Не помню точно, когда я приехал сюда. Да это и не важно. Зато я хорошо помню, зачем я сюда приехал. Точнее, на кой чёрт я бросил, словно наскучившую глупую подружку, с которой я не хотел ничего серьёзного, свой маленький городок, побросал в рюкзак манатки, разбил хрюшку с мелочью и махнул на первом же автобусе к ярким манящим огням. У меня в кармане было не больше тысячи, а за душой огромное самомнение, да обещание старого школьного приятеля приютить меня на первое время в своей съёмной квартире. Правда, моё пребывание там немного затянулось, и этот хмырь уже собирался намять мне бока, потому что я, типа, живу за его счёт, поэтому пришлось включить немного дипломатии и договориться с ним, что квартплату мы впредь будем вносить пополам. Правда, на самом деле, почти всю нашу зарплату мы пропивали, но что-то я отвлёкся. О пьянках ещё успеется. А сейчас, что же в первую очередь поразило меня в большом городе? Ну, конечно же, провинциала поражают расстояния. То чувство, когда вытаращив глаза, расстаёшься с девственным ощущением "остановки в двух шагах" и накручиваешь в голове мысль, как пластинку на патефоне: "Твою мать, где это я? Что это за дома, заводы? Будет уже конец или нет? А вдруг я ошибся маршрутом?" И всё в таком роде. Говорят, провинциала можно опознать по открытому рту - челюсть у него отваливается, когда он задирает голову, чтобы убедиться в том, что его окружают здания больше двадцати этажей. Я до поры до времени не верил, но так по приезду стало и со мной. Но чёрт с ними со зданиями. Высотки я и раньше видел. А вот мосты... Мосты здесь, как ни крути по истине великие.
Ах, да, ещё река. Привыкаешь, к крохотным речкам - грязнючкам, и когда перед тобой предстаёт нечто, словно огромное мутновато-синевато-серое полотно, с одного берега которого едва видно другой, поневоле начинаешь удивляться. Как такое возможно? Особенно всё это прекрасно ночью, когда город скидывает с себя последние покровы солнечного света, переставая быть пыльным и душным, и покрывается иссиня-чёрным, если повезет, но чаще грязно-зелёным покрывалом, вобравшим в себя дым и ядовитый смог фабрик и заводов. Тогда город загорается мириадами электрических огней. Словно толпы гигантских светлячков облепляют каждое здание, каждый мост, каждую дорогу и изо всех сил пытаются спугнуть тьму своим неестественным неоновым светом. Всё вокруг перестаёт быть затхлым и пресным. Свет падает в реку, рассыпаясь игривыми бликами в её неспокойных волнах, так, что порой кажется, что она светится изнутри.
Признаться, я очень полюбил смотреть на это зрелище, лёжа на одном из берегов с бутылочкой пива, покуривая и ощущая своё ничтожество в глазах безжалостной вселенной. А ещё, знаете ли, меня всегда бесило почти постоянное отсутствие звёзд. Лишь иногда возьмут и выглянут два плевочка, будто кому-то делают одолжение, а после снова скроются впотьмах, за пелериной облаков и газов.
Со временем ты примиряешься. Со всем. Больше не удивляют ни бомжи в переходах, ни куча иностранцев из среднеазиатских республик, ни бабульки, роящиеся в урнах с мусором в поисках стеклотары, ни рекламщики, раздающие бумажки, ни сумасшедшие, танцующие голыми на улице. Хотя насчёт последнего я перебрал, но всё остальное тут мне время от времени встречается сплошь и рядом. Выйдешь в шесть утра на балкон подымить, думаешь, сейчас до твоего слуха донесётся нежный щебет птиц. Прислушиваешься. Вот бибикают машины в вечной пробке по другую сторону дома, вот кого-то рвёт в кустах, да с такими звуками, как будто человека наизнанку выворачивает, вот дворник - таджик, в душе проклиная всех русских, в третий раз взялся подметать двор, после очередной гулянки. Один-два виновника торжества обычно валяются там же, где-нибудь на или под скамейкой и громко храпят. Вот и приходится смириться с тем, что наслаждаться первыми предрассветными лучами становится как-то не с руки.
Опять сбился. Всё не то. Да, что я всё юлю, кручусь, как вошь на гребешке. Я приехал в этот город за тем, зачем обычно приезжают все слюнтяи вроде меня. Деньги, слава, лучшая жизнь. Как-то в школе моя учительница литературы сказала, что я неплохо пишу. Как уж там: "Слог у тебя хороший". Это она мне заявляла почти после каждого сочинения. Она-то намекала о поступлении на филфак, но я её понял превратно и возомнил себя хорошим писателем. А зачем учиться тому, что ты и так хорошо умеешь?
