Человек узнал её ещё в детстве - сказку о воре из стародавних времён, который, похитив на земле всё желаемое, обратил алчущий взор на Луну. Нелепость такого намерения понимал и ребёнок. Чтобы что-то обокрасть, сперва нужно туда попасть, а добраться до Луны куда как труднее, чем до любого земного места. Ни башня, ни гора, ни летящая птица, ни пушечное ядро не достигали достаточной высоты, чтобы до неё достать. Но это не смутило вора. Да, почти на всём своём пути по небу Луна оставалась недосягаема, однако всё-таки нашлось две точки, где до неё можно было дотянуться: первая на востоке, где Луна поднималась, а вторая на западе, где она закатывалась. Если суметь оказаться в нужном месте и в нужное время, то без труда удалось бы перешагнуть с земной поверхности на лунную и прокатиться по небу на Луне, пока она не дойдёт до точки заката. А там без труда слезть обратно.
Много лет эта сказка не всплывала у него в памяти. Она осталась в детской, вместе с прочими детскими вещами, когда человек принялся расширять свои перспективы в куда более просторном мире зрелости. Но теперь солидный возраст и слабеющее здоровье вновь сузили его перспективы до границ кровати и комнаты, превратив её во вторую детскую. В деньгах человек не нуждался. Комната была просторной и роскошной, в просторном и роскошном доме. Её наполняли книги, картины и музыкальные инструменты - всё, что доставляло человеку удовольствие в юности. Но старые вещи слишком приелись и перестали его интересовать, а новые впечатляли совсем недолго. Человек проводил время, лишь перебирая свои собственные воспоминания. И даже они начали безвозвратно ускользать от него.
Единственная радость, что ему ещё оставалась, - смотреть из окна спальни. Окно со стрельчатой верхушкой было очень широким и высоким. Когда человек сидел в кресле у окна, при раздёрнутых шторах, как этим вечером, то чувствовал, что перед ним раскинулся весь мир. Но что представало его взору в темноте? Нет, не парк перед домом. Днём тот был приятным местечком: свежим, зелёным и умиротворяющим. Но по ночам он превращался в голую равнину, где обитали тени и призраки. Внизу явно виднелся не парк. За высохшим деревом маячил только горный гребень, а от озера не оставалось ни малейшего следа. Нужно было и вправду страдать от скуки, чтобы отыскать в этом хоть что-то любопытное. Возможно, разгадка крылась в небесах над хребтом? Быть может, человек любил небо - с его вечно меняющимися оттенками и вечно разнообразными видами. Но ни один вид небес ему не нравился. Любовь к ним пробуждалась у человека лишь ночью. Ему нравилось небо в пасмурные ночи, когда звёзды скрывала пелена. Ещё больше он любил небеса безоблачных ночей, с ясным сиянием звёзд. Но сильнее всего человека влекло к небесам, когда там показывалась Луна.
Да, Луна! Свою величайшую любовь старик приберегал для неё. Но что именно в луне вызывало у него такое чувство? В чём крылась тайна её притягательности, приливной силы, что ночь за ночью снова заставляла его смотреть в окно? Бесспорно, луна была прекрасна, её восхитительный холодный белый лик выныривал из-за горного гребня и скрывался за деревом, чтобы потом занять среди звёзд подобающее место. Но красотой дело не исчерпывалось. Она ещё и сулила надежду. Подобно тому, как луна вставала из-за гребня, так и человек мог встать с кровати или кресла. Как она пробивалась сквозь паутину иссохших ветвей, так и он сам мог пробиться сквозь свою собственную паутину немощности и опасений. Как луна невозмутимо скользила над тьмой, так и он сам мог бы скользить над старостью и хворью, недосягаемый для всех людских печалей. Вот что сулила ему луна. Вот что заставляло человека ждать её ночь за ночью.
Но нынешним вечером она манила человека куда сильнее обычного. Ибо нынешним вечером ему вспомнилась дивная сказка о небывалой прогулке древнего вора. И человек собрался повторить этот подвиг.
