Аннотация: О статье А.Гришина "Давно пора, Россия-мать, умы обратно возвращать", опубликованной в "Комсомольской правде" 26 и 26 октября 2010 г.
Настоящие заметки представляют собой отклик на статью А.Гришина под таким же названием, опубликованную в "Комсомольской правде" 26 и 27 октября 2010 г. Важным достоинством этой публикации является то, что в ней представлены разные точки зрения, а не одной, как было в газете "Поиск", которая выражала точку зрения академического сообщества (в последние несколько месяцев в ней появилась серия публикаций, направленных на защиту Академии наук).
Мне хочется остановиться на наиболее важных положениях этой статьи, посвященной судьбам отечественной науки, путям выхода из кризиса, возвращению на Родину бывших наших соотечественников.
Прежде всего, о количестве уехавших на Запад ученых. Согласно сведениям, опубликованным в статье, Россию покинули в 90-х годах от 100 до 250 тыс. человек, занятых исследовательской работой. Вроде бы, эта цифра небольшая, но если посмотреть сколько уехало ученых со степенью доктора наук... Сейчас, по оценке РАН, при имеющихся в России 25 тысяч докторов наук, лишь в США работают 16 тысяч экс-наших ученых с такой степенью. И это только в США! А сколько в других странах? А ведь это элита научного сообщества!
Нынешнее руководство страны сделало ставку на возвращение бывших наших соотечественников. Этими действиями оно пытается исправить ошибки, допущенные в 90-х годах прошлого века, когда про науку просто забыли. Но насколько реальна эта идея?
Материальные ресурсы ограничены, и, вместо того, чтобы размазывать их тонким слоем по всему научному сообществу, надо изобрести способ, чтобы эти средства достались в действительности наиболее выдающимся ученым. Но как найти этих ученых? Ответ напрашивается сам собой: это те, которые добились выдающихся результатов на западе. Но при этом неизбежно возникает другой вопрос. Неужели для того, чтобы ученого оценили в своей стране, ему нужно уезжать и получать признание за границей? Ведь это же абсурдная точка зрения! К тому же, вернуться ли домой те исследователи, которые добились выдающихся результатов за рубежом? Вот что говорит по этому поводу Геннадий Месяц, вице-президент РАН, директор Физического института имени П.Н.Лебедева: "Мне кажется, что ставка на возвращенцев - это некая иллюзия для России. Тот же нобелевский лауреат Гейм, когда ему сказали, что в России ожидают его возвращения, ответил: "А что мне там делать?" У него там прекрасная лаборатория, все условия. Если он там, по его словам, в течение нескольких месяцев делает работу, на которую тут ему потребуется 20 лет, т. к. у нас большая проблема из-за отсутствия современного оборудования. Люди, которые придумали идею про возвращенцев, по-видимому, думают, что в России уже вся наука рухнула, что нет умных ученых, и поэтому ничего хорошего здесь сделать нельзя".
Как всегда случается, когда выступают представители академической науки, происходит возвеличивание заслуг Академии наук за счет остальных секторов российской науки. Вот что говорит по этому поводу Геннадий Месяц: "В вузах за редким исключением науки нет, т. к. число научных работников в них за последние 20 лет уменьшилось в десятки раз. Когда-то там работали прекрасные научные группы, которые больше занимались прикладной научной работой. Сейчас их почти нет, а у преподавателей нет времени, они перегружены лекциями". Единственно с чем можно согласиться с господином Г.Месяцем - насчет перегруженности учебной нагрузкой. Но это не значит, что вузовскую науку можно сбрасывать со счетов. Это общеизвестно, что обучение студентов происходит наиболее эффективно, когда оно сочетается с научной деятельностью. Поэтому, нам представляется иной путь развития российской науки, тот путь, который выбран в большинстве стран мира - это развитие вузовской науки. А для того, чтобы это развитие шло успешно, необходимо снизить учебную нагрузку преподавателей.
