Богатырь грохнул по столу опустевшей кружкой и уставился на певца налитыми кровью глазами. В кабаке давно стихли любые разговоры, хотя каждый из посетителей уже много раз слышал песню старого Брага о княжьей сестре Несмеяне, уведенной колдуном Хладом в глухую Лютомань, и обо всех тех, кто пытался вызволить ее оттуда. Из месяца в месяц песня становилась все длиннее, ибо Браг поминал в ней всякого, кто пускался на поиски княжны. Много храбрых воинов являлось сюда из дальних краев, но ни один не нашел Несмеяны, а кое-кто и обратного пути из Лютомани не сыскал.
- Останется в чаще сокрыта она,
Покуда по воле черна колдуна
Стоят между нею и миром людей
Царь-Коршун, Царь-Волк и Царь-Змей!
- привычными словами завершил Браг свою песню.
И тут багровоглазый богатырь перегнулся через стол и, схватив старика за ворот, притянул его к себе.
Все только ахнули. У Бессона, подыгрывавшего Брагу на флейте, рот от изумления открылся.
- Завтра, - просипел богатырь, - завтра твоя песня будет заканчиваться по-другому, помяни, старик, мое слово!
Молва о новом богатыре, собирающемся на поиски Несмеяны, облетела округу, словно разнесенная ветром. Много было таких - плечистых, сумрачных, суровых, исполненных решимости без княжны не возвращаться. Может, и этот был такой же, как и прочие, да только оружие при нем было непростое, не против обычного врага, а против нечисти заговоренное. А это означало, что с Лютоманью он схватится на равных.
В ту ночь о богатыре и его заговоренном оружии думали все. Тихо вздыхала у себя в тереме Ждана, жена князя: мало того, что богатырь того и гляди приведет обратно эту смурную девку - это ладно, все равно ее сразу замуж за спасителя и спровадят, - да ведь за ней еще и половину их владений отдавать придется. Зато улыбался себе под нос князь Любим: изведет богатырь в Лютомани всю нечисть, и не пойдут тогда торговцы на юг кружным путем через соседние земли. По его, любимовым владениям, двинутся купеческие обозы, и такая прибыль тогда повалит, что и обещанной за сестру половины княжества не жаль. Перешептывался простой люд, возбужденный и напуганный одновременно, и даже звезды, роившиеся в ночном безоблачном небе, теснились, тихонько звеня, в вышине, чтобы заглянуть в окошко одной из комнат на постоялом дворе: там раскинулся на постели спящий богатырь-великан, а заговоренные меч и лук со стрелами лежали с ним рядом, и звездный блеск вязко расплывался по мутной глубине железа.
Только сам богатырь мерно всхрапывал, не думая ни о чем, да в самом сердце Лютомани спали, не ведая о будущем госте, темный колдун Хлад и княжна Несмеяна.
Несмеяну прочили в жены князю Беляну с Западных земель. Любим возлагал большие надежды на этот брак: сильный союзник лишним не будет. На званом пиру Любим и Белян пересмеивались-перешучивались по-свойски; Белян то и дело норовил подтолкнуть Несмеяну плечом, по-дурацки свешивал голову, заглядывая ей в глаза, и басил, обращаясь к Любиму:
- А чего сестрица такая хмурая? Чего такая серьезная?
Брат усмехался, приговаривал, что это, мол, девичье притворство. Ждана поглядывала с раздражением, но помалкивала. Несмеяна давила в руках хлебную корку и смотрела в дощатый стол. Хмурой, серьезной всю жизнь прожила, ни ради кого меняться не станет. Не люба - ищи другую.
- Ну, улыбнись!..
Несмеяна слегка отодвинулась, и уже захмелевший Белян, вместо того, чтобы поддеть ее плечом, пьяно качнулся на лавке.
- Так он нам не сватов, а дружинников зашлет, - тихо процедила Ждана.
- Эй, Белян, тут слухи доходили, что ты разбойничью шайку, на границе промышлявшую, под самый корень извел? - громко спросил Любим.
- Так и есть, под корень, - с важным видом подтвердил Белян. - Кого порубали, кого на деревьях вздернули! Да я сам... вот этой рукой...
Он потряс в воздухе дюжим кулаком. Несмеяна выскользнула из-за стола.
