Их было четверо. Совсем еще дети. Три мальчишки и девчонка с двумя тоненькими косичками. Расселись вокруг костра, укутались в кожушки и, раскрыв рты, слушали худощавого мужичонку в пестром плаще и дурацкой шапочке пирожком.
Менестрель. Странствующий сказитель.
Летавица слышала про них. Ходят из деревни в деревню, сказки рассказывают. Но хорошо, что этот болтун приковал к себе внимание ребятни! Легче подобраться к ним незаметно...
- Почему холодную, своенравную реку назвали так нежно? - улыбнулся сказитель. - Когда с горных вершин задувают ветра, они несут пыльцу, лепестки и даже бутоны от лугов к руслу. Вода приобретает необычайный привкус!
- Ну да, - поддакнул щекастый и курчавый ребенок. - А еще я слышал, что весной пасечники приносят реке дары. Мед и соты!
- А зачем реке мед? - удивился курносый.
- Так чтят реку. Она дает жизнь вашему краю, - усмехнулся менестрель, уминая в трубке табак большим пальцем. - Вода - мать всего живого. Потому Медовую почитают, хотя она не позволила построить мосты между берегами семь весен назад. Разозлилась, закипела, когда стаяли зимние снега, снесла опоры и вышла из русла, не оставив следов от многонедельных плотничьих трудов. Не дала себя усмирить, окольцевать. Осталась гордой и свободной - такой, какой и подобает быть реке...
"Как это в духе смертных - чтить", - усмехнулась про себя Летавица, слушая болтовню менестреля.
Светлый Пан олицетворял жизнь. Его дом - вся земля, ласкаемая солнечными лучами. Удел Черного Пана - урочища, омуты, пещеры. Он - олицетворение смерти. Покровитель колдовства.
За что смертные любят первого - известно. Но Черный Пан? Он должен отпугивать людей! Но и его умудрялись благодарить, приносили в жертву кроликов и вино, проливая перебродивший виноградный сок, лишающий даже самых лучших из них рассудка, на оставшиеся от костров угли.
"Без смерти нет жизни! - говорили люди. - Живя вечно, не научишься ценить каждый отпущенный Светлым Паном миг".
- Раз чтите смерть, - прошептала летавица, - то и принимайте ее как дар.
Она сделала шаг к костру, но возле менестреля шевельнулась серая тень, приподнялась, навострила уши...
Волк?
Старый, подслеповатый, но по-прежнему сильный и злой.
- Вайс, - потрепал менестрель его по шее. - Что случилось?!
Зверь зарычал, ощерился. Чувство опасности взметнуло его на лапы, толкнуло к кустам, за которыми скрывался враг.
Летавица вскинула предупреждающе руку. Волк остановился, пригнул голову к земле, оскалил клыки, вздыбил шерсть. Воздух наполнился страхом. Зверь боялся. Жутко. Его не обмануть мнимой беззащитностью и красивой внешностью, за которой скрывается смерть. Ее запах он знал хорошо. Животное понимало, что обречено, но отчего-то не думало убегать, заступило летавице дорогу. Оно готово было умереть, но не пропустить девушку к смертным.
"Почему? Чем люди купили твою преданность? На тебе нет ни цепей, ни красных сапожек..."
Она опустила руку.
"Даже зверь умеет любить. Даже зверь имеет право выбора. У меня нет ни того, ни другого!"
Развернулась и скрылась во мраке.
Озеро... Луг... Лес... Река...
Летавица была вне себя от злости. Кроме менестреля с детишками больше ей никто не повстречался. Охота выдалась неудачной. В последнее время люди стали побаиваться ночи, спешили засветло управиться с делами и укрыться в избах. Слухи о странных смертях быстро разлетелись по округе... Но что она скажет Седому, как явится с пустыми руками? Он будет страшно недоволен. Девушка задумалась, куда бы еще сходить? Снова отправиться на озеро? Спуститься в долину? Или прокрасться к хижине Аллеко и тайком поглядеть на Кудесника? Нет. К Кудеснику она больше не пойдет. Никогда. Там, возле его дома, летавица почувствовала нечто такое, что испугало ее сильнее ярости Седого.
Испугало?
Или же - захватило? Обуяло? Пленило? Лишило покоя и рассудка?..
Девушка поплелась наугад, чутко вслушиваясь в ночную тишину.
Одурманивающе пахло луговыми травами и цветами - сладость на языке, будто меда попробовала. Она сорвала лилейник, покрутила его в руках. Красивый, притягивающий взгляд и недолговечный... Прям как люди. Те тоже загадочны, не похожи друг на друга, любят солнце.