В статье приводится взгляд на проблему возвращения Сергея Миркина, профессора White Family Chair in Biology, Tufts University, США:
- Я сейчас не рассматриваю для себя возможности возвращения в Россию. На это есть научные и личные причины. Если говорить о научных - на то, чтобы стартовать и сделать успешной новую лабораторию, уйдет несколько лет и очень много здоровья. У меня сейчас весьма успешная лаборатория в США, а оставшейся энергии едва хватает, чтобы удерживать ее на лидирующих позициях. Так что на переезд и, как у нас говорят, fresh start просто нет сил. Вторая причина состоит в том, что в России практически нет ученых, работающих в моей области науки. Не хотелось бы оказаться в научном вакууме. Моя продуктивность в годы работы в Советском Союзе была весьма велика, что и помогло мне стать профессором немедленно после переезда в США. Изоляция от мирового научного сообщества была главной проблемой в Союзе, но это отчасти компенсировалось исключительно высоким уровнем моих коллег в Институте молекулярной генетики АН СССР. Сейчас ситуация в России намного хуже...
В настоящее время много идет дискуссий по поводу проекта "Сколково". Вот что думает на этот счет Сергей Миркин:
- Проект "Сколково" в целом хорошая идея, но, как многое в России, с самого начала страшно забюрократизированная. Этот проект может дать положительный эффект, если удастся к нему привлечь порядочных людей, но он в принципе не может изменить плачевное состояние российской науки в целом. Представляется маловероятным, что наиболее выдающиеся из ученых вернутся, сколько им денег не предлагай. Более реальная возможность - начать предоставлять стипендии молодым, подающим надежды российским ученым для исследовательской работы за рубежом сроком на три-четыре года. При наличии таких стипендий этих ученых с удовольствием возьмут в любые, самые знаменитые лаборатории, что сейчас не происходит, так как их шансы получить западные стипендии близки к нулю. По возвращении эти молодые ученые возглавят лаборатории, которые будут работать на мировом уровне, что постепенно и приведет к созданию критической научной массы. Это, конечно, более медленный, но зато более верный путь, который прошли многие страны. Те же Индия и Китай.
От себя хочется добавить, что бюрократия - это бич нашей российской современной жизни, в том числе и жизни научной. Если с этим ничего не будет сделано, то Россия не выдержит конкуренции с развитыми странами Запада, и последствия могут быть самыми катастрофическими. Вечно отсиживаться за ядерным щитом не получится. Хотя тема "Бюрократия в России" требует отдельного рассмотрения, все же хочется поразмышлять об этом здесь и сейчас. Что это - наследие царской России? Или явление, внутренне присущее самому духу нашей российской жизни, полуазиатской, полуевропейской.
Далее Сергей Миркин продолжает:
- Я уверен, что российская наука может себе вернуть прежние позиции в мире, но на это при условии стабильного развития демократического процесса в стране уйдет лет 20. Успех с моей точки зрения возможен при выполнении нескольких условий. Например, основой конкурентоспособности американской науки является наличие достаточно жесткой связи между продуктивностью ученого и его уровнем фондирования и ролью в научном сообществе. Со стороны кажется, что в России такая связь практически отсутствует. В результате значительная часть научного фондирования достается людям заслуженным, но не слишком в настоящее время продуктивным.
Далее в статье приводится мысли на проблему возвращения Николая Спиридонова, биолога, профессора Center for Drug Evaluation and Research (США):
- Возвращаются очень редко. И те, кто не нашел себе места в западной научной системе и западном обществе. Остальные интегрируются в западное общество. Они и сегодня, пятнадцать - двадцать лет спустя, активно работают и делают первоклассную науку. За рубежом они приобрели неоценимые знания и опыт. Я не вижу ни одной социально значимой группы, для которой это возвращение было бы выгодно. Или тех, кто желал бы их возвращения, кроме, конечно, их престарелых родителей, кто еще жив.
Лично мне известен только один сотрудник, вернувшийся в Россию. Но сам я, приезжая в Россию, не замечал в российских институтах никаких признаков изменения к лучшему. В социальном отношении улучшение состоит в том, что регулярно платят зарплату. А по существу, в российской науке царит запустение и застой. Большинство уехавших плотно интегрировались в западное общество, обрели стабильное материальное положение, обросли собственностью, домами, квартирами. Их взрослые или взрослеющие дети окончили престижные учебные заведения или же учатся в них, обзаводятся семьями. Корни на новых местах вросли глубоко и ждать их возвращения нереалистично. Что касается лично меня, то продуктивность и научное качество моей работы в Америке на порядок выше, чем в СССР и России.