Но как же совершить такое? Он понимал, что задача будет не из лёгких. В юности человек изучал астрономию. Ему были известны формы Земли и Луны. Известны их размеры относительно друг друга и дальность разделяющего их расстояния. Известно, что горизонт - это просто окружность, что описывает линия прямого обзора по обширному изгибу планеты. Но, когда человек смотрел, как Луна восходит в небеса, он и думать не думал о науке. Вовсе не наука превращала её из символа избавления в средство его достичь. И человек вовсе не полагался на науку, замыслив оседлать Луну и прокатиться на ней.
Но задумать что-то - одно, а суметь выполнить это - совсем другое. Чтобы попытаться совершить такое в одиночку, ему просто не хватило бы телесных сил. С последнего раза, как он выходил из своей комнаты без посторонней помощи, прошло уже несколько недель, а, когда без помощи спускался по лестнице и выходил на улицу - несколько месяцев. Но человек не сидел под замком. Он всё ещё оставался тут хозяином и не мог этого забыть, даже если все прочие смогли. Семья подкупила докторов и сиделок, но некоторые из слуг до сих пор хранили ему верность. Возможно, кого-то из них удалось бы уговорить помочь. Самой подходящей кандидатурой казался лакей. Ему хватило бы сил и выносливости, чтобы снести хозяина вместе с креслом вниз по лестнице и вытащить из дома, и хватило бы деликатности хранить хозяйские тайны. С его помощью человек мог бы добраться до берега озера раньше, чем все прочие обнаружат, что он покинул дом. И неважно, если они хватятся его позже.
Но лакей доставил человека лишь до определённой границы. Он прикатил его от дома до гребня над озером, но не стал перебираться через гребень к самой кромке. А кромка оказалась слишком мягкой и грязной, чтобы человек сам подкатился к ней на кресле. Но это не остановило его. Совсем близко стояло высохшее дерево. Человек смог подняться на ноги, цепляясь за ствол, хоть и прижавшись к нему вплотную. От дерева до воды оставалось пройти совсем немного. Но ветви простирались во все стороны, в том числе и над озером. Человек мог бы пробираться вдоль такой ветки, пока не окажется прямо у воды.
Мальчиком он частенько проделывал такую штуку. Но с тех пор минуло немало лет, за которые конечности дерева удлинялись и становились толще, а вот его собственные всего лишь усыхали. Но, сам поднявшись на ноги, человек отчего-то сделался сильнее и, пока он подтягивал себя дальше вдоль ветки, сил у него всё прибавлялось. Чем дальше он отходил от своего кресла, тем больше удалялся от старости и хвори, которые это кресло для него воплощало. Воссоздавая события юности, человек возвращал себе юность. Он задумался, не проявится ли такое внутреннее обновление ещё и внешне. Сейчас мрачное озеро было прямо у его ног, поверхность оставалась зеркально-гладкой. Человек на мгновение остановился, взглянул вниз - проверить, не окажется ли он в отражении сильнее и моложе. Но водная гладь отражала слишком смутно и размыто, чтобы это прояснить.
Однако, присмотревшись пристальнее, человек заметил, что внизу появилось ещё одно лицо. Или, возможно, что-то иное. Для лица оно было слишком большим, округлым и ярким, во всяком случае, для человеческого лица. Это не походило ни на одну земную вещь, разве что на всплывающий из-под воды сферический алебастровый светильник. Но куда же подевалась вода? Вся она отчего-то исчезла. Исчезло и её грязное ложе, оставив вместо себя настолько чёрную и глубокую бездну, что даже поднимающийся светоч ничего не озарял во тьме. И этот светоч оказался светильником не более, чем лицом. Это полная луна восходила из пустоты за гранью мира.
Человек протёр глаза, чтобы видеть яснее. Но с чего бы ему сомневаться в увиденном? Разве не за этим он сюда и явился? Вот, прямо под ним - выплывающая из космических бездн Луна, словно в той, издавна запомнившейся, сказке. И всё, что от него требуется, чтобы попасть в эту сказку, - телесно погрузиться в неё. Но это следует сделать побыстрее, пока Луна ещё прямо под ним. Через миг она пройдёт мимо и человек упустит такую грандиозную возможность. Он глубоко вздохнул, зажмурился и рухнул вниз.
