В последние недели в душе Ивана возникло какое-то новое, щемящее чувство тоски, которого раньше он в себе не замечал, и которое день ото дня усиливалось. Не нужно быть гением психоанализа, чтобы понять, что чувство это исходило от отсутствия известий от Елены. Как она там? о чем думает? что делает? У него раньше никогда не было знакомой девушки, которую можно было приглашать на свидания и дарить цветы. И вот, такая девушка появилась. Началось все, с его точки зрения, неплохо. Но дальше... Ему показалось, что она стала избегать его. Он считал, что с ней что-то происходило, не обязательно плохое, может даже и хорошее, какие-то перемены. Но все было покрыто неизвестностью, и неизвестность пугала его.
Он несколько раз звонил Елене, но никак не мог ее поймать: либо мать говорила, что ее нет дома, либо никто не снимал трубку. Иван даже стал подумывать, а не избегает ли она его. Наконец, набрав однажды номер, он услышал такой знакомый, волнующий голос.
- Елена, куда ты запропастилась, это Ваня, здравствуй.
- Привет. Работы было много; я все по библиотекам, и подрабатывать приходится.
- Когда увидимся?
Елена хотела сказать "а стоит ли?", но сдержалась. Ей было жаль бедного Ваню. Ей хотелось сделать так, чтобы все были счастливы и довольны, но как это сделать - она не знала.
- Давай завтра. Договорились?
Встреча была назначена у Большого театра.
В условленный час подходя к величественному восьмиколонному портику, Елена еще издали увидела знакомую фигурку Ивана, расхаживающего между колон с своим неизменным букетиком цветов.
- А вот и я. Заждался? - Елена постаралась придать своему голосу по возможности теплый и дружелюбный тон, предвидя, что разговор будет не из легких.
Иван чувствовал, что надо будет объясниться, но, оттягивая эту минуту, завел разговор о последних прочитанных им книгах. Он начал говорить о Мэтьюрине, но думал совсем о другом и, в конце концов, потеряв нить разговора и запутавшись, замолк. До этого он ни разу не говорил о своих чувствах к ней. Конечно, из его поведения, из множества едва уловимых признаков можно было догадаться о его отношении к Елене, но оно не было высказано. Он хотел начать объяснение и не решался. Словно какой-то невидимый барьер стоял у него на пути.
- Лена, - сказал Иван охрипшим внезапно голосом, - ты во мне сдвинула какой-то огромный айсберг. Я и не подозревал, что ты обладаешь такой силой. С каждым годом это сделать становится все труднее. Я встречаю все меньше людей, способных это совершить.
"Ну вот, начинается," - подумала Елена, приготовившись к выслушиванию всего того, что ей собирался сказать Иван.
- Я тебе говорил, что я люблю одиночество, - продолжал Иван. - В последнее время я его полюбил еще больше. Мне хочется быть либо с тобой, либо одному; мне больше никто не нужен. Мне не нравится, если я кого-то встречаю по пути на занятия или обратно. Мне хочется думать о тебе, а не разговаривать с кем-либо о вещах, которые меня не интересуют. У меня даже появилась мысль приходить на занятия раньше, а уходить позже. Жаль, что мы с тобой учимся в разных группах. Я тебя благодарю за многое и прежде всего за то, что ты существуешь. Возможно, мои слова тебе покажутся банальными, и ты в этом случае будешь права. Единственное мне оправдание - я говорю то, что чувствую.
- Но я ничего специально для тебя не делала. Я просто жила и не заслуживаю благодарности, - ответила Елена. Ей было приятно слышать все, что говорил Иван, хотя особой необходимости в этом у нее не было.
- Тем лучше. Значит ты из-за меня не испытывала каких-либо неудобств, значит я не был для тебя в тягость. Со мной что-то происходит; мне хочется делиться с тобой каждой мелочью, сообщать тебе все, даже ерунду и глупости. В последнее время я о тебе думаю постоянно, что бы я ни делал, где бы ни находился.
- Ты уникальный человек, - с трудом выдавила из себя Елена. Она не знала, что бы ей сказать такое Ивану, чтобы его поддержать, но в то же время не обнадеживать.
- Не в том дело, уникальный человек я или нет. Все люди уникальны. Я знаю лишь одно: во мне живет потребность любить и быть любимым. Только давай не будем говорить об этом. Это может привести к тому, что наша встреча будет последней.
- Я не вижу такой опасности, - сказала Елена, улыбаясь.
- Зато я ее вижу, - сказал серьезно Иван.
- Ничего, ты еще встретишь кого-нибудь на своем пути.
От этих слов у Ивана перехватило дыхание.
- Я тебя предупреждал, что лучше не говорить на эту тему. Слушай же в таком случае, что скажу тебе я. Я люблю тебя, понимаю, что люблю безнадежно, страдаю от этого и ничего не могу с собой поделать.
- Почему же ты не хотел об этом говорить? - машинально спросила Елена. Волнение Ивана передалось и ей. Она в каком-то оцепенении слушала его.
