Аннотация: Притча об ужасах промышленной революции.
ВЬЮГА
Наша мнимая цивилизация
часто бывает одним только
утонченным варварством.
П. Буаст
Морозным зимним вечером кто-то постучался в избушку Черствядского на окраине деревни Мялез.
- Кто там? - крикнул хозяин, встав с лавки, и переглянулся со своей молодой женой. Кто бы это мог быть в такое позднее время?
Скрипнула дверь, и на пороге появился человек с разрумянившимся от мороза лицом. В правой руке, одетой в рукавицу, он держал присыпанную снегом кирку.
- Тришка! Не может быть! - воскликнул Черствядский.
- Здравствуй, Гера! - пожал руку своему старому другу Трифон Ремезов. - Сколько лет, сколько зим!
- Давай располагайся, присаживайся! - заспешил Черствядский, когда Ремезов стал стряхивать с себя, с замерзшей кирки плотные комья снега. Изба сразу пропиталась запахом свежести и чистоты.
- Знакомься, это моя жена Мария, - продолжил Черствядский.
- Здравствуйте, - поклонился Ремезов. - А когда ты уже жениться успел?
- Два месяца назад, - заулыбался Черствядский.
- Вот как! Поздравляю молодоженов!
- Это, Маша, мой старый приятель Трифон. Он родился и вырос в нашей деревне, а потом выучился на геолога и остался в городе, - пояснил жене Герасим. - Мы с ним пять лет не виделись. Поставь, пожалуйста, самовар.
- Слушай, я тебе сейчас такое расскажу! - произнес Ремезов, повесив кирку на гвоздь и наспех снимая присыпанную снегом шубу. - Не поверишь! - он присел на край лавки. - Я нашел возле Мялеза уголь!
- Да это просто прекрасно, Гера! - потряс Ремезов руки Черствядского.
- И что это меняет? - спросила Мария, хлопоча у самовара.
- Как что? - воскликнул Ремезов. - Наконец-то в городе заговорят о нашей родной деревеньке! Сюда приедет много людей, они построят новые дома, дороги, и в Мялез придет цивилизация!
- А может такое получиться, что Мялез после этого станет городом? - задумчиво проговорил Черствядский.
- Конечно! - воскликнул Ремезов. - Оно так и получится! Обязательно!
- Тогда это действительно стоящее дело! - обрадовался Черствядский. - Вот и чай готов.
- Все равно не понимаю, что тут хорошего, что мы будем жить в городе, - произнесла Мария.
- Что же тут непонятного, Маша? Город - это цивилизация, это развитие... - начал объяснять Герасим.
- Но ведь за внешним развитием может скрываться внутренний распад, - заметила Мария. - В какую сторону это развитие?
- Ну, ты, конечно, в чем-то права, - сказал Черствядский после напряженной паузы. - Но, в целом, это хорошо для нашей деревни.
- Я не сомневаюсь, что у нас все будет хорошо, - проговорил, допивая чай, Ремезов. - Ну, спасибо вам за чай! Пойду! - Трифон встал из-за стола.
- Как? Уже? - удивился Черствядский. - Ты разве не переночуешь у нас?
- Не хочу доставлять вам лишних хлопот, - начал облачаться в шубу Трифон.
- Да какие хлопоты! Брось! - попытался остановить друга Черствядский.
- Нет, нет, нет! - запротестовал Ремезов. - Я должен срочно ехать в город, чтобы сообщить это триумфальное известие. До почтовой станции недалеко.
- Целый километр! - воскликнул Герасим.
- Ничего, я дойду! - взял кирку в руку Ремезов. - Все, всем спасибо! Не поминайте лихом!
Геолог уже хотел выйти, но кое-что вспомнил:
- Не говорите пока нашим об открытии, - проговорил он. - Пусть это будет наша с вами тайна!
Ремезов подмигнул своему старому другу, еще раз попрощался и исчез за скрипучей дверью.
- Ну, вот, - вздохнул Черствядский. - Как снег на голову свалился и так же неожиданно исчез.
- Не расстраивайся, - сказала Мария. - Он еще приедет.
- Да, конечно, - согласился Герасим.
На улице повалил снег. Его белые клочья сыпались бесконечным потоком откуда-то сверху, внезапно появлялись из темноты и исчезали в пушистом снежном одеяле, укрывшем землю. Потом налетел сильный порыв ветра, и снежные хлопья стали с головокружительной скоростью мелькать за окном. Начиналась вьюга.
- Ой, Маша, не нравится мне все это! - покачал головой Черствядский. Он схватил стоящий в углу фонарь и выскочил на крыльцо.
