На одиннадцатый год царствования короля Геллаболиса, тридцать второго сего имени, его древнюю столицу - Сузран, сотрясло землетрясение необычайной мощи. Землетрясения не были в Сузране диковинкой, как, впрочем, и повсюду в Посейдонисе - островном королевстве, которым правил Геллаболис. Происходили они не очень часто и были довольно слабыми, так что островитяне давным-давно научились не обращать на них внимания. Но с недавних пор землетрясения случались всё чаще, а их мощь всё увеличивалась, вплоть до дня на одиннадцатом году царствования Геллаболиса, когда дворец тряхнуло настолько свирепо, что король слетел со своего трона. Когда свита помогла ему встать и вновь подняться по ступеням к престолу, то и король, и слуги ужаснулись, заметив, что прямо там обвалился кусок высокого каменного потолка. Один крупный обломок даже пробил полог над троном и оставил посередине мягкого сиденья прорванную выбоину .
Зрелище гибели, с которой он едва разминулся, не могло не подвигнуть Геллаболиса к действию. И, впечатлившись, король начал действовать. Он отдал приказы придворным гонцам, которые немедленно отправились доносить его волю до всех уголков королевства. И оттого-то, три дня спустя, все мудрые мужи Посейдониса - учёные, чародеи, жрецы и философы собрались в королевском дворце, дабы обсудить напасть, пренебрегать которой более не удавалось.
Встреча эта проходила не в самом дворце, но под сенью белого павильона, что стоял перед ним на подстриженной зелёной лужайке. Геллаболис восседал на непритязательном деревянном стуле в глубине павильона, а мудрецы, в соответствующих своему сану одеяниях, стояли на лужайке. Они внимательно слушали, как король излагал им цель, с которой их собрал. "Среди присутствующих, - говорил Геллаболис, - не было ни одного, кто не ведал бы о терзающих королевство землетрясениях. Они всегда считались напастью, но за последнее время превратились в сущее проклятье. Как же справиться с этим проклятьем? Вот по какой причине собрались тут мудрые мужи. Вот с каким бедствием им предстоит справиться".
И мудрецы ответили королю. Казалось бы, что здесь, где собралось столько людей, принадлежащих к столь различным землям и учениям, навряд ли стоило ожидать от них согласия. Поэтому неожиданностью оказалось, что отвечали они в таком единодушии друг с другом. Единого оратора мудрецы не выставили, но те, кто говорил, совершали это в такой безупречной гармонии, будто делили меж собой единый голос и даже единый разум. И вот что они молвили:
"Энергичность короля вызывает лишь восхищение. Если бы эту напасть возможно было одолеть напором, прозорливостью и волей, то подобный король на троне сам по себе уже составлял бы половину спасения. Но существуют бедствия, неразрешимые для этих монарших достоинств, неразрешимые даже для божественной мощи. И одной из таковых напастей вполне могут оказаться землетрясения.
Подобные бедствия были не в новинку. Их можно проследить и в самом основании мира, да и в последующие времена они помогали творить его облик. В древних летописях говорится, что Посейдонис не всегда был маленьким островом, как ныне. Некогда он являлся частью куда большего острова, поистине материка, с территорией в дюжину раз превосходящей нынешнюю, но со схожими чертами рельефа. Там умещалось в дюжину раз больше равнин и гор, и в дюжину раз больше городов и селений. Хотя все они объединялись в одно государство, один народ и один край под правлением одного короля.
Но тысячу лет назад эту страну разъяло на части. На материк обрушилась череда землетрясений, причём столь мощных, что они сравняли с землёй большинство городов и селений, и совершенно переменили очертания моря и суши. Море хлынуло на сушу, будто гонимое штормом. Но, в отличие от шторма, оно так и не откатилось обратно. Вода поднималась и поднималась, стремясь со всех берегов вверх и вглубь страны, пока безвозвратно и полностью не затопила две трети материковых низменностей. Хоть высокогорья и остались над потопом, но также изменились. Более это не были составные части единого материка. Теперь они превратились в раздельные звенья цепочки обособленных островков.
