужчине.
  - Я не знаю, может, у вас, шайтанов, всё иначе… Но как ты собираешься править людьми? Ведь ты же доверчивый, как молочный ягнёнок. Вот сегодня Бахтыяр сказал тебе, что Сулман-ата присвоил себе кусок земли, даже не потрудившись известить хана. И ведь это правда!
  Равар чуть склонил голову на бок, глядя в лицо хану.
  - Ты поверил каждому его слову! - Сохор лучился довольством.
  - Но ты же сам сказал, что это правда?
  - Это правда, - кивнул Сохор. - Он действительно присвоил себе солончаки. Голые и пустынные земли, на которых даже ничего не растёт. На этих землях он устроил беговые дорожки для лошадей, построил две площадки для харнеров и зитеров. Казна ему по-хорошему должна бы приплачивать за освоение территорий. А в устах Бахтыяра это прозвучало как обвинение в краже. Когда обсуждали право ношения белой чалмы — ты заметил, как промолчал Ханнука-ата? Нет, ты этого не заметил. Мало ли кто что говорит в диване? А тем более — молчит. Между прочим, именно он у нас лучше всех знает традиции и их историю. Почему он промолчал? Либо уже что-то решил, либо что-то знает и не хочет вмешиваться, либо наоборот, не знает и хочет услышать, что скажут другие. Ты заметил, что Харим сидел рядом с Дэргэ? Нет? Конечно, людей — много, за всеми не уследишь. А ведь то, что эти двое в диване — означает, что они общаются. До этого меж ними была вражда, а тут рядышком сидят! Почему? Только потому, что ты им стал враждебнее, чем они друг другу! И они отлично знают, что ты этого не заметишь и не поймёшь. Ну, шепчутся двое, да мало ли кто шепчется? А ты заметил, как Харим предложил строить дорогу? Конечно, заметил. Вдеь ты её даже разрешил строить! Конечно, ведь дорога — нужная вещь, это знают даже шайтаны. А сколько Харим на этой стройке утащит, ты себе хотя бы примерно представляешь? Как ты собираешься править людьми, если тобой вертят, как твоим хвостом?
  Сохор нагнулся и дёрнул равара за хвост.
  - Хуже всего даже не это! Посидишь на троне — освоишься. Если доживёшь до этого момента — разберёшься, кто тут с кем и против кого. Но ведь ты им отдавал приказания! Я давно так не ржал! Мысленно, разумеется, смеяться в диване над действующим правителем не полезно. Нет, фактически ты им давал правильные приказания. Они их и должны бы исполнить. Только никто, повторяю, никто из тех, кому ты сегодня что-то приказывал — исполнять твои приказы не собираются. Вообще. О, если ты вдруг вспомнишь о сегодняшнем дне и спросишь их — они тебе найдут что сказать. Поверь, причин у каждого найдётся сотня! И главная из них — ты сам! Ты, именно ты помешал им выполнить твой приказ, и ты же в этом виноват! Ты не сможешь даже заметить, как тебя окрутят и спеленают, ты будешь думать, что они честно стараются, а они и будут! Но так, что выйдет по их, а не по-твоему. Зачем ты полез в это болото, чистый ты и наивный шайтан?
  - Потому что в чистом поле я куда лучшая добыча. Но как же ты правил этой страной?
  - А я ей не правил, - спокойно признался Сохор. - Поэтому так обрадовался, когда ты…. Присвоил меня.
  - Почему? - равар склонил голову на бок.
  - Подчиняться иноземному шайтану, владеющему столь… необычными способами расположения — гораздо приятнее, чем своим же людям, владеющими только непомерной жадностью и жаждой власти. Вот я смотрю на тебя, а ты не захлёбываешься от желания править, ты не стремишься переделать окружающий мир по своей, шайтанской, привычке.
  - Может, ещё буду.
  - Обязательно будешь! Куда ты денешься? Иначе не получится. Так, как я — у тебя не выйдет. Изображать на троне великого хана, раздавать приказания, улыбаться простолюдинам и хмуриться властьимущим — этому надо учиться много лет. Возможно, с рождения. Но хуже всего то, что этого надо желать! Искренне! Это невозможно заставить, это невозможно приказать. А ты будешь желать чего-то своего. Пока что ты глуп и наивен. Но я буду учить тебя. Я буду учить тебя видеть главное. Не то, как исполняются твои приказы — они исполняются из рук вон плохо. И даже не то, как обустроить окружающий нас с тобой мир, для этого есть боги. Ты будешь учиться видеть людей. Вот и начнём. Итак, у дверей этой комнаты стоит стража. О чём она думает, чего желает?
  
  
  
  Император Лао в роскошном халате, расшитом жемчугом, серебряными и золотыми нитями, со вставками из меха горностая, в шапке, инкрустированной рубинами и сапфирами, мог бы поразить великолепием или богатством, если бы посетитель не привык к этому наряду и не обращал на него больше внимания, чем на слуг или бархатные туфли с жемчужинами на острых носках. Но всё же… Опытный глаз жреца раз за разом возвращался к одежде императора. И слуги… Сегоня охрана — всего двое, и те незнакомые. Что случилось? И что не так с роскошным халатом?
  - Харибин, что Великий Зит сказал по поводу наших успехов?
  - Мой повелитель, Великий молчит. Он уверяет, что всё идёт по плану и так и должно быть.
  - Должно быть? - Лао поднял бровь. - Напомни, какой у нас ущерб?
  - Храм не занимается подсчётом земной грязи.
  - Так я тебе скажу. На сегодня мы потеряли уже пять тысяч человек. Это только убитыми. У нас захватили всю южную Арманию и продвигаются вверх по Гыраку. Честные зитеры бросают свои земли и бегут в столицу. А у меня нет здесь армии, чтобы их защитить. Более того! У меня нет даже поддержки Великого, чтобы их защищать. Скажи мне, Харибин, ты готов противостоять харнерам, что придут сюда через неделю?
  - Храм не занмается земной грязью, повелитель. Храм следит за чистотой света.
  - Чистота света, - усмехнулся Лао, и улыбка эта Харибину не понравилась. - Ты мне это говоришь вот уже восемь лет. Я тебе верил. Мы построили дорогу к рудникам. Ты говорил, что Зит создал для нас запасы серебра и марганца. Я обещал людям богатство и процветание, ювелиры стекаются в Бангану со всего мира, хнорсы увозят телеги выращенных нами товаров, обменивая на добытые ими камни, дети весело играли по берегам Гырака, охотничьи рога трубили над лесами Айшнурра. И над всем этим — свет Зита. Где он сейчас, Харибин?
  - Подними голову, владыка. Он светит как и раньше.
  - Как и раньше? - Лао вскочил, обняв себя руками за живот. - Нет больше веселья на берегах Гырака. Никому не нужны украшения, созданные в Бангане. Хнорсы исчезли и не кажут носа. Люди гибнут ни за что. За что мы воюем, ответь мне, жрец Света?
  - Великим виднее…
  Лао ухватил за полы халата и распахнул его. Харибин понял, что его смущало в фигуре имератора. Он просто никогда не видел его голым. А халат на голое тело выглядит немножко иначе, чем на одежду. И вот халат полетел на пол. А правитель империи Зит император Лао остался в одних туфлях. Удобных, мягких, с крупными жемчужинами на носках.
  - Что ж, раз Великим виднее, раз у них задача пролить как можно больше крови, то пусть они всё это и разгребают.
  Он повернулся к охраннику слева. И тот вынул из ножен на поясе кинжал. Харибин поднял руку, но неверно оценил ситуацию, не понял, так до конца и не поверил в происходящее… Он хотел остановить воина, или того, кто притворялся воином… А надо было останавливать императора! Да и то не факт, кого бы ни остановил, второй мог двигаться, его переиграли, в любом случае! Лао резко сделал шаг вперёд, воин взмахнул рукой, не двигаясь с места, остановленный силой жреца…
  Мокрый хруст, тонкий взвизг. С недюжинной силой Лао ухватился за руку, сжимающую рукоять кинжала. Повернулся к Харибину.
  - И пусть они….
  Тяжёлым мешком император упал на пол, и только едва слышное журчание вытекающей крови нарушало тишину. Убийца стоял, не собираясь ни убегать, ни прятаться. Впрочем, Харибин и не собирался гневаться или как-то наказывать воина. Явно же они договорились заранее. Но почему? Почему он решил поступить… так? В чём он ошибся? Ведь вроде бы всегда выполнял повеления Великого. И вроде бы советы его Лао всегда были направлены на благо империи. Но вот так, демонстративно… А до возможности задать вопрос Великому ещё почти неделя.
  Харибин повернулся и вышел из покоев.
  - Где Хиято?
  - Ваша Светлость, я только прибежал вам сказать! Он убит!
  - Зарезан?
  - Д-да… Удар прямо в сердце! Не гневайтесь, Ваша Светлость! Н-но…
  - Хорошо, хоть кто-то живой есть?
  - Н-наверное… Я не знаю… Я ещё не смотрел…
  - Так посмотри. И когда найдётся хоть кто-нибудь живой — пусть придёт в храм. Император Лао тоже мёртв.
  - К-к-к-ак?!
  - Тоже удар в сердце.
  Это Харибин бросил уже на ходу. Нет, Великие устроили действительно нечто невообразимое. Эта странная война. Лао прав, потерь невероятно много. Но почему так? Разве не видел Лао, что всё, что бы ни делали Великие — всё идёт на благо человечеству? Или… Или это происки? Чьи? Харнеров? Войтеров? Или свои же? Кто, кто умудрился заморочить голову покойному императору, отняв у него надежду? Как выяснилось, самое ценное? Не Хиято же? Или кто там ещё умер? К вечеру он будет знать потери и состояние сердца Банганы. Кто заменит Лао на троне? Не самому же, и впрямь, браться за рычаги государственной машины? Ему только дай, она немедленно зарастёт в тех местах, где и предположить нельзя! Нет, он не управленец, не государь. Он всего лишь… тень от света. И вот эта тень упала на трон Банганы, и вот Лао лежит грудой бесполезного мяса. У Лао должен быть сын, он спрятал его или тоже… убил?
  Интересно, эти олухи без его команды хотя бы догадаются начать погребальные мероприятия? Или Лао так и будет валяться в тронном зале, неубранный и всеми забытый?
  Впрочем, о покойном императоре пришлось скоро забыть. Не один Лао потреял разум и надежду! Народ начал волноваться и пришёл к храму требовать выдачу убийцы! Народ! К храму! К храму Света!
  Нет, Харибин не боялся людей. Пусть среди них есть и харнеры, и войтеры, но разве Свет не падает одинаково на всех? Харибин не боялся даже тьмы. Он боялся своей слабости.
  Только пообщавшись с действительно Великими начинаешь осознавать собственную ничтожность. Вот, сегодня император Лао тоже познал эту нелёгкую истину. Только сравнив свои деяния и свои возможности с божественными, осознаёшь всю тщету сущего.
  Но выводы, выводы! Вот он, Верховный Жрец Харибин, могущий разговаривать с сами Зитом. Он может абсолютно точно узнать божественную волю или лаже более того! Он может её высказать Великому! И будет услышан. Да, Зит может пояснить зарвавшемуся жрецу, что тот не прав. Может не пояснить. Может вовсе «не заметить». И вы думаете, что услышав «Оно будет вот так!» - становится легче? Например, та же война. Они оба, и Лао, и Харибин, знали, что в войне погибнут тысячи и тысячи. Будет сожжено множество селений, разрушены налаженные связи, задумки, планы. Но он — послушный раб бога, и тащит дальше своё знание. А гордый император стал куском плоти, и что, разве от этого исчезнут войны? Разве он своей смертью купил чужие тысячи жизней? И вот люди собрались требовать от него ответа. Харибин отлично знал, что тоже слаб. Вот только где его слабина? В чём? Где он ошибётся и совершит неверный поступок? В том ли, что даст отпор собравшейся толпе, или в том, что уступит ей? А первый день нового месяца, когда можно будет получить указания и объяснения лично от Зита ещё далеко.
  - Доколе в храме будет править убийца?
  - Харибин! Выйди, взгляни в глаза людям!
  - Выходи, Харибин! Выходи!
  Что сказать им, пришедшим требовать его крови в этот миг? Да, вы не знаете, что творите. Но разве это остановит вас? Что ж, я выйду. Потому что это мой долг. И хотя я понимаю тебя, Лао, но ты прнмер для меня. Пример того, что сила может быть слабостью. Ты был силён духом, покойный император, просто приложил свою силу не туда.
  - Я здесь, люди. Что вы хотите мне сказать?
  - Ты убийца! - раздались выкрики.
  - Как смеешь ты носить мантию жреца, выродок!
  - Ты послал наших детей на убой! - женский выкрик.
  Харибин стоял молча, слушая обвинения. И дождался.
  - Что, и сказать нечего?
  - Мне есть что сказать, люди. Кого же я убил?
  - Ты убил имератора Лао!
  - И когда я его убил?
  - Сегодня, прямо сейчас ты его убил!
  - А как вы про это узнали?
  - А что, ты надеялся, что сможешь скрыть свои делишки?
  Нет, и этот голос не тот. Где же ты, мой настоящий противник? Ты спрятался в толпе, но ты здесь. Как зажечь ту свечу, что высветит именно тебя?
  - Да, я надеюсь, что вы не узнаете о моих тайнах. Я — жрец Великого Зита, и не вам, простым смертным, уличать меня! Кто готов обвнить меня?
  - Какой ты жрец! Ты — дерьмо крокодила, ты подлец и трус!
  Всё не то. Поток оскорблений — этим они распаляют себя. Где же ты?
  - Что ж, раз кроме лжи вы ничего не можете сказать мне, зачем вы пришли? Лгать вы можете и дома.
  - Ложь? Император мёртв!
  - Кто видел его мёртвым? Поднимите руку!
  Толпа впервые остановилась. Задумалась.
  - Я готов ответить за свои преступления. Клянусь Великим Зитом, клянусь Великим Харном, клянусь Великим Войтом, я готов отвечать за убийство. Но предъявите мне обвинение! Кто видел убитого? Как именно я его убил? Повесил? Утопил? Сжог? Отравил? Кто?
  В толпе потекли ручейки. Ну, ну? Ах, вот ты… Ну, вот и всё.
  - Ты убил императора, жрец! Не отпирайся!
  Что сказать? Согласиться ли с обвинением? Попытаться его оскорбить? Приказать его схватить? Применить ли Силу? Да, ты можешь убить его мгновенно и без последствий. Но вот стоит толпа. Их тоже всех убить?
  - Обвини меня.
  - Я уже обвинил тебя!
  - Ты солгал.
  - Ты просто боишься, что все люди узнают о твоей гнусной и подлой душонке, узнают, как ты правил всеми, прикрываясь Зитом, а на самом деле договаривался с нашими врагами!
  - Обвини меня.
  - Я уже обвинил тебя!
  - Как именно я убил Лао?
  - Ты сам знаешь.
  - Пусть об этом узнают все. Обвини меня!
  - Скажи об этом людям сам!
  - Клянусь Великим Зитом, клянусь Великим Харном, клянусь Великим Войтом — я не убивал императора Лао. Моя клятва услышана богами. Клянись и ты!
  - В чём же мне клясться? Я уж точно не убивал!
  - Клянись перед всеми, что ты непричастен к этому убийству. Клянись, что ты не знал об этом до того. Клянись, что твоё обвинение искренне, и ты действительно заботишься о благе народа, а не возводишь на меня напраслину.
  - Вот ещё. Мне это не надо.
  - Люди! Я поклялся перед богами и вы все видели, что никто из Троих не покарал меня, как клятвопреступника. И вот этот человек отказывается клясться. Люди! Откуда вы узнали о смерти Лао? Я не успел дойти сюда из дворца, а вы уже здесь! Вот он заранее знал об убийстве! Держите его, люди!
  - Клянусь Великим Харном, я не убивал императора!
  - Я знаю, - велчиественно кивнул Харибин, даже не скрывая довольную усмешку. - Но поклянись, что ты и не знал об убийстве!
  - Клянусь, что не знал!
  Харибину всегда было интересно: следят боги за каждым человеком в отдельности, или клятва работает сама по себе? Увы, тонкое устройство мира Великие не могли объяснить своим жрецам. Не потому, что не хотели, а просто это слишком сложно для человека. Но даже безадресная клятва, даже без обращения к Великим — сработала. Возможно потому, что перед этим Тройку беспокоил лично он, Харибин. А его Великие знают лично, поэтому на миг тело окутала тьма, скрыв контуры… И Харибин в очередной раз пожалел о выбранном поступке. Да, клятвопреступник умер на глазах всей толпы. Обелив его, но унеся с собой столько тайн… Хотя и не специально, он до конца хотел жить и думал, что вывернется… А кто же стоит за ним?
  Толпа отшатнулась от тёмного пятна и тело упало на плиты в почти полной тишине. Харибину даже не пришлось напрягать голос.
  - Как вы видите, люди, враги пытаются достать нас изнутри. Убит император Лао, я лично видел его самоубийство. Но сейчас я сомневаюсь, может быть император был не в своём уме, и его так же обманули, как вас? В любом случае нас постигла величайшая утрата, ибо император мёртв. Враги хотели лишить вас и меня, поддержки самого Зита. Я прошу вас, люди, будьте осторожны. Не вертье клеветникам, кто будет рассказывать вам о поражении на полях сражений, о предательстве среди жрецов. И более того! Немедленно сообщайте о таких. Иначе вам самим придётся сражаться с подступающими армиями, без помощи свыше. А сейчас прошу вас, смирите скорбь и отдайте почести императору, которого не смогла защитить даже верная охрана. Будьте верны ему, люди!
  А сейчас — тяжёлая работа. Задействовать все силы на восстановление власти, на поддержание порядка, на поиск шпионов и агентов, на поиск пропавшего (или спрятанного?) сына Лао, а гланое, нужно решить, как жить дальше?
  А до первого утра нового месяца ещё так далеко...
  
  
  
  Халат местного покроя, пошитый на равара, смотрелся великолепно и стильно. Узкая морда со стоячими ушами над небесно-голубым халатом, расшитым тёмно-синими узорами, отороченными золотой нитью, повязанный поясом с изображением сцен сражения львов, ягуаров, демонов и крылатых чудовищ. Глубокая (до пояса) прорезь позади халата позволяла как вытащить хвост наружу, так и спрятать его под одеждой. На поясе висели ножны со знаменитым обломанным мечом, качающиеся на каждом шаге. Так что возникало ощущение, будто у шайтана два хвоста.
  - Пожалуйста, Харудар, мне нужны эти люди. Доставь их сюда.
  - А если они не пойдут?
  - Хараудар, ты взрослый, опытный человек. Неужели ты не сможешь их уговорить?
  - Мой тан, я воин, а не дипломат!
  - Я назначаю тебя дипломатом. Харудар, а кого я ещё могу послать? Тебе я хотя бы верю. Ты не просто мой хишширо, ты мой друг! Ты со мной пересёк горы, вошёл в ханских дворец и вот идёшь по этому дворцу! Я прошу тебя, пожалуйста, привези их!
  - Хорошо, мой тан. Я сделаю.
  - Иди. - Лассен положил лапу на плечо человеку. - Я на тебя надеюсь.
  И вошёл в тронный зал. Сохор и ещё трое мужчин в ярких одеждах переговаривались в центре зала.
  - Где тебя носит? - набросился Сохор на равара.
  - Как тебе, так можно! - огрызнулся тот, распахивая полы халата и укладываясь на пол возле трона.
  Трое мужчин замерли на пару секунд, глядя на это зрелище. А зрелище на неподоготовленного действительно оказывало сильное воздействие. Вроде бы как текущий правитель страны валяется на полу, распластав полы халата.
  - Тебе что, на трон сесть боги не позволяют?
  - Я тебе оставил. Ты на полу лежать не умеешь.
  - Как «не умею»? А мы тогда не с тобой лежали?
  - И что, удобно ли тебе было? Садись давай, вон, люди в шоке!
  Люди уже справились с лицами и взирали на эту перепалку с выражением благообразного одобрения.
  Сохор уселся на трон и эта парочка воззрилась на троицу пришедших.
  - А… к кому теперь из вас обращаться?
  - К любому, - сказал равар. - Если шайтан тебе противен, то вот, законный правитель сидит.
  - А если законный правитель тебе противен, - немедленно подключился хан, - то вот лежит незаконный правитель.
  Троица посетителей к балагану не присоединилась, попытавшись решить вопрос, с которым пришли.
  - Было объявлено, что при сборе налогов отныне каждому полагается булочка с маслом.
  - Не каждому! - вмешался Лассен. - А каждому заплатившему налоги.
  - Пусть так. Но кто-то же должен печь булочки. Взбивать масло. Оно должно быть свежим и вкусным.
  Правители дружно кивнули.
  - Я прошу разрешения на десять лет на поставки булочек для обеспечения достойного сбора налогов!
  - А я обещаю поставки масла в нужных количествах в любые, самые удалённые уголки.
  Лассен повернул морду к третьему.
  - Кто-то же должен обеспечивать транспортировку всего этого? - тут же сообщил посетитель.
  Лассен повернул морду к Сохору.
  - Ты же оплатишь им всё это из казны?
  Лассен повернул морду к посетилелям.
  - Для принятия решения мне нужно точно знать, где вы будете брать муку, сколько вам её понадобится, сколько вы хотите получить денег из казны.
  - Но великий хан! Для того, чтобы успеть к началу сбора налогов нам нужно начинать уже сейчас!
  Лассен повернул морду к Сохору.
  - У нас есть другие пекари и животноводы?
  - Есть.
  - Тогда вам следует поспешить,
  Выслашав возражения троицы посетителей, Лассен спокойно сказал:
  - Кстати, время уходит. Пока вы тут пытаетесь убедить меня изменить своё решение, вы могли бы собрать и предоставить мне ответы на мои вопросы. И чем дольше вы будете спорить, тем меньше времени у вас останется.
  Выпроводив настойчивых просителей, Лассен посмотрел на Сохора.
  - Ошибка первая. Ты сразу озвучил им свои требования.
  - А как они их выполнят, если не будут их знать?
  - Они не выполнят их в любом случае. Они и не собираются их выполнять. Они тебе сейчас что-нибудь скажут, но ты не в состоянии это проверить. Но они тебе скажут! И ты будешь вынужден либо разрешить им, либо отказать. Ты уже придумал причину отказа?
  - А почему бы и не разрешить им?
  - Им? Ты видел, что они спят и видят обчистить твою казну? Кстати, твою!
  - И что такого? Я правильно понимаю, что любые люди будут думать о том же?
  - Правильно.
  - Тогда почему бы не разрешить этим?
  - Потому что…. - Сохор задумался. - Потому что у тебя в казне ничего не останется! А чем ты будешь платить войску?
  - А зачем мне платить войску?
  - А как ты собираешься защищать казну?
  Сохор покачал головой и воздел глаза к потолку.
  - Я хренею с вас, шайтанов. Как ты собираешься править, если не понимаешь таких простых вещей? Когда у тебя есть богатство, не важно, в чём оно заключается: в количестве золота, лошадей, овец, густой шерсти или приятном запахе, всегда найдётся тот, кто захочет у тебя это отнять. Так боги устроили этот мир, и ты ничего не можешь с этим поделать! И даже твой волшебный ритуал не изменит мира, потому что всех не пометишь! А если пометишь всех, то мир ничуть не изменится, и люди останутся людьми, просто они будут воровать и отнимать друг у друга, а не у тебя. И всё останется так же! Да, ты можешь отнять у остальных кучу золота, её трогать не будут, не знаю, может быть. Но они продолжат отнимать друг у друга те крохи, что ты им оставишь! Поэтому тебе нужна армия, чтобы защищать казну. А казна нужна, чтобы кормить армию.
  - Сохор, а ты сам себя слышишь? Зачем мне нужны казна и армия, если они нужны одно для другого?
  - Если ты — глупый тан, вожак стаи глупых шайтанов, то низачем не нужны. Убираешь армию, раздаёшь казну и сидишь тут в одиночестве, наслаждаясь собственным хвостом. Если ты желаешь хоть каких-то свершений, то тебе нужна казна. Ты ведь кушаешь каждый день, правда? Но не весь день. Ты один раз покушал, и потом можешь бегать, спать, веселиться, сражаться. Потом опять покушал. Так и государство: оно питается налогами, которые потом тратятся на что-нибудь нужное. А часть, только часть налогов идёт на армию, чиновников, стражников и так далее. Если ты глупый тан — тебе не хватает налогов даже на армию. А если умный — то богатства твои множатся, но чем больше богатства — тем лучше их надо защищать.
  - Я тебя услышал. Но что полезного я могу сделать для людей? Зачем мне нужна большая-пребольшая казна? Кроме того, армия не должна превращаться в дармоедов, которые только получают еду, чешут пузо, трахают женщин и радостно приветствуют меня у ступеней дворца. Армия должна сражаться!
  - А вот для этого есть ты. Ты должен решить, с кем сражаться армии и зачем. Ты должен найти цель для людей. А иначе ты не нужен.
  - Это я и сам знаю. Но какие цели для людей являются важными?
  - А какие цели являются важными для шайтанов?
  - Сохор, ты что, не можешь запомнить моё видовое название? Я равар.
  - Я отлично помню, кто ты. Но зачем об этом говорить вслух? Равар ничуть не более понятно, чем шайтан. Но шайтан — слово привычное, а равар пусть останется для посвящённых. Ты равар для членов нашей стаи, а для остальных ты шайтан, и ничего с этим не поделать. Да и не нужно.
  - Ладно, пусть так. Для раваров цель — крепкая и сильная стая, которая может контролировать территорию и еду на ней.
  - Как равары размножаются?
  - Как и все. Самец спаривается с самкой…
  - Любой самец? То есть, может ли хишширо спариться с самкой? Делятся ли самки на танов и хишширо?
  - Конечно, самки тоже делятся, хотя имеют другие названия. Кстати, я хочу у тебя спросить. Откуда ты знаешь термины нашего языка?
  Сохор на пару секунд завис.
  - А это термины вашего языка? Действительно. Я даже не задумывался. Я просто знаю, что к тебе надо обращаться именно так. А почему — не задумывался.
  - Почему тебя интересуют брачные традиции раваров? Ты хочешь со мной спариться?
  - К Харну тебя, нет, конечно! Ты сказал, что у вас мерой социума является крепкая стая. Стая образуется из самцов и самок. Значит, у вас должны быть традиции спаривания. Они определяют всю вашу цивилизацию. Вот я и хочу их узнать.
  - А у вас? Разве у вас не так?
  - Конечно же и у нас так. У нас даже больше, чем так! Вожак стаи людей обязан выбрать себе самую лучшую самку. Потому что у нас должность вожака наследуется. Мои дети тоже могли бы стать ханами, если бы не появился ты.
  - Я тебе не помешаю, ведь у меня детей нет. Так что твои дети по-прежнему будут наследовать власть в стране.
  Сохор опять задумался.
  - Это интересно. Но другим об этом пока знать не надо. Скажи, у раваров принято образовывать однополые стаи?
  - Да, такое бывает.
  - И в таких стаях тоже… друг с другом спариваются?
  - Если захотят — то конечно.
  - А если я, скажем, не захочу?
  - Если ты хишширо — тебя никто и спрашивать не будет.
  - А бывают стаи без хишширо?
  Тут задумался Лассен.
  - Наверное, бывают. Вообще, если подумать, и если в стае все подобрались нормальные, связанные любовными и дружескими узами… То, возможно, унижать специально никого не будут. Я такие стаи не знаю, но я вообще мало других стай видел. И в моей стае без хишширо точно не обойдётся.
  - А скажи, если я вдруг хишширо… Почему?
  - Ты мой хишширо только потому, что…
  - Нет, я имею ввиду не себя здесь, а ваше общество. Вот ты — вожак стаи. У тебя есть один или несколько самых низших, которые не имеют права отказать никому из остальных. Скажи, они имеют шанс спариться с кем-то? То есть, не в нижней, а в верхней позиции?
  Лассен почесал лапой за ухом.
  - Если говорить честно — то да. Некоторым нравится такое удовольствие и они специально подставляют себя хишширо. Но, разумеется, тайком, чтобы никто не увидел и не унюхал. Но я не скажу, что хишширо от этого приятно.
  - Почему? - удивился Сохор.
  - Потому что в остальное время хишширо будет показательно унижен перед всеми. Чтобы даже подумать не мог, что если его пустили на спину — то он имеет право тявкать.
  - Забавное у вас общество. С одной стороны — очень простое. С другой — сколько тонкостей и сложностей. А есть у вас равары, которые уважаемы всеми независимо от того… или… скажем так, которые не входят в стаю и не делятся по стайной классификации?
  - Конечно. Это стирак.
  - Стирак?
  - Это… как объяснить? Я не встречал в вашем языке такого слова. Это такие равары, которые всю жизнь вместо того, чтобы завоевать себе место в стае, учатся и исследуют окружающий мир.
  - Учёные? Это те, которые смотрят в небо на звёзды и считают углы и квадраты?
  - Что считают?
  Взаимное непонимание решилось достаточно быстро.
  - Наши стирак любят смотреть на звёзды и ищут, когда звезда взойдёт или зайдёт, и что она сулит человечеству.
  - А, ваши учёные тоже любят предсказывать судьбу по звёздам?
  - Предсказывать судьбу? По звёздам? Нет, мы говорим о разном. Предсказать судьбу невозможно, ведь её определяют не звёзды, а боги!
  - Ах, да, у вас же есть боги. А разве они не могут написать судьбу человека на небе?
  - Зачем? - хохотнул Сохор. - Забавно, представляю, как Харн пишет звёздами на небе «Сохор, ты мудак».
  Оба засмеялись.
  - А ещё они сидят и думают над квадратами. Я не очень хорошо понял, в чём тут интерес, но они считают, на сколько частей можно разделить квадрат и какими способами.
  - Сохор! Мне очень нужны такие люди. Очень! У вас есть? Они называются «учёные»?
  - Да, и обычно это редкостные дармоеды, никому не нужные. Я даже не знаю, есть ли они у нас? Наверное, есть. Но где, кто — никогда не интересовался.
  - Сохор! Найди мне таких людей!
  - Слушай, у тебя что, слуг не хватает? Хочешь обязательно меня использовать на такую мелочь? Нет уж, сейчас придёт Халтын-батыр, требовать денег на войска. Так что давай лучше продумаем, что ты ему скажешь и почему. И потренируемся. Мне понравилось с тобой работать, когда сидишь на троне один, все видят меня, сразу понимают, что я думаю и что хочу сказать. А когда нас двое, и твои эмоции и реакции никто просчитать не может, это сильно сбивает. А мне — помогает. И ещё. Надо бы тебе, что ли, лежанку какую рядом устроить? А то лежащий на полу хан не так впечатляет людей, как положено. Ладно, это подумаем. Итак, к нам пришёл главный по войскам. Что ты у него спросишь?
  
