Я уже несколько лет не получал вестей от моего старого мастера, чародея Саймула, с тех самых пор как оставил службу у него, чтобы прославить в мире своё имя. Распрощались мы исключительно дружелюбно. Но, одних лишь дружеских чувств не хватало, чтобы подпитывать крепкие связи, да и ни один из нас так не смог найти достаточно времени, чтобы потратить его на обычную приятельскую переписку. Саймула слишком занимало поддерживание своего старого дела, а меня не меньше увлекало установление дела нового. Так отчего же он пишет мне теперь,?
Я вскрыл письмо и быстро просмотрел содержание. Оно оказалось столь же приветливым и предсказуемым, как и тот, кто его написал. Саймул выражал надежду, что я пребываю в добром здравии. Вспоминал годы, что мы провели вместе, как мастер и ученик. До него доходили слухи, что я достиг процветания, но меньшего он и не ждал от самого смышлёного и способного ученика. Что же до самого Саймула, то он не так давно продал собственную чародейскую практику и удалился в маленькое поместье, купленное им в северной части страны, неподалёку от места, где поселился я сам. Он приглашал меня посетить его, как только заблагорассудится. И снабдил указаниями, как до него добраться. Всё это было приветливо, предсказуемо и ничуть не выдавалось из ряда вон, пока я не добрался до постскриптума в самом низу страницы.
"Хотя я уповаю на твой визит в память прежних времён, - говорилось там, - но приглашаю тебя не без тайного умысла. Я ненароком оказался в запутанной магической ситуации и готов приложить все усилия, чтобы заручиться твоей поддержкой".
Отказаться от такого приглашения я просто не мог. Как сообщалось в письме, дом моего мастера расположен в дне езды от моего собственного. Если выехать не позже, чем через час, то я доберусь туда ещё засветло. Так что я оседлал коня и без промедления пустился в долгий путь на северо-запад. Тамошний край большей частью был для меня внове. Он оказался весьма просторным и однообразным, не изобилующим природным красотами - бескрайние поля золотистой пшеницы и больше ничего. Но перед самым закатом мне встретился дом на вершине покатого холма. Дом был трёхэтажным, с уймой окон и выглядел так, будто повидал лучшие времена. Он во всём походил на описание, что сообщил мой мастер.
Но к чему описания, если передо мной предстал мастер собственной персоной? Ибо, только я постучался в дверь, как она отворилась и показался он сам. За прошедшие годы Саймул почти не переменился. Всё так же ссутулен в плечах и толст в поясе, вся та же длинная узкая борода и плешь над морщинистым лбом. Даже мантия оставалась той же, какую он носил при нашем расставании - небесно-голубая, с вышитыми спереди жёлтыми солнечными лучами. Может быть, мантия выцвела ещё сильнее. Может быть, борода ещё больше удлинилась и поседела. Но Саймул приветствовал меня так сердечно, будто я вовсе никуда не уезжал.
- Дорогой Фандерол, любимый мой ученик! Ты и вправду дорогое зрелище для этих старых глаз. Но тебя утомила долгая поездка, а ещё голод и жажда. Пойдём же на кухню. Мы сможем поесть и выпить за беседой.
Через весь дом Саймул провёл меня на кухню. Он выставил на стол еду и питьё на двоих, и у нас потекла беседа. О чём мы говорили? А о чём разговаривают большинство людей, которые снова встретились через много лет? Мы вспоминали прежние времена, что сдружили нас и укрепили эти узы. Говорили о том, что произошло с тех пор и о множестве вещей, что мы повидали и совершили за годы, проведённые нами раздельно. Пересказывали вести про наших общих знакомых в прошлом. Делились планами на будущее.
Мы толковали обо всём этом и беседа текла весьма приятно. Однако это не скрывало того, что разговор явно лишь наполовину занимал моего бывшего мастера. Время от времени Саймул смолкал, будто задумываясь о чём-то ещё. Он отворачивался к кухонному окну, словно наблюдая, как там что-то происходит. Но когда я сам обращал туда свой взор, то не замечал ничего особенного. Лишь в нескольких ярдах от окна виднелась стена из побелённого кирпича, вроде тех стен, что огораживают личные сады.
Отвернувшись от окна, мастер поймал мой взгляд, обращённый туда же. Саймул ответил мне печальной улыбкой.
- Извини, Фандерол, если я кажусь не очень внимательным. Я собирался быть безупречным хозяином. Но нелегко с этим управиться, если одолевает множество иных забот.
- Ты подразумеваешь, - уточнил я, - магическую ситуацию, в которой ненароком оказался? Ту ситуацию, где желаешь заручиться моей поддержкой?