Человек ожидал жёсткого приземления, а потому удивился, когда этого не произошло. Поверхность сферы чуть прогнулась под ним, словно мыльный пузырь или, скажем, воздушный шарик. Но такое само по себе вызывало опасения. Что, если от его веса пузырь лопнет? Что, если воздушный шарик перевернётся вверх тормашками и сбросит человека в пропасть внизу? Он вцепился в сферу, будто ящерица в стену, прижался к ней лицом, раскинув руки и ноги, впившись пальцами рук и ног в опору, чтобы спастись от неизбежного переворота. Но сфера лишь чуть вздрогнула при его приземлении и больше не сотрясалась. Чтобы увести Луну с её извечного пути, потребовался бы вес, куда больше человеческого.
Но изумляла не только мягкость приземления. Неожиданным оказался и миниатюрный размер Луны - диаметром не больше, чем в три его собственных роста. Человека учили, что Луна - это монолитный шар мёртвого холодного камня, что она отражает солнечный свет, но сама света не испускает. Теперь он увидел, что истины в этом не больше, чем в утверждениях о её размере и удалённости от земли. Ибо Луна оказалась гладкой, полупрозрачной и, как видно, полой, наподобие алебастрового светильника, каким вначале ему и показалась. И изнутри она озарялась бледным призрачным светом. Хотя это взволновало человека не так сильно, как любого другого. Всего несколько часов назад вырвавшийся из своего неизбывного заключения, где каждый день начинался и заканчивался точно так же, как прошедший, он обрадовался бы всякому приключению, окончание которого оставалось неизвестным. Он твёрдо вознамерился открыться всему, что бы ни явилось ему в этом странствии.
Человек осторожно встал на четвереньки. Когда ничего не случилось, он приподнялся повыше, чтобы усесться со скрещёнными ногами. Подниматься ещё выше он опасался. Но Луна оказалась настолько мала, что из-за её невеликой окружности и так было видно изрядную часть ландшафта. Озеро и дерево остались позади, тенистый парк проплывал прямо под ним, а сейчас приближался дом, пусть и далеко внизу. По расположению и размерам человек понимал, что это его дом, но никогда ещё не смотрел на него с такого ракурса. Никогда прежде не видел его сверху. Теперь человек замечал, что дом сам по себе оказался ландшафтом - из наклонных плоскостей многоскатной крыши складывались горы, а из дымовых труб, лепившихся в долинах между ними - леса.
Когда передняя кромка Луны, где он сидел, закрыла вид на дом, человек обратил внимание на землю за кромкой. Этот край он тоже узнал, поскольку познакомился с ним ещё в юности. Он узнавал поля и ручьи, дороги и домики, деревню с её шиферными крышами, мощёными улочками и жёлтыми огоньками, что тускло горели в некоторых окошках и уличных фонарях. Но диву давался, подмечая, насколько старомодным и экстравагантным всё это выглядело. Казалось, деревня скорее походила на мир времён его младенчества , чем на мир, который он только что покинул. Человек даже не представлял, что это селение настолько отстало от времени. Вот подтверждение, сколь многое упускается из виду, если не уделять ему внимания и сколь многое видно яснее, если взглянуть на вещи со свежей точки зрения.
Но яснее ли это видно? Лунный ездок погрузился в раздумья. Весь край расстилался внизу, словно карта, но уже не карта известного ему места. Движение Луны человек оценивал по тому, как двигалась земля внизу. Он пребывал в уверенности, что этот курс - неуклонно прямая линия, не сворачивающая ни влево, ни вправо, а только поднимающаяся всё выше. Тем не менее, земля внизу казалась ему совершенно незнакомой. Не то, чтобы человеку больше не попадалось ни одного знакомого ориентира. Все они были ему прекрасно известны. Но он уже не находил в них особенности этих мест.
Как гласила та история: когда в древние времена вор попал на Луну, то нашёл там дивный город с непреодолимыми стенами и неприступными башнями, город, где битком набитые сокровищницы окружала стража, прекрасно владевшая оружием, но ни капли не разбирающаяся в уловках воров с Земли. А вот его последователь, не обнаружив тут никакого города, испытал глубочайшее разочарование, в основном потому, что это заставляло усомниться в истинности самой истории, изначально заманивающей его сюда. Но, хоть на Луне и не оказалось дивных городов, то земля под ней с лихвой восполняла этот недостаток. Она являла взору человека римскую крепость, средневековый замок и дворец эпохи Возрождения, окружённый участком такой величины, что там могло уместиться вдвое больше строений. Человек увидел тянущийся к небесам каменный город в расцвете безупречной красоты и ещё один, скатившийся в упадок и безобразие. Человек увидел современный город из стали и стекла, настолько необъятный, что он не заканчивался в пределах видимости и простирался во всех направлениях, насколько досягал взгляд. Увидел схожий город, лежащий в руинах - память о разрушительной войне.