  
  
  Матвей потянулся на постели, услышав за стеной крик петуха. Нет, не дома. Он по-прежнему в этом старом и странном мире. Эх, жаль.
  Под боком заворочалась жена. Жена, надо же. Нет, понятное дело, что жена — это нормально и обыденно. Но вот так!!!
  Когда выяснилось, что мужик и впрямь умер, упав бездыханный, Матвей понял, что к нему пришёл Его Величество Полярный Лис во всём своём толстом великолепии. Ибо труп — вот он, а что делать-то? Он же не виноват! Он ни в чём не виноват!
  И ошибся. Не, песец реально пришёл, но не такой уж и толстый. Наранцэг ругаться не стала. Как потом Матвей понял, отношение к захватчикам у женщин и мужчин здесь сильно отличается. Женщины вообще не имеют права слова, и тебя трахают те, кто трахают. Вот так вот. А твоя женская доля — поворачиваться нужным боком и молчать в тряпочку. Это вам не эмансипированный 21-й век, здесь женщина если и не вещь, то очень близко к тому. Но вещь, не вещь, а уяснив, что пришлый бахтырай Мафей не имеет зла на её семью, а случившееся — недоразумение, тут же вспомнила, что у неё семья. И, стало быть, мужик в доме нужен! Поэтому быстренько похоронил, занял место покойного, и давай, вперёд. Раз ты мужик!
  Вот так Матвей враз обрёл семью. Стремительно и неожиданно. И теперь это его дом, его корова, его дети… Дети, дочка лет восьми и пятилетний мальчуган, на нового «отца» взирали с нескрываемым отвращением, но мать не стеснялась шлепков раздавать, да ещё и Матвею пеняла:
  - Ты их не балуй, мало ли, что чужие? Теперь твои! Ты растить их должен. Спуску не давай, а то они тебе устроят!
  В который раз краснодарский фурь вспоминал родной мир, где сидеть на уроках, ффтыкая в телефон, казалось скучным и нудным делом. Домой! Полцарства за «домой»! Я вернусь на уроки, я буду учиться лучше всех, я перечитаю все учебники и буду отвечать на любой, самый каверзный вопрос!
  Подъём до света. Растопить очаг. Открыть дымовую дверь. Жена разогревает вчерашнюю похлёбку, а ты должен съездить в лес и привезти дров. Разумеется, после завтрака, но пока греется горшок — надо зайти в сарай, вывести лошадь, запрячь, прицепить волокушку, навострить топор, вернуться в дом, быстро поесть. Верхом на лошадь — и в лес. Это легко сказать «в лес», а до леса на лошади больше часа! То есть, до того места, где имеет смысл что-то рубить! А теперь — топор в руки, и вперёд!
  Великий Харн, пошли мне силу свою! Знаю, что не пошлёшь, хорошо хоть не посылаешь... на три весёлых буквы. Но как же надоедает рубить! Нет, не тяжело, в кузне потяжелее бывало, просто скучно. Вот делает он замах. Идёт удар. Один, другой, стодвадцатьдевятый. Дерево падает. Зимой деревья почти сухие, но рубятся от этого куда тяжелее. Или надо просто как-то специально их рубить? Вон, канадские лесорубы умеют свалить дерево почти в десять ударов. Но они этому всю жизнь учатся! А ты? М-менеджер, мать твою…
  Нарубленные деревья укладываются на волокушку. И обратно — не час, а все три! Потому что не на лошади, а пешком, рядом. Вот и день прошёл, а ведь всего лишь съездил в лес за дровами…
  А дома ждёт жена, дети… И мужская работа. Заточить нож, подновить иглы — это всё легко и привычно. А вот сделать ремень, натопить масла в светильник, помочь жене развесить выстиранное за день бельё, помочь замесить опару — это всё необычно и странно.
  А ночью — да, ночью его ждёт женское тело. И жена достаточно страстно отдаётся новому мужу. Но как же странно вот так целовать чужую женщину и понимать, что она — не твоя. Да, мужской организм требует подобного и даже получает с ней удовольствие… Но разум осознаёт всю животность происходящего. Вот странно: равар Лассен воспринимается стыдно, но с такой теплотой и приязнью! А здесь вроде бы делаешь вполне обычное дело, все так живут. А имеешь чужую жену чуть ли не через силу.
  Вот и новое утро. Покормить лошадь. Покормить корову. Принести вёдра с молоком, разлить по крынкам. Выгрести очаг, развести огонь. Впереди день, короткий, но полный обычных крестьянских тягостей. И вечером — женское тело. Нелюбимое, но послушное. И дети. Нелюбимые, но прикольные.
  А ещё соседи. Которые собрались на суд и выяснили, что Матвей предыдущего хозяина дома убил не со зла, не в гневе, а случайно. И даже и не он убил, вообще-то. Вызывали местного войтера, ну, который не совсем жрец, но всё же. Тот допросил юношу и заявил, что шкатулку, которую ему дали открывать, открыть было невозможно. Потому как лежало на ней три заклятья, на любого, кто откроет её. И вот, заклятье на зитеров разрядилось, осталось два, поэтому ни харнерам, ни войтерам к Мафею сейчас прикасаться нельзя. Хорошо, что вся семья — зитеры, а дети пока ещё не вошли в возраст, неизвестно, кто они. Может ли заклятье перейти на них? А Войт его знает, кабы он ещё разбирался, что это за заклятья и почему на самого Мафея не подействовали?
  Почему — Матвей догадывался. Но радости всё это не доставляло. Он снова оказался в ситуации, которая вроде бы как и не страшная: свой дом, своя жена, свои дети, скотина, земля, которую ему ещё предстоит весной обрабатывать. Что не умеет — так соседи подскажут. Но с другой стороны он вовсе не собирается жить здесь, в этом селе, с этой женщиной, всю жизнь тратя на вспашку земли и сбор местного скудного урожая!
  А с третьей стороны: что, сидеть в продуваемом всеми ветрами посёлке кузнецов-монголов лучше, что ли? Где даже искупаться негде, не то что нормально поспать? Здесь хоть дом, очаг, дети. А там…? Здесь есть подобие бани: закуток с другой стороны дома, где можно помыться тёплой водой, согретой на очаге. Женщина, работа, жильё, еда. Будущее.
  Почему же так тяжело на душе?
  Раздался топот копыт. И голос:
  - Мафей! Ты где? Выходи!
  Кого там ещё принесло? О?! Аликан? А ему-то что надо!
  - Хей, давай, собирайся. С нами едешь!
  - Куда?
  - Хей, потом узнаешь! Давай, собирайся!
  А что собираться? Одеться потеплее, вывести лошадку из конюшни, оседлать, хоп, и вперёд!
  Знакомая синяя джинса выглядывающая из-под доспеха — эх… только воспоминания бередить! Девятка всадников выехала из деревни и поскакала куда-то по дороге. В той стороне город… Но нет! Свернули налево.
  - Хей, наподдай! Или ночевать хотите в лесу?
  Наподдай! Ха! Чем выше скорость — тем холоднее. Ветер выдувает тепло, хорошо Аликану, он одет добротно. А Матвей до сих пор не обзавёлся хорошей одёжкой, она в этом мире вообще большая редкость. То-то Аликан на его куртку так позарился… А если воспользоваться силой богов? Конечно, его местные боги не слышат, но вообще, вот как подойти к этой проблеме? Вариант первый: создать непроницаемую для ветра ткань. Плохо то, что вентиляция нужна и телу тоже. А то вспотеешь и на морозе замёрзнешь. Вариант второй: превращение холода в тепло. Не везде, а только в зоне контакта с кожей. Вот, скажем, сейчас примерно минус пятнадцать, а при контакте с кожей пусть будет плюс пятнадцать. Остаётся тот же вопрос: как это объяснить богам? В принципе деяние-то не сложное, ну не «минус», а «плюс». Но рабоют ли боги так примтивно? Да и знают ли вообще, о том, «минус» это или «плюс»? Это ж шкала, изобретённая в другом мире! Ладно, пусть будет иначе. Пусть набегающий воздух… Там же молекулы? Пусть они бьются о кожу… Так, а если они бьют о кожу, почему утекает тепло? Да потому, что молекулы кожи бьются о воздух сильнее, чем они об него! А если призвать Харна? Эй, Харн! Молекулы моей кожи, словно воины Антырхана разгоняют слабых и хилых, в ужасе разбегающихся от могучей армии, но зато сильных и горячих радостно приветствуют! И так моё войско летит в эту битву тепла с холодом во имя твоё, Харн, до победы. А что у нас победа? А вот приедем — и победа!
  Матвей выпрямился в седле. Погода заметно улучшилась, перестало знобить. Да и вообще даже как-то потеплело. Однако, а куда они скачут?
  - А куда мы едем? - спросил он соседнего воина.
  - За едой, - ответил тот, кутаясь в куртку.
  За едой? Куда нужно ехать за едой? Ах, да. Вот же ж, уже год здесь, а всё никак не избавится от «домашних» привычек, что еда просто обязана находиться в шаговой доступности. Ладно, пусть не в магазине, но на дереве, в амбаре, в овчарне. Это им хорошо, ему и другим обозникам, они люди мирные, никого не убивают, поэтому их терпят спокойно. А каково остальному войску, необузданному и разудалому? Особенно если воины жрут от пуза, не заботясь о хозяевах, трахают всех, кого хотят, а любого посмевшего возразить отправляют к Харну? Да, в такой обстановке еда кончается быстро, и надо ездить за добычей, чем дольше — тем дальше. Но он-то здесь зачем?
  - А я зачем?
  - Вай, Мафей, не тупи! Все ездят, ты что, важный какой? Ездишь как все!
  Матвей не стал объяснять, что имел ввиду вовсе не это! Что не важность или лень пугают его, а собственная бесполезность в бою. Причём, бой — это ещё полбеды, в бою хотя бы понятно, что делать. Вот — ты, вот — противник, и надо сделать что-нибудь, чтобы противник умер, а ты остался жить. Его хотя бы учили, как себя вести! Пусть он лично никогда никого (Субэдея не считаем!) не убивал, но хотя бы как держать саблю и куда бить показывали. И даже тренировали на удары или блоки их. А ещё он видел, как сражаются остальные степняки. Ну, и стрельба из лука тоже оказалась вполне доступной. Конечно, он не настолько хорошо рассчитывал угол подъёма стрелы в зависимости от расстояния до цели и натяжения тетивы, но за десять шагов вполне уверенно попадал в мишень. Правда, за пятнадать уже позорно мазал, но он и не воин… А что будет делать здесь? Как отнимать еду у других? Он никогда не участвовал в грабежах, на него же надеяться будут, а он не знает, что именно делать! Где стоять, кому помогать, кому не мешать, куда бежать, если что?
  Километры ложились по копыта, снег перестал сыпать, но поднимался впереди едущими лошадьми. Да, возможно, степнякам два часа в седле — раз плюнуть, но Матвей к долгой скачке не привык, и ноги уже начали уставать. Да и задница тоже не железная. Отряд из девяти всадников выскочил на дорогу и проскакал по ней ещё некоторое время, до развилки. На развилке лошадей осадили.
  - Куда? - спросил незнакомый Матвею воин.
  - Тэнге-батыр никогда не может решить, куда ехать! - раздался другой голос.
  - И в бою думает, куда бить! - ещё один.
  - Зато ты машешь саблей, сшибая своих и чужих, - не смолчал Тэнге.
  - Хей! Кого я из своих убил?
  - Вай, Тэнге, придержи язык!
  - Ты что-то сказал?
  Матвей изумлённо взирал на свару. Вот только что они мчали все вместе на поиски пропитания для войска. Вот, ещё минуту назад девять всадников плечо к плечу скакали даже не на битву, на обычный, скажем прямо, грабёж. Кто из местных сможет сопротивляться вооружённым и опытным воинам? И вот они стоят, четыре на четыре, орут друг другу в лицо, разве что Аликан чуть позади, то ли сомневается, то ли тоже понимает необычность произошедшего.
  - Я машу саблей? Да, я умею саблей махать! А ты…
  Молодой воин вдруг выхватил означенный клинок и… Тэнге пригнулся, пропуская саблю над собой. Зато трое стоящих радом тут же выхватили свои сабли и с трёх сторон ткнули задиру. Двое явно попали, он вытянулся и взмахнул оружием, но уже не целенаправленно, а отбиваясь. И четвёрка кинулась на троих оставшихся.
  - Мафей! - закричал Аликан, выхватывая саблю и отбивая удар.
  Матвей сидел, сжимая коленями лошадь, взирая на битву, возникшую на пустом месте, вообще из ничего, где две группы воинов дрались невесть зачем и непонятно почему. А ему что делать? Он вообще ничего не понимает, кто, кого, за что… И кому помогать?
  - Мафей, не стой! Да помоги же, Харн тебя раздери!
  Аликан уже подрезал одного из нападавших, и теперь они вдвоём отбивались от троих.
  - Мафей!!!
  Звенели клинки, ржали лошади, толкаясь и кусаясь, упал ещё один, и Матвей не смог разобрать, это «наши» или «ихние»? А, вот Аликан остался один против двоих! Но с каждой секундой промедления всё сильнее деревенели ноги и руки. Потому что Матвей отлично понимал, что выжившие спросят его «А ты почему стоял, не помог?». И оправдание «Я не понимал, кому помогать и в чём» - их явно не устроит. И вот Аликан упал с коня! Вместе с протвником! А Тэнге-батыр огляделся и увидел сидящего на лошади зрителя. Единственного, кто видел всё с самого начала… И мог, если что, рассказать свою версию произошедшего Антырхану. Батыр развернул лошадь и послал её к единственному оставшемуся свидетелю.
  Страх, сковывший всё тело, рассыпался мелкими колючими искрами. Матвей выхватил свой клинок, прекрасно понимая, что воину, только что зарезавшему четверых, он не соперник. Но покрепче сжал рукоять, ведь умирать всё равно, и так, и эдак. Но хоть не как свинья под ножом.
  Оба всадника подняли клинки над собой… И Матвей вдруг почувствовал в руке молот. Рефлексы, вбитые за год работы инструментом, направили руку, и юноша ударил не как саблей, а как молотом, со всей силы, как бил по наковальне…
  Звон разлетевшегося на кусочки клинка поразил даже сильнее, чем исказившееся страданием лицо напдающего. И Тэнге-батыр наклонился… и упал на землю с лошади, глядя куда-то в сторону. Лошадь павшего попыталась тяпнуть за холку его транспорт, но та огрызнулась, а Матвей махнул рукой, и лошадка отскочила прочь, прижав уши и скалясь. А юноша оглядывался и не понимал, как же так? Вот, пять минут, и на земле — восемь трупов и восемь лошадей. Трупов? Он тронул коленями свою лошадь, и подъехал к Аликану. Снег возле бока темнел от крови.
  - Ты… Неужели… только… за куртку…
  Матвей смотрел в лицо умирающему и не мог понять, за какую куртку, и что вообще он говорит?
  - Я… не знал… я бы вернул… ты же не сказал….
  Последний выживший перестал быть таковым, и Матвей ещё раз огляделся. Спрыгнул с лошади, взял повод и подошёл к покойному Аликану. Снял с него ножны, подобрал его саблю. А взамен бросил рукоять своей. Ещё раз огляделся, но больше не стал ничего подбирать. Вскочил в седло и направил свою кобылу дальше. Возвращаться в войско Антырхана? А оно ему надо? Если он до весны никуда не денется от вдовы, так неожиданно упавшей ему на голову, он так и останется жить с ней. А оно ему надо?
  Юноша ехал по заснеженной степи, поразившись, как же резко похолодало. Видимо, это нервный откат. Вот так поучаствовать в сражении, оказаться на волоске от гибели и спастись неизвестным образом… Неужели он стал настолько сильным? Или это боги его спасли? Да ладно, он даже не успел к ним воззвать. Да и будут ли местные боги заботиться о нём, пришлом неуче? Разве что Орлангур, которого он сам же и придумал (ладно, пусть будет «украл» из Перумова), но даже там четырёхглазый Змей Познания не воин, и не будет защищать своего «адепта» в бою. В любом случае желательно оказаться подальше, и будь что будет.
  Неубранные трупы людей и лошадей спокойно лежали на земле под полной луной. И одинокий белый конь прошёл мимо, даже не взглянув на разбросанные тела. Здесь не было жизни, не было зла и не было богатства. Лунный нохт следовал куда-то по одному ему известным делам, а земной прах не волновал создание тьмы.
  На следующий день два десятка воинов во главе с шаманом осматривали лежащие трупы, уже обобранные, а так же следы вокруг, полуприсыпанные снегом.
  - Стрел нет, Великий.
  - А трупы?
  - Чужих трупов тоже нет, Великий. Все только наши.
  - А где Мафей?
  - Его не обнаружили.
  - Неужели это он всех убил? - удивился сотник, приведший отряд на место битвы.
  - Мафей? Он не в состоянии убить восемь прекрасных воинов. Нет, здесь произошло что-то другое. Следы есть?
  - Да, вот сюда ушло много лошадей. Проехали вон туда!
  - Скорее всего, они нарвались на засаду. И порубили всех, кроме Мафея, который драться не умеет и не стал, и правильно. Теперь его утащили с собой. Что ж, будем искать и выручать, во всех прилегающих сёлах и городах ищите его! А этих бросьте здесь. Неудачники, не смогли даже простую засаду разглядеть и отбиться! Поехали.
  Матвей в это время лежал связанный, без оружия, слегка битый, и даже не догадывался, что степняки, которых он так подло «кинул» - собираются его выручать.
  
  
  
  
  
  Бородатый крепыш с запахом верблюда и песка широко улыбнулся, хлопнув Лассена по плечу.
  - А с тобой можно иметь дело, шайтан. А ты асхэг пьёшь?
  - Я не знаю, что такое асхег.
  - Ладно, приезжай в наши земли, я покажу тебе настоящую охоту, ты выпьёшь асхэг и мы с тобой отлично поговорим! А скачки ты любишь?
  - Я жил среди степняков, и видел скачки. Но может быть ваши скачки иные?
  - О! Так ты умеешь ездить верхом?
  - Я не назову это «умением». Но с лошади не падаю.
  Крепыш расхохотался. Стража стояла рядом, и Лассен сейчас отлично понимал, почему эта парочка никак не вмешалась в ритуал посвящения Сохора. Потому что прямой угрозы жизни и здоровья нет, а поведение гостей может варьироваться в очень, очень широких пределах. И не стражникам оценивать, какой именно жест или слово для правителя окажутся оскорбительными. Для этого правитель должен отдать прямой приказ. Но вождь пустынного народа не проявлял прямой агресси, а что приехал лично обновить договор с новым ханом — оно и понятно. Надо же знать, кто теперь в городе главный?
  В результате вроде бы ни о чём не договорились, но Лассен подозревал, что Хайнур составил о нём мнение и понесёт его в пустыню. Чтож, он и не собирался скрываться. А налаживать отношения с окружающими — первейшее дело хорошего Вожака.
  Облом получился с хнорсами. Серо-зелёный ящер прибежал ко дворцу, виляя всем телом, и Лассену доложили о посланце. Он вспомнил, что обещал виру за съеденного и велел допустить. Но странное дело, хнорс завёл разговор вовсе не о давнем прегрешении, а о ювелирах, кои сбивают цены на украшения, чем вводят и себя, и хнорсов в убыток. Поскольку об этой сфере Лассен ещё ничего не знал, он немного расспросил посланца, но как только речь заходила об условиях жизни под горами и взаимоотношениях внутри стаи хнорсов (даже о том, живут ли хнорсы стаями) — посланец отмалчивался и возвращал разговор к его вопросам. Что ж, есть испытанный способ решать подобные проблемы. Хнорс здорово напрягся, когда Лассен сошёл с трона и встал над ним. Они смотрели друг на друга, равар сверху, хнорс — снизу, и тёплая струйка осталась почти незамеченной стражей.
  Вот только хнорс замолчал. Совсем. Он двинулся за хозяином, когда Лассен вернулся на трон. Он позволял себя трогать и гладить. Он не дёргался, когда его переворачивали или подвигали. Но молчал.
  Очень странный результат… Ведь только что говорил! И что теперь с ним делать? Сохор тоже не помог, зато с таким детским любопытством трогал хнорса… Неужели до этого никогда не гладил?
  - А кто бы мне дал? Представляешь, я глажу посла?
  - Это запрещено? - немедленно уточнил Лассен. - Мне нравится, когда меня гладят.
  - Это не в традициях людей. Поглаживание у людей — это предложение спаривания.
  - А с хнорсами можно спариваться?
  - Лассен! Харн тебе в шерсть, ты что, ни о чём другом думать не можешь?
  - С чего ты решил? Мне кажется, я вообще про спаривание ничего не говорил, это ты начал.
  - Тьфу. Нет, с хнорсами спариваться нельзя. Хотя… Вон, у тебя теперь есть наш личный хнорс, проверь. Потом скажешь. Лассен! Ты что? Правда проверишь?
  - Конечно. Мне интересно.
  - О, боги, какого хана вы послали нашей бедной стране? У вас что, вообще нет сексуальных табу?
  Хнорс переводил морду с одного на другого и молчал.
  - Чем их хотя бы кормят? А как часто? Так, это что, придётся организовывать посольство к хнорсам, чтобы выяснить, что с ним случилось?
  - И ты собираешься им рассказать, что именно ты с ним сделал? Ты серьёзно?
  - А что теперь с ним делать?
  - Я бы забил на мясо.
  Оба посмотрели на ящера. Тот молчал.
  - Я своих не убиваю.
  - Тогда давай я. Никогда не убивал хнорсов. Хоть попробую.
  - Завтра. Сначала я поробую с ним спариться. Так, пусть стража отведёт его в нашу комнату.
  Хнорс очень активно воспротивился, но с Лассеном охотно пошёл. И позволил себя в комнате запереть. На обратном пути их поймал хорошо одетый дядечка с длинной бородой до середины груди. Сохор неприкрыто поморщился.
  - Уважаемые ханы. Когда вы соизволите рассмотреть кхошт?
  Лассен посмотрел на Сохора.
  - Люди празднуют День Бога, в начале осени — Харна, в конце зимы — Войта, и летом — Зита. Праздненства требуют изрядных затрат. Кхошт — затраты на праздник. Я должен их утвердить.
  - Но ведь День Харна уже прошёл, как я понимаю?
  - Зато грядёт День Войта.
  - Он же ещё не скоро?
  - Успеть бы уложиться. Это тебе хорошо: выделил средства, и спи, отдыхай. А потом на них нужно будет подготовить музыкантов, наряды, артистов, стражников, глашатаев…
  - Уважаемый, - обернулся Лассен к длиннобородому. - Сегодня после ужина я поговорю с вами.
  - Но после ужина я иду домой, я тоже хочу ужинать!
  - Вы поужинаете с нами вместе. А домой пойдёте потом, когда всё обсудим. И пожалуйста, я вас очень прошу, не надо со мной спорить и мне возражать. Иначе я буду вынужден вас наказать, а мне бы очень не хотелось.
  Парочка пошла дальше, и Сохор неприкрыто хихикал. Лассен не стал интересоваться, чем именно допёк важный бородач бывшего хана, хватало и иных вопросов.
  Возле тронного зала охрана держала… Бяслага! Тот не вырывался и не возражал, но охрана из пяти человек как бы намекала.
  - Мой тан! - кинулся к равару Бяслаг, и стражники только руки подняли, не успев схватить. - Ты жив!
  - Конечно, - немного изумлённо ответил Лассен. - И ты это прекрасно знаешь.
  - Я? Как?! Откуда?
  - Ведь ты же тоже жив. Не бойся, как только я умру, тебя тут же убьют.
  Сохор заливисто расхохотался. Крепыш переводил взгляд с одного на другого. Стража делала вид, будто лишилась ушей.
  - Что ты хотел?
  - Мой тан, ты занялся этой страной и своей стаей, но совсем забыл про меня! Я… соскучился по тебе. Мне скучно сидеть и ждать, пока ты про меня вспомнишь! Я испытал всех стражников, но ты не зовёшь меня!
  Сохор посмотрел на Лассена, потом — на его уши.
  - Приходи сегодня ночью. Пустите его ко мне, - велел он стражникам.
  И вошёл, наконец, в тронный зал.
  - А тебя хватит на двоих? - спокойным голосом уточнил Сохор.
  - На двоих? - удивился Лассен.
  - Ты же собирался сегодня играть с хнорсом.
  - А, ты про это. Нет, Бяслаг сам любит использовать моё тело.
  Бровь хана поползла вверх.
  - И ты… и тебе… нравится…? Такое?
  - Нет. Такое мне нравилось только с Маттеем. А Бяслагу я разрешаю делать это потому, что он — мой первый хишширо. И очень хороший борец, очень. Приходится терпеть.
  - Воистину, если ты способен вытерпеть… такое… ради своих верных вассалов — ты будешь гениальным правителем. Моё почтение, хан Лассен.
  - Благодарю тебя, хан Сохор. Давай ты мне ещё раз покажешь, как приветствуют послов, и что значит каждый поворот головы и каждый взмах руки?
  
  
  
  Если бы кто-нибудь сказал Матвею, что главный из всех его общеобразовательных предметов — история, не поверил бы. Да, кажется, такое кто-то даже и говорил! Впрочем, что значит «история»? Какую такую историю преподавали в Краснодарском Колледже экономики и менеджмента? О, сейчас Матвей легко мог бы описать быт и нравы степных кочевников, развите промышленности и становление производственных мощностей. А заодно — тяжесть рабской жизни.
  И нужность оной.
  Из всей древней истории в памяти запечатлелось только «Хаммурапи». Был такой царь, то ли в Сирии, то ли в Мессопотамии, причём, абсолютно неизвестно, где это. Где-то на юге. И вот сей царь взял войско и отправился к соседям. И пригнал домой множество рабов, о чём с гордостью похвастался потомкам, высек финансовый отчёт на огроменной каменной стелле.
  А кто эту самую стеллу делал? Правильно! Рабы!
  Хотя, возможно, и не Хаммурапи её делал, а какие-нибудь египетские фараоны. В Египте Матвей никогда не был. Как и в Мессопотамии.
  А вот на рабских рудниках — был. И есть. И до сих пор непонятно: ругать за это местных богов, или хвалить?
  Потерпев сокрушительное поражение в войске Антырхана, то бишь оставшись один одинёшенек, но на лошади, при оружии, Матвей поехал не обратно в место зимнего расположения, а дальше, благо, сейчас вокруг расстилалась не степь, необъятная и неласковая, а вполне себе обжитая земля. И жизнь на этой земле Матвей вроде бы даже как представлял: прожил в семье местного крестьянина в качестве мужа. Но именно «как-то». Не осознавая и не замечая того, что над ним, таким вот хорошим и пригожим кузнецом Матвеем незримо распростёрта длань великого Антырхана.
  Который реально велик! Просто это не заметно.
  В ближайшей селении одинокого степняка на лошади и при оружии немедленно схватили. Это ещё повезло, что схватили (поскольку один!), а не застрелили в спину! Это Матвей уже потом осознал. А когда выяснили, что это не гонец с ультиматумом, а обычный, скажем прямо, дезертир…
  Кто бы сказал Матвею, что важнейшая из дисциплин — это социология? А… Какая такая «социология» в Краснодаре XXI века?
  Вот в древности… Впрочем, там люди знали отношения, что называется, «на уровне жопы». В смысле — жопой чуяли! А любой, кто не поклонился высшему по рангу или не произвёл нужных телодвижений — получит не «двойку», а очень болезненные повреждения организма. Иногда — несовместимые с жизнью. Если будет упорствовать!
  К счастью, «служба» в войске Антырхана этому искусству учит на отлично! Поэтому Матвей остался жив. Но зато доставлен к местному наместнику князя, который «пленного» допросил. И выяснил, что лично Мафей в битвах не участвовал, что кузнец, что писать-считать не умеет, Антырхана видел один-единственный раз в жизни, и где он сейчас — сказать не может, а так же не может сказать, зачем это самое войско пришло и чего хочет. По хорошему на этого человека даже обижаться нельзя: что бы делал Матвей, если бы не он? Удивительно, но уже год он жил в этом мире, а так и не осознал, что либо ты силён, и поэтому силой своей отвоёвываешь место под солнцем, либо ты слаб, и тогда что тебе досталось — тем и живёшь.
  Да, собственно, наверное, так в любом мире и в любое время… Это, скорее всего, универсальный закон всех Вселенных. Но когда вот так, лично, на своей шкуре, осознаёшь собственную слабость…
  Неприятно!
  Посему отправка Матвея в качестве раба на каменоломни не должна бы как-то задевать или обижать. А что ты, сопсно, собирался делать, а? У тебя был дом с женой и детьми. Скотина, надел земли, печь, утварь, соседи. У тебя было войско, в котором ты был нужен, да, тобой пользовались, но зато сыт был, обут, одет. И при оружии. Под защитой. И вот ты один-одинёшенек, и что ты собрался делать? Отнимать еду у остальных? Без покровительства Антырхана это затруднительно. И всё это вещи очевидные и элементарные, если о них задуматься…
  А тем, кто думать не умеет — тем дорога на рудники.
  Да, история — очень полезная наука. Если её правильно преподавать. А какую историю могли преподавать в средней Краснодарской школе? Наверное, что в античности рабы служили расходным материалом, жили в нечеловеческих условиях, питались чесноком и маслинами, ворочали стотонными камнями (на таком-то рационе!) и дохли тысячами. Поступивший в колледж экономики и менеджмента и познавший заклинания «основные средства» и «капиталловложения» Матвей, разумеется, никак не соотнёс их с древнеегипетскими и греческими рабами.
  Но вот перед ним реальность. Первое, что сделал новый хозяин с новым рабом — это его накормил. Если кто-нибудь скажет, что варёная полба (ака пшеница) — это не вкусно и вообще корм для скота — пусть поголодает зимой пару дней. Не в современной синтепоновой куртке, а в натуральной шубе, фактически в наброшенной на плечи шкуре. После довольно утомительной поездкие по открытой всем ветрам местности. И полба (горячая! Даже мягкая!) покажется вам за счастье. После этого тебе выдадут одеяло, шерстяное! Укажут место в бараке. И покажут фронт работ.
  И никаких кандалов! Никаких ошейников! Да, есть стража, есть надсмотрщики. Которые чётко сказали: попытка бегства с рудника скорее всего закончится на острие стрелы. Потому что вокруг — голые скалы, и убежать далеко и быстро юноша не успеет. А кони у стражи есть, и стреляет стража хорошо. Но если догонят и не застрелят — вот тогда он познает на себе всю силу наказательной системы. А пока что новичок будет проходить… ОБУЧЕНИЕ! Да, да, он будет учиться быть рабом. Ибо если кто думает, что раб — это просто встал и пошёл работать — то даже в очень древнем мире все прекрасно знали, что раб должен выполнять свою работу. А для этого он хотя бы должен уметь её выполнять!
  Выяснив, что пленный новичок не является харнером (это как? То есть, воин — и не харнер? Ах, ты кузнец…), его приставили к зитерам.
  Оказалось, что раб — это не ужас-ужас-ужас, это просто средний горожанин 21-го века. То есть, это человек, который каждый день ходит на работу и получает за это зарплату. Да, объём работ и уровень зарплаты определяет работодатель, а работник связан по рукам и ногам договором, который не он сам придумал, но разве в 21-м веке не так же? Разница только в том, что современный человек сам выбирает, где и у кого он будет рабом, а в этом мире ты не можешь сменить работодателя… легко. Хотя бы потому, что очередь взять себе нового раба не стоит. Людей вообще ещё очень мало, и работ немного. Поэтому выбирай, Матвей, либо ты будешь работать за две миски каши в день (но полновесных миски, позволяющих эффективно работать!), либо беги себе… куда? Вокруг — неприветливый мир, в нём — страна, которую ты пытался захватить (ну, и что, что не по своей воле?), и в ней нет ни одного родного человека. Ты думаешь, где-то там тебе будет лучше, чем здесь? Ты уже видел степь, и тебя из кузнечного посёлка вытолкали взашей, хотя ты вроде бы как изобрёл способ повысить КПД добычи металла. И компасы изобрёл, благодаря которым кузнецы просто купались в овцах (кстати, в его овцах! То есть, его, фактически, ограбили, отправив с Антырханом). Ты служил в армии и с ней вместе захватил немалую территорию, где мог насиловать и убивать в своё удовольствие. А то, что тебе это удовольствия не доставляет — чьи проблемы? И ведь не вернулся обратно, сбежал при первой возможности! И даже свой (ну, как «свой»…) дом тебя почему-то не вдохновил.
  Куда ты побежишь?
  Боги, за что?! Но вопль этот не вырвался, хотя шептал его Матвей достаточно часто.
  А работа у рабов оказалась действительно тяжёлой. Понятно, почему на рудниках работают именно рабы. Нет, не потому, что тяжело: небось, молотом махать или копьём в битве — не легче. Но травматизм!!!
  В первый же день Матвей оценил и масштаб работ, и объём их, и результаты. В горах вырубали ту самую стеллу, на которой впоследствии кто-нибудь напишет что-нибудь такое, что будут читать потомки через тысячу лет. Длина каменюки была шагов, наверное, с пятьдесят. И в ширину с десяток. И вырубалось всё это… каменными шарами! Не, если бы Матвей лично не увидел это, он бы не поверил! Сидят два десятка харнеров с этим самими каменюками в руках и долбят по камню. И вдруг «ай!». Остальные даже не повернулись, продолжают. А этот вылезает, машет рукой. Надсмотрщик машет в противоположный разлом, оттуда вылезает мужик, подходит, берёт за руку пострадавшего, пляшет, напевая. Через десять минут тот залезает обратно... «Ай!». Не успевший уйти зитер берётся за следующего. И снова все стучат.
  Ох, какое всё знакомое! Поначалу — выгрести пыль и обломки камней из всего развала, пока долбильщики отдыхают. Потом — принести еды, воды, убрать сточенные и сломанные ядра, которыми долбят гранит, принести новые. И окрики, такие родные сердцу, всё как прошлой зимой!
  Оценив уровень уже сделанного и того, сколько ещё предстоит сделать (интересно, а когда они всё это дело из скалы вырубят, а как они это собираются поднимать?), Матвей неожиданно заинтересовался.
  А в каком виде его отсюда выгонят?
  Только эта мысль позволила смириться с тяжеленным рабским трудом. Вот и остался вопрос «ругать богов или хвалить?» без ответа. Придёт время — и что-то случится.
  Дожить бы!
  
