"Не нужна мне охрана, меня мой народ охранять будет", - так, сказывали, императрица и объявила. Сам-то Михеич не слыхал, но слово царское быстрой птицей пролетело по округе. А Архип, кузнец, говорил, что сам видел, как караульные уехали. Сели на лошадей да ускакали к Тверской заставе. Стало быть, правда. Значит, и впрямь императрицу сторожить придется. Иначе как же она, голубушка, во дворце одна да без охраны!
Михеич смочил волосы водой и долго старательно приглаживал их. Рубаху надел целую, без заплат. В самый раз стал для караула. И отправился Михеич ко дворцу - императрицу охранять.
Подошел - а там, почитай, все Зыково собралось, да и чужих пришло немерено. Шум стоял такой, будто не люди, а ульи в кучу сбились. Михеич раньше видал, как здесь, у дворца, потешные бои устраивали. Башенки возводили, реки песчаные сыпали, бегали туда-сюда - в турок играли. Так даже тогда столько народу не сходилось. Оно и понятно: одно дело - на господские забавы выглядеть, другое - охранять саму императрицу, голубушку!
Соседка, Матрена, Иванова жена, стояла тут же. Платок на ней новый был, расписной - поди, берегла на случай вроде нынешнего. Матрена нет-нет, да по сторонам поглядывала: все ли приметили ее обнову. И вдруг высмотрела бабу не из своих, не из зыковских. Глядь - а у бабы на шее лоток с пирожками пышными, сочными! Вот же хитрая какая лиса сыскалась!
Матрена кликнула дочку, крутившуюся тут же вместе с другими ребятишками, и поспешила с нею обратно к дому.
Михеич решил ко дворцу поближе встать. Ткнулся в толпу, да куда там! Люд стоял плотнее стены каменной, и никто своего почетного поста при императрице уступать не хотел. А там уже подтягивались крестьяне из Всехсвятского.
- Не дави! Не напирай! - то и дело раздавались крики.
Михеич заметил в толкучке трепыханье. Егорка, Архипов племяш, возился, словно воробушек, сдавленный среди дюжих мужиков. Михеич выудил его за шировот.
- Ты чего озоруешь? - строго прикрикнул он на мальчонку, вытиравшего потный лоб рукавом. - Не ровен час, затопчут.
Егорка отбежал в сторону, туда, где вертелось еще трое-четверо мальчишек.
Шум нарастал. Каждый норовил встать так, чтобы окна дворцовые хоть краем глаза видеть. Вдруг сама императрица, душенька, на народ свой взглянуть подойдет.
Уже почти стемнело, когда вновь появилась Матрена, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, но собой довольная. На шее лоток с пирожками горячими, а следом дочка жбан с квасом тащит. Матрена устроилась под деревом, дочку домой отослала, а сама вертела головой, высматривая давешнюю бабу с лотком. Той уже не было - наверное, на другую сторону дворца ушла. Вот и ладно. Вдруг захочется императрице свежих пирожков или квасу, пошлет она слуг - те прямо к ней, Матрене, и выйдут.
Толпа ворочалась вокруг дворца, словно медведь, укладывающийся в своей берлоге. В сгустившейся темноте то и дело всплескивались крики:
- Куды попер?
- А ты куды?!
И издалека кто-то, привстав на цыпочки, кричал говорунам поверх голов:
- Чего орете? Императрицу разбудите! А ну тихо!
Михеич из самой давки выбрался, прислонился к липе, поглядел на дворец. Темная махина почти сливалась с ночным небом и рощей. Где-то там, за кирпичными стенами, отдыхала императрица. Пущай отдыхает. А он, Михеич, вот тут постоит, приглядит, чтобы никто ничего, значит.
Где-то в стороне уже разводили костры. Матрена с лотком и жбаном туда перебралась - чтобы царские слуги в темноте мимо ее пирожков не прошли. Ближе к воротам завозились и загалдели, и над толпой, перекрывая многоголосый гам, загремел мощный голос Архипа:
- Куды шуметь, окаянные? Тихо там чтобы! Императрица почивает!
Временами на Михеича накатывала дрема. Он устроился под своей липкой, привалившись к шероховатому стволу, и, едва начав клониться набок, вскидывался, в тревоге глядя на дворец: уж не проспал ли, не проворонил ли чего.
И ведь едва не проспал. Костры уже блекли в крепнущем утреннем свете, когда Михеич встрепенулся после короткого забытья и вскочил на ноги. Толпа прихлынула к воротам, гул, не смолкавший всю ночь, перерос в радостный гомон. Михеич метнулся было туда, где все, да быстро понял, что к воротам уже не пробиться. Поплевал он тогда на ладони, за ствол липки своей ухватился да взобрался повыше к ветвям.
И увидал! Увидал верх кареты, катившей от дворцовых ворот среди толпы - ни дать ни взять, лист резной, золотой плыл по темным осенним водам. Толпа закатилась приветственным криком, и Михеич, что есть сил цепляясь за ствол одной рукой, замахал оберегаемой им до зари императрице, и махал до тех пор, пока блеск драгоценного листа, плывущего по дороге, не заслонили деревья.