Однако, по крайней мере, землетрясения прекратились. Море и суша не вернулись к исходным очертаниям, но, хотя бы, застыли в новых границах. Люди заново отстроили города и селения, и снова зажили на той умалившейся земле, что оставили им поднявшиеся воды. Но на самом деле землетрясения не прекратились, как не прекратилось и погружение суши. Оно лишь пошло медленнее. То, что раньше происходило за считанные дни, теперь растянулось на столетия. Век за веком, один осиротевший остров за другим канул в беспросветные бездны, вслед за породившим их материком. Острова погружались в море по высоте, начиная от самых низких, пока не остался лишь самый высокий.
Три сотни лет минуло с тех пор, как последний остров скрылся под волнами. За три сотни лет устоял лишь Посейдонис, уцелел лишь его народ. Те немногие, кто помнил, отваживались питать надежду, что погружающаяся земля всё-таки достигла дна и под водой навеки останется лишь то, что уже затонуло. Но гибельная цепь ещё ковалась. Череда недавних землетрясений доказывала, что столь долго дремавшие подземные силы вновь пробудились и принялись за дело. Их неуклонно нарастающая сила и учащения показывают, сколь малый срок отпущен последнему оставшемуся острову. Воистину, не слишком трудно предугадать, что большинство ныне живущих погибнут в надвигающейся катастрофе, когда Посейдонис займёт своё место среди прочих утраченных островов Атлантического материка".
После этого король пожелал узнать, как можно избежать такой погибели. Для решения этой задачи он и призвал своих учёных и чародеев. Но смогут ли они её разрешить? Не стоит считать, что люди с других островов безропотно сдались. Они отважно и изобретательно сопротивлялись, используя все средства, какие только могли предоставить наука и колдовство. Но те защитные меры ни к чему не привели, ибо все острова под конец постигла одна и та же участь под водой.
"И как же подданным лучше провести свои последние дни? Стоит ли им ломать голову и надрывать тело, стараясь отыскать новое решение, упущенное всеми, кто искал его прежде? Или же лучше смириться со своей участью, прожив оставшиеся часы спокойно, рассудительно и благоговейно, взращивая душевное умиротворение, которое одно лишь позволит достойно и прилично встретить неотвратимый конец? Пусть решает король".
Такой ответ мудрецы дали королю. Но короля их слова не порадовали. Энергичность, прозорливость и воля сами по себе весьма полезны, но без надёжного плана от них не будет толку. Геллаболис рассчитывал, что эти люди как раз и составят ему такой план, а они не оправдали его надежд. Геллаболис рассчитывал на избавление от напасти землетрясений, но вместо этого мудрецы одарили короля стократно большей напастью. Нет, в этих людях не было ни капли мудрости, а потому он прогнал их с глаз долой. Все они удалились, оставив короля в одиночестве.
Однако же не в полном одиночестве. Ибо, хоть все прочие вышли, один человек задержался. Геллаболис не приметил его в толпе, иначе, без сомнения, запомнил бы. Тощий и опалённый солнцем, косматый и черноволосый, прикрывший наготу лишь засаленной тряпицей, он выглядел скорее нищим, чем мудрецом. Во всём собрании лишь этот человек не вымолвил ни единого слова. Но теперь, когда его слышал только король, он заговорил.
- Истинно, о король, что Посейдонис обречён. Истинно и то, что никто из ныне живущих не убережёт его от гибели, а большинство людей тоже погибнут с ним. Но зачастую, когда боги что-то забирают, то дают взамен нечто иное. Также и с Посейдонисом. Недавно на западе поднялась новая суша, которую ещё не видали глаза человека и где ещё не ступала его нога. Если желаешь спастись с гибнущей старой земли, то поспеши завладеть землёю новой.
Вымолвив это, незнакомец развернулся и удалился следом за остальными. Геллаболис наблюдал за ним весь путь до выхода из павильона, прежде, чем догадался его расспросить. Но, когда король велел слуге позвать пророка обратно, того нигде не смогли отыскать.
2.
Геллаболису не было нужды вопрошать пророка. У короля зародилось семя замысла ещё прежде, чем он отослал слугу. Когда слуга вернулся, замысел уже совсем вызрел. И за последующие несколько часов король вновь разослал гонцов с посланиями, готовя почву для осуществления этого замысла.