- О да. Я всё равно собирался тебе рассказать. Но хотел немного оттянуть это. Беседа с тобой радует меня в мире, где радости встречаются всё реже и проходят всё быстрее. А ведь чародеи - такие же люди, как и все прочие. Если приходится выбирать между безобидной радостью и мучительной обязанностью, радость всегда побеждает. Но теперь, когда ты упомянул об этом, откладывать и дальше я не могу. Так выслушай же историю, которую я тебе расскажу. Историю о моём саде и растущих в нём диковинных каменных цветах.
Я уже изложил тебе те многочисленные обстоятельства, что заставили меня оставить практику. Из-за них же оставил и тот образ жизни, к которому практика меня принуждала. За столько лет я утомился от суеты и гомона современного города. У меня родилась идея променять всё это на сельский покой и уединение. Я начал присматривать по окрестностям подходящее место. И обнаружил его тут. Так что я переехал сюда, и перевёз свою мебель и немногочисленных слуг. Я поселился тут, ради удовольствий, которые мне сулил отход от дел.
Одним из тех удовольствий, что он предвещал, стал сад. Меня всегда занимало садоводство, но едва ли получилось бы заниматься им в городе. В сельской же местности этому мало что мешало. Я взялся планировать сад, ещё не покончив с переездом. Мне хотелось разбить его совсем рядом с домом, чтобы по утрам и вечерам любоваться садом из высокого окна спальни. Я намеревался засадить его цветами, кустами и деревьями всевозможных расцветок, размеров и видов. И окружить всё это стеной, чтобы никто, кроме меня, не смог бы попасть в этот сад. Когда мои планы сформировались окончательно, для их воплощения я нанял в деревне работников, чтобы они расчистили и выровняли землю, подготовили и засадили почву, и возвели бы вокруг сада стену. Долго и тяжело проходили работы, куда дольше и тяжелее, чем я ожидал. Но наконец они всё же подошли к ожидаемому концу. Я прошёл в распахнутые ворота, между рядов выстроившихся по обе стороны садовников, дабы обозреть маленький мирок моего личного творения.
Однако при этом осмотре не обошлось без запинки. Когда я проходил по травянистой тропинке через самую середину сада, то большим пальцем ноги наткнулся на затесавшийся в траве камень. От такой боли трудно было отмахнуться. Ещё труднее оказалось ничем её не выдать, пока я высматривал того, кого можно было бы призвать к ответу. Затем подозвал старшего садовника и потребовал объяснить, зачем он и его люди оставили эту штуку, которую я обнаружил столь болезненным образом. Садовник ничего не говорил до тех пор, пока мой гнев не выдохся. Лишь тогда он осмелился сказать, что в этом не виноваты ни он сам, ни его люди. Они нашли этот камень тем же путём, что и я, но не оставили в первоначальном виде. Садовники было попытались его выкопать, но камень засел чересчур глубоко и крепко, чтобы им это удалось. Так что они просто стесали камень ниже уровня почвы и присыпали землёй.
Такое объяснение меня не удовлетворило.
- Что же ты утверждаешь, будто вы стесали его ниже уровня почвы, - вопросил я, - если видно, что он выше её на целый дюйм?
- Ума не приложу, господин, - отозвался садовник. - Может, он опять вырос.
Я мог бы выбранить этого человека за столь вызывающую шутку. Но по виду он никак не походил на шутника.
- Покажи-ка, - велел я.
И садовник это сделал. Он опустился на колени перед этим вредоносным предметом, садовой лопаткой убрал с него дёрн и обкопал почву вокруг. Когда садовник углубился в землю на фут, то полил из лейки открывшееся, смывая грязь. Затем отступил назад, чтобы я сам изучил находку. Моим глазам открылось то, что он и описывал - выпирающий из земли чёрный каменный столбик, в самом верху охватом с запястье младенца, а внизу немного толще. Ещё я увидел, что его верхушка, как и утверждал садовник, обломана. Но потом заметил и то, о чём садовник не сказал. Этот столбик создала не природа. Он был высечен человеческими инструментами, что сжимали человеческие руки.
Поняв это, я велел садовнику опять прикрыть столбик, но не дёрном и грунтом, как прежде, а расстелить белый платок, чтобы никто больше не запнулся об этот камень или случайно не ступил в окружающую его канавку. После этого я вернулся домой - планировать дела на завтра.