Помню, как я с высунутым языком носился по издательствам и, делая большие жалостливые глаза, умолял опубликовать хоть крохотный рассказик. Мне казалось, что большие дяди смотрят на меня со снисхождением, улыбаются, обещают "внимательно изучить". Но все эти корефеи просто презирали меня, потому что каждый день вынуждены были лицезреть таких вот мальчиков-выскочек, которые пуская сопли и слюни, прибегают к ним со своими челобитными. Уверен, когда за мной закрывалась дверь, моя писанина сразу же падала в мусорную корзину. Я ворочался, ждал звонка, засыпал только под утро. Хотя, скорее от перепоя или тяжёлой смены, которую я мотал, будучи грузчиком мебели.
Бывало, выгружаешь диван, а в голове мысль, приду домой, и сосед мне скажет: "Эй, лопух, ты, где шлялся? Тебе тут какой-то мужик звонил по поводу твоей писанины".
Но время шло, одна меблировка сменяла другую, а звонка всё не было. И в какой-то момент я перестал ждать. Это как ты случайно заразил сифилисом свою девушку, и пока она была не в курсе, сделал ей предложение. А потом она сдала анализы. И ты знаешь, что всё кончено, но в глубине души всё равно надеешься, что она явится к тебе домой с кольцом на пальце.
Помню, однажды, когда мы забрались в кузов, чтобы выгрузить обратно на склад диван, которой одна полоумная баба наотрез отказалась забирать (мы эту проклятую громадину на третий этаж по лестнице пёрли), мотивируя это тем, что ей вместо тёмно-красного привезли бордовый, а он "к обоям совершенно не подходит". Хотелось ей на голову поставить этот диван, ей Богу. Но я опять о другом. Так вот, какой-то идиот, возомнивший себя великим гением, так и закрыл нас с напарником в грузовике.
На улице, кстати, стоял лютый мороз. Мы с Серёгой естественно стали колотить и орать во всю глотку, но этот тип, похоже, был глухой или слишком любил музыку, поэтому не вытыкал "бананы" из ушей, поэтому мы благополучно остались сидеть в заточении.
Через пару часов наши пятые точки основательно подмёрзли. Чувствовалось, что мы долго не протянем. Но как-то нужно было спасаться, и мы стали приплясывать и громко болтать друг с другом. Выглядело это, как новогодняя сценка из дурдома, когда два здоровых мужика, выпуская изо рта белый пар, изображая деда мороза и снегурочку, орут невпопад детские песни, заглушая фонограмму.
- Ты чего вообще из родного города уехал? - спросил, подпрыгивая почти до потолка Серёга. Простой, добрый деревенский мужик, лёгкий на подъём, весёлый. Мне такие всегда были по нраву.
- Решил человеком стать. Думал, большая земля в помощь будет.
- Хрен тебе, а не помощь. Я вот тоже также лыжи навострил, а в итоге третий год тут ем дулю с маком.
И он рассказал, как после закрытия молокозавода у них в деревне, перебрался с женой и сыном сюда на съёмную квартиру.
- Думал, работу найду, со временем жильё дадут. А тут рвёшь спину за три копейки, и ничего хорошего не видишь.
- Сжирает этот город, - чуть запыхавшись, подытожил я и остановился.
- Ты не прекращай, а то околеешь. Эко ты загнул, брат. Никого никто не сжирает. Это мы, как дураки, рвёмся сюда, думаем, все сразу в ноги бухнутся, блюдечко с голубой каёмочкой вынесут. Но только приготовить забыли. Хотя иногда обидно бывает. Вон у меня сосед недавно появился, Ашот или Армен, не помню, на рынке фруктами торгует, в квартире евроремонт забабахал, джакузи даже установил. А чем я хуже?
- Мы не хуже, и не лучше, просто кому-то везёт, а кому-то нет. Чёрт, ноги окоченели.
- Удача, это обиженная проститутка, которой по её мнению не доплатили.
Фраза мне очень понравилась тогда.
- Давай, споём что ли? - вдруг предложил он.
- Давай, где наша не пропадала.
И мы заревели: "Расцветали яблони и груши"...
Эту капеллу услышал сторож, три раза перекрестился, потому что сначала решил, что ему с похмелуги чудится, а потом всё-таки додумался открыть кузов и, тыча в нас шокером, выпустил на волю.
Тогда удача, видимо, перестала дуться на нас.