В чём же состоял замысел Геллаболиса? Стоит описать его в подробностях, дабы показать, насколько существенно король улучшил и продумал то, что поведал ему пророк. Менее практичный и рассудительный правитель попытался бы спасти от надвигающейся беды весь свой народ. Но Геллаболис не был настолько глуп. Он понимал, что перевозка, прокорм и обустройство такого множества людей погубит всё снабжение и досуха выжмет королевскую казну. И что король получит в итоге? Лишь пересадит сорняки старого королевства на нетронутую почву нового. За последние годы Геллаболиса весьма утомили склоки аристократии и ропот черни. А посему он решил устроить новое королевство более рациональным образом. Разумеется, туда войдёт сам король. Также его избранные жёны и наложницы. А ещё повара, камердинеры и прочая прислуга, необходимая, чтобы их содержать. К тому же, чтобы обеспечить увеселения, потребуются певцы, плясуны, фигляры и шуты. И королю понадобится личная стража, чтобы поддерживать своё господство над ними всеми. Но невозможно перевезти такое множество людей, не захватив и средства для их благоустройства: огромные запасы пищи и вина, одежды, мехов и драгоценностей, практичной и декоративной домашней меблировки. А ещё королевскую казну. Геллаболис понятия не имел, пригодится ли она ему в новом мире, но слишком привязался к ней, чтобы оставить за бортом.
Однако такие планы нельзя было осуществить в открытую. Если бы разнеслась весть, что король Посейдониса бросает своё королевство, убоясь великого бедствия, это вызвало бы иное, настолько могучее бедствие, что от него не спасся бы и король. Но и полностью утаить этот замысел было никак невозможно. Дворец и причалы разделяло невеликое расстояние, собственно, оно скорее отмерялось по вертикали, чем по горизонтали: дворец наверху, в высочайшей точке суши, а причалы внизу, у воды. Навряд ли удалось бы переместить незамеченными из первого ко вторым такое множество людей и такую уйму поклажи. Но Геллаболис в своём замысле предусмотрел и это. Он распустил слух, что вскоре вместе с челядью отправится в увеселительную прогулку вдоль берегов своего островного королевства и вернётся не раньше, чем через несколько дней. До той поры его истинный замысел никак не мог раскрыться, потому что о нём не ведал никто, кроме самого короля. Даже капитану Геллаболис ничего не сказал бы, пока корабль не поднимет паруса.
Сборы короля завершились за неделю. Он вместе со свитой погрузился на корабль и лоцманские лодки оттащили их подальше от причала, прямиком в открытое море. Там матросы подняли паруса, которые и повлекли их в путешествии дальше. Земля, оставшаяся позади, всё отдалялась, убывала и опускалась за восточный горизонт, будто в репетиции перед грядущим безвозвратным погружением. Первыми пропали из виду причалы, а после - вздымающиеся над ними кроны деревьев. Затем туда же последовал и город, купол за куполом, шпиль за шпилем, пока не остался один лишь королевский дворец. Потом за горизонтом исчез дворец, высящийся над ним купол и, под конец - венчающий этот купол шпиль, от основания до стяга, что трепетал на нём, стяга с красно-жёлтым осьминогом королевской династии Геллаболиса. Тогда Геллаболис отвернулся от планширя. Всё это осталось в прошлом и пускай прошлое остаётся позади. Теперь королю следует взирать в грядущее. Не с кормы на старый мир, а с носа на мир новый.
Впрочем, последующие два дня ни с какой стороны на глаза не появлялось ничего нового. Виднелись лишь тихие синие воды и ясное голубое небо; с востока задувал свежий бриз, наполняя белые паруса. Но к полудню третьего дня всё переменилось. Вперёдсмотрящий приметил на ровной линии синеющего горизонта прямо по курсу маленькое чёрное пятнышко, которое быстро превратилось в вершину громадной чёрной горы, вздымающейся из вод. Гора эта была не дряхлой, тусклой и скруглённой, как привычные им горы, а остроконечной, блестящей и недавно появившейся. Все, от знатнейшего придворного из королевской свиты до распоследнего матроса, выскочили на палубу, чтобы изумлённо дивиться этой диковинной новой землёй, прежде никем ещё не виданной.