Шорох за кустами боярышника, стон и тихое попискивание заставили затрепетать в возбуждении, обернуться на звук.
Приблизившись, Летавица раздвинула ветви. Довольно улыбнулась. На траве лежала женщина. Молодая, простоволосая, с благостным выражением в глазах, несмотря на измученный вид. Ноги раскинуты в стороны, юбка едва прикрывает колени. Запах крови, недавних страданий и пришедшего на смену счастья так и бил в нос. Женщина была ослаблена, но телесная немощь возмещалась внутренней силой, переполнявшей роженицу от связи с маленьким пищащим комочком, который она бережно держала на руках. Ребенок! Какая удача! Крохотное существо, беззащитное, не сознающее еще ни себя, ни окружающий мир, но с таким богатым, нерастраченным запасом силы. Хозяин будет доволен. Богатая жатва.
Летавица выступила вперед.
Роженица повернула голову на шелест ветвей, помертвела вмиг, крепко прижала к себе захныкавшего ребенка.
- Не отдам! - в голосе звучала сталь и угроза, хотя в глазах застыл страх.
- Знаешь, кто я? - Летавица на цыпочках, словно шла не по молодой траве, а колючкам, сделала несколько шагов к женщине.
- Ведаю. Бабка рассказывала о таких, как ты, охотящихся за чужим счастьем и жизнями. А только не видать тебе моего сынка!
- Думаешь, сможешь мне помешать? - вкрадчиво спросила девушка.
- Не смогу, - промолвила еле слышно с отчаяньем женщина. Струйки слез побежали по ее щекам, закапали на личико ребенка. Он недовольно заквохтал, но мать лишь крепче прижала его к себе.
- У тебя нет выбора, как нет его и у меня. Я подчиняюсь хозяину.
Роженица в мгновение очутилась на коленях.
- Помешать не смогу, а упросить - вымолить! - пощадить его - вдруг сумею? - Лихорадочно стянула с пальца золотое колечко, протянула летавице. - Возьми, только не губи дитя.
- Зачем мне кольцо? - пожала та плечами.
- Носить станешь. Это красиво. Людям нравится.
- Какой толк в мертвом железе? Хозяину нужна жизненная сила. Он накажет меня, если вернусь ни с чем.
- Забери мою жизнь. Про дитя скажи, что мертвым родился. А я в благодарность за твою душу с небес молиться стану. Ведь и у тебя тоже есть душа. Заледенела только в зеркальном холоде, отогреть некому.
Летавица, наморщив лоб, смотрела на женщину с недоумением.
- Чудные вы... люди. Я к тебе со смертью пришла, а ты молиться за меня обещаешь. Жизнь взамен этого писклявого комка отдать готова. Почему?
- Человеческие чувства тебе неведомы. Не знаешь, как любить можно! Да так, что и умереть не жалко ради дорогого человека!
- Дите твое все равно не выживет в лесу, даже, если не трону. С голоду или от зверья хищного погибнет. Так какая разница - одну тебя возьму или и его в придачу? Наоборот, от мук избавишь.
- Один не выживет, - кивнула женщина. - Если ты не поможешь.
- Я? - растерялась девушка. - Видно, любовь смертных безумными делает, если меня о помощи просишь.
- Делает, - согласилась роженица. - Оттого и молю, больше просить некого: отнеси сынка в деревню, положи на чье-нибудь крыльцо. Там у него надежда выжить будет.
- Да кому нужно это крикливое существо?
- Мир не без добрых людей. Кто-нибудь приютит, вырастит.
- С какой радости мне делать это, хозяина сердить? Не в воле я его ослушаться.
Женщина облизнула губы, заговорила взволнованно:
- Я тебе взамен секрет открою... подскажу, как свободной стать! Только поклянись, что дитя пощадишь и в деревню снесешь.
Летавица задумалась. Свобода ни о чем ей не говорила, но казалась чем-то притягательным, таинственным. Как любовь, которая делает людей безумными и бесстрашными, что даже смерть их не пугает. Узнать бы хоть ненадолго, как это: быть человеком; жертвовать жизнью ради другого, чувствовать себя счастливой от одного взгляда или прикосновения возлюбленного. Слово-то какое красивое, звучное. Возлюбленный. Она мысленно повторила его несколько раз, припомнила парня с девушкой под деревом - свою первую добычу. И стало завидно. Они знали, что такое любовь.
- Чем клясться?
- Тем, что для тебя дороже всего на свете.
Девушка недоуменно вскинула брови.
Роженица закусила в отчаянии губу, но быстро нашлась.