  
  Журчит переливчато фонтан. Где-то кричит павлин. Громко, звучно. Потрескивают огоньки в лампадах. Запах горячего вина окутывает беседку терпким облаком. Но сегодня нет красавиц, вечер проходит в чисто мужской компании. О, вовсе не потому, что хан Лассен соблазнил хана Сохора на непотребство, противное его телу и душе! Нет, просто разговор идёт скучный и неинтересный посторонним.
  Поэтому посторонних нет. А беседку охраняет стража. Достаточно далеко, чтобы не слышать и не видеть происходящего внутри.
  - А ещё вода находится прямо в воздухе.
  - Как? Я не вижу воды в воздухе!
  - А она и невидима. Вот у тебя от вина поднимается пар. Куда он девается? Он растворяется в воздухе. Значит, он там и остаётся. Туда же уходит вода с белья, сохнущего на верёвке. Туда же уходит твоё дыхание. Твоё, и всех остальных живых существ.
  - Хорошо, пусть ты прав. Но можно ли эту воду получить обратно?
  - Разумеется. Ведь утром ты выходишь и стряхиваешь росу с твоей шерсти, повелитель. Откуда взялась вода? Из воздуха.
  Лассен пошевелил ушами и шлёпнул хвостом, глядя в темноту.
  - Но росы мало!
  - Смотря для чего. Если ты собираешься искупаться — то мало, да. А если попить в пустыне — вполне хватит. Хотя собирать воду из воздуха — долго.
  - Ещё?
  - Ещё вода есть в некоторых камнях.
  - А можно ли её оттуда добыть?
  - О, великий хан! Может быть мне будет проще ответить тебе, если я буду знать, что ты хочешь?
  - Я не «великий хан». Я просто Лассен. Великим я стану, если мы достанем воду. Хорошо, давай практическую задачу. У меня есть пустыня. В ней есть песок, небо, солнце. Я хочу построить в пустыне город и окружить его полями и стадами.
  - Это невозможно.
  - Это я и сам знаю. А теперь скажи по делу. Что нужно, чтобы получилось?
  - Ты должен обратиться непосредственно к Зиту, чтобы он создал для тебя оазис. Я не знаю, согласится ли Великий на это и сколько это будет тебе стоить?
  - А что, ваши Великие требуют плату за свои услуги? - навострил уши равар.
  - О, я неправильно выразился… Лассен. Боги вкладывают в свои деяния силу, и сила эта не бесконечна. Поэтому требуются пеоны, возделывающие поля, кузнецы, плотники, ткачи. Если бы сила Зита была неограничена — можно было бы творить еду и одежду одними словами, обращаясь к Великому. Но чем больше творение — тем больше оно требует силы. Создать оазис в пустыне — Великому по силам, но где и кто лишится силы Создателя? Я не знаю. Кстати, Великий Зит может и отказать по той же причине: не потому, что не может, а потому что такое Творение приведёт к ещё большему разрушению, только в другом месте.
  - Тогда божественную помощь отменяем. Как создать людское поселение в пустыне? Ещё раз, у нас есть песок, небо и солнце. Чего нам не хватает?
  - Нам не хватает всего, хан… э… Лассен.
  - Точнее?
  - Вот смотри, - сидящий в беседке человек отставил пиалу с остатками вина. - Основа жизни — вода. Ещё воздух, но его у нас навалом. Вода не может удержаться в песке, она уйдёт вниз.
  - Значит, внизу, под песком, может оказаться много воды?
  Равар на секунду задумался.
  - Да, может, но…
  - И значит, её можно оттуда достать?
  - Да, но она снова уйдёт в песок!
  - Но мы можем её задержать? Скажем, подставить корыто или ещё что?
  - Ну, если подставить корыто…
  - Так, дальше? Мы достали воду из-под песка. И чего ещё не хватает?
  - Лассен, но у нас есть солнце! Его много! Вода испарится из твоего корыта!
  - А если его накрыть?
  - Ну, если накрыть…
  - Ещё чего не хватает?
  - Земли! Трава не будет расти на песке!
  - Любой земли?
  - О, конечно, лучше всего той земли, которая для пшеницы и ржи полезнее всего. Но вообще — любой! Хоть какой-то. Иначе не начнут расти трава и злаки. И нечем будет питаться скоту. И нечем будет питаться людям.
  - Итак, ещё раз. Под землёй может находиться много воды, хотя сверху этого не будет видно. Воду можно достать и удержать от испарения. Например вылив её в землю.
  - Да, только снизу под землёй должен быть не песок. А, скажем, глина.
  - Или камень?
  - Да, или хотя бы камень.
  - Прекрасно. Дальше?
  Хан Сохор молча наполнил пиалы, слушая диалог. Он не вмешивался. Возможно потому, что имея громадный опыт управления слышал гораздо больше, чем приглашённый на ханские посиделки учёный. И что удивительно, человеку вовсе не было скучно слушать этот трёп. Потому что стало до коликов в животе интересно: что собирается делать пришлый шайтан со всем этим?
  Из беседки разошлись уже к полуночи. Оба хана направились в ханские покои. И привычно устроились: один под кроватью, другой — на ней. Причём, под кроватью уже чисто вымыто и лежит мягкий ковёр.
  - Лассен, ты не потянешь все проекты один, - негромко сказал Сохор.
  - Я знаю.
  - Тогда почему ты не назначаешь ответственных людй?
  - Потому что этих людей ещё надо выбрать.
  - Тебе предоставить завтра целую толпу на выбор?
  - Пока рано. Я не знаю, кто из них на что годен.
  - Ты никогда этого не узнаешь. Пока не попробуешь. И ты в любом случае можешь ошибиться или угадать. Люди часто сами не знают, на что годятся. Это всегда случайность, и человек может подходить по сотне признаков, но провалить всё из-за женщины. Или жадности. Или глупости. Или даже просто не заметив чего-то важного. А другой, наоборот, может быть чванлив, жаден, падок на лесть, но умеет вовремя оказаться в нужное время в нужном месте. И заменить его некем, хотя он всем отвратителен, даже мне. А у него дело работает так, что залюбуешься.
  - Я услышал тебя, Сохор. И я тоже это знаю. Но я пока боюсь назначать людей на такие ответственные должности…
  - Тогда назначай совсем неизвестных никому. Их будет не жалко снять, если что.
  - А их не убьют?
  - Даже если их убьют — ты будешь знать, кто и за что.
  - Ты так легко об этом говоришь… А ведь ты — человек!
  - И что из этого?
  - Ты так легко позволяешь убивать своих…
  - Лассен! Тебе это должно быть ещё легче, чем мне! А убивать своих… Помни, что ты сделал своей стаей всё человечество. И прими, что человечество — смертно. Все те, кто сегодня входят в твою стаю — умрут. Когда-нибудь. И ты ничего не сможешь с этим сделать, так устроили мир боги. Поэтому в твоих силах из их смертей вытащить максимум пользы. Это твоя задача, как хана, а не сохранить людей живыми. Ты всё равно не сможешь этого сделать: они убьют друг друга и без твоей помощи.
  - Смотреть на людей, как на овец…
  - Смотри на них иначе. Но польза должна быть первоочередной! Если уж человек умер — он должен умереть полезно для ханства.
  - А что скажут остальные? Остальные скажут, что на трон взобрался кровавый тиран, который сгноил миллионы и купался в крови младенцев?
  - Обязательно скажут! И будь готов к этому уже сейчас. Да, трон — это и вот такое тоже. Это необходимость сгноить миллионы сейчас ради счастья миллионов в будущем. Потому что альтернатива — смерть миллионов сейчас и ничего в будущем. Ты взвалил на себя эту ношу, несчастный ты равар, и ещё довольно скалил морду, когда я тебя об этом предупреждал! И мне тебя не жалко! Про тебя будут говорить уйму гадостей! Гораздо больше, чем ты сможешь даже вообразить, ибо воображать будут тысячи умных людей! Тебе припишут такое, что ты и помыслить не можешь! Что ты пометил самого Харна, что задираешь хвост для Зита, что ты - наказание Войта, посланное нечестивцам, что ты — мешок с дерьмом, наполненный червями, и многое, многое другое! И тебе придётся как-то бороться и с самими слухами, и с источником слухов. У меня для этого была тайная сеть осведомителей, и часть из них останется верна мне. А я тебе буду, разумеется, говорить, кто и что говорил. Но далеко не всё. А тебе придётся создавать свою сеть, которая будет верна только тебе. В общем, тебе предстоит много работы, тан.
  С полминуты из-под кровати не досносилось ничего. Потом негромкий вздох нарушил тишину:
  - У меня прекрасная, нескучная жизнь. Спасибо тебе, Сохор.
  Хан не ответил. Вряд ли потому, что уже спал.
  На следующий день после обеда Хараудар бежал за Лассеном, стараясь не наступить тому на хвост.
  - Мой тан! Зачем ты назначил его сопровождать переселенцев?
  - А ты хотел сам их сопровождать?
  - Да!
  - И что ты будешь делать, если не справишься?
  - Я справлюсь!
  - Это понятно. А что будет, если ты не справишься?
  - Я буду очень стараться!
  - Ты не понял! Что ты будешь делать, если не справишься?!
  - Я… Я… Я опозорюсь. Очень сильно.
  - Вот поэтому я назначил не тебя. Дай спокойно опозориться ему.
  И увидел, каким светлым огнём яростной преданности загорелись глаза человека. Вчерашний ночной разговор с Сохором не прошёл даром. И сегодня с утра Лассен занимался именно этим. Назначал на должности людей. Разных людей. Раздавал им задания. Памятуя, что никто не собирается их выполнять. По крайней мере так, как собирался сам равар. Что ж, если ему вручили человеческую стаю — можно попробовать ею порулить. И опять же, Сохор прав: он не ответственнен за всё, что случится. Людей не так жалко, как раваров. Кроме своих.
  
  
  
  Пожалуй, впервые за всё время их недолгого знакомства Сохор видел равара в бешенстве. И бешенство нового правителя выглядело зримо. Пожалуй, подумал хан, отсутствие хвоста или подвижных ушей — это велкиое благо для человечества. Как он собирается править, если его гнев виден каждому? Впрочем, когда гневался я — мне казалось, что это показано остальным недостаточно.
  - Идём! - махнул хвостом тан, и Сохор в который раз попытался найти, отделить, вычислить это чувство, которое превращает обычного, в общем-то, зверя, в твоего вожака. Вот почему ему лично хочется подчиняться? Более того! А хочется ли?
  Отследить не удавалось. Он остававался полностью свободен. Настолько свободен, насколько это вообще может позволить себе человек, принадлежащий Войту. Точнее, всю жизнь Сохор считал, что он — войтер, и что его Великим Богом является Войт. А это значит, что его правление вполне может стать если и не «золотым веком», то близко к нему. Восседая на резной трон без спинки, молодой наследник вполне искренне считал, что сам Войт будет указывать ему единственно правильный истинный путь, а иначе какой смысл? Какой смысл сидеть на деревяшке, пусть и удобной, красивой, в изукрашенном зале? Давать людям приказы, награждать верных и казнить неугодных? Это может кто угодно. Почему он?
  Посидев на этом троне, Сохор немножко изменил взгляд на реальность. И молодой хан отлично понимал то, что он говорит непутёвому тану, который зачем-то добровольно влез в это ярмо, не умея и не имея сил тащить всю ту махину, которая к ярму прилагалась. И так же отлично понимая, что Лассен его не понимает. Когда он говорил «Люди не собираются выполнять твои указания» - он отлично знал смысл сказанных слов. Просто потому, что он с этими людьми уже три года общается и знает, зачем здесь, возле его трона, сидит каждый. А Лассен изображает из себя правителя, и все втихую ржут над глупым псом, искренне считающим, что если он прикажет кому-то собирать налоги правильно — они будут собираться правильно! Ха! Да это невозможно в принципе! То есть, вообще, даже в мечтах невозможно! Хотя… Если Лассен совершит свой ритуал над каждым живущим… Тогда, наверное, получится. И то не факт! Ведь вот, он, Сохор, страстно желающий свалить с этой должности последний год, и фактически от власти отстранённый — бежит за наивным псом в тронный зал. Где тот сейчас опять будет строить прожекты и пытаться их воплотить. Вместо того, чтобы разбираться с людьми, которые его окружают. Потому что именно они строят этот мир, и строят так, как хотят именно они! А не сидящий на троне (или лежащий рядом с ним) одетый зверь.
  Лассен по своей привычке (или уже вернее сказать — традиции?) улёгся возле трона. Сохор уселся на привычное место, поймав, наконец, то ощущение, за которым долго и безуспешно охотился.
  Когда он сидел на троне в диване в качестве хана — он осознанно или неосознанно «держал спину». Собственно, поэтому трон и не имел спинки, чтобы правитель не расслаблялся. А сейчас, когда рядом лежит Лассен — всё происходящее кажется площадной театральной постановкой. Да, собственно, этим и является. Но так — гораздо интереснее! Когда за твоими словами, поступками, взглядом или просто молчанием — не стоят реальные действия или события, и ты можешь развлекаться в меру сил и фантазии. А ответственность несёт глупый равар.
  Сохор с удовлетворением отметил, что уроки не прошли даром, и кое-чему тан научился. Начал он с низших чинов, которые только могли попасть в диван.
  - Что там с этим Сцинтием?
  - Он скончался позавчера вечером, мой тан, - поклонился ему начальник стражи.
  И снова Сохор поймал себя на попытке отследить чуждое чувство. Вот «тан» - это обращение равара к вожаку стаи. Для окружающих людей — это титул равара. Но для них, посвящённых, это гораздо больше, чем просто слово или просто титул! Это причастность! Он, хан Сохор, и вот этот вот бородач с саблей и в атласных шароварах — оба хишширо одного тана. И это… хм… прекрасно? Дружески? Нет, не подобрать слова к этому ощущению. Так это оно или нет?
  Лассен продолжал опрашивать собравшихся. И Сохор отбросил смех и досужие мысли. Опытом трёх лет власти он услышал за незначительными вроде бы фразами что-то серьёзное. О смерти того учёного, с которым они так мило пьянствовали в беседке, Сохор, разумеется, слышал. Но мало ли людей умирает каждый день? А вот то, как Лассен выстраивал картину, ему понравилось. Выстраивал он её грамотно, так, что все сидящие тоже напряглись.
  Вроде бы простой и даже обыденный допрос правителя подчинённым ему людям. Вот начальник стражи докладывает о смерти изгоя и отщепенца Сцинтия, изгнанного из своего солнечного полуострова и добравшегося аж до их гор. Вот доклад о выполнении указаний Рахимбая о переселении людей. Вот запасы зерна, скота и бытовых мелочей… Оп-па! А это тут причём? А, на обустройство тех самых людей, которые посланы на новое место жительства. Так пусть Рахимбай и заботится, раз он послал.
  - А кто такой Рахимбай? - уточнил Лассен, дёргая одним ухом.
  Как освоил его мимику хишширо Сохор, это означало крайнюю степень раздражения. Тан еле сдерживался. Что же его так взбесило-то? Ну, да, хан — он, Лассен, а не какой-то там Рахимбай. Ай, красава! Молодец, собачка! Конечно, люди будут думать плохо на него, Лассена, а не на какого-то там Рахимбая. Поэтому заботиться о людях должен тоже он. А, они не знали… Ладно, а кто им должен был сказать? А где он?
  Красиво всё-таки Лассен завернул! Разумеется, сказать этим разнаряженным олухам должен был тот, кто назначен Лассеном на должность координатора проекта. Всего лишь координатора! Не начальника, не хозяина, не ответственного, а просто человек, который может сказать, сколько нужно воды, сколько — зерна, а сколько земли под кладбища.
  - Кто отдал приказ о его ликвидации?
  Лассен посмотрел прямо на Алимшера. Сохор тоже посмотрел на Алимшера. Неужели он…?
  - Ваш Сцинтий лез не в своё дело, - с достоинством и без поклона ответил тот.
  Вот так и познаются люди, с неудовольствием подумал Сохор. Вроде бы заседает в диване. Вроде бы собаку… хм… равара съел на ниве интриг и очковтирательстве. А поди ж ты… Так, а кто у нас из охраны? Маловато что-то. Тан его что, собирается… тоже… в стаю принять?
  - Кто сказал тебе, что это не его дело.
  Алиишер достаточно агрессивно перечислил, какие дела, по его мнению, являлись для покойного «не своими». И в принципе, за этим списком Сохор, как бывший хан, расслышал чётко расставленные границы. Куда правителю лезть не следует. А то будет бо-бо. Лассен, разумеется, этого не услышал.
  - Твои дела, пусть и не его, не важны. Вообще.
  - Ты так думаешь? - ухмыльнулся Алимшер.
  - Нет. Я знаю. В зиндан его.
  - Меня? - усмехнулся Алимшер, обнажая саблю.
  Лассен покосился на начальника стражи, тот тоже обнажил саблю… И в диване заблестели клинки. Мда, подумал Сохор, принимая как можно более непринуждённую позу. Всё-таки не достаёт новому хану опыта. Разве можно такие вещи проводить так… в лоб? Ведь остальные тоже поймут, что зиндан и их может ждать. А это сильно подорвёт доверие к власти и желание подчиняться…
  - Нет! - Лассен вскочил, выпрыгнул перед троном, на ходу сбрасывая халат и тоже обнажая свой обломанный клинок. - Опустите оружие. Я дал приказ о переселении людей. Я дал приказ Сцинтию это переселение обеспечить. Я один несу за это ответственность. Вы все не будете убивать друг друга за меня! Только я один виноват во всём.
  - Хоть это ты понял, - процедил Алимшер, но равар с каким-то странным, неестественным шипением в горле пролаял:
  - А вот тебя я убивать буду. Защищайся.
  Да, поза у пса не для фехтования. Хан Сохор, теперь уже снова хан, обнял коленку, мысленно принимая брошенные бразды правления. В принципе, он не успел совершить ничего непоправимого. Сейчас его тана убьют, он прикажет набить из него чучело и положить рядом с троном. Вообще-то образ Лассена, лежащего рядом, уже стал привычен и даже желанен. На него всегда можно свалить любую дрянь, а самому собирать сливки. Нет, даже жаль, что его сейчас убьют…
  Клинки скрестились… а? Звон обломка, покатившегося по полу, привлёк всеобщее внимание. А Лассен извернул свой обломанный меч в каком-то хитром выверте и рассёк плечо Алимшера.
  - Ты проиграл. Ты сдаёшься или мне срубить тебе голову?
  Вельможа зажимал левой рукой порез на халате. Ого! Что же за клинок у этого пса? Что вот так рубит и режет сталь, и саблю может рассечь, как трухлявую палку?
  - Сдаюсь…
  - Вот теперь его в зиндан, - кивнул Лассен начальнику стражи. Обвёл взглядом остальных собравшихся и тоном матери, пеняющей малолетним отпрыскам, заявил: - А что ж вы, уважаемые, оружие обнажили? Вы кого рубить-то собирались? Меня или его?
  И все почему-то опускали головы.
  - Нет, нет. Вы на меня-то смотрите. А то вдруг я вот с вами тут советуюсь, рассказываю, какая хорошая жизнь будет у нас в будущем, а вы тут сидите и только высматриваете, как бы меня ловчее убить?
  Встал пожилой глава цеха мясников, допущенный до дивана по причине его крайней известности в торговых делах. Так что можно было бы его даже назвать «главным рынкодержателем», если бы эту должность не занимал его сосед.
  - Обещать хорошую жизнь каждый правитель обязан. Но вот ты сегодя Алимшера отправил в темницу. Кого из нас следующего?
  Ого! Тоже вот так, прямо? А впрочем, может, это и хороший ход. С таном, не привыкшем пока к политесам языка высшей знати можно вот так, честно. Ну, посмотрим?
  - Я плохо знаю людей. Как у вас принято поступать с теми, кто ради чистоты пуговиц готов сжечь весь халат?
  - Алимшер не собирался сжигать весь халат, - возразил Ханнука-ата с длинной и седой бородой, в чалме с изумрудом и пером.
  Лассен повернулся к нему.
  - Я думал, люди, подобные вам, понимают язык иносказаний. Ценность пуговиц несравненна по стоимости со всем халатом. Ценность погибшего Сцинтия несравнима с Алимшером.
  - Даже так... - хмыкнул сидящий рядом.
  Да, у Лассена это получается выразительно. Человеку такое недоступно! Он подошёл и лёг. И заглянул в лицо снизу вверх.
  - Скажи мне, мудрейший, что случится с этим городом, если опальный Алимшер завтра умрёт? Случайно?
  - Я не смогу предсказать все изменения…
  - А я смогу. Ничего не случится. Мир этого вообще не заметит! Его место займёт другой и всё продолжится.
  - А что случится с этим миром после смерти этого твоего Сцинтия?
  - А ты это увидишь своими глазами, человек. Ты только не сможешь увидеть, что бы с ним стало, останься он жив. Но я скажу тебе.
  Равар встал на две ноги, на этот раз заставив сидящих глядеть на него снизу вверх. Хорошие у него приёмы. Эх, мне так никогда не научиться.
  - У вас очень красивые одежды. Очень! Богатые. Тёплые, удобные. Кто из вас сможет выйти отсюда и соткать халат? Ладно, пусть не «соткать», пусть сделать халат… просто другим. Не таким, какие вы видите.
  Диван запереглядывался, оглядывая одежду соседей.
  - Вы сможете придумать, именно сами, не приказывая другим, одежду, удобную, красивую, но не похожую на ваши халаты?
  - Это невозможно… - раздался робкий голос, но равар уверенно перебил:
  - Ещё как возможно! Например, одежда моего родного мира. Она покажется вам безнравственной, но сможете ли вы придумать её? А сможете ли вы придумать способ напоить пять тысяч человек в пустыне? А сделать из пустыни цветущий сад? А накормить миллион голодных? Да, у вас своя ценность, вы — властители людей, и люди нуждаются в вас. Без вас в мире наступит хаос и драка. Но вы — не важны! Вас можно заменить. А вот учёного заменить нельзя. Вместе с учёным умрут его идеи, и никто, никто в мире их не повторит. Никогда.
  Сохор мысленно примерил ситуацию и решил, что политический момент требует вмешаться. Если равара всё-таки убьют, присутствующие должны запомнить, что даже «в стане врага» он был на их стороне:
  - Умрут его идеи. Но будут другие. Точно так же, как если убить тебя, это будет другой хан, но будет.
  Лассен резко развернулся, изящно махнув пушистым хвостом.
  - А согласишься ли ты, Сохор, вместо вина вкушать чай? Вместо девушек наслаждаться кем-нибудь из них? - он ткнул себе за спину и по дивану побежали почти несдерживаемые смешки. - Да, учёного можно заменить. Но замена будет неравноценной. Я жил в двух мирах и знаю, что может человеческий разум. Ты считаешь, будто житьё в этом прекрасном дворце — это мечта, но я лично знаю человека, для которого этот дворец — не более, чем собачья будка. Разве что разукрашен дивно, а и то, если бы вместо этих роскошных узоров здесь нанесли простую сетку — думаешь, было бы так же красиво? А ведь автор твоего дворца мог просто не дожить до воплощения идеи, его мог казнить какой-нибудь завистливый дурак, решивший, что строить дворец — это «не его дело». Да, вместо него поставли бы другого, и он раскрасил всё простыми линиями, потому что большего не умеет. Ну, как, Сохор, нету же разницы?
  Не важно, мысленно ответил себе бывший хан. Ты прав, тан Лассен, но я не спорю с тобой. Я лишь показал зрителям, что я — за них.
  - Вы спросили меня, кто будет следующим. Любой, кто убьёт учёного. Учёных могу убивать только я! Ну, или ваши боги, но им я ничего не могу приказать, надеюсь, они умнее меня. А вот собрать учёных вместе — это хорошо. И коль уж вы так дорожите возможностью управлять — будете управлять учёными.
  - Ими невозможно управлять, - буркнул главный торгаш.
  - Если ты собрался ими управлять, как лошадью — то да. Невозможно. Но учёным не нужен этот мир, кроме как поиграть. Они играют в свои учёные игры. А вы, если не совсем выжили из ума, будете предоставлять им поле для игр. И назначать выигравшего. А для этого вы должны представлять, а чего вам хочется? Хочется каждому по такому дворцу? - Лассен махнул лапой. - Или каждому по красивому халату? Представьте, что убили когда-то того, кто изобрёл одежду. Мне-то хорошо, у меня шерсть, тёплая и красивая. А вы? Или наоборот, хотите, чтобы все мокли и мёрзли голыми, а во дворце жил один-единственный одетый? Учёные могут обеспечить и то, и другое. Но выбор — за вами.
  - Послушай, хан Лассен! Учёные — это всего лишь скопище никому не нужных правил. В этом мире всё устроили боги. Сегодня железо твёрдое, завтра оно мягче масла. Сегодня ты не можешь поднять эту гору, завтра ты будешь играючи её перекидывать из руки в руку. Сегодня ты слеп, но завтра боги дадут тебе зрение! Зачем нам учёные? Нам нужны жрецы! Только боги могут дать богатство и силу!
  Хвост равара выдавал его с головой. Но… К счастью, никто не мог прочитать по движениям хвоста состояние его обладателя.
  - Жрецов у вас много. Я видел их много! Но скажите, могут ли жрецы изменить два плюс два равно четыре? Да, вы можете обратиться к богу, и если Харн или Войт пожелают вас услышать, то могут убрать лишнее или добавить недостающее. Но только здесь и сейчас. А во всех остальных случаях два плюс два будет равно четырём. Отношение длины окружности к её диаметру всегда будет равно три с небольшим, и я не знаю, могут ли даже боги изменить это? У квадрата всегда четыре стороны и они всегда одинаковые, и этого не могут изменить даже боги, ибо если строн не четыре или они не равны — это просто не квадрат. Жрецы — только один из способов общения с этим миром. А учёные — другой. И если вы не умете...
  Лассен остановился перед Сохором, глядя ему в глаза. А ему в спину смотрели три десятка глаз, и каждый — со своим выражением. Тем не менее Сохор почувствовал себя неуютно.
  - Сохор, ты лучше меня знаешь возможности этого мира. Далеко на севере наступает степная армия, большая. В этой армии находится необычный человек. Он не учёный, он волшебник. Очень хороший кузнец. Он сковал мне мой меч, способный рубить железо. Надо обязательно его найти! Его зовут Маттей, и он меня знает. Пошли людей, пусть они найдут Маттея и притащат его сюда. Он мне очень нужен. Он нам всем очень нужен! Он знает больше, чем все учёные вашего мира вместе взятые.
  Через два часа после окончания дивана один из бородатых людей вещал другому:
  - Ты всё понял? В армии степняков некто Маккей, великий кузнец и волшебник. И ты должен его убить. Иначе нам всем капец!
  - Но ты же слышал, что говорил этот, хвостатый? Что они важнее нас!
  - Если они для тебя действительно важнее тебя, то я тебя убью. Потому что если этот Маккей доберётся сюда — то убьют всех нас! Бери людей, деньги, провизию, езжайте туда, найдите этого Маккея и как-нибудь прибейте. А что до хвостача… Война всё спишет! Мало ли, может, это и не вы…
  
  
  