Не изумлялся ей один лишь Геллаболис, ибо для него это не стало неожиданностью. Теперь, когда настало время раскрыть сотоварищам по плаванию цель их путешествия, он так и объявил. Пока они толпились внизу на палубе, с носа король поведал им о событиях, что привели их сюда: от землетрясений, грозящих уничтожить всё королевство, до пророчества, которое сулило его сохранить. Невозможно предотвратить участь, которую предначертали сами боги, но вместе с тем они и указали способ выжить. Дряхлый и умирающий Посейдонис переродится в обновлённом и полном жизни обличье, и тем, кто стремится спастись от разрушения старого края, остаётся лишь отыскать убежище в новом. И это не праздные грёзы. Король уже привёл их к берегам нового края. Гора за спиной Геллаболиса - порог этой земли, а люди перед ним - её избранные наследники. Через минуту король ступит на берег, прокладывая им путь. Назавтра они последуют за ним, вступая на этот путь. Затем Геллаболис вместе с ними двинется к свету нового ясного дня.
На этом Геллаболис завершил речь. Тут он и ожидал от слушателей лести и рукоплесканий. Но лесть и рукоплескания, которыми они одарили короля, выглядели весьма натянутыми. Выражения лиц слушателей говорили об ином отклике - тошнотворной смеси нынешнего потрясения и накатывающего смятения. Быть может, этого и следовало ожидать. Вести, которые Геллаболис сообщил свите, нельзя было уразуметь за минуту. Назавтра у них будет время оценить дивный дар, пожалованный им королём. Но сейчас ему следовало выполнить своё собственное дело.
3.
Корабль встал на якорь немного поодаль от суши, дабы избежать любых опасностей, что могли подстерегать на мелководье. Король спустился за борт в шлюпке с дюжиной гребцов, которых отобрал из своей личной стражи. Учитывая, что час был поздний и солнце уже опускалось за горный склон, возможно, Геллаболису лучше было бы переночевать на борту корабля, а наутро приняться за исследования. Но король жаждал увидеть землю, обещанную ему богами.
Это могло оказаться не так уж просто. По мере того, как люди подплывали всё ближе к земле, издали казавшейся столь заманчивой, она всё больше теряла свою привлекательность. С корабля это представало явным природным образованием, пусть и необыкновенно впечатляющим - вулканический конус, высотой вполовину меньше ширины основания. Но со шлюпки отчётливо различалось, что образование это создала вовсе не природа. Гору опоясывали ярусы рукотворных сооружений: стены и дома, башни и купола. Все эти постройки были возведены из того же чёрного камня, как и склон, на котором они покоились, и каждый верхний ярус уступал в ширине нижнему, пока все постройки не смыкались в срединной цилиндрической твердыне. Вдобавок, строения начинались не от береговой кромки, а восходили из водных пучин, словно надводная часть была лишь верхушкой гораздо большей нижней части. Геллаболис с охотой поверил бы, что его глазам явился некий остаток древнего Атлантического материка, остаток, давным-давно погрузившийся во мрак, но сейчас вновь поднятый на свет солнца, вероятно, теми же сейсмическими силами, что теперь грозили и Посейдонису.
На сильно изрезанном побережье нелегко было отыскать подходящее место, чтобы причалить. Но одно всё же приглянулось королю - протока между двух рядов каменных зданий, шириной с узкую улочку. Протока оказалась чересчур узкой для любого судна, кроме самых малых, а солнце уже слишком опустилось и озаряло её лишь самым тусклым светом. Ну и что с того? Если протоке не хватало ширины, чтобы орудовать вёслами по-обычному, то там было достаточно мелко, чтобы отталкиваться ими от дна. Если небо не дарило достаточно света, можно было зажечь факелы и обзавестись своим собственным. И не стоило тянуть с этим. Ибо теперь солнце кануло в море и тьма накрыла путешественников перевёрнутой чашей.