Но на меня она обиделась крепко. Мне с каждым днём не везло всё больше и больше. Жизнь-то, чёрт с ней, пнуть её подальше, куда-нибудь в кювет и забыть. Не удалась и ладно. Но без девушки было туго. Сначала я верил в любовь до гроба и рыцарские подвиги, но однажды встретив ту, которой задаром был не нужен, понял, что это всё как яркие разноцветные разводы бензина, размазанные по грязной сырой после дождя мостовой.
Хотя я благодарен этому городу, что он позволил мне впервые влюбиться.
Я увивался за ней где-то с полгода, но, не сумев добиться взаимности, понял, что огни большого города часто делают прекрасную половину человечества близорукими, заставляя видеть лишь то, чего они сами хотят. У меня не было денег, машины, нормальной работы и других козырей в рукаве, поэтому она дала мне от ворот поворот.
Я долго бродил по городу, ставшему для меня спасительным уголком безвестности, где можно было затеряться в спальных районах, среди узких дремучих улочек и глухих непроходных дворов.
Я гулял по набережной, глядя на грязную воду великой реки, и думал о том, почему мне так не везёт. Даже решил бросить курить, что обидно, совершенно на трезвую голову, и высыпал добрую половину пачки в канализационную решётку. До сих пор жалею об этом, когда заканчиваются сигареты, и не на что купить новые. Река в этот холодный ноябрьский день бушевала. Ветер нёс воду куда-то далеко, играя бурлящим мощным потоком. Как она была красива, как величественна. И мне подумалось тогда, что ведь люди плевали и гадили в неё сотню лет, а она вопреки всему не утратила свою мощь и красоту. Вот уж где несгибаемая сила природы! На меня налетал холодный ветер, который порядком обмораживал мне лицо и руки и три раза срывал мои попытки прикурить. А я смотрел на воду, как завороженный и видел, как она преломляет свет от фонарей, натыканных вдоль набережной.
И тогда я взял себя в руки, решив, что сантименты - для слабаков.
От любви было решено отказаться. Дорого, муторно, безрезультатно. Зато найти себе подругу на ночь здесь оказалось гораздо проще, чем в моём провинциальном городишке. Правда, верите, нет, это тоже почти всегда лотерея. Помню, подцепил я одну красотку в баре, мы купили бутылку виски, и пошли ко мне домой. Сосед свалил на пару недель к кому-то на дачу за город, и вся квартира была моя.
Мы напились и нарезвились так, что в один момент начисто отключились.
Проснулся я от того, что меня дико начало рвать. Палёный виски - один из пороков маленьких баров больших городов. Её тоже тошнило прямо на ковёр. Несмотря на то, что в голове у меня наяривал колокол, я схватил её за волосы и выкинул в тамбур. Кстати, тамбуры тоже стали для меня открытием. В своём городе я подобного не видел. Моя бабушка называла такие места "предбанником". Знала бы бедная старушка, что есть в мире такие места, где можно хранить всякий ненужный хлам в обход балкона, обезумила бы от завести, сидя в своей "четерёхэтажке" с крохотными лестничными площадками на три квартиры.
Сам же я ринулся в ванную, упал прямо в неё, больно ударившись головой о чугун и, простонав, тут же вырубился. Очнулся я в той же ванне с ещё более сильной головной болью, чем в первый раз, кое-как вылез и по стеночке потопал на кухню хлебнуть воды. Вода с хлоркой, как же я люблю этот город за неё. Незабываемый вкус. Не боясь, что меня вывернет наизнанку, я сделал пару больших глотков, поморщился от запаха и поплёлся, чуть пошатываясь, прилечь на свою койку. Но тут до меня донёсся сдавленный плач, доносившийся из тамбура. Тысяча четей! Хорошо, хоть соседи по тамбуру не услышали. Я открыл дверь, уставился на эту несчастную симпатичную темноволосую девчонку, которая сидела, завёрнутая в простыню и битый час ревела, и тут до меня дошло. Я упустил одну важную вещь.
- Слышь? - поинтересовался я хриплым голосом, морщась от собственного запаха изо рта, - а тебя хоть как звать-то?
- Яна, - продолжая всхлипывать, выдавила она.
- Заходи, - мотнул я головой.
А что? Чуть оклемавшись, мы наконец-то толком познакомились. Довольно мило поболтали. Она оказалась весьма неглупой девчонкой. Потом убрали квартиру, чтобы сосед и хозяева, сдававшие её нам, не задавали лишних вопросов, обменялись телефонами, и я даже проводил её до остановки, дав денег на трамвай.