Звон кузнечиков словно плавился в воздухе. Даже над поверхностью реки не было ветерка. Девки, увязавшиеся за Несмеяной, быстро позабыли о княжне, и теперь с визгом плескались у берега. Несмеяна сидела на камне среди высокой травы, и, прикрыв глаза, вдыхала густой, пьянящий, тягуче-медовый аромат своих любимых цветов - аромат чертополоха. Среди пушистых фиолетовых комочков копошились пчелы. Открывая глаза, Несмеяна видела вдали темную полосу, проступающую за выгоревшим лугом. То чутко дремал под летним солнцем запретный лес - Лютомань.
Несмеяна снова закрыла глаза, пытаясь раствориться в душном мареве жарких трав и пчелиного гула. И не сразу поняла, почему вдруг повеяло прохладой. А открыв глаза, увидела перед собой человека в сером балахоне, подпоясанном веревкой. Прямые сивые волосы, охваченные обручем, свисали вдоль худого лица, отчего оно казалось еще более узким. Светло-серые глаза, поблескивавшие, как утренние блики на льду, смотрели на нее в упор.
Несмеяна и раньше видела Хлада, но только издали. Иногда он выбирался из Лютомани, уезжал куда-то на сером коне, а потом возвращался обратно. Нигде не задерживался, ни к кому не обращался. Его никто не трогал - не смел. Лишь один лучник из Любимовой дружины выпустил из-за частокола стрелу ему вслед. Ветра не было, но стрелу снесло далеко в сторону. Три дня спустя лучник, напившись, захлебнулся в канаве.
Сейчас, когда Хлад оказался так близко, Несмеяна удивилась тому, насколько он молод: старше ее лет на пять, не больше.
- Что это ты? - спросил он.
Несмеяна подняла глаза и тихо, но очень отчетливо проговорила:
- Не хочу замуж за Беляна.
Ни о чем не спросил ее Хлад. Если девушка сидит в чертополохе, словно пытается исчезнуть в дикой траве, и глаза ее пусты, как осеннее небо, а имя "Белян" она произносит так, словно змея шипит, - о чем тут спрашивать?
- Уходи в Лютомань, - сказал он.
Не манил за собой, ничего не сулил - просто предложил выход, лучший выход для такой, как она. Надежный выход, проверенный на себе самом.
Несмеяна с минуту смотрела на него, а потом протянула ему руку.
Девки не сразу сообразили, в чем дело, когда серый конь промчался по берегу, унося к Лютомани двоих седоков. А потом заголосили.
Неведомо, кто был в большей ярости, Белян или Любим. Белян отправил в Лютомань свою дружину, никого при этом не слушая - а зря. Местные бы от такой глупости отговорили. На воина-одиночку Хлад мог нечисть напустить, а то и наслать одного из своих стражей - Царя-Коршуна, Царя-Волка или Царя-Змея. Тоже беда, но от них хоть иногда кто-нибудь живым вырывался. А на дружину колдун только морок навел - те сами же друг друга в лесной глуши и перебили.
Несмеяна осталась в Лютомани, в Хладовом каменном тереме. Они редко виделись друг с другом, порой целыми днями не встречались, бродя по запутанным ходам и лестницам. Но про чертополох, любимый Несмеянин цветок, Хлад не забыл. Он вырастил целую лужайку пушистых цветов у окна Несмеяны. Не под самым окном, а чуть в стороне - чтобы аромат доносился, а пчелы бы не тревожили.
Хлад всегда чувствовал, когда кто-то вступал в Лютомань. Даже не беспокойство охватывало, а так - будто окликнули. Тогда он закрывал глаза, впускал в себя весь лесной мир, обступавший его, вслушивался: кто, сколько, зачем. Случайно забредшего путника выталкивали обратно на опушку извилистые тропинки. Охотника, наоборот, затягивало в чащу, и звери заигрывали его, как кошка заигрывает мышь. А уж если кто являлся на поиски Несмеяны или хотел помериться силами с нечистью - то тут как у Хлада на сердце ляжет. Одни вылезали из леса, не только не найдя княжны, но и посеяв собственные подметки. Другими кормились на ужин Коршун, Волк и Змей. Так было всегда, но в этот раз Хлада будто скрутила судорога. Заговоренное железо обжигало лес, въедалось в землю, и железа было много - и меч, и стрелы, и кольчуга, и шлем, и даже подковы на копытах боевого коня. Закрыв глаза, Хлад пытался различить облик того, кто вторгся в его владения, но наложенные кем-то могучим и светлым чары заслоняли от него лицо пришельца. Хлад встряхнул головой, отгоняя наваждение, и поспешил в свою палату, где в маленькой нише, укрытые от солнечных лучей, лежали коршуново перо, клок волчьей шерсти и лоскуток змеиной кожи. Протянув над ними руку, Хлад беззвучно шевелил губами, про себя читая заклинание, но трое друзей, трое стражей, один - с густом сплетении ветвей, другой - в логове меж древесных корней, третий - в расщелине между камнями, -услышали его зов.