Невозможно было смотреть на такую мешанину из видений и не задуматься - что же скрывается за ней. И эти раздумья привели человека к предположению, если не к резонному выводу. Раз уж Луна попрала столько научных законов, то не следует ждать, что оставшимся она станет повиноваться. Не стоило ждать, что она движется сквозь время и пространство напрямую, подобно обычным объектам. Луна могла скользить как вперёд, так и назад, могла и отправиться в обход или же срезать путь. И наверняка все эти временные и пространственные линии пересекались друг с другом совершенно непредсказуемым образом. Дом из нынешнего века мог граничить с деревней минувшего столетия, а эта деревня, в свой черёд, могла примыкать к городу века грядущего. А с чем же граничил тот город? Узнать это можно было лишь одним-единственным способом - войти в само видение.
Но, искренне открывшись этим зрелищам, человек словно бы позволил им и дальше углубляться во времени и пространстве. Если первоначальные сцены ограничивались Европой последнего тысячелетия, то последующие перешли к далёким эпохам и континентам. У отвесной скалы посреди североафриканской пустыни плечом к плечу стояли четыре титанических короля, высеченных из известняка. Абсолютно схожие обликом и позой, плотно прижав руки к бокам, чуть расставив прямые ноги и выставив правую ступню перед левой, эти короли словно бы приготовились зашагать по песчаной пустыне. Перед громадными каменными ступнями вереницей крошечных муравьёв проходил караван из едущих на верблюдах и пеших людей, слишком занятых своими собственными крохотными делами, чтобы обращать внимание на статуи. Из дебрей центральноамериканских джунглей вздымалось высокое каменное строение - пирамида со множеством ступеней и обширным квадратным прудом у подножия. На ступенях у этого пруда толпились мужчины и женщины, смуглые и стройные, в скудных облачениях из цветочных гирлянд, держащие в руках пылающие факелы. Все они тут же побросали факелы в пруд. Огоньки полетели прочь и вниз, оставляя за собой хвостатые следы, затем они угасли в пруду и всю сцену заволокло мраком. Над другой пустыней, где-то в Центральной Азии, из снега и льда вздымался выше Луны иззубренный пик лоснящегося чёрного камня. На одном из склонов, не столь отвесном, как прочие, держалась ровная пелена белого снега, где, будто в зеркале, отразилась проплывающая мимо Луна. Ездок склонился вбок, чтобы хоть мельком увидеть в отражении своё лицо. Но не смог разглядеть его над пылающей дугой.
Человек гадал, не покажет ли ему Луна и другие места, что лежат ещё дальше. Гадал, не покинет ли она Землю, полетев к иным мирам. Человек часто задумывался, каково было бы отправиться в подобные миры: затянутую тучами Венеру или каменистый Марс, газовый Юпитер с его полосами или Сатурн с кольцами. Он воображал их колоритные пейзажи, населённые изящными птицеподобными созданиями и украшенные диковинными городами из света, металла и кристаллов. Занятия наукой развеяли подобные вымыслы, но нынешнее путешествие настолько далеко увлекло человека за рамки научных представлений, что он уже не пренебрегал и самыми безумными идеями. Но, пожалуй, обдумывать такое было ещё слишком рано. Быть может, покинуть земную орбиту - слишком грандиозная перемена для Луны, ведь она пока что не выносила своего ездока за пределы времени и пространства человеческой ойкумены. Такое соображение разочаровало его, но вместе с тем и успокоило. Отрадно было знать, что существуют некие правила, что он не попадёт в такие условия, где невозможно уцелеть человеческому существу.
До сих пор Луна влекла его лишь над сушей, но теперь земля осталась за спиной, а впереди расстилалось необъятное море. Попадавшиеся человеку редкие острова располагались так, что он облетал их стороной, да и они встречались всё дальше и дальше друг от друга, пока совсем не пропали из виду. Человека одолевали сомнения - стоит из-за этого тревожиться или нет. Луна неминуемо должна была снизиться к западному горизонту. Что случится, если это произойдёт посреди безбрежного моря?