- Я понимал, что это бессмысленно, что это признание ничего не изменит, а лишь добавит тебе лишние, ненужные заботы. И еще я боялся тебе это говорить, так как боялся потерять тебя навсегда. Ведь ты поступишь со своей точки зрения гуманно, если уйдешь от меня. Но я не хочу этого; я хочу любить, страдать и верить, сохраняя хоть какую-то, пусть ничтожную, надежду. Мы поразительно совпадаем с тобой в главном, а различаемся лишь в частностях. Различие в частностях никогда не позволит наскучить друг другу. В то же время совпадение в главном не означает абсолютного тождества, зеркального отражения. Это главное так велико и значимо, что мы его не замечаем в повседневной жизни, как часто не обращаем внимания на небо, хотя оно всегда висит над головой и занимает полмира. Если люди не совпадают в главном и если это честные люди, то, любя друг друга, они всю жизнь будут страдать от ощущения своей раздвоенности.
Елена начала испытывать мучение от этого разговора. Она искренне сочувствовала Ивану, но, будучи не в состоянии ответить на его чувства, хотела поскорее этот разговор закончить и расстаться. Ей не хватало на это сил. Она понимала, что этот разговор ни к чему не приведет, но продолжала слушать Ивана, давая возможность ему выговориться. Это было максимально возможное, что она могла для него сделать.
- Ты мне нужна особенно сейчас, - продолжал Иван. - Если человек тебя не оставляет в трудную минуту, если он с тобой вместе с тех лет, когда оба молоды, никому неизвестны и ничего пока не совершили, все впереди, то бываешь благодарен такому человеку всю жизнь. Мне сейчас приходится тяжело как никогда. Возможно, это критический период в моей жизни. Такие периоды бывают у каждого человека. Сейчас нет в моей жизни такой области, где бы было все хорошо, где бы душа отдыхала, а такая область очень нужна. Чтобы что-то сделать в нашем мире, в мире, в котором жизнь и борьба - синонимы, просто необходимо, чтобы было куда душе приткнуться. В университете ты знаешь, как у нас обстоят дела: необходимо каждодневное громадное напряжение. Стоит только расслабиться, и время будет утекать как вода сквозь пальцы. Мне приходиться подрабатывать, заниматься деятельностью, от которой меня тошнит.
- Дома то у тебя хорошо, - еле успела вставить Елена, прервав взволнованный монолог Ивана.
- Мы давно вышли из колыбели. То, что удовлетворяло бы десятилетнего ребенка, меня уже не удовлетворяет. Своей личной жизни я касаться не буду, хотя для меня это главное. Я понимаю, что нельзя у человека просить то, чего у него нет, но ты мне нужна, ты мне необходима. Хотя после всего, что я тебе тут наговорил, меня вернее считать безумцем... Я знаю, что ты добрый человек; я также уверен, что ты не хотела бы видеть меня несчастным. Я тоже хочу, чтобы ты была счастлива. Как нам сделать, чтобы и ты, и я были счастливы? Я понимаю, что ты умнее меня, ты больше читала, больше видела, чем я. Во имя тебя я сделаю все, все, чтобы быть тебя достойным. Моя любовь к тебе с каждым днем растет, развивается как дерево. Иногда я думаю, что она уже полностью сформировалась, но через некоторое время понимаю, что ошибался. Наверное, нет пределов для ее развития. Она делается все чище, глубже; этот процесс совершается каждый день, незаметно, исподволь, но осознаю я это время от времени. И тогда мне кажется, что то чувство к тебе, которое я испытывал раньше, вдруг сбрасывает свою шкурку, и взору предстает новое, ослепительное в своей красоте и совершенстве. Пройдет еще время, и то, что казалось совершенством, поблекнет по сравнению с новым, что ко мне придет опять. Когда настанет день Страшного суда и будет с меня спрошено, что я сделал, как я жил, мне будет что сказать: я скажу, что любил, и, мне кажется, этого будет достаточно, чтобы не оказаться на сковородке. Моя любовь к тебе - это не затмение, не "солнечный удар"; это - наоборот, просветление. Сейчас я вижу все яснее, отчетливее, чем когда-либо. Именно поэтому ты не спорь со мной, когда я говорю, как ты красива. Любовь мне не мешает жить, а помогает.
Иван наконец замолк. Елена внимательно слушала Ивана, но все чаще и чаще ей представлялось загорелое, волевое лицо Алексея Николаевича, и к концу объяснения она уже знала, что ответит Ивану.
- Ваня. Я ценю наше общение и хотела бы продолжать встречаться с тобой. Но я не могу тебе ответить тем же. Ты прости меня... Где это мы находимся?
Иван и не надеялся на чудо. Однако ясный, прямой ответ Елены расстроил его окончательно. Ему после того, как он сказал все, что хотел, все, что накопилось у него на душе за дни, пока они не виделись, теперь хотелось побыть одному, чтобы пережить обиду, полностью "насладиться" безответной любовью. Еще ему не хотелось, чтобы Елена видела его переживания. И так он сказал, наверное, больше, чем нужно было. К чему эти его излияния, если она была и осталась холодна к нему.
- Это Гоголевский бульвар, - мрачно ответил Иван. - Тут где-то должно быть метро. Пойдем, я тебя провожу.