- Ты знаешь, почему от тебя жена до сих пор не ушла?
- Не знаю.
- Потому что она тебя не замечает. Ты - пустое место, Смирнов. Но! Странное дело, ты к тому же ещё и прыщ на теле нашего коллектива! Как ты умудряешься совмещать два таких занятных амплуа?!
Константин Александрович, коммерческий директор ЗАО "Линг", не знал, что жена от Василия Смирнова ушла не далее, как позавчера. Да если бы и знал, вряд ли это спасло специалиста по маркетингу Смирнова от начальственного гнева.
- Ты видишь, что это такое?
- Конверт.
- Феноменальная наблюдательность! Но если ты такой внимательный, объясни, как ты мог отправить тендерные документы вместо Калуги в Курск?!
В руках Константин Александрович действительно держал пухлый пакет, испещренный почтовыми отметками. Среди прочих надписей особенно выделялось: "Возврат. Указанный адрес отсутствует".
- Ты знаешь, чего мне стоило пробить этот контракт? Баньки-шманьки, откаты-фигяты. Всё было сделано! Всё! Кроме одного! Во время заседания тендерной комиссии выяснилось, что отсутствуют оригиналы наших конкурсных предложений. Бля, какая мелочь! Я всё на свете передумал. Происки конкурентов? Председателя комиссии недостаточно удовлетворил? Нет!!! Оказалось всё гораздо проще...
- Но, Константин Алексан...
- Молчи! Лучше молчи. Когда я сегодня приехал и мне отдали вот это, я думал: всё, убью тебя нафиг. Сейчас я вроде успокоился и не надо меня пытаться бесить по новой. В твоих интересах молчать, тупо молчать.
- Может ещё не поздно...
- Заседание закончилось полтора часа назад! Так что единственное, что "не поздно", это исчезнуть тебе с глаз моих.
Василий Смирнов стал пятиться к двери. О физической расправе и речи идти не могло, но, вбитый годами унижений, рабский инстинкт не позволял Смирнову даже усомниться в серьёзности угроз шефа.
- И знаешь Смирнов, когда я говорил "исчезнуть с глаз", то имел в виду не только на сегодня, а НАВСЕГДА!
* * *
Я понял, какое чувство самое беспощадное в мире. Безразличие. Познавший безразличие, теряет всё. У него остаётся телесная жизнь. Только она уже не к чему ему. Имитация - не более. Когда в меня войдёт безразличие, я повешусь. Хотя нет, это - пОшло. Да всё пошло! Кроме того, что от души.
* * *
Войдя в кабинет, Смирнов, чувствовал себя не то что размазанным, а попросту мёртвым. Всё это было пропечатано на лице, в походке, в жестах. Поэтому никто не стал спрашивать, чем закончился поход к шефу. Даже Лилия Васильевна, баба по характеру скверная до мерзости, но стремящаяся осыпать утешением любого униженного и оскорблённого, не стала усугублять горечь расспросами. Она сразу решила перейти к действию. Благо, что от сеанса приторно лживого сочувствия Василия спас приход начальника юротдела.
Вызвал в коридор. Не стал мучить стариковскими вздохами, а в лоб сказал:
- Мне поручено найти основания для твоего увольнения. Ты меня понимаешь, Василий Сергеевич?
- Понимаю, конечно, но...
- Вот и замечательно. Ты же знаешь, что я найду. Знаешь?
- Не знаю. Может и найдёте, но я...
- Найду, не сомневайся. Так что не губи нашего времени и иди писать заявление.
Пошёл было, развернулся к остолбеневшему Смирнову и добавил:
- Вот мне лет уже немало. Пожилым людям положено быть жалостливыми. А тебя мне совершенно не жалко. Знаешь почему?
- Не знаю.