Света от факелов хватало, чтобы озарять путь, но недоставало, чтобы сделать его приятнее. Первые постройки, которые миновали путники, по высоте не превышали саму шлюпку. Но по мере продвижения они поднимались и поднимались, вздымая крыши выше и выше, и всё больше строений открывалось внизу. Поначалу проглянули вершины каменных стен, затем верхушки окон в этих стенах, а потом - верхние косяки дверных проёмов. В окнах не было портьер, а в дверных проёмах - дверей. Всё, сделанное из ткани и дерева, истлело много столетий назад, оставив каменные обрамления раскрытыми и пустыми. Истлели и все погибшие тут здесь люди. Поэтому, если за проплывающей шлюпкой кто-то и следил из-за порогов и подоконников, то определённо не они. Здания поднимались из воды всё выше и то же самое происходило с мостовой меж ними. Вёсла уходили в воду всё меньше и меньше, ибо глубина протоки постоянно убывала.
Когда, в конце концов, шлюпка села на мель, путешественники высадились и, вместо настоящей швартовки, затащили её выше по улице. Там они оставили лодку и дальше двинулись пешком. Но это тоже оказалось не слишком приятно. Улицу покрывал слой ила, что представлял скользкую и ненадёжную опору для ног. Стены оплетали сети водорослей, ещё и не начавших высыхать и чахнуть. Всё и вся пропахло морем - не резким бодрящим запахом залитой солнцем поверхности, а зловонием мрачных глубин. Такая атмосфера тяжким бременем ложилась на души путешественников. Но о порядке они не забывали. Люди шагали, сбившись в плотный строй, не заглядываясь ни вправо, ни влево. Однако каждый испытывал такое ощущение, будто бредёт в одиночестве. Все старались тише ступать сапогами по каменной мостовой, словно двигались мимо логова спящих чудовищ, которые могли пробудиться от легчайшего сотрясения.
Внезапно мостовая окончилась, когда путь оборвался у очередной стены. Она не была низкой и осыпающейся, как те стены, что уже остались позади путешественников. Эта была очень высокой и широкой, выше и шире, чем доставал свет факелов. Составляли её не безыскусные небольшие блоки, как в стенах ниже по улице. Эти камни высотой почти не уступали рослому человеку, а шириной превосходили охват его раскинутых рук. Посреди стены виднелась громадная скруглённая арка, шириной чуть ли не с улицу. А за аркой царила тьма. Все гребцы замерли на границе этой тьмы, слишком напуганные, чтобы двинуться вперёд, но также и слишком отважные, чтобы отступить без явного приказа своего короля.
А что же король? Идти вперёд ему хотелось не больше, чем его воинам. Но это чувство не задержалось надолго. Геллаболис видел всё то же, что и они: тьму, смерть и разложение. Но и слышал то же, что и они - посулы нового мира, начавшиеся с пророчества о гибели мира старого, так что король выиграл бы от этого несравнимо больше, чем его люди. Рубеж, который они пересекали, был неописуемо омерзителен, но это только рубеж. За ним может найтись разительно иная перспектива. Там может оказаться новая земля - чистая, нетронутая человеческой рукой. И чтобы завладеть ей, требовалось лишь протянуть руку и забрать себе. Но, когда король увидал эту стену, всё переменилось. Если Геллаболис не ошибся, это было основание цилиндрической крепости, которую он заметил со шлюпки ещё на закате. Крепость располагалась на центральном и высочайшем месте острова, и любое иное направление лишь снова привело бы путешественников вниз, по другому мрачному и скользкому склону, к берегу холодного тёмного моря. И где же в этом замысле новая земля? Где блистающее королевство, что посулили королю боги? Но Геллаболис пока что не сдался, ещё нет, ведь осталось одно место, которое следовало проверить. Он повёл своих людей во тьму за аркой.
На миг королю показалось, что своё королевство он отыскал. Чертог, лежащий за темнотой, оказался громаднейшим из всех, когда-либо виденных Геллаболисом. Он превосходил даже тронный зал королевского дворца в Сузране, хотя заметно уступал ему в отделке и обстановке. Ибо в высоких стенах чертога не было ни окон, ни дверей, кроме арочного прохода, через который вошёл Геллаболис со своими людьми. Лишь посередине чертога находился широкая круглая яма колодца без крышки. На полу вокруг колодца восседали четыре статуи, четыре колоссальные статуи из замшелого, обросшего ракушками камня. Король взирал на них с изумлением и трепетом. Чем их следовало считать? Что они изображали - животных, растения или нечто среднее? Нижние части каменных туловищ были схожи с животными, во всяком случае настолько, насколько мандрагора схожа с человеком. Они напоминали уставших старцев, что расселись вокруг кромки колодца, свесив длинные ноги и окунув ступни в воду. Но верхние части их туловищ целиком относились к растениям. Ни рук, ни шей, ни плеч не наблюдалось, как, к примеру, у корнеплодов. Вместо этого тела сразу переходили в крупные головы из лепестков, казавшиеся помесью подсолнуха и морского анемона. Статуи сидели, понурившись, словно устало разглядывая колодец и воду внизу. Но и при этом высотой они в два раза превосходили рослого человека.