Как нетрудно представить, подобная находка в высшей степени взбудоражила меня. Для садовников это был просто очередной камень - помеха, которую следовало выкопать или выломать, выбросить подальше и забыть о ней. Но мне виделось в этом камне нечто большее. Что же именно? Этого я не мог выразить словами. Лишь понимал, что могу узнать о находке куда больше, чем мне известно теперь. Но я пообещал сам себе, что не буду знать отдыха, пока не выведаю её тайн. И наутро я поднялся довольно рано, готовый приступить к делу.
Впрочем, хоть я и встал рано, садовники меня опередили. Ибо, когда я спустился в сад, то они уже трудились там. Отыскав среди них главного садовника, я приблизился к нему и отвёл в сторонку.
- Отведи меня к камню, - велел я ему.
Садовник не стал переспрашивать, к какому именно камню. Он сразу же развернулся и направился прямиком к нему, а я шёл следом, отстав на несколько шагов. Спешить не было нужды. В столь ранний час сад был свеж и отраден, тепло наступающего дня идеально уравновешивалось задержавшейся ночной прохладой. Что же до камня - я знал, что, когда приду туда, он будет на месте. Но о чём я не догадывался - что он настолько изменится. Когда мы оставили его под платком, камень всего на дюйм выдавался из земли. Сейчас платка тут не оказалось - свалился или унесло ветром. А камень высился над травой почти на ярд - тёмный столб, поднимающийся навстречу свету солнца.
Такое зрелище ошеломило нас обоих. Но мне быстрее удалось прийти в себя. Я ожидал, что увижу некие перемены, хотя не думал, что они будут настолько бросаться в глаза. Медленно и осторожно я подходил к столбику, словно подкрадывался к какому-то пугливому и опасному зверю. Так же медленно и осторожно притронулся к нему. Но, коснувшись камня, я стал обращаться с ним куда вольнее. Я обшарил его дюйм за дюймом, простучал маленьким молоточком, осмотрел через увеличительное стекло, снял с него мерки от обломанной верхушки до крепкого основания. И только потом вспомнил о садовнике у меня за спиной.
- Тут могут найтись и другие, - сообщил я ему. - Давай-ка поищем их.
Не дожидаясь отклика, я взялся за поиски. Подобно столбику перед этим, теперь такому же тщательному изучению подверглась земля вокруг него. Я обшарил её фут за футом, исследовав подстриженную зелёную траву и свежевскопанную бурую почву, листья, блестящие под солнцем и отбрасываемую ими сумрачную тень. И мои поиски не прошли впустую, ибо искомое всё-таки обнаружилось. Сперва я нашёл одно, потом второе, после третье и четвёртое. Из земли прорезались ещё четыре выступа, каждый величиной с кочку суслика. Все на равном удалении от столбика, образуя квадрат со ним в центре.
- Я увидел всё, что нужно, - в конце концов сказал я. - Вернёмся к воротам.
Мы со старшим садовником направились назад, к воротам, где ожидали остальные работники. Там я созвал их всех вместе и обратился к ним с речью. Я поблагодарил всех садовников за их нелёгкие труды. Они совершили чудо, разбив этот сад там, где прежде было голое поле и, поистине, могли этим гордиться. Но теперь их работа завершена. Мне бы хотелось, чтобы было иначе. Я был бы счастлив, если бы они и дальше остались тут. С нетерпением стану ждать их возвращения, когда позволят обстоятельства. Но сейчас могу лишь воздать им благодарность и, к сожалению, распрощаться. Затем я уплатил садовникам, что им следовало и отослал в долгий обратный путь в деревню. Когда последний из уходящих скрылся из виду, я прикрыл ворота и запер их.
С этого дня я питался только у себя в комнате. Я сидел за маленьким столиком у окна, а ниже располагался сад. Конечно, подобная точка обзора не была идеальной, но лучшего я не нашёл. И такой вид вполне подходил, чтобы следить за разрастающейся внизу тенью.
Ибо я видел изменения в саду, пусть даже не всегда замечал, какие именно. Возможно, это чёрный камень рос ввысь. С моего угла обзора он смотрелся слишком укороченным, чтобы точно это определить. Тень от него явно стала длиннее. Но трудно сказать, удлинилась она от изменения высоты предмета, что её отбрасывал или оттого, что солнце переменило своё положение.
Лишь в одном изменении я был доподлинно уверен. Тот камень стал уже не единственным. Поначалу это не бросалось в глаза, ибо его новые соседи были ещё слишком малы, а окружение - слишком пёстрым и изменчивым, как и весь сад, где они произрастали. Но, увидев хоть раз, подобные вещи невозможно не распознать. Их было четыре - четыре чёрных столбика, уступающие в высоте самому первому, выходящие из четырёх бугорков, образующих вокруг первого квадрат.