- Ты любовью и свободой поклянись. Пусть не познать их тебе никогда, если слово не сдержишь, дитя в деревню не отнесешь.
- Будь по-твоему. Клянусь.
Женщина указала на красные сапоги летавицы.
Их ведь колдун дал, хозяин твой? - получив утвердительный кивок, прошептала: - Другой мужчина должен снять с тебя эту обувку.
- Менять одного хозяина на другого? - фыркнула летавица.
- Освободить не любой может, а лишь тот, кто полюбит искренне, беззаветно, и не станет использовать сапоги, чтобы волю твою связать.
Женщина вдруг погрустнела, склонилась над ребенком, поцеловала в лобик, протянула сверток девушке. В глазах блестели слезы. - Теперь - забирай мою жизнь и неси дитя в деревню. Только не обмани. А то ведь и с того света до тебя доберусь. Плевать мне и на хозяина твоего и что ты злым колдовством рождена.
Летавица с опаской приняла дитя, глянула в сморщенное личико, голубые глазки. Страшненький какой: кожа синюшная, в складках, нос пуговкой. И отчего молодка души в нем не чает, за жизнь его трясется? Вон, вся напряглась, с тревогой следит за ней - не причинит ли какого вреда чаду?
Крохотная ручка выпросталась из ткани, коснулась щеки девушки. Летавица даже дышать перестала от странного ощущения, будто бабочка крылышками пощекотала. Потеплело в груди, захотелось погладить мокрые рыжие волосики ребенка.
- Видишь, потянулся он к тебе, чует доброту. Детей не обманешь. Иди уж, не трави душу! - Роженица всхлипнула: - Прощай, чадушко мое, помни мамку. - Прикрыла глаза, решительно добавила: - Делай, что нужно.
Деревня находилась на другом берегу Медовой. Огоньки в окнах домов сверкали маленькими звездочками, бросая слабые отблески на речную рябь. Такие близкие и далекие. Их разделяла всего лишь река, но как перебраться через нее? Вплавь, с дитем на руках? Не разумно. Воды нахлебается кроха. Брод искать? Успеет ли до рассвета? А надо еще воротиться назад, иначе хозяин за задержку осерчает. Свет зари для нее, что лютый враг. А разобраться: ведь почти сестры небесные.
Летавица пошла по берегу. Чего искала - сама не знала.
Даже если на лодку забытую наткнется, не сладит с веслами... Не получится, видно, сдержать обещание. Девушка глянула на ребенка. Тот мирно спал, посасывая палец. Дела мальцу не было ни до смерти матери, ни до клятвы ее убийцы. Пригрелся доверчиво у груди. Не чует, что няньке меньше мига нужно, чтоб жизнь его забрать. И зачем она пошла на поводу у роженицы, повесила бремя на шею? К чему эта морока?
Девушка остановилась, завидев впереди возившегося возле небольшого челна человека. Мужчина неторопливо складывал сеть, собирал снасти.
Впервые она растерялась, не зная, как поступить. Лодка бы летавице очень пригодилась, как и жизнь рыбака, но без гребца на тот берег не перебраться. А показавшись припозднившемуся деревенщине, не останется другого выхода, как забрать его жизнь. Так велел хозяин... Так она и поступит.
Летавица неслышно подошла к мужчине, с разочарованием отметив, что тот стар. В теле уже не было молодецкой легкости движений, удали. Рыбак двигался скованно, с опаской, будто боялся, что рассыплется от неосторожного движения.
Не обращая на незнакомку внимания, старик положил в лодку садок с рыбой, отвязал чал. Рука девушки уже потянулась к плечу старика, как не ко времени заплакал ребенок. Человек вскинулся, в удивлении повернулся.
- Кто тут?
Невидящие глаза смотрели сквозь нее. Рыбак был слеп. Это облегчало и одновременно усложняло дело.
- Мне на другой берег нужно, - после заминки, произнесла она.
- Чего-то ты, деваха, припозднилась, да еще с дитем малым!
- Вышло так. Отвезешь или нет?
- Садись, места хватит, - старик протянул ей руку, помогая забраться в лодку: невзирая на слепоту, он отлично ориентировался в темноте. Его пальцы дрогнули, коснувшись ладони девушки, по лицу пробежала тень. Но человек молча столкнул лодку в реку, перебрался через борт. Вставив весла в уключины, начал грести. Суденышко плавно заскользило по воде.
- А не расскажешь, девица, что делала на этом берегу? Как получилось, что осталась тут одна с дитем до ночи?