  
  В душном и вонючем бараке тишина. Потому что негромкий и уверенный голос вещает:
  - В юрте у Мио не было даже лишней кошмы, даже лишней верёвки. А тётка велела Мио постоянно то ткать, то прясть, то бегать в степь за кизяком. И вот однажды Мио наткнулся в степи на идущую старушку. Остановила она его и просит:
  - Милый, не дашь ли ты мне свой халат?
  Удивился Мио, ведь если он вернётся домой без халата, тётка его наругает. Но тронула его сердце старость и голос старухи, и отдал он ей свой халат. А старушка дала ему взамен яблоко и камень. И попросила его отнести камень к оврагу и бросить в него. Ещё больше изумился Мио, но стало любопытно: что будет? Побежал он к тому оврагу, и бросил в него камень. Смотрит, а внизу сверкает что-то. Спустился Мио, а это прозрачный кувшин, и внутри что-то живое светится. Открыл Мио кувшин, а оттуда вырвался шайтан до небес, и закричал страшно:
  - Ты, презренный мальчишка, где ты бегал столько времени?
  - В чём я виноват? - испуганно отвечал Мио. - Я про тебя и знать не знал, я бегу за кизяками в степь. А кто ты?
  - Я посланник хана страны Чужедальней! - ответил шайтан. - Я послан за его сыном, а меня обманом заточили в этот кувшин, и сейчас бедный мальчик где-то страдает. А ведь знаком будет волшебный светящийся плод в его руке, и он может… Что у тебя в руке, а ну-ка, покажи?
  Показал Мио ему яблоко, и оно вдруг засветилось.
  - Так это ты! - в радости воскликнул шайтан. - Тебя ищет хан страны Чужедальней! Полетели со мной!
  И он схватил мальчика и понёс над степью, над горами и лесами…
  В бараке тишина. Все рабы ловят каждое слово. Но рассказчик заканчивает историю и обещает продолжение завтра. Ибо ночь коротка, а спать хочется.
  Утром завтрак. Рабов едой не ограничивают, ограничивают временем. Но большеглазый раб с выцветшими от солнца волосами ест не спеша. И заканчивает традиционной фразой:
  - Благослови Харн съеденное мною во имя Зита.
  Удивительно, но его слова повторяют многие рабы. Независимо от того, зитеры они, харнеры или вовсе даже войтеры. А потом — работа.
  Как всё-таки органично устроен этот мир! В войске Антырхана разница между зитером и харнером ничтожна. Каждый обучен и саблей махать, и из лука стрелять, и на коне ездить. Да, кузнецы практически сплошь — зитеры, как и скорняки, как и ткачи. Но если что — то любой харнер может сделать иглу из кости, да, делать будет дольше и игла прослужит меньше, но сделает же!
  А здесь нужно долбить камень. И без хорошего харнера это задача, за которую сам Матвей не взялся бы даже под кнутами надсмотрщиков. Ибо бестолку молотить камнем по камню, только превращать еду в тепло, без малейшей пользы. А вот хорошо обученный харнер ударит раз десять-двадцать по камню, а в нём — трещинки. Ударит он ещё — и посыпался камень. Харнер пересядет и бьёт с другой стороны. Трескается камень, да не где попало, а где надо.
  Что делали древние египтяне, если заготовка у них трескалась не там или не так? Правильно! Они сей камень бросали. И то верно: что с ним сделаешь? Просто у египтян были Ра, Баст и кто-то там ещё. А вот Зита не было! А жаль, полезный бог! Потому что толпа хорошо обученных зитеров может треснутый камень — срастить! Не, Матвей бы не поверил, если бы не видел это собственными глазам. Вот бы нашим такие технологии! У дедушки на даче дом треснул — так там вбивали скобы, дом специальными стяжками стягивали! А тут два десятка зитеров полазили по камню, куда-то постучали, что-то там спели — и вуаля! Готовый камень. Цельный. Как так и было!
  Но вот что у местных отсутствует — это оптимизация работ. В принципе, Матвей в колледже слышал краем уха про НОТ (ака «научная организация труда»), и сколько с ней было мороки в прошлом веке… И что Ленин её ругал, а потом на ней весь капитализм вырос и победил советскую систему. Но в любом случае появилась она только в XX веке, а до этого люди точно так же мудохались бесполезно. Вот казалось бы, войтеры и слабые зитеры-харнеры, не способные к качественной ломке (или сращению) камня, таскают корзины щебня и прочих отходов, полученных в процессе вырубки монолита. И забрасывают эти корзины на телегу. Потом телега куда-то эту щебёнку отвозит, может, дороги ею мостят, а может, дома для знати облицовывают, рабам это знать не положено.
  Но то, что они ЗАБРАСЫВАЮТ корзины камня… Матвей смотрел на это день. Два. Три. Пять! Потом больше не смог! Он просто подошёл к вознице и попросил переставить телегу. Всего лишь! Только переставить! И теперь он не забрасывал свою корзину, а высыпал. Казалось бы, какая мелочь, да? Но зато сегодня руки уже не отваливаются и глаза не слипаются. И можно немного дольше рассказывать прочитанные сказки местным. Местные, кстати, довольно долго упирались, продолжая закидывать корзины с камнем на телегу… Часа два! Потом всё-таки решили попробовать новый способ загрузки. И вот. Лежат. Слушают.
  - … осмотрел меч злой хан Като и сказал «Не видел я страшнее меча в своей башне». И выбросил его из окна прямо в глубокое озеро. Потом посмотрел на Мио и сказал «Служи мне». Но Мио отказался. Тогда заключил его хан Като в комнату без окон и дверей и сказал «Здесь ночь так длинна, что за одну ночь ты умрёшь от голода и холода». Но Мио достал ложечку, подаренную ему в стойбище, и кормила его ложка от земли родной. А наутро услышал он свирель…
  - Что такое «свирель»? - раздался чей-то голос.
  - Это такая дудочка из нескольких тростинок, - ответил другой. - Не мешай. Дальше рассказывай!
  Как ни странно, Матвей сам с удовольствием шёл по описываемому миру вместе со слушателями. Просто потому, что адаптация под местные реалии требовала изрядного напряжения ума. И ведь вполне хватало скорости заменить «рыцаря» на «хана», «дом» на «юрту» и так далее. Что забавнее всего, детские сказочки, например, про репку (в местной адаптации — ирис), пошли на «ура», хотя, конечно, русского ритма не получалось, но вместо «бабка за дедку, дедка за репку» «эмээ нь очхин, овоо нь эмээ» - тоже неплохо.
  Увы, люди остаются людьми, в каком бы мире и в какое время бы они ни жили. А ведь всего-навсего Матвей рассказал легенду об Икаре! И уже на следующий день старший надсмотрщик Эвдикей остановил Матвея.
  - Мне тут рассказывают, ты подстрекаешь рабов к бунту?
  Матвей посмотрел на мужика с обширной бородой и глазами на выкате. Это он его пугать, что ли, вздумал? После армии Антырхана?
  - А с чего бы мне их подстрекать к смирению? Я могу, но и мне за это что-нибудь нужно.
  - Ты не слишком ли оборзел, раб?
  - А ты хочешь, чтобы я тебе жопу лизал? Я и это могу, но мне за это нужно ещё что-нибудь. Да такое, чтобы я счёл достаточным.
  Матвей чувствовал, что ходит по грани… Но его несло. Уж больно смешно выглядел этот пережиток древней эпохи, пытаясь запугать его… На самом деле — успешно. В животе сдавило, но уж назвался груздём — полезай в кузов! Нет уж, жизнь с Степи научила: нельзя показаться трусом. Ни в коем случае! Ты можешь бояться до одури, но Аликан (мир его праху!) стоял перед ним живым примером. Вот Матвей и «гнул свою линию».
  - Ты точно забыл, кто ты такой. Ты — раб! Мхад! Рахим!
  Двое стражников схватили Матвея и заломили руки за спину. Он даже не пытался сопротивляться, понимая всю бесполезность подобного. Но в животе заметно похолодало.
  - Не нравится такой раб — ищи другого. А я — не раб. Ты меня можешь убить, но сделать рабом не сможешь. То, что я подчиняюсь — это мой выбор, а не твоя заслуга.
  Ой, что я несу! - успел подумать Матвей. Ой, что я творю, что делаю?
  Было больно. Очень. Но юноша взмолился «Великий Харн! Возьми эту боль! Тебе жертвую!».
  И реально обалдел. Пожалуй, только самая сильная анестезия могла бы дать такой эффект. Кнуты, падающие на спину, били как будто по резине, причём, не на его тело надетой. Только через десяток ударов юноша сообразил, что вообще-то надо стонать и дёргаться. Но всё равно, неужели так просто? Почему же остальные этим не пользуются?
  Тут в голове помутилось и поплохело так, что вывернуло наизнанку. Очнулся Матвей привязанный к столбу. Раны на плечах и спине жгло немилосердно. Юноша снова взмолился Харну, но… разумеется, ничего не изменилось. Так что пришлось терпеть за свой длинный язык… Ты можешь сколько хочешь хорохориться и петушиться, вот, мол, я такой гордый и свободный… А палящее солнце и мухи на раны — это всё придётся выдержать тебе лично. Ну, как? Достаточно ли ты горд для подобного?
  Пожалуй, если бы у Матвея сейчас спросили бы, согласен ли он взять свои слова обратно и признать себя рабом? Он бы согласился с радостью и без раздумий. Но увы, никто его не спрашивал, и страдать пришлось в гордом одиночестве.
  - Это вот этот? - раздался недалеко голос.
  Матвей с трудом повернул голову и обнаружил рядом того самого бритоголового в очень дорогом и расшитом то ли хитоне, то ли как у них эта одёжка называется…
  - Да, господин.
  От жары, боли и жажды Матвей уже плохо соображал.
  - Эй, раб. Ты меня слышишь?
  - Пить!
  - Я к тебе обращаюсь.
  - Пить!
  - Ответишь — дам воды.
  - Пить!
  Только что гнетущее желание сдаться и вымолить себе прощение абсолютно неожиданно переплавилось в упорство. Пока ему не дадут воды — он и слова не скажет. А если уйдут… пусть идут к чёрту!
  Вода… Боже, какое счастье! И — не забыть мысленно «Великий Харн, благодарю тебя за эту воду». Почему именно Харн? Потому что Матвей каким-то внутренним чутьём считал, что должен быть баланс. Харн забрал у него боль? Надо его поблагодарить. Теперь очередь Зита. Глоток и мысленно «Великий Зит, дай мне сил и успокоения!». И ещё глоток. И ещё. Интересно, это так Зит ответил, или просто от воды легче стало?
  - Напился? Теперь говорить можешь?
  - Могу. Но не будете ли вы столь любезны приказать меня развязать? Беседовать в таком виде крайне некомфортно. Обоим.
  Бритый аж отшатнулся. Оглянулся на стражников.
  - Развяжите.
  Матвей чувствовал себя на седьмом небе от счастья. Ему удалось! Удалось дважды заставить бритого хозяина исполнять свою волю! Он, раб, распоряжается хозяином! Однако, надо осторожнее. Чтобы тот не почувствовал манипуляции, а то порка и последующая жарка на солнце за счастье покажутся.
  Матвей поднялся на гудящие и негнущиеся ноги. Поклонился, сложив ладони перед грудью.
  - Я готов ответить на ваши вопросы, господин.
  Бритый осмотрел истерзанного раба, пытающегося изображать из себя благородного.
  - Кто ты и откуда?
  - Меня зовут Мафей, господин. И я сбежал из войска Антырхана.
  - Беглец, значит?
  - Нет. Я верен своему господину, но на нас напали. Моего командира убили, я остался один.
  - Почему же ты не вернулся обратно к войску?
  - Потому что я не воин.
  - Ты зитер?
  - Нет, я не зитер и не войтер. Но я кузнец.
  - Кузнец-харнер? Впервые вижу такое чудо. А ещё ты акэн.
  - Нет, господин. Я не акэн. А истории, которые я рассказываю, я делаю это для вашей пользы.
  - Для моей? Что мне пользы в том, что ты там треплешь языком среди рабов? Вот вред мне есть.
  - Вреда вам нет от этого, господин.
  - Ты понимаешь, что от твоих историй рабы начинают мечтать о свободе?
  - Они мечтают о ней всегда, господин. И более всего мечтают о ней, когда их бьют, стегают, наказывают и иначе истязают. От этого рабы плохо работают. Они не приносят вам пользы. А когда каждый раб знает, что вечером услышит интересную историю — они работают лучше. Они стараются сделать всё очень аккуратно, чтобы их не наказали, и чтобы они не пропустили следующую часть истории.
  Бритоголовый хозяин разглядывал раба, который стоял перед ним свободно, не прячась и не сжимаясь. Со свежими шрамами на спине. И беседовал с ним, как с равным, не кланяясь, но и не оскорбляя с вызовом. Нужен ему такой раб, или проще от него избавиться? Но доля смысла в его словах была.
  - Что ж, посмотрим, как будут работать рабы и дальше.
  - Господин! Если будет на то воля ваша, прикажите обработать мне спину. Если этого не сделать — я, возможно, загноюсь и умру. И вы никогда не услышите историй, столь же интересных, сколько и необычных.
  - Будет, - равнодушно сказал бритый, уходя.
  Действительно, пришла какая-то тётка, намазавшая спину вонючей и жгучей мазью. А Матвей чуть не прыгал от радости! Ему казалось, что время, проведённое в колледже — напрасно потерянное, и никогда в жизни не пригодится. В этой жизни, разумеется. А вот поди ж ты! Оказывается, умение продавать всё-таки здорово может облегчить эту жизнь, в самом прямом смысле! Сейчас спину пекло уже не так катастрофически, и воды ему дали, и вообще, вернувшийся к работе раб Мафей был встречен не просто с восторгом! Его тут же утащили в тень от скалы, усадили и велели складывать камушки в корзину. Не ссыпать кучей, а складывать. По одному. Или по два, но не больше. Заглянувший надсмотрщик попытался возмутиться, но ему тут же высказали, что человек при деле, не бездельничает, а привязанный к столбу он сделает и того меньше, поэтому иди, иди отсюда, мы сами за него таскать и дробить будем!
  Матвею аж стало неудобно. Не в смысле сидеть, а что другие за него работают. Хотя будем честными: вот так сидеть и отдыхать после нескольких часов висения на солнце с исхлёстанной спиной и потихоньку приходить в себя — гораздо лучше, чем таскать тяжёлые корзины.
  Вечером рабы убедились, что Мафей накормлен, напоен, и первым делом потребовали рассказать, о чём говорили с Эвдикеем. Дружно его поругали, но Матвей остудил народный гнев, сказав, что Эвдикей, конечно, гад, но он гад на работе. Работа у него такая: следить за ними и пресекать всякие недовольства. Но ведь кто-то же ему донёс?
  На некоторое время воцарилась тишина. Все переваривали озвученную идею. Потом разошлись по своим лежанкам и затребовали продолжения.
  - И тогда маленький ханхуу сказал «Ты починил свою машину! И завтра сможешь улететь! Это хорошо. Потому что я тоже улетаю.» А пилот воскликнул «Как? Разве ты можешь летать?». «Это не важно — ответил маленький ханхуу, - потому что я летаю не так, как ты. Пойдём. Я хочу сделать тебе подарок». И он рассказал пилоту про таван зуун сая од, которые будут теперь смеяться с небес, достаточно только посмотреть на них. А у него будет таван зуун сая худаг, которые будут скрипеть и плескаться водой, такой вкусной и чистой. И достаточно поднять голову и посмотреть в небо.
  А потом он сделал один шаг. Всего один шаг! Маленькая змейка карайт прошмыгнула у него под ногами, и… его не стало.
  В бараке висела тишина. Но Матвей прямо кожей чувствовал, что рабы сейчас смотрят сквозь травяную крышу туда, в небо, где пятьсот миллионов колодцев скрипят и хранят свою воду. Антуан де Сент Экзюпери, мог ли ты вообразить, что твои сказки будут рассказывать за много лет в другом мире? И люди здесь полностью принадлежат местным богам. А слушают так же, как твои современники. Теперь надо выбрать, что рассказывать завтра? История должны быть не просто интересной, но понятной. По этой причине отпадают масса религиозных историй: слушателям надо объяснить суть проблемы, никто не знает, кто такая «Баба Яга», или «Иисус Христос», не говоря уже про всяких там Кришнов, Вишнов, и прочих Зевсов-Гераклов. Хотя, можно же заменить, правда же? Не суть важно, Зевс велел Гераклу быть царём, или Зит? И то, что Эврисфей родился по велению Геры (которая вообще отвечала за материнство), кому это важно? Пусть это Войт нагадил Зиту и Гераклу, и величайший герой родился в этом мире… Интересно, а здесь львы есть? И, кстати, как будет «лев» на местном? Гидру можно называть прямо так, ибо «гидра» слово тоже не русское, и ничего, прижилось. Решено! Завтра буду рассказывать про Геракла! А день будет потрачен на то, чтобы вспомнить подвиги и как-то их адаптировать под местную действительность…
  Подошедший Эвдикей (подозрительно созвучно с Эфрисфеем, однако!) вызывал дрожь. Но Матвей упорно не обращал внимания на надсмотрщика.
  - И долго ты так будешь упираться?
  Юноша поставил корзину и повернулся.
  - А ты мне ничего не приказывал. Я работаю. Что не так?
  Удар по лицу Матвей в очередной раз воспринял с удивлением. То есть, удар-то он почувствовал… Но слабый. Вот когда Аликан бил — это да. Или когда тогда при разгрузке задело бревном. Потом два дня морда болела. А тут… Стесняется он, что ли?
  - Поговори мне! Почему здесь, а не у столба?
  Матвей пожал плечами.
  - Освободили.
  - Кто?
  - Хозяин.
  Удар по спине оказался куда действеннее. Спина болела очень серьёзно. Странно. А когда работаешь — почти не беспокоит…
  - Ты что, выродок, собрался мне перечить?
  - Ты с хозяином сам разбирайся, - Матвей внутренне млел от ситуации. Он этого ублюдка не боялся ничуточки. И надеялся и с ним провести ту же манипуляцию. - Я уже готов был умереть, но он своё имущество сохранил, ты его собираешься испортить. Если ты так хочешь пойти против воли хозяина - твоё дело.
  И впрямь получилось. Тычок в спину — ну, больно, да. Но то, что он действительно побежал проверять, правду ли сказал непокорный раб — уже отлично!
  И вечером, сидя над ямой с отходами, Матвей задумался, а можно ли приносить в жертву богам… гхм… это? Не обидятся ли? Может, попробовать? В конце концов, что он теряет? Он не принадлежит ни одному богу, ну, не примут «подношение», и хер с ними. А так, вообще-то, логично же получается? Отходы из любого организма сыплются, и кал — такая же необходимая составляющая жизни, как и еда. Поэтому ну-ка, «Великий Харн, прими в дар… гхм… это. И мою боль и мои раны впридачу». А теперь — в барак!
  Чего Матвей не ожидал, так это реакции рабского барака на истории о Геракле. Обычно его слушали затаив дыхание, боясь пропустить хоть слово. Но сейчас в бараке стоял смачный ржач, и рассказчика перебивали, обсуждая разные тонкости… Хотя Матвей честно старался следовать классическому сюжету, добавляя что-то исключительно по слабой памяти, не помня точно, вот Авгиевы конюшни он третьим подвигом или вторым чистил? А вепря этого — мечом заколол, или копьём? А как объяснить про яблоки Гесперид? Ну, это завтра, ладно. Но как дружно ржали над Эврисфеем, спрятавшемся в горшок! Нет, вот чего, чего, а юмора в «подвигах Геракла» Матвей никак не ожидал.
  Не ожидал он и заживания ран к утру. Точнее, он про них просто забыл. А утром оказалось, что ту глыбу, что они вырубали из скалы всё это время — закончили! И если до этого работали каменными инструментами, то сейчас в дело пошли бронзовые. Но это пришли жрецы Харна, все трое, а их рабское дело — подложить брёвна-катышки, смазать их маслом, приготовить и набросить верёвки и ждать, пока скажут. С песнопениями и плясками жрецы обошли вокруг будущего обелиска, высоко подбрасывая ноги и размахивая теми самыми инструментами, но смеяться не тянуло, ибо слишком уж всё выглядело отработанным и функциональным. Потом они скрылись за каменюкой и рабы навалились на верёвки. Буквально несколько минут, треск, верёвка дрогнула, команда, все потянули, отступая, и многосоттонный камень хлопнулся на брёвна. Хозяин первым радостно завопил, за ним — все остальные. Ну, и Матвей тоже, хотя не понимал, чего они так вопят-то? Они же рабы! Им чо сказали, то и делают. В общем, чему радоваться? Ну, да ладно, жалко, что ли?
  А потом начали готовить дорогу. Да уж, когда ты привык, что дорога выстилается асфальтом, по которому ездят многотонные грузовики, которые тормозят ГАИшники за превышение, то изготовление более-менее ровной поверхности в горах — впечатляет. Хорошо, что местные хоть немного понимают в жизни, и камень вырубали повыше, так что спускать его нужно вниз. А то с хозяина сталось бы, заставил бы вверх поднимать! Впрочем, учитывая божественную помощь — может, и с этим справились бы, хрен их знает. Сначала Матвей мысленно поругал местных, мол, подготовили бы дорогу, а потом уже камень вырубать начали бы, но быстро сообразил, что мощи рабов-зитеров могло и не хватить на сращение более серьёзных трещин, и тогда пришлось бы вырубать другой обелиск. А к нему готовить новую дорогу? Так на одни дороги всё время и ушло бы! В общем, ладно, дорогу делать не так однообразно, чем таскать корзины с камнем после харнеров. Тут выяснилось, что про отвесы местные знают, а про уровни — нет. Матвей попытался объяснить, что уровень позволяет выяснить уклон, но его послали лесом, мол, ты — раб, твоё дело делать, что скажут, а не командовать! Как про это узнал хозяин — неизвестно, но он пришёл и уточнил, что именно странный раб втюхивал, и почему ему сразу не сказали? Матвей ещё раз объяснил, что ровная палка, в цетре которой стекляшка с водой, в которой плавает пузырёк воздуха, укажет на направление спуска или подъёма. И данным инструментом можно точнее, чем глазом, определить, насколько нужно выравнивать дорогу, и выровнена она или имеет слабый уклон? И куда именно? Хозяин заинтересовался, велел изготовить. А Матвей с неудовольствием осознал, что опять привязывается к делу, которое ему лично абсолютно по барабану, не нужно, и вообще, он — раб! А вот, старается, делится знаниями и умениями, пытается сделать лучше… Зачем?
  Хорошо быть хозяином! Богатым, знатным, влиятельным. Сказал «сделать мне прозрачный стеклянный сосуд с палец длиной!» - сделали. И довольно быстро. Внутрь налили вина, потому что Матвей не смог сходу подобрать более стойкой окрашенной жидкости. Оставив совсем-совсем немного, края запаяли. Получившийся пузырёк закрепили в палке. Сей примитивный уровень испробовали все, включая хозяина и Аэрта, как понял Матвей — главного архитектора или просто ответственного за все работы. После чего хозяин и Аэрт взяли Матвея и затребовали с него выдать все секреты, известные ему. Матвей мысленно посмеялся и вслух сказал, что он — раб, а не инженер, поэтому особыми секретами не владеет. Но мысль подсказать может. А именно: свет всегда распространяется прямолинейно. И что? А то, что лучшей линейки не придумать! На возражение Аэрта, мол, зитер может и луч света искривить, сам возразил, что для этого нужен зитер! А если зитера нету — то свет распространяется прямолинейно! Поэтому! Если сделать две дощечки, в каждой — маленькое отверстие, поставить их параллельно друг другу, то свет, прошедший через оба отверстия, будет идти ровно! Даже если источник света не строго напротив отверстия. И что из этого? Если сделалать механизм, при котором дощечки поворачиваются и отклоняются на определённый угол, то свет, пущенный через отверстия, будет падать строго под тем же углом. Если такое устройство поставить на вершине горы, то, направив свет солнца в эти отверстия, можно внизу увидеть яркую точку в том самом месте, куда они будут направлены. И так можно наметить путь или измерить угол даже на достаточно большом расстоянии, вопрос только в силе источника света. Аэрт идею уловил, вызывал какого-то зитера, и они втроём довольно долго обсуждали тонкости: как сделать перемещение дощечек на строго определённый угол, как направлять свет солнца, и что делать, если погода пасмурная или ночь? Зитер ушёл изготавливать «лазерный уровень каменного века», а Аэрт затребовал себе этот кладезь знаний. На что хозяин заявил, что кладезь от него никуда не денется, вон он, в любой момент можно подойти, снять с работ и выяснить всё, что нужно.
  Вечером Матвей закончил Геракла и приступил к Декамерону. Ну, не «Губка Боб, квадратные штаны» же рассказывать? А тут вполне взрослые люди… Хотя декамерон он помнил очень и очень смутно, так, отдельные рассказы, но у него же и не стоит задача передать изустно наследие Джованнио Бокаччи? А чиста развлечь уставших людей. Впрочем, после «Сыктым-оглы» он несколько опасался подобных историй, вдруг это вызовет повальную случку среди рабов? Но парочку историй рассказал, про младую деву, которая в пустыне укрощала шайтана и загоняла его в пещеру, а так же про молодого юношу, повадившегося к чужой жене, и которого поймал ревнивый муж. А наутро супруги провожали гостя, и он, усаживаясь на осла, раздумывал, кем же он был сегодня ночью: мужем, или скорее женой? Громовой хохот, казалось, снесёт стены. Матвей сам лежал и улыбался: какой эффект, а? Напоследок он напрягся и выдал «Дом, который построил Джек». В смысле, юрту, которую построил Эвдикей, но смысл не меняется же? К сожалению, рифмовать строчки Маршака не получалось, но и не важно, главное, что два пастуха гоняли корову безрогую, которая опрокинула подойник, который ударил собаку, которая облаяла птицу, которая ворует зерно возле юрты, которую построил Эвдикей. В бараке ещё некоторое время добавляли новые куплеты, куда именно сходил Эвдикей, что именно он там делал. И с кем.
  На следующее утро поднялся ветер, так что оказалось весьма зябко. Подходящего Эвдикея Матвей ожидал с некоторой дрожью, хотя что ему может сделать этот мудак после того, как им заинтересовался сам хозяин? Оказалось — может! Эвдикей не сказал строптивому рабу ни единого слова! Он проследил, как два охранника хватают его и тащат вверх, к месту наказания рабов. Привязывают к столбу. Рядом с жаровней возился бородатый мужик в кожаном фартуке, что не добавляло радости. Охранники проверили прочность верёвок, один из них зашёл за спину и крепко взял за голову. Второй открыл рот и вложил слева и справа в зубы деревянные дощечки, расперев челюсть.
  - Не дёргайся, - сказали сзади, крепко сжимая скулы. - Тебе же хуже будет.
  Эти простые слова словно подкосили. Ноги подогнулись, но Матвей повис в путах, глядя как бородатый шагает к нему с щипцами в руках. Заглядывает в рот. Хуже будет! И ничего ты не сделаешь. Это ощущение собственной уязвимости, беспомощности, бренности жизни и бесполезности прожитых восемнадцати лет… Мужик ещё раз заглянул в рот и сунул туда щипцы. Ухватив за язык. И сжал.
  Матвей выпучил глаза, попытался выдернуть столб из земли и заорал. Из глаз брызнули слёзы. Когда прикусываешь язык — как больно? А тут его щипцами! Мужик надавил на ручки, вытащил и бросил на землю маленький кусочек плоти. В горло хлынул тёплый солёный поток. Палач повернулся, взял из жаровни раскалённый пруток и сунул туда же, в рот. Матвей понял, что теряет сознание и обрадовался этому. Но увы. Хотя мир и поплыл, но остался. Вот и всё. Двадцать секунд — и он висит у столба, дрожа всем телом. И уже без языка.
  Эвдикей с брезгливым интересом смотрел на экзекуцию. Подошёл и несильно ударил Матвея по щеке.
  - Хозяин запретил тебя, стервеца, убивать. Что ж. Ты будешь жить. Но твой поганый язык больше не скажет обо мне ни единого дурного слова. А теперь иди, работай дальше.
  Он что, серьёзно? Работать? Сейчас?! Какой «работать»? У меня язык отрезали! Даже почти вырвали! Да как я вообще дальше жить буду?! Да что ж это деется, боги, куда ж вы смотрите, суки вы эдакие?!
  Стража отнеслась к нему с пониманием. Поэтому шатающийся и поминутно падающий Матвей не был бит или как-то иначе наказан, но юноша влился в работу просто чтобы убежать от случившегося.
  У него отрезали язык. Как дальше жить? И надо ли? А как он будет есть? А как он будет просто пить?! Но незримым строем встали за ним воины Антырхана. Безрукие. Безногие. Безглазые. С поломанными рёбрами. С рассечённым плечом. Со шрамом через щёку. Они выдержали. Выдержит и он. Он ведь тоже… из войска великого хана. Но как же больно и обидно, Харн вас всех подери!
  Оказалось, что пить — можно. Больно, неудобно, непривычно, но можно. А в воде его не ограничивали. Остальные рабы ничего не сказали, как будто и не произошло ничего. Зато прибежал Аэрт и попытался выяснить на тему ярких источников света. Известны ли такие Мафею? Тот открыл рот и некоторое время молчал. В конце концов инженер догадался заглянуть внутрь, отшатнулся и убежал. А юноша с мрачным удовлетворением подумал, что сейчас Эвдикею достанется. К сожалению, он не увидит, как.
  Попытка жертвовать Харну боль провалилась с треском. Попытка воззвать к Зиту за новыми силами не дала никаких видимых результатов. Жалоба Войту на беды не привела ни к каким последствиям. Зато вечером ему есть не дали! Рабы достаточно бесцеремонно увели его в барак и оставили там, лишив ужина. Стража не вмешивалась. А Матвей впервые за сегодня остался один и лишился даже той мистической поддержки павших воинов. Ему не перед кем было изображать гордеца и он смог взглянуть в глаза самому себе.
  Вот это и называется «ответить за свои слова», с горечью думал увечный юноша. Кто ж знал, что замена «Джека» на «Эвдикея» даст такой эффект? Но мог бы хотя бы предположить, ведь знал же, что в немилости у надсмотрщика. И кто ты после этого? Лох последний. Но что толку ругать себя? Вот, ты расплатился сполна за свою дурную голову, как дальше жить будешь? Как-то будешь. Не умирать же из-за этого? Но как же обидно, а?
  Десять рабов вошли в барак. Только десять. Все — зитеры.
  - Молчи! - велели ему. - Молчи и терпи. Иди сюда. Садись.
  Один из них встал перед ним, нагнувшись и повернувшись жопой. Матвей с изумлением глядел на ягодицы, свешивающийся из-под них мешочек, бёдра, проекцию спины и голову где-то там. Что за…? А остальные девять окружили нагнувшегося десятого и принялись что-то негромко напевать и подпрыгивать. Задница перед носом начала покачиваться взад-вперёд, и Матвей ощутил… О, это надо пережить хотя бы раз в жизни! Нет, нет!!! Не надо! Когда невидимые пальцы достаточно бесцеремонно ощупывают у тебя свежий обрубок языка во рту! Это не больно, но… Но потрясающе противно! А когда мышцы гортани начинают против воли шевелиться, то сдавливая горло, то выворачиваясь и сжимаясь… И ты ничего, ничего не можешь с этим поделать! А девятка зитеров потихоньку, неспешно, ускорялась, при этом сливаясь в единый ритм. Простенькая мелодия, неловкие танцевальные движения, ритмичные слова в какой-то миг слились в единый монолит, девятка танцующих мужиков схватили десятого и стукнули задом по губам и носу сидящего Матвея.
  Во рту вспыхнули сотни и тысячи раскалённых ледяных иголок. Матвей бездумно ухватился за бёдра, задержал дыхание, но каким-то чудом удержался, не отвернулся, замер на месте, изо всех сил терпел происходяще…
  Мужик упал на колени, рядом с ним попадали танцоры, тяжело дыша и упираясь в землю руками. Матвей ждал, пока успокоится сердце, хотя он-то сидел неподвижно. И ощупывал языком зубы. Он чувствовал зубами, что их касается что-то плотное и тяжелое, но самого языка не ощущал. Впрочем, и хрен с ним. Главное, что он сможет хотя бы есть!
  Есть? Ха! Да разве об этом заботились окружающие? Один из зитеров с трудом добрался до двери и велел остальным заходить. Они и зашли. Улеглись на свои места.
  - Продолжай! - раздался в темноте голос. - Вчера ты остановился на том, что Люцибей превратился в осла!
  Да, спасибо, что напомнили. А то сегодня простительно забыть даже как тебя зовут. Матвей откашлялся и попробовал:
  - Тогда Луцибей на себе испытал тягости ослиной жизни, ведь пришлось таскать воду и мешки…
  Речь сейчас казалась невнятной, непохожей на прежнюю, но, к своему удивлению, Матвей осознал, что выговор его, ранее нёсший отпечаток русского акцента, сейчас заметно приблизился к местному. И некоторые конструкции, которые раньше выговаривались с трудом, сейчас ложились на язык как родные.
  Вот что, оказывается, местный бог сотворил!
  - … А вечером к нему заявилась женщина в летах со слугами, которые разложили по стойлу подушечки, побрызгали осла ароматными водами и натёрли маслом, после чего удалились, а женщина же, раздевшись, принялась ласкать его и приговаривать слова ласковые.
  Рабы уже полностью забыли об утреннем инциденте и ржали не стесняясь. Матвей же продолжал рассказ, сам растягивая губы в улыбке:
  - Тогда Луцибей прибежал к той женщине, и она пыталась выгнать его вон, но он сказал ей «Я — тот осёл!». Она же с радостью впустила его и даже разделась, но потом лишь выгнала его с криком «Я думала, что у тебя хоть это от осла осталось, а получается — только мозги!»
  Сегодня раб Матвей засыпал с чувством невероятного удовлетворения и счастья. Да, знаменитый анекдот «продай козу» заблистал новыми красками. Ничего, что он сегодня ложится голодным. Эй, такая потеря, да? Зато с языком! Он сможет завтра поесть! А силы даст Зит. Обязательно даст. Не может не дать. Ведь язык — дал!?
  Правда же?
  