Что это за камни? Отчего они растут? И возможно ли прекратить их рост? Ответов на эти вопросы у меня не имелось, но пришла пора взяться за их поиски. Я принялся размышлять над ними по порядку возникновения.
Что это за камни? Ответить на этот вопрос было довольно просто. Несомненно, это незасыпанные землёй части неких погребённых архитектурных руин. Подобные руины не настолько редки, как думается, ибо земля под ногами куда подвижнее, чем принято считать. С самого начала мира она много раз перекраивалась. Острова и материки восставали из моря и вновь погружались обратно. Равнины вздымались горами, а горы оседали равнинами. И вместе с ними поднимались и падали цивилизации. Если я не ошибся, то моё поместье расположено на месте поселения подобной цивилизации, давным-давно похороненной упомянутыми мною сейсмическими событиями. А сооружения в саду - один из её немногих уцелевших памятников.
Отчего они растут? Этот вопрос был потруднее. Возможно, ответ был таков, что они вообще не росли, а выталкивались из земли теми же сейсмическими силами, которые похоронили их там. Видимые сооружения выглядели довольно скромно, но вряд ли это отражало их истинную грандиозность. Эти стебли могли оказаться надгробиями или же обособленными шпицами. Впрочем, ещё это могли быть декоративные пинакли на вершине какой-то более крупной постройки, например храма или усыпальницы. Я мог лишь догадываться, насколько велики должны быть храм или усыпальница, чтобы их увенчивали пять таких пинаклей, судя по нынешней расстановке.
Возможно ли прекратить их рост? Ответа на этот вопрос у меня совершенно не находилось. Но я не намеревался навеки прозябать в невежестве. Свои книги я не стал продавать вместе со всей прочей практикой. У меня ещё сохранилась солидная библиотека по обширному спектру естественных и сверхъестественных тем. Наверняка среди них есть и книга с ответом на этот вопрос. Мне требовалось лишь постараться её найти её.
И я принялся за дело, приступив к этому так методично, как только смог. Первым делом перебрал всю библиотеку, отложив книги, что могут скорее всего пригодиться. Затем из библиотеки перетащил эти книги к себе в комнату. Там я перебрал их, одну за другой, прошерстив от корки до корки, страницу за страницей, отыскивая хоть какой-то намёк на разгадку или объяснение подобного феномена в моём саду. Одну за другой я перекладывал книги из стопки ещё не просмотренных в стопку тех, которые уже пролистал, пока вся первая стопка не перешла во вторую. А потом вернулся в библиотеку, чтобы перебрать её заново.
Хотя эти усилия не принесли желаемых результатов, но и прошли не совсем впустую. Пусть я ничего не достиг, но хотя бы отвлёкся от окна. Иначе мог бы провести там целый день, разглядывая сад внизу. Но даже так я раз за разом ловил себя на том, что меня туда влечёт. В чём крылась причина такой внезапной одержимости? Может, это просто очарование от новизны никогда не виденного прежде? Или сюда примешивалось ещё и опасение, что если я перестану наблюдать, то может появиться что-то похуже? Я понятия не имел. Но оказался не единственным, кто это ощущал.
Только-только я осознал своё открытие, как явился слуга - убрать обеденный поднос. Но когда он чересчур уж затянул с этим делом, такое не могло ускользнуть от моего внимания. Я потихоньку наблюдал за ним с другого конца комнаты. Слуга уже держал поднос в руках, но даже не попытался унести его прочь. Вместо этого он встал у окна, уставившись через него вниз, как это делал я. Слуга всё ближе и ближе наклонялся к стеклу, опускаясь всё ниже к объекту притяжения. Мне пришлось прикрикнуть, чтобы отозвать слугу назад. Я велел ему докончить дело и уйти. Сообразив в последний момент, я услал его за складной ширмой.
Эта ширма скорее должна была защищать меня самого, чем оберегать слуг. Я уже пришёл к мысли отпустить их, как днём раньше отпустил садовников. Отсутствие слуг доставит мне уйму хлопот, но никакие хлопоты не перевешивали жизнь одного из моих собратьев-людей. Когда угроза пройдёт, я смогу позвать их обратно - и слуг, и садовников. Пока же им всем так будет безопаснее.
Ибо мои исследования всё глубже заводили во тьму. Я начинал их в среде истории, в среде хроник народов и культур, некогда обитавших на этой древней земле. Но вскоре обнаружил, что разыскиваю то, что история попросту игнорирует. Я искал нечто, древнее самой истории, древнее даже исковерканных сказок, дошедших до нас из доисторического прошлого. Такая вещь могла сохраниться лишь в мифах. И лишь в мифе я обнаружил её имя - Азомболех.
