Прошло три месяца с того злополучного дня, как Иван объяснился с Еленой. За это время ни он, ни она друг другу не звонили. Были в университете несколько лекций, где они могли бы встретиться, но одну лекцию Иван пропустил, на остальных он Елену не видел. После того, как Иван обжегся, испытав сильные чувства, его инстинкт самосохранения, поддержания спокойствия заработал с небывалой силой. Появилась целая полоса препятствий плохому настроению. Заранее были подготовлены позиции на случай отступления. Казалось, все было предусмотрено. Но человеческую психику запрограммировать нельзя, и все эти заслоны однажды рухнули в один момент как карточный домик.
Володя, как и обещал, сообщил Ивану новый способ борьбы с плохим настроением. Способ был хороший. Для этого надо было все объяснить с логических позиций, и Иван рьяно взялся за дело. Он начал себе объяснять, что нельзя быть таким, что своим поведением он отпугивает Елену, что с девушками надо быть веселым, шутить. Елена молода, нельзя от нее требовать то, чего пока в ней нет. Надо подождать, возможно, она к нему переменится. Размышляя таким образом, Иван скоро утомился и решил прекратить это занятие, тем более, что оно ему помогло, он успокоился и даже повеселел. Но на следующий день на него обрушилась новая волна тоски и горечи. Он ей все высказал, обнажил свою душу, он ей доверился, а она... не оценила его. Возможно, она сейчас веселится в кругу молодых людей, а может, и не молодых, а он тут в одиночестве, страдает. Ивану показалось, что весь мир отвернулся от него. Елена не оценила его, его чувства, мысли, его внешность в конце концов. От обиды Иван чуть не заплакал.
Однако, мрачное, давящее настроение иногда рассеивалось, появлялся снова интерес к жизни. Хотелось что-то делать, и, самое главное, в душе чувствовались на это силы. И снова сгущались тучи беспросветной тоски. Временами из-за стены собственных переживаний до Ивана доносились отзвуки внешнего мира: речь других людей, их мысли, их смех, шутки. В такие моменты ему казалось, что мир интересен, и он звал его. Но выбраться из "ямы" переживаний у Ивана не было сил; чья-то властная рука крепко его в ней держала.
Видеть Елену Ивану не хотелось, по крайней мере пока. Он был обижен на нее, понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать. Он решил написать ей письмо. В нем он хотел изложить многое, что не успел, да и не хотел говорить при встрече. Выбрав свободный вечер, Иван сел за стол. Вначале дело шло медленно. Иван никак не мог объяснить причину, которая заставила его обратиться к такой экзотической в наше время форме общения. Но потом он расписался и через два часа уже держал в руках исписанные корявым, неровным почерком семь листов бумаги. Закончив, он решил перечитать написанное.
"Елена, пишу тебе в первый раз и поэтому немного волнуюсь, - читал Иван. - Я не могу поверить, что через несколько дней мои каракули будут у тебя перед глазами и твое собрание писем пополнится еще одним. Не знаю, какие чувства ты сейчас испытываешь, какое у тебя настроение. Не знаю даже, прочитаешь ли ты мое письмо до конца. Наверное, тебе сейчас не до этого, не до меня.
Мне с тобой о многом хочется поговорить. Когда мы встречались в последний раз, больше говорил я, ты больше молчала. Но самое страшное - это то, что я говорил о себе, о своих переживаниях. Надо больше думать о других людях, чем о себе, больше говорить о других. Скоро я стану ненавидеть слово "я", и, если бы можно было, я вывел бы его из употребления совсем. Но это сделать очень трудно, и в письме ты встретишь это слово не один раз.
Прости меня за молчание, что я не звонил, не добивался встречи с тобой. Ты, возможно, удивишься, но видеть тебя мне не хотелось. Я еще не пришел в себя от последнего нашего свидания. Я тогда не успел сказать тебе все, что хотел (а может и не мог), поэтому решился взяться за перо.