- Потому что не за что. Ты не инвалид, не дурак. Ты - аморфное вещество. А как можно жалеть вещество? То же поди, не знаешь? Мог же пойти к генеральному, рассказать ему всё. Ведь Костик с бодуна сам тебе неправильный адрес надиктовал. Ты ещё спорить пытался. Да только, где ты, а где - "спорить".
- Откуда вы знаете?
- А для меня, Смирнов, в отличие от тебя, никакое знание лишним не бывает. Вот только ты не пойдёшь никуда, и ничего никому не скажешь. Ведь ты же у нас спокойный.
- Так что же мне делать?
- А ты с моста прыгни, может, мозги на место станут.
Юрий Львович, когда сказал это, мельком вспомнил, что в годы гэбистской молодости пару раз приходилось маскировать "устранения" под несчастный случай или самоубийство. Эх, молодость...
* * *
Мысль вещественна. Для меня это утверждение не требует доказательств. Мысли - плоды разума, и плоды не абстрактные. Они щедро растут на ветвях нейронов, оставляют семена, дающие со временем новые всходы. Или загнивают без толку, расточая зловоние мёртвых идей.
* * *
Девять лет жизни с женой, пять лет работы в фирме. Годами радости их назвал бы только идиот и... сам Василий Смирнов. Не будучи умственно неполноценным, Василий обладал особенностью, которая позволяла ему идти по жизни с уверенностью несмышлёного ребёнка и жизнерадостной улыбкой кретина. Дело в том, что он помнил только хорошее. Пусть этого хорошего было не так уж много. Но плохое для Смирнова и вовсе не существовало как бы. Следовательно, за последние несколько дней он потерял всё лучшее, что было у него в жизни. Кроме семьи и работы не было ничего. Значит, осталось только - "ничего".
Сам Смирнов всячески потакал своей избирательной памяти отношением к собственным поступкам. Свой страх перед сильным он называл уважением. Свою апатичность - спокойствием. Трусость - осторожностью. Так что в собственных глазах он выглядел личностью сугубо положительной. А может он, таким и был?
Как такого замечательного человека могла бросить родная супруга, Василию было невдомёк. Даже когда она, пытаясь закатить напоследок скандал, в ярости швыряла вещи в сумку и оскорбления в лицо, Василий всё равно называл её, как обычно - "солнышко".
- Солнышко, успокойся, давай обсудим всё.
- С кем обсуждать?! С тобой? Возьмись я со шкафом объясняться, больше толку будет.
- Но ты ведь даже не сказала, из-за чего уходишь.
- Я не ухожу! Я убегаю! Как из тюрьмы, дебил!!!
Она и сама уже поверила, что вялая, но вполне устраивающая её до сего дня, семейная жизнь - тюремный каземат. А муж, потакавший в силу своих возможностей, любой её прихоти - наигнуснейший из тюремщиков. Настолько поверила, что и причину, по которой решилась на разрыв, забыла. Только это и не важно вовсе. Лишь бы любовник, наконец-то предложивший ей вчера совместное проживание, не забыл.
* * *
Проезжаю по эстакаде. Опустил стекло, хочется ветра. В надежде поймать его, подался лицом к водительской дверке. Зацепился взглядом за железные прутья ограждения. Эдакие стойкие солдатики на страже безопасности. Кажется, наконец-то я смогу объяснить себе, что же со мной происходит. Ограждения, перила - иллюзия защищенности. Они преследуют нас всю жизнь, не дают сделать неправильный шаг, совершить необдуманный поступок, выйти за рамки. Мы же, благодарные за, снятую при принятии решений, ответственность облегчённо разводим руками, мол, так нельзя же, там небезопасно. А зачастую и вовсе лукавим: "Не нужно мне туда. Что я там забыл?". И дело вовсе не в том, что мы не можем преступить через законыуголовныеили мораль. Это как раз таки не сложно. Делаем мы это часто и с удовольствием, по-прежнему оставаясь за высокими ограждениями собственных страхов.
Вышел из машины, дверка осталась открытой, призывая стать на путь малодушного отступления. Только отступать уже некуда.