Светлый чародей постарался на славу. Богатырь чувствовал, как сила наложенных заклятий преодолевает сопротивление леса; заговоренные подковы придавливали землю, не давая тропе изогнуться и сбить его с пути, меч скашивал ветви, пытающиеся заслонить дорогу.
Продвигался богатырь медленно. Все время прислушивался, приглядывался, готовый к нападению и справа, и слева, и с воздуха, и с земли. Да и потом, даже с заговоренным железом продираться сквозь чащу было непросто.
Поляна, внезапно открывшаяся за деревьями, точно расступившимися в стороны, отнюдь не обрадовала. От Лютомани добра не жди: раз легко дают дорогу, значит, ведет она в западню.
Едва конь ступил на поляну, богатырь натянул поводья и огляделся, прислушиваясь. И точно - вот он, легкий шорох, откуда-то сверху... Богатырь вскинул голову.
По ветвям дуба спускался человек. Не карабкался, не лез по ветвям, а шагал по ним, как по лестнице, словно и не надо было ему никакой иной опоры. Шагал, не таясь, со спокойной улыбкой поглядывая на богатыря. Рослый, в черном плаще, схваченном костяной пряжкой, лицо смуглое, нос загнут крючком, смоляные волосы гладко зачесаны назад. Только пригляделся повнимательней богатырь - а никакие это и не волосы: черные перья на плечи смуглолицего незнакомца падают. Царь-Коршун спускался из-под лесного полога к своей добыче.
Хрустнула ветка. Богатырь оторвал взгляд от Коршуна и посмотрел вперед. На противоположном краю поляны стоял, прислонившись спиной к дереву и скрестив руки на груди, еще один. Ростом не меньше богатыря, да и в плечах не уже, волосы то ли серые, то ли сильно подернуты сединой. Вроде, человек как человек, да только глаза у него яркие, желтые... Волчьи.
Снова шорох - теперь уже сзади. Обернулся богатырь - и растерянно заморгал. То ли парень, то ли девка - тонкая фигура, словно окутанная призрачным сиянием, скользила по траве. Золотые волосы стянуты в косу, лицо точеное, глаза темные, немигающие, не то холодят, не то обжигают. Лишь коснувшись рукой звеньев заговоренной кольчуги, сумел богатырь оторвать взгляд от этих глаз - и увидел, что отражается свет от гладкой чешуи, а золотая коса оказалась змеиным гребнем. Впалый рот Царя-Змея изгибался в насмешливой улыбке.
Богатырь скинул с плеча лук и выпустил стрелу в Коршуна.
Простая стрела бы его не взяла, да и от заговоренной он почти увернулся. Почти - да не совсем. Наконечник впился в его плечо в момент прыжка, и Коршун рухнул с высоты на землю.
Волк ринулся вперед, и один его прыжок был равен трем человеческим. Несся он молча, без рыка, только под вздернувшейся верхней губой сверкали огромные клыки. В последний миг успел богатырь выхватить меч. Волк ушел было в сторону, но заклятое железо само вело за собой державшую его руку. Богатырь едва не вывалился из седла, но достал-таки Волка, и тот откатился к деревьям, разбрызгивая по траве густо-красные капли крови.
Змей яростно зашипел и метнулся вперед, но тут уж конь богатыря, не дожидаясь, пока седок развернет его, сам лягнул копытом. Заговоренная подкова попала Змею в грудь, отбросив его далеко в сторону.
Богатырь ошалело огляделся. Возле дуба слабо подергивался расшибшийся оземь Коршун. Волк лежал неподвижно, только скрюченные пальцы сминали пучки травы. Змей, судорожно изгибаясь, бился на камне.