Заслуживает внимания мнение Николая Спиридонова о Сколково:
- "Сколково" может стать полезным для развития российской экономики, но вряд ли серьезно изменит лицо науки. Во всем мире наука делается в университетах и исследовательских центрах, в основном аспирантами и "постдоками". По моему мнению, нынешние чиновники в России не осознают всей серьезности цивилизационного вызова, стоящего перед страной. Они все еще живут в прошлом веке и мыслят в категориях военного доминирования и ядерного сдерживания. Они не понимают, что американская Силиконовая долина - вчерашний день и что бессмысленно догонять ушедший поезд. Если они хотят вернуть России достойное место в мире, им следует осознать простую вещь: страна, которая хочет находиться на гребне волны научно-технического прогресса, должна сама поднимать эту волну, должна творить будущее. Им также следует понять, что никакое правительство, никакая администрация на это не способны. Они способны лишь использовать средства и ресурсы, созданные другими. Пока в действиях и высказываниях российских чиновников просвечивает менталитет троечника, который с неприязнью относится к тем, кто умнее его.
На Западе грань между фундаментальной и прикладной наукой весьма условна. Прикладная наука здесь существует в виде исследовательских и разработческих центров и отделов при крупных и средних корпорациях. Ее задача - повышение рентабельности производства и увеличение прибыли. Идет постоянный отток кадров из академии в индустрию. Перетекают новые люди, идеи, разработки, технологии. А научная академическая среда пополняется выпускниками университетов. В России это два полностью разобщенных мира. В первую очередь надо пересмотреть отношение государства к науке и научную политику. Даже при самом благоприятном развитии событий восстановление науки потребует не менее 15 - 20 лет.
Далее в статье приводится интервью с Константином Севериновым, профессором Rutgers University (США), вернувшимся в Россию несколько лет назад. Он преподает, помимо американского университета, в МГУ, ПущГУ, читает лекции в Европе, руководит лабораториями в России и США. К.Северинов считает, что "у нас сейчас очень сильное отставание в науке. И главное, разрыв увеличивается. Это связано не в последней степени с дефектами организации российской науки, ее инфраструктуры и т.д. Просто надо наше здешнее болото чуть-чуть всколыхнуть и нарушить ставшее привычным равновесие.
Сказать, что здесь можно легко и высокопродуктивно заниматься наукой, я не могу. У меня в Штатах работающая лаборатория. Если бы я последние шесть лет полностью проводил в Америке, то американская лаборатория была бы еще более продуктивной и эффективной, чем сейчас и это с лихвой покрывало бы теперешний вклад российской лаборатории. С другой стороны, ситуация с Российской лабораторией улучшается. Здесь ведутся самостоятельные, оригинальные исследования, появились ребята, которые сами ведут темы. Это такой естественный медленный процесс становления работающего научного коллектива. И это, конечно, очень приятно. Как бы то ни было, у меня сейчас в России бюджет существенно больше, чем в Америке. Связано это как с моей активной работой по привлечению средств и с качеством нашей работы, так и до некоторой степени с моим как бы, условно, "звездным" статусом, просто так получилось, поэтому мне несколько легче получать деньги, чем другим. Но источники здесь, безусловно, есть, и подчас очень значительные".
Далее К.Северинов сравнивает положение завлаба здесь и там: "- и там, и здесь мой рабочий день посвящен 1) добыванию денег для лаборатории и писанию научных статей и грантов, 2) обсуждению научных результатов с сотрудниками и 3) планированию вместе с ними новых научных экспериментов. В этом смысле особой разницы нет, но пропорции различаются, потому что здесь гораздо больше сил и времени уходит на сопровождение грантов и всякие неразумные действия, связанные с необходимостью срочно потратить деньги, купить какое-то оборудование и т.д. Не потому, что это действительно нужно, а потому, что иначе деньги непременно "сгорят" и вернутся в казначейство. Это особенности чисто российские и они отвлекают очень много времени.