За это время я неоднократно вспоминал наши встречи, помню каждое слово, сказанное тобой. Ты удивительная девушка, я это говорил тебе, повторяю сейчас и буду повторять еще не один раз. Сейчас таких людей очень мало. Бывали дни, когда твое появление окрыляло, создавало настроение приподнятости и, в конце концов, - счастья. Бывали случаи, когда с твоим появлением настроение падало как стрелка барометра в приближении грозы. Это происходило, когда, несмотря на мои старания, проклевывалось мое "Я" и заявляло о себе, о желании счастья для себя, о стремлении, чтобы ты была рядом. Но равнодушие в моем сердце не появлялось никогда.
Теперь о главном. Я потерял надежду, что ты когда-нибудь переменишься ко мне, так как если не изменили ничего эти несколько месяцев, то не изменит ничего и вся жизнь. Я потерял веру, веру в свое счастье. Но я не хочу потерять любовь к тебе. После каждой встречи в последнее время мне было очень тяжело, и я боюсь, что это коснется и любви. Мне очень хочется тебя видеть, я не могу без тебя жить. Если бы я не хотел тебя видеть, я бы ушел навсегда.
Прошло несколько месяцев с того дня, как мы познакомились, а наши отношения такие же, как и в первый день. Нет ни тени улучшения, ни намека на это. Как только после очередной встречи я с тобой расстаюсь, начинается что-то ужасное. Я безумно хочу тебя видеть, проводить с тобой утро, день, вечер, ночь... И в то же время после встречи с тобой у меня одно желание - забиться в какой-нибудь угол и уснуть там навеки. Я боюсь, что сойду с ума. Ты, читая эти строки, наверное, подумаешь с облегчением: "Ну и слава богу! Наконец этот глупенький наивный мальчик сошел с небес на землю, наконец-то он понял, что должен был понять давно: о надежде смешно не только говорить, но и думать". Но то, что случилось, не принесет нам облегчения. Это катастрофа, по крайней мере, для меня. Человек, пока живет - надеется и пока надеется - живет. На меня такие слова как страх, ужас, трагедия, когда я их встречаю где-нибудь в тексте, производят необычайно сильное впечатление. Уже одного такого слова достаточно, чтобы взволновать меня. Поэтому я стараюсь избегать их в своей речи. Но сегодня обойтись без них я не смог.
Я тебя не интересую, я тебе не нужен. Такое ко мне отношение говорит о том, что тебе абсолютно все равно, люблю я тебя или нет. Даже более того, тебе все равно, встречаюсь я с тобой или нет. Я тебе глубоко безразличен. Тебя совершено не интересует, что я говорю, тебе абсолютно все равно, что я чувствую. Ты спросишь, откуда я это взял? Я это вижу. Ни разу под моим влиянием не изменилось твое настроение ни в плохую сторону, ни в хорошую. Ты всегда спокойна, уверена в себе, великолепно собой владеешь. Ничто не может тебя взволновать. Может, ты таким отношением хочешь дать мне понять без слов, что хватит витать в облаках, понять, какие между нами могут быть отношения, а какие нет?
Тебе чужд человек, который учится, который любит искусство, который хочет сделать что-либо, чтобы быть нужным людям. Тебе чуждо, что для этого необходимо: концентрация воли, упорство, настойчивость. Тебе нравятся другие люди, и я знаю какие. Тебе понравился бы человек веселый, душа любой компании, умеющий создавать у всех хорошее настроение, а не такой угрюмый и малообщительный как я. Тебе понравился бы человек, который сегодня не знал бы, что будет делать завтра, что будет делать через час, а не такой как я, который знает, чем будет заниматься и через месяц, и через год, правда, чем дальше уходят мои планы, тем менее конкретными они становятся. Такие люди как я могут быть верными любви до конца своих дней. Но это тебе и не нужно. Тебе вполне достаточно чувствовать себя счастливой сегодня, а что будет завтра, тебя не интересует. Поэтому тебя вполне устроил бы человек, обещающий счастье лишь на сегодня. Тебе нравятся люди, совершающие необдуманные поступки. Я не такой, и изменяться, чтобы завоевать твою любовь, я не буду.