  
  
  
  - Воистину, шайтаны очень странные существа.
  - А какие они должны быть по-твоему?
  - Ну, в целом ты прав. Конечно, шайтаны Харна — поистине странные существа. Но наш — это прямо песня!
  - Это комок меха. С облезлым хвостом.
  Двое мужчин глядели на разукрашенную улицу, где гулял наряженный люд.
  - Я не разглядывал его хвост, мне и головы хватило. А что, правда облезлый?
  - Пф…
  - В общем, не знаю, что там у него с хвостом, а вот додуматься делать праздник из сбора налогов… Это он первый.
  - Прямо их приятнее платить от этого!
  - Ты знаешь, немного, но приятнее. Да, я сам понимаю, что это глупость, но этот его бутерброд… Что он придумает в следующем году?
  - Уверен, ничего хорошего.
  - Тебе что, так не понравился его бутерброд?
  - Да нахер он мне нужен! Я-то не собачка, чтобы меня куском хлеба заманивать!
  - Можно подумать, если у тебя деньги отберут без этого бутерброда — ты счастливей будешь.
  - Можно подумать, что ты его защищаешь!
  - А что, есть от кого?
  - Слушай, от… вали! Шайтанолюб!
  - Кто? - засмеялся собеседник. - Ты сам-то можешь объяснить, чего ты злишься?
  - Конечно. Он отступает от правил, установленных богами!
  - Тю… А то ты от них никогда не отступаешь…
  - Кстати. Мне тут знакомый харнер подогнал новые двукнижия. Между прочим, работают.
  Четверо носльщиков пронесли паланкин с хнорсом.
  - Интересно, а хнорсы бутреброд получат?
  - А разве они налоги платят?
  Оба собеседника уставились друг на друга.
  - Вот ведь… Сколько живу на свете, а никогда об этом не задумывался!
  К величайшему счастью для хнорсов Лассен этой фразы не услышал. Он был занят. Писцы обложились стопками пергаментов.
  - С восточных гор — триста двадцать три бутерброда. Осталось семьдесят.
  - С западных пустошей — двести семь бутербродов. Осталось сто пятьдесят.
  - По столице данных ещё нету, хан. Считаем!
  Работа идёт неимоверная. Раньше дагани прошлись по землям, собрали муки, лошадей, овец, серебра или каких иных вещей, которые записаны в ханском указе, привезли это всё, сдали казначею и свободны. Сейчас дагани, думавшие, что их со службы уволят, бегают втрое прежнего! Мало того, что нужно собрать налоги со всех земель! Надо ещё в каждое место доставить свежий (свежий!) хлеб и масло. И каждому, кто налоги платит — выдать. И записать, кто получил, а кто — нет! Каждому! К счастью, налоги платит не каждый житель, а то бы дагани сию работу прокляли и сами бы ушли. Нет, с деревни платит староста, с цеха — цеховой мастер, со стада — владелец, с рудника — хозяин. Но всё равно, бегать приходится втрое больше! Да ещё требуют, чтобы булочка была свежей, попробуйте! Попробуйте со свежей булочкой проехать хотя бы по пяти деревням, да чтобы не запылилась, не помялась! И масло не слиплось! Попробуйте? Хорошо, зима, уже хоть не жарко, масло не тает, а как будет летом?
  Да уж, любая хорошая идея может быть загублена бездарным воплощением. Впрочем, к руководству тоже могут возникнуть вопросы, не правда ли? И они возникли. Лассен, ни секунды не смущаясь, на все претензии заявил, что никто не умеет собирать налоги в таком режиме. Поэтому в первый раз могут возникнуть любые проблемы. Вообще любые. Включая то, что разгневаются боги и опрокинут горы, засыпая непокорный город. А посему пусть не волнуются, вот сейчас разберутся и накажут, кого надо.
  И тут выяснилась главная и замечательнейшая вещь! Даже с учётом всех недостатков новой системы сбора налогов, даже с учётом полнейшей неразберихи и жуткого воровста прямо из-под носа (которое немедленно вскрылось, но Лассен подозревал, что вскрылось далеко не всё), налогов было собрано больше, чем в прошлый раз! И это при условии, что осталось грандиозное количество ханских бутербродов, то есть, были абсолютно точно известны неплательщики. С которых Лассен разрешил брать налоги силой, как раньше, но на этот раз бутерброды можно не давать.
  А теперь равару пришлось заниматься и восе непривычным для себя делом. Вёрстка бюджета на полгода. Или на год. Или даже на десять лет!
  То, что управление стаей раваров из десяти-пятнадцати особей отличается от управления городом людей — равар догадывался. Он только не догадывался в масштабе отличий. В стае каждый — на виду, и ты можешь учесть пожелания каждого, да ты их, эти пожелания, хотя бы выслушать можешь! А в городе людей приходится оперировать абстрактными величинами. В городе проживает семь тысяч жителей: мастеровые, торговцы, жрецы, их жёны, дети, прислуга… У каждого — свои запросы, свои возможности. Но ты не можешь лично знать каждого! И в ханском дворце ты не видишь людей. У тебя есть главный меняла, который уверяет, что в городе должно быть не менее трёх миллионов монет для того, чтобы обеспечить хождение денег между людьми. Лучше больше, но три миллиона — тот минимум, который обеспечит нормальное функционирование. А сколько сейчас? А кто ж его знает? Но раз хан собрал налоги — они не должны лежать в казне, точнее, не все должны. Хан должен расплатиться со стражей, с войсками, с уборщиками мусора, с кладбищами, с соглядатаями, и уйма прочих статей расхода. Эти деньги пойдут на покупку товаров и услуг. А в конце снова вернутся в ханскую сокровищницу, но совершив полезную работу. И надо сейчас распланировать, куда и сколько пойдёт денег? А ещё нужно ему, меняле, ведь он тоже должен по своим менялам распределить деньги, чтобы они могли обменивать на них то, что приносят люди…
  И снова собирается диван, где умные люди распределяют ханскую казну. Хан Лассен в это не вмешивается, просто потому, что вообще не понимает движения средств в такой огромной стае, как человеческий город. Но кто сказал, что он вообще не слушает? Обсуждать свои выводы, впрочем, Лассен решился только вечером. И только с Сохором.
  - Чем больше я живу среди людей, тем меньше их понимаю. Мне показалось, что этот ваш диван собирается только для того, чтобы поделить нашу казну!
  Сохор отхлебнул вина, и погладил пушистую голову.
  - Чем дольше я живу среди людей, тем чаще мне приходит в голову мысль, что мне больше нравятся равары. Поначалу я считал твоё появление очень смешной шуткой кого-то из богов. Пёс во главе стаи людей! Да ещё с таким… хм… экзотическим способом приёма в стаю! Нет, ну реально же смешно! Ты абсолютно не владеешь навыками управления, более того, ты и людей-то не знаешь! Да с тобой можно делать что угодно! И вот я живу рядом с тобой, смотрю на то, что ты делаешь, и в который раз понимаю, как мелок человек по сравнению с богами! Да, ты не человек, ты наивен и беспомощен… Я не понимаю, как, но твои идеи, твои начинания начинают мне нравиться! И дело не в том, что ты меня… хм…. А в том, что мне, именно мне начинают нравиться идеи о том, чтобы возвращать людям часть взятого, хотя бы формально. А ведь эта идея никогда не приходила мне в голову, хотя я не могу на голову пожаловаться. Я давно знаю, что диван собирается именно для того, чтобы поделить мою казну, но мне в голову не приходило удивляться этому или пытаться как-то изменить. Кстати. А как ты видишь функции дивана? Кроме дележа богатств?
  Лассен наклонил голову, задрав одно ухо вверх.
  - Я бы хотел, чтобы мне рассказывали, как лучше жить людям.
  - Вот они это и делают.
  - Я не вижу!
  - Тебе же дают советы, как распорядиться войсками, как — деньгами, как общаться с соседними племенами, как — со своим народом.
  - Это не то! Ты же сам сказал, что они делят нашу казну. Я думаю, любой понимает: если дать много-много еды, то за еду люди будут тебя любить. Но какая еда для людей хороша, а какая — плоха? И почему? Если нарядить людей в красивую одежду, они будут счастливы. Но какая одежда — красива? А какая — удобна? Сколько шагов нужно делать от трона до двери, и почему именно столько? Если ты говоришь про войска — а нужны ли вообще войска, или просто каждый человек должен уметь драться, и как только нужно — все просто кидаются по команде на врага? Хорошо ли, чтобы у каждого мужчины была одна женщина, или лучше, если у каждой женщины будет три мужчины?
  Сохор задумчиво поскрёб подбородок.
  - Ты задаёшь вопросы, которые лучше всего задать жрецам.
  - Жрецы скажут только волю богов. А если боги не скажут? Вот разве боги говорят тебе, сколько ты должен сидеть над дырой, задрав хвост?
  Сохор даже не засмеялся.
  - Да, это боги оставили на усмотрение человечества. Кстати, Лассен. А сколько ты сидишь над дырой?
  - У раваров это происходит быстро. Но я знаю, что некоторые могут заниматься этим по полчаса.
  - А у всех раваров это быстро?
  Тут уже задумался Лассен.
  - Не могу ручаться за всех, потому что я никогда об этом не задумывался. Но в нашей стае — у всех происходило быстро.
  - Да, как интересно. Ты не сказал ни великих откровений, ни даже чего-то просто нового. Но это действительно интересные вопросы, и я сам сейчас спрашиваю себя: почему они не пришли мне в голову раньше? Может быть форма постели, стульев, столов, крыши или ножа может отличаться?
  - Может.
  - Но это вряд ли будет делать диван. В конце концов, ты же не возложишь на свой зад то, что должен делать рот? Потому будем собирать тебе учёных. Но у тебя обязательно должен быть свой самый главный учёный!
  - Зачем?
  - Чтобы поставить его над остальными. И его обязательно надо будет принять в стаю. Чтобы ты мог объяснить ему то, что тебе нужно, самыми общими, возможно, неправильными словами. А он уже раздаст задачи каждому из учёных. Кому-то — делать лучшую одежду. Кто-то будет думать про войска. А кто-то будет пинать овец, и все будут его ругать, жаловаться на него тебе, а ты будешь его показательно наказывать. Но место болвана и лентяя окажется занято и остальные будут работать. А спрашивать ты будешь с главного. Поэтому подумай, кого обоссать заранее.
  - Лучше всего был покойный Сцинтий.
  - Это тебе кажется. Только потому, что ты узнал его первым. То, что узнал первым — кажется самым лучшим. Узнай и других!
  Равар Лассен подумал о Маттее. Юноше, которого он узнал первым. И вот, у него есть целая стая своих людей, и любой из них может стать его хишширо. Но почему-то именно тот, кого он познал первым — до сих пор волнует сердце.
  
  
  
  
  - … а он выехал на гнедом коне, а ему навстречу три воина. Стой, говорят, а то башку тебе снесём! А он тогда выхватил свой меч и помчался на них. Один его копьём хотел тыкнуть, а он копьё разрубил в мелкие клочки, и воина тоже. Покатилась голова по земле. А второй хотел его арканом поймать, но рассёк он аркан в воздухе, и вторая голова покатилась…
  - Байныр! Где тебя Харн носит? А ну, домой!
  Байныр со вздохом встал. Дослушать историю уже не суждено, мамка шутить не будет. И хотя ему уже тринадцать, но мать по-прежнему не стесняется и огреть чем-нибудь, и шлёпнуть. Вот на следующий год уже будет сурово смотреть на женщину, посмевшую поднять руку на мужчину. Эх, быстрей бы…
  Ах, как ещё долго расти! А где-то там — война. Вот только когда он вырастет — война уже кончится! И он так и не сможет поучаствовать! Но кому есть до этого дела? Варуф и Зайтран его понимают, тоже хотят на войну. Но кто их возьмёт, сопливых мальчишек? А ведь они никакие не сопливые, уже давно справные батыры… Ну, почти. По крайней мере с дядькой Рахимом бороться получается успешно, и он его хвалит!
  Но мать тоже права. Корове надо задать сена, воды принести. Курам — зерна. Проверить яйца, снесённые — забрать. Вынести воду, выплеснуть в огород. Отец сидит за столом, мудрит что-то, отец — знатный зитер. А он — харнер! Ему бы на войну, самому Харну послужить, то-то было бы знатно!
  За стенкой послышался шум, лязг, топот. Байныр выскочил из сарая, ожидая увидеть, хотя бы увидеть войска на марше…
  Увидел. Шестеро конных и какая-то повозка. Большая. Закрытая.
  - Хей! Где у вас тут можно остановиться на ночь? Завтра уедем!
  - А вон туда загляни. Там у них дом большой.
  Байныр увидел, как повозка с конными направляется к их дому. Но первым делом — закончить дела, а то потом отвлекаться на самое интересное…
  Поэтому не увидел самого интересного. Как из закрытой повозки вытащили мальчугана лет тринадцати, без особой жестокости, но решительно толкнули за дом. Раздалось журчание, и через минуту парень и сопровождающие вошли внутрь.
  Увидел он гостей уже в доме, где оные достаточно бесцеремонно, (но опять же — без лишней жестокости!) затребовали у хозяев еды, питья и отдыха до утра. Мама достала горшок с кашей, приготовленный на утро, отец вынул из подвала квашеной капусты. Прибежал Варуф, принёс свежую лепёшку. Воины с пацаном не набросились на еду, но всё же ели обильно и жадно, аж у самого слюна потекла. Беседовали мало, хоть отец и расспрашивал о делах военных. Сказали только, что война идёт своим чередом, Великие Боги помогают то одним, то другим, вот, у них своё дело, куда приказали, туда и едут. А за то, кто победит и когда — это к жрецам, не к ним.
  Байныр аж сглотнул. И этот пацан тоже с ними! Небось, и повевать успел! И вот, с такими вояками вместе едет! Ах, почему некоторым так везёт, а ему — корова, козы, куры, да пахать землю, воду таскать? Вот бы с ними… Как бы упросить взять с собой? Да полно, не возьмут. Скажут «Малой ещё». Когда же он вырастет!?
  Что парня удивило, это что этого вот мальчишку не положили спать со всеми, а вручили ему одеяло, шубу, и отправили в подвал. Крышку в подвал закрыли прочно, да сверху поставили стул зачем-то. И только после этого спать ушли.
  Байныру же не спалось. Почему пацана этого в подполе заперли? Боятся его или за него? Как мальчишка его лет оказался в войске? А ему можно? Подождав, пока в хате все засопели, он осторожно слез с полатей и подполз к крышке. И тихонько позвал:
  - Эй!
  Спит или не спит? Не спит. Снизу раздалось:
  - Здесь я.
  - А как тебя зовут?
  Тихо. И негромкий голос снизу:
  - А тебе зачем?
  - Ну, бычий хвост, что мне, так и говорить тебе «Эй»?
  - А что тебе надо? Ты кто?
  - Байныр я. Отца сын. Живу я здесь. А ты, эта, ты скажи, ты на войне-то был? Взаправду?
  - Был.
  - И как?
  - Страшно.
  Байныр впечатлился. Как же должно быть на самом деле, чтобы пацан вот такое сказал другому пацану? Эх…
  - А это, это… А чё тебя в подвал-то посадили?
  - Чтобы не сбежал.
  - А ты чё, обратно на войну хочешь убежать? А тебя не пускают?
  В подвале тихо. А потом:
  - А ты что, на войну хочешь?
  - Страсть как! Я ж чо думаю-то? Вот я вырасту, а война-то и кончится! Когда я ещё успею?
  - А ты хоть саблю в руках хоть раз держал? - раздался снизу насмешливый голос.
  - Неа! И если не побегу на войну — то и не подержу. Но там же, на войне, сабель же много?
  - Много, - сказал запертый парень. - И сабель много. И копий. И щитов. И трупов много. Люди друг друга всем этим убивают.
  - Здорово!
  - Эх, не смогу я тебя на войну взять, - вздохнул этот, внизу, и у Байныра сладко защемило в груди.
  Ему встретился тот, кто его понимает! Тот, кто не счиатет его сопливым мальчишкой, а действительно сочувствует и хочет вместе с ним!
  - Ага. Жаль. А может, ты этих, воинов своих уговоришь?
  - Нет. Уговорить я их не смогу. Они, понимаешь ли, воины. А воины — это те кому приказывают. Приказывают идти убивать — они идут. Приказывают лежать тихо всю ночь — лежат.
  - Я могу! - Байныр спохватился и опять понизил голос.
  - Да ты-то да, - сказали снизу. - А они получили приказ. Но мы их можем обмануть. Смотри, меня повезут в карете. Завтра утром. Если ты сможешь их отвлечь, то я, так и быть, с тобой поменяюсь. Ты сядешь, а я здесь останусь. Ну, хочешь?
  - Ещё бы! - окрылённый Байныр уже представлял себе перспективы, как его хвалят за находчивость и сообразительность. Никто же не будет знать, что это вот этот вот парень придумал и предложил. - Только это… У меня ж друзья есть!
  Внизу задумались.
  - В принципе, ещё одного взять можешь. Он может на пол лечь, его сразу не заметят, а места в карете на двоих хватит.
  - Ух, ты! Храни тебя Харн!
  - Я войтер, - раздалось снизу.
  - Да и Харн с ним! - Байныр уже отползал. Оставалось ночи всего ничего! А надо было придумать, как воинов отвлечь завтра? Да и с друзьями договориться, кто с ним поедет, а кто останется?
  Ахмет понял, что уже не уснёт. День в карете — это мучительно. Задница болит, спину крутит, ноги затекли, сейчас бы лечь и уснуть, но… Но неожиданный голос сверху смёл усталость, как метлой. Как не было этого жуткого дня, как не было и предыдущих дней. Он даже не видел тело отца, ему сказали, что сегодня отца убили, и надо срочно убегать. Он и убегал.
  Отец всегда учил его, что для правителя самое главное — это достоинство. Не ум, для этого есть советники. Не смелость — для этого есть воины. Даже не столько аккуратность и и вежливость, хотя грубый неряха будет выглядеть крайне невыгодно. А именно достоинство. И достоинство это должно проявляться не только в умении величественно смотреть на слуг и подданных, а в принятии решений. И вот он бежит, как заяц по степи. Как волк, на которого натравили стаю собак. В чём достоинство, ата? Так что, когда его поймали, Ахмет даже обрадовался. Потому что смерть, конечно, это больно и страшно, но достойно. Вон, отца тоже убили, так что принять смерть он как-нибудь сумеет. А не сумеет — помогут. Но зато не будет он беглецом, гонимым и бесполезным…
  И вот — подвал. За эти три дня пути он и его охрана притёрлись друг к другу. Ахмет не доставлял солдатам излишних неприятностей, отлично понимая, что при попытке к бегству его обязательно убьют. Потому что у них такой приказ. Солдаты, увидев в поведении пленника угрюмое достоинство, тоже не истязали юношу сверх меры, проявляя бдительность и тщательно ограждая от самой попытки побега, но кормили, поили, водили в туалет, давали отдохнуть. И в подвал Ахмет спускался тоже почти добровольно, тем более, что условия для комфортной ночёвки ему великодушно обеспечили. Он лежал в тесном подвале на холодном земляном полу, пропахшем сыростью и плесенью, и даже ни о чём не думал. А чего думать? Сейчас его довезут туда, куда им приказано. И дальше с ним будут что-то делать. То ли пытать, стараясь узнать отцовские секреты, ему самому неведомые, то ли уговаривать занять трон, то ли использовать как серебряную монету в чьей-то торговле. А он ничего не сможет сделать. Да и надо ли? Чем плохо быть разменной монетой? На твою жизнь купят что-нибудь достойное. А достоинство — главное для правителя. Он, правда, не правитель (и уже никогда не будет), но достоинство у него не отнять. Это — его! Личное.
  И вот — голос. Голос с небес, вещающий, что он хочет попасть на войну! Самое смешное, что первое, о чём подумал Ахмет — это о достоинстве. А достойно ли ему, сыну императора, обманывать простолюдина? И он искренне, абсолютно честно пытался олуха урезонить. Он пытался сказать, что война — это совсем не то, что воображает себе юный идиот, но… Но понял, что Войт не забыл о своём Ахмете. И даёт ему возможность. Этот, наверху, абсолютно искренне рвался туда, куда Ахмет пошёл бы только по крайней необходимости. Кстати. Он всегда думал о войне, как военачальник. То есть, что он будет сидеть в шатре и повелевать войсками. А действительно, смог бы он сам взять в руки саблю и пойти в первых рядах? Кому там будет нужно его достоинство? Там как раз нужны храбрость и умение. Как бы это ни прискорбно признавать, а ни того, ни другого у Ахмета нет. Конечно, саблей его владеть учили, но в первых рядах простых воинов подросток себя не видел. И уж себе-то чего врать? А этот, наверху, может, и получится.
  Но ведь его везут не на войну! Да и не всё ли равно? Пацану ничего не грозит! Его даже не высекут, когда ситуация вскроется! Может, по башке дадут пару раз, и всё. Так что, это шанс? И со всей возможной важностью, снисходя к этому ягнёнку, Ахмет величественно пообещал, что так и быть, только ради него… Он даст ему возможность поменяться с ним.
  И ведь ни разу даже не соврал! Только смешно слышать, как же неправильно его слова воспринимает этот…
  А теперь прочь уныние, сомнение и так далее. Вопрос: смогут ли пацаны устроить ему побег? Конечно, Ахмет отлично знал, что пацаны способны на любое безобразие. Но и воины тоже не лыком шиты! Через полчаса усталость вернулась и принц решил для себя, что он тут вообще ни причём. Если это милость Войта — всё получится, страдай он, не страдай. Если Войт к этому не имеет отношения — ему лично ничего не грозит. Пацанов поймают, дадут по башке и уедет он дальше. Так что какой смысл переживать?
  Разбудил его шум открывающейся крышки.
  - Вылезай.
  Да, подвал деревенского дома не сравнится с дворцовой спальней. Но всё же комфортней узенького диванчика кареты. И ветра нет. За ночь вокруг образовалась даже можно сказать уютная атмосферка. Но как только проснулся — в нос ударили запахи гнили и пыли, к которым так и не привык за ночь.
  Всего пять ступенек — и свобода. И охрана. И пожилые хозяева дома. Да, зима разносолами не балует, но не в его положении нос воротить. Кусок лепёшки да молока от пуза — вот и здорово. И так — до следующего селения… Или до цели. Или…?
  Сегодня Ахмет особенно послушно залезал в надоевшую до Харна карету. И только старался не выказывать нетерпения. Получится или нет? Решатся пацаны на такое, или нет? В принципе, это в любом случае будет расценено как шалость. Так что можно смело расслабиться. Вот только не получается! Ну, ну, когда же? Либо поехали, либо что там…
  За стенкой раздался истошный визг свиньи. Но не так, как если бы её резали. А звук перемещался. На козлах заулюлюкал возница. А дверь дёрнулась раз, другой… Тихо скрипнула и отворилась. Две башки, одна постарше, другая чуть помладше, с восторгом и благоговением смотрели на него.
  А он смог увидеть тех, кто ради него рискует жизнью. Даже не зная об этом. Или всё же не рискует?
  Ахмет поспешно стянул кафтан.
  - Раздевайся!
  - Зачем?
  - Если увидят тебя в твоём тулупе, вмиг высадят! А в кафтане, глядишь, и не признают. А там уже, когда приедете, там вам форму выдадут, какую надо!
  Пацан тут же снял одежду.
  - И боты свои снимай.
  - А как же ты? Замёрзнешь же!
  - Переживу. А тебе в моих теплее будет. Залезайте быстрее! Ты ложись, чтобы тебя раньше времени не заметили. А ты тут садись. Ну, удачи вам.
  Напоследок Ахмет стащил со второго шапку и надел на себя.
  Так. Выскочить. Стоп! Двери закрыть. Задвинуть засов. И засунуть в него штырь. А теперь медленно, не спеша, не прячась, идти по улице. Если погонятся… Если погонятся прямо сейчас — догонят. Сердце молотит, неужели этого никто не слышит? А вот и забор.
  - Н-но!
  Сзади тронулась карета. И поехала. Поехала, Войт, благодарю тебя! Поехала! А я остался.
  И только сейчас Ахмет обнаружил, что в этих вот обувках ему и впрямь холодно. Что ж. Дело сделано. Надо возвращаться в дом.
  - Байныр! Байныр, ты куда пропа… а? А ты кто?
  - Меня зовут Радомир, - Ахмет назвался чужим именем из предосторожности, зачем женщине знать его настоящее? Но почему выбрал имя пробратима-харнера — сам не смог бы в этот миг ответить. Что первое на ум пришло. - А ваш сын сбежал с моим отрядом.
  - Как? - женщина изумлённо прикрыла губы платком.
  - Ваш сын хотел вырасти настоящим мужчиной и воином. И он считал, будто мужчина и воин должен воевать. Поэтому он обманом проник в мою карету и уехал, как он думает, на войну.
  - А на самом деле куда?
  - Вашему сыну ничего не грозит, ана. - Ахмет не стал отвечать на вопрос, потому что и сам не знал, куда его везли. - Скоро обнаружится подмена, и его либо привезут назад, либо отругают и отпустят. В любом случае я ждать этого не буду. Дайте мне во что завернуть ноги и еды на дорогу. И я пойду.
  - Харнов попрошайка! - женщина неожиданно ударила подростка, но тот поднял руку и остановил её удар, хотя она всего лишь хотела его хлестнуть, как сына.
  - Не бейте меня, ана. Иначе я могу ударить в ответ. Я не подниму руку на женщину, но здесь и сейчас у меня не осталось ни выбора, ни чести. Выполняйте.
  Это срабатывало со слугами во дворце, сработало и сейчас. Человек, отдающий приказ другому человеку, пользуется стайными инстинктами предков-обезьян. Каждая обезьяна знает, что в стае существует иерархия, и она на какой-то ступени лестницы. Отдающий приказы — вожак. О, да, равар бы эту лекцию прослушал с величайшим интересом. Но увы, никто бедняге не объяснил то, что инстинктивно знает каждый Homo Sapiens. Либо ты входишь в стаю, и подчиняешься приказам вожака, либо ты входишь в стаю, и оспариваешь его приказы, либо ты в стаю не входишь. Или же ты сам вожак. Вожака в стае отличает множество мелочей. Вожак отдаёт приказы. Никто, кроме вожака, отдавать приказы не рискует, иначе последует закономерная трёпка от страшего в стае. Вожак ожидает, что его приказ будет выполнен чётко и так, как был высказан. За непослушание — трёпка. А ещё у вожка неколебимая уверенность в том, что его приказы будут выполняться в принципе. Иначе какой же он вожак? Всё это знает и чувствует каждый человек. Поэтому приказ, отданный негромким голосом тринадцатилетним мальчишкой тридцатилетней женщине осмысливался той всего пару секунд. Тот, кто отдаёт приказы таким тоном и в такой форме — обязательно вожак. Даже если ему всего тринадцать лет. И либо ты оспоришь его главенство, либо… А селянка явно не тянула на руководящее место. Поэтому юноша получил обувь, еду, выяснил, в каком направлении какие селения находятся, и вышел с гордо поднятой головой.
  Он ошибся совсем немного. Воины и впрямь достаточно быстро обнаружили подмену.
  - А это что?
  - Здрасти, дяденька. А это мы. Вот. Байныр и Варуф.
  - А где Ахмет?
  - А там остался! - мальчишка махнул рукой.
  Что ж, случившееся прозрачно, как вода в кринице. Воин даже понял, что именно эти обормоты являлись зачинщиками всего безобразия. Потому что не мог никак запертый в подвале принц организовать собственный побег. Никак! А вот мальчишки могут всё. Но… Ему-то что лично делать?
  - Хайко! Бегом сюда. У нас беда!
  - Что случилось… Не понял? А это что?
  - Эти птенчики выпустили Ахмета и уселись на его место.
  Командир отряда тоже всё понял.
  - Что он вам обещал?
  - Он? Нам? Ничего!
  - Не ври!
  Байныр честно рассказал, как хотел попасть на войну. И как пленник любезно уступил им своё место.
  Собравшиеся воины некоторое время переглядывались, ожидая решения командира. Уровень харновой задницы осознавали все. Вопрос: что теперь делать? Убивать идиотов глупо: принца этим не вернуть. Ехать обратно искать? По хорошему именно так и надо было бы сделать. Но принц не будет сидеть, уже сделал ноги, причём, если хочет жить, сделал их правильно.
  - Батыры, мы все виноваты. Хозяин нас накажет.
  Молчание было ответом. Ибо всё правильно сказал.
  - Искупить вину свою мы не можем. Вы куда хотели, ребята? На войну? Вот и поедем. Кто со мной?
  - Мы тебе в верности клялись, Айханур-батыр! Мы все тебе верны. Куда поведёшь, туда и поедем.
  - Что ж… Будем считать, что это Войт вмешался, а куда мы против богов? Но хозяину это не объяснишь. Вперёд!
  И карета под охраной десятка всадников развернулась перпендикулярно предыдущему курсу.
  
  
  
  
  
  - Послушай, меня уже все спрашивают, зачем ты полез в ханы?
  Равар семенил на четырёх лапах. Сохор размашисто шёл рядом, стараясь не отставать.
  - А что ты предлагаешь? Овец ебать?
  - Овец?! Ты что, и овец трахаешь? - Сохор закатил глаза и покачал головой. - Воистину, где боги откопали столь похотливое существо?
  - Я самое обычное существо! - несколько раздражённо ответил равар, махнув хвостом. - Не хуже тебя!
  - Я овец не трахаю!
  - А что бы ты с ними делал, если бы вокруг тебя были только овцы, и ни единой женщины?
  До кабинета дошли в молчании. И только внутри Сохор признался:
  - Наверное, я бы страдал. Но овец бы не стал. Нет, я не могу! Это выше сил человеческих.
  - Завидую вам! - Лассен улёгся на полу, как обычно, свернувшись и подняв голову. - Течки нету. Весеннего гона — нету. Вы — величайшее создание ваших богов. Но я — простой равар и у меня есть член, который весной нужно обязательно куда-нибудь сунуть! Хоть себе в пасть, но обязательно!
  - Вот чего тебя понесло спорить со жрецами? Да ещё — со жрецом Харна?
  - Я не принадлежу вашим богам.
  - Да им всё принадлежит! - в сердцах воскликнул Сохор. - Ты. Я. Это небо! Эта земля! Всё существует благодаря Великой Троице и ни один вздох без них не произойдёт, ни одна смерть.
  - Вот и пускай. - На этот раз Лассен был сама непробиваемость. - Вот и пусть они сами это скажут.
  - Вот они и говорят! Великие не способны говорить со смертными, смертные просто не переживут контакта с божественной сущностью! Для того и существуют жрецы, специально обученные тому, чтобы не умереть, встречаясь с Великими! Их устами говорят сами боги! А ты с ними спорить! Спорить с богами?
  Лассен вспомнил тот давний летний сон и «Я крайне осторожен, мои последователи привыкли...».
  - Мало ли, что говорят люди, выдавая это за божественные повеления?
  Сохор изумлённо взглянул на собеседника.
  - Но Лассен! Жрецы не могут исказить божественные повеления!
  - Почему?
  - Потому что будут наказаны самими богами!
  - Это если боги есть. А если их нет?
  Вот тут Сохор сел. Скрестил ноги, упёр локти в колени и в упор посмотрел на устроившегося перед ним равара.
  - Но боги есть!
  - С чего ты решил?
  Сохор ещё подумал.
  - Нет, слушай, я всё понимаю, но нельзя же вот так потрясать основы мироздания! Боги — есть! Ведь каждый обращается к ним и получает от них просимое!
  - Или это свойство каждого человека. Почему нельзя заранее узнать, какому божеству принадлежит человек, и только в юности это определяется? Да потому, что это определяется не богами, а свойствами каждого конкретного человека.
  - Но ведь сила богов кончается, если сразу много людей обращаются к нему!
  - Когда ты наливаешь воду в корыто, и из неё пьют сразу много овец — вода кончается. Но потом пройдёт дождь и корыто снова полно.
  - Нет, ты не прав. Всё не так! Либо боги есть, и поэтому наш мир существует, либо богов нет, и тогда порядок в этом мире… не мог же он возникнуть сам?
  - Почему нет?
  Лассен постукивал хвостом об пол, глядя на хана.
  - И ты поэтому споришь со жрецами, подозревая их в обмане?
  - Я учитываю, что они могут обманывать. А могут ошибаться. Если боги есть — то зачем мне знать их мнение? Они, боги, могут всё, а значит, моё скромное мнение их не интересует. Так зачем указывать мне что-то? Они могут это просто сделать! А если богов нет, то мнение жрецов мне тем более неинтересно.
  - Забавно! - Сохор откинулся назад, лёг прямо на пол. Поза, которую никогда бы не позволил себе раньше, до общения с раваром. - Ты считаешь жрецов лишними… Это удивительным образом совпадает с моим мнением, хотя я никогда не осмелился оспаривать наличие богов. Это… Это как усомниться в наличии воздуха! Да самого себя!
  - Это тяжело, - согласился Лассен. - Но иногда полезно. Хорошее, доброе сомнение полезно вожаку стаи.
  - Это я знаю, - отмахнулся Сохор, выпрямля ноги. Лассен поднялся и улёгся рядом с ним, вытянувшись вдоль бока. - Я поэтому и не хотел сидеть на троне, уж слишком я напоминал себе перчатку, изображающую правителя. Этим то сделай, этим — это. Учитывай мнение Зита, мнение Харна, повеление Войта! Рахимбай хочет одного, менялы — другого, моя собственная задница — третьего. А уж о чём меня просят мои наложницы… И главное, что бы я ни решил, что бы я ни приказал — всё равно будет не так! И тут — ты! Зачем ты полез на трон? Неужели в этом мире нет других интересных занятий? Ведь ты — находка для моего народа! Ты спокойно относишься и к мужской любви, и к овцам, и я подозреваю, что и все остальные виды телесной любви тебе не противны. Так почему же ты лезешь во власть, вместо того, чтобы наслаждаться радостями тела?
  - Потому что не вижу в радостях тела цели в жизни, - ворчливо ответил Лассен. - Да, секс — это приятно, но заниматься просто сексом? Просто кушать, пить, трахаться и спать? Зачем тогда боги дали мне разум? Это может любая собака вашего мира.
  - Вопрос, - Сохор сел и начал гладить равара. - А теперь скажи мне, чем тебе не понравилось указание Харна готовить армию?
  - Тем, что будут гибнуть люди. Зачем?
  - Управление государством во многом похоже на управление своим телом. Вот ты ешь, но ты обязательно и ходишь в туалет. У тебя выпадает старая шерсть. Ты же линяешь? У тебя стираются когти. Зубы. У тебя постоянно происходит обновление всего тебя. Если тебе сломать лапу — то она со временем заживёт. Но если никогда не ломать лапы — будет ли внутри тебя способ заживления? Тебе жаль людей? Что ж, не спорю. Но люди так устроены, что им обязательно надо с кем-то сражаться. А для этого они должны уметь это делать. Если ты не будешь иметь боеспособную армию — тебя завоюют хоть соседние государства, хоть ближайшие племена, свои же.
  - У меня есть защита от всего этого.
  - Твоё «очаровательное» посвящение в стаю? А что ты будешь делать против стрелы? Или против десятка противников сразу? Всех не посвятишь! А остальные не будут с тобой даже разговаривать. Даже то, что ты спишь под моей кроватью, не защитит нас обоих! Я тебе даже больше скажу! Будь я чуть иного склада ума, я бы и твоё посвящение обошёл! Я бы полностью исполнял все твои прихоти, которые, повторяю, просты, как уловки младенца. А сам занимался бы тем, что хочу я. И если ты примешь в стаю кого-нибудь ушлого, то он этим и будет заниматься. И ты оглянуться не успеешь, как будешь растерзан или казнён вопреки его воле! Он ничего такого не прикажет, наоборот, оградит тебя ото всех опасностей. Но ты умрёшь. А он будет искренне скорбеть и плакать на твоей могилке, восхваляя твою мудрость и твой беценный мех! Но живой. А ты — нет. Так что забудь об этой своей способности, она не для того, чтобы захватывать мир, а так, приятное дополнение. Как хвост. Так что армию тебе готовить обязательно надо. И участвовать в войне тоже надо! А для этого армия должна уметь сражаться. Надеюсь, в твоём мире стаи сражаются друг с другом?
  - Крайне редко. И по правилам.
  - Отлично! Вот и устрой сражение по своим правилам. Для этого надо объяснить командованию эти самые правила.
  - Боюсь, что правила раваров для людей не подойдут.
  - Лассен! И ты собираешься править? Не подойдут — придумай другие! Ты правитель, помнишь об этом?
  - Мне кажется, ты забыл об этом и решил вернуться на трон.
  - А я тебе сколько раз говорил, что ты — сущий младенец! Даже я, полностью подчинённый тебе и твоим колдовством, и своей волей, и то могу влиять на тебя, как хочу. А что говорить про остальных? Да, я готов вернуться на трон. Что-то мне кажется, что я отдохнул.
  - Но почему?
  - Потому что раньше я служил перчаткой на чужих, неинтересных мне руках. А сейчас я твоя перчатка. А ты хороший. И красивый.
  - Я не заставляю тебя заниматься со мной сексом! - возмущённо воскликнул Лассен.
  - А я и не собираюсь. Но выполнять твои хотелки приятнее, чем торговцев, менял, землевладельцев и прочего сброда. По указанной прчине. Ты красивый.
  Лассен шевельнул ухом и лизнул Сохора в руку.
  - Необычная причина выбора правителя.
  - Ничуть не хуже «из страха» или «из ждадности».
  - Согласен. Так что? На следующем заседании ты сидишь на троне?
  - А я и так на нём сижу. А ты лежишь рядом.
  - Зачем?
  - Мне приятно тебя гладить. А ещё мне иногда до ужаса хочется хоть на кого-то опереться. Хоть на кого-то, кому я могу доверять безоглядно. Но, сидя на троне, ты не можешь доверять вообще никому! Ни единому человеку. Поэтому я так и хотел с него слезть. А если рядом будешь лежать ты, я могу доверять хотя бы тебе.
  Лассен ещё раз лизнул руку.
  - Что ж. Значит, так и живём дальше. Я лежу в тени трона, а ты на нём сияешь.
  - Договорились! - Сохор потрепал равара по шее и встал. - А теперь по поводу твоих учёных…. Их надо обязательно представить двору. Но не как «Знакомьтесь, это будет тот человек, что влияет на мои поступки и от вас не зависит никак». Нет, мы сделаем хитрее. Назначь его уборщиком.
  - Уборщиком? Такую ценность — убирать полы?
  - Ценность? Это для тебя учёный — ценность. А для всех остальных он должен быть не важнее вот этой пыли. При этом он будет на виду, всегда под рукой, и не будет объектом интриг.
  Лассен задумчиво постучал хвостом по полу.
  