Неуверенная летняя ночь наползала на город, пытаясь скрыть архитектурные уродства выкидышей спальных районов, претенциозные громадины корпоративных сталагмитов, больницы и морги, иже с ними, школы и наркоманские притоны, автосалоны и автосвалки.
И вот я "за перилами". Под моими ногами узкая полоска бетона, выдающаяся наружу. Перед моими глазами мир без ограждений. Пусть мнимая, пусть мимолётная, но свобода. Захваченный глупым цветочным вальсом мыслей и переживаний, сразу и не заметил, что рядом со мной, по левую руку, стоит человек и смотрит в том же направлении, что и я. В другой ситуации, в другом настроении наверняка бы смутился, представляю, какое зрелище собой являю со стороны, но сейчас мне было слишком легко и непривычно. Мужчина деликатно кашлянул и спросил:
- Сигареты не найдётся?
- Я не курю. Уже лет семь, как бросил.
- А что так?
- Для здоровья вредно, да и вообще...
- А с моста прыгать для здоровья не вредно?
- А-а, вы про это! Просто я ехал домой, размышлял, это наверно привычка, напрягать извилины даже в свободное время. Так вот, мне в голову пришла одна теория, что люди делятся на две категории. Большинство находится перед перилами, а маленькая часть за ними...
- В данной ситуации, вроде пятьдесят на пятьдесят.
- Не-е, не в буквальном смысле. Перила символизируют наши страхи и, навязанные помимо нашей воли и совести, условности. Мы живём в клетках своих страхов, человек, боящийся, не может быть свободным по определению. Простите за сумбур, теория молода и потому не совершенна и плохо сформулирована.
- Н-да.
- Кстати, но мне интересно, я похож на самоубийцу?
- Вроде нет.
- А с чего вы тогда решили, что я с моста буду прыгать?
- А вот просто взял и... решил.
Очертания зданий прыгнули перед глазами, стремительно уходя куда-то вверх. Несильного толчка в спину хватило, чтобы убить моё зыбкое равновесие. Наверняка я нелепо махал руками, может быть даже, что-нибудь крикнул. Только мне уже было всё равно. Вряд ли путь выхода "за перила" - смерть, просто это ещё один путь, и тёмное дорожное полотно, приближающееся ко мне мучительно медленно - тоже путь. Только мне уже всё равно.
Мне всё равно, что завтрашние, серьёзные местные и несерьёзные столичные, газеты выйдут изъязвлённые суконно-официозными столбцами: "Ночью обнаружено тело коммерсанта Н., известного плодами своей меценатской деятельности. Предварительно правоохранительные органы рассматривают две версии произошедшего. Смерть, связанная с предпринимательской деятельностью, либо самоубийство. Хотя фактов, позволяющих отдать уверенное предпочтение одной из этих версий, пока не имеется".
Мне было всё равно, что мой решительный собеседник, только что отправивший меня в путь, проходя мимо моей незапертой машины, зло буркнул: "С жиру бесятся".
Мне было всё равно, как он будет жить с моим скелетом в своём шкафу, насколько это изменит его жизнь, что он будет с ней делать с этой жизнью.
Тем более мне было всё равно, что мужчина, отзываясь на слащавый рингтон, судорожно рвёт пиджак, вызволяя мобильник из лабиринтов предательских карманов.
Мне было уже всё...
* * *
- Да солнышко! Как ты?
- Нормально. Кстати, я уже дома. В общем, вернулась я.
- Так это замечательно!
- Само собой замечательно. Кстати, Смирнов, ты знаешь, почему я от тебя уйти не смогла?
- Не знаю, солнышко.
- Люблю я тебя, Смирнов...
* * *
Скелеты покачивались на вешалках, радостно скалились, стряхивали пыль с челюстей, заходясь в беззвучном смехе. Пусть скелетам всё равно, но и им приятно, что про них не забывают.