Внезапно человек заметил далеко впереди нечто - на поверхности моря показалась тонкая серая линия. Поначалу он принял это за очередной остров. Но остров не выглядел бы настолько бледным, размытым и мерцающим под лунным светом. Почти наверняка это была полоса тумана. Хотя высотой она превосходила любую полосу тумана, о которой когда-либо слыхал человек. Пока он её разглядывал, эта полоса продолжала расти ввысь, возводя сама себя снизу доверху, пока не воздвиглась над подножием, словно громадное белое облако, чья верхушка почти сравнялась высотой с лунным ездоком.
И явно собиралась подняться ещё выше. Ибо теперь верхушка преобразилась в вытянутую белую морду, змеиную голову, которой увенчивалась распрямляющаяся змеиная же шея исполинского дракона. Чешуйки, что покрывали голову и шею, размером превосходили боевые щиты, украшающие стены родового поместья ездока, а зубы в пасти были длиннее и острее копий, висевших между теми щитами. Откуда взялся этот дракон? Лунному ездоку не было нужды спрашивать. Он распознал его по всё той же древней истории о воре, прокатившемся на Луне. Ездок так увлёкся началом и серединой этой сказки, что чуть не позабыл её окончание. Но теперь оно всплыло в памяти. Когда вор восседал на груде лунных трофеев и следил, как близится земной горизонт, из сумерек ночной земли восстало лунное затмение в обличье колоссального облачного змея, исполинскими челюстями схватило Луну и утянуло её во тьму, вместе со злосчастным вором.
Теперь эта трагедия повторялась. Дракон распахнул оскаленную пасть, чтобы заглотить луну, наподобие того, как обычная змея заглатывает яйцо. Ездок ощутил, как сфера под ним затряслась, когда громадные челюсти вцепились в неё снизу, ощутил, как она внезапно ринулась вниз, притягиваемая к земле. Удивительно, но страха он не испытывал. Ездок лишь разъярился, оттого, что его путешествие кончалось, не успев толком начаться; оттого, что ему не хватало сил выплеснуть гнев. Он вскочил на ноги, чтобы хоть как-то выразить своё отчаяние, стал прыгать вверх-вниз на лунной сфере и грозить кулаками звёздам над головой. Выплеснул в крике свой гнев на безмолвную вселенную. И, как ни странно, это подействовало. Спуск замедлился и остановился вовсе. Возможно, дракон, вынужденный пожирать бездушный камень, никогда прежде не встречал сопротивляющуюся добычу. Возможно, он раскроет челюсти и выпустит Луну.
А, возможно, он только задержался, чтобы перехватить её поудобнее. Ибо теперь сфера опять ринулась вниз и на сей раз без промедлений.
В десять часов сиделка старика, коротавшая время с журналом за дверью, отложила журнал и направилась в комнату, чтобы проверить самочувствие пациента. Она подошла к кровати и включила лампу на ночном столике, направив её не так высоко, чтобы разбудить старика, если тот спал, но и не так низко, чтобы не разглядеть, был ли он там вообще. В кровати его не оказалось, но этого и следовало ожидать. Иногда старику было трудновато уснуть, тогда он перебирался из кровати в кресло и сидел там, наблюдая за небом через высокое стрельчатое окно, пока, в конце концов, не поддавался сну. Сейчас кресло стояло перед окном, спинкой к комнате и сиделке. Она не могла увидеть старика, потому что спинка кресла была шире его сгорбленных плеч и выше трясущейся головы. Но у сиделки не было сомнений, что пациент именно там. Она не стала бы тревожить старика более необходимого, но следовало хотя бы убедиться, что он как следует укрыт от ночной прохлады. Сиделка подошла к креслу и ухватилась за него. Затем развернула кресло от окна к лампе.
Она тут же поняла, что старик мёртв. Ей слишком часто приходилось видеть смерть, чтобы не распознать её теперь. Но и своего пациента сиделка тоже видела часто. Видела его лицо во всевозможных настроениях, при недомогании, усталости, раздражении и боли. Но никогда прежде она не видела его настолько юным...