Азомболех был чародеем, величайшим чародеем своей эпохи. Мир тех времён значительно отличался от знакомого нам ныне мира. Тогда всё было иным - от городов и народов до очертаний моря и суши. По-иному выглядело и волшебство. То была эра чародеев, когда даже слабейшие из них держали в услужении целые рати демонов, а великие отбрасывали кошмарные тени на лик трепещущего мира. И самым величайшим из них был Азомболех.
Если хоть часть того, что говорится о нём в легендах - правда, он был поистине велик. Азомболеху приписывали создание нескольких магических искусств. Ещё утверждалось, что он уничтожил или поверг немало чёрных колдунов, и множество ужасающих драконов и прочих бестий. Но у Азомболеха имелась и тёмная грань. Он завоевал много племён, сперва во славу других, а позже и в свою собственную. И на алтарях своих богов он заколол несчётное множество жертв.
Азомболех приблизился к бессмертию настолько, как не удавалось ни одному смертному. Ибо он прожил дольше, чем сотня людей, живи они один за другим. Когда же старость в конце концов одолела его, даже тогда он не склонился перед смертью. Азомболех поведал своим приверженцам, что умирает лишь для того, чтобы воскреснуть вновь, воскреснуть в таком мире, о каком никто из ныне живущих не смеет и мечтать. Ибо юность мира иссякала, и с нею уходили боги и демоны зари мироздания. Но, когда мир склонится к своему закату, они возвратятся, отдохнув и наполнившись силами после долгого забытья смерти. И с ними вернётся Азомболех.
Когда он умер, то приверженцы возвели грандиозную усыпальницу, как памятник ему, чтобы, завидев это, люди боялись Азомболеха после смерти, как знали и страшились его при жизни. О том, что случилось после, легенда ничего не рассказывает. Исчезали народы, менялся мир и усыпальница Азомболеха затерялась. Но затерянное не обязательно значит уничтоженное. И бывает, что затерянное, но не уничтоженное, иногда появляется вновь. Так нашлась и усыпальница Азомболеха. Ибо это её пинакли вырастают из земли, словно стремящиеся к солнцу всходы.
А теперь следует задаться вопросом. Действительно ли Азомболех возвращается? Оттого ли его усыпальница поднимается из земли? Резонно было бы рассудить так, но я в это не верил. Подобно человеческому телу, духу человека тоже отпускается некоторый жизненный век при появлении на свет. Чародейство может его продлить. Великое чародейство может продлить значительно. Чародейство, столь великое, как у Азомболеха, может растянуть жизнь на столетия. Но не существует настолько великих чар, чтобы длить её вечно. Мне не верится, что восстающая из земли усыпальница - это проявление воли ожившего Азомболеха. Полагаю, куда вероятнее, что это механизм, сооружённый для него мёртвого, созданный и запущенный, чтобы помочь ему побыстрее воскреснуть. Воскрешения не случилось. Вместо этого тело и дух Азомболеха рассеялись в земле и воздухе. Но механизм, по какой-то невероятной удаче, уцелел. Бессчётные эры он покоился под этой землёй, незамеченным и непотревоженным. Затем его что-то пробудило.
Мне неизвестно, что именно это было, но, вероятно, что-то небольшое, вроде верхушки каменного пинакля, по незнанию отломанной дурнем с благими намерениями. Но загвоздка не столько в том, как оно пробудилось, сколько в том, сумеем ли мы опять усыпить этот механизм. И я верю, что сумеем. То, что магия совершила, она иногда может и повернуть вспять. Если чародейство выталкивает усыпальницу из земли, то, быть может, чародейство и втолкнёт её обратно. Этим методом я и планирую воспользоваться, этот метод готов испытать. У меня имеется некоторый опыт в церемониальной магии - одной из множества ветвей великого древа познания, которому я посвятил свою жизнь. Не стану называть себя адептом, но, полагаю, моя искусность соответствует задуманному испытанию. Но это испытание не обойдётся без риска. Почти наверняка те чары станут защищаться. И даже если не станут, моё посягательство на них может вызвать такие последствия, которых я ничуть не желаю. Если чары пробудились от отломленной верхушки пинакля, какой же ответ последует на решительный приступ?