Основная работа любого университетского завлаба в Америке - писать статьи и заявки на гранты. Потому что на эти гранты работают сотрудники лаборатории, гранты - источник их зарплаты. Большинство российских завлабов, к сожалению, просто не в этой системе выросли, и они этим не занимаются. Именно поэтому их лаборатории оказывают плохо финансированными, и именно поэтому возникают всякие проблемы с молодежью. Ведь даже в России, при всех особенностях, очевидных недостатках и архаичности национальной организации науки деньги можно найти и получить...
Есть замечательные частные фонды, в первую очередь это фонд "Династия", есть программы Академии, есть министерские ФЦП, РФФИ, Роснано наконец. Сейчас будет Сколково. Просто нужно не думать о себе только как о фундаментальном ученом, которому все должны, а ты сидишь себе в башне из слоновьей кости, весь в белом.
Нельзя быть, скажем так, слишком гордым, а надо быть в хорошем смысле жадным: любые деньги хороши, так как они позволяют поддерживать научную работу в лаборатории, завлаб просто обязан пытаться их получить. Конечно, выливается это в головную боль; это работа, которую вы врагу своему не пожелаете.
Но надо понимать, что все эти деньги - это зарплата аспирантов и сотрудников, это новые приборы и реагенты, без которых невозможны эксперименты. И если заниматься чистоплюйством и рассчитывать на то, что кто-то тебе что-то должен просто потому, что ты такой замечательный ученый, то можно сидеть до морковкиного заговенья, но никто тебе ничего не принесет и результатов у тебя никаких не будет.
В Америке наука хорошо устроена, но чистоплюев там нет, завлабы просто не могут это себе позволить. Там основная задача - сформулировать проекты научных исследований, оформить заявки, получить поддержку заявок после прохождения ими прозрачной экспертизы, нанять научных сотрудников, поставить им задачи, обучить их, и обеспечить выполнение работ по проекту и получение новых научных результатов. При этом завлаб может содержать лишь столько научных сотрудников, сколько он может прокормить. А плакать, как многие привыкли в России, что у сотрудников маленькие зарплаты, и они не могут проводить полный рабочий день в лаборатории, подрабатывают по вечерам и т.д., по-моему, безнравственно. Это просто значит, что у научного руководителя больше сотрудников, чем он может содержать. Если у вас нет денег, у вас не будет сотрудников и значит занятия наукой не для вас - так работает система американской науки в университетах.
Это очень жесткая система, но при наличии относительно справедливой экспертизы научных проектов, это честная система. При этом единственной бюджетной ставкой в нашем понимании в университетской лаборатории в США обладает профессор, руководитель лаборатории.
Профессорская ставка означает, что зарплата получается за чтение лекций студентам университета. Если у профессора есть деньги, он может нанять людей, и они будут заниматься наукой под его руководством.
Если денег нет, и сотрудников нет, остается учить студентов и получать за это зарплату. У нас, конечно, прямое введение такой системы в Академии наук невозможно, так как академические завлабы преподавательской деятельностью не занимаются.
Идея мегагрантов похожа на идею Сколково. Начать все с чистого листа, "зеленого поля". Ведь уже имеющаяся инфраструктура РАН и научные организации не дают себя реформировать. Поэтому надо ввести в них новые элементы со значительной финансовой и административной поддержкой или построить параллельные структуры. Это способ сдвинуться с мертвой точки. В сущности, проблема выбора - как в анекдоте: этих детей отмоем, или новых нарожаем.
В Америке, в биологии, в области, которой я занимаюсь, есть некий стандартный грант национальных институтов здоровья. Получение такого гранта является указанием на научную состоятельность завлаба. Сумма такого гранта порядка 250 тысяч долларов в год и дают его обычно на 4 года. То есть, мы говорим о миллионе на выполнение проекта. В дополнение к этой сумме, которую получает лаборатория, университет получает около полумиллиона в виде накладных. Есть лаборатории, в которых нет грантов, есть лаборатории, в которых один грант. Лабораторий, в которых 4 гранта, очень и очень мало. Поэтому 5 "лимонов" долларов, которые дают в России по программе "мегагрантов" на два года это очень большая сумма.