Ты из тех, которым чем больше говоришь о своей любви, тем меньше получаешь взамен. Наоборот, тебе понравились бы люди, которые заставили бы тебя "ползать", которые тебя бы унижали. Ты говорила, что сейчас люди не любят страдать и не хотят испытывать даже маленькую капельку страданий во имя любви. Я согласен с этим. Но это не значит, что можно быть жестоким по отношению к окружающим. Ведь есть же люди с тонкой, чувствительной душой и всецело отдающиеся жизни. С такими людьми надо быть очень осторожным. Ты ведь не считаешь, что все мужчины - подлецы, и с ними нечего церемониться. В твоей жизни еще будут мужчины. Относись к ним, если не можешь посвятить себя кому-либо одному из них, с состраданием. Иначе можно погубить человека, погубить физически, даже не желая этого. Как по твоему следует отнестись к человеку, который, не стремясь к смерти другого человека, тем не менее невольно, неосознавая этого, способствовал его смерти? Жизнь гораздо сложнее, чем кажется на самом деле. Те, которые говорят, что она проста, всего не видят и не знают. Если в голове у человека нравственные идеи, это еще не значит, что его можно считать нравственным. Нужно учитывать и его дела. Хотя поступать хорошо гораздо проще, чем не думать плохо. Совершая те или иные поступки, человек должен помнить, не может ли он этим принести кому-нибудь горе помимо собственной воли. Это следующий шаг к нравственному совершенству, а первый - это сознательно не стремиться к безнравственному. Обычно женщины не любят, когда их учат или осуждают. Женщинам нравится, когда пред ними преклоняются или их превозносят. Но я и не стремлюсь понравиться. Раньше я хотел этого, но, слава богу, эта детская болезнь прошла.
Сейчас у меня ощущение, как будто я в кошмарном сне медленно съезжаю в пропасть. С ужасом я чувствую, что близится конец, и ничего не могу поделать. Человек, которому это снится, рано или поздно проснется и с облегчением вздохнет, поняв, что это был лишь сон. Но наши отношения не во сне. Мое счастье катится в пропасть, и это не самое страшное. Твое счастье тоже летит в пропасть; от этого я обливаюсь кровью. Я понимаю, это нескромно - думать, что я мог бы сделать тебя счастливою. Но если бы я так не думал, ухаживать за тобою не стал. Я не стал бы стремиться к отношениям, которые принесут счастье только мне одному.
Я не могу тебя просить: не уходи, - хотя очень бы этого хотел. Я прошу тебя: позволь мне хоть изредка тебя видеть. Возможно, ты скажешь, что это ни к чему, что это принесет мне лишние страдания. Да, если я буду тебя видеть, то буду страдать, но именно этого я и хочу. Я люблю и хочу страдать. Я так привык за время, пока мы общались, к чувству горечи и тоски, что теперь не могу без них жить. Только страдая, я чувствую себя живым человеком. Не убивай меня!
Признаюсь, я весь в твоей власти. Каждая моя мысль, каждое мое чувство зависит от твоей мысли, от твоего чувства. Я твой придаток. Временами мне кажется, что я уже не человек. Но значит ли это, что со мной можно обращаться как с предметом? Я не знаю, осталось ли во мне что-либо от моего достоинства, от человека, чтобы разорвать сердце, которое тебя любит, чтобы убить себя.
О том, что я люблю тебя, я мог бы сказать и раньше. Я полюбил тебя в первый же день нашего знакомства. Я еще подумал тогда: вот человек, которого я так долго ждал. Но тогда эти слова лишь испортили бы тебе настроение. В прошлый раз мне показалось, что наши отношения другие, но выяснилось, что я пришел к тебе не вовремя: мне надо было прийти либо раньше, либо позже. И любой мог шаг, любая инициатива, стремление как-то изменить наши отношения были не вовремя, не к месту и, вообще, бессмысленны.
Прости, что я, быть может, нарушил твой душевный покой. Не знаю, может ты, прочитав это письмо, решишься на какой-нибудь шаг? Только не совершай его из-за жалости. Я уверен, ты человек добрый. Хотя некоторые и думают, что любовь - это жалость, я так не считаю. Живи согласно своим чувствам и не думай обо мне. Мне сейчас все равно, как ты ко мне относишься. Даже более того, мне все равно, любишь ты меня или нет. Я в последнее время шел к этому, но понял это только сейчас.