Поэтому-то, Фандерол, я и пригласил тебя сюда. В этой магической дуэли мне необходим помощник. Тот, кто защитит мне спину, пока моё внимание направлено вперёд. Тот, кто охранит мои фланги от ударов исподтишка. Тот, кто встанет на моё место, если я отступлю. Немного тех, кому я доверил бы столь важное дело и ещё меньше тех, кто согласился бы на него. И никого среди этих немногих я не почитаю достойнее тебя, моего друга и ученика. Так что ты решишь, Фандерол? Останешься и вместе со мной встретишь эту угрозу? Или вернёшься домой и встретишься с ней позже и в одиночку? Настало время сделать выбор.
До сих пор я хранил молчание. Теперь я его нарушил.
- Я сделал выбор ещё до того, как сюда явился. Располагай мною, как пожелаешь.
Была уже глубокая ночь, но небеса полнились сияющими звёздами. Саймулу вполне хватило освещения, чтобы вывести меня через заднюю дверь и проводить по дорожке к воротам в стене сада. Он отпер их увесистым ключом, который прятал на цепочке под бородой, затем раскрыл ворота и провёл меня в них.
Тут я поставил свою ношу - высокую плетёную корзину с принадлежностями саймулова искусства, которую, по его настоянию, принёс из дома. Затем я выпрямился и осмотрелся. Спору нет, при свете дня сад выглядел отрадно: зелёные тропинки пролегают между цветистыми и благоухоженными клумбами, и под тенистыми рощицами недавно пересаженных стройных деревьев. Но теперь дневной свет угас. В полумраке всё вокруг казалось крупнее, мрачнее, более таинственным. Клумбы приняли облик непролазных зарослей, а рощицы превратились в дикие и опасные древние чащобы. Однако опаснее всего казались камни. Даже по описанию они выглядели довольно скверно, но стоять среди них было гораздо хуже. Пинакли, отмечающие внешний квадрат, доходили почти до уровня плеч, а центральный высился над головой. И, вдобавок, под ногами проклёвывалось несчётное множество пинаклей помельче.
От камней я снова повернулся к своему мастеру. Пока я осматривался, Саймул не терял времени даром. Он уже выгрузил содержимое корзины на траву рядом, а саму её поставил у своих ног. Сейчас Саймул размещал на крышке некие предметы, будто святыни на алтаре. Фактически, это и был чародейский алтарь, разложенный в виде составленной из элементов карты материального мира. Там была миска с солью, олицетворяющая землю, веер из птичьего крыла - символ воздуха, подсвечник, представляющий огонь, и кубок, до половины налитый водой. А в центре алтаря, окружённая всем этим, покоился толстый фолиант, раскрытый посередине, с уложенным поперёк страниц серебряным кинжалом.
Устроив всё это, Саймул обернулся ко мне.
- Я готов приступить к ритуалу, - проговорил он, - начать противозаклинание, что снимет проклятие с моего сада. Я разъяснил твою роль в нём и ты согласился её сыграть. Остаётся лишь предостеречь тебя напоследок. Никогда прежде я не проводил такого ритуала, поэтому в точности неизвестно, каков окажется результат. Хотя, думаю, возможны некие устрашающие побочные явления. Громовые раскаты, молнии громкие голоса, исходящие из земли и воздуха - подобные звуки и мороки нередко случаются при схожих обрядах. Мы должны быть готовы к такому и даже к большему. Ибо внемли, Фандерол! Если любой из нас поддастся страху, если закричит или убежит, очень может быть, что это перечеркнёт всю пользу, которую должен принести этот ритуал. Велики шансы, что он закончится для нас вредом или даже смертью. Ты всё ещё желаешь попытаться?
- Да.
И ритуал начался. По большей части он состоял из зачитывания страниц книги, но разбавлялся материальными действиями с предметами на алтаре. Действия эти были коротки и несложны, например высыпать в воду щепотку соли или помахать веером над пламенем свечи. В отличие от них, долгие и запутанные чтения тянулись размеренными потоками непонятных слов и фраз, что произносились монотонно-ритмично, наподобие стихов или песни. Бесспорно, для того, кто выучился понимать подобное, всё это было исполнено смысла. Но любой другой просто принял бы такое за нескончаемый поток видимой и слышимой бессмыслицы.
Во всяком случае, так это выглядело для меня, пока я стоял и наблюдал за ритуалом. Сколько бы усилий я ни прилагал, чтобы ему следовать, но каждый раз путался в его извивах и поворотах, подвохах и уловках. Каким бы путём ни пытался пройти, меня неизбежно приводило назад, к исходному месту - мрачному уголку сада с высокими чёрными пинаклями. Но отчего бы и нет? Эти пинакли - истинные показатели духовного состояния сада. Они покажут, успешно или тщетно прошёл ритуал. Может, их, как гвозди, вобьёт в землю. Может, их, как гвозди, из неё вытащит. Но до сих пор в пинаклях никаких перемен заметно не было. Побочных явлений тоже не происходило. Ни грома, ни молний, ни громких голосов, исходящих из земли и воздуха. Единственный голос принадлежал моему мастеру, да и тот уже умолк.
