Пока я дожевывала мочку его уха, он умудрился заплести мне косу. Все-таки Лешка неподражаем. Никого хотя бы отдаленно на него похожего я никогда не встречала. Мы очень удобно сидели: устроились в единственном кресле в Кириной гостиной. Вернее, он - в кресле, а я у него на коленях. Странно, но я даже не заметила, когда он начал плести, а это редкость, вернее, вообще единственный случай: я не люблю, когда прикасаются к моим волосам, страшно злюсь. А тут поняла, что что-то не так, лишь когда почувствовала, что они больше не лежат в беспорядке на плечах... Тут же выяснилось, что я задремала. Вот так просто.
У него на ухе остался след от моих зубов. Я аккуратно дотронулась губами до этого места. Лизнула.
- Ну все, все, - тихо засмеялся он и прижал меня к себе покрепче.
- Эй, вы там, в кресле, - позвали нас от праздничного стола, - идите к нам, сейчас Киря свечки задувать будет.
- Пойдем, - шепнул Леша и расцепил руки.
Я нехотя встала.
Вы, наверное, сейчас удивитесь, но я все-таки скажу. Мы с ним не пара. Мы даже не друзья. Так, случайные знакомые.
***
Лешку я вспоминала в нашей школьной столовке под аккомпанемент вьюги за окном, нарезая с помощью вилки холодную сосиску. Девочки дружно пришли к выводу, что со мной что-то случилось.
- Не уж-то влюбилась? - спросила Марина.
Её на дне рождении у Кири не было, да и не могло быть, они ведь даже не знакомы. Впрочем, оно и к лучшему.
Марине я ничего не ответила. Да и что я могла ответить? Я не влюбилась, нет. Просто так хорошо и защищено как тогда в кресле, сидя у Лешки на коленях и чуть ли не мурча от удовольствия в его объятиях, я себя никогда не чувствовала. Совсем. И что-то мне подсказывало, что вовсе не факт, что мне когда-нибудь доведется ощутить все это снова. А мне хотелось. Очень.
Мимо нашего стола, спиной ко мне, прошел высокий стройный парень в джинсах и белом свитере, с длинными черными волосами, собранными в хвост. Я чуть не вскочила, но тут он обернулся, и я поняла: обозналась.
- Ты чего? - удивилась Марина.
- Да так. Доедай быстрее, на урок опоздаем.
Спина в белом свитере затерялась где-то в цветастой толпе.
Я прикрыла глаза и вспомнила....
***
Расходились мы поздно, за полночь. На улице было темно и тихо, блестели в свете фонарей сугробы, хотелось спать. Автобусы уже не ходили, а идти мне было недалеко, всего одну остановку, и я решила не брать такси.
Лешка подошел сзади и тихо поинтересовался:
- Тебя проводить?
Я неопределенно кивнула: вроде как решай сам.
- Тогда пошли.
Мы попрощались с остальными и свернули в сторону центральной улицы. На Лешке была теплая пухлая белая куртка с серебристыми полосами, и я почему-то тогда подумала, что запомню её на всю жизнь. Он достал из кармана пачку сигарет, повертел её в руках, но, видно передумал - убрал обратно. А мне очень хотелось взять его под руку, облокотиться ему на плечо и закрыть глаза. Только вот теперь уже было нельзя. И мы шли молча, каждый спрятав замерзшие руки в карманы. В свои. И как мы только там, в гостиной, на такое решились? Вроде бы не пили совсем...
У подъезда он распрощался со мной и пошел дальше. Я немного понаблюдала за ним, но он ни разу не обернулся. Только раз остановился, а через минуту у него в пальцах уже алел кончик сигареты.
В ту ночь я легла спать заплетенной.
Я не влюбилась, нет, ни в коем случае. Я просто впервые почувствовала, что это такое, когда кто-то тратит на тебя свое время.
Тратит, и при этом ничего не требует взамен.