Летавица недовольно скривилась. Дедок-то любопытный, все ему знать надо. Она припомнила корзину с грибами возле роженицы. Еще одно бестолковое занятие людей. И какое в нем удовольствие?
- Грибы собирала. Пока по лесу ходила, заплутала. А подруги, дурехи, видно, не дождались, уплыли.
- А где ж грибы твои, ты вроде без корзинки была?
Вот прицепился.
- Ты слепой. Откуда знаешь - при мне корзинка или нет?
- Запаха грибного не слышно. В Стылом бору у подосиновиков и подберезовиков знатный аромат, его-то не учуять, совсем без нюха надо быть. Слепота - не помеха многое примечать. Я вот по Медовой плыву, прямиком к деревне, не плутаю, потому как дорога у меня в памяти с детства осталась: каждый поворот, каждая отмель. Я, девонька, сердцем вижу больше, чем зрячие порой о себе знают.
- Загадками говоришь, дед, - покосилась летавица с подозрением на старика.
- А я вообще загадки люблю, - улыбнулся он. - Может, подскажешь ответ на одну? Не человек, не дух, за чужими жизнями охотится, а людское дитя, точно свое лелеет?
- Лучше бы ты, старик, был глуп, чем слеп, - ощерилась она. Наклонилась к его уху, прошептала: - Отгадка проста. Летавица.
- Вот не думал, что на своем веку повстречаю кого-то из вашего племени, - произнес он со странным спокойствием в голосе. - Ну, куда подевалась мамка дитя - догадаться не сложно. А что с самим ребенком делать собираешься? Зачем в деревню везешь? Может, ответишь, прежде чем мою жизнь заберешь?
- Да кому твоя жизнь нужна, старый? Смерти и то зазорно тебя забирать, высох, что ковыль в зной. На вопрос отвечу: я его мамке поклялась, что отвезу в деревню и на крыльцо дома положу. Авось примет кто, воспитает.
- Как же она уговорить тебя сумела? Что пообещала взамен?
- А вот это, старик, тебя не касается, - отрезала холодно летавица.
- Странные дела творятся в мире, - произнес лодочник, покачав головой. - Тетка моего отца ваш род люто ненавидела. Летавица ее мужа увела. И ведь даже не потешиться позвала за собой, а просто глянула мельком на мужика у ворот, и пошел он, как теленок безвольный, позабыв и про жену и детей. Его в овраге лесном нашли, замерз. Полз за летавицей, пока сил хватило... Она даже не пожалела, смерть не облегчила ему. Ты же чужое дитя людям везешь, оберегаешь, клятву держишь. Видно, твой колдун не ту звезду приманил. Доброта в тебе есть, понимание. Вон, и дите молчит у тебя на руках. Не чувствует опасности.
- Ты это его матери расскажи, - фыркнула девушка. - Я... что такое доброта... не ведаю.
- Вот и говорю: слепцы порой видят больше, чем зрячие, - гнул лодочник свое.
- Если ты такой умный, ответь как на духу, честно: есть любовь на самом деле или ее люди выдумали, чтоб жизнь серой не казалась?
- А как же. Конечно, есть. Правда, не к каждому приходит, но познать желают все. Я о настоящей любви говорю, про которую сказки складывают, песни поют, а не о похоти.
- Какая она - настоящая любовь? Что в ней?
- От души она, будто тысяча звезд зажглись в твоем сердце, и готов ты их все до единой вместе с жизнью отдать ради возлюбленного.
- И ты знал такую любовь?
- Не привелось, хотя жену свою почитал и берег. Славная она была, выдумщица и хохотушка. Ох, заговорились мы с тобой. Вот и бережок... - Сразу же после его слов дно лодки зашуршало по камням. - Вот что, девонька, как поднимешься на бугор, ступай к пятому дому от реки, там еще акация развесистая растет. Семья в том доме живет небогатая, но добрая. Они недавно дочку схоронили, которую хворь серая унесла, так мальчонке рады будут. На крыльцо положи дитя.
- Уверен, что примут? - прищурилась девушка.
- Ты в дверь стукни и спрячься, сама все увидишь. Ступай, рассвет скоро. Тебе ведь назад еще надо. Подожду тебя здесь, отвезу обратно. За добро добром платить надо.
Летавица вернулась вскорости. Угрюмо забралась в лодку, обхватила плечи руками, будто озябла.
- Отнесла? - спросил старик.
- Отнесла.
- Забрали?
- Забрали, - проговорила тихо бесцветным голосом. - Странные вы, люди. Не понимаю я вас.
- Эк удивила. Мы и сами себя не понимаем, - хмыкнул слепец. - В том наша сила. И слабость.