Надо бы хоть самому себе признаться: если бы не колдовское железо, не одолел бы звериных царей богатырь, да еще так запросто. Но ведь чье железо теперь? Его. Ну, стало быть, и победа его. И, довольно усмехнувшись, богатырь двинулся дальше. Добивать нечисть не стал - авось, сила железа сама справится. Да и не за зверей ему пол-княжества обещано.
Не веря своим глазам, смотрел Хлад на то, как съеживаются, скручиваются коршуново перо, клок волчьей шерсти и лоскут змеиной кожи, словно сминает их невидимая, сухая, когтистая рука.
- Нет, - пробормотал он. - Как же так?
Сколько лет он их знал, они всегда с любым врагом поодиночке справлялись, никакое оружие их не брало! Да, только то было простое оружие. Но вот вторглась новая колдовская сила, вгрызлась в их мир, их собственный, от чужаков оберегаемый - и уносит теперь его стражей, его друзей, всех троих сразу.
И что теперь делать, кого теперь звать, к кому...
- Мара, - выдохнул Хлад. - Мара, мать моя, матушка... Скольких я тебе приносил - оставь же мне этих. Их, троих, не забирай, слышишь, матушка...
Маре не принято было молиться, и она никого не привыкла слушать. Если и поминали ее имя, то всегда сопровождали его плачем и проклятиями. Но никто никогда не называл ее матерью.
Должно быть, крепко подивилась Мара в своем подземном царстве. А может, и в самом деле приходилась она матерью Хладу? Ведь кто-то же родил его, такого холодноглазого.
И когтистая лапа разжалась и медленно поползла назад. И потихоньку расправлялись, обретая прежнюю форму, перо, клок шерсти и змеиная кожа.
Хлад постоял с минуту, убеждаясь, что это не мерещится ему, а потом подбежал к задвинутому в угол сундуку, откинул тяжелую крышку и вытащил меч. Меч, им же самим заговоренный.
"Померимся, чьи чары сильней", - мстительно думал Хлад, волоча меч на крыльцо и даже не замечая, что и двумя руками едва отрывает клинок от земли.
Несмеяна проснулась поздно. Спешить ей было некуда, разве к болоту пройтись, чтобы подглядеть на стрекозьих крылышках переливчатый узор для рукоделия.
Но едва Несмеяна взглянула в окно, наполовину задернутое паутиной, как позабыла о стрекозах. Что-то неуловимое, неясное роилось в воздухе, вселяя в сердце смутное ощущение угрозы. Лютомань словно трясло в лихорадке.
Несмеяна подбежала к окну, выглянула наружу и увидела Хлада: тот спускался по ступеням крыльца, неумело уцепившись обеими руками за меч. Ни Коршуна, ни Волка, ни Змея нигде было не видать, и от этого становилось еще страшнее.
Несмеяна сразу поняла, что нужно богатырю, появившемуся верхом на коне из-за деревьев. Сколько таких являлось за ней прежде, она и не помнила, хотя сама не видала никого: ни один до их с Хладом терема не добирался.
Богатырь неспешно слез с седла, смерил взглядом тощую фигуру Хлада, которую явно перевешивал меч, и неторопливо, с ленцой потянул из ножен собственный клинок. Одновременно он обводил взглядом терем, будто высматривая кого-то в окнах. Да ясно, кого...
Пальцы Несмеяны сжали паутинную занавеску. Стражей нет, и пока лучше даже не думать, что с ними сталось. Хладу против эдакого детины не выстоять. Только и защиты у нее осталось, что... Несмеяна посмотрела на паутину.
Хлад научил ее нескольким заклинаниям - так, для забавы. Правда, обычно они творили это зимою, в снегу, словно окутываясь ледяными узорами. Получится ли?..
Богатырь уловил какое-то движение в окне маленькой башенки и посмотрел туда. Батюшки...
Бесцветное существо с лицом, точно оплетенным паутиной, манило его рукой. А на шее существа переливалось ожерелье. Богатое ожерелье, княжеское, под стать тому, в котором красовалась, помнится, Любимова жена Ждана. Так это, что ли, получается, князева сестрица?
- Тьфу! - взревел богатырь, яростно топая ногой.