Далее Александр Гришин отметил, что "Сколково еще и потому сделали отдельной площадкой, чтобы не вступать в конфликт с уже существующей научной инфраструктурой, которая исчерпала себя, но еще не тонет", на что К.Северинов заявил:
"Хочется верить что да, хотя, глядя на некоторых членов научных советов и рабочих групп, начинаешь сомневаться. У нас проблема с перевернутой реальностью и авторитетами. Если бы все вице-президенты академии, члены президиума РАН и т.д. были бы действительно выдающимися учеными, которыми они должны быть по рангу, то тогда к их мнению можно и нужно было бы прислушиваться, и они должны были бы находится в различных советах, выполняя там экспертные функции. Но, к сожалению, многие эти люди авторитетами для международного научного сообщества не являются, скорее они чиновники, которые в значительной степени и ответственны за теперешнее бедственное положение академии, институтов, научных сотрудников и всей российской науки. Мне кажется, что очень важно снизить влияние этих людей при принятии стратегических и тактических решений для успеха новых модернизационных инициатив. С ними нужно бороться.
А.Гришин отмечает, что "тем не менее, среди значительной части академиков есть острое неприятие обращения к "возвращенцам". Они, в частности, говорят, что незачем создавать условия тем, кто свалил к хорошей жизни, когда тут люди в нищете боролись за науку", на что К.Северинов ответил:
- Создавать условия надо потому, что иначе никто не приедет. Условия здесь безобразные - это факт. Если принято решение, что нужно, чтобы ученые приезжали, условия придется улучшать всем: и вновь входящим в систему, и уже находящимся в ней. Но делать это дифференцированно, не размазывая тонким слоем, а выделять тех, кто соответствует международным стандартам или превосходит их. И делать этот выбор на основании цивилизованной экспертизы.
А.Гришин: "А вы не боитесь, что в Сколково или по программе мегагрантов все опять выродится в обычную российскую бюрократию? Ведь определять достойных среди соискателей грантов будут те же академики РАН".
К.Северинов: "Вероятность этого есть. У министерства была очень светлая идея - привлечь ведущих ученых с опытом проведения научных исследований в развитых странах к программе мегагрантов. Но большинство людей, подавших на эти гранты, оказались академиками, причем многие из них занимают административные должности. Фактически произошло торпедирование программы за счет вот такой пятой колонны, назовем ее так. То же самое и со Сколково на самом деле. Но ведь идут и другие процессы. Потому что, с одной стороны, массовая подача директоров академических институтов на эту программу была ударом для МОН (Министерство образования и науки, курирующее программу), но, с другой - она оказалась и ударом для РАН, потому что с точки зрения Осипова, которому финансирование все обрезают, он увидел, что народ от него побежал. И сейчас с некоторыми из подавших проводится разъяснительная работа, так как в случае получения мегагранта они могут потерять свою основную работу в академических институтах, а на это многие могут не пойти.
На мой взгляд, самое главное для успешности любого большого проекта - это обеспечение качественной независимой экспертизы. Что вам нужно для успешного проекта типа Сколкова? Вам нужна воля, деньги и экспертиза. Допустим, воля есть и вроде как деньги какие-то нашлись. Возникает вопрос экспертизы. И тут у нас возникает замкнутый круг, к сожалению. Кто у нас лучше всех понимает в науке? Академики. Они же по уставу "ученые, обогатившие науку трудами первостепенного научного значения". Значит, вы идете к ним. Но так оказывается, что они в качестве самых достойных получателей денег все время указывают себя самих. Если Алдошин, вице-президент Академии наук, который везде, где можно, сидит, директор института, Петрика прославлял и параллельно с этим еще и в Сколкове в совете находится, руководит, то можно предположить, что с качеством экспертизы могут возникнуть сложности. Здесь есть один путь - вырваться из существующей структуры за счет привлечения западных экспертов. Что то в этом направлении делается, так Роджер Корнберг (американский ученый-биохимика), стал научным сопредседателем Сколкова, но надо, чтобы людей такого уровня как он было возможно больше".