Конечно, я ей не перезвонил. Не имел и не имею такой привычки. В этом городе её ни в коем случае не стоит заводить. Это как собака, к которой привяжешься, а потом она заболевает чумкой, и тебе надо её пристрелить, чтобы не мучилась. Метафора? Ничего подобного. Мне так велел сделать дядя, когда это случилось с моим псом, а сам стоял в сторонке, покуривая и наблюдая за процессом. Помню, меня слёзы душат, руки дрожат, а пёс извивается в конвульсиях. Слёзы глаза затуманили, ничего не вижу. А дядька всё хмыкает себе под нос и колечки в небо пускает. Псина скулит, не унимается. Видать шибко больно. На силу я курок спустил.
К чему это я? Да, просто иногда чувствую здесь себя такой же псиной полудохлой. Агония всё пребывает, а смерти нет.
Часто ли я думал о смерти. Иногда бывает. Когда больше, когда меньше. Но в один момент совсем перестал. Спускался я как-то раз по холму. Холмы тут, кстати говоря, огромные, крутые, сплошь зеленью покрыты. Особенно красиво, когда одуванчики расцветают. Желтеют своими крохотными головками, разливаются если не в море, то в озеро точно. Едешь, бывало, летом в автобусе, а ветер по этой траве переливами несётся, весело так играет, резвится. Сразу как-то веселее становится. Перестаёшь обращать внимание, что стоишь в душном салоне, потную вонючую подмышку какого-нибудь двухметрового амбала нюхаешь, а через несколько метров пробка. А сзади к нему всё поджимают и поджимают. Я, конечно, всё понимаю, миру мир, ближе надо быть к народу, но в ароматах пота, перегара и нечищеных зубов, меньше всего единение чувствуется. Да чего греха таить, эти пробки меня до сих пор с ума сводят. Может от того люди такие злые, что два часа подряд перед тем, как попасть домой, один и тот же номер иномарки, впереди стоящей, наизусть учат?
И опять я не о том. Спускался по этому треклятому холму, чуть ногу, промежду прочим, не подвернул пару раз, и увидел девушку, сидящую прямо на бордюре. Брюнетка, как раз в моём вкусе. Нет, не думал я вовсе к ней подкатывать, нет у меня привычки клеить всё, что движется. просто она действительно какой-то странной была. На её лице. знайте, такое выражение обречённого смирения застыло что ли. Иначе не назову. А лицо довльно симпатичное, немного пухлое. Глаза большие чёрные блестящие, смотрят куда-то в пространство, ни на чём ни фокусируясь, губы поджаты, скулы напряжены. Вроде как реветь собирается, а в то же время и не собирается.
Я подошёл к ней и спросил в лоб:
-У вас всё нормально?
Она ошалело уставилась прямо на меня, будто я её раздеться и танцевать попросил.
- У меня?
- У вас, у вас.
- Всё хорошо, - испуганно замотала она головой.
- Не волнуйтесь, я не маньяк, расчленять вас не собираюсь, просто мне показалось, что у вас что-то стряслось.
-Вам показалось, у меня всё в порядке, - ответила она и чуть улыбнулась.
- Я присяду?
- Садитесь, конечно, - похлопала она по бордюру рядом с собой.
Я сел и уставился на холм, утыканный одуванчиками. Он упирался прямо в лазурное небо, на котором паслись куцые перистые облачка.
- Пейзажем любуйтесь?
- Можно и так сказать.
- Вы не художница часом, а то я, может, вам перспективу сбиваю?
- Нет, что вы. Я просто отдыхаю. Знайте, в этом месте очень тихо и спокойно.
Она произнесла это с какой-то таинственной грустью в голосе.
- Любите тишину?
- Устала от этого огромного города, шума машин, суеты. Знайте, впервые в жизни, с тех пор, как приехала сюда, стала чувствовать себя мелкой и ненужной.
- Я тоже приезжий. Знайте, мне кажется, что это вполне нормально.
- Что никому до тебя дела нет?
- До нас в принципе никому нет дела, это от места не зависит.
- Согласна. Но для чего тогда жить, к чему стремится?
- Нужно, стремится туда, где тебя кто-нибудь ждёт. Вас ведь ждёт кто-нибудь?
- Мой сын ждёт, его подруга должна скоро из детского садика привести.
- Так и идите к сыну.
- И то верну, посижу ещё немного и пойду.
Она взяла меня за руку и крепко сжала её.
- До свидания.
- Прощайте. Не скажите, как спуститься с этого чёртового холма?
Она улыбнулась и показала рукой нужное направление. Я улыбнулся в ответ и пошёл восвояси.
