Однажды занимаясь своими повседневными литературными делами, я почувствовал усталость. А вместе с ней - беспокойство, связанное с поиском нового рода деятельности. Давно минул тот счастливый возраст, когда я мог существовать без работы. Я нашел себе работу. Этой работой было творчество.
Написав последнее предложение, я почувствовал, что возникли два вопроса: один у меня, один у читателя (шли трое: один в библиотеку, другой в пальто, третий в дождь). И у меня еще хватает сил шутить, несмотря на то, что болит правая рука! Влияет ли физическое состояние на творчество?
Итак, вначале мой вопрос. Странно, что я о нем еще не забыл. Какие еще могут быть литературные дела, кроме творчества? Других дел быть не должно! Спасибо, дорогой друг, что ты так думаешь. Ты близок мне, и мне очень жаль, что ты не прав. А прав толстовский критик: нельзя литературную деятельность сводить только к творчеству.
Теперь второй вопрос, вопрос читателя: как можно отдыхать в творчестве? Я и сам не знаю. Возможно, творчество меня утомляет гораздо меньше любой другой деятельности. Один вопрос исчез, появился другой. Почему меньше? Как многое на свете!...
Не скрываю ли я за сложностью композиции отсутствие глубины? К черту композицию, к черту сюжет, к черту читателя, того читателя, для которого книги - возможность не думать. Не думать о читателе - единственный разумный принцип в литературном творчестве. Да здравствует... Я не могу назвать это имя. И меня не пугает, что каждый вставит вместо многоточия. Спасибо тебе, возведший недосказанность на пьедестал. Причина другая, результат тот же. Спасибо за открытые необозримые дали. Плотины разрушены, перемычки размыты. Возникло единое пространство, перетекающее само в себя. Открыта возможность достичь любой точки. Теперь нет ничего запретного.
Однажды один человек, все более и более погружаясь в себя, исчез. Осталось после него лишь нечто - как возмущение на ровной и гладкой поверхности, как выплывшие на поверхность часы...