Трепет и изумление короля обратились жгучим недовольством. Здесь не было обещанного ему королевства! Здесь не было даже преграды на пути к нему. Эти статуи, заводь и безоконный чертог оказались самым глухим из всех глухих тупиков и единственное, что оставалось теперь Геллаболису - с полным поражением возвратиться на корабль. Но, когда король повернулся, дабы сообщить это своим людям, то обнаружил, что они даже не смотрят на него. Вместо этого гребцы выпученными от ужаса глазами уставились на высящиеся фигуры. Король также взглянул на них и увидел то же самое. Подобные цветам головы задвигались, их обширные лики медленно поворачивались вниз, к пришельцам. На минуту они застыли в таком положении, будто обратившись в камень, на который столь походили. Потом по корневидным телам и ногам в глубину колодца пробежала заметная дрожь, вода внизу забурлила и ринулась вверх.
При виде этого не устоял бы и величайший храбрец. Все путешественники кинулись прочь от колодца, через просторный арочный проём на ещё более просторную улицу. Но бурлящая вода тоже устремилась за ними. Чёрной холодной рекой она струилась вслед людям, заливая их по ступни и лодыжки, по голени и колени, по бёдра и пояс. А вместе с потоком путешественников настигало ещё что-то, столь же холодное и мощное, обвивающее их тела, словно угри или разрывающее плоть, словно акулы, или хлопающее по головам и плечам, будто упругие мясистые скаты. И всё это время людей слепило сверкание их же факелов и оглушали их же собственные вопли ужаса. До тех пор, пока вопли не стихли, а факелы не погасли, один за другим.
4.
До поджидавшей шлюпки добрался один лишь Геллаболис. Он забрался на борт, схватил весло и изо всех сил оттолкнулся от мостовой, направив судёнышко в обратный путь по протоке к открытому морю. Король даже не задумался, что бросает своих людей на произвол судьбы, ибо не было резона верить, что там ещё остались люди, которых он мог бросить. Один раз Геллаболис заметил то, что принял за человека, плывущего под водою следом и в колышущемся свете факела казавшегося чёрным и довольно перекрученным. Король ободряюще окликнул его и даже шагнул к лееру, чтобы помочь перелезть. Но когда рука плывущего поднялась и уцепилась за леер, и Геллаболис разглядел её получше, то стал колотить по этой руке веслом, покуда она не отцепилась и снова скользнула в воду. После такого король стал отталкиваться от дна с удвоенной силой, пока не добрался до открытого моря.
Доселе у Геллаболиса и мысли не возникало о корабле, даже при том, что тот представлял единственную реальную надежду на спасение. Но теперь, когда жуткий остров остался за спиной и король был готов подняться на борт, корабль никак не удавалось отыскать. Геллаболис прекрасно различал всё между только что показавшейся луной наверху и отражающим её морем внизу - от изрезанного берега до ровной линии горизонта. Но на этом необъятном просторе нигде не было и следа корабля. Что же с ним приключилось? Быть может, корабль отчалил без короля, гонимый неким врагом? Или же этот враг настиг его и утянул в пучину? Как бы там ни было, король остался предоставлен сам себе
И что это могло значить для Геллаболиса? Единственная его надежда - вернуться в Сузран, но как же теперь совершить это? Невозможно было отталкиваться там, где весло не доставало дна. Невозможно было и грести одним-единственным веслом. Но кое-что всё-таки можно было сделать. Пока шлюпка находилась в открытых водах, её уносило прочь от суши. Сперва король считал, что лодку движет напор вытекающей из протоки воды. Но, когда скорость и не подумала спадать, он измыслил иную причину. Возможно, тут проходило течение, что стремилось на восток, от новой суши к старой. Возможно, это течение отнесёт его обратно домой, в Посейдонис. Надежды на это было немного, но ничего лучшего у Геллаболиса не нашлось. Так что он устроился на носу и просто хладнокровно ждал.