Это был июнь. А в феврале я читал новости в интернете, и наткнулся на заголовок: "Вчера молодая девушка сбросилась с моста". Я щелкнул на ссылку, и передо мной выплыла её фотография. Только она уже была размазана по мостовой. Может быть, тогда я спас её от опрометчивого шага? Но я не почувствовал себя миссией. Скорее наоборот, внутри у меня что-то сжалось, и я понял, как порой до черта нужно, чтобы с тобой хоть кто-то поговорил, даже какой-нибудь незнакомый безумец, свалившийся с холма. Я долго вглядывался в этот размазанный по асфальту труп, в луже крови и понимал, как лжив и обманчив этот город. Пока не замечаешь кровь на мостовой, всё кажется таким светлым и величественным. Бизнес-центры, торговые центры, высотки, огромные, величиной с твой город, районы и микрорайоны, толпы суетящихся пешеходов, бизнесмены в деловых костюмах, моднявые девицы в шортиках, напоминающих больше трусы, старушки в белых шляпках с элегантными сумочками. Все куда-то спешат, мечутся, несутся. Блестящие иномарки, фуры, лязгающие трамваи, самолёты, оставляющие длиннющий белый след. Эта жизнь, словно ртуть, так быстро течёт, но проходит миг, переключается светофор, кто-то раньше времени газует на красный свет... Треск тормозов, грохот, тьма. Только в этой огромной каменной громаде понимаешь, как хрупка и быстротечна человеческая жизнь. Как будто ты огонёк раскуренной сигареты, и тебя неумолимо тянут к концу, делая затяжку за затяжкой.
Сколько я стою? Значу ли я что-то для них? Ни капли. Я лишь лицо, мгновение, кадр, который пролетит незаметно и сразу же забудется. Как музыкант в переходе, который играет твою любимую песню. Ты останавливаешься, прислушиваешься, хочешь встать где-нибудь рядом, чтобы насладиться, но вокруг, подобно электричкам проносятся люди. Они как бурная река, толкают тебя, заставляют лавировать, и, в конце концов, ты устаёшь, втягиваясь в поток бесконечно спешащих людей, желающих поскорее проскочить этот переход, наполненный бомжами и от того, воняющий немытыми человеческими телами и мочой.
В дневном свете ты не успеваешь обратить внимание на то, что тебя окружает. Поэтому я люблю гулять ночью. Переход пустеет, полиция уходит играть на свой пост в карты, и бомжи раскладываются по углам, чтобы поскорее успеть выспаться в тепле до очередного рейда. Исчезают торговцы и музыканты, только какая-то пожилая женщина старается продать ещё хоть пару букетиков цветов, и где-то вдали пиликает одинокая скрипка.
Большой город срывает свои маски. Вот он я, иду меж старых двухэтажных домов, от которых пахнет гнилью и затхлой сыростью. В их окнах давно не горит свет, и будто слышатся, как они скрипят своими перекрытиями. Тебе кажется, что они вот-вот рухнут.
Проходишь мимо тёмных пастей дворов, обнесённых проржавевшими прутьями заборов, шевелящихся кустов, где затеяли драку пара котов, шипящих, как кипящий чайник и фонарей, сгорбившихся и угасающих именно тогда, когда ты подходишь к ним.
Где-то между таких домов обязательно есть забегаловка со звучным названием, типа, "Золотая капелька", "Мираж" или "Орбита", где наливают даже после десяти, и уже стоят группой детины с недобрыми опухшими от пьянства небритыми мордами и потирают кулаки. Тебе страшно, ты вжимаешь голову в плечи, но продолжаешь идти, отворачивая голову, боясь встретиться с кем-то из них взглядами. Хотя лучше, чем группа гастарбайтеров, чирикающих на своём языке, идущая тебе на встречу. А может и нет. Это как повезёт.
У одного из серых фонарных столбов обязательно будет стоять некрасивая женщина в неприлично короткой мини-юбке. Она обязательно поинтересуется: "Развлечься не хочешь?".
Ты мотнёшь головой, и отправишься дальше, в поисках магазина, где тебе, возможно, продадут ещё пива, тебе везёт. Находишь со второй попытки.
Заходишь во двор, садишься на лавочку, открываешь пиво, закуриваешь и поднимаешь голову вверх, чтобы поискать звёзды. Звёзды спрятались. Ничего страшного. Безоблачно, ещё покажутся. Отхлёбываешь. Да, чёрт возьми, ты попал в клетку. Ты в плену у большого города. Смотришь каждый раз, а прутья-то ржавые. Так и манит раздвинуть и улететь. Ещё бы, ведь ты видел его мрачное нутро, и не раз. Но всё-таки продолжаешь сидеть, ведь это так заманчиво - ждать, пока покажутся твои звёзды.