III
В следующий раз мы с ним встретились через полмесяца, когда наша дружная компания собралась вечером на лавочке во дворе Женькиного дома. Опять было темно, только в этот раз падал снег. Я все никак не могла отвести взгляд от фонаря у ближайшего подъезда, в желтоватом свете которого плавно кружились белые мухи. Будь сейчас лето, там бы металась мошкара.
Костик принес гитару, но играть отказался: было слишком холодно, чтобы снимать перчатки, пальцы сразу же костенели. Зато согласилась Киря. Мы все дружно переглянулись и улыбнулись. Наверное, Киря единственная, кому Костя способен дать в руки свое шестиструнное сокровище. Да и не просто подержать, а еще и разрешить на нем что-нибудь сыграть. Вроде как высшая степень доверия. Любит он её, короче.
Киря подышала на замерзшие пальцы и взяла первые аккорды. Играет она потрясающе и поет неплохо. Её старший брат учил, еще до того, как в армию ушел. Для разогрева уже по устоявшейся традиции взяли "Звезду по имени солнце". Обычно, когда Киря поет, я шикаю на всех больше всех, но сегодня я впервые её не слушала. Я из-под ресниц рассматривала Лешку. Ох, Леша, что-то слишком многое у меня с тобой впервые. И тут он обернулся. Посмотрел на меня. Я была уверена, что он улыбнется. А он также спокойно снова отвернулся. В тот вечер мы не перекинулись даже парой слов.
А ночью я плакала. Впервые из-за парня. Нет-нет, я не влюбилась, просто я была ему совсем не нужна.
Ну что ж, не впервые ведь, правда? Да и потом, почему я вообще должна его хоть как-то интересовать? Так зачем же плакать?
Этот вопрос остался без ответа. Было больно.
***
Еще через месяц он привел с собой девушку. У неё было какое-то очень простое и безликое имя: не то Катя, не то Вера. Она не отходила от него ни на шаг, но это было терпимо, в конце концов, он был единственный, кого она здесь знала. Но Боже, невыносимо было видеть, как она тает у него в руках, когда он обнимает её. Растекается от нежности и тепла, прекрасно зная, что рядом с ним можно.
Я ушла довольно рано, сославшись на головную боль.
Я его не любила. Разве можно любить человека, которого едва знаешь? А вот ненавидеть, как выяснилось, можно.
***
В следующий раз мы встретились в апреле, совершенно случайно, на кладбище. На могиле у Геры. Я приехала туда так, поговорить. Или, скорее, попросить. Я все-таки жуткая эгоистка, наверное. Просто мне не до сих пор не хочется обо всем этом думать. Гера всегда хорошо ко мне относился. Старался заботиться обо мне, только все у него выходило как-то не так. И я немного посмеивалась над его попытками за мной ухаживать. А вот теперь его нет. Пырнули ножом в уличной драке. Он скончался в больнице, так и не придя в себя. На этом месте я обычно начинаю плакать. Просто это все как-то очень неправильно, очень страшно, очень нечестно, когда человек, у которого все только впереди, умирает в девятнадцать лет... О том, что чувствуют его родители, я старалась не думать. Я, когда маленькая была, рассуждала примерно следующим образом: ну и что, что больше нет, ушел и ушел, как в другой город переехал, не сообщив нового адреса. А потом однажды стукнуло, и я все поняла. Поняла, почему говорят "случилось непоправимое"... Это так больно, что хочется землю головой рыть, лишь бы спрятаться от этой боли, только фиг вам: не спрячешься, не убежишь, не замолишь.
В общем, на могиле у Геры я плакала. Сидела на коленях, игнорируя грязный тающий снег, и плакала. Чувствовала я себя ужасно, и выглядела я ужасно, и вообще все было ужасно. А с фотографии на надгробии мне улыбался Гера. Улыбался так же, как меньше года назад на своем выпускном.
Лешка пришел минут через тридцать, после того, как туда пришла я. И тут меня кольнуло: они ведь были лучшими друзьями. Это ведь Гера нас познакомил! Леша стоял рядом и молчал, а я плакала пуще прежнего, и мне впервые в жизни хотелось помолиться.