Ожидание это оказалось нелёгким. Три дня плавания на корабле под парусами обернулись куда большим сроком для дрейфующей лодки и к такому Геллаболис готов не был. Он замышлял просто недолгую экспедицию. У короля имелись только те пища и питьё, что он нёс самолично и их хватило лишь на первые сутки. Даже одна ночь и один день тянулись слишком долго, чтобы обойтись без пищи и питья. Каждые следующие сутки голод и жажда Геллаболиса становились всё сильнее, пока не превратились в пытку. Возможно, он выносил бы их терпеливее, будь у него хоть что-то отвлекающее. Но у короля ничего не было. Ничего, кроме однообразно-необъятного неба сверху и моря снизу. Ничего, кроме ненадёжной компании его собственных тревожных дум.
Думы эти терзали хуже голода и жажды. Ибо раздумья порождают воспоминания, воспоминания порождают печаль, а печаль может разбить сердце. Король думал о своём родном крае и как окажется прискорбно, если не удастся увидеть его снова. Он думал о зловещих событиях, которые принудили его покинуть этот край. Думал о землетрясении, что отняло у него престол, о предсказании, что изгнало его из дворца и королевства, и о пророчестве, что придало изгнанию цель и указало путь. Король размышлял о хитроумных замыслах, которые составлял, чтобы встать на этот путь и достичь этой цели. А ещё думал об ужасах, которые всё это погубили. Отчего же замыслы Геллаболиса окончились столь скверно? Отчего он не смог достичь цели, поставленной перед ним самими богами? Эти вопросы король задавал себе вновь и вновь, день за днём. И вновь и вновь, день за днём, приходил к одному и тому же ответу. Пока, в конце концов, в полдень седьмого дня Геллаболис не склонил голову и излил душу в молитве.
"О боги Посейдониса, боги моих праотцов. Я не был добрым королём. Меня всегда больше заботило собственное удобство, чем процветание моего народа. Столкнувшись с великой бедой, что грозила моему королевству, я сбежал, оставив свой народ один на один с ней. Но теперь я вижу, что поступал неверно. Я понял, что первая и последняя моя обязанность - королевство и народ. И если вы позволите мне вернуться в моё королевство, я сберегу жизни всех людей или же упокоюсь вместе с ними в пучинах моря".
Такую молитву вознёс Геллаболис. Помолившись же, какое-то время он, со склонённой головой ожидал некоего знака, что его молитва услышана. Когда же знак так и не появился, король поднял взор на неменяющийся горизонт впереди. Но вправду ли там ничего не изменилось? Что это трепетало над горизонтом прямо по курсу? Поначалу оно было настолько крохотным и смутным, что королю никак не удавалось разобрать, что же там такое. Но оно увеличивалось и становилось яснее, пока не исчезли последние сомнения. На ветру развевался стяг. И не просто стяг. Это было знамя королевской династии Посейдониса с красно-жёлтым осьминогом, то знамя, что развевалось над куполом королевского дворца в Сузране и нигде больше на земле. Это высочайшая точка всего Посейдониса, последнее, что видел Геллаболис, покидая его и первое, что ожидал увидеть, возвращаясь. И то, что сейчас король видел стяг, могло значить лишь то, что ему удалось вернуться. Вопреки всем опасениям, он всё же вернулся. Геллаболис поднялся на ноги и обратил лицо к небу, воздавая хвалу милосердным богам. Затем короля объяла тьма и он рухнул за борт.
Не настолько грузен был король, чтобы лодка сбилась курса, когда он так внезапно канул в воду. Шлюпка продолжала стремиться к стягу столь же уверенно, будто ей правила твёрдая и опытная рука. Медленно и неотвратимо двигалась она, сокращая расстояние между собой и целью. Затем шлюпка переломила корпусом древко стяга и он свалился вниз. Стяг канул во мрачной пучине, а пустая лодка отправилась дальше, в полное забвение.