Недавно мне приснился сон: я одновременно поддерживаю отношения с тобой и с другой девушкой. Получилось так, что на некоторое время я забыл о тебе и сделал этой девушке предложение. И вот, уже все обговорено, сегодня свадьба. Я приехал за невестой, разговариваю с ее родственниками. И вдруг меня пронзила мысль: а как же Елена?! Изменить свое решение я уже не мог, и в то же время я не мог жениться на этой девушке. Положение было безвыходное. Это был такой кошмарный сон, что я проснулся. Проснувшись, я понял, что все хорошо, все по-прежнему: я люблю свою Елену, и никого, кроме тебя, у меня нет. Это принесло мне огромное облегчение. Трудно вспомнить, чтобы в жизни когда-либо я испытывал подобное облегчение.
Ты для меня все, я же для тебя - просто знакомый. Такое случается довольно часто. Очень редко люди находят счастье во взаимной любви. В большинстве случаев человек устает ждать того единственного, которого посылает ему судьба, и изменяет своим идеалам. Не знаю, изменю я своим идеалам или нет. Трудно сказать, как сложится жизнь. Мне бы очень не хотелось, чтобы я изменил себе.
Все написанное в этом письме было бы пустым звуком, если бы я тебя не любил, но я люблю тебя. Надежда меня покинула, но любовь - нет.
Если ты хорошо ко мне относишься и если ты уверена, что не полюбишь меня никогда, то скажи мне какую-нибудь гадость, сделай в отношении меня какую-нибудь подлость! Иначе я останусь у твоих ног навсегда.
За время наших свиданий я мог бы наговорить тебе много всякой чуши, но всякий раз я мысленно представлял, что это мне говорит человек, который любит меня и которого не люблю я, и мне от этих слов так становилось гадко... Именно поэтому ты от меня не услышала всего того, что обычно говорят люди любящие, но нелюбимые.
Глупо думать, что я сумею этими строками изменить твое отношение ко мне, хотя очень хотел бы этого.
Иван".
Закончив читать, Иван аккуратно сложил листки и засунул их в конверт. Письмо получилось сумбурным. Иван записывал подряд все, что приходило ему в голову. У него даже появилось желание переписать письмо, но он в ту же секунду отбросил эту мысль. Ему не хотелось снова возвращаться к тому, что он пережил за эти несколько часов. Он надеялся, что к этому он уже не вернется никогда. Те мысли, те обиды, те претензии к Елене, которые он высказал в письме, будут отправлены к ней, и теперь она будет разбираться с ними, будет думать, как ей с ним быть.
Ивану вдруг стало жаль ее. Она и не подозревала, что сейчас чуть не потеряла нечто, от чего зависела вся их жизнь. Когда Иван сидел за письмом, у него появлялись мысли написать что-то особенно обидное для нее, показать, что она была не права в отношениях с ним, что так не поступают, но он вовремя сдержался.
Письмо было запечатано, можно было встать и заняться другими делами, но Иван оставался сидеть за столом. Какая-то сила продолжала его удерживать. Что-то стучалось в его сознание, но что это было - он никак не мог разобрать. Если раньше он всеми силами боролся с плохим настроением, то сейчас он ощутил странное, неодолимое желание отпустить все тормоза, полностью предаться тем чувствам, которые так его мучили на продолжении последних месяцев. Возможно, интуитивно он чувствовал, что свободное плавание по реке эмоций было уже не таким страшным, как в первые дни и недели после объяснения с Еленой. Эти чувства тоски и горечи, так долго и безуспешно подавлявшиеся им, наконец, его охватили полностью, приняли в свои объятия. Но едва он успел погрузиться в волны отрицательных эмоций, как с удивлением обнаружил, что его все больше и больше охватывала какая-то странная, сладкая, липкая радость. "Интересно, - подумал он, - все рушится, а я радуюсь." Чувства, охватывавшие его, менялись подобно цветам радуги, незаметно, постепенно переходя одно в другое, или подобно самой радуге: то ее нет, то она вдруг возникла, когда ее никто не ждал, и вот, через несколько минут она исчезла без следа, как будто ее и не было. Беспричинная радость, охватившая Ивана, была так сильна, что то чувство тоски, которому он хотел предаться, стало ослабевать и, наконец, исчезло совсем. Не успел Иван это осознать, как стало пропадать и чувство наслаждения своим состоянием. Через несколько минут он с удивлением ощущал в себе лишь усталость, неудовлетворенность и какой-то горьковатый привкус.