Может через десять минут, а может через час, но только спустя какое-то время Лешка сел рядом, обнял меня, провел рукой по волосам.
- А я ведь случайно узнал, - вдруг сказал он. - Позвонил к нему домой, хотел его в клуб позвать, а к трубке подошел его отец...
Лешка помолчал, потом продолжил:
- Он сказал, чтоб я больше к ним не звонил. И чтоб всем нашим передал, чтоб больше не звонили.
Я думала, слезы у меня уже закончились. Я ошибалась. Сильно.
***
Мы еще долго сидели. Смотрели на серую надгробную плиту, слушали, как каркают вороны. У меня вымокли джинсы. Но я больше не плакала. Я уткнулась лицом в Лешкину куртку, на этот раз она была черная, и похоронила себя в наступившей темноте.
- Пойдем, - наконец сказал Леша, и мы встали.
От города до кладбища ходит автобус. Помимо водителя и кондуктора там были только мы. Сидели на заднем сидении, и я все так же пряталась у Леши на груди.
- Поехали ко мне, - то ли спросил, то ли попросил он.
И я кивнула.
И между его словами и моим кивком прошла всего лишь вечность.
***
До кровати мы все-таки как-то добрались. Как именно не помню, но зато точно помню, что он три раза спросил у меня, уверена ли я в том, что хочу этого. После третьего раза мне как-то особенно захотелось его убить. Но ему повезло, на убийство, а тем более в таком состоянии, я не способна. А на счет "хочу ли"...
Во-первых, на этот вопрос я ответила кивком еще в автобусе, ведь оба прекрасно понимали, что к чему. Во-вторых, я, наверное, еще тогда, в кресле все решила. С ним хоть на край света, как бы банально это не звучало, а потом будет, что будет. А в-третьих... В-третьих, все оставшиеся сомнения развеялись, как только он меня поцеловал. Никто и никогда не целовал меня так.
А плакала я, когда все закончилось, сама не знаю отчего. Наверное, от усталости. Я вдруг очень явно её ощутила. Последняя мысль, перед тем, как уснуть, была о том, что, наверное, нужно сходить в душ.
***
Мне снилось, что я плыву в лодке, плыву по бескрайнему морю, среди тумана, плыву, плыву, плыву и конца этому не видно. И вдруг появляется берег. Он проступает сквозь туман все отчетливее и отчетливее, и я начинаю грести сильнее и тут... Тут я вижу на берегу человека. И сразу же узнаю его. Гера. Я замираю на секунду, и меня сейчас же начинает сносить течением прочь от берега, и я вновь пытаюсь грести, но у меня ничего не получается. А Гера там, на берегу, машет мне рукой, как машут обычно, прощаясь. А меня все сносит и сносит течением прочь. И мне очень хочется позвать Геру, но я не могу вымолвить ни слова.
Я просыпаюсь от того, что Лешка трясет меня за плечи. И еще я снова плачу. Ну сколько можно-то?
***
В квартире как-то неестественно тихо. Я слышу, как этажом выше переругиваются соседи. Лешка лежит на спине и изучает трещины на потолке, а я устроилась на животе, подложив под себя подушку, и внимательно его разглядываю, наматывая на палец прядь его длинных волос. Я боюсь дышать, боюсь моргать, боюсь спугнуть момент, но слизистая оболочка глаза быстро пересыхает, и когда я через мгновение открываю глаза, он говорит:
- Я скоро уезжаю. В Новосиб. На стажировку. Надолго.
Я думаю о том, что он второй раз за день рискует быть убитым, а вслух интересуюсь:
- И что дальше?
- Просто хотел, чтоб ты знала.
- Мне все равно.
Он поворачивает голову и долго и пристально смотрит мне в глаза. И потом говорит:
- Как знаешь.
Мне очень хочется ответить, что то, что он затащил меня в постель, еще ничего не значит, что это был просто ни к чему не обязывающий секс, что мы оба получили то, чего хотели, и теперь квиты... Но я молчу, потому что знаю, потому что мы оба знаем - все это ложь. А она сейчас ни к чему, только силы зря тратить.