От себя хочется добавить, что К.Северинов, безусловно, прав. Академики у нас сидят во всех экспертных советах, и нетрудно догадаться, кого они будут поддерживать.
А.Гришин: "А если не удастся, замкнутый круг получается?"
К.Северинов: "Да, порочный круг, который очень сложно разорвать".
А.Гришин: "А почему ученые, как сейчас говорит само научное сообщество, не ринутся назад в страну на такие деньги? Вот Нобелевские лауреаты Андрей Гейм и Константин Новоселов уже заявили, что не собираются в Россию".
К.Северинов: "Здесь много проблем, к сожалению. Все они прекрасно понимают, что такое реальности здешней бюрократии. С другой стороны, деньги очень большие на бумажке, но, если посмотреть повнимательнее, окажется, что все не совсем так хорошо. Если в Америке какой-то конкретный научный прибор стоит, допустим, 100 тысяч долларов, то в России он, скорее всего, будет стоить 200-300 тыс. долларов. Значительная часть тех денег, которые ученые переплачивают, идет обратно государству, в виде таможенных пошлин. Т.е. деньги, которые одно министерство дало для развития науки и образования, возвращается обратно тому же государству, только в другое ведомство. Есть масса других проблем, про них много говорилось в прессе. На западе делать науку комфортнее и удобнее и одними деньгами проблему, к сожалению, не решить..."
А.Гришин: "А то, что деньги будут выделяться для организации лабораторий при разных ВУЗах, вас не тревожит?"
К.Северинов: "Сейчас многие склонны идеализировать вузы, потому что они не академия и это уже де, мол, хорошо. Но динамика взаимоотношений деканов (или ректоров) вуза, на который будут получаться мегагранты, и ученого, который формально должен быть конечным получателем денег, это отдельная песня. Деньги все-таки очень большие, и соблазны, я думаю, будут велики. Ведь формально вуз не получает ни копейки с этих денег. Вуз получит только лабораторию потом, если ученый уйдет. А строительство лаборатории - это все на вузе, это то, что вуз обязуется делать. Понятно, что в вузах возникнут социальные проблемы, связанные с очевидным, чудовищным неравенством. С другой стороны, социальные проблемы, связанные с тем, что представители деканатов многих университетов и сейчас получают огромные по понятиям преподавательского состава или исследовательских кадров деньги, ни у кого особых проблем не вызывают".
А.Гришин: "Два года финансирование обеспечено, а дальше что - тишина? Насколько реально построить действительно значимую, ценную в научном отношении лабораторию за такой срок?"
К.Северинов: "За два года эта лаборатория полностью не раскрутится, она только начнет производить реальные результаты. Это будет только начало. Вы даже ни одного аспиранта не успеете подготовить с чистого листа. Но лаборатория это как семья в какой-то степени. Вы не сможете уйти просто так. Если вы только не пришли туда с самого начала с такой идеей, что хапнуть денег и все. Но если вы действительно серьезно начнете проект создания лаборатории, вы вложите туда столько сил и души, что выйти полностью будет невозможно. Вот мне, например, сейчас закрыть российскую лабораторию, хлопнуть дверью и сказать: все, мне все надоело, оставайтесь сами - невозможно. У меня здесь 20 человек, за которых я несу ответственность... Очевидно, что не все новые проекты будут успешны в научном смысле, так никогда не бывает, но если будет с десяток знаковых, имиджевых проектов, я думаю, найдется способ их продолжить".
А.Гришин: "А зачем вообще в науку так вкладываться? Ведь можно купить ту же технологию или патент на изобретение".
К.Северинов: "Я знаком с этим высказыванием одного из наших руководителей. Зря он это сказал. Во-первых, наука генерирует кадры и создает экспертов. Перед тем, как покупать какой-то патент, неплохо бы оценить, что вы покупаете. У западных бизнесменов, транснационалов и прочих - у них нет и не должно быть интереса продать нам самое хорошее. Значит, мы должны уметь выбрать. Лица, облеченные властью, не облечены специальным знанием, как именно это сделать, им должна помогать экспертиза, а они должны ей доверять. Это первое. Второе - разработок действительно очень много, но дыр у нас в стране еще больше. И денег наших нефтяных не хватит, чтобы все технологии, которые нам нужны, купить. Нам нужно производить технологии самим. Кто-то должен это делать. Я уж не говорю, что для внедрения купленных технологий или инноваций нужны квалифицированные кадры. Значить, кто-то их должен готовить. Можно поставить под сомнение необходимость фундаментальной науки в России в том виде, в каком она есть сейчас. Но фундаментальная наука в связке с университетом, которых обеспечивает постоянный поток молодежи, это лучший способ подготовки кадров".