Герасима тут же ослепило и оглушило. Он откашлялся, протер погребенные в снегу глаза и, прищурившись, стал всматриваться в смешанный с метелью ночной мрак, пытаясь пробить его тусклым желтым светом фонаря. Левую щеку Черствядского накрыло колючим снегом, ветер сбивал с ног, обжигал морозом лицо и глушил своим пронзительным свистом все звуки. Снег неистовствовал: повинуясь сильному дыханию ветра, он кружился, метался, плясал, роился, мелькал перед глазами, приклеивался к бревнам избушки Черствядского, к деревьям сада, забивался под одежду. Не было видно ни зги.
Черствядский вернулся в избу и стал стряхивать с себя снег.
- Бедный Тришка! - посетовал Герасим. - В такую метель попал! Ну, авось пронесет, - сказал он и перекрестил дверь.
Черствядский еще немного постоял возле наполовину засыпанного снегом окна. Потом негромко проговорил:
- Надо будет завтра утром сходить на почтовую станцию и узнать про Тришку.
- Правильно, так и сделай, - согласилась Мария.
И куда это он попал? В желтоватом полумраке слышатся стоны, крики, хрипы, стенания, и все это покрывает судорожный грохот, скрип, гудение, скрежет и оглушительное завывание заржавленных механизмов. Что это, ад?
Ах, если бы... Все гораздо прозаичнее.
"В соседнем доме окна жолты..."1
Рабочие в насквозь пропитанных потом и сажей одеждах склонились над стальными машинами, словно принося им себя в жертву. Люди двигаются в пугающе одинаковом темпе, будто и сами стали машинами: вот один рабочий поднялся, тяжело вскидывая голову, покрутил двумя руками ржавый ребристый барабан и опять согнулся над дребезжащим монстром, снова поднялся. И остальные вслед за ним сделали то же самое, чтобы повторить все сначала десятки, сотни, тысячи раз. Пахнущий железом воздух напоен духотой, голова плавится и идет кругом, уши звенят мегаваттным гулом, скрежещут зубы, лица искажаются в неестественных гримасах усилия, кажется, что они вот-вот треснут от перенапряжения.
Машины восторженно гудели. Нынче они в почете. Они главные. Они рабовладельцы. Рабочий - сокращенно раб.
Кто-то потерял сознание и беспомощно растянулся на грязном закопченном полу. К нему тут же подбегают, хватают за ноги, за руки и спешно выносят из адского помещения. Ногами вперед?..
И продолжается бешеный, яростный праздник боли...
"В соседнем доме окна жолты..."
..."В соседнем доме окна жолты. Что за чепуха? - подумал Черствядский, проснувшись. - Откуда взялась эта дурацкая фраза? Ладно, пора идти на почтовую станцию. Метель как раз закончилась".
Местность было не узнать. Дорогу замело, и Герасиму пришлось с трудом пробираться через сугробы к почтовой станции. Наконец спустя час он добрался до большой избы, вокруг которой бородатый смотритель расчищал снег.
- Здорово, Иван! - поприветствовал его Черствядский.
- Здорово, Герасим! Куда собрался?
- Да вот хочу спросить, не приходил ли к тебе вчера вечером Тришка Ремезов?
- Тришка? Нет, - покачал головой смотритель. - Вчера же вьюга была. Вот никто и не приходил.
Черствядский схватился за голову.
- Вчера Тришка пошел на ночь глядя на станцию. Он попал в метель и... и не дошел...
Смотритель отставил лопату в сторону и, помолчав, сказал:
- Надо поднимать мужиков. Будем искать Тришку.
"Любви нет! Сенсационные исследования профессора Дрейфа! Способы получения наибольшего удовольствия!" - кричал на улице подросток в потертой кепке с пачкой газет в руке.
Толпа осунувшихся полумертвых рабочих шатко двигалась по городу, оседая в сомнительных заведениях с красными вывесками, чтобы забыться, получить плотское удовольствие, насытиться механическим развратом...
Черствядский и еще полсотни сельчан ходили по пояс в снегу с лопатами и шестами и искали Ремезова. Все село поднялось на поиски земляка. Сначала ходили вдоль дороги, потом стали искать в стороне, но так и не нашли.
- Гера! - вдруг послышалось за спиной у Черствядского.
Он обернулся. На краю расчищенной дороги стояла Мария с узелком в руках.
- Маша? - удивился Герасим. - Как ты меня нашла?
- Я тебе блинов принесла, - потупив голову, протянула Мария узелок. - Горячие.
- Маша, - улыбнулся Черствядский, - ты... просто красавица!..
И они обнялись.
...Вскоре снова пошел снег. Темнело. Подул ветер, сначала слабый, легкий, но он становился все холоднее, сильнее. Новая вьюга постепенно собиралась с силами, чтобы обрушиться на пробирающихся через заснеженное поле сельчан. Поиски Ремезова пришлось прервать, и крестьяне спешно разбежались по своим домам. Когда Черствядский вошел в свою избу, в бревенчатую стену ударил мощный порыв ветра. Снег сразу проглотил ночное пространство.