- Я в душ, - говорю я и встаю с кровати.
И мне все равно, что я голая. Какой смысл стыдиться показываться голой перед человеком, с которым ты только что переспала? Зато из ванной я возвращаюсь уже тщательно закутанная в полотенце. Вещи собираются как-то очень быстро. У меня джинсы все еще мокрые. Впрочем, а с чего им быть сухими? Я бросаю их на батарею и требую у Леши халат. Он кивает на шкаф.
Чай мы пьем в гробовом молчании. Оно какое-то очень холодное, это молчание. Напряженное. Впивается сотнями острых иголок под кожу, и даже Лешкин теплый махровый халат, который мне размера на два больше, не спасает.
- Да ладно тебе, - наконец решаюсь я. Возможно, это и далеко не то, что нужно сейчас сказать, но что-то сказать нужно. - Мне уже есть восемнадцать, так что к статье тебя не привлекут, не беспокойся.
Он отрывает взгляд от кружки, поднимает на меня глаза, и я читаю в них... Но то, что я в них читаю, он сейчас ни в коем случае не скажет. И это хорошо. Очень хорошо. Хватит с меня на сегодня. Правда, теперь я точно знаю, что все не зря.
На улице все еще рано темнеет, и до дома он меня провожает.
III
Мы не виделись долго, а для меня так чуть ли не целую жизнь, которая, как мне кажется, вполне могла бы уместиться в эти три сумасшедшие месяца. Экзамены. Поступление. Поступила. Родители, по глазам вижу, не верят. Но я не сержусь, я сама не верю. Куда уж им.
Леша звонит в первых числах августа, говорит, что только вернулся и безумно хочет меня видеть, и что если я не... Что именно я "не", я так и не узнаю, потому что срываюсь и бегу к нему. И пропадаю. С ним, у него. Просто пропадаю. Растворяюсь в ощущении нужности, и с ужасом понимаю: значит, никакой ошибки не было и нет, действительно нужна, действительно любит. Меня любит. Меня. Это что-то за гранью. Закрываю глаза, а когда открываю, то мыслей уже нет.
Вечером звоню родителям и сообщаю, что переночую у подруги. И тут же отключаю сотовый.
Четыре месяца, начиная с того апрельского дня, я была паинькой-дочкой, сидела дома и училась как проклятая. И больше не плакала. Я себе еще тогда, у Лешки, пообещала, что больше не буду. У меня не было номера его сотового, у него - моего, адресов друг друга мы не знали тем более. Общаться мы не могли. Да это было и не нужно. Четыреста километров между нами? Фигня. Я его чувствовала. Каждой клеточкой тела чувствовала. И мне отчего-то этого было больше, чем достаточно, мне даже не хотелось, что бы он был сейчас рядом. Пусть это и было ненормально.
А теперь я вдруг подумала, еще когда бежала к нему, а вдруг использует, и поняла: мне все равно. За эти последовала несколько нелестных отзывов в мой адрес. От меня самой же. Себя я всегда любила. А потом он встретил меня в арке, которую нужно было пройти, чтобы попасть к нему во двор, подхватил на руки, и через вечность, которую мы потратили на поцелуй, я вновь увидела в полумраке его глаза...
Я до сих пор думаю, что же я такого хорошего сделала, что все это заслужила, что заслужила тебя? Думаю и никак не могу вспомнить. Но, наверное, что-то было. Или кто-то порадел обо мне там, наверху.
Эпилог.
"Я люблю тебя" было сказано нами одновременно на следующее утро после того незабываемого августовского воссоединения. Впрочем, эти слова вряд ли и в половину передают то, что мы к друг другу чувствуем, но зато мы нашли, как сказать друг другу об этом без слов.
Известие о том, что мы теперь вместе, все, и даже мои родители, восприняли спокойно. Живу я сейчас у Лешки, а я еще мы готовимся к свадьбе Костика и Кири.
Знаете, до моего дня рождения осталось два с половиной месяца, а я уже считаю дни. Просто впервые за мои неполные девятнадцать лет я знаю, что буду загадывать.