А.Гришин: "И все же, какова будет доля успешных проектов по программе мегагрантов"?
К.Северинов: "Условия для создания новых лабораторий не будут легкими, к сожалению невозможно просто все залить деньгами. На мой взгляд, 20% хороших лабораторий будет несомненным успехом. Но это будет только начало пути. Главное сейчас - дать толчок, всколыхнуть ситуацию. И не обращать внимания на тех людей, а они обязательно будут, которые получат гранты с целью выплатить себе очень большую зарплату, а через два года прикрыть лавочку с истерическим резюме: "Ну не шмогла я!". Главное - чтобы в результате этой программы как можно большее количество российских студентов получило возможность делать науку на мировом уровне. Это - решаемая задача".
Невозможно не согласиться со словами К.Северинова. Но руководить одновременно двумя лабораториями, одна из которых в США, другая - в России - это очень и очень сложно. По-видимому, К.Северинов - исключение из правил. Однако жизнь покажет, кто оказался прав в этой ситуации.
Академик Роберт Нигматулин, директор Института Океана РАН, не уверен, что нынешние инициативы принесут должный результат:
- Дело вовсе не в том, кто добьется результатов, вернувшиеся или оставшиеся. Наука будет развиваться лишь тогда, когда это будет нужно обществу и бизнесу. Как ни пытайся насильно осчастливить и внедрить, от этого путного результата не получится. А сейчас, в условиях, когда у бизнеса нет никакой заинтересованности во внедрении научных достижений, когда страна сидит на нефтегазовой игле, а платежный спрос населения ничтожен, любые научные прорывы окажутся игрушкой, вещью в себе, которая никому не нужна, - считает видный российский ученый.
А.Гришин: "Похоже, деваться нам действительно некуда. Потому что если мы будем ждать, пока экономика у нас превратится из тыквы в карету и станет жадно заглатывать все новации, пока народ обретет платежеспособный спрос, и лишь потом настраивать струны в душах ученых, то окажется, что к тому времени, российскую науку делать будет просто некому. У нас сейчас еще есть шанс. Лет через десять, если сейчас не спохватимся, придется опять завозить "немцев". А потом ждать, пока не появится очередной Ломоносов".
В. Ворсобин: "Российская власть встала перед тем же выбором, что и Петр Первый. Царю стало также стыдно за образование подданных, и он также стал искать спасения на Западе. Правда, в отличие от императора сегодня власти видят спасение в уже состоявшихся российских ученых, которые, увы, "состоялись" не у нас. И если у Петра, завозившего для опыта иностранцев, была Немецкая слобода, то наших гениев будут запускать в "Сколково".
Получится? А кто, интересно, может сказать уверенно "да"?
С одной стороны, вполне справедлив директор Института океанологии РАН Роберт Нигматулин, сказавший "КП", что, "пока бизнес не заинтересован во внедрении научных достижений, любые научные прорывы окажутся игрушкой, которая никому не нужна".
С другой - возможно, если преодолеть этот академический консерватизм, уже лет через десять "Сколково" будет ослепительным созвездием лучших умов российской науки, куда возвратятся наши Ломоносовы со всей планеты.
Но и цена ошибки велика. Это не только миллиарды рублей, которые будут потрачены на проект. Выбрана дорога, по которой российская наука будет идти дальше. И если она неверна - сворачивать с нее, боюсь, будет уже некому".
Текст статьи приведен на сайте "Комсомольской правды" по адресу: http://www.kp.ru/daily/24581/751379/
Необходимо отметить, что по этому адресу приведен полный текст, в отличие от бумажной публикации, где статья представлена в некотором сокращении.