  
  
  
  Всё-таки быть рабом — удивительное занятие. Матвей мельком, невзначай вспоминал свои представления о рабстве тогда, в колледже. Вспоминал обычно в тот момент, когда эти представления рассыпались, столкнувшись с реальностью.
  Вот, например, жил да был известный такой раб Эзоп. И был у него хозяин, Ксанфом звали. И вот как-то по пьяни хозяин пообещал выпить море вина. Ну, и назавтра ему предъявили «Ксанф! Ты обещал выпить море! Вперёд». К кому обратился великий лендлорд Ксанф? Правильно. К рабу Эзопу. И много чего из этого вышло.
  И вот Аэрт обращается к рабу с вопросами. А Матвею приходится изображать из себя немого.
  Потому что Аэрт видел его отрезанный язык. Потому что все рабы делают вид, будто языка у Матвея по-прежнему нет. И вообще, событие здорово повлияло на психику. Отрезанный язык — очень вправляет мозги. Поэтому юноша не прокалывался: ни единого слова днём. И вот Аэрт задаёт ему вопросы, и если раньше Матвей сгорал бы от стыда от того, что простая, в сущности, геометрия, им напрочь забыта, и он абсолютно не помнит, какой там синус противолежащего угла надо умножать на катет и зачем, то сейчас можно сделать вид, что ты всё знаешь, просто сказать не можешь. Аэрт — умный мужик. Ему только мысль подскажи, он сам начинает рассуждать вслух, надо только кивать или мотать головой… Вот, кстати, тоже! Оказалось, что привычные с детства жесты могут быть не поняты, или поняты превратно в иных культурных традициях! Оказалось, что знак согласия — это движение левым плечом. Не кивок головой, а левым плечом. Вот почему?! Но пришлось привыкать. А вот кивание головой, не важно, куда и как — это знак отрицания.
  Разумеется, Матвей никак не мог знать о разговоре хозяина с главным надсмотрщиком. Тот даже не ругался. Он просто спросил:
  - Ты хочешь пойти в забой простым рабом?
  - Хозяин! Он говорил про меня гадости!
  - И что? Ты от этого сильно пострадал? А вот теперь Аэрт не может задать ему вопрос и получить ответ. Ты испортил моего очень ценного раба. Что ты готов предпринять, чтобы я тебя простил?
  Матвей не мог знать, что испытал Эвдикей, осознавший свою глупость. И перед которым реально встала угроза пойти в тот же забой, где он гонял и хлестал остальных рабов. О, если бы парень об этом узнал, он бы очень громко смеялся! В девяностые годы провинившихся милиционеров сажали в камеры с теми, кого они перед этим посадили. Да, Эвдикею было чего бояться.
  Но взгляды, которые бросал на него надсмотрщик, юношу пугали больше, чем прямая угроза. Почему-то при прямом противостоянии он чувствовал всю ничтожность этого человека, который приказал сделать ему так больно. Но что он готовит ещё? И когда Эвдикей ничего не говорил и не делал прямо, воображение Матвея рисовало картины одну страшнее другой. Уж он помнил, что раба могли и распять. А умирать таким жестоким образом не хотелось, он-то не Христос, и к Зиту не попадёт. И к Харну тоже. И даже к Войту. Интересно, вот эта принадлежность, может, она имеет какое-то значение в посмертии? У кого бы спросить? Ах, да. Нечем. В смысле, за пределами барака он немой. А в бараке пёс Шарик, отправишийся охотиться с луком на уток упал в реку и был спасён водяной крысой, которая притащила пса и отдала коту со словами «Делать мне больше нечего, как всяких собак из реки вытаскивать». К сожалению, в переводе история теряла слишком много юмора и многие отсылки оказались непонятны, но рабам было абсолютно насрать на отсылки, юмор и прочие тонкости. Сейчас Матвей мог бы читать таблицу логарифмов, её бы слушали с тем же вниманием и затаив дыхание. Просто потому, что это уже традиция! Просто потому, что количество развлечений у рабов равно нулю. Кто бы занимался досугом рабов? А заменить Матвея некому! Никто из рабов не знал такого количества интересных историй! Да просто такого количества историй! И удовольствие от вечернего прослушивания оказалось настолько велико, что ещё неделю зитеры падали от усталости, изображали собственную безалаберность и даже терпели побои и ругань, но не признавались, что сила Зита потрачена на месяц вперёд. И слушали вечером аэда, даже не заметив (или не обратив внимания), что сейчас его волшебный голос понятен до каждого слова, и выговор чистый, и звучит переливчато и завораживающе… Поэтому не важно, что именно он рассказывает! Пусть рассказывает!
  Матвей же чувствовал себя как тот окунь, что заглотил наживку вместе с блесной, и теперь всё понмает, но сделать ничего не может!
  И это сейчас, когда работа на руднике стала действительно интересной! Отношение к нему остальных рабов, Аэрта, и даже хозяина, прямо запретившему Эвдикею чморить раба, плюс тысячетонная каменюка, для которой уже подготовлен спуск и завозятся телегами брёвна. А брёвна эти ошкуриваются рабами и в обязательном порядке обрабатываются командой зитеров. Матвей попытался объяснить Аэрту идею смазки, но оказалось, что это предусмотрено. И жир тоже завезут. И верёвки. Посмотреть самому на транспортировку этого чудовища хотелось. Но жить хотелось больше!
  Тем более, что Эвдикей явно начал что-то готовить. И внимание к строптивому рабу давило тяжелее вырубленной каменюки.
  Весна вступила в свои права, заливая горы лунным светом. Если до этого холодный ветерок вызывал дрожь, то сейчас прохлада приятна, особенно после рабочего дня. Сейчас он подёт в барак, рассказывать очередную историю, которые, кто бы мог подумать? - заканчиваются! Матвей уже на мультики перешёл, но, как уже было сказано, слушатели попались не взыскательные, традиция слушать аэда перед сном действительно положительно сказывалась на результатах работ. И наказаний действительно стало меньше. Так что хозяин намекнул Эвдикею, что у того есть способ избежать ротации кадров. А именно, чтобы Мафей не оказалася на его месте, а сам надсмотрщик не отправился таскать глыбы и рубить камень. Да, это дорого. Да, жреца Зита надо ещё уговорить. Но это проблемы Эвдикея, не хочешь — пожалуйста, он сам наймёт жреца. И хотя Мафей не будет лично пинать каждого раба, что так приятно сердцу Эвдикея, но вот распределять рабов на работы будет именно он. Ибо, в отличие от верзилы, головой думать умеет и Аэрт каждый день у него спрашивает «Когда?». И не только Аэрт, император тоже интересуется ходом работ. Так что…
  Так что вечером Эвдикей подошёл к Мафею. После работы. Просто высказать всё то, что накопилось в душе. Чего, по его мнению, раб не заслуживал, но… Сейчас ситуация действительно сложилась патовая. Случись что с Мафеем (даже не по его вине!) - и виноват окажется он.
  Вперившись взглядом в большеглазого раба со светлыми волосами, Эвдикей прочувствованно сказал:
  - И не думай, что тебе так легко удалось от меня избавиться.
  Накопившиеся страх, неуверенность, ожидание страшных пыток, несогласие с ситуацией, желание вырваться хоть куда-нибудь — привели к закономерному, в общем-то, итогу.
  Матвей ударил. Ударил надсмотрщика! Ударил самого Эвдикея! Да, он по-прежнему считал себя превыше этого качка, но за сайтаем и на каменоломнях Матвей тоже неплохо прокачался. И в этот удар он вложил всё, что выворачивало наизнанку всю его сущность.
  А потом повернулся и побежал. Он бежал по свежеуложенной дороге, слыша позади крики. Он отлично понимал, что вокруг — горы, и беглому рабу некуда деваться. Он лучше всех остальных понимал, насколько не приспособлен для жизни в этом древнем и странном мире! Но… Он уже ударил надсмотрщика. Который его… О, что именно Эвдикей с ним может сотворить — последние две недели Матвей столько всего вообразил. Нет, стрела в спину ничуть не лучше, но… быстрее.
  Топот его ног по камню смешивался с горячим дыханием, со свистом ветра в ушах. Сколько он так может бежать? Минут двадцать? Час? А потом? А сзади топот копыт! Ну, вот и всё. Вот ты и отбегался.
  Осознание собственной смерти нахлынуло ледяным ознобом. Кожа на руках и животе сжалась, память услужливо подсказала «Вырванный язык по сравнению со стрелой в живот — это мелочи». Вот сейчас его застрелят… Но лучше пусть стрела, чем стоять у столба, пока тебе выпускают кишки и мухи потом по ним бегают, а ты жаришься на солнце со вспоротым животом!
  Пусть!
  В этой ледяной решимости Матвей обернулся.
  На него мчался белый конь. На него? Мчался? Нет, конь относительно неспешно бежал куда-то, на юношу поглядывая одним глазом. Лунный свет серебрил бока, не знавшие седла, и горделивая осанка скакуна завораживала… Только Матвею сейчас было не до красот бесподобной лошади, хотя жизнь среди кочевников научила его ценить стати. Сейчас он увидел спасение. И рванулся наперерез к коню, бездумно, без остатка. Конь изумлённо замедлил шаг, раскрыл пасть… Ха! А вот так тебе! А теперь — ухватиться за гриву, оттолкнуться от камней, ноги поджать, чтобы не мешать, коленями вцепиться в бока, и… пошёл!
  Возмущённый конь ударил в галоп. Матвей крепко, но осторожно ухватился за шею ладонями, стараясь всем телом компенсировать бешеную скачку, и вдруг….
  И вдруг почувстствовал себя на мотоцикле! Вместо стрелы в спину (или в грудь, куда хуже?) он ощутил невероятное облегчение, теперь беглого раба хрен догонят, хрен найдут! Даже если он не удержится и упадёт — они уже ускакали так, что искать долго придётся! А там кто-нибудь из богов да поможет! Но эта бешеная скачка по тёмным горам, залитым лунным светом, это ощущение живой мощи под коленями и ладонями, эта упоительная скорость на грани сумасбродства… Как будто летишь по шоссе сто пятьдесят и входишь в поворот…
  - Давай! - радостно заорал Матвей, обхватывая и обнимая коня за шею. - Давай, милый!
  Он останется жить! Слава Зиту, он будет жить! Матвей влился в скачку, двигая ногами и спиной в такт коню, ощущая с ним невероятное единение и почему-то столь же невероятную защищённость. Он мчал в ночь, и пейзаж вокруг менялся, горы удалялись, пики перестали закрывать подсвеченные луной облака. А что вокруг — юношу не интересовало. Что бы ни было, он всё равно ни на что не мог повлиять.
  Конь начал останавливаться. Матвей выпрямился, перестав сжимать клещом его бока. Подождал, пока скакун остановится. Спрыгнул на землю, сам поразившись, что после такого напряжения ноги не дрожат. Обошёл коня, обхватил за шею, прижался.
  - Спасибо тебе, хороший ты мой! Ты так вовремя! А как ты скакал! Я прямо благодарен тебе невероятно! Спасибо! - Матвей мешал русские слова с местными, не особенно этого стесняясь, ведь конь его всё равно не понимал. А выразить благодарность хотелось. - Эх, мне бы тебя угостить вкусненьким, да нету у меня. Но я обязательно тебе чего-нибудь найду завтра. Хорошо? До завтра потерпишь?
  Конь переступил ногами и очень осторожно отступил назад. Матвей его выпустил. И только сейчас задумался: чей это конь? Откуда взялся, куда скакал?
  - Извини, пожалуйста. Но мне правда надо было очень быстро оттуда убежать. Если я тебя от чего-то важного оторвал — прошу у тебя прощения. И ещё раз спасибо.
  Конь водил глазом то вверх, то вниз. Создавалось впечатление, что он разглядывает человека, ну, прямо начальник на собеседовании. Потом, то ли что-то решив, то ли просто устав стоять, конь махнул хвостом и неспешно скользнул в темноту, почти не бухая копытами.
  А Матвей остался в темноте один-одинёшенек. Но почему-то безумно счастливый.
  
  
  
  
  
  
  - Ну, ну, ну? - необычайно довольный Сохор восседал на троне в своей привычной уже манере: подогнув одну ногу и посавив пятку на сиденье. Поза крайне фривольная, абсолютно недостоная гордого хана. - Давай, скажи мне, что это ты не мне должен отчитываться, а ему.
  Он снял ногу с трона и довольно чувствительно пнул лежащего равара в бок. Лассен подумал и рыкнул. Даже цопнув когтями воздух.
  - Лежать! - велел ему Сохор. Поставил ногу обратно и вперил взгляд, мгновенно перестав улыбаться.
  - А что, это не так? - подал голос с места Дэргэ.
  - А с чего? - Сохор опять улыбнулся отеческой улыбкой, достаточно нелогичной на лице молодого человека по отношению к старшему по возрасту.
  - Ты хочешь сказать, что вернул себе ханство?
  - А я его и не терял.
  Сохор уселся на троне прямо, с достоинством не мальчишки, но правителя. Оглядел диван.
  - Я до сих пор в восхищении этой идеей Войта. Надо будет сделать богатую жертву ему, Войт — велик! Мне бы в голову не пришло разыграть подобную сцену. Зато теперь я увидел, кто из вас чего стоит.
  Хан Сохор поднялся с трона, пошёл по комнате, разглядывая сидящих людей, осознавших случившееся. Это всего лишь спектакль! Для них! А ведь они почти поверили, «захват» власти сопровождался гибелью одних и отстранением других! Всё так натурально! И волкопёс так шикарно держался, будто и впрямь обладает божественным правом на трон!
  - Да, Харим, мне очень приятно было, что ты свою сущность показал всем. Не смог, не удержал её за этим роскошным халатом, вылезло всё наружу! Что, нет? А ты, Даганэ-ата? Посмотри мне в глаза! Что, стыдно? Даже ты, Ханнука-ата, хоть и не запятнал себя ничем эдаким, а ведь и ты от меня отвернулся.
  - Твой верный пёс в одном прав, Сохор-хан. Уж не знаю, его это речи, или ты его подучил, но он прав. Тебя можно заменить. Меня можно заменить. Людкие традиции можно заменить! Но историю не исправишь. Это даже Великой Троице не под силу. А я — хранитель истории. Мне не нравилось то, что происходит, но это тоже история.
  - Достойные слова, Ханнука-ата! Я рад, что такие люди, как ты, сидят в диване, и я всегда могу спросить их совета. Что говорит история, как мне следует поступить с бесчестными и лживыми крысами, невесть как занявших места в диване?
  - Сам-то ты хорош ли, Сохор? - подал голос второй визирь. - Устроил из дивана посмещише!
  - Я — хорош! - Сохор выпрямился, горделиво глядя сверху вниз на советника. - Я устроил этот балаган, и увидел ваши устремления. Да, не все из вас повели себя как добрые люди, но я — хан, меня не напугать злобой, алчностью, жестокостью, и даже глупостью. Я и раньше знал о вас многое. Но меня интересовало, кто из вас в этот якобы сложный для страны момент попытается её спасти, а кто — ухватить себе побольше. И я увидел. Вот, здесь сидите вы, от кого зависит будущее нашей державы, кто решает судьбы своих народов. Вот и скажите, после всего случившегося, нужно ли Хариму и дальше заседать в диване? Или на его место следует посадить другого, более достойного человека?
  - Досточтимый Харим мог точно так же разыграть из себя жадного сластолюбца как и ты, сохор, - ухмыльнулся Джаганир.
  - Мог, - не стал спорить хан. - Но мог разыграть и другое. Например, встать на защиту страны от злого шайтана, как сделали многие другие. Как сделал и ты. Или я не прав?
  - А разве я что-то сделал?
  - Ты ни разу не поддержал пришельца, возложившего свой хвост на мой трон.
  - Ты это заметил… - Джаганир с неудовольствием шевельнул усом.
  - Хорошим был бы я ханом, если бы не заметил. Так что? Меняем его, или… пусть тоже проходит посвящение?
  - Так посвящение было? - воскликнули сразу несколько вельмож.
  - Вы же не считаете меня лжецом? О, конечно, я могу лгать вам, сколько захочу, и кто меня остановит? Но не Войту! Тем более, что он сам знает правду, да ещё получше нас всех. Посвящение реально существует. И вот, я стою перед вами, испытайте меня! Пусть кто-то из вас бросит мне вызов и скажет «Сохор! Ты поступился честью и недостоин трона, который занимаешь». А я спрошу в ответ «Кто ты, бросающий вызов Войту, и отчего считаешь, будто лучше Войта знаешь, как следует управлять государством?». Я не скрываюсь от вас, я здесь весь, полностью, и мой пёс следит за мной от трона, не позволяя сделать ничего во вред моей стране. Испытайте меня! Вдруг разум мой омрачён и я сам не осознаю, кто я и что делаю? Я никуда не убегаю, я по-прежнему несу ответственность за свою страну, свой народ, и своих богов. Пока что я принимаю решение: Харим! Тебе отныне нет доступа в диван, твои решения и слово твоё ничего не значат, пока диван не примет иное решение. Удались. Если случится так, что моя голова отделится от моих плеч и больше не сможет вещать, тебе об этом сообщат и пусть Великая Троица заботится о тебе дальше. Что касается армии. Я совершенно случайно узнал, что на северных и западных отрогах гор стоят чьи-то патрули. Которые нас от кого-то защищают. Защищают, как выяснилось, плохо, вот мой пёс пробрался во дворец и даже какое-то время изображал меня. Я хочу знать, уважаемый Рахим-ата, чьи это патрули. Почему они охраняют перевалы. Для кого и от кого. Так же я хочу знать, сколько у меня копий, коней, мечников, лучников… Я ничего не забыл? - Сохор повернулся к молчащему Лассену.
  - Ты забыл самое главное.
  Голос равара не шёл ни в какое сравнение со звучным, хорошо поставленным голосом хана. Но удивительное дело: никто и не подумал возражать, хотя, казалось бы, афёра хана Сохора с подставным кандидатом на трон вскрылась.
  - Ты забыл уточнить, что для вас является победой.
  - Да, кстати, - Сохор вернулся на трон и сделал вид, будто озабочен этим вопросом. - Вот если завтра начнётся война. Мне почему-то никто не доложил, что война уже идёт полгода, и воюет полмира. Не для того ли стоят патрули в горах и в пустынях, чтобы вести об этой войне не достигли моих ушей? И вот если неведомый нам враг втрогнется в нашу обильную и процветающую страну… Что считать победой? Полное уничтожение нашей страны? Неведомого завоевателя? Новые границы? Что?!
  - Это всё равно скажут боги.
  - А если не скажут?
  Возвращение Сохора на трон не ограничилось отстранением Харима. Вечером, лёжа в ханской беседке за чайничком красного сухого, Лассен спрашивал:
  - А почему ты пьёшь так много вина? От него же голова плохо работает.
  - Я для того его и пью, чтобы хоть немного отвлечься. А то моя голова всегда, постоянно работает. Я постоянно задумываю интриги, ищу интриги, пытаюсь понять, кто на кого влияет и зачем именно. Когда ты на самой вершине власти — ты всегда в корзине ядовитых змей. И никогда не знаешь точно, кто тебя укусит, за что и ради чего. Поэтому я безумно рад, что ты меня принял в стаю, и хотя бы здесь, хотя бы с тобой я могу просто попить вина, туманящее разум, поговорить о чём-нибудь, и это не грозит ни мне, ни тебе. Вот немножко дольше посидишь тут с нами, сам увидишь, какого типа люди лезут во власть. А вино даёт возможность отдохнуть и не скатиться в сплошные казни.
  - А ты хочешь их всех казнить?
  - Мечтаю! - страстно ответил Сохор, отламывая кусочек белой рыбы и поливая его соком лимона. - Но я так же знаю, что это бесполезно. Те, кто придёт на их место — точно такие же. Но этих я хотя бы знаю, знаю их желания, недостатки, кто с кем и в каких отношениях. А пришедшие некоторое время будут мне неподконтрольны и успеют наворотить такого, что потом за два поколения не разгребёшь. Но я давно хотел у тебя спросить. Почему ты проводишь посвящение… так? Нет ли другого способа?
  Лассен рассказал. Рассказал и о жизни в степи, и о своей службе в качестве пастушей собаки, и о странном сне, и о сомнениях и их проверках.
  - Так что это свойство дано мне вашим богом, и у него, видимо, изрядное чувство юмора.
  - Да уж… Вот уж не знал, что Войт — такой затейник. С другой стороны, что мы вообще знаем о богах? Только то, что говорят жрецы?
  - Но ведь ты же сам принадлежишь Зиту!
  - Да, это правда. Но лично сам с Зитом я никогда не общался, а те возможности, которые я вижу — это мой опыт или его указания?
  - Я не знаю, что вы ошущаете. Я-то не из вашего мира и не понимаю, что значит «принадлежать богу!».
  - А этого никто не понимает. Все знают, все пользуются, но ты пойми: вот я тебя глажу. Ты можешь рассказать мне, что ощущаешь, я даже могу представлять себе, насколько это тебе приятно. Но мы никогда не узнаем, что чувствует другой! Когда ты гладишь меня — это совсем не то же самое, у меня нет шерсти и я никогда не пойму, каково тебе. Могу только догадываться. С богами то же самое. Все знают, что ты — войтер, зитер, харнер. Ты чувствуешь свою свзяь с богом и моменты, когда сила бога тобой использована. Но что при этом чувствуют другие? Никто не знает. Так что и я тебе не смогу рассказать, и никто другой.
  - Да, я тебя понимаю. Но всё равно немножко обидно. По твоим словам я — войтер, но я не чувствую связи с вашим Войтом и ничего, кроме как пометить, не умею и не могу.
  - И это тоже немало.
  То, что это немало, Сохор показал буквально на следующий день. Он неожиданно вызывал к себе одного из стражников и сказал:
  - Лассен. Этого надо принять в стаю. Обязательно.
  - Зачем? - напрягся равар, который уже давно решил для себя, что в стаю будет принимать только тех, кто понравился и нужен ему лично.
  - Я тебе потом объясню. Но этот должен входить в нашу стаю! Ты готов к посвящению? - уточнил он у стражника.
  Тот переводил взгляд с одного хана на другой. Сохор и Лассен смотрели на парня столь слажено, что у того мурашки бежали по коже.
  - А… это обязательно?
  - Обязательно, - непреклонно сказал Сохор. - Либо ты пройдёшь посвящение, которое наш Лассен даёт всем самым приближённым людям, либо служба в нашей охране для тебя отныне закончена. Можешь идти, искать другое место.
  Выбор небольшой, и Лассен с интересом следил за выражением лица человека. С прочтением эмоций на лицах людей у равара до сих пор наблюдались некоторые проблемы. Всё же запах гораздо показательнее, но и здесь опыт новоявленного правителя оставлял желать много-много лучшего. Так что же он выберет? И какой именно запах является свидетельством принятия решения? Надо будет проверить на других людях, у всех меняется одинаково, или найти общее для всех людей решение не получится?
  - Я… согласен.
  - Пошли.
  Троица вошла в комнату, Сохор встал у дверей и велел стражнику:
  - Раздевайся.
  О, сейчас круглые глаза, резко усилившийся запах пота и острый запах страха однозначно свидетельствовали об испуге. Интересно, чего он так испугался?
  - Здесь? Сейчас… А… это… обязательно?
  - Можно, конечно, и в одежде, - милостиво разрешил Сохор. - Но поверь, лучше будет без неё.
  Взгляд молодого стражника на хана нёс в себе целую гамму эмоций. А как меняется запах!!! Лассен решил подать пример и тоже начал раздеваться. Благо, равару снимать одежду недолго.
  Стражник сглотнул. Посмотрел на пушистого прямостоящего зверя. На его пах. На скучающего Сохора, сложившего руки на груди и ожидающего выполнения своего распоряжения. На дверь. На пол. На окно. Скорчил крайне мучительное выражение, и всё-таки начал снимать одежду. Которой на человеке оказалось очень немало! Всё-таки в стражу готовился, не куда-то там! Оба правителя терпеливо ждали. Человек мялся, мучительно стаскивая очередной предмет одежды, пока не оставлся полностью голым. Вот теперь равар позволил себе изучить его запах, ничем не скрытый и не стеснённый. С выражением «я сейчас упаду в обморок» стражник всеми силами старался не отшатнуться.
  - Становись, - велел Сохор.
  Потоптавшись, парень тяжело вздохнул, опустился на четвереньки и нагнул голову. Сохор посмотрел на Лассена. Лассен — на Сохора. Оба — на стоящего парня. В конце концов Лассен просто сделал шаг вперёд и приступил к ритуалу посвящения.
  Стоящий на четвереньках человек изумлённо поднял голову, глядя на происходящее. Подождал. Уселся прямо на пол.
  - И всё?!
  Облегчение в голосе звенело, как после удара молотом по клинку.
  - Как ты себя чувствуешь? - уточнил Сохор.
  - Я… Я так переживал! И всё? Да, ты прав, мой хан, в одежде это было бы… А что мне теперь делать?
  - А что ты хочешь сделать? - уточнил Сохор, не меняя позы.
  - Я… Я хотел бы рассказать вам всё! Но… вы же их не убьёте?
  - После твоего рассказа? Нет. Но потом — может быть. И не потому, что ты сообщишь нам о заговоре. Я про него и так знаю. А потому, что твои хозяева не остановятся. И нам придётся их убить рано или поздно.
  Лассен слушал этот разговор и понимал, что сам Войт послал ему Сохора. Потому что если наивный равар считал, будто одним своим ритуалом сможет подчинить стаю людей — то как же он ошибался! Без Сохора он действительно сидел бы на этом неудобном стуле без спинки чучелом, а люди, внешне поклоняясь и подчиняясь, продолжали бы делать что-то, о чём наивный равар и не подозревал бы. Вот как, как Сохор узнал, что этот воин — чей-то засланец? И почему заставил его принять в стаю?
  - Сохор, а почему ты взял его в стаю?
  - Это очень хороший человек, - уверенно ответил хан. - Верный, преданный, хороший воин. Поскольку он обязательно будет выполнять приказы хозяев, то либо мы его теряем, либо берём к себе. Я считаю, что в нашей стае он будет хорошим хишширо. Не так ли, мой тан?
  И Сохор церемонно поклонился голому равару.
  