Данила любил собирать грибы. Возле их села был небольшой лесок, в котором росли молодые дубы. Под деревьями густо рос мох, и во мху прятались желтые, будто искры, лисички. Какое счастье было встать спозаранку, схватить маленькую корзинку и, первым прибежав в лес, отыскивать прятавшиеся грибки. Данила ощущал, что прикасается к лесным тайнам, что находит никому не известные грибные сокровища.
Михаил мастерил парусник. Сколько времени прошло, пока он вырезал из дерева корпус, стругал палочки на мачты, и вот сейчас мальчик раскрашивал большие бумажные паруса. Старательно, высунув язык, Миша рисовал кисточкой на парусе солнце с длинными треугольными лучами. Вот это будет парусник! Совсем как настоящий! Он поставит его на полку и каждый день будет им любоваться. Или нет, лучше он подарит парусник своему дедушке, бывшему матросу. То-то он обрадуется! Ну, а Миша сделает еще много таких кораблей, гордых, стремительных, рвущихся на морской простор.
Дмитрий спешил на свидание к своей единственной, ради которой он был готов перевернуть весь мир. В руках Дмитрий держал букет желтых тюльпанов. Была весна, радостно пели птицы, солнце висело прямо над головой, ослепительно сияя в лужах и ручьях. Сейчас Дмитрий встретит ее, и они пойдут по аллее, говоря друг другу бессмысленные, и оттого такие понятные, слова. Он размечтался, два раза чуть не попал под колеса извозчикам, но у Дмитрия было такое приподнятое настроение, что он даже не обратил внимания на их громкую брань. Ведь он любит, и он любим.
А вот и она, как будто излучающая свет. Дмитрий в восторге остановился перед ней.
- Здравствуй, это тебе! - протянул Дмитрий букет.
- Спасибо! - улыбаясь, прошептала она.
И они двинулись по улице, согревая случайных прохожих теплом своих душ.
Кругом взрывы, грохот, крики. Данила, Михаил и Дмитрий стоят в военной форме с оружием в руках в середине строя солдат. Усатый генерал на лошади, размахивая саблей, кричит:
- В атаку!
- Ура-а-а-а! - побежали солдаты. - За государя императора!..
Данила, Михаил и Дмитрий бегут, подхватывая на лету патриотические лозунги, и вдруг их пронзает насквозь череда жестоких пуль. Солдаты падают подкошенными на землю, теряя свои последние отрадные воспоминания. Как мозаика, мелькают перед ними лес с лисичками, парусник, улыбка возлюбленной, улетучиваются души, воспоминания, они рассеиваются в страдающем воздухе, но от самих солдат ничего не остается на этой земле - только три безжизненных тела, распластавшихся на окровавленном грунте, бывшие люди, способные радоваться, любить и творить.
Гремели выстрелы, взрывы, падали убитые люди - гибли тысячи вселенных...
Черствядский сидел в избе, грустно прислушиваясь к тоскливому вою вьюги.
- Не расстраивайся, - успокаивала мужа Мария. - Может, он заблудился и попал в другую деревню.
- Не знаю, - вздохнул Герасим.
Вдруг открылась скрипучая дверь, и в избу буквально ввалился растрепанный, засыпанный снегом Ремезов. Левая прядь его волос поседела, и сам Трифон как будто похудел, осунулся. В его правой руке уже не было кирки.
- Тришка! Ты вернулся! - вскочил обрадованный Черствядский.
Ремезов слабо, устало улыбнулся.
- Ты, конечно, не поверишь... - проговорил запыхавшийся Трифон. - Но я попал в будущее...
Герасим переглянулся со своей женой.
- Там ужас... Там такой кошмар!.. Вы были правы, Мария!..
- В чем? - удивилась хозяйка.
- Почему вы все так на меня смотрите?.. Вы никому не говорили про уголь?
- Нет, - покачал головой Черствядский.
- Тогда хорошо, - вздохнул с облегчением Ремезов. - Никому не говорите! И я тоже никому не скажу.
- Но почему? - удивился Герасим.
Трифон тяжело опустился на лавку и с трудом выдавил из себя:
- Потому что... для нашей деревни это будет конец...
Вьюга затихла.
Человек с тонкими чертами лица, одетый в серый плащ, в последний раз взглянул на светящееся желтое окно избы Черствядского, достал карманные часы с позолоченной крышкой, посмотрел время и поднялся с придорожного пня. Он надел на голову цилиндр и пошел, опираясь на трость, по дороге, ступая черными, до блеска вычищенными туфлями по синему бархату снега, постепенно растворяясь в сиреневых сумерках.