Хлад поднял голову, увидел в окне паутинную рожу, и, с перепугу шагнув мимо ступеньки, шлепнулся на землю.
Богатырь развернулся и, волоча коня за повод, двинулся обратно.
- Да пропади они пропадом, эти полкняжества! - донеслось из-за деревьев. - Я с железом заговоренным чего получше добуду!
Несмеяна, смахивая с лица остатки паутины, вышла на крыльцо. Хлад все еще сидел на земле, потирая ушибленное при падении место; он растерянно смотрел то на Несмеяну, то на лес, где постепенно затихал удаляющийся хруст ломаемых веток. Из-за деревьев появлялись стражи: Коршун подволакивал подбитое крыло, слегка согнувшись набок, брел Волк, и позади всех медленно тащился Змей.
Стиснула Несмеяна зубы, брови сошлись на переносице. Быстрым шагом спустилась она с крыльца и двинулась к погребу, закрытому не на замок, не на засов - на веревку, из особых трав сплетенную.
- Ой! - только и вскрикнул Хлад, поняв, что она затеяла.
Коршун, Волк и Змей застыли на месте.
- Прячьтесь! - крикнула Несмеяна, поворачиваясь к ним. - Ну!
Те и о ранах своих позабыли. Коршун подскочил и резво подтянулся к своему гнезду, скрывшись в листве. Волк нырнул в логово и задернул за собой завесу из древесных корней. Змей кинулся к стене терема и скользнул в щель между камнями.
Несмеяна несколькими взмахами распутала веревку, но из скоб вынимать не стала. Дверца погреба тотчас закачалась. Несмеяна бросилась обратно к терему. Вдвоем с Хладом они взбежали на крыльцо и нырнули в дом. Хлад захлопнул дверь и задвинул засов. Дверца погреба шаталась все сильней, и наконец веревка выскользнула из скобы и упала на землю. Дверца распахнулась.
Несмеяна и Хлад смотрели на лес из окна. В Лютомани еще не было покоя: по чаще кружил Ненадобень. Кто он такой или что он такое? А кто знает. С ним встречаться никому не нужно - на то он и Ненадобень. Теперь будет носиться по лесу, пока не выдохнется и не втянется обратно в погреб - набираться новых сил. И Несмеяна с Хладом, налив себе по кружке медовухи, сидели и гадали: догонит Ненадобень богатыря или нет. У того, конечно, железо заговоренное, да что от него толку? То, с чем встречаться не надо, было задолго до того, как люди и заговорами, и железом пользоваться научились.
Над самым краем Лютомани с заполошным гамом взметнулась стая ворон.
- Догнал, - подытожил Хлад.
Несмеяна, глядя вдаль, чуть заметно улыбалась.
Браг и Бессон неторопливо шли по дороге. Лютомань оставалась далеко в стороне: путники часто делали большой крюк, чтобы ее обогнуть.
- Дядя Браг, а дядя Браг, - заговорил Бессон. - А как по-вашему, спасут когда-нибудь Несмеяну из леса?
- А чего ее спасать? - откликнулся Браг. - Ей и там не плохо вовсе.
- А вы откуда знаете, дядя Браг?
- Ничего я не знаю, - сказал Браг. - Про то птицы поют.
Бессон недоверчиво покосился на него.
- Это как - птицы поют? А чего ж вы тогда по-другому поете?
- У птиц свои песни, у нас - свои. Люди про другое слушать хотят.
Бессон собрался было спросить, о чем же таком поют птицы, про что не хотят слушать люди, но так и остановился с раскрытым ртом.
Со стороны Лютомани мчался всадник, в котором Браг с Бессоном не сразу признали вчерашнего богатыря. Ни меча, ни лука со стрелами при нем больше не было, и на вскидывающихся копытах коня уже не сверкали заговоренные подковы. Из чародейского железа только и остались обрывки кольчуги, зацепившиеся за изодранную в клочья одежду, и шлем, надвинутый богатырю на глаза. Богатырь поправить шлем не мог, потому что, сидя в седле задом наперед, обеими руками судорожно хватался за хвост своего скакуна.
Браг, проводив всадника задумчивым взглядом, вновь двинулся по дороге, увлекая за собой хлопающего глазами Бессона. Мысли Брага уже были заняты песнью о Несмеяне. Богатырь оказался прав: она изменилась. В ней стало одним куплетом больше.