  
  
  
  Есть ханские покои, куда не допускаются посторонние. Есть диван, куда не допускаются посторонние. Есть, в конце концов, туалет! Куда не допускаются посторонние.
  И есть малый церемониальный зал. Куда не допущен сам хан!
  Да, да, в своём собственном дворце в своём собственном церемониальном зале действующий и общепризнанный хан Сохор — лицо посторонее. А вход в зал охраняют свежеобосса… ой, то есть, свежепосвящённый Рахим и его коллега. И Рахим так вежливо, но но со значением:
  - Я прошу прощения, мой хан, но наш тан велел никого не пускать. Вообще.
  Его напарник посмотрел на коллегу таким взглядом… Мол, ты вообще чего обпился? Не пускать хана? Ты в своём уме?
  Но для Сохора всё происходящее имело совсем другой смысл и другое значение.
  - Молодец! Вижу, не зря принят!
  Рахим расплылся в улыбке, немедленно убрал её и вытянулся ещё ровнее. А Сохор пошёл заниматься своими делами. То, что Лассен в тайне от него творит какое-то злодейство, Сохор не верил. Даже если и творит — то не его дело мешать своему вожаку. Но интересно, конечно, а сможет ли? Пока что даже желания не возникало спорить или возражать пушистому правителю. Интересно, это так действует божественное посвящение, или Лассен на самом деле не задумывает ничего, с чем стоило бы спорить? А что именно он там обсуждает — он и так узнает.
  И узнал.
  - Сохор, а ещё учёные у тебя есть?
  - Едут, - коротко отчитался хан. - А что у тебя с этими?
  - Они не знают, могут или не могут выполнить мой приказ!
  - Так пусть узнают, в чём проблема?
  - Проблема в том, что никто не должен узнать, выполнят они его или нет?
  Хан задумался. Да, проблема скрыть свои планы — это первоочередная проблема каждого правителя. Ты должен свои планы реализовать, но так, чтобы об этом не узнали те, кому не положено.
  - Даже я?
  - Дело не в том, что я тебе не доверяю, - завилял хвостом Лассен. - А в том, что я сам не знаю, правильное ли дело делаю.
  - И что случится с твоим делом, если об этом узнаю я?
  Хвост перестал мотыляться, и Сохору ужасно захотелось спросить «А что означает этот твой жест?». Лассен частенько спрашивал его о значении жестов и мимики, но почему-то казалось стыдным показать своё непонимание реакции вожака.
  - Не знаю. Не могу тебе сказать. Но пусть пока всё будет как есть?
  - Как решишь, мой тан. Я вызвал всех учёных, которых смог найти. Не все согласились, но некоторые ещё едут.
  - Хорошо. Но всё же кое в чём я с тобой посоветуюсь. Где у вас здесь есть подземные хранилища воды?
  - Подземные? - неподдельно удивился Сохор. - Это дело жрецов. Надо узнать у них.
  - Точно! - хвост завилял, как сумасшедший. - Всё никак не првыкну.
  - Учти, что обращение к жрецам не бесплатно.
  - Мне вызывать их во дворец, или ехать к ним самому?
  - Смотря с каким вопросом. Если по поводу хранилищ воды — съезди сам, дешевле обойдётся.
  А вечером в той самой беседке, куда не допускаются посторониие, сидели Сохор, Улукхай, Самвэл и приезжий кузнец Рустам.
  - Итак, по совету жрецов и по моему личному желанию начинаем делать следующее. Первое. Нужно сделать в земле яму. Глубиной примерно в двести хвостов. И шириной небольшой. Я не знаю, как называется такая ямка на вашем языке.
  - Это называется «шахта», - сказал Улукхай, отпивая горячего вина.
  - Итак, нам нужна шахта глубиной в двести хвостов.
  - Примерно полсанага, - перевёл Сохор.
  - Два хороших харнера, зитер и слямка, - резюмировал Самвэл.
  Лассен посмотрел на Сохора.
  - Будет завтра. Что ещё?
  - Из этой шахта потечёт вода. Нужно приготовить, куда она потечёт. Хорошо бы сделать устройство, которое позволяет воде течь, когда нужно, и не течь, когда не нужно. Я тоже не знаю этого слова.
  - Это называется «кран». Много ли воды будет течь?
  - Не знаю! Это тоже надо будет проверить!
  - Лассен! - мягко сказал Сохор, наливая очередную пиалу. - Если ты ходил к жрецам, почему не спросил у них, сколько будет воды, какой воды и так далее?
  - Я плохо умею планировать, - застучал хвостом равар. - Поэтому я созвал вас. Чтобы вы сказали, что нужно спросить, что нужно сделать, и как вообще поступать? А главное, где всё это можно проверить?
  - На свинцовых шахтах, - вдруг сказал Улукхай.
  - Свинцовых? Что такое «свинцовых»?
  - Это такой металл. Тяжёлый, серый, легко пачкает руки.
  - А, уссирахэн. Свинцовых. Как правильно называется этот металл?
  - Свинец.
  - Но разве свинец добывают из узкой шахта в земле?
  - Нет. Его добывают из широкой шахты в земле. Но там много воды. И её постоянно надо откачивать. Мы можем устроить там проверку слямки и крана.
  - Хорошо. Ещё нужно устройство, чтобы вода не исчезала.
  Дружное непонимание Лассен встретил аналогичным непониманием. Потом ситуация прояснилась.
  - Если воду налисть в землю, вода исчезнет. Правильно?
  - Нет! - дружно возразили Самвэл и Улукхай. Посмотрели друг на друга и раздельно сказали:
  - Она впитается в землю.
  - Она испарится в воздух.
  - Вот надо, чтобы она не делала ни того, ни другого, - сообщил Лассен, постукивая хвостом. - Текла на два-три санага, и никуда не испарялась и не впитывалась.
  - Тридцать зитеров и семь харнеров, - запросил Улукхай.
  - Без божественной помощи.
  - Нереально.
  - Сделайте.
  - Но это нереально! - возмутился Самвэл.
  - Реально. Вот я наливаю вино в пиалу. Оно никуда не впитывается и не испаряется.
  - Но это пиала! Здесь мало вина!
  - Можно сделать большую пиалу.
  - Трубы, - вмешался молчащий до этого кузнец.
  - Ты представляешь, сколько для этого нужно металла?
  - Не обязательно делать трубы из металла, - возразил Лассен. - Сохор, что там с Маттеем?
  - За ним уехали, - отчитался хан.
  - Я пока могу сказать только одно. Можно сделать, чтобы сама земля не впитывала воду. Это можете сделать хоть зитерами, хоть харнерами. И прикрыть её сверху, чтобы не испарялась. Технологию тоже отработать и показать мне через три дня. Пока что у меня ещё один вопрос. Кто у нас в ханстве занимается планированием населения?
  - Как можно планировать население? - ужаснулся Улукхай.
  - Очень просто. В нашем мире мы точно знаем, что охотничьи угодия могут прокормить стаю из тридцати раваров. Значит, если стая имеет больше хвостов — остальные должны подвергаться опасности. Какую — выбирает совет стай. То ли нам нужны бойцы, и тогда устраиваются бои. То ли нам нужны разведчики, и тогда — исследования, пещеры, горы, реки, океаны. То ли нам нужны учёные, и тогда — опасные эксперименты, опыты, технологии. Если в стае меньше тридцати хвостов — изучают, почему. Может, умирают ягнята? Может, самки не могут рожать? Может быть самцы слишком ленивы? Может быть вожак слишком жадный и не даёт спариваться остальным? А потом проблема решается.
  - В нашем мире планированием населения занимаются боги, - Самвэл взял ещё кусочек мяса. - Так что не нужно этим заниматься.
  - А теперь буду планировать я. Поэтому кто у нас этим занимается?
  - Лассен, - мягко, но очень проникновенно сказал Сохор. - Ты собираешься ввести нового человека в диван? Ты понимаешь, что его сожрут? Или он будет вынужден, подобно мне, заниматься интригами всё свободное время.
  - Примем в стаю.
  - Вот я в твоей стае. И что? Я по-прежнему верчу интригами, чтобы этим не занимался ты.
  - Вы о чём? - спросил Самвел.
  - Не важно. Я просвещаю нашего пушистого вожака о проблемах людей, которые ему неизвестны.
  - Я подумаю, - сообщил Лассен. - Но человека, который будет заниматься этим вопросом, мне предоставь.
  - Я подумаю, - в тон ему ответил Сохор. - Теперь вам, ребята. Я надеюсь, вы понимаете, что оказанное вам доверие придётся отрабатывать. То, что обсуждается в этой беседке — не выходит за пределы этих стенок. Вы не имеете права обсуждать услышанное здесь даже друг с другом.
  - А как я буду делать кран, даже не имея права обсуждать это с подчинёнными? - ухмыльнулся Рахим.
  Лассен широко улыбнулся.
  - Да, Сохор, наши с тобой задачи требуют изрядной доли доверия к людям. Я отменяю приказ хана, и даю вам свободу выбора. Вы можете обсуждать это с кем угодно, но на вопрос «А зачем это?» должны будете отвечать, что так приказали боги.
  - Но это же ложь! - возмутились сразу и Самвэл, и Улукхай.
  - Это не ложь, - возразил Лассен, постукивая хвостом. - Это мой приказ. Разницу чувствуете? Отлично. А я с богами сам разберусь, это моё дело. Теперь дальше. Расскажите о ваших семьях?
  На изумлённый взгляд приглашённых людей Сохор одобрительно погладил пушистого хана по голове.
  
  
  
  Второй год ты живёшь в этом странном мире. Уж казалось бы, как может выжить студент-менеджер в доисторические времена? А вот ещё жив. Да, твои знания здесь не нужны абсолютно, потому что знание компьютеров завязано на наличие компьютеров. Знание правил дорожного движения — на дороги и движение по ним. Даже компасы оказались не при делах: без картографии и компас вещь ненужная. Правда, местные умудрились из простого компаса сделать волшебный олдворыг, то бишь, артефект. А ты, создатель этих самых компасов, понятия не имеешь, как они теперь работают.
  И вот ты — беглый раб. Удивительно, как местные не додумались рабов клеймить! Стояло бы на лбу рабское клеймо — вовсе только обратно к Антырхану. Упасть в ножки вождю и каяться, проситься, чтобы обратно в армию взял.
  Вот только будет разница. Если до этого Матвей ехал «вольнонаёмным», то есть, его с бахтыраями ничто не связывало, кроме еды и одежды, то сейчас, если Антырхан примет обратно, то это — всё. Это уже насовсем. Это теперь ты будешь принадлежать вождю полностью, ведь сам попросился! А чем это лучше рабского клейма? Никуда не деться, скрываясь под дланью вождя до самой смерти, своей или его. Так уж лучше вернуться в горы, где скоро спустят вырубленный обелиск, а он так хотел посмотреть на этот процесс! И даже поучаствовать.
  Но что лучше: рабство, где ты делаешь нужную, в целом, вещь, или свобода, где ты никому не нужен? Пожалуй, именно в этом и заключается свобода. Ты никому не нужен. Именно поэтому ты можешь делать, что хочешь: результат твоих действий ни на что не влияет. Вот, ты свободен! Ты можешь идти куда хочешь. Можешь поссать против ветра, пукнуть громко, плюнуть. Матерно выругаться. Ты можешь всё! Никто в целом мире не осудит, не возразит, не заметит даже. Хорошо ли тебе? Да, неплохо. Если бы не два «но». Первое — очень хочется кушать. Как там было, много лет назад? «А в тюрьме сейчас макароны дают». Вот именно. А на руднике сейчас кормят. С водой проблем нет, это вам не степь, здесь, в низинах гор, лужи - не редкость. В своём мире пить из лужи — стрёмно. А здесь — вода! Правда, перед питьём всё же надо обратиться к Харну, на всякий случай. И попросить убрать из воды всякую вредную примесь. То ли лужи попадаются нормальные, то ли Харн и впрямь выслушивает беглого раба (смешно, правда?), но после питья живот не болит и можно идти дальше.
  Да, сейчас бы вчерашнего коня… И? Куда бы ты поскакал? Да, свобода заключается в собственной ненужности. Ты можешь скакать куда угодно. Потому что тебя нигде не ждут. Разве что вернуться в хату, где тебя назначили «мужем», и вручили всё: детей, имущество, надел земли.
  Будем честными: вариантов масса. Можно ехать вместе с войском бахтыраев, глядишь, не самым последним кузнецом бы стал. Да, война — дело отвратительное, кто бы спорил. Но сейчас нравы простые: либо ты, либо тебя. Вот ты сидишь в горах, будучи там нужным специалистом, а если приедут степняки и перережут всех, что ты сможешь возразить? Надеяться только на то, что ты — раб, и тебя скорее возьмут в плен, чем убьют? Был свой дом, своя женщина, но ты и это бросил. Почему? Кабы ещё самому понять. Неужели только потому, что это - «не твоё»? Ой, ой! В Краснодаре ты мог выбирать: пойти в техникум, на рынок, на завод Седина, таксовать, устроиться туда, сюда… А здесь выбирать не из чего. Тут вот хоть бы пожрать чего-нибудь… Хоть чего-нибудь!
  Но вокруг — пустыня. Мало в этом мире людей, вспоминаешь незабвенного Экзюпери. «Если собрать всех людей в одном месте, они бы легко уместились на площади десять километров на десять километров. Поэтому Маленький Принц не встретил никого». Вот и ты… хм… Маленький Принц. Идёшь невесть куда непонятно зачем. У того хоть была Роза, которая его любила. Ему было куда возвращаться. А тебе?
  Матвей против воли вспомнил тёплый и уютный барак, полный вонючих мужиков. Которые затаив дыхание слушали его сказки. Он был нужен в этом бараке. От этого ли он бежал? Нет. Куда он идёт? Непонятно. Лох, как есть лох. И к кому из богов обратиться, а главное: что просить? Почему-то Матвей твёрдо уверился, что божественная помощь МОЖЕТ прийти. Ведь куда-то же девалась тогда боль, когда он пожертвовал её Харну? Ведь на скудном рабском пайке он не падал от усталости, взывая к Зиту. Вдруг и сейчас он попросит богов о чём-нибудь, а они возьмут, да и сделают? А потом «ты сам просил, в чём проблема, бро?». Осталось понять, а чего он хочет?
  И Матвей барахтался в этом выборе. Потому что сейчас больше всего хотелось есть. Но юноша понимал: еда рано или поздно будет. Просить у богов еды? Мелко. Глупо! С едой он разберётся и сам. Вон виднеется лес, да, туда далеко, но дойти можно. Но куда ли он хочет? А куда? Получается — никуда? Эх, хорошо местным! Каждй с рождения принадлежит какому-нибудь богу, и никаких проблем с выбром. Если что «Эй, бог! А ну, давай инструкции, чё мне делать-то? План на эту жизнь!». И сверху поступает указание. Будешь кузнцом. Или плотником. Или женщиной. Он вспомнил наезд на первый в этом мире город. Незавидная судьба: лежать под завоевателями, а потом рожать от них детей. Но кто их спрашивает, тех женщин? Ты родился — вперёд! То есть, родилась.
  Увы, решить, что лучше: жить под покровительством местного бога или вот так, «шаляй-валяй» - юноша не смог. Да, свободен, но… Свобода = ненужность. А жить всю жизнь под неусыпным контролем? Лучше ли? Или это просто дело привычки?
  Спал Матвей полусидя. Просыпаясь каждые полчаса и перемещаясь на нагретое солнцем место. Потом камень под ним остывал и он мёрз. А спал днём потому, что понимал: ночью спать не придётся. Голодный, без одежды, он ночью просто сдохнет. И никакие боги не помогут, потому что если бы они всем помогали — никто бы и не умирал. Достаточно попросить «Зит! Пошли тепла!». И, кстати, своему, зитеру, может и пошлёт. А остальных просто пошлёт. Так что, хорошо быть зитером? Может быть. Но не все же ночью полуголые бегают по горам. Эх, о чём думает моя голова? А о чём ей ещё думать? Идёшь и идёшь, устал уже. Жрать охота — сил нету. Но если не будешь идти — сдохнешь. Ох, выбор… Ты всегда так сложен! Матвей в который раз вспомнил, как сидел на лекциях, скучая и считая, будто он страдает. Ха! Скажи ему тогда, что он вот будет идти в одной набедренной повязке по горам к лесу в поисках жрачки, которую ещё надо поймать! И жрать будешь скорее всего сырое! Эх, хорошо равару, он в шерсти. Вот бы Лассена сейчас сюда… Попросить, что ли, богов? Пусть пошлют ему фурря… Ага, уже один раз послали. Вот, в результате идёшь.
  Шаг всё замедлялся. Устал, да и ночь наступает. Идти придётся всё равно, иначе замерзнешь. И к утру свалишься без сил. Может, проще вернуться? Да ну, так помираешь хоть сам по себе, а там Эвдикей не только язык отрежет… Матвей содрогнулся от воспоминаний. Нет уж. Если стоит выбор умирать — он предпочтёт умереть свободным!
  Вряд ли юноша сам осознавал, что впервые в жизни сделал выбор. Сознательно и самостоятельно. Но внутри что-то сложилось, успокоилось, и даже, кажется, стало чуть теплее. Да, ноги подгибаются, в животе свело, но он ещё жив! А значит, будет идти, сколько сможет. А там посмотрим.
  Топот копыт показался глюком, стуком сердца в ушах. Но Матвей оглянулся. Белый конь шёл рядом. Не спеша, словно сопровождая страдальца. И когда парень остановился — замер.
  - Коник… Ой! Привет! Слушай, я тебе обещал вкусненького, но у меня у самого нету! Честное слово! Вот! - Матвей протянул коню пустые ладони. Конь их обнюхал. А Матвей погладил шелковистую гриву. - Слушай, можно я на тебе и сегодня поеду, а? Мне бы добраться до какого-нибудь селения!
  Матвей ухватился за шею коня, и… понял, что не допрыгнет. Устал и ослаб за этот день. Со стременами — легко, а вот так, на гладкого и округлого коня — нет. Но он попытался. Ухватился неловко правой рукой за гриву, левой — за бедро, попытался втащить себя… Конь слегка дёрнулся, подкидывая юношу. И дальше он уже угнездился на спине, положив ладони на конскую шею.
  - Спасибо! А то я совсем слабый от голода...
  Конь оглянулся, убедился, что всадник сидит крепко, и медленно, не спеша, словно поезд, начал набирать ход. А вместе с конём начал набирать ход и встречный ветер. И голодный замёрзший Матвей понял, что до этого ему было тепло! Превратиться в ледышку не хотелось, поэтому он пригнулся и лёг на коня, максимально прижавшись к нему. Только сейчас сообразив, как плавно двигается его транспорт, если закрыть глаза — можно подумать, что летишь на мотоцикле по ровному асфальтовому шоссе, а не скачешь по горам. Только мышцы перекатываются и спина чуть покачивается. А так — ровно, быстро, мощно! И смотреть не нужно: Матвей всё равно не знает, куда скакать. Так что мчи меня олень в свою страну оленью… А правда, куда они скачут? Ровный и мощный бег коня замедлился, и отмороженная спина конкретно заныла. Матвей выпрямился и понял, что вот там — огни. А значит, жильё. Жизнь! Жизнь, он будет жить!
  Спрыгнув с коня, Матвей кинулся к ближайшей двери. Постучал.
  - Кто? - раздался незнакомый голос, и… какой-то странный?
  - Пустите! Я замёрз и очень хочу есть!
  Дверь открылась, на пороге появился мужик с бородой-клинышком.
  - Ты кто таков?
  - Матвей я… Пустите!
  Мужик поднял голову, глянул ему за плечо…
  - Ох, ты, Харн тебя!
  И захлопнул дверь.
  Матвей оглянулся. Позади него было пусто, только лёгкий туман клубился. Оглядевшись, юноша бросился к следующим дверям. Он бы с удовольствием не стал беспокоить жителей, но вопрос был действительно жизни и смерти!
  В третьем доме его пустили.
  - Ты кто таков?
  - Меня Матвеем зовут! Пустите переночевать!
  - А откуда ты взялся?
  Упс! Вопрос вообще-то справедливый. Не говорить же правду?
  - Я из Заячих Урочищ.
  - Откуда? - изумился хозяин. - А тут что делаешь?
  - Меня поймали, везли на рудник! - Матвей махнул рукой, судрожно пытаясь понять, что же врать? - А я сбежал! Пустите переночевать!
  Хозяин оглядел ночного гостя и уже хотел закрыть дверь, но тут вмешалась его жена.
  - Кто там?
  - Говорит, что с Урочищ. Беглый. Раб, небось!
  - А если и раб, ты его что, выгонишь? А так за ним придут — получишь от хозяина благодарность. Заходи!
  Такого варианта Матвей не предусмотрел. С другой стороны — за ним ещё не приехали! А и приедут, ещё посмотрим, чья возьмёт! Но сейчас важно согреться и поесть.
  О, как тепло внутри! Благодать Зитова! И как всё знакомо…
  - Ты один? - хмуро спросил хозяин.
  - Как есть один! - Матвей сам удивился этой фразе. И вообще, в разговоре чувствовалась какая-то неправильность… Только какая?
  - А не врёшь?
  - Зитом клянусь, нет!
  - Ну, раз Зит тебе хозяин, садись к столу.
  Матвей снова пытался переварить языковую конструкцию, которую только что услышал. Но не до того! Хлеб! Господи (все три!), настоящий хлеб! Из печи! Свежий, вкусный! И борщ, мамочки! Из горшка!
  - Благодарю тебя, Зит, и вам, хозяева, благодарствование от него и благость от меня!
  Хозяин кивнул, а Матвей набросился на еду. Да, это вам не варёная полба… А четвертинка лука с крупной солью? Это ж королевский ужин! Наконец он утёр свою короткую бородку и поклонился.
  - Ох, матушка, как же вы божественно готовите!
  Хозяйка чуть опустила губы и глаза, с достоинством принимая похвалу.
  - Ну, рассказывай! - велел хозяин. - Откуда ты и как к нам попал?
  Матвей чуть не засмеялся. Сказать «Попал я к вам из города Краснодара, из далёкой России XXI века» - вот будет хохма!
  Не оценят.
  Дикари`с!
  И он рассказал ту часть своей биографии, за которую не было стыдно.
  - Что, правда? - Хозяин встал и куда-то вышел. И пока Матвея устраивали на ночь, притащил какого-то другого мужика.
  - Здоров, братан!
  - Здрасьте, - ответил растеряный Матвей, уже чувствуя задним нервом какую-то подставу, но ещё не очень понимая, какую. Неожиданно пришло осознание, что он здесь вообще-то у абсолютно незнакомых людей, в доме, откуда не вырваться. И у него никакого оружия нет, и даже понимания, что можно, а что — нельзя! Собственно, именно отсутствие понимания возможных границ в этом мире так ограничивало его с самого момента попадания.
  - Говоришь, из Урочищ? Как там, рябая Хаська жива ещё?
  - Кто? - очень натурально удививился Матвей. - Я не знаю никакой рябой Хаськи.
  - Да? Ха. А кого знаешь?
  Матвей перечислил знакомых. Включая «жену». И упомянул смерть её бывшего мужа.
  - А ты знаешь, что их постояльца до сих пор варвары ищут?
  То, что бахтыраев назвали «варварами» Матвея удивило, но не особенно. Мало ли, как называют чужаков? Хотя странно, вроде бы «варвары» - это чисто русское слово, образованное от «барбары», образованное от восприятия римлянами галлов, которые для них «бурбурчали» что-то неразборчивое… Но сейчас некогда.
  - Нет, не знаю.
  - Не тебя ли?
  - Меня, - вздохнул Матвей. - Только я обратно не хочу.
  - С чего это?
  - Не люблю я убивать. Меня в тот поход против моей воли взяли. Так-то я кузнец, вот и сказали «Поедешь, ковать будешь». А я не хочу. Вот и сбежал. А тут такое…
  - Какое?
  - Вот! - Матвей показал на себя. - Остался я гол, аки сокол. А холодно. И кушать хочется.
  - Вроде не врёт, - сообщил гость хозяину. - И всё вроде правду говорит. Ты насколько тут собираешься задержаться?
  - До утра. А потом дальше пойду.
  - Обртно в Урочища?
  - Не.
  - А куда?
  - Ещё не знаю.
  - Пусть идёт, - неожиданно вмешался хозяин дома. - И нам не говори, куда! Как приедут тебя искать — а мы и не знаем. Только с одеждой, извини, не помогу.
  Учитывая ценность любой тряпки в мире, где нет ещё даже ткацких станков (или есть? То, что он их не видел — ничего ж не значит?) - Матвей и не рассчитывал на такую благодарность от незнакомых людей. Но решил уточнить:
  - А почему?
  - Да не удержится она на зитере.
  - А я не зитер.
  - Как? Ты ж сказал, что Зит тебе хозяин?
  - Ага. Я кузнец. Но не зитер. Поэтому был плохим кузнецом.
  - А кто ж ты?
  - Да никто…
  - Ты брось дурить-то! - вдруг озлился гость. - Говори прямо!
  - Войтер я, - соврал Матвей.
  - Ну, а чего скрываешь?
  - Да как же? Ищут же меня. Вот я и…
  Это объяснение почему-то устроило мужика.
  - Ну, если войтер… Дай ему рубаху, что ли, какую? А как же ты так складно по-нашему говоришь? А ну, скажи-ка «Волнообразное».
  - Волнообразное, - изумлённо повторил Матвей.
  - Надо же… А «Хлебосольный»?
  - Хлебосольный.
  - Хм. А как же ты к варварам-то попал?
  - Да тоже притащили, не спросив. А они меня к кузнецам. А кузнецы тогда к Антырхану послали.
  - Складно бает. Ну, отдыхай… Как, говоришь, тебя зовут?
  - Матвей.
  - Отдыхай, Матвей.
  А вот тут удивился юноша. Он привык, что его простое, в общем-то, имя, местным почему-то не даётся, и каждый коверкает его на свой лад. А тут — прямо сразу.
  Но, когда лёг в углу на кучку одолженного хозяевами тряпья и расслабился, то попытался вспомнить разговор. И вдруг осознал, что не понял, на каком языке он разговаривал с местными! Это явно не был «монгольский», уже привычный за этот год. Не был это и русский, поэтому само слово «варвары» не прозвучало. Но… что это был за язык? То-то хозяин требовал с него произнести какие-то сложные (казалось бы) слова! Разумеется, Матвей их легко произносил. Но как же он назвал себя-то? К сожалению, вспомнить не получалось. В памяти как будто образовалась мягкая плёнка: она облегает предмет, его можно пощупать, даже обхватить… но не ухватить. Вот оно, рядом, а не то!
  В размышлениях над этой странностью Матвей уснул.
  
  
  
  - Где моя булочка с маслом?
  С такой претензией ввалился в кабинет к Лассену дородный мужчина с окладистой бородой и одетый в дорожный плащ.
  - А я говорил ему! - сопровождавший мужика стражник пытался то ли остановить пришедшего, то ли подтолкнуть. - Я говорил, что булочки выдавали в прошлом месяце, вместе со сбором налогов!
  - Я уезжал с торговым караном! - величественно выпрямился перед Лассеном мужик. - А ты вообще кто такой?
  - Меня зовут Лассен, - представился равар. - И он прав, именно я распорядился выдавать булочку с маслом каждому заплатившему налоги.
  - Так где моя булочка?
  - Представтесь и вы, пожалуйста.
  - Моё имя — Автнадил! Мой управляющий сдал налоги, где моя булочка?
  - Если управляющий сдавал налоги, видимо, он и взял булочку?
  - Слушай, ты, пёс вонючий, я — не бедный человек! Я могу купить этих булочек хоть сто телег! Но я, я плачу налоги, не мой управляющий! Где моя булочка? Ты обещал?! Исполняй!
  Лассен озадаченно почесал за ухом. Как у людей всё не просто! Он велел выдавать булочки тем, кто платит налоги. Но возникла дурацкая ситуация: налог платит не каждый человек, а семья, посёлок, иногда — группа людей. Вот как сейчас. Вот караванщик, у него есть управляющий, целая стая подчинённых людей. Они, получается, платят налог все вместе. Выдавать каждому? С одной стороны булочка — это немного. Но если каждому давать — то действительно, все налоги на это и уйдут. Надо лучше продумать правила.
  - Уважаемый Автандил. Поскольку булочка выдаётся при сдаче налогов, а не по первому требованию и в любой момент, то я предлагаю вам вместо булочки обед вместе с ханом.
  - Пфф! Ты смеёшься надо мной? Да к Сохору на приём попасть надо неделю ждать! А уж на обед…
  - То есть, вы согласны. Тогда переодевайтесь и приходите. Стражу у ворот я предупрежу, пропустят.
  Да, обед у хана — это такое же официальное мероприятие, как и приём граждан. И за обедом иногда решаются очень глобальные вопросы. Но сегодня Сохор уделил внимание гостю, расспрашивая караванщика о том, где был, что видел. Тот отвечал, что ездил на север, продавать фарфоровые изделия, коим славится их ханство, а так же свинец и бронзу, а ещё добрые сабли и хорошие кинжалы. С севера он забирал мёд, дерево, меха, поглядев при этом на Лассена. Но тот нормально относился к охоте вообще и к использованию шкур в качестве одежды или украшений. В конце концов он сам всю жизнь носил шкуру и отлично понимал её удобство. Сам же Лассен пытался иногда применять преподанные уроки, но получалось крайне неловко. Оно и понятно: Сохор искусство придворной жизни осваивал с детства, плюс к этому он вообще человек, ему понятны и человеческие устремления, и недостатки. А Лассену приходится всё это осознавать и думать головой. Но зато он сейчас хотя бы замечает нюансы! Например, один старик попытался его, Лассена, подставить! А всего лишь завёл разговор о том, что подданым хорошо бы узнать официальную версию появления верного пса, а то в народе ходят легенды, что при первой встрече этот зверь хана обоссал. Автандил подавился и раскашлялся, забрызгав халат. Сохор, ничуть не смущаясь, попенял старику за такое, а по сути вопроса ответил, что ему любопытно, до каких пределов дойдёт народное творчество, поэтому всё пусть остаётся как есть. Автандил, багровый от смущения, уточнил, а как было на самом деле? Загадочно улыбаясь, Сохор просветил гостя, что культурные традиции разных народов могут включать самые разные нюансы, неприемлимые в других культурах. Уж ему ли, караванщику, этого не знать? Поэтому судить о фактах, даже при их наличии — дело его, Сохора, но никак не народа, который и знать не знает об этих нюансах, и не должен знать, и вообще, ситауции меняются быстрее, чем слухи, вот попробуйте вот этот рулетик… Как? Уже наелись? А вот вина, скажем? Говорят, на северо-востоке умеют делать чрезвычайно интересные вина, вы не собираетесь туда съездить?
  После обеда Сохор неожиданно резко и жёстко сказал равару:
  - Утаить обряд посвящения не получится. Подумай, что с ним можно сделать.
  - А что с ним можно сделать? - Лассен правда не понимал раздражения хишширо.
  - Когда люди узнают, как именно ты проводишь приём в стаю, то обязательно будут волнения. Людям непонятен истинный смысл происходящего, для людей это крайне безобразный и отвратительный поступок. Они и так на тебя смотрят, как на животное. А если узнают про твою особенность… Я не уверен, что у тебя хватит запаса чтобы всех недовольных усмирить приёмом в стаю. А воевать с собственным населением не дам я.
  - Что ты узнал от караванщика?
  - Караванщик меня не интересовал. Всё это я знаю и так. Разве что для проверки, не изменилось ли что-нибудь. Караванщик был нужен для того, чтобы он передал людям правильное мнение о тебе. К сожалению, глашати не подойдут, невозможно выйти на площадь и объявить «У нас новый хан, и зовут его Лассен. Он покрыт шерстью, имеет хвост и клыки. И ссыт на своих верных слуг».
  - Но вся знать и стража приняли меня таким, какой я есть!
  - Знати вообще всё равно, кто сидит на троне, пока он выполняет их желания и защищает друг от друга. А стража долго обучается тому, чтобы не вмешиваться в государственные дела. Поэтому ты и остался жив после нашей первой встречи. Какие у нас первоочередные планы?
  - Посоветуй, озвучивать ли достижения моих учёных в диване, или сохранить их в тайне?
  Сохор не раздумывал ни секунды.
  - Сохранить что-либо в тайне ты не можешь. Ты не та фигура, которая может что-то утаить. Даже если ты будешь молчать, крепко стиснув зубы, тебя выдаст хвост. Поэтому единственное, что ты можешь — это рассказать всё так, чтобы никто не понял, к чему ты это всё рассказываешь.
  Что-ж, у Сохора был достойный ученик.
  - Уважаемый диван. Вот я вчера имел беседу с одним человеком, который рассказал мне, что торгует с другими землями горшкам и кувшинами, сделанными нашими гончарами. А скажите, как сделать горшок?
  - Слушай, пёс! Ты лежишь тут в уважаемом собрании по воле нашего хана, но это не значит, что мы будем терпеть оскорбленя!
  - А в чём ты видишь для себя оскорбление, Дэргэ-ата? Лассен задал очень правильный вопрос, я поражён, что он мне не пришёл в голову. Я думаю, это по причине моей молодости и неопытности.
  Диван сразу же посмотрел на равара и каждый задумался: а сколько лет пришлому шайтану?
  - Но ведь горшок — это, получается, основа нашей жизни.
  - Он плохо на тебя влияет, Сохор-хан, не знаю, как у него, а у меня горшок не является основой жизни.
  - А что для тебя основа жизни?
  - Сохор-хан, вы что, собираетесь тратить наше время на обсуждение пустых философских умствований?
  - Кто не желает тратить время — пусть покинет диван. Никого здесь насильно не держим.
  Обозначив свою позицию, Сохор попытался перевести обсуждение в заданное таном русло.
  - Итак, что является основой жизни для нас?
  Через минуту главный меняла Манух-ата сказал:
  - Лично для меня основа жизни — народ, Сохор-хан.
  - Отлично! - возрадовался тот. - А из чего ест народ? А что народ делает? А может ли наш народ прожить без горшков? Лассен? Может ли народ прожить без горшков?
  - Может, - спокойно кивнул мордой равар. - Я жил в степи, там нет горшков. Там используют казаны. Большие, медные, красивые.
  - А может ли человечество вообще прожить без посуды?
  На этот раз молчали все.
  - Так что скажете, уважаемые мои советники? Важен ли горшок, и не является ли он основой жизни?
  - Основой жизни служит вода! - вдруг сказал Дэрге.
  - А в чём её носят и в чём хранят?
  - Хорошо, ты убедил нас. И к чему эти горшки? - уточнил Харим.
  - К чему это всё, мой пушистенький? - хан опять погладил своего пса по голове. И слегка надавил на спину. Совсем чуть-чуть.
  - Я плохо знаю жизнь людей, - равар встал, поправил халат и передвинул за спину ножны с обломанным клинком. Вышел вперёд. - Но вы — диван, вы — плоть от плоти народа. Вы принимаете решения, и эти решения потом исполняют все люди. Сегодня я спросил у вас, как сделать простой горшок? Вы не знаете. Я тоже не знаю. Сохор, а ты знаешь?
  - А я знаю.
  - И как?
  - Нужно взять глину, развести её водой и вылепить горшок.
  - Подойдёт любая глина? Любая вода?
  - Ну, ты хочешь слишком много от простого хана.
  - А что скажете вы, уважаемые советники?
  - Какая разница? - досадливо поморился Джаганир. - Это должны знать гончары, а не мы!
  - Согласен, - Лассен остановился напротив. - Мы не должны знать, как делают горшки. Мы завтра прикажем строить город. На том месте, где нужная глина для горшков. Или посадим там сады, ведь сад — это нужно народу, не так ли?
  - Неужели для горшков можно брать глину только в одном месте? - насмешливо спросил Ханнука-ата.
  - Я не знаю, уважаемый. Вы — самый старый и самый мудрый из нас. Скажите, глину для горшков можно брать в любом месте? Или только в определённых?
  - В древних свитках не писали про горшки! - оскорблённо задрал бороду хранитель традиций.
  Лассен молча пошёл к выходу. Все смотрели на качающийся хвост. За дверями Лассен кого-то позвал. И вошёл слуга, занимавшийся уборкой и выносом мусора.
  - Иди сюда. Да, да. Заходи. Скажи, чем ты занимаешься во дворце?
  - Я убираю грязь, господин.
  - Скажи, из чего делают горшки?
  - Из глины, - недоумённо ответил слуга, оглядывая собравшихся, длиннобородых, разодетых в дорогие халаты и белые тюрбаны, с золотыми кольцами и шёлковыми поясами.
  - Подходит ли для горшка любая глина?
  - Нет, конечно! Если делать горшок из плохой глины, он развалится, только поставь его на стол! Или даже ещё в печи!
  - А что, горшки надо жарить?
  - Нет, их обжигают. В специальной печи.
  - А что служит для этой печи топливом?
  - Да что угодно. Хоть дрова, хоть уголь. На кизяках только не получится обжигать, температура маловата.
  - Много ли мест, где есть хорошая глина?
  - Немало, да. Но обычно глину нужно хорошо очистить, в ней много примесей. А если для фарфора — то нужна особая глина. И особые печи. И мастер к этому нужен такой, чтобы к нему Зит располагал.
  - Подходит ли для горшка любая вода?
  - Любая? - слуга задумался. - Не знаю. Знаю, что дождевая — самая лушая. А для обычных горшков используют и речную, и вообще любую. Наверное, да.
  Лассен повернулся к собранию, ака «диван».
  - Уважаемые. Вот я взял первого попавшегося слугу. И он мне ответил на все мои вопросы. Я выслушал его ответы, и теперь могу сказать, что можно делать, а что нельзя делать. А теперь скажите, могу ли я доверять вашему мнению и вашим советам, если вы не знаете, что является основой жизни, как запекаются горшки, и что они вообще запекаются? А чего ещё вы не знаете? Как растёт хлеб? Как размножаются овцы? Сколько пальцев на руке? Иди отсюда, занимайся своими делами, - выслал он слугу. - Я не могу решать за людей, но и вы за них решать не можете.
  - Сколько лет могли — а теперь не можем?
  - Видимо, не могли, - сказал с трона Сохор. - Поэтому боги и прислали нам Лассена. Чтобы он задал те вопросы, которые вам должен задавать я. Но я привык к тому, что вы — мудрые, опытные, и я никогда не оспаривал и не проверял вашу мудрость. Но вот, стоило мне посадить на трон Лассена — и вы согласны лизать ему под хвостом. Стоило ему задать очень простой вопрос, на который может ответить каждый слуга — и вы не справились. Может, мне распустить диван и посадить в него слуг?
  - Не надо, - Лассен повернулся к правителю. - Это действительно уважаемые люди. А кто будет уважать слуг?
  Он прошёл и лёг на своё место у трона, легонько звякнув ножнами. Почувствовав на спине руку Сохора.
  - Вы абсолютно правы. Вы не должны знать про горшки. Про воду. Про небо. Про землю. Для этого у вас должны быть учёные. Которые будут знать всё это просто потому, что им — нравится. Мы будем делать очень большой посёлок, где будет работать много гончаров. Они будут выполнять мои заказы. И мы их будем продавать в разные страны, мне сказали, это очень выгодно. А вы решите, где именно мы его будем строить. Где брать для этого глину, воду, чем кормить жителей, и где брать топливо.
  - А куда продавать — нам решать не надо?
  - Нет, с этим я справлюсь сам.
  