Ибо ритуал завершился. Мастер закрыл книгу, потушил свечу и вылил воду наземь. Потом взял меня за руку и вывел за ворота. Там Саймул повернулся ко мне.
- Мы сделали всё, что смогли сделать, - произнёс он. - Только время покажет, хватит ли этого. Но об этом уже не тревожься, Фандерол. Твоя роль здесь сыграна. Я благодарю тебя за помощь и желаю благополучно добраться домой. И если мы когда-то встретимся снова, пусть это случится по более приятному поводу, чем нынешний.
Признаться, меня немало уязвила внезапная отстранённость Саймула. Я полагал, что заслуживаю лучшего обращения от него. Да, сыгранная мной в его ритуале роль, оказалась, самое большее, несущественной. Но сыграна она была без сомнений. Ради этого я весь день ехал верхом и потребуется ещё день, чтобы вернуться домой. А сделано всё это было только лишь из любви к человеку, попросившему меня о помощи. Но оставаться нежеланным гостем мне совершенно не хотелось. Поэтому я холодно распрощался со стариком и отправился обратно тем же путём. Целый час я ехал по дороге при свете звёзд, пока не заметил фонарь постоялого двора. Там я снял комнату с постелью и улёгся спать.
Но легко заснуть не удалось. Да и как можно было спать, повидав и выслушав то, что видел и слышал я? Как можно было спать, узнав, что из земли под моими ногами восстаёт погибель? Ибо именно таково и было истинное значение тех камней. Предполагалось, что противозаклинание остановит их, вгонит в землю или вовсе уничтожит. Но камни ничуть не изменились. Не значит ли это, что противозаклинание пропало впустую? А если оно пропало, то не значит ли это, что вместе с ним пропадёт и всё остальное? Камни в саду всё ещё росли. Магия Азомболеха вновь вернётся в мир живых. И мы с Саймулом, замыслившие этому воспрепятствовать, станем первыми, на кого обрушится его тяжкое возмездие. Так удивительно ли, что сон не шёл ко мне? Удивительно ли, что, когда я всё-таки заснул, сновидение оказалось тревожным?
Хотя начинался сон довольно спокойно, несмотря на всё предчувствие беды, что появилось вместе с ним. Мне пригрезилось, будто меня позвали подняться из постели и встать у окна. Перед окном стояла ширма и мне пришлось её сдвинуть, прежде чем взглянуть на то, что скрывалось за ней. Но сквозь отражение в стёклах сияли ясные и яркие звёзды, и этого света хватило, чтобы я увидел, что находится внизу. Там оказался сад, саймулов сад. Я распознал его по окружающей стене из белённого кирпича, поскольку всё в саду сливалось в смутную массу неразличимой листвы. Выходит, это окно должно быть саймуловым окном, а эта комната - его комнатой. Но где же сам Саймул? Я понятия не имел, да и не очень-то об этом беспокоился. Всё, что меня интересовало - сад внизу.
По той смутной массе не пробегало ни малейшего трепета. Но, чем дольше она оставалась неподвижной, тем пристальнее я в неё всматривался, чтобы не упустить ни малейшего движения. Вскоре моё долгое наблюдение вознаградилось. Слабая волна пробежала по покрову из листьев, будто по миске похлёбки, когда кто-то дует на неё, чтобы остудить. За ней последовала волна побольше, потом всё больше и больше, пока не создалось впечатление, что деревья и кустарники раскачивает ветер. Но деревья качались не из стороны в сторону, как под обычным ветром. Скорее, они кланялись вверх и вниз, словно ветер налетал на них сверху с небес или снизу из-под земли. Из-под земли? Как же ветер мог оттуда дуть? Но почему тогда деревья поднимались всё выше и выше, пока не закачали верхушками над моим подоконником? По какой причине они больше не крепились к почве, а клонились прочь от центра сада и валились по направлению к его краям, если только нечто не поднималось снизу, сдвигая из-под них землю?