  26
  
  В который раз Матвей задумался о том, что не ценит настоящее… И немедленно заценил настоящее. Нет, это невозможно описать! Какая прелесть, когда у тебя есть язык! Трогаешь им наличествующие зубы, и осознаёшь: как здорово, что они целые и на месте! Здесь нет стоматологов, и что будет, если..? Как приятно, что на месте глаза. Руки! Ноги! И есть одежда. Господи (все три), в мире, заваленном одеждой, не понимаешь всей прелести несуразной и немодной тряпочки, прикрывающей тело! Какая разница, какого она покроя, цвета, и даже веса?! Главное, что она — есть! А без неё всё ещё прохладно.
  И, разумеется, есть еда. Что у него ещё есть? Воздух! Сколько угодно чистого свежего воздуха. Солнце над головой. Земля под ногами. И — свобода!
  Вот с последним — самый швах. Последнее радует менее всего. Вот свобода, полные руки, набивай в мешок, наваливай горкой! И что с ней делать? Ты можешь идти куда хочешь. А куда ты хочешь? Можешь делать, что вздумается. А ничего в голову не лезет! На самом деле «свобода» в её изначальном пониманиии была «Не мешайте нам делать то, к чему мы привыкли». Вот это и называлось «свободой».
  А у него даже привыкнуть ни к чему не получается. Только начинает — и всё ломается, рушится, опять куда-то приходися бежать. И всё же, куда девался конь? Неожиданный спаситель, который явился к нему второй раз, и куда-то свалил не попрощавшись, запал в память. Если бы конь, которого он так неожиданно поймал, умчался и больше не появился — вряд ли бы Мавтей вспоминал неожиданный транспорт. Но конь вернулся за обещанным «вкусненьким», и фактически спас его окончательно. Охрана рудника говорила дело: убежать с гор крайне непросто, точнее, непросто выжить, если сбежишь. Может быть легендарный Волкодав и смог бы выдержать переход по безлюдным местам без еды пару дней, особенно если знает, куда надо идти. Но Матвей этому персонажу и в подмётки не годился, и сам это отлично понимал. Так что без коня уже на второй день валился бы от голода, усталости и холода. И вот коняка его до людей довёз, а лопух Матвей кинулся искть себе ночлег даже не позаботившись о спасителе! Тот, разумеется, куда-то убежал. И скорее всего насовсем. Но странность ситуации не шла из головы. Свободно бегающий конь, великолепно умеющий общаться с людьми (диковатые и норовистые степные лошади вели себя совершенно иначе), терпящий на спине всадника, значит, объезженный. Сильный, упитанный. Чей? Не может быть, чтобы он тут бегал сам по себе и возил всяких беглых рабов. Или может? Да ну, бред. Но вдруг… Вдруг? Матвей вдруг осознал, что непроизвольно выбирает, кого из Троицы попросить прислать ему коня? Понятное дело, что не Зита, этого можно бы просить коня создать… С закономерным результатом. Кстати. Если бы жрец Зита обратился бы к своему богу с такой просьбой? Может, тот начал бы выводить коня из какой-нибудь крысы, и через миллион лет «Готово! Эй, заказчик! Ты где? Принимай работу! Умер, что ли? Тьфу ты...». Матвей улыбнулся своим мыслям. А заодно задумался, а действительно, как боги выполняют просьбы всех своих многочисленных людей? Вот идут две армии друг на друга. И каждый, КАЖДЫЙ просит Харна послать ему победу в бою. И если Харн выполняет их просьбы, то это равносильно тому, что не выполняет! Получается, если бога просит каждый, то это равносильно тому, что не просит никто. То есть, это как будто переменная, умноженная на константу. Или наоборот? Да, наверное наоборот. При этом константа равна нулю. Матвей с удовольствием вспомнил компьютерный класс в школе, родной Краснодар, уже почти забытый. Как было здорово! А впрочем… Разве сейчас — хуже? Как часто мы не ценим настоящего! И Матвей тут же оценил. Вот бы вернуться сейчас домой и рассказать о приключениях. Пацаны! Я жил в древней Монголии, ездил на настоящих лошадях, ковал железо, насиловал женщин… Гхм… Мдя… Ну, ладно, трахал настоящего фурря! И участвовал в битвах! И махал взпаравдашней саблей! Это в кино фехтовальные трюки выглядят легко и эффектно, а когда у тебя в руке эта здоровенная железная орясина, которой можно совершенно неиллюзорно отрубить самому себе руку или ногу… Не зря здесь детей с малолетства учат держать оружие! Тоже странно: в его время оружие дозволялось брать в руки только в восемнадцать лет, в армии… Матвей даже засмеялся вслух: получается, он всё равно в армию попал! Да, не российскую, а Антырхана, но ведь попал! И по сравнению со здешней их российская армия — это детский сад, ясельная группа. Где тебе выдадут форму, сапоги, ремень, место в казарме, поведут в столовую, и медсанчасть обязательно помогут в случае ранения. Ребята! И он этого боялся? А вот так, как здесь? Где одежду, доспехи, коня, оружие — надо ещё где-то раздобыть? Самому! И еду добывай, где хочешь! А добыв — сам зарезал, сам освежевал, сварил. Ага, сварил! Это если есть, на чём! А если нету — жри сырым. Или голодай. И если тебя в битве порезали или что-нибудь отрубили — взывай к Зиту или Войту, вдруг услышат? Ага, в разгар битвы-то…
  Да, сейчас было что рассказать. И, пожалуй, в Краснодаре он сейчас спокойно мог гулять, где вздумается. А если адыгейцы или гопники попытаются пристать… Ребята, я сейчас отлично знаю, с какой стороны у клинка лезвие. И ведь убить могу абсолютно спокойно, проверено! Ах, где сейчас его нож, которым его наградили за убийство Субэдея? Сейчас бы он очень пригодился…
  И тут до Матвея дошло. Дошло так, что он даже остановился на пару секунд. Он вдруг сообразил, что ему никто не запрещает! Он может, вот прямо сейчас может выковать себе новый нож. Что? Для этого нужно много времени и сил? Ну, да, нужно. А куда ему их девать, те время и силы? Если бы не Эвдикей, он бы вообще вернулся обратно на рудник, вот! Раб? Так раб — это не клеймо и не ярлык. Хорошо, кстати, что здесь не додумались клеймить рабов, а то бы он убежал бы, ага. Но в принципе люди делали реально эпичную вещь! Вырубить в скале эту громадину хрен его знает сколько тысяч тонн весом. И сейчас делают дорогу, чтобы её доставить куда-то. И ведь доставят же! А потом поставят колонну, на которой высекут имя нынешнего правителя, и тысячу лет будет эта колонна украшать собой какой-нибудь город. А он, Матвей, в этом всём мог и поучаствовать! Долбанный Эвдикей, чтоб тебе…
  Матвей поискал, что бы он попросил своему мучителю и у кого из Троицы, и вдруг поймал себя на мысли, что не желает своему надсмотрщику зла. Да, лично его Эвдикей обижал и мучил, но будем честными: Матвей и вёл себя несколько… заносчиво. Как ещё должен реагировать надсмотрщик на вызывающее поведение раба? То есть, как это ни прискорбно признавать, Матвей сам виноват в собственных мучениях. Но как лучше было бы? Прогибать спину и подобострастно «Как прикажет мой господин»? Да уж… Выбор, однако! Ты можешь гордо послать Эвдикея в жопу, и у тебя за это вырвут язык. А можешь подобострастно лгать, унижаясь и пресмыкаясь. Что лучше? Вырванный язык Матвей помнил. Очень хорошо помнил. Но легче выбор от этого не становился.
  Однако, темнеет. Юноша сознательно вышел в дорогу вечером. Там, давным-давно, ещё в той жизни, он у Дробышевского слышал выражение, что человек, найдя гриб под кустом, завтра обязательно заглянет под тот же куст: а вдруг там опять будет гриб? А уж если под кустом гриб нашёлся дважды… Дважды конь нагонял его вечером. И почему бы белому коню не прийти и в третий раз? А… зачем?
  Как это ни удивительно, но даже через полтора года у Матвея так и не нашлось никакой цели в этом мире. Он сам удивлялся: классический попаданец, но не появлись ни местные сволочи, которых только он один и может победить, ни местные обиженные, которых только он и может защитить. Точнее, и тех, и других — навалом! Выбирай по вкусу! Но что он может один? И даже местные боги не дали ему никаких заданий, пожалуйста, шляйся где хочешь, делай, что хочешь.
  А чего он хочет?
  Неужели прав был в том мире какой-то там Маслоу, нарисовав свою пирамиду потребностей? И пока человек не удовлетворил потребность в еде, сне и сексе, дальше не развивается? Так нет же! Вот в посёлке кузнецов… Хотя… Погодите! Вот как раз в посёлке кузнецов Матвей и чувствовал себя лучше всего! У него были еда, секс и возможности для развития. Вот только закавыка в том, что возможностей у него было много, а возможностей для этого — не было! То есть, в бедной и нищей степи можно развиваться сколько угодно, там сшить халат или развести огонь — это подвиг. Но разрушить город или построить дворец — нужен отдельный джинн, нет городов, не из чего строить. И появился Антырхан с его войском. Куда ехал местный аналог Чингисхана, зачем — неизвестно. Но Матвей знал про хана Чингиса и результат его похода! На триста лет Золотая Орда стала центром силы, куда посылали дань, лучших учёных и политиков, съездить в Орду считалось делом почётным и даже ненавидели захватчиков очень осторожно, в отличие, скажем, от гитлеровцев. И Матвея там даже уважать стали, в ханскую юрту иногда звали! Но… Не лежала душа к такому занятию, даже если оно и приносит надёжность и общественное положение. Писарь при войске Антырхана? Так в любой момент убить могут! И даже не враги, свои же! За любую оплошность, за неподчинение или несоблюдение общественных норм, Матвей на это насмотрелся. Так зачем он живёт в этом мире? Кто ж его знает. Проще всего было бы спросить у богов. Уж те-то точно скажут. Но… Но боги — тот же Антырхан, только сильнее и безжалостнее. Не в смысле, что местные боги — кроваждные твари, так и мечтающие его, Матвея, унизить и загнобить, нет. А в том смысле, что вот выдаст бог тебе что-нибудь типа «Твоё предназначение — жрать, бухать, и писать стихи». И будь любезен! Да, когда-нибудь, через пятьсот лет, твоими рубайя будут зачитываться, а ты здесь не имеешь права даже шага в сторону сделать от своей судьбы! Ведь так решили каверзные боги! Так что лучше: ненужность богам, что равняется свободе, или наоборот, цель в жизни, что равняется пожизненной кабале? И то неплохо, и это.
  Топот копыт Матвей скорее почувствовал, чем услышал. Обернулся и расплылся в улыбке. Конь шёл за ним, как собачка. Не спеша, не привлекая внимания, словно ожидая, когда человек его заметит?
  - Ой… Привет! Я так рад тебя видеть! Я тебя так ждал! Помнишь, я тебе вкусненького обещал? Вот! Я принёс!
  И Матвей достал кусок лепёшки, выданной им гостеприимными хозяевами на дорогу. Отломил и протянул коню на раскрытой ладони. Конь посмотрел на руку с таким изумлением, будто впервые в жизни видел этот жест. Открыл пасть и, кажется, собрался эту руку откусить вместе с хлебом.
  - Э, нет! - отдёрнул конечность Матвей. - Тебе только хлеб!
  И снова протянул руку, но на этот раз с гораздо большей опаской. Пришлось даже выдержать внутри небольшой бой с самим собой. В конце концов он этого коня не знает, и то, что зверь дважды позволил на себе ездить — не означает, что он будет к человеку осторожен. Но Матвей напрягся и рискнул, выдавив изнути опасение уверенностью «А, будь что будет!». Конь скользнул по нему взглядом и осторожно собрал губами хлеб с ладони. Пожевал с видом гурмана «Ой, что-то устрицы несвежие». Уставился на человека таким тяжёлым взглядом, что Матвей уполовинил свой запас ещё вдвое, снова протянув коню кусок лепёшки. Конь откушал.
  - Вот! Нравится?
  Матвей огладил шею и плечо коня. Тот чуть повернул голову, следя взглядом за человеком, но не возражая. Матвей уже хотел было залезть на коня… И вдруг понял, что это не имеет смысла. Он по-прежнему не знает, куда ехать. То есть, на коне он поскачет гораздо быстрее, но… Туда же. То есть, никуда.
  - Ну, что? Пошли?
  И Матвей зашагал по дороге. Конь пристроился рядом.
  - Ты знаешь, - совершенно неожиданно для себя начал Матвей, отлично осознавая, что конь — обалденный собеседник. Почти как собака, толко ещё и не понимает ничего. Поэтому можно говорить что хочешь, и не стыдно. - Я ведь ещё два года назад даже боялся подойти к лошадям. Да, я на них смотрел в Интернете, особенно на конские члены. Они у вас такие красивые и большие. Но я ж понимаю, что нарисованные картинки — это одно, а в реальности вы другие. И вот я в степи с лошадями познакомился, а вы оказались такие прикольные.
  Он шёл и рассказывал коню какую-то чушь, про свою жизнь в степи, про Лассена, какие-то мелкие события, про кузнецов, про войско и своё отношение к войне, мешая рассказ воспоминаниями или собственными размышлениями о свободе и ненужности. И вдруг услышал сзади тихое фыркание. Остановился и обернулся. Конь стоял в паре шагов позади.
  - Ты чего?
  Конь чуть повернулся, встав к нему боком.
  - Ты что? Предлагаешь на тебя сесть? Ну, давай…
  Сегодня запрыгнуть на белого жеребца оказалось просто. Отдохнувший и поевший Матвей легко вскочил на спину, и снова поразился мягкости и плавности хода. Да, под коленями двигались мышцы, конь слегка раскачивался, но на бег степных лошадей ощущение не походило нисколько. Его не трясло, не подкидывало, не приходилось цепляться голенями за бока, чтобы удержаться. А скорость всё нарастала и снова холодный ветер начал остужать тело. Только сегодня Матвей был одет и сыт, так что он упёрся в лошадиную шею и снова вызвал позавчерашнее ощущение мотоцикла по трассе.
  - Ух, ты! Давай! Давай!
  Топот копыт превратился в единую монотонную мелодию, и в такт ей Матвей вспомнил песню.
  - Усталость забыта, и надо успеть. Девчонок намазать и песню допеть. И нет нам покоя, ни ночью ни днём. Погоня, погоня, погоня, погоня! Вожатый с ремнём!
  Старая песня из советских пионерских лагерей, которую ему как-то спел отец. И объяснил её смысл. И вот сейчас он мчал на коне по ночной равнине предгорий под светом заходящей луны и сердце радостно молотилось в груди. Скачка, забег к неизвестности, предчувствие чего-то необычного наполняли грудь лёгкостью и восторгом. Вперёд, белый конь, вперёд! Нас ждёт неизвестность….
  Да уж. Такой неизвестности Матвей не ожидал. Как только диск убывающей луны коснулся далёких гор, конь под ним просто растял. Не ожидавший такого юноша упал, но наработанные в степи рефлексы никуда не делись, он перекатился, ободрав спину и бок, вскочил… Вокруг никого не было.
  - Херасе… Чё это было? - спросил Матвей по-русски.
  Ему никто не ответил.
  
  
  
  
  Хан Лассен на своей шкуре познал, почему ожидание приёма у ханского дворца может занимать несколько суток. Хотя бы потому, что хан — один, а народу — тьма! И это сейчас их двое, они хотя бы некоторые вопросы могут распараллелить. Например, приехавшую Мугэ Лассен принимал сам.
  - Как поживаешь, повелитель? - весело спросила девушка, нагло располагаясь на полу прямо рядом с пушистым ханом. - Не забыл ещё про нас?
  - Если честно, забыл, - повинился Лассен. - А вы как там?
  - Отвратительно. Мы приехали, а там — пустыня. Каменная. Зачем нам здесь жить? Многие роптать начали, я сказала, что ты велел. Мы тебе в верности поклялись, ты — посланец богов, раз ты сказал, значит, надо. Начали расчищать место под жильё, заодно из тех же камней начали складывать дома. Тут хнорсы прибежали, начали нам указывать, где что делать, а что не трогать. Мы их к тебе послали. Прибегали?
  - Нет, - озадаченно склонил голову Лассен. - Хотя, мы их посланца съели, может, они боятся теперь?
  - Ещё одного? - засмеялась Мугэ. - Да уж, тогда понятно. А зачем? Они что, настолько вкусные?
  - Да странно получилось. Прибежал этот посланец ко мне. И начал какие-то глупости говорить. Я его принял в стаю, думал, расспрошу поподробнее. А он замолчал вообще. И убегать не убегает из дворца, и молчит. И мешается. Сохор тогда говорит, чтобы я его на мясо пустил, но я ж не могу! Он же мой! Как я могу так со своими? Тогда Сохор его сам убил, я даже не видел, как. Только когда мясо подали — я понял, что это хнорс. Очень хочу обсудить с хнорсами этот вопрос, но они больше не прибегают.
  - Боятся.
  - А как они узнали?
  - Ну, как? Ушёл посланник и не вернулся. Что с ним могло случиться?
  - Что угодно.
  - Не знаю. Пошли к хнорсам послов.
  - О! Это мысль. Спасибо. Так, что вам надо для жизни?
  Они с Мугэ довольно долго обсуждали, что именно казна должна послать переселенцам, и как именно они будут это казне возвращать.
  - Я с вами отправлю двоих людей, - на прощание сказал Лассен. - Вы их не обижайте и следите, чтобы с ними ничего не случилось. Они вам сильно помогут.
  После чего вызвал Тургэна и они составляли списки того, что нужно послать в новый посёлок. После этого к Лассену с претензиями влез сам казначей.
  - Слушай, ты тут суёшь свой нос туда, куда тебе лезть не положено! Или указ Сохор-хана, или я с тебя самого шкуру сниму!
  Гневные речи казначея Ласена не испугали, но вопросом он озаботился. И пришлось лезть туда, куда не положено.
  После чего он вызвал Сохора и выяснил, что Сохор — занят. И занят делом. И вообще, быть ханом — дело тяжёлое, столько вопросов надо в голове держать! То-то Сохор над ним смеялся, когда он облизывался на власть!
  Вопрос налогов всегда стоит очень остро. О чём Сохор и сказал своему верному псу. И решать его нужно крайне осторожно. Потому что с одной стороны народ налоги платить не желает. Да, выходка Лассена с булочками несколько снизила остроту проблемы, народ сам не понял, что будет, и на эксперимент согласился охотно. Однако, желания платить налоги это не увеличивает. Потому что для того, чтобы заплатить — надо самому иметь! Но это с одной стороны. А с другой даже собранные налоги хорошо бы сохранить. Лассен сильно рисковал, и ему повезло, что сборщики-дагани тоже не поняли происходящего. Но сейчас они отлично поймут, что у них из пасти вырвали очень крупный кусок. Ведь сейчас появилась система очень быстрого (хотя и не особенно точного) учёта. Украсть стало значительно сложнее. Да, они к весне придумают новую схему, и снова количество собранного будет меньше ожидаемого. Но и это ещё не всё! Уже собранное тоже неплохо бы сохранить. Казнокрадов всех мастей вокруг трона — почти все. Думаешь, Харима я просто так выгнал? Он абсолютно законными способами собирался взять из казны денег на прокладку дороги. Да, дорогу он сделает, но сколько денег в свой карман положит? И Харим просто обнаглел, поэтому так легко и попался. Ты думаешь, Багамур о твоей казне заботится? Нет, он тоже казнокрад, да ещё и один из первых! Уж кто может украсть из казны вернее, чем казначей?
  - Примем в стаю, - предложил Лассен.
  - С-с-порно, - с нажимом ответил Сохор, вращая глазами снизу вверх. - Дело в то, что Багамур крадёт не для себя.
  - А для кого? - изумиился Лассен.
  - А это в двух словах не объяснить. Я точно знаю, что он часть денег отправляет на армию.
  - Но почему тогда это не делать открыто?
  - Потому что деньги официально выделены. Наши вояки получили деньги на выплату жалования. На закупку оружия. На обмундирование. На коней и верлюдов. На шатры и еду. Всё это должно быть закуплено, использовано. Но… Частично деньги разворовали. Где — сотники. Где - десятники. А где и вовсе мелкие какие-нибудь люди, с армией связанные постольку, поскольку. И возникают ситуации, когда или какие-то войска голодают, или раздеты, или оружия не хватает. Тогда идут к Багамуру, он тихо-тихо даёт денег и покрывает эту дыру.
  - А если наказать виноватых?
  - Всех? - усмехнулся Сохор. - Попробуй. Сначала найди их. Потом — докажи их вину. А если докажешь — они могут обидеться и уйти.
  - Так пусть уходят!
  - Если бы всё было так легко! Уйдут люди, которые виноваты, но действительно умеют командовать, снабжать, воевать. Ты думаешь, на их место придут другие? Конечно. Но они тоже будут воровать. И, может быть, даже больше прежних. А если ты всех отправишь на дыбу — то люди перестанут идти в армию. И что ты будешь делать? Всех поголовно примешь в стаю?
  - Но если принять в стаю одного Багамура?
  - А как действует твоё посвящение в стаю?
  - Ты разве не знаешь? - удивился Лассен.
  - Нет. Я за собой вообще никаких изменений не замечаю.
  - Ты мне верен.
  - И всё? Так мало? А больше ничего?
  - Я не знаю и сам. Знаю, что если пометить по традиции раваров, то помеченный будет моим личным хишширо.
  - Ты невероятно рискуешь, - Сохор протянул руку и крепко ухватил Лассена за шкирку. Одновременно вытягивая из ножен кинжал и приставляя к горлу. - Я могу зарезать тебя одним движением.
  Равар вращал глазами, то глядя на руку хана, прижавшего лезвие к его горлу, то на комнату. И не представлял, что можно сделать в этой ситуации. Хвататься за меч бессмысленно, Сохор успеет первым.
  - Так почему не делаешь?
  - Потому что мне всё-таки интересно, ради чего ты всё это затеял? - Сохор отпустил равара и с шелестом вложил кинжал в ножны. - Мне достаточно было подумать, что я — твой верный убийца. Твой преданный палач. И ничто не помешало бы мне тебя зарезать. Так что принимать в стаю Багамура бессмысленно. Он тоже придумает какой-нибудь трюк, когда продолжит свою деятельность, твёрдо убедив себя, что это делается по твоему приказу или для твоего блага. А если нет — он, возможно, нарушит сложившуюся систему. И я не уверен, что результат окажется лучше, чем сейчас.
  Равар потёр у себя под горлом, убедившись, что шерсть на месте, и не срезана лезвием.
  - И что ты предлагаешь?
  - Я? Ничего. Я только объясняю тебе положение дел. Ты примешь решение, какое — твоё дело. Даже моя верность не изменит окружающего, не так ли? Даже если ты примешь в стаю всех вообще, это всё равно не изменит ситуацию. Точнее, изменит, но как? А главное, что ты будешь делать потом? Сумеешь ли ты справиться со всеми хишширо? Сейчас ты легко можешь заменить одного человека на другого. А если они будут твои — что, всех съесть, как того хнорса?
  - Расскажи мне ещё о деньгах и методах их получения?
  - Я понял. Ты хочешь испортить мне остаток дня и вечер. А может, ещё и завтра тоже. Это очень длинный рассказ!
  На следующий день равар взял охрану и побежал по городу. И вдруг оказалось, что в городе живут люди! Нет, равар это и раньше знал, он же через город шёл ко дворцу. Но за эти два месяца как-то ни разу из дворца не выходил, слишком много дел внутри нашлось, а выходить — не нужно! Кормят, поят, не скучно…
  А люди слышали слухи о событиях во дворце, но оба хана их настолько тщательно маскировали ложью, что народ особенно и не верил. И вдруг — вот! Пожалуйста! Мохнатый серый пёс в одежде и под охраной! Настоящий! А потрогать можно? А погладить?
  Охрана пыталась возражать. Мол, вот сейчас кто-нибудь достанет нож и ка-а-к… Лассен уточнил у окружающих людей, хотят ли его убить и за что? Люди искренне удивились: а действительно, за что тебя убивать, странный ты шайтан? Ты что-то натворил? Да, сказал Лассен. Я собираюсь вами править. Так нами всегда кто-нибудь правит, сказали люди. А как ты будешь нами править? А как вами надо править?, спросил Лассен. В результате получился стихийный диван, уселись прямо на улице, народ из окрестных домов собирался, вставал на цыпочки, чтобы увидеть, шикали на соседей, чтобы дышали потише и было слышно.
  Лассен ещё раз толкнул «в народ» легенду о том, что он — присланный богами помощник хана Сохора, которого никто не сверг и не собирался даже. И он хочет узнать у людей о том, что им не нравится, и как бы им хотелось.
  Видимо, власть у людей в любом месте всегда устроена одинаково. Что в степи, где каждый сам себе хозяин, что в предгорных посёлках, что в центре столицы. Но что восхитило и поразило равара, это что народ полностью подтверждал версию самого Сохора. Хана люди не ругали. Хану люди сочувствовали. Искренне считая, что солнцеликий Сохор о народе — заботится, но его прислужники и приспешники врут хану и дерут с людей втридорога, буквально за каждый вздох! Ещё народ сильно волновала преступность. Мол, отбирают не только ханские дагани, так ещё и стража не борется с грабителями и ворами должным образом! Но, в отличие от степи, здесь добавились претензии к Храмам. Мол, храмы — есть, а Зит вообще мух не ловит, производство снижается с каждым годом, качество изделий падает. Харн, вроде бы, худо-бедно помогает, если хорошенько попросить, но иногда полдня приходится молить, чтобы хоть стену старого дома снести! Войт же вообще класть хотел на своих войтеров. Что класть хотел? Вот это самое и клал! И двукнижия приходится переписывать уже чуть ли не каждый месяц! А во сколько обходится аренда жилья? Это же уму непостижимо! На логичный вопрос равара, что же вы живёте в таких страшных условиях, почему не покинете город и не уедете куда подальше? - народ сначала замялся, а потом многословно ответил, что, во-первых, уже привыкли здесь жить, во-вторых — Храмы рядом, пусть боги и забили тот самый орган на свои обязанности, но иногда всё же двукнижия помогают, а если жрецов попугать восстанием или тем же уходом из города — то они богам про это сообщают и тогда боги вспоминают о своих обязанностях. Ну, и ещё — вода. В городе всё-таки колодцев много и Зит их водой наполняет. А выйди из города — либо воды мало, либо Зит на эти места плевал, либо Харна слишком много.
  Закончилось это стихийное вече чуть ли не всенародными гуляниями. Равара накормили, напоили и натурально затискали. А заодно — и охранников.
  Вернувшегося «домой» равара перехватил Сохор. С жаром поинтересовавшись, чего там люди говорят? Оказалось, что самому хану выход в город и общение с горожанами запрещён. А вот так! Да, он — хан, и именно поэтому сановники и советники сделают всё, чтобы даже если хан собрался выйти — он встретил только лояльно настроенных граждан, которые будут говорить только заранее согласованные речи. А все остальные — пшли вон, уроды, а то стража покажет, что пики и сабли носит не для красоты. Лассен сообщил, что народ его гладил, кормил, поил, восхищался Сохором, и про остальное промолчал. Оказалось, что хан всё просёк и понял, и настоящие расспросы начал только в спальне, склонившись к пространству под кроватью и очень негромко. Заодно похвалив своего верного пса за осторожность и сообщил, что он становится настоящим ханом, раз сам, без подсказок, догадался приберечь важную информацию до конфиденциальной обстановки. Выслушав краткий пересказ претензий и пожеланий, хмыкнул и так же кратко дал комментарии. После чего оба спокойно уснули.
  А на заседании дивана Лассен попросил слова и уточнил, верны ли слухи, совершенно случайно до него дошедшие, мол, жильё, в котором живёт простой люд в столице их великой и богатой страны, принадлежит не этим самым людям, а кому-то ещё? Сохор достаточно сильно пнул его в бок и сказал, что так и есть. Лассен огрызнулся, мол, ему интересно человеческое общество и он хочет понять, как оно устроено. Поэтому пусть ему подробно объяснят, как же так? Почему не отдать жильё тем, кто в нём живёт? И снова никто из советников не успел ответить, как Сохор прямо сказал: тогда владельцы жилья будут жить беднее. Лассен с самым простецким видом поинтересовался, насколько беднее? Не смогут купить себе ломоть хлеба и плошку воды? Судя по смешкам, некоторые советники представили себе эту картину. Лассен затребовал полное описание движений средств в ханстве, на что Сохор потребовал прекратить безобразие, мол, он потом ему всё объяснит.
  - Я не сомневаюсь, что это понимаешь ты! - опять огрызнулся Лассен. - Но меня интересует, что именно понимает наш уважаемый диван! Попроси их рассказать о том, как устроено государство!
  Сохор неожиданно возрадовался и милостиво кивнул.
  - Начнём с вас, Ханнука-ата. Вы у нас самый старый и ревнитель традиций. Расскажите нашему пушистому олуху о том, какие традиции заставляют жителей платить подать за своё жильё и откуда берутся те средства, которые они платят?
  Диван приуныл. Когда тебе за пятьдесят, очень неприятно ощущать себя школяром, не выучившим урок и ожидающим выговора от строго учителя. А деваться некуда: приказ правителя вполне обоснованный, отвертеться не получится. А начнёшь вертеться — могут решить, будто ты вовсе неуч и куда тебе вершить судьбы народов?
Оценка: 8.94*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"