А затем я увидел то, что служило причиной. Увидел чащу чёрных каменных пинаклей, проталкивающихся вверх сквозь деревья и землю. Увидел, как вслед за пинаклями из земли холмами вырастают чёрные каменные купола. Пинакли и купол прямо на глазах поднимались всё выше, вытягивая за собой отвесные чёрные утёсы, усыпанные застывшими белыми звёздами. Восстающие утёсы всё ширились, пока уже не смогли уместиться в саду. Какое-то время садовая стена поднималась вместе с ними, словно раздутый белый пояс. Потом она развалилась на части и рухнула на землю.
Пробудившись в комнате на постоялом дворе, я осознал, что это был только сон. Но что, если это не простой сон? Ибо, хоть и будучи кошмаром, он открыл мне глаза на существенную истину. Сновидение помогло понять, что мой старый мастер отослал меня прочь не из пренебрежения, но потому, что желал уберечь от опасности. Поэтому он отослал и садовников, когда эта опасность обнаружилась в саду. Поэтому Саймул отослал слуг, когда она добралась до его дома. Но мой сон явил куда больше этого. От какой бы опасности ни пытался уберечь меня мастер, теперь она грозила ему самому. И, похоже, Саймул с ней не совладает, если только кто-нибудь не вернётся и не спасёт его. Так что я поднялся, оделся и поскорее разделался с завтраком. Затем направился в конюшню и оседлал своего скакуна. И, когда на востоке просияли первые лучи утреннего солнца, я во второй раз поскакал по дороге к дому Саймула.
Я полагал, что это дорога ведёт к саймулову дому. Но, добравшись до того места, где рассчитывал его увидеть, не обнаружил и следа от него. Взамен появился другой дом, совершенно иной по виду и размерам. На самом деле он ненамного превосходил дом Саймула. По большей части его преимущество в высоте перечёркивалось слишком коротким и узким основанием. Но вот по впечатляющему эффекту он далеко обогнал саймулово жилище. Дом Саймула был сложён из дерева и кирпича, подобно большинству прочих домов в округе, а этот дом казался высеченным из цельного куска чёрного камня. Дом Саймула был прямоугольной формы, с прямоугольными же дверями и окнами на прямоугольных стенах, а этот дом выглядел невероятным скоплением колонн, арок и куполов. Всё это увенчивалось громадным центральным куполом в окружении четырёх поменьше. Над каждым куполом высился пинакль, но у центрального была обломана верхушка.
Облик этого дома был настолько величественным, что целую минуту я не замечал фигуру человека прямо перед ним. Но теперь я его заметил - грузного пожилого мужчину, рассевшегося на лестнице перед дверью. Облачение его составляла огненно-красная мантия, украшенная пепельно-чёрным кругом. Лицо пряталось от утреннего солнца в тени широкой соломенной шляпы.
- Прошу прощения, господин, - обратился я к нему. - Я разыскиваю дом своего мастера и друга - отошедшего от дел чародея Саймула.
- Я не могу тебе помочь, - отозвался он. - Это не дом чародея Саймула. Это, как прежде, так и сейчас, дом Азомболеха.
Азомболеха? Разве незнакомец назвал это имя, которое играло столь значительную роль в истории с саймуловым садом? Разумеется, такого не могло быть. Наверное, я просто ослышался. А, если ослышался, то какое ещё слово могло мне почудиться, как не впечатлившее меня столь недавно и столь мощно?
- Это не дом Саймула, - согласился я с незнакомцем. - Но не скажете ли мне, где в этом обширном краю можно отыскать саймулов дом?
- И вновь я не смогу тебе помочь, - отвечал он. - Другого дома во всём этом краю нет. Тут, как прежде, так и сейчас, край Азомболеха.
Опять Азомболех! На сей раз я понял, что расслышал имя верно. Однако должна быть логическая причина, почему этот человек его упоминает. Я пристальнее вгляделся в незнакомца. Хоть его тело скрывалось под мантией, но разве не казались знакомыми внешность и пропорции? Хоть его лицо скрывала тень от шляпы, но разве не виднелась из-под неё длинная седая борода?
- Ещё вопрос, добрый господин, - проговорил я, - один-единственный вопрос, прежде, чем я вас оставлю. Не вы ли тот человек, которого я ищу? Не вы ли чародей Саймул?
Незнакомец поднялся на ноги.
- И в третий раз я не смогу тебе помочь, - отвечал он мне, - так что этот вопрос станет последним. Я не чародей Саймул. Я, как прежде, так и сейчас, чародей Азомболех. А теперь доброго тебе дня.
С этими словами незнакомец развернулся и дошёл по лестнице к раскрытой наверху двери. Он шагнул за дверь и прикрыл её за собой. Минуту я оцепенело смотрел ему вслед. Затем отшатнулся и в ужасе погнал коня прочь.